Алтайские народные сказки сообщение

 

 У алтайских охотников
существовал обычай рассказывать сказки перед выездом на охоту и на охоте, для
чего они специально брали с собой сказочника / сказителя, которо­му причиталась
равная доля из общей добычи.

Сказитель, обладая магическим даром исполнения
сказаний, сказочник – особым репертуаром сказочных текстов, могли
воздействовать на зверей, птиц и на их владельцев – хозяев-духов в определенном
направлении. В охотничьих преданиях рассказывается не только о том, что духи
любят слушать сказки и сказания, что в благодарность за их исполнение охотники
получают «разрешение» на удачную охоту, но и о том, как они воспринимают это
исполнение и как ведут себя при этом. Однако видеть духов может толь­ко тот
сказитель, который наделён даром ясновидения. Такого сказителя называют «ээля
кайчы» – сказитель, имеющий контакт с духами. (Здесь http://rudocs.exdat.com/docs/index-100001.html
смотрите «Алтайская народная сказка: формы этнобытования, типология сюжетов,
поэтика и текстология»)

 ЖАДНЫЙ
ГЛУХАРЬ 
(в обработке А. Гарф и П. Кучияка. Художник Х. Аврутис)

Роняет
берёза золотистую листву, золотые иглы теряет лист­венница. Дуют злые ветры, падают
холодные дожди. Лето ушло, осень пришла. Птицам время в тёплые края лететь.

Семь
дней на опушке леса в стаи собирались, семь дней друг с другом перекликались:

— Все
ли тут? Тут ли все? Все иль нет?

Только
глухаря не слышно, глухаря не видно.

Стукнул
беркут своим горбатым клювом по сухой ветке, стук­нул ещё раз и приказал молодой
кукушке позвать глухаря. Свистя крыльями, полетела кукушка в лесную чащобу.

Глухарь,
оказывается, здесь — на кедре сидит, орешки из ши­шек лущит.

 — Уважаемый глухарь,— сказала кукушка, — птицы
в тёплые края собрались. Уже семь суток вас дожидаются.

— Ну-ну, всполошились! — проскрипел глухарь.— В
тёплые земли лететь не к спеху. Сколько здесь в лесу орехов, ягод… Неужто это
все мышам и белкам оставить?

Вернулась
кукушка:

— Глухарь
орехи щёлкает, лететь на юг, говорит он, не к спеху.

Послал
беркут проворную трясогузку.

Прилетела
она к кедру, вокруг ствола десять раз обежала:

 — Скорее, глухарь, скорее!

 — Уж очень ты скорая. Перед дальней дорогой надо
маленько подкрепиться.

Трясогузка
хвостиком потрясла, побегала-побегала вокруг кедра, да и улетела.

— Великий
беркут, глухарь перед дальней дорогой хочет подкрепиться.

Разгневался
беркут и повелел всем птицам немедля в тёплые края лететь.

А глухарь
ещё семь дней орехи из шишек выбирал, на вось­мой вздохнул, клюв о перья почистил:

— Ох,
не хватает у меня сил все это съесть. Жалко такое добро покидать, а приходится…

И,
тяжело хлопая крыльями, полетел на лесную опушку. Но птиц здесь уже не видно, голосов
их не слышно.

«Что
такое?» — глазам своим глухарь не верит: опустела по­ляна, даже вечнозелёные кедры
оголились. Это птицы, когда глу­харя ждали, всю хвою склевали.

Горько
заплакал, заскрипел глухарь:

— Без
меня, без меня птицы в тёплые края улетели… Как теперь буду я здесь зимова-а-ать?

От
слёз покраснели у глухаря его тёмные брови.

С той
поры и до наших дней дети, и внуки, и правнуки глуха­ря, эту историю вспоминая,
горько плачут. И у всех глухарей бро­ви, как рябина, красные.

 

ОБИДА МАРАЛА
(в обработке А. Гарф и П. Кучияка. Художник Х. Аврутис)

Прибежала
красная лиса с зелёных холмов в чёрный лес. Она в лесу себе норы ещё не вырыла,
а новости лесные ей уже извест­ны: стал медведь стар.

И пошла
лиса на весь лес причитать:

— Ай-яй-яй,
горе-беда! Наш старейшина, бурый медведь, умирает. Его золотистая шуба поблёкла,
острые зубы притупи­лись, в лапах силы былой нет. Скорей, скорей! Давайте соберёмся,
подумаем, кто в нашем чёрном лесу всех умнее, всех краше, кому хвалу споём, кого
на медведево место посадим.

Где
девять рек соединились, у подножья девяти гор, над быстрым ключом мохнатый кедр
стоит. Под этим кедром собра­лись звери из чёрного леса. Друг другу шубы свои кажут,
умом, силой, красотой похваляются.

Старик
медведь тоже сюда пришёл:

— Что
шумите? О чём спорите?

Притихли
звери, а лиса острую морду подняла и заверещала:

 — Ах, почтенный медведь, нестареющим, крепким будьте,
сто лет живите! Мы тут спорим-спорим, а дела решить без вас не можем: кто достойнее,
кто красивее всех?

 — Всяк по-своему хорош,— проворчал старик.

 — Ах, мудрейший, всё же мы хотим ваше слово услышать.
На кого укажете, тому звери хвалу споют, на почётное место посадят.

А сама
свой красный хвост распустила, золотую шерсть язы­ком охорашивает, белую грудку
приглаживает.

И тут
звери вдруг увидели бегущего вдали марала. Ногами он вершину горы попирал, ветвистые
рога по дну неба след вели.

Лиса
ещё рта закрыть не успела, а марал уже здесь.

Не
вспотела от быстрого бега его гладкая шерсть, не заходили чаще его упругие рёбра,
не вскипела в тугих жилах тёплая кровь. Сердце спокойно, ровно бьётся, тихо сияют
большие глаза. Розо­вым языком коричневую губу чешет, зубы белеют, смеются.

Медленно
встал старый медведь, чихнул, лапу к маралу про­тянул :

— Вот
кто всех краше.

Лиса
от зависти за хвост сама себя укусила.

— Хорошо
ли живёте, благородный марал? — запела она.— Видно, ослабели ваши стройные ноги,
в широкой груди дыхания не хватило. Ничтожные белки опередили вас, кривоногая росомаха
давно уже здесь, даже медлительный барсук и тот успел раньше вас прийти.

Низко
опустил марал ветвисторогую голову, колыхнулась его мохнатая грудь и зазвучал голос,
как тростниковая свирель.

— Уважаемая
лиса! Белки на этом кедре живут, росомаха на соседнем дереве спала, у барсука нора
здесь, за холмом. А я девять долин миновал, девять рек переплыл, через девять гор
перевалил…

Поднял
голову марал — уши его подобны лепесткам цветов. Рога, тонким ворсом одетые, прозрачны,
словно майским мёдом налиты.

— А
ты, лиса, о чём хлопочешь? — рассердился медведь.— Сама, что ли, старейшиной стать
задумала?

Отшвырнул
он лису подальше, глянул на марала и молвил:

— Прошу
вас, благородный марал, займите почётное место.

А лиса
уже опять здесь.

— Ох-ха-ха!
Бурого марала старейшиной выбрать хотят, петь хвалу ему собираются. Ха-ха, ха-ха!
Сейчас-то он красив, а посмотрите на него зимой — голова безрогая, комолая, шея
тонкая, шерсть висит клочьями, сам ходит скорчившись, от ветра шатается.

Марал
в ответ слов не нашёл. Взглянул на зверей — звери молчат.

Даже
старик медведь не вспомнил, что каждую весну отрас­тают у марала новые рога, каждый
год прибавляется на рогах марала по новой веточке и год от года рога ветвистее,
а марал чем старше, тем прекраснее.

От
горькой обиды упали из глаз марала жгучие слёзы, про­жгли ему щёки до костей, и
кости прогнулись.

Погляди,
и сейчас темнеют у него под глазами глубокие впа­дины. Но глаза от этого ещё краше
стали, и красоте марала не только звери, но и люди славу поют.

ГОРНОСТАЙ И ЗАЯЦ
(в обработке А. Гарф и П. Кучияка. Художник Х. Аврутис)

Зимней ночью вышел горностай на
охоту. Он под снег нырнул, вынырнул, на задние лапы встал, шею вытянул, прислушался,
головой повертел, принюхался… И вдруг словно гора свалилась ему на спину. А горностай
хоть ростом мал, да отважен — обер­нулся, зубами вцепился — не мешай охоте!

— А-а-а-а! — раздался крик, плач,
стон, и с горностаевой спины свалился заяц.

Задняя нога у зайца до кости прокушена,
чёрная кровь на белый снег течёт. Плачет заяц, рыдает:

 — О-о-о-о! Я от совы бежал, свою жизнь спасти хотел,
я нечаянно тебе на спину свалился, а ты меня укуси-и-и-ил…

 — Ой, заяц, прости, я тоже нечаянно…

 — Слушать не хочу, а-а-а!! Никогда не прощу, а-а-а-а!
Пойду на тебя медведю пожалуюсь! О-о-о-о!

Ещё солнце не взошло, а горностай
уже получил от медведя строгий указ:

«В мой аил на суд сейчас же явитесь!
Старейшина здешнего леса Тёмно-бурый медведь ».

Круглое сердце горностаево стукнуло,
тонкие косточки со страху гнутся… Ох и рад бы горностай не идти, да медведя ослу­шаться
никак нельзя…

Робко-робко вошёл он в медвежье
жилище.

Медведь на почётном месте сидит,
трубку курит, а рядом с хозяином, по правую сторону, — заяц. Он на костыль опирается,
хромую ногу вперёд выставил.

Медведь пушистые ресницы поднял
и красно-жёлтыми глаза­ми на горностая смотрит:

— Ты как смеешь кусаться?

Горностай, будто немой, только
губами шевелит, сердце в гру­ди не помещается.

 — Я… я… охотился,— чуть слышно шепчет.

 — На кого охотился?

 — Хотел мышь поймать, ночную птицу подстеречь.

 — Да, мыши и птицы — твоя пища. А зачем зайца укусил?

 — Заяц первый меня обидел, он мне на спину свалился…

Обернулся медведь к зайцу да как
рявкнет:

— Ты для чего это горностаю на
спину прыгнул?

Задрожал заяц, слёзы из глаз водопадом
хлещут:

 — Кланяюсь вам до земли, великий медведь. У горностая
зимой спина белая… Я его со спины не узнал… ошибся…

 — Я тоже ошибся,— крикнул горностай,— заяц зимой
тоже весь белый!

