Детдомовская рассказ на дзен

У Мариши никогда не было родителей. С самого рождения она воспитывалась в детском приюте и никак не могла понять, почему у нее нет своей семьи. Ведь нельзя же отказываться от своих детей, а значит, ее мама не бросила, она заболела и умерла. А иначе обязательно пришла бы и забрала дочку к себе.

Когда Мариша болела, ушибалась или чего-то боялась, она плакала и, как все дети, звала маму, но вместо нее появлялась Анна Васильевна, воспитательница. Она прижимала девочку к себе и по-матерински жалела ее. В такие минуты Мариша хотела, чтобы ее боль никогда не проходила, и тогда эта добрая, приятно пахнущая женщина никогда бы не выпустила ее из своих объятий.

Но так было не всегда, чаще на смене были другие воспитатели, серьезные грубые и строгие. Они не подпускали к себе несчастных детей и, заступая на смену, просто отрабатывали свои обязанности, не желая поделиться с отказниками хоть малой частичкой своего душевного тепла.

– А ну не ной, закрой рот, тебе сказали! – одергивали Маришу то Тамара Константиновна, то Вера Ильинична, тоже работавшие воспитателями. И тут же поворачивались к ее обидчикам.

– Достали вы уже… Так, все, встали и вышли отсюда… Быстро, кому сказано! Сели за уроки! А вы чего там столпились? Вон карандаши, рисуйте и не тявкайте! Детям казалось, что они даже не знают, кого из них и как зовут. Они обижались, ненавидели, отказывались слушаться, но ничего не могли изменить.

Анна Васильевна была не такой. Она всегда умела найти подход даже к самым неуправляемым ребятам, старалась скрасить их печальную участь и помочь если не делом, то советом. И все-таки к Марише она относилась с особой теплотой. Ей было жаль эту малышку с большими серыми глазами, в которых застыл какой-то непонятный страх перед злой, жестокой жизнью. Иногда Анна Васильевна брала Маришу к себе домой на выходные и там девочка охотно играла с сыном Анны Славиком. Он был на два года старше девочки и вел себя с ней как старший брат. Это очень нравилось Марише, и она с нетерпением ждала, когда Анна Васильевна снова возьмет ее домой. Мужа у Анны не было, она жила со старенькой мамой, бабушкой Ниной и Славиком. И Марише казалось, что это самая лучшая семья в мире.

Однажды Мариша была в гостях у Анны и пока та готовила обед, рисовала у телевизора. Началась какая-то передача и вдруг Мариша забыла о раскраске и карандашах, не отводя взгляда от экрана. Анна сначала даже не поняла, что происходит, а когда вошла в комнату, где была девочка, увидела, что та поет… И не просто песенку, а фрагмент какой-то арии, повторяя ее за Марией Каллас, о которой была передача.

Чистый голос девочки брал достаточно высокие ноты, и Анна замерла в дверях с открытым ртом.

– Мариша… Как у тебя это получается? –восхитилась женщина. – Не знаю, но это так просто…– ответила девочка и улыбнулась Анне. – Маленькая моя, да у тебя самый настоящий талант. Послушай, в понедельник я выходная и мы с тобой сходим к преподавателю по вокалу. Я хочу, чтобы тебя послушал настоящий мастер. Уверена, тебя ждет большое будущее, ты ведь хочешь петь, выступать со сцены?

– Хочу, – кивнула Мариша и стала с нетерпением ждать понедельника, который обещал то новое и необычное, что могло бы изменить ее жизнь.

И вот, проснувшись в понедельник рано утром, она стала с нетерпением ожидать прихода Анны Васильевны, но та почему-то задерживалась. Девочка металась от окна к окну, боясь пропустить любимую воспитательницу, и даже не пошла на обед.

Но время шло, а Анны все не было. Мариша стала беспокоиться, не забыла ли она о ней, но Анна всегда держала свое слово, не могла же она нарушить его вот так, просто. Когда Мариша отказалась и от ужина, все еще стоя у окна и глотая слезы обиды, к ней подошла Вера Ильинична, дежурная воспитательница, и принялась ругать девочку за глупые выходки.

