Архетипы в русских сказках - Граматика и образование на Pisanino.ru

Авторы
Резюме
Файлы
Ключевые слова
Литература

Лулудова Е.М.

1 Алматинский филиала Санкт-Петербургского Гуманитарного университета профсоюзов

В данной статье проанализированы три самых известных русских народных сказки – «Курочка Ряба», «Репка», «Колобок». Рассмотрены сначала их основные архетипические ситуации с показом их результативности, потом показано, что каждая строчка может быть развернута в целый текст и прокомментирована. В итоге сделаны выводы о единстве природного, животного и человеческого, переданного через и на основе архетипического. Поэтапно и системно доказывается, что русская народная сказка не передает условные знания, а передает то, что составляет исконную ментальную суть целого народа.

русская народная сказка

архетип

кумуляция

«Курочка Ряба»

«Репка»

«Колобок»

сакральность

классификация

интерпретация

1. Афанасьев А.Н. Народные русские сказки. – Т. 1–3. – М.: Гослитиздат, 1957.

2. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 тт. – Т.4. – М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. – 576 с.

3. Неклюдов С.Ю. Почему сказки одинаковые? //Живая старина. – 2004. – № 1 (41).

4. Померанцева Э.В. Судьбы русской сказки. – М.: Наука, 1965. – 220 с.

5. Пропп В.Я. Морфология сказки. – М.: Наука, 1969. – 144 с.

6. Селиванова С.И. Обучение пониманию художественных произведений с учетом национальной культуры учащихся (на материале русских сказок) Дисс. канд. педагог. наук. – М., 1993. – 195 с.

7. Сидорков С.В. Пословично-поговорочные паремии как фактор структурно-смысловой организации дискурса. Автореф. дисс. д-ра филолог, наук. – Краснодар, 2003. – 41 с.

8. Топоров В.Н. К реконструкции мифа о мировом яйце // Труды по знаковым системам III. – Тарту, 1967. – С. 87–100.

9. Thompson Stith. The Types of The Folktale. A classification and bibliography Antti Aarne’s Verzeichnis der Marchentypen Translated and enlarged by Stith Thompson. – Helsinki, Suomalinen Tiedakatemia, 1961. – 581 p.

Сказка – это жанр устного народного творчества, впервые упомянутый в XII веке относительно людей, которые «сказки сказывают небывалые». До XI века сообщается о «кощунах», потом – «баснь», «байка», «басень». Только после XVII в. в обиход входит слово «сказка», и только лишь после выхода словаря В.И. Даля сказка стала определяться как «вымышленный рассказ, небывалая и даже несбыточная повесть, сказание» [2, с. 117].

То, что русская народная сказка – это кладезь народной мудрости, отражено в народных пословицах и поговорках: «Либо дело делать, либо сказки сказывать», «Сказка складка, а песня быль», «Сказка складом, песня ладом красна», «Ни в сказке сказать, ни пером описать», «Не дочитав сказки, не кидай указки», «Сказка от начала начинается, до конца читается, а в середке не перебивается», «Сказка ложь, да в ней намек» и т.д.

Основные проблемы, сюжетные линии, деление героев на добрых и злых – все это почти едино во всех сказках. Основа – инициационный ритуал: выезд – путь – возврат. Предмет повествования – необычные, удивительные события. Почти всегда есть два типа информации – посвятительная и инициационная.

Материалы и методы исследования

При литературоведческом или любом ином анализе нельзя не учитывать следующие особенности русских сказок.

Во-первых, долгое время самой лучшей классификацией признавали систему А.Н. Афанасьева, в которую входили: сказки о животных; волшебные, мифологические, фантастические; былинные; исторические сказания; новеллистические или бытовые; былички; народные анекдоты; докучные; прибаутки [1]. Э.В. Померанцева в исследовании «Судьбы русской сказки» выделила «сказки о животных, волшебные сказки, авантюрные и бытовые» [4]. Потом В.Я. Пропп, объединяя сказку с народной прозой, связал ее сначала с «одним из родов прозы», потом стал рассматривать по ее «структурным признакам» (волшебные, кумулятивные, о животных, о людях) и вместо термина «жанр» предложил слово «тип» (так как типы распадаются на сюжеты, а те, в свою очередь, – на версии и варианты) [5, с. 57]. Причем, современная наука признает именно последнюю классификацию.

Во-вторых, фольклорист С.Ю. Неклюдов в статье «Почему сказки одинаковые?» помимо таких причин «одинаковости», как культурные заимствования и миграция «бродячих» сказочных сюжетов, называет фольклорно-мифологические схождения, то есть типологию, не объяснимую ни на языковом, ни на культурном уровне. Эта типология основана на неком всеобщем законе – на парадигме культурного развития и построения устных текстов. Результат всеобщей парадигматики (совокупности схем) – схожие, как структурно, так и содержательно, тексты. Это сходство обусловлено природными, социальными ситуациями, психофизиологической общностью (составляющими которой являются «базовые» эмоции: сексуальное влечение, агрессия, страх и т.д.), архетипами и универсалиями мировой культуры [3].

В-третьих, только сейчас время бытования сказки – любой досуг. Однако в древности они предназначались только для взрослых и их бытование было сопряжено с жесткими табу, распространявшимися и нВ время года, и на время суток: сказки запрещалось рассказывать днем и в течение лета; разрешалось – ночью и зимой, особенно между Рождеством и Новым годом. «Сказок нельзя рассказывать, когда начнут ягнята плодиться», «Летом нельзя говорить сказок – от этого овцы падают».

Сказки тесно связаны с древними обрядами и обычаями. Самые древние, скорее всего, бытовали среди охотников и должны были воздействовать на лесных духов – отвлекать внимание, развлекать их. Позже на смену духам пришли образы животных. В волшебных и бытовых сказках передавались элементы обрядов, переосмыслялись или травестировались («прочитывались» по-новому, противоположно первоначальному смыслу). Например, при начале посевов в надежде на богатый урожай в жертву реке, от которой зависело плодородие, приносили девушку. Сказка изменила обычай: герой освобождает девушку, а действия его воспринимаются как смелые и гуманные. Обряд инициации представлял собой символическую смерть: чтобы постичь тайны рода, быть способным вести жизнь зрелого человека, надо было родиться заново.

Сказка в современном понимании – это некий сюжетный жанр, сюжет которого отличается многоэпизодностью, остротой и динамикой развития действия, завершенностью и отчетливостью концовки. Сказка содержит информацию о динамике жизненных процессов, являясь неким символическим «банком жизненных ситуаций» и важнейших ценностей. Кроме того, в сказках богатство значимо только как средство получения чего-либо ценного и важно только тогда, когда важнейшие жизненные ценности уже достигнуты. Труд рассматривается как радость, праздник, а не как бремя. Соборность (т.е. единство дела, мысли, чувства) противостоит эгоизму, жадности, а также всему тому, что делает жизнь прозаичной.

Русские народные сказки, как правило, начинаются с формульного зачина и заканчиваются специальными концовками, состоящими из набора постоянных эпитетов и устойчивых словосочетаний. Они обычно включают краткие формы прилагательных, имена существительные и прилагательные с уменьшительно-ласкательными суффиксами, различные усилительно-выделительные частицы. Всё это позволяет излагать плавно, напевно, эмоционально.

С.И. Селиванова, проанализировав языковые особенности русских народных сказок и опираясь на существующие классификации языковых средств художественной речи, выделила несколько групп языковых клише (охарактеризовав подробно два основных из них – систему номинаций и собственно языковые клише). Учет частоты их использования, с ее точки зрения, может оказаться основой для понимания содержания русских народных сказок и адекватному воссозданию фольклорных образов [6].

С точки зрения С.В. Сидоркова, смысл большинства русских сказок равен или конкретной одной пословице, или сочетанию из нескольких пословичных единиц. Наиболее частотными при этом являются пословицы, выражающие основные человеческие пороки (например, «Чему позавидуешь, тому поработаешь», «Кто чужого желает, скоро свое потеряет» и т.д.), идею воздаяния за содеянное (например, «Что посеешь, то и пожнешь», «Как аукнется, так и откликнется», «По заслугам и честь» и т.д.), идею двойственности чего-то или кого-то (например, «Волк в овечьей шкуре», «Гладка шерстка, да коготок остер» и т.д.) и некоторые другие [7, с. 26–28].

Среди характерных особенностей всех русских сказок можно выделить следующие:

1) ряд испытаний, где последующее более сложное, чем предыдущее;

2) принцип справедливости (обязательно добро вознаграждено, а зло – наказано);

3) отсутствие дидактики (прямое поучение, поучение через показ);

4) всегда дается выбор;

5) опыт поколений;

6) нет четко сформулированного счастливого конца, но заложена справедливость:

– если ты добрый, тебе всё вернется;

– как ты относишься к миру, так и мир относится к тебе.

7) всегда надежда на чудо;

мотивация к изменению;

9) поиск смысла происходящего;

10) основная тема – общечеловеческие ценности при вербальной и невербальной коммуникации;

11) перечень человеческих проблем и образные способы их решения;

12) сюжет о жизни и смерти, отношении к потерям и находкам, любви и пути к ней;

13) делятся по древности происхождения:

– сакральные/архетипические/ритуальные;

– антропоморфные (о животных);

– волшебные (с присутствие чудес);

– бытовые (о превратностях семейной жизни, способах их разрешения, формирование позиции здравого смысла и чувства юмора).

14) мотивы поступков скрытые и явные (то есть определяется зачем делает? Что хотел на самом деле? Зачем нужен другому?).

15) способы преодоления трудностей:

– открытое столкновение/поединок с врагом;

– применение хитрости или волшебных предметов;

– коллективное решение проблемы, однако при этом, с одной стороны, подчеркивается, что активность так же важна, как и пассивность; с другой – показывается мера ответственности.

16) сопоставляется отношение к окружающему миру и к самому себе:

– созидатель или разрушитель?

– связь базового с конкретным в жизни;

– результативность.

17) актуализация архетипов через архетипические образы и архетипические ситуации (образы отца, матери, добра молодца, красной девицы и т.д.);

18) возможна импровизация – вариант и вариации, так как текст – это набор конструктивных единиц (тематические мотивы в сочетании со стилистическими общими местами).

Именно такой перечень позволяет применять несколько способов классификаций. В частности, позволяет проводить:

1. Классификацию по тематическому признаку (героические, чудесные, авантюрные).

2. Классификация по сюжету (о борьбе с чудесным противником, о чудесном предмете, умении и т.д.).

3. Классификация по проблеме (приключенческие, анекдоты, перевертыши и т.д.).

Наша цель – рассмотреть архетипы и их трансформации в трех кумулятивных сказках, так как, с нашей точки зрения, кумулятивная сказка уже сама по себе является архетипом.

Результаты исследования и их обсуждение

Кумулятивная (или иначе архетипическая) сказка, с одной стороны, практически не может существовать самостоятельно (известно только три таких сказки), а с другой – она может быть рассмотрена как любой из трех видов сказок:

1) как бытовая сказка, сказка архетипическая будет иметь свою мораль, но Курица Ряба, к примеру, не должна говорить;

2) как волшебная – это, с одной стороны, сказка об обманном чуде, о неизбежной смерти всего сказочного, но тогда это совсем не сказка; с другой – чтобы определить эту самую волшебность, нужно привлечь содержание и смысл множества других волшебных сказок;

3) как сказка о животных – они в той или иной значимой роли присутствуют во всех сказках.

Однако и то и другое оксюморон, а некоторые устойчивые черты сюжета сказки останутся необъясненными.

1. Сказка «Курочка Ряба» – пример нонсенса: золотое яичко, снесенное курочкой, били Дед и Бабка – не разбили, а маленькой мышке это удалось. Дед и Бабка по этому поводу плачут – почему? Ведь они желали разбить яйцо! Курочка их успокаивает: мол, снесет в следующий раз не золотое, а простое яйцо! Но ведь золотое как бы лучше: такова коннотация эпитета «золотой»! Более ранние варианты этой сказки (из сборника А.Н. Афанасьева [1]) представляют не нонсенс, а бестолковость отдельных людей: когда случается много шума из ничего. Дед и Бабка плачут по поводу разбившегося яйца, огонь в печи пылает, внучка с горя удавилась.

Однако данная сказка – это рассмотрение основных архетипических ситуаций с показом их результативности. Сравните, к примеру, только несколько из них:

1. Это сказка о то, что бывает, если не ценить своего шанса и не использовать стереотипные действия в нестандартных обстоятельствах. Дед и Бабка столкнулись с чудом (золотое яйцо), но вместо того, чтобы отнестись к нему бережно (как к чуду, как к драгоценному), колотили его, добиваясь обычного результата. Итог – они ни того, ни другого не получили.

2. Сказка о том, что любое желание человека (несмотря на то, осознанно оно или нет) обязательно будет исполнено. Дед и Бабка желали обычного и разбиваемого яйца, курица обещала нестись только такими яйцами.

3. Сказка о том, что и к чудесному подарку надо быть готовым, т.к. только готовность позволит использовать его по назначению. Дед и Бабка даже не задумались, что данное яйцо может чем-то отличаться от других, снесенных их курицей, а ведь его можно было не разбивать, а выгодно продать.

4. Сказка о том, что дом надо содержать в чистоте, тогда не будет мышей и имущество сохранится.

Сюжет сказки «Курочка Ряба» известен как в восточнославянском фольклоре (у поляков, словаков, сербов и т.д.), так и в восточном. Например, В.Н. Топоров реконструирует его по сказочному типу 301, где говорится о мотиве Мирового Яйца, которое раскалывает мифологический герой [8]. Так как согласно мифам многих народов мира из Мирового Яйца возник мир в целом или отдельные его части (небо, земля и т.п.), то тогда сказка «Про курочку Рябу» – это один из вариантом данного мифологического представления.

С этой точки зрения можно ответить на целый ряд вопросов:

1. Почему старики не разбили яйцо? – надо было бить три раза.

2. Почему яйцо разбила мышка?

– только третья попытка приносит удачу.

– мышка и волшебный помощник (разбивает яйцо), и персонифицированная случайность (непреднамеренно разбила, бежала мимо, а оно само разбилось), и хтоническое животное-первопредок (связь с землей и чуром, т.к. щур на диалектном – «крыса», «червь»)

3. Почему пытаются разбить? – самое ценной всегда внутри.

4. В космогоническом мифе божественная птица несет Мировое яйцо, а почему в сказке мышь его разбивает? – разбитое яйцо дает намек на повторение мира, но в ином качестве, сравниваются два яйца, где простое – это символ новой жизни, а золотое – символ солнца.

Во множестве мифов есть образ птицы, которая сносит яйцо на воду, хотя функции у каждого яйца свои:

1) в бытовых сказках – как обычное яйцо, как сельскохозяйственный продукт;

2) в волшебных сказках яйца обычно в роли контейнера, как вместилище чего-либо: там может быть смерть Кощея («Царевна-лягушка»), освобождение царевны («Хрустальна гора»), дети («Баба-Яга и Заморыщек»), целое царство («Медное, серебряное и золотое царство»);

3) яйцо встречается в завязках сказок как «тип недостачи, нехватки, потребности»:

– его надо достать как волшебное средство;

– это часть некой диковинки, но без волшебной силы (оно указывает на жар-птицу, утку с золотыми перьями и т.д.);

– специфическая форма – для смерти Кощея.

Яйцо – имеет архетипический смысл мертвого/ живого, где рождение из яйца – это рождение живого из неживого – внешне неизменное, простой и совершенной формы яйцо вдруг без каких либо воздействий разламывается изнутри и появляется нечто живое, изменчивое уже не только во внутренне развивающейся неподвижности, жизни, сокрытой во внешне мертвом предмете (ср.: в русских сказках волшебные предметы и существа либо средство для достижения цели, либо сама цель, но в обоих случаях они увеличивают богатство и престиж их владельца).

Немногословие кумулятивных (по определению Проппа) архаических сказок, основанных на архетипическом, дает простор для интерпретаций. Это могут быть:

1) интерпретации одной детали:

– о малосильных стариках (яйцо не могли разбить);

– о полезности вещи (последняя еда пропала/испорченна);

– пренебрежение к имеющемуся чуду (не заметили, что яйцо уже другое) и т.д.

2) христианская интерпретация:

– по вере воздастся Вам;

– чего жаждете, то и обрящете и т.д.

3) интерпретация от большого ума:

– детородная функция была без причины нарушена, что возмущает стариков, которые пытаются восстановить порядок;

– золотое яйцо – символ смерти, нарушение рода, не приобретение, а потеря счастья и т.д.

Таким образом, очевидность чуда (получили золотое яйцо в подарок/в награду) перепроверяется (не всё-то золото, что блестит) и заменяется на каждодневное полезное.

2. Сказка «Репка» в общеизвестном всем варианте впервые была опубликована в 1863 году в сборнике А.Н. Афанасьева «Народные русские сказки» [1]. Она также вошла в Указатель сюжетов фольклорной сказки Аарне-Томпсона (под № 2044 в перечне А. Aarne «Verzeichnis der maerchetypen» (Helsinki, 1910) вместе с её литовскими, шведскими, испанскими и русскими вариантами) [9]. Однако потом на сюжет сказки появилось множество пародийных литературных обращений (например, «Репка (перевод с детского)» А.П. Чехова, «Дипломатическое» В.В. Маяковского, «Дедка за репку (балет)» Данила Хармса, «Сказочка про административную репку» В.П. Катаева и т.д.), адаптаций для детей (например, В.И. Даля, К.Д. Ушинского, А.Н. Толстого), музыкальных интерпретаций (например, Б.Д. Гибалина, П.К. Аедоницкого) и т.д.

В сказке «Репка» корень удается вытащить только после того, как семье деда помогает мышка, пристраиваясь в конец очереди. Однако существует и вариант, где после того, как в веренице тянущих репку была кошка, корень не вытянули, а пошли спать. Ночью же прибежала мышка и прогрызла всю репку. Стоит отметить, что в сказке «Репка» есть своя мораль. Идея первого варианта состоит в том, что нужно помогать друг другу, что только на основе сотрудничества и взаимопомощи можно достичь цели. Идея же другого варианта сказки – в том, что нужно доводить дело до конца, а то результатом труда может стать прогрызенная бессовестной мышкой репка.

