Блок поэт дня а не ночи поэт красок а не оттенков сочинение

Хорошо определил сущность блоковской поэзии В. Брюсов. В рецензии на сборник «Нечаянная радость» он писал: «А. Блок… поэт дня, а не ночи, поэт красок, а не оттенков, полных звуков, а не криков и не молчания. Он только там глубок и истинно прекрасен, где стремится быть простым и ясным. Он только там силен, где перед ним зрительные, внешние образы». Отклик Блока на эту оценку весьма интересен. «Ваши драгоценные для меня слова о «дне, а не ночи, красках, а не оттенках, полных звуках, а не криках…,- писал он Брюсову 24 марта 1907 года,- я принимаю как пожелания Ваши и благодарю Вас за них со всею живою радостью». Здесь отражена не только скромность поэта, но и понимание Блоком того, что его поэзия даже в 1907 году лишь частично соответствовала оценке Брюсова. Но по ответу Блока чувствуется, что он сознательно будет идти по пути создания жизненных, полнокровных произведений.

Особенности поэзии Блока, отмеченные Брюсовым, проявились уже в ряде ранних стихов. Так, в сентябре 1901 года он пишет яркое, “проникнутое радостью жизни стихотворение «Встану я в утро туманное», которое привлекает ясностью и простотой выражения человеческих чувств. Привычный для Блока эпитет «туманный» в этом контексте воспринимается как конкретный, зрительный образ. Близки к этому стихотворению «Ветер принес издалека», «На весенний праздник света», «Я и молод, и свеж, и влюблен» и др. В ранних стихах Блока заметны и те резкие контрасты, которые составили одну из характернейших особенностей его поэтики:

    * В тебе таятся в ожиданьи
    * Великий свет и злая тьма -
    * Разгадка всякого познанья
    * И бред великого ума.
    * («Я - тварь дрожащая»)

Основной темой стихов цикла «Распутья» остается тема любви юноши к Прекрасной Даме. Она все так же высоко, но верх и низ приобретают теперь иной смысл - это уже не противопоставление земного и нездешнего: в лирику Блока вторгаются социальные контрасты, входят реальные приметы жизни, правда, еще очень обобщенные:

    * Мы отошли - и тяжко поднимали
    * Веселый флаг в ночные небеса,
    * Пока внизу боролись и кричали
    * Нестройные людские голоса.
    * («Мы отошли…»)

Герой Блока становится суровее, не столь восторженно открытым: «Я не такой, как прежде. Никому не открою ныне того, что рождается в мысли» («В посланьях к земным владыкам»). Предметом стихов Блока все осмысленнее становится «не сказка - быль»  «Погружался я в море клевера». Многие стихи цикла «Распутья» свидетельствуют о том, что поэт стал пристальнее вглядываться в жизнь, для него значение теперь приобретают не мистические, а реальные противоречия. В стихотворениях «Все ли спокойно в народе» и «Фабрика» (1903) Блок говорит о бунтарских настроениях народа, о тяжелой жизни тружеников.

К раннему Блоку можно отнести то, что говорил Брюсов о Верлене: «В его стихах отдельные эпитеты, выражения имеют значение не по отношению к предмету стихотворения, а по общему впечатлению, получаемому читателем». Изобразительный момент сводился к минимуму. Теперь же все чаще появляются простые жизненные детали, отличающиеся точностью и конкретностью изображения:

    * Мне снились веселые думы,
    * Мне снилось, что я не один…
    * Под утро проснулся от шума
    * И треска несущихся льдин.
    * Я думал о сбывшемся чуде…
    * А там, наточив топоры,
    * Веселые, красные люди,
    * Смеясь, разводили костры:
    * Смолили тяжелые челны…

 



    * Река, распевая, несла
    * И синие льдины, и волны,
    * И тонкий обломок весла…
    * («Мне снились веселые думы», 1903)

Важное место в идейно-творческой эволюции Блока занимает стихотворение «Фабрика». В нем поднимается тема капиталистической эксплуатации, хотя приемы символизма и здесь дают себя знать («Недвижный кто-то, черный кто-то»). Однако мысль стихотворения достаточно ясна. Социальную остроту стихотворения почувствовала цензура, не пропустившая его в печать. «Фабрика» привлекла внимание современников своим новым звучанием. Редактор журнала «Новый путь» П. Перцов писал об этом: «В стихотворении «Фабрика», столь предусмотрительно вычеркнутом цензурой, едва ли не впервые прозвучала новая, «социальная» струна блоковской поэзии. Помню озадачивающее впечатление этих стихов и их яркого начала:

    * В соседнем доме окна жолты,
    * По вечерам - по вечерам
    * Скрипят задумчивые болты,
    * Подходят люди к воротам.

Грубый чекан этих ударяющих, как молот кузнеца, строк был непривычен под пером поэта «Прекрасной Дамы». Но очень скоро обнаружилось, что здесь приоткрылось новое лицо автора, что романтика идеализма сменяется романтикой действительности…». Глаз поэта становится все острее, кругозор шире, творческая мысль живее, язык беспощаднее. В стихах появляется городской пейзаж: фабричная гарь, вечерние фонари, вывески, подвалы и чердаки - город Гоголя, а еще больше призрачные видения города Достоевского; поднимается тема трагедии человека, задыхающегося в клетке капиталистического города.

В конце 1903 года Блок пишет стихотворение о матери, оставившей своих детей и бросившейся под поезд. Примечательно само название стихотворения, неожиданное для Блока того времени - «Из газет». Однако такие стихи соответствовали эволюции поэта, которая определилась уже в канун  1905 года. Стихотворение написано в своеобразном, как будто несколько угловатом ритме, с нарушением той музыкальности, которая была характерна для «Стихов о Прекрасной Даме».

    * Встала в сияньи. Крестила детей.
    * И дети увидели радостный сон.
    * Положила, до полу клонясь головой
    * Последний земной поклон.
    * …Подкрались сумерки.
    * Детские тени
    * Запрыгали на стене при свете фонарей.
    * Кто-то шел по лестнице, считая ступени.
    * Сосчитал. И заплакал. И постучал у дверей.
    * Дети прислушались.  Отворили двери.
    * Толстая соседка принесла им щей. С
    * казала: «Кушайте». Встала на колени
    * И, кланяясь, как мама, крестила детей…

Так постепенно преодолевается мистическая идея Вечной Женственности - через реальное. Если любовь к миру открыта через любовь к женщине   (иенские   романтики,   В. Соловьев), то и ненависть к нему познается через сострадание к женщине. Если для Блока не было ничего выше любви к женщине, то теперь нет ничего ненавистнее обстоятельств, унижающих женщину, опошляющих и убивающих ее. С этого времени и начинается постепенный отход Блока от символизма, поэт по-иному стал смотреть на своего учителя В. Соловьева, он довольно резко отзывается о бывшем кумире: «Я уже ни кому не верю, ни Соловьеву, ни Мережковскому» (1902). Мистицизм Блока приобретает иной характер. Не в силах еще преодолеть его окончательно, Блок несколько его «конкретизирует», бесконечно широкое понятие Мировой Души сужает до понятия Души Народа. Было бы поспешным утверждать, что проблема народа трактовалась теперь поэтом с четким пониманием такого богатого и сложного понятия, как народ, народность. Несомненно, однако, что поэзия Блока стала ближе к жизни, к народу, к социальным проблемам.

Ну а если Вы все-таки не нашли своё сочинение, воспользуйтесь поиском
В нашей базе свыше 20 тысяч сочинений

Сохранить сочинение:

Сочинение по вашей теме Сочинение анализ Сущность поэзии Александра Блока. Поищите еще с сайта похожие.

• Анализ стихотворений
• Блок
• Урок незнакомка

Анализ стихотворения Блока Урок незнакомка



Анализ стихотворения А. Блока «Незнакомка»

Картина «Незнакомка». Художник Илья Глазунов. 1985 год.

Образ таинственной незнакомки не раз раскрывался в искусстве. В живописи XIX века к нему обращался И. Крамской (картина «Неизвестная», 1883 г.), в XX веке художник И. Глазунов написал ряд полотен-иллюстраций к лирике А.Блока. Стихотворение «Незнакомка» написано Блоком 24 апреля 1906 г. в дачном поселке Озерки. Это был очень сложный период в личной жизни поэта. У его жены, Л.Д. Менделеевой, начался роман с Андреем Белым, близким другом поэта. Стихотворение родилось из скитаний по петербургским пригородам, из впечатлений от прогулок в Озерках. Многие реальные черты и приметы в стихотворении отсюда: ресторан, пыль переулков, шлагбаумы.

Жанр произведения — рассказ в стихах. Сюжет — встреча лирического героя с Незнакомкой в загородном ресторане. Основная тема — столкновение мечты и реальности. В основу композиции положен принцип противопоставления — антитезы. Мечта противопоставлена грубой действительности. Композиционно стихотворение состоит из двух частей. Одна часть (первые шесть строф) показывает реальность пошлого мира, вторая часть (последние семь строф) изображает романтический идеал лирического героя. Два этих мира для Блока несовместимы. Мир его мечты хрупок и тонок, лишён реальных очертаний. Но этот мир — его единственное спасение и возможность оставаться самим собой. Этот мир, одухотворённый образом Незнакомки, Александр Блок дарит своим читателям.

Стихотворение начинается описанием весеннего вечера. Однако свежего дыхания весны совсем не чувствуется, описывая весенний воздух, поэт употребляет эпитет тлет­ворным. Первая часть стихотворения переполнена прозаическими деталями. Это и переулочная пыль, и скука загородных дач, и крендель булочной, и испытанные остряки, которые «среди канав гуляют с дамами». Автор пользуется грубой лексикой (лакеи сонные торчат ), использует неприятные звуковые образы (детский плач; женский визг; скрип уключин). Пошлость реального мира заражает своим тлетворным духом всё вокруг. И даже традиционно поэтический образ луны предстаёт здесь в искажённом виде:

А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.

В этой части автор умышленно нагромождает труднопроизносимые согласные звуки. Например: «По вечерам над ресторанами, / Горячий воздух дик и глух»: пвчрм ндрстрнм грч вздх дк глх. А вместо типичных для блоковской поэзии ассонансов (повторения гласных звуков) на а-о-е, придающих мелодичность стихотворению, мы слышим глухие аллитерации (повторение согласных звуков) и ассонансы на и (горячи й воздух ди к и глух; женский ви зг; кри ви тся ди ск), которые режут слух. В этом мире вместо солнца «золотится крендель булочной», а любовь подменена прогулками дам с «испытанными остряками» (которые, вероятно, каждый день повторяют одни и те же шутки). «Испытанные остряки» гуляют с дамами не где-нибудь, а «среди канав». Образ ресторана тоже cимволичен — это воплощение пошлости. Автор изображает не просто вечерний ресторан, а пространство, где «горячий воз­дух дик и глух», где всеобщим помрачением правит «весенний и тлетворный дух». Здесь скука, пьянство и однообразное веселье приняли характер повторяющегося и бессмысленного вращения. О кружении жизни в этом автоматическом колесе говорит фраза: «И каждый вечер». Фраза эта повторяется трижды, как и союз и — этим достигается ощущение замкну­того круга: (И правит окриками пьяными весенний и тлетворный дух; И раздаётся детский плач; И раздаётся женский визг). Все глаголы автор употребляет в настоящем времени. Этот мир отвратителен и страшен. Буквально во всём лирический герой ощущает отталкивающую дисгармонию звуков и запахов, красок и чувств. Утешение он находит в вине:

И каждый вечер друг единственный
В моём стакане отражён
И влагой терпкой и таинственной,
Как я, смирён и оглушён.

Мотив опьянения повторяется несколько раз: «пьяницы с глазами кроликов» кричат: «In vino veritas!» — «Истина в вине!» <лат.). Незнакомка идёт «меж пьяными», о «влаге терпкой и таинствен­ной» говорит сам лирический герой. Но опьянение — это ещё и погружение в мир мечты. Этому отвратительному миру противопоставлена Незнакомка, которая является «каждый вечер, в час назначенный» во второй части стихотворения. Аллитерации — повторение, грубое нагромождение согласных звуков в описании грязной улицы — сменяются повторением гласных звуков — ассонансами:

Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Её упругие шелка.

Шипящие передают шелест шёлка. Повторение звуков [у], [е] создают ощущение воздушности женского образа. Незнакомка лишена реалистических черт, она вся окутана тайной. Этот образ отгорожен от грязи и пошлости реальной действительности возвышен­ным восприятием лирического героя. Незнакомка — идеал женственности и красоты, символ того, чего так не хватает лирическому герою, — любви, кра­соты, духовности. Таинственная Незнакомка «всегда без спутников, одна». Одиночество героев не только выделяет их из общей толпы, но и притягивает друг к другу:

И странной близостью закованный,
Смотрю за тёмную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.

«Берег очарованный» — символ гармоничного, но недостижимого мира. Кажется, вот он, рядом, но стоит протянуть руку — и он исчезает. Образ Незнакомки экзотичен:

И перья страуса склонённые
В моём качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.

Поэт употребляет вышедшее из широкого упот­ребления слово очи. Данный архаизм придает образу Незнакомки возвышенность. Её синие бездонные очи (синий цвет означает у Блока звёздное, высокое, недостижимое) противопоставлены кроличьим глазам пьяниц. Незнакомка — трансформированный образ Пре­красной Дамы. Кто она: обычная посетительница загород­ного ресторана или «смутное видение» лирического героя? Образ этот символизирует раздвоенность со­знания лирического героя. Он очень хочет уйти от ненавистной ему действительности, однако она никуда не исчезает — и именно в этот мир приходит Незнакомка. Это вносит в образ лирического героя трагедийные ноты. Духи и туманы, бездонные синие очи Незнакомки и дальний берег — это всего лишь грёзы, минутное опьянение, но истинный смысл жизни открывается лирическому герою именно в эти мгновения. Об этом он говорит в финале стихотворения: «Я знаю: истина в вине».

Используя разнообразные средства выразительности, поэт выстраивает свое произведение на антитезе. Этот приём служит для усиления выразительности речи путём резкого противопоставления понятий. Противопоставлены две части стихотво­рения. Противопоставлены образы и пейзажи, за­пахи и лица, звуковые образы первой и второй частей стихотворения. Противопоставляются мечта и действительность. Вот только несколько примеров: «горячий воздух дик и глух» — «дыша духами и туманами»; «скука загородных дач» — «очарованная даль»; «канавы» — «излучины» души. Ко второй части стихотворения поэт подбирает романтические эпитеты (берег очарованный; терп­кое вино; очи синие бездонные) и метафоры (очи… цветут; души… излучины пронзило… вино). Стихотворение написано классическим стихотворным размером — четырёхстопным ямбом, рифмовка — перекрёстная.

Добавьте ссылку на этот материал на страничку социальной сети:

Цель урока. показать, как меняется настроение и тональность блоковской лирики во второй книге стихов; дать анализ стихотворения Блока «Незнакомка».

Оборудование урока. репродукции картин Врубеля.

Методические приемы. лекция с элементами беседы, анализ стихотворений.

I. Проверка домашнего задания.

«Лирическая уединенность», «одиночество» Блока, в атмосфере которых создавались «Стихи о Прекрасной Даме»[2 ], постепенно отступают перед явлениями реальности. В последнем разделе первой книги, в «Распутьях» (1902—1904), появляются новые темы, новые образы, непривычные для романтического ореола поэта. Прочитаем стихотворение 1903 года «Фабрика». «Грубый чекан этих ударяющих, как молот кузнеца, строк был так непривычен под пером поэта «Прекрасной Дамы», — вспоминал впоследствии редактор журнала, где публиковались стихи из первой книги Блока.

В поэзию Блока входит тема город тема города, социальной несправедливости. Образ нищих рабочих с их «измученными спинами» обобщен, как и образ противопоставленного ему зла: «Недвижный кто-то, черный кто-то / Людей считает в тишине». Образ лирического героя еще над происходящим: «Я слышу все с моей вершины». Возникает чувство тревоги за мир, который нуждается в спасении. Уродства «страшного мира» показываются символически, здесь особую роль играет цвет. В символике цвета у Блока желтый обозначает увядание, тление; черный — тревожное, гибельное, катастрофическое. Постепенно вызревает мысль, сформулированная Блоком позже: «Одно только делает человека человеком: знание о социальном неравенстве». Подлинная жизнь с ее остротой социальных противоречий постепенно входит в творчество Блока. Отсюда настойчиво повторяющаяся тема ожидания будущих тревог и потрясений. Эта тема определила образное содержание второй книги стихов.

Лирика второго тома (1904—1908) отразила существенные изменения блоковского мировосприятия. Он отходит от мистицизма Соловьева, от идеала мировой гармонии, но не потому, что поэт разочаровался в этом идеале. Он навсегда остался той «тезой», с которой начался его творческий путь. События окружающей жизни вторгаются в сознание поэта как стихия, вступающая в конфликт с «несмутимой» душой Мира, как «антитеза», противостоящая «тезе». Поэт изображает сложный, противоречивый мир людских страстей, страданий, борьбы и ощущает себя сопричастным всему происходящему. Это и события революции, которую он воспринимал, подобно другим символистам, как проявление народной разрушительной стихии, как борьбу с царством социального бесправия, насилия в пошлости.

III. Чтение стихотворений «Вися над городом всемирным. », «Митинг», «Сытые»

Лирический герой не считает себя достойным оказаться среди тех, кто выступает на защиту угнетенных («Барка жизни встала. », 1904): «Вот они далеко, / Весело плывут. / Только нас с тобою, / Верно, не возьмут!». Здесь намечается одна из главных проблем в творчестве Блока — народ и интеллигенция.

Происходит некое «раздвоение», противоречие в душе самого поэта: теперь он замкнут в себе, теряет связь с миром, в котором все заранее исчислено, измерено, все повторяется. Память не хочет подчиняться законам бездушного существования, хранит высоту, красоту идеала. Душа ищет способа восстановления связей с миром. Возникает образ «Незнакомки». Сам поэт считал, что этот образ — антитеза Прекрасной Дамы: «никакого перехода от одного образа в другой нет».

Стихотворение «Незнакомка» (1906) — один из шедевров русской лирики. Оно родилось из скитаний по петербургским пригородам, из впечатлений поездки в дачный поселок Озерки. Многое в стихотворении прямо перенесено отсюда: скрип уключин, женский визг, ресторан, пыль переулков, шлагбаумы — все убожество, скука, пошлость. Блок объяснял и то, где он видел Незнакомку — оказывается, на картинах Врубеля[3 ]: «Передо мной возникло, наконец, то, что я (лично) называю «Незнакомкой»: красавица кукла, синий призрак, земное чудо. Незнакомка — это вовсе не просто дама в черном платье со страусовыми перьями на шляпе. Это — дьявольский сплав из многих миров, преимущественно синего и лилового. Если бы я обладал средствами Врубеля, я бы создал демона, но всякий делает то, что ему назначено. ». Синий цвет означает у Блока звездное, высокое, недостижимое; лиловый — тревожное. Прочитаем стихотворение.

— Как построено стихотворение, какова его композиция?

Стихотворение построено на контрасте картин и образов, противопоставленных и отраженных друг в друге. Первая часть рисует картину самодовольной, разнузданной пошлости, знаками которой выступают художественные детали. Начало передает общую атмосферу и ее восприятие лирическим героем:

По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.

Каковы особенности образов?

Отметим оксюморонность[4 ] образа: объединены противоположные по смыслу эпитеты «весенний» и «тлетворный». Пошлая обыденность изображается иронически:

И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины,
И раздается женский визг.

Пошлость заражает своим тлетворным духом все вокруг. Даже луна, вечный символ любви, спутник тайны, романтический образ делается плоским, как шутки «испытанных остряков»:

А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.

— Какое настроение пронизывает вторую часть стихотворения?

Вторая часть стихотворения — переход к другой картине, противопоставленной пошлости первой. Мотив этих двух строф — смиренное отчаяние, одиночество лирического героя:

И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной,
Как я, смирен и оглушен.

Этот «друг единственный» — отражение, второе «Я» героя. А вокруг лишь сонные лакеи и «пьяницы с глазами кроликов».

— Обратим внимание на лексику этих двух строф. В чем ее особенности?

Лексика первой строфы («И каждый вечер друг единственный. ») высокая сходная с лексикой второй части стихотворения. Лексика второй строфы («А рядом у соседних столиков. ») — низкая («лакеи», «торчат», «пьяницы», «кричат»), тяготеет к лексике первой части. Таким образом эти две строфы как бы скрепляют части стихотворения, проникая в ткань лирического повествования.

— Как изображается заглавная героиня стихотворения?

Заглавный образ возникает во второй части. Но, кроме названия стихотворения, он нигде не обозначен прямо. В третий раз строка начинается со слов «И каждый вечер. » (анафора). Постоянна пошлость, изображенная в первой части, но постоянно и прекрасное видение, мечта, недоступный идеал: «Иль это только снится мне?» Героиня лишена реалистических черт, она вся окутана шелками, духами, туманами, тайной. Этот образ исполнен поэтической прелести, отгорожен от грязи действительности возвышенным восприятием лирического героя:

И веют древними поверьями
Ее упруги шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.

— Как соотносится образ Незнакомки с образом лирического героя?

Таинственная незнакомка чужда окружающей реальности, это воплощенная Поэзия, Женственность. И она тоже «всегда без спутников, одна». Одиночество героев выделяет их из толпы, притягивает друг к другу:

И странной близостью закованный
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.

Желанный «очарованный берег» рядом, но стоит протянуть руку — и он уплывет. Лирический герой ощущает свою посвященность в «глухие тайны», его сознание заполняет волшебный образ:

И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие, бездонные
Цветут на дальнем берегу.

Последняя строфа довершает переворот в душе лирического героя, говорит о его избранности, о нетленности прекрасного идеала:

В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.

Угаданная тайна, открывшая возможность другой, прекрасной жизни «на дальнем берегу», вдали от пошлости действительности, принимается как обретенное «сокровище». Вино — и символ откровения, ключа к тайнам прекрасного. Красота, истина и поэзия оказываются в неразделимом единстве.

— Обратим внимание на выразительную инструментовку блоковского стиха. Найдите примеры звукописи.

Появление героини сопровождается редкой по красоте звукописью (ассонансы и аллитерации), создающей ощущение воздушности образа: «И кАждый вечер, в чАс нАзнАченный. »; «девичий стАн, шелкАми схвАченный, / В туманно(А)м движется(А) о(А)кне. » и далее. Ассонансы на «у» придают утонченность образу Незнакомки: «И вею(У)т древними поверьями / Ее УпрУгие шелка, / И шляпа с траУрными перьями. / И в кольцах Узкая рУка».

— Найдите примеры противопоставления образов.

Найдем противоположные образы в частях стихотворения: «Горячий воздух дик и глух» — «дыша духами и туманами»; «женский визг» — «девичий стан»; «бессмысленный. диск» луны — «солнце»; «скука загородных дач» — «очарованная даль»; «канавы» — «излучины» души; «бессмысленный. диск» — «истина».

Прочитаем стихотворение еще раз, чтобы уже по-новому насладиться его звучанием и глубиной смысла.

V. Практикум по поэзии А. Блока

«Стихи о Прекрасной даме» — ранняя утренняя заря — те сны и туманы, с которыми борется душа, чтобы получить право на жизнь». (А. Блок. Предисловие к сборнику стихов «Земля в снегу», 1908.)

1. В. Брюсов в рецензии на один из ранних поэтических сборников Блока писал: «А. Блок. поэт дня, а не ночи, поэт красок, а не оттенков, полных звуков, а не криков и не молчания. Он только там глубок и истинно прекрасен, где стремится быть простым и ясным. Он только там силен, где перед ним зрительные, внешние образы».

Согласны ли вы с этой оценкой? Аргументируйте свой ответ наблюдениями над художественным своеобразием «Стихов о Прекрасной Даме».

2. Своими конкретными наблюдениями о художественном своеобразии «Стихов о Прекрасной Даме» подтвердите точность выводов известного исследователя творчества Блока Н. Г. Минца («Блок и русский символизм», 1980): «Эти стихи подразумевают множественное прочтение. Они должны быть одновременно осознаны и как художественно точное отображение вполне «земных реальных (даже имеющих прототипов) героев, их взаимоотношений, переплетений страстных эмоций и т. д. и как символическое развертывание космически универсального мифа о путях земного воплощения души мира. При первом прочтении «Стихи о Прекрасной Даме» предстанут как собрание вполне самостоятельных, хотя и отличающихся удивительным единством эмоций и стиля лирических стихотворений, при втором — в них раскроется единое повествование, а каждое стихотворение окажется его частью, соотнесенной с целым и получающей от него глубинные смыслы».

