Башкирская сказка урал батыр на русском языке

Урал-батыр (башкирская)

Подробности
Категория: Сказка народов России

Урал-батыр (башкирская сказка)


Урал-батырДавным-давно, когда еще не было Уральских гор, жили старик со старухой. И был у них сын по имени Урал. Когда Урал вырос и стал настоящим батыром, он начал заботиться о родителях – ходить на охоту, добывать пищу. Так они и жили.

Днем Урал бил в лесу птицу и зверя, а вечером приносил добычу домой и разводил огонь. Пока в котле варилось мясо на ужин, батыр садился у огня и вырезал из сухого стебля дудочку – курай. Потом подносил дудочку к губам и извлекал из нее чудесные звуки, похожие то на журчание ручья, то на далекое лесное эхо. Дивная мелодия разливалась в воздухе – и умолкали в лесу птицы, замирали на деревьях листья, реки останавливали бег. Родная земля погружалась в сон.
Но однажды Урал пошел на охоту и увидел, что могучие деревья стали сохнуть, высокие травы желтеть и никнуть, быстрые реки высыхать. Даже воздух стал таким тяжелым, что было трудно дышать. Все в округе медленно умирали – и звери, и птицы, и люди. Никто ничего не мог сделать против Смерти.
Задумался Урал: как дальше жить? И решил сразиться со Смертью и навсегда победить ее. Положил в холщовую сумку краюху хлеба, горстку соли да свою волшебную дудочку. Попросил у отца алмазный меч, который при каждом взмахе высекал молнии. Отдавая оружие, отец предупредил:
– Никто на земле не устоит против этого меча! Да вот беда – он бессилен перед Смертью. Смерть можно уничтожить, целиком окунув ее в родник живой воды, который находится за темными лесами, за широкими полями, за каменистыми пустынями. Но другого выхода у тебя нет.
Урал отправился в путь. На третий день очутился на распутье трех дорог. Там повстречал седобородого старика.
– Дедушка, – обратился Урал к старику, – какой дорогой идти к роднику живой воды?
– А зачем тебе родник?
– Я хочу победить Смерть, а без живой воды это сделать невозможно.
– Сорок лет я стою здесь, сорок лет показываю путникам дорогу к роднику, – покачал старик головой. – Но никто еще не вернулся назад.
– Я все же отважусь!
– Тогда вот что я тебе скажу. Пойдешь по этой дороге и увидишь табун. В табуне будет один-единственный конь белой масти. Попробуй оседлать его, и он сослужит тебе верную службу.
И вправду – не прошел Урал по дороге и семи верст, как увидел в поле табун. Среди гнедых да вороных лошадей красовался высокий конь – ослепительно белый, как снег. Он был так красив, что батыр не мог глаз отвести. Подкрался Урал к жеребцу и стремглав вскочил на него. Рассвирепел конь, ударил одним копытом – земля содрогнулась, ударил другим копытом – столб пыли поднялся. Встал конь на дыбы и сбросил седока наземь. «Гордый попался скакун! – решил Урал. – Попробую его не силой приручить, а лаской».39
Достал из холщовой сумки краюху, круто посолил и протянул жеребцу – конь с благодарностью принял хлеб и подставил батыру свою могучую спину. Уселся Урал на жеребца и слегка пришпорил пятками бока. Понесся конь через широкие поля, через каменистые пустыни, будто белая вьюга.

А Урал так вцепился в его гриву, что не оторвать. В конце концов, остановился конь посреди темного дремучего леса и говорит:
– Впереди пещера, где живет чудовище – девятиглавый дэв. Он сторожит дорогу к роднику. Придется тебе, Урал, сразиться с ним. Выдерни из моей гривы три волоска. Как только я понадоблюсь, подпали их, и я тут же предстану перед тобой.
Выдернул богатырь три волоска из гривы – взметнулся конь под облака и скрылся в темной чаще. Не успела из-под копыт пыль осесть, как показалась из чащи тень, похожая на черное дерево. Пригляделся батыр – это прекрасная девушка идет, согнувшись в три погибели, тащит на себе мешок.
– Здравствуй, красавица! – улыбнулся Урал. – Как тебя зовут? Куда идешь, что несешь?
– Зовут меня Карагаш. Несколько дней назад выкрал меня девятиглавый дэв и сделал своей рабыней. Теперь ради его забавы я с утра до ночи таскаю речную гальку к пещере.
– Брось мешок, красавица, да покажи мне, где живет чудовище!
– Дэв живет вон за той горой, откуда солнце встает, – махнула рукой Карагаш. – Но не вздумай даже приближаться к нему. Он погубит тебя!
– Ты подожди меня тут, – сказал Урал. – Я оставлю тебе свою дудочку – курай. Если со мной будет все хорошо, из курая будет капать молоко. А если мне станет худо – будет капать кровь.
Попрощался батыр с девушкой и отправился в путь.
Когда Урал, наконец, подошел к пещере, увидел, что прямо перед пещерой лежит девятиглавый дэв, а вокруг него валяются человеческие кости.
– Эй, дэв, – крикнул батыр. – Уходи с дороги, я иду к живой воде.
Но чудовище даже не пошевелилось. Урал еще раз крикнул. Тут дэв одним дыханием притянул Урала к себе. Но Урал не испугался и крикнул дэву:
– Бороться будем или сражаться?
– Мне все равно, – разинул пасть дэв. – Какой смертью хочешь умереть, той и умрешь.
Поднялись они на высокую гору и стали бороться. Уже солнце приблизилось к полудню, а они все борются. И вот дэв оторвал Урала от земли и бросил. Батыр по пояс ушел в землю. Дэв вытащил его и снова бросил. Батыр вошел в землю по шею. Дэв опять вытащил Урала, и они продолжили борьбу. А день уже клонится к вечеру.
И тут дэв, уже почувствовав близость победы, на какое-то мгновение расслабился. В это мгновение Урал так бросил дэва, что тот вошел в землю по пояс. Батыр вытащил дэва и вновь бросил его. Дэв ушел в землю по шею, и только девять его голов остались торчать.
Урал вновь вытащил Дэва и на этот раз бросил его с такой силой, что дэв навсегда провалился под землю.
На следующий день бедная Карагаш поднялась на гору, чтобы похоронить богатырские останки. Но когда она увидела, что батыр жив, заплакала от радости. А потом спросила:
– А куда же дэв подевался?
– А дэва я засунул под эту гору, – сказал Урал.
И вдруг из-под горы начали выходить клубы дыма. Это под землей горел побежденный дэв. С той самой поры эту гору народ называет Янган-тау – Горящей горой.
На Горящей горе Урал недолго пребывал. Вытащив три волоска, он подпалил их, и тотчас перед ним возник белый конь. Посадив Карагаш перед собой, батыр поехал дальше.
Проехали они через широкие поля и глубокие ущелья. Наконец, белый конь остановился и сказал Уралу:
– Мы уже близко от родника живой воды. Его сторожит двенадцатиглавый дэв. Тебе придется с ним сразиться. Возьми три волоска из моей гривы. Когда я тебе понадоблюсь, подпали их, и я тотчас приду.
Выдернул Урал три волоска из гривы – взметнулся конь под облака и скрылся за скалой.
Батыр наказал девушке оставаться на месте, изредка посматривать, что будет капать из волшебной дудочки курай – кровь или молоко, а сам пошел к месту, где лежал двенадцатиглавый дэв.
И вот впереди уже блеснул родник живой воды, и было слышно, как струилась из скалы целебная вода, одна капля которой могла исцелить больного и обессмертить здорового человека. Но охранял эту воду двенадцатиглавый дэв.
– Эй, дэв, – крикнул батыр. – Уходи с дороги, я пришел за живой водой!
Дэв на голос Урала даже бровями не повел. Батыр еще раз крикнул. Тут дэв открыл глаза и своим дыханием начал притягивать к себе богатыря. Но Урал не испугался и бросил вызов:
– Будем бороться или сражаться?
– Мне все равно, – разинул пасть Дэв. – Какой смертью хочешь умереть, той и умрешь.
– Ладно, – сказал батыр и взмахнул своим алмазным мечом перед глазами Дэва. От вспыхнувших молний дэв чуть не ослеп.
– Этим мечом я тебя и прикончу! – крикнул Урал и начал отсекать головы Дэва – одну за другой, одну за другой.40
Тут, услышав отчаянный рев старшего дэва, к нему на подмогу стали сбегаться со всех сторон маленькие дэвы. Только батыр расправился с ними, как появилось великое множество самой разной мелкой нечисти. Она так навалилась на Урала, что из курая, который остался у Карагаш, закапала кровь.
Увидев кровь, девушка забеспокоилась. Недолго думая, она приложила дудочку к губам и стала наигрывать мелодию, которую когда-то слышала в пещере девятиглавого дэва.
Услыхав родной наигрыш, мелкая нечисть пустилась в пляс. Урал воспользовался передышкой и разгромил всю эту свору. И на том месте, где осталась груда изрубленных дэвов, появилась высокая гора Яман-тау – Дурная гора. До сих пор на этой горе ничего не растет и не водятся ни звери, ни птицы.
Покончив с нечистью, батыр прошел к роднику. Увы, в роднике не осталось ни капли живой воды – ее выпили дэвы. Сколько ни сидел Урал перед высохшим источником, не дождался ни одной капли.
И все же победа Урала над нечистой силой принесла плоды. Зазеленели леса, запели в них птицы, ожила природа, а на лицах людей появились улыбки. И Смерть стала реже приходить в эти края, потому что боялась богатырского меча.

А Урал, посадив перед собой Карагаш на своего верного коня, помчался домой. Они поженились и стали жить в мире и любви. И родилось у них трое сыновей – Идель, Яик и Сакмар. И народ был благодарен Уралу, что вырастил таких славных богатырей.
Но Уралу, завершающему сто первый год жизни, недолго оставалось жить. Смерть давно дожидалась, когда батыр ослабнет. И вот лежит Урал на смертном одре. Со всех сторон собрались к нему люди, чтобы попрощаться с любимым батыром.
Тут один молодец подошел к Уралу и протянул ему рог с водой:
– Дорогой наш батыр! В тот день, когда ты лег на свое ложе, я пошел к роднику. Оказалось, там еще осталось немного живой воды. Семь дней я просидел у родника и по капле собрал ее остатки. Прошу тебя, испей этой воды и живи вечно на радость всем.
Урал медленно поднялся, с благодарностью принял рог, окропил живой водой все вокруг и промолвил:
– Не я, а наша родная земля пусть будет бессмертной. И пусть на этой земле люди живут счастливо.


— КОНЕЦ —

О бесстрашном богатыре, который смог победить Смерть, поведает башкирская сказка «Урал-батыр». Смелости, отзывчивости и доброте учит эта захватывающая история. Был у стариков единственный сын Урал. Смелым и сильным вырос юноша. Днем Урал охотился и вечером садился играть дивные мелодии на своей дудочке. Но однажды заметил юноша, что деревья в лесу стали засыхать, трава пожелтела и все живое начало медленно погибать. Смерть пришла в их края. Взял Урал в свою сумку ломоть хлеба, щепотку соли и свою дудочку, а у отца — алмазный меч и отправился в опасное путешествие…

Урал-батыр

Читать сказку на весь экран

Урал-батырДавным-давно, когда еще не было Уральских гор, жили старик со старухой. И был у них сын по имени Урал. Когда Урал вырос и стал настоящим батыром, он начал заботиться о родителях – ходить на охоту, добывать пищу. Так они и жили.Днем Урал бил в лесу птицу и зверя, а вечером приносил добычу домой и разводил огонь. Пока в котле варилось мясо на ужин, батыр садился у огня и вырезал из сухого стебля дудочку – курай. Потом подносил дудочку к губам и извлекал из нее чудесные звуки, похожие то на журчание ручья, то на далекое лесное эхо. Дивная мелодия разливалась в воздухе – и умолкали в лесу птицы, замирали на деревьях листья, реки останавливали бег. Родная земля погружалась в сон.
Но однажды Урал пошел на охоту и увидел, что могучие деревья стали сохнуть, высокие травы желтеть и никнуть, быстрые реки высыхать. Даже воздух стал таким тяжелым, что было трудно дышать. Все в округе медленно умирали – и звери, и птицы, и люди. Никто ничего не мог сделать против Смерти.
Задумался Урал: как дальше жить? И решил сразиться со Смертью и навсегда победить ее. Положил в холщовую сумку краюху хлеба, горстку соли да свою волшебную дудочку. Попросил у отца алмазный меч, который при каждом взмахе высекал молнии. Отдавая оружие, отец предупредил:
– Никто на земле не устоит против этого меча! Да вот беда – он бессилен перед Смертью. Смерть можно уничтожить, целиком окунув ее в родник живой воды, который находится за темными лесами, за широкими полями, за каменистыми пустынями. Но другого выхода у тебя нет.
Урал отправился в путь. На третий день очутился на распутье трех дорог. Там повстречал седобородого старика.
– Дедушка, – обратился Урал к старику, – какой дорогой идти к роднику живой воды?
– А зачем тебе родник?
– Я хочу победить Смерть, а без живой воды это сделать невозможно.
– Сорок лет я стою здесь, сорок лет показываю путникам дорогу к роднику, – покачал старик головой. – Но никто еще не вернулся назад.
– Я все же отважусь!
– Тогда вот что я тебе скажу. Пойдешь по этой дороге и увидишь табун. В табуне будет один-единственный конь белой масти. Попробуй оседлать его, и он сослужит тебе верную службу.
И вправду – не прошел Урал по дороге и семи верст, как увидел в поле табун. Среди гнедых да вороных лошадей красовался высокий конь – ослепительно белый, как снег. Он был так красив, что батыр не мог глаз отвести. Подкрался Урал к жеребцу и стремглав вскочил на него. Рассвирепел конь, ударил одним копытом – земля содрогнулась, ударил другим копытом – столб пыли поднялся. Встал конь на дыбы и сбросил седока наземь. «Гордый попался скакун! – решил Урал. – Попробую его не силой приручить, а лаской».39
Достал из холщовой сумки краюху, круто посолил и протянул жеребцу – конь с благодарностью принял хлеб и подставил батыру свою могучую спину. Уселся Урал на жеребца и слегка пришпорил пятками бока. Понесся конь через широкие поля, через каменистые пустыни, будто белая вьюга.А Урал так вцепился в его гриву, что не оторвать. В конце концов, остановился конь посреди темного дремучего леса и говорит:
– Впереди пещера, где живет чудовище – девятиглавый дэв. Он сторожит дорогу к роднику. Придется тебе, Урал, сразиться с ним. Выдерни из моей гривы три волоска. Как только я понадоблюсь, подпали их, и я тут же предстану перед тобой.
Выдернул богатырь три волоска из гривы – взметнулся конь под облака и скрылся в темной чаще. Не успела из-под копыт пыль осесть, как показалась из чащи тень, похожая на черное дерево. Пригляделся батыр – это прекрасная девушка идет, согнувшись в три погибели, тащит на себе мешок.
– Здравствуй, красавица! – улыбнулся Урал. – Как тебя зовут? Куда идешь, что несешь?
– Зовут меня Карагаш. Несколько дней назад выкрал меня девятиглавый дэв и сделал своей рабыней. Теперь ради его забавы я с утра до ночи таскаю речную гальку к пещере.
– Брось мешок, красавица, да покажи мне, где живет чудовище!
– Дэв живет вон за той горой, откуда солнце встает, – махнула рукой Карагаш. – Но не вздумай даже приближаться к нему. Он погубит тебя!
– Ты подожди меня тут, – сказал Урал. – Я оставлю тебе свою дудочку – курай. Если со мной будет все хорошо, из курая будет капать молоко. А если мне станет худо – будет капать кровь.
Попрощался батыр с девушкой и отправился в путь.
Когда Урал, наконец, подошел к пещере, увидел, что прямо перед пещерой лежит девятиглавый дэв, а вокруг него валяются человеческие кости.
– Эй, дэв, – крикнул батыр. – Уходи с дороги, я иду к живой воде.
Но чудовище даже не пошевелилось. Урал еще раз крикнул. Тут дэв одним дыханием притянул Урала к себе. Но Урал не испугался и крикнул дэву:
– Бороться будем или сражаться?
– Мне все равно, – разинул пасть дэв. – Какой смертью хочешь умереть, той и умрешь.
Поднялись они на высокую гору и стали бороться. Уже солнце приблизилось к полудню, а они все борются. И вот дэв оторвал Урала от земли и бросил. Батыр по пояс ушел в землю. Дэв вытащил его и снова бросил. Батыр вошел в землю по шею. Дэв опять вытащил Урала, и они продолжили борьбу. А день уже клонится к вечеру.
И тут дэв, уже почувствовав близость победы, на какое-то мгновение расслабился. В это мгновение Урал так бросил дэва, что тот вошел в землю по пояс. Батыр вытащил дэва и вновь бросил его. Дэв ушел в землю по шею, и только девять его голов остались торчать.
Урал вновь вытащил Дэва и на этот раз бросил его с такой силой, что дэв навсегда провалился под землю.
На следующий день бедная Карагаш поднялась на гору, чтобы похоронить богатырские останки. Но когда она увидела, что батыр жив, заплакала от радости. А потом спросила:
– А куда же дэв подевался?
– А дэва я засунул под эту гору, – сказал Урал.
И вдруг из-под горы начали выходить клубы дыма. Это под землей горел побежденный дэв. С той самой поры эту гору народ называет Янган-тау – Горящей горой.
На Горящей горе Урал недолго пребывал. Вытащив три волоска, он подпалил их, и тотчас перед ним возник белый конь. Посадив Карагаш перед собой, батыр поехал дальше.
Проехали они через широкие поля и глубокие ущелья. Наконец, белый конь остановился и сказал Уралу:
– Мы уже близко от родника живой воды. Его сторожит двенадцатиглавый дэв. Тебе придется с ним сразиться. Возьми три волоска из моей гривы. Когда я тебе понадоблюсь, подпали их, и я тотчас приду.
Выдернул Урал три волоска из гривы – взметнулся конь под облака и скрылся за скалой.
Батыр наказал девушке оставаться на месте, изредка посматривать, что будет капать из волшебной дудочки курай – кровь или молоко, а сам пошел к месту, где лежал двенадцатиглавый дэв.
И вот впереди уже блеснул родник живой воды, и было слышно, как струилась из скалы целебная вода, одна капля которой могла исцелить больного и обессмертить здорового человека. Но охранял эту воду двенадцатиглавый дэв.
– Эй, дэв, – крикнул батыр. – Уходи с дороги, я пришел за живой водой!
Дэв на голос Урала даже бровями не повел. Батыр еще раз крикнул. Тут дэв открыл глаза и своим дыханием начал притягивать к себе богатыря. Но Урал не испугался и бросил вызов:
– Будем бороться или сражаться?
– Мне все равно, – разинул пасть Дэв. – Какой смертью хочешь умереть, той и умрешь.
– Ладно, – сказал батыр и взмахнул своим алмазным мечом перед глазами Дэва. От вспыхнувших молний дэв чуть не ослеп.
– Этим мечом я тебя и прикончу! – крикнул Урал и начал отсекать головы Дэва – одну за другой, одну за другой.40
Тут, услышав отчаянный рев старшего дэва, к нему на подмогу стали сбегаться со всех сторон маленькие дэвы. Только батыр расправился с ними, как появилось великое множество самой разной мелкой нечисти. Она так навалилась на Урала, что из курая, который остался у Карагаш, закапала кровь.
Увидев кровь, девушка забеспокоилась. Недолго думая, она приложила дудочку к губам и стала наигрывать мелодию, которую когда-то слышала в пещере девятиглавого дэва.
Услыхав родной наигрыш, мелкая нечисть пустилась в пляс. Урал воспользовался передышкой и разгромил всю эту свору. И на том месте, где осталась груда изрубленных дэвов, появилась высокая гора Яман-тау – Дурная гора. До сих пор на этой горе ничего не растет и не водятся ни звери, ни птицы.
Покончив с нечистью, батыр прошел к роднику. Увы, в роднике не осталось ни капли живой воды – ее выпили дэвы. Сколько ни сидел Урал перед высохшим источником, не дождался ни одной капли.
И все же победа Урала над нечистой силой принесла плоды. Зазеленели леса, запели в них птицы, ожила природа, а на лицах людей появились улыбки. И Смерть стала реже приходить в эти края, потому что боялась богатырского меча.А Урал, посадив перед собой Карагаш на своего верного коня, помчался домой. Они поженились и стали жить в мире и любви. И родилось у них трое сыновей – Идель, Яик и Сакмар. И народ был благодарен Уралу, что вырастил таких славных богатырей.
Но Уралу, завершающему сто первый год жизни, недолго оставалось жить. Смерть давно дожидалась, когда батыр ослабнет. И вот лежит Урал на смертном одре. Со всех сторон собрались к нему люди, чтобы попрощаться с любимым батыром.
Тут один молодец подошел к Уралу и протянул ему рог с водой:
– Дорогой наш батыр! В тот день, когда ты лег на свое ложе, я пошел к роднику. Оказалось, там еще осталось немного живой воды. Семь дней я просидел у родника и по капле собрал ее остатки. Прошу тебя, испей этой воды и живи вечно на радость всем.
Урал медленно поднялся, с благодарностью принял рог, окропил живой водой все вокруг и промолвил:
– Не я, а наша родная земля пусть будет бессмертной. И пусть на этой земле люди живут счастливо.

В давние, очень давние времена, когда еще не было ни Уральских гор, ни красавицы Агидели, посреди темного дремучего леса жили старик со своей старухой. Долгую жизнь они прожили вместе, но однажды старуха скончалась. Старик остался вместе с двумя сыновьями, старшего из которых звали Шульгеном, а младшего — Уралом. Старик ходил на охоту, а Шульген с Уралом в это время оставались дома. Старик был очень крепким и очень искусным охотником. Ему ничего не стоило живьем притащить медведя или волка. А все потому, что старик перед каждой охотой выпивал ложку крови какого нибудь хищника, и к собственным силам старика прибавлялась сила того зверя, кровь которого он выпил. А пить можно было лишь кровь зверя, которого человек убил сам. Поэтому старик все время предупреждал своих сыновей: “Вы еще маленькие, и не вздумайте пить кровь из турсука. Даже близко к турсуку не приближайтесь, иначе погибнете”.

Однажды, когда отец ушел на охоту, а Шульген и Урал сидели дома, к ним пришла очень красивая женщина и спросила:

— А вы почему это сидите дома вместо того, чтобы ходить на охоту вместе с отцом?

— Мы бы ходили, только отец нам не разрешает. Говорит, что мы еще недостаточно для этого выросли, — ответили Урал и Шульген.

— Разве можно, сидя дома, повзрослеть?- рассмеялась женщина.

— А что нам делать?

— Вам нужно выпить кровь вон из того турсука,- сказала женщина.- Достаточно выпить всего одну ложку крови, и вы станете настоящими батырами и будете сильны, как лев.

— Отец запретил нам даже близко подходить к этому турсуку. Сказал, если мы выпьем кровь, погибнем. Мы не нарушим запрет отца,- ответили мальчики.

— Вы на самом деле, оказывается, маленькие, и потому верите всему, что вам говорит отец,- засмеялась женщина.- Если вы выпьете кровь, станете сильными и отважными, и будете сами ходить на зверя, а отцу вашему придется вместо вас сидеть и охранять дом и тихо стареть. Вот этого он боится и потому он вам и запрещает прикасаться к турсуку с кровью. Но я уже все сказала, а остальное вам решать.

С этими словами женщина исчезла так же внезапно, как и появилась.

Поверив словам этой женщины, Шульген попробовать кровь из турсука, а Урал твердо решил сдержать слово, данное им отцу, и даже близко к турсуку не подошел.

Шульген выпил ложку крови и тотчас превратился в медведя. Тут снова появилась эта женщина и рассмеялась:

— Вот видишь, в какого силача превратился твой брат? А теперь я из него сделаю волка.

Женщина щелкнула пальцем по лбу медведя, и тот превратился в волка. Щелкнула еще — превратился во льва. Тут женщина села верхом на льва и ускакала.

Оказывается, эта женщина была юхой. И вот из-за того, что Шульген поверил сладким речам этой юхи в облике красивой женщины и нарушил запрет отца, он навсегда утратил человеческий облик. Долго бродил Шульген по лесам то в обличье медведя, то в обличье волка, пока, наконец, не утонул в глубоком озере. Озеро, в котором утонул брат Урала, люди потом назвали озером Шульген.

А Урал вырос и стал батыром, которому не было равных по силе и отваге. Когда он, как и отец, стал ходить на охоту, все вокруг стало умирать. Высыхали реки и озера, пожухла трава, пожелтели и осыпались листья с деревьев. Даже воздух стал таким тяжелым, что всему живому стало трудно дышать. Умирали люди и звери, и никто не мог ничего сделать против Смерти. Видя все это, Урал стал думать о том, чтобы схватить Смерть и уничтожить её. Отец дал ему свой меч. Это был особенный меч. При каждом взмахе этот меч испускал разящие стрелы молний. И сказал отец Уралу:

— Этим мечом можно сокрушить кого и что угодно. Нет в мире силы, могущей противостоять этому мечу. Только против Смерти он бессилен. Но ты все же возьми его, пригодится. А Смерть можно уничтожить, лишь бросив её в воды Живого родника. Но этот родник находится очень далеко отсюда. Но другого пути победить Смерть не существует.

Этими словами отец Урала проводил сына в дальний и опасный путь.

Долго шел Урал, пока не дошел до перепутья семи дорог. Там он встретил седовласого старика и обратился к нему такими словами:

— Долгих лет тебе, почтенный аксакал! Не сможешь ли ты мне показать, которая из этих дорог ведет к Живому роднику?

Старик показал Уралу одну из дорог.

— А далеко ли еще до этого родника?- спросил Урал.

— А этого, сынок, я не смогу тебе сказать,- ответил старик.- Сорок лет я стою на этом перепутье и показываю путникам дорогу к Живому роднику. Но за все это время не было еще ни одного, кто прошел бы по этой дороге обратно.

Тут старик помолчал немного и добавил:

— Сынок, пройдешь по этой дороге немного и увидишь табун. В этом табуне есть один единственный белый тулпар — Акбузат. Если сумеешь, попробуй оседлать его.

Урал поблагодарил старика и пошел по указанной стариком дороге. Прошел Урал немного и увидел табун, о котором говорил старик, а в этом табуне увидел Акбузата. Урал некоторое время зачарованно смотрел на белого тулпара, а затем медленно подошел к коню. Акбузат при этом не проявил ни малейшего беспокойства. Урал тихонько погладил коня и быстро вскочил ему на спину. Акбузат рассердился и с такой силой сбросил батыра, что Урал вошел в землю по пояс. Урал, приложив все свои силы, вылез из земли и снова вскочил на коня. Акбузат вновь сбросил Урала. На этот раз батыр ушел в землю по колени. Урал снова вылез, вскочил на тулпара, и так в него вцепился, что Акбузат, как ни старался, но так и не смог его сбросить. После этого Акбузат вместе с Уралом помчался по дороге к Живому роднику. За мгновение ока Акбузат промчался через широкие поля, каменистые пустыни и скала, и остановился посредине темного леса. И промолвил Акбузат Уралу человеческим языком:

— Мы подъехали к пещере, в которой лежит девятиглавый дэв и охраняет дорогу к Живому роднику. Тебе придется с ним сразиться. Возьми из моей гривы три волоска. Как я буду тебе нужен, подпали эти три волоска, и я тут же появлюсь перед тобой.

Урал взял из гривы коня три волоска, и Акбузат тут же исчез из вида.

Пока Урал раздумывал, куда идти, появилась очень красивая девушка, которая, согнувшись в три погибели, несла на своей спине огромный мешок. Урал остановил девушку и спросил:

— Постой, красавица. Куда ты идешь, и что у тебя в мешке такое тяжелое?

Девушка остановилась, положила мешок на землю, и со слезами на глазах рассказала Уралу свою историю:

— Меня зовут Карагаш. До недавнего времени я росла у своих родителей, вольная, словно лесная лань, и ни в чем не ведала отказа. Но несколько дней назад меня выкрал девятиглавый дэв на забаву своим девятерым детенышам. И вот теперь я с утра до ночи таскаю им речную гальку в мешках, чтобы они играли этими камешками.

— Дай-ка, красавица, я сам донесу этот мешок,- сказал Урал.

— Нет, нет, егет, и не вздумай даже идти за мной,- испуганно прошептала Карагаш.- Дэв, как только увидит, тотчас погубит тебя.

Но Урал настоял на своем и понес мешок с камнями к детенышам девятиглавого дэва. Как только Урал высыпал гальку перед детенышами дэва, они начали свои игры, бросая и швыряя камешки друг в друга. А пока эти детеныши были заняты своей игрой, Урал взял камень с лошадиную голову, подвесил его на веревке на ближайшем дереве, а сам незаметно прошел к пещере, перед которой лежал сам девятиглавый дэв.

У детишек дэва очень быстро закончились все камешки. И тут они увидели большой камень, подвешенный на дереве. Один из них, заинтересовавшись, ударил по камню. Тот покачнулся и ударил детеныша по голове. Детеныш дэва разозлился и со всей силы еще раз ударил по камню. Но на этот раз камень с такой силой ударил его, что голова детеныша раскололась, словно яичная скорлупа. Его брат, увидев это дело, решил отомстить, и тоже со злости ударил по камню. Но его тоже постигла та же участь. И вот так, друг за другом, погибли все девять детей девятиглавого дэва.

Когда Урал подошел к пещере, увидел, что прямо на дороге перед пещерой лежит девятиглавый дэв, а все вокруг усыпано человеческими костями. Урал еще издали крикнул:

— Эй, дэв, дай дорогу, я иду к Живому роднику.

Но дэв даже не пошевелился и продолжал лежать. Урал еще раз крикнул. Тут дэв одним дыханием притянул Урала к себе. Но Урал не испугался и крикнул дэву:

— Бороться будем или сражаться!?

Дэв много уже перевидал смелых парней и потому не очень удивился.

— Мне все равно,- сказал он.- Какой смертью захочешь умереть, той и умрешь.

Они забрались на самое высокое место и начали бороться. Борются они, борются, вот уже солнце приблизилось к полудню, а они все борются. И вот дэв оторвал Урала от земли и бросил. Урал по пояс ушел в землю. Дэв вытащил его и снова стали бороться. Вот дэв вновь поднял и бросил Урала. Урал вошел в землю по шею. Дэв за уши вытащил Урала и они продолжили борьбу. А день уже клонится к вечеру. Вот уже и сумерки настали, а Урал с дэвом все еще борются.

И тут дэв, уже уверовавший в свою непобедимость, на какое-то мгновение расслабился, и Урал за это мгновение так бросил дэва, что тот вошел в землю по пояс. Урал вытащил дэва и вновь бросил его. Дэв ушел в землю по шею и только девять его голов остались торчать над землей. Урал вновь вытащил дэва и на этот раз так его бросил, что дэв весь ушел под землю. Так пришел конец злому дэву.

На следующий день бедная Карагаш решила хоть собрать и похоронить кости Урала и поднялась на гору. Но когда она увидела, что батыр жив, заплакала от радости. А затем удивленно спросила:

— А куда же дэв подевался?

— А дэва я засунул под эту гору,- сказал Урал.

И тут в трех шагах от них вдруг из-под горы начали выходить клубы горячего дыма.

— Что это?- удивленно спросила Карагаш.

— В этом самом месте я вогнал дэва в землю,- ответил Урал.- Видимо сама земля брезгует держать эту гадину в себе. Поэтому этот дэв прямо там, внутри земли, горит, а дым выходит наружу.

С той самой поры эта гора не переставала гореть. И народ назвал эту гору Янгантау — Горящая гора.

После того, как расправился с дэвом, Урал недолго оставался на горе. Вытащив три волоска, он подпалил их, и тотчас перед ним появился Акбузат. Посадив Карагаш перед собой, Урал поехал дальше по дороге к Живому роднику.

Проехали они через широкие поля и глубокие ущелья, через скалы и непроходимые болота, и, наконец, Акбузат остановился и сказал Уралу:

— Мы уже совсем близко от Живого родника. Но на пути к роднику лежит двенадцатиглавый дэв. Тебе придется с ним сразиться. Возьми три волоска из моей гривы. Когда я тебе понадоблюсь, подпали их, и я тотчас приду.

Урал взял три волоска из гривы тулпара, и Акбузат тотчас исчез из виду.

— Ты меня подожди тут,- сказал Урал Карагаш.- Я оставлю тебе свой курай. Если со мной будет все хорошо, из курая будет капать молоко. А если мне станет худо — будет капать кровь.

Урал попрощался с девушкой и пошел к месту, где лежал дэв.

И вот впереди уже журчит Живой родник, вытекает из скалы и тут же журчанием уходит в землю. А вокруг родника белеют человеческие кости. И воду эту, которая может исцелить безнадежного больного, а здорового сделать бессмертным, лежит и охраняет самый старший двенадцатиглавый дэв.

Урал, увидев дэва, крикнул:

— Эй, дэв, я пришел за живой водой. Дай мне пройти!

Дэв этот уже много перевидал отважных батыров, но никто из них еще не смог победить его. Поэтому дэв на голос Урала даже бровями не повел. Урал еще раз крикнул, на этот раз еще громче. Тут дэв открыл глаза и своим дыханием начал притягивать к себе Урала. Урал и глазом не успел моргнуть, как оказался перед дэвом. Но Урал не испугался и бросил дэву вызов:

— Будем бороться или сражаться?

— Мне все равно,- ответил дэв.- Какой смертью захочешь умереть, той и умрешь.

— Ну, тогда держись!- сказал Урал, вытащил свой молниеносный меч и несколько раз взмахнул перед глазами дэва. От посыпавшихся от меча молний дэв даже ослеп на несколько мгновений.

— Ну, держись!- еще раз крикнул Урал и начал своим мечом одну за другой отсекать головы дэва.

А Карагаш в это время не отрывая глаз смотрела на курай, который оставил ей Урал. Она увидела, что из курая капает молоко, и очень обрадовалась.

Тут, услышав отчаянный рев двенадцатиглавого дэва, к нему на подмогу стали прибегать все дэвы помельче. Но меч в руках Урала продолжал рубить направо и налево, и рука Урала не знала устали. Только он раскрошил на куски всю эту свору дэвов, как появилось великое множество самой разной мелкой нечисти — джинны, лешие, упыри. Они всей своей толпой так навалились на Урала, что из курая, который остался у Карагаш, закапала кровь.

Карагаш, увидев кровь, забеспокоилась. И тут она, недолго думая, взяла курай и стала наигрывать какую-то неприятную на слух мелодию, которую она слышала будучи в рабстве у девятиглавого дэва. А той мелкой нечисти, оказывается, только того и нужно. Услышав родной наигрыш, они, позабыв обо всем на свете, пустились в пляс. Урал, воспользовавшись этой передышкой, разгромил всю эту свору и прошел к Живому роднику, чтобы набрать его воды. Но когда он подошел к роднику, увидел, что родник весь высох, и в нем не осталось ни капли воды. Все эти дэвы и прочая нечисть выпили из родника всю воду, чтобы эта вода никогда не досталась людям. Долго просидел Урал перед высохшим родником, но сколько он ни ждал, ни одна капля воды так и не просочилась из скалы.

Очень огорчился Урал. Но все же, то, что Урал разгромил всех этих дэвов, принесло свои плоды. Тут же зазеленели леса, стали петь птицы, ожила природа, на лицах людей появились улыбка и радость.

А Урал посадил Карагаш на Акбузата перед собой и помчался по обратной дороге. А на том месте, где Урал оставил груду изрубленных им тел дэвов, появилась высокая гора. Люди назвали эту гору Ямантау. И до сих пор на этой горе ничего не растет, и не водятся ни звери, ни птицы.

Урал женился на Карагаш, и начали они жить в мире и согласии. И родились у них три сына — Идель, Яик и Сакмар.

И Смерть теперь редко стала приходить в эти края, потому что она боялась молниеносного меча Урала. И потому в этих краях вскоре стало так много людей, что им перестало хватать воды. Урал, видя это дело, вытащил свой всесокрушающий меч из ножен, три раза взмахнул над головой и со всей силой ударил мечом по скале.

— Тут будет начало большой воды,- сказал Урал.

Затем Урал вызвал своего старшего сына, Иделя, и сказал ему:

— Иди, сын, куда глаза твои глядят, походи среди людей. Но не оборачивайся назад до тех пор, пока не придешь к полноводной реке.

И Идель пошел на юг, оставляя за собой глубокие следы. А Урал проводил сына с полными слез глазами, потому что знал Урал, что сын обратно не придет уже никогда.

Идет Идель вперед, идет, и вот он повернул направо и пошел на запад. Месяцы и годы шел Идель и, наконец, увидел перед собой большую реку. Обернулся Идель назад и увидел, что по его следам течет широкая река и стала вливаться в реку, к которой пришел Идель. Вот так возникла воспетая в песнях красавица-река Агидель.

