Страшные страницы истории: бордель в Освенциме
5 лет назад · 258936 просмотров
76 лет назад Генрих Гиммлер издал приказ об организации борделей в концентрационных лагерях. Дьявольский план был призван принудить заключенных работать усерднее за «вознаграждение» в виде сексуальных утех. Женщин-заключенных заманивали в бордель обещанием дополнительного питания и лучших условий содержания. Они обслуживали до 20 мужчин в день под неусыпным присмотром немцев-надзирателей.
Источник:
Сразу за печально знаменитыми воротами Освенцима с надписью «Работа делает свободным» находится одно из наименее известных кошмарных мест лагеря. Чтобы заключенные работали усерднее, Генрих Гиммлер, глава СС, приказал открыть для них бордели в концентрационных лагерях оккупированной Европы. План был принят в октябре 1941 года. Согласно ему, хорошо работавший заключенный мог получить в виде поощрения путевку в бордель. Первый бордель был организован в 1942 году в Маутхаузене (Австрия). За ним последовали Равенсбрюк, Бухенвальд, Дахау и Флоссенбург. Всего в концлагерях работали десять борделей. Самый крупный из них располагался в польском Аушвице (Освенциме), в блоке №24 рядом с воротами.
Освенцим был самой мощной машиной смерти в истории: здесь погибли около 1,1 миллиона человек. План по организации лагерного борделя воплощал эсэсовец Зигфрид Швела, главный лагерный врач. Он довел до медиков концлагеря правила: и мужчины, и женщины в борделе должны быть здоровы, женщины должны быть подвергнуты стерилизации, использоваться может только миссионерская позиция. Кроме того, в дверях должны были быть оборудованы глазки, через которые надзирателям следовало следить, чтобы женщина не проводила с клиентом более 15 минут. Разумеется, соблюдались и расовые нормы: немцы должны были ходить только к немецким женщинам, славяне — к славянкам. Русские и евреи в бордель не допускались.
Еще до воплощения своих планов Швела был убит бойцами Сопротивления. Однако в 1943 году план воплотил в жизнь другой эсэсовский врач, Освадьб Кадук.
Источник:
Бордель Аушвица располагался в блоке №24 — в этом доме справа от ворот.
Источник:
Женщин-заключенных (разумеется, не евреек) заманивали в бордель обещанием лучших условий содержания и питания. Девушки, большинству из которых было едва за 20 обслуживали, в среднем, 6-9 мужчин в «час посещений» — с 8 до 10 вечера. Воскресный день также был для них рабочим. Всего в борделе работала 21 женщина.
Мужчины, которым разрешалось посещение борделя, подвергались унизительному медосмотру. Эсэсовский врач мазал их гениталии специальным кремом. Еще раньше их на весь лагерь выкликали на посещение борделя, куда их конвоировала охрана. Многие «награжденные» были настолько больны и истощены, что физически не могли воспользоваться предоставленной возможностью.
Источник:
«После прибытия нового транспорта к новеньким женщинам-заключенным приходили эсэсовцы и говорили, что ищут женщин на легкую работу, — рассказывает историк Ига Буналска. — Некоторые впоследствии отказывались, узнав, в чем заключается «легкая работа», но другие оставались. Затем врачи отбирали молодых и миловидных женщин, которых и отправляли на работу в заведение».
Источник:
Бордели работали не только в Освенциме, но и в других лагерях. На снимке — заведение для заключенных в Бухенвальде.
Источник:
Врач-эсэсовец Зигфрид Швела, разработавший подробный план и инструкцию по созданию лагерного борделя.
Источник:
«Бордели работали каждый день по вечерам, открываясь после поверкиУ работниц борделя было теплое жилье, каждая имела отдельную комнату с приличной мебелью, — рассказывает Буналска. — Они получали пищу с эсэсовской кухни и красивое белье, которое поступало со складов, где хранились вещи убитых заключенных. Они получали необходимую врачебную помощь. Так было куда легче выжить в лагере. Надо сказать, контраст между этими женщинами и остальными заключенными — голодными, оборванными, измученными, избитыми, — был разителен».
Источник:
«Бордели были еще одним издевательством эсэсовцев, — говорит бывший заключенный Иосиф Жайна. — Тот, кто думает, что это был подарок для заключенных, просто не представляет себе Аушвиц. Это был еще один пример цинизма немцев, еще один пример унижения».
Другой заключенный, Мечислав Заяц, говорит: «Всех собрали на плацу. Начальник с гордостью раздал первые купоны в новый бордель. Он выкликал номера и раздавал купоны на виду у всего лагеря. Одним из награжденных стал профессор Хенрик Миановски. Он работал очень хорошо — преподавал химию. Он попытался объяснить, что предпочел бы дополнительный хлеб или суп, но безуспешно».
Купоны раздавал заместитель начальника лагеря, известный садист Ганс Аумейер. В 1948 году он был повешен за военные преступления.
Выжившая заключенная Софья Батор-Степьен вспоминала, как девушку соблазнили работой в борделе, пообещав дополнительную пайку хлеба. «Когда объявили, что ищут волонтеров для очень легкой работы, она вызвалась, — вспоминает Батор-Степьен. — Во время осмотра врач спросил ее, знает ли она, о какой работе идет речь. Она ответила, что нет. Тогда он сказал, что это будет легкая работа, и у нее будет много хлеба. Он говорил: «Тебе придется общаться с мужчинами, и еще я сделаю тебе маленькую операцию, чтобы ты не забеременела». Ей говорили: «Подумай, ты еще молода, быть может, тебе захочется стать матерью…» — но она отвечала, что ее не волнует материнство, она просто хочет хлеба».
Источник:
Для многих девушек работа в борделе была шансом на жизнь — или хотя бы на лучшую жизнь. «Мы видели девушку в красивом синем платье с черной тесьмой, с прической, на каблуках и в макияже, — вспоминает Батор-Степьен. — Мы были ощарашены. Макияж в Аушвице?! Потом ее уволили — она была страшно расстроена и умоляла оставить ее в борделе».
Источник:
Вильгельм Брасс, фотографировавший женщин на документы, говорит: «Они приходили ко мне, смеясь, радостные. Все были очень симпатичные. Они шутили перед камерой. Восемь были польками, семь — немками. Они были полны надежды — надежды, которую дала им эта работа».
Как рассказывает историк Ига Буналска, борделями пользовались также немецкие солдаты и даже эсэсовцы, хотя законы о расовой чистоте запрещали им это.
Источник:
«Насколько известно, солдаты часто пользовались борделем, — говорит Буналска. — Разумеется, они делали это нелегально, быть может, давая взятки Освальду Кадуку, который заведовал заведением.
Многие женщины после службы в борделе получили хлебные должности в лагере, некоторые из них пережили войну. Однако об их судьбах ничего неизвестно, и вряд ли они кому-то рассказывали о своем опыте. Одно несомненно: работа в борделе дала им шанс выжить. Ведь для многих из них выбор был прост: либо бордель, либо газовая камера в Биркенау».
Бордели в Аушвице были закрыты в январе 1945 года, после освобождения лагеря.
Источник:
— переведено специально для fishki.net
Агнешка Весели
БОРДЕЛЬ В АУШВИЦЕ (ОСВЕНЦИМЕ)
4 ноября 2009
В нацистских концентрационных лагерях функционировали публичные дома, созданные немцами в рамках системы мотивации узников. Вот результаты невозможного ранее польского исследования, касающегося лагеря Аушвиц-Биркенау.
Как только было объявлено о поиске добровольцев в группу «лёгкого труда», она немедленно согласилась, (…), не представляя на что идёт. Была отправлена на приём к врачу-эсесовцу. (…) После осмотра он спросил её: тебе известно, куда ты отправишься? Она сказала: нет, я не знаю, но говорили, что на легкую работу, где будет много хлеба. Тогда он сказал ей: слушай, эта работа заключается в том, что ты будешь иметь дело с мужчинами, а, кроме того, есть такой ньюанс, что тебе сделают операцию, которая лишит тебя возможности деторождения. Подумай об этом, ты молода и имеешь шанс выжить в лагере, захочешь стать матерью, но тогда это будет совершенно невозможно. Она ответила: да какой там матерью, я хлеба хочу» (Показания бывшей узницы Аушвица-Биркенау Зофьи Батор-Стемпень, лагерный номер 37 255 — см. примечание в конце статьи).
«Туда не принуждали идти, соглашались добровольно (…). И добровольно отдавались. (…) Их обманывали — говорили, что за это они будут освобождены, чего, однако, никогда не происходило» (унтершарфюрер СС Освальд Кадук, ответственный за публичный дом в концлагере Аушвиц I).
В Аушвице I (центральный лагерь) публичный дом, в котором работало около 20 женщин, был создан в августе 1943 г. Располагался он в блоке №24, где на первом этаже здания находилась лагерная канцелярия, сразу налево от центральных ворот.
В ноябре того же года был создан следующий бордель, с персоналом в два раза меньшим, в лагере Аушвиц III (Моновиц). Располагался в отдельном, окруженном сеткой бараке.
«При открытии публичного дома в каждом блоке сообщили, что эсесовские власти делают это в качестве заботы о психическом здоровье узников. Агитировали, чтобы узники записывались в очередь, потому что потом будет большая толчея» (Адам Ежи Брандхубер, лагерный номер 87 112).
«Заведение Puff (бордель) было окружено особым вниманием коммендатуры, которая, предоставляя узникам этот храм любви, руководствовалось специальными соображениями. Лагерный бордель должен был служить контрпропагандой против проникающих в свободнвый мир новостей о страшных условиях существования узников» (Владислав Фейкель, лагерный номер 5647, работник лагерного лазарета).
Система мотивации для узников концлагерей, обычно именуемая Frauen, Fressen, Freiheit (бабы, жрачка, свобода), была введена в мае 1943 года. Для ударников производства предусматривалось особое вознаграждение: право на более частую переписку, дополнительное питание, возможность приобретать сигареты, и даже увольнения из лагеря (только для узников германской национальности). Самым трудолюбивым и послушным выдавались боны стоимостью в две рейхсмарки на посещение лагерного борделя.
«Если кто-либо из узников получил в награду бон на посещение публичного дома (…), он обязан был сообщить об этом, потому что, в противном случае, его будут искать, придут за ним в блок №24 (при оказии, могут и избить), чтобы отправить отбывать наказание за провинность» (Адам Ежи Брандхубер).
«Открытие публичного дома (в лагере Аушвиц III-Моновиц) состоялось в довольно трагикомической обстановке. Первых 10 «избранных» назначил лично сам лагерфюрер Шеттль. Только, видать, запамятовал о них, и так они стояли на морозе больше часа» (Павел Столецкий, лагерный номер 6964).
Публичные дома в лагерях официально назывались зондербау, спецздание. Термин этот вызывает ассоциации с другой специальной группой — зондеркоммандой: группой узников, обслуживающих крематории.
«Каждая обитательница борделя обязана была «отрабатывать» ежедневно четыре сеанса в летнее время и пять в зимний период» (Владислав Фейкель).
«Желающие выстраивались в коридоре, потом, по команде, входили, согласно очереди, в отдельные помещения» (Адам Ежи Брандхубер).
«Спустя 20 минут я нажал звонок, и все мужчины покинули номера» (унтершарфюрер СС Освальд Кадук).
Эсесовцы через глазок в дверях следили, чтобы узники не нарушали правила, устанавливающие, в том числе, «здоровые» позы совокупления, соблюдали правила гигиены и расовой чистоты.
«И здесь немцы следили за соблюдением расовых законов. Своих граждан они вынуждали общаться с толстыми немецкими блондинками, а темных и стройных девиц оставляли в распоряжение представителей низших рас» (Владислав Фейкель).
«Все лагерные развлечения доступны только арийцам» (Кристина Витек, лагерь 6820, часть письма из неволи).
«Евреям женщины были запрещены…» (унтершарфюрер СС Освальд Кадук).
Публичный дом был открыт в будние дни после вечерней поверки.
«(Находясь в больничном блоке) я который день подряд замечала молодую девушку с завитыми волосами, глазами и ресницами, окрашенными хной, одетую в очень красивую блузку синего цвета с черными кружевами, через руку у неё был переброшен голубой халатик. На ногах у неё можно было рассмотреть какие-то туфли на высоких каблуках. (…) Она беззаботно проходила через блок, в сопровождении идущей впереди начальницы блока, провожающей её до постели. Для нас это было неординарным зрелищем. Накрашенная женщина? Не иначе, только что с воли» (Зофья Батор-Стемпень).
Работниц публичных домов выводили на прогулку, когда прочие узники возвращались после многочасовой работы в убийственных условиях. Они носили гражданские платья и нижнее бельё (из чемоданов, отнятых на перроне у прибывающих с эшелонами), мылись в собственной ванной, могут краситься, проходили регулярное медицинское обследование, кормили их по эсесовским нормам (так называемый шлюший суп). Замкнутые в блоке, они не имели возможности принимать участия в системе обмена товаров и услуг.
«Им ежедневно меняли комнаты. Эсесовцы старались о том, чтобы узники, приходящие в лагерный бордель, не устанавливали близких контактов, чтобы не знали тех, к кому они приходят» (Зофья Батор-Стемпень).
Единственный контактом с миром были для них посещающие публичный дом мужчины, чаще всего узники-капо, в основном, немцы. Благодаря привилегиям, редкому привлечению к другим работам и, что ещё более вероятно — неформальным контактам с представителями лагерной власти, женщины из публичного дома имели большие шансы пережить заключение в лагере.
«Та наша собеседница, после нескольких дней отдыха, говорила, что она могла бы работать «там» и по сей день, хоть девять месяцев, зачем «они» её освободили, хотя она их так умоляла» (Зофья Батор-Стемпень).
После нескольких месяцев работы в борделе, по крайней мере, часть работниц направлялась исполнять низшие управляющие должности в женском лагере. Всё это не улучшало их имиджа в глазах прочих заключенных, тем более, что некоторые из них открыто выражали свои симпатии в отношении немцев и заключенных-капо.
«Одни немки охотно туда шли. Считали публичный дом вершиной счастья. (…) Очень хвалились пребыванием там. (…) У меня была пациентка, которая оказавшись в лагере, говорила, что хочет заняться своей профессией. Мечтала выздороветь и пойти туда. (…) Я не знаю случаев принуждения полек идти в публичный дом, видела только немок, которые расценивали это как освобождение. Комендант лагеря доставал им помаду и они были накрашены просто ужасно. К полькам относились с ненавистью, никогда не говорили иначе, только die Polacken (полячки)» (Д-р Янина Костюшко, лагерный номер 36 319, врач лагерного лазарета).