3. Проследите, как меняется образ Прекрасной Дамы от носительницы Божественного начала, Вечной Женственности до очеловеченного облика, опоэтизированного в чертах любимой. Аргументируйте свой ответ цитатами из произведений поэта.

4. Составьте словарь основных символов, к которым часто прибегает Блок, особенно в ранний период своего творчества.

5. Проанализируйте стихотворения Блока и Брюсова, посвященные городу. Сравните образный строй, детали в описании городского пейзажа. Найдите общее и индивидуальное в поэтике этих художников, особенно в словесной символике. Назовите стихотворения Блока, в которых проявились очертания социальных отношений, нашли отзвук события 1905 года. Проанализируйте их.

1. Выучить стихотворение «Незнакомка» наизусть.
2. Выбрать и прочитать стихотворения Блока о России.

Дополнительный материал для учителя

«Синий призрак, земное чудо»

Революционная осень 1905 поразительно далеко увела Блока по новой дороге — в сторону от «астрологической башни», на площадь, в безумную суету большого города.

Всего за несколько месяцев он переменился настолько, что близкие друзья перестали его узнавать. Сергей Соловьев[5 ], которому Блок писал о своих «врубелевских» увлечениях, заговорил об измене Блока, называя его лгуном и клеветником. Недавним друзьям предстояло долго догонять его, внезапно умудренного. В начале 1906 года Блок написал «Незнакомку».

Стихотворение родилось из скитаний по петербургским пригородам. Молодой литератор Евгений Иванов[6 ] 9 мая 1906 года записал в своем дневнике рассказ о поездке с Блоком за город. Блок повез его в Озерки — дачный поселок возле станции Финляндской железной дороги. Блок повел его к озеру, где «скрипят уключины» и «визг женский», где все — убожество, скука и пошлость. И тут-то именно вполне очевидной становилась необходимость того, чтобы помимо этой «дачной жизни» в мире происходило еще и нечто совсем иное:

И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль.
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.

«Потом Саша с какой-то нежностью ко мне, как Вергилий к Данте, указывал на позолоченный крендель булочной, на вывески. Все это он показывал с большой любовью, как бы желая ввести меня в тот путь, которым велся он тогда, в тот вечер, как появилась «Незнакомка». Наконец привел на вокзал Озерковский. Из небольшого венецианского окна видны «шлагбаумы», на все это он указывал по стихам. В окне видна железная дорога. Поезда часто проносятся мимо. Зеленеющий в заре кусок неба то закрывается, то открывается. С этими пролетающими машинами и связано появление в окне «Незнакомки. »

Деловитая и бессмысленная суета, снующие взад-вперед «неживые» люди, подчинившиеся движению точно бы оживших машин, — это мотив, к которому Блок возвращается не раз, поскольку в этом торжестве механического движения, «железного века» ему видятся окончательная победа и торжество пошлости. И потому-то здесь, за окном вокзального ресторана, и открывается ему очарованная даль.

Взявшись быть гидом в этой литературной прогулке по пыльным улочкам дачного поселка, Блок и своему приятелю, и себе доказывал реальность собственных вымыслов. Разумеется, особую, чисто духовную — но все-таки несомненную достоверность описанного им фантастического события. Впоследствии Блок объяснил, где он видел въявь свою Незнакомку — оказывается, на картинах Врубеля.

«. Передо мной возникло, наконец, то, что я (лично) называю «Незнакомкой»: красавица кукла, синий призрак, земное чудо. Незнакомка — это вовсе не просто дама в черном платье со страусовыми перьями на шляпе. Это — дьявольский сплав из многих миров, преимущественно синего и лилового. Если бы я обладал средствами Врубеля, я бы создал демона, но всякий делает то, что ему назначено. » Здесь Блок опять совершенно недвусмысленно утверждает, что его стихи и картины Врубеля возникли на некоей общей почве. Речь идет о той духовной действительности, которая в его «Незнакомке» выражена словесно, а у Врубеля представлена наглядно — в цветовых «сплавах» его излюбленных синих и лиловых тонов.

Приведенные блоковские слова взяты из очень важной для него статьи 1910 года, где Блок оглядывается назад и объясняет, как и куда он шел, излагает историю своего духовного развития. Он «разворачивает» свою мысль подробно — применительно не только к отдельным стихотворениям, но ко всей своей поэзии. Он говорит, что весь его внутренний обиход, его «миры» связаны не только со словом, но и с цветом, с определенными явлениями живописи. Вот что рассказывает он здесь о природе «Стихов о Прекрасной Даме» (называя на условном символистском языке свою юную решимость «лучезарным мечом»): «Миры, предстоящие взору в свете лучезарного меча, становятся все более зовущими; уже из глубины их несутся щемящие музыкальные звуки, призывы, шепоты, почти слова. Вместе с тем они начинают окрашиваться (здесь возникает первое глубокое знание о цветах); наконец, преобладающим является тот цвет, который мне всего назвать пурпурно-лиловым. »

Затем в сходных выражениях Блок описывает дальнейшее — переход от светлого, «прерафаэлитского» ощущения жизни — к трагическому, «врубелевскому». Между прочим, он говорит: «. лезвие лучезарного меча меркнет и перестает чувствоваться в сердце. Миры, которые были пронизаны его золотым светом, теряют пурпурный оттенок; как сквозь прорванную плотину, врывается сине-лиловый мировой сумрак (лучшее изображение всех этих цветов — у Врубеля) при раздирающем аккомпанементе скрипок и напевов, подобных цыганским песням. Если бы я писал картину, я бы изобразил переживания этого момента. »

За призрачной Незнакомкой, за фантасмагорией Снежной Девы и Фаины, за всеми стихами его «второго тома» и его «Лирическими драмами» — разумеется, в глубине, на самом дальнем фоне — но все-таки неизменно — Врубель.

Приведенные выше строки были написаны несколько дней спустя после смерти Врубеля. Его смерть в апреле 1910 года стала заметным событием для целой России. О ней много говорили: сетовали, каялись, негодовали на недавнее равнодушие к художнику. Газеты и журналы, прежде враждебные, стали почтительны.

Гроб с телом Врубеля привезли в Петербург. От Академии художеств до кладбища гроб несли на руках — студенты и художники. На кладбище пришли Серов, Бенуа, Добужинский, Бакст, Сомов, Рерих, Петров-Водкин. Над раскрытой могилой сказана была речь. Произнес ее Блок. Он говорил о пророческой миссии художника и о конечной цели искусства — открывать будущее.

«Небывалый закат озолотил небывалые сине-лиловые горы, — говорил Блок. — Это только наше названье тех преобладающих трех цветов, которые слепили Врубеля всю жизнь и которым нет еще названия. Эти цвета — лишь обозначение, символ того, что таит в себе житель гор: «и зло наскучило ему». Вся громада этой мысли Врубеля-Лермонтова заключена лишь в трех цветах. »

Утро стояло светлое и теплое. Могилу Врубеля покрывала гора венков, а в небе над головой говорившего Блока пели жаворонки.

«С Врубелем я связан жизненно и, оказывается, похож на него лицом», — день спустя написал Блок матери.

«Как с дальнего синего моря. »

В конце 1906 года в театре В. Ф. Комиссаржевской, где ставили тогда его «Балаганчик», Блок познакомился с актрисой Наталией Николаевной Волоховой. Она была очень молода. Многие вспоминают ее яркую, победную улыбку и «крылатые глаза» (слова Блока). К тому же она была талантливой актрисой. В первой постановке «Балаганчика» Волохова играла одну из масок. И стала героиней блоковского цикла «Снежная маска», стала прообразом его Снежной девы.

В ту снежную, вьюжную зиму они часто подолгу бродили по вечернему Петербургу, и Блок знакомил Волохову со «своим», как он говорил, городом. Они шли через пустынное поле, поднимались на высокий мост, вглядывались в цепь электрических фонарей, уходивших далеко в ночную мглу. Спутница Блока невольно видела окружающее его глазами: «даль земная», и в бесконечности пылали костры ночных фонарей. Блок показывал своей спутнице места, где происходили события его пьесы «Незнакомка» (которую он тогда только что окончил и которую Мейерхольд предполагал поставить в театре Комиссаржевской). Они бродили по городским окраинам, шли по набережным вдоль каналов, поднимались на тот мост, где явилась Незнакомка — падшая с неба «звезда Мария», проходили длинную заснеженную аллею, где скрывалась, уходя, Незнакомка, заглядывали в тот кабачок, что служит местом действия «первого видения» пьесы. Стены там, действительно, были оклеены обоями, разрисованными кораблями с большими развевающимися флагами, а на прилавке водружена была бочка с гномом и надписью «Кружка-бокал».

И город мой железно-серый,
Где ветер, дождь, и зыбь, и мгла,
С какой-то непонятной верой
Она, как царство, приняла.

Ей стали нравиться громады,
Уснувшие в ночной глуши,
И в окнах тихие лампады
Слились с мечтой ее души.

Она узнала зыбь и дымы,
Огни, и мраки, и дома —
Весь город мой непостижимый —
Непостижимая сама.

Наталья Николаевна Волохова — Снежная дева — принимала поклонение и любовь поэта, но влюблена в него не была. Этот странный, легкий и вместе мучительный роман длился почти два года. Он отразился не только в «Снежной маске», но в цикле «Фаина», и в драматической поэме «Песня Судьбы», героиня которой тоже носит имя Фаина. Впрочем, в странности их отношений Волохова была повинна несравненно меньше, чем Блок. Молодая актриса, для которой предназначались главные роли блоковских пьес, в глазах поэта оставалась Незнакомкой и Фаиной и в реальной жизни. Блок всегда стремился сблизить, слить «мечту» и «существенность». И когда он вел свою спутницу по вечерним петербургским островам, он прежде всего хотел убедить ее именно в реальности и осязаемости своих фантастических вымыслов. Блок, как уже говорилось, не столько свой внутренний мир соотносил с реальностью, сколько требовал от реальности и искал в ней соответствия своему внутреннему миру. И он полагал, что не Волохова изменила что-то в его духовной жизни, но он как бы отыскал ее в самом себе, прежде чем увидел въявь. Предчувствуя встречу с ней, ища этой встречи, он как бы сам создал, выдумал ее, подобно своей Незнакомке.

Первое время Волохова не догадывалась о причине частых появлений Блока за кулисами театра. И сам он, похоже, поначалу еще «не нашел» ее. И вдруг однажды, уходя из театра и прощаясь с нею на лестнице, Блок остановился в смущении и сказал, что только сейчас, сию минуту он понял, что означали его предчувствия и смятение в последние месяцы. Он сказал, что внезапно увидел это в ее глазах, только теперь осознал, что именно они, и ничто другое, заставляют его приходить в театр.

Воображаемую реальность и реальность действительную Блок, повторю, не хотел разграничивать, но, напротив, стремился их сблизить. И в этом стремлении к цельности мира он и стал объяснять молодой актрисе, что она не только создана для ролей Незнакомки и Фаины, но и в самом деле есть Незнакомка и Фаина, что она не родилась, но явилась и ему, и миру земным воплощением духовной сущности, небесной «звезды».

«У нас бывали частые споры с Александром Александровичем, — писала много лет спустя Наталья Николаевна Волохова. — Он, как поэт, настойчиво отрывал меня от земного плана, награждал меня чертами падучей звезды, звал Марией звездой, хотел видеть шлейф моего черного платья усыпанным звездами. Это сильно смущало и связывало меня, так как я хорошо сознавала, что вне сцены я отнюдь не обладаю этой стихийной, разрушительной силой. Но он утверждал, что эти силы живут во мне подсознательно, что я всячески стараюсь победить их своей культурой и интеллектом. Годы, о которых я рассказываю, были годами сильнейшего увлечения символизмом. Мы не ограничивались любовью к стихам и к чтению их, мы, так сказать, жили ими и в них. Часто говорили полунамеками, полусловами и понимали друг друга. Стихи были почти наш разговорный язык. Естественно, что я порой поддавалась убедительности блоковского стиха и чувствовала себя Фаиной и Незнакомкой». Прообразом Фаины, героини блоковской «Песни Судьбы», несомненно была актриса Н. Н. Волохова.

Но, помимо этой жизненной подоплеки, символическая действительность пьесы вырастала из впечатлений иного ряда, из впечатлений «фантастических», связанных с врубелевской живописью.

У Врубеля есть картина «Лебедь»: на озерной глади, в густых камышах таится большая белая птица, граненое оперение которой сияет закатными бликами. Следом за этим полотном была написана знаменитая «Царевна-Лебедь». (Репродукция этой врубелевской картины висела у Блока в библиотеке шахматовского дома.)

Действие «Песни Судьбы» проходит как бы в мире этих врубелевских картин. Герман — один из центральных персонажей драмы — рассказывает, что видел сон: большая белая лебедь плыла через озеро грудью на закат, и на груди и на крыльях ее играли отсветы заката.

Этим рассказом Германа и начинается пьеса. Затем появляется больной инок — «точно ангел с поломанным крылом». Инок приносит весть о Фаине. В распахнутом окне Герману открывается огромный мир, и Герман видит уже не во сне, но наяву синий мглистый простор, подобный большому озеру, по которому плывет большая белая лебедь с сияющими перьями грудью прямо на закат. Это и есть предчувствие Фаины. Монах говорит, что увидел над домом Германа большие белые крылья и «подумал, что здесь — Фаина». Сопоставление это проведено через всю пьесу. И в «сказке», которую сказывает Фаине древняя старуха, оно дано уже впрямую: «Как с далекого синего моря выплывала белая лебедка с девичьим ликом. Выплывала она из терема по вечерней заре, в кудри черные жемчуга впутаны, крылья белые, как пожар, горят. Обернулась лебедь белая — чудной девицей-раскрасавицей, ни дать, ни взять — Фаина прекрасная».

В пьесе рассказана и предыстория Фаины. Кафешантанная певица — и в этом также заложен символический смысл — родом из далекого раскольничьего села. Юная Фаина, о которой повествует больной инок, опять же имеет прообразом героиню некоего произведения живописи. Юная Фаина — это нестеровская «голубица»: «Высоко, над обрывом стояла статная девушка и смотрела далеко за реку. Как монахиня, была она в черном платке, и только глаза сияли из-под платка. Так стояла она всю ночь напролет и смотрела в далекую Русь, будто ждала кого-то. Но никого не было там, только заливной луг, да чахлый кустарник, да ветер весенний». Это описание явно навеяно нестеровскими картинами, изображающими заволжский раскольничий быт. Его «Одиночество» или «На горах» годятся как иллюстрация к блоковскому рассказу о стоящей над обрывом тоскующей девушке с вещей душой. О близости блоковской юной Фаины к нестеровским образам можно говорить с полной уверенностью постольку, поскольку у Нестерова и у Блока здесь общая отправная точка — романы Мельникова-Печерского. Нестеров говорил, что Мельников-Печерский для него сыграл ту же роль, что Лермонтов для Врубеля.

Блок прямо сравнивает свою Фаину с героиней романа «На горах». 2 марта 1908 года Блок заносит в записную книжку следующие исполненные скрытого смысла строки:
«Зачем ты так нагло смотришь женщинам в лицо? — Всегда смотрю. Женихом был — смотрел, был влюблен — смотрел. Ищу своего лица. Глаз и губ.
На полотне кинематографа тореадор дерется с соперником. Женский голос: «Мужчины всегда дерутся».
Фаина — В лесах Печорского. Тоже — раскольница с демоническим лицом.
Раз сорок Врубель рисовал голову демона. В 5 часов утра бежал в мастерскую, как только открывались магазины, бежал за шампанским. Дописывал уже на выставке. Раз пришли и увидели совсем гениальное лицо. Потом, говорят, он опять испортил его. Хотя бы — легенда».

Эти отрывочные строки, разумеется, поставлены друг за другом отнюдь не бездумно. Их объединяет движение некоей вслух не высказанной, но вполне определенной мысли. Она чувствуется за ними очень отчетливо.

О чем же идет здесь речь?

В первом отрывке Блок говорит о неутолимой, «донжуанской» страсти, которая есть стремление к воплощению мечты. Второй отрывок — о том же стремлении к победе над смертью, которое неизбежно ведет к гибели: в своем разворачивающемся движении страсть непременно толкает на поединок — с соперником реальным, с соперником воображаемым, со всем миром, наконец. И здесь же Блок вспоминает свою Фаину — заложенную в натуре ее исконную цельность, страсть, в которой готова она идти до конца («раскольница»), и вместе ощущение невоплотимости ее страсти («демоническое»). Это в ней — врубелевское. Как представляется Блоку, стремление к цельности, гармонии — не только сюжет всех картин Врубеля, но и дело его жизни. Блок и говорит о том, что автор «Демона поверженного» пытался преодолеть разъединенность жизни и страсти в реальном своем существовании — посредством творчества.

Картины Врубеля представлялись Блоку прежде всего поступками, прежде всего фактами не искусства, но самой жизни. «Жизнь стала искусством», — говорит Блок. И за картинами Врубеля он узнает человека, чей путь ведет в том же направлении, что и собственный его путь.

Конечно, Врубель шел в другое время, из иных мест, но искал он того же, что и сам Блок. И потому-то он на время стал Блоку товарищем и вожатым в дороге. То, что встречалось на пути, поэт часто «узнавал» по врубелевским картинам. Так было в пору стихов «Врубелю», так было и теперь, когда в белизне своих метелей, в снежности своей Фаины Блок видел лебединую белизну врубелевской царевны, когда в «сине-лиловых мирах» врубелевского демона узнавал миры своей Незнакомки.

1. Источник. Егорова Н. В. Поурочные разработки по русской литературе ХХ века: 11 класс, I полугодие. – 4-е изд. перераб. и доп. – М. ВАКО, 2005. – 368 с. – (В помощь школьному учителю). (вернуться )

2. «Стихи о Прекрасной Даме» (129 стихотворений) – поэтический дневник Блока. Из стихотворений. написанных в 1901 году и в 1902 году, он отобрал около половины, распределил в строго хронологическом порядке и разделил на шесть отделов (I. С.- Петербург. Весна 1901 года; II. Шахматово. Лето и осень 1901 года; III. C. Петербург. Осень и зима 1901 года и т. д.). Поэт признавался, что «технически книга очень слаба», и называл её «бедное дитя моей юности». (вернуться )

3. Вру́бель Михаил Александрович (1856–1910) – русский художник рубежа XIX–XX веков, работавший практически во всех видах и жанрах изобразительного искусства: живописи, графике, декоративной скульптуре и театральном искусстве.
Картина Врубеля «Царевна-Лебедь»(1900 г.) была любимой картиной А.Блока.
Помимо литературы и театра, очень сильно воздействовала на А.Блока живопись. В.Н.Альфонсов справедливо полагает, что «живопись стала фактом его творческой биографии» (Альфонсов В.Н. Слова и краски: Очерки из истории творческих связей поэтов и художников. — М.; Л. Сов. писа­тель, 1966. — 243 с.) Сам поэт говорил: «Мое отношение к живописи как к искусству очень несовершенно, но лю­бовно, потому, вероятно, недостаточно выпукло и смело. Во всяком случае, учусь у древних, у Возрождения и у «Мира искусства», а не у передвижников и академистов» (из письма Валерию Брюсову 23 февраля 1904 г.).
Влияние Врубеля на Блока было не только мировоззренческое (его искусство было созвучно умонастроению и ощущениям поэта), но и художественное: Блок обращался к образно-цветовой системе Врубеля, однако постольку, поскольку ему нужно было выразить свое. Но не стоит прямолинейно сопоставлять стихи и живописные полотна. И когда Блок говорит, что стихотворение «Дали слепы, дни безгневны». (озаглавленное в рукописи «Врубелю») написано «под впечатлением живописи Врубеля», а В.Н.Орлов называет даже конкретную картину — «Царевну-Лебедь», которая «ближе всего отразилась здесь», то это нельзя воспринимать слишком букваль­но. Важно в этом смысле свидетельство А.Блока о том, что Врубель «выявлял те лилово-пурпурные дали, которые были исконны в его собственном, блоковском творчестве. Это во многом объясняет непреходящую любовь поэта к Врубелю. Рецензию, которая появилась в третьем номере журнала «Весы» за 1904 г. где он благожелательно отзывается о Кандинском, Фокине, Кустодиеве, А. Блок начинает словами: «Среди новых художников нет таких мощных, как Врубель». После смерти живописца поэт с исчерпывающей полнотой высказал свои мысли о нем. В речи, прочитанной на похоронах, он, назвав Врубеля «гениальным художником», сказал: «. перед тем, что Врубель и ему подобные приоткрывают перед человечеством раз в столетие, — я умею лишь трепетать». А в статье «Памяти Врубеля», переработанной из речи, добавил: «Для мира остались дивные краски и причудливые чертежи, похищенные у Вечности». (вернуться )

4. Оксюморонность, оксю́морон – нарочитое сочетание противоречивых понятий, «сочетание несочетаемого»: честный вор, сила слабости и т. п. (вернуться )

5. Сергей Соловьев (1885 – 1942) – русский поэт. Сын переводчика М. С. Соловьёва, внук историка С. М. Соловьёва и А. Г. Коваленской, племянник философа Владимира Соловьёва, троюродный брат Александра Блока, друг Андрея Белого. (вернуться )

6. Евгений Павлович Иванов (1879 – 1942) – литератор, сотрудник символистских изданий и детский писатель, участник петербургских религиозно–философских собраний 1900–х и 1910–х годов, член Вольной философской ассоциации в 1920–е годы.
Евгений Иванов входил в круг ближайших друзей А.Блока (ему поэт посвятил шесть своих стихотворений с 1903 по 1910 годы), сестре Марии Блок посвятил стихотворение «На железной дороге».
Творческие рукописи и записные книжки Е.П.Иванова «Воспоминания об Александре Блоке», «Мать и сын» и «Заключение в памяти» содержат ценные сведения об Александре Блоке. (вернуться )

Открытый урок по русской литературе XX в. «Незнакомка»: реальная женщина или мечта А.Блока?

Цель:

1. Показать, как меняется настроение и тональность блоковской лирики во II книге стихотворений на примере стихотворения “Незнакомка”.
2. Развить навыки анализа лирического произведения.
3. Привить любовь к русской поэзии, развить эстетический вкус.

Оборудование урока:

• портрет А. Блока, репродукция картины Врубеля “Демон”;
• репродукция картины И. Глазунова “Незнакомка”.

I. Организационный момент.

II. Фронтальный опрос по домашнему заданию:

Учитель. На прошлом уроке мы говорили о I сборнике “Стихотворения о Прекрасной Даме” А. Блока и его особенностях.

1. Какие факты личной биографии отразились в поэзии раннего А. Блока?

( Ответ ученика. В начале 1900 годов случилось два знаменательных события, повлиявших на личную жизнь и литературную судьбу А. Блока, — любовь к Л. Д. Менделеевой и женитьба на ней в 1903 год ,увлечение философскими трудами В. С. Соловьева. Появляется первая книга поэзии Блока — “Стихи о Прекрасной Даме” (1904-1905 г. ), поставившая ее автора в круг видных русских поэтов. Имя Блока приобретает известность. он общается с символистами старшего и младшего поколений.)

2. В чем особенности поэтики первого тома “Стихотворения о Прекрасной Даме”?

(Ответ ученика. Особенно большое влияние на Блока оказала соловьевская идея Мировой Души, или Вечной Женственности. Блок наиболее воспринял тезис о том, что “в индивидуальной любви проявляется любовь мировая, и сама любовь к миру открыта через любовь к женщине”. Символ становится “знаком иного мира”. Мир и все в мире рассматривается как символ бесконечного, обостренное восприятие улавливало отпечатки иной реальности.

“Стихи о Прекрасной Даме” – своеобразный лирический дневник интимных любовных переживаний. Любовь рисуется как обряд служения чему–то высшему. Смутные предчувствия, тревожные ожидания, мистические озарения и предзнаменования переполняют стихи. Идеальный мир противопоставлен событиям реальной действительности, которую поэт воссоздает в отвлеченных или предельно обобщенных символистских образах. Например:

…Здесь, внизу, в пыли, уничиженьи,
Узрев на миг бессмертные черты,
Безвестный раб, исполнен вдохновенья,
Тебя поет. Его не знаешь Ты.
(“Прозрачные, неведомые тени…”)

3. Какие три облика и три плана лирической героини можно выделить в ранней лирике А. Блока?

(Ответ ученика. В космическом плане – Душа мира; в религиозном плане – Царица Небесная; в повседневном плане – возлюбленная. в которой угадываются черты Л. Д. Менделеевой

III. Новый материал:

Учитель. Посмотрите на тему урока и скажите:

1. О чем мы сегодня будем говорить?
2. Что должны выяснить?