3. Сказка «Колобок» может быть пересказана еще короче, чем сказка «Курочка Ряба», однако и эта сказка является архетипически насыщенной. Начинается сказка с нарушения гармонии: жена возражает мужу («не из чего печь колобок»), жена не выполняет свои обязанности (муж просит испечь, дает советы, где и как найти продукты), жена нарушает обычай (хлеб поставила не на стол, а на окно; оставила хлеб без присмотра). Итог сказки – это логическое завершение всеобщего нарушения ритуалов, обычаев, традиций. Вместо формулы «я как все и все как я» используется формула «все так, а я иначе». Причем Лиса выполняет свою роль лучше всех: она не стала слушать песенку-за́говор, а съела Колобка. Именно завершенный заговор помогал Колобку избегать опасности, но в тот момент, когда он не смог спеть (то есть не смог «заговорить» зубы), Колобок и попал Лисе «на зубок».

В сказке многократно повторяется «Колобок, колобок я тебя съем» и «Не ешь меня, я тебе песенку спою», а также повторяется песня колобка. Однако главные герои – колобок и лисица.

По своей сути сказка «Колобок» может быть отнесена к сказкам о животных. Медведь, заяц, волк хотели съесть колобка, но медлили, а активно сопротивлявшаяся колобку лиса сделала то, что хотела. Отсюда и мораль сказки: «Говори меньше, думай больше», «Догадка не хуже разума», «С умом задумано, да без ума сделано», «Легко хвалится, легко и свалится».

Вывод о смысле всей сказки также не может быть однозначным:

1) Колобок пострадал из-за хвастовства и самонадеянности (нашелся тот, кто и его перехитрил);

2) цель жизни колобка – утолить голод, то есть кто-нибудь его должен был съесть, а Лисе повезло больше других;

3) у каждого свое предназначение и от этого не убежишь;

4) победа зависит от личных качеств героя при удачном стечении обстоятельств.

Таким образом, каждая строчка сказки может быть развернута в целый текст и прокомментирована. Сравните:

Содержание	Вывод
1. жили-были дед да бабка. Попросил дед испечь колобок. Вроде бы не из чего, но по амбарам помела, по сусекам поскребла и испекла.	1. делай запасы, чтобы не быть голодным 2. относись внимательно и бережно к каждой мелочи
2. испекла бабка колобок румяный, красивый. Положила его на окошко остывать	1. не торопись, даже если очень хочется чего-то 2. ничего не оставляй без внимания/без присмотра
3. колобок полежал-полежал, стало ему скучно, спрыгнул он с окошка и покатился по лесной тропинке	1. делает, что хочет, так как нет рядом того, кто мог бы предостеречь и направить 2. хочет показать свою самостоятельность
4. встречающиеся заяц, волк и медведь сразу хотят его съесть, а Колобок поет им песенку и катится дальше	1. надо не пугаться сразу 2. главное вовремя убежать 3. можно преодолеть любую трудность
5. не просто песенка, а хвастовство победой	1. за хвастовство будешь наказан
6. Лиса съела Колобка	1. смелому не страшны реальные враги, но лесть скрытого врага может погубить 2. будь всегда начеку, не расслабляйся

Обратите внимание на выводы, данные курсивом, так как именно они и являются носителями сакральной сути данной сказки, они не лежат на поверхности, но архетипически заложены в ней.

Выводы

Сопоставительный анализ сказок «Курочка Ряба», «Репка» и «Колобок» позволяет сделать вывод, что они объединены архетипами единого архетипического комплекса, включающего круг, яйцо, репу, колобок и т.д., связанных единением через общее насыщение, умирание и возрождение, соборность природного, животного и человеческого.

Данные сказки понятны как самым маленьким, так и умудренным опытом, так как через архетипы и архетипическое они передают истинную мудрость, суть, а не предполагаемое. Благодаря этим архетипическим сказкам передаются знания о мире, а именно:

1) его размере (больше – меньше), количестве (от одного до…), полезности (обычное – необычное, съедобное – несъедобное), качестве (лучше – хуже) и т.д.;

2) о ритме (песенки, счет, перечисление) и логике мышления;

3) стилях поведения и действиях (лягушка-квакушка, зайчик-попрыгайчик, лисичка-сестричка, волчок-зубами щелк и т.д.);

4) об ошибках, о добре и зле, о справедливости и т.д.

Таким образом, русская сказка – занимательный сюжет и удивительные герои, мир человеческих чувств и взаимоотношений, утверждение доброты и справедливости, приобщение к мудрому народному опыту и к родному языку. Это троичная совокупность: о животных – о волшебном – о бытовом, о родовых связях – о семейных связях – о личностных связях, перенос интереса от природы – к семье – к личности.

Главная цель всех трех сказок – сохранение гармонии своего (личного) и чужого (общественного и природного), поддержка и контроль порядка в социуме и во всем мире. Главная цель каждой сказки – сказать о жизни нечто фундаментальное, что должно отвечать на один из основных, базовых, смысложизненных архетипических вопросов: «Что есть мир?» и «Что я должен делать?». Причем, ценность русской народной сказки (какого бы вида она не была, о ком или о чём бы не рассказывала) в том, что в ней мораль не выводится в конце отдельным утверждением, а «вычитывается» столько раз, столько «читатель» ее «читает». Сказка – это не то, что «я знаю», а то что «я помню». Сказкой не передают знания, а передают суть.

Библиографическая ссылка

Лулудова Е.М. РУССКИЕ НАРОДНЫЕ СКАЗКИ И ИХ АРХЕТИПИЧЕСКИЕ СОСТАВЛЯЮЩИЕ // Международный журнал прикладных и фундаментальных исследований. – 2015. – № 8-4.
– С. 803-807;

URL: https://applied-research.ru/ru/article/view?id=7245 (дата обращения: 11.01.2023).

Предлагаем вашему вниманию журналы, издающиеся в издательстве «Академия Естествознания»

(Высокий импакт-фактор РИНЦ, тематика журналов охватывает все научные направления)

Источник

Кулагин Дмитрий Леонидович

МИФОЛОГИЧЕСКИЕ АРХЕТИПЫ В РУССКИХ НАРОДНЫХ СКАЗКАХ

В данной статье рассматривается мифологическое мировоззрение восточных славян в русских народных сказках. Подчеркивается коллективный характер русской сказки, который раскрывается в сюжетах и мифологемах. В сказочных сюжетах отражаются религиозные, бытовые и морально-нравственные воззрения древности. При помощи архетипического анализа выявляется основной характер сказочного повествования, выделяются черты, которые роднят сказку с архаическим мифом. Обосновываются значение сказки для человека прошлого, а также ценность изучения сказочного наследия для настоящего и будущего. Адрес статьи: www.gramota.net/materials/372016/6-1/23.html

Источник

Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики

Тамбов: Грамота, 2016. № 6(68): в 2-х ч. Ч. 1. C. 91-95. ISSN 1997-292X.

Адрес журнала: www.gramota.net/editions/3.html

Содержание данного номера журнала: www.gramota.net/materials/3/2016/6-1/

Информация о возможности публикации статей в журнале размещена на Интернет сайте издательства: www.gramota.net Вопросы, связанные с публикациями научных материалов, редакция просит направлять на адрес: hist@gramota.net

3. Дацышен В. Г. Христианство в Китае: история и современность. М.: Научно-образовательный форум по международным отношениям, 2007. 240 с.

4. Маркарян С. Истоки и корни японского национального характера // Проблемы Дальнего Востока. 1994. № 3. С. 155-163.

5. Митыпова Г. С. Православие в Юго-Восточной Азии // Вестник Бурятского государственного университета. 2011. № 7. С. 166-171.

6. Николай (Адоратский), иеромонах. Православная миссия в Китае за 200 лет ее существования (посвящается русским синологам) // Православный собеседник. 1887. Февраль. С. 252-265.

7. Павел (Ивановский), иеромонах. Современное положение христианских миссий в Корее // Известия Восточного института. Владивосток, 1904. Т. XII. С. 252-343.

8. Черевкова А. А. Из воспоминаний о Японии // Исторический вестник. 1893. № 6. С. 802-825.

9. Шубина С. А. Русская православная миссия в Китае (XVIII — начало ХХ в.): дисс. … к.и.н. Ярославль, 1998. 533 с.

10. Atlas of Global Christianity 1010-2010 / ed. Todd M. Johnson and Kenneth R. Ross. Edinburgh: Edinburgh University Press, 2009. 361 p.

11. D’Costa G. Christian Uniqueness Reconsidered. Maryknoll, N. Y.: Orbis Books, 1990. 248 p.

12. Jongeneel J. A. B. Christian Presence and Progress in North-East Asia: Historical and Comparative Studies. Frankfurt am Main: Peter Lang, 2011. 242 p.

13. Mugello D. E. The Chinese Rites Controversy: Its History and Meaning. Nettetal: Steyler Verlag, 1994. 356 p.

14. Takahashi M. From Confucianism to Christianity // Kirisutokyo Kenkyu (Studies in the Christian Religion). 1968. № 4. Р. 289-297.

HISTORY OF CHRISTIANITY DISSEMINATION IN THE COUNTRIES OF EAST ASIA: THE COMMON AND PARTICULAR

Kornienko Nikolay Nikolaevich

Institute for Mongolian, Buddhist and Tibetan Studies of the Siberian Branch of the Russian Academy of Sciences niknik-84@mail. ru

The article is devoted to the history of Christianity dissemination in East Asia and the identification of the peculiarities of the advancement of Christian (Catholic, Protestant, Orthodox) church structures into the countries of the region. It is proved that Christian missionary work in East Asia became a unique phenomenon, as the role of a Christianized object was performed by the ancient civilization, the main characteristic of which was orientation to continuity and tradition. All this was the main reason of the poor effectiveness of Christian missions in East Asia during the whole period of their existence.

Key words and phrases: East Asia; China; Japan; North Korea; South Korea; Christianity; missionary work; indigenization.

УДК 008

Философские науки

Ключевые слова и фразы: русская народная сказка; архетип; мифологема; миф; психология архаического человека.

Кулагин Дмитрий Леонидович

Южно-Российский гуманитарный институт vzerkalah@gmail. com

МИФОЛОГИЧЕСКИЕ АРХЕТИПЫ В РУССКИХ НАРОДНЫХ СКАЗКАХ

Сказку по-настоящему можно назвать народным творчеством, которое передавалось из поколения в поколение, из уст в уста. В Древней Руси сказки официально были под запретом, они приравнивались к колдовству и гаданиям. Частью поэтому какое-то время сказки не записывались и оставались устным творчеством. Лишь с XVII века в России начало меняться отношение к сказке, появился спрос на письменную повествовательную литературу, в том числе близкую к сказке. К 40-м годам XIX в. в отечественной науке было достигнуто более глубокое и зрелое понимание сказки как цельного и самостоятельно жанра: сказка больше не отождествляется с романом, повестью, притчей и былиной. Отечественный исследователь сказок Владимир Пропп отмечает, что в то время был «понят народный характер сказки, разнообразие состава сказочного эпоса, намечен один из основных признаков ее, а именно «необычайность» предмета повествования, понят характер сказки как вымысла, не выдающего себя за действительность» [8, с. 95-96].

В русской сказке мы имеем дело, с одной стороны, с национальным колоритом, сюжетами и героями близкими русскому народу с его уникальной историей и менталитетом, с другой стороны, в русских сказках можно отыскать универсальные интернациональные сюжеты и мотивы, которые присущи сказкам других народов, в связи с чем Пропп считает, что сказка в некоторой степени является символом единства народов. В сказке мы имеем дело с реальностью архетипов и мифологем. Тут можно сравнить сказку с мифом, также содержащим в себе архетипическую основу.

В процессе исследования сказки нужно учитывать все ее особенности. Таким образом, русскую сказку можно рассматривать и как миф, и как историю народа, и как повествование, содержащее религиозно-моральные принципы своего времени. По мнению Проппа, изучение сказки требует самостоятельной дисциплины энциклопедического характера, предполагающей изучение как истории народов мира, этнографии, истории религии, так и истории форм мышления и поэтических форм. Исходя из этого, Пропп дает следующее определение сказки: «Сказка, народная сказка есть повествовательный фольклорный жанр. Он характеризуется своей формой бытования. Это рассказ, передаваемый из поколения в поколение только путем устной передачи. Этим бытование народной сказки отличается от бытования искусственной, или литературной, сказки, которая передается путем письма и чтения и не меняется» [Там же, с. 24-25].

Сказка играет ключевую роль в восточнославянской культуре; подтверждением этому, например, являются многочисленные авторские интерпретации народных сказочных сюжетов в литературе. Существует множество подходов к сказке. Например, одни специалисты видят в ней «чистый» вымысел, другие — изначальный ритуально-мифологический контекст (Е. Мелетинский), третьи — примитивные изображения природных явлений (А. Афанасьев) и т.д.

Цель данной статьи — рассмотреть мифологическое мировоззрение восточных славян, отразившееся в русских народных сказках. Так мы сможем увидеть значение русских народных сказок для восточных славян в древности, смысл, который они приобретали в сознании архаического человека. Для этого обратимся к аналитической психологии Карла Густава Юнга [7], с точки зрения которой в сказке мы имеем дело с коллективной природой, отражением коллективного бессознательного и архетипических образов. В сказочных сюжетах проявляется традиционное мировоззрение, косвенным образом проясняющее некоторые тонкости, которые где-либо еще кроме сказок отыскать трудно. Юнг говорит о том, что «…сказки, подобно сновидениям, мы можем рассматривать как продукты фантазии, понимая их в качестве спонтанных высказываний бессознательного о самом себе» [10, с. 9]. Архетипы в русских сказках — это наследуемая часть психики, в них можно увидеть отношение человека к миру, отношение индивидуального сознания и коллективного бессознательного, по словам Юнга: «В мифах и сказках, как и в сновидениях, душа повествует свою собственную историю, и взаимодействие архетипов обнаруживается в своем естественном обрамлении.» [11, с. 300].

Для любого научного исследователя славянской культуры необходимым является изучение сказочного наследия народа. Через сказки эхом доносятся бытовые, этические, мифологические и религиозные воззрения древности, не всегда до конца понятные потомкам, но оставившие свой след в народных сказках. При этом актуальность этих воззрений не утеряна и в наше время, наследие предков живет, лишь адаптируясь под новые реалии. В русских народных сказках мы сталкиваемся с таким важным архетипом как дух, выполняющим разные функции, главная из которых — раскрытие личности героя. Любая, на первый взгляд, незначительная деталь в сказке при тщательном рассмотрении становится важнейшей составляющей сказочного повествования. Сказочный сюжет — это чаще всего путь архетипического героя, первоначально несозревшего (неофита) до инициированного адепта. На пути его ожидают испытания и трудности, и лишь личные качества героя принесут победу «добра» над «злом». Функцию опеки и защиты на пути героя выполняет архети-пический образ старца, по-разному представленный в русских сказках, но главное то, что он приближает героя к его цели, дает мудрый совет, способствует формированию героических качеств.

Сказки можно по-разному классифицировать, как, например, сказки для детей и для взрослых, а также волшебные, кумулятивные, бытовые, о животных, докучные и т.д. Особый вид сказок представлен в сборниках Александра Афанасьева «Народные русские сказки не для печати» и «Русские заветные сказки», представляющие собой развлекательные, сатирические, анекдотические, эротические сказки, часть из которых, возможно, служила разновидностью народного учения в области семейного, полового воспитания, снятия психологических барьеров.

Один из наиболее популярных видов сказок — это волшебные сказки, в основе сюжета которых лежит проявление какого-либо волшебства, магии, чародейства, сверхъестественных сил. Мир волшебной сказки разделен на «наш» мир и сверхъестественный «иной» мир. Как отмечает Пропп: «Композиция волшебной сказки определяется наличием двух царств. Одно царство — то, с которого сказка начинается: «В некотором царстве, в некотором государстве». Есть сказители, которые прибавляют: «…а именно в том, в котором мы живем». Этому царству противопоставляется другое, которое находится «за тридевять земель» и которое называется «тридесятое государство»» [8, с. 205]. Герой волшебной сказки, в силу каких-то сложившихся обстоятельств, вынужден посетить «иной» мир, подобно адепту, инициатически принимающего новое знание. При этом знание, которое он получает в этом «ином» мире, делает из него героя — личностно выросшего индивида, постигшего новые аспекты бытия. Личностному «нашему» миру изначального участника действия противостоит «иной» мир коллективного бессознательного.

Если в волшебной сказке герою противостоят фантастические существа, то в сказке бытовой или новеллистической ему уже противостоят силы зла в земном обличии. И единственный мир в этой сказке — земной. По мнению Проппа, в бытовой сказке можно найти отражение жизни крестьянского сословия с его мировоззрением и классовым противостоянием с иными сословиями (баринами, помещиками). Герой бытовой сказки побеждает своих врагов личными качествами — хитростью, волей, сноровкой. В таких сказках отсутствует сверхъестественность, не нарушаются законы природы, нет волшебства для достижения своей цели. Сверхъестественное если и присутствует в таких сказках, то становится частью обычной, будничной жизни. Героя бытовой сказки можно ассоциировать с разновидностью персонификации, он противопоставляет себя внешнему «профанному» миру своих противников, по мнению Проппа, противник героя сказки лишь социально силен, но ничтожен по своему существу.