То, каким образом бывшие узники говорят о публичном доме и его работницах, позволяет нам уверенно выявить следующее противопоставление: мы, поляки — политические, в отличие от извращённых немцев и их подопечных из борделя.
«Зажравшие капо, старшие бараков и помещений и прочие лагерные функционеры хотели себе девочек» (Юзеф Отовский, лагерный номер 10 070).
«Политические узники (работающие в лагере Аушвиц III-Моновиц) бойкотировали это учреждение и я могу сказать, что это было повсеместным явлением» (Тадеуш Петрыковский, лагерный номер 131 862).
«В моём отделении (я жил тогда в блоке №16), никто не изъявил желания, уговоры были бесполезны» (Адам Ежи Брандхубер).
«Должен отметить, что бордель (в Аушвице I) бойкотировали как коммунисты, так и другие серьёзные политические заключенные» (Владислав Фейкель).
А вот взгляд с другой стороны: «После вечерней переклички собирались толпами поляки и немцы, и тот, кто хорошо подкупил Кадука, мог рассчитывать попасть в бордель. (…) Сотни узников уходили с мыслью, что завтра, может быть, у них всё получится» (Луцьян Соберай, лагерный номер 1898 году, бывший капо).
«Желающих было предостаточно — иногда приходило до 600 желающих, многих из которых я туда отправлял» (унтершарфюрер СС Освальд Кадук).
Ночью, после окончания официального рабочего дня, имели место и неконтролируемые запрещённые визиты. Узники, нередко те самые, которые в законном порядке посещали публичный дом, кружили под его зданием с подарками (продукты, интимное бельё, бижутерия) для избранных ими женщин, которые те, с помощью шнурка, поднимали к себе наверх. Узниц борделя, несмотря на неоднократные и суровые запреты, посещали также представители германского коллектива лагеря. Потому эти узницы были очень хорошо информированы. Из воспоминаний одного из бывших заключенных можно сделать вывод, что они внесли значительный вклад в деятельность лагерного движения сопротивления.
«В борделе можно было узнать о реальном положении немцев на фронте, а также о секретных мероприятиях комендатуры на территории лагеря» (Владислав Фейкель).
В показаниях встречаются следующие определения: элементы, которых это положение совершенно устраивало, типичные проститутки, капризные пансионные девицы, невесты, проститутки, для которых пребывание в блоке №24 не было чем-то необычным, девицы, девочки.
Большая часть (очень немногочисленных) сообщений на тему публичных домов в Аушвиц-Биркенау происходит от лиц мужского пола: политических заключенных, эсесовцев¸ капо, которые были подотчётной перед СС низшей властью в лагере. Сравнительно мало свидетельств дали женщины узницы. И ни одного – женщины, сами работавшие в публичных домах. На протяжении десятилетий о них говорили в их отсутствии. По-разному, в зависимости от того, кем был говорящий: бывшим эсэсовцем, молодым уголовным узником — капо, политическим заключённым или молодой женщиной. Иронично, отчуждённо, с презрением, с осуждением, пренебрежительно.
В 1945 году, перед бегством от Красной Армии, немецкий коллектив лагеря уничтожил большую часть документации, в том числе – материалы, касающиеся расположенных на его территории двух публичных домов. В немногих уцелевших документах, удостоверяющих тестирование на наличие венерических заболеваний, можно прочитать фамилии нескольких десятков женщин, которые работали в лагерных публичных домах. Похоже, что среди них было примерно поровну немок и полек. Некоторые носили идентификацию Aso или антисоциальные. Это может означать, что немецкие правоохранительные органы арестовали их и послали в лагерь за занятие проституцией или за контакты с мужчинами запрещенной для них расы, за распущенность, за то, что возбуждали публично «эротические чувства» и даже за отказ от работы в публичном доме за пределами лагеря. Это все, что мы знаем о них.
Дело «девочек» из концлагерей запутанное и не вполне ясное. То, что нам о них рассказали, не даёт оснований для однозначных оценок. Несмотря на это, ещё в 1993 году немецкий историк назвал женщин из лагерных публичных домов «шлюхами», а другой — в 1979 году отнёс лагерный публичный дом к разряду «культурных мероприятий» в лагере. Автор польской книги о принудительном труде в лагере Аушвиц-Биркенау рассматривал публичный дом лишь как элемент системы поощрений.
Когда речь идет о войне, не говорят ни о женщинах, ни о насилии на сексуальной почве. Когда речь идет о сексуальном насилии, намекают на вину жертв. А когда вспоминают о проституции, не считают её работой. В Германии и Австрии историки собирают сообщения бывших работниц публичных домов и исследуют эту тему с конца 80-ых годов. В Польше до сих пор лучше её не касаться: миф об Освенциме-Аушвице, как о месте торжественно-пафосной смерти, слишком силён. Запросы, которые я стала посылать в освенцимский архив в 2002 году, были по-настоящему пионерским предприятием.
Власти ни одной из упомянутых стран до сих пор не признали работы женщин в нацистских публичных домах, как принудительного труда. И, таким образом, не выплачивают надлежащих компенсаций десяткам тысяч женщин, в том числе — примерно 150 бывшим работницам двух публичных домов на территории лагеря Аушвиц-Биркенау. Точно так же и японское правительство не берёт на себя ответственности за судьбу от 60 до 200 тысяч. китаянок, кореянок и женщин из других оккупированных стран, которых в годы Второй мировой войны вынудили работать в публичных домах для японских солдат.
Агнешка Весели — областью исследований автора являются показания бывших узников, собранные и хранящиеся в Государственном Архиве Музея в Освенциме (APMO) с 1954 года. 134 тома этого собрания содержат более трех тысяч официальных сообщений бывших узников, свидетелей событий, заключённых – низших лагерных функционеров, а также показания на суде членов германского коллектива лагеря. Архив размещается в блоке №24, на 1-м этаже здания, где находился публичный дом.
Переведено отсюда: http://www.polityka….-auschwitz.read
План лагеря Аушвиц I
Рисунок Джона Болла, март 1993
1 — Деревья
2 — Административные здания
3 — Ж/д ветка к главной линии
4 — Одна из 9 сторожевых вышек
5 — Две параллельных трёхметровых проволочных изгороди.
6 — Главные ворота
7 — Госпиталь с операционной, расположенный напротив предполагаемой «газовой камеры»
8 — Здание с плоской крышей, расположенное между больницей и мастерскими — предполагаемая «газовая камера» с крематорием.
9 — Мастерские: столярные, металлообрабатывающие и швейные
10 — Блок 24. Большое отапливаемое здание. На первом этаже — библиотека с читальным залом и хранилище музыкальных инструментов, на втором этаже — бордель.
11 — Площадка, на которой по субботам и воскресеньям для заключённых оркестр из их состава играл лёгкую классическую музыку
12 — Кухни с угольными печами, в которых каждое утро выпекался хлеб и готовилась здоровая пища.
13 — Почтовое отделение, где заключённые получали письма и посылки от своих друзей, родственников и Красного креста.
14 — Отопляемые кирпичные бараки
15 — Музыкальный и драматический театр, где заключённые из разных лагерей давали концерты на большой сцене на восточной стороне здания.
16 — Песчаный карьер глубиной 2,5 метра.
17 — Летний плавательный бассейн для заключённых длиной 20м с 1 и 3-метровым трамплинами.
18 — Аллея, прозванная проживающими «Birch Avenue».
19 — Одно из административных зданий.
20 — 3-этажный особняк коменданта лагеря.
21 — Дорога Сола Ривер, идущая до Освенцима (2 км).
22 — Трёхметровый бетонный забор, предотвращающий неконтролируемые контакты заключённых с внешним миром. Однако массовые убийства вменялись не Аушвицу 1, а Биркенау, обнесённом лишь проволочной изгородью.
Фотографии всех перечисленных объектов и многое другое, чего мы не знали об Освенциме, здесь: http://s-mahat.ru/cg…ex.cgi?cont=121
Ещё один план:
СХЕМА КОНЦЛАГЕРЯ АУШВИЦ I
А дом коменданта лагеря
В главная караульная
С комендатура лагеря
D администрация лагеря
Е госпиталь СС
F политический отдел (лагерное гестапо)
G помещение для приема в лагерь (ауфнамегабойде)
Н входные ворота
I кухня
KI газовая камера и крематорий № I
L хозяйственные помещения и мастерские
М склад с вещами убитых
N карьер — место казней
О место, где размещался лагерный оркестр
Р прачечная СС
R караульная блоковых
S стена казней
1-28 жилые бараки для узников
http://www.wolfschan…sok/shaush1.htm
http://www.wolfschan…l/spisok/01.htm
76 лет назад Генрих Гиммлер издал приказ об организации борделей в концентрационных лагерях. Дьявольский план был призван принудить заключенных работать усерднее за «вознаграждение» в виде сексуальных утех. Женщин-заключенных заманивали в бордель обещанием дополнительного питания и лучших условий содержания. Они обслуживали до 20 мужчин в день под неусыпным присмотром немцев-надзирателей.
Сразу за печально знаменитыми воротами Освенцима с надписью «Работа делает свободным» находится одно из наименее известных кошмарных мест лагеря. Чтобы заключенные работали усерднее, Генрих Гиммлер, глава СС, приказал открыть для них бордели в концентрационных лагерях оккупированной Европы.
План был принят в октябре 1941 года. Согласно ему, хорошо работавший заключенный мог получить в виде поощрения путевку в бордель. Первый бордель был организован в 1942 году в Маутхаузене (Австрия). За ним последовали Равенсбрюк, Бухенвальд, Дахау и Флоссенбург. Всего в концлагерях работали десять борделей. Самый крупный из них располагался в польском Аушвице (Освенциме), в блоке №24 рядом с воротами.Освенцим был самой мощной машиной смерти в истории: здесь погибли около 1,1 миллиона человек.
План по организации лагерного борделя воплощал эсэсовец Зигфрид Швела, главный лагерный врач. Он довел до медиков концлагеря правила: и мужчины, и женщины в борделе должны быть здоровы, женщины должны быть подвергнуты стерилизации, использоваться может только миссионерская позиция. Кроме того, в дверях должнеы были быть оборудованы глазки, через которые надзирателям следовало следить, чтобы женщина не проводила с клиентом более 15 минут.
Разумеется, соблюдались и расовые нормы: немцы должны были ходить только к немецким женщинам, славяне — к славянкам. Русские и евреи в бордель не допускались.Еще до воплощения своих планов Швела был убит бойцами Сопротивления. Однако в 1943 году план воплотил в жизнь другой эсэсовский врач, Освадьб Кадук.
Бордель Аушвица располагался в блоке №24 — в этом доме справа от ворот.
Женщин-заключенных (разумеется, не евреек) заманивали в бордель обещанием лучших условий содержания и питания. Девушки, большинству из которых было едва за 20 обслуживали, в среднем, 6-9 мужчин в «час посещений» — с 8 до 10 вечера. Воскресный день также был для них рабочим. Всего в борделе работала 21 женщина.
Мужчины, которым разрешалось посещение борделя, подвергались унизительному медосмотру. Эсэсовский врач мазал их гениталии специальным кремом. Еще раньше их на весь лагерь выкликали на посещение борделя, куда их конвоировала охрана. Многие «награжденные» были настолько больны и истощены, что физически не могли воспользоваться предоставленной возможностью.
«После прибытия нового транспорта к новеньким женщинам-заключенным приходили эсэсовцы и говорили, что ищут женщин на легкую работу, — рассказывает историк Ига Буналска. — Некоторые впоследствии отказывались, узнав, в чем заключается «легкая работа», но другие оставались. Затем врачи отбирали молодых и миловидных женщин, которых и отправляли на работу в заведение».
Бордели работали не только в Освенциме, но и в других лагерях. На снимке — заведение для заключенных в Бухенвальде.
Врач-эсэсовец Зигфрид Швела, разработавший подробный план и инструкцию по созданию лагерного борделя.
«Бордели работали каждый день по вечерам, открываясь после поверки. У работниц борделя было теплое жилье, каждая имела отдельную комнату с приличной мебелью, — рассказывает Буналска. — Они получали пищу с эсэсовской кухни и красивое белье, которое поступало со складов, где хранились вещи убитых заключенных.
Они получали необходимую врачебную помощь. Так было куда легче выжить в лагере. Надо сказать, контраст между этими женщинами и остальными заключенными — голодными, оборванными, измученными, избитыми, — был разителен».
«Бордели были еще одним издевательством эсэсовцев, — говорит бывший заключенный Иосиф Жайна. — Тот, кто думает, что это был подарок для заключенных, просто не представляет себе Аушвиц. Это был еще один пример цинизма немцев, еще один пример унижения».Другой заключенный, Мечислав Заяц, говорит: «Всех собрали на плацу. Начальник с гордостью раздал первые купоны в новый бордель. Он выкликал номера и раздавал купоны на виду у всего лагеря. Одним из награжденных стал профессор Хенрик Миановски.
Он работал очень хорошо — преподавал химию. Он попытался объяснить, что предпочел бы дополнительный хлеб или суп, но безуспешно».Купоны раздавал заместитель начальника лагеря, известный садист Ганс Аумейер.
В 1948 году он был повешен за военные преступления.Выжившая заключенная Софья Батор-Степьен вспоминала, как девушку соблазнили работой в борделе, пообещав дополнительную пайку хлеба. «Когда объявили, что ищут волонтеров для очень легкой работы, она вызвалась, — вспоминает Батор-Степьен. — Во время осмотра врач спросил ее, знает ли она, о какой работе идет речь. Она ответила, что нет. Тогда он сказал, что это будет легкая работа, и у нее будет много хлеба.
Он говорил: «Тебе придется общаться с мужчинами, и еще я сделаю тебе маленькую операцию, чтобы ты не забеременела». Ей говорили: «Подумай, ты еще молода, быть может, тебе захочется стать матерью…» — но она отвечала, что ее не волнует материнство, она просто хочет хлеба».
Для многих девушек работа в борделе была шансом на жизнь — или хотя бы на лучшую жизнь. «Мы видели девушку в красивом синем платье с черной тесьмой, с прической, на каблуках и в макияже, — вспоминает Батор-Степьен. — Мы были ощарашены. Макияж в Аушвице?! Потом ее уволили — она была страшно расстроена и умоляла оставить ее в борделе».
Вильгельм Брасс, фотографировавший женщин на документы, говорит: «Они приходили ко мне, смеясь, радостные. Все были очень симпатичные. Они шутили перед камерой. Восемь были польками, семь — немками.
Они были полны надежды — надежды, которую дала им эта работа».Как рассказывает историк Ига Буналска, борделями пользовались также немецкие солдаты и даже эсэсовцы, хотя законы о расовой чистоте запрещали им это.