В тот же день, когда Идель отправился в свой дальний путь, Урал и остальных своих сыновей отправил в путь с таким же условием. Но младшие сыновья Урала оказались менее терпеливыми. Им не хватило выдержки пройти весь путь в одиночестве, и они решили пойти вдвоем. Но, как бы ни было, народ остался навеки благодарным не только Иделю, но и Яику с Сакмаром, и желал долгих лет жизни Уралу за то, что он вырастил таких славных сыновей.

Но Уралу, уже завершающему сто первый год своей жизни, недолго оставалось. Смерть, давно уже поджидающая, когда Урал совсем ослабнет, приблизилась к нему совсем близко. И вот теперь Урал лежит на предсмертном ложе. Со всех сторон собрались к нему люди, чтобы проститься со своим любимым батыром. И тут среди людей появился средних лет человек, прошел к Уралу и сказал:

— Ты, наш отец и дорогой наш батыр! В тот же день, когда ты улегся на свое ложе, я по просьбе народа пошел к Живому роднику. Оказалось, что он не весь еще высох, и там еще осталось немного живой воды. Семь дней и семь ночей я просидел у Живого родника и по капле собирал остатки его воды. И вот мне удалось набрать вот этот рог живой воды. Мы все просим тебя, дорогой наш батыр, выпей эту воду без остатка и живи вечно, не зная смерти, на счастье всего народа.

С этими словами он протянул рог Уралу.

— Все до последней капли выпей, Урал батыр!- просили люди вокруг.

Урал медленно поднялся на ноги, взял в правую руку рог с живой водой и, наклонив голову, выразил свою благодарность людям. Затем этой водой окропил все вокруг и промолвил:

— Я один, вас много. Не я, а наша родная земля должна быть бессмертной. И пусть на этой земле люди живут счастливо.

И все вокруг ожило. Появились разные птицы и звери, все вокруг зацвело, и налились невиданные ранее ягоды и плоды, из-под земли выбились многочисленные ручьи и реки и стали вливаться в Агидель, Яик и Сакмар.

Пока люди с удивлением и восхищением озирались вокруг, Урал скончался.

Народ с великим уважением похоронил Урала на самом возвышенном месте. И каждый человек принес на его могилу горсточку земли. И вот на месте его могилы выросла высокая гора, и люди назвали эту гору в честь своего батыра — Уралтау. А в глубинах этой горы до сих пор хранятся священные кости Урал батыра. Все несметные сокровища этой горы — это и есть драгоценные кости Урала. А то, что мы сегодня называем нефтью — это вечно невысыхающая кровь батыра.

Глава 1

О том, как жили старик Янбирде и старуха Янбика; о том, как старший их сын Шульген не сдержал наказа отца, не внял словам матери; как дочь царя Самрау по имени Хумай оказалась у них в плену.

В древнюю пору, давным-давно
Было, говорят, место одно,
Куда никто не ступал ногой
(И на целом свете никто
Не знал, не ведал о суше той),
С четырех сторон обступала
Это место морская вода.
С незапамятных пор проживала
Там семейная чета:
Старик по имени Янбирде
С Янбикою, старухой своей.
Куда б они не желали пойти,
Не было преград на их пути.
Как на земле оказались той,
Где мать, отец их, где край родной,
Говорят, они сами забыли.
Так иль нет, в стороне морской
Жизни семя они заронили.
Двое детей родились у них,
Двое сыновей удалых.
Шульгеном старшего нарекли,
Уралом младшего нарекли.
Так и жили они вчетвером,
Не видя людей, в местечке глухом.
Своего не имели скота,
Не обзаводились добром,
Даже не вешали котла
Над полыхающим костром;
Не знали, что такое болезни,
Смерть была им неизвестна;
Полагали: для всех на свете
Сами они являются смертью.
На охоту коней не седлали,
Лука и стрел еще не знали,
Приручили и держали
Льва-арслана, чтоб их возил,
Сокола, чтобы пернатых бил,
Пиявку, чтоб кровь животных сосала,
Щуку, чтоб рыбу для них хватала.
С древности тот обычай дошел
И навеки с ними остался,
Янбирде ли его завел:
Когда зверь-самец попадался,
Старики его убивали,
Голову его поедали,
Шульгену же и Уралу,
А также льву-арслану,
Соколу и прожорливой щуке
Остальное поесть бросали.
Когда ж самку зверя они убивали,
Для пищи лишь сердце ее вырезали.
Ну а черных пиявок болотных
В травоядных вонзали животных,
Чтобы из выцеженной крови
Себе напиток изготовить.
Малолетним детям своим,
Что охотой не промышляли,
Пить кровь, есть голову или сердце
Строго-настрого запрещали.
Росли сыновья день за днем,
Крепли и телом, и умом.
Вот и двенадцать Шульгену стало,
Десять уже было Уралу.
— Сяду на льва, — молвил один.
— Сокола пущу, — сказал другой.
Оба брата — Шульген и Урал —
Приставали к отцу.
И сказал Янбирде, потеряв покой:
— Оба для нас вы родные дети.
Радость единственная на свете.
Ваши зубы еще не сменились,
Ваши мускулы не укрепились,
Рано в руки сукмар вам брать,
Рано сокола в высь запускать,
Не вышел час вам на льва садиться.
Ешьте то, что я вам уделю,
Делайте то, что я вам велю;
Чтобы ездить верхом научиться,
И оленя вам хватит пока.
На залетную стаю птиц
Можете кобчика запустить;
Если жажда охватит вас,
Можете воды ключевой испить.
Но кровь, что в раковины налита.
Пусть не коснется вашего рта.
Так по нескольку раз подряд
Наставлял он их, говорят.
Запрещая им вновь и вновь
Цедить из раковины кровь.
И вот в один из погожих дней
Старик со старухой своей
На охоту пошли вдвоем,
Оставив жилище на сыновей.
Немало времени миновало,
Как старики на охоту ушли,
И два брата — Шульген с Уралом —
Разговор о еде повели.
Шульген раздумывать долго не стал.
Хоть о запрете отцовском он знал:
С тою раковиной не шутить,
Ни за что из нее не пить,
Все ж уговаривать брата стал,
Всячески его подстрекал:
«Если б охота на зверей
В душу не вливала бы радость.
Если пить кровь для взрослых людей
Не представляло какую-то сладость,
Мать и отец без сна и покоя.
Дома оставив нас с тобою,
На охоте бы не бродили.
Так зря не будем время терять.
Раковину поскорей откроем.
Выпьем по капельке, чтобы узнать
Крови вкус — что это такое». Урал:
«Пусть та кровь и очень сладка,
Я не сделаю и глотка,
Пока не вырасту я егетом,
Пока не узнаю причину запрета,
Пока не пройду по белому свету
И не уверюсь, что на свете
Больше нет и в помине Смерти,
Сукмаром никого не ударю.
Никакой не убью я твари,
Высосанной пиявкою крови
Пить не стану я — вот мое слово!»

Шульген:

«О том, что Смерть не сильнее людей,
Что до нас не добраться ей,
Что не найти ей нас никогда,
Повторял вам отец всегда.
„Мы сами Смерть для твари любой“,—
Не устает отец говорить.
Что же случилось вдруг с тобой.
Что боишься крови испить?»

Урал:

«В расторопности, быстроте,
В силе, росте иль красоте,
В осторожности и терпенье,
В чуткости каждого движенья
Днем ли, ночью ли — каждый час —
Лев, сохатый или барс.
Дикий медведь или зверь любой —
Неужели слабее нас?
Лапы, копыта ль о камни бьют.
Шерсть ли свою о колючки рвут, —
Все же не стонут и не хромают,
В зной одежду свою не снимают,
В стужу шубу не надевают.
Если на добычу метнутся,
То не сукмаром уж замахнутся;
На охоте не знают хлопот,
Каждый собственной силой живет;
Оружие их — только зубы да когтя,
Каждый сноровкой берет своей.
Тот удачлив из них, кто сильней,
Тот добычлив, кто половчей.
Если же ноги им затянуть.
Нож занести, чтоб в гордо воткнуть, —
Звери, живущее в этих местах,
Что наводят всеобщий страх,—
Лев ли это, иль барс лесной,
Словом, хищник сильный и злой, —
Не заплачет ли сам тотчас,
В смятенье и ужасе глядя на нас?
Иль не видят они в человеке
Врага, что зовется Смертью-злодейкой?
Коль друг на друга их натравить.
Щуку на плотву напустить.
На суслика — хорька,
На зайца — лису,
Не возвысится ли, как Смерть,
Над слабым — более сильный зверь?
Скажи, не мы ли здесь вчетвером
В глазах животных и птиц — злодеи?
Не мы ли гибель повсюду сеем,
Страх на всех наводя кругом?
Не мы ли тех, кто Смерти боится,—
Рыбу, что в глубь озер стремятся,
В зарослях поющую птицу —
Ловим и головы отрезаем.
Сердце вспарываем и съедаем,
Тварью ничтожною их считаем?
Не мы ли это вчетвером,
Обычай гибельный насаждая,
Здесь посеяли смерть кругом?
Если когти в сукмар превратив,
В хищного сокола дух обратив.
Звери эти в гневе большом,
Когда-нибудь в порыве одном
Задумают захватить наш дом, —
Смерть, что лютой злобой полна.
Смерть, что нашим глазам не видна,
Пред нашими не взойдет ли глазами.
Не расправится ли и с нами?»
Услыхав такие слова,
Шульген задумался было сперва,
Но решил он все же потом
Вновь упорствовать на своем.
Кровь отпил, и, боясь расплаты.
Задумал Уралу закрыть он рот:
И заставил поклясться брата,
Что отцу тот не донесет.
С богатой добычей вернулись домой
Старик со старухою, говорят.
По обычаю, всей семьей
Распотрошили дичь, говорят.
И пред обильною едой
Уселись, довольные собой.
И, призадумавшись, сказал
Долго хранивший молчанье Урал:
«Отец, вот эту самую дичь,
Хоть от тебя скрывалась она,
Хоть бежала, страха полна,
Ты сумел на охоте настичь,
В горло нож ей сумел вонзить;
Не случится ль и с нами такое —
Существо не найдется ль живое.
Чтобы в схватке нас победить?»

Янбирде:

«Тем, кому суждено умереть,
Мы несем неизбежную смерть.
Куда б от нас они не сбегали —
В горную высь иль лесные дали, —
Беглецов все равно мы найдем,
Горло им перережем ножом.
Нету здесь существа такого,
Кто б человека мог победить живого,
Над головой нож занести.
Не было Смерти от века здесь,
Чтоб нам смертельный удар нанести.
Там, где некогда мы родились.
Где предки свою коротали жизнь,
Смерть еще могла обитать —
Там, в расцвете жизни своей
Множество умирало людей.
Див однажды туда пришел.
Видно, был на людей он зол —
Убивал их и пожирал;
И покрыла всю землю вода,
Суша скрылась под ней навсегда.
В живых оставшиеся тогда
Разбрелись по земле кто куда.
Не осталось для Смерти дела.
Решив, что всех она одолела,
Не подумав о тех, видать,
Кто успел от нее сбежать;
От ее неусыпной стражи
И мы сбежали с матерью вашей.
Край наш пуст был. Нога человека
Не ступала сюда от веха.
Потому-то в этих местах
Не одолевал нас пред Смертью страх.
Было мало здесь дичи, зверья
В дни, когда мы в эти края
Забрели. В озерцах и топи
Проступали размытые тропы».

Урал:

«Отец, если за Смертью пойти,
Можно ли будет ее найти?
Если ж удастся настичь, скажи,
Можно ли голову ей размозжить?»

Янбирде:

«Смерть коварна.
Она ни разу
Открыто не являлась людскому глазу.
Невидимкой та тварь живет —
Никто не знает, когда нападет.
Есть тут только одна возможность:
В царстве дивов, на дальней земле,
Протекает живой родник.
Выпьет кто из него — и вмиг
Обессмертит себя, говорят,
Смерть отступится, говорят».

Поведав такое о Смерти и насытившись едой, старик вытащил раковину, чтобы испить крови. Увидев, что содержимое раковины убавилось, Янбирде стал допытываться у сыновей, кто из них выпил кровь. Шульген стал изворачиваться: мол, никто к той крови не прикасался. Старик Янбирде взял палку и начал поочередно колотить своих сыновей. Из жалости к брату продолжал молчать и Урал, а Шульген, не выдержав, признался отцу в своей вине. Когда старик опять начал бить Шульгена, Урал схватил руку отца и сказал ему такие слова:

«Отец, одумайся, посмотри
На палку ту, что в руке твоей,
По ней глазами пробеги:
Была молода она средь ветвей.
Нынче остругана она,
Вся побита, повреждена,
В палку голую превращена,
С треском сломится — лишь согни.
Ты на палку, отец, взгляни:
Пока ту ветвь не срубил ты в бору,
Росла она, шелестя на ветру,
Трепетала юной листвой
На стволе вербы молодой.
Птичья стая, пчелиный рой
На ту ветку дружно садились;
Птицы звонко на ней веселились,
Гнезда вили на ней весной.
Может, избранной ветка была,
Жизнь беззаботную вела;
Как младенец» что грудь сосет,
Через корни ствола она
Влагу вбирала из речного дна.
Ты от корней ее отодрал,
Все листочки ее оборвал;
Стала палкой теперь она.
Стала, как сокол, что птицу сбивает,
Стала, как щука, что рыб пожирает,
Стала пиявкой, что кровь сосет,
Стала собакой, что кость грызет, —
Не такою ли стала она,
Не насильницей стала ль она?
И со лба отеревши пот,
Не приготовился ль ты теперь
В доме своем, где заперта дверь,
Увидеть ту, что Смертью зовется.
Про которую ты сказал,
Мол, увидеть уж не придется?
Не потому ли, скажи, на сына
Ты замахнулся этой дубиной?
Иль на себе мы должны опять
Силу Смерти злой испытать?
Если сегодня брата убьешь,
Завтра в меня вонзишь свой нож,
Если останешься одиноким.
Сделаешься стариком глубоким,
В три погибели станешь сгибаться,
На льва не в силах будешь забраться,
В лесу охотиться, дичью питаться,
На зверя сокола запускать.
Корм охотничьим птицам давать, —
И твой лев, и собака твоя
Не помрут ли от голода тут,
Тоской глаза их не затекут?
Отчаявшийся от голода лев,
Впав на привязи в страшный гнев,
Не сорвется ль, остервенев,
Самого не сомнет ли тебя,
Не разорвет ли тебя на куски,
Не откинет ли прочь от себя?
Не увидишь ли облик свой
В Смерти, представшей перед тобой
В миг последний гибельный свой?

Услышав такие слова, старик Янбирде перестал бить Шульгена. «Смерть может явиться и невидимкой; наверное, это она и пришла, вот меня и искушает. Не может быть, чтобы никто не видел своими глазами Смерть. Надо расспросить зверей и птиц», — подумал он и созвал лесное население. Обращаясь к собравшимся зверям и птицам, Урал сказал так:

«Злодейку, по прозванию Смерть,
Мы всегда узнавать должны.
Обычай сильных слабого есть —
Мы отвергнуть навек должны.
Если друг друга переберем,
По имени каждого назовем,
То каждый укажет на тех, кто здесь
Кровь не пьет и мясо не ест,
Кто слез не проливает ничьих,
Одни из них кормят себя корнями.
Другие — листьями и стеблями.
Так и живут, никому не вредят,
Только детишек своих плодят,
А те попадают в хищную пасть —
Знает об этом каждый из нас.
Смерть совсем не чужда таким:
Пьющие кровь, рвущие мясо —
Врагами навек останутся им.
Обычаи хищные прекратим:
Тогда одинокой останется Смерть —
Вместе смерти ее предадим!»
Но словам воспротивились тем
Хищники, и с ними Шульген,
Начался между ними спор,
Неразбериха, шум и раздор.

Ворон:

«Я нисколечко не боюсь
Встретить Смерть — от нее не таюсь.
Только с тем, чтобы Смерть убить,
Никогда не соглашусь.
Хоть я стар, но от этого дела —
Пусть наперекор всем, но уклонюсь,
И потому говорю вам смело:
Если сильные на слабых
Вдруг охотиться перестанут,
Иль всякого, кто рожден на свет,
Отныне обходить будет Смерть;
Если осенью в строгие сроки
Не выпадут заморозки, а деревья,
Изменив законам природы,
Не сбросят листву на зимнее время,—
Есть ли прок в том живым на земле?
Коль зайцу подобно каждый зверек
Б год дважды иль трижды станет плодиться,
И, объедая все по ночам.
Зелени после себя не оставит,
Что останется прочим зверям —
В поисках пищи бродить по полям?
Если целые стаи пернатых —
Уток, гусей и журавлей —
Водную гладь собою покроют,
Будут в светлой воде плескаться;
Если, решив, что текут впустую,
Реки вдруг течь перестанут:
Мол, зачем размывать берега?
Если, сочтя, что порядок такой
Есть незыблемый мира обычай,
Птицы не будут давать нам покой;
Если, примеру следуя птичьему,
Бить родники перестанут свободно,
Если протухнут земные воды,
Что мы станем делать тогда?
Откуда пища живым и вода?
Бывало, рискуя головой,
Понапрасну вступал я в бой;
Хоть голод к нужду испытал,
Терпел лишения и страдал,
Все же; если в три дня хоть раз
Не поклюю у падали глаз,
Если чью-то кровь не попью,
Мяса кусочек хотя б не вкушу,
Жизнь не жизнь мне на этом сеете,
Уволить меня потому прошу
От поисков и наказания Смерти».

Сорока:

«Тварь, которая Смерти боится,
Будет встречи с ней избегать.
Если надобно ей плодиться,
Станет укромное место искать».
И с сорочьими теми словами
Все — и тигр, и леопард,
Лев могучий, волк и барсук,
И зубастая, жадная щука —
Согласились, говорят.
Ведь птицы, что сюда по весне летят,—
Гуси, утки, журавли,
Дрофы, рябчики, тетерева —
Только и мечтают о том,
Чтобы птенцов выводить, и потом
Научить их вольно летать.
Но пред этим надо искать
Гнезда по чащобам лесным,
Жира набираться самим.
Лишь косули и с ними олени,
Да еще бурощекий заяц,
На длинные ноги свои уповая,
Безответными оставались.
Еще воробей, дрозд и скворец,
Трясогузка, ворона и галка,
Поживившиеся червячками,
Словно подавившись словами,
В стороне ото всех отмолчались.
Сказала кукушка: «Я гнезд не имею,
Я детишек своих не лелею.
Пусть тот, кто в детях души не чает,
Кто их холит и величает,
Как захочет, так и живет,
Норы роет и гнезда вьет».
Каждый по-своему рассуждал,
По-своему думал-гадал,
Так, к единству и не придя,
Немного времени погодя,
Разошлись они, говорят.
Сник после этого старик,
Выходить на охоту один
Стал бояться, и вовсе отвык.
Как-то четверо — всей семьей —
На охоту ранней порой
Вместе отправились они.
Много дичи набив лесной,
Воротились к лачуге своей.
Средь добычи — птиц и зверей —
Была лебедушка… И когда
Вдруг нависла над ней беда:
Чтобы на мясо ее искромсать,
Стал старик оттачивать нож,
Пробрала лебедушку дрожь,
Стала просить она, умолять:
«Летела я, чтобы мир посмотреть;
Не земное создание я,
У меня есть страна своя,
Не бездомная я сирота.
Когда на земле не было никого,
Никто не касался ногами ее,
Нельзя было друга себе найти,
Подругу на жизненном пути,
Мой отец — повелитель птиц —
Всюду пару искал себе,
Но не было такой на земле.
Чтобы равную отыскать,
Ринулся отец к небесам,
Встретил Солнце с Луною там,
Всей душою их полюбил.
Родилось у него двое детей.
Ни я с сестрою сводной своей,
Ни отец наш болезней не знали,
Смерти власть мы не признавали.
Отец мой поныне властвует там.
Я с мольбой обращаюсь к вам:
Отпустите же вы меня,
Ворочусь я в родные края.
Если ж сладите меня, все равно
Стать мне пищею не суждено —
Лягу внутри у вас камнем я.
Водою из Живого ручья
В детстве тело мое омыла
Солнце-Кояш — матерь моя,
Светом бессмертья меня озарила.
Отпустите же вы меня.
Мой отец под землею даже
Меня отыщет и вас накажет.
Дочь я царя, чье имя Самрау,
А зовут меня Хумай;
Если волосы разовью,
Лучами златыми всю землю залью.
Утром я тороплю зарю,
Ночью свет я луне дарю.
Отпустите же вы меня,
Ворочусь я в родные края,
Путь к Живому роднику
Указать я вам смогу».

Услышав такие слова, Янбирде и Янбика стали держать совет с детьми. Шульген был за то, чтобы съесть птицу. Урал — за то, чтобы ее отпустить. Из-за этого они затеяли между собой ссору. Урал забрал птицу, чтобы она не досталась Шульгену, отнес ее в сторону. «Но печалься! Вот поем сейчас малость и сам отнесу тебя к матери и отцу», — сказал он ей и подсел к своим родителям.

Когда все принялись за еду, птица взмахнула здоровым крылом — и выпали из него три пера; когда она смочила их кровью из сломанного крыла, явились три лебедя и унесли ее с собой. Старики Янбирде и Янбика очень сожалели о том, что не смогли узнать, где находится Живой родник.

Старик тут же велел Шульгену и Уралу отправляться вслед за ними, отыскать Живой родник. Если на пути встретится Смерть, отрубить ей голову и возвратиться домой. Посадив двух сыновей на двух львов, проводил он их в путь.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10

Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Благодарю», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!

Перевод Шафикова Г. Г.

О том, как жили старик Янбирде и старуха Янбика; о том, как старший их сын Шульген не сдержал наказа отца, не внял словам матери; как дочь царя Самрау по имени Хумай оказалась у них в плену.

В древнюю пору, давным-давно

Было, говорят, место одно,

Куда никто не ступал ногой

(И на целом свете никто

Не знал, не ведал о суше той),

С четырех сторон обступала

Это место морская вода.

С незапамятных пор проживала

Там семейная чета:

Старик по имени Янбирде

С Янбикою, старухой своей.

Куда б они не желали пойти,

Не было преград на их пути.

Как на земле оказались той,

Где мать, отец их, где край родной,

Говорят, они сами забыли.

Так иль нет, в стороне морской

Жизни семя они заронили.

Двое детей родились у них,

Двое сыновей удалых.

Шульгеном старшего нарекли,

Уралом младшего нарекли.

Так и жили они вчетвером,

Не видя людей, в местечке глухом.

Своего не имели скота,

Не обзаводились добром,

Даже не вешали котла

Над полыхающим костром;

Не знали, что такое болезни,

Смерть была им неизвестна;

Полагали: для всех на свете

Сами они являются смертью.

На охоту коней не седлали,

Лука и стрел еще не знали,

Приручили и держали

Льва-арслана, чтоб их возил,

Сокола, чтобы пернатых бил,

Пиявку, чтоб кровь животных сосала,

Щуку, чтоб рыбу для них хватала.

С древности тот обычай дошел

И навеки с ними остался,

Янбирде ли его завел:

Когда зверь-самец попадался,

Старики его убивали,

Голову его поедали,

Шульгену же и Уралу,

А также льву-арслану,

Соколу и прожорливой щуке

Остальное поесть бросали.

Когда ж самку зверя они убивали,

Для пищи лишь сердце ее вырезали.

Ну а черных пиявок болотных

В травоядных вонзали животных,

Чтобы из выцеженной крови

Себе напиток изготовить.

Малолетним детям своим,

Что охотой не промышляли,

Пить кровь, есть голову или сердце

Строго-настрого запрещали.

Росли сыновья день за днем,

Крепли и телом, и умом.

Вот и двенадцать Шульгену стало,

Десять уже было Уралу.

— Сяду на льва, — молвил один.

— Сокола пущу, — сказал другой.

Оба брата — Шульген и Урал —

Приставали к отцу.

И сказал Янбирде, потеряв покой:

— Оба для нас вы родные дети.

Радость единственная на свете.

Ваши зубы еще не сменились,

Ваши мускулы не укрепились,

Рано в руки сукмар вам брать,

Рано сокола в высь запускать,

Не вышел час вам на льва садиться.

Ешьте то, что я вам уделю,

Делайте то, что я вам велю;

Чтобы ездить верхом научиться,

И оленя вам хватит пока.

На залетную стаю птиц

Можете кобчика запустить;

Если жажда охватит вас,

Можете воды ключевой испить.

Но кровь, что в раковины налита.

Пусть не коснется вашего рта.

Так по нескольку раз подряд

Наставлял он их, говорят.

Запрещая им вновь и вновь

Цедить из раковины кровь.

И вот в один из погожих дней

Старик со старухой своей

На охоту пошли вдвоем,

Оставив жилище на сыновей.

Немало времени миновало,

Как старики на охоту ушли,

И два брата — Шульген с Уралом —

Разговор о еде повели.

Шульген раздумывать долго не стал.

Хоть о запрете отцовском он знал:

С тою раковиной не шутить,

Ни за что из нее не пить,

Все ж уговаривать брата стал,

Всячески его подстрекал:

«Если б охота на зверей

В душу не вливала бы радость.

Если пить кровь для взрослых людей

Не представляло какую-то сладость,

Мать и отец без сна и покоя.

Дома оставив нас с тобою,

На охоте бы не бродили.

Так зря не будем время терять.

Раковину поскорей откроем.

Выпьем по капельке, чтобы узнать

Крови вкус — что это такое». Урал:

«Пусть та кровь и очень сладка,

Я не сделаю и глотка,

Пока не вырасту я егетом,

Пока не узнаю причину запрета,

Пока не пройду по белому свету

И не уверюсь, что на свете

Больше нет и в помине Смерти,

Сукмаром никого не ударю.

Никакой не убью я твари,

Высосанной пиявкою крови

Пить не стану я — вот мое слово!»

«О том, что Смерть не сильнее людей,

Что до нас не добраться ей,

Что не найти ей нас никогда,

Повторял вам отец всегда.

„Мы сами Смерть для твари любой“,—

Не устает отец говорить.

Что же случилось вдруг с тобой.

Что боишься крови испить?»

Урал-батыр (башкирская сказка)


Урал-батырДавным-давно, когда еще не было Уральских гор, жили старик со старухой. И был у них сын по имени Урал. Когда Урал вырос и стал настоящим батыром, он начал заботиться о родителях – ходить на охоту, добывать пищу. Так они и жили.

Днем Урал бил в лесу птицу и зверя, а вечером приносил добычу домой и разводил огонь. Пока в котле варилось мясо на ужин, батыр садился у огня и вырезал из сухого стебля дудочку – курай. Потом подносил дудочку к губам и извлекал из нее чудесные звуки, похожие то на журчание ручья, то на далекое лесное эхо. Дивная мелодия разливалась в воздухе – и умолкали в лесу птицы, замирали на деревьях листья, реки останавливали бег. Родная земля погружалась в сон.
Но однажды Урал пошел на охоту и увидел, что могучие деревья стали сохнуть, высокие травы желтеть и никнуть, быстрые реки высыхать. Даже воздух стал таким тяжелым, что было трудно дышать. Все в округе медленно умирали – и звери, и птицы, и люди. Никто ничего не мог сделать против Смерти.
Задумался Урал: как дальше жить? И решил сразиться со Смертью и навсегда победить ее. Положил в холщовую сумку краюху хлеба, горстку соли да свою волшебную дудочку. Попросил у отца алмазный меч, который при каждом взмахе высекал молнии. Отдавая оружие, отец предупредил:
– Никто на земле не устоит против этого меча! Да вот беда – он бессилен перед Смертью. Смерть можно уничтожить, целиком окунув ее в родник живой воды, который находится за темными лесами, за широкими полями, за каменистыми пустынями. Но другого выхода у тебя нет.
Урал отправился в путь. На третий день очутился на распутье трех дорог. Там повстречал седобородого старика.
– Дедушка, – обратился Урал к старику, – какой дорогой идти к роднику живой воды?
– А зачем тебе родник?
– Я хочу победить Смерть, а без живой воды это сделать невозможно.
– Сорок лет я стою здесь, сорок лет показываю путникам дорогу к роднику, – покачал старик головой. – Но никто еще не вернулся назад.
– Я все же отважусь!
– Тогда вот что я тебе скажу. Пойдешь по этой дороге и увидишь табун. В табуне будет один-единственный конь белой масти. Попробуй оседлать его, и он сослужит тебе верную службу.
И вправду – не прошел Урал по дороге и семи верст, как увидел в поле табун. Среди гнедых да вороных лошадей красовался высокий конь – ослепительно белый, как снег. Он был так красив, что батыр не мог глаз отвести. Подкрался Урал к жеребцу и стремглав вскочил на него. Рассвирепел конь, ударил одним копытом – земля содрогнулась, ударил другим копытом – столб пыли поднялся. Встал конь на дыбы и сбросил седока наземь. «Гордый попался скакун! – решил Урал. – Попробую его не силой приручить, а лаской».39
Достал из холщовой сумки краюху, круто посолил и протянул жеребцу – конь с благодарностью принял хлеб и подставил батыру свою могучую спину. Уселся Урал на жеребца и слегка пришпорил пятками бока. Понесся конь через широкие поля, через каменистые пустыни, будто белая вьюга.

А Урал так вцепился в его гриву, что не оторвать. В конце концов, остановился конь посреди темного дремучего леса и говорит:
– Впереди пещера, где живет чудовище – девятиглавый дэв. Он сторожит дорогу к роднику. Придется тебе, Урал, сразиться с ним. Выдерни из моей гривы три волоска. Как только я понадоблюсь, подпали их, и я тут же предстану перед тобой.
Выдернул богатырь три волоска из гривы – взметнулся конь под облака и скрылся в темной чаще. Не успела из-под копыт пыль осесть, как показалась из чащи тень, похожая на черное дерево. Пригляделся батыр – это прекрасная девушка идет, согнувшись в три погибели, тащит на себе мешок.
– Здравствуй, красавица! – улыбнулся Урал. – Как тебя зовут? Куда идешь, что несешь?
– Зовут меня Карагаш. Несколько дней назад выкрал меня девятиглавый дэв и сделал своей рабыней. Теперь ради его забавы я с утра до ночи таскаю речную гальку к пещере.
– Брось мешок, красавица, да покажи мне, где живет чудовище!
– Дэв живет вон за той горой, откуда солнце встает, – махнула рукой Карагаш. – Но не вздумай даже приближаться к нему. Он погубит тебя!
– Ты подожди меня тут, – сказал Урал. – Я оставлю тебе свою дудочку – курай. Если со мной будет все хорошо, из курая будет капать молоко. А если мне станет худо – будет капать кровь.
Попрощался батыр с девушкой и отправился в путь.
Когда Урал, наконец, подошел к пещере, увидел, что прямо перед пещерой лежит девятиглавый дэв, а вокруг него валяются человеческие кости.
– Эй, дэв, – крикнул батыр. – Уходи с дороги, я иду к живой воде.
Но чудовище даже не пошевелилось. Урал еще раз крикнул. Тут дэв одним дыханием притянул Урала к себе. Но Урал не испугался и крикнул дэву:
– Бороться будем или сражаться?
– Мне все равно, – разинул пасть дэв. – Какой смертью хочешь умереть, той и умрешь.
Поднялись они на высокую гору и стали бороться. Уже солнце приблизилось к полудню, а они все борются. И вот дэв оторвал Урала от земли и бросил. Батыр по пояс ушел в землю. Дэв вытащил его и снова бросил. Батыр вошел в землю по шею. Дэв опять вытащил Урала, и они продолжили борьбу. А день уже клонится к вечеру.
И тут дэв, уже почувствовав близость победы, на какое-то мгновение расслабился. В это мгновение Урал так бросил дэва, что тот вошел в землю по пояс. Батыр вытащил дэва и вновь бросил его. Дэв ушел в землю по шею, и только девять его голов остались торчать.
Урал вновь вытащил Дэва и на этот раз бросил его с такой силой, что дэв навсегда провалился под землю.
На следующий день бедная Карагаш поднялась на гору, чтобы похоронить богатырские останки. Но когда она увидела, что батыр жив, заплакала от радости. А потом спросила:
– А куда же дэв подевался?
– А дэва я засунул под эту гору, – сказал Урал.
И вдруг из-под горы начали выходить клубы дыма. Это под землей горел побежденный дэв. С той самой поры эту гору народ называет Янган-тау – Горящей горой.
На Горящей горе Урал недолго пребывал. Вытащив три волоска, он подпалил их, и тотчас перед ним возник белый конь. Посадив Карагаш перед собой, батыр поехал дальше.
Проехали они через широкие поля и глубокие ущелья. Наконец, белый конь остановился и сказал Уралу:
– Мы уже близко от родника живой воды. Его сторожит двенадцатиглавый дэв. Тебе придется с ним сразиться. Возьми три волоска из моей гривы. Когда я тебе понадоблюсь, подпали их, и я тотчас приду.
Выдернул Урал три волоска из гривы – взметнулся конь под облака и скрылся за скалой.
Батыр наказал девушке оставаться на месте, изредка посматривать, что будет капать из волшебной дудочки курай – кровь или молоко, а сам пошел к месту, где лежал двенадцатиглавый дэв.
И вот впереди уже блеснул родник живой воды, и было слышно, как струилась из скалы целебная вода, одна капля которой могла исцелить больного и обессмертить здорового человека. Но охранял эту воду двенадцатиглавый дэв.
– Эй, дэв, – крикнул батыр. – Уходи с дороги, я пришел за живой водой!
Дэв на голос Урала даже бровями не повел. Батыр еще раз крикнул. Тут дэв открыл глаза и своим дыханием начал притягивать к себе богатыря. Но Урал не испугался и бросил вызов:
– Будем бороться или сражаться?
– Мне все равно, – разинул пасть Дэв. – Какой смертью хочешь умереть, той и умрешь.
– Ладно, – сказал батыр и взмахнул своим алмазным мечом перед глазами Дэва. От вспыхнувших молний дэв чуть не ослеп.
– Этим мечом я тебя и прикончу! – крикнул Урал и начал отсекать головы Дэва – одну за другой, одну за другой.40
Тут, услышав отчаянный рев старшего дэва, к нему на подмогу стали сбегаться со всех сторон маленькие дэвы. Только батыр расправился с ними, как появилось великое множество самой разной мелкой нечисти. Она так навалилась на Урала, что из курая, который остался у Карагаш, закапала кровь.
Увидев кровь, девушка забеспокоилась. Недолго думая, она приложила дудочку к губам и стала наигрывать мелодию, которую когда-то слышала в пещере девятиглавого дэва.
Услыхав родной наигрыш, мелкая нечисть пустилась в пляс. Урал воспользовался передышкой и разгромил всю эту свору. И на том месте, где осталась груда изрубленных дэвов, появилась высокая гора Яман-тау – Дурная гора. До сих пор на этой горе ничего не растет и не водятся ни звери, ни птицы.
Покончив с нечистью, батыр прошел к роднику. Увы, в роднике не осталось ни капли живой воды – ее выпили дэвы. Сколько ни сидел Урал перед высохшим источником, не дождался ни одной капли.
И все же победа Урала над нечистой силой принесла плоды. Зазеленели леса, запели в них птицы, ожила природа, а на лицах людей появились улыбки. И Смерть стала реже приходить в эти края, потому что боялась богатырского меча.

А Урал, посадив перед собой Карагаш на своего верного коня, помчался домой. Они поженились и стали жить в мире и любви. И родилось у них трое сыновей – Идель, Яик и Сакмар. И народ был благодарен Уралу, что вырастил таких славных богатырей.
Но Уралу, завершающему сто первый год жизни, недолго оставалось жить. Смерть давно дожидалась, когда батыр ослабнет. И вот лежит Урал на смертном одре. Со всех сторон собрались к нему люди, чтобы попрощаться с любимым батыром.
Тут один молодец подошел к Уралу и протянул ему рог с водой:
– Дорогой наш батыр! В тот день, когда ты лег на свое ложе, я пошел к роднику. Оказалось, там еще осталось немного живой воды. Семь дней я просидел у родника и по капле собрал ее остатки. Прошу тебя, испей этой воды и живи вечно на радость всем.
Урал медленно поднялся, с благодарностью принял рог, окропил живой водой все вокруг и промолвил:
– Не я, а наша родная земля пусть будет бессмертной. И пусть на этой земле люди живут счастливо.


— КОНЕЦ —

Давно, давно, давным-давно

Было, говорят, место одно,

Где не жила ни одна душа,

Где не ступала ни одна нога.

И жили в том месте, говорят,

Только двое, так говорят, —

Янбирде — старик, давший жизнь,

Со старухой по имени Янбикэ.

Где край родной — они не знали,

Где отец и мать — позабыли.

Так и жили первыми на той земле —

Янбирде и Янбикэ.

А вскоре родились у них, говорят,

Два сына, так говорят, —

Шульген — имя старшему сыну,

Урал — имя младшему сыну…

Были у них лев, кречет и щука. На льве они ездили, кречет им птицу в небе сбивал, а щука рыбу ловила. И часто думал Урал — что такое Смерть, что это за сила? И спросил однажды у отца:

 Урал

Отец, если Смерть упорно искать,

Найти ее можно ли?