Особенный вид русских сказок — это кумулятивные сказки, отличающиеся от других видов сказок особенностью изложения и композиции. В основе композиции таких сказок — многократное повторение один и тех же действий, пока созданная таким образом цепь не обрывается или не повторяется в обратном порядке. Яркий пример такой сказки — «Репка». В сказке этого типа нет никаких особенно «интересных» событий, сюжет строится на нарастании вытекающих последствий из событий. Происхождение кумулятивных сказок Пропп связывает с ранними формами сознания, не знающего пространства как продукта абстракции, откуда происходит особенная форма мышления — нанизывание: «Пространство и в жизни, и в фантазии преодолевается не от начального звена к конечному, а через конкретные, реально данные посредствующие звенья: так ходят слепые, перебираясь от предмета к предмету. Нанизывание есть не только художественный прием, но и форма мышления, сказывающаяся не только в фольклоре, но и в явлениях языка» [Там же, с. 349]. Хотелось бы добавить, что при помощи повторения в сказках вырабатывается чувство времени и ритма, складывается ощущение истории и дискретности. Это уже отличает сказочное повторение от мифологического, строго замыкающегося в цикл. В сказках видна близость мифологическому циклу, однако в сказке цикличность разомкнута.

Еще один вид русских сказок — сказки о животных, в которых объектом и субъектом повествования являются животные. С точки зрения аналитической психологии животные могут ассоциироваться с тенью, негативной, отвергаемой стороной личности. Косвенно это отмечает и Пропп, говоря, что животные в русских сказках по своему поведению и характеру близки скорее к человеческой жизни, чем к жизни животной. В таких сказках реалистично изображаются крестьянский быт и различные человеческие проявления — алчность, жадность, глупость и др.

Основной мотив большинства сказок — это борьба добра со злом. При этом герои, выступающие на стороне добра, могут быть совершенно разными, как и те, кто им противостоит. В таких сказках многое зависит от морально-этических и религиозных представлений своего времени. По мнению Юнга: «Говоря о добре и зле, мы ведем конкретный разговор о сущности, глубочайшие качества которой нам в действительности неизвестны. Если нечто переживается нами как злое или греховное, то переживание это зависит от субъективного суждения, равно как мера и тяжесть греха» [12, с. 169].

Проводя параллели между мифом и сказкой, отечественный филолог Елиазар Мелетинский говорит о том, что сказка вышла из мифа, который в какой-то момент утратил свое сакральное значение, переведя коллективный интерес в индивидуальный: «Основные ступеньки процесса трансформации мифа в сказку: деритуализа-ция и десакрализация, ослабление строгой веры в истинность мифических «событий», развитие сознательное выдумки, потеря этнографической конкретности, замена мифических героев обыкновенными людьми, мифического времени — сказочно-неопределенным, ослабление или потеря этиологизма, перенесение внимания с коллективных судеб на индивидуальные и с космических на социальные, с чем связано появление ряда новых сюжетов и некоторых структурных ограничений» [6, с. 233]. Сказочный герой, в отличие от мифологического, имеет скорее личный интерес в своих действиях, а не коллективно-общественный. Мелетинский также говорит о потере «прометеевского» смысла в действиях культурного героя. Герой, если и имеет какие-то благие намерения в своих действиях, то действует во благо себя и узкого круга людей (царь, отец, семья и т.д.).

Можно выделить некоторые основные архетипические образы, которые раскрывают сущность восточнославянских сказок: Дурак, Богатырь, Иван-царевич, Царь, Василиса Прекрасная, Чёрт, Мать (Мачеха), Баба-яга, Кощей.

Особенно интересны образы Дурака и Богатыря или Ивана-царевича. Данные образы могут считаться переходными стадиями в развитии героя. Так, образ сказочного богатыря похож на образ былинного богатыря. Сказочный богатырь также обладает личной сверхъестественной силой, которую он использует для благих намерений и борется со злом (теневыми аспектами, трикстерами). Образ Дурака также не менее интересен своей неоднозначностью. С одной стороны, Дурак может восприниматься как глупый, недалекий человек, с другой стороны, при детальном рассмотрении становится очевидно, что его глупость — это лишь маска и роль. Отечественный исследователь темы скоморохов и офеней Сергей Максимов прослеживает связь традиции русского скомороха с традицией волхвов, носителей древних жреческих знаний. По его мнению, «Шутовство и дурачество — это прежде всего искусство перевоплощения. И если скоморох может перевоплощаться в любой образ, то он может «напускать морок» и управлять другими людьми, что указывает на его связь с волшебством» [4, с. 120]. Развивая эту тему, Максимов говорит о том, что: «Дурак — это человек чужой, свободный, странный. А если учесть, что основные народные значения слова «скоморох» — веселый и дурак, то можно говорить о скоморошестве, как о своеобразном посвящении в дураки, то есть странные, иные люди, имеющие доступ не только к этому, но и к другому миру, что типично для жреческого сословия» [Там же].

Иван-царевич — это другая стадия развития героя; некоторые исследователи находят связь между этим образом и такими известными мифологическими персонажами, как Ярило или Осирис. Как отмечает отечественный литературовед Федор Капица: «Многие исследователи считают Ивана-царевича идеальным сказочным героем. Действительно, в сказке он всегда изображается молодым, красивым, деятельным и отважным героем. Однако сюжет построен так, что персонаж может добиться успеха только благодаря своим личным качествам» [2, с. 157].

Помимо образа Ивана-царевича, в русских сказках встречается образ Василисы Премудрой. По мнению американского психоаналитика юнгианской школы Клариссы Пинколы Эстес, в образе Василисы Премудрой проявляется женский архетип, в одноименной сказке мы имеем дело с историей «.. .об инициации женщины, в которой почти все основные кости на месте. О постижении того, что большинство вещей не такие, какими кажутся. Чтобы это разнюхать, мы, женщины, призываем на помощь интуицию и инстинкты. Мы используем все свои чувства, чтобы выжать из вещей правду, извлечь пищу из своих собственных идей, увидеть то, что следует видеть, стать хранительнительницей своего творческого огня и получить сокровенное знание о циклах Жизни-Смерти-Жизни всей природы — после этого женщину можно назвать инициированной, посвященной» [9, с. 80-81]. Василиса, как и Иван, сталкивается с теневыми аспектами личности (в виде мачехи и ее дочерей) и архетипом «злого» духа (в виде Бабы-яги). По мнению Эстес, «.отрицательный теневой материал -тот, который с готовностью уничтожает или тормозит любую новую жизнь, — тоже можно использовать в своих целях, как мы увидим дальше. Когда он прорывается, мы наконец-то опознаем его истоки и качества, отчего становимся еще сильнее и мудрее» [Там же, с. 90].

Часто на пути героя сказки встают различные фантастические персонажи (Баба-яга, Кощей) и животные (Сивка-бурка, Серый волк, Царевна-лягушка). В критических ситуациях, порой представляющих угрозу для жизни, именно благодаря некоторым фантастическим персонажам герой раскрывается, становится сильней, постигает Самость. Сказочные животные могут быть для героев как психопомпом (связующим звеном между миром сознания и бессознательного), так и тенью (отвергаемые эго бессознательные аспекты). Многое выдает языческое происхождение ряда сказочных сюжетов и персонажей, в т.ч. из анималистических и тотемистических верований. Афанасьев говорит об обожествлении древними славянами природных стихий, в результате чего некоторые из персонажей сказок, по его мнению, являются метафорами природных стихий. Пример этому — образ Сивки-бурки: «Буйные ветры, ходячие облака, грозовые тучи, быстро мелькающая молния — все эти различные явления на поэтическом языке назывались небесными конями. <.> «Бурко зрявкает по-туриному, а шип пускает по-змеиному» — выражение, указывающее на сродство чудесного коня с зооморфическими представлениями громовой тучи быком (туром) и змеем» [1, с. 233-234].

Помимо самих фантастических существ русских сказок, ключевым также является пространство их обитания, место, куда порой отправляется сам сказочный герой (Иван-царевич, Василиса Прекрасная) либо по какому-то поручению, либо в поисках невесты. Во многих сказках таким пространством является лес, который может ассоциироваться с теменосом — сакральным, оберегаемым местом. С точки зрения юнгианской психологии путешествия в такие пространства означают погружение в бессознательное, лес в данном случае может ассоциироваться с закрытым алхимическим сосудом. При этом лишь подготовленный адепт (в нашем случае им является герой сказки) имеет право открыть сосуд. По мнению Юнга: «Лесная чаща, место темное и непроницаемое, — вместилище всего неведомого и таинственного, подобно водным глубинам и морской пучине. Лес — удачный синоним бессознательного» [10, с. 9]. Обитатели леса (Леший, Кащей, Баба-яга) оберегают его от посягательств извне, поэтому сказочному герою необходимы личные качества или помощники, при помощи которых можно бы было проникнуть в лес и справиться с его обитателями. Известный отечественный фольклорист и исследователь славянских мифов Неонила Криничная замечает, что лес «.оставался природной стихией, хаосом, где единственным организующим началом был его дух-«хозяин» и другие «отпочковавшиеся» от него божества» [3, с. 248].

Рассматривая русские народные сказки, мы становимся ближе к психологии архаического человека, из глубин веков доносящего до нас удивительный мифологический мир сказок. Русские народные сказки являются плодом коллективного творчества целого народа со своими собственными представлениями о морали, нравственности, героизме, жизни и смерти. В русских народных сказках заложена универсальная мудрость, близкая каждому из нас. Эта универсальная мудрость воспроизводится в новых жизненных обстоятельствах, в конкретной и повседневной жизни.

Список литературы

1. Афанасьев А. Н. Мифы древних славян. М.: РИПОЛ классик, 2013. 288 с.

2. Капица Ф. С. Тайны славянских богов. М.: РИПОЛ классик, 2007. 417 с.

3. Криничная Н. А. Русская мифология: мир образов фольклора. М.: Академический проект; Гаудеамус, 2004. 1008 с.

4. Максимов С. Г. Волхвы, скоморохи, офени. М.: Вече, 2011. 320 с.

5. Мелетинский Е. М. Избранные статьи. Воспоминания. М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 2008. 570 с.

6. Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М.: Академический проект; Мир, 2012. 336 с.

7. Мирская Л. А. Карл Густав Юнг. Ростов-на-Дону: МарТ, 2006. 55 с.

8. Пропп В. Я. Русская сказка. М.: Лабиринт, 2000. 416 с.

9. Эстес К. П. Бегущая с волками. М.: София, 2011. 448 с.

10. Юнг К. Г. Дух Меркурий. М.: Канон, 1996. 382 с.

11. Юнг К. Г. Душа и миф: шесть архетипов. Киев: Государственная библиотека Украины для юношества, 1996. 384 с.

12. Юнг К. Г. Избранные работы. СПб.: Издательство РХГА, 2014. 288 с.

MYTHOLOGICAL ARCHETYPES IN RUSSIAN FOLK TALES

Kulagin Dmitrii Leonidovich

South Russian Institute for the Humanities vzerkalah@gmail. com

The article examines the Eastern Slavs’ mythological worldview in Russian folk tales. The author emphasizes the collective nature of the Russian tale, which is revealed in plots and mythologemes. Fabulous plots represent the religious, everyday and moral and ethical views of antiquity. By an archetypal analysis the paper identifies the basic nature of fabulous narration, distinguishes the features that make a tale similar to an archaic myth. The researcher justifies the meaning of the tale for the human of the past and the value of studying fabulous heritage for the present and future.

Key words and phrases: Russian folk tale; archetype; mythologeme; myth; archaic human’s psychology.

УДК 94

Исторические науки и археология

В данной статье анализируется процесс эволюции медико-административной системы контроля над проституцией в Санкт-Петербурге с середины XIX до начала 30-х гг. XX в. Подробно и планомерно освещается весь период от регламентации проституции и деятельности Врачебно-Полицейского Комитета до запрета и создания венерологических диспансеров. Представлен обзор основных направлений деятельности данных органов, а также дается оценка общественного мнения и реакции общественности на процесс существования проституции. Помимо этого, автор уделяет внимание изменению политико-социального настроения по отношению к проституции в целом.

Ключевые слова и фразы: Врачебно-Полицейский Комитет; борьба с проституцией; проститутки; надзор; венерологические диспансеры; контроль; полиция.

Лобова Елена Андреевна

Ленинградский государственный университет имени А. С. Пушкина elena.maksimovitch@yandex.ru

ЭВОЛЮЦИЯ МЕДИКО-АДМИНИСТРАТИВНОЙ СИСТЕМЫ КОНТРОЛЯ

НАД ПРОСТИТУЦИЕЙ В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ (СЕРЕДИНА XIX — НАЧАЛО 30-Х ГГ. XX В.)

Российское государство с середины XIX до начала 30-х гг. XX в. постоянно сталкивалось с различными социальными вызовами [11; 21]. К ним следует отнести не только выступления низов общества, но и опасные массовые заболевания, нередко приобретавшие характер катастрофических эпидемий, — чуму, холеру, сифилис. Эти болезни на протяжении веков наносили огромный урон населению страны. Российское государство начало проявлять серьезную озабоченность недостаточным уровнем медицинского обеспечения и здоровья населения еще в XVIII в., но лишь в середине XIX столетия были предприняты решительные меры по обеспечению административного надзора над проституцией. Они выразились в создании в Санкт-Петербурге первого Врачебно-Полицейского Комитета (1843 г.) при медицинском департаменте Министерства внутренних дел, а уже к 1856 г. подобные комитеты были открыты во многих крупных городах Российской империи.

В губернских городах в состав Комитета входили: председатель (вице-губернатор или градоначальник), инспектор местного врачебного отделения, старший врач полиции или городовой врач, врачи — уездный или военный, — заведующий больницей или отделением для сифилитиков, депутат от военного или морского ведомства и член-распорядитель.

В уездных городах председателем Комитета являлся начальник местной полиции, членами — врачи (уездный, городовой и военный), депутат от военного или морского ведомства и член-распорядитель — один из штатных чиновников полиции.

В Санкт-Петербурге действовали особые положения о врачебно-полицейском надзоре, которыми определялся состав Комитета: председатель — лицо, назначаемого министром внутренних дел, а членами были: представитель городского общественного управления; председатели городских санитарной и больничной комиссии; инспектор столичного врачебного управления; старший врач полиции; главный врач Калинкин-ской больницы и др. [6, с. 15].

В 1843 г. под надзором Санкт-Петербургского Врачебно-Полицейского Комитета находилось до 400 проституток, а уже в 1852 г. их было 1075 чел., из которых в домах терпимости — 884, одиночек — 191 [12, с. 21].

Обязанности Комитета заключались в следующих мероприятиях: обнаружение тайных притонов и женщин, в них обитающих, для подчинения их врачебно-полицейскому надзору; контроль над деятельностью публичных домов и здоровьем женщин, в них промышляющих; проведение регулярных медицинских освидетельствований и доставлении оказавшихся больными на лечение.

Источник

Русские архетипы древности

Автор: Сиротина Галина Александровна

Организация: МБОУ гимназия

Населенный пункт: Волгоградская область, г. Урюпинск

Выбор сказок здесь не случаен. Сказки любят все, даже взрослые. С самого раннего детства слышим сказки. Когда были маленькими, мама и бабушка, укладывая спать, рассказывали сказки. И в далёком прошлом, когда были маленькими дедушки и бабушки, им тоже рассказывали сказки взрослые.

Рассказывание сказок – старый русский обычай. Ещё в давние времена исполнение сказок было доступно каждому: и мужчинам, и женщинам, и детям, и взрослым. Были такие люди, которые берегли и развивали своё сказочное наследие. Они всегда пользовались уважением в народе. Талантливые сказочники в народе были всегда, но о большинстве из них не осталось никаких сведений.

Один певец или рассказчик, напевая сказку, передавал её слушателям. Другой, пересказывая, добавлял что-то своё. Если сказка получалась удачной, она запоминалась и передавалась «из уст в уста». Так сказка становилась народной, имя её автора не запоминалось.

Русская народная сказка – это сокровище народной мудрости. Её отличает глубина идей, богатство содержания, поэтичный язык и высокая воспитательная направленность. Русская сказка – один из самых популярных и любимых жанров фольклора, потому что в ней не только занимательный сюжет, не только удивительные герои, а потому, что в сказке присутствует ощущение истинной поэзии, которая открывает читателю мир человеческих чувств и взаимоотношений, утверждает доброту и справедливость, а также приобщает к русской культуре, к мудрому народному опыту, к родному языку.

Слушая сказки, вы проникаете в чудесный, загадочный, таинственный мир. В каждой народной сказке содержится мудрая мысль. Особое значение здесь играет то, что сказки являются плодом коллективного многовекового творчества многих людей — всех рассказчиков сказки (до тех пор, пока сказка не будет записана и не станет «мертвой»). Каждый рассказчик дополнял и уточнял ее фантазийное содержание — поэтому образы сказок универсальны, они отражают суть фантазий любого человека. В универсальности содержания сказок (применимости для любого и каждого) – мудрость сказки. Но не конкретная мудрость, которой не существует, — а мудрость метафоры: «сказка — ложь, да в ней намек…»

Мудрость, привлекательность, можно сказать, сила сказки в ее метафоричности. А использование метафор является одним из основных средств психоанализа. Анализ сказки – это процесс поиска смысла, расшифровки знаний о мире и системе взаимоотношений в нем;

– это процесс образования связи со сказочными событиями и поведением в реальной жизни. Это процесс переноса сказочных смыслов в реальность.

Работа со сказками – это и процесс объективизации проблемных ситуаций, процесс активизации потенциала личности.

Сказка – волшебство, а волшебство – это еще и превращение. Волшебство происходит внутри, постепенно улучшая окружающий мир. Значит это и процесс улучшения внутренней природы и мира вокруг.

Устойчивость сказочного предания доказывает, что сказка заключает в себе некие как национальные, так и общечеловеческие архетипические образы, отражающие в себе ценности человеческой жизни. В ней есть множество исторических наслоений, отражений различных исторических эпох, весьма отдаленных друг от друга. Наибольший интерес представляет пласт древних неавторских русских народных сказок.

Слово «архетип» образовано от двух греческих корней: arche – «начало» и typos – «образец», то есть значение его можно определить как «первообраз», «праформа», «первичный тип». Разграничиватся два понятия: архетип и архетипический образ. Под архетипом мы понимаем изначальные, фундаментальные образы и мотивы, лежащие в основе общечеловеческой символики мифов, сказок и других продуктов художественного воображения. Архетипы имеют символический, а не аллегорический характер, это широкие, часто многозначные метафоры, а не знаки. Архетипический образ – это образ художественного произведения, в котором архетип получает конкретное воплощение.