(Примерные ответы учеников. Мы поговорим о настроении и тональности блоковской лирики во второй книге стихов на примере стихотворения “Незнакомка”; проанализировать его (стихотворение) и выяснить: “Незнакомка” — реальная женщина или мечта поэта.

Запишите число и тему урока.

Слово учителя. Сегодня мы обратимся ко второму сборнику стихотворений А. Блока “Трилогии Вочеловечения” и поговорим о его стихотворении “Незнакомка”.

Поэтический дебют А. Блока пришелся на годы первой русской революции (1905 – 1907 г.г.). Пришла она – революция – одна из ипостасей Прекрасной Дамы, сменив привычные черты, и “смутив спокойствие поэта”, который вступил в свой мир – уличный шум. Всего за несколько месяцев он переменился настолько, что близкие друзья перестали его узнавать. Владимир Соловьев, которому А. Блок писал о своих “врубелевских” увлечениях, заговорил об “измене” поэта, называя его лгуном и клеветником. Возвышенная тайна Прекрасной Дамы вытесняется тайной порочного города. Новые поэтические диссонансы созревают в поэтической душе, которая потрясена ужасом жизни, одиночеством, но не прежним – в ожидании мистических средств, а мучительным отстранением от действительности. Недавним друзьям А. Блока предстояло долго догонять его, внезапно умудренного.

В начале 1906 г. А. Блок пишет “Незнакомку”. Что же впечатлило А. Блока настолько, что поэт берет в руки перо? Давайте послушаем. (Заранее подготовленный ученик рассказывает об истории создания стихотворения “Незнакомка”).

Ученик. Стихотворение родилось из скитаний по петербургским пригородам. Молодой литератор Евгений Иванов 9 мая 1906 года записал в своем дневнике рассказ о поездке с Блоком за город. Блок повез его в Озерки — дачный поселок возле станции Финляндской железной дороги. Блок повел его к озеру, где “скрипят уключины” и “визг женский”, где все — убожество, скука и пошлость. И тут-то именно вполне очевидной становилась необходимость того, чтобы помимо этой “дачной жизни в мире происходило еще и нечто иное.

“Потом Саша с какой-то нежностью ко мне указывал на позолоченный крендель булочной, на вывески. Все это он показывал с большой любовью, как бы желая ввести меня в тот путь, которым велся он тогда, в тот вечер, как появилась “Незнакомка”. Наконец привел на вокзал Озерковский. Из небольшого венецианского окна видны “шлагбаумы”, на все это он указывал по стихам. В окне видна железная дорога. Поезда часто проносятся мимо… Зеленеющий в заре кусок неба то закрывается, то открывается. С этими пролетающими машинами и связано появление в окне “Незнакомки”.

Взявшись быть гидом в этой литературной прогулке по пыльным улочкам этого дачного поселка, Блок и своему приятелю, и себе доказывал реальность собственных вымыслов. Разумеется, особую, чисто духовную — но все-таки несомненную достоверность описанного им фантастического события.

Чтение и инсценировка стихотворения учащимися под музыкальное оформление.

(В центре класса маленький стол, на котором стоит фужер со свечой. Ученик садится на стул. Начинает чтение стихотворения “Незнакомка” под музыкальное оформление. В этот момент из “глубины” класса медленно и таинственно выходит ученица в образе Незнакомки (темное платье, шляпа с широкими полями и перьями, на лице черная вуаль) и садится рядом с читающим (А. Блоком). В конце стихотворения Незнакомка также таинственно встает и удаляется.)

(Данное действо происходит с целью создания той сказочно-таинственной обстановки, о которой говорил А. Блок.)

Учитель. А сейчас мы попробуем разобраться в мировоззрении А. Блока и проанализировать его стихотворение “Незнакомка”.

IV. Анализ стихотворения.

— Как построено стихотворение, какова его композиция?

(Ученик. Стихотворение построено на контрасте картин и образов, противопоставленных и отраженных друг в друге. Первая часть рисует картину самодовольной, разнузданной пошлости. Начало передает общую атмосферу и ее восприятие лирическим героем.

По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.)

— Как вы думаете, только ли о ресторане идет речь в стихотворении?

(Ученик. Вероятно, это не просто ресторан, но — рестораны. Здесь можно узреть тонкий намек на атмосферу всего города, на выжигающую пустоту и безысходность жизни, на глухую, дикую толпу и человеческое бездушие.

— Каковы особенности образов?

(Ученик. Образы оксюмороны: объединены противоположные по смыслу эпитеты — “весенний” и “тлетворный”. Пошлая обыденность изображается иронически.

И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки, Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины,
И раздается женский визг…

— Какой лексики больше в первой части стиха, “высокой” или “низкой”? Приведите примеры.

(Ученик. Лексика первой строфы “И каждый вечер друг единственный…” высокая, сходная с лексикой второй части стихотворения. Лексика второй строфы “А рядом у соседних столиков” — “лакеи”, “торчат”, “пьяницы”, “кричат”. Эти две строфы и связывают части стихотворения, проникая в ткань лирического повествования.

— Какое настроение пронизывает вторую часть стихотворения? Докажите на примерах?

(Ученик. Вторая часть стихотворения — переход к другой картине, противопоставленной пошлости первой. Две первые строфы выражают смиренное отчаяние, одиночество лирического героя.

И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной,
Как я, смирен и оглушен.

— Как вы считаете, почему Блок обращается к изображению именно вечернего времени? “И каждый вечер друг единственный…”

(Ученик. В классической поэзии вечер — самое поэтическое время суток, пора умиротворения, гармонии и тихой грусти, месяц — один из самых поэтических образов. У Блока же он принимает участие в бессмысленном человеческом хороводе, да это уже и не месяц, не луна — обыкновенный диск. Так постепенно развертывается картина бессмысленного существования, лишенного красоты и гармонии.

Учитель. Но, несмотря на всю пошлость и обыденность окружающего мира, в жизни человека есть место чуду.

-Кто является чудом в стихотворении Блока? Почему?

(Ученик. Чудом, вернее чудовищем, этого мира явилась прекрасная Незнакомка. Само ее видение возникает как бы из вечерних сумерек, из пошлого крика пьяниц, скрипа уключин, визга женщин возникает как отрицание дисгармоничного мира. Незнакомка- образ иного мира, таинственного и непонятного, странно тревожащего душу.

— Как изображается заглавная героиня стихотворения, даны ли ей автором конкретные черты? Докажите примерами из текста.

(Ученик. Таинственная Незнакомка – заглавный образ, который появляется лишь во второй части стихотворения. Но кроме названия стихотворения, он нигде не обозначен прямо. На первый взгляд героиня лишена реалистических черт, она вся окутана шелками, духами, туманами, тайной. Незнакомка полна поэтической прелести, отгорожена от грязи действительности возвышенным восприятием лирического героя:

И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.

— Чем близок, находясь “среди пьяных”, лирический герой таинственной незнакомке?

(Ученик. Таинственная Незнакомка чужда окружающей реальности, это воплощенная Поэзия, Женственность. И она тоже “всегда без спутников, одна”. Одиночество героев выделяет их из толпы, притягивает друг к другу.

И странной близостью закованный
Смотрю на темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.

— Что, по -вашему, является “очарованной далью” для лирического героя?

(Ученик. Вероятно, “очарованная даль” -это прекрасное будущее, без пошлости, грязи окружающего мира, но пока эта “ даль” недосягаема для лирического героя. Рассеется сказочный туман, и все прекрасное уплывет.

— Что изменяется после появления Незнакомки: окружающий мир или сознание героя?

(Ученик. Изменится сознание героя, так как он гордится посвящённостью в чужие тайны, воспринимая их, как “чье-то солнце”, как дар, который нужно бережно хранить.

Глухие тайны мне поручены
Мне чье-то солнце вручено.

В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне.

(Ученик. В сознании героя угаданная тайна, открывшая возможность другой, прекрасной жизни, вдали от пошлости действительности, принимается как обретенное “сокровище”.)

— Почему в конце стихотворения лирический герой восклицает: “Я знаю: истина в вине”? Что он имеет ввиду?

(Ученик. Эта фраза звучит в стихотворении дважды. Первый раз звучит из уст пьяниц, как лозунг дисгармоничного мира. Второй раз звучит во время пробуждения лирического героя от грез. Пробуждение это трагическое. Снова встает образ душного мира, встает в тот самый момент, когда счастье, казалось, обретено.

Пояснение учителя. Кроме того, ребята, вино — и символ откровения, ключа к тайнам прекрасного. Красота, истина и поэзия оказываются в неразделимом единстве.

— Обратим внимание на выразительную инструментовку блоковского стиха. Найдите примеры звукописи.

(Ученик. Появление героини сопровождается редкой по красоте звукописью (ассонансы и аллитерации.), создающей ощущение воздушности образа: “И кАждый вечер, в чАс нАзнАченный…” ; “Девичий стАн, шелкАми схвАченный, /В тумАнно(А) движется(А) о (А)кне…”. Ассонансы на “у” придают утонченность образу Незнакомки: “И вею(у)т древними поверьями/ Ее УпрУгие шелка, / И шляпа с траУрными перьями,/ и в кольцах Узкая рУка”.

— Незнакомка — кто она? Реальная женщина или мечта поэта?

(С одной стороны – реальность. Незнакомая девушка может появиться среди ресторанных столиков, среди пьяных; и это реальные женские глаза, полные тайны и очарования, описание стройного стана. Но с другой стороны- сон, мечта: “дыша духами и туманами”,это символ вечной красоты мира, весеннего и цветущего, который еще существует, несмотря на вселенскую власть душного города. Прекрасная Незнакомка — явь это или видение, пришедшее из иных миров,- уже не имеет особого значения. Важно. что человеческая душа на миг соприкоснулась с миром прекрасного.

Пояснения учителя. Большей частью образ Незнакомки рожден конфликтом с пошлостью, буржуазным дачным бытом. А. Блок писал: “Передо мной возникло, наконец, то, что я называю “Незнакомкой”: красавица кукла, синий призрак, земное чудо… Незнакомка — это вовсе не просто дама в черном платье со страусовыми перьями на шляпе. Это – дьявольский сплав из многих миров, преимущественно синего и лилового. Если бы я обладал средствами Врубеля, я бы создал Демона, но всякий делает то, что ему назначено…”

— Этот образ настолько впечатлил современного живописца Илью Глазунова, что в1990 году он берет в руки кисть и пишет “Незнакомку” — иллюстрацию к стихотворению А. Блока.

— Давайте обратимся к репродукции картины И. Глазунова.

(Учитель обращает внимание учащихся на иллюстрацию, помещенную на доске “рисунок №1”)

Рисунок №1. Иллюстрация к стихотворению А. Блока “Незнакомка” И. Глазунова.

— Насколько точно художник изобразил “Незнакомку” А. Блока и окружающую ее действительность?

— Какие два мира изображены на картине?

(Незнакомка-мир красоты, гармонии, чистоты, все окружающее-мир разнузданной пошлости, “грязи”, смрада.)

— Какой тон картины преобладающий?

(Преобладают сине-лиловые тона.)

— Каково настроение Незнакомки?

(Она загадочна, печальна, задумчива, глаза устремлены вдаль, вероятно, в будущее.)

Пояснение учителя. Блок совершенно недвусмысленно утверждает то, что его стихи и картины Врубеля возникли на некой общей почве.

(Учитель обращает внимание учащихся на иллюстрацию и репродукцию картины, помещенные на доске “рисунок №1, 2”)

Рисунок №1. Иллюстрация к стихотворению А.Блока “Незнакомка” И. Глазунова.

Рисунок №2. Репродукция картины Врубеля “Демон”

— Ребята, посмотрите на репродукцию картины Врубеля “Демон сидящий” и иллюстрацию И. Глазунова “Незнакомка”, скажите, что они, по — вашему, могут иметь общего?

(Ученик. Одинаков тон картин: сине — лиловый, настроение героев: печаль, скука, вера в нечто прекрасное, внешняя красота.)

Пояснение учителя. Однажды А. Блок сказал: “Если бы я обладал средствами Врубеля, я бы создал Демона, но всякий делает то, что ему назначено”.

-Как вы думаете, что может олицетворять Демон?

(Ученик. “Демон олицетворяет душу человека, которая ищет примирение страстей, но не находит. И поэтому нет ему места ни на земле, ни на небе”.)

— В чем духовная близость А. Блока и Врубеля?

(Жизнь поэта и художника схожа: неудачная личная жизнь А. Блока, социальные перемены; Врубель тоже несчастен: умирает сын, оставляет его жена. Все это отражено в их произведениях.)

Пояснение учителя. Герой, утративший душу и веру, предстает пред нами в разных обличиях: у А. Блока это “Незнакомка”, а у Врубеля — “Демон”. Душевное состояние А. Блока выражено словесно в “Незнакомке”, а у Врубеля представлена наглядно — в цветовых “сплавах” его излюбленных синих и лиловых тонах.

В 1910 А. Блок напишет: “За призрачной Незнакомкой, за фантасмагорией Снежной Девы и Фаины, за всеми стихами “второго тома” и “Лирическими драмами” — разумеется, глубине, на самом дальнем фоне – но все-таки неизменно – Врубель”.

V. Итог урока.

— О чем мы поговорили?

(Ученик. Проанализировали стихотворение А. Блока “Незнакомка”…)

(Ученик. Выяснили, что Незнакомка –это и реальность его (блоковского) мироощущения, и мечта поэта о прекрасном будущем.

Учитель. Ребята, давайте послушаем стихотворение еще раз, чтобы уже по-новому насладиться его звучанием и глубиной смысла.

VI. Оценивание учащихся.

VII. Домашнее задание.

Выучить наизусть стихотворение “Незнакомка”.

План-конспект урока по литературе (11 класс) на тему:
Конспект урока по литературе «Анализ стихотворения А.Блока «Незнакомка»

Предварительный просмотр:

Конспект урока литературы в 11 классе

Тема урока: Анализ стихотворения А.А. Блока «Незнакомка».

1. Познакомиться со стихотворением А.Блока «Незнакомка», произвести его анализ
2. Показать, как меняется настроение и тональность блоковской лирики во II книге стихотворений на примере стихотворения “Незнакомка”.
3. Развить навыки анализа лирического произведения.
4. Привить любовь к русской поэзии, развить эстетический вкус.

1. Компьютер, проектор, презентация к уроку.

Методические приемы. лекция с элементами беседы, анализ стихо творений.

2. Вступительное слово учителя

— «Стоит произнести имя А. Блока — и тотчас же в сознании возникают его

строки: «И каждый вечер в час назначенный. «

И это не случайно. «Незнакомка» не только одно из лучших стихотворений

поэта, но и одно из совершеннейших созданий всей русской лирики».

Обладающее какой-то удивительной музыкальностью, стихотворение с первого

же прочтения завораживает, околдовывает. «Незнакомка» пленяет читателя,

но плен этот становится добровольным и сладким. Сегодняшний урок мы посвятим этому поэтическому шедевру. Цель урока – знакомство и анализ стихотворения «Незнакомка» (Слайд №1,2)

3. История создания стихотворения «Незнакомка»

Первая книга «Стихов о Прекрасной Даме» была признана выдающимся явлением искусства, потому что выразила страстное стремление к утверждению красоты. Но как позже признается сам Блок, в ней была растерянность перед жизнью. “Стихи о Прекрасной Даме” – своеобразный лирический дневник интимных любовных переживаний. Любовь рисуется как обряд служения чему–то высшему. Смутные предчувствия, тревожные ожидания, мистические озарения и предзнаменования переполняют стихи. Идеальный мир противопоставлен событиям реальной действительности, которую поэт воссоздает в отвлеченных или предельно обобщенных символистских образах.

Стихотворение «Незнакомка» появилось на свет в 1906 году. Это было время, тяжелое для поэта. «Вероятно, революция дохнула в меня и что-то раздробила внутри души, так что разлетелись кругом неровные осколки, иногда, может быть, случайные», — писал Блок. В это время поэт говорит о «растерзанной мечте». Его стихи пронизаны ощущением наступившего перелома, рубежа. Крушение прежних мистических иллюзий влекло за собой трагическую, все развенчивающую иронию и более трезвый взгляд на жизнь, признание земной, реальной действительности. На певца Прекрасной Дамы глянула пустота, и он заметался в великом смущении, в поисках чего-то нового, достоверного. Поэт с неожиданной вершины глянул на мир и увидел, что, кроме Прекрасной Дамы, есть и «согнутые спины» («Фабрика»), и ненавистные ему «сытые».

Та высота чувств и ожиданий, каким жил блоковский герой стихов о Прекрасной Даме, утрачена, цельность исчезла, мечта не выдержала столкновения с пошлостью и прозой реального мира. Г. Чулков, тесно общавшийся с поэтом в годы первой революции, подчеркивал в своих воспоминаниях, что Блок, «необыкновенно точный и аккуратный, безупречный в своих манерах и жизни, гордо-вежливый, загадочно-красивый, был для людей, близко знавших его, самым растревоженным, измученным. человеком».

— Послушаем историю создания стихотворения «Незнакомка» (индивидуальное задание ученика)

Ученик. Стихотворение родилось из скитаний по петербургским пригородам. Молодой литератор Евгений Иванов 9 мая 1906 года записал в своем дневнике рассказ о поездке с Блоком за город. Блок повез его в Озерки — дачный поселок возле станции Финляндской железной дороги. Блок повел его к озеру, где “скрипят уключины” и “визг женский”, где все — убожество, скука и пошлость. И тут-то именно вполне очевидной становилась необходимость того, чтобы помимо этой “дачной жизни в мире происходило еще и нечто иное.

“Потом Саша с какой-то нежностью ко мне указывал на позолоченный крендель булочной, на вывески. Все это он показывал с большой любовью, как бы желая ввести меня в тот путь, которым велся он тогда, в тот вечер, как появилась “Незнакомка”. Наконец привел на вокзал Озерковский. Из небольшого венецианского окна видны “шлагбаумы”, на все это он указывал по стихам. В окне видна железная дорога. Поезда часто проносятся мимо… Зеленеющий в заре кусок неба то закрывается, то открывается. С этими пролетающими машинами и связано появление в окне “Незнакомки”.

Взявшись быть гидом в этой литературной прогулке по пыльным улочкам этого дачного поселка, Блок и своему приятелю, и себе доказывал реальность собственных вымыслов. Разумеется, особую, чисто духовную — но все-таки несомненную достоверность описанного им фантастического события.

— Образ таинственной незнакомой девушки притягивал внимание не только писателей, но и художников. Перед вами несколько вариантов таких произведений. У каждого художника свое представление об этом образе, своя идея его воплощения. (Слайд №3 )

4. Анализ стихотворения

— Познакомимся с самим стихотворением А.Блока в актерском исполнении. (Слайд № 3, значок «звук»)

— Проблемный вопрос нашего урока: “Незнакомка” — реальная женщина или мечта поэта.

— Выясним значения некоторых слов и словосочетаний с помощью контекста других произведений (Слайд №3 гиперссылки в тексте)

— Попытаемся разобраться в замысле автора.

— Обратите внимание на композицию стихотворения. Сколько частей вы бы выделили? Как они соотносятся друг с другом?

( Ученик. В стихотворении две части, оно построено на контрасте картин и образов, а основным литературным приемом является антитеза, противопоставление.)

Анализ первой части стихотворения

— Каковы образы первой части? Что мы видим, что осязаем? Отметим ключевые слова в первой части стихотворения. (Слайд № 4)

(Ученик. Удивительно, но мы попадаем за город в прекрасный весенний вечер. Однако мы не чувствуем радости обновления природы. Все пропитано «тлетворным» духом. Осязаем «горячий воздух …» Самые серые и скучные краски понадобились бы художнику, чтобы изобразить «пыль переулочную», канавы и шлагбаумы.

Мы видим, кто населяет этот мир: пошлые женщины и мужчины, играющие в любовь, «пьяницы с глазами кроликов», «сонные лакеи», плачущие дети и визжащие женщины. Единственное развлечение для жителей этого городка — катание на лодках по озеру и посещение местного «духовного» центра — ресторана.

И вдруг глаз замечает что-то золотящееся. Что же? Оказывается, здесь принимают за золото блестящую вывеску над дверью магазинчика — «крендель булочной». А как же луна, покровительница влюбленных, воспетая поэтами? Но в этом мире нет даже небесного светила, просто есть диск, который «бессмысленно кривится». Ну что ж, в мире, где золотом играют лишь вывески, а луна скучающе взирает на людское мельтешение, и влюбленные под стать: «среди канав гуляют с дамами испытанные остряки». Нет высокого чувства, нет возвышенных отношений, а следовательно, исчезает Поэзия. Если раньше в «Стихах о Прекрасной Даме» Блок вообще не замечал примет внешнего мира, то теперь он больно ранен ими. От этого мира никуда не деться, он проникает даже в стихи о женщине, таинственной незнакомке. В страшном бездуховном мире даже природа теряет свою красоту: она осквернена бытом. Здесь нечем дышать: «горячий воздух дик и глух».)

— Где происходит действие?

( Ученик. Место действия у Блока не просто ресторан, но – ресторан, как будто вся грязь и пошлость большого города сконцентрирована на одном месте. «Горячий воздух дик и глух» — это не только о воздухе, может быть, и не только о нем, потому что логически с ним связан только первый эпитет. Здесь говорится об атмосфере города, о выжигающей пустоте и безысходности жизни, дикой и глухой толпе, о человеческой душе, глухой к красоте, истине, к самой жизни. Последующие три строфы еще более усиливают этот мотив, подчеркивая дисгармонию мира:

Над озером скрипят уключины,
И раздается женский визг,
А небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.)

— Какой лексики больше в первой части стиха, “высокой” или “низкой”? Приведите примеры. (Слайд №5)

( Ученик. В первой части стихотворения преобладает «низкая» лексика: «окриками пьяными», «тлетворный», «пыль», «крендель», «заламывая» и т.д. Лексика пятой строфы “И каждый вечер друг единственный…” высокая, сходная с лексикой второй части стихотворения. Лексика шестой строфы “А рядом у соседних столиков” снова «низкая»- “лакеи”, “торчат”, “пьяницы”, “кричат”. Эти две строфы и связывают части стихотворения, проникая в ткань лирического повествования.

— Какую роль играет в первой части стихотворения анафора?

( Ученик. Повтор начальных строк в первой части создает ощущение однообразия, надоевшей повторяемости)

— Какое стилистическое средство помогает автору усилить атмосферу пошлости и дисгармонии окружающего мира? (слайд №6)

( Ученик. Ухо воспринимает дисгармонию звуков: «детский плач», «окрики пьяных», скрип уключин, «женский визг». Накопление резких согласных, визжащих и скребущих (неповторимая блоковская аллитерация), помогает читателю почувствовать дисгармонию самой жизни (скрип, визг, диск, глух, дик, пыль). Звукопись Блока утрачивает здесь свою нежность, плавность, музыкальность. Слова, употребленные поэтом для оценки русского захолустья, передают уродливость, грубость, примитивность этого самого захолустья (то ли географического, то ли духовного): шлагбаумы, уключины, переулки, лакеи, пьяницы, кролики и т. д. В «Стихах о Прекрасной Даме» они были бы просто невозможны.)

Анализ второй части стихотворения

— Какие образы появляются во второй части стихотворения? Какой лексикой сопровождается это появление? Какие приемы звукописи используются автором?) (Слайд №7,8)

( Ученик. Во второй части появляется заглавная героиня — прекрасная незнакомка. Образ незнакомки преображает поэта, меняются его стихи и мысли. На место бытовой лексики первой части приходят одухотворенные, поражающие своей музыкальностью строки. Художественные формы подчинены содержанию стихотворения, позволяя глубже проникнуться им. Аллитерации в описании грязной улицы, нагромождения грубых согласных звуков сменяются далее аллитерациями сонорных звуков — [р], [л], [н] и ассонансами [а], [ю], [у]: «девичий стАн, шелкАми схвАчен ный, в тумАнном движется окне. «, «и веЮт древними поверьями её УпрУгие шелка» подчеркивают воздушность, утонченность героини.

— Как изображается заглавная героиня стихотворения, даны ли ей автором конкретные черты? Докажите примерами из текста.

( Ученик. На первый взгляд героиня лишена реалистических черт, она вся окутана шелками, духами, туманами, тайной. Незнакомка полна поэтической прелести, отгорожена от грязи действительности возвышенным восприятием лирического героя:

И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.

— Как выразительные средства помогают подчеркнуть черты прекрасной внешности героини? На что они указывают?

( Ученик. Эпитеты: «шляпа с траурными перьями», метафоры: «девичий стан, шелками схваченный». К тому же эти романтические уточнения лишний раз указывают на «нездешность» героини, пришедшей откуда-то из туманных далей и иных времен, решительно отгораживают, отчуждают её от мира «испытанных остряков», «пьяниц с глазами кроликов», естественно, не годящихся ей в спутники.)

