Баба нюра рассказ на дзен

Этот рассказ надолго выбил меня из колеи… Прочтите до конца, не пожалейте времени. Возможно, он крепко и навсегда утвердит вас в мысли, что жить надо здесь и сейчас…

У мамы в серванте жил хрусталь. Салатницы, фруктовницы, селедочницы. Все громоздкое, непрактичное. И ещё фарфор. Красивый, с переливчатым рисунком цветов и бабочек.

Набор из 12 тарелок, чайных пар и блюд под горячее.

Мама покупала его еще в советские времена, и ходила куда-то ночью с номером 28 на руке. Она называла это: «Урвала». Когда у нас бывали гости, я стелила на стол кипенно белую скатерть. Скатерть просила нарядного фарфора.

— Мам, можно?

— Не надо, это для гостей.

— Так у нас же гости!

— Да какие это гости! Соседи да баб Полина…

Я поняла: чтобы фарфор вышел из серванта, надо, чтобы английская королева бросила Лондон и заглянула в спальный район Капотни, в гости к маме.

Раньше так было принято: купить и ждать, когда начнется настоящая жизнь. А та, которая уже сегодня — не считается. Что это за жизнь такая? Сплошное преодоление. Мало денег, мало радости, много проблем. Настоящая жизнь начнется потом.

Прямо раз — и начнется. И в этот день мы будем есть суп из хрустальной супницы и пить чай из фарфоровых чашек. Но не сегодня.

Когда мама заболела, она почти не выходила из дома. Передвигалась на инвалидной коляске, ходила с костылями, держась за руку сопровождающего.

— Отвези меня на рынок, — попросила мама однажды.

Последние годы одежду маме покупала я, и всегда угадывала. Хотя и не очень любила шоппинг для нее: у нас были разные вкусы. И то, что не нравилось мне — наверняка нравилось маме. Поэтому это был такой антишоппинг — надо было выбрать то, что никогда не купила бы себе — и именно эти обновки приводили маму в восторг.

— Мне белье надо новое, я похудела.

У мамы хорошая, но сложная фигура, небольшие бедра и большая грудь, подобрать белье на глаз невозможно. В итоге мы поехали в магазин. Он был в ТЦ, при входе, на первом этаже. От машины, припаркованной у входа, до магазина мы шли минут сорок. Мама с трудом переставляла больные ноги. Пришли. Выбрали. Примерили.

— Тут очень дорого и нельзя торговаться, — сказала мама. — Пойдем еще куда-то.

— Купи тут, я же плачу, — говорю я. — Это единственный магазин твоей шаговой доступности.

Мама поняла, что я права, не стала спорить. Выбрала белье.

— Сколько стоит?

— Не важно, — говорю я.

— Важно. Я должна знать.

Мама фанат контроля. Ей важно, что это она приняла решение о покупке.

— Пять тысяч, — говорит продавец.

— Пять тысяч за трусы?????

— Это комплект из новой коллекции.

— Да какая разница под одеждой!!!! — мама возмущена.

Я изо всех сил подмигиваю продавцу, показываю пантомиму. Мол, соври.

— Ой, — говорит девочка-продавец, глядя на меня. — Я лишний ноль добавила. Пятьсот рублей стоит комплект.

— То-то же! Ему конечно триста рублей красная цена, но мы просто устали… Может, скинете пару сотен?

— Мам, это магазин, — вмешиваюсь я. — Тут фиксированные цены. Это не рынок.

Я плачу с карты, чтобы мама не видела купюр. Тут же сминаю чек, чтобы лишний ноль не попал ей на глаза. Забираем покупки. Идем до машины.

— Хороший комплект. Нарядный. Я специально сказала, что не нравится, чтоб интерес не показывать. А вдруг бы скинули нам пару сотен. Никогда не показывай продавцу, что вещь тебе понравилась.

Иначе, ты на крючке.

— Хорошо, — говорю я.

— И всегда торгуйся. А вдруг скинут?

— Хорошо.

Я всю жизнь получаю советы, которые неприменимы в моем мире. Я называю их пейджеры. Вроде как они есть, но в век мобильных уже не надо.

Читать также: «Нужно копить деньги и все делать качественно” — это незыблемые родительские истины… позавчерашнего дня.

Однажды маме позвонили в дверь. Она долго-долго шла к двери. Но за дверью стоял терпеливый и улыбчивый молодой парень. Он продавал набор ножей. Мама его впустила, не задумываясь. Неходячая пенсионерка впустила в квартиру широкоплечего молодого мужика с ножами. Без комментариев. Парень рассказывал маме про сталь, про то, как нож может разрезать носовой платок, подкинутый вверх, на лету.

— А я без мужика живу, в доме никогда нет наточенных ножей, — пожаловалась мама.

Проявила интерес. Хотя сама учила не проявлять. Это было маленькое шоу. В жизни моей мамы было мало шоу. То есть много, но только в телевизоре. А тут — наяву. Парень не продавал ножи. Он продавал шоу. И продал. Парень объявил цену. Обычно этот набор стоит пять тысяч, но сегодня всего 2,5. И еще в подарок кулинарная книга. «Ну надо же! Еще и кулинарная книга!» — подумала мама, ни разу в жизни не готовившая по рецепту: она чувствовала продукт и знала, что и за чем надо добавлять в суп. Мама поняла: ножи надо брать. И взяла.

Пенсия у мамы — 9 тысяч. Если бы она жила одна, то хватало бы на коммуналку и хлеб с молоком. Без лекарств, без одежды, без нижнего белья. И без ножей. Но так как коммуналку, лекарства ,продукты и одежду оплачивала я, то мамина пенсия позволяла ей чувствовать себя независимой. На следующий день я приехала в гости. Мама стала хвастаться ножами. Рассказала про платок, который прям на лету можно разрезать. Зачем резать платки налету и вообще зачем резать платки? Я не понимала этой маркетинговой уловки, но да Бог с ними. Я знала, что ей впарили какой-то китайский ширпотреб в нарядном чемоданчике. Но молчала. Мама любит принимать решения и не любит, когда их осуждают.