«Насколько известно, солдаты часто пользовались борделем, — говорит Буналска. — Разумеется, они делали это нелегально, быть может, давая взятки Освальду Кадуку, который заведовал заведением.Многие женщины после службы в борделе получили хлебные должности в лагере, некоторые из них пережили войну.
Однако об их судьбах ничего неизвестно, и вряд ли они кому-то рассказывали о своем опыте. Одно несомненно: работа в борделе дала им шанс выжить. Ведь для многих из них выбор был прост: либо бордель, либо газовая камера в Биркенау».Бордели в Аушвице были закрыты в январе 1945 года, после освобождения лагеря.
Тот, кто полагал, что контакты с девушками являлись его личным делом, очень ошибался. Он некоторое время находился под контролем гигиенической службы. Извиняюсь за подробность, но даже для снимания использованного презерватива существовали определенные регламенты. Для западных борделей руководство вермахта выработало пять директив (!) об утилизации противозачаточных средств.
Сразу же после посещения борделя солдат должен был проследовать в специальную санитарную комнату, где он должен был быть исследован не предмет «неудобных» заболеваний. Если требовалось, его тут же госпитализировали. Подобные жесткие предписания способствовали тому, что большинство солдат предпочитало пользоваться услугами бесчисленных уличных проституток. Чтобы в данном случае избежать очередной эпидемии венерических болезней, военная администрация пошла на то, чтобы зарегистрировать всех уличных «жриц любви», обеспечив им определенную плату в обмен на периодические медицинские проверки. В итоге около 6 тысяч парижских проституток проходили еженедельное обследование у военных врачей.
Но большинство немецких солдат плевать хотело на запрет спать с уличными девушками, которые не имели санитарной карты. Вермахт не мог справиться с повальной проституцией, которая приобрела повсеместный характер. Облавы не давали желаемого результата. Рискуя быть обвиненными в подрыве боеспособности немецкой армии, в Париже работало около 100 тысяч проституток! Кстати, выдвижение подобного обвинения не было неким преувеличением. За половые сношения с немецкими солдатами девушку, не имевшую «промыслового свидетельства», могли очень строго наказать.
Но не только немецкие войсковые генералы понимали, что сексуальные потребности являются важным компонентом для сохранения дисциплины в мужском коллективе. Эта мысль пришла в голову многим комендантам концентрационных лагерей и руководителям структур, которые отвечали за использование доставленных на принудительные работы иностранцев: там возникают специальные бордели. В июне 1941 года после посещения концентрационного лагеря Маутхаузен Генрих Гиммлер распоряжается создать из заключенных публичный дом, который бы могли посещать эсэсовцы. Необходимые для этого проститутки были найдены в лагере Равенсбрюк. Именно там доктор Вальтер Зоннтаг принимал свой «товар». Этот вечно подвыпивший садист принимал под свое командование девушек, ранее работавших на панели. Он цинично приказывал им раздеваться, детельно исследуя их тела. Если девушки были хорошо сложены, привлекательны и не больны, то они автоматически оказывались в эсэсовских борделях. Перед тем, как они выходили «на службу» им выделяли особый паек, а иногда они даже посещали солярий. Менее симпатичные девушки попадали в публичные дома для арестантов и участников принудительных работ.
Как правило, больше полугода в концентрационных борделях девушки не протягивали. Кроме несколько улучшенного питания, там они получали чисто символическую плату, а традиционный для лагерей тюфяк заменялся нормальной кроватью. В условиях массового голода и высокой смертности многие женщины-заключенные добровольно вызывались на эту «работу». Но это было лишь передышкой, спустя несколько месяцев они обычно возвращались обратно в Равенсбрюк, но уже беременные и, по обыкновению, больные сифилисом. Там их ждал шприц со смертельной инъекцией. Начальству концентрационных лагерей не было дела до каких-то там больных и беременных проституток. Из борделя попасть на волю не удавалось никому. Гиммлер и не думал давать такое послабление. Однажды он бросил, что «подобную чепуху им пообещал какой-то сумасшедший».
Чтобы на корню пресечь любые половые отношения между немецкими женщинами и доставленными на принудительные работы в Германию мужчинами (а их было 8 миллионов), в 1941 году Мартин Борман распорядился создать бордели в «трудовых лагерях». Гиммлер охотно поддержал эту идею. Ему была необходима иностранная рабочая сила. Но куда больше ему требовались эти специфические бордели. Он боялся, что миллионы инородцев испортят чистоту немецкой расы. «Кроме того, после посещения борделей производительность труда занятых в военной промышленности рабочих могла бы увеличиваться», – заявлял он. В интересах военной экономики Гиммлер разработал трехступенчатую систему поощрений иностранных рабочих. За небольшие заслуги они могли награждаться несколькими сигаретами. За усердие в труде они получали небольшую сумму денег. «Ударники» принудительного производства могли посетить бордель, созданный специально для подобных случаев.
Подобные «трудовые дома терпимости» находились в совместном ведении бирж труда, немецкой полиции и «Немецкого трудового фронта». Часть издержек по содержанию этих борделей перекладывалось на руководство предприятий, где была задействована иностранная рабочая сила. К 1943 году в Третьем рейхе насчитывалось около 60 подобных заведений для угнанных рабочих. Только в одном Гамбурге их было шесть.
В «рабочих борделях» проститутка должна была обслужить в целом 300 мужчин. Чтобы женщины работали более эффективно, они должны были оплачивать аренду помещения, а также продовольственное снабжение, отопление и белье. Безвозмездно предоставлялось только медицинское обслуживание. В подобных борделях можно было встретить женщин самых разных национальностей. Они прибывали из всех оккупированных стран. Если они были хороши собой, то могли без проблем зарабатывать в день до 200 имперских марок. По пожеланию их могли переслать на родину, откуда они были угнаны. И это в то время, когда другие на немецких предприятиях зарабатывали по 80 марок в месяц.
Но нацисты не все время придерживались столь «дружелюбного» отношения к проституции. Поначалу ситуация была полностью противоположной. «Законопослушные» бюргеры не желали видеть на улицах своих городов проституток. Их преследовали. Пойманные проститутки в Третьем рейхе подвергались принудительной стерилизации. Здесь они были нежелательным элементом.
Бедность и голод, разочарование и отчаяние захлестнули немецкое общество в годы мирового экономического кризиса. Миллионы безработных оказались выброшенными на улицу. Для женщин, у которых не было образования, проституция являлась едва ли не единственным способом заработать себе на жизнь. Они продавали себя за несколько марок повсюду: в гостиницах и трактирах, в кафе и концертных залах, на вокзалах и в кино, в театрах и скверах. Но в 1929 году, за четыре года до прихода нацистов к власти, в Германии вспыхнула острая дискуссия об угрозе нравственному здоровью молодежи.
26 мая 1933 национал-социалисты добавляют в уголовный кодекс параграф, с которого началось преследование проституток. Теперь за беспокойство отдельного гражданина или компании с развратными предложениями любая женщина или мужчина могли угодить в тюрьму. После того, как в Веймарской республике проституция существовала вполне легально, национал-социалистические законодатели видели перед собой непочатый край работы.
Получив новый уголовный кодекс, нацисты решили очистить улицы Германии от «падших женщин». Только в Гамбурге за полгода было задержано более 1500 женщин, обвиненных в проституции. В ноябре 1933 года большинство из них попали в специальные исправительные учреждения.
Но согласно действующему праву задержание проституток было недопустимым, однако коричневые диктаторы этого не соблюдали. На борьбу с проституцией были брошены не только полиция, но органы здравоохранения и исполнительная власть. Новый режим хотел продемонстрировать всем свою борьбу с пороком. Проститутки теперь должны были жить на специальных публичных улицах – бордельштрассен. Постепенно в национал-социалистической Германии продажная любовь должна была исчезнуть вообще. Сначала она должна стать невидимой, затем недопустимой, а под конец и вовсе запрещенной.
Нацисты были единодушны в том, как должен был выглядеть «приличный немецкий бордель». Лестничные клетки должны были денно и нощно освещаться. В домах, которые не имели центрального отопления, в каждой комнате должна быть установлена печка. Сутенер, или, говоря юридическим языком, «наймодатель» должен был заботиться о чистоте постельного белья и полотенцах. На первом этаже предполагалось наличие плотных занавесок, чтобы «защищать пешеходов от сцен аморального поведения». Девушкам было запрещено показываться у окон или у входных дверей. Нацисты предполагали создание бордельштрассен, но их не стоит путать с «кварталами красных фонарей». Нацистские бордели имели мало схожего с салонами для развлечений. Тот, кто предпочитает продажную любовь, не должен был чувствовать себя уютно. Любая продажа алкогольных напитков в подобных борделях попадала под строгий запрет.
Текущая страница: 29 (всего у книги 55 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
2 Richard C. Wade, Slavery in the Cities: The South 1820–1860 (New York: Oxford University Press, 1964), 124.
3 Genovese, Poll, Jordan, Poll, 426.
4 Все материалы о Фиббе взяты из работы: Hall, In Miserable Slavery: Thomas Thistlewood in Jamaica, 1750–1786.
5 Там же, 80.
6 Clinton, The Plantation Mistress, 216.
7 Там же, 217.
8 Я обязана работам Lawn Brodie, Thomas Jefferson: An Intimate History (New York: W. W. Norton & Co. Inc., 1974) и Annette Gordon-Reed, Thomas Jefferson and Sally Hemings: An American Controversy (Charlottesville: University Press of Virginia, 1997). Оба автора убедительно доказывают, что Салли Хемингс была любовницей Джефферсона, хотя в настоящее время анализы ДНК подтверждают лишь кровную связь Джефферсона с сыном Салли по имени Эстон. Кроме того, я просматривала многочисленные новые работы, посвященные этому вопросу. Содержание многих из них определяется коллективным неприятием мнения о том, что Джефферсон мог быть отцом детей со смешанной кровью. К сожалению, сохранилось так мало документальных свидетельств о жизни Салли Хемингс, что нельзя точно определить, кто приходился отцом ее детям, включая Эстона, кровно связанного с Джефферсоном.
9 Broche, 167.
10 Там же, 349.
11 Там же, 350.
12 David N. Mayer, в “The Thomas Jefferson – Sally Hemings Myth and the Politicization of American History”, находится на сайте: http://www.ash-brook.org/articles/mayerhemings.html#V
13 Brodie, 352.
14 Там же, 354.
15 В 1853 г. первый негритянский романист, беглый раб Вильям Веле Браун, опубликовал плохо написанный мелодраматичный роман «Клотель, или Дочь президента», рассказывающий об одной из непризнанных черных любовниц Джефферсона и «трагической судьбе» ее незаконнорожденных дочерей-мулаток.
16 Джефферсон умер 4 июля 1826 г.
17 Источником этого раздела является работа: Kent Anderson Leslie, Woman of Color, Daughter of Privilege (Athens: University of Georgia Press, 1999).
18 Там же, 57.
19 Там же, 50.
20 Там же.
21 Там же, 138.
22 Там же, 96.
23 Там же, 59.
24 Там же, 64.
25 Там же, 142.
26 Там же, 72.
27 Там же, 144–145.
28 Основным источником этого раздела является следующее издание: Harriet A. (Harriet Ann) Jacobs, Incidents in the Life of a Slave Girl: Written by Herself ред. L. Maria Child, предисловие Jean Fagan Yellin (Cambridge: Harvard University Press, 1987). Все цитаты, приведенные в данном разделе, взяты из этой книги. Где это представлялось возможным, персонажи названы их настоящими именами, а не псевдонимами, используемыми Джейкобс в ее работе.
ГЛАВА 8
Сексуальные союзы и «еврейский вопрос»
ЖИЗНЬ В КОНЦЛАГЕРЕ ПЕРЕД СМЕРТЬЮ
Элеонора Ходис
ЛЕСНЫЕ ПАРТИЗАНСКИЕ ЛАГЕРЯ
ЕВА БРАУН: ЛЮБОВНИЦА ВИНОВНИКА ШОА́
ЕВРЕЙКА И НЕМЕЦ, НЕ ЗНАВШИЕ ЛАГЕРЕЙ
Ханна Арендт
С начала 1930-х годов до окончания Второй мировой войны в 1945 г. в нацистской Германии и европейских странах, где у власти стояли нацисты, принимались законы, запрещавшие мужчинам-неевреям вступать в сексуальные отношения с женщинами-еврейками. Вместе с тем беззащитность евреек, в частности тех, которые содержались в концентрационных лагерях, позволяла мужчинам господствующей нации легко принуждать их к сексуальным связям1.
В книге Гитлера Mein Kampf («Моя борьба»), первый том которой был опубликован в 1925 г., в частности речь шла о фантастическом видении высшей арийской «расы», представленной блистательными, белокурыми, высокими людьми. Мужчины-арийцы должны были быть образцом генетического совершенства. Предназначение их сестер определялось традицией, основанной на принципе трех «К»: Kinder; Küche, Kirche – «дети, кухня, церковь». Гитлер не сочувствовал эмансипации женщин, которая, как он писал, является «всего лишь измышлением еврейского интеллекта»2.
Адольф Шикпьгрубер – Гитлер, низкорослый, темноволосый фюрер этой расы господ объявил все неарийские расы низшими и опасно порочными, причем самой худшей из них были евреи. Как и тысячи других немцев, Гитлер читал книгу Артура Динтера Die Suende wider das Blut («Гpex против крови») и разделял изложенные в ней идеи. Под «грехом» Динтер подразумевал загрязнение расы: он утверждал, что одна капля еврейской спермы навсегда осквернит арийскую женщину, и даже у зачатых ею позднее от арийского партнера детей появятся явственные еврейские признаки.
После того как в январе 1933 г. Гитлер стал рейхсканцлером Германии, он начал оформлять свои представления законодательно. Одной из наиболее важных задач он считал решение вопроса о Rassenchande – «осквернении расы» через половые сношения арийцев с представителями других рас. Нацистское законодательство определяло Rassenchande как расовую измену, являющуюся преступлением, карающимся смертной казнью.
Провозглашенные 15 сентября 1935 г. Нюрнбергские законы лишали германского гражданства всех, за исключением немцев и лиц «с родственной им кровью», а Закон о защите немецкой крови и немецкой чести запрещал гражданам Германии сочетаться браком или вступать в интимные отношения с евреями. В 1930-е годы около 4000 евреев и немцев, состоявших в смешанном браке или просто в любовной связи, были осуждены за нарушение закона о «чистоте расы». Уличенных в подобном «преступлении» германских граждан жестоко наказывали, позорили, над ними издевались во время парадов и демонстраций или отправляли их в концентрационные лагеря. «Я – мерзкая свинья, я путалась с евреем», – было написано на плакате, повешенном на грудь одной женщины3.