– Ты что, голодная хочешь лечь спать? Вот еще новости. Давай быстро за стол, все уже почти поели. Я что, с одной тобой возиться должна? Да пошли уже, чего ты пялишься в это окно? – женщина схватила девочку за руку и поволокла за собой.

Мариша расплакалась: – Не надо, я Анну Васильевну жду! Она обещала прийти.

– Нету больше твоей Анны Васильевны. Машина ее сбила насмерть еще утром, так что иди быстро ешь и спать ложись! Да закрой ты рот в конце концов, что ты воешь как сирена!!!

Грубые окрики и железная хватка воспитательницы не сломили девочку, есть она так и не стала, и горько плакала лежа в постели, физически чувствуя боль от невосполнимой потери. Но ночь сменил день, за ним поспешил другой, чередой шли одинаковые недели, месяцы, годы. Мариша взрослела и чем старше она становилась, тем меньше ее обижали.

И только дразнили Сойкой, за то, что она старалась петь, подражая исполнителям песен. Часто девочка пряталась в туалете или кустах сирени и там пела, подолгу выводя придуманный или подслушанный вокализ.

Однажды пятнадцатилетняя Мариша пошла к директору детского дома и попросила ее помочь с обучением пению: – Мне так нравится петь, Ольга Игоревна…

– Послушай, Семенова, иди отсюда. Мне вот вообще не до тебя, тут проверки за проверками, хоть волком вой, так что извини, мне не до песен.

– Но Ольга Игоревна… – Так, я сказала иди отсюда! Тебе что, заняться нечем??? Мариша ушла. Сначала во двор детского дома, потом на улицу, потом все дальше и дальше… Она не разбирала дороги, просто шла и с тоской смотрела по сторонам.

Город жил своей жизнью. У всех были свои заботы, семьи, дела и только до нее никому не было дела. Вдруг она увидела старушку, которая переходила дорогу по зебре на зеленый свет. Та спешила, но все равно не успела, светофор мигнул и засветился красным. Нетерпеливый водитель на дорогой машине просигналил, машина взвыла, оставаясь на месте, но старушка испуганно бросила сумку и присела закрывшись руками. Водитель, молодой совсем мужчина выскочил и стал кричать на нее, не выбирая выражений. Но ей на помощь бросилась Мариша.

– Да как вам не стыдно? – обратилась девушка к водителю. – Вы что, старым никогда не будете? Видите же, бабушка испугалась.

– Дома пусть сидит твоя бабушка, если по дорогам ходить не умеет. – Нет, это вас из дома выпускать нельзя, потому что вы не умеете с людьми обращаться! Мариша помогла старушке встать, быстро собрала вывалившиеся из сумки продукты и проводила старушку через дорогу.

– Спасибо тебе, милая. Я так испугалась, даже сердце разболелось… Думала, что тут и умру…

– Ну что вы, все в порядке. Вам еще жить и жить, – улыбнулась девушка.

– Как тебя зовут, деточка?

– Мариша. – Марина? – Нет, именно Мариша. У меня и в паспорте так записано: Семенова Мариша Витальевна. А вас?

–А я Вера Ивановна. Вот и познакомились. Мариша, а ты очень спешишь? Может проводишь меня до дома? Я тут неподалеку живу. Девушка согласилась, и Вера Ивановна поблагодарила ее за отзывчивость, а когда они пришли, напоила свою спасительницу чаем. Мариша узнала, что Вера Ивановна живет одна, семьи и детей у нее нет, как-то в жизни не сложилось.