Термин «архетип» был введен в научный обиход в начале ХХ века знаменитым швейцарским психологом и философом К.Г. Юнгом, употреблялся первоначально для обозначения психологического феномена и лишь позже был воспринят мифологами и литературоведами. Однако, как утверждает Ю.В. Доманский (Смыслообразующая роль архетипических значений в литературном тексте. Тверь, 2001), явление это было известно еще в позднеантичной философии. До Юнга представители различных отраслей науки (психологии, философии, мифологии, литературоведения) хотя и не пользовались термином «архетип», но уделяли внимание поиску первоэлементов, формул, схем, мотивов, лежащих в основе мифологических и мифопоэтических текстов. Разными учеными они назывались по-разному, но в целом поиск «первообразов» неизменно приводил к выводам о существовании неких универсальных сверхличностных

идей, априорных знаний, бессознательных компонентов человеческой психики (в том числе и коллективной), то есть как раз к тем вопросам, которые впоследствии подробно рассмотрел К. Г. Юнг, создав в 1913 году свою аналитическую психологию.

В результате проведенного исследования (используемых русских народных сказок в программе литературного чтения начальных классов) было выявлено 12 персонажей, соответствующих архетипам древности: Мать (Мачеха), Левша, Царь, Богатырь, Кощей, Золотая рыбка, Солдат, Василиса Прекрасная, Черт, Дурак, Иван-Царевич, Баба-яга.

1. Дурак. Внешнее отличие этого героя от всех прочих людей есть прежде всего видимая несуразность речей и крайняя безрассудность поступков. Одна из характерных черт его неведение: «Разве ты можешь сделать такой корабль?» – «Нет, не сумею!» – «Так зачем же ты идешь?» – «А бог его знает!».

С незнанием у него связывается и другая черта – неделание: «Дурак, слыша сие, весьма обрадовался, ибо он был чрезвычайно ленив, и думал сам себе: «Когда щука сделает так, что чего я ни пожелаю – все будет готово, то я уже работать ничего не буду!».

Случаи торжества глупости часты в сказке, причем Дурак побеждает хитростью сравнительно редко: в большинстве случаев нелепые поступки, ведущие к счастью, совершаются вопреки всяким расчетам, словно по какому-то наитию или по чьему-либо внушению. Расчеты здравого смысла побеждаются не человеческим умом, а высшею магическою мудростью: Дурака выручают из трудных положений то вещие люди («Дурень развязал торбу – и глазам своим не верит: вместо черных паляниц лежат белые булки и разные приправы; подал старику. «Видишь, – сказал ему старик»), то вещие животные («Убогий бросил щуку в колодец, пришел в избу, сел за стол и говорит: «По щучьему веленью, по божьему благословенью будь стол накрыт и обед готов!»).

Поступки Дурака всегда опрокидывают все расчеты житейского здравого смысла и потому кажутся людям глупыми, а между тем они неизменно оказываются мудрее и целесообразнее, чем поступки его «мудрых» братьев. Последние терпят неудачу, а Дурак достигает лучшего жребия в жизни, словно он угадывает мудрость каким-то вещим инстинктом. В целом, подлинной ценностью для Дурака обладает только магическое, волшебное [2].

Таким образом, Дурак воплощает особую стратегию, построенную не на правильных логических действиях, а на поиске собственных решений, зачастую противоречащих здравому смыслу, но в конечном итоге приносящих успех. С помощью волшебства и нестандартных действий Дурак преодолевает все препятствия и достигает цели.

Архетип Дурака дополняют следующие характеристики:

1. Готов помочь, если его попросить: «…дурак любит – ежели станешь просить неотступно о чем, он откажет раз и другой, а в третий уже не откажет и сделает».

2. Не терпит агрессии и грубости: «не любит он того, кто с ним грубо поступает».

3. Сентиментален: «Дурак, будучи тронут ее просьбою и слезами, сказал ей: «Хорошо, я для тебя это сделаю».

4. Упрям: «Дурак опять пристает к отцу: «Жени меня, не то всю печку разломаю!».

В пространстве архетипов русской культуры архетип Дурака, очевидно, принадлежал бы к группе архетипов Пути/Превращения, соответствуя архетипу ПРОСТОТА.

Об этом свидетельствует то, что в русских народных сказках Дурак часто эволюционирует в пределах одного сюжета, становясь «добрым молодцем», обретая любовь и богатство: «…король уж хотел казнить его, да у того короля была дочь, и больно понравился ей дурак; стала она отца просить, чтобы отдал ее за дурака замуж»; «…царь дурака наградил, домой отпустил»; «дурень нарядился в те дорогие уборы, сделался таким молодцом, что и сказать нельзя! Явился к царю, обвенчался с царевною, получил большое приданое и стал разумным и догадливым». Вероятностно, позитивность архетипа Дурака скрыта в его потенциале (дурак оказывается умным, красивым, богатым и счастливым), который освобождается в ходе развития сказочного сюжета.

2. Богатырь. Для Богатыря характерна борьба с многочисленными врагами, при этом победа возможна лишь собственным человеческим подвигом силы и бесстрашия, большею частью без всякой посторонней и, в частности, без чудесной помощи: «…начали они биться, несколько часов возились, оба из сил выбились; у змея еще три головы пропали, у богатыря палица лопнула»; «…плохо пришлось Ивану Быковичу; чудо-юдо стал одолевать его, по колена

вогнал в сыру землю».

Богатырь – человек из народа, роль которого состоит в защите «земли-матушки» от зла, после чего он занимает свое место в социальной жизни, возвращается к привычному занятию: «Никита Кожемяка, сделавши святое дело, не взял за работу ничего, пошел опять кожи мять».

Для Богатыря очевидна относительность всего сущего, в частности то, что на всякую силу всегда найдется большая сила: «…уж больно силен ты, Горынюшка!» «Ох, братцы, какая во мне сила? Вот есть на белом свете Ивашко Медведко, так у того и впрямь сила великая!». Он признает над собой власть неких высших божественных сил и

совершает свои подвиги с именем бога на устах: «…погоди – не хвались, прежде богу помолись, руки умой да за дело примись».

Кроме вышеупомянутых Богатыря отличают следующие характеристики:

Расчетливость: «…сразился с змием и с одного маху сшиб ему все семь глав, положил их под камень, а туловище зарыл в землю…».

Хитрость, сметливость: «…завяжи-ка наперед свои бельмы, а то как я свистну – они у тебя изо лба повыскочат!» Змей поверил и завязал платком свои глаза: «А ну, свисти!» Цыган взял дубину да как свистнет змея по башке тот во все горло закричал…». Бескорыстие: «…не взял за работу ничего…».

В пространстве архетипов русской культуры архетип Богатыря следует отнести к группе архетипов Подготовки/Семьи, идентифицировав его с архетипом ГЕРОИЗМ.

3. Иван Царевич. Иван Царевич – мифологизированный архетип главного героя русских народных сказок. Его деяния – образец достижения наивысшего успеха, что очевидно уже из самой семантики данного архетипа: Иван – обычный человек, Царевич – наивысший (после Царя) социальный статус. Универсальность архетипа Ивана Царевича в том, что он Иван, т.е. любой человек, не имеющий каких-либо сверхъестественных исходных преимуществ; одновременно Иван есть первочеловек, основатель культурной традиции, демиург в том смысле, что совершенные им деяния как бы приравниваются по значению к космологическим актам, непосредственно продолжают их на человеческом уровне, образуют социальную структуру человеческого общества и задают как высший социальный статус, так и правила его достижения.

По повелению извне или по собственному долгу Иван Царевич призван выполнять некую опасную и сложную задачу, связанную с риском и геройством, и при этом он проходит через такие испытания, которые и делают его достойным статуса «царевича».

На начальном этапе Иван Царевич оказывается в худшем (менее привилегированном, более сложном или опасном) положении, чем все или, точнее, чем другие, которые предназначены для решения той сложной, но притягательной задачи (например, поиски похищенной матери), которую, в конце концов, выполняют не они, а Иван Царевич. Это «худшее» положение состоит в том, что если Иван Царевич царский сын, то последний, третий, самый младший, которому редпочитаются старшие его братья: «…собрались два старшие сына и поехали; а за ними и младший стал у отца проситься. Нет, говорит царь, – ты, сынок, не езди! Не покидай меня одного, старика».

Собрались короли и принцы; угостил их царь и стал с ними думать-гадать. «Что мне, – говорит, – с сыном, Иваном-царевичем, делать? Ведь царских детей ни казнят, ни вешают». Присоветовали ему: дать царевичу одного слугу, и пускай идет, куда сам знает!», – либо нарушает некий запрет, что осложняет его и без того тяжелое положение: «…он ехал день, другой и третий – вдруг вышел ему навстречу пребольшой серый волк и сказал: «Ох ты гой еси, младой юноша, Иван-царевич! Ведь ты читал, на столбе написано, что конь твой будет мертв; так зачем сюда едешь?» Волк вымолвил эти слова, разорвал коня Ивана-царевича надвое и пошел прочь в сторону. Иван-царевич вельми сокрушался по своему коню, заплакал горько и пошел пеший».

Смыл архетипа Ивана Царевича раскрывается в испытаниях, которые он преодолевает. Удача возможна только в крайнем случае, когда Иван Царевич готов к смерти, когда он фактически оказывается в ее царстве, но, делая там единственно правильные ходы (благодаря собственным высоким качествам – смелости, силе, храбрости, наблюдательности и/или внимательности к полезным советам), находит выход из нижнего мира и возвращается к жизни преображенным.

Преобразившись, Иван Царевич достигает высшего из возможных статусов. Этот статус определяется женитьбой на спасенной царевне, приобретением богатств (добра, драгоценностей), царской властью. В целом архетип Ивана Царевича может быть соотнесен с образом мифологического героя, прошедшего через смерть, обретшего новую жизнь, с сюжетом глубинной связи умирания и возрождения [3].

Кроме вышеупомянутых характеристик для архетипа Ивана Царевича характерна подверженность влиянию любимой женщины, которая выступает наиболее ценным его помощником, направляет его по верному пути, выручает в трудную минуту.

В пространстве архетипов русской культуры архетип Ивана Царевича следует отнести к группе архетипов Превращения/Пути и идентифицировать с архетипом ПОИСК.

4. Солдат. Смысл данного архетипа может быть выражен в следующих цитатах-девизах:

1. Солдат – казенный человек, а казенное ни в воде не тонет, ни в огне не горит; пойду, больно хочется с родными поскорей увидаться.

2. Не бойся; бог не выдаст, свинья не съест.

3. Я богу и государю служу

колдуном, мертвецом, спасает дочь своего государя от проказ нечистой силы и т.д. Для данного архетипа очень важна связь с окружающими, принадлежность к сообществу, будь то деревня или целая страна. Таким образом, ту помощь, которую оказывает солдат окружающим, следует рассматривать как попытку сохранить целостность этого сообщества (деревни или государства в целом).

С другой стороны, Солдату совсем не чужд авантюризм, азарт. Солдат пускается во все тяжкие, готов вступить в борьбу с самим дьяволом, если видит хоть малейшую возможность заработать: «– О чем горюете? – Так и так, служивый! – Я могу оживить ваших молодых, что дадите? – Да хоть половину именья бери!…». При этом деньги не имеют для солдата большой ценности, он так же легко их тратит, как и зарабатывает, берясь за любую предложенную работу; надолго деньги у него никогда не задерживаются.

Солдату не чужды человеческие слабости. Он большой охотник выпить и погулять: «…воротился солдат в село и давай пировать»; «…побыл на родине, нагулялся досыта и воротился на царскую службу». Солдат живет одним днем, он – «казенный человек», который рад любому предложенному комфорту: «Это, бабушка, ничего; солдату немного места надо; где-нибудь в уголок прилягу, только бы не на дворе!». Он всегда доволен тем, что имеет, но рад получить и нечто большее.

Для Солдата характерна истинно народная смекалка, мудрость и чувство юмора, которые помогают ему в борьбе с нечистой силой. Интересно, что в борьбе с нечистью Солдат часто побеждает ее же оружием, например обыгрывает черта в карты, обманывает его: «Плохо пришлось чертям, а вылезть никак нельзя! Угостил их солдат на славу». Солдату сам черт не страшен.

В целом, на наш взгляд, образу Солдата соответствует средний, обычный человек, хороший сосед, работяга, помощник, чья сила именно в обладании русскими народными достоинствами (чувство локтя, смекалка, отсутствие страха перед самой сложной работой, юмор) и недостатками (склонность к гульбе, жизнь одним днем).

В пространстве архетипов русской культуры архетип Солдата следует относить к группе архетипов Подготовки/Семьи и идентифицировать с архетипом ВЕРНОСТЬ.

5. Царь. Данный архетип неоднозначен. С одной стороны, Царь – это «царь-батюшка», второй отец, всей душой радеющий за судьбу отечества: «…царь, получивши такую весть, сыскал Никиту Кожемяку да сам пошел просить его, чтобы освободил его землю от лютого змея и выручил царевну». С другой стороны, Царь может выступать и как социальное зло, притесняющее обычных людей. Такая трактовка Царя особенно характерна для сказок про Дурака, где Царь, преследуя личную выгоду, приказывает главному герою выполнить заведомо невыполнимые задачи. Иногда справедливый Царь

противопоставляется ищущим личной выгоды вельможам: «…царь еще больше его возлюбил, а вельможи пуще прежнего возненавидели, собрались и начали думу думать, как бы его извести».

В целом же, Царь – это типичный правитель. Его девизом выступает фраза: «Царское слово – закон». Царь не терпит полумер и полурешений, он либо щедро награждает, либо жестоко наказывает: «Достанешь – златом-серебром награжу, а не достанешь – то мой меч, твоя голова с плеч». Для него характерна справедливость, властность и гневливость.

Роль Царя заключается прежде всего в поддержании существующего порядка, осуществлении контроля над подвластным ему пространством. Основная его цель – создание условий для успешного функционирования семьи, общности или государства. Исходя из этого, сюжет сказок с участием Царя часто строится на возвращении утраченного порядка (например, на спасении царицы либо царской дочери, на защите государства от змея, тугарина и проч.).

В пространстве архетипов русской культуры архетип Царя следует относить к группе архетипов Возвращения/Королевского двора и идентифицировать с архетипом ВЛАСТЬ.

6. Василиса Прекрасная. Несмотря на то что данный архетип, как правило, является второстепенным в сюжетах народных сказок, роль его значительна. Персонифицируясь в образах собственно Василисы Прекрасной, Марьи Моревны, Ольги-Царевны, Ненаглядной Красоты и проч., данный архетип (отметим, что он женский) дарит главному герою любовь.

Разберем основные характеристики архетипа Василисы Прекраснй. Во-первых, Василиса Прекрасная – это всегда объект борьбы: чтобы ее заполучить, нужно произвести ряд сложных действий, как правило, связанных с риском для жизни: «…третий змей проявился, прислал к царю письмо, а в письме требует: вывози-де меньшую царевну на съедение. Иван солдатский сын оседлал своего доброго коня, сел и поскакал к синю морю. На берегу стоит прекрасная царевна, на железной цепи к камню прикована».

Во-вторых, Василиса Прекрасная – это наивысший дар (наряду с «пол-царством») победителю: «…царь отдал ему за то полцарства и в жены дочь свою». Право получить в жены Василису Прекрасную (право жениться) получает тот, кто с успехом прошел все испытания.

разбудил прекрасную королевну Елену и начал ее спрашивать…». Кроме вышеупомянутых для Василисы Прекрасной характерны следующие характеристики:

1. Верность: «…царевна из медного царства вышла замуж за середнего брата, царевна из серебряного царства – за старшего брата, а его нареченная невеста ни за кого не идет».

2. Заботливость: «Ольга-царевна тотчас прибежала навстречу, стала его целовать обнимать, про здоровье расспрашивать, про свое житье-бытье рассказывать».

3. Решительность вплоть до воинственности: «Все это войско великое побила Марья Моревна, прекрасная королевна».

В целом, Василиса Прекрасная – это наивысшая ценность, объект жесткой конкурентной борьбы, что подчеркивает народная мудрость «за любовь нужно бороться».

В пространстве архетипов русской культуры данный архетип следует относить к группе архетипов Превращения/Пути и идентифицировать с архетипом ЛЮБОВЬ.

7. Золотая рыбка. В русской народной сказочной традиции присутствует также архетип волшебного помощника главного героя (золотая рыбка, щука, серый волк, Моголь-птица и проч. [4]). Данный архетип, исходя из логики сюжета, как правило, второстепенен, и тем не менее представляет значительный интерес.

Базовой характеристикой Золотой рыбки является способность справляться с любой сколь угодно сложной задачей качественно и внешне без каких-либо затруднений: «…пошел старик на море… приплыла золотая рыбка: «Что тебе, старик, надо?» – «Да что, вздурилась моя старуха пуще прежнего: не хочет быть воеводихой, хочет быть царицею». – «Не тужи! Ступай домой… все будет сделано». При этом механизм магических действий не раскрывается, важным оказывается лишь то, что задача будет решена, и решена в поставленный срок: «…дурак после того сказал: Ну-ка, по щучьему веленью, а по моему прошенью ступай-ка, печь, домой!» Тотчас поехала печь домой, а приехавши – опять стала на прежнем месте».

Другой важной особенностью архетипа Золотой рыбки является то, что главный герой никогда не получает волшебного помощника просто так. Главный герой всегда платит определенную цену за него: «…ехал день, другой и третий – вдруг вышел ему навстречу пребольшой серый волк и сказал: «Ох ты гой еси, младой юноша, Иван-царевич! Ведь ты читал, на столбе написано, что конь твой будет мертв; так зачем сюда едешь?» Волк вымолвил эти слова, разорвал коня Ивана-царевича надвое и пошел прочь в сторону»

1; «Иван-царевич всю говядину скормил и бочки спихал, а Могольптица летит – оборачивается. «Что делать?» – думает царевич, вырезал из своих ног икры и дал птице; она проглотила, вылетела на луга зеленые, травы шелковые, цветы лазоревые и пала наземь».