— Так что же ты спрятала ножи, не положила на кухню?

— С ума сошла? Это на подарок кому-то. Мало ли в больницу загремлю, врачу какому. Или в Собесе, может, кого надо будет за путевку отблагодарить…

Опять на потом. Опять все лучшее — не себе. Кому-то. Кому-то более достойному, кто уже сегодня живет по-настоящему, не ждет.

Мне тоже генетически передался этот нелепый навык: не жить, а ждать. Моей дочке недавно подарили дорогущую куклу. На коробке написано «Принцесса». Кукла и правда в шикарном платье, с короной и волшебной палочкой. Дочке — полтора годика. Остальных своих кукол она возит за волосы по полу, носит за ноги, а любимого пупса как-то чуть не разогрела в микроволновке. Я спрятала новую куклу.

Потом как-нибудь, когда доделаем ремонт, дочка подрастет, и наступит настоящая жизнь, я отдам ей Принцессу. Не сегодня.

Но вернемся к маме и ножам. Когда мама заснула, я открыла чемоданчик и взяла первый попавшийся нож. Он был красивый, с голубой нарядной ручкой. Я достала из холодильника кусок твердого сыра, и попыталась отрезать кусочек. Нож остался в сыре, ручка у меня в руке. Такая голубая, нарядная.

— Это даже не пластмасса, — подумала я.

Вымыла нож, починила его, положила обратно в чемодан, закрыла и убрала. Маме ничего, конечно, не сказала. Потом пролистала кулинарную книгу. В ней были перепутаны страницы. Начало рецепта от сладкого пирога — конец от печеночного паштета. Бессовестные люди, обманывающие пенсионеров, как вы живете с такой совестью?

В декабре, перед Новым годом маме резко стало лучше, она повеселела, стала смеяться. Я вдохновилась ее смехом. На праздник я подарила ей красивую белую блузку с небольшим деликатным вырезом, призванную подчеркнуть ее большую грудь, с резным воротничком и аккуратными пуговками. Мне нравилась эта блузка.

— Спасибо, — сказала мама и убрала ее в шкаф.

— Наденешь ее на новый год?

— Нет, зачем? Заляпаю еще. Я потом, когда поеду куда-нибудь…

Маме она очевидно не понравилась. Она любила яркие цвета, кричащие расцветки. А может наоборот, очень понравилась. Она рассказывала, как в молодости ей хотелось наряжаться. Но ни одежды, ни денег на неё не было. Была одна белая блузка и много шарфиков. Она меняла шарфики, повязывая их каждый раз по-разному, и благодаря этому прослыла модницей на заводе. К той новогодней блузке я
тоже подарила шарфики. Я думала, что подарила маме немного молодости. Но она убрала молодость на потом.

В принципе, все её поколение так поступило. Отложило молодость на старость. На потом. Опять потом. Все лучшее на потом. И даже когда очевидно, что лучшее уже в прошлом, все равно — потом.
Синдром отложенной жизни.

Мама умерла внезапно. В начале января. В этот день мы собирались к ней всей семьей. И не успели. Я была оглушена. Растеряна. Никак не могла взять себя в руки. То плакала навзрыд. То была спокойна как танк. Я как бы не успевала осознавать, что происходит вокруг. Я поехала в морг. За свидетельством о смерти. При нем работало ритуальное агентство. Я безучастно тыкала пальцем в какие-то картинки с гробами, атласными подушечками, венками и прочим. Агент что-то складывал на калькуляторе.

— Какой размер у усопшей? — спросил меня агент.

— Пятидесятый. Точнее сверху пятьдесят, из-за большой груди, а снизу …- зачем-то подробно стала отвечать я.

— Это не важно. Вот такой набор одежды у нас есть для нее, в последний путь. Можно даже 52 взять, чтобы свободно ей было. Тут платье, тапочки, белье…

Я поняла, что это мой последний шоппинг для мамы. И заплакала.

— Не нравится ? — агент не правильно трактовал мои слезы: ведь я сидела собранная и спокойная еще минуту назад, а тут истерика. — Но в принципе, она же сверху будет накрыта вот таким атласным покрывалом с вышитой молитвой…

— Пусть будет, я беру.

Я оплатила покупки, которые пригодятся маме в день похорон, и поехала в её опустевший дом. Надо было найти ее записную книжку, и обзвонить друзей, пригласить на похороны и поминки.

Я вошла в квартиру и долга молча сидела в ее комнате. Слушала тишину. Мне звонил муж. Он волновался. Но я не могла говорить. Прямо ком в горле. Я полезла в сумку за телефоном, написать ему сообщение, и вдруг совершенно без причин открылась дверь шкафа. Мистика. Я подошла к нему. Там хранилось мамино постельное белье, полотенца, скатерти. Сверху лежал большой пакет с надписью «На смерть». Я открыла его, заглянула внутрь.

Там лежал мой подарок. Белая блузка на новый год. Белые тапочки, похожие на чешки. И комплект белья. Тот самый, за пять тысяч. Я увидела, что на лифчике сохранилась цена. То есть мама все равно узнала, что он стоил так дорого. И отложила его на потом. На лучший день её настоящей жизни. И вот он, видимо, наступил. Её лучший день. И началась другая жизнь…

Дай Бог, она настоящая.

Сейчас я допишу этот пост, умоюсь от слёз и распечатаю дочке Принцессу. Пусть она таскает её за волосы, испачкает платье, потеряет корону. Зато она успеет. Пожить настоящей жизнью уже сегодня.

Настоящая жизнь — та, в которой много радости. Только радость не надо ждать. Её надо создавать самим. Никаких синдромов отложенной жизни у моих детей не будет.