А если настигнешь — к горлу ее

Нож приставить можно ли?

Янбирде

Сын мой, то, что смертью зовут, —

Нельзя увидеть глазами,

Услышать нельзя ушами.

Только знаю — против нее

Есть, говорят, средство одно:

Далеко, на земле падишаха-дива,

Течет родник — единственный в мире,

Человек, испивший из него воду,

Смерти становится не подвластен.

Однажды Янбирде и Янбикэ уехали на охоту, наказав сыновьям не пить крови из ракушек. Шульген нарушил их наказ — отпил по глоточку. Янбирде, вернувшись, начал бить его палкой. И тогда Урал, схватив его за руку, сказал:

Урал

Вот бьешь ты сына своего.

Не значит ли, что ты решил

На детях миру показать —

Как Смерть приходит… От кого?

От сильных к слабым… А потом,

Когда сила от тебя уйдет,

Подумай, не придется ли тебе

Встретить Смерть в своем жилье?

Янбирде, смутясь, задумался, собрал всех зверей и птиц, чтобы порасспросить — в каком обличье ходит Смерть. Молодой Урал горячо призывал не губить друг друга, не давать волю Смерти, поймать ее и задушить. Но хищные звери и Шульген с ним не согласились.

Старик Янбирде и старуха Янбикэ теперь не решались одни ходить на охоту и стали брать с собой сыновей. Однажды много дичи они добыли и среди птиц — белую лебедушку. И когда Янбирде приставил к ее горлу нож, заплакала лебедушка кровавыми слезами и так сказала, говорят:

Лебедушка

Я в небе летала,

Мир узнавала,

Я птица небесная, а не земная.

Есть род у меня, есть страна,

От отца Самрау я рождена.

Когда на земле было голо и пусто,

Отец мой искал себе пару,

По на земле никого по нашел,

Из другого племени выбрать подругу,

Равную себе, тоже не смог.

И тогда полетел он высоко в небо,

Желая возлюбленную найти,

Луну и Солнце повстречал в пути,

Стал к ним присматриваться

И ласковым словом сразу обоих приворожил

И вскоре в жены себе взял,

Всем птицам главою стал

И зажил счастливо падишахом,

Не ведая горя, болезней и страха.

Две дочери у него родились,

Ничем они никогда не болели,

И отец до сих пор живет падишахом.

Отпустите меня, я к нему вернусь,

В пищу я вам все равно не гожусь,

Не режьте меня — я не съедобна.

Взяв воду из родника живого,

Тело мое мать омыла,

Потом в солнечных лучах искупала.

Имя матери моей — Койш,

Я же самого падишаха Самрау

Старшая дочь по имени Хумай.

Шульген хотел убить птицу, но Урал за нее заступился.

Хумай из здорового крыла выбросила три перышка, обрызгала их кровью из раны, и они упали на землю — появились три лебедя и, подхватив Хумай, ставшую красивой девушкой, унесли в небо.

Янбирде велел сыновьям идти вслед за лебедями и найти то место, где течет живой родник. А если в дороге встретится Смерть, срубить ей голову и принести ему.

Долго ехали на своих львах Шульген и Урал.

Однажды под огромным деревом увидели седобородого старца.

И сказал он им: «Налево пойдете — страну счастья падишаха Самрау увидите, направо пойдете — страну горя падишаха Катилы увидите».

Братья бросили жребий. Идти направо выпало Шульгену, но он, уговор нарушив, пошел налево. Урал не стал спорить со старшим братом и пошел направо — в страну горя. Много гор он перевалил, много рек переплыл и однажды в лесу увидел сгорбленную старуху. Она рассказала, плача, о страшных делах Катилы и умоляла Урала не ездить в эту страну. Но Урал так сказал:

Урал

Много я бурных рек переплыл,

Много хребтов перевалил,

Я людям зла не несу с собой,

Хочу я со Смертью вступить в бой.

И Смерть, которая прячется здесь,

Должен я непременно поймать

И с этой земли навсегда прогнать.

Если этого не сделаю я,

Что будет стоить вся жизнь моя?

Зачем мне ходить с именем Урал?

Такие слова, говорят, он сказал,

Сел на льва и поехал в страну падишаха Катилы.

Несколько дней прошло, говорят,

Урал подъехал к такому месту,

Где люди голые, словно только что рожденные,

Стоят, согнанные в большие толпы.

Смело к ним подошел Урал,

Горько плачущих утешал,

О своем намерении рассказал.

И один старик тогда сказал:

«Егет, по твоей одежде,

По тому, что ты на льве приехал,

Вижу, что ты человек нездешний.

Вон там — приближенные падишаха,

И среди них туре,

Взгляни — на стяге черные вороны изображены —

Они отсюда хорошо видны.

Каждый год в день рожденья Катилы,

В честь колодца, где воду брали

И в этой воде его искупали, —

Приносят богу кровавую жертву.

Видел ли ты воронов черных?

Вон они, видишь, на гору сели,

Жертву кровавую ожидая,

Ждут, когда девушек бросят в колодец,

Потом, когда девушки мертвыми станут,

Их вынут, и воронов черная стая,

Грозно крича и крылами махая,

Начнет мертвым мясом насыщаться…

А там вон, видишь, стоят егеты,

Собранные из разных родов егеты,

Стоят со связанными руками.

Из них дочь падишаха Катилы

Выберет себе одного егета,

Других во дворец возьмут, остальных же

Принесут тенгри в жертву».

Старик замолчал.

Ряды колыхнулись —

Это дочь падишаха явилась,

На трон золотой молча села,

Взмахнув рукой, нести приказала.

Четыре раба несли ношу,

А по бокам слуги шагали —

Важные да спесивые,

Отчужденные, горделивые.

Видом своим страх нагоняя,

Взором своим спесь выражая.

Обошла всех егетов дочь падишаха,

Ни один по душе ей не пришелся,

Повернулась, увидела Урала,

Подошла, в глаза ему заглянула,

С улыбкою яблоко протянула.

Взмахнув рукой, села на трон

И приказала нести во дворец…

А к Уралу со всех сторон

Бросились слуги. «Егет-молодец!

Дочь падишаха тебя полюбила,

Теперь ты станешь зятем Катилы!

Мы тебя отведем во дворец!»

И слышит народ — Урал отвечает:

«Ваших порядков я не знаю,

Во дворец идти не собираюсь,

К здешним обычаям хочу присмотреться.

А время придет — по любви, по сердцу,

Себе девушку я найду

И сам к ней подойду».

Слуги, обиженные таким ответом,

Отошли от Урала-егета

И девушке, которая во дворце ожидала,

Пошли рассказать об отказе Урала.

И вот на майдане затих гул,

Глашатай крикнул: «Падишах идет!»

Настороженно притих народ.

Рабы осторожно носилки несут,

На носилках — трон, а на нем падишах,

Четыре батыра сзади идут,

Не отставая ни на шаг.

Огромный, как обвешанный кладью верблюд,

Сопящий, как ожиревший медведь,

С налитыми кровью глазами,

Со вздутыми веками и бровями,

Со сросшимся, как у кабана, затылком,

С ногами, толстыми, как у слона,

С животом, раздувшимся, как хаба,

Кумысом наполненный до краев,

Явился Катила — злой падишах,

Видом своим нагоняя страх.

К толпе девушек он подошел,

Глазами красавицу отыскал,

Зубы велел слуге осмотреть,

Потом отбросил в сторону плеть,

Руку, закрывавшую румяное лицо,

Откинул резко, потрогал грудь,

Ладонями талию молча ощупал.

«Для дворца подойдет, — сказал Катила

Эй, слуги, других девушек осмотрите

И сколько надо — себе возьмите. —

Так падишах сказал, говорят,

К трону опять зашагал, говорят. —

А всех остальных в жертву отдайте

В честь колодца, где воду брали

И в этой воде меня искупали».

Тут дочь Катилы из дворца вернулась,

Подошла к Уралу и, в глаза ему глянув,

Со словами упрека обратилась:

«За что ты меня опозорил, егет?

Очернил лицо мое, гордый егет?

Я тебя среди сотни рабов отыскала,

Яблоко подарила, равным признала,

А ты отказался идти во дворец…»

Слова ее услышал отец,

Спросил: «Егет, из какого ты рода,

Что посмел опозорить нас перед народом?»

Урал

Человека, который людей убивает

И при том падишахом себя называет,

Сколько ни странствовал я по дорогам,

Мне повстречать не приходилось.

Не только знать, но и думать об этом,

Разве я мог, скитаясь по свету?

Смерти я с детства привык не бояться

И с нею всегда я готов сражаться,

Не отдам ей не только человека,

Но даже самую малую птицу!

Зачем тебе предо мной гордиться?

Тебя я еще совсем не знаю —

Поживу, на дела твои погляжу,

Тогда все, что думаю, — прямо скажу.

Народ, приближенные и батыры

Смотрели с завистью на Урала:

Так смело говорит с самим Катилой,

А может, и зятем ему станет!

Дочери своей закричал Катила:

«Зачем ты себе глупца избрала?

Он же тебя совсем недостоин.

Не томись, моя дочь, напрасно, —

Он человек для нас опасный.

Вернись во дворец», — так он приказал

А слугам людей убивать приказал,

Урала велел в кандалы заковать.

Народ начал плакать, громко стенать,

Падишаха кровавого проклинать.

И тут увидел народ, говорят,

Как Урал рванулся вперед, говорят.

Урал

Я отправился в долгий путь,

Чтоб Смерть невидимую уничтожить,

Спасти людей от людоеда-дива.

Чтоб счастье людей приумножить,

Хотел из родника взять живую воду

И воскресить мертвых…

Вот для чего я рожден батыром.

Услышав такие речи Урала,

Катила, от гнева багровым ставший,

Крикнул своим четырем батырам:

«Пусть он землю запомнит нашу!

Хочет Смерть повидать? Ну что же, —

Надо нам его волю уважить, —

Покажите Смерть чужому батыру».

Этот грозный фарман выполняя,

Вышли вперед четыре батыра.

«Будешь биться или бороться?» —

Нагло смеясь, они спросили.

Сказал Урал, взглянув на Катилу:

«А вы подумали, хватит ли силы?

Смотрите — как бы вам не погибнуть…

Может, сильнее себя зверя

Вы на меня бы напустили?!»

Батыров эти слова рассмешили,

И, хохоча, они так говорили,

Над противником издеваясь:

«Ай-хай, оказывается, какой ты сильный —

Нас, четверых, один не боишься!»

Катила рукою взмахнул: «Ну, ладно,

Раз пришелец жаждет крови

И жить на земле ему надоело,

Из дворца быка приведите,

А вы, батыры, пока подождите».

Люди эти слова услыхали,

«Ой, пропадет егет!» — зашептали,

Головы низко склонив, стояли,

Слезы ладонями вытирали.

Дочь падишаха к отцу подбежала

И такими словами его умоляла:

«Отец мой, прошу — не губи егета,

Добрее его во всем свете нету.

Твою волю, отец, выполняя,

Я жениха себе выбирала

И выбрала лишь одного Урала.

Прошу — не проливай зря крови…»

Катила дочь свою не послушал —

Велел быка пустить на волю.

И вот, как гора, огромная туша,

Скребя копытами голую землю,

Брызжа слюной, вдруг появилась,

Из ворот дворцовых к майдану пустилась.

Народ испуганный разбежался.

Бык страшно всхрапнул и, рога склонивши,

Кинулся яростно на Урала,

Чтобы поддеть и поднять высоко

Рогами насквозь пронзенное тело.

Урал, говорят, не растерялся,

От удара ловко увернулся,

Руками крепко рога схватил,

Начал шею быку ломать

И голову ниже к земле пригибать.

Над майданом раздался страшный рык —

Не может вырваться грозный бык,

В землю уходит ногами бык,

Не может туловище повернуть,

Не может рогами Урала боднуть,

Из пасти черпая кровь потекла,

Из челюсти выпал верхний зуб.

А Урал слово свое сдержал,

Убивать быка он не стал,

Из земли его выдернул, говорят,

На ноги поставил, так говорят.

Урал

Твои прямые рога изогнулись —

И вечно будут теперь такими!

Плотные копыта твои разомкнулись —

И вечно будут теперь такими!

Не только у тебя — у всего рода!

Силу человека сейчас испытал ты,

Слабость свою сейчас узнал ты.

Рогами людей устрашить не пытайся,

Одолеть людей никогда не надейся.

Четыре батыра переглянулись,

Подошли к Уралу с гордым видом,

Один из них, кривя рот в усмешке,

Сказал егету слова такие:

«Если душа твое тело покинет,

В какую сторону его закинуть?

Если же в схватке ты уцелеешь,

В какую страну тебя забросить?»

Урал смело вышел вперед:

«Ну что же, настал и ваш черед,

Вчетвером сразу ко мне подходите,

И, если погибну, льву тело отдайте,

А если поднять вам меня удастся,

В живой родник мое тело забросьте».

Первый батыр, продолжая смеяться,

Сказал: «Коль меня одолеешь

И силой своей на спину повалишь,

Брось мое тело тогда под ноги

Моему властелину падишаху Катиле».

Разом кинулись четыре батыра,

За плечи егета они ухватились,

Но только не долго с Уралом бились.

Схватив одного левой рукою,

Кинул Урал его в ноги Катилы,

А трех других, схватив всех сразу,

Ударил о землю с такою силой,

Что горы вздрогнули и пошатнулись,

И ветры вихрем в небо взметнулись

И мотыльками затрепетавших

Приближенных Катилы, мукою ставших,

Самого Катилу, талканом ставшим,

Подхватив, развеяли в небе…

Все люди видели битву Урала —

Матери, рыдавшие от страха,

Отцы, плачущие кровью,

Дети со связанными руками —

Кинулись все к егету Уралу

И, окружив его плотной толпою,

Повели во дворец падишаха,

Куда раньше никогда не входили.

Урал объявил всем, говорят,

Справедливый фарман, так говорят:

Беглым в свои жилища вернуться,

Злодея Катилу не бояться,

Каждому роду избрать старших —

Самых доблестных и справедливых.

По совету старых людей Урал женился на дочери Катилы. После свадьбы через несколько дней он снова тронулся в путь и увидел в лесу, как огромный змей пытается проглотить оленя: проглотил бы оленя — рога не проходят, отпустил бы оленя — выплюнуть не может. Змей назвался Заркумом, сыном дива Кахкахи, и молил спасти его — сломать рога оленю, за что обещал дать много жемчуга и отвести во дворец отца. И тут же выдал отцовскую тайну: у Кахкахи, оказывается, есть волшебная палка — «с ней в воде не утонешь, в огне не сгоришь, а коль надо скрыться от страшных врагов, невидимым станешь, и сколько б враги тебя ни искали, найти невидимого не смогут»… Урал поверил Заркуму, сломал рога, Заркум проглотил оленя, превратился в красивого егета и повел Урала к отцу Кахкахи.

…Урал и Заркум, отправились в путь,

Много дорог, говорят, прошли,

Много переплыли быстрых рек

И вот увидели вдалеке

Что-то черное, говорят,

На гору похоже, говорят.

Вверху — огонь, зарницами полыхающий,

Внизу — серый дым, искрами сверкающий.

Что-то серое, туманом покрытое,

Увидел Урал и спросил: «Что ото?»

Заркум пемного помедлил с ответом

И сказал: «Это змей, дворец охраняющий,

Покой отца оберегающий».

Вскоре Урал увидел ограду

И не гору, а змея, лежащего рядом,

Девятиглавого страшного змея.

Заркум приказал сторожу-змею

Отпереть кованые ворота.

Змей зашипел и так свистнул,

Будто рухнули горы и скалы.

Раздался грохот — четыре змея

По земле ключ волочили

И этим ключом ворота открыли.

Заркум, широко распахнув ворота,

Пригласил Урала войти как гостя

И, поклонясь, сказал: «О твоем приходе

Я отца предупредить должен… »

Так сказав, он закрыл ворота,

Шаги Заркума вдали затихли.

Урал прислушался — за воротами змеи

Между собою так говорили:

«Я — одиннадцатиголовый,

Мой черед съесть егета,

Чтобы двенадцатая по счету

Отросла голова на моем теле.

И стану я визирем падишаха».

Но его перебил девятиголовый:

«Этот егет узнал нашу тайну,

Заркум, испугавшись, ему проболтался…

Его падишах есть не станет —

Он же спас любимого сына!

И вы зря тут не толпитесь,

На жертву не надейтесь —

Мне одному его есть придется —

Потому что секрет самого падишаха

Я один только и знаю…»

Расползлись змеи, в углах притихли,

Остался один лишь — девятиголовый

И, приняв девичий облик,

Неслышно прошел через ворота,

Протягивая руки к Уралу,

Завораживая взглядом.

Но коварство змея знал Урал,

Протянутые руки так крепко сжал,

Что кровь полилась…

Змей, снова став змеем,

Шипя набросился на Урала,

Стараясь хвостом с ног сбить,

Стараясь огнем лицо опалить.

За горло змея схватил Урал

И, говорят, так сказал:

«Это ты знаешь тайну

Своего коварного падишаха

И хочешь, чтоб все дрожали от страха

От одного твоего вида!»

Змей удивился: «Так ты тенгри?

Так ты, оказывается, сам тенгри?

А я-то думал, что ты человек!

Потому и подслушал наш разговор

И падишаху о нем рассказал…»

С такими словами змей в ноги упал,

Хребет свой низко к земле пригибал.

Но тут же снова голову поднял —

Он человеческий запах узнал.

«Нет, ты не тенгри, ты человек,

Ты — человек, узнавший тайну,

Ты, повстречавший Заркума случайно,

Заставил его проговориться

И хочешь теперь своего добиться».

Только хотел он дыхнуть огнем,

Урал размахнулся и так ударил,

Что девять голов с тела свалились,

На пол упав, они раскололись.

Из одной — ключи посыпались со звоном,

Из других — восемь батыров явилось.

«Когда-то мы с семьями жили,

В стране своей мужчинами были,

Всех нас страшный змей погубил,

Из тел наших головы отрастил.

И если ты рассечешь его сердце,

Ключ золотой там увидишь,

Этим ключом дворец тайн откроешь…»

Так и сделал Урал, говорят,

Ключ золотой достал, говорят,

Дворец тайн открыл, говорят,

И красавицу там увидал, говорят,

Шелком тело ее покрыто,

Шея обвешена жемчугами,

Только поблёк на лице румянец…

Открыл Урал дверь другую —

Там, возле трона, палку увидел —

Вся она хрусталем сверкает,

Вся изукрашена жемчугами.

Сказали батыры: «Возьми эту палку,

Она, егет, помощницей будет».

Тут еще одна дверь раскрылась

И белый змей из нее появился,

Окинул всех взглядом, говорят,

Дохнул ядом, так говорят.

«Кто посмел войти и взять палку,

Которой ничья рука не касалась?!»

Перед собою увидев Урала,

Он пасть раскрыл… Но егет ловкий

Его скрутил и о землю ударил.

«Я со Смертью пошел сражаться

И буду до тех пор за нею гнаться,

Пока не настигну

И не сдавлю ей горло.

И всех, на ее стороне стоящих,

Такая же участь ожидает…

С рожденья назвали меня Уралом,

И я на свет для того родился,

Чтоб сделать землю навек свободной.

А тот, кто Смерти злой помогает,

Пусть от меня пощады не знает!

Если ты — падишах, ты должен

Дать сейчас же приказ справедливый:

Пусть сползутся все твои змеи,

Головы низко к земле склоняя.

И пусть мой меч над ними сверкает,

Змеиные головы отрубает,

Людей из неволи освобождая».

Кахкахи, говорят, подчинился:

«Раз я палку не удержал

И ее хозяином ты стал,

Значит, ты меня сильнее,

Тебе противиться я не смею… »

И приказ отдал своим змеям.

Змеиные головы Урал отсекал,

Из них невольников освобождал,

Узников из темниц выпускал,

Во дворце все двери велел раскрыть,

А Кахкахи сказал: «Заркума найди

И ко мне живым приведи…»

Толпою народ на свободу вышел,

И с ними девушка тоже вышла,

И все Урала окружили

И такие слова ему сказали:

«Помощь, которую бог всемогущий,

Даже бог не мог оказать нам,

Ты, егет, принес народу.

И мы теперь решить не можем —

Какую дать тебе награду,

Какими словами тебя возвеличить?»

«Никакого величия мне не надо.

Ваша свобода — вот мне награда.

Батыром станет лишь тот мужчина,

Который любит народ всем сердцем.

Давайте на праздник все соберемся

И выберем лучшего из лучших,

Чтоб стал он отныне вождем вашим…»

И люди Алгыра вождем назвали —

Он много лет со змеем боролся,

А дочь его с именем Гулистан

Была рабыней белого змея —

Это ее Урал встретил,

Впервые ворвавшись во дворец падишаха.

Тогда меж собой порешили люди

Отдать Гулистан Уралу в жены…

А старший брат Урала Шульген шел по стране счастья и видел: в реках, в озерах рыбы — плотва, пескари да щуки плавают вместе, на ветках прыгают птицы — ястреб с жаворонком рядом, кукушка с соколом тоже рядом, а соловей им трели выводит, а на склонах гор ходят овцы рядом с волками, петухи да куры с лисою рыжей привольно пасутся на одной поляне. И подумал Шульген: «Сначала пойду к падишаху, тайну дворца его разузнаю, а когда стану домой возвращаться, много дичи себе добуду — зверей доверчивых, рыб не пугливых». Но вскоре ему повстречался Заркум, бежавший от Урала, и, назвавшись сыном Азраки-дива, уговорил его идти с собою, обещая много дать подарков и живой воды — сколько захочет. Подошли к дворцу, и тут — крылатые кони-тулпары навстречу вышли, а за ними огромные дивы, и повели Шульгена с почтеньем, как важного гостя…

…А во дворце два падишаха —

Хозяин Азрака и гость Кахкахи

Сидели в растерянности и страхе,

Сидели, думая об Урале.

Сынчи в разговоре им помогали

Разгадывать самые сложные тайны.

Старый сынчи сказал: «Падишах мой,

Когда однажды в неведомом крае

Родился неведомый нам ребенок

И первый крик того младенца

До твоего дворца донесся,

Летавшие в небе наши дивы

Все от страха на землю упали.

Ты послал тогда грозных дивов

С наказом — выкрасть, убить ребенка.

Но он так взглянул на них, что от взгляда

У дивов со страху сердца онемели.

А когда, вырастая, он к нам явился,

Чтоб взять воды из родника живого,

Родник забурлил, вскипел пеной

И обмелел наполовину.

Й ты, падишах, впал в большое горе.

Сейчас нам нельзя сидеть сложа руки,

Надо найти храбреца такого,

Чтоб смог у Самрау-птицы

Акбузата — тулпара коня выкрасть.

Тогда и мы обретем силу».

Азрака

Чтоб Акбузатом-конем овладеть

И ко мне на нем прилететь,

Я посылал семерых дивов,

Где конь укрыт — им указал.

А коль не удастся коня поймать,

Тогда убить его приказал.

Долго они за тулпаром гонялись,

Лаской его подманить пытались,

Но Акбузат не подошел

И к себе не подпустил…

Дивы, страшась моего гнева,

В синем небе жить остались.

И теперь семь звезд ночью светят —

По имени Етигеп — горят в небе.

Рожденную от Луны дочь Самрау

Все же сумел я похитить,

Но конь, подаренный ей отцом,

К своей хозяйке не прилетел —

Не вышло так, как я хотел.

И теперь я знаю: из рода людского

Надо найти егета такого,

Который бы мог Хумай — дочь Солнца

Заворожить своею силой,

И если девушка его полюбит,

Тогда Акбузата и меч из булата

Она сама поднесет нам в подарок.

Тогда мы егета отблагодарим —

Любую страну ему отдадим,

Ничего для батыра не пожалеем,

Тогда и Урала мы одолеем!

И тут Заркум к Азраке подошел.

«Мой падишах, я к тебе привел

Шульгена — старшего брата Урала,

Его мне в дороге судьба послала… »

А когда Шульген во дворец вошел,

Падишах его ласковым взглядом обвел,

Гостеприимным, приветливым был,

Рядом с собою усадил.

Потом падишах хлопнул в ладоши,

Дворцовых девушек вызывая.

Вышли они, разбившись на группы, —

Стройные все, высокого роста,

Красотою и нежностью изумляя.

Из всех девушек самой красивой

Была Айхылу — как на камешках белых

Горсточка жемчуга сверкает,

Как в небе звездном Луна сияет,

Как на щеке у красавицы стройной черная родинка,

Так и она, как цветок весенний,

Всех собой украшала.

Шульген смотрел и не мог насмотреться,

Не мог отвести от нее взгляда.

Спросил у Заркума: «Кто такая?»

Тот ответил: «Сестра родная,

Хочешь — сделаю тебя зятем».

Шульген усомнился, счастьем считая

Такую девушку взять в жены,

Но Заркум его утешил:

«Скажу отцу, и он вас поженит».

И тут же сказал Азраке — гость желает

Взять Айхылу себе в жены.

Азрака опять похвалил Заркума,

Дивов созвал на высокую гору,

А Айхылу запугал — чтоб молчала

О том, что похищена у Самрау,

И живет как невольница — не говорила.

«Если нарушишь мою волю,

Оторву твою голову, а тело

Брошу в огонь, чтоб оно сгорело…»

Славная свадьба неделю длилась.

Шульген, позабыв обо всем на свете,

Жил, нежданному счастью не веря, —

Айхылу его полюбила…

В один из дней падишах Азрака

Позвал Заркума к себе и Шульгена

И, обращаясь к нему как к зятю,

Велел в дорогу быстрей собираться.

«Ты славный егет из рода людского,

И верю — ты выполнишь мое слово.

Ты сможешь Хумай — дочь Солнца

Силой своею заворожить

И, если девушка тебя полюбит,

Тогда Акбузата и меч из булата

Она сама поднесет нам в подарок».

При этом осторожно глядел на Шульгена,

Желая думы его прощупать,

Обещая дивов дать на подмогу.

Заркум и Шульген собрались в дорогу,

На диве верхом так быстро летели,

Что даже глазом моргнуть не успели,

Как очутились в стране Самрау.

Снова короткий совет держали —

Как бы получше все обделать.

И тут в разговоре Заркум осторожно

Вставил слово и об Урале.

Заркум

Слышал я — недалеко отсюда

Есть страна Аждаха-змея,

Падишах там по имени Кахкахи

Жил, волшебной палкой владея.

Она, при желании, огнем вспыхнет,

А если надо — водой разольется

Или поднимет такие ветры,

Что страшнее, чем ураганы.

Но вот, я слышал, неизвестно откуда

Какой-то егет к нему заявился,

Уралом-батыром объявился

И не то лестью, не то обманом

Похитил эту волшебную палку

И назвал себя падишахом…

С радостью весть Шульген услышал.

«Жив и здоров младший брат», — подумал.

Но вскоре зависть мутить душу стала:

«За что его счастье так одарило?

Неужели слабее моя сила?»

«Ничего, — они вместе с Заркумом решили, —

Вот обуздаем Акбузата,

Возьмем в руки меч булатный,

Тогда никто не сравнится с нами…»

Но Заркум, хотя и делился с Шульгеном

Своими помыслами и мечтами,

Черные мысли в душе лелеял:

«Нет, пока он мне доверяет,

Надо воспользоваться его силой.

А потом я убью Урала,

Палкой волшебной один завладею,

Непобедимым стать сумею…»

Вскоре они дворец увидали

И перед ним много-много

Белых птиц увидали.

Одна птица, взглянув на дорогу,

Махнула крылом своим подругам,

И птицы встревоженно разлетелись,

А та, что сигнал дала, — наблюдала.

Шульген и Заркум подошли поближе

И о Хумай-птице спросили.

«Ее дома нет», — отвечала птица,

Знак подала, и вдруг вся стая,

Крылья свои высоко вздымая,

Разом скинула птичьи шубы

И в красивых девушек обратилась.

Шульген с восторгом смотрел на красавиц

И среди них увидел такую,

Какой на земле никогда не увидишь.

Красота этой девушки жизнь вдохнула,

И мир перед ней застыл в изумленье.

А та, что знаки подругам давала,

Подошла к пришельцам и как хозяйка

Слова приветливые сказала:

«Видно, прошли вы по многим странам

И в трудных дорогах утомились,

О Хумай узнав, вы к ней явились.

Что же, прошу — во дворец войдите,

Хумай вернется — ее подождите».

Шульген и Заркум догадались,

Что Хумай не хочет пред ними открыться,

Вошли во дворец, как желанные гости,

Сели на почетное место.

Так недолго они сидели.

И весь дворец окутался дымом.

Гости сознания лишились.

Во дворце страшный шум раздался —

Земля надвое раскололась,

И Шульген с Заркумом в подземелье,

В глубокую яму полетели.

Когда очнулись — глаза застилала

Тьма и так страшно было,

Что слова вымолвить не сумели,

Начали шарить друг друга руками,

Но так нащупать и не сумели.

Хумай за пришельцами наблюдала

И, когда Заркум превратился в змея,

Велела девушкам затопить яму

Холодной водой бурлящей.

Заркум опять заметался в страхе

И из змея в кушул превратился,

Теряя свои последние силы,

Водяною крысою плавал…

А Хумай подошла к Шульгену

И, говорят, так сказала:

Хумай

Когда ты летел в пропасть,

Сердце твое зашлось ли от страха?

То время, когда вы меня поймали

И нож точили и ноги связали,

Может быть, ты сейчас вспомнил?

За страх свой тебе отплачу страхом.

А сердце твое, живых губившее,

А сердце твое, злобой заплывшее,

Пусть от недоброго жира оттает

И от всего плохого очистится.

Пусть в тебе родится душа,

Любить способная.

Так сказала Хумай-птица

И во дворец к себе удалилась.

Вошла к ней девушка и рассказала —

Пришел незнакомец…

Хумай взглянула —

Узнала Урала,

А Урал не мог и подумать,

Что перед ним спасенная птица.

А голос ее серебристый

Давно знакомым Уралу казался.

Знаком Хумай войти пригласила,

И Урал вошел, спросил о здоровье.

Хумай, к Уралу обращаясь,

Такие слова тогда сказала:

Хумай

Егет мой, по лицу, по твоей одежде

Вижу — пришел ты издалека…

Расскажи о себе, о своем крае,

Где ты был, что видел в дороге.

Ты не станешь таиться — я знаю.

Если окажется в моих силах,

То помощницей тебе стану.

Урал

Хоть я и молод еще годами,

Известно мне о пяти странах:

В одной рожден, а две увидел,

Когда странствовал по свету.

А две последних — хочу увидеть.

И вот что странно:

В тех дальних странах —

Куда пи придешь, кого ни увидишь —

Один себя главою считает,

Другой перед ним спину сгибает,

Сильный слабого пожирает,

Сколько хочет — кровь проливает…

И еще я знаю, —

Есть сила такая —

Невидима глазу,

Никто ни разу

Ее, говорят, нигде не видел.

Злая Смерть — вот ее имя.

С ней-то задумал свести я счеты,

Людей от нее навсегда избавить.

Еще в детстве попала мне в руки

Лебедь и рассказала,

Что в ее стране есть средство,

Чтобы людей от смерти избавить.

Но что за средство такое — не знаю…

Хумай

Чтоб жить на свете, не умирая,

Чтобы не лечь в черную землю,

Есть родник с живою водою.

Но где течет он — никто не знает.

Им владеет падишах дивов.

И если ты хочешь найти эту воду

И отдать ее народу,

Я помогу тебе… Но прежде

Выслушай ты мое условье.

Муж, прошедший страну змея,

Где лево, где право — узнать сумеет,

Сам себе сможет выбрать дорогу,

В этом ему не нужна подмога.

Но если ты отыщешь птицу,

Если ты ее мне привезешь, —

Тогда и я тебе помогу,

Где течет родник — укажу.

Урал

Что же, тебе я послужу —

Твое доверие заслужу,

Птицу разыщу для тебя.

А на прощанье так скажу:

Нет воза у меня — золото грузить,

Нет любимой у меня — украшения дарить,

А в сердце, кроме добра,

Я не имею ничего —

Злобы на людей нет у меня,

Коварных дум нет у меня…

Награда твоя пусть будет такой:

Помоги мне людям добыть покой,

Счастье и радость всем им вернуть,

В силы людские веру вдохнуть.

А когда мне Смерть преградит путь,

Ты мне помощницей верной будь.

Хумай

Не сгорит, коль в огонь попадет,

Не утонет, коль в воду войдет,

Ветру не даст за собой угнаться,

Гор и скал не станет бояться,

Копытом ударит — горы расколет,

В прыжке грудью рассечет море,

Верный в трудностях и лишеньях

Своему хозяину батыру,

На небе рожденный, он в небе вырос,

На лугах земли его племени нет.

Дивы Азраки тысячи лет

Гонялись за ним, но не поймали,

Ласковым словом не подманили,

Этого коня мне мать подарила,

«Отдай любимому», — говорила.

Акбузат-тулпар — мой конь крылатый —

Тебе его я отдам в награду.

А еще отдам тебе меч булатный.

Джинны и дивы знают о нем

И перед ним от страха трясутся,

Увидят — как стадо овец разбегутся.

Так сказала Хумай. Урал согласился

Желание девушки исполнить.

Но и тогда Хумай-птица

Не решилась Уралу открыться

И о Шульгене, что сидит в темнице,

Ничего не рассказала.

…И вот новое утро настало.

Проснулся, говорят, Урал на рассвете,

Умыл, говорят, лицо водою.

Хумай сытно его накормила,

Потом в дорогу проводила…

Долго странствовал Урал и наконец озеро увидал: берега его не из камня, дно его не из гальки, — берега и дно серебром покрыты. Цветы, росшие на берегу, даже на самом сильном ветру не колыхались, а гладь водяная застыла, будто бы ледяная. Тут он и увидел чудесную птицу, палкой волшебного помахал, и птицу околдовал, и привез ее к Хумай. Птица эта ее сестрой Айхылу оказалась, она, потеряв мужа, от дивов в далеких краях скрывалась.

И тут Хумай таиться не стала, свое имя Уралу сказала, о том, как он спас ее, рассказала и повела к отцу Самрау. И отец сказал: «Айхылу, уставшую от скитаний, испытавшую столько страданий, надо к матери Луне отправить в гости». Так и сделали — на своем коне Сарысае Айхылу улетела на Луну. А Хумай, после того как ей Урал в любви открылся, выпустила Шульгена из темницы.

Радостно встретились братья родные,

Не перестают улыбаться,

Говорят — не наговорятся,

Урал о себе все рассказал,

А Шульген о себе больше молчал

И в думах своих так рассуждал:

«За что его счастье так одарило?

Неужели слабее моя сила?.. »

Так думал Шульген, и эта дума

Не давала ему покоя.

Ни про Азраку, ни про Заркума

Не рассказал он тогда брату.

А утаив однажды правду,

Он и на злое дело решился —

Брата родного убить замыслил,

Овладеть мечом булатным,

Оседлать коня Акбузата,

А Хумай — любимую брата

Взять себе в жены…

Урал заметил, что брат всегда хмурый.

Подумал: «Долго сидел в темнице,

Вот и не может развеселиться».

Однажды увидел: Шульген, насупясь,

Сидит один с лицом багровым.

Урал ободрить его постарался,

Говоря брату такие речи:

«Против огня — становись водою,

Против врага — вырастай горою,

В трудностях не себе — другим дай дорогу…

Батыр без лестницы на небо влезет,

Батыр без ключей землю откроет,

Добрый поднесет питье — выпьешь воду,

Злой поднесет — вода станет ядом…»

Глядя на хмурое лицо Шульгена,

Птица-Хумай насторожилась,

Чуяла — здесь какая-то тайна,

За братьями она с тревогой следила.

Однажды Шульген сказал Уралу:

«Многие страны ты, брат, объехал,

Многое увидел на свете,

Стал ты батыром, почет и слава

Тебя повсюду окружают…

Теперь ты в стране падишаха Самрау

Живешь привольно, забот не зная…

Но есть у меня дума другая.

Зачем нам Самрау поклоняться,

Когда мы сами

Страной можем править?

Я твой старший брат и желаю

Добыть себе настоящей славы».

Урал

Люди Самрау зла не знают,

Никого не мучают, не убивают,

Как же могу я коварством и злобой

Отплатить за добро падишаху Самрау?!

Невинную кровь проливать разве можно?

Злодеями стать — нам не пристало.

Как мы вернемся домой — подумай —

С кровью запятнанною душою?!

Если полюбит тебя дочь Самрау,

Станет тогда тебе женою

И сама Акбузата подарит.

Нет, Шульген, мы с тобою

Должны идти за мечтой другою —

Надо дивов злых уничтожить,

Открыть невольникам темницы,

Надо со злым Азракой сразиться

И воды из родника живого

Добыть народу для бессмертья.