Долго молчал мудрый медведь. Перед
ним жарко трещал большой костёр, над огнём на чугунных цепях висел золотой котёл
с семью бронзовыми ушками. Этот свой любимый котёл медведь никогда не чистил, боялся,
что вместе с грязью счастье уйдёт, и золотой котёл был всегда ста слоями сажи, как
бархатом, покрыт.

Протянул медведь к котлу правую
лапу, чуть дотронулся, а лапа уже черным-черна. Этой лапой медведь зайца слегка
за уши потрепал, и вычернились у зайца кончики ушей!

— Ну, вот теперь ты, горностай,
всегда узнаешь зайца по ушам.

Горностай, радуясь, что дело так
счастливо обошлось, кинул­ся бежать, да медведь его за хвост поймал. Вычернился
у горнос­тая хвост.

— Теперь ты, заяц, всегда узнаешь
горностая по хвосту.

Говорят, что с той поры и до наших
дней горностай и заяц друг на друга не жалуются.

ДЕТИ ЗВЕРЯ МААНЫ
(в обработке А. Гарф и П. Кучияка. Художник Х. Аврутис)

В стародавние времена жила на
Алтае чудо-зверь мать Мааны. Была она, как кедр вековой, большая. По горам ходила,
в долины спускалась — нигде похожего на себя зверя не нашла. И уже начала понемногу
стареть.

«Я умру,— думала Мааны,— и никто
на Алтае меня не вспо­мянет, забудут все, что жила на земле большая Мааны. Хоть
бы родился у меня кто-нибудь…»

Мало ли, много ли времени прошло,
и родился у Мааны сын — котёнок.

— Расти, расти, малыш! — запела
Мааны.— Расти, расти.

А котёнок в ответ:

— Мрр-мрр, ррасту, ррасту…

И хоть петь-мурлыкать научился,
но вырос он мало, так и остался мелким.

Вторым родился барсук. Этот вырос
крупнее кота, но далеко ему было до большой Мааны, и характером был он не в мать.
Всегда угрюмый, он днём из дома не выходил, ночью по лесу тя­жело ступал, головы
не поднимал, звёзд, луны не видел.

Третья — росомаха — любила висеть
на ветках деревьев. Од­нажды сорвалась с ветки, упала на лапы, и лапы у неё скриви­лись.

Четвёртая — рысь — была хороша
собой, но так пуглива, что даже на мать поднимала чуткие уши. А на кончиках ушей
у неё торчали нарядные кисточки.

Пятым родился ирбис-барс. Этот
был светлоглаз и отважен. Охотился он высоко в горах, с камня на камень легко, будто
пти­ца, перелетал.

Шестой — тигр — плавал не хуже
Мааны, бегал быстрее барса и рыси. Подстерегая добычу, был нетороплив — мог от восхода
солнца до заката лежать притаясь.

Седьмой — лев — смотрел гордо,
ходил, высоко подняв свою большую голову. От его голоса содрогались деревья и рушились
скалы.

Был он самый могучий из семерых,
но и этого сына Мааны-мать играючи на траву валила, забавляясь, к облакам подкиды­вала.

— Ни один на меня не похож,— дивилась
большая Мааны, — а все же это мои дети. Когда умру, будет кому обо мне поплакать,
пока жива — есть кому меня пожалеть.

Ласково на всех семерых поглядев,
Мааны сказала:

— Я хочу есть.

Старший сын — кот, мурлыча песенку,
головой о ноги матери потёрся и мелкими шагами побежал на добычу. Три дня пропадал.
На четвёртый принёс в зубах малую пташку.

— Этого мне и на один глоток не
хватит,— улыбнулась Мааны, — ты сам, дитя, подкрепись немного.

Кот ещё три дня птахой забавлялся,
лишь на четвёртый о еде вспомнил.

— Слушай, сынок,— сказала Мааны,—
с твоими повадками трудно будет тебе жить в диком лесу. Ступай к человеку.

Только замолчала Мааны, а кота
уже и не видно. Навсегда убежал из дикого леса.

— Я голодна,— сказала Мааны барсуку.

Тот много не говорил, далеко не
бегал. Вытащил из-под камня змею и принёс матери.

Разгневалась Мааны:

— Ты от меня уйди! За то, что
принёс змею, сам кормись червями и змеями.

Похрюкивая, роя землю носом, барсук,
утра не дожидаясь, в глубь чёрного леса побежал. Там, на склоне холма, он вырыл
просторную нору с восемью входами-выходами, высокую постель из сухих листьев взбил
и стал жить в своём большом доме, никого к себе не приглашая, сам ни к кому в гости
не наведываясь.

— Я хочу есть,— сказала Мааны
росомахе.

Семь дней бродила по лесу кривоногая
росомаха, на восьмой принесла матери кости того оленя, чьё мясо сама съела.

— Твоего, росомаха, угощенья ждать
— с голоду умрёшь,— сказала Мааны.— За то, что семь дней пропадала, пусть потомки
твои по семь дней добычу выслеживают, пусть никогда они не наедаются досыта, пусть
едят с голоду всё, что придётся…

Росомаха обвила кривыми лапами
ствол кедра, и с тех пор Мааны никогда не видала её.

Четвёртой пошла на охоту рысь.
Она принесла матери только что добытую косулю.

— Да будет твоя охота всегда так
же удачлива,— обрадовалась Мааны.— Твои глаза зоркие, уши чуткие. Хруст сухой ветки
ты слышишь на расстоянии дня пути. Тебе в непроходимой чаще леса хорошо будет жить.
Там, в дуплах старых деревьев, ты детей своих будешь растить.

И рысь, неслышно ступая, той же
ночью убежала в чащобу старого леса.

Теперь на ирбиса-барса посмотрела
Мааны. Ещё слова сказать не успела, а барс одним прыжком уже вскочил на островершин­ную
скалу, одним ударом лапы повалил горного теке-козла.

Перебросив его через плечо себе
на спину, барс на обратном пути поймал быстрого зайца. С двумя подарками мягко прыгнул
он вниз, к жилищу старой Мааны.

— Ты, ирбис-сынок, всегда живи
на высоких скалах, на недоступных камнях. Живи там, где ходят горные теке-козлы
и вольные аргали (Аргали — дикий горный баран).

Взобрался барс на скалы, убежал
в горы, поселился между камней.

— Ой, сынок, как жестоко твоё
сердце, как нерасчетлив твой ум. Ты первый с человеком вражду начал, твоя шкура
полосами его крови на вечные времена окрашена. Уходи жить туда, где полосы эти будут
мало приметны,— в частый камыш, в тростники, в высокую траву. Охоться там, где ни
людей, ни скота нет. В хороший год питайся дикими кабанами и оленями, в плохой —
лягушек ешь, но не трогай человека! Если человек тебя заметит, он не остановится,
пока не настигнет.

С громким жалобным плачем полосатый
тигр в тростники ушёл.

Теперь отправился на добычу седьмой
сын — лев. В лесу охо­титься он не захотел, спустился в долину и приволок оттуда
уби­того всадника и мёртвую лошадь.

Мааны-мать чуть ум не потеряла.

— Ох-ох! — стонала она, царапая
свою голову.— Ох, жаль мне себя, зачем родила я семерых детей! Ты, седьмой, самый
свирепый! На моем Алтае не смей жить! Уходи туда, где не бывает зимней стужи, где
не знают лютого осеннего ветра. Может быть, жаркое солнце смягчит твоё твёрдое сердце.

Так услала от себя всех семерых
детей жившая когда-то на Алтае большая Мааны.

И хотя под старость осталась она
одинокой, и хотя, говорят, умирая, никого из детей своих позвать не захотела, всё
же память о ней жива — дети зверя Мааны по всей земле расселились.

Давайте же споём песню о Мааны-матери,
сказку о ней всем людям расскажем.

ТРИ МАРАЛУХИ
(в обработке А. Гарф и П. Кучияка. Художник Х. Аврутис)

Жил на Алтае старик Кудай-берген.
Зубы у него пожелтели, кожа от старости высохла, бородёнка белая стала, как у белого
козла. Но сам старик лёгкий, быстрый был. Он не имел скота, не пахал земли, а жил
охотой. Не было у него ни коня, ни седла, всё его именье — тугой лук да три собаки.

Вот почуяли однажды собаки зверя,
морды повернули, пошли по следу — трёх маралух подняли. Спасаясь от собак, маралухи
частым лесом бежали, через ручьи перескакивали, сквозь кустар­ник продирались. Собаки
ни на шаг не отстают, сам охотник Кудай-берген-старик без отдыха бежит.

Много месяцев длилась погоня.

Сколько раз хотел старик лук с
плеча снять, стрелу спус­тить, да в частом лиственном лесу прицелиться на бегу неспод­ручно.

А маралухи всё бегут и бегут,
устали не зная, собаки гонят их день и ночь.

На седьмой месяц погони прибежали
маралухи к краю земли, с края земли на край неба ступили и дальше по небу бегут.
Собаки туда же, за собаками сам Кудай-берген вверх подался, на небо взбежал.

Много-долго не прошло, собаки
догоняют, вот-вот догонят трёх маралух.

Кудай-старик лук с плеча снял:

— Теперь,— говорит,— в чистом
небесном поле вас, маралухи, я не потеряю!

Прицелился, однако, поспешил маленько,
вот и промахнулся. Стрела, не задев маралух, чистая, белая, на запад полетела.

— Эх, стар, а тороплив,— рассердился
на самого себя Кудай-берген.

В другой раз он усердно, не спеша
целился, и вторая стрела всех трёх маралух насквозь проколола.

Но подраненные маралухи не оступились,
не упали. Шага своего не сбавляя, всё так же дружно-ровно бегут!

— Земные ли вы звери, небесные
ли, мне всё равно! — крикнул старик.— Если погнался, буду гнать вас, пока не настигну!

* * *

Летней ночью, на восточном краю
неба, эта погоня хорошо видна: три маралухи, три собаки, две стрелы — одна белая,
дру­гая в крови — красная, а позади старик охотник Кудай-берген.

Так и движутся они по небу, отдыха
не зная, одним бессмерт­ным, неразлучным созвездием Трёх маралух (Три маралухи — созвездие Орион)

 

ЯЧМЕННОЕ ЗЕРНО
(По народным мотивам написана А. Коптеловым. Художник Х. Аврутис)

Хорошие дни не забываются, добрые
дела — вечно в памяти. В давние времена порхала по нашим лесам весёлая синица, на­свистывала
свои песенки.