Потому что каждый день их настоящей жизни будет лучшим.

Давайте вместе этому учиться — жить сегодня.

Ольга Савельева

Источник:  goodday.su

Лайка была очень своенравной. Нашли её по ранней морозной весне – она кружила около помойки и переругивалась с другими собаками. Бока были как барабан, выступали ребра, живот был впалым, в ухе клещ. Клеща тогда Петя выдрал, залив ухо керосином.

Петра Лайка помнила очень хорошо: тот вынес ей воды и костей в суровый мороз, тогда даже ничего не ледяного найти нельзя было, чтобы попить, не говоря уже о месте для согрева. Он стал пускать её в подъезд – Лайка сначала с недоверием относилась к сухой лестнице и подозрительно обнюхивала две коляски, но в подъезде было тепло, её никто не гнал, так ещё и еду приносили, и Лайка обосновалась там. Лайка огрызалась и вообще ни в ком хозяина не признавала: сбегала на несколько дней, перетягивала к себе вещи, которые считала своими, гремели горшки с домашними цветами на нижних этажах.

Пете один раз высказали, что он загаживает благочинный подъезд непонятными собаками – Лайка тогда очень оскорбилась, в её роду бабушка даже согрешила с доберманом – но виду благородно не подала. А вот у Пети, видимо, в роду были бульдоги – он встал в стойку и настоятельно взывал к совести недовольных. Многие бурчали, но Петя был непоколебим, и Лайка месяц была уверена, что за железной дверью всегда накормят, напоят, почешут за ухом. И даже паразитов снимут.

Так Лайка бегала с высунутым языком, радовалась, вела свою активную собачью жизнь с тылом в виде Пети. Когда он нацепил ей ошейник и повёл на вокзал – энтузиазма в Лайке было, сказать честно, мало. Тащат не пойми куда, зачем, и почему из привычного двора выдергивают. Лайка вот никогда не соглашалась, что она Петина. Петя этого тоже не говорил ей этого даже между делом, но тем не менее тащил на электричку и ехал с ней долго до самой небольшой деревушки.

***

С бабой Нюрой общий язык они нашли сразу – у бабы Нюры были ласковые руки, крутой нрав и очень вкусные пироги. Собственно, последние два обстоятельства тесно друг с другом переплетались: Лайку не держали на привязи, и та могла из ребячества стащить вкусный, ещё горячий пирожок с подоконника. Баба Нюра, в свою очередь, запускала в полет веники, метлы, полотенца и бог что ещё, всегда промазывая, но пугая и радуя Лайку. Бабе Нюре, на самом деле, было не жалко. По вечерам баба Нюра садилась на лавочку, и Лайка ложилась рядом, и так они провожали прошедший день.

Петя забрал её к бабушке в деревню, чтобы им обеим не было скучно, да и дом, какой-никакой, Лайка могла охранять. Правда, Лайка скорее крутилась целыми днями по своим собачьим делам, пыталась снять ошейник и рыла ямы, в которые прятала любимые игрушки. Она не обращала внимание на соседа, облокачивающегося на забор, или мальчишек, которые проверяли Лайку на прочность, чтобы знать, когда нужно убегать с полными яблок карманами. Лайка считала ниже своего достоинства реагировать на такие раздражители. Она вальяжно лежала, скрестив передние лапы, и показательно отворачивалась от мальчишек.

Но нужно сказать, что яблоки пропадать перестали, и вот по какому случаю. Поздно вечером, когда баба Нюра закрывала сарай на замок, мальчишки все-таки решились на диверсию. С обратной стороны огорода они перелезли через забор и выстроились цепочкой, чтобы один смог высмотреть бабу Нюру, а остальные набить карманы. Они списали со счетов Лайку, что ей сыграло на лапу. В потемках она подобралась со спины к старшему мальчишке, который вытягивался и выглядывал, и лизнула его по голой ноге с крайней степенью шаловливости. Тот взвизгнул, перелетел забор, и остальная толпа кинулась за ним, перепуганная не меньше. Лайка, довольная, посеменила в будку, а вышедшая баба Нюра и подумать на ленивую Лайку не могла – да и никто в последствии не думал – что это она напугала мальчишек, которые, сверкая пятками, разбегались по домам. С тех пор никто в огород не лазил, а среди мальчишек ходили слухи о Яблоневом Чудовище, у которого ядовитые щупальца, которые норовят схватить за ноги всех, кто рискнет пробраться в чужой огород!

***

Лайка вообще не была честолюбивой. Она помогала из уважения и любви бабе Нюре – а одним вечером отбила курицу от вышедшей из леса лисицы. Курица успела забежать во двор, а Лайка до самого леса гнала рыжую бестию, и Нюра потом ловила Лайку, чтобы намазать раны зеленкой – ну только местных дворняг смешить! – не зная, что та спасла её хозяйство.

Правда, однажды Лайка перестаралась. В деревне многие держали всякую живность, и по соседству жила семья уток. Лайка как-то разговорилась со старым селезнем, и такая у них увлекательная беседа о видах корма вышла, что почтенный селезень наутро оказался в курятнике бабы Нюры. Та, разговаривая с хозяином утиного выводка с селезнем на руках, косо смотрела на Лайку, а Лайка беспечно глядела куда угодно, только не в сторону бабы Нюры.

***

Так жили они душа в душу до августовской удушливой жары, когда засуха подбиралась так неотвратимо, что из земли, казалось, шел пар. Приезжали люди в белых халатах – Лайка делала вид, что ей неинтересно, потому особо не расслышала – и предупреждали о пожарах. Деревенские не встревожились – предупреждали каждый год, и солнце палило до одурения не раз, потому послушали да разошлись. Лайку только это встревожило – она спала каждую ночь особенно чутко и просыпалась от каждого шума.