Платой может быть также праведная жизнь, личностные качества, такие, например, как доброта: «…смотрит, а сеть пуста; всего-навсего одна рыбка попалась, зато рыбка не простая – золотая. Возмолилась ему рыбка человечьим голосом: «Не бери меня, старичок! Пусти лучше в сине море; я тебе сама пригожусь: что пожелаешь, то и сделаю». Старик подумал- подумал и говорит: «Мне ничего от тебя не надобно: ступай гуляй в море!», – как мужество: «…Мороз пуще затрещал и сильнее защелкал и девице сказал: Тепло ли те, девица? Тепло ли те, красная? Тепло ли те, лапушка?» Девица окостеневала и чуть слышно сказала: «Ой, тепло, голубчик Морозушко!» Тут Морозко сжалился, окутал девицу шубами и отогрел одеялами».

В пространстве архетипов русской культуры данный архетип следует относить к группе архетипов Возвращения/Королевского двора и идентифицировать с архетипом МАГИЯ.

8. Черт. Во многом своеобразен архетип Черта. Образ его второстепенен и обычно носит негативный оттенок, поскольку напрямую ассоциируется с нечистой силой, со злом. По сюжету главный герой вынужден бороться с Чертом с целью избавить кого-либо (царевна, купец и проч.) от его злодеяний: «…отрядил сатана во дворец иного черта; вишь, они ходили стращать да мучить царевну по очереди»; «Поезжай, – говорит батраку, – на чертову мельницу да сослужи мне службу великую: собери с нечистых деньги; в долг у меня забрали, а отдавать не отдают!».

Особенностью Черта является его стремление совершать пакости и проказы, изводить людей. Тем не менее его злодеяния носят скорее характер злых шуток и проказ, нежели действительно наносят ущерб жизни людей: «Наступила темная ночь; как раз в двенадцать часов закричал нечистый громким голосом, и собралось к нему чертенят видимо-невидимо, начали горшки лепить, пошел гром, стук, хохот по всему двору».

Черт не лишен некоего обаяния, он не прочь пообщаться и даже подружиться с целью весело провести время: «В полночь приходит нечистый, услыхал музыку и бросился к солдату: «Здравствуй, брат!» – «Здорово!» – «Что ты пьешь?» – «Квасок потягиваю». – «Дай-ка мне!»; «…говорит черт, – …давай, служивый, в карты играть». – «А на что играть-то станем?» – «Известно – на деньги».

Шутовское обличье Черта проявляется в том, что он, являясь большим любителем пошутить, часто сам оказывается объектом жестоких шуток: «В полночь приходит нечистый, услыхал музыку и бросился к солдату: …«Что ты пьешь?» – «Квасок потягиваю». – «Дай-ка мне!» – «Изволь!» – и поднес ему полный стакан горячего спирту; черт выпил – и глаза под лоб закатил: «Эх, крепко забирает!»; «…дай-ка закусить чем-нибудь». – «Вот орехи, бери да закусывай!» – говорит солдат, а сам свинцовые пули подсовывает. Черт грыз-грыз, только зубы поломал».

Черт в принципе неуязвим физически, его нельзя убить. Черта можно победить его же оружием – жестокой шуткой: «Солдат привел нечистого к чугунному человеку, тронул за пружину да как щелкнет черта по лбу – тот ажно в другую стену отлетел; а солдат ухватил его за руку: «Стой! Еще девять щелчков за тобою». Тронул в другой раз пружину да так урезал, что черт кубарем покатился да чуть-чуть стены не пробил!».

В пространстве архетипов русской культуры архетип Черта следует относить к группе архетипов Возвращения/Королевского двора и идентифицировать с архетипом КАРНАВАЛА.

9. Мать (Мачеха). Смысл архетипа Матери проявляется в дихотомии Мать-Мачеха. Родная мать дарит любовь, тепло и заботу, мачеха же – полная ее противоположность: «…мачеха была ненавистная…»; «…дед овдовел и женился на другой жене, а от первой жены осталась у него девочка. Злая мачеха ее не полюбила, била ее и думала, как бы вовсе извести».

Отметим, что в русских народных сказках образ Мачехи выведен значительно ярче образа Матери. Мачеха – это «перевернутый» отрицательный архетип, это Мать, но неродная Мать.

Если целью Матери является защита беззащитного и слабого (своего ребенка) от какоголибо ущерба, то целью Мачехи является забота лишь о родном ребенке в противовес стремлению извести и уничтожить ребенка неродного. Таким образом, любовь и забота Мачехи является разрушительной: «Василиса была первая на все село красавица; мачеха и сестры завидовали ее красоте, мучили ее всевозможными работами, чтоб она от трудов похудела, а от ветру и солнца почернела; совсем житья не было!».

Частично архетип Матери (Мачехи) пересекается с образом Бабы-яги, которая в некоторых сказочных сюжетах пытается похитить детей с целью их съесть: «…ягая-баба… пришла к тому месту и начала его манить к себе такими же словами, как и мать кликала»; «…баба-яга пустилась опять в погоню. Девочка приклонила ухо к земле и слышит, что баба-яга близко, бросила гребешок: сделался лес такой дремучий да

страшный! Баба-яга стала его грызть, но сколь ни старалась – не могла прогрызть и воротилась назад».

В пространстве архетипов русской культуры данный архетип следует относить к группе архетипов Подготовки/Семьи и идентифицировать с архетипом ЗАБОТА.

10. Баба-яга. Архетип Бабы-яги, мудрой (вещей) старухи, распространен в русских народных сказках [2]. Отметим, что его следует отличать от бабы-яги (ягой-бабы), являющейся воплощением архетипа Матери (Мачехи).

Архетип Бабы-яги (что характерно, женский архетип) – это олицетворение мудрости в русской народной сказке: «…увидал избушку на курьих ножках, вошел туда, а в избушке сидит баба-яга костяная нога. «Здравствуй, бабушка!» – «Здравствуй, Иван-царевич! Что, от дела лытаешь али дела пытаешь?» – «Какое дело! Еду в тридесятое государство: там, говорят, есть красная девица – с рук и с ног вода целющая точится». – «Есть, батюшка! Хоть видом не видала, а слыхом слыхала; только тебе до ней не добраться». Иногда мудрый совет дается устами старика, но эти ведуны мужского пола сравнительно редки и в общем слабо очерчены.

Баба-яга – носительница не только мудрости, но и власти, которая дается ей знанием. У нее имеются не только волшебные предметы, которыми она снабжает героя, ей повинуются волшебные животные: «…вытащила она Василису из горницы и вытолкала за ворота, сняла с забора один череп с горящими глазами и, наткнув на палку, отдала ей и сказала: «Вот тебе огонь для мачехиных дочек, возьми его…».

В пространстве архетипов русской культуры архетип Бабы-яги следует относить к группе архетипов Возвращения/Королевского двора и идентифицировать с архетипом МУДРОСТИ.

11. Кощей. Доминирующими характеристиками в архетипе Кощея являются разрушение,насилие, человеконенавистничество: «…вдруг Кош Бессмертный входит в дом и говорит: «Фу-фу! Русской коски слыхом не слыхать, видом не видать, а русская коска сама на двор пришла!»; «Кощей поскакал, догнал Ивана царевича, изрубил его в мелкие куски и поклал в смоленую бочку; взял эту бочку, скрепил железными обручами и бросил в синее море».

Данный архетип очевидно выражает деструктивную социальную силу, нарушившую древние родовые порядки равноправия и отнявшую у женщины её прежнюю социальную роль. Так, Кощей всегда предстаёт в сказке как похититель женщин, превращающий их в своих рабынь: «В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь; у этого царя было три сына, все они были на возрасте. Только мать их вдруг

унес Кош Бессмертный»; «Откуда ни взялся Кощей Бессмертный – унес Василису Кирбитьевну».

Тот факт, что архетип Кощея окрашен красками отрицания, пренебрежения общепринятыми нормами, очевиден уже из самой семантики данного архетипа: как правило, Кощея повсеместно называют Бессмертным. Несмотря на то что Кощей оказывается бессмертен условно (его можно убить, но сделать это чрезвычайно сложно), сам факт отрицания природного цикла жизнь-смерть здесь присутствует.

Следует также отметить, что Кощей в русских народных сказках – это могучий воин, обладающий сверхъестественными способностями, он вызывает страх, на этом основывается его власть: «…завтра Кощей на войну уедет…»; «…Кощей выпил и запросил третье, а как выпил третье ведро – взял свою прежнюю силу, тряхнул цепями и сразу все двенадцать порвал… и страшным вихрем вылетел в окно…». При этом ему нередко свойственно чувство юмора: « – Ха-ха-ха, баба-дура! Волос длинен, да ум короток; разве здесь моя смерть?» – «А где же?» – «Моя смерть в козле запрятана». Василиса Кирбитьевна, как только Кощей на охоту уехал, взяла убрала козла лентами да бубенчиками, а рога ему вызолотила. Кощей увидал, опять рассмеялся: «Эх, баба-дура!».

В пространстве архетипов русской культуры данный архетип следует относить к группе архетипов Превращения/Пути и идентифицировать с архетипом БУНТА.

Однако следует иметь в виду, что Кощей соответствует перевернутому архетипу Бунтаря, это Бунтарь со знаком «минус», поскольку стремление к разрушению у Кощея не подвержено благотворному влиянию Совести, бунт Кощея абсолютно деструктивен.

12. Творчество. Анализируя пласт древних русских народных сказок, мы не обнаружили четко очерченного архетипа, который соответствовал бы архетипу ТВОРЧЕСТВА. На наш взгляд, Творчество как процесс материализации проекта, мечты, представления, процесс превращения нестабильного воображаемого объекта в нечто материальное находит свое отражение в гораздо более поздней сказочной традиции, в авторской сказке и персонифицируется в таких образах русских умельцев из народа, как Левша Н.С. Лескова или Данила-мастер П.П. Бажова.

Вышеприведенное описание архетипов древности может быть успешно использовано при анализе содержания русских народных сказок.

Список литературы:

1. Иудин А.А. Архетипы в брендинге: специфика русской культурной традиции. Нижний Новгород: НИСОЦ, 2008. С. 5, 13.

2. Трубецкой Е.Н. «Иное царство» и его искатели в русской народной сказке // Литературная учеба. 1990. № 2. С. 110–118.

3. Иванов В.В., Топоров В.Н. Иван Царевич // Славянская мифология. Энциклопедический словарь. М., 1995. С. 229.

4. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1986. С. 253–277.

Опубликовано: 25.10.2015

Источник

Настоящая статья имеет цель рассмотреть русские архетипы
древности, выявленных в результате анализа русских народных сказок. Отметим,
что прикладная ценность статьи состоит в возможности использования выявленных
архетипов древности при проведении уроков литературного чтения в начальных
классах по теме «Русские народные сказки», имеющих в своей основе традиционные
национальные ценности.

Русские архетипы древности

Выбор сказок здесь не случаен. Сказки любят все, даже взрослые. С самого раннего
детства слышим сказки. Когда были маленькими, мама и бабушка, укладывая спать,
рассказывали сказки. И в далёком прошлом, когда были маленькими дедушки и
бабушки, им тоже рассказывали сказки взрослые.

Рассказывание сказок – старый русский обычай. Ещё в
давние времена исполнение сказок было доступно каждому: и мужчинам, и женщинам,
и детям, и взрослым. Были такие люди, которые берегли и развивали своё
сказочное наследие. Они всегда пользовались уважением в народе. Талантливые
сказочники в народе были всегда, но о большинстве из них не осталось никаких
сведений.

Один певец или рассказчик, напевая сказку,
передавал её слушателям. Другой, пересказывая, добавлял что-то своё. Если
сказка получалась удачной, она запоминалась и передавалась «из уст в уста». Так
сказка становилась народной, имя её автора не запоминалось.

Русская народная сказка – это сокровище народной
мудрости. Её отличает глубина идей, богатство содержания, поэтичный язык и
высокая воспитательная направленность. Русская сказка – один из самых
популярных и любимых жанров фольклора, потому что в ней не только занимательный
сюжет, не только удивительные герои, а потому, что в сказке присутствует
ощущение истинной поэзии, которая открывает читателю мир человеческих чувств и
взаимоотношений, утверждает доброту и справедливость, а также приобщает к
русской культуре, к мудрому народному опыту, к родному языку.

Слушая сказки, вы проникаете в чудесный,
загадочный, таинственный мир. В каждой народной сказке содержится мудрая мысль. Особое значение здесь играет то, что сказки являются
плодом коллективного многовекового творчества многих людей — всех рассказчиков
сказки (до тех пор, пока сказка не будет записана и не станет
«мертвой»). Каждый рассказчик дополнял и уточнял ее фантазийное
содержание — поэтому образы сказок универсальны, они отражают суть фантазий
любого человека. В универсальности
содержания сказок (применимости для любого и каждого) – мудрость сказки. Но не
конкретная мудрость, которой не существует, — а мудрость метафоры: «сказка —
ложь, да в ней намек…»

Мудрость, привлекательность, можно
сказать, сила сказки в ее метафоричности. А использование метафор является
одним из основных средств психоанализа.
Анализ сказки – это процесс поиска смысла,
расшифровки знаний о мире и системе взаимоотношений в нем;

– это процесс образования связи со
сказочными событиями и поведением в реальной жизни. Это процесс переноса
сказочных смыслов в реальность.

Работа со сказками – это и процесс
объективизации проблемных ситуаций, процесс активизации потенциала личности.

Сказка – волшебство, а волшебство
– это еще и превращение.
Волшебство происходит внутри, постепенно улучшая
окружающий мир. Значит это и процесс улучшения внутренней природы и мира
вокруг.

Устойчивость сказочного предания доказывает, что сказка
заключает в себе некие как национальные, так и общечеловеческие архетипические
образы, отражающие в себе ценности человеческой жизни. В ней есть множество
исторических наслоений, отражений различных исторических эпох, весьма
отдаленных друг от друга. Наибольший интерес представляет пласт древних
неавторских русских народных сказок.

Слово
«архетип» образовано от двух греческих корней: arche – «начало» и typos – «образец», то
есть значение его можно определить как «первообраз», «праформа», «первичный
тип». Разграничиватся два понятия: архетип и архетипический образ. Под
архетипом мы понимаем изначальные, фундаментальные образы и мотивы, лежащие в
основе общечеловеческой символики мифов, сказок и других продуктов
художественного воображения. Архетипы имеют символический, а не аллегорический
характер, это широкие, часто многозначные метафоры, а не знаки. Архетипический
образ – это образ художественного произведения, в котором архетип получает
конкретное воплощение.

Термин
«архетип» был введен в научный обиход в начале ХХ века знаменитым швейцарским
психологом и философом К.Г. Юнгом, употреблялся первоначально для обозначения
психологического феномена и лишь позже был воспринят мифологами и
литературоведами. Однако, как утверждает Ю.В. Доманский (Смыслообразующая роль архетипических
значений в литературном тексте. Тверь, 2001), явление это было известно еще в
позднеантичной философии. До Юнга представители различных отраслей науки
(психологии, философии, мифологии, литературоведения) хотя и не пользовались
термином «архетип», но уделяли внимание поиску первоэлементов, формул, схем,
мотивов, лежащих в основе мифологических и мифопоэтических текстов. Разными
учеными они назывались по-разному, но в целом поиск «первообразов» неизменно
приводил к выводам о существовании неких универсальных сверхличностных идей,
априорных знаний, бессознательных компонентов человеческой психики (в том числе
и коллективной), то есть как раз к тем вопросам, которые впоследствии подробно
рассмотрел К. Г. Юнг, создав в 1913 году свою аналитическую психологию.

В результате проведенного исследования (используемых русских
народных сказок в программе литературного чтения начальных классов) было
выявлено 12 персонажей, соответствующих архетипам древности: Мать
(Мачеха), Левша, Царь, Богатырь, Кощей, Золотая рыбка, Солдат, Василиса
Прекрасная, Черт, Дурак, Иван-Царевич, Баба-яга.

1. Дурак. Внешнее
отличие этого героя от всех прочих людей есть прежде всего видимая несуразность
речей и крайняя безрассудность поступков. Одна из характерных черт его неведение:
«Разве ты можешь сделать такой корабль?» – «Нет, не сумею!» – «Так зачем же ты
идешь?» – «А бог его знает!».

С незнанием у него связывается и другая черта – неделание:
«Дурак, слыша сие, весьма обрадовался, ибо он был чрезвычайно ленив, и
думал сам себе: «Когда щука сделает так, что чего я ни пожелаю – все будет
готово, то я уже работать ничего не буду!».

Случаи торжества глупости часты в сказке, причем Дурак побеждает
хитростью сравнительно редко: в большинстве случаев нелепые поступки, ведущие к
счастью, совершаются вопреки всяким расчетам, словно по какому-то наитию или по
чьему-либо внушению. Расчеты здравого смысла побеждаются не
человеческим умом, а высшею магическою мудростью: Дурака выручают из
трудных положений то вещие люди («Дурень развязал торбу – и глазам своим не
верит: вместо черных паляниц лежат белые булки и разные приправы; подал
старику. «Видишь, – сказал ему старик»), то вещие животные («Убогий бросил щуку
в колодец, пришел в избу, сел за стол и говорит: «По щучьему веленью, по
божьему благословенью будь стол накрыт и обед готов!»).

Поступки Дурака всегда опрокидывают все расчеты житейского здравого
смысла и потому кажутся людям глупыми, а между тем они неизменно оказываются
мудрее и целесообразнее, чем поступки его «мудрых» братьев. Последние терпят
неудачу, а Дурак достигает лучшего жребия в жизни, словно он угадывает мудрость
каким-то вещим инстинктом. В целом, подлинной ценностью для Дурака обладает
только магическое, волшебное [2].