Однажды в зимнюю пору навалилась
беда: из чёрной тучи хлынул дождь. И не утихал девять дней. А на десятый день запощёлкивал
мороз, и вся земля покрылась толстой коркой льда. Животные копытами пробить его
не могли, зубами не могли про­грызть. Ни одной травинки нельзя было достать. Весь
скот погиб голодной смертью.

Люди позабыли вкус мяса. В котлах
кипятили пустую воду. Старики умирали от голода. Крепкие молодцы обессилели. Девуш­ки
разучились улыбаться. Беда придавила всех, как тёмная ночь. Вместо песен — всюду
глухие стоны. Даже птицы приумолкли. Только синица насвистывала свои простые песенки.
А когда увидела умирающих людей — задумалась:

«Как им помочь? Как спасти народ
от голодной смерти?»

Много раз ей случалось летать
далеко в степь. Там она видела русских людей. Те люди жили в домах. Землю пахали,
хлеб сеяли. Женщины пекли калачи в жарких печах. Перелётных синиц хлеб­ными крошками
подкармливали. Вкуснее тех крошек ничего на свете нет!

Синица всё припомнила и, бойко
подпрыгнув на ветке, людям гор сказала:

— Я вам помогу.

Она взвилась в воздух и полетела
в сторону степей. Умирающие люди проводили её глазами и вздохнули:

— Разве такая маленькая птичка
может спасти народ? Не под силу ей…

А всё-таки посматривали туда,
куда она улетела, и ждали.

Солнце поднялось высоко, весеннее
тепло растопило ледяную корку. Загремели ручьи, зазеленела молодая трава. Голодные
лю­ди, едва передвигаясь, выкапывали из земли и ели корни травы кандык. А сами всё
посматривали вверх:

 — Не видно синицы…

Наверно, злой коршун настиг, острыми
когтями разорвал, кривым клювом расклевал…

А бойкая синица всё летела и летела
высоко над землёй. В степях шумел ковыль, берёзки начинали одеваться зеленью.

Русские мужики пахали землю. На
межах — мешки с семен­ным зерном: пшеница, рожь, ячмень.

Синица покружилась над мешками,
а взять зёрнышко без спроса не посмела. Ударилась она об землю и стала молодой де­вушкой.
Щёки лесными пионами горят, глаза на чёрную смороди­ну походят. Брови — словно крылья
птицы в полёте.

Подошла девушка к пахарю, поклонилась
в пояс и рассказа­ла, что в горах голодают люди.

 — Дай мне пшеницы,— попросила она.

 — В горах лето короткое, пшеницу осенний мороз
убьёт,— сказал пахарь.— Я дам тебе ячменного зерна.

Он насыпал ячменя в мешок и отдал
девушке. А чтобы она не запоздала, подвёл ей засёдланного коня.

Девушка поблагодарила пахаря и
помчалась в горы. А там, за высокой синей скалой, её поджидал белый волк с хвостом
в шесть­десят аршин. Пасть раскрыл, зубы навострил. Ноги у него напря­жены, как
тетива лука. Вот-вот на коня прыгнет, девушке перер­вёт горло. Она уронила мешок,
и ячменное зерно рассыпалось по камням. Конь повернулся и быстрей стрелы полетел
домой.

Девушка опять обернулась синицей,
спрыгнула на землю и стала набивать клюв драгоценным зерном.

Белый волк бросился на неё, хотел
смять, зубами разорвать, но бойкая птичка ускользнула от него. В зубах у волка осталось
одно перышко.

Волк ударился о землю и стал зайсаном
(3айсан — родовой старшина, князёк). Остатки
рассыпан­ных ячменных зёрен собрал в приподнятую полу широкой шубы и стал горстями
кидать в ненасытный рот.

Синица вернулась к нашим людям
и отдала им ячменное зерно.

Снова обернувшись девушкой, она
рассказала, как русские землю пашут, хлеб сеют, как в жарких печах пекут калачи.

В долине взрыхлили землю, посеяли
зёрнышки. Осенью собра­ли урожай. Из ячменных зёрен женщины приготовили муку — талкан.
Стали чай пить с талканом. Хорошо!

Про голод скоро все забыли. На
лицах парней появились улыбки, девушки запели песни.

В ту осень в горах играли свадьбы.
К девушке, которая при­несла ячменное зерно, сватались многие женихи. Все нахваливали
её. Ей надоело слушать льстивые слова, и она опять стала сини­цей.

Всю зиму по стойбищам летала и
распевала свои простые пе­сенки. Подлетит к юрте, сядет на ветку дерева и начнёт
посвисты­вать. И всем казалось, что пташка рассказывает про русских. Как они в домах
живут, какие вкусные калачи пекут…

И наши люди решили перекочевать
поближе к русским. Там они научатся дома строить, для скота сено косить, из муки
для себя хлеб стряпать.

Так и сделали. Жизнь хорошая пошла!..

Вяткин Г. А. Алтайские сказки

Информация о материале

Oт автора

Чем пленяют алтайские сказки? Стоит ли тревожить древний эпос ойротского народа, построенный, главным образом, на мифических подвигах? Ответить на эти вопросы не трудно.

Древние мифы везде одни и те же. Но каждый народ говорит о них по своему, вкладывая свои самобытные черты.

Алтай величав и прекрасен. Кажется, что природа отдала ему все свои богатства: могучие горы, бурные реки, цветущие долины, золотые чаши озер, неисчислимые табуны лошадей, библейские стада овец.

Эта сила и щедрость земли, ее неиссякаемое плодородие, ее торжествующая мощь — составляют постоянный основной мотив алтайских сказок. Силе, мужеству, находчивости, изобретательности— поют они хвалу. Не чужды они и улыбке, и редкими, но звонкими струйками пробивается в них не злой, а здоровый смех. Пленяют алтайские сказки и радугой своих поэтических красок, своеобразием гиперболических эпитетов и образов, мудрой наивностью своих сентенций.

Предлагая детскому вниманию эти сказки, как занимательный и здоровый материал для чтения, я их подверг не только литературной обработке, но и исключил из них религиозно-мистический элемент, допустил местами иную интерпретацию. Все же художественные достоинства сказок мною тщательно сохранены.

Два богатыря

Жил на Алтае богатырь Кыс-Мерген. Большой, как гора. И жил другой богатырь Чулмус-хан. Как другая гора.

Жадны были оба, завистливы.

Поссорились из-за хорошего коня и вызвали друг друга на бой.

Схватил Кыс-Мерген свой тугой железный лук, натянул его так, что концы сошлись, и пустил осьмигранную стрелу в Чулмус-хана, да промахнулся: в лошадь его попал.

Рассвирепел Чулмус. Бросились богатыри друг на друга, из рук не выпускают один другого. Упали вместе на землю— затряслась земля, посыпались камни с гор…

Поднимутся враги и опять упадут. И снова поднимаются, ни один не может осилить другого.

Грохнутся наземь—выступает в реках вода из берегов. Наступят на холм — рассыпается он как песок под ногами.

Черная пыль до снежных вершин поднялась, заслонила свет солнца и месяца.

Проходили дни, проходили годы, а богатыри все боролись. И дрожала земля, и уж до самых звезд долетала пыль.

Не выдержала земля: треснула под ногами богатырей, провалились они в тартарары. Лежат—хрипят от злости и усталости.

Подходит к ним Эрлик-князь, что внутри земли живет. Спрашивает сердито:

— Кто из вас первый в бой пошел? кто войну затеял? почему ни людям, ни земле покоя не даете?

И придавил обоих железными глыбами.

Но и под железными глыбами не успокоились богатыри: нет-нет да и схватятся друг с другом снова.

И тогда снова трясется земля.

А конь, из-за которого боролись они, давным давно издох, и ветер разметал его прах на все четыре стороны.

Хан Сартык-Тай

Богат был хан Сартык-Тай.

Десять тысяч рабов работали на него день и ночь, а скота и всякого добра—не перечтешь.

И силен был хан Сартык-Тай: возьмет с горы трехпудовый камень, размахнется, пустит его как стрелу в летящих журавлей, и падают они окровавленные вместе с камнем…

Дочь Сартык-Тая вышла замуж за китайского принца. Задумал Сартык-Тай навестить ее, взял золота и других драгоценностей в подарок ей, но подумал: мало этого, надо бы еще чего-нибудь…

Поехал. Проезжая мимо озера, вспугнул утку. Вылетая, утка взмутила воду.

— Э! — подумал хан — пожалуй и моя дочь пьет в Китае мутную воду!

И решил подарить дочери одну из алтайских рек с прозрачной водой.

Выбрал реку, провел канал через степи и горы—прямо в китайский город Пекин, и, приехав к дочери, сказал хвастливо:

— Вот видишь, дочь моя, все мне покорно! Даже реку провел сюда, как верблюда за повод!

Рассердилась вода, что хвалится хан подневольной рабьей работой и хлынула обратно.

И понял хан, что также—если захотят—уйдут от него и десять тысяч рабов.

Страх и тревога овладели Сартык-Таем.

А вода, отхлынув, собралась в озере, из которого вытекает Иртыш.

И кажется издали: река движется и не движется, идет и не уходит…

Когда же бежит по ней рябь—знай: река морщится и хмурится, вспоминая, как зазнавшийся хан хотел провести ее в Китай, словно верблюда за повод.

Покинутый вождь

Худая собака только лает, худой человек только ругается.

Вождь одного племени Тас-Таракай был, как худая собака.

Собак боятся. Тас-Таракая тоже боялись и был под ним народ, как трава под грозой и ветром.

Добрел и пьянел он на народном поте, как кумыс на хорошей закваске.

Красив был, собака: высок, краснощек, с волосами как густая грива.

Надоело, однако, народу быть под его ярмом.

Однажды ночью ушел народ, перевалил могучей лавиной за ту сторону гор. Остались с Тас-Таракаем только два его престарелых слуги.

Взглянули слуги утром на господина своего—и остолбенели:

— Стоит перед ними маленький, желтенький, плешивенький человечек. Шамкает что-то беззубым ртом, чего и разобрать нельзя, да покашливает. Полуглухой, полуслепой, расслабленный…

И поняли старые слуги:

— Вождь в народе, что дерево в земле. Убери землю и завянет в одну ночь!

Собрали слуги свои пожитки и тоже ушли за ту сторону гор.

А Тас-Таракай итти уже не мог. И, упав, медленно умирал, как дерево, с корнем вырванное бурей.