Девушка вежливо слушала рассказы старушки, сочувствовала ей, а потом простилась и ушла, с сожалением думая о том, что нельзя оставаться как можно дольше и надоедать доброй бабушке. Два выходных дня Мариша провела на городском рынке, напросившись в помощь торговке чебуреками. Она мыла пол, выносила мусор, делала всю черную работу, а Зуля за это накормила ее, радуясь, что нашла такую дармовую помощницу. Ночевала Мариша на вокзале, выбрав неприметную скамеечку в дальнем углу. А утром в понедельник девушка пошла к театру оперы, в надежде, что найдет там человека, который, услышав, как она поет, поможет ей выйти в люди.

Никто в театре на обратил внимания на бедно одетую девушку, все были заняты и невероятно суетливы и в конце концов, какой-то полный мужчина, строгий и важный, заявил Марише: – Что ты тут ошиваешься? Воровка? Кто тебя сюда пустил?

– Нет-нет, – испуганно пролепетала Мариша, – я петь…я пою… – На улицу в переход иди петь! Тоже мне певица нашлась! Убирайся, или я вызову охрану! Девушка испугалась и выбежала из театра, но тут же столкнулась с Верой Ивановной.

Старушка радостно вскрикнула, а потом спросила: – Маришенька, а что ты тут делаешь? Сквозь слезы девушка рассказала доброй бабушке обо всем.

Та очень удивилась: – А почему же ты сразу мне не сказала, что ты детдомовская? И что тебе нравится петь? И, подожди, где ты ночевала все это время?

– На вокзале, – вздохнула Мариша.

– Ну, дорогая моя, так дело не пойдет. В общем так, подожди меня здесь, я зайду в бухгалтерию театра, заберу премию. Они так что-то напутали с выплатами и оказались мне должны. Да, я забыла тебе сказать, внученька, я – оперная певица всю жизнь прослужила в этом театре. Сейчас мы с тобой поедем домой, я прослушаю тебя, а потом решим, что с тобой делать. Я сама обучу тебя пению. Ну, жди, я скоро…

С того дня Мариша осталась жить у Веры Ивановны. Старушку поразили вокальные способности девушки, и она охотно принялась ее обучать всему, что знала сама. Не прошло и года как Мариша стала пробовать себя на благотворительных концертах. А когда Вера Ивановна подключила свои старые связи и объявила всем, что Мариша – ее внучка, перед девушкой открылись такие широты, о которых она и не мечтала. Прошло десять лет. Пока Вера Ивановна была жива, Мариша не оставляла ее, отказываясь даже от выгодных выступлений. И хоть старушка сердилась на приемную внучку за это, в душе была ей очень благодарна.

Но как только бабушки не стало, Мариша соглашалась на любое предложение и выступала везде, куда ее приглашали. Несколько раз она бывала и за границей, но с особым трепетом выходила на сцену родного театра оперы и балета. Однажды возвращаясь домой, Мариша увидела маленького мальчика, лет пяти. Он стоял у витрины кондитерской и смотрел как люди выбирают пирожные и торты.

Мариша, никогда не забывавшая о своем детстве, не выдержала, шагнула к мальчику и присела перед ним, взяв за руку: – Привет, малыш. Почему ты стоишь тут один? И как тебя зовут?

– Саша, – ответил мальчик. А стою я тут, потому что мечтаю…

– О чем?

– Сегодня у моего папы день рождения, и я хотел бы купить ему шоколадный торт. Но у меня нет денег. А вот когда я вырасту, я куплю ему все шоколадные торты в мире.

– А где твой папа?

– Дома. Он не может со мной гулять и ненадолго отпускает одного. А сам он не ходит. Только ездит в коляске. А мамы у нас нет, она умерла.

– Вот что, Сашенька, пойдем-ка с тобой в кондитерскую и выберем тебе и папе сладостей и шоколадный торт тоже. А потом зайдем вон в тот магазин и там тоже купим много всего вкусного. Пойдем? – Мариша протянула мальчику руку, и он доверчиво вложил в нее свою худенькую ладошку.

А через полчаса они подходили к старенькой и обшарпанной двери Сашиной квартиры. Мариша открыла ее ключом, который был у мальчика, и они вошли.