Таким образом, Дурак воплощает особую стратегию, построенную не
на правильных логических действиях, а на поиске собственных решений, зачастую
противоречащих здравому смыслу, но в конечном итоге приносящих успех. С помощью
волшебства и нестандартных действий Дурак преодолевает все препятствия и
достигает цели.

Архетип Дурака дополняют следующие характеристики:

1. Готов помочь, если его попросить: «…дурак любит – ежели
станешь просить неотступно о чем, он откажет раз и другой, а в третий уже не
откажет и сделает».

2. Не терпит агрессии и грубости: «не любит он того, кто с ним
грубо поступает».

3. Сентиментален: «Дурак, будучи тронут ее просьбою и слезами,
сказал ей: «Хорошо, я для тебя это сделаю».

4. Упрям: «Дурак опять пристает к отцу: «Жени меня, не то
всю печку разломаю!».

В пространстве архетипов русской культуры архетип Дурака,
очевидно, принадлежал бы к группе архетипов Пути/Превращения, соответствуя архетипу
ПРОСТОТА.

Об этом свидетельствует то, что в русских народных сказках Дурак
часто эволюционирует в пределах одного сюжета, становясь «добрым молодцем»,
обретая любовь и богатство: «…король уж хотел казнить его, да у того
короля была дочь, и больно понравился ей дурак; стала она отца просить, чтобы
отдал ее за дурака замуж»; «…царь дурака наградил, домой отпустил»; «дурень
нарядился в те дорогие уборы, сделался таким молодцом, что и сказать нельзя!
Явился к царю, обвенчался с царевною, получил большое приданое и стал
разумным и догадливым». Вероятностно, позитивность архетипа Дурака скрыта в его
потенциале (дурак оказывается умным, красивым, богатым и счастливым), который
освобождается в ходе развития сказочного сюжета.

2. Богатырь. Для
Богатыря характерна борьба с многочисленными врагами, при этом победа возможна
лишь собственным человеческим подвигом силы и бесстрашия, большею частью без
всякой посторонней и, в частности, без чудесной помощи: «…начали они
биться, несколько часов возились, оба из сил выбились; у змея еще три головы
пропали, у богатыря палица лопнула»; «…плохо пришлось Ивану Быковичу; чудо-юдо
стал одолевать его, по колена

вогнал в сыру землю».

Богатырь – человек из народа, роль которого состоит в защите
«земли-матушки» от зла, после чего он занимает свое место в социальной жизни,
возвращается к привычному занятию: «Никита Кожемяка, сделавши святое дело, не
взял за работу ничего, пошел опять кожи мять».

Для Богатыря очевидна относительность всего сущего, в частности
то, что на всякую силу всегда найдется большая сила: «…уж больно силен ты,
Горынюшка!» «Ох, братцы, какая во мне сила? Вот есть на белом свете Ивашко
Медведко, так у того и впрямь сила великая!». Он признает над собой власть
неких высших божественных сил и совершает свои подвиги с именем бога на
устах: «…погоди – не хвались, прежде богу помолись, руки умой да за дело
примись».

Кроме вышеупомянутых Богатыря отличают следующие
характеристики:

Расчетливость: «…сразился с змием и с одного маху сшиб ему
все семь глав, положил их под камень, а туловище зарыл в землю…».

Хитрость, сметливость: «…завяжи-ка наперед свои бельмы, а
то как я свистну – они у тебя изо лба повыскочат!» Змей поверил и завязал
платком свои глаза: «А ну, свисти!» Цыган взял дубину да как свистнет змея
по башке тот во все горло закричал…». Бескорыстие: «…не взял за работу
ничего…».

В пространстве архетипов русской культуры архетип Богатыря
следует отнести к группе архетипов Подготовки/Семьи, идентифицировав его с
архетипом ГЕРОИЗМ.

3. Иван Царевич. Иван
Царевич – мифологизированный архетип главного героя русских народных сказок.
Его деяния – образец достижения наивысшего успеха, что очевидно уже из самой
семантики данного архетипа: Иван – обычный человек, Царевич – наивысший (после
Царя) социальный статус. Универсальность архетипа Ивана Царевича в том,
что он Иван, т.е. любой человек, не имеющий каких-либо сверхъестественных
исходных преимуществ; одновременно Иван есть первочеловек,
основатель культурной традиции, демиург в том смысле, что совершенные им деяния
как бы приравниваются по значению к космологическим актам, непосредственно
продолжают их на человеческом уровне, образуют социальную структуру
человеческого общества и задают как высший социальный статус, так и правила его
достижения.

По повелению извне или по собственному долгу Иван Царевич
призван выполнять некую опасную и сложную задачу, связанную с риском и
геройством, и при этом он проходит через такие испытания, которые и делают его
достойным статуса «царевича».

На начальном этапе Иван Царевич оказывается в худшем (менее
привилегированном, более сложном или опасном) положении, чем все или, точнее,
чем другие, которые предназначены для решения той сложной, но притягательной
задачи (например, поиски похищенной матери), которую, в конце концов, выполняют
не они, а Иван Царевич. Это «худшее» положение состоит в том, что если
Иван Царевич царский сын, то последний, третий, самый младший, которому
редпочитаются старшие его братья: «…собрались два старшие сына и поехали; а за
ними и младший стал у отца проситься. Нет, говорит царь, – ты, сынок, не езди!
Не покидай меня одного, старика».

Кроме того, положение Ивана Царевича изначально осложнено
исходной «недостачей». Иван Царевич наказывается родителями и изгоняется из
дому за какой-то поступок: «Осердился царь, послал собирать с разных
земель королей и принцев. Собрались короли и принцы; угостил их царь и
стал с ними думать-гадать. «Что мне, – говорит, – с сыном,
Иваном-царевичем, делать? Ведь царских детей ни казнят, ни вешают».
Присоветовали ему: дать царевичу одного слугу, и пускай идет, куда сам
знает!», – либо нарушает некий запрет, что осложняет его и без того тяжелое
положение: «…он ехал день, другой и третий – вдруг вышел ему навстречу
пребольшой серый волк и сказал: «Ох ты гой еси, младой юноша, Иван-царевич!
Ведь ты читал, на столбе написано, что конь твой будет мертв; так зачем сюда
едешь?» Волк вымолвил эти слова, разорвал коня Ивана-царевича надвое и пошел
прочь в сторону. Иван-царевич вельми сокрушался по своему коню, заплакал горько
и пошел пеший».

Смыл архетипа Ивана Царевича раскрывается в испытаниях, которые
он преодолевает. Удача возможна только в крайнем случае, когда Иван Царевич
готов к смерти, когда он фактически оказывается в ее царстве, но, делая там
единственно правильные ходы (благодаря собственным высоким качествам –
смелости, силе, храбрости, наблюдательности и/или внимательности к
полезным советам), находит выход из нижнего мира и возвращается к жизни
преображенным.

Преобразившись, Иван Царевич достигает высшего из возможных
статусов. Этот статус определяется женитьбой на спасенной царевне,
приобретением богатств (добра, драгоценностей), царской властью. В целом
архетип Ивана Царевича может быть соотнесен с образом мифологического героя,
прошедшего через смерть, обретшего новую жизнь, с сюжетом глубинной связи
умирания и возрождения [3].

Кроме вышеупомянутых характеристик для архетипа Ивана Царевича
характерна подверженность влиянию любимой женщины, которая выступает наиболее
ценным его помощником, направляет его по верному пути, выручает в трудную
минуту.

В пространстве архетипов русской культуры архетип Ивана Царевича
следует отнести к группе архетипов Превращения/Пути и идентифицировать с
архетипом ПОИСК.

4. Солдат. Смысл
данного архетипа может быть выражен в следующих цитатах-девизах:

1. Солдат – казенный человек, а казенное ни в воде не тонет, ни
в огне не горит; пойду, больно хочется с родными поскорей увидаться.

2. Не бойся; бог не выдаст, свинья не съест.

3. Я богу и государю служу

С одной стороны, Солдат – это верный товарищ, надежный сосед,
всегда готовый оказать необходимую помощь и поддержку родным, односельчанам и
соотечественникам в целом. Солдат с готовностью помогает жителям родной деревни
в борьбе со злым колдуном, мертвецом, спасает дочь своего государя от проказ
нечистой силы и т.д. Для данного архетипа очень важна связь с окружающими,
принадлежность к сообществу, будь то деревня или целая страна. Таким образом,
ту помощь, которую оказывает солдат окружающим, следует рассматривать как
попытку сохранить целостность этого сообщества (деревни или государства в
целом).

С другой стороны, Солдату совсем не чужд авантюризм, азарт.
Солдат пускается во все тяжкие, готов вступить в борьбу с самим дьяволом, если
видит хоть малейшую возможность заработать: «– О чем горюете? – Так и
так, служивый! – Я могу оживить ваших молодых, что дадите? – Да хоть половину
именья бери!…». При этом деньги не имеют для солдата большой ценности, он так
же легко их тратит, как и зарабатывает, берясь за любую предложенную работу;
надолго деньги у него никогда не задерживаются.

Солдату не чужды человеческие слабости. Он большой охотник
выпить и погулять: «…воротился солдат в село и давай пировать»; «…побыл на
родине, нагулялся досыта и воротился на царскую службу». Солдат живет одним
днем, он – «казенный человек», который рад любому предложенному комфорту:
«Это, бабушка, ничего; солдату немного места надо; где-нибудь в уголок
прилягу, только бы не на дворе!». Он всегда доволен тем, что имеет, но
рад получить и нечто большее.

Для Солдата характерна истинно народная смекалка, мудрость и
чувство юмора, которые помогают ему в борьбе с нечистой силой. Интересно, что в
борьбе с нечистью Солдат часто побеждает ее же оружием, например обыгрывает
черта в карты, обманывает его: «Плохо пришлось чертям, а вылезть никак нельзя!
Угостил их солдат на славу». Солдату сам черт не страшен.

В целом, на наш взгляд, образу Солдата соответствует средний,
обычный человек, хороший сосед, работяга, помощник, чья сила именно в обладании
русскими народными достоинствами (чувство локтя, смекалка, отсутствие страха
перед самой сложной работой, юмор) и недостатками (склонность к гульбе, жизнь
одним днем).

В пространстве архетипов русской культуры архетип Солдата
следует относить к группе архетипов Подготовки/Семьи и идентифицировать с
архетипом ВЕРНОСТЬ.

5. Царь. Данный
архетип неоднозначен. С одной стороны, Царь – это «царь-батюшка», второй отец,
всей душой радеющий за судьбу отечества: «…царь, получивши такую весть,
сыскал Никиту Кожемяку да сам пошел просить его, чтобы освободил его землю от
лютого змея и выручил царевну». С другой стороны, Царь может выступать и
как социальное зло, притесняющее обычных людей. Такая трактовка Царя особенно
характерна для сказок про Дурака, где Царь, преследуя личную выгоду,
приказывает главному герою выполнить заведомо невыполнимые задачи. Иногда
справедливый Царь противопоставляется ищущим личной выгоды вельможам: «…царь
еще больше его возлюбил, а вельможи пуще прежнего возненавидели, собрались
и начали думу думать, как бы его извести».

В целом же, Царь – это типичный правитель. Его девизом выступает
фраза: «Царское слово – закон». Царь не терпит полумер и полурешений, он либо
щедро награждает, либо жестоко наказывает: «Достанешь – златом-серебром
награжу, а не достанешь – то мой меч, твоя голова с плеч». Для него характерна
справедливость, властность и гневливость.

Роль Царя заключается прежде всего в поддержании существующего
порядка, осуществлении контроля над подвластным ему пространством. Основная его
цель – создание условий для успешного функционирования семьи, общности или
государства. Исходя из этого, сюжет сказок с участием Царя часто строится на
возвращении утраченного порядка (например, на спасении царицы либо царской
дочери, на защите государства от змея, тугарина и проч.).

В пространстве архетипов русской культуры архетип Царя следует
относить к группе архетипов Возвращения/Королевского двора и идентифицировать с
архетипом ВЛАСТЬ.

6. Василиса Прекрасная. Несмотря на то что данный архетип, как правило, является
второстепенным в сюжетах народных сказок, роль его значительна.
Персонифицируясь в образах собственно Василисы Прекрасной, Марьи Моревны,
Ольги-Царевны, Ненаглядной Красоты и проч., данный архетип (отметим, что он
женский) дарит главному герою любовь.

Разберем основные характеристики архетипа Василисы Прекраснй.
Во-первых, Василиса Прекрасная – это всегда объект борьбы: чтобы ее заполучить,
нужно произвести ряд сложных действий, как правило, связанных с риском для
жизни: «…третий змей проявился, прислал к царю письмо, а в письме
требует: вывози-де меньшую царевну на съедение. Иван солдатский сын оседлал
своего доброго коня, сел и поскакал к синю морю. На берегу стоит прекрасная
царевна, на железной цепи к камню прикована».

Во-вторых, Василиса Прекрасная – это наивысший дар (наряду с
«пол-царством») победителю: «…царь отдал ему за то полцарства и в жены дочь
свою». Право получить в жены Василису Прекрасную (право жениться) получает тот,
кто с успехом прошел все испытания.

В-третьих, Василиса Прекрасная – фактор зависти и предательства.
В борьбе за любовь братья часто идут на все, вплоть до братоубийства:
«…Димитрий-царевич вынул из ножон меч свой, заколол Ивана-царевича и изрубил
его на мелкие части; потом разбудил прекрасную королевну Елену и начал ее
спрашивать…». Кроме вышеупомянутых для Василисы Прекрасной характерны
следующие характеристики:

1. Верность: «…царевна из медного царства вышла замуж за
середнего брата, царевна из серебряного царства – за старшего брата, а
его нареченная невеста ни за кого не идет».

2. Заботливость: «Ольга-царевна тотчас прибежала
навстречу, стала его целовать обнимать, про здоровье расспрашивать, про свое
житье-бытье рассказывать».

3. Решительность вплоть до воинственности: «Все это войско
великое побила Марья Моревна, прекрасная королевна».

В целом, Василиса Прекрасная – это наивысшая ценность, объект
жесткой конкурентной борьбы, что подчеркивает народная мудрость «за любовь
нужно бороться».

В пространстве архетипов русской культуры данный архетип следует
относить к группе архетипов Превращения/Пути и идентифицировать с архетипом
ЛЮБОВЬ.

7. Золотая рыбка. В
русской народной сказочной традиции присутствует также архетип волшебного
помощника главного героя (золотая рыбка, щука, серый волк, Моголь-птица и проч.
[4]). Данный архетип, исходя из логики сюжета, как правило, второстепенен, и
тем не менее представляет значительный интерес.

Базовой характеристикой Золотой рыбки является способность
справляться с любой сколь угодно сложной задачей качественно и внешне без
каких-либо затруднений: «…пошел старик на море… приплыла золотая рыбка:
«Что тебе, старик, надо?» – «Да что, вздурилась моя старуха пуще прежнего: не
хочет быть воеводихой, хочет быть царицею». – «Не тужи! Ступай домой… все будет
сделано». При этом механизм магических действий не раскрывается, важным
оказывается лишь то, что задача будет решена, и решена в поставленный срок:
«…дурак после того сказал: Ну-ка, по щучьему веленью, а по моему прошенью ступай-ка,
печь, домой!» Тотчас поехала печь домой, а приехавши – опять стала на прежнем
месте».

Другой важной особенностью архетипа Золотой рыбки является то,
что главный герой никогда не получает волшебного помощника просто так. Главный
герой всегда платит определенную цену за него: «…ехал день, другой и
третий – вдруг вышел ему навстречу пребольшой серый волк и сказал: «Ох ты гой
еси, младой юноша, Иван-царевич! Ведь ты читал, на столбе написано, что конь
твой будет мертв; так зачем сюда едешь?» Волк вымолвил эти слова, разорвал коня
Ивана-царевича надвое и пошел прочь в сторону»

1; «Иван-царевич всю говядину скормил и бочки спихал, а
Могольптица летит – оборачивается. «Что делать?» – думает царевич, вырезал из
своих ног икры и дал птице; она проглотила, вылетела на луга зеленые, травы
шелковые, цветы лазоревые и пала наземь».

Платой может быть также праведная жизнь, личностные качества,
такие, например, как доброта: «…смотрит, а сеть пуста; всего-навсего одна рыбка
попалась, зато рыбка не простая – золотая. Возмолилась ему рыбка человечьим
голосом: «Не бери меня, старичок! Пусти лучше в сине море; я тебе сама
пригожусь: что пожелаешь, то и сделаю». Старик подумал- подумал и говорит:
«Мне ничего от тебя не надобно: ступай гуляй в море!», – как мужество: «…Мороз
пуще затрещал и сильнее защелкал и девице сказал: Тепло ли те, девица? Тепло ли
те, красная? Тепло ли те, лапушка?» Девица окостеневала и чуть
слышно сказала: «Ой, тепло, голубчик Морозушко!» Тут Морозко сжалился,
окутал девицу шубами и отогрел одеялами».

В пространстве архетипов русской культуры данный архетип следует
относить к группе архетипов Возвращения/Королевского двора и идентифицировать с
архетипом МАГИЯ.

8. Черт. Во
многом своеобразен архетип Черта. Образ его второстепенен и обычно носит негативный
оттенок, поскольку напрямую ассоциируется с нечистой силой, со злом. По сюжету
главный герой вынужден бороться с Чертом с целью избавить кого-либо (царевна,
купец и проч.) от его злодеяний: «…отрядил сатана во дворец иного черта; вишь,
они ходили стращать да мучить царевну по очереди»; «Поезжай, – говорит батраку,
– на чертову мельницу да сослужи мне службу великую: собери с нечистых
деньги; в долг у меня забрали, а отдавать не отдают!».

Особенностью Черта является его стремление совершать пакости и проказы,
изводить людей. Тем не менее его злодеяния носят скорее характер злых шуток и
проказ, нежели действительно наносят ущерб жизни людей: «Наступила темная ночь;
как раз в двенадцать часов закричал нечистый громким голосом, и собралось к
нему чертенят видимо-невидимо, начали горшки лепить, пошел гром, стук, хохот по
всему двору».