Людоед и нищий

Двое батарчей, что значит нищие, заблудились.

Долго бродили они меж гор и, наконец, увидели: тянется из одной пещеры дым.

Обрадовались. Бросились туда.

А как только вошли — ноги у них подкосились со страху: в пещере сидел страшный одноглазый людоед и жарил человека…

Хотели было батарчи бежать, но людоед рассмеялся злорадно и сказал:

— Все равно от меня не уйдете. Оставайтесь лучше пасти моих баранов.

И остались нищие жить у людоеда. Жутко им было. Каждый день уходил он на свою проклятую охоту, приносил человека и съедал.

Однажды вечером вернулся одноглазый без добычи, схватил одного батарча и съел его. Наевшись, заснул.

— Плохо дело!—сообразил другой батарчи.—Этак он и меня слопает.

Взял батарчи железную палку, накалил ее на огне, да как ткнет в глаз людоеда, — тот сразу и ослеп. Вскочил, зарычал и давай ощупью искать нищего. Но легко ли найти, когда на ночь в пещеру были загнаны все бараны. Залез нищий большому барану под брюхо, вцепился обоими руками в шерсть, баран со страху выбежал из пещеры, а нищему только этого и надо.

Выбрался он на тропинку, дошел до юрт.

Около юрт женщины кобылиц доят, кумыс заквашивают. О жертвах людоеда плачут.

Рассказал им батарчи обо всем. Не поверили женщины, что ослеплен людоед, сказали мужчинам.

Повел батарчи мужчин к пещере, разорвали они людоеда на куски, а баранов его отдали нищему.

Кроме баранов, дали еще красивую жену и, кланяясь, просили:

— Будь нашим ханом, будь нашим повелителем!

— Нет,—ответил батарчи, — баранов я взял, но ханом быть не согласен, ибо не хочу, чтобы вы сами были похожи на баранов.

И пошел он с женой и со своими стадами в горы, весело посвистывая.

Кара-Кула

Много на свете страшных зверей, но бесстрашно сердце у смелых.

Полюбил богатырь Мондур одну славную девушку. Сказал ей: будь мне женой.

Промолчала девушка. Только улыбнулась несмело и ниже опустила прекрасные ресницы. За нее ответил старик—отец:

— По ту сторону гор живет царь зверей Кара-Кула. Принеси мне два его клыка—подпереть мое старое жилище. Тогда отдам тебе дочь.

— Ну, что ж, подумал Мондур. Конь не золото, чтобы не истлеть; молодец не вечен, чтобы не умереть.

Надел золотой кафтан с 66-ю пуговицами, надел тяжелый черный панцирь, взял свой охотничий лук, препоясал колчан, в котором стрелы были как лес, прицепил меч из белой стали, сел на коня и поехал.

Как гром громыхал железный панцирь. От удара копыт загорались камни, кипели озера и реки. Развевалась одежда богатырская, как орлиные крылья.

Сколько времени ехал — не знает. Но вдруг остановился конь, как вкопанный. И спрашивает Мондур коня:

— Черную гору вижу я, и два круглых озера и черный туман, как дым… Что это такое?

— Это Кара-Кула—отвечает конь. Черная гора — это его нос, два озера — это его глаза, а черный туман-это его дыхание.

Нахмурился богатырь: никогда не встречал такого чудовища.

Нахмурился и Кара-Кула. Открыл пасть, шевельнул клыками: на одном клыке торчат присохшие кости 70-ти богатырей, на другом клыке присохшие кости 60-ти коней.

Слез Мондур с коня, схватил камень величиною с юрту и ударил, что есть силы, Кара-Кулу промеж глаз, так что оба глаза лопнули и озерами вытекли.

— Пощади, не губи меня!—завопило чудовище.

— Нет! — крикнул Мондур. — Пущенная стрела не возвращается. Без твоих клыков назад не поеду.

И убил Кара-Кулу, выдернул клыки, повез их старику и невесте.

Обрадовалась невеста неслыханной победе.

Обрадовался и ее отец. И стали готовиться к свадьбе.

— Пусть будет пир на 9 лет, пусть на 7 лет будут игры,— объявил старик.

Собрался на свадьбу народ и с гор и с долин. 9 лет продолжался пир. 7 лет продолжались игры.

И каждым вечером пел баян-кайчи славные песни гостям. И песен было так много, как много цветов на Алтае…

Вода бессмертия

Лечат больных шаманы, но пользы от этого мало.

А с одним охотником случилась вот какая история. Ранил он марала. Раненый зверь, истекая кровью, стал убегать. Однако, силы его все слабели, и охотник снова подбежал к нему на расстояние выстрела. Вдруг марал остановился у какого-то источника, напился воды и — словно совершенно здоровый—стрелой помчался в горы.

Подошел к тому же источнику и охотник, напился, и почувствовал, что это вода необыкновенная, вода бессмертия.

Была у охотника в сумке сушеная рыба. Опустил он рыбу в источник и через недолгое время рыба ожила и стала плавать.

Случилось это сотни лет назад, охотник живет где-то до сих пор, о необыкновенном источнике люди на Алтае знают, но только путь к нему никак не найдут.

Ну, что ж, подождем. Не нашли сегодня — найдут завтра Хорошо будут искать—значит, найдут.

Печаль и радость Мергена

Всего вдоволь было у Мергена: и коней, и овец, и ковров цветистых.

Не было только детей. А годы проходили и уходили…

Пели птицы, зеленели леса, блистал Алтай красотою неувядаемой.

— И мне бы петь и радоваться, думал Мерген, но нет у меня сына, который радовал бы мое сердце, нет у меня дочери, которою я мог бы породниться с хорошим человеком. Умру и некому будет похоронить: червь понесет мой прах вниз в землю, а птица вверх.

Так печалился Мерген. И часто пел скорбные песни.

Грустно и тоскливо пел Мерген. Камни и деревья вторили эхом его песням. Птицы летали за ним и словно хотели утешить.

И спрашивали люди друг друга:

— Что за несчастный поет эти песни? о чем он тоскует?

Услышала эти печальные песни единственная дочь старого воина Куманака. Выбежала из своего золотого дворца навстречу Мергену, и молвила ему приветливо:

— Я хочу быть тебе женою, хочу родить тебе сына и дочь.

Догнал Куманак свою дочь и гневно оттолкнул ее в сторону. А с Мергеном затеял бой.

Силен Куманак, но еще сильнее Мерген.

Начал Мерген трясти своего противника, как куст малины, и стал мять его в руках, будто сырой ремень. То поднимал и подбрасывал под облака, то швырял о землю. Играл Куманаком, как кошка мышью, и поиграв, бросил.

Отдышался Куманак и говорит:

— А хорош ты, молодец, хоть и не молод! Ежели дети в тебя пойдут, никому не одолеть нашего народа. Бери мою дочь и будь ей мужем.

Через год у Мергена родился сын. Родившись, не пищал без толку, а лишь крякнул и потянулся, да так крепко, что юрта затрещала.

— Эге!—весело усмехнулся Мерген. — Видно, моим печальным песням пришел конец. Пора петь другие.

И запел так, что закачались и заплясали деревья:

«Ну-ка, ну-ка, ну-ка, ну-ка,

Без ребят не жизнь, а скука.

Я как куст, а ты цветок,

Здравствуй, милый мой сынок»!

Золотой кол

Много в небе звезд, но лишь одна — верная.

Если направить ружье на какую-нибудь звезду и долго целиться, то всякая звезда сойдет с места. Но Алтын-Казык не сойдет никогда.

Ученые люди зовут эту звезду Полярной. Алтайский народ говорит о ней:

— Это Алтын-Казык, что значит золотой кол. Богатырь Канд-Жигей, путешествуя по небу, привязывает к золотому колу своего коня на выстойку. Крепко вколочен в небо золотой кол, никакая сила не сдвинет его с места.

Синица и хлебное зерно

Это было тогда, когда люди еще не умели сеять хлеб.

Как темная ночь на землю, пала беда на алтайский народ. Три дня и три ночи лил весенний дождь, а потом ударил мороз, застыла земля под ледяной коркой, скользил и падал и погибал скот.

Когда сдохли все овцы и коровы, стал народ голодать. Обессилили молодцы, разучились смеяться девушки. Смолкли песни. Только бойкая синица попрежнему летает и посвистывает. Но и ей стало жалко людей. И она замолкла и полетела на золотую гору к волшебнику — просить помощи людям.

Прилетев на золотую гору, обернулась синица красною девицей, молодой красавицей. Сама на себя не налюбуется: с лица—как золотое солнце, со спины—как серебряный месяц.

Залюбовался красавицей и волшебник. Спрашивает ласково.

— Откуда ты появилась, дитя? И что тебе надобно?

— Горный народ голодает — промолвила она.—Скажи, чем ему питаться. Помоги ему.

Волшебник достал хлебные зерна, насыпал их в серебряный ящичек и передал ей:

— Отнеси эти зерна своему народу, пусть засевают ими долины и горы.

Бережно взяла красавица ящичек с зернами и пошла назад, к голодающим.

По дороге, у синего леса, встретил ее волк. Огромный белый волк с хвостом в 60 саженей. И зубы торчат в раскрытой пасти —как острые колья.

Испугалась красавица, снова обернулась синицей, да только вот беда: уронила серебряный ящичек, рассыпала хлебные зерна.

Бросился волк к ящичку, а синица — цап-царап! — из под волчьего носа пару зерен клюнула и понесла их во рту дальше. Все-таки пригодятся.

Прилетела к голодающим, выдолбила клювом ямку в земле, посадила туда зерна, как детей в колыбельку.

Взошли зерна—пышными колосьями ржи и пшеницы. С той поры и пошел на земле хлеб…

А волк в злого Хана обернулся и продолжал отбирать у людей серебро и хлебные зерна, собирать дань.

Когда нe будет Хана, тогда не будет и голода.

Князь-вор

Жил-был на свете один князь. Жадный-прежадный.

Имел столько богатства, что если бы раздать поровну всем, то весь народ стал бы богатым. И, все-таки, князь был недоволен, все ему казалось мало…

Попался как-то ему на дороге босой человек.

— Кто ты?—спросил князь.

— Я вор—ответил босой человек.

— Так пойдем вместе—сказал князь.—Я тебе буду помогать, а добычу пополам.

Вор согласился. Подошли они ночью к чужому стаду. Вор поймал барана, зарезал и говорит князю:

— Ты обдирай шкуру, а я пойду к речке напиться…

Взялся князь обдирать, да ничего у него не вышло. Вор вернулся, поглядел и выругался:

— Эх, ты, растяпа! даже этого не сумел…

Усмехнулся князь и говорит:

— Знаешь ли, приятель, сдирать шкуру с барана куда труднее, чем с людей.