— Появление Незнакомки тоже сопровождается анафорой: «И каждый вечер…И медленно…И веют:». Почему же в этом случае не возникает ощущения однообразия, надоевшей повторяемости, как это чувствуется в первой части стихотворения?

( Ученик. Потому что до сих пор мы » работали» не зрением, а слухом: «окрики», «плач», «скрип», «визг» сопровождают загородный пейзаж. Незнакомка же, по контрасту, заставляет нас » включить» зрение и воображение.)

— Чем близок, находясь “среди пьяных”, лирический герой таинственной незнакомке?

( Ученик. Таинственная Незнакомка чужда окружающей реальности, это воплощенная Поэзия, Женственность. И она тоже “всегда без спутников, одна”. Одиночество героев выделяет их из толпы, притягивает друг к другу.

И странной близостью закованный
Смотрю на темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.

— Попытайтесь показать, что «миражная» образность, сопровождающая Незнакомку, не статична. Какие художественные средства способствуют созданию ощущения нереальности?

( Ученик. Здесь достаточно посмотреть на глаголы: «движется», «веют», «цветут», «качаются». Прелесть даже в том, как они плавно «перетекают» друг в друга: медленно, спокойно и :тихо. Множество эпитетов и метафор во второй части «древними поверьями», «близостью закованный», «берег очарованный», «траурными перьями» создают ощущение нереальности, лёгкого оцепенения, прекрасной безысходности образа. )

— Что, по -вашему, является “очарованной далью” для лирического героя?

( Ученик. Вероятно, “очарованная даль” -это прекрасное будущее, без пошлости, грязи окружающего мира, но пока эта “ даль” недосягаема для лирического героя. Рассеется сказочный туман, и все прекрасное уплывет. Поэт очарован Незнакомкой, на несколько мгновений весь окружающий мир будто бы отодвинулся на второй план.

— Что изменяется после появления Незнакомки: окружающий мир или сознание героя?

( Ученик. Изменится сознание героя, так как он гордится посвящённостью в чужие тайны, воспринимая их, как “чье-то солнце”, как дар, который нужно бережно хранить.

Глухие тайны мне поручены
Мне чье-то солнце вручено.

В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне.

( Ученик. В сознании героя угаданная тайна, открывшая возможность другой, прекрасной жизни, вдали от пошлости действительности, принимается как обретенное “сокровище”.)

— Почему в конце стихотворения лирический герой восклицает: “Я знаю: истина в вине”? Что он имеет в виду?

( Ученик. Эта фраза звучит в стихотворении дважды. Первый раз звучит из уст пьяниц, как лозунг дисгармоничного мира. Второй раз звучит во время пробуждения лирического героя от грез. Пробуждение это трагическое. Снова встает образ душного мира, встает в тот самый момент, когда счастье, казалось, обретено.

— Кроме того, ребята, вино — и символ откровения, ключа к тайнам прекрасного. Красота, истина и поэзия оказываются в неразделимом единстве.

5. Самостоятельная работа.

— Решите самостоятельно спор между критиками Долгополовым и Терновским, определите, кто же из них прав в своих выводах. (Слайд № 9)

Критик Л. К. Долгополов утверждает, что Незнакомка — «лишь смутное видение, возникшее в пьяном мозгу поэта, призрак, созданный хмельным воображением. И именно поэтому, в отличие от Прекрасной Дамы, образ Незнакомки уже не несет в себе никаких очистительных и «освободительных» функций».

Критик А. В. Терновский заявляет: «Его упования, его представления об истинном и прекрасном несовместимы с действительностью. Мир, рождаемый его фантазией, лишен конкретных очертаний, хрупок и зыбок. Но это — его «сокровище» — единственное спасение от мертвечины окружающего, возможность остаться самим собой, остаться живым. И этот мир, одухотворенный образом Незнакомки, поэт дарит читателям»

6. Вывод. Решение проблемного вопроса.

— Незнакомка — кто она? Реальная женщина или мечта поэта?

( Ученик. С одной стороны – реальность. Незнакомая девушка может появиться среди ресторанных столиков, среди пьяных; и это реальные женские глаза, полные тайны и очарования, описание стройного стана. Но с другой стороны — сон, мечта: “дыша духами и туманами”,это символ вечной красоты мира, весеннего и цветущего, который еще существует, несмотря на вселенскую власть душного города. Прекрасная Незнакомка — явь это или видение, пришедшее из иных миров,- уже не имеет особого значения. Важно. что человеческая душа на миг соприкоснулась с миром прекрасного.

— Большей частью образ Незнакомки рожден конфликтом с пошлостью, буржуазным дачным бытом. А. Блок писал: “Передо мной возникло, наконец, то, что я называю “Незнакомкой”: красавица кукла, синий призрак, земное чудо… Незнакомка — это вовсе не просто дама в черном платье со страусовыми перьями на шляпе. Это – дьявольский сплав из многих миров, преимущественно синего и лилового. Если бы я обладал средствами Врубеля, я бы создал Демона, но всякий делает то, что ему назначено…” (Слайд № 10)

— Мы видим эволюцию женского образа в творчестве Блока. Незнакомка оделась в траур, она «спустилась с небес на землю», утратила ореол святости, который характерен был для Прекрасной Дамы. При этом замечаем приближение образа к действительности, к реальному миру, стремление поэта найти что-то неземное в обстановке земного, вознести до небес обыкновенную женщину. Так возвеличена была Любовь Дмитриевна Менделеева, занявшая сердце не только Блока, но и других литераторов, близких его кругу, которой в буквальном смысле слова целовали ноги и исполняли каждую её прихоть.

— О чем мы поговорили?

( Ученик. Проанализировали стихотворение А. Блока “Незнакомка”…)

( Ученик. Выяснили, что Незнакомка –это и реальность его (блоковского) мироощущения, и мечта поэта о прекрасном будущем.

— Это стихотворение не оставляет равнодушным никого, его нельзя забыть, прочитав однажды, и прекрасный образ волнует нас. Эти стихи трогают до глубины души своей мелодичностью; они похожи на чистую, великолепную музыку, льющуюся из самого сердца. Ведь не может быть так, чтобы не было любви, не было красоты, если есть такие прекрасные стихи.

— Ребята, давайте послушаем стихотворение еще раз, чтобы уже по-новому насладиться его звучанием и глубиной смысла.

8. Домашнее задание. ( Слайд №11)

1. Сравнить стихотворение «Незнакомка» со стихотворением «В ресторане» (Никогда не забуду (он был или не был, этот вечер:).
2. Написать сочинение на тему: » Стихотворение А.Блока «Незнакомка». (Восприятие, истолкование, оценка.)

Подписи к слайдам:

Стихотворение «Незнакомка»
Александр Александрович Блок
24 апреля 1906г.
«Стихотворение «Незнакомка», вошедшее в цикл «Город», не только одно из лучших стихотворений поэта, но и одно из совершеннейших созданий всей русской лирики» А.В.Терновский Незнакомка По вечерам над ресторанам И каждый вечер, в час назначенный Горячий воздух дик и глух, (Иль это только снится мне?), И правит окриками пьяными Девичий стан, шелками схваченный, Весенний и тлетворный дух. В туманном движется окне. Вдали над пылью переулочной, И медленно, пройдя меж пьяными,Над скукой загородных дач, Всегда без спутников, однаЧуть золотится крендель булочной, Дыша духами и туманами,И раздается детский плач. Она садится у окна.И каждый вечер, за шлагбаумами, И веют древними поверьями Заламывая котелки, Её упругие шелка, Среди канав гуляют с дамами И шляпа с траурными перьями,Испытанные остряки. И в кольцах узкая рука. Над озером скрипят уключины И странной близостью закованный,И раздается женский визг, Смотрю за темную вуаль, А в небе, ко всему приученный И вижу берег очарованныйБессмысленно кривится диск. И очарованную даль.И каждый вечер друг единственный Глухие тайны мне поручены,В моем стакане отражен Мне чье-то сердце вручено,И влагой терпкой и таинственной И все души моей излучиныКак я, смирен и оглушен. Пронзило терпкое вино.А рядом у соседних столиков И перья страуса склоненные Лакеи сонные торчат, В моем качаются мозгу,И пьяницы с глазами кроликов И очи синие бездонные«In vino veritas!» кричат. Цветут на дальнем берегу. В моей душе лежит сокровище, И ключ поручен только мне! Ты право, пьяное чудовище! Я знаю: истина в вине. Ключевые слова — над ресторанами- горячий воздух — окриками пьяными — тлетворный дух.- над пылью переулочной,- крендель булочной,- детский плач.- за шлагбаумами,- среди канав — скрипят уключины- женский визг,- кривится диск.- друг единственный- моем стакане — лакеи сонные торчат,- пьяницы с глазами кроликов
Композиция стихотворения 1 часть По вечерам над ресторанамиГорячий воздух дик и глух,И правит окриками пьянымиВесенний и тлетворный дух.Вдали над пылью переулочной,Над скукой загородных дач,Чуть золотится крендель булочной,И раздается детский плач.И каждый вечер, за шлагбаумами,Заламывая котелки,Среди канав гуляют с дамамиИспытанные остряки.Над озером скрипят уключиныИ раздается женский визг,А в небе, ко всему приученныйБессмысленно кривится диск.И каждый вечер друг единственныйВ моем стакане отраженИ влагой терпкой и таинственнойКак я, смирен и оглушен.А рядом у соседних столиковЛакеи сонные торчат,И пьяницы с глазами кроликов«In vino veritas!» кричат. Лексика первой части стихотворения «окриками пьяными»«Тлетворный»«пыль»«крендель»«скрипят»«кривится»«лакеи»«торчат»«пьяницы»«кричат» Звукопись первой части 1 часть По веЧерам над реСторанамиГоряЧий возДух Дик и глуХ,И правит оКриКами пьянымиВесенний и ТлеТворный дуХ.Вдали над пылью переулоЧной,Над сКуКой загородных даЧ,Чуть золотится Крендель булоЧной,И разДается ДетСКий плаЧ.И каждый вечер, за Шлагбаумами,Заламывая КотелКи,Среди Канав гуляют С дамамиИСпытанные оСтряКи.Над озером СКрипят уКлюЧиныИ раздается женСКий визГ,А в небе, ко всему приученныйБеССмыСленно Кривится дисК. Ключевые слова — девичий стан — шелками схваченный — дыша духами и туманами — веют древними поверьями- шляпа с траурными перьями- в кольцах узкая рука- за темную вуаль- берег очарованный — очарованная даль — чье-то сердце- души моей излучины- терпкое вино- перья страуса- очи синие — на дальнем берегу
Композиция стихотворения 2 часть И каждый вечер, в час назначенный(Иль это только снится мне?),Девичий стан, шелками схваченный,В туманном движется окне.И медленно, пройдя меж пьяными,Всегда без спутников, однаДыша духами и туманами,Она садится у окна.И веют древними поверьямиЕе упругие шелка,И шляпа с траурными перьями,И в кольцах узкая рука.И странной близостью закованный,Смотрю за темную вуаль,И вижу берег очарованныйИ очарованную даль.Глухие тайны мне поручены,Мне чье-то солнце вручено,И все души моей излучиныПронзило терпкое вино.И перья страуса склоненныеВ моем качаются мозгу,И очи синие бездонныеЦветут на дальнем берегу. Звукопись второй части И кАждый вечер, в чАс нАзнАченный(Иль это только снится мне?),Девичий стАн, шелкАми схвАченный,В тумАнном движется окне.И медленно, пройдя меж пьЯными,ВсегдАбез спутников, однАДышА духАми и тумАнАми,ОнА сАдится у окнА.И веЮт древними поверьямиЕе УпрУгие шелка,И шлЯпАс трАурными перьями,И в кольцах узкАя рукА. Самостоятельная работа Л. К. Долгополов: Незнакомка — «лишь смутное видение, возникшее в пьяном мозгу поэта, призрак, созданный хмельным воображением. И именно поэтому, в отличие от Прекрасной Дамы, образ Незнакомки уже не несет в себе никаких очистительных и «освободительных» функций» А. В. Терновский. «Его упования, его представления об истинном и прекрасном несовместимы с действительностью. Мир, рождаемый его фантазией, лишен конкретных очертаний, хрупок и зыбок. Но это — его «сокровище» — единственное спасение от мертвечины окружающего, возможность остаться самим собой, остаться живым. И этот мир, одухотворенный образом Незнакомки, поэт дарит читателям» Мы видим эволюцию женского образа в творчестве Блока. Незнакомка оделась в траур, она «спустилась с небес на землю», утратила ореол святости, который характерен был для Прекрасной Дамы. При этом замечаем приближение образа к действительности, к реальному миру, стремление поэта найти что-то неземное в обстановке земного, вознести до небес обыкновенную женщину. Так возвеличена была Любовь Дмитриевна Менделеева, занявшая сердце не только Блока, но и других литераторов, близких его кругу, которой в буквальном смысле слова целовали ноги и исполняли каждую её прихоть.
Проблемный вопрос Незнакомка — кто она? Реальная женщина или мечта поэта? Домашнее задание Сравнить стихотворение «Незнакомка» со стихотворением «В ресторане» (Никогда не забуду (он был или не был, этот вечер:). Написать сочинение на тему: » Стихотворение А.Блока «Незнакомка». (Восприятие, истолкование, оценка.)

По теме: методические разработки, презентации и конспекты

Конспект урока по литературе для 5 класса по теме «Анализ стихотворения А.С. Пушкина «Няне

Материал содержит подробный конспект урока по литературе для 5 класса по программе Г.С. Меркина на тему «Анализ стихотворения А.С. Пушкина «Няне.

Конспект урока по литературе для 5 класса по теме «Анализ стихотворения А.С.Пушкина «Зимнее утро

Урок литературы в 11 классе «Анализ стихотворения А.А. Блока «Незнакомка»

Опубликовано 17.10.2015 | Автор: admin

Урок литературы в 11 классе «Анализ стихотворения А.А. Блока «Незнакомка»

Автор: Калинина Лариса Вячеславовна,
учитель русского языка и литературы, замдиректора по УВР
МБОУ СОШ № 34, г. Тверь

Тема урока: Анализ стихотворения А.А. Блока «Незнакомка».

1. Познакомиться со стихотворением А.Блока «Незнакомка», произвести его анализ
2. Показать, как меняется настроение и тональность блоковской лирики во II книге стихотворений на примере стихотворения “Незнакомка”.
3. Развить навыки анализа лирического произведения.
4. Привить любовь к русской поэзии, развить эстетический вкус.

• Компьютер, проектор, презентация к уроку.

Методические приемы. лекция с элементами беседы, анализ стихо­творений.

— «Стоит произнести имя А. Блока — и тотчас же в сознании возникают егостроки: «И каждый вечер в час назначенный…»

И это не случайно. «Незнакомка» не только одно из лучших стихотворенийпоэта, но и одно из совершеннейших созданий всей русской лирики».

Обладающее какой-то удивительной музыкальностью, стихотворение с первогоже прочтения завораживает, околдовывает. «Незнакомка» пленяет читателя,но плен этот становится добровольным и сладким. Сегодняшний урок мы посвятим этому поэтическому шедевру. Цель урока – знакомство и анализ стихотворения «Незнакомка» (Слайд № 1, 2)

3. История создания стихотворения «Незнакомка»

Первая книга «Стихов о Прекрасной Даме» была признана выдающимся явлением искусства, потому что выразила страстное стремление к утверждению красоты. Но как позже признается сам Блок, в ней была растерянность перед жизнью. “Стихи о Прекрасной Даме” – своеобразный лирический дневник интимных любовных переживаний. Любовь рисуется как обряд служения чему–то высшему. Смутные предчувствия, тревожные ожидания, мистические озарения и предзнаменования переполняют стихи. Идеальный мир противопоставлен событиям реальной действительности, которую поэт воссоздает в отвлеченных или предельно обобщенных символистских образах.

Стихотворение «Незнакомка» появилось на свет в 1906 году. Это было время, тяжелое для поэта. «Вероятно, революция дохнула в меня и что-то раздробила внутри души, так что разлетелись кругом неровные осколки, иногда, может быть, случайные», — писал Блок. В это время поэт говорит о «растерзанной мечте». Его стихи пронизаны ощущением наступившего перелома, рубежа. Крушение прежних мистических иллюзий влекло за собой трагическую, все развенчивающую иронию и более трезвый взгляд на жизнь, признание земной, реальной действительности. На певца Прекрасной Дамы глянула пустота, и он заметался в великом смущении, в поисках чего-то нового, достоверного. Поэт с неожиданной вершины глянул на мир и увидел, что, кроме Прекрасной Дамы, есть и «согнутые спины» («Фабрика»), и ненавистные ему «сытые».

Та высота чувств и ожиданий, каким жил блоковский герой стихов о Прекрасной Даме, утрачена, цельность исчезла, мечта не выдержала столкновения с пошлостью и прозой реального мира. Г. Чулков, тесно общавшийся с поэтом в годы первой революции, подчеркивал в своих воспоминаниях, что Блок, «необыкновенно точный и аккуратный, безупречный в своих манерах и жизни, гордо-вежливый, загадочно-красивый, был для людей, близко знавших его, самым растревоженным, измученным…человеком».

— Послушаем историю создания стихотворения «Незнакомка» (индивидуальное задание ученика)

Ученик. Стихотворение родилось из скитаний по петербургским пригородам. Молодой литератор Евгений Иванов 9 мая 1906 года записал в своем дневнике рассказ о поездке с Блоком за город. Блок повез его в Озерки — дачный поселок возле станции Финляндской железной дороги. Блок повел его к озеру, где “скрипят уключины” и “визг женский”, где все — убожество, скука и пошлость. И тут-то именно вполне очевидной становилась необходимость того, чтобы помимо этой “дачной жизни в мире происходило еще и нечто иное.

“Потом Саша с какой-то нежностью ко мне указывал на позолоченный крендель булочной, на вывески. Все это он показывал с большой любовью, как бы желая ввести меня в тот путь, которым велся он тогда, в тот вечер, как появилась “Незнакомка”. Наконец привел на вокзал Озерковский. Из небольшого венецианского окна видны “шлагбаумы”, на все это он указывал по стихам. В окне видна железная дорога. Поезда часто проносятся мимо… Зеленеющий в заре кусок неба то закрывается, то открывается. С этими пролетающими машинами и связано появление в окне “Незнакомки”.

Взявшись быть гидом в этой литературной прогулке по пыльным улочкам этого дачного поселка, Блок и своему приятелю, и себе доказывал реальность собственных вымыслов. Разумеется, особую, чисто духовную — но все-таки несомненную достоверность описанного им фантастического события.

— Образ таинственной незнакомой девушки притягивал внимание не только писателей, но и художников. Перед вами несколько вариантов таких произведений. У каждого художника свое представление об этом образе, своя идея его воплощения. (Слайд № 3 )

— Познакомимся с самим стихотворением А.Блока в актерском исполнении. (Слайд № 3, значок «звук»)

— Проблемный вопрос нашего урока: “Незнакомка” — реальная женщина или мечта поэта.

— Выясним значения некоторых слов и словосочетаний с помощью контекста других произведений (Слайд №3 гиперссылки в тексте)

— Попытаемся разобраться в замысле автора.

— Обратите внимание на композицию стихотворения. Сколько частей вы бы выделили? Как они соотносятся друг с другом?

(Ученик. В стихотворении две части, оно построено на контрасте картин и образов, а основным литературным приемом является антитеза, противопоставление.)

Анализ первой части стихотворения

— Каковы образы первой части? Что мы видим, что осязаем? Отметим ключевые слова в первой части стихотворения. (Слайд № 4)

(Ученик. Удивительно, но мы попадаем за город в прекрасный весенний вечер. Однако мы не чувствуем радости обновления природы. Все пропитано «тлетворным» духом. Осязаем «горячий воздух …» Самые серые и скучные краски понадобились бы художнику, чтобы изобразить «пыль переулочную», канавы и шлагбаумы.

Мы видим, кто населяет этот мир: пошлые женщины и мужчины, играющие в любовь, «пьяницы с глазами кроликов», «сонные лакеи», плачущие дети и визжащие женщины. Единственное развлечение для жителей этого городка — катание на лодках по озеру и посещение местного «духовного» центра — ресторана.

И вдруг глаз замечает что-то золотящееся. Что же? Оказывается, здесь принимают за золото блестящую вывеску над дверью магазинчика — «крендель булочной». А как же луна, покровительница влюбленных, воспетая поэтами? Но в этом мире нет даже небесного светила, просто есть диск, который «бессмысленно кривится». Ну что ж, в мире, где золотом играют лишь вывески, а луна скучающе взирает на людское мельтешение, и влюбленные под стать: «среди канав гуляют с дамами испытанные остряки». Нет высокого чувства, нет возвышенных отношений, а следовательно, исчезает Поэзия. Если раньше в «Стихах о Прекрасной Даме» Блок вообще не замечал примет внешнего мира, то теперь он больно ранен ими. От этого мира никуда не деться, он проникает даже в стихи о женщине, таинственной незнакомке. В страшном бездуховном мире даже природа теряет свою красоту: она осквернена бытом. Здесь нечем дышать: «горячий воздух дик и глух».)

— Где происходит действие?

(Ученик. Место действия у Блока не просто ресторан, но – ресторан, как будто вся грязь и пошлость большого города сконцентрирована на одном месте. «Горячий воздух дик и глух» — это не только о воздухе, может быть, и не только о нем, потому что логически с ним связан только первый эпитет. Здесь говорится об атмосфере города, о выжигающей пустоте и безысходности жизни, дикой и глухой толпе, о человеческой душе, глухой к красоте, истине, к самой жизни. Последующие три строфы еще более усиливают этот мотив, подчеркивая дисгармонию мира:

Над озером скрипят уключины,
И раздается женский визг,
А небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.)

— Какой лексики больше в первой части стиха, “высокой” или “низкой”? Приведите примеры. (Слайд № 5)

(Ученик. В первой части стихотворения преобладает «низкая» лексика: «окриками пьяными», «тлетворный», «пыль», «крендель», «заламывая» и т.д. Лексика пятой строфы “И каждый вечер друг единственный…” высокая, сходная с лексикой второй части стихотворения. Лексика шестой строфы “А рядом у соседних столиков” снова «низкая» — “лакеи”, “торчат”, “пьяницы”, “кричат”. Эти две строфы и связывают части стихотворения, проникая в ткань лирического повествования.

— Какую роль играет в первой части стихотворения анафора?

(Ученик. Повтор начальных строк в первой части создает ощущение однообразия, надоевшей повторяемости)

— Какое стилистическое средство помогает автору усилить атмосферу пошлости и дисгармонии окружающего мира? (Слайд № 6)

(Ученик. Ухо воспринимает дисгармонию звуков: «детский плач», «окрики пьяных», скрип уключин, «женский визг». Накопление резких согласных, визжащих и скребущих (неповторимая блоковская аллитерация), помогает читателю почувствовать дисгармонию самой жизни (скрип, визг, диск, глух, дик, пыль). Звукопись Блока утрачивает здесь свою нежность, плавность, музыкальность. Слова, употребленные поэтом для оценки русского захолустья, передают уродливость, грубость, примитивность этого самого захолустья (то ли географического, то ли духовного): шлагбаумы, уключины, переулки, лакеи, пьяницы, кролики и т. д. В «Стихах о Прекрасной Даме» они были бы просто невозможны.)

Анализ второй части стихотворения

— Какие образы появляются во второй части стихотворения? Какой лексикой сопровождается это появление? Какие приемы звукописи используются автором?) (Слайд №7,8)

(Ученик. Во второй части появляется заглавная героиня — прекрасная незнакомка. Образ незнакомки преображает поэта, меняются его стихи и мысли. На место бытовой лексики первой части приходят одухотворенные, поражающие своей музыкальностью строки. Художественные формы подчинены содержанию стихотворения, позволяя глубже проникнуться им. Аллитерации в описании грязной улицы, нагромождения грубых согласных звуков сменяются далее аллитерациями сонорных звуков — [р], [л], [н] и ассонансами [а], [ю], [у]: «девичий стАн, шелкАми схвАчен ный, в тумАнном движется окне…», «и веЮт древними поверьями её УпрУгие шелка» подчеркивают воздушность, утонченность героини.

— Как изображается заглавная героиня стихотворения, даны ли ей автором конкретные черты? Докажите примерами из текста.

(Ученик. На первый взгляд героиня лишена реалистических черт, она вся окутана шелками, духами, туманами, тайной. Незнакомка полна поэтической прелести, отгорожена от грязи действительности возвышенным восприятием лирического героя:

И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.