Черт не лишен некоего обаяния, он не прочь пообщаться и даже
подружиться с целью весело провести время: «В полночь приходит нечистый,
услыхал музыку и бросился к солдату: «Здравствуй, брат!» – «Здорово!» – «Что ты
пьешь?» – «Квасок потягиваю». – «Дай-ка мне!»; «…говорит черт, – …давай,
служивый, в карты играть». – «А на что играть-то станем?» – «Известно – на
деньги».

Шутовское обличье Черта проявляется в том, что он, являясь
большим любителем пошутить, часто сам оказывается объектом жестоких шуток: «В
полночь приходит нечистый, услыхал музыку и бросился к солдату: …«Что ты
пьешь?» – «Квасок потягиваю». – «Дай-ка мне!» – «Изволь!» – и поднес ему полный
стакан горячего спирту; черт выпил – и глаза под лоб закатил: «Эх, крепко
забирает!»; «…дай-ка закусить чем-нибудь». – «Вот орехи, бери да закусывай!» –
говорит солдат, а сам свинцовые пули подсовывает. Черт грыз-грыз, только
зубы поломал».

Черт в принципе неуязвим физически, его нельзя убить. Черта
можно победить его же оружием – жестокой шуткой: «Солдат привел нечистого
к чугунному человеку, тронул за пружину да как щелкнет черта по лбу – тот ажно
в другую стену отлетел; а солдат ухватил его за руку: «Стой! Еще девять щелчков
за тобою». Тронул в другой раз пружину да так урезал, что черт кубарем
покатился да чуть-чуть стены не пробил!».

В пространстве архетипов русской культуры архетип Черта следует
относить к группе архетипов Возвращения/Королевского двора и идентифицировать с
архетипом КАРНАВАЛА.

9. Мать (Мачеха). Смысл архетипа Матери проявляется в дихотомии Мать-Мачеха.
Родная мать дарит любовь, тепло и заботу, мачеха же – полная ее
противоположность: «…мачеха была ненавистная…»; «…дед овдовел и женился
на другой жене, а от первой жены осталась у него девочка. Злая мачеха ее не
полюбила, била ее и думала, как бы вовсе извести».

Отметим, что в русских народных сказках образ Мачехи выведен
значительно ярче образа Матери. Мачеха – это «перевернутый» отрицательный
архетип, это Мать, но неродная Мать.

Если целью Матери является защита беззащитного и слабого (своего
ребенка) от какоголибо ущерба, то целью Мачехи является забота лишь о родном
ребенке в противовес стремлению извести и уничтожить ребенка неродного. Таким
образом, любовь и забота Мачехи является разрушительной: «Василиса была первая
на все село красавица; мачеха и сестры завидовали ее красоте, мучили
ее всевозможными работами, чтоб она от трудов похудела, а от ветру и
солнца почернела; совсем житья не было!».

Частично архетип Матери (Мачехи) пересекается с образом
Бабы-яги, которая в некоторых сказочных сюжетах пытается похитить детей с целью
их съесть: «…ягая-баба… пришла к тому месту и начала его манить к себе такими
же словами, как и мать кликала»; «…баба-яга пустилась опять в погоню. Девочка
приклонила ухо к земле и слышит, что баба-яга близко, бросила гребешок:
сделался лес такой дремучий да страшный! Баба-яга стала его грызть, но
сколь ни старалась – не могла прогрызть и воротилась назад».

В пространстве архетипов русской культуры данный архетип следует
относить к группе архетипов Подготовки/Семьи и идентифицировать с архетипом
ЗАБОТА.

10. Баба-яга. Архетип
Бабы-яги, мудрой (вещей) старухи, распространен в русских народных сказках [2].
Отметим, что его следует отличать от бабы-яги (ягой-бабы), являющейся
воплощением архетипа Матери (Мачехи).

Архетип Бабы-яги (что характерно, женский архетип) – это
олицетворение мудрости в русской народной сказке: «…увидал избушку на
курьих ножках, вошел туда, а в избушке сидит баба-яга костяная нога.
«Здравствуй, бабушка!» – «Здравствуй, Иван-царевич! Что, от дела лытаешь али
дела пытаешь?» – «Какое дело! Еду в тридесятое государство: там, говорят,
есть красная девица – с рук и с ног вода целющая точится». – «Есть, батюшка!
Хоть видом не видала, а слыхом слыхала; только тебе до ней не добраться».
Иногда мудрый совет дается устами старика, но эти ведуны мужского пола
сравнительно редки и в общем слабо очерчены.

Баба-яга – носительница не только мудрости, но и власти, которая
дается ей знанием. У нее имеются не только волшебные предметы, которыми она
снабжает героя, ей повинуются волшебные животные: «…вытащила она Василису
из горницы и вытолкала за ворота, сняла с забора один череп с горящими глазами
и, наткнув на палку, отдала ей и сказала: «Вот тебе огонь для мачехиных дочек,
возьми его…».

В пространстве архетипов русской культуры архетип Бабы-яги
следует относить к группе архетипов Возвращения/Королевского двора и идентифицировать
с архетипом МУДРОСТИ.

11. Кощей. Доминирующими
характеристиками в архетипе Кощея являются разрушение,насилие,
человеконенавистничество: «…вдруг Кош Бессмертный входит в дом и говорит:
«Фу-фу! Русской коски слыхом не слыхать, видом не видать, а русская коска сама
на двор пришла!»; «Кощей поскакал, догнал Ивана царевича, изрубил его в
мелкие куски и поклал в смоленую бочку; взял эту бочку, скрепил железными
обручами и бросил в синее море».

Данный архетип очевидно выражает деструктивную социальную силу,
нарушившую древние родовые порядки равноправия и отнявшую у женщины её прежнюю
социальную роль. Так, Кощей всегда предстаёт в сказке как похититель женщин,
превращающий их в своих рабынь: «В некотором царстве, в
некотором государстве жил-был царь; у этого царя было три сына, все они
были на возрасте. Только мать их вдруг унес Кош Бессмертный»; «Откуда ни взялся
Кощей Бессмертный – унес Василису Кирбитьевну».

Тот факт, что архетип Кощея окрашен красками отрицания,
пренебрежения общепринятыми нормами, очевиден уже из самой семантики данного
архетипа: как правило, Кощея повсеместно называют Бессмертным. Несмотря на то
что Кощей оказывается бессмертен условно (его можно убить, но сделать это
чрезвычайно сложно), сам факт отрицания природного цикла жизнь-смерть
здесь присутствует.

Следует также отметить, что Кощей в русских народных сказках –
это могучий воин, обладающий сверхъестественными способностями, он вызывает
страх, на этом основывается его власть: «…завтра Кощей на войну уедет…»;
«…Кощей выпил и запросил третье, а как выпил третье ведро – взял свою прежнюю
силу, тряхнул цепями и сразу все двенадцать порвал… и страшным вихрем вылетел в
окно…». При этом ему нередко свойственно чувство юмора: « – Ха-ха-ха,
баба-дура! Волос длинен, да ум короток; разве здесь моя смерть?» – «А где же?»
– «Моя смерть в козле запрятана». Василиса Кирбитьевна, как только Кощей
на охоту уехал, взяла убрала козла лентами да бубенчиками, а рога ему
вызолотила. Кощей увидал, опять рассмеялся: «Эх, баба-дура!».

В пространстве архетипов русской культуры данный архетип следует
относить к группе архетипов Превращения/Пути и идентифицировать с архетипом
БУНТА.

Однако следует иметь в виду, что Кощей соответствует
перевернутому архетипу Бунтаря, это Бунтарь со знаком «минус», поскольку
стремление к разрушению у Кощея не подвержено благотворному влиянию Совести,
бунт Кощея абсолютно деструктивен.

12. Творчество. Анализируя
пласт древних русских народных сказок, мы не обнаружили четко очерченного
архетипа, который соответствовал бы архетипу ТВОРЧЕСТВА. На наш взгляд,
Творчество как процесс материализации проекта, мечты, представления, процесс
превращения нестабильного воображаемого объекта в нечто материальное
находит свое отражение в гораздо более поздней сказочной традиции, в авторской
сказке и персонифицируется в таких образах русских умельцев из народа, как
Левша Н.С. Лескова или Данила-мастер П.П. Бажова.

Вышеприведенное описание архетипов древности может быть успешно
использовано при анализе содержания русских народных сказок.

Список литературы

1. Иудин А.А. Архетипы в брендинге: специфика русской культурной
традиции. Нижний Новгород: НИСОЦ, 2008. С. 5, 13.

2. Трубецкой Е.Н. «Иное царство» и его искатели в русской
народной сказке // Литературная учеба. 1990. № 2. С. 110–118.

3. Иванов В.В., Топоров В.Н. Иван Царевич // Славянская
мифология. Энциклопедический словарь. М., 1995. С. 229.

4. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. Л.,
1986. С. 253–277.

Источник

Рассматриваются
архетипы, существующие в пространстве
русской культурной традиции. Особое
внимание уделено анализу архетипов
древности, находящих свое отражение в
русских народных сказках.

Ключевые
слова: архетип,
архетип древности, русская народная
сказка, русская культурная традиция.

В течение
последних лет значительное распространение
в маркетинге получила теория архетипов.
Причины популярности данной теории
кроются в том, что, как справедливо
констатируют американские исследователи
М. Марк и К. Пирсон в своей книге «Герой
и бунтарь. Создание бренда с помощью
архетипов» [1], в основе эффективной и
целенаправленной рекламы должен быть
заложен концептуально осмысленный
цельный бренд. Цельность бренда возможна
при условии, что в его основе лежит
цельный образ. Этот образ должен быть
достаточно простым и понятным. Именно
таким цельным, простым и понятным образом
и является архетип.

Как отмечает
Иудин А.А. в брошюре «Архетипы в брендинге:
специфика русской культурной традиции»,
следует отказаться от попыток
психологической интерпретации теории
архетипов и перенести ее в рамки
социологии, поскольку «феномен теории
архетипов находит свою… рациональную…
интерпретацию в рамках принципа
материального единства мира» [2,с. 5].
Другими словами, любая культура
развивается в процессе коллективного
освоения материального мира. Таким
образом, в любой культуре встречаются
одни и те же символы, обозначающие
основополагающие элементы бытия
человека: жизнь и смерть, болезнь и
здоровье, силу и слабость и т.д.

Рассматривая
пространство архетипов русской культурной
традиции А.А. Иудин в целом сохраняет
подход, предложенный американскими
исследователями М. Марк и К. Пирсон,
однако убирает персонификацию, присущую
не столько оригиналу, сколько переводу:
«назывательное, неперсонифицированное
обозначение архетипов дает дополнительные
возможности для их интерпретации» [2,
с. 13] (рис. 1).

Настоящая
статья имеет целью продолжить разработку
концепции архетипов в ключе, предложенном
А.А. Иудиным, и посвящена рассмотрению
русских архетипов древности, выявленных
в результате анализа русских народных
сказок.

Выбор сказок
здесь не случаен. Устойчивость сказочного
предания доказывает, что сказка заключает
в себе некие как национальные, так и
общечеловеческие архетипические образы,
отражающие в себе ценности человеческой
жизни. В ней есть множество исторических
наслоений, отражений различных
исторических эпох, весьма отдаленных
друг от друга. Наибольший интерес для
нас в соответствии с заявленной темой
представляет пласт древних неавторских
русских народных сказок.

Отметим, что
прикладная ценность данной работы
состоит в возможности использования
выявленных архетипов древности при
построении рекламных концепций, имеющих
в своей основе традиционные национальные
ценности.

В качестве
метода анализа сказок был использован
метод многомерного контент — анализа,
являющийся ноу-хау кафедры прикладной
социологии ННГУ им. Н.И. Лобачевского.
Процедура анализа 145 сказок была
осуществлена в пакетах Fragmener и Statistica.
При этом объясняющая способность модели
достигла 20%, что является довольно
значимым для данного метода.

В результате
проведенного исследования было выявлено
12 персонажей, соответствующих архетипам
древности: Мать
(Мачеха), Левша, Царь, Богатырь, Кощей,
Золотая рыбка, Солдат, Василиса Прекрасная,
Черт, Дурак, Иван-Царевич, Баба-яга.

1.
Дурак. Внешнее
отличие этого героя от всех прочих людей
есть прежде всего видимая несуразность
речей и крайняя безрассудность поступков.
Одна из характерных черт его не ведение:
«Разве ты можешь сделать такой корабль?»
– «Нет, не сумею!» – «Так зачем же ты
идешь?» – «А бог его знает!».

С незнанием
у него связывается и другая черта –
неделание: «Дурак, слыша сие, весьма
обрадовался, ибо он был чрезвычайно
ленив, и думал сам себе: «Когда щука
сделает так, что чего я ни пожелаю – все
будет готово, то я уже работать ничего
не буду!».

Случаи
торжества глупости часты в сказке,
причем Дурак побеждает хитростью
сравнительно редко: в большинстве
случаев нелепые поступки, ведущие к
счастью, совершаются вопреки всяким
расчетам, словно по какому-то наитию
или по чьему-либо внушению. Расчеты
здравого смысла побеждаются не
человеческим умом, а высшею магическою
мудростью: Дурака выручают из трудных
положений то вещие люди («Дурень развязал
торбу – и глазам своим не верит: вместо
черных паляниц лежат белые булки и
разные приправы; подал старику. «Видишь,
– сказал ему старик»), то вещие животные
(«Убогий бросил щуку в колодец, пришел
в избу, сел за стол и говорит: «По щучьему
веленью, по божьему благословенью будь
стол накрыт и обед готов!»).

Поступки
Дурака всегда опрокидывают все расчеты
житейского здравого смысла и потому
кажутся людям глупыми, а между тем они
неизменно оказываются мудрее и
целесообразнее, чем поступки его «мудрых»
братьев. Последние терпят неудачу, а
Дурак достигает лучшего жребия в жизни,
словно он угадывает мудрость каким-то
вещим инстинктом. В целом, подлинной
ценностью для Дурака обладает только
магическое, волшебное [3].

Таким образом,
Дурак воплощает особую стратегию,
построенную не на правильных логических
действиях, а на поиске собственных
решений, зачастую противоречащих
здравому смыслу, но в конечном итоге
приносящих успех. С помощью волшебства
и нестандартных действий Дурак
преодолевает все препятствия и достигает
цели.

Архетип
Дурака дополняют следующие характеристики:

1. Готов
помочь, если его попросить: «…дурак
любит – ежели станешь просить неотступно
о чем, он откажет раз и другой, а в третий
уже не откажет и сделает».

2. Не терпит
агрессии и грубости: «не любит он того,
кто с ним грубо поступает».

3. Сентиментален:
«Дурак, будучи тронут ее просьбою и
слезами, сказал ей: «Хорошо, я для тебя
это сделаю».

4. Упрям:
«Дурак опять пристает к отцу: «Жени
меня, не то всю печку разломаю!».

В пространстве
архетипов русской культуры архетип
Дурака, очевидно, принадлежал бы к группе
архетипов Пути/Превращения, соответствуя
архетипу ПРОСТОТА.

Об этом
свидетельствует то, что в русских
народных сказках Дурак часто эволюционирует
в пределах одного сюжета, становясь
«добрым молодцем», обретая любовь и
богатство: «…король уж хотел казнить
его, да у того короля была дочь, и больно
понравился ей дурак; стала она отца
просить, чтобы отдал ее за дурака замуж»;
«…царь дурака наградил, домой отпустил»;
«дурень нарядился в те дорогие уборы,
сделался таким молодцом, что и сказать
нельзя! Явился к царю, обвенчался с
царевною, получил большое приданое и
стал разумным и догадливым». Вероятностно,
позитивность архетипа Дурака скрыта в
его потенциале (дурак оказывается умным,
красивым, богатым и счастливым), который
освобождается в ходе развития сказочного
сюжета.

2.
Богатырь. Для
Богатыря характерна борьба с многочисленными
врагами, при этом победа возможна лишь
собственным человеческим подвигом силы
и бесстрашия, большею частью без всякой
посторонней и, в частности, без чудесной
помощи: «…начали они биться, несколько
часов возились, оба из сил выбились; у
змея еще три головы пропали, у богатыря
палица лопнула»; «…плохо пришлось Ивану
Быковичу; чудо-юдо стал одолевать его,
по колена

вогнал в
сыру землю».

Богатырь –
человек из народа, роль которого состоит
в защите «земли-матушки» от зла, после
чего он занимает свое место в социальной
жизни, возвращается к привычному занятию:
«Никита Кожемяка, сделавши святое дело,
не взял за работу ничего, пошел опять
кожи мять».

Для Богатыря
очевидна относительность всего сущего,
в частности то, что на всякую силу всегда
найдется большая сила: «…уж больно
силен ты, Горынюшка!» «Ох, братцы, какая
во мне сила? Вот есть на белом свете
Ивашко Медведко, так у того и впрямь
сила великая!». Он признает над собой
власть неких высших божественных
сил и совершает свои подвиги с именем
бога на устах: «…погоди – не хвались,
прежде богу помолись, руки умой да за
дело примись».

Кроме
вышеупомянутых Богатыря отличают
следующие характеристики:

Расчетливость:
«…сразился с змием и с одного маху сшиб
ему все семь глав, положил их под
камень, а туловище зарыл в землю…».

Хитрость,
сметливость: «…завяжи-ка наперед
свои бельмы, а то как я свистну – они у
тебя изо лба повыскочат!» Змей поверил
и завязал платком свои глаза: «А ну,
свисти!» Цыган взял дубину да как
свистнет змея по башке тот во все горло
закричал…». Бескорыстие: «…не взял
за работу ничего…».

В пространстве
архетипов русской культуры архетип
Богатыря следует отнести к группе
архетипов Подготовки/Семьи, идентифицировав
его с архетипом ГЕРОИЗМ.