И вернулся князь домой. А вор плюнул ему вслед и пошел своей дорогой.

Барсучье войско

Хорошо жить без войны. Добреют люди, тучнеет скот, и трава на пастбищах вырастает такая, что только войди в нее — пропадешь с головой…

Да ханы и князья не спрашивают, хорошо народу или плохо, и делают войну. Даже забавляться иначе не могут.

Хан Алтын-Таш рассердился на хана Сой-Ло, и решил его напугать.

Поймал двести барсуков и двести сурков, дал им в передние лапы по палке камыша и погнал прямо к жилищу Сой-Ло.

Жена у Сой-Ло толстая, а жир съедает отвагу—толстые люди трусливы. Увидела издалека барсучье войско и закричала, забилась, заплакала:

— Ох, горе, горе! чудовищный враг приближается!

Вскочил хан Сой-Ло и смотрит. Остры глаза у Сой-Ло, как у беркута, и видит он, что это всего лишь барсуки да сурки.

Вышел на соседнюю горку да как крикнет! — будто ударил гром…

Выпали камышовые палки из лап звериных, остановилось войско барсучье.

Крикнул Сой-Ло другой раз—так что камни в горах как от грома треснули… Разбежались барсуки и сурки кто куда. А позади их сам Алтын-Таш на коне показывается, на серебряном седле покачивается. И досадно ему и смешно: хотел напугать да ничего не вышло.

Слез с коня. Подошел к хану Сой-Ло. Руку протягивает.

А тот говорит сердито:

— Зачем зверей согнал? Или народ твой не хочет итти на меня?

Отвечает Алтын-Таш:

— Народ я для настоящего дела берегу.

А настоящее дело известно какое: когда вода в реках становится красной от человеческой крови.

Хорошо берегли ханы народ!

Еще о храбрецах

Храбрые люди, как огни ночью: с ними нигде не страшно.

Жил — был на Алтае храбрец Кан-Тади. А в Алтайской тайге жило чудовище Муусь о шестидесяти головах. Одна голова кричит, другая свистит, третья зубами лязгает… И говорили люди, что ежели кто все 60 голов увидит, тот от страха на месте умирает.

Кан-Тади не из пугливых: решил он чудовище убить. Взял свой тяжелый меч, наточил его о гранитную скалу и пошел к Муусю.

Встретились. У Мууся все 60 голов зубами лязгают на храбреца.

Размахнулся Кан-Тади, да как хватит мечом сразу по всем головам, —посыпались они, как орехи из сухой кедровой шишки, и замолчали навек. Только одна голова стала прыгать и хохотать. Ударит ее Кан-Тади, а она как мяч подпрыгнет и опять хохочет. Ну, да голова без туловища не живет: попрыгала — попрыгала, да и затихла. Было чудовище и кончилось…

А вот рассказ про другого храбреца, по имени Ару-Мандай.

Жили в одном глухом овраге у большой дороги два бурых медведя да два необыкновенных волка. Никому ни прохода, ни проезда не давали. И вот богатырь Ару-Мандай надумал померяться с ними силой.

Пошел на страшное дело и даже меча не взял. Только руки богатырские поразмял хорошенько да в плечах понатужился.

Подошел к оврагу. Медведи на него! А он схватил их за уши, переломил им шеи, снял с них шкуры, положил шкуры в карман и говорит:

— На одну рукавицу хватит.

В это время выскакивают волки. Ару-Мандай схватил их за уши, переломил им спины, содрал шкуры, положил в другой карман и говорит:

— Теперь будет и другая рукавица.

Вернулся домой в юрту, где сидели в слезах четыре его дочери, думавшие, что богатырь погиб; бросил он им четыре шкуры и сказал:

— Шейте мне рукавицы, да попрочнее!

Обрадовались дочери, что жив и здоров отец, и до поздней ночи шили ему рукавицы—такие большие, что пятилетний ребенок мог бы спать в них, как в люльке…

Маленькие в горах

Пусть хмурится мир для тех, кто стар, но пусть улыбается детям.

Давным-давно, когда еще никого из нас не было на земле, прошел по Алтаю пожар, такой, что почти ничего не осталось, все сгорело. Как голодный пес подбирает крошки, так огонь слизал юрты, лес, коней и овец. От жара кипели реки, а дым можно было видеть даже из Китая, — дым поднимался до самого солнца. Кто хотел спастись—бежали через горы, куда глаза глядят.

От большой семьи пастуха Олон-Бира осталось только двое маленьких детей: девочка и ее младший брат, да уцелел еще двухлетний молодой конь. Взяли дети коня в повод и побежали на полдень, счастья искать, спасаться.

Сами идут и коня ведут, и все трое—голодные и все трое спотыкаются.

Путь чем дальше—тем труднее. Вязнут ноги в горелом буреломе, в серых кучах лесной золы. Как чудовищные головешки, высятся черные от углей и копоти горы. Пройдут одну гору, а впереди еще десятки: со всех сторон обступили, и кажется нет из них выхода.

— Почему горы такие большие, а мы такие маленькие?— спрашивает мальчик.

— А ты сядь на коня и будешь большой — говорит девочка.

Сел мальчик на коня и чувствует, как от лошадиного тела тепло идет, а с теплом сила. Девочка ведет коня за повод и думает: скоро ночь, на нас нападут волки. А мальчик едет и думает: пусть даже волки — ничего! я теперь большой и сильный.

Вечером остановились они у Синен реки, под высоким опаленным тополем. Сели под ним — словно пара грибов выросла; а конь воду из реки пьет, сил на завтра набирается.

Вдруг смотрят: падает лист с тополя, упал и сделался черным крепким панцырем. Потом другой лист—черным тугим луком, вместе с колчаном стрел, — прямо к ногам детей. Потом третий — белым стальным мечом. И четвертый—серебряной уздой пал на коня.

Смотрят дети, смеются, радуются. — Ну, теперь не пропадем!

И когда к реке прибежала пить воду черная коза — мальчик ловко подстрелил ее из лука. Они поели ее мяса, а из меха сделали себе покрывало, а большие кривые рога девочка привязала к своей голове, чтобы пугать зверей и разбойников, если попадутся.

Но горы, должно быть, тоже испугались страшных ее рогов — горы утром раздвинулись, и дети пошли-поехали по широкой дороге туда, где уже виднелись стада и юрты родного народа.

Хитрый Аргачи

Аргачи был старый мошенник. Жил тем, что людей обманывал. Только об одном и думал: как бы кого-нибудь надуть, да где-нибудь чем-нибудь поживиться.

Даже когда у него умерла старуха-жена, он и тут решил поживиться. Он посадил ее в юрте так, как будто старуха живая, и дал ей в руки нитки, будто она ткет пряжу. А сам пошел к хану и заявил, что может предложить его дочерям новые товары — украшения и наряды. Услышали это три ханских дочери и побежали в юрту Аргачи смотреть товар.

Аргачи и кричит им:

— Не ходите без меня! не ходите! Моя старуха боязлива, она может умереть от страха — и тогда мой заколдованный товар превратится в угли.

Но девушки не послушались и побежали в юрту.

Только дотронулись они до плеча старухи—повалилась она на землю мертвая. А около стены, вместо товара, оказались угли.

Аргачи стал плакать и жаловаться, что девушки погубили его жену и богатство. Хан пожалел его, разрешил взять ему одну из дочерей в жены и заплатил за товар, которого и в помине не было.’

Когда же через несколько лет хан узнал об этой жульнической проделке, он приказал мошенника казнить, сжечь на костре.

Связали Аргачи, обложили валежником и стали поджигать. Как только искра загорится, Аргачи незаметно плюнет на нее и погасит, а потом и говорит:

— Я на таком валежнике гореть не буду, он сырой. Принесите-ка мне лучше сухого можжевельника.

Люди пошли за можжевельником. В это время подъезжает на вороном иноходце кривоглазый ханский сын, ездивший в гости в соседнее ханство. Увидел он Аргачи на валежнике и спрашивает:

— Ты что тут делаешь?

Аргачи прищурил один глаз и отвечает:

— Да вот окривел без тебя на один глаз, и лежу, чтобы вылечиться.

— А разве это помогает?

— Очень даже помогает, лучше не надо.

— Ну, так дай мне полежать на твоем месте.

— Ладно. А ты мне дай своего иноходца.

Вскочил Аргачи, сел на иноходца—и поминай как звали. А кривоглазого ханского сына чуть было, вместо Аргачи на костре не сожгли…

Аранай и Шаранай

Хорошие кони у богатыря Бучия: рыжий конь для работы, белочубарый конь для езды по гостям и синечубарый конь железного цвета конь, с крепкими, как железо, копытами—для охоты. Хороши и два его черных беркута и две пары черных собак и неисчислимые табуны кобылиц.

Да плоха жена у Бучия, — звать ее Темене. Да коварна сестра у Бучия, звать ее Ермен-Чечен. Жена, что трава на ветру, куда ветер подуй — туда и клонится. Сестра, что змея в траве— только и ждет, чтоб ужалить.

Уехал Бучий на охоту. Поднялась Ермен-Чечен на вершину горы, стоит и смотрит, но не туда смотрит, куда брат уехал, а туда, где живут разбойники Аранай и Шаранай. Видит Ермен-Чечен как в разбойничьем озере две утки плавают. Кликнула своего ручного белого сокола и говорит ему:

— Принести мне двух уток, пера их не поломав, мягкого пуха не помяв.

Полетел сокол—только крылья зазвенели. Не дал уткам нырнуть, схватил их и принес к Ермен-Чечен, пера не поломав, пуха не помяв.

Под крылья уток положила сестра записку разбойникам:

— Жена осталась без мужа, скот без хозяина. Аранай, Шаранай, приезжайте и забирайте.

Приехали они и говорят:

— А что, ежели Бучий раньше времени вернется? Отвечает Ермен-Чечен:

— Надо приготовить вино с ядом. Я это сделаю.

— А ежели заподозрит и пить не станет?

— За меня не станет, за жену не станет. А за сына-малютку пить будет.

Рано вернулся с охоты Бучий. Удачной была охота: такая обильная добыча навьючена, что у коня только хвост да грива видны.

Слез Бучий с коня у золотой коновязи. Вошел в юрту.