Однажды к Хумай Шульген тайно явился,

Тихо положил на плечо ее руку,

Слово свое сказал, говорят,

Любовь открыл, так говорят.

Шульген

Сама ты, Хумай, как-то сказала —

По делам человеку воздается…

И я так думаю — между нами

Нет злого умысла, кровавой свадьбы.

К тебе свое слово я обращаю —

Дружбе сердце мое открыто,

И буду предан я ей неизменно.

Как только я во дворец явился,

Как только тебя увидел,

Сразу сердце мое ты пленила,

Но на меня и не взглянула,

Может быть, ты испугалась

И за зло испытать решила —

Уважения не оказала

И закрыла меня в темнице?!

Может быть, после беседы нашей

Или с приходом брата Урала

Сердце твое опять смягчилось —

Ты во дворец меня пригласила,

И вижу я, что во всем мире

Ты всех добрее и красивей.

Дашь ли ты мне свою руку?

Пойдешь ли за меня с любовью? —

Так я думал, душой встрепенувшись.

Захочешь — останусь рядом с тобой,

Полюбишь — сделаю женой,

А если откажешь — тогда придется

Мне выбирать другую дорогу

И совершить то, что задумал.

Хумай

Егет, я к тебе давно присмотрелась,

Узнала и думы твои и дело.

Я — старшая дочь падишаха Самрау,

Теперь ты, егет, меня послушай.

Пусть мысли твои делами станут

И никого никогда не обманут.

При всем народе, на большом майдане

Соберу я егетов на состязанье.

И там ты силу свою покажешь.

Есть у меня конь Акбузат,

Его мне мать подарила,

Он на майдан к народу прискачет.

И если ты за узду схватишь,

И ловким прыжком на коня сядешь,

И снимешь с седла меч булатный, —

Значит — ты батыр настоящий,

Тогда подарю тебе Акбузата,

И буду отца просить о свадьбе,

И одной тропою пойду с тобою,

И стану тебе любимой женою.

Так, говорят, Хумай решила,

И Шульген с ней согласился.

Устроила Хумай майдан, говорят,

Акбузата позвала, говорят.

Сразу гром загремел-загрохотал,

Буря поднялась на всей земле,

Белесый, как светлое небо,

Усеянный звездными крапинками,

Акбузат-тулпар разгоряченный

С неба слетел, говорят,

Словно звезда летящая,

К красавице Хумай подскакал

И голову перед ней склонил, говорят.

Потрепав по шее коня Акбузата,

Хумай слово свое сказала:

«Ты прискакал ко мне без батыра,

Ни одного не счел себе равным.

Взгляни — здесь собрались егеты,

Они ждут тебя, надеясь,

Что ты изберешь, который по силе,

По красоте тебе не уступит.

Тогда тебе он товарищем станет,

А для меня возлюбленным станет».

Акбузат

Красивый егет мне не подходит,

Вряд ли в седле моем усидит он.

Когда тучи с громом в небо приходят,

Когда над землею буря бушует, —

Птицы в небе еще летают,

И даже перекати-поле

В овраге укрытье себе находит.

Но я поскачу, и буря такая поднимется сразу,

Что даже скалам не удержаться,

Даже воды в реках взбурлятся,

И рыба плыть по волнам не сможет.

Ударю копытом — и Каф-тау —

В одно мгновенье рассыплется прахом.

К золотой луке седла дорогого

С алмазным лезвием меч привязан —

Долгие годы его закаляло

На своем пламени солнце.

Огонь, способный всю землю обуглить,

Его не сможет даже расплавить,

Ничто на свете его не затупит.

Кто не поднимет и в небо не кинет

Тяжесть в семьдесят батманов,

Тот не достоин батыром зваться.

Тот, кто мечом взмахнуть не сможет, —

Мне в наездники не годится.

Слабосильный мне не товарищ.

Только тот меня получит,

Которому равных нет — ни по силе,

Ни по ловкости, ни по сноровке…

Так Акбузат сказал, и люди,

Чтобы узнать — кто всех сильнее,

Весом в семьдесят батманов

Разыскали огромный камень.

Подошли к нему и руками

Хотели все вместе сдвинуть с места.

Толкали месяц, год толкали —

Но так и не сдвинули этот камень.

Хумай посмотрела на Шульгена

«А ну подними!» — ему сказала.

Бросился Шульген к тяжелому камню

И от земли отрывать начал.

Так он напрягся, что по колено ушел в землю…

Месяц с камнем Шульген возился,

Год, говорят, поднимал камень,

Но сдвинуть не смог…

Изнемогая,

Отошел в сторону, совсем уставший.

Хумай взглянула тогда на Урала,

Поднять ему камень приказала.

Урал рассердился, — камень тяжелый

Покрыл позором его брата, —

И так кулаком по нему ударил,

Что камень по земле покатился.

Урал подхватил его ловко и кинул

Высоко в небо со всего размаха.

Стрелою, свистя, улетел камень —

И вскоре из глаз скрылся…

А люди стояли

И головы в небо задирали.

Утро прошло, и настал полдень,

Полдень прошел, и настал вечер, —

А камня в небе еще не видно…

Пронзительный свист над землею раздался —

Это камень назад возвращался.

Люди, попадав, прикрылись руками.

А Урал ловко схватил камень,

Поймал, говорят, на лету камень,

Спросил — где живет падишах Азрака

И в ту сторону камень бросил.

И тут Акбузат подошел к Уралу,

Склонил перед ним голову низко,

Сказал: «Теперь мною

Ты один владеть будешь…»

А Самрау руку подал,

Сказал Уралу: «Будь моим зятем…»

Всю страну на пир созвали,

Несколько дней свадьба длилась,

И все люди Уралу сказали:

«Будь отныне страны батыром!»

Шульген, увидев, как славят Урала,

Все больше и больше хмурил брови.

Хумай и Урал, его жалея,

Решили отдать Айхылу ему в жены

И посоветовались с Самрау.

Падишах согласился с ними,

Решил вернуть Айхылу и снова

Большой туй устроить,

Сказал: «Проведем свадьбу,

Сердце Шульгена подобреет,

И все кончится тихо и мирно…»

…Шла еще свадьба Хумай и Урала,

И вдруг, говорят, земля задрожала,

Народ, ничего не понимая,

Смотрел в небо, а там — пламя,

А что там горит — никто не знает,

Отчего земля затряслась — непонятно.

Разные думы думали люди,

Но так ничего и не узнали…

Наконец увидели:

С плачем, с воплем

Что-то черное, одетое в пламя,

Клубком катится прямо на землю.

Урал схватил клубок руками,

И весь народ от испуга замер —

Это клубком Айхылу катилась.

Когда она домой возвращалась,

Пламя ее, говорят, охватило.

Былины. Худ. П. Соколов-Скаля.

Айхылу

Видела я, как Урал подбросил камень в небо

И как снова, поймав на лету, в сторону кинул.

Летел камень со свистом,

Через моря летел, через горы

И в стране падишаха Азраки

Упал, и земля раскололась,

И пламя взметнулось высоко в небо.

Оно меня собой захлестнуло,

Повергло в ужас, лишило силы,

И я упала, изнемогая…

А придя в себя, сюда поспешила…

Люди ее словам удивились,

А Самрау, радуясь, думал:

«Вот наделали Азраке шуму!

Сколько хлопот ему причинили!»

Тут и Шульген, говорят, понял,

Смекнул, говорят, что все изменилось, —

Девушку, которая с неба скатилась,

Ему Азрака отдал в жены,

За дочь свою ее выдавая.

Но все тогда обманом было —

Айхылу, оказывается, дочь Самрау,

Вот, оказывается, она какая!

Шульген подвел Айхылу к Самрау

И рассказал, что они женаты,

Их Азрака женил, но вскоре

Оба они испытали горе —

Азрака их счастье разрушил,

Заточив Шульгена в подземелье,

Но ему удалось бежать из плена…

Айхылу, любившая Шульгена,

Сразу поверила обману.

А Самрау думал: «Два брата,

Два батыра со мной породнились…»

И только Хумай насторожилась,

В ней сомнение зародилось.

Шульген — она знала — пришел с Заркумом,

Так где же он со змеем сдружился

И почему вместе с ним явился?

Она осторожно сошла в подземелье —

Хотела правду узнать у Заркума.

За нею Шульген следил и понял —

Заркум его выдаст и, ради спасенья,

Всю вину на него свалит.

Теперь он решил волшебную палку

Во что бы ни стало взять у брата,

Потом всех затопить водою,

Всех уничтожить, все разрушить,

Сесть верхом на Акбузата

И, захватив Хумай с собою, бежать к Азраке.

Так Шульген задумал.

А брату сказал:

«Хочу добыть славу —

Пойду в страну падишаха Азраки,

Один завоюю… Дай мне палку!»

«Пойдем вместе», — Урал ответил,

Но Шульген не согласился.

Урал не стал с братом старшим спорить

И палку отдал…

С женой не встречаясь,

На глаза Самрау не попадаясь,

Шульген к подземелью прокрался,

Он одного опасался,

Как бы Хумай у Заркума правду

О его предательстве не узнала

И брату Уралу не рассказала.

У двери подземелья остановился,

Волшебной палкой о землю стукнул,

И сразу вода все захлестнула.

Заркум, превратясь в большую рыбу,

Схватил Хумай… и тут же Солнце

В небе безоблачном затмилось —

Оно знать Акбузату давало,

Что дочь Хумай в беду попала.

Бросился Акбузат в воду —

Вода с гулом вскипела.

Загородив поток своим телом,

Акбузат отрезал Заркуму дорогу.

Заркум отпустил Хумай и скрылся…

И Солнце в небе опять засияло,

Вода, укрощенная, спадала,

Уже не поток, а ручьи журчали,

С каждой минутой все больше мелея..

Хумай во дворец к Уралу вернулась,

О коварстве Шульгена рассказала —

Молча сидела рядом с Уралом,

Ни одним словом не утешала.

Теперь только понял Урал, говорят,

Что Шульген — его родной брат

С душою предателя оказался,

Из зависти врагам предался…

И начал Урал страшную, многолетнюю битву с падишахом Азракой, дивами, драконами и змеями, которых возглавляли Кахкахи, Заркум и предатель Шульген. Азрака, чтобы в небе птицы не летали и по земле люди не ходили, велел водою залить землю, а небо поджечь. И залилась земля водою, небо пламенем озарилось. Но Урал ни огня, ни воды не боялся, месяц бился, год бился, защищая небо и землю, людей тонущих защищая.

В битвах прошло много лет.

Дети, рожденные на свет,

Давно выросли, возмужали,

Многие егетами стали.

И вот однажды к батыру Уралу

Группа всадников подскакала —

Впереди четыре батыра,

За ними следом еще четыре…

Это Урала разыскали его три сына — Идель, Яик и Нугуш. Четвертым был сын Шульгена, рожденный от Айхылу, егет по имени Хакмар. И с ними четыре друга-батыра. Нугуш, рожденный от матери по имени Гулистан, рассказал, как убил змея Заркума. Урал по-отцовски обнял сыновей, радуясь, что они выросли богатырями, вскочил на Акбузата и повел своих сыновей-батыров в бой.

И вот, когда битва разгорелась,

Когда в небе пламя забушевало,

Когда разлились морские воды,

Ревели и грозно вскипали, —

Сошлись две силы — Урал с Шульгеном,

Лицом к лицу они столкнулись,

Два брата сцепились между собою.

По-разному братья в бою бились —

Шульген, держа волшебную палку,

Бросался на Урала коварно —

Хотел его огнем спалить,

Хотел ему голову снести.

Урал коварства не испугался,

Быстро выхватил меч булатный

И, собрав всю свою ярость,

По волшебной палке ударил, —

Палка вдребезги разбилась,

На кусочки разлетелась.

Громы по небу прокатились,

И море в озеро превратилось,

А дивы, оказавшиеся на суше,

Силы лишились и ослабли.

Сыновья Урала их крушили,

А Шульген, теряя силы,

Не смог Уралу сопротивляться,

На землю упал и не мог подняться.

Хакмар мечом на него замахнулся,

Но Урал задержал его руку,

И Хакмар отца не ударил.

Урал собрал всех людей —

Перед ними у всех на виду

Шульгена поставил.

Урал

С детства ты коварным был,

Тайком от отца крови испил,

Добрый совет мой не послушал

И отцовский запрет нарушил.

Еще тогда от добра отвернулся

И вот теперь кровью захлебнулся.

Сердце твое камнем стало,

Лицо отца чужим тебе стало,

Вкус молока материнского забыл ты,

Землю родную огнем спалил ты.

Людей для себя сделал врагами,

А злобных дивов назвал друзьями,

Ты зло конем себе оседлал

И всюду на этом коне скакал.

Так кто же сильнее — добро и правда

Или зло, с которым ты сжился?

Что человек всех сильней на свете,

Разве ты не убедился?

Отныне тела убитых дивов,

Которых ты считал друзьями,

Превратились в каменные груды,

В скалы, где прячутся дикие звери.

Отныне войско Кахкахи-злодея

Будет ползать, ног не имея.

И если ты, землю целуя,

Не склонишь голову перед правдой,

Не поклянешься словом егета,

Если ты слезы людские

На совесть свою не примешь,

А у отца и матери при встрече

Не станешь вымаливать прощенья,

То я твою голову, как точильный камень,

Метну в небо,

А душу,

Ту, что сейчас мотыльком порхает,

Превращу в туман.

Окровавленную тушу

Зарою в горах Яман-тау,

Возникших из тела твоего друга —

Кровавого падишаха Азраки.

И ты превратишься в скалу черную,

И ни одна душа людская

Добрым словом тебя не вспомянет.

Эти слова брата Урала

Шульген выслушал и испугался,

Зная, что брат не пожалеет

И убить его прикажет.

Шульген

Позволь, Урал, брату умыться

В озере, что осталось от моря,

Сотворенного моей злой волей,

Позволь поцеловать ту землю,

По которой нога твоя ступала.

Зло не творя, жить буду,

Наши обычаи не нарушая.

Со всеми людьми в согласии буду,

Всюду, всегда с тобою буду.

Урал

Лицо от крови растолстевшее,

Разве отмоет вода озерная?

Душа твоя очерствевшая

Найдет ли к добру дорогу торную?

Кровью умытые, огнем опаленные,

Разве забудут люди прошлое

И другом тебя посчитают ли?

От проклятий ставшее каменным,

Против добра восставшее,

Твое сердце ядом наполнилось.

Верю — камень может расплавиться,

Но сердце твое навсегда останется

Твердым, нерастаявшим.

Если любишь людей и вместе со всеми

Хочешь помочь живущим в бедствии,

Помогай поднять страну на ноги.

А тех, кто против людей идет,

Врагами назови,

Кровь их в озеро преврати.

О прошлом своем задумайся.

И пусть боль обожжет сознание,

Что за горе, тобой причиненное,

Тело твое раздутое черной кровью наполнилось.

Пусть просветлеет душа в страданиях,

Пусть высохнет в сердце кровь черная

И заалеет по-прежнему…

Только тогда ты изменишься,

Тогда ты в стране останешься,

Тогда ты батыром прославишься,

Снова человеком станешь ты…

Молча слова эти выслушав,

Снова Шульген начал каяться,

Просьбу свою высказывал.

Шульген

Дважды споткнулся мой лев верховой,

И дважды я ударил его

Так, что на теле показалась кровь…

Но и третий раз споткнулся он,

И с мольбой посмотрел на меня,

И поклялся, что никогда

Спотыкаться не будет.

Поверил я, не стал упрекать,

Не стал камчою полосовать.

Вот и я, брат твой — Шульген,

Дважды сбивался с пути,

Как дважды споткнувшийся лев.

И тревогу вселил в сердце твоем.

Поверь — в третий раз не споткнусь.

Кровью дивов смою позор,

От злобы умою лицо свое

И с просветленною душой

Другом предстану перед тобой,

Поцелую землю у ног твоих,

Буду любить всех людей простых,

И вместе с тобою

Жилище построю…

Урал

Мужчина, потерявший честь,

Теряет вместе с нею и жизнь.

Мужчина, считающий кости людей,

День свой превращает в ночь.

Для жестокой души нет дней —

День для нее ночи черней.

Того, кто ходит с черной душой,

Всегда радует темнота, —

Потому что в темноте

Легче жертву свою поймать.

Когда для людей была ночь,

Ты, Шульген, торжествовал,

Потому что кромешную темноту

Ты — днем называл.

Убивая слабых людей,

Ты себе славы искал,

Потому-то и дивов злых

Ты друзьями называл.

Не знал ты, что среди темноты

Все равно для людей взойдет Луна,

А за нею заря взойдет,

А потом и Солнцу дорогу даст.

Теперь ты видишь — день настал

Для всех обиженных людей,

А для тебя и для дивов твоих

Теперь наступила черная ночь.

Смотри — оживает наша страна.

Поднимаются снова — и млад и стар.

Неужели не понял:

Людей победить злою силою нельзя.

Никому, кто на земле живет,

Коварство победы не принесет!

И если клятву твоего льва,

Как говоришь, запомнил ты,

Тогда запомни и мои слова:

Ради нашего отца,

Ради матери, что жизнь нам дала,

Испытаю тебя еще раз…

…Проводив Шульгена в путь,

Урал всех людей собрал

И, радости не тая,

Так, говорят, сказал:

«Смерть, доступную нашему взору,

Мы в жестоких боях победили,

Уничтоженные нами дивы

Превратились в угрюмые скалы.

Сейчас у нас забота другая,

Из родника, где вода живая,

Черпать все вместе воду будем

И отдадим ее людям.

Тогда от Смерти, невидимой глазу —

От болей, от болезней разных,

От немощи, недугов,

Телесных страданий —

Мы всех людей избавим,

Принесем им счастье и радость,

И бессмертными люди станут».

Тут из толпы старик дряхлый

Подошел, горестно вздыхая,

С мольбою Смерть к себе призывая, —

Все тело его иссохло,

Кости в суставах расшатались,

Подошел и сказал слова такие:

Старик

Пережил я многие поколенья —

Ни отца, ни матери не помню,

Забыл и деда, забыл и внуков…

Во многих краях был,

Знал горе и муки.

Я жил тогда еще, когда люди Страха не знали,

Чувств не имели —

Отец сына не признавал,

Сын отца не признавал…

Видел потом я,

Как люди стали

Собираться вместе —

В один род, в одно племя.

Сильные племена грабили слабых.

От змей, дивов и падишахов

Житья не было человеку.

Теперь я новый мир увидел;

Радостные лица людей увидел

И в том, что человек всех сильнее,

Сам воочию убедился.

Глаза у людей, гляжу, просветлели,

Вижу — вы дивов злых одолели,

И я принес вам слова привета.

Урал, ты батыром оказался,

Ты, как один зрачок у глаза,

На земле единственным оказался

Батыром, достойным восхваленья

Из поколения в поколенье.

Для того отец подарил тебе жизнь,

Для того мать тебя молоком вскормила,

Чтоб ты стране принес счастье.

Они тебе сердце такое дали —

К врагу оно камнем становилось,

А к другу делалось всегда добрым.

Они вырастили тебя батыром

И первыми на льва посадили.

И вот сейчас я к тебе явился.

Взгляни на меня: я стар и сгорблен,

Крови во мне — не больше капли,

Силы мои давно иссякли,

Скрипят мои иссохшие кости,

Давно развеялись ум и память,

Дышу я пока — и тем существую.

Молил я:

Пусть Смерть подберет мое тело,

Но принять мою душу

Она не хотела,

Сказала:

«Воды ты живой напился,

И я умертвить тебя не в силах.

Пусть иссохнет твое тело,

Пусть его источат черви,

Но и тогда ты не умрешь,

Из этого мира не уйдешь

И будешь ждать меня напрасно».

К тебе я пришел, егет, не случайно,

Явился поведать тебе тайну,

Ты меня, старика, послушай:

Если мы жизни закон нарушим,

Будем к бессмертию стремиться,

Не желая Смерти подчиниться,

Этим мы счастья не достигнем.

Потому говорю:

Живую воду из родника живого не пейте,

Не обрекайте себя на муки,

Которые меня сейчас терзают.

Мир вокруг нас —

Это сад цветущий,

И в этом саду людские души —

Только цветы, что всегда отцветают,

Живут в предназначенные сроки,

А потом без мук умирают…

Одни потомство оставляют,

Другие вянут пустоцветом.

Весною, осенью или летом —

Каждый в свой срок — цветы умирают.

Сад с каждым сроком себя обновляет

И становится еще краше…

В этом и есть бессмертие наше,

Всей земли бессмертие — в этом!

И я говорю: не ищите бессмертья,

Из родника живого не пейте.

То на нашей земле бессмертно,

Что жизни цветущий сад украшает,

Красоту мира собой дополняет.

Имя бессмертью тому — добро.

Добро — в небо взлетит,

Добро — в огне не сгорит,

Добро — в воде не утонет,

Добро — молва возвеличит,

Всех дел оно выше.

И тебе самому,

И всем людям

Пищей будет добро вечно.

…Урал слова старца услышал

И всю тайну понял.

И людей позвал идти за собою,

Идти к роднику с живою водою.

Припал к воде, но ни капли не выпил,

Набрал в рот и, распрямившись,

Начал обрызгивать горы, долины,

Луга и холмы, леса и поляны —

Брызгал направо,

Брызгал налево,

Во все стороны брызгал водою,

Живою родникового водою.

И так говорил: «Леса и горы,

В зеленый наряд оденьтесь, цветите

И всему живому приют дайте.

Пусть мир возликует в своем цветенье,

Пусть птицы радость земли воспевают,

А люди в песнях ее прославляют».

Там, куда больше воды попало,

Сосны и ели вырастали,

Украшая горы, долины,

Возрождая мертвую землю.

В холод цвет не меняющие,

В жару не увядающие,

Развернулись листья вечнозеленые,

Распустились цветы нежные.

Весть об этом дошла до Шульгена,

И, радуясь, он так подумал:

«Значит, Смерть остается в мире,

Ей опять пришло раздолье,

Опять помощницей она мне станет.

По одному людей хватая,

Понемногу уничтожая,

Я заставлю их покориться».

Тайком он собрал уцелевших дивов,

На дне озерном укрывая,

И змеи к нему приползли по зову…

И вот беда началась снова —

Люди, построившие жилища,

Песни поющие в час досуга,

В гости ходившие друг к другу,

Стали недобрые вести слышать.

Девушек, что за водой ходили,

Мужчин, что в дорогу отправлялись,

Дивы начали караулить,

Хватать и, сердца вырвав,

Высасывать кровь из тела.

А змеи, те, что в камнях скрывались,

Людей начали жалить.

И опять люди пришли к Уралу,

Обо всем ему рассказали,

Снова прося у батыра защиты.

Урал собрал свое войско,

Во главе отрядов сыновей поставил —

Иделя, Яика и Нугуша

И Хакмара — сына Шульгена.

Снова взял свой меч булатный,

Снова вскочил на Акбузата,

Направился к озеру Шульгена,

Бури на земле поднимая,

Волны на воде поднимая.

«Озеро это выпью до капли,

До дна его высушу,

Чтобы от дивов,

От вероломного Шульгена

Защитить нашу землю…»

Сказав так,

Припал он к воде губами

И начал пить…

Вода забурлила,

Волной заходила, закипела —

Это спрятавшиеся дивы

В страхе по топкому дну метались.

Все пил и пил Урал воду

И дивов вобрал в себя вместе с нею.

Озеро, с каждым глотком мелея,

До самого дна упало,

А дивы, вошедшие в Урала,

Начали грызь его сердце и печень.

Урал распрямился

И выплюнул воду,

Но было уже поздно…

Батыр повалился, теряя силы,

Не смог подняться на ноги,

Не мог повести за собой войско

И упал…

Вокруг собрались люди,

Плакали горько, говорили:

«Был он для всех людей счастьем…»

Урал

Все вы видели — вместе с водою

В тело мое дивы проникли,

Сердце мое они истерзали,

Лишили рук богатырской силы.

Народ мой, к тебе последнее слово,

Дети мои, к вам обращаюсь:

Знайте — в озерах, в лужах

Всегда дивы будут водиться,

И стоит только воды напиться,

Как дивы к вам в нутро проникнут

И, зло творя, обрекут вас на муки…

Поэтому, люди, себя жалейте —

Никогда из озер воду не пейте!

Против дивов я шел войною,

Моря от них очистил,

Помогал жилье на земле построить,

Был конь у меня, как птица, крылатый,

Был солнцем каленный меч булатный,

И много друзей у меня было,

Много помощников отважных,

Но я, возгордясь своей силой,

Понадеялся только на свой разум,

Ни с кем не держал совета

И поплатился за это…

Народ мой, к тебе последнее слово,

Дети мои, к вам обращаюсь:

Слушайте все — я с вами прощаюсь

И говорю:

Пусть ты самый сильный,

Пусть ты самый смелый и ловкий,

И рука крепка, и грудь могуча,

Но пока ты в скитаниях не закалился,

Пока всю страну не прошел с боями,

Сердце свое не считай отважным,

Зло в спутники не бери,

Без совета дела не твори.

Сыновья мои, к вам обращаю слово:

На земле, которую я очистил,

Создайте людям такое счастье,

Чтоб каждый радовался жизни.

За мудрость — старшего почитайте,

Его советов не отвергайте,

Молодых голоса не лишайте,

Молодость тоже уважайте…

Чтобы глаза не могли ослепнуть,

Их охраняют густые ресницы,

Соринки, летящие по ветру,

Всегда собою задержат ресницы…

Хочу я, чтоб вы такими же были, —

Будьте ресницами для народа, —

Собою любую беду заслоняйте.

Акбузат крылатый и меч булатный

Пусть в награду останутся людям,

Кто смел и ловок, владеть ими будет.

А матерям привет передайте,

Пусть простят меня и скажут:

«Прощай, Урал…» — и меня не забудут.

А вы по-сыновьи их берегите.

А всем я скажу слова такие:

«Гордясь званием человека,

Добро для себя конем оседлайте,

От хорошего в сторону не уходите,

Плохому дорогу не уступайте!»

Так сказал Урал свое слово

И, закрыв глаза, умер…

Все люди, скорбя,

Над ним склонились.

По небу звездочка прокатилась,

От нее Хумай весть узнала

О смерти батыра Урала,

Снова Хумай перья надела

И попрощаться к нему полетела.

Хумай

Ах, Урал мой, Урал,

Лежишь ты мертвый,

Тебя живым я не застала

И слов последних не услыхала.

…Я небесная, а не земная

И без тебя буду жить в небе,

Не снимая птичьего наряда,

Не привлекая чужого взгляда.

А тебя схороню у дороги,

По которой скакал ты на Акбузате,

Схороню в горе, по которой ходил ты,

И гора, омываемая морем,

Скроет тебя в своих объятьях.

Все люди тебе родные братья

И будут помнить тебя вечно…

Так Хумай на прощанье сказала…

И гора, в которой его схоронили,

С тех пор называется Уралом.

…Прошло много лет.

И Хумай, тоскуя,

К Уральским горам прилетела,

На скалу у могилы села

И задумалась об Урале.

Потом она лебедушкой стала,

Вывела птенцов и вскоре

Дружные лебединые стаи

По всему Уралу расселились,

И люди на белых птиц дивились,

Детьми красавицы Хумай считая,

На них охотиться не стали.

И были Уральские горы

Пристанищем птиц перелетных,

И бык Катилы привел свое стадо,

Чтоб на отрогах пастись привольно.

И Акбузат пригнал табун свой

И подружил коней с человеком,

И стали кони послушны людям.

Каждый день и каждый месяц

На Урал приходили новые звери,

И, отмечая дни их прихода,

Люди названья месяцам дали.

Еще годы прошли…

И тело захороненное истлело.

И земля вокруг засветилась.

Люди диву такому дивились,

Принесли к могиле земли по горсти…

Позже на том месте, говорят, золото появилось.

Годы все шли.

На просторах Урала

Все живущее процветало,

Птицы и звери размножались…

Воды для питья не стало,

А из озер пить воду боялись…

И тогда пришли люди

К четырем батырам —

К Иделю, Яику, Нугушу и Хакмару,

«Что нам делать?» — спросили.

Идель взял в правую руку меч булатный,

Вскочил на крылатого Акбузата

И призвал пойти войной на Шульгена,

Чтобы отнять у него воду.

Но тут Хумай к нему подлетела

И такие слова, говорят, сказала:

Хумай

Егет, я вижу, ты растерялся,

А к лицу ли растерянность батыру?

Разве забыл ты — Урал, умирая,

Призывал жить в мире,

Злобы не зная. Не сказал ли он:

«Люди, себя жалейте,

Из озер воду не пейте,

Себя опасностям не подвергайте…»

Пусть ты пойдешь войной на Шульгена,

Пусть разгромишь его,

Но пользы от его воды не будет —

Не утолит она жажду людям,

Не станет им молоком материнским…

Идель задумался, сошел с Акбузата,

Выхватил меч отцовский, булатный,

Взошел на гору, встал половчее

И поднял меч над головою.

Идель

Эта булатная сталь сверкала

В руке отца моего Урала.

Без воды тоскует земля родная,

Люди задыхаются от жажды.

Вправе ли я

Называться мужчиной,

Если бессилен найти воду?!

Так Идель воскликнул

И, ударив мечом булатным, рассек гору,

И серебристый ручей с журчаньем

Побежал вдоль горы проворно,

Но на пути преградой черной

Встала гора Яман-тау,

Возникшая из тела Азраки.

Яростно Идель размахнулся —

Пополам перерубил гору,

И ручей побежал дальше

И, наполняясь белой водою,

Стал настоящей, большой рекою.

Гора, на которой стоял Идель,

Иремель-горою стала зваться,

А место, по которому меч ударил,

Стало Кыркты именоваться,

А реку назвали в честь егета —

И теперь ее Иделью называют.

К берегам реки подбежали люди,

С наслаждением пили воду,

Радостно говорили друг другу:

«Белую реку открыл Идель,

Она с журчаньем бежит по долине

И грустные думы уносит…

Отныне сладкие воды реки Идель

Смоют с лица нашего слезы…»

Братья — Яик, Хакмар и Нугуш

Пошли искать новые реки

И так, как Идель, они прорубили

В горах высоких ручьям дорогу.

И, по-братски разделив землю,

Вдоль этих рек построили жилища.

…Спят Уральские горы спокойно,

Их сон баюкают четыре речки

С именами четырех батыров.

Не замутняются белые воды,

И все живущие здесь народы

Из поколения в поколенье

Помнят и чтут славных батыров.

Урал-батыр

Башкирский народный эпос

в прозаическом переложении

Айдара Хусаинова([email protected])

Как жили во времена древнее древнего

Тьма, глубокая тьма повсюду. Не видно ни звездочки, ни огонька, лишь только ночь вокруг без конца и без начала, без верха и низа, без четырех сторон света.

Но что это? Словно посветлело вокруг, и мгла начала стремительно таять, распадаясь на неравные части. Это рассвет прочертил узкую полоску на горизонте, это встает солнце!

Поднимается светило, сверкает все сильнее и сильнее, захватывает все большее и большее пространство, гонит прочь остатки утреннего тумана, и вот уже открылось огромное чистое небо, и вот уже плещется бескрайнее море.

Играют волны, бегут они наперегонки бесконечной морской равниной и разбиваются о скалы большого острова.

Покрыт тот остров густыми лесами, а в тех лесах нет-нет да мелькнет широкая солнечная поляна.

Вот на одной из них появился один из обитателей этих мест, Янбирде-Тот, Кто Вдохнул Душу. Немного поотстав, за ним идет его жена Янбике — Душа Жизни. Они живут так давно, что сами не помнят, когда появились на свет. Не помнят они, кто их отец, кто мать, где осталась родная земля. Давным-давно пришли они сюда и поселились здесь.

Янбирде и Янбике — хозяева этих мест. Нет у них дома, не ведут они никакого хозяйства. Притомятся, захочется им поспать — высокая трава стелится как мягкое ложе, высокие липы склоняют свои ветви, чтобы укрыть их от дождя, густой боярышник и шиповник смыкаются вокруг них, чтобы защитить от ветра. Не знают Янбирде и Янбике болезней, не пристает к ним недуг, а любая ранка тут же заживает, словно ее и не было.

Янбике и Янбирде живут охотой. Ни лука у них, ни стрел, голыми руками ловят в лесу зверей. Выезжают они на могучих свирепых львах, щука помогает им ловить рыбу в реках, помогает им пиявка, высасывает кровь травоядных животных, а верный сокол прямо на лету бьет для них птиц.

Вот и теперь возвращаются они с охоты. Сзади тащится лев, на которого взвалили добычу — высокого оленя, в небе над ними кружится сокол, высматривает, что творится в округе.

Впереди показалась опушка леса, и вдруг навстречу выбегают два мальчугана. Радостно приветствуют они охотников, весело встречают их возвращение. Это дети Янбирде и Янбике. Того, что пониже, зовут Урал, он — младший сын. Того, что повыше, зовут Шульген, он — старший сын. Так начинается рассказ об Урал-батыре.

Как Янбирде наставлял сыновей

Много-много лет жили в этих местах Янбике и Янбирде, жили, не зная, что такое смерть. Сколько помнили себя, был у них обычай — ели они голову самцов хищных зверей, добытых на охоте, а если попадалась самка- то сердце. Пили они кровь травоядных животных, которую высасывала для них пиявка, эта кровь придавала Янбирде и Янбике сил и бодрости.

И вдруг, один за другим, у них появились дети, два сына — Шульген и Урал. Они росли очень быстро. Когда Шульгену исполнилось двенадцать лет, он решил оседлать льва и отправиться на охоту. Урал, которому в ту пору было десять лет, захотел поохотиться с соколом.

Но Янбирде не дал им своего благословения. Он сказал так:

— Дети мои! Вы дороги мне, словно очи, которыми я смотрю на белый свет. Но разрешить вам охотиться не могу — у вас еще не выпали молочные зубы, вы еще не окрепли телом и душой, не пришло пока ваше время.

Не торопите своего детства и слушайте меня. А я вам говорю — что-бы привыкнуть к верховой езде, садитесь на оленя. Чтобы научиться охотиться с соколом, пускайте его на стайку скворцов. Есть захочется — ешьте, пить захочется — пейте, но только воду из родника. Пить то, что мы с матерью пьем, вам запрещено.

Кивнули мальчики, усмирили юный пыл, принялись за новые игры.

Как Шульген нарушил запрет отца

Однажды Янбирде и Янбике ушли на охоту и долго не возвращались. Мальчики играли на полянке, а когда проголодались, Шульген вдруг сказал младшему брату:

— Давай попробуем то, что пьют наши родители. Я подсмотрел, где они прячут кровь.

— Нельзя, — отвечал ему Урал. — Отец не разрешает, ведь ты же знаешь об этом.

Тогда Шульген стал уговаривать брата:

— Да ты не бойся, он ничего не узнает, мы же только попробуем кровь на вкус. Питье-то сладкое, наверно. Если бы это было не так, отец и мать не ходили бы на охоту, не губили зверей, позабыв о сне и отдыхе.

— Пока не стану егетом, пока не узнаю людских обычаев, пока не постранствую по земле и не уверюсь в том, что Смерти на свете нет — пробовать кровь не буду, — твердо стоял на своем Урал.

— Да ты просто трус,- разозлился тогда Шульген и стал громко смеяться над братом.

— Нет, я не трус,- не поддался Урал. — Львы, тигры и медведи тоже очень храбрые звери, но и они плачут, когда к ним приходит Смерть. Вдруг, если попробовать кровь на вкус, она здесь появится?

— А ты не бойся,- сказал непослушный Шульген. Побежал он к тайному месту и отпил немного из раковины морской, в которой хранилась кровь. Так Шульген нарушил запрет отца.

Как Янбике и Янбирде вернулись домой

Когда Янбирде и Янбике вернулись домой, они принесли с собой много дичи. Только принялись они всей семьей за трапезу, как вдруг Урал спросил у своего отца:

— Отец, этот олень, как ни старался, не ушел от твоей руки. А может быть, кто-нибудь так же придет и убьет нас, как ты убил оленя?

Ответил ему Янбирде:

— Когда приходит срок, мы становимся смертью для всякого зверя. В каких бы чащах он не скрывался, в какие бы горы не забрался, мы все равно придем за ним. А чтобы убить человека — не родилась еще такая душа.

Призадумался Янбирде, склонил голову, помолчал. Видно, припомнил он то, что случилось с ним и его женой в былые времена, потому что принялся рассказывать такую историю:

— Давным-давно, в тех местах, где мы родились, где жили наши отцы и деды, Смерть появлялась часто. Тогда многие юноши внезапно падали на землю и оставались лежать бездыханными.

И вот однажды случилось то, чего никогда раньше не случалось — из-за моря пришел страшный Див. Многих он тогда проглотил, а кто спасся — того поглотило море. Разлилось оно так, что вскоре на всей земле не осталось суши.