– Сашок! – послышалось из кухни. – Ты вовремя. Я уже картошку дожариваю…

– Папка! Смотри, кто к нам пришел! – радостно бросился к отцу ребенок и изумленный мужчина увидел перед собой красивую молодую женщину с пакетами в руках.

– С днем рождения, – улыбнулась она и похвалила его заботливого сына.

Мужчина бросил на мальчика беглый взгляд, потом развел руками: – Простите его, он еще такой наивный… Нам ничего не надо, зачем же вы…

– Ну уж нет, – перебила его Мариша. – Я даже слушать ничего не хочу. Как вас зовут?

– Вячеслав.

– Очень приятно, а я Мариша. Так вот, Вячеслав, помогите мне разобрать эти пакеты, иначе у меня скоро оторвутся руки.

Мужчина смущенно стал помогать ей, а потом вдруг поднял на ее глаза: – Вы сказали Мариша? Это Марина, да?

– Нет, – засмеялась она. – Мариша, это Мариша. Вот такое странное имя.

– Я знал одну Маришу, это было давно, в детстве. Она была воспитанницей моей мамы.

Пакет с апельсинами выпал у Мариши из рук. Она медленно повернулась к мужчине и проговорила: – Слава-а-а? Ты Славик!!! Сын Анны Васильевны! Боже мой! – в порыве чувств Мариша бросилась обнимать друга своего детства, а потом, смеясь и плача одновременно, покрыла его лицо поцелуями, словно встретила давно потерянного брата.

Когда же улеглись все эмоции, Славик рассказал, что после смерти матери жил с бабушкой, потом не стало и ее. После армии Слава женился и у них родился Сашенька. Жили они неплохо, и хоть особого достатка в семье не было, на скромную жизнь хватало. Они даже купили старенькую иномарку, и жена Оля отучилась на права, исполнив свою давнюю мечту. Как-то они ехали за Сашей в детский сад, вдруг вылетевшая откуда-то машина подрезала их и Оля, выпустив руль не успела сориентироваться. Авария была жуткой. Ольга погибла на месте, было и еще двое погибших. Славу в тяжелом состоянии доставили в больницу. Врачи долго боролись за его жизнь и вот он пошел на поправку, но тут же узнал, что стоит вопрос о том, чтобы Сашу отдать в детский дом. Все это время он жил у дальней родственницы.

Выписавшись, Саша продал квартиру, расплатился с долгами, откупился и от органов опеки, и на остатки средств купил эту однушку.

– Вот теперь так мы и живем, – развел он руками. – Но что я все о нас? Расскажи о себе…

– Расскажу, только не здесь. Собирайтесь, Славик. Мы переезжаем. Жить вы будете у меня. А ты, Слава, не забудь свои медицинские документы, они пригодятся нам, когда ты будешь проходить лечение в лучших клиниках мира, – уверенным тоном заявила Мариша.

Прошло три года.

Мариша закончила выступление и увидела стоявшего за кулисами мужа. Слава держал на руках грудничка и улыбался.

– Мамочка, доченька хочет кушать.

Мариша рассмеялась: – Давай ее сюда, Славик. Ну как она, не капризничала?

– Нет, что ты… Она просто чудо! Корми ее, и мы поедем забирать с секции Саньку. Ты скоро освободишься?

– Примерно через час.

– Вот и хорошо. Будем ждать тебя дома.

Мариша подняла на мужа счастливые глаза: у нее был дом, дети, муж… Была ее семья, настоящая и любящая… такая, о которой она мечтала всегда.

Это произошло много лет тому назад, когда я был еще ребенком. Но до сих пор то, что случилось с нами тогда, вспоминается и переживается мной как одно из самых серьезных событий в моей жизни. Мне было десять лет. Однажды осенним вечером я вернулся из школы домой и почувствовал, что заболел. Температура росла день ото дня, становилось все хуже, и, наконец, всего меня охватил жар. Я лежал, закрыв глаза, и просил только пить. Мама моя бегала на рынок за виноградом, гранатами, а потом все стояла на кухне, выдавливая для меня прохладный сок… Я ждал его, «оживал» на минуту, выпивал сок одним огромным, жадным глотком, но вскоре уже вновь закрывал глаза и вытягивался на постели.