Жена поставила золотой стол о шестидесяти шести углах, положила хорошую пищу — алимак-чикир, налила отравленного вина в золотую чашу и сказала:

— Ты голоден и устал. Ешь и пей вволю.

Не стал есть и пить Бучий.

Тогда взяли жена малютку-сына к себе на грудь и говорит:

— Выпей за здоровье единственного своего сына.

Выпил Бучий. Точно огня проглотил: тело и кости стали гореть. Яд искрами вылетал изо рта и из ноздрей, и сестра эти искры затирала ногами. Но огонь злее злой женщины: пожаром занялись стены, запылал сухой камыш в долине.

Выбежали все из юрты. Кричит Ермен-Чечен разбойникам:

— Теперь рубите ему шею!

Зарубили Аранай и Шаранай Бучия, и кровь из богатырского тела стала заливать пожар…

Малютка-сын в ужасе ползком побежал от злодеев. Недобрая мать догнала его и обрезала ему тонкие ножки, еще не умеющие ходить. Но и лишившись ног, дитя на руках уползло в горы, чтобы только не видеть мать.

Забрали Аранай и Шаранай весь скот, все богатство Бучия, жену и сестру его и пошли искать нового места, нового стойбища.

Ехал Аранай на белочубаром коне—пал под ним конь и остался лежать неподвижно.

Ехал Шаранай на синечубаром коне железного цвета— пал под ним конь и не пошевельнулся.

Ехали женщины на рыжем коне — пал под ними конь бездыханным трупом.

Ускакали неизвестно куда черные собаки Бучия.

Улетели неизвестно куда черные беркуты.

А дорога все труднее и сумрачнее.

Заплакали женщины. Поняли: не видать им счастья…

Тем временем малютка-сын обратно, домой приполз.

Отломи у дерева ветку—солнце захочет, и она снова вырастет. Солнце захотело — и выросли у малютки ноги, и зажили тяжкие раны богатыря Бучия.

Встал богатырь, как ни в чем не бывало, потянулся, крякнул, ладони потер: — Ну и долгонько же я спал!—говорит.

Но взглянул кругом — и вспомнил.

Надел снова черный железный панцирь с девяносто девятью пуговицами, белый меч привесил у пояса, привязал сзади колчан с тучею стрел и тихо сказал малютке голосом, подобным далекому грому:

— Сын мой! есть у меня долг — отомстить обиду. Жди меня здесь. Скоро вернусь.

Дрожат в тайге Аранай, Шаранай и неверные женщины: чуют—гроза надвигается. Скоро догнал их богатырь. Молниями засверкали глаза и стрелы и меч Бучия.

И уже мчались к нему его ожившие кони, его собаки и беркуты.

Бой-девица

Повелел хан Тойбон своим десяти князьям-зайсанам войной на хана Кулузуна идти.

Девять зайсанов мигом собрались, снарядили войско и поехали. А десятый—старик Олок-Шин—задержался. Одряхлел старик так, что не может и на лошадь забраться, не в силах меча поднять.

Говорит ему старшая дочь:

— Я за тебя поеду!

Вооружилась, села на пегого коня, поскакала. Вдруг из-за горы выбегает огромная черная лисица с девятисаженным хвостом. Испугался конь, прянул назад, слетела девица с седла и разбилась, едва домой добралась.

Тогда предложила себя на замену средняя дочь:

— Сиди дома, отец. Я за тебя поеду. Только бы крепче затянуть подпруги!

Затянула крепче подпруги, поскакала. Из-за горы опять выбегает лисица с девятисаженным хвостом; Опять встал конь на дыбы, сбросил девицу.

— Горе мне! — вздыхает старик Олок-Шин. — Никто не может заменить меня, разгневается на меня хан Тойбон.

Услышала это младшая дочь и спросила гордо:

— А я? дай мне твой меч, лук и стрелы, и я покажу, что достойна их.

Надела черный панцирь, взвалила на плечи лук, закинула косу за спину и помчалась. Смотрит, а навстречу бежит лисица с девятисаженным хвостом. Конь бросился назад, на бой-девица разодрала ему рот до ушей и удержала. Выдернула стрелу из колчана и пригвоздила черную лисицу к черному дереву.

Приехала к хану Тойбону:

— Хан! мой отец одряхлел, я хочу его заменить, хочу присоединиться к девяти зайсанам.

Сердито усмехнулся хан:

— Да они уже проехали половину пути! И куда тебе, девочка, гнаться за ними? Возвращайся лучше к отцу. Авось, они и одни справятся с Кулузуном.

Но бой-девица поскакала вперед, догнала зайсанов. Увидели они ее и смеются: куда тебе с нами! не пристало девушке воевать, вот помоги лучше проложить нам дорогу в лесу.

Лес густой, как стена. Рубят-рубят просеку, а все просвета не видно. Измучились и воины и зайсаны. Недолго думала бой-девица: вытащила из колчана самую большую стрелу, положила ее на тетиву и так сильно натянула лук, что железные концы его сошлись вместе. Рванулась стрела из лука, как огонь из тучи, и разрезала лес пополам— широкой просекой до самого конца.

Подивились зайсаны и воины на силу и ловкость бой-девицы, воздали ей хвалу и двинулись дальше. Ночевать остановились у обрыва пропасти, за которой и есть Кулузуново ханство. На девяти тысячах мест устроили ночлег и долго думали, как же через пропасть пробраться: ни мостика, ни перехода нет.

А бой-девица превратилась в маленькую серую пташку, перелетела через пропасть и прямо на юрту хана Кулузуна села, на тюндюк, через который дым из очага выходит. Села и слушает, как старый хан Кулузун говорит своей ханше:

— У сухого тополя есть волосяной переход. Если найдут его—переправятся, и тогда нам беда. Но ничего врагам я не дам: народ превращу в угли и песок, тебя в деревянную кожемялку, себя в паршивого верблюда, а единственное дитя в молодую березку.

Прилетела пташка обратно в свой стан, стала снова девушкой и чуть свет провела Тойбоново войско через волосяной переход.

Пришли зайсаны в Кулузуново ханство, а там и воевать не с кем: только угли да песок, да старая кривая кожемялка на песке. Да паршивый верблюд, на которого и глядеть противно. Да одинокая молоденькая березка.

Плюнули с досады зайсаны и двинулись назад. А бой-девица угли и песок подбирает: в две сумы кладет. «Старому отцу, говорит, пригодится для раскалки железа».

И кожемалку подобрала — «пригодится старые кожи мять».

И паршивым верблюдом не побрезговала: «пригодится для возки дров».

Вернулись зайсаны и дочь Олок-Шина из похода, к хану Тойбону явились.

— А где же ваша добыча?—спрашивает Тойбон.

— А вот!—отвечает бой-девица. Бросила в поле угли и песок—появился на поле новый народ. Бросила на землю кожемялку—превратилась кожемялка в Кулузунову ханшу. Молодая березка рядом легла и превратилась в дитя послушное. Толкнула бой-девица верблюда—упал верблюд и превратился в самого Кулузун-хана.

Дивятся Тойбон и зайсаны на этакое диво. Не знают какими словами хвалить бой-девицу.

Бой-девица только улыбнулась, села на коня и поехала домой.

* * *

Перевёл в текстовой формат Е. Гаврилов. 20 февраля 2018 г. Ссылка на сайт обязательна!

Источник: Вяткин Г. А. Алтайские сказки. Для детей младшего и среднего возраста // Сибкрайиздат, Новониколаевск, 1926.

Об авторе

Вяткин Георгий Андреевич (13 апреля 1885 г., Омск — 8 января 1938, Новосибирск) — один из основоположников современной сибирской литературы. Поэт, писатель, публицист, общественный деятель.

С 1893 года семья живёт в Томске. В 1899 году— окончил учительскую семинарию в городе Томске. 9 января 1900 г. публикация первого стихотворения в газете «Сибирская жизнь». 1901 – 1902 год — Работает сельским учителем, поступает в учительский институт г. Казани. В 1903 году исключён из института за политическую неблагонадёжность.

В 1905 году привлекался в Томске к суду за «призыв к ниспровержению существующего строя», работает в томских газетах и журналах, а также изданиях Омска, Сибири и России. Участвует в кружке областничества, которым руководил Григорий Николаевич Потанин. Часто ездит в Москву и Петроград, где знакомится с выдающимися русскими писателями и Р.Роланом. Долгие годы вёл переписку с А. М. Горьким и И. А. Буниным.

В 1907 году — выход первого сборника стихотворений. Много путешествует по Москве, Санкт-Петербургу, Финляндии, Крыму, Алтае. В 1912 г. присуждение Всероссийской литературной премии имени Н. В. Гоголя за лучший рассказ. С начала 1914 года работает в харьковской газете, от которой как корреспондент побывал на фронте Первой Мировой войны. В октябре 1915 года служит в действующей армии в составе санитарных отрядов и в управлении Северного фронта. 1917 год — выпуск трёх поэтических сборников, демобилизация. Приезжает в Томск.

После Октябрьской революции примыкает к эсерам и летом 1918 года переезжает в Омск, работает во Временном Сибирском правительстве. При правительстве А. В. Колчака заведовал обзором печати, сопровождал его в поездке на Тобольский фронт, выпустил книгу «Раненая Россия». В 1919 году после поражений белой армии отступает с войсками Восточного фронта на восток, но остаётся в Иркутске, где после прихода частей 5-й Красной армии устраивается на работу в подотдел Иркутского губпродкома, работает в местных газетах. 22 мая 1920 г. арестовывается.

5 августа 1920 года военно-революционный трибунал Омска приговаривает его к трём годам лишения избирательных прав и «общественному презрению». С 1921 года работает в омской газете «Рабочий путь», входит в состав руководства «Омской артели поэтов и писателей» и принимает участие в издании журнала «Искусство». С 1925 года работает в журналах «Сибирские огни», «Сибирь». В марте 1926 года принимает активное участие в созыве Съезда сибирских литераторов. С 1930 по 1937 год входит в руководство по изданию Сибирской советской энциклопедии.

После её закрытия Вяткин исключается из членов Западно-Сибирского краевого отделения Союза советских писателей, а 16 декабря 1937 года арестовывается. Приговорён к расстрелу за контрреволюционную деятельность в организации «Трудовая крестьянская партия». Семье сообщают о смерти Вяткина от артериосклероза в 1941 году.

Слайд 1

Урок-1 Легенды и мифы Алтая. Работу выполнила Цуканова Валентина Петровна, учитель русского языка и литературы МОУ «Михайловская С(п)ОШ» Бурлинского района, Алтайского края.