Гитлер считал направленные против евреев законы – с 1933 по 1939 г. было принято четыреста таких законодательных актов – временными мерами, необходимыми лишь до тех пор, пока Европа не будет от них избавлена. Сложный механизм, созданный для уничтожения евреев и других неарийских народов, включал в себя ужесточение террора, обособление в гетто и последующую отправку в концентрационные лагеря, выйти из которых живыми довелось совсем немногим узникам. Через два месяца после того, как Гитлер занял пост рейхсканцлера, в 10 милях от его любимого Мюнхена был построен лагерь Дахау. Когда нацисты подчинили значительную часть Европы, концлагеря появились во многих других местах, в частности в Польше.
Дискриминация женщин, лежавшая в основе нацистской идеологии, в сочетании с недопустимостью для нацистов размножения евреев вела к ускорению процесса уничтожения еврейских женщин. Комендант Освенцима Рудольф Хёсс незадолго до казни писал в воспоминаниях: «Для женщин все было в тысячу раз труднее, они были гораздо больше подавлены и ранимы, потому что условия жизни в женских лагерях были несравнимо хуже, чем в мужских. Женщинам выделяли меньше места для жизни, санитарные и гигиенические условия были просто ужасными»4.
По мере приближения конца войны происходило поэтапное освобождение людей. 24 июля 1944 г. советские солдаты освободили узников концентрационного лагеря Майданек. Спустя шесть месяцев они дошли до Освенцима. 7 мая 1945 г. Германия официально признала поражение, тем самым завершив войну, что означало окончание шоа́.
Воспоминания тысяч уцелевших узников лагерей смерти; свидетельства нацистских чиновников и военнослужащих из числа сотрудников; огромное количество складированных там вещей и ценностей, принадлежавших миллионам жертв; скрупулезные записи в немецких документах; а также проводившиеся после войны многочисленные судебные расследования – все это составляет важнейший материал для историков и представителей широкой общественности, стремящихся постичь зло, причиненное во время шоа́. С 1990-х годов особое внимание уделялось специальному изучению положения живших при нацизме еврейских женщин, включая его сексуальный аспект.
Эти исследования, точнее, такой подход вызвал острые споры, связанные с обоснованностью анализа событий с точки зрения женщин. Многие полагают, что, поскольку в период шоа́ нацисты в одинаковом количестве истребляли еврейских мужчин и женщин, аналитический подход, основанный на том, что на долю мужчин выпало больше тяжких испытаний, чем перенесли женщины, оскорбляет живых, память о мертвых и даже шоа́ во всей ее безмерной чудовищности.
Другие историки столь же убежденно заявляют, что шоа́ можно понять в полном объеме, отдавая дань уважения всем ее жертвам, если, исходя из реального положения дел, признать, что страдания мужчин и женщин в определенном смысле различались. Они отмечают, что женщины, которые испытывали на себе безжалостную жестокость нацистов и подвергались унижениям так же, как мужчины, страдали еще и от того, от чего мужчины мучиться просто не могли, а именно: от месячных и их отсутствия, гинекологических экспериментов, беременности, абортов, родов, а также потому, что им приходилось убивать новорожденных детей ради того, чтобы избежать казни, и принимать тяжелейшие решения – о том, чтобы остаться с детьми, обреченными на гибель, или бросить их, чтобы остаться в живых ради других детей, либо просто ради того, чтобы выжить.
В посвященной внебрачным любовным отношениям книге об опыте выживавших при нацизме еврейских женщин, которых принуждали к сексуальным отношениям, следует рассказывать, принимая в расчет их собственное отношение к этой проблеме. Факты таковы: несмотря на Закон о защите немецкой крови и немецкой чести и ужасающее физическое состояние евреек, те становились объектами сексуальной эксплуатации5. Сама женственность, которая подвергала их риску, в отдельных случаях могла им помочь. Особенно тогда, когда у некоторых женщин появлялась возможность в отношениях с некоторыми мужчинами использовать свою сексуальность как средство выживания.
ЖИЗНЬ В КОНЦЛАГЕРЕ ПЕРЕД СМЕРТЬЮ
Процесс «приема» в нацистские концентрационные лагеря имел целью устрашить и унизить новых заключенных, а также лишить их всяких надежд на освобождение. Как только жертвы нацистов спрыгивали на землю из вагонов для скота, их сортировали, отделяя мужчин от женщин и детей, обрекая миллионы людей на немедленную смерть в газовых камерах.
Особому риску подвергались еврейские женщины. Их плодовитость вызывала ненависть, поскольку ассоциировалась с вечным бессмертием этой ненавистной фашистами расы. Повсюду в рейхе малейший признак беременности обрекал еврейку на смерть6. Исследования также указывают на то, что сразу же по прибытии в концентрационные лагеря погибало больше женщин, чем мужчин.
На некоторое время нацисты сохраняли жизнь в основном молодым, сильным и, по всей видимости, здоровым женщинам. Те, кто пережил заключение, вспоминали, что не могли поверить и были бесконечно унижены, когда им приказывали полностью раздеваться, обнажаясь на глазах друг друга и вражеских охранников. После этого их насильно брили: мужчины и женщины из СС сбривали волосы на телах узников, включая волосы на лобке и под мышками – видимо, для того, чтобы не допустить распространения вшей. Нацисты прибегали к такой публичной стрижке с целью сломить дух женщин. Во время этой процедуры они глумились и издевались над своими жертвами. «Ощущение было такое, как будто кто-то сдирал с нас кожу, ничего не оставляя от наших личностей, – вспоминала одна женщина. – Мы уже не были после этого девушками Хельгой, Ольгой, Марией или кем-то еще»7.
Эти узницы скоро переставали чувствовать себя женщинами, поскольку существование в условиях лагеря на деле вело к прекращению месячных. А те немногие, у которых менструации продолжались, испытывали еще и нравственные страдания: кровь стекала у них по ногам из-за того, что отсутствовали соответствующие гигиенические средства, а в качестве тряпок они могли использовать лишь собственную одежду. При этом нацисты их еще наказывали за то, что они «разводят грязь».
Нацистские врачи нарушали все медицинские клятвы и стерилизовали девушек-подростков, выжигая им яичники рентгеновскими лучами. После этого молодые женщины с жуткими криками корчились на земле от непереносимой боли. Позже эти врачи хирургическим путем удаляли сожженные яичники. Доктор Владислав Деринг приобрел такую сноровку в этом жутком деле, что мог произвести десяток подобных операций за пару часов.
Узницам концлагерей постоянно угрожало изнасилование. Не довольствуясь разглядыванием женщин, похотливые эсэсовцы иногда врывались к ним в бараки, стаскивали с нар самых привлекательных, уводили их и насиловали. Потом эти женщины возвращались обратно, и все остальные знали об их позоре.
Многие эсэсовцы, опасаясь суровых последствий половых контактов с еврейками, предпочитали воздерживаться от подобных удовольствий, чтобы не потерять работу и уверенность в собственной безопасности, поскольку за такие нарушения можно было лишиться жизни. Возможно, поэтому некоторые нацисты просто убивали свои жертвы после изнасилования: мертвый свидетель ничего не расскажет.
Еще более вопиющим нарушением Закона о защите немецкой крови и немецкой чести было создание эсэсовцами во многих лагерях – в частности, в Равенсбрюке и Освенциме – бараков, где содержались молодые женщины, которых они использовали для собственных утех и с которыми позволяли вступать в интимные отношения особо отличившимся заключенным нееврейского происхождения. (Выживший узник Освенцима писатель К. Цетник оставил описание этих борделей в «Доме кукол» – романе, сюжет которого основан на дневниковых записях его четырнадцатилетней сестры Даниэлы Прелешник, которую силой заставляли удовлетворять похоть немецких солдат в борделе концлагеря.) Для этих целей отбирали привлекательных женщин с упругой грудью, а таких оказывалось немного, потому что от недостаточного питания у большинства женщин груди ссыхались. (От голода груди сначала отвисали, а потом сморщивались и усыхали, пока грудь не становилась плоской, как у мужчины.) За этим отбором наблюдали эсэсовские врачи. Одним из них был печально известный доктор Йозеф Менгеле, чья сожительница бисексуальной ориентации, офицер СС Ирма Гризе, использовала заключенных женщин для удовлетворения своей похоти.
Женщины, которых принуждали работать в борделе, включая евреек, «проходили пробу», то есть подвергались групповому изнасилованию. После этого они приступали к своим обязанностям. Большую часть дня они ничего не делали, но каждую из них заставляли обслуживать около восьми человек за два часа работы борделя каждый вечер. Несмотря на использование противозачаточных средств, узницы иногда беременели. Женщина никак не могла повлиять на решение, в силу которого ей либо делали аборт, либо убивали. Часто эсэсовцы выбирали второе решение, поскольку оно было проще.
Для удовлетворения похоти так, чтобы не подвергнуться наказанию за Rassenchande, «осквернение расы», считавшееся тяжким преступлением, многие мужчины и женщины, служившие в СС, просто спали друг с другом, изменяя супругам с неболтливыми коллегами. Но заключенные, доведенные до отчаяния женщины, которых нацисты сотнями тысяч свозили в концлагеря со всех концов Европы, были слишком уязвимы и абсолютно доступны, чтобы их игнорировать. Для женщин-узниц, которые со дня на день ожидали смерти, вопросы пола лишались актуальности. Тем не менее многие из них скоро выясняли, как использовать сексуальность, чтобы получить ничтожное вознаграждение, которое могло продлить их жизнь или жизнь любимого человека.
Все еще привлекательная женщина, особенно такая, которая каким-то чудом сохранила женские формы, вначале могла избежать газовой камеры. Кроме того, она могла привлечь внимание охранника-эсэсовца или привилегированного заключенного нееврейского происхождения, которые могли тайком передать ей кусочек сосиски или сыра, пару обуви покрепче, иначе говоря, то, от чего в концлагере реально могла зависеть жизнь человека. Некоторые женщины «отдавались за кусочек хлеба с маслом», но, как говорила бывшая узница Рената Пакер, «в том, что они вставали на этот путь, проявлялась их воля к жизни, а нередко стремление спасти мужа и детей»8. В этом сюрреалистическом мире, где царил ужас, правила и условности реального мира, касающиеся отношений между полами, утрачивали всякий смысл. Тем не менее даже в лагере смерти большинство людей продолжали их придерживаться и потому сурово осуждали тех, кто спал с врагом.
Это явственно отражается в большинстве воспоминаний периода шоа́, где речь идет об опыте такого рода. Сравнительно недавно такой подход выразился в попытках более адекватного и реалистичного осмысления шоа́ с женской точки зрения; он получил название Bett-Politik – «постельная политика», которая обычно была единственным оружием заключенных в концлагеря женщин.
В числе тех, кто занимался сексуальным принуждением, были не только нацисты и эсэсовцы. За пределами лагерей смерти – в гетто и исправительно-трудовых лагерях – евреи также требовали сексуальных услуг в обмен на еду и другие предметы первой необходимости. А в партизанских лагерях, скрытых в лесной чаще, так же поступали и русские, и евреи.
«С», чехословацкая еврейка, которая прошла через Терезиенштадт, так называемое возрастное гетто, и лагерь смерти Освенцим, вспоминала, что женщины полагались на собственную сообразительность и связи с мужчинами. В концлагере Терезиенштадт мужчины, занимавшие руководящие должности или ведавшие имевшими жизненно важное значение кухнями, использовали свое положение для получения всего, что хотели, включая услуги сексуального характера. «Вот как вы тогда могли выжить как женщина, – поясняла “С”, – благодаря мужчине… в той ситуации это был единственный способ, позволявший уцелеть».
Как вспоминает другая выжившая узница Терезиенштадта, положение там «было схожим с положением во внешнем мире, за исключением того, что ценность там составляли не золото, не бриллианты и не деньги, а пища»9. Некоторые мужчины могли предложить гораздо больше: у них была возможность спасти жизнь до тридцати родственников и друзей, предотвратив их отправку в лагеря смерти на востоке. В дневниках узников других лагерей есть сведения о том, что там тоже некоторые высокопоставленные мужчины из Judenrat («Еврейского совета») защищали молодых красивых женщин в обмен на сексуальные услуги.
В исправительно-трудовых лагерях женщины выясняли, что интимная связь с kuzyn («кузеном»), имеющим большие возможности, могла означать разницу между жизнью и смертью. Многие этому сопротивлялись, предпочитая воздержание позору внебрачных половых отношений, и некоторые представительницы высших слоев общества с презрением отвергали говоривших на идише выходцев из низших слоев общества, даже тех, кто обладал возможностями спасать жизни. Но женщин часто доводило до отчаяния безвыходное положение, и они сдавались – допускали до себя «кузена» и проводили с ним ночи, отгородившись от остальных наскоро смастеренной занавеской. Такие отношения часто высмеивались в популярных частушках: «За суп, за картошку, за хлебные крошки готовы девчонки раздвинуть ножки. Но я по секрету могу вам сказать: они это сделать готовы опять, когда в этом нету большой нужды – им это как выпить стакан воды»10. Самым страшным последствием таких отношений с «кузеном» оказывалась беременность, поскольку женщины с округлившимся животом автоматически подлежали уничтожению.
В Освенциме, где почти не было возможностей для пополнения скудных пайков, женщины, как-то связанные с рабочими крематория, иногда могли обменивать «любовь» – уродливо-нелепые совокупления около зловонных отхожих мест – на банку еды, пару ботинок или гребень. Еврейка из Венгрии, врач Гизелла Перл, отчаянно нуждалась в веревке, чтобы привязать к ногам ботинки, которые были ей слишком велики. (Обувь служила основной защитой от ссадин, ран, приводивших к инфекционным заболеваниям, которые легко могли стать поводом для отправки узницы в газовую камеру.) У польского ассенизатора был кусок веревки, но он соглашался обменять его только на доступ к ее телу, а не на хлебный паек. Гизелла вспоминала: «Его рука, вымазанная человеческими экскрементами, которые он убирал, нагло и настойчиво потянулась к моему женскому естеству». В следующую секунду она убежала прочь, испытывая ужас от того, что произошло. «Как же изменились мои ценности… Насколько же взлетела цена куска веревки», – позже писала доктор Перл». Женщины, которые в обычной жизни к любому предложению подобного рода отнеслись бы с полным достоинства презрением, в такой ситуации сомневались, обдумывали значимость того, что им предлагали, а потом принимали решение: часто они отвечали отказом, но иногда соглашались.