Кто не погиб — убежал куда глаза глядят, и вскоре не осталось в тех местах никого, кроме Смерти. Она и не заметила, что мы с вашей матерью убежали, не стала нас догонять.

А мы пришли сюда, и с тех пор живем в этих краях, где нет Смерти и где всему живому хозяева — мы сами.

Тогда Урал спросил:

— Отец! А можно ли Смерть погубить, чтобы она больше не причи-няла зла никому на свете?

— Смерть, сынок, невидима для глаз и приход ее незаметен,- отве-чал ему Янбирде. — Бороться с ней очень и очень трудно.

Он замолчал, задумавшись надолго. Но когда Урал и Шульген уже и не ждали ответа, лицо Янбирде просветлело и разгладилось.

— На земле есть управа на нее, — сказал он с надеждою в голосе. — Течет в стране Падишаха всех дивов Живой Родник. Если испить из него — тогда, говорят, человек никогда не умрет. Смерть над ним будет не властна.

Как Янбирде обнаружил, что из раковины кто-то пил

Долго рассказывал Янбирде, наконец, в горле у него пересохло, и он решил утолить жажду. Пошел он в укромное место, принес оттуда морскую раковину, в которой хранил свое питье. Открыл Янбирде раковину и вдруг увидел, что она неполная. Тогда он осмотрел ту раковину повнимательней и обнаружил на ней следы детских пальцев. Понял Янбирде, что кто-то из его сыновей, а может быть, и оба, нарушил запрет. Страшно рассердился Янбирде.

— Кто пил из этой раковины? — грозным голосом спросил он у сы-новей.

Сыновья молчали.

— Кто посмел? — спросил он еще более страшным голосом. Тут сердце Шульгена не выдержало, и он срывающимся голосом крикнул:

— Никто! Никто не пил, атай!

Этого Янбирде стерпеть уже никак не мог. Схватил он хворостину и стал бить сыновей, приговаривая:

— Не только пили, но еще и врете!

Мальчики вскрикивали под ударами, закрывались руками, но хворостина безжалостно хлестала их по рукам, по ногам, по спинам. Наконец Шульген не выдержал и закричал:

— Это я, я пил!

Но это не принесло ему облегчения. Теперь отец бил его одного, бил страшным, яростным боем.

Тут Урал подскочил к отцу, схватил его за руку и закричал:

— Отец! Может быть, ты хочешь его убить? Остановись!

Ударил Янбирде своего сына еще раз и бросил хворостину. Уже ничего нельзя было поправить — старший сын нарушил запрет отца. Грузно опустился Янбирде на камень, задумался.

— Наверное, Смерть пришла сюда незримо и искушает меня убить сына,- сказал он наконец. — Что же такое Смерть? Надо созвать всех зверей и птиц, расспросить их. Не может быть, чтобы никто не видел ее. Тогда и решим, что дальше делать.

Что сказали звери и птицы,

когда собрались на зов Янбирде

И вот собрались все звери на большой поляне посреди леса. Прилетел Журавль на тонких крыльях. Приковылял, тяжело переваливаясь, задевая крыльями землю, Ворон. Львы сели справа и слева от Янбирде, показывая всем своим видом, кто здесь самый главный. Олени робко толпились невдалеке. Огромный лось вышел на поляну, дошел до самой середины и остановился в нерешительности. Глухари и более мелкие птицы расселись на ветках, а волки, лисы и зайцы заняли всю поляну.

Янбирде сидел на камне в глубокой задумчивости. Он еще не пришел в себя от потрясения, которое испытал впервые после долгих-долгих лет мирной жизни. Тогда Урал смело вышел вперед и сказал, обращаясь ко всем, кто собрался на поляне:

— Сколько мы живем — всегда сильный пожирает слабого. Давайте отвергнем этот злой обычай. Ведь есть среди нас такие, что мяса не едят, крови не пьют. Растят они своих детенышей на поживу хищникам. Это несправедливо. Давайте откажемся от этого обычая, тогда Смерть останется одна, мы настигнем ее и уничтожим!

Хищные звери, и с ними Шульген, не согласились с этими речами, стали переговариваться между собой. Не понравились им слова Урала.

Выступил из них черный, как сама ночь, Ворон. Повел он такую речь:

— Я не побоюсь встретиться со Смертью, я многое в жизни видел. Но вот схватить ее и выдать на растерзание — я никогда не соглашусь. Подумайте сами — если сильный перестанет охотиться за слабым, если никто не будет умирать, если звери, подобные зайцам, которые плодятся три раза в год, будут жить вечно — тогда на земле не останется свободного места, не будет воды, чтобы пить,еды, чтобы наслаждаться пищей.

И еще скажу так — видел я нужду и голод, перенёс много страданий,

Но не смогу жить на свете, если крови не попью, если не поем мяса,

если жира из глазниц хотя бы раз в три дня не поклюю.

Возвысил свой голос Ворон и так закончил свою речь:

— Кто смерти боится — пусть ищет путь к спасению. Кто хочет сохранить свое потомство — пусть ищет безопасное место.

Понравились эти речи хищникам, и они одобрительно зашумели, стали рычать и подскакивать на месте.

Тогда журавли и гуси, утки, тетерева, куропатки и перепелки решили держаться вместе, хорониться в лесных чащобах и на болотах, там выводить на свет своих детенышей.

Дикие козы и олени, бурощекие зайцы ничего не сказали. Они гордились тем, что умеют быстро бегать. Они думали, что на своих быстрых ногах убегут от Смерти.

Жаворонки, скворцы и сойки, воробьи, вороны и галки тоже промолчали, потому что были маленькими, слабыми птицами, питались тем, что оставалось от больших зверей, или просто ели что попало. Вот они и постеснялись сказать свое мнение на таком большом совете.

Так и не пришли они к единому мнению, каждый остался при своем.

С той поры старик Янбирде уже не оставлял Урала и Шульгена одних. С той поры стали они ходить на охоту вчетвером.

Как была поймана белая лебедь

И вот однажды случилась великая охота. Дичь словно сама лезла в силки — все охотничьи мешки были переполнены.

Когда охотники наконец вернулись домой, стали они разбирать добычу. Тогда попалась им среди прочей живности птица-лебедь со сломанным крылом. Опутал ей ноги старик Янбирде, замахнулся острым ножом, чтобы голову отсечь, и тут птица заплакала кровавыми слезами, заговорила:

— Не убивайте меня, не безродная я сирота, вашего, людского племени дочь!

Удивились таким речам Янбирде, его жена Янбике и дети их Урал и Шульген. А птица-лебедь продолжала:

— Когда отец мой пару себе искал, никого не нашел на всей земле. Обратил он взор на небо и взял себе в жены Солнце и Луну, приворожил к себе обеих. Он — Падишах всех птиц, имя его Самрау, вот кто мой отец! Он все равно придет ко мне на помощь и освободит меня! Прошу вас, не лишайте меня жизни!

А если не послушаетесь меня, если разорвете меня на части, все ранво не стану для вас пищей! Мать моя Кояш-Солнце еще в младенчестве омыла меня в водах Живого Родника, так что Смерти я не подвластна. Так говорю вам я, Хумай! Отпустите меня, и я укажу вам путь к Живому Роднику, что избавляет от Смерти!

Растерялись Янбирде и Янбике, не знали они, что делать, как поступить. Стали спрашивать совета у своих детей. Шульген не поверил птице, сказал, что ее надо съесть, а вот Урал заступился, думая отпустить ее на волю. Такой между ними вышел спор.

Наконец Урал сказал Хумай( этим именем назвалась лебедь):

— Не горюй, я верну тебя твоим родителям.

Осторожно отнес ее в сторону, положил раненую птицу на землю.

Лебедь взмахнула здоровым крылом, и выпали из него три пера. Она обмазала их сочившейся кровью, бросила на землю и тогда, откуда ни возьмись, появились три птицы. Подхватили они лебедь легкими крыльями и унесли в высокое небо.

Пожалели тогда Янбирде и его сыновья, что так и не вызнали дорогу к Живому роднику.

И понял тогда Янбирде, что кончилось для его детей беззаботное время, что пора им отправляться в путь, за птицей-лебедью — искать дорогу к Живому Роднику.

Наказал Янбирде своим детям слушаться друг друга, во всем помогать, а если Смерть им по дороге попадется — отрубить ей голову и привезти домой.

Сели сыновья на могучих львов и отправились в далекий путь. Долго смотрели вослед сыновьям Янбирде и Янбике, и не знали они, когда увидят своих сыновей, и придется ли когда встретиться с ними.

Как Урал и Шульген встретили старца

Время в пути течет незаметно. Ночь проходила — наступал день. День проходил — наступала ночь. Так шли месяц за месяцем, год за годом.

Возмужали братья в дороге, ясными глазами стали глядеть на мир. Пересекали они широкие реки, через горы переваливали, темные леса проезжали. Всякое попадалось им в пути, многое пришлось изведать.

И вот однажды вдалеке увидели братья огромное дерево. Устремилось оно своей вершиной в небо, так что если посмотреть туда — шапка упадет непременно. Подъехали братья ближе, и оказалось, что под тем деревом стоит седобородый старец с длинным посохом в руке. Спешились братья, поприветствовали старца, отвесили ему земной поклон.

Ласково встретил их старец, спросил, куда путь-дорогу держат. Не стали братья таиться, рассказали все, как есть, что задумали они отыскать Живой Родник, Смерть-злодейку приструнить.

Окинул их взглядом старик, задумался. Наконец, погладив седую бороду, молвил так:

— Укажу я вам, храбрые мои молодцы, две дороги. Та, что идет на-лево, — ведет в страну падишаха Самрау, царя птиц. И днем, и ночью в той стране веселье, не знают подданные его, что такое печаль и уныние. Там волки и овцы пасутся на одном лугу, там лисы и куры гуляют вместе по темным лесам безо всякой опаски. Да, велика и обильна та страна, там крови не пьют, там мясо в пищу не употребляют, там платят добром за добро, и никогда не отыщет Смерть дорогу в ту страну.

Но горе тому, кто пойдет направо! Приведет его дорога в страну падишаха Катила, страну горя, страну жестокосердия и зла. Там земля усыпана человеческими костями, там живые завидуют мертвым и проклинают час, когда появились на свет. Вся земля там залита кровью.

Услышали такие слова братья и поняли, что пришла им пора рас-статься. Решили они бросить жребий, чтобы выбрать свой путь.

И выпало так, что Шульген должен был отправиться направо, в страну падишаха Катила. Не согласился с этим Шульген, гневно нахмурил брови. Отрывисто бросил:

— Я старший, я выбираю дорогу.

И пошел налево, даже не попрощавшись.

Бросился было Урал вослед брату, но быстро опомнился. Понял он, что пути их расходятся, только не знал — насколько.

Делать было нечего, и Урал, поблагодарив старца, пожелав ему здоровья и благополучия, пошел направо, в страну падишаха Катила, страну безмерного горя и страдания.

Как Урал-батыр пришел

в страну падишаха Катила

Долго шел Урал в страну падишаха Катила, переправлялся через широкие реки, переваливал через высокие горы. И вот однажды попалась ему в пути, у подножия высокой горы, старуха в нищенском рубище. Вся спина у нее была исполосована, словно били ее кнутом, плечи изодраны в кровь, словно терзали ее злые волки. Руки и ноги потрескались у нее, словно у курицы, которая день-деньской добывает себе пропитание, ковыряясь в земле. Все лицо у нее почернело, словно трава, что побита морозами.

К ней прижималась девушка с глазами, побоными озерам, что сверкают сквозь камыши, тонкой талией, подобной пчелиной. Было видно, что боится она незнакомца, восседающего на огромном льве, да и стыдно ей, что предстала перед егетом в убогом рубище.

— Не бойтесь меня,- воскликнул Урал, подходя к ним. — Никому я не желаю зла, ищу я Смерть-злодейку, хочу людей от нее избавить. Расскажите мне, в какую страну я попал.

Улыбнулись старуха и девушка, с места поднялись, подошли к егету. Старуха пригладила свои растрепанные волосы, заложила их за уши и, чуть-чуть распрямившись, стала рассказывать, широко раскрыв глаза.

— Ох, егет, видно, что горя ты не видел, не бывал ты в нашей стране. Правит у нас жестокий падишах Катил. Черны его дела — ежегодно хватает он юношей и девушек, мужчин и женщин, отбирает из них самых лучших, приводит к себе во дворец. Дочь его забирает себе всех егетов, а всех девушек он отправляет на свою половину. Некоторых, кто помилее, разбирают его приближенные, а всех остальных приносят в жертву — девушек в озере топят, парней сжигают на огромном костре. Такую жертву приносят они ежегодно духам предков и Тенгри, так потакают они своему тщеславию.

Десятерых детей родила я на свет, и девятерых из них забрал жестокий падишах Катил. Долго терпел мой муж, но однажды разум его помутился от горя. Не помня сеябя, бросился он на слуг падишаха. Не простили его, живьем зарыли в землю.

Однажды пришел ко мне приближенный падишаха, сказал: «Мне нравится твоя дочь, я беру ее в жены». А ведь для меня нет ничего дороже дочери, одна она у меня осталась.

И тогда в темную ночь бежали мы в лес, и теперь жизнь наша про-ходит в страданиях. Таких, как мы, много скрывается по чащобам.

Вижу, что ты, егет, очень добр. Прошу тебя, не ходи в страну падишаха Катила, пожалей себя! Вернись туда, откуда пришел!

Но Урал только покачал головой:

— Не для того я долгие годы провел в пути, не для того много дорог прошел, чтобы ни с чем вернуться в отчий край. Должен я отыскать злодейку Смерть, должен посчитаться с нею.

Попрощался Урал с со старухой и ее дочерью, сел на верного льва и отправился в путь, в страну падишаха Катила.

Как Урал встретил дочь

падишаха Катила

Шли дни, пылила дорога, и вот однажды увидел Урал вдалеке большую толпу, словно тысячи и тысячи людей собрались на какой-то большой праздник. Подъехал ближе егет, видит — и вправду толпится здесь множество людей, все они как один — в том самом обличье, в котором всякий появляется на свет, да вот только не похоже это сборище на праздник.

Люди здесь не бродили по округе, не переговаривались, как то бывает на шумных и веселых праздниках. Все стояли в великом страхе, глядя в затылок друг другу. Пригляделся Урал и понял, что собрали людей насильно. Куда бы он ни бросил взгляд, слева стройными рядами стояли одни женщины, справа — одни мужчины. Ни стариков, ни детей среди них не было.

Да только не все были голыми в той толпе. Там и сям мелькали люди в странной одежде, в руках у них были большие бичи, которыми они загоняли обратно тех, кто нарушал строй. Но строптивцев было очень и очень мало, люди в той толпе застыли в великом молчании посреди огромной площади.

— Неужели это и есть страна падишаха Катила, о которой рассказывала старуха? — подумал Урал.

Он решил выяснить все и, не мешкая, подошел к людям, что стояли в сторонке. Там как раз были и старики, и дети. Были они одеты, как велит обычай, как полагается людям, что и отличает их от зверей, не знающих иной одежды, кроме своей шкуры.

Увидев, что к толпе подъехал незнакомый егет, люди сперва шарахнулись от него, но, видя, что он улыбается и, кажется, не хочет причинять им никакого вреда, осмелели и придвинулись поближе. Отделился тогда от толпы старец, обратился он к юноше с такими словами:

— Юноша, по твоему виду, по удивленным взглядам, которые бросаешь на толпу, могу ли я предположить, что прибыл ты к нам из чужой страны?

Видя, что егет обратил на него свой взор, старец продолжал:

— Позволь мне рассказать о наших обычаях. В этой стране есть падишах, и вот сегодня ты как раз попал на праздник, кояторый он устраивает для своих приближенных в честь матери своей и своего отца, в честь колодца, из которого брали воду, чтобы омыть новорожденного царственного младенца. И сегодня в их честь будут принесены великие жертвы, как принято это в наших краях.

На знамени нашего падишаха ворон изображен, и ты, наверное, уже видел, как много вокруг летает этих птиц?

Урал огляделся — вокруг и вправду летало много воронов. Еще больше их сидело невдалеке, на небольшом холме. Этот холм был черен от птиц, которые собрались там словно на свой праздник.

— О да, юноша, именно им будут принесены великие жертвы из на-шего народа. Видишь ли ты колодец? Туда будут сброшены девушки наши, чтобы потом, когда они умрут, их тела попали на съедение воронам.

А те егеты из разных родов, у них другая участь — каждый год дочь падишаха выбирает себе жениха из их числа, а кто понравится падишаху — тот будет рабом его, будет прислуживать во дворце. Остальные будут принесены в жертву Тенгри, которому поклоняется падишах.

Вдруг сильный шум прервал речь, которой с великим изумлением внимал Урал. То приближалась дочь падишаха. Она восседала на троне, который несли четыре раба-исполина.

— Слушайте, слушайте!- кричали глашатаи.- Пусть просветлеют ваши лица, пусть радость наполнит ваши сердца! Приближается дочь падишаха! Приближается наша владычица!

Медленно двигалось шествие. За троном в некотором отдалении шел слуга дочери падишаха, а за ним, в некотором же отдалении, остальные ее прислужники.

Покачивался над толпой высокий золотой убор царевны. Вот она подъехала ближе, и все увидели на троне девушку невиданной красоты.

Урал завороженно смотрел на нее, пока дочь падишаха медленно объезжала ряды. Злая гримаса застыла на ее лице, гримаса отвращения- никто не нравился ей из этих посиневших от холода, съежившихся на ветру людей.

И вдруг ее взор просветлел — она увидела высокого красивого юношу, который стоял в толпе, как все, и смотрел на нее восхищенными глазами. Ни слова не говоря, величественным жестом она остановила шествие. Взоры всей толпы обратились к тому, на кого она обратила внимание. Царевна молча ожгла взглядом Урала и протянула ему яблоко. Ошеломленный ее красотой, потому что вблизи она казалась еще прекрасней, юноша это яблоко. Дочь падишаха подала знак своим прислужникам, и шествие двинулось дальше.

— Зять! Явился зять падишаха! — провозгласили глашатаи. Толпа шарахнулась в сторону от Урала, вокруг него забегали прислужники, стали хлопать по плечу, кричать ему в лицо. Удивился Урал, отодвинул слуг, нахмурил брови:

— Что все это значит? Что вам от меня нужно?

— Теперь ты наш зять,- заулыбался один из прислужников.- Идем с нами во дворец, ты стал мужем дочери падишаха. Теперь ты наш повелитель.

Пожал плечами Урал, сказал спокойно:

— Я приехал к вам издалека. Обычаев ваших я не знаю, потому и во дворец не пойду. Посмотрю, чем все это кончится, тогда и решу, как быть. Если захочу — сам отыщу эту девушку.

Изумились приближенные царевны, видно было, что отказ для них — дело небывалое. Стали они шушукаться, не зная, как поступить. Наконец один из них, тот, что следовал неотступной тенью за дочерью падишаха, вертлявой походкой побежал к царевне. От его важности не осталось и следа.

Как Урал встретил падишаха Катила

Гул на площади не утихал. Вдруг еще сильнее зашумела толпа. То выезжал к своему народу падишах Катил.

Шестнадцать рабов везли его трон, несметные ряды воинов окружали его со всех сторон, а сам падишах возвышался над головами, как свирепый медведь в лесу возвышается над зайцами. Медленно, текуче двигалось шествие, рабы, которые несли падишаха, уставали быстро — так был тяжел падишах Катил. Их на ходу сменяли другие.

Люди в толпе разом склонили головы. Никто не мог встретиться взглядом с падишахом Катилом — гневный огонь в его глазах никто не мог выдержать.

Урал с любопытством наблюдал за происходящим, ведь все ему было в новинку. Не мог он взять в толк, почему люди боятся падишаха. Правда, ростом он выше, чем обычные люди. Но зато какой у него смешной живот, он похож на бурдюк, в котором хранят яркий белый кумыс. С виду такой бурдюк точь-в-точь камень, а тронешь — он мягкий, как шерсть. А ноги — можно подумать, что выменял у слона — такие они большие и безобразные. А затылок его, жиром налившийся — такой мог быть у доброго кабана, уж в кабанах Урал знал толк.

Падишах объезжал ряды своих подданных. Он делал знак рукой, и человека, на которого он указал, вырывали из толпы и уводили — кого направо, кого налево. Кого направо — тот должен был до конца своей жизни быть рабом во дворце, исполнять безумные прихоти падишаха, а кого уводили налево — того ждала смерть во имя вещей птицы — Ворона.

Вдруг зашумели, закричали во дворце, и из ворот выскочила девушка верхом на коне. То была дочь падишаха. Она мчалась напрямик, не обращая внимания на крики несчастных, попавших под копыта ее иноходца. Лицо ее было искажено гневом, волосы развевались на ветру.

Резко осадив коня возле Урал-батыра, она стремительно наклонила к нему пылающее лицо:

— Как ты посмел оскорбить меня, егет!? Я выбрала тебя в мужья, подарила тебе священное яблоко, а ты отказался прийти во дворец! Ты покрыл тьмой мое лицо, ты опозорил меня перед рабами!

Наконец и падишах увидел, что вокруг творится что-то небывалое. Он подал знак, и его поднесли поближе. Прислужники уже шептали на ухо падишаху, что случилось, почему его дочь вернулась на майдан в страшном гневе. Узнав обо всем, падишах пришел в ярость, так что даже спрыгнул со своего трона и встал во весь рост перед Урал-батыром.

— Какого ты рода, егет, что смеешь отказывать моей дочери? -про-гремел-пронесся над площадью его голос. Люди в страхе перед гневом падишаха попадали на землю, закрывая лица руками.

Но Урал спокойно выдержал взгляд огненных глаз падишаха, не испугался громового голоса.

Видя это, падишах решил испугать незнакомца:

— Знай же, егет, что о роде моем, обо мне — падишахе Катиле слава идет по всей земле. Знают обо мне люди, знают обо мне птицы и звери, знают обо мне даже мертвецы в своих тесных могилах.

Дочь моя приказала тебе идти во дворец. Почему ты отказываешься сделать это? Почему раздумываешь? Никто в моей стране не имеет права нарушать моих обычаев!

Не поддался угрозам Урал-батыр, смело глянул в лицо падишаху:

— Я не знаю тебя и твоих обычаев. Много странствовал я по свету, нигде на земле не приходилось мне видеть такого, чтобы людей резали словно скот.

Я — тот, кто ищет Смерть, чтобы убить ее. Я ничего не страшусь и никого, даже птенца, не отдам Ей на заклание.

Понял тут падишах, что перед ним человек из чужой страны, человек, каких ему видеть еще не приходилось. «Мало ли кем может оказаться этот смельчак», — подумал он и обратился к дочери:

— Дочь моя, видишь, этот человек просто глупец. Много по свету шляется всяких безумцев! Иди во дворец, забудь про свои печали, мы найдем тебе развлечение по нраву.

Шепот радости пробежал по рядам приближенных, никто не хотел, чтобы кто-то слишком смелый становился зятем падишаха.

— А вы что стоите? — излил свой гнев на прислужников Катил-па-дишах. — Быстрее бросайте в огонь тех, кто предназначен огню, топите тех, кто смерть свою должен найти в пучине. Пошевеливайтесь!

И он воссел на трон, величественный в своем гневе.

Тогда Урал смело вырвался вперед. Громом прогремели его слова:

— Родился я на свет для того, чтобы Смерть победить, найти Живой Родник, людей от смерти спасти и воскресить мертвых. Не дам я тебе, кровожадный падишах, вершить свои дела! Развяжите руки рабам, развяжите руки девушкам. Прислужники, прочь с моего пути!

Катил размышлял недолго, ярость захлестнула его, и он подал знак поросшей шерстью ручищей. Тогда словно изя-под земли появились на майдане четыре великана, огромных, словно дивы, поросших шерстью, как звери. Земля дрожала под их ногами, головой они заслоняли солнце.

— Закуйте этого егета в кандалы и приведите ко мне, — закричал па-дишах, вне себя от ярости. — Если Смерти ищет он, покажите ему смерть!

— Стойте,- воскликнул Урал, обращаясь к тем батырам.- Я не хочу убивать вас. Но я знаю, что вы ни за что не склонитесь предо мной, пока не испытаете мою силу. Так вот — есть ли у вас такой сильный зверь, которого вы не можете победить? Я сражусь с ним, тогда мы и посмотрим, кто здесь сильнее.

Батыры переглянулись и захохотали. Они решили, что незнакомец струсил. Захохотал и падишах. Он подумал, что так даже будет лучше — если непокорного победит животное, а не человек. Тогда скажут — сама природа отвергает этого безумца, восставшего против падишаха Катила!

— Приведите, приведите сюда быка, — взревел он, бешеный от радости, — Моего быка, что поддерживает дворец.

Перепугались люди в толпе, пожалели они Урала. «Пропадет, пропадет егет ни за что», — шелестело в толпе. Долетел этот шепот до непреклонной, гордой дочери падишаха. Тогда, не раздумывая, склонилась она перед отцом.

— Остановись, прошу тебя, — быстро-быстро заговорила она. — Ведь ты же сам разрешил мне выбрать жениха, на то была твоя воля. И вот я выбрала себе в женихи этого егета, а ты что делаешь? Ты отнимаешь его у меня. А ведь я не перемолвилась с ним даже словом. Не губи его!

Мрачно взглянул падишах Катил на свою дочь, но отвечать ей не стал. Он подал знак, и царевну увели прочь.

Земля содрогнулась раз, другой, и вот на площадь перед дворцом выскочил бык, огромный, словно гора, ужасный в своем гневе, словно тысяча змей. От его морды слюна разлетелась во все стороны, и там, куда она попадала, загоралась земля. Куда ступало его копыто — оставалась большая яма, словно он усердно рылся весь день.

Остановился он по знаку своего повелителя, падишаха Катила, голову перед ним склонил, стал водить ей из стороны в сторону, обнажив страшный клык. Бросились люди в разные стороны от чудища, и на пустой площади остался один Урал.

— Так это ты, егет, потревожил мой сон, — бешено заревел бык. — Ты лишил меня покоя? Нет, я не стану тебя топтать, нет. Ты сгниешь на моих рогах, ты будешь висеть на них, пока ветер не развеет твой прах!

Огромные бычьи рога, прямые, словно копья, широкие, как бревна, двигались из стороны в сторону вослед его словам.

Ответил ему Урал:

— И я обещаю тебе, великий бык, — не стану тебя губить. Докажу те-бе, что человек сильнее всех на свете, и тогда не только ты, но и все племя твое на веки вечные станет рабом человека.

Рассвирепел от этих слов бык, бросился он на Урала, взрывая землю копытами. Хотел он подбросить егета вверх, чтобы потом поймать его на рога. Но не тут-то было, изловчился егет, ухватил он эти рога, пригнул к земле.

Стал бык вырываться из рук Урала, в землю по колено ушел от натуги, черная кровь потекла из его пасти, выпал из нее огромный клык. Обессилел бык и рухнул на землю.

Увидев это, все растерялись. Такого еще не было, чтобы одолел кто огромного черного быка.

А Урал сдержал свое слово. Ухватив за рога, вытащил он быка из земли и с силой поставил на землю. Раскололись копыта быка, треснули пополам, в трещины забился песок, смешавшийся с кровью.

Сказал тогда Урал вещие слова:

— Рога твои, что согнул я в честном бою, останутся согнутыми на-всегда, в пасти твоей щербатой никогда больше не будет расти острый клык, копыта твои раздвоенные останутся такими, пока существует на земле твой род. Испытал ты силу человека, понял, что слаб перед ним. Теперь и ты, и твои потомки будете служить ему до скончания веков. Не смей больше грозить человеку!

Падишах, увидев, чем дело обернулось, кивнул своим батырам. И так велик был их страх перед Катилом, что батыры вышли к Уралу. Надеялись они, что теперь, после битвы с быком, ослабел Урал, сил у него поубавилось.

— Когда умрешь ты в наших руках, в какую сторону бросить твое тело? — спросил, насмехаясь, главный из батыров.

Не устрашился их силы Урал, смело шагнул вперед.

— Я — тот, кто ищет Смерть, чтобы победить ее! — воскликнул он. — Испытайте мою силу! Если умру от ваших рук, тело мое отдайте льву. Если хватит сил — забросьте его в Живой Родник.

Но ответьте и мне — если вы попадете в мои руки, и ваши души за-трепещут, словно мотыльки ночною порой возле огня, в какую сторону забросить ваши тела? Где искать мне их, когда вернусь я с Живой водой воскрешать мертвых?

Расхохотались батыры, нелепой показалась им мысль, что Урал победит их всех.

— Ну что же, — протянул самый главный сквозь смех. — Если уж действительно ты нас одолеешь, тогда брось наши тела в ноги падишаху и его приближенным.

Пока один из них говорил, остальные окружили Урал-батыра со всех сторон и по знаку предводителя бросились в бой. Вчетвером пытались они его повалить, но егет отбросил одного, потом другого, а затем уже и двух оставшихся. Высоко взлетели в небо батыры падишаха, и вот упали они в толпу, в которой стояли падишах Катил и его приближенные, упали с такой силой, что земля задрожала. Предводитель батыров упал на самого падишаха, а остальные — на приближенных его. Так нашли свою смерть те, кто служил темной силе. Их тела обратились в грязную жижу.

И тогда изумленные рабы, что стояли связанными и ждали своей смерти, поняли, что жизнь их оборвется не сегодня. Освободились они от пут, бросились к Урал-батыру, окружили со всех сторон, стали его благодарить.

Прислужники, из тех, что остались в живых, бросились врассыпную, пытаясь убежать от народного гнева, и многим удалось это сделать. Скрылись они, словно крысы во тьме ночной, чтобы найти себе приют более надежный, чем страна падишаха Катила.

С толпой вошел Урал-батыр во дворец, объявил всем, что теперь никто не сможет притеснять людей, приносить их в жертву. Объявил и о том, что все теперь стали свободны.

— А теперь прощайте, — сказал он. — Я — батыр, который ищет Смерть, чтобы победить ее. Мне надо идти.

Растерялся народ, не зная, что ответить батыру. Никто не хотел, чтобы он уходил. Тогда из толпы вынесли на руках самого старого среди людей человека, который еще помнил вольные дни перед приходом падишаха Катила.

Приблизился он к Урал-батыру, поднял слабую руку, и, когда шум стих, тихим голосом проговорил:

— Приветствую тебя, достойный юноша! Ты — из егетов егет, из храбрецов храбрец! Твоя опора — в сердце твоем, но есть и жалость в сердце твоем. Ты нас пожалел, освободил от страшного гнета, ты победитель, ты — настоящий батыр!

Но есть еще один человек, тот, кто помог тебе в этой битве. Это дочь падишаха! Она полюбила тебя и потому взбунтовалась против своего отца и тем принесла нам свободу и счастье. Женись на ней, батыр-егет, останься с нами, батыр-егет. Будь нашим повелителем!

И по знаку его весь народ стал славить Урал-батыра и дочь падишаха, желая им здоровья и счастливой жизни.

Увидел Урал всеобщее ликование, понял, что все хотят от него, чтобы он женился на царевне, еще раз посмотрел на ее неописуемую красоту, и решил ненадолго задержаться в той стране.

И начался тогда пир на весь мир. Семь дней и семь ночей праздновал народ свадьбу дочери падишаха и Урал-батыра.

Как Урал-батыр встретил Заркума

Но вот угомонились гости, и все царство падишаха Катила погрузилось в сон. Уснула и дочь падишаха, а Урал-батыр решил продолжить свой путь.

Сел он на верного льва и отправился вдаль. Год ехал Урал-батыр, два ехал, наконец в каком-то незнакомом месте его сморил сон, и он прилег под высокой скалой передохнуть.

Вдруг сквозь сон послышалось ему змеиное шипение. Чутко спал батыр, вскочил он на ноги, огляделся и увидел — в двух сотнях шагов от него огромный змей напал на оленя. Не простой это змей, не гадюка, что под ногами тропку пересекает, не уж, который в воде плавает, то большой змей — длиной он в сотню шагов будет, не меньше, льва за ним не увидишь, такой он толщины.

Пока Урал-батыр разглядывал змея да удерживал льва, чтобы тот в бой не бросился,, тот успел повалить оленя. Помчался Урал -батыр, схватил змея за длинный хвост, прижал к земле. Взмахнул змей хвостом и образовалась в лесу поляна, десятка два деревьев упало на землю. Взмахнул змей в другую сторону и образовалась в лесу широкая просека. Но Урал-батыр крепко держит змея за хвост, не отпускает его, давит руками, твердыми как скала.

А змей все дергает хвостом, да к тому же есть у него еще одна забота — пытается он проглотить оленя. И так старается, и этак, но не получается — застряли огромные ветвистые рога в пасти змея. А сломать их сил не хватает.

Выбился змей из сил, изнемог — теперь он бы и выплюнул оленя, да не может — застряли рога. А проглотить тоже не получается. К тому же Урал-батыр напирает, прижал хвост к земле, сейчас перевернет змея кверху брюхом. Видит змей, что дело худо, оборотился он к Уралу, сказал с мольбой:

— О егет, помоги мне, не приближай мой смертный час! Я — сын па-дишаха Кахкахи, имя мое Заркум. За помощь твою отплачу, коли нужен спутник тебе — буду спутником твоим, если золота желаешь, кораллов и жемчугов — в моем дворце найдешь сколько душе угодно.

Ответил ему Урал:

— Я отправился в дальний путь, чтобы избавить все невинные существа на земле от Смерти, а ты напал на оленя, который в жизни никому не причинил зла. Открой мне тайну свою, скажи, почему ты сделал это.

— О егет, — отвечал ему змей. — Расскажу я тебе всю правду, ничего не утаю. Недалеко от этих мест — страна падишаха птиц Самрау. Есть у него дочь красоты необыкновенной, Солнцем она рождена. Я просил ее руки — отказали мне и падишах, и его дочь. «Ты змей», — сказали они.

И тогда попросил я своего отца — сделай так, чтобы отдали мне в жены дочь падишаха Самрау. Если нет — пойди на них войной, залей их страну огненным дождем.

Отец мой посоветовал пойти на охоту, найти оленя с рогами в двенадцать ветвей и проглотить его. Тогда, сказал он, я смогу превращаться в кого угодно, стану самым красивым из всех людей, и дочь Самрау станет моей.

И вот пошел я на охоту, и видишь — не смог проглотить оленя, за-стряли в горле рога, не сбылось мое желание. Не губи меня, егет, пользы тебе от этого не будет, помоги мне. Отправимся с тобой к моему отцу, и он даст тебе все, что ты попросишь.

А ты попроси у него — не красивую девушку, нет, и не сокровища. Рассыплет он перед тобой груды жемчугов и кораллов — отвернись от них. Тогда он скажет: «Смотри-ка, человек — и отказался от сокровищ. Сколько ни бродил я по свету, такого еще не видел».

И скажет он тогда: «Назови свое желание, отплачу тебе добром за услугу». Только тогда скажи ему — пусть снимет свою шкуру, станет не аждахой , а птицей, пусть высунет свой птичий язык и вложит его тебе в рот.

Начнет отец пугать тебя, плюнет на камень — и камень потечет, словно вода. Плюнет он на гору — и гора потечет, словно родник, в один миг соберется в низине сверкающее озеро — ни конца у него не будет, ни края. Только ты не пугайся, проси его снова и снова. Тогда не устоит он, и ты поцелуешь его язык. А когда сердце его оттает, скажешь ему такие слова: «В моей стране платят добром за добро. Что сам любишь, то и отдай».

Вот тогда даст он тебе посох свой с набалдашником из жемчугов. Его и возьми. С посохом этим волшебным в воде не утонешь, в огне не сгоришь. Захочешь невидимым стать — ни одна душа тебя не отыщет.

Услышал эти слова Урал, обломал ветвистые рога, и змей, проглотив оленя, вмиг обернулся прекрасным юношей, красивей которого не было на всем свете.

И в тот же миг раздался какой-то свист в округе. Побледнел Заркум, страх отразился в его глазах.

— Что это? — оглянулся на свист Урал-батыр.

Но Заркум не стал говорить правду. Он подумал так:

«Это отец, узнал он, , что я проболтался, открыл чужаку великую тайну змеиного царства. Что же мне делать теперь? Проглотить этого егета не хватит сил — уж очень я ослаб от схватки с оленем. А вот если выдам его отцу, покаюсь, тогда отец меня простит».

А вслух он сказал:

— Это меня ищут слуги моего отца. Ну так что, ты идешь со мной во дворец змеиного падишаха?

— Иду, — смело сказал Урал-батыр.- Хочу я повидать твою страну, хочу испытать мощь сердца своего, врагом себе избравшего саму Смерть.

А про себя он решил так: «Ну что ж, если и такое бывает на свете, что отвечают злом на добро — и это я хочу увидеть своими глазами».

— Прощай, мой верный друг! — обратился тогда Урал-батыр к сво-ему льву. — Дальше тебе хода нет. Долго меня не жди, возвращайся в родные края, домой. Привет от меня передай отцу с матерью и брату, если он уже вернулся в родные края.