Слайд 2

Легенды и мифы Алтая. Особенности: Алтайцы всегда одухотворяли природу; 2. Алтайский народ был окружён красивейшими природными объектами;

Слайд 3

В Алтайском народе широкое хождение получили мифы о сотворении мира, о природных явлениях, о злых духах

Слайд 4

Легенда о домбре В давние времена на Алтае жили два брата-великана. У младшего брата была домбра, очень он любил на ней играть. Как заиграет, так обо всем на свете забывает. Старший же брат был самолюбивым и тщеславным. Вот однажды захотел он прославиться, а для этого решил построить мост через бурную и холодную реку. Стал камни собирать, начал мост строить. А младший брат все играет да играет. Так день прошел и другой, и третий. Не спешит младший брат на помощь старшему, только и знает, что играет на любимом инструменте.

Слайд 5

Разозлился старший браг, выхватил у младшего домбру и, что было силы ударил ею о скалу. Разбился великолепный инструмент, смолкла мелодия, но остался на камне отпечаток. Прошло много лет. Нашли люди этот отпечаток, стали по нему новые домбры делать, и вновь зазвучала музыка в молчавших долгое время селениях. Вот так через этот прекрасный мелодичный инструмент и осталась среди людей память о младшем брате, а о старшем тщеславном брате никто и не вспомнил.

Слайд 6

В алтайских горах археологи изучают древнее обиталище снежного человека — пещеру Алмыс-Туу-Бом. Ученые признают, что в древности в ней проживали не предки современного человека, а какие-то иные существа

Слайд 7

Несколько очевидцев видели их именно у нас. И не случайно. В алтайских легендах говорится, что в синюю эру, когда процесс сотворения земной жизни еще не был завершен, кроме человека были еще разумные создания: человекообразные алмысы (оборотни) и болчокбаши (шароголовые карлики). Алмысы питались мясом животных, а также болчокбашами и мясом малых человеческих детей, обладали гипнозом, умели говорить на языке человека. В черную эру средневековья, по этим легендам, между человеком и алмысом шла длительная борьба за выживание. В конце концов человек победил. Но алмысы время от времени продолжают появляться.

Слайд 9

Снежный человек В с.Тюнгур живет дед алтаец. Он рассказывал что в 50-х годах работал в картографической экспедиции и однажды зимой наткнулся на следы необычного размера. Они были не похожи ни на медвежьи, ни на человеческие. Он пошел по следу и вскоре увидел алмыс-кёрмёса (снежный человек, йети — по алтайски).

Слайд 11

Легенды Горного Алтая: Сказка-загадка Выл у одного хана сын. Подошло ему время жениться. Стал ему хан невесту подыскивать. Много девушек было на примете у хана: были среди них и красавицы, и умницы, и хорошие певицы, и замечательные танцовщицы. Призадумался хан, как же найти самую достойную невесту? И решил тогда хан выбрать в жены своему сыну самую хорошую хозяйку. Собрал он всех девушек, желающих стать ханскими невестками, и объявил, что та, которая первой вскипятит воду в чайнике, и выйдет замуж за его сына. Велел он выдать каждой девушке по чайнику, равному количеству воды и дал отсчет времени. Кинулись девушки хворост собирать, костер разводить, торопятся, стараются. Была среди них одна девушка, которая совсем не хотела идти замуж за ханского ленивого сына, потому что любила она обыкновенною пастуха, да так сильно, что и ханское богатство было ей не мило. Это отец ее настоял, чтобы она приняла участие в соревновании, уж очень ему хотелось породниться с богатыми людьми. Так вот. легенда рассказывает, что именно у этой самой девушки у первой закипела вода в чайнике. Как вы думаете, почему?

Слайд 12

Ответ: Все те девушки, которые очень хотели выйти замуж за ханского сына, непрерывно поднимали крышки чайников и смотрели: не закипела ли вода. Температура нагрева воды в чайнике падала, и на закипание воды требовалось уже больше времени. Та же девушка, которая не хотела замуж, к чайнику и не притрагивалась, поэтому и вода закипела у нее быстрее всех.

Слайд 13

Словарь Сартакпай –легендарный алтайский богатырь. Эрлик – владыка подземного мира. Алмысы – некое подобие гномов.

Слайд 14

Домашнее задание: 1. Прочитать мифы и легенды Алтая

Алтайские народные сказки

Цели: познакомить учащихся с особенностями и сюжетами алтайских народных сказо

Ход урока:

1. Огрмомент

2. Проверка ДЗ

3. Актуализация знаний

Для того чтобы дать определение термину «сказка» я обратилась к толковым словарям. Поскольку слово «сказка» используется в русском языке в разных значениях, я решила не рассматривать его толкование в разговорном и переносном значение.

Вот как определено значение этого слова в моем любимом толковом словаре И.В. Даля. Сказка – вымышленный рассказ, небывалая, даже несбыточная повесть или сказание. Согласно толковому словарю Ефремовой сказка а) повествовательное произведение устного народного творчества о вымышленных лицах и событиях б) литературное произведение такого характера. УОжегова мы находим следующее объяснение Сказка -повествовательное, обычно народно-поэтическое произведение о вымышленных лицах и событиях, преимущественно с участием волшебных, фантастических сил. Но самым емким мне показалось объяснение из современного толкового словаря, издательства «Большая Советская Энциклопедия»: сказка – один из основных жанров фольклора, эпическое, преимущественно прозаическое произведение волшебного, авантюрного или бытового характера с установкой на вымысел.

Какие же выводы можно отсюда сделать? Авторы всех словарей сходятся во мнение, что самое главное отличие сказки в том, что события и герои в ней вымышленные, участие волшебных и фантастических сил возможно, но не обязательно

1. Введение нового материала

Сказка ( по-алтайски «черчёк») и сказания («кай черчёк») в традиции алтайцев – очень близкие жанры

У них очень схожее действие- магическое влияние на слушателей и окружающий мир.

Отличия только в сюжетах.

Рассказывание сказки или сказания – это общение с Ханом Алтая и другими духами-ээзи

Духи больше всего любят слушать сказки, всегда собираются, когда где-нибудь кайчи начинает сказывать горловым пением, потому всегда перед началом сказки или сказания кайчи поёт благопожелание – топшуру и Хану Алтай

Рассказывали сказки не в любое время года, в основном – зимними вечерами и ночами, потому что днём справляют свои дела, и приход «хозяев» нежелателен.

Летом плодится скот и присутствие «хозяев» также может принести вред.

Очистительная сила сказок

Самое страшное время для народов Сибири – середина января: мир распадается и рождается вновь.

Исполнение сказок – это противостояние людей зимней спячке мира.

Та же очистительная сила сказок и сказаний использовалась в прошлом в период поминок

Основные обычаи, связанные с рассказыванием сказок:

1. Перед выходом на охоту и в лесу на охоте.

2.Во время сбора орехов

1. Работа с текстом

Сказка о любопытном духе

Задание:

слушаем пересказ сказки и затем

отвечаем на вопросы:

1. Кто назвал озеро Телецким?

2. Что за счастье духам привалило?

3. Когда первые видеофильмы появились?

4. Кто и почему обидел любопытного духа?

ДЗ пересказ «Сказки о любопытном дух», составить план

СКАЗКА О ЛЮБОПЫТНОМ ДУХЕ.

…Были времена, когда не родились еще ни люди, ни боги. А Телецкое озеро уже тогда было, только звали его по-другому. А как именно – никто не знает. Почему? Да потому, что жили в нем одни духи, они-то и назвали озеро – надо же как-то звать место, в котором живешь! Сами знали, а сказать никому не могли – потому как духи разговаривать не умеют, организм у них для этого не приспособлен.

Ну вот, жили себе и жили духи в озере. Тысячу лет, другую, третью… Скучно им стало – горы да вода, никаких культурных развлечений. Все зверье в лесах пересчитали, каждую птицу по одному перу узнать могли, каждую травинку наизусть помнили. Да и что они – звери: на охоту, на водопой, и под елку, жир нагуливать. И птицы не лучше – полетали, поклевали, яйца отложили, птенцов вывели. Трава и вовсе на одном месте растет; пока цветок распустится, ждать замучаешься. Изо дня в день, из века в век одно и то же . Скучно!

Но тут духам счастье привалило: люди у озера появились. А человек – существо суматошное, непоседливое, никогда не знаешь, куда пойдет, что сделает. Весело стало духам: целыми днями в воздухе висят, на людей смотрят. Развлекаются. Благо, самих не видно, потому как духи – они все невидимые.

Всем довольны духи, одним недовольны. Как ночь наступает, ложатся люди, глаза закрывают и до утра лежат, даже почти не шевелятся. Никуда не идут, ничего не делают. Снова скучно!

А среди этих духов был один самый проказливый. Нет, не злой – они все были ни злые, ни добрые, — а так, любопытный. Однажды ночью решил он поближе на человека посмотреть – чего это он лежит и не шевелится? Подобрался вплотную, и вдруг видит – у человека над головой словно маленькое облачко висит, немного колышется, но не улетает, словно за ниточку привязано. Сунул дух любопытный нос – или как это там у духов называется? – внутрь облачка, а там..! Люди громадные – по три метра ростом – на таких же громадных зверей охотятся; по траве невиданной бегают; на небе солнце и луна одновременно светят… Сон, значит, человек видит.

Ох, и понравилось же это духу! Повадился он каждую ночь в людские сны подсматривать, а дальше – больше: если какой сон ему особо приглянется, он облачко сгребет, дернет тихонечко, словно ниточку обрывая, и с собой утащит. Человек дальше без снов спит, а дух облачко в шарик скатает и в озеро нырнет. Там, на дне, в самом глубоком месте, напротив нынешней речки Корбу, очень удобная ямка есть: вода стоит как мертвая, не колыхнется, никакое течение не пошевелит, никакая озерная живность не потревожит. Туда и складывал дух ворованные сны; надо еще сказать, что вода в самой глубине озера ледяная, а при такой температуре сны особенно хорошо сохраняются.

Ну вот, натаскал себе дух-проказник снов целую кучу. Станет ему скучно – он шарик достанет, в облачко растряхнет, нос внутрь сунет – и смотрит в свое удовольствие. Вот, оказывается, когда первые видеофильмы появились!

Так бы и дальше все было, но развлекался наш дух все в одиночку. Не потому что жадным был; он бы и поделился опытом с соседями-духами, да как поделишься – говорить-то не умеет, он же дух!