Одной из таких женщин была Руфь, зимой 1942 г. прибывшая в занесенный снегом лагерь Собибор транспортом из Вены. Мы знаем о Руфи только то, что она была темноглазой и темноволосой девушкой лет шестнадцати-семнадцати, настолько очаровательной, что на нее обратил внимание унтер-офицер Пауль Грот – человек, варварски обращавшийся с заключенными-евреями. Еще он был печально известен тремя своими дикими выходками. В частности, он заставлял еврея пить водку до тех пор, пока тот не пьянел, а потом с громким хохотом мочился в рот этого человека, когда того рвало. Он заставлял евреев залезать на крышу, а тех, кто падал, приказывал пороть, а потом отсылал их в третью секцию лагеря, где их расстреливали. Еще он заставлял евреев ловить мышей и совать их в штаны других узников. Когда те уже не могли стоять по стойке «смирно», он велел их пороть.
А потом Грот обратил внимание на Руфь и, к удивлению всех, кто его знал, страстно в нее влюбился. Он взял ее к себе как прислугу и сделал своей любовницей. «Их любовная связь перерастала в серьезные отношения, – вспоминала одна из выживших узниц Собибора, – и Руфь начала оказывать влияние на поведение Грота»12. Осознавший свою жестокость эсэсовец прекратил избивать евреев. Однако на радикальное изменение поведения Грота обратили внимание не только евреи. Это заметили и его сослуживцы, и командиры, которые были поражены тем, насколько важна для него стала Руфь. Оберштурмфюрер СС Франц Рейхлейтнер, назначенный комендантом лагеря Собибор в августе 1942 г., решил прекратить их отношения. Пока Грота, получившего отпуск на три дня, не было в лагере, он приказал двоим эсэсовцам перевести Руфь в третью секцию лагеря, где ее расстреляли. После возвращения Грот узнал, что Руфь умерла. Вновь приступив к своим обязанностям, он продолжал относиться к евреям более терпимо, как в тот непродолжительный период, когда у него был недозволенный роман с узницей. Вскоре комендант Рейхлейтнер перевел Грота в Бельзек.
Какие же чувства испытывала совсем еще молоденькая Руфь к Гроту – человеку, который мучил и убивал евреев, а ее заставлял ему отдаваться? Вполне вероятно, что он лишил ее девственности, – сокрушалась ли Руфь о потере невинности или, слишком хорошо зная, что сама жизнь ее висела на волоске, она об этом не задумывалась? Отвечала ли она взаимностью на внезапно вспыхнувшую любовь Грота или обменивала свои ласки на его обещание быть помягче с представителями ее народа? Те, кто знал ее в последние дни жизни, говорили именно о любви, и такого же мнения придерживался комендант лагеря, по крайней мере в том, что касалось Грота. То, что происходило между нацистским унтер-офицером и молоденькой еврейской девушкой, наверняка определялось их чувствами. Но достоверно мы знаем лишь то, что Руфь пользовалась его спонтанным влечением к ней, чтобы сделать все возможное для обуздания его зверств и издевательств над евреями.
В Освенциме Майя была каро – заключенной, назначенной эсэсовцами для поддержания порядка в бараках. Майя безжалостно относилась к своим собратьям евреям, особенно к тем, кто пытался ей перечить. Нацисты вознаградили ее за жесткость: Майя получила в распоряжение отдельную каморку. Другие узники полагали – хоть и не могли это доказать, – что каждую ночь к ней приходил один эсэсовец и оставался с ней там до утра.
Война закончилась. Майя выжила, как и Люсиль Е., бывшая узница Освенцима. В 1950 или 1951 г. Люсиль делала покупки в универмаге Альтмана в Нью-Йорке и никак не могла решить, красные перчатки взять или черные. В какой-то момент Люсиль обратила внимание на стоявшую рядом с ней высокую улыбавшуюся женщину с коротко подстриженными и прекрасно уложенными черными волосами, которая тоже примеряла перчатки. Люсиль повернулась к женщине – их взгляды встретились. «Майя», – произнесла она. «Откуда вы меня знаете?» – удивилась та. «Освенцим», – коротко ответила Люсиль. Майя побледнела и стала оправдываться, глотая слова, быстро говоря о том, что она не такая уж плохая, что ее заставляли делать то, что она делала, что она никого не убила.
«А кто твой муж? – спросила Люсиль, заметив на пальце Майи обручальное кольцо. – Ведь не тот же эсэсовец?» Люсиль ошиблась – мужем Майи действительно был тот самый эсэсовец. После войны он следовал за ней из лагеря в лагерь, а когда она эмигрировала в Америку, поехал за ней и туда. В конце концов она решила, что может выйти за него замуж. Ведь как-никак, сказала она Люсиль, он был «вполне приличным человеком».
«У вас есть дети?» – поинтересовалась Люсиль. «Нет, – ответила Майя, – детей у нас нет». – «Надеюсь, их у вас никогда не будет», – сказала Люсиль, повернулась и направилась к кассе13.
Майя – образец любовницы, для которой собственная безопасность и удобства оказались превыше всего. Она могла выйти замуж за эсэсовца, чтобы юридически оформить с ним отношения, оправдывая себя, говорить о том, какой он на самом деле порядочный человек, совсем не такой, как другие нацисты. Кроме того, она могла сознательно уклоняться от замужества с евреем, который в один прекрасный день выяснил бы то, что кроме Люсиль знали и многие другие, а именно, что его элегантная жена отличается от большинства других выживших узниц Освенцима.
Еще один роман развивался в Освенциме между доктором Розенталем, врачом-эсэсовцем, и Тертой Кюрнхайм, медицинской сестрой из числа заключенных-евреек. На каком-то этапе их отношений Терта забеременела, и доктор Розенталь сделал ей аборт, видимо, для того, чтобы спасти женщине жизнь. Работа Терты состояла в том, что она делала эвтаназию смертельно больным пациентам. Одна из леденящих кровь историй о ее профессиональном сотрудничестве с любовником красноречивее всяких слов дает представление как об Освенциме и Розентале, так, возможно, и о Герте. Они лечили двоих больных с одинаковыми именами, один из которых страдал от сыпного тифа, а у другого было небольшое воспаление. Человек, болевший тифом, умер, и его семье требовалось послать уведомление о смерти. Но по ошибке уведомление было послано семье уже оправившегося от воспаления больного. Поняв, что допустили ошибку, два делопроизводителя набрались храбрости и сообщили доктору Розенталю, что он может связаться со скорбевшей семьей и сообщить ей о трагической ошибке. Розенталь выслушал их, потом дал какое-то указание Герте. Та ушла, вскоре вернулась и сказала: «Ошибка исправлена. Этот тоже умер»14. Опытная убийца превратила ошибку в истину.
В конце концов кто-то доложил об отношениях доктора Розенталя и Герты в более высокие инстанции – не потому, что они убили вылеченного больного, не потому, что она сделала аборт, а потому, что Розенталь совершил Rassenchande – «осквернение расы». В итоге он кончил жизнь самоубийством. Судьба Герты неизвестна, но, скорее всего, ее казнили.
Это мог быть такой же роман, какой был у Майи. А может быть, Герта не могла устоять перед доктором-эсэсовцем, который ее настойчиво домогался. Ее соучастие в той истории с двумя пациентами ничего не доказывает – что ей оставалось делать, если доктор Розенталь приказал ей умертвить человека? А учитывая ее роль в интенсивно проводившейся в Освенциме программе эвтаназии, можно предположить, что у Герты притупилось осознание чудовищности собственных действий. Ведь по сравнению с пытками, массовыми расстрелами и убийством в газовых камерах тысяч ее собратьев безболезненная смерть от укола могла показаться безобидной, даже милосердной. Каковы бы ни были чувства и мотивы Герты, не исключено, что роман с Розенталем довел ее до преждевременной смерти.
Еврейский доктор Гизелла Перл, расплатившаяся собственным телом за кусок веревки, который мог спасти ей жизнь, рассказала историю Кати – узницы Освенцима и любовницы немца. Кати поведала доктору Перл, что сожительствовала с ним потому, что он помогал ей спасать человеческие жизни. Сердце Кати было «большим как вселенная»15, и когда она нашла миниатюрную пятнадцатилетнюю девчушку, до полусмерти избитую эсэсовкой, которая застала ее в тот момент, когда та просила дать ей картофельные очистки, Кати решила спасти девочку. Чтобы помочь ей, Кати воровала все, что могла, но возможности у нее были очень ограничены. Ее kohana – «любовник», мог сделать гораздо больше. Он был заключенным немцем, и зеленый треугольник, нашитый на его робу, свидетельствовал о том, что он обычный преступник – вор, может быть, даже убийца. Этот мужчина обладал недюжинной физической силой, в лагере к нему относились с уважением, и он ходил с тросточкой, символизировавшей его высокий статус. Он поддерживал хорошо налаженные связи с рабочими крематория, чей жуткий труд иногда давал им доступ к пище, которую обреченные заключенные, пребывавшие непосредственно из городских гетто, должны были сдавать перед тем, как идти в газовые камеры.
Кати уже собралась было расстаться с любовником, но новая взятая ею на себя ответственность заставила ее повременить. По словам доктора Перл, «она решила продолжать отдаваться мужчине в обмен на еду, которую забирала с собой… и потом кормила девочку». Как-то раз доктор Перл увидела, как Кати крепко держит ее за руку в вагоне для скота, одном из тех, в каких перевозили людей на фабрики в Германию. Доктор Перл была настроена оптимистически: «Я знала, что Кати, как бы ей ни было трудно, спасет девочке жизнь»16. История Кати незамысловата. Она сама понимала и доверительно рассказала доктору Перл о характере своих отношений с немцем и о том, что отдавалась ему, чтобы получить пищу для спасения жизни девочки. Может быть, ей пришлось легче других потому, что он был не эсэсовцем, и его авторитет определялся внушительными физическими данными. Освенцим сделал из этого преступника значительную личность, так что он мог предложить своей любовнице-еврейке то, что не мог предложить ей никто другой: возможность сохранить жизнь девочке.
В книге «Возвращение в Освенцим» Китти Харт, выжившая узница этого концлагеря, пишет, что ей было известно лишь об одном романе с участием еврейки: любовные отношения в лагере поддерживали женщина из Венгрии, имя которой не названо, и Вюнш – австрийский эсэсовец, ведавший складами. Венгерской еврейке каким-то образом удавалось хорошо выглядеть, и Вюнш был влюблен в нее до потери памяти. Харт и другие узники еврейской национальности облегчали их отношения, следя за тем, чтобы им никто не мешал, когда пара уединялась за грудами ящиков с припасами. В ответ Вюнш, которого они называли «венский шницель», обращался с ними «совсем неплохо». После войны лагерная любовница Вюнша выступила в качестве свидетельницы на проходившем во Франкфурте процессе против него: она давала показания в его пользу настолько красноречиво, что суд признал его невиновным в совершении военных преступлений.
Нас расквартировали в Мошнах, чуть севернее Черкасс. Это была русская деревня с ветхими мазанками, растянувшаяся вдоль широкой, прямой дороги.
Мало-помалу мы успокаивались после изнурительных боев. Из учебного батальона прибыло пополнение, и в роте вновь было, как положено, двести пятьдесят человек. Однако новички были никуда не годными солдатами. Им требовалась усиленная подготовка, чтобы их можно было бросить в ожесточенную битву, которая разыгрывалась к югу от Черкасс. Мало кто из нас сможет когда-нибудь забыть это место. Но тогда мы пребывали в блаженном неведении о том, что нам уготован Верден Второй мировой войны.
Стояли холода, и поскольку топлива у нас было мало, Порта предложил поиграть в «шлепки по заднице» — грубую игру, подходящую только настоящим оторвам. Как явствует из названия, один человек нагибается так, что брюки на заду натягиваются. Один из стоящих полукругом игроков с силой бьет его по этому месту, и он должен угадать, кто ударил. Если угадает, этот игрок становится водящим.
Пронять Малыша было невозможно, даже вкладывая в удар всю силу. Он делал вид, что даже не ощутил удара.
— Тьфу ты, будто об меня ударилась бабочка, — усмехался он. — Почему не можете стукнуть как следует, трусливые зайчишки?
Если Малыш не был мишенью, он всякий раз старался нанести такой удар, чтобы несчастный водящий отлетел на несколько метров.
Когда Малыш вновь стал водить, Легионер нашел доску, из конца которой торчал гвоздь. Подмигнул нам, стоявшим вокруг Малыша, который язвительно над нами посмеивался.
Старательно примерясь, Легионер размахнулся и саданул Малыша по заднице с громким, как выстрел, звуком.
Взвыв от боли, Малыш подскочил с приставшей к заду доской, так как гвоздь вошел на всю длину. Заколотил по воздуху громадными ручищами и зарычал от ярости. Неистово вращая глазами в поисках виновника, он с ворчанием выдернул гвоздь и шваркнул доску о стену дома.
— Свиньи паршивые, разве с друзьями так обращаются?
Потом изменил тактику и спросил мягко, но с убийственной улыбкой на губах:
— Кто это? Я знаю, но посмотрим, хватит ли у него смелости признаться!
И обвиняюще указал ни на кого конкретно.
— Если признаешься, я прощу, но если нет, выпущу кишки и удавлю тебя, гада, ими же!
Ответом был лишь громкий всеобщий хохот. Малыш оставил дипломатию и зарычал:
— Гнусная нацистская крыса! Признавайся, а то убью!
— Тебя ударил не член партии, — фыркнул Плутон.
— Это ты, скотоложец? — выкрикнул Малыш и шагнул к Плутону, схватившемуся за живот от смеха.
— Нет, клянусь Богом, не я. Мне, к сожалению, не пришло это в голову, — с гоготом ответил он.
— Если знаешь, кто, зачем спрашиваешь? — спросил Старик.
— Кретины и трусы, я не знаю, но гнусная свинья, которая устраивает такие подлые шутки верным и преданным друзьям, получит свое!
— Верным и преданным? Ты это о себе? — воскликнул Штеге.
— Ну и что, книжный червь? Не заносись, раз умеешь назвать задницу по-латыни!
— Охотно займусь с тобой латынью, — предложил Штеге.
— Пошел к черту, — ответил Малыш.
И стал переходить от одного к другому, с пеной на губах спрашивая каждого:
— Ты ударил Малыша доской с гвоздем?
В ответ получал лишь покачивания головой и усмешки.
— Я угощу паршивого сукина сына вот этим, если через десять минут он не признается!
Малыш ударил кулаком по траве, но, к его несчастью, под ней оказался камень. Зарычав от боли, он ударил ногой воображаемого противника и с жуткой бранью пошел прочь. Порта бросил вслед ему со смехом:
— Больно, Малыш? Оцарапался?