Поцеловал Урал-батыр своего льва в широкий лоб, простился с верным спутником и другом.

Почуял лев, что никогда больше не свидятся они, и большая слеза скатилась из его глаз. Но долго еще ждал он Урал-батыра, и его могучий рык раздавался на всю округу, так что змеи с той поры стали обходить это место стороной.

Как Урал-батыр и Заркум

прибыли в змеиное царство

Долго шли Урал-батыр и Заркум, много дорог прошли, и вот однажды увидели они, что впереди чернеет огромная гора высотой до неба. Охвачена эта гора огнем, который полыхает без устали, словно зарницы без грома и дождя, словно молния при ясном небе.

— Что это? — удивился Урал-батыр. — Неужели такая большая гора бывает на свете? Не приходилось мне встречать таких гор.

Ответил ему Заркум:

— То не гора, то змей, охраняющий дворец.

Подошли они поближе, и увидел Урал-батыр — возле железной ог-рады дворца спит, беззаботно свернувшись клубком, девятиголовый змей. Сторожит он дворец, охраняет от гостей непрошеных.

Смело подошел к нему Заркум, пнул ногой, закричал громким голосом:

— Принеси ключ от дворца!

Зашипел змей, засвистел громким свистом, шум поднялся такой, словно рухнули все горы земли. Только утих гром, как загремело, забренчало снова — это четыре змея о шести головах волокли по земле ключ — и не было у них сил поднять его, так он был тяжел.

Легко принял этот ключ Заркум, вставил в железные ворота, повернул — отворились те ворота, открылся вход во дворец.

— Проходи, гостем будешь,- сказал Заркум и широким жестом ука-зал Урал-батыру путь во дворец.

Только вошел Урал-батыр, как ворота сами собой захлопнулись.

— Побудь здесь, — крикнул Заркум. — Я схожу за отцом. А запер я тебя, чтобы змеи не причинили тебе вреда.

Ничего не сказал Урал-батыр, стал осматриваться во дворце. Мно-жество дверей он увидел, да только все они были заперты. Заперт был и главный вход во дворец.

Не успел Урал заскучать, как со всех сторон послышалось громкое шипение. Выглянул Урал-батыр в окно и видит — со всех сторон дворец взят в кольцо — то собрались вокруг него змеи со всей округи. Прислушался Урал-батыр к их шипению.

Первым заговорил огромный одиннадцатиголовый змей.

— Мой, мой черед его съесть, мой черед отрастить двенадцатую голову. Стану я тогда везиром у падишаха, приблизит он меня к своему трону.

— Ну не-е-е-ет, — зашипел девятиголовый змей. — Только я могу съесть человека, который узнал тайну падишаха от его сына. Сам падишах его не съест — не может он погубить человека, который спас жизнь его сына, а вот я его съесть могу, я ничем ему не обязан. А вы, мелюзга, — зашипел он на мелких змеев, что тысячами кружились вокруг дворца в ожидании поживы, — идите прочь, нечего здесь вертеться. Не будет вам сегодня удачи!

Сказал так и завертелся, словно вихрь, только искры брызнули во все стороны.

Испугались мелкие змеи, заметались из стороны в сторону, да и разбежались, попрятались кто куда. Видя такое дело, уполз и одиннадцатиголовый змей, не стал ссориться с любимчиком падишаха.

Остался возле дворца один только девятиголовый змей. Он все метался по округе, кружился, выбивая тучи искр из скал вокруг дворца, вертелся, и вот наконец превратился в прекрасную девушку.

Подошла та девушка к закрытым воротам и прошла сквозь них, словно этих ворот и не было. Видя такое дело, Урал-батыр не стал дожидаться, когда заворожит она его своей красотой, схватил за руки и сжал так, что кровь выступила из-под ногтей.

Не выдержал такого пожатия змей, вернул себе огненный облик, стал метать молнии, огнем хотел спалить Урал-батыра.

В ярости схватил Урал-батыр змея за горло, скрутил узлом. Но убивать не стал, отбросил в сторону:

— Все я знаю о тебе — стережешь ты падишаха змей Кахкаху, верный его раб и хранитель тайн. Что с того, что у тебя девять голов, которые ты отрастил, пожирая людей — ты мне не страшен.

Удивился змей, призадумался. Не приходилось ему встречать человека, который понимал бы змеиный язык.

— Неужели ты Тенгри?- спросил он Урал-батыра. — Откуда ты все-все знаешь обо мне? Я ведь думал, что ты человек, потому и рассказал падишаху, что сын его выдал тайну существу, с которым мы смертельные враги.

С этими словами он подполз к Урал-батыру, стал к нему ласкаться. Но запах человеческого существа нельзя было скрыть, так что не стерпел змей, страшная догадка пронзила его. Поднялся он на дыбы, огнем полыхнул из широкой пасти.

— Нет, ты не Тенгри, от тебя пахнет человеком!. Ты и вправду человек, коварством проникший в наши тайны. Нет тебе жизни после этого, должен я предать тебя смерти!

Ударил он Урал-батыра молнией, опалил огнем, ударил хвостом с такой силой, будто дерево в лесу упало на человека. Но не поддался Урал-батыр, выстоял перед натиском змея. Изловчившись, ударил его кулаком по главной голове. Со звоном рассыпалась голова на мелкие куски, и выпали из нее большие ключи. Ударил Урал-батыр по другим головам — и выпали из них тела восьми богатырей.

Побрызгал на них Урал-батыр водой ключевой, которую принес он с собой. Очнулись батыры от волшебного, колдовского сна, стали благодарить Урала за освобождение, а потом сказали:

— Все мы в своей стране были лучшими мужами. Проклятый змей выследил нас, проглотил — стали мы его сутью, его головами. Рассеки сердце змея — в нем найдешь ты ключ золотой, что открывает дворец, полный тайн. В том дворце хранятся все сокровища земли, о которых можно только мечтать.

Прислушался Урал-батыр к их словам, рассек сердце змея и выпал из него еще один ключ — золотой, красоты невиданной.

Как Урал-батыр вошел во дворец тайн

Взял в руки золотой ключ Урал-батыр, и тогда предстал перед ним дворец тайн. Оказался тот дворец выше неба, ниже земли, и был он невидим простому глазу. То, что принимал батыр за дворец, была только малая его часть. Но если уж один конец веревки в руки попал, как не полюбопытствовать, что на том конце? Вот и Урал-батыр вставил ключ в главную дверь, повернул и вошел во дворец. Открылся ему зал красоты неописуемой. В середине зала оказался трон, возле которого сидела прекрасная девушка-рабыня, в платье, богато изукрашенном жемчугами, вся окутанная шелками. Молчала девушка, даже не шевелилась.

За троном обнаружилась потайная дверь, наглухо закрытая — запертая на множество замков. Ни один из ключей не подошел к той двери, и тогда Урал-батыр распахнул ее одним могучим ударом.

В большом зале, около трона падишаха лежал небольшой посох с набалдашником из жемчугов. Не успел Урал взять его в руки, как поднялся в зале сильный ветер и, откуда ни возьмись, появился белый змей. То был падишах змей Кахкаха. Увидел он посох в чужих руках и кинулся на Урал-батыра, хотел его проглотить — уничтожить на месте. Но не тут-то было — легко скрутил змея Урал-батыр, бросил на пол.

Видит змей — дело худо, надо из беды выбираться. И сказал он тогда лукавые слова:

— Ушел, ушел из моих рук волшебный посох, и сила моя ушла вме-сте с ним. Теперь сила в твоих руках, батыр. Приказывай.

Думал он, что это явился какой-то неведомый змей и одолел его.

— Я тот, кто ищет Смерть, чтобы погубить ее, — сказал Урал-батыр. — Уничтожу я всех, кто враг людям. Созывай своих змеев — кто отрастил себе голову, кто погубил человека, кто служит смерти — всех погублю, никого не пощажу.

Отдал тогда змеиный падишах приказ своим змеям, зашипел на змеином своем языке, завертелся волчком и пропал с глаз долой.

Тут со всех сторон появились змеи, которых призвал падишах на помощь. И началась у них битва не на жизнь, а на смерть.

День сражался Урал-батыр, два сражался, какому змею голову от-рубит — оттуда человек появляется, вступает в битву. Так одолели они змеиное войско, положили конец змеиному царству. Открыл Урал-батыр все подвалы, выпустил оттуда людей, что томились в ожидании своей участи. Вот когда пригодились ключи, что вынул он из головы змея.

Не верили люди, что спасение к ним явилось, говорили между собой:

— Помощь, которую мы ждали от бога, пришла к нам от неизвестного батыра. Как же мы сможем его отблагодарить? Что попросит он у нас в обмен на нашу свободу?

Услышал эти разговоры Урал-батыр, решил он положить конец сомнениям людским, и потому сказал, возвысив голос:

— Не бойтесь меня. Я пришел спасти вас, я пришел положить конец змеиному царству. Ваша радость — это и моя радость, ваше счастье — счастье и для меня. Соберитесь вместе, устроим большой праздник и тогда вы сами изберете себе предводителя, того, кто будет заботиться о вас и в радости и в горести.

Обрадовались люди, что к ним прислушиваются. Стали они стекаться со всех сторон ко дворцу, стали кричать:

«Алгур! Алгур! Его хотим в предводители!»

Обнаружился среди них седой старец, это и был батыр Алгур. Много лет назад поднялся он на борьбу со змеиным царством, много лет наносил ему удар за ударом, да вот состарился и попал в плен к своим врагам. А теперь люди в благодарность за его борьбу избрали его предводителем нового царства людей. Вышел он вперед, да не один — вел он под руку ту самую девушку, которую нашел Урал-батыр в тронном зале, имя которой было Гулистан.

— Герой, что победил Кахкаху, не может уйти от нас с пустыми руками. От всего народа просим тебя — женись на этой девушке.

Пусть от тебя родится новый батыр. Среди нас он будет расти, нам он защитником будет. Эта девушка тебе под стать, сыну твоему она будет достойной матерью.

Не зря говорят — каждое поколение рождает своего батыра. Придет время, и ты уйдешь от нас, но останутся твои дети — они станут батырами.

Хотел повременить Урал-батыр, но не мог отказать людям, да и девушка ему полюбилась. Остался Урал, и люди устроили веселую свадьбу. Как же они радовались, как же веселились! Все беды и несчастья прошлой жизни больше никогда не потревожат их покой, теперь они стали хозяевами своей судьбы.

Ккак Шульген встретил старца

С тех пор, как расстались два брата, мы совсем забыли о Шульгене. А между тем он шел и шел по той дороге, что вела направо. Тишина и покой окружали его, не встретился ему в пути ни зверь хищный, ни гад ядовитый. Все дышало миром и спокойствием — олени сами подходили к нему, когда он спал у дороги, птицы, не таясь, щебетали над его головой, и даже когда Шульген протягивал к ним руку, они отлетали не сразу. Так текли дни среди зноя и ленивого однообразия пути. Только странное дело — пустынно было на той дороге, и кроме зверей лесных и птиц поднебесных, никого не встретил Шульген, ни одного человека.

И вот однажды услышал он вдалеке странный шум, словно кто-то громко и радостно разговаривал, громко радуясь жизни. Поспешил тогда Шульген, прибавил шагу и перед ним открылась такая картина — на широкой поляне собрались звери и слушали человека со странно знакомым прекрасным лицом. Звери, увидев чужака, бросились врассыпную, а человек, нисколько не испугавшись Шульгена, радушно приветствовал его.

— Кто ты, юноша? — спросил пораженный Шульген. — Почему мне так знакомо твое лицо, ведь я впервые в ваших краях?

— Я — из счастливой страны, и я давно уже старик,- отвечал тот человек. — И лицо мое кажется тебе знакомым потому что, наверное, ты видел кого-нибудь из нашей страны. У нас все люди похожи, словно все мы рождены одной матерью.

— Постой, постой, — вскричал тогда изумленный Шульген. — Совсем недавно, я припоминаю, со мной говорил один старик… Не дед ли твой сидит в месяце пути отсюда, на развилке дорог? Вы с ним так похожи, и голос у вас одинаковый.

— Знай, юноша, — отвечал незнакомец Шульгену. — Тот старик — мой брат. Мы выросли вместе с ним.

— Но как тогда понять — удивлению Шульгена не было конца. — Ведь ты такой юный, на твоем лице ни морщинки, и волосы твои черны, как уголь, а он старый, как сама смерть, и сгорбленный, словно ветла у реки.

— В нашей стране, — отвечал обитатель счастливой страны, — никто не старится, мы всегда молоды до самой смерти. Есть у нас обычай — мы никому не причиняем зла, не проливаем ничьей крови. Все у нас общее — и все, что у нас есть, мы делим поровну между людьми. У нас не обижают сирот, сильный не причиняет обид слабому. Потому и живем мы долго и счастливо.

А мой брат отступился от наших обычаев. Любого, кого он осилить мог, убивал и съедал. Потому и прогнали его люди из нашей благословенной страны, потому он стал старым и дряхлым, и теперь в одиночестве льет слезы по своей загубленной молодости. Век нести ему на лице своем печать Смерти.

Обрадовался Шульген, понял он, что на правильном пути, стал расспрашивать о пути в счастливую страну.

— Покажу тебе дорогу в наше царство,- отвечал ему новый знакомец.- Жаль, что не могу проводить — я собираю цветы, какие не водятся в наших краях, дела мои пока не завершены. Но в скором времени и я отправлюсь в свою страну, потому что воздух ваших мест губителен для нас.

С сожалением распрощался Шульген со своим новым другом, и все же было радостно ему от того, что очень скоро увидит он страну, в которой нет смерти, страну, в которой все счастливы и вечно молоды.

Как Шульген добрался до счастливой страны

И месяц, и год ехал на своем верном льве Шульген, повидал много красивых мест, реки вброд переходил, горы одолевал. Где ночь настигала — там спать ложился, где рассвет заставал — с того места отправлялся в путь.

И вот однажды он и не заметил, как очутился возле прекраснейшего озера, берега которого поросли камышом. Но какой это камыш- толщиной с руку! Подошел поближе Шульген — что за диво, самые обычные деревья так раздались, что их трудно признать. Ива стала как дуб, а дуб возвышался словно гора. На воде росли огромные, прекрасные цветы. Присмотрелся Шульген — да ведь это же просто-напросто кувшинки! Но какие они чудесные, какие огромные, величиной с листья тикового дерева!

Загляделся Шульген, залюбовался на их красоту, и вдруг что-то плеснуло в глубине. Это вольно резвились рыбы. Смотри-ка — щуки не нападают на пескарей, окуни мирно проплывают мимо сорожек, резвятся, играют — что за чудеса.

— Ну и чудеса! — изумился Шульген. Уже давно хотелось ему есть, и тогда он решил наловить рыбы.

Вырвал длинный волос из хвоста своего верного льва и пошел в густой ивняк в поисках длинной палки для удилища. Раздвинул кусты, и что же — рядом сидят на ветках мелкие пичужки — соловьи да жаворонки, а рядом с ними гордо восседают и сокол, и кречет, и ястреб. И никто не нападает друг на друга.

Глянул Шульген на склоны гор — а там мирно пасутся друг возле друга овцы и волки, а у самой воды лиса играет с курами. И что-то не похоже, чтобы она собиралась их съесть.

Понял тогда Шульген, что достиг он страны вечной молодости. А когда понял это, устрашился.

— Что, если я поймаю кого-нибудь и съем, и тогда сразу же лишусь молодости? Ведь старик меня предупреждал, что здесь никто никого не убивает, — задумался Шульген. Наконец он решил так:

— Должен я отправиться дальше, найти Живой Родник. Когда я буду бессмертен, тогда и вернусь к этому озеру, попирую на славу.

И Шульген отправился дальше.

Как Шульген встретил Заркума

И вновь оказался Шульген на перепутье, не знал он, в какой стороне искать Живой Родник, источник вечной молодости. День и ночь ехал он по пустынной дороге, верхом на своем верном льве, не зная, с кем перемолвиться словом, у кого выспросить дорогу.

И вот однажды остановился он на перекрестке и стал ждать, не появится ли прохожий, у кого можно было бы выспросить дорогу.

Прошел день, за ним другой, а там и третий миновал. В ту ночь до-неслись до Шульгена далекие раскаты грома — то шла битва Урала со змеями.

И каково же было изумление Шульгена, когда на четвертый день появился на перекрестке тот самый старик с прекрасным лицом.

Радостно встретил его Шульген, думал он, что его друг наконец-то возвращается в свою страну. Но это был Заркум, который бежал от Урала. Чтобы его не узнали, обернулся он обитателем счастливой страны, где все были похожи друг на друга, словно рождены одной матерью. Стал он расспрашивать Шульгена, притворяясь, что знает его хорошо. Ничего не утаил Шульген, рассказал о том, как достиг волшебной страны, что решил в начале отыскать Живой Родник.

Тогда, словно решившись до конца довериться Шульгену, назвался Заркум сыном падишаха дивов Азраки. Пригласил его в гости, объяснил, что таился оттого, что угрожает ему опасность, но теперь, тронутый искренностью Шульгена, доверяет ему во всем. Как великую тайну сообщил он изумленному Шульгену, что именно во владениях его отца и находится тот самый Живой Родник. Не понял хитрости Шульген, радостно согласился отправиться вместе с Заркумом в страну падишаха Азраки.

А Заркум решил использовать Шульгена в борьбе с его братом, Урал-батыром. И это выболтал легковерный Шульген. «Уж он-то расскажет, в чем слаб Урал-батыр, — думал Заркум. — Когда надо будет — мы его натравим на родного брата».

И они отправились в далекий путь — в страну падишаха дивов Азраки.

Как Шульген и Заркум прибыли в царство падишаха Азраки

Неблизок оказался путь в страну падишаха дивов Азраки. Пересекали они леса и горы, реки вброд преодолевали, спускались в глубокие ущелья и вновь поднимались на свет.

Но всему бывает конец, наступил он и для этого путешествия. В один из дней вдалеке показалась туча. Но если это туча, то почему она гремит, словно работают в ней тысячи кузнецов? Может быть, это гора? Но если это гора, почему она все время движется и кипит, как вода в котле, и цвет ее меняется.

Подивился Шульген, стал расспрашивать своего спутника, к которому очень привязался за время их путешествия. Отвечал ему Заркум:

— Это не туча, что движется в небе, и не гора, которая растет из самой глубины земли. То див, охраняющий дворец падишаха. Он заметил нас, и сейчас приблизится. Когда он спросит, кто мы, я отвечу ему. Молчи, если хочешь остаться в живых. Если я исчезну — жди меня.

И в то же мгновение див настиг их, окутал собой, словно туманом, и спросил у них, кто они, и что им нужно, хотя невозможно было понять, кто спрашивает и спрашивает ли вообще.

Длилось это одно мгновение. Когда наваждение рассеялось, Заркума рядом уже не было. Подивившись на такие чудеса, Шульген остался ждать, как и было ему велено.

А Заркум в это время был уже во дворце — див узнал его, понял без слов и отнес к падишаху, словно дорогого гостя.

— Радостные новости принес я тебе, государь, и тебе, отец, — сказал Заркум, вступив во дворец. — Со мною брат Урал-батыра, он расскажет нам, как бороться с ним и как его победить.

Азрака и Кахкаха, отец Заркума, который укрылся от гнева Урал-батыра у своего старинного друга, как раз ломали голову над тем, как им быть с нежданным противником.

— Не много нам пользы от человека, — промолвил грозный владыка Азрака. — Что с того, что он брат Урал-батыра? Вряд ли в нем есть его сила.

Тут выступил вперед старый, седой див-хынсы -колдун, придворный советник падишаха. Был он настолько стар, что стал уже полупрозрачным от старости и, чтобы могли его увидеть, появлялся на свету, которого дивы вообще-то не любят.

— Помнишь ли ты, о повелитель всех дивов, тот день, когда Живой Родник неожиданно взбурлил и его струя наполовину ослабла? Помнишь ли ты крик, который раздался в тот день? Крик, от которого дивы, летавшие в небе, упали на землю, словно сила, которая держит их в воздухе, отказалась им более служить?

Узнали мы тогда, что родилось на свет могучее дитя, опасное для нас. Посылали мы дивов и джиннов выкрасть его — от одного только взгляда этого ребенка их сердца разорвались от страха.

Так вот этот ребенок и есть Урал. Теперь он приближается к нашей стране, и нам нельзя сидеть сложа руки. Единственный выход для нас — это овладеть Акбузатом. Только он, волшебный конь Хумай, может помочь нам одо-леть Урала.

— Верно, верно говоришь, хынсы. Да разве я о том не знаю? — отве-чал падишах угрюмо. — Разве не посылал я семь своих самых могучих, самых ловких, самых свирепых дивов, чтобы овладели они Акбузатом, чтобы покорили его, привели ко мне оседланным или без седла? Одним ударом зашвырнул их Акбузат на небо, стали они ночными звездами, и теперь, когда я гляжу на небо, я оплакиваю судьбу созвездия Етеган — моих верных слуг.

Есть у Самрау-падишаха и рыжий конь, хотели мы овладеть им, похитили дочь его, Айхылу, хозяйку коня. И все напрасно — не дался конь в руки. Умчался прочь, словно стрела, выпущенная меткой рукой.

Сказал тогда хынсы:

— А ты, повелитель, приласкай брата своего врага. Вот он стоит возле ворот твоего дворца и ждет твоего слова. Захочет он стать правителем любой страны — пусть станет правителем. Захочет богатства — дай ему богатства.

Когда дочь падишаха Самрау полюбит его, тогда она отдаст ему и Акбузата, и волшебный меч. А с ними одолеем мы Урала, станем владыками всей земли.

Принял этот совет Азрака и решил ему последовать. Приласкал он Заркума за хитрость его, приказал отворить ворота и приветствовать Шульгена как самого дорогого гостя.

Как Шульген вошел

во дворец падишаха дивов Азраки

Долго ждал Шульген возвращения своего спутника, разные мысли приходили ему в голову. Все же не мог он поверить в то, что бросил его друг, поэтому сошел со льва и прилег отдохнуть.

Вдруг засверкали молнии, раздался удар грома, словно небо раскололось над головой, и дворец падишаха дивов окрасился всеми оттенками черного цвета. Вскочил Шульген на ноги, не знает, что делать, и в тот же момент окутало его темное облако — то приблизился див-сторож. Не успел Шульген ни о чем подумать, как облако рассеялось, и оказался он перед распахнутыми настежь воротами дворца.

Зазвучала неведомая музыка, и из ворот показалась толпа, во главе которой шел высокий, могучий див в богатых одеждах. То был падишах Азрака. Рядом с ним Шульген увидел своего спутника. Его лицо светилось приветливой улыбкой.

За ними шли придворные дивы самых разных мастей и тоже приветливо улыбались. А лица их были такие, что если простой человек увидит любое из них во сне — может и не проснуться больше.

Падишах дивов приветствовал Шульгена, пригласил его во дворец, Усадил на самое почетное место, стал знакомить со своими приближенными. Назвал Заркума сыном своим, назвал Кахкаху другом своим.

И начался у них пир, каких не бывает на свете и какой трудно описать, как трудно вспомнить длинный, тревожный сон.

Когда гость утолил первый голод, падишах подал знак, и рабы растворили сокровищницу падишаха. Каких только богатств в ней не было, золото и серебро, алмазы и жемчуга слепили глаза так, что приходилось щуриться, чтобы их рассмотреть.

Вновь подал знак падишах и затворились двери сокровищницы. Зазвучала неземная музыка, и со всех сторон показались красивейшие девушки. Они танцевали для гостя.

Шульген тер глаза. Ему казалось, что он в прекрасном сне, который может внезапно кончиться.

Сон и вправду оборвался, потому что вдруг среди девушек появилась одна, увидев которую Шульген не поверил своим глазам. Выделялась она, как выделяется жемчужина среди белых камней на дне моря, сияла она, словно луна в окружении рассыпчатых звезд, словно единственный цветок посреди зеленого луга, словно родинка на нежнейшем лице красавицы.

Не выдержал Шульген, наклонился к уху Заркума, стал спрашивать, кто эта красавица.

— Это моя сестра, — не моргнув глазом, ответил ему Заркум. — Хо-чешь, я поговорю с отцом, — добавил он, чувствуя, как загорелся Шульген. — Ты ему понравился, и он тебе не откажет. Будешь нашим зятем.

Возликовал Шульген, не смог сдержать своего ликования, вскочил он с места и стал громко восхищаться красотой девушки. А Заркум быстро отошел к падишаху и взглядом дал понять, что их затея удалась.

Вновь подал знак падишах, и все исчезло, и остались в тронном зале Заркум и Шульген, который ни о чем не догадывался.

— Что случилось? — стал он тревожно спрашивать Заркума. — Мо-жет быть, я что-то сделал не так?

— О, нет, — успокоил его Заркум. — Просто отец думает, отдать тебе сестру или нет.

В страхе сжалось сердце Шульгена, не знал он, что будет дальше.

А падишах дивов в это время говорил с Айхылу — той самой девуш-кой, которая так понравилась Шульгену. Под страхом самой мучительной смерти запретил Азрака говорить, что она пленница. Испугалась девушка и согласилась сделать так, как сказал ей падишах.

Вновь подал знак падишах, и вновь девушки появились перед Шульгеном. Но теперь вместе с ними была прекрасная девушка в свадебном наряде — Айхылу.

Не верил своему счастью Шульген, но все оказалось правдой — устроили им веселую свадьбу, а когда настало время — проводили в брачные чертоги. Так Шульген стал мужем Айхылу, дочери падишаха птиц Самрау.

Как Азрака говорил

с Шульгеном и Заркумом

Не передать, как счастлив был Шульген со своей молодой женой. Нежась с нею в высоком дворце, забыл он обо всем на свете. Молодые гуляли по дивным садам, что цвели во дворце, пили сладкую воду забвения, что протекала в тех садах в щедром изобилии, появляясь неведомо откуда и исчезая неведомо куда, вкушали диковинные плоды, каких нигде бы не смогли отыскать, хоть обойди целую землю.

Окрепла и дружба Шульгена и Заркума. Теперь Шульген души не чаял в том, с кем свела его судьба, верил ему во всем, благословлял тот день, когда пересеклись их пути.

И все же нет-нет, да и вспоминал он о своем брате, и тогда грызла его досада, что легко досталось ему счастье, что не совершил он на этом пути никаких подвигов, слава о которых разнесла бы его имя по всему свету.

Знал о том, что творится в душе Шульгена, только падишах дивов Азрака. Незримо, через своих соглядатаев, следил он за всеми движениями души Шульгена, не оставляя без внимания ни малейшей тени на его лице. Когда наступало время, в которое душа Шульгена была наиболее восприимчива к тонкому яду чужих мыслей, Азрака призывал к себе юных друзей и часами беседовал с ними, искусно направляя их в нужную сторону.

Тогда поведал он о величайших тайнах на земле — о волшебном коне Акбузате, о булатном мече, что не всякому дается в руки, и о Хумай, прекраснейшей из дев.

И так он вел свой рассказ, что и Шульген, и Заркум думали — только к нему обращена эта речь, именно ему открыл тайну падишах дивов Азрака. Поняли они — тот, кто овладеет мечом, кто усмирит коня — станет величайшим из богатырей, покорятся ему все на свете.

Покинув чертоги падишаха дивов, долго еще говорили они между собой об этих тайнах, пока в один из дней не решились отправиться в путь — добыть величайшие сокровища земли.

Заркум во всем поддерживал Шульгена, но про себя думал:

— Пусть поможет мне одолеть Урала, а там посмотрим, чья возьмет.

И вот оседлали они могучего дива и тайно, как им казалось, отправились в путь — добывать волшебного коня, булатный меч и девушку. А вослед им смотрели бессонные глаза падишаха дивов, от которого ничто не укрывалось в его царстве.

Как Шульген и Заркум

встретились с Хумай

Глазом не успели моргнуть Шульген и Заркум, не успели выдохнуть воздух царства Азраки, в тот же миг див доставил их на место. И тут же оглушил их крик птичьих стай, потому что отвыкли они от шума, находясь во владениях падишаха дивов. Оглушил их яркий свет, потому что отвыкли глаза, привычные к полутьме и сумраку владений падишаха дивов Азраки.

Но не успели они попривыкнуть к птичьему крику, как их заметили. Стих птичий щебет и гомон, и одна из птиц отделилась от стаи, начала невысоко кружить, рассматривая пришельцев.

— Мы пришли к Хумай, — спесиво закричал Шульген, потерявший всякую осторожность. — Пусть встретит нас согласно обычаю, как дорогих гостей!

— Ее нет дома, — отвечала птица, отлетая в сторону и теряясь в стае. Вдруг, словно по невидимому знаку, птицы стали сбрасывать свое оперенье. Обернулись они прекраснейшими девушками. Дух захватило у Шульгена и Заркума, не могли они налюбоваться на такую красоту.

Но даже среди прекраснейших девушек оказалась одна, что затмила их всех, как луна заслоняет звезды, как солнце затмевает блеск луны. Ошеломленный, оглушенный смотрел Шульген на девушку. Думал он, что это и есть, должно быть, Хумай.

Выступила она вперед и, как хозяйка, давно поджидавшая дорогих гостей, пригласила Шульгена и Заркума во дворец:

— Проходите, гости дорогие, располагайтесь. Хумай сейчас появится перед вами.

Словно важные гости, никуда не торопясь, чванясь, вошли во дворец Шульген и Заркум, выбрали себе места попочетнее, уселись на них без всякого приглашения, стали ждать.

Не успели они заскучать, как странным дымом стало заволакивать помещение. Обеспокоились Шульген и Заркум, вскочили на ноги, и тут раздался громовый удар, земля разверзлась, превращаясь в пропасть, и нежданные гости полетели вниз со страшной быстротой.

Но все имеет свой предел, и вот они даже глазом не успели моргнуть, как упали на дно глубочайшей ямы. Ощупывая себя, крича от страха, охая, поднялся на ноги Шульген. Стал он шарить руками в темноте, пытаясь найти выход, но всюду натыкался на стены ямы. Кричал, но никто не ответил на его крик — потому что Хумай (это и вправду была та самая красивая девушка, что пригласила их во дворец) сбросила Шульгена и Заркума в разные ямы.

А Заркум, который раньше пришел в себя, потому что тело у него было нечеловеческое, превратился в змею, стал искать щель, чтобы выбраться на волю. Знала о том наперед Хумай, приказала одной из девушек пустить бурлящую воду в яму.

В ужасе метался Заркум, всюду вода настигала его и вот, наконец, превратился он в водяную крысу и стал плавать в воде, ища себе спасения. Скоро он выбился из сил и прекратил свои попытки.

А в это время на краю ямы, в которой оказался Шульген, показалась наконец Хумай. Спросила она у растерянного Шульгена:

— Познал ли ты страх, когда полетел в темноту? Так же устрашилась и я, когда наточил ты на меня острый нож. За это отомстила я тебе, егет! А теперь будешь ты томиться в этой яме, пока не возродится для любви твоя душа, пока сердце твое — новое, доброе, не овладеет твоим разумом, пока жир твоего сердца не оттает! Отвернись от змей, стань их врагом! Научись выбирать себе друзей, научись выбирать верный путь! Только тогда ты снова станешь свободным.

Сказала Хумай эти слова и удалилась, оставив ошеломленного Шульгена наедине с его растерянностью.

Как Хумай встретила Урал-батыра

Поднялась из темных подземелий Хумай, радостно было у нее на душе оттого, что сумела она пленить своего старого врага из змеиного племени — Заркума. Но к этой радости примешивалась печаль, потому что пришлось ей оставить в темнице Шульгена, брата Урала, о котором нет-нет, да и вспоминало девичье сердце.

Решила она устроить праздник в честь такой победы, созвала всех своих подружек, и начался перед дворцом падишаха птиц Самрау шумный переполох. Тысячи ярких оперений заполнили небо, словно над землей раскинула свои крылья ярчайшая радуга.

И вдруг сломался узор, умолкли голоса — что-то нарушило течение праздника, беспорядочной толпой взмыли в небо девушки-птицы, стали кружить, пытаясь рассмотреть, что за новый гость пожаловал в их страну, какие у него намерения — добрые или, может быть, злые?

И только одна птица смело ринулась к пришельцу — это была Хумай. Приняла она свой привычный облик и подошла к гостю, которого она сразу признала. То был Урал-батыр.

А вот Урал ее не признал, и немудрено — ведь когда-то видел он ле-бедь, а здесь перед ним стояла высокая, красивая девушка. Сквозь длинные ресницы на батыра в упор смотрели прекраснейшие черные глаза. Высокая грудь волновалась под взором батыра, тонкий, как у пчелы, стан трепетал, пока она шла к нему.

Чистым, словно серебро, голосом приветствовала она батыра. Заговорила просто, как со старым знакомцем. А Урал был настолько поражен, что не мог даже слова сказать, только молча пошел с нею во дворец, куда Хумай пригласила его.

Она усадила батыра на почетное место, угостила с дороги. И до того было с ней хорошо батыру, что он постепенно почувствовал себя свободно, стал говорить о себе и сам не заметил, как рассказал обо всех своих приключениях.

Рассказал Урал и о своей мечте найти Живой Родник, уничтожить Смерть -невидимку.

-Пять стран я знаю — говорил батыр, — в одной родился, две другие повидал. еще две хочу увидеть. Но где же он, Живой родник? Как его найти?

Отвечала ему Хумай в глубоком волнении, она была тронута бесхитростным рассказом батыра:

— Найти Живой Родник непросто, и все же я знаю, где он находится. Но если ты хочешь моей помощи, отыщи для меня птицу, равных которой нет в мире, каких никто нигде не видел! Тогда я помогу тебе.

Задумался Урал-батыр, тряхнул головой:

— Найду я ту птицу и принесу тебе, но в ответ на твои слова скажу — не нужно мне золота, нет у меня воза, чтобы его возить за собой. Не нужно мне украшений, потому что нет у меня любимой, чтобы одарить ее. Ни о чем, кроме добра, не помышляю я.

Помоги мне исполнить желания людей, помоги победить Смерть-злодейку, чтобы смог я утереть кровавые слезы рода людского. Вот какой дар мне нужен. Скажи мне, чтобы я знал, чем ты сможешь меня одарить?

Поднялась с места Хумай, зазвенел ее голос:

— В огне не сгорит и в воде не утонет, ветру не даст за собою угнаться, не устрашится ни вершин, ни ущелий, копытом ударит — горы рассыплются в прах, поскачет — рассечет море. Будет тебе соратником тот, кто рожден на небе, кто взращен на небе, у кого нет потомства на земле, тот, кого не смогли одолеть дивы за тысячу лет, тот, кто достался мне от матери моей, тот, кто предназначен моему возлюбленному — мой тулпар Акбузат. А с ним вручу я тебе булатный меч — его не берет ржавчина, против огня он становится огнем, против воды — водой. Дивам погибель — тот булатный меч!

Взволнован был Урал не меньше, чем Хумай. Вскочил он с места, решил тотчас же отправиться в путь. Насилу остановила его девушка, упросила остаться на денек, передохнуть от тяжких трудов.

Согласился Урал-батыр, погостил во дворце еще день, но более за-держиваться не стал — манила его дорога, манил его дорогой подарок, что обещала ему Хумай.

В то утро умылся он водой ключевой из источника, попрощался с Хумай, которая вышла его проводить, и отправился по дороге, имя которой неизвестность..

Долго смотрела ему вослед Хумай. Не открылась она батыру, не назвала своего имени, не сказала, что брат его томится у нее в плену. А сам батыр не мог ни знать об этом, ни догадаться.

Как Урал-батыр

нашел невиданную птицу

День ехал Урал-батыр на своем волшебном скакуне, два ехал, а там и неделя прошла, и месяц миновал. Пролегал его путь по странной местности — высились вокруг одни угрюмые скалы, словно иссеченные в страшном гневе неведомым батыром. Пустынно было вокруг, только вороны да сойки летали невысоко над землей — ни человек, ни какая живность не попадались ему в пути.

Наконец вдалеке показалась высокая гора. Вершины ее за облаками не разглядишь ее — вся она в дымке.

Решил батыр осмотреться, слез с коня, превратил его обратно в посох и полез на гору. День карабкался, два карабкался, а там и неделя прошла, месяц миновал. Раздвигает батыр тучи, туман рассекает, все лезет наверх.

Наконец, добрался он до вершины, стал оглядываться. Ничего не видно, вокруг белым-бело, словно зима наступила, и все равнины замело снегом. Это облака закрывают землю, не дают пробиться взгляду. Долго смотрел Урал-батыр по сторонам, наконец, решил заночевать на той горе.

Вдруг среди ночи разбудил его сон, в котором небо очистилось и в страшной дали показалась звездочка.

И так нестерпимо она сияла, что Урал-батыр проснулся. Потер глаза, огляделся — и видит, что вправду вдалеке сияет какая-то звезда. Смотрит Урал-батыр и ничего понять не может — сияет что-то, а что — не разобрать. Вынул он тогда свой волшебный посох, и тут случилось чудо — приблизилось к нему сверкающее озеро.