3. Иван
Царевич. Иван
Царевич – мифологизированный архетип
главного героя русских народных сказок.
Его деяния – образец достижения
наивысшего успеха, что очевидно уже из
самой семантики данного архетипа: Иван
– обычный человек, Царевич – наивысший
(после Царя) социальный статус.
Универсальность архетипа Ивана
Царевича в том, что он Иван, т.е. любой
человек, не имеющий каких-либо
сверхъестественных исходных преимуществ;
одновременно Иван есть первочеловек,
основатель культурной традиции, демиург
в том смысле, что совершенные им деяния
как бы приравниваются по значению к
космологическим актам, непосредственно
продолжают их на человеческом уровне,
образуют социальную структуру
человеческого общества и задают как
высший социальный статус, так и правила
его достижения.

По повелению
извне или по собственному долгу Иван
Царевич призван выполнять некую опасную
и сложную задачу, связанную с риском и
геройством, и при этом он проходит через
такие испытания, которые и делают его
достойным статуса «царевича».

На начальном
этапе Иван Царевич оказывается в худшем
(менее привилегированном, более сложном
или опасном) положении, чем все или,
точнее, чем другие, которые предназначены
для решения той сложной, но притягательной
задачи (например, поиски похищенной
матери), которую, в конце концов, выполняют
не они, а Иван Царевич. Это «худшее»
положение состоит в том, что если Иван
Царевич царский сын, то последний,
третий, самый младший, которому
редпочитаются старшие его братья:
«…собрались два старшие сына и поехали;
а за ними и младший стал у отца проситься.
Нет, говорит царь, – ты, сынок, не езди!
Не покидай

меня одного,
старика».

Кроме того,
положение Ивана Царевича изначально
осложнено исходной «недостачей». Иван
Царевич наказывается родителями и
изгоняется из дому за какой-то поступок:
«Осердился царь, послал собирать с
разных земель королей и принцев.
Собрались короли и принцы; угостил их
царь и стал с ними думать-гадать.
«Что мне, – говорит, – с сыном,
Иваном-царевичем, делать? Ведь царских
детей ни казнят, ни вешают». Присоветовали
ему: дать царевичу одного слугу, и
пускай идет, куда сам знает!», – либо
нарушает некий запрет, что осложняет
его и без того тяжелое положение: «…он
ехал день, другой и третий – вдруг вышел
ему навстречу пребольшой серый волк и
сказал: «Ох ты гой еси, младой юноша,
Иван-царевич! Ведь ты читал, на столбе
написано, что конь твой будет мертв; так
зачем сюда едешь?» Волк вымолвил эти
слова, разорвал коня Ивана-царевича
надвое и пошел прочь в сторону. Иван-царевич
вельми сокрушался по своему коню,
заплакал горько и пошел пеший».

Смыл архетипа
Ивана Царевича раскрывается в испытаниях,
которые он преодолевает. Удача возможна
только в крайнем случае, когда Иван
Царевич готов к смерти, когда он фактически
оказывается в ее царстве, но, делая там
единственно правильные ходы (благодаря
собственным высоким качествам –
смелости, силе, храбрости, наблюдательности
и/или внимательности к полезным советам),
находит выход из нижнего мира и
возвращается к жизни преображенным.

Преобразившись,
Иван Царевич достигает высшего из
возможных статусов. Этот статус
определяется женитьбой на спасенной
царевне, приобретением богатств (добра,
драгоценностей), царской властью. В
целом архетип Ивана Царевича может быть
соотнесен с образом мифологического
героя, прошедшего через смерть, обретшего
новую жизнь, с сюжетом глубинной связи
умирания и возрождения [4].

Кроме
вышеупомянутых характеристик для
архетипа Ивана Царевича характерна
подверженность влиянию любимой женщины,
которая выступает наиболее ценным его
помощником, направляет его по верному
пути, выручает в трудную минуту.

В пространстве
архетипов русской культуры архетип
Ивана Царевича следует отнести к группе
архетипов Превращения/Пути и
идентифицировать с архетипом ПОИСК.

4.
Солдат. Смысл
данного архетипа может быть выражен в
следующих цитатах-девизах:

1. Солдат –
казенный человек, а казенное ни в воде
не тонет, ни в огне не горит; пойду, больно
хочется с родными поскорей увидаться.

2. Не бойся;
бог не выдаст, свинья не съест.

3. Я богу и
государю служу

С одной
стороны, Солдат – это верный товарищ,
надежный сосед, всегда готовый оказать
необходимую помощь и поддержку родным,
односельчанам и соотечественникам в
целом. Солдат с готовностью помогает
жителям родной деревни в борьбе со злым
колдуном, мертвецом, спасает дочь своего
государя от проказ нечистой силы и т.д.
Для данного архетипа очень важна связь
с окружающими, принадлежность к
сообществу, будь то деревня или целая
страна. Таким образом, ту помощь, которую
оказывает солдат окружающим, следует
рассматривать как попытку сохранить
целостность этого сообщества (деревни
или государства в целом).

С другой
стороны, Солдату совсем не чужд авантюризм,
азарт. Солдат пускается во все тяжкие,
готов вступить в борьбу с самим дьяволом,
если видит хоть малейшую возможность
заработать: «– О чем горюете? – Так
и так, служивый! – Я могу оживить ваших
молодых, что дадите? – Да хоть половину
именья бери!…». При этом деньги не имеют
для солдата большой ценности, он так же
легко их тратит, как и зарабатывает,
берясь за любую предложенную работу;
надолго деньги у него никогда не
задерживаются.

Солдату не
чужды человеческие слабости. Он большой
охотник выпить и погулять: «…воротился
солдат в село и давай пировать»;«…побыл
на родине, нагулялся досыта и воротился
на царскую службу». Солдат живет одним
днем, он – «казенный человек», который
рад любому предложенному комфорту:
«Это, бабушка, ничего; солдату немного
места надо; где-нибудь в уголок прилягу,
только бы не на дворе!». Он всегда
доволен тем, что имеет, но рад получить
и нечто большее.

Для Солдата
характерна истинно народная смекалка,
мудрость и чувство юмора, которые
помогают ему в борьбе с нечистой силой.
Интересно, что в борьбе с нечистью Солдат
часто побеждает ее же оружием, например
обыгрывает черта в карты, обманывает
его: «Плохо пришлось чертям, а вылезть
никак нельзя! Угостил их солдат на
славу». Солдату сам черт не страшен.

В целом, на
наш взгляд, образу Солдата соответствует
средний, обычный человек, хороший сосед,
работяга, помощник, чья сила именно в
обладании русскими народными достоинствами
(чувство локтя, смекалка, отсутствие
страха перед самой сложной работой,
юмор) и недостатками (склонность к
гульбе, жизнь одним днем).

В пространстве
архетипов русской культуры архетип
Солдата следует относить к группе
архетипов Подготовки/Семьи и
идентифицировать с архетипом ВЕРНОСТЬ.

5. Царь. Данный
архетип неоднозначен. С одной стороны,
Царь – это «царь-батюшка», второй отец,
всей душой радеющий за судьбу отечества:
«…царь, получивши такую весть, сыскал
Никиту Кожемяку да сам пошел просить
его, чтобы освободил его землю от лютого
змея и выручил царевну». С другой
стороны, Царь может выступать и как
социальное зло, притесняющее обычных
людей. Такая трактовка Царя особенно
характерна для сказок про Дурака, где
Царь, преследуя личную выгоду, приказывает
главному герою выполнить заведомо
невыполнимые задачи. Иногда справедливый
Царь противопоставляется ищущим личной
выгоды вельможам: «…царь еще больше
его возлюбил, а вельможи пуще прежнего
возненавидели, собрались и начали
думу думать, как бы его извести».

В целом же,
Царь – это типичный правитель. Его
девизом выступает фраза: «Царское слово
– закон». Царь не терпит полумер и
полурешений, он либо щедро награждает,
либо жестоко наказывает: «Достанешь
– златом-серебром награжу, а не достанешь
– то мой меч, твоя голова с плеч». Для
него характерна справедливость,
властность и гневливость.

Роль Царя
заключается прежде всего в поддержании
существующего порядка, осуществлении
контроля над подвластным ему пространством.
Основная его цель – создание условий
для успешного функционирования семьи,
общности или государства. Исходя из
этого, сюжет сказок с участием Царя
часто строится на возвращении утраченного
порядка (например, на спасении царицы
либо царской дочери, на защите государства
от змея, тугарина и проч.).

В пространстве
архетипов русской культуры архетип
Царя следует относить к группе архетипов
Возвращения/Королевского двора и
идентифицировать с архетипом ВЛАСТЬ.

6. Василиса
Прекрасная. Несмотря
на то что данный архетип, как правило,
является второстепенным в сюжетах
народных сказок, роль его значительна.
Персонифицируясь в образах собственно
Василисы Прекрасной, Марьи Моревны,
Ольги-Царевны, Ненаглядной Красоты и
проч., данный архетип (отметим, что он
женский) дарит главному герою любовь.

Разберем
основные характеристики архетипа
Василисы Прекраснй. Во-первых, Василиса
Прекрасная – это всегда объект борьбы:
чтобы ее заполучить, нужно произвести
ряд сложных действий, как правило,
связанных с риском для жизни: «…третий
змей проявился, прислал к царю письмо,
а в письме требует: вывози-де меньшую
царевну на съедение. Иван солдатский
сын оседлал своего доброго коня, сел и
поскакал к синю морю. На берегу стоит
прекрасная царевна, на железной цепи к
камню прикована».

Во-вторых,
Василиса Прекрасная – это наивысший
дар (наряду с «пол-царством») победителю:
«…царь отдал ему за то полцарства и в
жены дочь свою». Право получить в жены
Василису Прекрасную (право жениться)
получает тот, кто с успехом прошел все
испытания.

В-третьих,
Василиса Прекрасная – фактор зависти
и предательства. В борьбе за любовь
братья часто идут на все, вплоть до
братоубийства: «…Димитрий-царевич
вынул из ножон меч свой, заколол
Ивана-царевича и изрубил его на мелкие
части; потом разбудил прекрасную
королевну Елену и начал ее
спрашивать…». Кроме вышеупомянутых
для Василисы Прекрасной характерны
следующие характеристики:

1. Верность:
«…царевна из медного царства вышла
замуж за середнего брата, царевна из
серебряного царства – за старшего
брата, а его нареченная невеста ни за
кого не идет».

2. Заботливость:
«Ольга-царевна тотчас прибежала
навстречу, стала его целовать обнимать,
про здоровье расспрашивать, про свое
житье-бытье рассказывать».

3. Решительность
вплоть до воинственности: «Все это
войско великое побила Марья Моревна,
прекрасная королевна».

В целом,
Василиса Прекрасная – это наивысшая
ценность, объект жесткой конкурентной
борьбы, что подчеркивает народная
мудрость «за любовь нужно бороться».

В пространстве
архетипов русской культуры данный
архетип следует относить к группе
архетипов Превращения/Пути и
идентифицировать с архетипом ЛЮБОВЬ.

7. Золотая
рыбка. В
русской народной сказочной традиции
присутствует также архетип волшебного
помощника главного героя (золотая рыбка,
щука, серый волк, Моголь-птица и проч.
[5]). Данный архетип, исходя из логики
сюжета, как правило, второстепенен, и
тем не менее представляет значительный
интерес.

Базовой
характеристикой Золотой рыбки является
способность справляться с любой сколь
угодно сложной задачей качественно и
внешне без каких-либо затруднений:
«…пошел старик на море… приплыла
золотая рыбка: «Что тебе, старик, надо?»
– «Да что, вздурилась моя старуха пуще
прежнего: не хочет быть воеводихой,
хочет быть царицею». – «Не тужи! Ступай
домой… все будет сделано». При этом
механизм магических действий не
раскрывается, важным оказывается
лишь то, что задача будет решена, и решена
в поставленный срок: «…дурак после того
сказал: Ну-ка, по щучьему веленью, а по
моему прошенью ступай-ка, печь, домой!»
Тотчас поехала печь домой, а приехавши
– опять стала на прежнем месте».

Другой важной
особенностью архетипа Золотой рыбки
является то, что главный герой никогда
не получает волшебного помощника просто
так. Главный герой всегда платит
определенную цену за него: «…ехал
день, другой и третий – вдруг вышел ему
навстречу пребольшой серый волк и
сказал: «Ох ты гой еси, младой юноша,
Иван-царевич! Ведь ты читал, на столбе
написано, что конь твой будет мертв; так
зачем сюда едешь?» Волк вымолвил эти
слова, разорвал коня Ивана-царевича
надвое и пошел прочь в сторону»

1; «Иван-царевич
всю говядину скормил и бочки спихал, а
Могольптица летит – оборачивается.
«Что делать?» – думает царевич, вырезал
из своих ног икры и дал птице; она
проглотила, вылетела на луга зеленые,
травы шелковые, цветы лазоревые и пала
наземь».

Платой может
быть также праведная жизнь, личностные
качества, такие, например, как доброта:
«…смотрит, а сеть пуста; всего-навсего
одна рыбка попалась, зато рыбка не
простая – золотая. Возмолилась ему
рыбка человечьим голосом: «Не бери меня,
старичок! Пусти лучше в сине море; я тебе
сама пригожусь: что пожелаешь, то и
сделаю». Старик подумал- подумал и
говорит: «Мне ничего от тебя не надобно:
ступай гуляй в море!», – как мужество:
«…Мороз пуще затрещал и сильнее защелкал
и девице сказал: Тепло ли те, девица?
Тепло ли те, красная? Тепло ли те, лапушка?»
Девица окостеневала и чуть слышно сказала:
«Ой, тепло, голубчик Морозушко!» Тут
Морозко сжалился, окутал девицу шубами
и отогрел одеялами».

В пространстве
архетипов русской культуры данный
архетип следует относить к группе
архетипов Возвращения/Королевского
двора и идентифицировать с архетипом
МАГИЯ.

8. Черт. Во
многом своеобразен архетип Черта. Образ
его второстепенен и обычно носит
негативный оттенок, поскольку напрямую
ассоциируется с нечистой силой, со злом.
По сюжету главный герой вынужден бороться
с Чертом с целью избавить кого-либо
(царевна, купец и проч.) от его злодеяний:
«…отрядил сатана во дворец иного черта;
вишь, они ходили стращать да мучить
царевну по очереди»; «Поезжай, – говорит
батраку, – на чертову мельницу да
сослужи мне службу великую: собери с
нечистых деньги; в долг у меня забрали,
а отдавать не отдают!».

Особенностью
Черта является его стремление совершать
пакости и проказы, изводить людей. Тем
не менее его злодеяния носят скорее
характер злых шуток и проказ, нежели
действительно наносят ущерб жизни
людей: «Наступила темная ночь; как раз
в двенадцать часов закричал нечистый
громким голосом, и собралось к нему
чертенят видимо-невидимо, начали горшки
лепить, пошел гром, стук, хохот по всему
двору».

Черт не лишен
некоего обаяния, он не прочь пообщаться
и даже подружиться с целью весело
провести время: «В полночь приходит
нечистый, услыхал музыку и бросился к
солдату: «Здравствуй, брат!» – «Здорово!»
– «Что ты пьешь?» – «Квасок потягиваю».
– «Дай-ка мне!»; «…говорит черт, –
…давай, служивый, в карты играть». – «А
на что играть-то станем?» – «Известно
– на деньги».

Шутовское
обличье Черта проявляется в том, что
он, являясь большим любителем пошутить,
часто сам оказывается объектом жестоких
шуток: «В полночь приходит нечистый,
услыхал музыку и бросился к солдату:
…«Что ты пьешь?» – «Квасок потягиваю».
– «Дай-ка мне!» – «Изволь!» – и поднес
ему полный стакан горячего спирту; черт
выпил – и глаза под лоб закатил: «Эх,
крепко забирает!»; «…дай-ка закусить
чем-нибудь». – «Вот орехи, бери да
закусывай!» – говорит солдат, а сам
свинцовые пули подсовывает. Черт
грыз-грыз, только зубы поломал».

Черт в
принципе неуязвим физически, его нельзя
убить. Черта можно победить его же
оружием – жестокой шуткой: «Солдат
привел нечистого к чугунному человеку,
тронул за пружину да как щелкнет черта
по лбу – тот ажно в другую стену отлетел;
а солдат ухватил его за руку: «Стой! Еще
девять щелчков за тобою». Тронул в
другой раз пружину да так урезал, что
черт кубарем покатился да чутьчуть
стены не пробил!».

В пространстве
архетипов русской культуры архетип
Черта следует относить к группе архетипов
Возвращения/Королевского двора и
идентифицировать с архетипом КАРНАВАЛА.

9. Мать
(Мачеха). Смысл
архетипа Матери проявляется в дихотомии
Мать-Мачеха. Родная мать дарит любовь,
тепло и заботу, мачеха же – полная ее
противоположность: «…мачеха была
ненавистная…»; «…дед овдовел и женился
на другой жене, а от первой жены осталась
у него девочка. Злая мачеха ее не полюбила,
била ее и думала, как бы вовсе извести».

Отметим, что
в русских народных сказках образ Мачехи
выведен значительно ярче образа Матери.
Мачеха – это «перевернутый» отрицательный
архетип, это Мать, но неродная Мать.

Если целью
Матери является защита беззащитного и
слабого (своего ребенка) от какоголибо
ущерба, то целью Мачехи является забота
лишь о родном ребенке в противовес
стремлению извести и уничтожить ребенка
неродного. Таким образом, любовь и забота
Мачехи является разрушительной: «Василиса
была первая на все село красавица;
мачеха и сестры завидовали ее красоте,
мучили ее всевозможными работами, чтоб
она от трудов похудела, а от ветру и
солнца почернела; совсем житья не было!».

Частично
архетип Матери (Мачехи) пересекается с
образом Бабы-яги, которая в некоторых
сказочных сюжетах пытается похитить
детей с целью их съесть: «…ягая-баба…
пришла к тому месту и начала его манить
к себе такими же словами, как и мать
кликала»; «…баба-яга пустилась опять
в погоню. Девочка приклонила ухо к
земле и слышит, что баба-яга близко,
бросила гребешок: сделался лес такой
дремучий да страшный! Баба-яга стала
его грызть, но сколь ни старалась – не
могла прогрызть и воротилась назад».

Источник