— Как выразительные средства помогают подчеркнуть черты прекрасной внешности героини? На что они указывают?

(Ученик. Эпитеты: «шляпа с траурными перьями», метафоры: «девичий стан, шелками схваченный». К тому же эти романтические уточнения лишний раз указывают на «нездешность» героини, пришедшей откуда-то из туманных далей и иных времен, решительно отгораживают, отчуждают её от мира «испытанных остряков», «пьяниц с глазами кроликов», естественно, не годящихся ей в спутники.)

— Появление Незнакомки тоже сопровождается анафорой: «И каждый вечер… И медленно… И веют:». Почему же в этом случае не возникает ощущения однообразия, надоевшей повторяемости, как это чувствуется в первой части стихотворения?

(Ученик. Потому что до сих пор мы » работали» не зрением, а слухом: «окрики», «плач», «скрип», «визг» сопровождают загородный пейзаж. Незнакомка же, по контрасту, заставляет нас » включить» зрение и воображение.)

— Чем близок, находясь “среди пьяных”, лирический герой таинственной незнакомке?

(Ученик. Таинственная Незнакомка чужда окружающей реальности, это воплощенная Поэзия, Женственность. И она тоже “всегда без спутников, одна”. Одиночество героев выделяет их из толпы, притягивает друг к другу.

И странной близостью закованный
Смотрю на темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.

— Попытайтесь показать, что «миражная» образность, сопровождающая Незнакомку, не статична. Какие художественные средства способствуют созданию ощущения нереальности?

(Ученик. Здесь достаточно посмотреть на глаголы: «движется», «веют», «цветут», «качаются». Прелесть даже в том, как они плавно «перетекают» друг в друга: медленно, спокойно и :тихо. Множество эпитетов и метафор во второй части «древними поверьями», «близостью закованный», «берег очарованный», «траурными перьями» создают ощущение нереальности, лёгкого оцепенения, прекрасной безысходности образа. )

— Что, по -вашему, является “очарованной далью” для лирического героя?

(Ученик. Вероятно, “очарованная даль” -это прекрасное будущее, без пошлости, грязи окружающего мира, но пока эта “ даль” недосягаема для лирического героя. Рассеется сказочный туман, и все прекрасное уплывет. Поэт очарован Незнакомкой, на несколько мгновений весь окружающий мир будто бы отодвинулся на второй план.
— Что изменяется после появления Незнакомки: окружающий мир или сознание героя?

(Ученик. Изменится сознание героя, так как он гордится посвящённостью в чужие тайны, воспринимая их, как “чье-то солнце”, как дар, который нужно бережно хранить.

Глухие тайны мне поручены
Мне чье-то солнце вручено.

В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне.

(Ученик. В сознании героя угаданная тайна, открывшая возможность другой, прекрасной жизни, вдали от пошлости действительности, принимается как обретенное “сокровище”.)

— Почему в конце стихотворения лирический герой восклицает: “Я знаю: истина в вине”? Что он имеет в виду?

(Ученик. Эта фраза звучит в стихотворении дважды. Первый раз звучит из уст пьяниц, как лозунг дисгармоничного мира. Второй раз звучит во время пробуждения лирического героя от грез. Пробуждение это трагическое. Снова встает образ душного мира, встает в тот самый момент, когда счастье, казалось, обретено.

— Кроме того, ребята, вино — и символ откровения, ключа к тайнам прекрасного. Красота, истина и поэзия оказываются в неразделимом единстве.

— Решите самостоятельно спор между критиками Долгополовым и Терновским, определите, кто же из них прав в своих выводах. (Слайд № 9)

Критик Л. К. Долгополов утверждает, что Незнакомка — «лишь смутное видение, возникшее в пьяном мозгу поэта, призрак, созданный хмельным воображением. И именно поэтому, в отличие от Прекрасной Дамы, образ Незнакомки уже не несет в себе никаких очистительных и «освободительных» функций».

Критик А. В. Терновский заявляет: «Его упования, его представления об истинном и прекрасном несовместимы с действительностью. Мир, рождаемый его фантазией, лишен конкретных очертаний, хрупок и зыбок. Но это — его «сокровище» — единственное спасение от мертвечины окружающего, возможность остаться самим собой, остаться живым. И этот мир, одухотворенный образом Незнакомки, поэт дарит читателям»

— Незнакомка — кто она? Реальная женщина или мечта поэта?

(Ученик. С одной стороны – реальность. Незнакомая девушка может появиться среди ресторанных столиков, среди пьяных; и это реальные женские глаза, полные тайны и очарования, описание стройного стана. Но с другой стороны — сон, мечта: “дыша духами и туманами”,это символ вечной красоты мира, весеннего и цветущего, который еще существует, несмотря на вселенскую власть душного города. Прекрасная Незнакомка — явь это или видение, пришедшее из иных миров,- уже не имеет особого значения. Важно. что человеческая душа на миг соприкоснулась с миром прекрасного.

— Большей частью образ Незнакомки рожден конфликтом с пошлостью, буржуазным дачным бытом. А. Блок писал: “Передо мной возникло, наконец, то, что я называю “Незнакомкой”: красавица кукла, синий призрак, земное чудо… Незнакомка — это вовсе не просто дама в черном платье со страусовыми перьями на шляпе. Это – дьявольский сплав из многих миров, преимущественно синего и лилового. Если бы я обладал средствами Врубеля, я бы создал Демона, но всякий делает то, что ему назначено…” (Слайд № 10)

— Мы видим эволюцию женского образа в творчестве Блока. Незнакомка оделась в траур, она «спустилась с небес на землю», утратила ореол святости, который характерен был для Прекрасной Дамы. При этом замечаем приближение образа к действительности, к реальному миру, стремление поэта найти что-то неземное в обстановке земного, вознести до небес обыкновенную женщину. Так возвеличена была Любовь Дмитриевна Менделеева, занявшая сердце не только Блока, но и других литераторов, близких его кругу, которой в буквальном смысле слова целовали ноги и исполняли каждую её прихоть.

— О чем мы поговорили?

(Ученик. Проанализировали стихотворение А. Блока “Незнакомка”…)

— Что выяснили?

(Ученик. Выяснили, что Незнакомка –это и реальность его (блоковского) мироощущения, и мечта поэта о прекрасном будущем.

— Это стихотворение не оставляет равнодушным никого, его нельзя забыть, прочитав однажды, и прекрасный образ волнует нас. Эти стихи трогают до глубины души своей мелодичностью; они похожи на чистую, великолепную музыку, льющуюся из самого сердца. Ведь не может быть так, чтобы не было любви, не было красоты, если есть такие прекрасные стихи.

— Ребята, давайте послушаем стихотворение еще раз, чтобы уже по-новому насладиться его звучанием и глубиной смысла.

1. Домашнее задание.( Слайд № 11)

1. Сравнить стихотворение «Незнакомка» со стихотворением «В ресторане» (Никогда не забуду (он был или не был, этот вечер:).
2. Написать сочинение на тему: » Стихотворение А.Блока «Незнакомка». (Восприятие, истолкование, оценка.)

Понравился материал? Поделитесь с друзьями!

Послушать стихотворение Блока Урок незнакомка

Темы соседних сочинений

Картинка к сочинению анализ стихотворения Урок незнакомка

Настроение произведения Урок незнакомка

Разделы сайта:

• Главная
• Новости
• Предметы
• Классики
• Рефераты
• Гостевая книга
• Контакты

Александр Блок — Критика и публицистика — В. Н. Орлов. Гамаюн. Жизнь Александра Блока — Часть вторая — Буря и тревога — …характер образуется в борьбе. Гете — Глава седьмая — Полемика



1
И снова на авансцене появляется Андрей Белый. Поистине он стал неотвязной тенью Блока.
На обидчивое и, как всегда, полное околичностей письмо его из Парижа (конец декабря 1906 года) с заверениями, что, несмотря на всю «безобразную путаницу и бессмыслицу», их еще ждет «будущее», Блок не ответил.
Вскоре Белый, ко всему прочему подвергшийся серьезной операции, в растерзанном душевном состоянии вернулся в Москву и с ходу погрузился в пучину литературных и личных недоразумений и конфликтов, без которых невозможно представить его существование.
В начале марта 1907 года он холодно поблагодарил Блока за «любезную присылку» сборника «Нечаянная Радость». Между тем он уже готовился перейти от келейного спора в личной переписке к открытому нападению в печати.
Уже была написана рецензия на «Нечаянную Радость». Она появилась в новом московском журнале «Перевал».
Рецензия была написана с тонким расчетом подкупить читателя искренностью тона и озабоченностью судьбой поэта. Начало в ней — во здравие, середина — за упокой, конец — реверансом.
«Блок — один из виднейших современных русских поэтов. Поклонники могут его восхвалять. Враги — бранить. Верно — одно: с ним необходимо считаться. Рядом с именами Мережковского, Бальмонта, Брюсова, Гиппиус и Сологуба в поэзии мы неизменно присоединяем имя Александра Блока. Первый сборник стихов поэта появился только в 1905 году. Тем не менее есть уже школа Блока».
Далее следовал вопрос, на который рецензент отказывался ответить однозначно: «Каково идейное содержание высокочтимого поэта?»
В «Стихах о Прекрасной Даме» содержание было весьма значительным, более того — высоким, вобравшим в себя раздумья Платона, Шеллинга и Владимира Соловьева, гимны Данте, Петрарки, Гете, Лермонтова, Фета… «Вдруг он все оборвал»: в «Балаганчике» и в «Нечаянной Радости» — «горькие издевательства над своим прошлым».
С Блоком случилось непоправимое, но закономерное. «Стихи о Прекрасной Даме», как выяснилось, не выражали истинного лика поэта; «Нечаянная Радость» раскрывает его сущность. Блок оказался мнимым мистиком, мнимым теургом, мнимым провозвестником будущего. И это тем более очевидно, что как поэт, как художник он вырос, окреп, расцвел, «становится народным поэтом»: «тончайший демонизм» жизненных впечатлений удивительным образом сочетается в новой книге «с простой грустью бедной русской природы».
Однако «с нечистью шутки плохи». Завораживающая «прелесть болотная» опасна. «Нам становится страшно за автора. Да ведь это же не Нечаянная Радость, а Отчаянное Горе». Русское Горе-Горькое уже подорвало силы, если не сгубило, многих «витязей»: закричал Гоголь, заплутал Достоевский, зарыдал Некрасов, провалился в немоту Толстой, сошел с ума Успенский. Так устоять ли Блоку? Ведь у него нет веры, даже его «полевой Христос» — оборотень: вовсе не Христос, а леший.
Кончалась рецензия в лукаво-соболезнующем тоне: «Сквозь бесовскую прелесть, сквозь ласки, расточаемые чертеняткам, подчас сквозь подделку под детское или просто идиотское обнажается вдруг надрыв души глубокой и чистой, как бы спрашивающей: «Зачем, за что?» И увидав этот образ, мы уже не только преклоняемся перед крупным талантом, не только восхищаемся совершенством и новизною стихотворной техники, — мы начинаем горячо любить обнаженную душу поэта. Мы с тревогой ожидаем от нее не только совершенной словесности, но и совершенных путей жизни».
Блок откликнулся немедленно: «Приношу Тебе мою глубокую благодарность и любовное уважение за рецензию о «Нечаянной Радости»… Она имела для меня очень большое значение простым и наглядным выяснением тех опаснейших для меня пунктов, которые я сознаю не менее. Но, принимая во внимание Твои заключительные слова о «тревоге» и «горячей любви к обнаженной душе поэта», я только прошу Тебя, бичуя мое кощунство, не принимать «Балаганчика» и подобного ему — за «горькие издевательства над своим прошлым». Издевательство искони чуждо мне, и это я знаю так же твердо, как то, что сознательно иду по своему пути, мне предназначенному, и должен идти по нему неуклонно. Я убежден, что и у лирика, подверженного случайностям, может и должно быть сознание ответственности и серьезности, — это сознание есть и у меня…»
Сознательно иду… Должен идти… Это лейтмотив всех возражений Блока в его затянувшемся споре с Белым. Тот обвинял его в измене, а он из письма в письмо твердил о закономерности, неуклонности и единстве своего пути.
В тот же день, что и Белому, Блок написал Брюсову — по поводу его отзыва о «Нечаянной Радости» (в «Весах»). Высоко оценив книгу, Брюсов тоже, но совсем в ином смысле, нежели Белый, утверждал, что Блок вовсе не «поэт таинственного, мистического», как можно было судить по «Стихам о Прекрасной Даме»: «Это была не мистичность, а недосказанность». Блок — «поэт дня, а не ночи, поэт красок, а не оттенков, полных звуков, а не криков и не молчания. Он только там глубок и истинно прекрасен, где стремится быть простым и ясным. Он только там силен, где перед ним зрительные, внешние образы… Перед нами создается новая вселенная, и мы верим, что увидим ее полную и богатую жизнь — ярко озаренной в следующей книге А. Блока».
Можно спорить, насколько прав был Брюсов в своем, пожалуй, слишком прямолинейном истолковании тогдашней лирики Блока, но он уловил его тенденцию. То, что он сказал, отвечало внутреннему пафосу автора «Нечаянной Радости» — и потому таким горячим был отклик Блока: «Ваши драгоценные для меня слова о «дне, а не ночи, красках, а не оттенках, полных звуках, а не криках…» я принимаю как пожелания Ваши и благодарю Вас за них со всей живой радостью».

2
К тому времени, к весне 1907 года, разброд в лагере символистов выявился уже со всей очевидностью.
После отшумевшей революции символисты добились признания широкой буржуазной общественности. Вчерашние отверженные и гонимые «декаденты», над которыми грубо и безнаказанно потешались газетные борзописцы и юмористы, неожиданно для обывательской публики выдвинулись чуть ли не на первый план.
Но тут-то и начался распад того, что казалось единым художественным течением, единой литературной школой,
В течение долгого времени центром русского символизма оставалась Москва. Здесь вокруг издательства «Скорпион» и журнала «Весы» были объединены основные силы символистов первой волны (в том числе и петербуржцы). Другое возникшее в Москве символистское издательство — «Гриф» — заметной роли не играло.
Теперь положение изменилось. Границы символизма сильно расширились. Появилось множество стихотворцев и беллетристов, беспардонно переводивших «высокие» темы символистов на язык пошлого и вульгарного эпигонства. Символисты-зачинатели почувствовали угрозу дискредитации своей идейно-художественной программы.
Валерий Брюсов, капитан символистского корабля, попытался взять дело в свои властные руки. Он сплотил вокруг «Весов» все наличные силы, выделил отряд боевых застрельщиков — Белого, Эллиса, Сергея Соловьева, Бориса Садовского, опубликовал свой «манифест» в форме объявления о подписке на журнал.
Здесь было сказано: «»Весы» идут своим путем между реакционными группами писателей и художников, которые до сих пор остаются чужды новым течениям в искусстве (получившим известность под именем «символизма», «модернизма» и т. под.), и революционными группами, полагающими, что задачей искусства может быть вечное разрушение без строительства. Соглашаясь, что круг развития той школы в искусстве, которую определяют именем «нового искусства», уже замкнулся, «Весы» утверждают, что дальнейшее развитие художественного творчества должно брать исходной точкой — созданное этой школой».
Высокомерное заявление это в общем довольно точно характеризует позицию, которую в ходе разгоревшейся полемики занимали московские символисты, в их числе — Андрей Белый.
Однако из попытки Брюсова мало что вышло. Наряду со «Скорпионом» и «Весами», где Брюсов правил безраздельно и деспотически, образовались новые центры притяжения молодых литературных сил. Такими центрами стали в Москве два журнала — «Золотое руно» и «Перевал», а в Петербурге — издательство Вячеслава Иванова «Оры» и сборники Георгия Чулкова «Факелы». Периферийное положение занимало петербургское коммерческое издательство «Шиповник», выпускавшее с 1907 года популярные альманахи, где на равных правах печатались и «неореалисты» и символисты. Руководящую роль здесь играл Леонид Андреев.
Вокруг новых журналов и издательств собрались люди, не мирившиеся с гегемонией Брюсова. Явственно обозначился разлад между «москвичами» и «петербуржцами».
Отчетливую картину создавшегося положения рисует письмо Брюсова к отцу от 21 июня 1907 года: «Среди «декадентов», как ты увидишь отчасти и по «Весам», идут всевозможные распри. Все четыре фракции декадентов: «Скорпионы», «Золоторунцы», «Перевальщики» и «Оры» — в ссоре друг с другом и в своих органах язвительно поносят один другого. Слишком много нас расплодилось и приходится поедать друг друга, иначе не проживешь. Ты читал, как мы нападаем на «петербургских литераторов» («Штемпелеванная калоша»): это выпад против «Ор» и, в частности, против А.Блока. Этот Блок отвечает нам в «Золотом руне», которое радо отплатить нам бранью на брань. Конечно, не смолчит и «Перевал» в ответ на «Трихину»! Одним словом, бой по всей линии».
Упомянутая Брюсовым необузданная статья «Штемпелеванная калоша» была написана Андреем Белым. Таким образом, Блок и Белый уже открыто оказались в разных лагерях.
Белый неистовствовал, обличая «петербургских литераторов» в «Весах» из номера в номер. В мае он печатает «Штемпелеванную калошу», в июне — злейшие рецензии на альманах «Цветник ор» и на драму Чулкова «Тайга», в июле — фельетон «Синематограф» и рецензию на альманах «Белые ночи», в августе — памфлет «Детская свистулька». В том же духе подвизался он в «Перевале» и в киевском журнальчике «В мире искусств».
И везде — несдержанные выпады против Блока: «корифей российской словесности», «автор золотого кренделя», «бессмысленные, идиотские, бесчеловечные гримасы», «неустанные кощунства», «дешевый и приевшийся модернизм», «ералашные глубины» и тому подобное.
Внешним поводом к полемике в первую очередь послужил злосчастный «мистический анархизм» и его незадачливый изобретатель — Георгий Чулков.
Удивления достойно, сколько энергии уходило на разоблачение очевидной чепухи. Но нужно иметь в виду, что Белый, Сергей Соловьев, Эллис, Зинаида Гиппиус (писавшая под псевдонимом: Товарищ Герман) и другие авторы «Весов» (сам Брюсов в полемике почти не участвовал) усмотрели в беспочвенных и спекулятивных рассуждениях Вячеслава Иванова и Чулкова о «соборности», «мистическом анархизме» и «мистическом реализме» раскольническую ревизию символистской доктрины и попытку образования новой литературной школы. Это обстоятельство и определило меру их негодования.
Любопытно, что трескучая декламация на темы «неограниченной внутренней свободы» и «неприятия мира» всерьез принималась Брюсовым и его оруженосцами как «политическое революционерство», несовместимое с настоящим искусством.
Уровень полемики был крайне невысок. К спорам, казалось бы, принципиальным примешивалась сущая ерунда. Так, например, Вячеслав Иванов смертельно обиделся на «Штемпелеванную калошу», усмотрев в самом заглавии намек на треугольную марку созданного им издательства «Оры» (на калошах известной фирмы «Треугольник» ставился фабричный штемпель той же формы). И это обсуждалось бесконечно!
Чулков подлил масла в огонь, опубликовав в начале августа в газете «Товарищ» статью «Молодая поэзия», где прямо говорилось о «принципиальном расколе» среди символистов и о «новом литературном течении, возникшем после «Весов»». Символистов-зачинателей Чулков обвинил в антиобщественном настроении «и даже реакционности», припомнив, к примеру, что Мережковский в своем исследовании о Толстом и Достоевском открыто защищал идею самодержавия.
Главарями нового течения были объявлены Вячеслав Иванов и Александр Блок.
Внешним образом Блок, казалось бы, в самом деле давал повод причислить его к этому несуществующему течению: участвовал в «Факелах», дружил с Чулковым. Последнее обстоятельство особенно раздражало Белого, можно сказать — приводило его в бешенство (для этого у Белого, как мы знаем, были особые причины).
Между тем Блок с самого начала относился к чулковской проповеди с явным предубеждением, да и сам Чулков все чаще вызывал его раздражение.
«Почти все, что Вы пишете, принимаю отдельно, а не в целом. Целое (мистический анархизм) кажется мне не выдерживающим критики» (июль 1906 года). Через год: «Я все больше имею против мистического анархизма». Немного позже: «Мистический анархизм! А есть еще — телячий восторг. Ничего не произошло, а теленок безумствует».
И о самом Чулкове: «Есть писатели с самым корявым мировоззрением, о которое можно зацепиться все-таки. Это значит, у них есть пафос. А за Чулкова, например, не зацепишься. У него если пафос — так похож на чужой, а чаще поддельный — напыщенная риторика». И, наконец, уже со всей откровенностью: «…он совсем некультурен. Возмутительно его притягивание меня к своей бездарности».
И при всем том Блок продолжал тесно общаться с Чулковым, собутыльничал с ним, посвятил ему «Вольные мысли». Человек добрый и отзывчивый, он жалел нещадно травимого со всех сторон Чулкова, хорошо зная ему цену как литератору. Вот он пишет Чулкову: «К Вам я совсем не изменился… по-прежнему «лично» отношусь к Вам с нежностью, а к мистическому анархизму — отрицательно». И почти одновременно — матери: «С Чулковым вижусь изредка, всегда неприятно и для него и для себя».
Непоследовательность? Да, конечно. Что ж, и Блок при всей своей разборчивости и строгости отношения к людям бывал непоследовательным. Чулков с его богемными наклонностями, что называется, пришелся ко двору в те годы, когда Блок учился топить свою душевную боль и тревогу в стакане вина. Потом он даже изобрел понятие: «дочулковыванье жизни».
В августе 1907 года Блок писал Чулкову, решительно отрекаясь от «мистического анархизма»: «Я прежде всего — сам по себе и хочу быть все проще». Вот это и было главным и решающим. И, конечно, вовсе не убогий мистический анархизм, а занятая Блоком самостоятельная и независимая позиция послужила причиной нового сильнейшего взрыва в его отношениях с Андреем Белым.