Берега того озера не из камней сложены, а из чистого серебра. Растут вокруг озера цветы, ветер их гнет, а они не шевелятся. Пригляделся к ним Урал-батыр — да ведь они тоже из серебра!

Блестит гладь озера, да только не рябит волной на ветру, отливает тяжелым блеском. Когда падает на нее свет луны — сияет ясным жемчугом. Вот какое озеро увидел Урал-батыр!

А плавают на том озере птицы необычайные, таких Уралу видеть еще не приходилось. Среди птиц одна — оперение у нее такое красивое, что век бы смотрел, любовался.

Повел своим посохом Урал-батыр, заворожил птицу волшебным блеском-сиянием. Повел посохом еще раз — и вот он уже на берегу того озера. Удивился Урал-батыр волшебным свойствам посоха, не знал он, что сокращает посох расстояния.

Но дольше удивляться времени не было — нужно птицу ловить. Бросился к ней Урал-батыр, а птица не улетает, страха нет в ее глазах. И только когда Урал-батыр схватил ее в руки, забилась она в испуге, попыталась вырваться. Но куда там — железная хватка у егета.

Вышел на берег Урал-батыр, не знает, что делать с птицей. Отпус-кать нельзя, а как привезти ее к Хумай — тоже не знает.

Видя его замешательство, вдруг птица заговорила:

— Кто ты, егет? Джинн? Или, может быть, человек? Скажи мне.

Удивился Урал-батыр, не ожидал он, что птица красоты невиданной еще и говорить умеет. Стал он ее расспрашивать, какого она рода-племени, и много ли таких, как она, водится на свете.

Но птица молчала, только смотрела на него пристально, словно хотела решиться на что-то. Подумал было Урал, что ему послышалось, мало ли какие чудеса бывают в таких странных местах, как птица заговорила вновь.

— О егет, — сказала она, — отпусти меня, а потом закрой глаза. Я не улечу от тебя, видишь, я сложила крылья. А когда разрешу — откроешь их снова.

Призадумался тут Урал-батыр, как бы не сбежала птица. Вынул он волшебный посох и приказал ему мысленно, чтобы следил за ней.

«В воду кинется — обернись щукой, в небо взлетит — соколом устремись по следу. А на земле я и сам ее не упущу», — таков был его приказ.

Что ж, выпустил он птицу из рук, отвернулся, зажмурился, и вовремя — опалило его светом ярким. Если бы он смотрел — выжгло бы глаза непременно.

— Открой теперь глаза, егет, — услышал он знакомый голос. Обер-нулся батыр на голос, и видит — перед ним девушка красоты невиданной, брови вразлет, ямочки на щеках, на левой щеке родинка. Волосы развеваются по ветру, а сквозь густые ресницы улыбаются егету черные ясные глаза.

Потупила взор девушка и сказала Урал-батыру:

— Егет, скажи мне, как ты очутился здесь? Что за беда заставила те-бя покинуть родные края? Ведь озеро это такое дальнее, что никто, никто — ни человек, ни див не могут сюда добраться.

Не стал Урал-батыр рассказывать обо всем, что с ним случилось, сказал только:

— Ищу я птицу красоты невиданной, какой не бывает на свете. Издалека увидел тебя на этом озере, вот и решил посмотреть вблизи. А как ты сама оказалась здесь? Человеческого ли ты рода племени?

А про себя подумал: «Вот незадача, видно, не скоро поиски мои прекратятся!»

Подняла девушка к Урал-батыру ясное, светящееся лицо и тихим, чистым голосом проговорила:

— Имя мое — Айхылу. Есть у меня мать, есть у меня отец. От рожде-ния дано мне свойство рыбой плавать в воде, птицей летать в небесах.

Похитили меня дивы, держали у себя во дворце. Однажды пришел в те края какой-то егет, он женился на мне. Жили мы с ним недолго, в один из дней он вдруг исчез. Тогда решилась я бежать, а чтобы дивы не напали на мою страну — спряталась здесь, на этом озере. Уж здесь, думала я, никто меня не отыщет. Но вот ты пришел, и мысли мои рассеялись, словно тучи на ветру, дороги, по которым могла я скрыться, исчезли, как оборвавшаяся на бегу тропинка.

Есть у меня конь волшебный — Харысай. Возлюбленному моему он предназначен. В бою будет он тебе соряатником, умирать будешь, страдать от жажды — спасет тебя, достанет воды из-под земли. Если ты не против, отправимся вместе к отцу, он знает обо всем на свете, нет такого места, где бы он не побывал. Он подскажет тебе, где найти ту невиданную птицу, которую ты ищешь.

И тогда, если захочешь, будем жить вместе.

Призадумался Урал-батыр, не зная, как ответить, потому что ждала его другая дорога.

Наконец сказал он ей с легкой грустью:

— Ах, красавица, не могу я принять твой дар и в твою страну я тоже не пойду. Быть может, птица ты, а не девушка, так что отвезу я тебя в одно место, там расскажешь о себе. Захочешь — будешь птицей, захочешь — станешь девушкой, будет так, как тебе хочется. Никто не посмеет тебя обидеть, я буду твоим защитником.

Поняла девушка, что егет не обманет ее, вновь стала птицей, села на плечо Уралу, и они отправились в путь.

А путь-то оказался недалек — сели они на волшебный посох вер-хом и во мгновение ока оказались возле дворца Хумай.

Не успел сойти на землю Урал-батыр, как во дворце началась суматоха. Множество птиц вмножество девушек хлынули навстречу Урал-батыру.

«Ну надо же, — подумал он, — неужели они по мне так соскучились?» А девушки, не обращая на него никакого внимания, окружили птицу, которую он привез с собой.

— Айхылу!- кричали они. — Айхылу!

Закружилась птица в небе, грянулась о землю и обернулась прекрасной девушкой. Вырвалась она из объятий своих подружек, подошла к Урал-батыру, сказала:

— Это судьба, мой егет, ты привез меня туда, куда я так стремилась — домой! Ведь это и есть дворец моего отца!

Изумился Урал-батыр, ничего понять не может.

Тут перед ними в окружении своих служанок показалась взволнованная Хумай. Крепко обняла она Айхылу, а потом обратила радостное лицо к Урал-батыру.

— О мой егет! — воскликнула она с дрожью в голосе. — Каким же ты оказался батыром! Ты освободил мою сестру от дивов!

Развел руками егет, стал спрашивать у Хумай:

— Скажи, откуда ты знала, что твоя сестра и есть та птица? Ведь я нашел ее на далеком озере, ни с какими дивами я не сражался.

Поняла Айхылу, что сестра е

е ни о чем не знает. Стала она рассказывать, как томилась в плену, как сбежала от дивов и как Урал-батыр нашел ее на озере.

Крепко тогда призадумалась Хумай, решила она, что нужно позвать отца, который жил в отдаленных покоях дворца.

Послали за ним.

Не стал скрывать своей радости Самрау-падишах, крепко обнял он пропавшую и вновь обретенную дочь, но, выслушав ее рассказ, призадумался крепко. Долго сидели они в молчании, и наконец, после тяжких раздумий, сказал величавый падишах:

— Дочь моя, если дивы узнают, что ты вернулась, они пойдут на нас войной, захватят и разорят нашу страну. Ты, доченька, устала после стольких бедствий, отправим мы тебя к матери твоей, Луне. Там отдохнешь, поправишь свое здоровье. А вы… — обратил он свой взор к Хумай и Уралу, — молчите и никому не говорите, что она вернулась. Также предупредите всех, чтобы молчали, иначе грозит нам страшная опасность!

И они разошлись в радости от нежданной встречи и в тревоге перед грядущими испытаниями.

Как Урал-батыр узнал,

что его хозяйка и есть Хумай

Три дня и три ночи спал Урал-батыр, отдыхая после тяжелых поисков. Три дня и три ночи просидела возле его изголовья Хумай, отлучившись лишь ненадолго — проводить свою сестру. Айхылу оседлала волшебного коня Сарысая и с тяжелым сердцем ускакала в небо, отправившись в далекий путь к своей матери-Луне.

Хумай вернулась в покои, в которых отдыхал Урал-батыр, и заду-малась, как думала она не переставая все эти дни, с тех самых пор, как егет появился в ее владениях.

Но вот батыр пошевелился, лицо его разгладилось, и он открыл глаза — Урал проснулся отдохнувшим, спокойным и счастливым, словно там, во сне, все тревоги и заботы покинули его.

Радостно встретился он глазами с прекрасной своей хозяйкой, с девушкой, имени которой он не знал, но любил с той самой минуты, как увидал ее.

Хумай пожелала ему доброго утра, а Урал высказал свое желание узнать, как же зовут его хозяйку и как так вышло, что птица оказалась ее сестрой.

Улыбнулась девушка, сомнения оставили ее, и тогда сказала она светло и ясно:

— Помнишь ли ты лебедь, которую спас от смерти? Ведь лебедь эта — я. Зовут меня Хумай, дочь падишаха птиц Самрау перед тобой!

Не остался равнодушен Урал-батыр, сильное волнение отразилось на его лице:

— Если это так, помнишь ли ты, что говорила нам об источнике Жизни, о Живом Роднике? Что скажешь мне теперь? Поможешь ли ты отыскать его? Когда ты посылала за своей сестрой, ты обещала мне награду. Красавица моя, слово теперь за тобой. Лишь выслушав тебя, продолжу я свое странствие.

Не смогла скрыть своего волнения Хумай, вскочила она с места, не зная, что же ответить, как поступить. Но вскоре она овладела собой, и голос ее наполнил палаты дворца:

— Я оставлю тебя, мой егет, но оставлю ненадолго. Ты услышишь мой ответ еще до заката солнца!

Не находил себе места Урал-батыр, чувствовал он, что судьба его решается в эти минуты. Вскочил он с места, и стал ходить широкими шагами, придерживая волшебный посох рукой, чтобы не бил по ногам.

А царевна Хумай отправилась к своему отцу. Ворвалась она в его покои, бросилась на грудь, спрашивая у него совета.

— Дочь моя, — раздался в тишине удивительный голос падишаха птиц Самрау, — если любишь его, то пойдешь за него! И Акбузата ему отдашь! В этом мире будешь жить весело и счастливо. Батыру, силой своей равного Уралу, станешь матерью, дитя мое. Созови людей, устрой для храбреца великий пир. И брата его освободи ради такого праздника. Пусть мир и счастье хранят тебя, дитя мое.

Радостно выслушала эти слова Хумай, просветлело лицо, и заботы и тревоги оставили ее. Начались для нее уже другие, радостные хлопоты.

Как встретились Урал-батыр и Шульген

Как же был изумлен Урал-батыр, когда в покои дворца вместе с Хумай пришел его брат! Обрадовался он, стал рассказывать о том, что пережил, что видел в пути.

Не удивился Урал, узнав, что Хумай заточила его в подземелье, помнил он, как невоздержан его брат на слова и поступки. А Хумай, не желая огорчать Урала, не стала рассказывать ему, что пришел в ее страну Шульген не один, а с Заркумом — злейшим врагом птиц. Удалилась она, сделав знак Уралу, что они еще встретятся, поговорят обо всем, и оставила братьев одних.

С нескрываемой злобой и раздражением слушал Урала Шульген. Думал он: «Если Урал прославится и вернется к отцу, кто тогда станет меня слушать? Никто не будет со мной считаться, — решил в тоске и отчаянии Шульген. Потому и не стал он рассказывать Уралу о своих приключениях, утаил свои тайны от брата, лицо которого светилось искренней радостью.

Решил Шульген, предавшись своей злобе, погубить Урала, славу его присвоить, красавицу Хумай отобрать, оседлать Акбузата, вооружившись булатным мечом. «Тогда, — думал он, — все склонятся предо мной, признают, что нет на земле равного мне батыра».

А Урал по доброте своей, не ожидая от брата ничего худого, не обратил внимания на то, что встретил его Шульген без всякой радости. «Сидел бедняга в подземелье, не по себе ему. Но ничего, сходим на охоту, развеемся», — решил Урал-батыр.

Однако неделя проходила за неделей, месяц за месяцем, а угрюмость не сходила с лица Шульгена. Целыми днями сидел он в каком-нибудь укромном углу дворца, погруженный в свои черные мысли.

И вот однажды Урал-батыр, вернувшись вместе с Хумай с веселой прогулки, долго искал своего брата. Обошел он все закоулки дворца -нет нигде Шульгена, пропал! Наконец отправился Урал в поле и там нашел Шульгена сидящим над ручьем в глубокой тоске.

Попытался заговорить с ним Урал-батыр — не отвечает Шульген, замкнулся в себе. Ничто не может отвлечь его от мрачных мыслей.

Видя, что все уговоры бесполезны, поднялся с места Урал-батыр и сказал такие слова, обведя рукой весь свет:

— Послушай, брат, ведь мы с тобой батыры. А есть ли на свете сила, что одолеет батыра? Радость и горе, счастье и беда следуют за батыром, словно тень, не оставляя ни на миг. То с радостью встретится он под солнцем, то с бедой. Но разве мужчина, что зовется батыром, отступит, разве поддастся беде или разомлеет от счастья? Нет, ничему не уступит дорогу батыр. Против огня он станет водой, против врага он встанет горой. Не ради себя, ради людей найдет он выход из всех трудностей.

Батыр не жалуется на судьбу, ведь она в его руках, не станет он скупиться на добро — ведь все добро мира принадлежит ему. В битве он неутомим, в небо поднимется без всякой лестницы, надо будет — разомкнет землю и спустится в мрачные ее подземелья, победит всех врагов и снова будет жить.

Добрый совет, поданный другом, помогает батыру, а питье, поданное врагом, становится для него ядом.

Так говорил Шульгену брат его Урал, воодушевляя его на подвиги, достойные батыра.

Ни слова не ответил ему Шульген, не мог он преодолеть силы своих черных мыслей, толкавших его на злое дело.

Оставил тогда Урал своего брата, а Хумай, которая много думала о двух братьях в эти дни, уже поняла, что впечатление, которое у нее осталось от первой встречи с ними, не обмануло ее. Теперь она знала, что Урал-батыр — добрый человек с чистой светлой душой, и оттого привязалась к нему всем сердцем.

А вот Шульген… Шульген вызывал у нее большие опасения. Боялась она его, но почему — объяснить не могла. На всякий случай решила она разделить братьев, сделать так, чтобы виделись как можно реже, чтобы спали они в разных местах.

Урал-батыр мог проспать пять суток подряд и потому приставила к нему Хумай пять девушек, чтобы они сон его оберегали, стерегли его покой.

А Шульгена разместила она в других покоях, чтобы не смог он со-вершить задуманное им злодеяние.

Злился Шульген, не находил себе места, наконец пришел к брату, чтобы выложить все, что накопилось у него на душе.

— Кто его знает, чем все обернется, — сказал он Уралу. — Самрау может передумать помогать тебе. А ведь ты батыр, который прославился повсюду. Давай силой захватим Акбузата, захватим страну Самрау, сами будем править. Один из нас возьмет себе посох, другой сядет на Акбузата — кто тогда сможет нам противостоять? Тогда и я прославлюсь, дочь падишаха Самрау в жены себе возьму, на Акбузата сяду.

Не сразу ответил Урал-батыр, понял он наконец, что творится в душе его брата. Но, подумав, решил не ссорится, не хотел он, чтобы Шульген стал ему врагом. Потому Урал сказал такие слова:

— Они никому не причинили зла, не проливали человечьей крови, нет в их душе враждебности по отношению к людям. Этим они нам сродни. А вот в той стране, в которой див правит, люди томятся в рабстве. Вот какую страну мы должны с тобой завоевать, освободить людей.

А насчет девушки и Акбузата скажу так — если она полюбит тебя, она будет твоя. Если подарит тебе коня — Акбузат будет твой. Не пристало нам, батырам, враждовать из-за девушки, Смерти путь открывать нам не с руки. Мы же не убийцы, не злодеи! Одолеем Азраку, вернемся домой со славой, добудем воды из Живого Родника, сделаем всех людей бессмертными, брат!

Решил тогда Шульген, что все ему позволено, принял он слова Урала за слабость. «Теперь, — думал он, — захвачу Акбузата, и Хумай станет моя».

Выбрав время, когда Урала не было во дворце, он явился в покои Хумай.

Яростный, сильный, опасный в гневе, открыл он свое сердце, признался в том, что скрывал так долго.

— Сердце мое свободно для дружбы, Хумай, — сказал он, — но я не прощаю тех, кто встает у меня на пути. Вспомни, когда я только прибыл в твой дворец, ты заточила меня в темницу. Может быть, ты просто хотела отомстить мне за горе, которое я тебе причинил. Ну вот, ты отомстила.

Но теперь, когда ты меня выпустила из темницы, мы с тобой в расчете. Как только я увидел твое лицо — я позабыл все свои обиды, я вновь полюбил тебя. Пойдешь ли ты за меня? Отдашь ли мне свое сердце? Если пойдешь за меня, если полюбишь меня — будешь моей женой, а если нет — месть моя будет ужасна, свершу я то, от чего содрогнется весь мир. Ответь мне сейчас же, я не желаю ждать!

Подняла свое ясное лицо Хумай и так сказала Шульгену:

— Егет, вижу я все твои тайные помыслы, все я поняла. Но я дочь падишаха, старшая его дочь! Не все в этой жизни зависит от меня! Сделаем так, как велит обычай — устроим большой праздник, и там ты покажешь миру свое богатырство, на том майдане прославишься ты.

Есть у меня конь Акбузат, подаренный мне матерью. Прискачет он на мой зов, станет рыть землю копытом. Если ты батыр — он узнает тебя. Если сможешь его оседлать, если сможешь в том седле усидеть, если сможешь булатный меч из ножен вынуть, тогда Акбузата тебе подарю, отца попрошу свадьбу нам устроить, стану возлюбленной твоей.

Решил Шульген, что Хумай согласилась на его предложение. Ярость отпустила его, и он ушел дожидаться назначенного дня.

В тот же день Хумай приказала объявить всем, что состоится праздник в ее честь, на котором любой сможет показать свою силу. Победитель должен был стать мужем царевны Хумай.

Как Урал-батыр и Шульген

состязались на майдане

Великое множество птиц слетелось на большой майдан падишаха Самрау. Со всех концов большой страны спешили они на праздник. Еще бы — ведь не каждый день дочь падишаха выбирает себе жениха. Тем более, что вести разлетелись по стране — спорят за дочь падишаха два брата, два батыра, каких свет не видывал.

Шум и крики раздавались со всех сторон, в воздухе кружили стаи птиц, которые выискивали себе место на майдане, на котором уже перышку было негде упасть. И все же наиболее глазастые находили себе укромные уголки. Быстро слетев вниз, чтобы местечко не занял кто-нибудь поудачливей, птицы превращались в девушек. Вся площадь была расцвечена их нарядами. Но были здесь и простые жители страны падишаха Самрау, вечно юные люди — словом, никто не остался в стороне от праздника.

И вдруг — словно волна побежала по площади — это все обратили свои взоры ко дворцу, из которого торжественно вышла Хумай. Возглас удивления раздался изо всех уст — так царевна была прекрасна. Вот она плавно подняла руку, словно крылом взмахнула, и бросила клич, вызывая Акбузата.

Громом ответило ей небо, само солнце покачнулось, земля зашаталась под ногами. И словно звезда сорвалась с неба и огненным шаром полетела к земле — это был Акбузат, крылатый конь небесный.

Молния не успела погаснуть, как он уже был здесь, стукнул копытом о землю, и опять затряслась земля. Подскакал Акбузат к Хумай, голову склонил, замер.

Вздох удивления вырвался из груди собравшихся. Так был удивителен небывалый конь!

Уши он навострил словно шилья, зубы у него словно дольки чеснока, грудь высокая, как у кречета, ноги тонкие, легкие, ход высокий. Храпит он, сверкает влажным глазом и в ярости жует удила. Оседлан он, словно к войне, готов принять седока, а к луке седла привешен меч — острый, сверкающий меч. Вот он каков, Акбузат!

Приласкала его Хумай, потрепала по холке, обняла за шею. Голос ее звонкий разнесся по майдану, словно колокольчик серебряный.

— Мой Акбузат, мой конь крылатый! Жил ты на небе, как звезда, ждал того, кто возьмет тебя под уздцы. Скольких батыров ты сбросил, в чьих жилах текла нечеловеческая кровь, кровь демонов! Скольких батыров из рода человеческого, из тех, кого я выбирала, сбросил ты с неба. Никого, никого не нашел ты достойным себя, никого, никого не избрал ты для меня.

Сегодня опять призвала я тебя на испытание. Ждут тебя батыры, ждут они твоего решения. Кого ты изберешь, как изберешь? По красоте ли выберешь или по богатырству? Избери себе достойного, сделай его спутником своим. Будет он тебе другом, будет мне — возлюбленным.

Поднял голову свою Акбузат, низкое ржание его громом разнеслось по окрестностям.

— Когда ветер тучи нагонит, когда налетит буря с дождем, перека-ти-поле спрячется в овраге, тогда красавец станет искать себе убежища, чтобы сберечь свою красоту.

Но когда скачу я, поднимается ветер, от которого камни срываются с места словно пушинки, воды закипают, уничтожая все живое, так что рыба не может плыть по волнам, словно не вода это, а огонь. Если ударю я копытом, даже Каф-гора содрогнется, как тесто, и рассыплется в муку-толокно, все живое погибнет вокруг, никто не спасется.

Нет, не красавец мне нужен, а батыр! Такой батыр, что сможет меч в руке удержать булатный. Тот меч солнце закаляло своим пламенем долгие годы. Огонь, способный расплавить весь мир, не причинит вреда этому мечу. Ничто на свете для него не преграда.

Тот меч в руках сможет удержать лишь тот, кто в небо взметнет камень в семьдесят батманов, лишь тот, кто удержит эту тяжесть на кончиках трех пальцев. Лишь такого мужчину назову я батыром.

Тот, кто хочет стать спутником мне, пусть испытает сперва силу свою!

Услышали люди, что сказал Акбузат, прихлынули к подножью горы, туда, где лежали огромные камни. Долго искать камень в семьдесят батманов не пришлось, вот только силы сдвинуть его с места у них не было.

Месяц его пытались сдвинуть, год, но камень не сдвинулся с места. Зашумели на майдане.

Услышав этот шум, посмотрела Хумай на Шульгена. Блеснули ее глаза огнем. «Подними этот камень и брось его в небо», — говорил это взгляд.

Поднялся с места Шульген. Скорым шагом подошел он к подножию горы, ощупал камень со всех сторон, встал поудобнее и набросился на него как на врага. Покачнулся камень, сдвинулся с места, а Шульген ушел в землю по колено. Не сдается он, думает, что удача близка, что забросит он камень в небо, получит Хумай и Акбузата.

Жилы напряглись у него, ушел он в землю по пояс, но сдвинуть камень так и не смог. Устал, дышать уже не может, наконец бросил он эту затею, отошел в сторону, пряча глаза.

Глянула тогда Хумай на Урала, все было в этом взгляде — и любовь, и надежда.

В гневе подошел к камню Урал-батыр, обидно было ему, что брат его опозорился. Даже теперь больше думал Урал о Шульгене, чем о себе. Ударил он кулаком по тому камню, и покатился камень, словно галька на речном берегу. Поднял Урал камень в семьдесят батманов и бросил его в небеса. Легко бросил, без напряжения. Люди, что стояли невдалеке, только и увидели, как взлетела махина в небо и скрылась из глаз. Долго смотрели в небо люди, ждали, когда камень яупадет на землю.

Было утро, потом полдень настал. Полдень прошел, вечер настал. И только тогда в небе послышался грозный гул, показалось что-то, летящее к земле. Это возвращался камень. Испугались люди, заплакали. Ведь упадет на землю страшная махина, беда будет.

Легко поймал камень Урал-батыр, вытянул руку, удержал глыбу на кончике трех пальцев. Только спросил:

— В какой стороне живет Азрака?

Люди, не веря, что избежали страшной напасти, стали кричать, показывать руками, недоумевая, зачем это Уралу.

А батыр поднял камень над головой и сильно метнул его в ту сторону.

Переглянулись люди, удивились, стали гадать, куда упадет камень.

А в это время Акбузат, что застыл на майдане, пробудился и медленно подошел к Уралу, склонил перед ним голову.

— Батыр, отныне я твой, — сказал он.

Увидев это, зашумел, возликовал народ. Все видели, какой слав-ный подвиг совершил Урал-батыр.

И тогда вперед выступил падишах Самрау. Подал он руку Урал-ба-тыру и сказал ему:

— Будь моим зятем.

Еще сильнее закричал народ на площади. Все пели хвалу Урал-батыру, невесте его Хумай, все прославляли мудрость падишаха Самрау.

И начался тогда пир, равному которого не было ни до, ни после. Продолжался этот пир три дня и три ночи. Никто не остался в стороне, каждый там был, каждый получил подарки. Все были довольны и счастливы, всем казалось на том пиру, что началась новая, радостная жизнь.

Как Шульген вновь обрел жену

Один только человек не радовался, один только человек не улыбался на этом празднике. Это был Шульген.

Лютой, глубокой ненавистью воспылал он к своему брату — за унижение свое, за бесславие свое, за ту славу, которую обрел его брат. Зло перекатывалось в его душе словно камни, которые по весне выворачивает из земли бурное половодье.

Видел Урал-батыр несчастье своего брата, жалел его, но обо всем, что творилось в его душе, не догадывался. Сговорился он с Хумай и пошли они к падишаху птиц просить выдать за Шульгена Айхылу — младшую сестру Хумай. Не стал перечить их желанию Самрау, согласился, — и тогда посреди пира объявила Хумай о новой свадьбе. «Славно, славно! — стали восклицать люди. — Это будет по справедливости!»

Не успели отзвучать здравицы, как задрожала земля, небосвод окрасился алым цветом, словно кто-то щедро опрыскал его кровью. Все повскакали с мест, никто не знал, что случилось, все принялись гадать, что это может быть.

— Не див ли это идет войной? — раздались испуганные крики.

В это время с небес с воплем отчаяния пал огненный клубок. Подхватил его Урал-батыр, не дал ему удариться о землю. Посмотрели все и узнали — то была Айхылу.

Откачали ее, стали расспрашивать, что случилось.

С трудом прошептала она, что видела, как Урал-ба-тыр метнул в небо камень, как поймал его снова и бросил в сторону падишаха Азраки. Камень тот через горы и моря перелетел во мгновение ока, упал на страну дивов. И сейчас же земля треснула, из нее взметнулось пламя до самого неба, захлестнуло Айхылу и сбросило вниз.

Подивились люди, но и порадовались — то-то шуму наделали Азраке, теперь не пойдет он с войной на страну падишаха Самрау, побоится.

— Два моих зятя — моя опора, — возгласил старый падишах, и люди шумными криками поддержали его. И свадьба разгорелась с новой силой.

Как Урал-батыр

отдал свой посох Шульгену

Увидев Айхылу, понял Шульген, что див коварно его обманул. Испугался он, что Айхылу может его выдать, заметался, не зная, что делать. Бросился он к Хумай — поговорить, предупредить, но оказалось, что она спустилась в подземелье к Заркуму. Струсил Шульген, боялся он, что теперь и Заркум расскажет о том, что Шульген предал Урала. Охваченный страхом, отправился к Уралу и стал просить его отдать волшебный посох падишаха Азраки.

— Я тоже хочу прославиться, — твердил он, как безумный. — Тебя все знают, а надо мной все смеются.

Жалко стало Уралу своего несчастного брата, пробовал он уговорить Шульгена остановиться, предлагал вместе пойти, но Шульген не слушал его, знай твердил свое. И тогда Урал-батыр отдал ему волшебный посох падишаха.

Исказила лицо Шульгена безумная радость, выбежал он прочь из дворца. В стороне от людей, в чистом поле он ударил посохом о землю и скрылся из глаз.

В ту минуту земля расступилась, из недр ее хлынул мощный поток, во мгновение ока затопивший всю округу.

Пришла вода и в подземелье, в котором томился Заркум, куда пришла расспросить его Хумай. Сбил Хумай с ног могучий поток подземных вод, а Заркум, сразу смекнув, что кто-то привел в действие посох, превратился в огромную рыбу и проглотил ее.

Вся земля погрузилась во тьму, случилось тогда затмение, потому что само Солнце перестало светить, потеряв свою дочь — Хумай, и люди с ужасом поняли, что они лишились не только земли под ногами, но и света и тепла. Крик вырвался из их груди, но крик этот был заглушен могучим топотом копыт — то был Акбузат!

Заслонил он дорогу потоку, преградил путь Заркуму. Желая спастись во чтобы то ни стало, выпустил Заркум из своей пасти Хумай, превратился в водяную крысу и узкими потоками уплыл далеко в море, подальше от грозных копыт Акбузата.

А великий конь бережно доставил Хумай во дворец. Очнувшись, она тут же позвала Урала и рассказала ему все, что узнала от Заркума.

— Мой брат оказался врагом, — только и сказал Урал. На сердце у него была печаль.

Высох бушующий поток, не хватило у него сил противостоять Акбузату, вновь появилось на небе солнце, ведь Хумай была спасена.

Как снова встретились Заркум и Шульген

И вновь встретились в пути Шульген и Заркум — вела их одна дорога к падишаху дивов Азраке. Радостно приветствовали они друг друга, но в душе каждый из них был насторожен. Шульген не забыл, как обманул его Заркум, сказав, что Айхылу его сестра, а Заркум сразу же понял, кто теперь хозяин волшебного посоха. «Дождусь подходящего случая и отберу посох. Он по праву мой», — подумал он, но ничего не сказал, только ядовитая улыбка окрасила его лицо.

Всякий путь, однажды начавшись, заканчивается. Окончился он и для Шульгена и Заркума, которые достигли владений падишаха дивов Азраки.

Узнав обо всем, созвал падишах великий совет. Случилось то, чего они так боялись — Урал-батыр заполучил Акбузата и булатный меч.

Был на том совете и Кахкаха. Он сразу же узнал свой посох, который держал в руках Шульген, но, глянув ему в лицо, понял — перед ним уже не тот юнец, которого он знал. Долгий опыт зла преобразил его, и посох он не отдаст. «Ничего, — подумал Кахкаха. — Я натравлю его на брата. Кто-нибудь из них да погибнет, а посох все равно будет моим».

День и ночь думал совет падишаха, и, наконец, решили они пойти войной на людей. «Кто нападает первым — побеждает, — сказал старый див-хынсы. — Пока наши враги в растерянности будут думать, что делать, мы их завоюем, уничтожим род людской». На том и согласились.

Приказал тогда Азрака своим дивам начать войну. Поделил он все свои войска на четыре части, чтобы напасть на людей со всех четырех сторон света.

Как началась война с дивами

Недолго длились счастливые дни Урал-батыра и Хумай. В один из дней небо полыхнуло огнем, словно кто-то поджег все леса на свете. Послышался тяжелый удар, и тогда вся вода, какая была на свете, обрушилась на сушу. Это дивы начали войну.

Кругом была вода, а все небо горело в огне. Птицы не могли летать — их крылья опалял жар. Люди не могли найти сухого местечка — все на свете скрыла под собой морская вода. Люди и звери — все взывали к Урал-батыру, просили защитить их от этой напасти.

Урал-батыр не испугался ни воды, затопившей землю, ни огня, ох-ватившего небо, ни дивов, которые поползли из всех щелей губить все живое на свете. Попрощался он с Хумай, вскочил на Акбузата и поднял свой булатный меч, сверкнувший в небе, словно молния. Так началась кровавая война людей и змей.

Как пришел конец

падишаху дивов Азраке

Месяц сражался Урал, год сражался, днем и ночью боролся Урал-батыр с нечистью, заполонившей землю. Акбузат выносил его из битвы, когда он уставал, Акбузат вихрем мчался в бой, когда Урал-батыр вновь набирался сил.

Дивы погибали в яростной борьбе. Тысячами и тысячами крушил их Урал-батыр, крушил, не давая опомниться, скрыться во глубине моря, нахлынувшего на землю. И так много погибло дивов, что посреди водного простора возникла огромная гора. Увидев сушу, приплыли сюда уцелевшие люди, те, кто сумел спастись на утлых своих лодчонках.

Взобрались люди на ту гору и увидели, как вдалеке полыхает битва, равных которой не было еще на земле. То встретились на поле брани Урал-батыр и падишах дивов Азрака.

Див, огромный, словно гора, молча стоял, озирая поле брани, на котором погибло столько дивов. Но не о них жалел он, а жалел о том, что нет в ту минуту в его руке волшебного посоха, которым он мог сокрушить великую мощь Урал-батыра.

Но и меч его был не из последних, таил он в себе великую силу, от которой еще никому не удавалось уйти живым. Вздымая меч, взмахнул чудовищной лапой падишах дивов, и гром прогремел над землей. Огнем сверкнул тот меч и тяжело обрушился на Урал-батыра. Закипела вода, задрожала земля от того удара.

Но Акбузат, быстрый, словно молния, вынес Урал-батыра из-под удара, взметнулся он в небо и понес батыра прямо к падишаху дивов. Не стал медлить Урал-батыр, ударил булатным мечом и разрубил падишаха надвое. Страшно вскрикнул падишах, пошатнулся и упал бездыханным в море. От его падения содрогнулась земля, и тысячи змей завизжали от горя и муки. Но было поздно — расступилось море, разделилось на две части. И выросла в том месте огромная гора Яман-тау — Страшная гора.

А Урал-батыр, не зная устали, все скакал и скакал вперед. Там, где проходил он с верным Акбузатом, море отступало, поднималась из воды высокая гора, на которую взбирались все новые и новые, уцелевшие от потопа люди.

Урал-батыр встречает своих сыновей

Не год и не два прошло с тех пор, как Урал-батыр вступил в битву с дивами. Не знал он ни сна, ни покоя в этой войне. Перебил он дивов столько, что сбился со счета. Когда он оглядывался назад — видел горы, сложенные из побежденных им дивов и змей.

Повзрослел Урал-батыр, перед нами уже не тот юноша, что вышел со своим братом Смерть извести, но всепобеждающий батыр. В глазах его — могучий ум, в руках его — не знающий устали меч, с ним верный его друг Акбузат.

Но стала одолевать Урал-батыра усталость, все чаще думал он, что война эта нужна только ему и никому более, что люди забыли о нем в отчаянной попытке хоть как-то обжиться на голых, безжизненных скалах, одиноко торчащих в море.

И вот однажды, когда он преследовал дивов, наперерез отступающим врагам выскочили какие-то люди.

С могучим криком напали они на дивов и искрошили их на мелкие кусочки. Удивился Урал-батыр, задумался — что это за помощники объявились у него? За многие годы не встречал он человека, рискнувшего поднять меч против врагов людей.

А в это время смельчаки приблизился к нему. Один из четырех юных батыров, что скакали впереди, смело вырвался вперед и приветствовал Урал-батыра.

— Я твой сын, рожденный дочерью Катила, Яик!- сказал он.

И второй батыр встал рядом с первым:

— Я твой сын Нугуш, имя матери моей — Гулистан! — сказал он.

И третий батыр сделал шаг вперед:

— Я Идель, твой сын, рожденный Хумай!

Поднял голову четвертый:

— Мать моя — Айхылу, имя моего отца — Шульген. Он брат тебе и враг тебе. Имя мое — Хакмар.

Посмотрел на них Урал взглядом, что проникал в самую суть вещей. Не было места сомнениям — это его дети.

Спешился с коня Урал-батыр, бросился он в объятья сыновей. За годы войны с дивами и змеями не ожесточилось его сердце, хранил он в памяти светлые дни своей юности, и вот к нему на подмогу пришли его дети -живое напоминание о его любви.

— А вы кто будете? — обратился он к четырем батырам, что, спе-шившись, стояли в некотором отдалении от Урала и его сыновей. За них ответил Яик, он спросил:

— Ты не узнаешь их, отец?

— Нет, — протянул Урал-батыр. — Столько всего случилось за эти годы, что уже не припомню, видел я их когда-то или нет.

— Тогда прошу тебя, отец, — пылко воскликнул Яик, — устроим привал, устроим праздник в честь нашей встречи. Ведь мы привезли тебе гостинцы с родины, подарки от наших матерей.

Видя столь искренний порыв, не стал отказываться Урал-батыр, и они устроили большой привал, отыскав укромное место среди скал и выставив дозорных.

Что рассказали Урал-батыру его сыновья

Утолив первый голод, сняв усталость, принялись они за беседу. Исчезла неловкость первых минут встречи, сыновья Урал-батыра стали чувствовать себя свободнее, да и Урал-батыр немного привык к мысли, что перед ним его сыновья, которых он ни разу не видел. «Уже стали воинами, — думал он, — как лихо расправились с врагами в бою».

Поднял голову Яик, самый старший из сыновей:

— Отец, дозволь рассказать о своих странствиях, о том, как я искал тебя.

Кивнул головой Урал-батыр, комок подступил к его горлу.