В полдень все спали – лениво отмахиваясь в духоте от мух, все старались в забытьи прожить жаркие часы. Лайка тоже спала, когда запах гари настойчиво просочился в будку. Шерсть встала дыбом, уши навострились, а нос радаром четко уловил, откуда шла вонь.

Лайка взвизгнула и подбежала к дому. Сначала скреблась в дверь и скулила, но крепкий сон бабы Нюры таким было не перебить. Приловчившись прыгать за пирожками до подоконника, Лайка забралась в дом в открытое окно и по громкому сопению, которому в городе несправедливо дали название храп, нашла бабу Нюру. Думать, что приличные собаки на постель не запрыгивают, было некогда: Лайка легко кусала за руки хозяйку и тыкалась мокрым носом в лицо.

– Лайка, да ты чи сдурела? – Баба Нюра, оторопев, даже изменила своей привычке бросаться всем, что под руку придется. Но скоро она тоже услышала запах, тучным телом вскочила с кровати и запричитала.

– Беги, Лайка, к Коле!

Не было времени Лайке притворятся, что она не понимает человеческий, и, резво выпрыгнув в то же окно, она помчалась к соседу. Лаяла она во весь свой голос, будила всех, и все собаки рядом подхватывали тревожные вести, лая вместе с ней. Люди просыпались, пеняли на бешеных псов, но дым все отчетливее был слышан, и многие, отойдя от шока, оперативно собирали документы и паковали вещи первой необходимости. Вспомнили всё, что говорили люди в халатах, кто-то ловил связь и вызывал 112. Дядя Коля заводил грузовик, помогал перетаскивать вещи, и даже мальчишки, перепуганные, бегали и разносили вести до всех уголков деревни, труся, но тоже быстро идя с разными сумками и помогая всем собраться.

Пожар начался в лесу, но столб черного дыма валил слишком близко к деревушке, и недолго думая, решили увезти детей и женщин. Уже снимали тент с трактора, который должен был вырыть небольшие траншеи. Это уже после начнутся споры, что надо было раньше рыть, и попытки найти виноватых, а пока валил дым, все сплотились и не давали друг другу паниковать.

Лайка свое дело знала – не мешалась под ногами, когда всех предупредила. Ей баба Нюра на шею повязала колокольчик, сама подсаживала детей в кузов грузовика. Напряжение, которое смешивалось с гарью, не давало заплаканным малышам разразиться в истерике. Лайка тоже запрыгнула в кузов и потянула зубами за фартук бабу Нюру. Та отмахнулась – из своего дома она никуда уезжать не собиралась.

Лайка была очень перепугана. Ещё щенком она помнила этот запах и ужас, которое гонит любое животное как можно дальше от пожара. Пересилив себя, она посеменила за бабой Нюрой, которая заполняла все тары, которые могла найти, водой. Лайка вела речи в курятнике, чтобы курицы сильно не кудахтали и не суетились.

Пожарники приехали быстро. Благо, стояло безветрие, и огонь лениво перебирался с дерево на дерево и особо не протестовал, когда его стали заливать водой. К ночи уже справились, и дядя Коля вернулся с детьми обратно. Те, уставшие, разбредались по домам.

На следующий день приехал перепуганный внук. Петя лично ходил в лес, чтобы увериться, что прокоптившиеся деревья стоят мокрые, и никакого намека на огонь, убеждал бабу Нюру уехать в город, но та знала отличное средство заткнуть внука – всунула ему пирожки, и Петька стал жевать и остывать.

– А все же молодец, что Лайку привез. Она, считай, нас и спасла. Кто знает, вдруг не успели бы пожарников вызвать. – Баба Нюра гладила её между ушами.

Хвост непроизвольно завилял. Ну, возможно, Лайка и была честолюбивой. Чуть-чуть.

—

Автор рассказа: Мухоловка

— Я знаю, как доставить мужчине настоящее удовольствие. Тебе понравится

• Истории из жизни
• 0 Комментарий

Антон взглянул на Романа, склонившегося над компьютером и, улыбнувшись, позвал его: — Ромка, пошли пообедаем. Все ушли на перерыв… Или перед Пал Палычем выслуживаешься? Думаешь, шеф за это тебе премию подкинет? Роман никак не отреагировал на его слова, он был полностью погружён в работу и очнулся только тогда, когда Антон хлопнул его по плечу: — …

— Мы ничего не можем сделать, ваша девочка умрёт в течение года, — сообщил врач

• Истории из жизни
• Aрина
• 0 Комментарий

Анна с Сергеем мечтали о большой и дружной семье — чтобы детей не менее трёх, а лучше четверо. Два мальчика и две девочки… А что? Финансы им позволяют! У Сергея автомобильный бизнес, приносящий неплохой доход. У Анны отец — владелец небольшого мясоперерабатывающего комбината. Когда Анна с Сергеем поженились, Владимир Николаевич им подарил шикарный особняк в …

— Вот скажи, зачем девочке такая большая квартира? А нам самый раз

• Истории из жизни
• Aрина
• 0 Комментарий

— Ну и что будем делать? — Что-что. Ты уверена, что получится всё с квартирой? — Да тут даже не переживай. Нинка сразу завещание написала. В случае, если я удочеряю Валентину, то квартира переходит мне. — Неплохо. То есть накладок никаких быть не должно? — Вроде нет. — Тогда нечего и думать, а то найдётся …

Евдокия или, как её называли в деревне Евдошиха

• Истории из жизни
• Aрина
• 0 Комментарий

Татьяна с утра была занята радостными хлопотами: наконец-то сын Сергей решил приехать к ней в гости вместе со своей семьёй, женой Мариной и сыном, семилетним Алёшей. Женщина торопливо чистила картошку, при этом, то поглядывая на поднимающееся под чистой салфеткой тесто, то на духовку, в которой жарилась уточка. Вдруг Татьяна бросила нож и, вскрикнув, бросилась к …