3
Среди новых журналов самое заметное место заняло «Золотое руно». Это была дорогостоящая затея младшего отпрыска знаменитой династии Рябушинских. Выходцы из кондового старообрядческого купечества, Рябушинские выдвинулись в первый ряд всероссийских воротил. Старшие братья зашибали миллионы, а младшему — Николаю — была предоставлена для шика и близира роль мецената. Рыжий, цветущего здоровья, самодовольный и самоуверенный человек, он и сам, под псевдонимом Н.Шинский, баловался искусством — малевал картины в новомодном духе, пописывал декадентские стишки.
Издание журнала, посвященного искусству и литературе, было поставлено с крупнокупеческим размахом. «Золотое руно» должно было заткнуть за пояс не только скромные по внешнему облику «Весы», но и богато издававшийся в свое время «Мир искусства». Первый же номер «Руна», появившийся в январе 1906 года, ошеломил публику неслыханной роскошью: тетрадь альбомного формата, дорогие автотипии и гелиогравюры, прикрытые особо выделанной шелковой бумажкой, параллельные переводы русского текста на французский язык (достаточно дурной). Подписчикам журнал доставлялся в футлярах с золоченым шнуром и нарядной блямбочкой.
Наиболее близко к журналу стояли молодые художники из группы «Голубая роза». К участию были привлечены и все сколько-нибудь видные писатели модернистского толка. В их числе, конечно, и Валерий Брюсов. Оберегая свои права признанного лидера новейшей литературы, он сразу же вознамерился прибрать к рукам литературный отдел нового журнала. С этой целью он принял непосредственное участие в редактировании первых книжек «Золотого руна».
Однако вскоре он бурно поссорился с Рябушинским, который осмелился, как рассказывает А.Белый, «просунуть нос в компетенцию Брюсова». Властный и нетерпимый Валерий Яковлевич в таких случаях спуску не давал. Он немедленно ушел из «Золотого руна», но настоял, чтобы Андрей Белый остался в журнале в качестве его преемника, «дабы туда не внедрились враги».
Рябушинский даже предложил Белому стать официальным редактором литературного отдела. Тот согласился, но, по инспирации Брюсова, предъявил издателю «ультиматум» — предоставить ему как редактору полную свободу действий.
Пока шли переговоры, Рябушинский — субъект вздорный и бестактный — грубо оскорбил мелкого литератора-символиста А.Курсинского, временно исполнявшего обязанности редактора. В результате, как писал Брюсов в Петербург Федору Сологубу, «выяснилось окончательно, что отношение Рябушинского к своим сотрудникам и к писателям вообще таково, что исключается возможность участия в его журнале для людей, себя уважающих».
Белый послал Рябушинскому резкое письмо — «с вызовом: с него достаточно чести журнал субсидировать; он самодур и бездарность, не должен в журнале участвовать». Вместе с Брюсовым и Белым, в знак солидарности, с «Золотым руном» порвали Мережковский, 3.Гиппиус, М.Кузмин, Ю.Балтрушайтис, М.Ликиардопуло. Вся эта история получила широкую огласку в печати.
Из газетной хроники тех дней известно, что Рябушинский, «тщетно разыскивая» писателя, который принял бы на себя ведение литературного отдела, обращался к Леониду Андрееву и Борису Зайцеву, но «ответ писателей был неизменно один: Н.Рябушинский должен вверить издание журнала редакционному комитету, сам же фактического участия в идейной стороне журнала не принимать». Самолюбивый меценат такого условия не принял.
Тем более неожиданным для литературной публики было короткое извещение, появившееся в апрельской книжке «Золотого руна» за 1907 год: «Вместо упраздняемого с N 3 библиографического отдела редакция «Золотого руна» с ближайшего N вводит критические обозрения, дающие систематическую оценку литературных явлений. На ведение этих обозрений редакция заручилась согласием своего сотрудника А.Блока, заявление которого, согласно его желанию, помещаем ниже».
В заявлении Блока сказано: «Редакция «Золотого руна» поручила мне сложное и ответственное дело… Для того чтобы успеть отметить своевременно все ценное, я намереваюсь объединить в каждом из первых очерков maximum того, что мне представляется возможным объединить».
Осуществлением этого плана и явился обширный цикл литературно-критических и публицистических статей Блока, помещенных в «Золотом руне»: «О реалистах», «О лирике», «О драме», «Литературные итоги 1907 года», «Три вопроса», «О театре», «Письма о поэзии», «Солнце над Россией», «Народ и интеллигенция», «Вопросы, вопросы и вопросы». К ним примыкает статья «О современной критике», которая по случайным причинам появилась не в «Руне», а в газете «Час».
И извещение редакции и заявление Блока вызвали общее изумление. Блок пользовался в модернистской литературной среде репутацией талантливого поэта, но и только. Хотя время от времени он и выступал в качестве литературного критика, резонанс этих его выступлений был невелик. Ничто, казалось бы, не давало ему права на роль литературного судьи, уставщика, которую охотно брали на себя Брюсов, Белый, Вячеслав Иванов.
История приглашения Блока в «Золотое руно» документально не прояснена. Известно только, что в апреле 1907 года он побывал в Москве и в общей форме договорился с Рябушинским о «критических обозрениях». Окончательно условились в начале мая. Кроме гонорара Блоку было положено ежемесячное «жалованье», — он просил пятьдесят рублей, прижимистый купчина согласился на сорок. Ни о каком контроле со стороны издателя не было и речи. Блок согласился писать обозрения на началах полной независимости. Об этом сказал он сам в письмах к Белому. Об этом говорит и самый характер его статей: все они явились вызовом вкусам и мнениям символистов, к каким бы фракциям они ни принадлежали. В них с наибольшей полнотой сказалось то, что именно отделило Блока от остальных символистов.
По иронии судьбы тревожные раздумья поэта о России, народе и интеллигенции, общественном назначении искусства и гражданском долге художника появились на страницах журнала, предназначенного служить цитаделью купеческого эстетизма. Конечно, мало кто в России мог своевременно услышать Блока с этих раззолоченных страниц.
О том, какие мысли владели Блоком, когда он уславливался с Рябушинским, видно из беглых заметок, занесенных в записную книжку 20 апреля 1907 года, в вагоне, увозившем его из Москвы.
«Реалисты исходят из думы, что мир огромен и что в нем цветет лицо человека — маленького и могучего… Они считаются с первой (наивной) реальностью, с психологией и т. д. Мистики и символисты не любят этого — они плюют на «проклятые вопросы», к сожалению. Им нипочем, что столько нищих, что земля кругла. Они под крылышком собственного «я». У них свои цветники («ор»). Они слишком культурны — потому размениваются на мелочи (индивидуализм), а реалисты — «варвары». Мысли знакомые».
Сказано о самом главном, решающем, о вечных и всегда новых «проклятых вопросах», без ответа на которые невозможно ни жить, ни творить. Блок не щадит ни близких людей, ни себя: «Цветник ор» — название изысканного стихотворного альманаха, собранного Вячеславом Ивановым при ближайшем участии Блока.

4
Пока модернисты разных мастей занимались сведением копеечных счетов, в России назревали грозные события.
Самодержавие переходило в контрнаступление. Волна революции стала заметно спадать. С июля 1906 года во главе Совета министров встал Петр Аркадьевич Столыпин — «последний дворянин» в замелькавшей чехарде высших сановников, красивый мужчина, метивший в российские Бонапарты. Он давно уже ратовал за «сильную и твердую власть», показал себя в роли расторопного губернатора и начал деятельность премьера с Положения о военных и полевых судах, по которому за восемь месяцев было приговорено к смертной казни свыше тысячи человек.
В феврале 1907 года открылась вторая Дума. Век ее был недолог. Правительство Столыпина получило в руки сфабрикованную охранкой фальшивку о существовании якобы «военного заговора» социал-демократической фракции против государственного строя — и 3 июня царским манифестом Дума была распущена. Избирательный закон 1905 года, вырванный у царизма волей восставших масс, был отменен.
Так произошел государственный переворот, ознаменовавший тяжелое поражение революции и торжество реакции. В России воцарился необузданный террор — повальные обыски, массовые аресты и высылки, разгром рабочих, крестьянских, студенческих, интеллигентских союзов и организаций. Истязания и казни стали «бытовым явлением», как выразился В.Г.Короленко. К 1908 году в государевых тюрьмах содержалось более двухсот тысяч заключенных. Чуть ли не ежедневно запрещались газеты и журналы. Подняла голову черная сотня, Союзы русского народа и Михаила Архангела. Политической опорой Столыпина стали октябристы — партия капиталистов и крупных помещиков. Все резче обозначался процесс идейного ренегатства буржуазных либералов, завершившийся позорно знаменитым сборником «Вехи».
Как и в октябре 1905 года, в день опубликования «конституции», Александр Блок немедленно откликнулся на событие 3 июня, и отклик его был столь же недвусмысленным.
В день переворота он пишет Любови Дмитриевне: «Много злюсь — из газет ты, может быть, знаешь, какие вещи происходят здесь». Тем же самым днем датированы два стихотворения — «Я ухо приложил к земле…» и «Тропами тайными, ночными…».
Они внятно, полным голосом говорят о тогдашнем политическом настроении Блока, дышат горячим сочувствием делу освободительной борьбы, верой в неодолимость ее, ненавистью к «сытым», одержавшим «случайную победу».
В первом стихотворении, озаглавленном в рукописи: «Рабочему», сказано:
Эй, встань и загорись и жги!
Эй, подними свой верный молот,
Чтоб молнией живой расколот
Был мрак, где не видать ни зги!..
Как зерна, злую землю рой
И к солнцу поднимись. И ведай:
За их случайною победой
Роится сумрак гробовой.
Взойдет и всколосится новь,
И по весне — для новой нови
Прольем ковши их жирной крови,
Чтоб зрела новая любовь.
Среди набросков этого времени есть один, являющийся, очевидно, вариантом заключительного четверостишия:
И мы подымем их на вилы,
Мы в петлях раскачнем тела,
Чтоб лопнули на шее жилы,
Чтоб кровь проклятая текла.
И — второе стихотворение, не менее страстное и непримиримое, полное грозовых отсветов и отголосков прогремевшей революции:
Тропами тайными, ночными,
При свете траурной зари,
Придут замученные ими, —
Их станут мучить упыри.
Овеют призраки ночные
Их помышленья и дела,
И загниют еще живые
Их слишком сытые тела.
И корабли их в бездне водной
Не сыщут ржавых якорей,
И, не успев дочесть отходной,
Сгниет пузатый иерей!
Так нам велит времен величье
И розоперстая Судьба,
Чтоб их проклятое обличье
Укрылось в темные гроба.
Гроба, наполненные гнилью,
Рабочий сбросит с вольных плеч,
И гниль предстанет легкой пылью
Под солнцем, не уставшим жечь.
Первое стихотворение появилось в печати в том же 1907 году, но с урезками, сделанными Блоком по соображениям цензурного порядка, и без заголовка. Второе увидело свет уже после Октября.
… В мае кончилась жизнь на тихой Лахтинской. Квартира была освобождена, имущество перевезли на склад, Люба уехала в Шахматове Н.Н.В. была на гастролях, сам Блок перебрался к матери, в Гренадерские казармы. «Никого не хочу видеть, хочу много думать, писать, читать и вообще работать… Время предстоит очень важное», — писал он жене в Шахматове.
Ему по душе было одиночество в опустевшем душном городе: «Одному свободнее думать… Какая-то длинная вязь мыслей, сильных, в каком-то зареве, иногда слишком зловещая». В привычных долгих, бесцельных шатаньях по городу, среди летних ремонтных работ, в едком запахе пролитой известки, в заходах в кинематографы и пивные накапливались наблюдения, запоминались разговоры…
Бравый денщик обхаживает юную и нежную мещаночку. Та кокетничает: «А шато-икем знаете? Тоже очень хорошее вино, полтора рубля стоит…» В спертой духоте «Китайского домика» — тесного иллюзиона, что на Садовой, вдруг раздается звонкий женский голос: «Мужчины всегда дерутся…» В пыльных переулках люди трудятся и пьянствуют, бранятся, укачивают детей, щелкают орешки и лущат подсолнухи. Местная красотка покупает грошовое зеркальце на уличном лотке — чтобы стать краше и понравиться милому… «Беспристрастно люблю тебя, милый ты мой!»
А дальше, где кончался не остывший от зноя город, среди чахлых огородов девушка с черным от загара лицом длинно и скучно поет: «Ни болела бы грудь, ни болела б душа…», а другая, красивая и ладная, идет быстро, грудью вперед… Визги, хохот, соленые шуточки. «Все девки — на сеновале…» Слышно, как стучит поезд. На оранжевом закате — стога сена, телеграфные столбы, какие-то сараи…
Душевная тоска и тревога гнали его из улицы в улицу, из кабака в кабак. Он стал много пить. Любовь к жизни, к ее нищим радостям и пленительным мелочам, жалость к несчастным, обиженным судьбой людям, глухая ненависть к тому, что унижало людей и калечило жизнь, — все сплеталось воедино, надрывало сердце и разъедало душу. И когда охватывало отчаянье, хотелось забыться, заглушить вином тоску и тревогу.
Тщательно одетый, стройный и крепкогрудый молодой человек с непроницаемо-строгим лицом простаивал за стойкой у Чванова (был такой популярный ресторан средней руки на Петербургской стороне), одиноко посиживал в грузинском кабачке. Видели его и в недавно открывшемся на Невском паноптикуме. Среди пьяно гогочущих скабрезников он оцепенело и скорбно глядел на восковую Клеопатру. Грубо размалеванная кукла возлежала на высоком ложе, нехитрый механизм вздымал ее обнаженную грудь, к которой присосалась маленькая резиновая змейка…
Я сам, позорный и продажный,
С кругами синими у глаз,
Пришел взглянуть на профиль важный,
На воск, открытый напоказ…
Царица! Я пленен тобою!..
Зато какая легкость и свобода охватывали, когда на маленьком вокзальчике Приморской дороги забирался он в полупустой вагон и переносился в хвойные и озерные края. Шувалово, Левашово, Сестрорецк… Здесь хорошо было долго бродить в безлюдных дюнах, по берегу мелкого моря, думать свою думу.
Там открывалась новая страна —
Песчаная, свободная, чужая…
Стоило пересечь условную границу у Белоострова — и начинался другой мир: свои законы, свои обычаи, «темный говор небритых и зеленоглазых финнов». Финляндская «автономия» была, конечно, призрачной, но внешним образом сказывалась в разном, начиная с чинного порядка в вокзальных буфетах, кончая репертуаром териокского казино, где показывали пьесы, не дозволенные к представлению в России.
В одиночестве хорошо работалось. Для обозрений в «Золотом руне» пришлось прочитать множество книжных и журнальных новинок — не только Горького, Андреева или Бунина, но и тех, кого раньше он не читывал — Скитальца, Чирикова, Серафимовича, Айзмана, Арцыбашева, вплоть до поглощенных небытием Жуковского, Полтавцева. Это была работа. Но мощно пробудилось и вдохновение.
В июне-июле были написаны «Вольные мысли». В них отразились его одинокие скитания и думы.
Эти великолепные белые пятистопные ямбы открыли новую страницу в творчестве Блока. Никогда еще не удавалось ему сказать о жизни так просто и отчетливо, никогда еще не писал он так уверенно и свободно — даже в январе, когда родилась «Снежная маска».
Удивительная метаморфоза произошла с ним за эти полгода. Там — ночной мрак, снежные вихри, закрутившие душу, темная музыка вьюжных трелей, экстатическое бормотанье. Здесь — ясность золотого дня, живительная морская соль, «рассудительная улыбка», неторопливая, строго выверенная речь.
Одна за другой проходят картины такой простой, повседневно примелькавшейся и такой сложной, полной драматических конфликтов жизни.
«Я проходил вдоль скачек по шоссе…» Это Коломяжский ипподром. Блок захаживал на скачки и был без ума от выхоленных нервных лошадей. На этот раз (в конце мая) он наблюдал за скачками из-за забора. И «увидел все зараз» — и лошадь, скакавшую без седока, и совсем близко от себя мертвого жокея в желтых рейтузах, и как «медленно вертелись спицы, поблескивали козла, оси, крылья» у подъехавшего ландо с «важным кучером»…
Ударился затылком о родную
Весеннюю приветливую землю,
И в этот миг — в мозгу прошли все мысли,
Единственные нужные. Прошли —
И умерли…
«Однажды брел по набережной я…» Мощная синяя река в белой пене, загорелые рабочие в рубахах с расстегнутым воротом. «И светлые глаза привольной Руси блестели строго с почерневших лиц…» И веселая гурьба голоногих, с грязными пятками ребятишек, и их усталые, ожесточившиеся матери «с отвислыми грудями под грязным платьем». И снова смерть: на берегу валяется пустая водочная сотка, а у самого берега, между свай, покачивается утопленник в разорванных портках, и уже подоспел деятельный городовой и, гремя о камни шашкой, наклонился, прилежно слушает — бьется ли сердце, а собравшиеся задают пустые вопросы: когда упал да сколько выпил? И «истовый, но выпивший рабочий авторитетно говорил другим, что губит каждый день людей вино».
Сколько зорко подмеченных, точных деталей! И какая сила живого человеческого чувства! Стихи — о смерти, всегда подстерегающей человека («Так свойственно мне знать, что и ко мне она придет в свой час»), но главное в них — неутолимая жажда свободной, яростной жизни, когда человеку доступна вся прелесть мира и сама смерть не страшна.
Сердце!
Ты будь вожатаем моим. И смерть
С улыбкой наблюдай. Само устанешь,
Не вынесешь такой веселой жизни,
Какую я веду. Такой любви
И ненависти люди не выносят,
Какую я в себе ношу.
Хочу,
Всегда хочу смотреть в глаза людские,
И пить вино, и женщин целовать,
И яростью желаний полнить вечер,
Когда жара мешает днем мечтать
И песни петь! И слушать в мире ветер!
Этим романтическим чувством неохватности жизни и слияния с ней проникнуты и другие стихи цикла — «Над озером», «В северном море», «В дюнах».
Недавно я побывал на крутом обрыве над Шуваловским озером, где и теперь расположено кладбище, и в который раз подивился, до чего же точен был Блок в своих стихах. Многое, конечно, изменилось. Обмелело озеро, поредела сосновая роща, старых могил почти не осталось. Но я нашел то самое место, где семьдесят лет тому назад стоял молодой поэт в широкополой шляпе. Нашел и остатки склепа, сложенного из грубо обтесанных каменьев, и несколько уже совсем одряхлевших сосен, наклонившихся над крутизной. И так же внизу вьется дорожка, огибающая озеро. А на другом берегу — те же «дальние дачи», и так же проходит поезд, только уже не «трехглазая змея», влекомая свистящим и стучащим локомотивом, а почти бесшумная электричка. И не видно уже красных и зеленых огней семафора.
А вот от Сестрорецкого курорта, каким видел и запечатлел его Блок, ничего не осталось, кроме самой природы — белесого неба, плоского моря и песчаного берега. Даже рыбачий Вольный остров исчез под водой. Нужно дать волю воображению, чтобы увидеть нарядное казино с верандами, выходящими прямо на море, длинный деревянный мол, прокатные моторные лодки, пестрые кабинки, толпу скучающих модниц и франтов и плечистых молодых парней, за двугривенный вывозивших купальщиков подальше от берега — туда, где можно погрузиться хотя бы по пояс.
И на этом фоне — загорелого и «неправдоподобно красивого» Блока, каким запомнил его Корней Чуковский, участник описанной в «Вольных мыслях» ночной морской прогулки.
В самом образе поэта, лирического героя «Вольных мыслей», проступают новые черты. Ничего не осталось от благочестивого отрока, но это и не «завсегдатай ночных ресторанов», а простой, душевно здоровый, мужественный человек, обретающий свою силу в единении с природой.
Моя душа проста. Соленый ветер
Морей и смольный дух сосны
Ее питал. И в ней — все те же знаки,
Что на моем обветренном лице.
И я прекрасен нищей красотою
Зыбучих дюн и северных морей.
… Блок понял, что написал настоящее.
Тут уместно рассказать об одном эпизоде литературной биографии поэта, которому сам он придавал важное значение.
В мае 1907 года Леонид Андреев принял на себя редактирование знаменитых горьковских альманахов «Знание». Горький, живший на Капри, был занят другим и отошел от непосредственного руководства делами «Знания», сохранив, однако, за собой право контроля. Андреев захотел расширить круг участников альманаха, привлечь некоторых символистов. Собственно, речь шла о Сологубе и Блоке, стихами которого Андреев шумно восхищался. Лично знакомы они еще не были, переговоры шли через Чулкова, с которым Андреев был близок.
Приглашение взволновало Блока. Напечататься в сборниках «Знания» значило выйти на свет божий, обрести настоящую читательскую аудиторию. А Блок еще год назад признался, что больше всего хочет, чтобы Россия услышала его.
Отдать в «Знание» Блок решил лучшее, что у него было, — «Вольные мысли». Насколько это казалось важным и ответственным, видно из письма Любови Дмитриевны, которой Блок сообщил о своем намерении («Вольных мыслей» она еще не знала). «Как хорошо, что ты в «Знании», надо только в первый раз там что-нибудь важное для тебя напечатать. Хочу очень знать твои новые стихи; хорошо как, если они годятся!» Повторяя, конечно, самого Блока, она считала, что участие в «Знании» — «дает твердую почву и честное, заслуженное оружие в руки». Вот как высоко стояла для них репутация горьковских альманахов!
Однако из замысла Леонида Андреева ничего не вышло. Горький восстал против привлечения символистов, причем сделал это в такой резкой форме, что Андреев отказался от редактирования альманахов.
В частности, о Блоке Горький высказался грубо и крайне несправедливо: «Сей юноша, переделывающий на русский лад дурную половину Поля Верлена, за последнее время прямо-таки возмущает меня своей холодной манерностью, его маленький талант положительно иссякает под бременем философских потуг, обессиливающих этого самонадеянного и слишком жадного к славе мальчика с душой без штанов и без сердца».
Нужно заметить, что Горький, к сожалению, знал тогда лишь первый блоковский сборник — «Стихи о Прекрасной Даме». Если бы ему были известны хотя бы те же «Вольные мысли», вряд ли он сказал бы такое.
Можно только подосадовать, что «Вольные мысли» появились не в сборниках «Знания», которые читала вся демократическая Россия, а в келейных «Факелах».
«Вольные мысли» — вершина творческих свершений Блока в 1907 году. Они бросают яркий свет и на его критическую и публицистическую прозу, помогают почувствовать пафос его суждений об искусстве, суть занятой им общественно-литературной позиции.