Малыш с криком побежал по деревне. Последним, что мы услышали, было:
— В дрянную компанию я попал! Ни одного честного друга. Но погодите, я еще до него доберусь!
Как-то мы лежали в одном из домов, пили водку и курили махорку.
— Я слышал, в Белой Церкви есть полевой публичный дом, — задумчиво объявил Бауэр.
Порта подскочил, поперхнулся махорочным дымом и закашлялся.
— И ты говоришь об этом только сейчас? Скрывать такие сведения — государственная измена! Для меня это самое место. Мне годятся все шлюхи — от четырнадцати лет до семидесяти!
Плутон поинтересовался, откуда Бауэр об этом узнал.
— От одного знакомого санитара. Он служит в полевом госпитале в Белой Церкви. Говорит, это первоклассная конюшня, полно французских и немецких кобыл.
— О Господи, — воскликнул Порта, — как приятно звучит! Наконец-то я слышу то, что меня волнует. Надоело иметь дело с женщинами по радио, когда в десять вечера какая-нибудь тупая корова горланит «Лили Марлей». Старик, быстро организуй пропуска.
Старик негромко засмеялся.
— На мое общество не рассчитывайте. Меня любовь на конвейере не привлекает.
— Тебя никто не неволит, — дружелюбно сказал Порта. — Шлюхи зарабатывают достаточно и без твоих денег. Я возьму какую-нибудь по меньшей мере на двенадцать часов. Ты поедешь, — обратился он к Легионеру. Потом внезапно смутился и добавил: — Извини, дружище.
Легионер лишь засмеялся.
— Поеду с целью изучения. Я давно мечтал открыть публичный дом в Марокко. Военный опыт пригодится. Я никогда не бывал в немецком борделе. Побывать там наверняка будет поучительно. Ты не против, если я буду наблюдать за тобой во время дела?
— Нисколько, — ответил Порта. — Но тебе придется платить десять процентов цены.
— Не возражаете, если я поеду? — спросил Малыш.
— Поезжай, — великодушно ответили Порта и Легионер.
Старик пошел в канцелярию попытаться раздобыть пропуска.
Через час мы ехали в грузовике. Порта прихватил больше двадцати порнографических журналов и штудировал их, чтобы как следует подготовиться.
Возле борделя стоял полевой жандарм с полумесяцем «охотников за головами» на свисавшей с шеи цепочке[43]Имеется в виду горжет в форме полумесяца; их носили на шее фельджандармы — полицейские вермахта, которых на фронте называли «охотниками за головами». — Примеч. ред. и указывал путь. За дверью сидел другой, он взял с нас деньги. Потом всех направили к унтер-офицеру медицинской службы, тот проверил нас на венерические болезни.
Когда все кончилось, Порта был вне себя от радости.
— О, папочка собирается поработать. Кто знает, когда еще выпадет такой шанс.
Малыш сиял. Объявил, что будет трудиться в поте лица, пока его не вытащат за ноги.
— Дородная шлюха и пуля в башку, тогда ты умрешь счастливым, — пропел он.
У Порты было при себе две бутылки водки.
— Для дезинфекции, — объяснил он. — Кто знает, что там происходило до тебя.
Жандарм у двери вышвырнул какого-то солдатика и крикнул ему вслед учительским голосом:
— Исчезни, сопляк, пока не отправил тебя в кутузку! Дети до восемнадцати лет не допускаются.
Как ни странно, солдатам младше восемнадцати лет не дозволялось иметь никаких дел с женщинами, пить и курить: нарушения строго карались. Но дозволялось убивать и быть убитыми в бою с так называемым противником. Отечество иногда бывает странно разборчивым.
Плутон с Малышом ворвались внутрь. Малыш отталкивал всех солдат в комнатах ожидания и коридорах. Какой-то артиллерийский унтер-офицер заворчал. Малыш саданул его кулаком по черепу, и тот, крякнув, рухнул на пол.
— Дорогу Двадцать седьмому полку убийц и поджигателей! — заорал Порта. — Давайте сюда девиц. Хотим посмотреть товар!
Жандарм крикнул:
— Тихо, не то вылетишь отсюда!
Малыш угрожающе посмотрел на него. Жандарм благоразумно попятился от двухметрового гиганта.
Дверь в гостиную, или, как называли ее пожилые «мамочки», приемную, со стуком распахнулась. Там сидело около десяти женщин от двадцати до пятидесяти лет, одетых в самое соблазнительные наряды — от вечерних платьев с глубоким декольте до прозрачных трусиков и лифчиков. Они были готовы принять изголодавшуюся по любви толпу в тяжелых сапогах.
Порта буквально рухнул на колени темноволосой красавицы в голубом белье. Всунул ей между губ горлышко водочной бутылки и обольстительно спросил:
— Ну, мое сокровище, погреемся в постельке?
Через две минуты они скрылись.
Плутон восторженно бросился к толстухе — она была, сказал он, его идеалом.
Малыш остался стоять посреди комнаты, переводя взгляд с одной женщины на другую. Он никак не мог выбрать! В результате всех разобрали. Тут он заревел:
— Воры, грабители, ублюдки! А мне? Клянусь дьяволом, я хочу шлюху!
Одна из «мамочек» попыталась успокоить этого громадного бандита. Он схватил эту впечатляющую даму и крикнул:
— Ты шлюха? Ну, так пошли, Малыш приехал. Это дом удовольствия, а не проповедей!
«Мамочка» стала громко звать на помощь, когда Малыш принялся сдирать с нее вечернее платье. Появилась еще одна, но Малыш обезумел. Наполовину сорвав платье с первой, он ухватил обеих наперевес под каждую руку и направился к двери, за которой скрылись остальные. Женщины, суча ногами и крича, пытались вырваться, но тщетно.
— Не пытайтесь обманом лишить Малыша того, за чем он приехал. Купил я вас или нет? Отвечайте!
И с двумя кричащими женщинами затопал вверх по ступенькам.
— Тихо, девочки! Я хочу только того, что мне положено!
Он пинком распахнул дверь первой комнаты, но там лежал Порта с темноволосой красавицей. В следующей Плутон и Штеге разыгрывали безумную пьесу с двумя громогласными женщинами.
Малыш выругался и стал пытать счастья дальше по коридору. Все комнаты были заняты! Он поднялся на второй этаж. Первая комната, в которую вломился, была занята зенитчиком.
— Убирайся, тупая свинья, — приказал Малыш. — Салонным солдатикам вроде тебя нужно сматываться, когда в город приезжают приличные люди.
Зенитчик запротестовал, но Малыш быстро с ним разобрался. Швырнул брыкающихся женщин на широкую кровать, схватил зенитчика и вышвырнул в дверь. Его девица сидела на кровати совершенно голая, таращась на «мамочек» и Малыша, который стоял с грозным видом посреди комнаты. Потом запрокинула голову и громко захохотала. То, что клиента оторвали от нее посреди любовного акта, было достаточно смешно, но еще смешнее было плачевное состояние обеих «мамочек».
— Скидывайте тряпки, — ликующе проржал Малыш и снял брюки. Остался в кепи, кителе и сапогах.
— Ты что взял себе в голову? — начала кричать одна женщина. — Я…
Не закончив фразы, она издала гневный, испуганный крик. Малыш сорвал с нее платье, комбинацию и ухватил за лодыжки. Розовато-лиловые трусики описали дугу над его головой. Он бросился на нее, держа двух других пропахшими бензином железными кулаками. Однако любовные наслаждения ослабили внимание Малыша, и девица зенитчика ухитрилась выскочить в коридор. Убежала она, однако, недалеко: ее схватил какой-то полуголый солдат и торжествующе понес в свою комнату.
Этажом ниже Порта и Плутон восторженно меняли женщин. Когда им это надоело, стали играть на женщин в кости.
Из приемной несся адский шум, ждущие клиенты создавали трудности, потому что женщин было всего двенадцать, а солдат — больше сотни.
В ту ночь там было сущее столпотворение. Хуже всего приходилось двум «мамочкам», покорившимся пьяному от страсти Малышу. Он хрюкал и рычал от удовольствия. Наконец найдя их несколько однообразными, ворвался в комнату, занятую пехотинцем с двумя девицами. Ничего не объясняя, приказал им поменять партнеров. Они запротестовали, но все кончилось к удовольствию Малыша.
В промежутках между этими дикими выходками Малыш пил водку. Порта и Плутон пришли на шум в его комнату со своими девицами. И принялись соперничать в безумных извращениях. Содержанию порнографических журналов Порты было до них далеко.
Порта надел задом наперед черный лифчик. Кроме лифчика, на нем были только сапоги и цилиндр. Более скромный Малыш снял только брюки. На нем были кепи, китель, ремень с кобурой и неуклюжие сапоги. Плутон расхаживал, в чем мать родила, если не считать черного носового платка на шее.
Все девицы были совершенно голыми. Некоторые в испуге попытались выйти, но Малыш с громким смехом ловко поймал их и швырнул на диван.
Порта поймал вошь на своей поросшей рыжими волосами впалой груди. Гордо продемонстрировал ее, потом щедро бросил на живот завопившей девице.
По лестницам и коридорам громко затопали сапоги. Полевые жандармы в касках ввалились в комнату и громко приказали нам освободить помещение.
— Ты имеешь в виду нас? — добродушно осведомился Порта.
Жандармский унтер-офицер, приведший с собой двух «охотников за головами», побагровел и ответил сдавленным от ярости голосом:
— Вон! Немедленно, или будете арестованы за непристойное поведение в общественном месте!
Плутон открыл окно и стал мочиться наружу крутой дугой. Его большой голый зад улыбался чопорным прусским полевым жандармам. Они воспринимали себя и свои обязанности слишком уж всерьез.
Унтер потянулся к кобуре. Как обычно, кобура висела так далеко сзади, что дотянуться до нее он смог, лишь изогнувшись, как акробат.
Позади них появился Легионер и сразу же понял, что происходит. Начал с протяжного выкрика:
— Аллах акбар! Vive la Legion!
Потом пантерой бросился на шею унтера, который от неожиданности грузно повалился вниз лицом. Двух других мы обезоружили и спустили по лестнице.
Порта высказал предположение, что неплохо бы смотаться. Девицы тут же забегали и помогли собрать обмундирование.
Порта, Плутон и Легионер быстро вылезли в окно и по подсказкам девиц быстро удрали по крышам. Только Малыш отказался покидать поле битвы. Он был гордым, как Наполеон после большой победы.
— Пусть приходит вся нацистская армия, — выкрикнул он и плюнул на пол. — Я разделаюсь со всеми! Я здесь для того, чтобы отыметь всех шлюх, каких смогу, а имею я их на тихий, приличный манер!
И, довольно рыча, бросился на одну из девиц.
Жандармы вернулись с подкреплением. Впятером вломились в комнату и схватили Малыша на широкой кровати. Началась отчаянная потасовка, в которой пострадали даже женщины. Одна «мамочка» получила такой синяк под глазом, что забыла о своем положении. Схватила стул и заехала по физиономии одному из жандармов. Тот сразу же перестал драться.
Малыш с девицами на его стороне сражался, как медведь гризли. Охотников за головами спустили по лестнице, зрители внизу приветствовали их издевательским «браво!».
Тут у Малыша начался приступ помешательства, принявший форму мании преследования. Ему показалось, что даже голые женщины были против него, поэтому он отправил их следом за жандармами. Потом начал баррикадировать дверь разбитой мебелью.
Начальник охотников за головами спросил, что происходит. Одна из голых «мамочек» прохныкала:
— Герр вахмистр, для нашего заведения это позор. Мы приличные дамы, исполняем свой долг для достижения окончательной победы, а тут подверглись такому обращению!
Другая, скорчась у подножия лестницы, просопела:
— Что подумают все остальные, когда об этом станет известно? Этот аморальный вечер потряс меня до глубины души. Но мой друг-штабсцальмейстер[44]Звание чиновника финансовой службы армии, соответствующее капитану вермахта. — Примеч. ред. знает фюрера. Я добьюсь, чтобы он ему пожаловался. Мой партийный билет тоже в полном порядке. Должна попросить вас разобраться с этими людьми как положено, герр вахмистр.
— Кто там наверху? — раздраженно спросил вахмистр и затянул подбородочный ремешок каски.
— Апокалиптический зверь, — пробормотала очень расстроенная девица, которая сидела на нижней ступеньке, прикрываясь рваными армейскими кальсонами.
— Приведите эту скотину сюда, — приказал вахмистр своим охотникам за головами. И отошел в сторону, чтобы не стоять у них на пути к крепости Малыша.
Унтер-офицер набрался смелости и приказал выломать дверь. Повел пистолетом так, словно собирался стрелять в подчиненных. Те ударили плечами в дверь, но она выдержала их первый натиск.
Малыш за дверью издал дикое рычание. Один из жандармов спросил:
— Неужели там человек?
— Не знаю, — ответил другой, — но будь проклят тот день, когда я вступил в полицию!
Трое сильных мужчин налегли на дверь, и она провалилась в будуар Малыша.
Малыш набросился на них, словно лев.
— Что Это такое, черт возьми? — зарычал он. — Вламываетесь без стука? Нападаете на меня, когда я без брюк? Вы получите у меня свое, паршивые дворняжки!
Раздались жуткие удары и треск. Весь бордель огласился звериным ревом.
Одна из «мамочек» в отчаянии закричала:
— Вышвырните его из окна! Застрелите! Наша репутация! Наша репутация!
В конце концов Малыш уступил превосходящим силам, но даже когда он потерял сознание, «охотники за головами» продолжали яростно колотить его дубинками. Потом спустили по лестнице, где внизу его умело пнул вахмистр.
Мы увидели Малыша снова лишь через три недели. Несмотря на многочисленные побои, он не выдал фамилий своих товарищей. Жандармы знали только, что эти люди явились из Двадцать седьмого (штрафного) танкового полка. Поэтому всему полку было запрещено посещать полевые бордели в течение шести месяцев.
Малыша приговорили к трем месяцам поисков мин на ничейной земле. В течение пяти дней он был членом так называемой «команды вознесения». Потом его уже никто не посылал туда. Наш командир оберет Хинка знал лучше любого трибунала, как укрощать диких типов вроде Малыша. И прекрасно владел искусством обходить тупые, губящие людей эдикты высшего командования.
Пятая рота молча согласилась сделать человека из того чудовища, каким был Малыш. В сущности, он был здоровенным наивным ребенком, которому неверная судьба дала громадную силу в чересчур большом теле, но забыла добавить мозгов.