Свекровь выгнала сноху на улицу с новорожденным ребёнком

• Истории из жизни
• Aрина
• 1 Комментарий

Полина Карповна схватила телефон, она смотрела какое-то время на трубку, потом всё-таки ответила: — Да сынок. — Мам, как вы там? — Всё хорошо. Машу послезавтра выписывают. — Мам, я не успеваю понимаешь, совсем немного не успеваю, на один день. Ты уж сделай, чтобы всё как у людей. Деньги у тебя же есть или возьми …

Баба Нюра долго смотрела в окно. Дождь лил всю ночь и, видимо, не собирался прекращать. А она, в кои-то веки, надумала поехать в церковь. Нет, она вовсе не была богомольной старушкой, а уж матушка-то её, помнится, вообще была ярой атеисткой. Церковь находилась в райцентре, километров за десять. Но вот приспичило ей именно сегодня и всё тут. Давно наметила и день этот воскресный, октябрьский. Вот только с дождём неудача вышла. Но ничего, не велика беда, одеться только нужно теплее.

Сегодня – десять лет тому назад, как получила сообщение из военкомата. Мол, сын ваш пропал без вести в зоне военного конфликта. Не поняла она тогда поначалу, что это такое. Не приняла. Обивала пороги военкомата. Ей вежливо объясняли – возможно, живой, в плену. А раз в плену – вызволять нужно, разве не так? Начальники серчали. А она просила, требовала, ходила по пятам. Не плакала, нет. Но добиться так ничего и не смогла.

Редко слёзы в жизни посещали её. Помнится, когда матушка умерла, бабе Нюре восемнадцать только исполнилось. Жизнь в мечтах перед ней распахивалась необыкновенная. В город поехала, поступила в сельскохозяйственный институт. А тут и телеграмма от соседки со скорбным известием. Вернулась домой – два брата младших школьники еще, их не бросишь одних. Отец-то давно уже от водки скрутился. Тогда, обнявшись с ними, над маминой могилкой оплакала и родимую, и судьбу свою дальнейшую. Видно, на всю жизнь наплакалась. Остыло что-то внутри. Она, как будто в комок собралась, в ледышку непроницаемую. Так и осталась в деревне. Пока братья школу не окончили, не уехали в город учиться, она о замужестве не думала. Работала на ферме. И уже, когда за тридцать перевалило, нежданно-негаданно посватался к ней электрик Михаил. Приняла, как должное, без особых чувств. Вот только когда Сашенька родился, сердце, будто немного оттаяло. И вокруг себя она стала смотреть, вроде как, другими глазами.

Годик сыну тогда было. Спал он мирно в своей кроватке, а она рядом, долго смотрела на милые черточки, головку гладила, да слёзы сами и покатились, остановить не могла. Вытирает, а они катятся ручьём. Муж даже прикрикнул с досады, ребёнка разбудил. Она тогда сама себе удивлялась – что такое?

Но потом, когда мужа по пьяному делу током убило, когда один за другим умерли братья где-то далеко, ни разу не приехавшие к ней – она не плакала. Тихо и стойко принимала свою судьбу, как будто знала, для чего живёт и как нужно вести себя в любой ситуации.

С этим сообщением из военкомата долго не расставалась, носила с собой в кармане кофты. Ни с кем о сыне не говорила, да никто и не приставал. Побаивались её в деревне. А она всё ждала чего-то. В райцентр ездила, на скамейке возле военкомата долго просиживала. Потом перестала…Ушла в себя…Но не плакала, нет. Что-то мешало внутри. Ждала…

Дождь, видно, зарядил навечно. Баба Нюра повздыхав, надела дождевик, накинула капюшон на тёмный платок и вышла на улицу. Автобус уже ждал на остановке. Человек пять сегодня собрались в город. Её даже не спросил никто, куда она – привыкли к её маршруту.

Когда прибыли, дождь внезапно закончился, и она долго стояла на автовокзале, не решаясь идти дальше. Но всё же двинулась неуверенно, куда ж деваться, если приехала. Церковь была недалеко от автовокзала. Небольшая, с низкой колокольней. В советское время здесь была библиотека. И баба Нюра еще помнила, как располагались в зале полки, где стояли столы, даже помнила большую кадку с розой, которую все посетители ощипывали потихоньку. А сейчас здесь было так непривычно просторно и странно волнительно.

Потоптавшись у входа, она подошла к столу, купила свечку и замерла, не зная, куда теперь. Шла утренняя служба. Священник нараспев читал молитвы, голос его звучал высоко и легко, как будто птицей уносился под купол. Сашенька пел вот точно так…

Сын любил музыку. У него был природный дар, слух. С малых лет, чуть заслышав где мелодию, он тут же подхватывал её и пел чистым, звонким, лёгким голоском. Любые музыкальные передачи по телевизору проходили у них в доме с неизменным Сашиным сопровождением. С удовольствием он пел и в школьном хоре, на всех праздниках и вечерах в деревне. Соседи вздыхали восхищённо, пророчили известность, славу, твердили о консерватории. Какая уж тут консерватория! Музыкальной грамоты-то он не знал. Да и учился средне. После школы пробовал поступать в сельскохозяйственный институт, в тот, куда баба Нюра когда-то с лёгкостью сдала экзамены. Не вышло. А через год – армия.

Когда срок уже подходил к завершению, вдруг письмо от него странное – остаюсь, мол, сверхсрочно, нужно. Кому нужно? Баба Нюра – в военкомат, там плечами пожимают – мы-то тут причём, человек сам добровольно выбрал. Далеко в мире происходило что-то неясное, неправильное. Сердце сжималось от невозможности понять и изменить. Два письма за год прислал сын, третьим – было это сообщение из военкомата. Всё. Сама-то она заметалась тогда, а сердце, будто в землю вросло, отяжелело, остановилось.