5
В середине июля Блок уехал в Шахматово. К тому времени вышла в свет майская книжка «Золотого руна» (номера журнала запаздывали) со статьей «О реалистах». Несколько позже Блок написал матери: «Почти все озадачены моей деятельностью в «Руне» и, вероятно, многие думают обо мне плохо. Приготовляюсь к тому, что начнут травить».
И в самом деле, было чем озадачиться. Изысканный лирик, «рыцарь Прекрасной Дамы», автор «Балаганчика» — и вдруг с первых же строк заступился за Горького, над которым в последнее время беспощадно глумилась вся буржуазная пресса. Он заспорил с Философовым — автором статьи «Конец Горького» и с Мережковским — автором статьи «Грядущий хам». От их «критики», писал Блок, «душа горит» и «негодованию не должно быть пределов».
Правда, Блок принимал Горького ограничительно. Он осудительно отнесся к его политическим памфлетам («Мои интервью»), не разобрался в повести «Мать», героя которой воспринял как «бледную тень» великолепного, окрыленного свободой Фомы Гордеева. Но он сказал о «великой искренности» Горького, какой просто не может быть у Мережковского и Философова, и общий его вывод был таков: «…если есть то великое, необозримое, просторное, тоскливое и обетованное, что мы привыкли объединять под именем Руси, — то выразителем его приходится считать в громадной степени Горького… Неисповедимо, по роковой силе своего таланта, по крови, по благородству стремлений… и по масштабу своей душевной муки, Горький — русский писатель». Кто еще в лагере модернистов сказал о Горьком такие слова?
После Горького и Андреева Блок говорил о писателях-«знаньевцах». Символистская критика высокомерно ставила их вообще вне литературы, а Блок нашел у них задушевность, здоровье и бодрость, глубоко человеческое бескорыстие, непреднамеренность и свободу. От повести Скитальца «Огарки» душа способна «тронуться, как ледоходная река, какой-то нежной, звенящей, как льдины, музыкой». Даже у совсем мелких беллетристов Блок, не переоценивая художественного значения их писаний, обнаружил благородные стремления, душевную чистоту и искренность.
«Эта литература нужна массам, но кое-что в ней необходимо и интеллигенции. Полезно, когда ветер событий и мировая музыка заглушают музыку оторванных душ и их сокровенные сквознячки. Это как случайно на улице услышанное слово, или подхваченный на лету трепет «жизни бедной», или как простая, важная речь Льва Толстого наших дней. Великое».
Да, в своих критических высказываниях (при известной их половинчатости и противоречивости) изысканный лирик был «сам по себе», и эта независимость обошлась ему недешево.
… Тут дал о себе знать Андрей Белый. На сей раз он решил действовать через Любовь Дмитриевну, безумно надеясь, что может еще встретить сочувственный отклик. Поистине этот неугомонный человек обладал редкой способностью все ставить с ног на голову. Изощряясь в печати в разнузданных нападках на Блока, он жалобно взывал: «За что гоните?»
Любовь Дмитриевна ответила Белому резко и переслала его письмо Блоку. Тот отозвался: «…стало немножко неприятно, что опять начинается все это. Можно ли быть таким беспомощным человеком, как он! Посмотрим, что он тебе напишет. Письмо я выброшу, а Борю, в сущности, люблю, или только жалею — уж не знаю».
Приехав в Шахматове, Блок почувствовал необходимость серьезно объясниться с Белым и 6 августа послал ему большое письмо, деловой характер которого был подчеркнут самим обращением: не «милый Боря», а «многоуважаемый и дорогой Борис Николаевич». Последней побудительной причиной послужило полученное Блоком известие, что Белый согласился вернуться в «Золотое руно» при условии, если журнал перестанет быть органом «группы, идейное значение которой равно нулю».
Блок начал так: «За последние месяцы я очень много думал о Тебе, очень внимательно читал все, что Ты пишешь, и слышал о Тебе от самых разнообразных людей самые разнообразные вещи. По-видимому, и Ты был в том же положении относительно меня. Ввиду наших прежних отношений и того, что мы оба служим одному делу русской литературы, я считаю то положение, которое установилось теперь, совершенно ненормальным. Не только чувствую душевную потребность, но и считаю своим долгом написать Тебе это письмо».
Блок особо подчеркнул, что говорит не от лица какой-то «группы», а только от себя и за себя: «В последнее время все менее и менее чувствую свое согласие с кем бы то ни было и предпочитаю следовать завету — оставаться самим собой».
Далее — подробно, по пунктам, шло объяснение по существу разгоревшейся полемики. «С «мистическим реализмом», «мистическим анархизмом» и «соборным индивидуализмом» никогда не имел, не имею и не буду иметь ничего общего. Считаю эти термины глубоко бездарными и ровно ничего не выражающими»; «Критики, основанной на бабьих сплетнях (каковую позволила себе особенно Зин. Гиппиус…), — не признаю»; «К Георгию Чулкову имею отношение как к человеку и возмущаюсь выливаньем помой на голову его как человека» и т. д. По поводу приглашения в «Золотое руно» Блок сказал, что принял его «независимо ни от кого, и ничьих влияний и давлений испытывать не согласен».
Не успело это послание дойти по назначению, как от Белого пришло бешеное письмо, извещавшее о разрыве отношений (оно было написано тоже 6-го, а может быть, 5 августа). Его стоит привести полностью. Но прежде чем сделать это, надобно обратиться к той интерпретации конфликта, которую дал Андрей Белый в своих поздних мемуарах («Омут» — первая часть книги «Между двух революций»).
Поразительна пристрастная несправедливость этого рассказа, равно как и раздражение рассказчика, не остывшее за четверть века, что прошла со времени события.
Увлеченный реабилитацией своего прошлого, Белый обошел молчанием то, что составляло принципиальную основу конфликта, объяснив его мотивами внешними и побочными. Блок, дескать, из мелочных соображений («чтобы нам насолить») изменил чувству товарищеской солидарности в столкновении московских символистов с «обнаглевшим купчиной» Рябушинским и, согласившись на «позорные условия», пошел «в «услужение» к хаму».
«С той поры каждый номер «Руна» посвящен его смутным «народно-соборным» статьям, переполненным злостью по нашему адресу и косолапым подшарком по адресу… Чириковых; все — «народушко», мистика, Телешов, Чириков, только — не Брюсов, не Белый… Блок оказался штрейкбрехером… Я разразился посланием к Блоку, который ответил мне вызовом. Стало быть, я попал-таки в цель с обвинением в штрейкбрехерстве и с упором на то, что они (Блок и Вячеслав Иванов) в социальной борьбе против капиталиста нарушили этику».
Нужно было очень не любить Блока в это время, четверть века спустя, чтобы написать такую злостную неправду (а как враждебно относился Белый к Блоку в последнее свое пятилетие, видно из его откровенных писем к близким людям). На самом деле удар Белого был направлен совсем в другую сторону. Вот письмо, которым он разразился:
«Милостивый государь Александр Александрович. Спешу Вас известить об одной приятной для нас обоих вести. Отношения наши обрываются навсегда. Мне было трудно поставить крест на Вашем внутреннем облике, ибо я имею обыкновение сериозно относиться к внутренней связи с той или иной личностью, раз эта личность называет себя моим другом. Потому-то я и очень мучался, хотел Вас привлекать к ответу за многие Ваши поступки (что было бы неприятно и для меня и для Вас). Я издали продолжал за Вами следить. Наконец, когда Ваше «прошение», pardon, статья о реалистах появилась в «Руне», где Вы беззастенчиво писали о том, чего не думали, мне все стало ясно. Объяснение с Вами оказалось излишним. Теперь мне легко и спокойно. Спешу Вас уведомить, что, если бы нам суждено когда-нибудь встретиться (чего не дай бог) и Вы первый подадите мне руку, я с Вами поздороваюсь. Если же Вы постараетесь сделать вид, что мы незнакомы, или уклониться от встречи со мной, это будет мне тем приятнее.
Примите и прочее. Борис Бугаев».
Как видим, об альянсе с «золотым мешком», капиталистом и хамом — ни звука. Все дело было в статье «О реалистах».
На этот раз Блок вышел из равновесия. В резком тоне он потребовал от Белого в десятидневный срок либо «отказаться от своих слов», либо прислать секунданта.
Со своей стороны, он не нашел ничего лучшего, как пригласить к себе в секунданты кротчайшего Евгения Иванова. Тот перепугался насмерть, отказался решительно и с перепугу понес ахинею: «…к этой роли совсем не приспособлен и ничего не понимаю, как и что делать: как оружие приобретать, объясняться как и разные другие подробности мелкие, от которых холодеть можно: например, куда отвозить и как поступать с убитыми». Особенно хороша последняя «мелкая подробность».
До таких страстей, как и следовало ожидать, дело не дошло. Андрей Белый немедленно пошел на попятный. Он и других, и самого себя уверил, что в прошлом году, когда он вызывал Блока, реальный повод к поединку действительно существовал, а теперь такого повода нет. Он уведомил Блока, что фраза о «прошении» вырвалась в минуту раздражения, под впечатлением похвал, которыми Блок наградил «глубоко бездарные очерки Скитальца», и слуха, будто черновик своей статьи Блок читал Леониду Андрееву (слух неосновательный: Блок даже не был знаком с Андреевым). «Охотно беру назад слова о «прошении», потому что не призван судить Ваши литературные вкусы», — писал Белый, добавляя, впрочем: «В заключение, милостивый государь, могу сказать только одно: мы друг другу чужды».
Но Белый не был бы Белым, если бы поставил на этом точку. Одновременно он направил Блоку громадное письмо, в котором снова, несмотря на внятные разъяснения Блока, дотошно выяснял меру причастности его к мистическому анархизму и тем самым долю его ответственности за раскол среди символистов.
Блоку пришлось отвечать — и так, против воли, он снова был втянут в бесконечное обсуждение того, что уже давно потеряло для него смысл, значение и цену. Письма Белого, впрочем, сыграли дополнительную роль в его решении открыто, в печати, отмежеваться от чулковского манифеста. Но и строить сообща с Белым эстетическую теорию «чистого символизма» он не собирался. Даже ликвидировав свои недоразумения по отдельным вопросам литературной тактики, Блок и Белый уже не могли прийти к взаимопониманию.
В эти страдные августовские дни 1907 года, получая многочисленные письма Белого и отвечая ему, Блок подводил черту под тем, что за последнее время передумал и переоценил. Особенно замечательно его большое исповедальное письмо, за которым он провел три дня — 15, 16 и 17 августа.
Прервав письмо на половине, Блок поехал в Москву, думая, что лучше переговорить с Белым с глазу на глаз. Известил его из ресторана «Прага», где год назад они уже пытались объясниться, но лакей вернулся с ответом, что Белого нет дома. Блок решил, что, значит, говорить не судьба, вернулся в Шахматово и закончил письмо.
Всю дорогу говорил с молодым ямщиком, и этот разговор откликнулся в письме. «У меня теперь очень крупные сложности в личной жизни. Когда же говорит ямщик, оказывается, что он представитель сорока простых миллионов, а я — представитель сотни «кающихся дворян» со сложностями. Ямщик ничего поделать не может с тем, что он темен, а я с тем, что я — еще темнее… Но я здоров и прост, становлюсь все проще, как только могу. В чем же дело?»
Дело было в муке Россией и за Россию. «Ведь вот откуда мое хватанье за Скитальца: я за Волгу ухватился, за понятность слога, за отзывчивость души, за ее здоровую и тупую боль». Без этой ноты нельзя понять исповедь Блока.
Прослеживая с самого начала всю сложную историю своих отношений с Белым, он признался, что уже в первую шахматовскую встречу «почувствовал и пережил напряженно», что они — «разного духа», «духовные враги». Своевременно он не сказал об этом Белому — отсюда все и пошло. «Знаю одно: мне было трудно понимать Вас и писать Вам… Мы с Вами и письменно и устно объяснялись в любви друг другу, но делали это по-разному — и даже в этом не понимали друг друга».
И теперь, после долгих лет затрудненного общения, после всего личного, что встало между ними и писать о чем немыслимо, он хочет сказать без обиняков, как на духу, что не в состоянии открыть свою «моральную, философскую, религиозную физиономию», чего годами добивался от него Белый. «Я не умею, фактически не могу открыть Вам ее без связи с событиями моей жизни, с моими переживаниями; некоторые из этих событий и переживаний не знает никто на свете, и я не хотел и не хочу сообщать их и Вам».
«Никто на свете»! Это было коренным душевным свойством Блока. Он никому не поведал своей тайны, унес ее с собой, и нам осталось только пытаться разгадать ее.
Но и то немногое, во что Блок счел возможным посвятить Белого, звучит как исповедь: «Хочу вольного воздуха и простора… Я готов сказать лучше, чтобы Вы узнали меня, что я — очень верю в себя, что ощущаю в себе какую-то здоровую цельность и способность и уменье быть человеком — вольным, независимым и честным… Чувствую, что всем, что пишу, делаюсь еще более чуждым Вам. Но я всегда был таким, почему же Вы прежде любили меня?»
Так или иначе, переписка открыла путь к формальному примирению.
Двадцать четвертого августа Блок приехал в Москву. Ранним вечером они затворились в мрачном темно-зеленом кабинете Белого в Никольском переулке и проговорили двенадцать часов кряду. Белый рассказывает в мемуарах (на этот раз правду): «Во многих вопросах журнальной политики мы разошлись; и решили, что мы — в разных группах; и в них оставаясь, мы будем друг друга всегда уважать». Коснулись и «провинностей друг перед другом в областях более интимных» (как выразился Блок) — и «вырвали корень» своей личной драмы (как сказал Белый).
Замечательно, что Белый и на этот раз безосновательно перетолковал примирительный шаг Блока по-своему — как «сдачу позиций». М.Волошин со слов Белого тогда же записал в дневнике, что Блок, мол, «приезжал в Москву каяться, мириться и отрекался от Вячеслава». Ни о каком покаянии и отречении, как мы знаем, и речи не было.
Поезд Блока уходил в семь утра. Белый пошел провожать его по светавшей Москве. По дороге посидели в извозчичьей чайной.
Заключенный мир оказался очень хрупким. «Разность во мнениях, в бытах, в обстаниях все же перевесила готовность нас лично друг с другом дружить, — продолжает Белый. — Я искренно не понимал дружбы Блока с людьми мне враждебными, сам дружа с теми, кого Блок не мог выносить; так судьба отношений была этим предрешена…»
Судьбу отношений предрешила, конечно, не разность в «бытах и обстаниях», а разность в мнениях. Второе появившееся в «Золотом руне» обозрение Блока — «О лирике» — оказалось для Белого столь же неприемлемым, как и «О реалистах». Он написал Блоку, что с новой его статьей «не согласен абсолютно», что она «поразила как громом» Сергея Соловьева и Эллиса, «искренне удивила» Брюсова.

6
Все это не помешало Блоку и Белому сойтись (в начале октября) в Киеве, на литературном вечере. Приглашены были москвичи — Белый, Нина Петровская, Соколов-Кречетов, Иван Бунин. В последнюю минуту Бунин отказался. Белый телеграфировал Блоку. Тот ответил: «Еду».
Блок при его богатом и тонком чувстве России до удивления мало ездил по стране. Он не знал ни Сибири, ни Урала, ни Волги (поездку в отрочестве на Всероссийскую выставку в Нижнем Новгороде можно не брать в расчет), ни Крыма, ни Кавказа. Только — Питер с окрестностями да Москва с Подмосковьем (позже, в годы войны, еще Пинские болота). Шахматово заменяло ему всю Россию.
Украина показалась «чужой»: «Пески и степи, желтые листья крутятся за вагоном…» Больше всего понравился Днепр — «гоголевский, огромный», и еще — вид на Киев с горы: грандиозный амфитеатр, белый и золотой от церквей, а вечером — весь в огнях. Как всегда, Блока пленили, казалось бы, случайные и даже посторонние черты пейзажа, которые он был мастер подмечать и которые приобретали для него особую выразительность: «загородная тюрьма, окопанная рвом: красная луна встает и часовые ходят»; «высокий бурьян»; «бесконечные железнодорожные мосты и пароходы».
Что же касается вечера, устроенного киевлянами в громадном, на три с половиной тысячи зрителей, оперном театре, то он был обставлен с дешевой помпой и образцовой модернистской претенциозностью: крикливые афиши с изображением какого-то козлоногого существа, торжественные фанфары при выходе участников, нелепое высокое сооружение, с которого приходилось читать, туберозы, истерически восторженные барышни… Театр был переполнен.
Блок сказал Белому, что приехал вовсе не ради вечера, а потому, что тот его позвал. Он весело шутил в стиле «Записок Пиквикского клуба», стращал, что киевляне погонят с эстрады. Но киевские обыватели и даже местные власти, пришедшие поглазеть на декадентов, встретили их приветливо. Белый сгустил краски, утверждая, что они с Блоком провалились и что успех снискал один бездарный, громогласный и импозантный Кречетов. Блок сообщил матери: «Вечер сошел очень хорошо». В прессе, как водится, позубоскалили насчет декадентов. В черносотенном «Киевлянине» выясняли, что съел и выпил Александр Блок в театральном буфете.
Два дня прошли в прогулках по Киеву, банкетах, приеме визитеров. На третий с Белым, конечно, произошла очередная история. Он должен был читать в том же театре лекцию, но накануне ночью разбудил Блока в сильнейшем нервном припадке.
«Что с тобой?» — «Не знаю… Кажется, начинается холера…»
Всю ночь напролет Блок ухаживал за ним, как добрая нянька. Белый безостановочно бегал по комнате, Блок сидел неподвижно. Он вызвался прочитать написанный Белым текст лекции вместо него, но утром врач не нашел холеры, Белый оправился и прочитал лекцию сам.
Он поведал Блоку о своих бедах, о своем одиночестве. «Да, понимаю, — тебе трудно живется», — откликнулся Блок. И вдруг сказал решительно: «Едем вместе в Петербург». — «А как же Люба?» — «Все глупости: едем!»
Было совершенно ясно, что ехать незачем. Но Белый поехал. В Петербурге Блок отвез его в гостиницу «Англетер» на Исаакиевской площади. «Здесь тебе близко от нас, здесь всегда останавливался Владимир Соловьев… Теперь я пойду — предупредить надо Любу, а ты приходи-ка к нам завтракать; да — не бойся!»
Блоки к тому времени переехали на Галерную в старинный дом Дервиза. Рядом была Нева, Николаевский мост, все великолепие парадного фасада Петербурга, но из окон квартиры ничего этого видно не было. Окна выходили в узкий двор, обсаженный, впрочем, деревьями. Квартира была скромная — четыре небольшие комнаты, вытянутые вдоль коридора. В самой дальней и самой просторной, оклеенной темно-синими обоями, поселился Блок.
Белый заходил часто. Был на последнем представлении «Балаганчика» у Комиссаржевской (19 октября). Блок напоил его в буфете коньяком, — он опьянел, сидел развалясь в первом ряду, подмигивал актрисам и покуривал папироску.
Любовь Дмитриевна, встречи с которой он побаивался, поразила его. «Она, прежде тихая, затараторила с нервностью и аффектацией, преисполненная суетой». О том, что вскоре произошло между ними, мы уже знаем.
Отношения же с Блоком тянулись кое-как и неотвратимо шли к финалу. Нужно о них досказать. Переписка почти сошла на нет, касалась только мелких литературных дел. Нападки свои Белый не прекращал. Так, в декабре, в газете «Раннее утро» он обозвал статьи Блока в «Золотом руне» — «совершенно неталантливыми, запутанными», а к автору их обращался в таком тоне: «Г-н Блок, ведь вы дитя, а не критик!»
Блок на эти эскапады внимания не обращал. Накануне Нового года он написал Белому: «У меня очень одиноко на душе, много планов, много тоски, много надежды и много горького осадка от прошлого. По всему этому хочется быть одному».
В январе Белый снова побывал в Петербурге, но появиться у Блоков после того, что произошло у него с Любовью Дмитриевной, уже не мог. Он встретился с Блоком на нейтральной территории — все в том же ресторане Палкина. Простились и разошлись, и это оказалось прощаньем перед долгой разлукой. Снова условились, что личные отношения нужно отделять от литературных. Но это были уже пустые слова, поскольку Белый этой разницы не улавливал. Так тянулось до апреля 1908 года, когда Блок получил с нежной дарственной надписью «Кубок метелей» — четвертую и последнюю «симфонию» Белого.
«Ты, пожалуй, не можешь сейчас представить, с каким чувством я приступлю к нему», — писал Блок, получив «Кубок». А когда прочитал, отозвался так: «Я нашел эту книгу не только чуждой, но глубоко враждебной мне по духу… Ты пишешь, что симфония эта — самая искренняя из всех; в таком случае я ничего в Тебе не понимаю, никогда не пойму, и никто не поймет… К этому присоединяется ужасно неприятное впечатление от Твоих рецензий в «Весах»».
Нужно заметить, что в «Кубке метелей» встречались довольно грубые выпады по адресу «великого Блока», плоские шуточки по поводу «чуда св. Блока».
Тогда же Блок прочитал книгу Сергея Соловьева «Crurifragium», где бывший друг в ответ на строгую критику его стихов в статье Блока «О лирике» сводил с ним счеты в совершенно непозволительном тоне.
Блок писал матери о «неуловимо хамских» выпадах в «Кубке метелей» и «очень уловимо хамской» полемике Соловьева: «Московское высокомерие мне претит, они досадны и безвкусны, как индейские петухи. Хожу и плююсь, как будто в рот попал клоп. Черт с ними».
В ответ на письмо о «Кубке метелей» Белый известил Блока (3 мая), что прерывает с ним отношения. Он поспешил сделать это и тем самым оставить за собой последнее слово, потому что уже была в печати и со дня на день должна была появиться в «Весах» его статья «Обломки миров» — о сборнике лирических драм Блока.
Здесь он в еще более грубой форме повторил свои прежние обвинения в «кощунстве» и «пустоте мысли»: Блок — «талантливый изобразитель пустоты», он «сначала распылил мир явлений, потом распылил мир сущностей», к драмам его невозможно подойти «с точки зрения цели, смысла, ценности», это — «бесцельная тризна поэта над своею душой», безнадежно погибшей, «провал, крах, банкротство». Короче говоря, «Бри! — и все тут».
Спрашивается, на что рассчитывал Белый, публикуя эту статью и уверяя вместе с тем, что он отделяет личное отношение к Блоку от литературных споров? А ведь Блок за все эти смутные годы неразберихи и полемики ни разу не задел Белого в печати, напротив — цитировал его сочувственно, а газетные фельетоны его о «символическом театре» назвал «замечательными», утверждая, что они «стоят иной объемистой книги».
Запоздалый разрыв Блок воспринял как наилучшую форму ликвидации мучительных, зашедших в тупик отношений: «Я чувствую все больше тщету слов. С людьми, с которыми было больше всего разговоров (и именно мистических разговоров), как А.Белый, С.Соловьев и др., я разошелся; отношения наши запутались окончательно, и я сильно подозреваю, что это от систематической «лжи изреченных мыслей»» (письмо к М. И. Пантюхову, 22 мая 1908 года). А через месяц в записной книжке он подвел последнюю черту: «Хвала создателю! С лучшими друзьями и «покровителями» (А.Белый во главе) я внутренно разделался навек. Наконец-то!»
Здесь мы надолго расстаемся с Андреем Белым.

Стихотворение Блока «Незнакомка»

Цель урока:

• показать, как меняется настроение и тональность блоковской лирики во второй книге стихов;
• дать анализ стихотворения Блока «Незнакомка»;
• воспитывать любовь к родной литературе.

Оборудование урока:

• репродукции картин Врубеля.

Методические приемы:

• лекция с элементами беседы, анализ стихотворений.

Ход урока

I.        Проверка домашнего задания.

Чтение и разбор нескольких стихотворений из книги «Стихи о Прекрасной Даме».

II.        Слово учителя

«Лирическая уединенность», «одиночество» Блока, в атмосфере которых создавались «Стихи о Прекрасной Даме», постепенно отступают перед явлениями реальности. В последнем разделе первой книги, в «Распутьях» (1902-1904) появляются новые темы, новые образы, непривычные для романтического ореола поэта. Прочитаем стихотворение 1903 года «Фабрика». «Грубый чекан этих ударяющих, как молот кузнеца, строк был так непривычен под пером поэта «Прекрасной Дамы», — вспоминал впоследствии редактор журнала, где публиковались стихи из первой книги Блока.

В поэзию Блока входит тема города, тема социальной несправедливости. Образ нищих рабочих с их «измученными спинами» обобщен, как и образ противопоставленного ему зла: «Недвижный кто-то, черный кто-то // Людей считает в тишине». Образ лирического героя еще над происходящим: «Я слышу все с моей вершины». Возникает чувство тревоги за мир, который нуждается в спасении. Уродства «страшного мира» показываются символически, здесь особую роль играет цвет. В символике цвета у Блока желтый обозначает увядание, тление; черный — тревожное, гибельное, катастрофическое. Постепенно вызревает мысль, сформулированная Блоком позже: «Одно только делает человека человеком: знание о социальном неравенстве». Подлинная жизнь с ее остротой социальных противоречий постепенно входит в творчество Блока. Отсюда настойчиво повторяющаяся тема ожидания будущих тревог и потрясений. Эта тема определила образное содержание второй книги стихов.

Лирика второго тома (1904-1908) отразила существенные изменения блоковского мировосприятия. Он отходит от мистицизма Соловьева, от идеала мировой гармонии, но не потому, что поэт разочаровался в этом идеале. Он навсегда остался той «тезой», с которой начался его творческий путь. События окружающей жизни вторгаются в сознание поэта как стихия, вступающая в конфликт с «несмутимой» Душой Мира, как «антитеза», противостоящая «тезе». Поэт изображает сложный, противоречивый мир людских страстей, страданий, борьбы и ощущает себя сопричастным всему происходящему. Это и события революции, которую он воспринимал, подобно другим символистам, как проявление народной разрушительной стихии, как борьбу с царством социального бесправия, насилия и пошлости.

III.        Читаем стихотворения «Вися над городом всемирным…», «Митинг», «Сытые». Лирический герой не считает себя достойным оказаться среди тех, кто выступает на защиту угнетенных («Барка жизни встала…», 1904): «Вот они далеко, // Весело плывут. // Только нас с тобою, // Верно, не возьмут!». Здесь намечается одна из главных проблем в творчестве Блока — народ и интеллигенция.

Происходит некое «раздвоение», противоречие в душе самого поэта: теперь он замкнут в себе, теряет связь с миром, в котором все заранее исчислено, измерено, все повторяется. Память не хочет подчиняться законам бездушного существования, хранит высоту, красоту идеала. Душа ищет способа восстановления связей с миром. Возникает образ «Незнакомки». Сам поэт считал, что этот образ — антитеза Прекрасной Дамы: «никакого перехода от одного образа в другой нет».

Стихотворение «Незнакомка» (1906) — один из шедевров русской лирики. Оно родилось из скитаний по петербургским пригородам, из впечатлений поездки в дачный поселок Озерки. Многое в стихотворении прямо перенесено отсюда: скрип уключин, женский визг, ресторан, пыль переулков, шлагбаумы — все убожество, скука, пошлость. Блок объяснял и то, где он видел Незнакомку — оказывается, на картинах Врубеля: «Передо мной возникло, наконец, то, что я (лично) называю «Незнакомкой»: красавица кукла, синий призрак, земное чудо… Незнакомка — это вовсе не просто дама в черном платье со страусовыми перьями на шляпе. Это — дьявольский сплав из многих миров, преимущественно синего и лилового. Если бы я обладал средствами Врубеля, я бы создал Демона, но всякий делает то, что ему назначено…». Синий цвет означает у Блока звездное, высокое, недостижимое; лиловый — тревожное. Прочитаем стихотворение.

— Как построено стихотворение, какова его композиция? Каковы особенности образов?

Стихотворение построено на контрасте картин и образов, противопоставленных и отраженных друг в друге. Первая часть рисует картину самодовольной, разнузданной пошлости, знаками которой выступают художественные детали. Начало передает общую атмосферу и ее восприятие лирическим героем:

По вечерам над ресторанами

Горячий воздух дик и глух,

И правит окриками пьяными

Весенний и тлетворный дух.

Отметим оксюморонность образа: объединены противоположные по смыслу эпитеты — «весенний» и «тлетворный». Пошлая обыденность изображается иронически:

И каждый вечер, за шлагбаумами,

Заламывая котелки,

Среди канав гуляют с дамами

Испытанные остряки.

Над озером скрипят уключины,

И раздается женский визг…

Пошлость заражает своим тлетворным духом все вокруг. Даже луна, вечный символ любви, спутник тайны, романтический образ делается плоским, как шутки «испытанных остряков»:

А в небе, ко всему приученный,

Бессмысленно кривится диск.

Вторая часть стихотворения — переход к другой картине, противопоставленной пошлости первой. Мотив этих двух строф — смиренное отчаяние, одиночество лирического героя:

И каждый вечер друг единственный

В моем стакане отражен

И влагой терпкой и таинственной,

Как я, смирен и оглушен.

Этот «друг единственный» — отражение, второе Я героя. А вокруг лишь сонные лакеи и «пьяницы с глазами кроликов». Обратим внимание на лексику этих двух строф. Лексика первой строфы («И каждый вечер друг единственный…») высокая, сходная с лексикой второй части стихотворения. Лексика второй строфы («А рядом у соседних столиков…») — низкая («лакеи», «торчат», «пьяницы», «кричат»), тяготеет к лексике первой части. Таким образом эти две строфы как бы скрепляют части стихотворения, проникая в ткань лирического повествования.