11
Солдат на воине напоминает песчинку на пляже. Волны набегают на нее — смывают — выбрасывают на берег — смывают снова — она исчезает; и никому до этого нет дела.
Концентрационный лагерь Бухенвальд — один из первых лагерей смерти, построенных в Германии. Вначале, в 1937-м, он планировался как лагерь для особо опасных преступников, но, начиная с 1938-го лагерь уже полностью функционировал, как место для политзаключённых, евреев, «асоциальных элементов», цыган и гомосексуалистов. Позднее, Бухенвальд позиционировал как переходная станция между крупными лагерями, расположенными на востоке Европы. Через этот пункт прошло более двухсот тысяч человек, четверть из них нашли свою смерть прямо тут. «Каждому своё» — эту фразу видели все, кто когда либо прибывал сюда.
Бесчеловечные условия Бухенвальда
Бухенвальд был мужским лагерем. Заключённые работали на заводе, который находился в паре километров от лагеря и производил оружие. В лагере было 52 основных барака, не места всё равно было мало и многих заключённых помещали в палатки даже зимой. От холода ни один человек не выжил.
Кроме основного лагеря, существовал ещё, так называемый, «малый лагерь», которых служил карантинной зоной. Условия жизни в карантинном лагере были, даже в сравнении с основным лагерем, настолько бесчеловечны, что это едва ли возможно предствавить.
В Бухенвальде был малый лагерь, считавшийся карантинной зоной
На территории в несколько сотен квадратных метров размещалось около тринадцати тысяч человек, что составляло примерно 35% от общего количества заключённых.
К концу войны, по мере отступления немецкий войск, в Бухенвальд перевозились заключённые из Освенцима, Компьенья и других концлагерей, оставленных фашистами. К концу января 1945-го, туда прибывало ежедневно до четырёх тысяч человек.
Там процветал каннибализм
Если учесть тот факт, что «маленький лагерь» состоял из 12 бараков, переделанных из конюшен площадью 40 на 50 метров, то не трудно подсчитать, что в каждом бараке жило около 750-и человек, около 100 умирали ежедневно. Их тела каждое утро выносили на перекличку, дабы получать их порции еды.
Тех, кто более или менее держался на ногах, заставляли работать на благоустройства «малого лагеря», хотя порция для содержавшихся на карантине, как для неработающих, сводилась к кусочку хлеба. Учитывая нечеловечные условия, нетрудно догадаться, что отношения между заключёнными в «малом лагере» были намного враждебнее, чем в основном.
Там процветал каннибализм и было замечено немало случаев убийства за кусок хлеба. Смерть соседа по койке воспринималась как праздник, так как можно было занять больше места до прихода следующего транспорта. Одежду умершего тут же делили, и в крематорий уносили уже голое тело.
Лечение «карантинных», сводилось к прививкам, которые проводил медперсонал, например против тифа, но они ещё больше способствовали распространению заболевания, так как шприцы не меняли. Наиболее тяжёлых больных умерщвляли фенолом.
Жестокие эксперименты над заключенными
Над узниками проводилось множество медицинских опытов, в результате которых большинство умерли мучительной смертью. Заключённых инфицировали сыпным тифом, туберкулёзом и другими опасными заболеваниями для того, чтобы проверить действие вакцин против возбудителей этих болезней. Заболевания перерастали очень быстро в эпидемии из-за скученности в бараках, недостаточной гигиены, плохого питания, а также из-за того, что эти заболевания не лечились.
Кроме того в лагере с декабря 1943-го по октябрь 1944 гг. производились эксперименты по исследованию эффективности различных ядов. В ходе этих экспериментов заключенным в еду тайно добавлялся яд.
Эксперименты документировались в журнале наблюдения за пациентами эсэсовского врача Эрвина Динг-Шюлера.
Наблюдал за ходом зверских экспериментов врач СС Эрвин Динг Шюлер
Лагерные дорожки не были укреплены и были скользкими. Многие заключённые, обутые в деревянные башмаки, получали травмы. За всё время существования Бухенвальда из него не убежал не один человек, ибо и так небольшая площадь лагеря круглосуточно патрулировалась четырьмя нарядами СС.
Но история Бухенвальда не заканчивается апрелем 1945 года, когда лагерь был освобожден. За американцами появились советские войска, и земля Тюрингия, где был расположен лагерь, отошла к советской зоне. 22 августа 1945 года в Бухенвальде был открыт новый «Специальный лагерь № 2».
Спецлагерь просуществовал здесь до 1950 года. В нем содержались не только бывшие члены НСДРП, но также и те, кто обвинялся в шпионаже в пользу бывших союзников СССР или был замечен в нелояльности по отношению к новому советскому режиму.
Массовые захоронения
Из 28 тысяч заключённых за пятилетний срок существования лагеря от недоедания и болезней погибло 7 тысяч человек. В ГДР существование «Спецлагеря № 2» замалчивалось, и только в 1990 году документы были обнародованы. В 1995 году на месте массовых захоронений были установлены стелы с номерами погибших заключённых.
Мемориальный комплекс в Бухенвальде
В 1951 году на территории бывшего лагеря была установлена мемориальная плита в память об участниках лагерного Сопротивления, а в 1958 году было принято решение об открытии в Бухенвальде национального мемориального комплекса. Каждый день туда приезжают люди. В немецких школах есть специальная программа, включающая обязательную историю и посещение Бухенвальда.
Пугающие данные о сексуальном насилии
Для некоторых из них Бухенвальд — это могила родственников, для других — так и не изжитый кошмар молодости. Для третьих — история, которую рассказывают в школе, и школьная экскурсия. Однако для всех них Бухенвальд — это не мёртвая земля, а вечная и болезненная память, которая заставляет стариков рассказывать пережитое ими и эмоционально пробуждает молодых.
Относительно недавно были обнародованы еще более пугающие данные. В Германии предан гласности доселе малоизвестный факт из нацистского прошлого. То есть, историки и специалисты о нем, конечно, знали, но говорить о таком не очень ловко даже через 60 лет.
Тайные бордели в Бухенвальде. О их, существовании в концлагерях не писали ни в Западной, ни в Восточной Германиях, ни тем более в СССР. Кощунственной выглядела сама близость слов «бордель» и, скажем, «Бухенвальд».
Но давно известно: чем дальше событие во времени и чем меньше остается свидетелей, тем легче снимать табу.
Бывший узник Бухенвальда голландец Альберт Ван Дейк диктует мемуары о двух годах в концлагере: ужасы, пережитые многими, и отдельной главой — нерассказанное никем.
Альберт Ван Дейк, бывший узник концлагеря Бухенвальд:
«Это лагерь с бараками, и там был публичный дом».
То, что в концлагерях были публичные дома, причем не для охраны, а для узников, некоторые нехотя признавали. Ван Дейк первый, кто честно сказал, что он бывал в публичном доме Бухенвальда.
Альберт Ван Дейк:
«Этих женщин большинство узников презирало. Но разве они туда добровольно приехали? Нет».
Визит в спецбарак стоил две рейхсмарки, или 10 дневных заработков узника, притом, что платили зарплату только лучшим рабочим. Но европейцам в концлагерях разрешали получать деньги из дома.
Альберт Ван Дейк:
«Старшие мне говорили: как тебе не стыдно, мама скопила для тебя деньги, а ты их на женщину тратишь? А мне не было стыдно: тебя моют, бреют, дают чистую одежду, ты получаешь женщину. Так я познакомился с Фридой».
Для Ван Дейка это память о первой наивной влюбленности, а для историков и политиков публичные дома как бы портили картину ужаса и героизма в нацистских лагерях, местах массового убийства и тайного сопротивления.
В кинохронике четко видны номера узников нацистских концлагерей, но их снимали на черно-белую пленку. Там трудно заметить другие знаки различия — разноцветные нашивки.
В мемориале на месте женского концлагеря Равенсбрюк они как бы в самом сердце узников.
- Красные нашивки были у политзаключенных.
- Зеленые — у уголовников.
- Синие — у гастарбайтеров.
- Розовые — у гомосексуалистов.
- Желтые — у евреев.
Женщин для концлагерных публичных домов набирали из категории «черных треугольников» — цыгане и антиобщественные элементы.
Гимлер считал, что наличие борделей в концлагерях поднимает производительность труда
Считается, что это идея Гимлера: развести сотни узниц женского концлагеря по остальным и устроить публичные дома повышения эффективности труда. В Бухенвальдском фотоальбоме эсэсовцев сохранился снимок барака. Именно здесь бывал молодой Ван Дейк.
Туда не пускали евреев, советских пленных, уголовников, но физическое состояние и остальных было ужасным — какие тут удовольствия?! Привилегией пользовалось меньшинство — старшие по баракам, писари, повара, санитары.
Карта сексуального насилия в Европе времен Второй мировой: зелеными цветом отмечены публичные дома Вермахта по всем фронтам, серым — в концлагерях.
«Всем обещали освобождение через 6 месяцев, но никого, конечно, не отпустили. Многие возвращались в женский лагерь беременные, многие с сифилисом», — рассказывает бывшая узница концлагеря Равенсбрюк.
Сотни узниц концлагерных публичных домов после войны жили в стыде. Военное сексуальное насилие ООН признала преступлением против человечности только в ХХI веке.
Инза Эшебах, руководитель мемориала бывшего концлагеря Равенсбрюк:
«Женщины, разумеется, не рассказывали об этом после войны. Одно дело говорить: я работала плотником или я строила дороги, и совсем другое — меня вынудили работать проституткой».
60 с лишним лет после войны оказалось, что целая глава ее истории совсем неизвестна. Теперь это архивный поиск. Но, может, кто-то как Альберт Ван Дейк еще решится рассказать о себе и нарушить последнее табу Второй мировой.
Часть первая
К вечеру похолодало. Лейтенант Хельга Крайчекова опустила воротник кожаного форменного плаща и вошла в караульное помещение Галицкого женского воспитательного интерната. При ее появлении надзирательницы, две рослых блондинки с сержантскими нашивками, похожие друг на друга, как сестры, вытянулись в «струнку» и вскинули руки в приветствии. Хельга предъявила пропуск и подняла в ответ руку в лайковой перчатке. «Землю роют», — подумала лейтенант о девушках. Место в караульной считалось престижным и многие в интернате завидовали этим двум сержанткам. Предыдущая пара — полная женщина восточного типа и молоденькая, похожая на школьницу, девочка были отправлены в исполнительную команду на самые грязные работы по экзекуциям. Этим двум подобное, похоже, не грозило. «Надо к ним присмотреться», — лейтенант давно подыскивала себе ассистенток для работы в информационно — исполнительном центре (ИИЦ). Дежурные по ИИЦ были всякий раз новые и помощи даже при простом дознании было от них немного. «Попытаюсь пробить себе две штатные единицы в помощницы, — Крайчекова усмехнулась про себя, — хватит самой плеткой махать.» Она вышла на внутреннюю площадь и, зябко поежившись от холодного ветра, опять подняла воротник плаща. «Проклятая страна, я тут уже больше года, а все никак не могу привыкнуть к этому проклятому климату», — она пошла к зданию комендатуры, обходя стоящий в центре площади высокий помост с виселицей. Сегодня казней не было, висела только наказанная воспитанница интерната. Она прошла через руки лейтенанта Крайчековой, о чем свидетельствовали многочисленные плеточные рубцы и следы от ожогов на обнаженном теле. Это была низенькая жизнерадостная толстушка, вчера она была подвергнута пыткам, затем наказанию в виде трехсот ударов резиновой дубинкой по пяткам и сейчас висела на виселице, подвешенная за руки, связанные сзади. Голова ее безжизненно свесилась на грудь, голое тело посинело от холода, изо рта, растянутого резиновым кляпом, текла слюна. «Зато вчера хохотала от щекотки, когда ее раздевали перед допросом», — Крайчекова вошла в комендатуру и с облегчением расстегнула плащ. Спустившись в подвал, где находились помещения ИИЦ, она подошла к своему кабинету и, сняв перчатки и достав ключ, открыла дверь. Центр занимал три комнаты в подвале интерната: кабинет заведующей ИИЦ, комната дознания и что-то вроде подсобки, которую Хельга называла «душегубкой». Кабинет Крайчековой не блистал обстановкой: стол Хельги с креслом, шкаф для одежды и стул для допрашиваемых, оснащенный фиксирующими ремнями. Хельга практически не била воспитанниц в этой комнате. Как только упрямство раздетой и привязанной допрашиваемой требовало применения специальных мер устрашения, дежурные девушки отвязывали воспитанницу от стула и уводили в комнату пыток, где несчастную ждали крест, дыба, «кобыла», колодки и прочие приспособления. Из этой комнаты было лишь три пути: обратно в барак, если допрашиваемая отделывалась лишь легким испугом, на площадь для публичной казни или в «душегубку», на медленную смерть по выбору Крайчековой. Лейтенант вошла в кабинет, бросила перчатки и ключи на стол, сняла кожаный плащ и повесила его в шкаф. Хельга занималась ночными допросами, поэтому работала, когда за маленьким зарешеченным окошком под самым потолком кабинета уже были глубокие сумерки. Она села в кресло, положила стройные ноги в высоких хромовых сапожках на край стола и позвонила дежурной. Вошла девушка — сержант, щелкнув каблуками сапог, вскинула руку в приветствии и положила на стол перед лейтенантом несколько папок с бумагами. Движением руки Хельга отпустила дежурную, с неудовольствием вспомнив, что это та самая сержантка, которая во время прошлого своего дежурства избила в дежурной комнате резиновой дубинкой одну из воспитанниц, ожидавших допроса. Избила, якобы, при сопротивлении, хотя одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что у высокой, полной охранницы и худенькой девочки двенадцати лет, к тому же в наручниках, были явно разные весовые категории. Сержантка тогда отделалась пощечиной от Хельги и выговором от начальницы интерната.