И вот слушает она сейчас голос священника, а сама пытается заглянуть ему в лицо. Профиль только чуть виден. Молодой, бородёнка тоненькая, щёки впалые, ишь – курносый. А ведь, поди, сын чей-то, в школе учился, может, пел на вечерах. Голос хороший, читает так красиво, как поёт. Только покашливает слегка, это никуда негоже, носом хлюпает, простыл, ну, да – дожди сейчас. Тут священник, будто услышал её мысли, внезапно чихнул громко. И вытирая нос платком, стал быстро креститься и кланяться. Все вокруг закрестились, зашептались. Ах, ты, досада какая, простыл!. Баба Нюра вздохнула глубоко и опустила глаза. Сердце защемило. Господи, прости меня, грешную. Я у тебя не так много просила. Найди сыночка моего Сашеньку, приведи ко мне. Он жив, должен быть жив… Она не знала молитв, и нужные слова не шли на ум. Так и вышла из церкви ни с чем, как ей казалось. У военкомата посидела на своей скамейке, побродила по рынку и к автобусу пришла первая.

Дома уже, всматривалась в непроницаемую тьму за окном, долго не могла уснуть. Вспомнилось вдруг, как везли Сашеньку из роддома. Тоже дожди зарядили в те дни. Муж тогда, простывший, всё норовил сунуть нос в заветный кулёк у неё на руках – как там мой мужик! Она не дала даже приблизиться. Испугалась за сына. Вспомнилось и то, что примерно в это же время её и стали все называть бабой Нюрой, как будто не сына, а внука родила себе. Она не возражала, не расстраивалась – называйте, как хотите, только в душу не лезьте.

А вдруг Сашенька больной сейчас, кто ему поможет, кто приласкает, накормит. А этот попик молоденький, ровесник, поди, сыну. Наверное, и мать жива еще, а может и нет…Ишь, ты…простыл. Малины бы ему, да прогреться хорошенько. Всю ночь вздыхала, пила сердечные капли, так и не заснула.

Утром неожиданно даже для себя самой стала собираться решительно и быстро. Достала с подполья литровую банку малинового варенья. Отсыпала в бумажный пакет ромашку, душицу, зверобой. Аккуратно завернула всё в теплый платок, водрузила в пакет. Дождя не было, поэтому дождевик она не надела, вполне хватит и куртки. Вышла на улицу и вспомнила, что автобус сегодня не идёт в райцентр. Ну, и что, вполне можно дойти и пешком. Ходила раньше, не рассыпалась…Может и Сашеньке кто малинки принесёт, не откажет, воды подаст попить…И она пошагала прямиком по размытой вязкой дороге.

Почти сразу стал накрапывать дождь, мелкий, как бы ненастоящий. Баба Нюра только ускорила шаг. Ничего-ничего, не промокну. А и промокну – не велика беда, высохну. Какие мои годы!. Всю жизнь так говорила и сейчас сказала, не задумываясь.

Но дождь усиливался с каждой минутой, с каждым шагом идти становилось всё тяжелее. Она свернула с дороги. Но здесь в колких непролазных кустах было не легче. Она спотыкалась, скользила, хватаясь за голые мокрые прутья. И всё повторяла – ничего-ничего… Кусала губы, смахивала с лица капли, оцарапанные ладони саднили, но это была такая мелочь. Колючий кустарник изодрал не только руки, цеплялся за одежду, платок, волосы. Баба Нюра всё упорно боролась с ним. Иногда, осторожно ступая по вязкой грязи, выходила на дорогу. Тогда было ещё труднее – кружилась голова и не за что было схватиться. Она уже не чуяла, сколько времени прошло, силы оставляли её, щемило сердце. Но мысли, что затеяла этот поход напрасно, у неё не возникало. А дождь, как специально, усиливался. И вот уже льёт настоящий ливень. Дышать стало тяжко. Всё к одному…

В один из метельных январских вечеров они всей деревней искали Сашу по лесу. Ему тогда было восемь лет. Глупый мальчишка поссорился с друзьями и убежал, куда глаза глядят. Хорошо ещё ребята вовремя рассказали ей о случившемся. Баба Нюра быстро подняла всех на ноги. Места вокруг были опасные, овражные, да и волки в такое время бродили близко к деревням. Как металась по лесу, кричала, звала, продираясь вот так же сквозь колючий кустарник, не вспоминается. Всё пронеслось, как в угарном сне. Только долго потом лицо жгло от прутьев и снега. А нашли когда, скрюченного, спящего в сугробе сына, сама несла его на руках до дома. И уже утром, после кошмарной ночи над ним – как удар его первые слова, сказанные то ли в полусне, то ли в бреду: «Мама, одна останешься – не бойся…»

Баба Нюра остановилась на дороге. Ноги совсем отказывались месить липкую жижу. Я не боюсь, Сашенька, не боюсь. Она даже улыбнулась слегка. Дойти бы только. Ведь, поди, совсем расхворался, священник-то наш. Хотя, что это я… неужели же некому позаботится о нём. Дура я, дура… Но ведь Сашеньке-то кто принесёт малинку? Если не я, кто же!. И она опять двинулась к обочине, чтобы идти, хватаясь за спасительные прутья и стволы. Пакет висел у неё на запястье, бился больно по бедру, и она перевешивала его часто с одной руки на другую. А тут, ну, надо же, поскользнулась сильно, и руки заняты, схватиться не за что! Так и упала лицом вниз. С трудом приподнялась, села, сняла платок с головы, отерла им лицо. Горько усмехнулась – вот дура старая.