А рядом с любопытным духом жил другой – мрачный. И вот однажды ночью подглядел он, как любопытный дух развлекается, сны людские смотрит. Половины не понял, но все равно обидно стало: соседу весело, а тут со скуки хоть на луну вой! Помрачнел мрачный дух. Дождался, пока сосед по своим духовским делам улетит, вытащил кучу снов-шариков из глубокой ямки, да и раскидал их по всему озеру – собирай теперь, тысячу лет не соберешь!

Вернулся вскоре любопытный дух и очень расстроился. Так расстроился, что даже не стал пытаться свою коллекцию собрать, а махнул рукой, вздохнул горестно и улетел из озера. Совсем. Другое искать полетел, наверное.

Так вышло, что следом за ним и остальные духи кто куда потянулись. Ведь если один улетел и не возвращается, значит, он где-то в другом месте теперь есть, правильно? А вдруг там веселее?

Даже мрачные дух, и тот из озера выбрался, хотя по мрачности своей и не надеялся веселые места найти. Но совсем одному оставаться кому хочется?

А сны-шарики так и разбросаны с тех пор по всему озеру. Иногда по ночам волна выносит шарик на берег, он на свежем воздухе тут же разворачивается в облачко, и если поблизости человек спит без собственных сновидений, то чужой сон подлетает к нему и начинает сниться. Работа у снов такая.

Так что ночью на берегу Телецкого озера можно случайно увидеть чужой сон – может быть, человека, который тысячу лет назад жил, а может быть, того, кто еще и не родился. Духи эти, говорят, со временем разные интересные штуки умели делать, и для них что вчера, что завтра – все одно сегодня было…

Запись и литературная обработка Натальи Поповой

Сказка – ложь, да в ней намек! Добрым молодцам урок!- сказал А.С.Пушкин, а чтобы разгадать этот намек, нужно потрудиться-почувствовать всей душой.

Очень многих людей сегодня привлекает Алтай, но понять истинную красоту этого уголка природы не так-то просто. Чудо на Алтае можно встретить в любом месте и в любое время. Надо уметь вовремя остановиться, уметь разглядеть, уметь понять. Всему этому учат алтайские сказки.

Тема животного мира в сознании первобытного человека занимала значительное место, так как охота и собирательство были основными источниками существования. Об этом свидетельствуют памятники древнего искусства, прежде всего наскальные рисунки на которых первобытные художники изображали диких животных удивительно живо. Наскальные рисунки были найдены и на Алтае. Алтайские мифы о животных объясняют особенности их строения, характера и поведения. Например, звери, созданные подземным богом Эрликом, живут под землей, а те, кто создан Ульгенем — на земле. Медведь, барсук, полевая крыса, крот зимуют в норах потому, что они созданы богом Эрликом.

Испокон века люди сочиняли сказки о тех зверях и птицах, с кем жили рядом, чьи повадки хорошо знали, на кого охотились. Не обходили вниманием и домашних животных, без которых часто невозможно было бы выжить. Практически в каждой алтайской сказке так или иначе присутствует конь — сильный и выносливый, красивый и гордый, почти равный человеку, а то и превосходящий его по уму и сноровке. В быту алтайцев лошадь незаменима; во многих местах это до сих пор единственное средство передвижения.

Часто упоминается в местных сказках и корова; только это не та буренушка, красавица и умница, к которой все привыкли по русским народным сказкам. У алтайских сказителей корова – существо глупое и упрямое, вечно попадающее в нелепые ситуации. И говорится о ней с некоторым пренебрежением- скотинка, она скотинка и есть. Благородному коню в подметки не годится. Однако в хозяйстве корова незаменима , и приходится терпеть хозяевам коровий нрав. Вы когда-нибудь замечали, что корова может напиться из самой мутной лужи, а конь всегда предпочитает чистую проточную воду? На Алтае по этому поводу существует сказка, в которой конь был ласковый, вежливый, а корова сердитая, грубая. И вот однажды конь и корова паслись на склоне горы и захотелось им пить, но знакомая речка осталась далеко внизу и они решили спросить у Белого Лося из какого ручья можно напиться. Корова первая подошла к Белому Лосю и очень грубо потребовала от него, чтобы он дал ей воды, на что Белый Лось ответил, чтобы она оглянулась, вода рядом. Там было озеро, через которое только что прошла отара овец, вода была мутная, грязная, но корова не стала ждать, пока муть осядет, прыгнула в воду и втянула в себя половину озера. Корова не сказала Лосю ни слова благодарности. А вежливый конь с почтением обратился к хранителю воды и попросил дозволения напиться. Белый Лось отвел коня туда, где была очень чистая и вкуснаявода.

С тех самых пор и не отказываются коровы пить мутную, грязную воду из любой ямы, а кони утоляют жажду только чистой и светлой водой.

Многие сказки о животных объясняют черты внешних отличий разных животных, их повадки, взаимоотношения в природе. Бесхитростные сюжеты легко запоминаются, встречаются знакомые образы лисы, журавля, зайца, барсука, кота и др. В сказках животные имеют душу, они выражают мысли и чувства человека, его взгляды на жизнь, все это помогает понять окружающий мир.

Так в сказке «Три маралухи» рассказывается о происхождении созвездия Орион, эта сказка не только учит распознавать это созвездие на небесном своде, но и ориентироваться по нему в тайге, находить путь домой. Эта познавательная сторона присутствует практически во всех сказках. В некоторых сказках обращается особое внимание, на каком- либо отличительном свойстве животного, птиц или явления природы. Например, в сказке «Лягушка и муравьи» объясняется, почему такие выпученные глаза у лягушки.

Если в волшебных сказках животные и птицы являются лишь помощниками главного героя, то в этих сказках они способны думать и говорить и являются главными героями сказки. Характер каждого героя передан через его речь, описание. Характеристика основана на наблюдениях за повадками, манерой поведения зверя, его внешним обликом.

К лисе в алтайских сказках двойственное отношение. Она умнее и хитрее многих зверей, имеет яркий наряд, но у нее трусливый и лицемерный характер и поэтому в сказке она часто попадает впросак и становится добычей охотника.

В сказке «Страшный гость» представлено богатство характеров. В сказке использован эффект неожиданности. Барсук и все другие «когтистые» звери испугались храпа трусливого зайца, случайно попавшего в нору барсука. В сказке осмеиваются сильные звери.

В сказках о животных сюжет строится так, чтобы в коротких эпизодах был раскрыт характер взаимоотношений героев.

Познавательный характер сказок о животных определяет и выбор изобразительных средств. Хорошо известный алтайцу окружающий мир не требует особых красочных описаний. Поэтому герой не получает выразительных описаний. В этих сказках часто употребляются эпитеты: «журавль с длинными ногами», «лиса с необыкновенно длинным хвостом», «светлоглазый и отважный ирбис». При характеристике образа чаще всего используется речь персонажа. Часто в сказке используется звукоподражание. Так, например, передаются звуки из норы барсука: «Хрр…Брр…Хррр…-фирррлить-фью» — передают не только храп, но и свист разомлевшего от жары и мягкой постели зайца.

Детские алтайские сказки отличаются небольшим объемом, оригинальным построением сюжета, ограниченным числом персонажей, краткостью описаний, простотой языка, раскрытием характеров через речь героев.

Очень много сказок посвящено животным. Все многообразие животного мира отражено в сказках, дают объяснение их внешнему виду, объясняют их поведение.Мы даже иногда не задумывались над теми вопросами, которые объясняются в сказках. Что можно сказать о такой птице как сорока?

Сорока

Например, вы когда –нибудь задумывались над вопросом: почему сорока, когда ест, головой вертит? Оказывается, как повествует алтайская сказка «Про сороку», сорока была женой павлина, но потихоньку летала на помойку и клевала отбросы, а павлин ее выследил , пристыдил и стукнул ее клювом по голове. «С тех пор, роясь в отбросах, сорока все головой вертит и детей своих учит:

• Один раз клюнь, а пять раз оглянись- не то павлин прилетит , по голове стукнет.»

А сказка «Страшный гость» объясняет почему у барсука лоб и щеки белые.

Муравей

Кто его не знает? В энциклопедии о нем говорится:

….Как и стебельчатобрюхие перепончатокрылые муравьи обладают узкой перетяжкой — стебельком — между грудкой и брюшком…

А в сказке «Скупая лягушка» объясняется, почему у муравьев перетянутое брюшко. Лягушка пригласила муравьев к себе на обед и обманула их. Они долго ждали угощения, однако лягушка так и не появилась. С тех пор и поныне муравьи ходят с брюшком перетянутым туго- натуго. Это они с того случая все еще не отъелись.

Кабарга

Пятна на спине у кабарги согласно сказке появились от того, что кабарга вылила себе на спину казан молока. Стыдясь своей отметины кабарга и теперь к серым камням жмется. И только по ночам выходит она еду поискать.

Глухарь

А сказка про глухаря рассказывает от чего у глухаря красные глаза. Глухарь пропустил день отлета птиц и остался на зимовку один. Заплакал глухарь и лапкой глаза тер. До того натер глаза, что стали они у него красные.

Такой знакомый всем Заяц-беляк так описывается в энциклопедии: зимой беляк чисто-белый, за исключением чёрных кончиков ушей; окраска летнего меха в различных частях ареала — от рыжевато-серой до аспидно-серой с бурой струйчатостью. Голова обычно окрашена несколько темнее спины; бока светлее. Брюхо белое.

Наличием на кончиках ушей черных пятен заяц обязан медведю, который в сказке «Горностай и заяц» потрепал выпачканной в саже лапой его уши. Спасаясь от злой старухи, заяц лишился длинного и пушистого, как у белки, хвоста в «Сказке о зайце»

Горностай

В сказке « Горностай и заяц» горностай получил себе черный хвост. Когда он хотел убежать, то медведь его поймал лапой в саже за хвост. «Вычернился у горностая хвост».

А в энциклопедии о внешнем облике горностая говорится: Окраска меха покровительственная: зимой чисто белая, летом двухцветная верх тела буровато-рыжий, низ желтовато-белый. Зимняя окраска характерна для районов, где минимум 40 дней в году лежит снег. Кончик хвоста чёрный в течение всего года.

Много интересного можно узнать из сказок о том, как живут животные, какие между ними взаимоотношения. Начав знакомство со сказками Алтая я понял, что впереди меня ждет интересная работа. И хотя я еще на первом этапе, но все равно уже много нового узнал и когда вновь с родителями поеду на Алтай, то уже совсем по-другому буду смотреть на окружающую меня природу.