Часть вторая
Папки с делами воспитанниц были выделены цветовым кодом. Зеленая папка означала первую степень допроса: воспитанница должна была выйти из ИИЦ пригодной для работы. Желтая папка позволяла Хельге делать с допрашиваемой все, что ей было угодно для получения необходимой информации. Помеченных красной папкой ожидали просто пытки без цели получения информации — это была папка для наказанных. И, наконец, черная папка приговаривала воспитанницу к мучительной смерти в подвале Крайчековой. «Черные» воспитанницы проходили все круги ада: их мучения продолжались по несколько суток. Сегодня была только две красных папки и две зеленых. Хельга просмотрела сопроводительные документы, вызвала сержантку: — Божену Иолович.- через несколько мгновений в кабинет ввели молодую привлекательную женщину. Иолович послушно держала руки высоко поднятыми над головой, неподвижно замерев лицом к стене, широко расставив ноги в дорогих черных ботфортах на высоком каблуке. Она была только что задержана, поэтому одежда ее была деловой и элегантной, прическа изящна, макияж слегка размазан слезами, водительские перчатки на руках говорили, что ее взяли прямо в автомобиле. Зеленая папка сегодня давала пани Божене возможность бесплатного устрашающего зрелища пыток «красной» воспитанницы. Завтра утром перепуганную, сломленную и избитую женщину уведут на работы по благоустройству интерната. Хельга повернулась к сержантке: — Приведите Крюгер и разденьте ее,- взяла со стола перчатки и хлыст, открыла дверь во второе помещение,- пожалуйста, пани Иолович, пройдите в камеру для пыток. Лейтенант с удовольствием отметила расширившиеся глаза арестованной, переступившей порог камеры. Божена не опустила рук: — Что вы собираетесь со мной делать?- из глаз снова брызнули слезы. Хельга встала прямо перед арестованной и медленно натянула перчатки: — Молчать!!! — пощечина, затем еще одна,- В колодки!!! — она показала хлыстом в угол, где стоял колодочный станок. Через минуту Божена была зафиксирована колодками, стоя на коленях. Первые колодки держали щиколотки, вторые — шею и руки. Крайчекова отошла к стене, на которой висели орудия пыток и вернулась с резиновой дубинкой. Она несколько раз аккуратно, но жестоко ударила Иолович дубинкой по лицу, разбив нос и губы, затем вставила в рот женщине надувной кляп и несколькими нажатиями на грушу кляпа надула его, максимально растянув рот Божены. — Сержант, давайте Крюгер! — открылась дверь и вторая дежурная сержантка, молоденькая худенькая девушка в очках, ввела Барбару Крюгер, «красную» подопечную. Барбара была толстой сорокалетней дамой, находилась в интернате уже несколько месяцев и попала в красную папку скорее для профилактики, чем за провинность. Интернатская выучка была видна сразу. Она вошла в камеру, держа руки за головой и низко нагнувшись в поясе. Сразу встала на колени, смотря прямо перед собой. Она была раздета донага и готова ко всему. — Сержант, наденьте ей на руки и ноги браслеты, вставьте в рот кляп, положите на пол и сапогами проведите обработку первой степени. — Девушка щелкнула каблуками, вывернула пытаемой руки за спину, надела наручники. Затем забила ей в рот резиновый кляп, выбрав самый большой, зафиксировала ремешок кляпа на затылке. За волосы отвела в угол камеры, положила на пол, надела на ноги кандалы, притянув их к скованным рукам. Иолович молча следила за всем этим и только слезы выдавали ее эмоции. Началась пытка: глухие удары сапог по телу, глухие стоны, заглушаемые кляпом. Девушка пинала очень расчетливо, похоже, с удовольствием. Хельга села в кресло, стоящее в углу, положила ноги на невысокую подставку, задумчиво осмотрела свои сапоги. — Достаточно, сержант, подвесьте ее за грудь и приведите вторую «зеленую», как ее там…, — Хельга пощелкала пальцами. — Анна Чернова, — доложила девушка сержант, одновременно перетягивая грудь Крюгер веревочными петлями. Хельга довольно кивнула, явно одобряя отношение подручной к своей работе. — Ваша фамилия, сержант? — Сержант Снежана Иванова.- щелкнула каблуками девушка. Барбара уже висела на крюке. Ее груди, схваченные веревкой и притянутые к крюку, вытянулись и потемнели, запрокинутое назад лицо было отлично разбито сапогами Снежаны, что лейтенант тоже про себя отметила. Сержант ввела Чернову. Тоже воспитанница со стажем, восьмилетняя девочка, Анна замерла на коленях посреди камеры, руки за голову, из одежды только широкий кожаный ошейник, взгляд в пол.
Часть третья
— Наручники, кляп-кольцо и к ногам, лизать сапоги.- Снежана вывернула руки девочки, вставила ей в рот кольцевой кляп и через десять секунд та уже усердно вылизывала язычком правый сапог Крайчековой. — Пани Иолович не присоединится? — Хельга посмотрела в сторону Божены. Пани, насколько ей позволили колодки и растянутый кляпом рот, энергично закивала головой. Лейтенант кивнула Ивановой и Иолович в наручниках и кольцом во рту присоединилась к Анне, на коленях обрабатывая языком левый сапог. — Снежана, подайте, пожалуйста, плеть, вторую справа.- Хельга взяла короткую резиновую плетку и коротко приказала, — Чернова, встать! Спиной ко мне! Нагнуться! — и несколько раз сильно ударила восьмилетнюю воспитанницу плетью по ягодицам. Анна, привыкшая к побоям, только застонала, но не заплакала, — Продолжать работу! — и девочка, опустившись на колени, склонила лицо к сапогу. — Введите Руббер.- это была последняя «пациентка» на сегодня, приговоренная красной папкой к мучительным пыткам. Ей оказалась молодая высокая девушка, привлекательность которой слегка портило выражение фанатичной решимости на лице. Она была в наручниках и Хельга поняла, что здесь покорности ожидать не приходилось. Девушки-сержантки поставили Эльзу Руббер на колени перед Крайчековой, Снежана рукой в перчатке грубо взяла воспитанницу за волосы и заломила ей голову назад. — Противогаз и на дыбу! — лейтенант сняла ноги с подставки. Анна и Божена поднялись на колени и замерли с широко открытыми ртами, растянутыми кольцевыми кляпами. Хельга приказала Иолович: — Голову назад! — и опустила рукоять плетки в рот Божены. Крайчекова часто использовала пытаемых, особенно «зеленых» для выполнения бытовых поручений. Так и сейчас, кроме того, что девушки вылизали ей сапожки, Хельга применила открытый рот Иолович как подставку для резиновой плетки. Испуганная женщина покорно стояла на коленях, запрокинув голову и придерживая языком рукоятку плети. Лейтенант подошла к дыбе, широкой горизонтальной полке с приспособлениями для растягивания пытаемой. Ноги и руки Эльзы уже были привязаны ремнями и сержант Иванова крутила винт дыбы, раздвигавший планки. Тело Руббер напряглось и начало растягиваться. Она застонала и, наконец, из-под маски противогаза донесся заглушенный резиной крик. Хельга сделала сержантке знак и винт остановился. — Сержант, возьмите дубинку и отсчитайте Крюгер сто раз по пяткам.- Иванова щелкнула каблуками, сняла со стены резиновую палку, отошла к висящей на крюке Барбаре и начала бить женщину по подошвам. Не обращая внимания на сдавленные кляпом крики Крюгер, Хельга приступила к пытке растянутой жертвы. Для начала Крайчекова решила применить электрошок, закрепила зажимы электродов электрошоковой установки на сосках Руббер, выставила среднее значение пыточного регулятора и включила ток. Эльза молча забилась на дыбе. Хельга прекратила пытку и жертва закричала. Все было в порядке и лейтенант несколько раз повторила. Затем к электрошоку она добавила пытку противогазом. Она закрыла клапан вдоха маски и опять включила ток, немного уменьшив его значение. Теперь криков не было. Руббер задыхалась в маске, ее тело били конвульсии. Лейтенант спокойно наблюдала за реакцией пытаемой, дожидаясь потери сознания. Наконец, Эльза замерла на миг и упала на полку дыбы. В этот момент Крайчекова выключила ток и пустила в противогаз воздух. Затем зачерпнула немного воды и залила в шланг противогаза. Жертва пытки очнулась и начала громко, со стоном, кашлять и жадно глотать воздух. Хельга не дала ей отдохнуть и, перекрыв клапан, включила пыточную установку. Две «зеленые» девушки, стоя на коленях, с ужасом наблюдали за парой палачей и зверскими пытками, которым они подвергали своих жертв. Подвешенная за грудь Барбара уже теряла сознание под пыткой, но, приведенная в чувство Снежаной, вновь стонала под дубинкой беспощадной сержантки, вслух отсчитывавшей удары по подошвам пытаемой. Божена слегка опустила голову и резиновая плетка, выскользнув изо рта Иолович, с глухим стуком упала на пол камеры. На глазах девушки навернулись слезы, когда она увидела, что Хельга направляется к ней, поправляя перчатки на руках. Хельга действительно решила наказать будущую воспитанницу, для чего зафиксировала Божену в колодках так, чтобы лицо девушки быль направлено вверх, вставила ей в рот кляп. Затем она вынула кляп Анны и освободила ей правую руку, притянув левую к ошейнику сзади и пристегнув браслетом. Анна была прикована ножными кандалами к колодочному станку, получила в руки ту самую резиновую плеть и короткую инструкцию: — Двадцать плетей по лицу. Считать вслух. Хельга, уже отходя, посоветовала Божене: — Закройте глаза, пани Иолович.
Часть четвертая
Теперь к счету Снежаны, избивавшей Крюгер, добавился детский голос, отсчитывавший плети, а Крайчекова тем временем опять занялась пыткой Руббер. Она повернула винт дыбы, чем снова вызвала крик пытаемой, затем одела на шею Эльзы кожаную удавку и затянула ее. Когда Руббер перестала биться от удушья, Хельга ослабила удавку и плеснула немного воды в шланг противогаза. Пытку она повторила и так увлеклась, что не заметила тишины в камере. Девушки, избивавшие своих подопечных, закончили и молча стояли. Анна на коленях возле колодочного станка, Снежана постукивала дубинкой по голенищу сапога. Божена плакала, ее лицо было красным и распухшим. Крюгер также в слезах висела, покачиваясь. Хельга приказала снять Барбару с блока, вывести на площадь и повесить до утра за наручники на виселицу. Божену она отправила в регистрационный отдел. Чернову и Руббер ненадолго задержала. Взгляд Эльзы через стекла противогаза был полон боли, но не покорности. Ее еще предстояло обработать дополнительно, чем и займется маленькая Анна. Девочка, как выяснила Хельга, неплохо работала плеткой. Лейтенант приковала Чернову к дыбе, вручила ей вместо резиновой плетки узкий кожаный хлыст и велела бить растянутую Руббер по всему телу, пока Хельга не сочтет достаточным. Хлыст обжег Эльзу, она закричала под маской, Анна начала монотонно считать удары. Крайчекова села в кресло и, устроившись поудобнее, наблюдала за ходом пытки.
Во время Второй мировой войны проституция в Третьем рейхе была взята под строгий контроль: эсэсовский режим не только не запрещал публичные дома, наоборот, всячески поощрял их посещение солдатами. Разветвленная сеть борделей покрывала половину Европы и находилась под строгим контролем нацистского государства.
Существовало четкое разграничение по статусу: рядовому солдату вход в публичный дом для офицеров был строго заказан. За нарушение этого правила можно было схлопотать десять суток ареста. Отдельные публичные дома создавались также для насильно вывезенных рабочих, гражданских и заключенных концлагерей.
Принудительная проституция и поощрение узников
«Строения особого назначения» начали появляться на оккупированных территориях в 1942 году. В Дахау, Заксенхаузене и даже Освенциме создавались лагерные бордели, в которых узниц женского пола принуждали к занятию проституцией. Параллельно с открытием подобных заведений велась жесткая политика по пресечению уличной проституции. Девушек легкого поведения, которые рискнули продавать свое тело без указа рейха, отлавливали на улицах, отправляли в лагеря и подвергали принудительной стерилизации.
Идея поощрять «прилежно трудящихся узников возможностью насладиться обществом женщины» принадлежала Генриху Гиммлеру. Однако обманчиво считать действия рейхсфюрера СС заботой о заключенных. Наоборот, дома терпимости создавались с единственной целью: как эффективнее сподвигнуть узников к еще более усердному труду. Услуга пользовалась популярностью: поход в бордель узники выбирали не реже, чем добавку к рациону, облегчение условий содержания или денежную премию.
Принудительная проституция в нацистских концлагерях дала свои плоды: стремясь заработать вожделенное телесное вознаграждение, заключенные действительно показывали высокую производительность труда на оружейных заводах и в каменоломнях.
«Премия» для надсмотрщиков
Расистская иерархия существовала и при посещении лагерных борделей. Поначалу половые утехи разрешались только узникам, которые были чистокровными немцами. Со временем рейх смягчился и разрешил общение с женщинами представителям некоторых других наций. Исключение составляли евреи: им дорога в лагерные бордели была всегда закрыта.
За определенную плату – две рейхсмарки – внеочередной «премии» могли удостоиться надсмотрщики, старосты и прочая «знать» из числа заключенных лагеря. Стоимость входного билета была довольно высокой. В те времена, например, за три рейхсмарки в столовой можно было купить 20 сигарет.
Утехи в одной позе
График работы и процедура посещения лагерных домов терпимости четко регламентировались. По приходу узника записывали в специальный журнал и называли номер комнаты, в которой уже ждала проститутка. На любовные утехи выделялось около 15 минут, иногда немного больше. Что примечательно, комнаты и девушки никогда не повторялись. Посетителей обязывали разуваться на входе и говорить только о самом необходимом. Разнообразие в во время интимных отношений не приветствовалось — заключенным дозволялась исключительно миссионерская поза.
Аскетичная обстановка не способствовала возникновению влечения, поэтому нередко дело вовсе не доходило до полового акта. Одни мужчины были не в состоянии его совершить из-за проблем с физическим здоровьем, другие предпочитали ему задушевный разговор и ощущение моральной близости с женщиной.
В Бухенвальде, например, «строение особого назначения» было открыто только в вечернее время — с 19 до 22 часов. В дни воздушной тревоги, при отключении воды или света, трансляции по радио речи фюрера, бордель закрывался. Приватного пространства заключенным не оставляли — по коридору всегда ходил эсэсовец, а в дверях были глазки.
Забота о здоровье и отсутствие контрацепции
Нацисты боялись венерических заболеваний, поэтому всерьез заботились об их профилактике. У проституток регулярно проверяли кровь и брали мазки на предмет заболевания сифилисом и гонореей. В больничных бараках выдавались специальные дезинфицирующие мази, которыми женщины обязаны были пользоваться до и после каждого полового акта. Несколько раз в неделю менялось постельное белье, которое подвергалось кипячению.
Наряду с повальной обеспокоенностью здоровьем мужчин, эсэсовцы совершенно не переживали о защите женщин. Вопрос контрацепции оставался открытым – предполагалось, что проститутки сами выберут подходящий способ. Надо отметить, что нежелательная беременность действительно наступала крайне редко. Большинство женщин принудительно стерилизовали еще до заключения, многие стали бесплодными из-за тягот лагерной жизни. Если система все же давала сбой, провинившуюся тут же отправляли на аборт, а на ее место назначали временную замену.
Источник