Она потянулась к пакету. Красная расплывшаяся струйка безвозвратно утекала в осеннюю грязь. Банка была разбита вдребезги, сплошное месиво из малины, трав и серой жижи вызвало чувство внезапного отчаянья. Забилось в груди паникой и невыплаканным горем. Баба Нюра вдруг взвыла громко, как волчица, и тут же закрыла себе рот руками. Нет-нет, не надо… Но остановиться уже было невозможно. Она сидела посередине дороги, простоволосая, истерзанная и рыдала в голос, прижимая руки к груди. Сашенька, прости меня, не донесла, не смогла, не уберегла… И лились её слёзы трудно и больно за столько немых, застывших лет. И дождь лил, всё пытаясь смыть с неё грязь, боль и горе. Но, видно, напрасно…

Татьяна Игнатьева

Бабка Нюра проснулась посреди ночи в кромешной темноте. Хотя летняя ночь на дворе и освещалась полной луной, да только ставни на окнах были закрыты наглухо. Предчувствие неминуемой опасности глодало душу старушки весь день, а за свою долгую жизнь она уверила в правоту голоса собственной интуиции. И не раз уже пожалела, что все время поступала ему наперекор. Однако сегодня Нюра последовала тревожному зову сердца и перед сном затворила ставни, чего давно уже не делала. Кроме того, она обкурила всю избу церковным ладоном. И даже неуверенно зарядила охотничье ружье своего покойного мужа патроном. Когда-то любимый супруг ради забавы поучал ее стрелять из него. И, может быть, не зря. Затем старуха долго молилась перед старинной иконой, стоявшей в углу на полочке, а уж потом только с кряхтением бросила свои больные кости на пуховую перину кровати. Ей было не уютно одной в этой темной избе. Но, к счастью, бабка Нюра хорошо притомилась днем на солнцепеке, отчего ее глаза сейчас быстро захлопали, а рот зевнул во всю свою беззубую ширь. Поэтому старой женщине не пришлось долго и боязливо ежиться под одеялом, и вскоре в темноте раздался ее громкий храп…

Но сон вдруг улетучился, хотя и был безмятежно глубоким. Бабка Нюра понимала, что еще далеко не восход солнца. Она чувствовала это своим нутром. И ей даже не нужно было отворять ставни, чтобы убедиться в том, что луна еще во всю светит в ночном небе. И вдруг у входной двери раздались какие-то шорохи. Нюра замерла в ужасе. Кто-то пришел к ней. Дверь была заперта на надежный железный засов, так что просто в дом неизвестному лиходею не попасть. Но если настойчиво постараться, то преступный штурм увенчается успехом. Старушка попыталась допустить более спокойную мысль: может быть, дикий зверь из леса к ней забрел. Ведь и куры на дворе имеются и два поросеночка с коровой. Но, судя по
звукам, кто-то скребся в дверь избы, явно желая ее открыть. Нюре стало еще страшнее, и она затряслась.

Бабка присела на кровати и, наклонившись, подняла с пола заряженное ружье. Теперь у нее в голове металась мысль об умершем в их деревне колдуне. Злобного старика схоронили на погосте в двух верстах отсюда неделю назад, а позавчера обнаружилось что кто-то разрыл его могилу и похитил тело.

Но вот только кому оно было нужно? Или так враги хотели ему отомстить за обиды, чтобы его душа помучилась на Том Свете? А то ведь, если нехристи и грабят захоронения, то берут только драгоценности и убираются прочь по добру по здорову, пока не попались в людские руки. А тут унесли с собой мертвеца… Или…покойник сам воскрес…Ведь кто знает, каким колдовством он грешил при жизни…

Бабка Нюра, затаив дыхание, молилась в темноте, не рискнув зажечь свечку. Она продолжала сжимать трясущимися руками охотничье ружье, но не чувствовала в себе решимости выстрелить во врага. И вдруг на улице раздался собачий вой. Старушка узнала по голосу пса пастуха Митьки. «Собаки воют не к добру,»-вспомнилось Нюре. Звуки за дверью затихли. А вой продолжался. Но через минуты три прекратился и он. Старуха еще долго сидела в темноте и даже не заметила, как крепко уснула…

Баба Нюра очнулась все так же в темноте из-за закрытых на окнах ставней. Она почувствовала себя выспавшейся в обнимку с охотничьим ружьем. Ей сразу же неприятно вспомнились ночные страсти, но старушка понимала, что все уже позади, и бояться пока нечего. А когда отворила ставни и увидела полуденное солнце, то едва не схватилась за сердце: пол-дня прошло, а привычные дела по хозяйству еще не деланы. И бабка Нюра поспешила скорее во двор…

-Что-то припозднилась нынче, баба Нюра,-приветливо улыбнулся старушке пастух Митька, величественно восседая на своем коне.

-Заспалась,-как-то нервно засмеялась в ответ женщина, пригнав на пастбище свою корову. А затем с некоторой тревогой спросила мужика:

-Чего это у тебя собака ночью так развылась?

Пастух посмотрел на Нюру задумчивым взглядом и озобоченно произнес:

-Сами не знаем…Учуял пес кого-то..

.Перепугался сильно…

-А ко мне в дверь кто-то ночью скребся. Пытался в избу залезть. Думала помру со страха одна…Теперь и ночевать боюсь…

Бабка Нюра допалывала свой огород, когда к ней вечером во двор заглянул Митька.

-Слушай, баба Нюра. Есть у меня мысль одна. Давай у твоей двери на ночь поставим капкан с приманкой. Ежели зверь блудить повадился, то сунется на лакомство и попадется. Твоя изба ближе всех к лесу стоит. Сюда придет скорее всего.

Старушка призадумалась:

-Ты мужик. Тебе видней.

-Хорошо. Я попозже приду. У твоего крыльца и поставим. Только сама в него не попадись, а то зубья острые, без ноги останешься.

Пастух ушел за калитку, а бабка Нюра пошла ужинать оладьями, которых успела напечь днем. Вся животина была накормлена и загнана на сон грядущий по своим местам.