Видя одобрение отца, радостью засияли глаза Яика, и он начал свой рассказ:

— Когда мне исполнилось восемь лет, сел я на коня и отправился в путь. Много стран объездил, всюду искал твои следы. И вот однажды увидел такое — расплескалось в некоем месте целое озеро крови, такой яркой, словно пролили ее только что. Земля ее не брала, не принимала, вороны ее не пили, хищные звери, что подходили к тому озеру, отворачивались и бежали прочь.

Когда вернулся я домой, спросил у матери своей, что бы это значило, откуда озеро крови в тех краях.

Не ответила мне мать, лишь горько заплакала. Растерялся и я, не знал, что сказать, что спросить, что за тайная причина побудила ее расплакаться. И потом, сколько ни странствовал по свету, никто не мог ответить мне на этот вопрос — ни стар, ни млад. Лишь один старик седобородый, что в землю смотрел от старости и спины разогнуть не мог, сказал мне:

— Сынок, твой отец для нас все равно что бог, и честь его мы бере-жем как свою. Ты его сын, ты и наш сын. Но и мать твоя нам не чужая. А без согласия ее не откроем мы тайны, поклялись мы в том нашей честью. Возвращайся к матери, сынок, и если откроет она тебе эту тайну — об остальном ты и сам догадаешься.

Но мать не хотела со мной говорить, как ни просил я, как ни умолял.

Она всегда, укладывая меня, напевала колыбельную, от которой я сладко засыпал. И вот однажды решил я не спать и, как ни баюкала меня мать, я не уснул, а только притворился, что сплю. Я думал, может быть, она о чем-нибудь проговорится.

Долго ли сидела мать надо мной или нет, не знаю, только видя, что я уснул, она стала горько плакать, роняя слезы на мою руку. Задумалась, склонив голову, стала сама с собой разговаривать.

— Уехал возлюбленный мой Урал, оставил меня одну. Вернется ли когда — не знаю. Вот и сын вырос, сел на коня, а отец его и не ведает о том. А ведь сын-то один к одному отец — сердце у него богатырское, храбрости и отваги ему не занимать. От своего никогда не отступится. Как же мне рассказать о том, что кровь эту пролил его отец? Расскажу — покинет меня, оставит одну. Потеряла мужа, потеряю сына. Горько мне, горько.

И вот поднялся я на заре, отправился к той луже крови и сказал:

— Вот ты какая, оказывается, кровь!Пролил тебя мой отец! Не потому ли земля не хочет тебя принять, что сделала это рука батыра?

Забурлила кровь, нахлынула на белый камень и раздались такие слова:

— Твой дед, Катил-падишах пленил нас, четырех батыров. По его приказу вступили мы в бой с твоим отцом, и вот теперь мучаемся многие годы. Поезжай к своему отцу, расскажи ему о нашем горе. Пусть найдет, как нас воскресить, чтобы мы смогли встать на его сторону, в бою искупить свои прегрешения!

Вернулся я домой, рассказал матери, что отправляюсь к отцу, что тайна крови мне теперь известна. Не стала перечить мать, не стала отговаривать, только попросила обождать несколько дней. А сама обратилась к вещему ворону, отправила его в путь, а куда — мне неизвестно.

Каждый день выходила она встречать его, и вот на третий день вернулся ворон, принес полный клюв воды. Тогда мать велела ему плеснуть той воды в лужу крови. Вспенилась лужа, и вышли из нее четыре великана-батыра, живых и невредимых.

С ними мать и отправила меня в путь-дорогу, просила передать те-бе привет, если встречу в конце долгого пути. И вот я здесь, прими меня в свои помощники, — сказал Яик, весь сияя от того, что все-таки отыскал отца.

Улыбнулся Урал-батыр, и теплое, доселе неведомое ему чувство гордости нахлынуло на него. Вспомнил он, как смотрел на него отец, когда он отличался в чем-нибудь и понял, каково счастье отцовства.

— Позволь и мне рассказать о своих скитаниях, — взволнованно поднял лицо второй сын, Нугуш. Видя, что отец улыбается ему, он продолжил свою речь:

— Мать моя, Гулистан, в думах о тебе, отец, увяла и уже не могла стоять на ногах. Многие годы она лежала и тихо стонала во сне.

А когда мне было шесть лет, напали на нашу страну Заркум и Шульген. В ужасе бежали от них люди. А змеи затопили нашу землю водой, убивая всех, кого они могли найти. Тогда я сделал лодки, посадил на них всех, кто спасся, а сам смело вступил в битву со змеями. Змеи и дивы решили, что невесть откуда появилось огромное войско. Они же не думали, что это я убиваю их одного за другим.

И вот однажды я встретил Заркума. Он не обратил на меня внимания, ведь я показался ему маленьким ребенком. Но я смело вступил с ним в бой и победил его, искрошил на мелкие кусочки. Вот так, одного за другим, истребил я множество змей, а прочие, испугавшись, сами убежали из моей страны.

С победой вернулся я домой. Мать, с трудом поднявшись, вышла мне навстречу. Положила она руку мне на плечо и сказал такие слова — огнем горят они в моем сердце:

— Нугуш, имя твоего отца — Урал. Рожден был батыром твой отец! А теперь вижу я, что сила его есть и в тебе. Оседлай тулпара, мой сын, найди своего отца, стань ему помощником в битве, стань ему опорой в трудах его.

Указала она дорогу, и вот я здесь.

Умолк Нугуш, а вслед за ним начал свой рассказ Идель, самый младший из сыновей.

— Сколько помню себя, каждый день мать моя Хумай птицей взле-тала в небо, словно высматривала кого-то. С высоты доносились ее причитания:

— Где же ты, мой Урал, что с тобой? Как одолеешь ты дивов и змей, как осушишь море, затопившее землю?

И вот однажды посмотрела она на меня и сказала:

— Ах, если бы пораньше ты родился, если бы ты был постарше! Стал бы ты тогда опорой для своего отца! Как он устал от битв! Как ему одиноко!

В ту же ночь от страшного удара разлетелись двери нашего дворца, и к нам в покои ворвался свирепый див. Из стороны в сторону мотал он страшными головами, хрипел, бормотал:

— Ты ли это, Хумай? Ты ли возлюбленная того, кто страну мою уничтожил, кто камень в скалы метнул, огнем опалив? Ты ли это, Хумай, давшая губителю нашему коня Акбузата, что воздвигает горы на своем пути? Ты ли это, Хумай, кто меч булатный дала тому, кто стал нашим проклятьем? Я швырну твою голову под ноги Уралу, лишу его сил.

Бросился было на мать этот див, но на полпути споткнулся, увидев меня.

Тогда зарычал он:

— Не это ли ребенок того, кто разрушил мою страну?

Мать стояла, не в силах пошевелиться, а я бросился на дива. Огнем хлестал он из одной головы, ядом брызгал из другой, но я одолел его — горло ему сдавил руками, колотил его кулаками.

Упал див, изнемог, рухнул на землю и издох. Кровь того дива затопила весь дворец, до того он был огромный.

Мать моя тогда сказала, просияв от радости:

— Батыром ты рожден, сынок, от батыра-отца. Сердцем ты юн, но духом крепок. Отец твой сражается один, поезжай к нему, стань ему опорой. Пусть враги не достанут его в бою, стань ему соратником, оберегай его.

Сказал свое слово и Хакмар:

— Мать моя — Айхылу, отец мой — Шульген. Тебе он приходится братом. Много он крови пролил, встал на сторону змей, на сторону зла.Тогда Луна, мать моей матери, от позора дочери своей,покрылась пятнами и угасла, перестала соперничать красотой с Солнцем. Великикй Самрау в один из дней исчез бесследно, а мать моя, что была женой того, кто принес всем столько горя, испытала позор, равный которому никто не испытывал.

Однажды она призвала меня к себе, дала мне рыжего тулпара-Харысая, что берегла как приданое, и приказала идти к тебе вместе с Иделем, быть тебе помощником во всем.

Долго молчал Урал-батыр. Глаза его загорались гневом, когда слышал он о тяжких испытаниях, что выпали на долю его детей, лучились радостью от того, что дети его стали настоящими батырами, не посрамили его чести. Наконец обратился он к детям своим с такими словами:

— Рад я нашей встрече, дети мои. И вам рад, батыры, что пришли ко мне с дружбой, не помня зла. Но впереди ждут нас жестокие испытания, ждут нас битвы со страшным врагом. Так пусть же радость встречи окрылит всех нас, пусть даст нам силы бороться и победить! Поразим врага, освободим землю от нечисти, победим Смерть! Принесем спасение роду человеческому!

— Пусть так и будет! — воскликнули сыновья Урал-батыра и их спутники.

— Да будет так! — эхом разнеслось по окрестностям. Вздрогнули дивы и змеи в своих пещерах и норах. Поняли они, что близится их смертный час, что не будет им теперь спасения.

Как был повержен Кахкаха

Много лет уже Кахкаха разорял жилища человеческие, многих он погубил и нигде не встречал отпора. Слышал он, что погиб Азрака, слышал о том, что смерть настигла сына его Заркума. Удивлялся падишах змей. Проглядели, думал, опасность. Попали под огонь, что падает с неба, а то кто же мог их лишить жизни, ведь не Урал-батыр, о котором слышал падишах, что погиб он во время страшного наводнения. Никто не возвращался к нему с вестью о том, что целые страны уже свободны от дивов, потому и чувствовал он себя спокойно. Вот почему решил падишах змей сам разузнать, как обстоят дела. Каково же было его удивление, когда вдалеке увидел он горы. Понял тогда падишах змей, что не обошлось здесь без вмешательства Акбузата, что и Урал-батыр скорее всего жив. Решил он собрать все свои силы и напасть на Урал-батыра. Но его уже заметили и не дали ему отступить. Со всех сторон окружили Кахкаху Урал-батыр и его сыновья. В жестоком бою свалили они падишаха змей. Крича нечеловеческим голосом, барахтался в море Кахкаха, извиваясь всем своим могучим телом. Хвост его метался в небе, стараясь зацепить кого-нибудь. Молнией ударял он в скалы, испуская пронзительный синий свет. И все же не удалось ему уйти, затоптали его тулпары, изрубили мечами воины. Так нашел свой конец падишах змей Кахкаха.

Урал-батыр и его сыновья из тела его сложили новую гору, по-делив заколдованное море на две части. Так перерезали они пути между змеиными войсками.

Битва с Шульгеном

Не знал покоя Урал-батыр, повсюду выискивал змей и дивов, уничтожал их беспощадно. Знал он, что брат его Шульген возглавил большое войско, собрал всех оставшихся дивов и змей под своим началом, объединил их силой волшебного посоха.

И вот в один из дней среди огня и грома войны встретились лицом к лицу два брата, два смертельных врага. Схватились они в жестокой, беспощадной битве, — битве, что велась не на жизнь, а на смерть.

Со стороны людей выступал грозный воин Урал-батыр, имя свое покрывший славой. Со стороны змей и дивов — погрязший во зле, прославившийся своей свирепостью, не ведающий жалости Шульген.

В руках его посох, в глазах — ярость. Поднял он волшебный посох и первым напал на Урал-батыра. Огнем выстрелил посох, яростным пламенем, от которого не было спасения живущим на земле.

Вихрем взвился Урал-батыр, увернулся от удара, в прыжке ударил булатным мечом по волшебному посоху. Разбился в руках Шульгена тот посох, гром прокатился по небесам и исчезло волшебное море, так что вода высохла во мгновение ока, только в одном месте осталось озеро.

Дивы сразу же обессилели, стали прятаться кто куда, обратились в позорное бегство.Хакмар, сын Шульгена, видя, что отец его упал, подскочил к нему, замахнулся мечом, желая отрубить ему голову. Но Урал не позволил свершиться такой несправедливости, ибо никто не может лишить жизни того, кто дал ему жизнь.

Как судили Шульгена

На широкой поляне собрались люди. Собрались, чтобы судить Шульгена. Бледный, с трясущимися от страха губами стоял Шульген перед теми, кто победил его в честном бою.

Среди тишины, наступившей так внезапно, раздался твердый голос Урал-батыра. Обратился он к Шульгену со словами обличения и укора:

— С детства таилось в тебе коварство, еще ребенком не послушался ты запрета отца, тайком испил крови. Тогда отвернулся ты от добра, так ты принял сторону зла.

В друзья себе выбрал ты дивов, а к людям повернулся спиной, сделал их своими врагами. Зло именем твоим, а сердце твое окаменело. Отец стал тебе чужим, материнское молоко превратилось в твоей утробе в яд.

Мы с тобой вместе выступили в путь, и я думал, что мы всегда будем вместе. Никогда не перечил я твоим желаниям. Девушку ты выбрал — я уступил, коня облюбовал — я не был против. Захотел славы — и здесь я не стал противиться твоему желанию, отдал тебе волшебный посох, не пожалел.

А ты отплатил злом за добро! На добро закрыл ты глаза, поверил нечистым, лживым речам дивов! Страну опалил огняем, затопил водой, погубил многих и многих!

Что же, теперь ты понял, что добро всегда побеждает зло? Ты понял, что человек всех на земле сильнее?

И сейчас я тебе говорю — если ты головы своей перед людьми не преклонишь, если при встрече с отцом не признаешь своей вины, если слезы людей не примешь на совесть свою — сотру тебя в порошок!

Голову твою, словно точильный круг, зашвырну за высокие горы! Душу твою, крохотную, словно мотылек, обращу в ночной туман! Тело твое окровавленное захороню на горе, что возникла из тела Азраки!

Никто и никогда не узнает, где ты похоронен. Станешь ты черной скалой, с которой орлы будут высматривать жертву, под которой змеи будут хорониться от палящего солнца! Ни травинки, ни деревца не вырастет на твоей могиле, потрескается та скала от солнца и дождя!

Испугался Шульген, что Урал и вправду убьет его, стал умолять брата:

— Позволь мне омыть лицо свое в озере, что осталось от моря. Буду я всегда с тобой, с людьми буду дружить! Стану батыром страны, обрету человеческое пристанище, буду братом тебе настоящим! Увижу вновь отца и мать, поклонюсь им, попрошу у них прощения.

— Озерная вода не отмоет твоего лица, налившегося кровью, — мед-ленно проговорил Урал-батыр. — Люди, видевшие от тебя столько зла, не сделают тебя своим другом. И сердце твое ядовитое не оттает само по себе.

Но если ты захочешь стать другом для людей, стань тогда врагом их врагов, омой свое лицо в их крови, словно в озере. Пусть сердце твое заноет, пусть тело твое иссохнет, пусть в страданиях очистится твоя душа! Пусть черная кровь твоего сердца снова станет алой, человечьей! Только в бою с врагами рода людского снова станешь ты человеком!

Молчал угрюмо Шульген, страх сковал его жилы, кровь застыла в венах. Понимал он, что близка, как никогда, Смерть, он уже чувствовал ее прикосновение. Страх придал ему силы, и он заговорил. Заговорил умоляюще, едва сдерживая слезы:

— Лев, на котором я ездил верхом, дважды споткнулся. Дважды ударил я его. Ударил так, что выступила кровь. Искры посыпались из его глаз, и он упал к моим ногам.

И в третий раз он споткнулся и посмотрел на меня с мольбой. Поклялся тогда мой лев, что больше не споткнется, и я не стал его бить, не стал ругать. Вот так и твой брат Шульген дважды пропадал, уподобившись льву, вселил в твое сердце тревогу. Но теперь обещаю тебе пойти войной на дивов и змей. Поцелую землю в знак нашей клятвы, стану другом людям.

Вздохнул с облегчением Урал-батыр, согласился он со словами Шульгена, сказал:

— Смотри же теперь — когда черной ночью ты убивал людей, не ду-мал, что взойдет луна, а вслед за луной наступит черед солнца. Теперь своими глазами ты увидел, что для людей настал светлый день. Твой падишах Азрака повержен в бою, все твои змеи и дивы разбежались кто куда. Теперь для них настала черная ночь.

И так будет всегда, потому что никогда зло не победит добро! И если ты и вправду возьмешь пример со своего льва и больше не споткнешься, я буду ждать от тебя только добра. Ради отца нашего, помня о матери нашей, испы-таю тебя еще раз, исполню желание твое.

Проводил Урал своего брата в путь. Долго смотрел он брату вослед, и на лице его то проступала тень сомнения, то загорался огонек надежды. Однако никто не мог ему сказать, что сулит завтрашний день, и встретятся ли они с братом, и где это будет, и как.

Как Урал-батыр встретил бессмертного

Посветлело у всех на сердце, когда побежденный Шульген скрылся из глаз. Оглядел тогда Урал-батыр своих сыновей, оглядел батыров-товарищей по борьбея, что сражались с ним в последней битве с врагом. Отер он пот с лица, улыбнулся:

— Радуйтесь! Мы победили тех, кто принес горе и страдание на нашу землю! Мы прогнали кровожадных дивов и змей, истребили их! Вечно будут помнить о том высокие горы.

А теперь настало время победить Смерть, что невидима глазу! Пойдемте же, наберем воды из Живого Родника, раздадим ее людям — от болезней, от напастей спасем всех, кто живет на свете, всех сделаем бессмертными!

Радостно приветствовали его люди. А когда крики поутихли, вдруг все услышали стенания и вздохи. Стали переглядываться люди, недоумевая, кто же может так страдать, когда все радуются?

И тогда увидели они старика, что брел к ним, еле-еле передвигая ноги. Он был так стар, что каждый шаг давался ему с трудом. Потому и стонал он, словно пытали его дивы и змеи.

На ходу гремели кости его, тело иссохло, как иссыхает деревце, лишенное коры в знойный день. Громко призывал он Смерть избавить его от мучений.

Стали расспрашивать старика, и тогда рассказал он, стеная и плача:

— Я живу так долго, что не помню, когда родился на свет, кто мои отец и мать, где я жил в свои детские годы. Только помню я времена, когда отцы не признавали своих детей, а дети- своих отцов, когда люди ни стыда, ни совести не ведали.

Потом настали иные времена — их я тоже помню. Стали люди собираться вместе, жить парами.

Помню я, как сильные племена стали нападать на слабых, помню, как дивы и змеи преследовали людей. Стали они похищать людей, одних обращали в рабство, а других съедали, отращивая себе головы. Род людской тогда рыдал кровавыми слезами, дивы и змеи стали его владыками, простерли они десницу свою над страной, заслонили собой небо.

Был я тогда юн, о Смерти не ведал, а когда Она пришла в наши края, задумался. И вот о чем я подумал тогда — настанет на земле такой великий день, когда родится великий батыр, который истребит всех змей. Тогда-то, думал я, залечатся все раны, улыбки появятся на лицах измученных людей, тогда настанет время великой радости. И вот чтобы дождаться этого дня, чтобы побывать на великом пире в честь освобождения от змей, из Живого Родника испил я воды.

Когда Смерть пришла за мной, ничего она не смогла поделать. Рядом со мной лилась кровь, Смерть хватала меня за глотку, нож приставляла к сердцу, но я не поддался ей.

И вот дождался я светлого дня, пришел на ваш пир. Радостные лица ваши увидал, теперь и умру без сожаления.

Но Смерть, которую я призываю, не спешит на мой зов. Сказала она:

— Испил ты воды из Живого Родника, теперь вовеки не возьму твоей души. Силы твои иссякнут, но ты будешь жить, тело твое истлеет, изъеденное червями, но ты будешь жить. Напрасно ты ждешь избавления от мук!

И снова заплакал старик от обиды и бессилия. Наконец он кое-как превозмог себя, отер слезы рукой, сказал:

— О мой егет, Урал-батыр! Ты оказался настоящим батыром стра-ны, отвоевал ты землю, теперь будет где жить твоим потомкам. Прислушайся к моим словам, достоин примером стать мой опыт.

И вам, люди, говорю я эти слова! Не обрекайте себя на муки, как это сделал я, не поддавайтесь желанию жить вечно!

Мир — это сад, все живое растет в том саду, и поколение сменяет поколение, одни оправдывают ожидания, другие позорят, а между тем украшают собой этот сад.

То, что Смертью мы называем, то, что злом привыкли считать, лишь только вечный порядок вещей. И в саду слабые, отжившие свой век растения пропалывают безжалостной рукой, очищают от них сад. Не пейте из Живого Родника, не ищите бессмертия себе — есть на свете только одно, что не умирает и остается вечно молодым, что составляет красоту мира, что украшает наш сад — это добро.

В небо вознесется добро, в воде не утонет добро. В огне не сгорит добро, неустанно живут добром! Оно превыше всех дел, станет добро и для тебя, и для всех людей на свете источником вечного бытия!

Услышал эти слова Урал-батыр и открылась ему великая тайна жизни, великий ее смысл. Оглядел он безжизненную землю, дикие скалы, что взгромоздились над поверхностью исчезнувшего моря — на эти безобразные скалы, лишенные покрова, на пустыню, в которой ни зверю не укрыться, ни человеку не найти себе приюта.

И тогда отправился он к Живому Роднику, и осушил его одним могучим глотком. Но не стал он воду ту пить, но оросил ею землю, что лежала как безжизненная пустыня.

Брызнула во все стороны живая вода Родника, и тогда вояскликнул Урал-батыр:

— Пусть зазеленеют горы и леса, пусть птицы воспевают мир, что пришел на землю! Пусть враги, что сбежали под землю, укрывшись в мрачных ее глубинах, завидуют красоте земли! Быть нашему саду достойным жизни, быть нашей стране достойной любви! Пусть сияет наша земля на зависть врагам!

Сказал эти слова Урал-батыр, и все вокруг зазеленело, покрылось цветами, зашелестело листвой. Куда больше воды живой попало — поднялись могучие вечнозеленые сосны и ели, куда меньше воды — зашумели дубравы и нежные липы.

— Мир пришел на землю! — пела листва.

— Мир пришел на землю!- пела трава.

Цветы, улыбаясь, склоняли свои прелестные головы, и соловьи пели до рассвета хвалу тому, кто победил змей и принес на землю радость и счастье.

Шульген снова берется за злые дела

Настигла в дороге Шульгена поразительная, ошеломляющая новость — нет больше на земле Живого Родника! Выпил его Урал-батыр, всю воду раздарил земле, чтобы цвела во веки веков, чтобы радовала род людской.

День и ночь думал об этом Шульген, ехал он по горам и долинам поклониться отцу и матери, как и обещал Уралу. Но мрачные думы не оставляли его.

Думал он о том, что нет теперь на земле бессмертия, и, значит, можно победить род людской, заставить его склонить голову перед ним, Шульгеном, повелителем подземного мира.

— Отныне моя помощница и заступница на земле — Смерть, — думал Шульген. — Она поможет мне сживать со свету людей!

Нет, не поедет он к отцу и матери, есть у него дела, которые про-славят его, да так, что всему миру будет тошно!

Решил так Шульген и сгинул с лица земли, отправился он в мрачные глубины подземного мира собирать остатки дивов и змей под свое начало.

Последняя битва Урал-батыра

А люди стали понемногу привыкать к мирной жизни, забывая о мрачных временах войны. Обрели люди жилища, стали люди ходить друг к другу в гости, устраивать веселые игрища. Стали знакомиться юноши и девушки, стали влюбляться, стали люди родниться друг с другом. И зашумели, заиграли по всей земле свадьбы, повсюду стали слышны радостные песни. Наконец-то люди вздохнули свободно.

И тут неожиданно стали приходить известия, одно страшнее другого.

Пошла, говорят, девушка за водой и не вернулась. Отправился, говорят, юноша в лес и пропал — ни весточки, ни следа.

Копились эти известия, и вот всем стало ясно — это дивы и змеи начали новую войну против людей. А во главе их снова стоял Шульген.

В страхе пришли люди к Урал-батыру, молили они одолеть эту на-пасть.Тогда Урал-батыр собрал всех людей, что жили на земле, взял их под свою защиту.

Дивы, узнав о том, перестали появляться на земле, хоронились они в подземных пещерах, куда людям вход был запрещен. Стали они копить силы, чтобы снова напасть на людей.

Но Урал-батыр не стал дожидаться, когда дивов станет так много, что они не побоятся выйти на поверхность земли, покинут свои тесные убежища. Он собрал своих батыров, поставив во главе войск Иделя, Яика, Нугуша и Хакмара, сына Шульгена.

Горько было у него на душе, хотел он отомстить Шульгену, уничтожить его вместе со всеми дивами-приспешниками.

Отправился Урал-батыр с верным Акбузатом к озеру, что осталось от волшебного моря дивов. В нем затаился Шульген со своими дивами.

— Выпью это озеро до дна, освобожу род людской от нечисти! — ре-шил Урал-батыр. Стал он пить воду озерную — закипела вода, забурлила. В страхе завизжали, заголосили дивы. Пьет Урал-батыр воду, и дивы вместе с той водой попадают в его нутро, грызут печень и сердце.

Почувствовал Урал-батыр, что плохо ему стало, выплюнул озеро, а сам, не устояв на ногах, повалился наземь.

Выскочивших дивов тут же прикончили сыновья, но своему отцу они уже ничем не могли помочь — ослабел Урал-батыр, сила ушла из его тела.

Собрался народ возле смертного ложа батыра, ждали люди, что скажет им напоследок их батыр, каким будет его последнее слово.

Приподнялся батыр и услышали люди его завет:

— Вода, что таится в озерах и впадинах разных, всегда будет прино-сить вам беду. Там всегда будут таиться дивы и всякая нечисть. Воду ту не пейте, иначе дивы проникнут к вам в нутро и уничтожат вас.

Я, гордый своим богатырством, не ценил помощников, хотел сам освободить вас от дивов, и вот умираю.

Народ мой, хочу сказать тебе такие слова — не бери себе в попутчики зло! Пусть сердце у тебя — сердце батыра, пусть рука у тебя — рука батыра, но пока не постранствуешь, не повидаешь мир, пока не станет сердце твое отважным — не делай ничего, не посоветовавшись с мудрыми людьми.

К вам мое слово, дети мои! На землях, что я освободил от дивов, устройте счастье людей. Чтите старшего по годам, не пренебрегайте его советами. Чтите молодого за молодость его, ни лишайте его своего совета и участия.

Оставляю вам своего коня и свой меч — только отважному покорятся они, только в руках батыра страны будет он сверкать, как молния.

Матерям вашим передайте, пусть не держат на меня зла, пусть простятся со мной миром.

А всем вам скажу так — пусть добро будет вашей опорой, вашим спутником в пути. Не сторонитесь добра, не торите дорогу злу!

Сказал так Урал-батыр и умер. И в глубокой скорби весь народ низко- низко склонил свои головы.

В тот же миг с неба упала звезда, и Хумай узнала, что мужа ее нет более в живых. Вновь надела она свой птичий наряд, прилетела из-за гор, из-за лесов, из птичьей своей страны.

Поцеловала она мертвого Урал-батыра в губы, сказала:

— Ах, Урал, мой Урал, не застала я тебя в живых, не услышала по-следних слов твоих, не смогла облегчить твою печаль. В юности встретила я тебя, лишь для тебя сбросила птичий наряд.

Когда пошел ты на битву против злодеев-дивов, когда оседлал Акбузата, а в руки свои взял булатный меч, я провожала тебя в бой, и была я тогда самой счастливой на свете. А теперь что же делать мне?

Пусть люди зовут меня Хумай, но своего наряда птичьего я уже не сброшу, не стану тешить мужские взоры. Нигде и никогда не найду я такого, как ты.

Буду я птицей вовеки. Снесу яйцо, будет то дитя птицей белой, как чистые твои помыслы, мой Урал!

Похоронила Хумай Урал-батыра. Его могилу вода не зальет, огонь не сожжет. На высокой горе та могила, на вершине, что поднял Урал из моря.

Улетела Хумай, скрылась из глаз. А гора осталась. И скоро стала она именоваться Урал-гора. А потом и всю страну стали называть его именем — Урал.

Как появились на Урале лебеди

Много-много лет спустя на могилу Урала спустилась с небес диковиная птица. То была Хумай.

Соскучилась она по своему батыру, вот и прилетела на легких крыльях. И не одна прилетела, вместе с ней целый выводок белых птиц — лебедей. Люди, зная, что это дети Хумай, не трогали лебедей, не охотились на них, а мясо лебединое стало для них запретным.

А Хумай, видя это, осталась жить на Урале, тяжко было ей в своей птичьей стране. Прослышал о том и бык Катила, что давно скитался по земле в поисках спокойного убежища со своим стадом, вожаком которого он был. Привел он своих собратьев, покорился человеку.

И Акбузат пришел на Урал, привел за собой табуны лошадей. Приручили их люди. Сделались лошади с тех пор верными спутниками людей.

Каждый месяц, каждый день полнился Урал все новыми и новыми животными. В память о том люди разделили время на месяцы и года, и назвали их именами животных и птиц в том порядке, в каком пришли они на Урал — благодатную страну.

И с тех пор Урал стал славен зверьем и птицами.

Однажды люди увидели сияние, исходившее из могилы Урала. Оказалось, что это светится прах батыра. Собрались тогда люди на той горе, каждый взял себе на память горстку его праха. А со временем на том месте образовалось, говорят, золото.

Как на Урале появились реки

И стало на Урале людей, зверей и птиц видимо-невидимо. Все хотят пить, а родников не хватает. Не пить же из озера, все хорошо помнили наказ Урал-батыра о дивах, что живут в водоемах.

Тогда решили люди обратиться к своим батырам — Иделю, Яику, Нугушу и Хакмару.

— Что делать нам? — спросили они.

Задумались батыры, обещали ответить, как только смогут.

Задумался тогда и Идель. Вскоре собрал он народ, сказал:

— Покуда в воде, которую мы пьем, не исчезнет зло, никто не смо-жет жить спокойно. Надо одолеть Шульгена, только тогда будем жить в мире и спокойствии. Только тогда будет воды вдосталь для всех людей.

Поддержали его громкими криками, всем казалось, что победа близка, вот-вот победят они Шульгена.

Когда собралось войско, когда Идель уже хотел было отправится в поход, с высокого неба слетела к нему птица. То была Хумай. Сказала она:

— Когда-то никто не мог себе даже представить, что появится на свет батыр, который дивов победит, из их тел сложит горы, осушит море, свою страну создаст. Но пришел твой отец, и все увидели, что такое бывает.

Разве не говорил он тебе — не пейте воду из озер, чтобы не убить себя? Даже если ты победишь Шульгена, разве вода из его озера станет для людей материнским молоком? Нет, не утолит та вода жажды людской. Потому ищи, сын мой, другие пути — те, что достойны батыра.

Стыдно стало Иделю, не стал он вести войско на Шульгена, не стал идти легким путем. Распустил людей, а сам отправился на высокую гору.

— Достоин ли сын Урал-батыра называться батыром, если народ его страдает? В руках отца булатный меч крошил дивов, сможет ли он сослужить верную службу его сыну? — так думал Идель.

И вот ударил он мечом по горе, и развалилась та гора надвое! Поя-вился из недр той горы серебристый ручей.

Зажурчал он, заструился, запел веселую песню. Добежал ручей до горы Ямантау, что образовалась из тела Азраки. Преградила та гора путь.

В поисках своей судьбы шел следом за ручьем Идель. Снова сверкнул в его руках булатный меч Урала, и развалилась от того удара гора на две половины. Открылся тогда путь роднику, стал он широкой полноводной рекой.

Гора, из которой появился ручей, стала называться Иремель. Гора, которую рассек Идель, стала называться Кыркты.

Прибежали к реке исстрадавшиеся от жажды люди. Не верили они своим глазам, боялись, нет ли в той воде дивов. И только увидев Иделя, поняли они, чьих это рук дело. Утолили они жажду, а затем стали благодарить батыра, который добыл дляя них воду. Реку ту и поныне называют люди Идель.

В благоденствии жил народ в долинах Идель-реки, год от года ум-ножался род, и скоро в стране стало много людей. Тесны теперь просторные долины Идели, не хватает места людям.

Тогда собрались Яик, Нугуш и Хакмар и отправились искать новые реки по примеру своего брата. Один за другим звенели их мечи, и вот увидели свет три новые реки, полные живительной влаги.

Возвратились батыры к людям с радостным известием, и тогда посе-лились люди в долинах четырех рек, каждое из которых стало носить имя одного из братьев- сыновей Урал-батыра.

***

Вот и подошел к концу рассказ о жизни и славных делах Урал-батыра. Но добро, сделанное им, не забывается людьми. Нет ему конца, нет ему забвения. Напоминает о нем страна, в которой мы живем, вода, которую пьем, и гордые имена — имена, что светятся в памяти народной, словно звезды в небе.

Technorati : урал батыр эпос

Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Благодарю», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!

Перевод Шафикова Г. Г.

О том, как жили старик Янбирде и старуха Янбика; о том, как старший их сын Шульген не сдержал наказа отца, не внял словам матери; как дочь царя Самрау по имени Хумай оказалась у них в плену.

В древнюю пору, давным-давно
Было, говорят, место одно,
Куда никто не ступал ногой
(И на целом свете никто
Не знал, не ведал о суше той),
С четырех сторон обступала
Это место морская вода.
С незапамятных пор проживала
Там семейная чета:
Старик по имени Янбирде
С Янбикою, старухой своей.
Куда б они не желали пойти,
Не было преград на их пути.
Как на земле оказались той,
Где мать, отец их, где край родной,
Говорят, они сами забыли.
Так иль нет, в стороне морской
Жизни семя они заронили.
Двое детей родились у них,
Двое сыновей удалых.
Шульгеном старшего нарекли,
Уралом младшего нарекли.
Так и жили они вчетвером,
Не видя людей, в местечке глухом.
Своего не имели скота,
Не обзаводились добром,
Даже не вешали котла
Над полыхающим костром;
Не знали, что такое болезни,
Смерть была им неизвестна;
Полагали: для всех на свете
Сами они являются смертью.
На охоту коней не седлали,
Лука и стрел еще не знали,
Приручили и держали
Льва-арслана, чтоб их возил,
Сокола, чтобы пернатых бил,
Пиявку, чтоб кровь животных сосала,
Щуку, чтоб рыбу для них хватала.
С древности тот обычай дошел
И навеки с ними остался,
Янбирде ли его завел:
Когда зверь-самец попадался,
Старики его убивали,
Голову его поедали,
Шульгену же и Уралу,
А также льву-арслану,
Соколу и прожорливой щуке
Остальное поесть бросали.
Когда ж самку зверя они убивали,
Для пищи лишь сердце ее вырезали.
Ну а черных пиявок болотных
В травоядных вонзали животных,
Чтобы из выцеженной крови
Себе напиток изготовить.
Малолетним детям своим,
Что охотой не промышляли,
Пить кровь, есть голову или сердце
Строго-настрого запрещали.
Росли сыновья день за днем,
Крепли и телом, и умом.
Вот и двенадцать Шульгену стало,
Десять уже было Уралу.
— Сяду на льва, — молвил один.
— Сокола пущу, — сказал другой.
Оба брата — Шульген и Урал —
Приставали к отцу.
И сказал Янбирде, потеряв покой:
— Оба для нас вы родные дети.
Радость единственная на свете.
Ваши зубы еще не сменились,
Ваши мускулы не укрепились,
Рано в руки сукмар вам брать,
Рано сокола в высь запускать,
Не вышел час вам на льва садиться.
Ешьте то, что я вам уделю,
Делайте то, что я вам велю;
Чтобы ездить верхом научиться,
И оленя вам хватит пока.
На залетную стаю птиц
Можете кобчика запустить;
Если жажда охватит вас,
Можете воды ключевой испить.
Но кровь, что в раковины налита.
Пусть не коснется вашего рта.
Так по нескольку раз подряд
Наставлял он их, говорят.
Запрещая им вновь и вновь
Цедить из раковины кровь.
И вот в один из погожих дней
Старик со старухой своей
На охоту пошли вдвоем,
Оставив жилище на сыновей.
Немало времени миновало,
Как старики на охоту ушли,
И два брата — Шульген с Уралом —
Разговор о еде повели.
Шульген раздумывать долго не стал.
Хоть о запрете отцовском он знал:
С тою раковиной не шутить,
Ни за что из нее не пить,
Все ж уговаривать брата стал,
Всячески его подстрекал:
«Если б охота на зверей
В душу не вливала бы радость.
Если пить кровь для взрослых людей
Не представляло какую-то сладость,
Мать и отец без сна и покоя.
Дома оставив нас с тобою,
На охоте бы не бродили.
Так зря не будем время терять.
Раковину поскорей откроем.
Выпьем по капельке, чтобы узнать
Крови вкус — что это такое». Урал:
«Пусть та кровь и очень сладка,
Я не сделаю и глотка,
Пока не вырасту я егетом,
Пока не узнаю причину запрета,
Пока не пройду по белому свету
И не уверюсь, что на свете
Больше нет и в помине Смерти,
Сукмаром никого не ударю.
Никакой не убью я твари,
Высосанной пиявкою крови
Пить не стану я — вот мое слово!»

  • Башкирская сказка лиса сирота распечатать
  • Башкирская сказка лиса и волк
  • Башкирская сказка курица и ястреб
  • Башкирская сказка золотые руки текст
  • Башкирская сказка золотые колосья