Во второй части возникает заглавный образ. Но кроме названия стихотворения, он нигде не обозначен прямо. В третий раз строка начинается со слов «И каждый вечер…» (анафора). Постоянна пошлость, изображенная в первой части, но постоянно и прекрасное видение, мечта, недоступный идеал: «Иль это только снится мне?» Героиня лишена реалистических черт, она вся окутана шелками, духами, туманами, тайной. Этот образ исполнен поэтической прелести, отгорожен от грязи действительности возвышенным восприятием лирического героя:

И веют древними поверьями

Ее упругие шелка,

И шляпа с траурными перьями,

И в кольцах узкая рука.

Таинственная незнакомка чужда окружающей реальности, это воплощенная Поэзия, Женственность. И она тоже «всегда без спутников, одна». Одиночество героев выделяет их из толпы, притягивает друг к другу:

И странной близостью закованный

Смотрю за темную вуаль,

И вижу берег очарованный

И очарованную даль.

Желанный «очарованный берег» рядом, но стоит протянуть руку — и он уплывет. Лирический герой ощущает свою посвященность в «глухие тайны», его сознание заполняет волшебный образ:

И перья страуса склоненные

В моем качаются мозгу,

И очи синие, бездонные

Цветут на дальнем берегу.

Последняя строфа довершает переворот в душе лирического героя, говорит о его избранности, о нетленности прекрасного идеала:

В моей душе лежит сокровище,

И ключ поручен только мне!

Ты право, пьяное чудовище!

Я знаю: истина в вине.

Угаданная тайна, открывшая возможность другой, прекрасной жизни «на дальнем берегу», вдали от пошлости действительности, принимается как обретенное «сокровище». Вино — и символ откровения, ключа к тайнам прекрасного. Красота, истина и поэзия оказываются в неразделимом единстве.

Обратим внимание на выразительную инструментовку блоковского стиха. Появление героини сопровождается редкой по красоте звукописью (ассонансы и аллитерации), создающей ощущение воздушности образа: «И кАждый вечер, в чАс нАзнАченный…»; «Девичий стАн, шелкАми схвАченный, // В тумАнно(А)м движется(А) о(А)кне…» и далее. Ассонансы на «У» придают утонченность образу Незнакомки: «И вею(У)т древними поверьями // Ее УпрУгие шелка, //И шляпа с траУрными перьями, //Ив кольцах Узкая рУка».

Найдем противоположные образы в частях стихотворения: «Горячий воздух дик и глух» — «Дыша духами и туманами»; «женский визг» — «девичий стан»; «бессмысленный… диск» луны — «солнце»; «скука загородных дач» — «очарованная даль»; «канавы» — «излучины» души; «бессмысленный… диск» — «истина».

Прочитаем стихотворение еще раз, чтобы уже по-новому насладиться его звучанием и глубиной смысла.

IV.        Задания из практикума:

«Стихи о Прекрасной Даме» — ранняя утренняя заря — те сны и туманы, с которыми борется душа, чтобы получить право на жизнь». А. Блок. Предисловие к сборнику стихов «Земля в снегу», 1908.

1. В. Брюсов в рецензии на один из ранних поэтических сборников Блока писал: «А. Блок… поэт дня, а не ночи, поэт красок, а не оттенков, полных звуков, а не криков и не молчания. Он только там глубок и истинно прекрасен, где стремится быть простым и ясным. Он только там силен, где перед ним зрительные, внешние образы».
2. Согласны ли вы с этой оценкой? Аргументируйте свой ответ наблюдениями над художественным своеобразием «Стихов о Прекрасной Даме».
3. Своими  конкретными  наблюдениями  о  художественном  своеобразии «Стихов о Прекрасной Даме» подтвердите точность выводов известного исследователя творчества Блока Н.Г. Минца («Блок и русский символизм», 1980): «Эти стихи подразумевают множественное прочтение. Они должны быть одновременно осознаны и как художественно точное отображение вполне «земных», реальных (даже имеющих прототипов) героев, их взаимоотношений, переплетений страстных эмоций и т.д., и как символическое развертывание космически универсального мифа о путях земного воплощения Души мира. При первом прочтении «Стихи о Прекрасной Даме» предстанут как собрание вполне самостоятельных, хотя и отличающихся удивительным единством эмоций и стиля лирических стихотворений, при втором — в них раскроется единое повествование, а каждое стихотворение окажется его частью, соотнесенной с целым и получающей от него глубинные смыслы».
4. Проследите, как меняется образ Прекрасной Дамы от носительницы Божественного начала, Вечной Женственности до очеловеченного облика, опоэтизированного в чертах любимой. Аргументируйте свой ответ цитатами из произведений поэта.
5. Составьте словарь основных символов, к которым часто прибегает Блок, особенно в ранний период своего творчества.
6. Проанализируйте стихотворения Блока и Брюсова, посвященные городу. Сравните образный строй, детали в описании городского пейзажа. Найдите общее и индивидуальное в поэтике этих художников, особенно в словесной символике. Назовите стихотворения Блока, в которых проявились очертания социальных отношений, нашли отзвук события 1905 года. Проанализируйте их.

«Синий призрак, земное чудо»

Революционная осень 1905 поразительно далеко увела Блока по новой дороге — в сторону от «астрологической башни», на площадь, в безумную суету большого города. Всего за несколько месяцев он переменился настолько, что близкие друзья перестали его узнавать. Сергей Соловьев, которому Блок писал о своих «врубелевских» увлечениях, заговорил об измене Блока, называя его лгуном и клеветником. Недавним друзьям предстояло долго догонять его, внезапно умудренного.

В начале 1906 года Блок написал «Незнакомку».

Стихотворение родилось из скитаний по петербургским пригородам. Молодой литератор Евгений Иванов 9 мая 1906 года записал в своем дневнике рассказ о поездке с Блоком за город. Блок повез его в Озерки — дачный поселок возле станции Финляндской железной дороги. Блок повел его к озеру, где «скрипят уключины» и «визг женский», где все — убожество, скука и пошлость. И тут-то именно вполне очевидной становилась необходимость того, чтобы помимо этой «дачной жизни» в мире происходило еще и нечто совсем иное:

И странной близостью закованный,

Смотрю за темную вуаль.

И вижу берег очарованный

И очарованную Даль.

«Потом Саша с какой-то нежностью ко мне, как Вергилий к Данте, указывал на позолоченный крендель булочной, на вывески. Все это он показывал с большой любовью, как бы желая ввести меня в тот путь, которым велся он тогда, в тот вечер, как появилась «Незнакомка». Наконец привел на вокзал — Озерковский. Из небольшого венецианского окна видны «шлагбаумы», на все это он указывал по стихам. В окне видна железная дорога. Поезда часто проносятся мимо… Зеленеющий в заре кусок неба то закрывается, то открывается. С этими пролетающими машинами и связано появление в окне «Незнакомки…»

Деловитая и бессмысленная суета, снующие взад-вперед «неживые» люди, подчинившиеся движению точно бы оживших машин, — это мотив, к которому Блок возвращается не раз, поскольку в этом торжестве механического движения, «железного века» ему видятся окончательная победа и торжество пошлости. И потому-то здесь, за окном вокзального ресторана, и открывается ему очарованная даль…

Взявшись быть гидом в этой литературной прогулке по пыльным улочкам дачного поселка. Блок и своему приятелю, и себе доказывал реальность собственных вымыслов. Разумеется, особую, чисто духовную — но все-таки несомненную достоверность описанного им фантастического события. Впоследствии Блок объяснил, где он видел въявь свою Незнакомку — оказывается, на картинах Врубеля.

«…Передо мной возникло, наконец, то, что я (лично) называю «Незнакомкой»: красавица кукла, синий призрак, земное чудо… Незнакомка — это вовсе не просто дама в черном платье со страусовыми перьями на шляпе. Это — дьявольский сплав из многих миров, преимущественно синего и лилового. Если бы я обладал средствами Врубеля, я бы создал Демона, но всякий делает то, что ему назначено… » Здесь Блок опять совершенно недвусмысленно утверждает, что его стихи и картины Врубеля возникли на некоей общей почве. Речь идет о той духовной действительности, которая в его «Незнакомке» выражена словесно, а у Врубеля представлена наглядно — в цветовых «сплавах» его излюбленных синих и лиловых тонов.

Приведенные блоковские слова взяты из очень важной для него статьи 1910 года, где Блок оглядывается назад и объясняет, как и куда он шел, излагает историю своего духовного развития. Он «разворачивает» свою мысль подробно — применительно не только к отдельным стихотворениям, но ко всей своей поэзии. Он говорит, что весь его внутренний обиход, его «миры» связаны не только со словом, но и с цветом, с определенными явлениями живописи. Вот что рассказывает он здесь о природе «Стихов о Прекрасной Даме» (называя на условном символистском языке свою юную решимость «лучезарным мечом»): «Миры, предстоящие взору в свете лучезарного меча, становятся все более зовущими; уже из глубины их несутся щемящие музыкальные звуки, призывы, шепоты, почти слова. Вместе с тем они начинают окрашиваться (здесь возникает первое глубокое знание о цветах); наконец, преобладающим является тот цвет, который мне всего легче назвать пурпурно-лиловым…»

Затем в сходных выражениях Блок описывает дальнейшее — переход от светлого, «прерафаэлитского» ощущения жизни — к трагическому, «врубелевскому». Между прочим, он говорит: «…лезвие лучезарного меча меркнет и перестает чувствоваться в сердце. Миры, которые были пронизаны его золотым светом, теряют пурпурный оттенок; как сквозь прорванную плотину, врывается сине-лиловый мировой сумрак (лучшее изображение всех этих цветов — у Врубеля) при раздирающем аккомпанементе скрипок и напевов, подобных цыганским песням. Если бы я писал картину, я бы изобразил переживания этого момента…»

За призрачной Незнакомкой, за фантасмагорией Снежной Девы и Фаины, за всеми стихами его «второго тома» и его «Лирическими драмами» — разумеется, в глубине, на самом дальнем фоне — но все-таки неизменно — Врубель…

Приведенные выше строки были написаны несколько дней спустя после смерти Врубеля. Его смерть в апреле 1910 года стала заметным событием для целой России. О ней много говорили: сетовали, каялись, негодовали на недавнее равнодушие к художнику. Газеты и журналы, прежде враждебные, стали почтительны…

Гроб с телом Врубеля привезли в Петербург. От Академии художеств до кладбища гроб несли на руках — студенты и художники. На кладбище пришли Серов, Бенуа, Добужинский, Бакст, Сомов, Рерих, Петров-Водкин. Над раскрытой могилой сказана была речь. Произнес ее Блок. Он говорил о пророческой миссии художника и о конечной цели искусства — открывать будущее.

«Небывалый закат озолотил небывалые сине-лиловые горы, — говорил Блок. — Это только наше названье тех преобладающих трех цветов, которые слепили Врубеля всю жизнь и которым нет еще названия. Эти цвета — лишь обозначение» символ того, что таит в себе житель гор: «и зло наскучило ему». Вся громада этой мысли Врубеля-Лермонтова заключена лишь в трех цветах…»

Утро стояло светлое и теплое. Могилу Врубеля покрывала гора венков, а в небе над головой говорившего Блока пели жаворонки.

«С Врубелем я связан жизненно и, оказывается, похож на него лицом», — день спустя написал Блок матери.

«Как с дальнего синего моря…»

В конце 1906 года в театре В.Ф.Комиссаржевской, где ставили тогда его «Балаганчик», Блок познакомился с актрисой Наталией Николаевной Волоховой. Она была очень молода. Многие вспоминают ее яркую, победную улыбку и «крылатые глаза» (слова Блока). К тому же она была талантливой актрисой. В первой постановке «Балаганчика» Волохова играла одну из масок. И стала героиней блоковского цикла «Снежная маска», стала прообразом его Снежной Девы.

В ту снежную, вьюжную зиму они часто подолгу бродили по вечернему Петербургу, и Блок знакомил Волохову со «своим», как он говорил, городом. Они шли через пустынное поле, поднимались на высокий мост, вглядывались в цепь электрических фонарей, уходивших далеко в ночную мглу. Спутница Блока невольно видела окружающее его глазами: «даль земная», и в бесконечности пылали костры ночных фонарей. Блок показывал своей спутнице места, где происходили события его пьесы «Незнакомка» (которую он тогда только что окончил и которую Мейерхольд предполагал поставить в театре Комиссаржевской). Они бродили по городским окраинам, шли по набережным вдоль каналов, поднимались на тот мост, где явилась Незнакомка — падшая с неба «звезда Мария», проходили длинную заснеженную аллею, где скрывалась, уходя, Незнакомка, заглядывали в тот кабачок, что служит местом действия «первого видения» пьесы. Стены там, действительно, были оклеены обоями, разрисованными кораблями с большими развевающимися флагами, а на прилавке водружена была бочка с гномом и надписью «Кружка-бокал»…

И город мой железно-серый,

Где ветер, дождь, и зыбь, и мгла,

С какой-то непонятной верой

Она, как царство, приняла.

Ей стали нравиться громады,

Уснувшие в ночной глуши,

И в окнах тихие лампады

Слились с мечтой ее души.

Она узнала зыбь и дымы,

Огни, и мраки, и дома —

Весь город мой непостижимый —

Непостижимая сама…

Наталья Николаевна Волохова — Снежная Дева — принимала поклонение и любовь поэта, но влюблена в него не была. Этот странный, легкий и вместе мучительный роман длился почти два года. Он отразился не только в «Снежной маске», но и в цикле «Фаина», и в драматической поэме «Песня Судьбы», героиня которой тоже носит имя Фаина. Впрочем, в странности их отношений Волохова была повинна несравненно меньше, чем Блок. Молодая актриса, для которой предназначались главные роли блоковских пьес, в глазах поэта оставалась Незнакомкой и Фаиной и в реальной жизни. Блок всегда стремился сблизить, слить «мечту» и «существенность». И когда он вел свою спутницу по вечерним петербургским островам, он прежде всего хотел убедить ее именно в реальности и осязаемости своих фантастических вымыслов. Блок, как уже говорилось, не столько свой внутренний мир соотносил с реальностью, сколько требовал от реальности и искал в ней соответствия своему внутреннему миру. И он полагал, что не Волохова изменила что-то в его духовной жизни, но он как бы отыскал ее в самом себе, прежде чем увидел въявь. Предчувствуя встречу с ней, ища этой встречи, он как бы сам создал, выдумал ее, подобно своей Незнакомке.

«Первое время Волохова не догадывалась о причине частых появлений, Блока за кулисами театра. И сам он, похоже, поначалу еще «не нашел» ее. И вдруг однажды, уходя из театра и прощаясь с нею на лестнице. Блок остановился в смущении и сказал, что только сейчас, сию минуту он понял, что означали его предчувствия и смятение в последние месяцы. Он сказал, что внезапно увидел это в ее глазах, только теперь осознал, что именно они, и ничто другое, заставляют его приходить в театр.

Воображаемую реальность и реальность действительную Блок, повторю, не хотел разграничивать, но, напротив, стремился их сблизить. И в этом стремлении к цельности мира он и стал объяснять молодой ‘актрисе, что она не только создана для ролей Незнакомки и Фаины, но и в самом деле есть Незнакомка и Фаина, что она не родилась, но явилась и ему, и миру земным воплощением духовной сущности, небесной «звезды»»

«У нас бывали частые споры с Александром Александровичем, — писала много лет спустя Наталья Николаевна Волохова. — Он, как поэт, настойчиво отрывал меня от земного плана, награждая меня чертами падучей звезды, звал Марией-звездой, хотел видеть шлейф моего черного платья усыпанным звездами. Это сильно смущало и связывало меня, так как я хорошо сознавала, что вне сцены я отнюдь не обладаю этой стихийной, разрушительной силой. Но он утверждал, что эти силы живут во мне подсознательно, что я всячески стараюсь победить их своей культурой и интеллектом… Годы, о которых я рассказываю, были годами сильнейшего увлечения символизмом. Мы не ограничивались любовью к стихам и к чтению их, мы, так сказать, жили ими и в них» Часто говорили полунамеками, полусловами и понимали друг друга. Стихи были почти наш разговорный язык. Естественно, что я порой поддавалась убедительности блоковскрго стиха и чувствовала себя Фаиной и Незнакомкой». Прообразом Фаины, героини блоковской «Песни Судьбы», несомненно была актриса Н.Н. Волохова.

Но, помимо этой жизненной подоплеки, символическая действительность пьесы вырастала из впечатлений иного ряда, из впечатлений «фантастических», связанных с врубелевской живописью.

У Врубеля есть картина «Лебедь»: на озерной глади, в густых камышах таится большая белая птица, граненое оперение которой сияет закатными бликами. Следом за этим полотном была написана знаменитая «Царевна-Лебедь». (Репродукция этой врубелевской картины висела у Блока в библиотеке шахматовского дома.)

Действие «Песни Судьбы» проходит как бы в мире этих врубелевских картин. Герман — один из центральных персонажей драмы — рассказывает, что видел сон: большая белая лебедь плыла через озеро грудью на закат, и на груди и на крыльях ее играли отсветы заката.

Этим рассказом Германа и начинается пьеса. Затем появляется больной инок — «точно ангел с поломанным крылом». Инок приносит весть о Фаине. В распахнутом окне Герману открывается огромный мир, и Герман видит уже не во сне, но наяву синий мглистый простор, подобный большому озеру, по которому плывет большая белая лебедь с сияющими перьями грудью прямо на закат. Это и есть предчувствие Фаины. Монах говорит, что увидел над домом Германа большие белые крылья и «подумал, что здесь — Фаина». Сопоставление это проведено через всю пьесу. И в «сказке», которую сказывает Фаине древняя старуха, оно дано уже впрямую: «Как с далекого синего моря выплывала белая лебедка с девичьим ликом. Выплывала она из терема по вечерней заре, в кудри черные жемчуга впутаны, крылья белые, как пожар, горят… Обернулась лебедь белая — чудной девицей-раскрасавицей, ни дать, ни взять — Фаина прекрасная».

В пьесе рассказана и предыстория Фаины. Кафешантанная певица — ив этом также заложен символический смысл — родом из далекого раскольничьего села. Юная Фаина, о которой повествует больной инок, опять же имеет прообразом героиню некоего произведения живописи. Юная Фаина — это нестеровская «голубица»: «Высоко, над обрывом стояла статная девушка и смотрела далеко за реку. Как монахиня, была она в черном платке, и только глаза сияли из-под платка. Так стояла она всю ночь напролет и смотрела в далекую Русь, будто ждала кого-то. Но никого не было там, только заливной луг, да чахлый кустарник, да ветер весенний». Это описание явно навеяно нестеровскими картинами, изображающими заволжский раскольничий быт. Его «Одиночество» или «На горах» годятся как иллюстрация к блоковскому рассказу о стоящей над обрывом тоскующей девушке с вещей душой. О близости блоковской юной Фаины к нестеровским образам можно говорить с полной уверенностью постольку, поскольку у Нестерова и у Блока здесь общая отправная точка — романы Мельникова-Печерского. Нестеров говорил, что Мельников-Печерский для него сыграл ту же роль, что Лермонтов для Врубеля./

Блок прямо сравнивает свою Фаину с героиней романа «На горах». 2 марта 1908 года Блок заносит в записную книжку следующие исполненные скрытого смысла строки: «Зачем ты так нагло смотришь женщинам в лицо? — Всегда смотрю. Женихом был — смотрел; был влюблен — смотрел. Ищу своего лица. Глаз и губ.

На полотне кинематографа тореадор дерется с соперником. Женский голос: «Мужчины всегда дерутся».

Фаина — В лесах Печорского. Тоже — раскольница с демоническим лицом.

Раз сорок Врубель рисовал голову Демона. В 5 часов утра бежал в мастерскую, как только открывались магазины, бежал за шампанским. Дописывал уже на выставке. Раз пришли и увидели совсем гениальное лицо. Потом, говорят, он опять испортил его. Хотя бы — легенда».

Эти отрывочные строки, разумеется, поставлены друг за другом отнюдь не бездумно. Их объединяет движение некоей вслух не высказанной, но вполне определенной мысли. Она чувствуется за ними очень отчетливо.

О чем же идет здесь речь?

В первом отрывке Блок говорит о неутолимой, «донжуанской» страсти, которая есть стремление к воплощению мечты. Второй отрывок — о том же стремлении к победе над смертью, которое неизбежно ведет к гибели: в своем разворачивающемся движении страсть непременно толкает на поединок — с соперником реальным, с соперником воображаемым, со всем миром, наконец. И здесь же Блок вспоминает свою Фаину — заложенную в натуре ее исконную цельность, страсть, в которой готова она идти до конца («раскольница»), и вместе ощущение невоплотимости ее страсти («демоническое»). Это в ней — врубелевское. Как представляется Блоку, стремление к цельности, гармонии — не только сюжет всех картин Врубеля, но и дело его жизни. Блок и говорит о том, что автор «Демона поверженного» пытался преодолеть разъединенность жизни и страсти в реальном своем существовании — посредством творчества.

Картины Врубеля представлялись Блоку прежде всего поступками, прежде всего фактами не искусства, но самой жизни. «Жизнь стала искусством», — говорит Блок. И за картинами Врубеля он узнает человека, чей путь ведет в том же направлении, что и собственный его путь.

Конечно, Врубель шел в другое время, из иных мест, но искал он того же, что и сам Блок. И потому-то он на время стал Блоку товарищем и вожатым в дороге. То, что встречалось на пути, поэт часто «узнавал» по врубелевским картинам. Так было в пору стихов «Врубелю», так было и теперь, когда в белизне своих метелей, в снежности своей Фаины Блок видел лебединую белизну врубелевской царевны, когда в «сине-лиловых мирах» врубелевского Демона узнавал миры своей Незнакомки…

Домашнее задание.

1. Выучить стихотворение «Незнакомка» наизусть;
2. Выбрать и прочитать стихотворения Блока о России.

III. Нечаянная радость[125]

В книге А. Блока радует ясный свет высоко поднявшегося солнца, побеждает уверенность речи, обличающая художника, вполне сознавшего свою власть над словом.

Александра Блока, после его первого сборника стихов («Стихи о Прекрасной Даме»), считали поэтом таинственного, мистического. Нам кажется, что это было недоразумением. Таинственность иных стихотворений А. Блока происходила не оттого, что они говорили о непостижимом, о тайном, но лишь оттого, что поэт много в них не договаривал. Это была не мистичность, а недосказанность. А. Блоку нравилось вынимать из цепи несколько звеньев и давать изумленным читателям отдельные, разрозненные части целого. До той минуты, пока усиленным вниманием читателю не удавалось восстановить пропущенные части и договорить за автора утаенные им слова, — такие стихотворения сохраняли в себе прелесть чего-то странного и почти жуткого. Этот прием «умолчания» нашел себе многочисленных подражателей и создал даже целую «школу Блока». Но сам А. Блок, по-видимому, понял всю обманность прежних чар своей поэзии. В его стихах с каждым годом все меньше «блоковского», и перед его читателями все яснее встает новый, просветленный образ поэта.

А. Блок, как нам кажется, — поэт дня, а не ночи, поэт красок, а не оттенков, полных звуков, а не криков и не молчания. Он только там глубок и истинно прекрасен, где стремится быть простым и ясным. Он только там силен, где перед ним зрительные, внешние образы. В «Нечаянной радости» не все отделы равноценны. Еще не мало стихотворений должно быть отвергнуто, как такие, в которых поэт не сумел адекватно воплотить в слова свои переживания. Но уже в целом ряде других чувства поэта, — большею частью простые и светлые, — нашли себе совершенное выражение в стихах певучих и почти всегда нежных. Читая эти песни, вспоминаешь похвальбу Ив. Коневского: «Властно замкну я в жемчужины слова — смутные шорохи дум». Стих А. Блока всегда напевен, хотя размеры его и однообразны. В нем есть настоящая магия слова, чудесная, которую почти невозможно разложить на составные элементы, трудно объяснить аллитерациями, игрой гласных и т. д. В таких песнях, как посвященная Ф. Смородскому или «Умолкает светлый вечер», — есть что-то от пушкинской прелести.

А. Блок скорее эпик, чем лирик, и творчество его особенно полно выражается в двух формах: в драме и в песне. Его маленькие диалоги и его песни, сложенные от чужого лица, вызывают к жизни вереницы душ, которые уже кажутся нам близкими, знакомыми и дорогими. Перед нами создается новая вселенная, и мы верим, что увидим ее полную и богатую жизнь — ярко озаренной в следующей книге А. Блока.

1907