Вскоре воротился Митька с капканом. Он поставил его у крыльца и припорошил сеном. А внутрь ловушки положил небольшой кусочек поросячьего мясца. Затем пастух попросил у хозяйки какой-нибудь маленький совочек, и она вынесла ему из сарая подходящий инструмент. Митька прорыл им в земле небольшую бороздку и замаскировал в ней капканную цепочку, конец которой обматал за одну из ножек крылечка и запер на навесной замок.

-Ложись спать, баба Нюра. Если зверь придет, то тут и попадется.

Заботливый гость опять ушел, а старая женщина закрылась в своей избе и стала молиться у иконы. Ей вновь было тревожно встречать эту
ночь, такую же лунную, как и прошлая…

Несмотря на все душевные волнения, бабка Нюра уснула крепким сном. Однако сквозь него она все же услышала, как во дворе что-то щелкнуло. Вздрогнув, старушка очнулась и открыла свои глаза. Вокруг-вся та же кромешная тьма.

«Почудилось или хлопнул капкан?» подумала Нюра, привставая на кровати. На ее мысленный вопрос ответило бряканье капканной цепочки.

«Неужели кто-то попался?»-Нюра напряженно прислушалась к улице за дверью. И в этот момент опять протяжно и зловеще завыла собака
пастуха Митьки…

-Ну, чего не спишь опять?-спросил хозяин пса, сидевшего на цепи у конуры. Митьке было как-то неуютно выходить в ночь, где сердцем чувствовалась какая-то опасность. Но выйти и проверить обстановку мужик считал своим моральным долгом. Пастух погладил завилявшую ему хвостом собаку и закурил самокрутку. И вдруг со стороны двора бабки Нюры донеслось браканье цепи. Митька тут же взволнованно встрепенулся, бросил окурок на землю и поспешил в сени за ружьем.

Схватив его и парочку патронов, опытный охотник устремился к дому своей соседки. Полная луна неплохо освещала ему дорогу. Войдя в калитку, Митька стал осторожно прокрадываться вдоль стены к крылечку. Он был готов молниеносно выстрелить в случае необходимости. Вот стрелок высунулся из-за торца избы и…увидел человеческую фигуру, сидевшую на корточках и озабоченно пытавшуюся что-то сделать. Митька понял, что этот некто безуспешно пробует открыть поймавший его капкан. А коварен он был не только острыми зубьями, но и секретом его механизма, не зная который, открыть ловушку невозможно.

-Что не спится-то по ночам?-спросил неизвестного пастух. Он попытался предать своему голосу уверенность, но в нем задрожало волнение. Слишком странным и поэтому страшноватым был этот ночной гость. Услышав оклик, человек повернулся, и тут Митька узнал в нем… умершего колдуна. И колени, и руки его затряслись от страха. Оживший мертвец встал во весь рост, но шагнуть в сторону пастуха не с смог-его крепко держал капкан. И тут Митька собрал всю свою волю в кулак и выстрелил в голову опасного покойника. Мертвец свалился назад себя и затих. От громкого звука выстрела залаяла собака пастуха, который внимательно всматривался в лежащее у крылечка тело, побаиваясь подойти поближе. «Вдруг притворяется убитым,»-тревожно сомневался меткий стрелок. Но воскресший покойник не подавал явных признаков жизни: глаза закрыты, дыхания нет. «А нужен ли ему воздух вообще? Может, он и до этого не дышал. Подойдешь, так еще вцепится,»-думал Митька…

Бабка Нюра подпрыгнула на месте, услышав громкий выстрел прямо возле своей избы. Ее больное сердце бешено заколотилось в груди. Она внимательно прислушалась к звукам на улице, но кроме слабого стрекота саранчи ничего не улавливалось. И вдруг у самых дверей донесся знакомый ей голос пастуха Митьки: «Баба Нюра!» Он был каким-то взволнованно-блеющим, как у человека, только что пережившего нервное потрясение.

Старушка поплелась в сени и отворила дверь. Перед ней стоял трясущийся Митька со своим охотничьим ружьем.

-Выгляни. Посмотри, кого я подстрелил.-Пастух все же набрался смелости пройти к дому Нюры мимо распластавшегося на земле мертвеца.

Пожилая женщина высунулась на улицу и увидела лежащего на спине человека. Хотя луна и освещала его лицо, бабка Нюра не сразу признала в нем умершего недавно колдуна. А когда сообразила, чей это труп валяется прямо у ее крыльца, то схватилась рукой за сердце с окруленными от ужаса глазами…

-Пойдем в избу, Митя. Утром людей позовем и старосту.

Пастух и Нюра закрылись на засов и до утра сидели в избе при зажженной свече. Они говорили шепотом, опасаясь, что мертвец воскреснет опять. Но до самого солнечного утра все было спокойно…

Во дворе дома бабки Нюры собралась целая толпа. Все были потрясены и увиденной картиной, и услышанным рассказом. Последнее слово было за старостой. А он, немного подумав, распорядился: голову мертвецу отсечь, потом ее вместе с телом положить обратно в могилу и сжечь до тла…

И вскоре конная телега отвезла свой страшный груз на погост. Мужики положили обезглавленного покойника обратно в могилу, накидали сверху сухих дров, облили керосином и подожгли. Пламя долго жарило мертвое тело, а люди стояли и задумчиво глядели на него.

Затем они засыпали землей это захоронение и пошли обратно в деревню…

Луна потихонечку убывала в ночном небе. Деревенские жители мирно спали. И вдруг опять раздался этот протяжный и зловещий вой собаки пастуха Мити. Баба Нюра сразу же проснулась. Она снова дальновидно прислушалась к тревоге в своем сердце и все так же наглухо заперлась в своей избе на сон грядущий. Но ей ли привыкать таиться в темной избе, навострив свои уши, чтобы уловить на улице звуки чего-то опасного?…