Это была инфекционная болезнь крови, к счастью, не самая опасная. Мне стали делать уколы, и как только состояние позволило — отвезли в детскую больницу на Русаковку. Я помню вечернюю дорогу в «Скорой помощи», помню, как простился с мамой и вслед за какой-то женщиной долго поднимался по больничной лестнице с этажа на этаж. Помню желтые лампы инфекционного отделения: оно было переполнено.

— Проходи сюда, — сказала сестра. — Другого места все равно нет.
Меня ввели в палату, где я увидел одну свободную койку.

Я прошел прямо к ней, лег под одеяло, посмотрел на белый потолок, на кафельные стены палаты, мысленно, про себя позвал: «мама, мама» — и беззвучно заплакал…
Палата оказалась «девчачья»: моими соседками были две пятиклассницы и очень тихая русоголовая девятилетняя Оля.

Старшие девочки отнеслись ко мне как-то враждебно, и вскоре я понял, что быть один на один со «взрослыми» (как мне тогда казалось) пятиклашками — непростое дело.

Случилось так, что на следующий день пятиклассниц куда-то перевели. Однако не прошло и часа, как открылась дверь. Вошла санитарка, со странной интонацией сказала: «Ну, готовьтесь».
И не успели мы с моей соседкой как следует обдумать ее слова, как увидели и услышали НЕЧТО.
Двух-с-половиной-летняя Зоя сразу вернула себе свое «постоянное» имя — Детдомовская. Ее приволокли к нам и повалили на свободную кровать.

— Она — Детдомовская, так что смотрите.., — как-то неопределенно сказала нам сестра.
— А она хоть разговаривать-то умеет? — спросила Оля.
— Я же сказала — она ДЕТДОМОВСКАЯ!

Мы с ужасом смотрели, как извивается, борясь с санитарками, детдомовская — бритое наголо, истерично воющее существо, как изо всех сил пытается сползти на пол…

— Ты что! На кровать ссать?!

Детдомовскую мгновенно выпускают, она мочится на линолеумном полу и воет сорванным, как будто даже прокуренным голосом — но все равно очень громко и жутко. Полы ее казенного халата темнеют, намокая. Она сидит прямо в луже мочи и колотит ногами и руками.

— Чего же делать-то с ней? — спрашиваю я санитарку.
— Да ничего. Скоро или надоест ей или устанет.

Детдомовскую поднимают и кладут на кровать, пол вытирают. Та затихает на пять минут. Но как только взрослые уходят, Зоя снова сползает вниз, опять мочится и опять воет. Борьба возобновляется раз за разом и тянется до отбоя. Когда к ней подходят — сестры санитарки — унылый вой сменяется истошным, дикий визгом.

— Ее там, наверное, били, — говорит Оля.
— Где? В детдоме?

Детдомовская, сидя в луже, начинает раскачиваться и ныть, как бы причитая. Она будет сидеть так каждый вечер, до и после отбоя. Спать она почему-то привыкла днем.
Глухая ночь. Медперсонал давно устал возиться с Зоей, и она теперь «поет» по-волчьи «спокойно», без помех, сидя на линолеуме в своей луже.
Я не могу заснуть, точнее, я просто не в состоянии спать в то время, когда не спит она. Я равнодушно смотрю на желтый свет, проникающий в палату, и уже ни о чем не думаю: ни о доме, ни о больнице. Я только хочу, чтобы она перестала плакать, чтобы ЭТО когда-нибудь кончилось!

Ольга из своего угла что-то говорит мне. Я не могу понять — что. Я устал. Я не могу заснуть. Ольга в темноте встает и зачем-то подходит к луже. Я верчусь на кровати и отчаянно пытаюсь закрыть глаза и заснуть. Но глаза не смыкаются, и я смотрю на желтые фигуры посреди палаты.

Оля сидит на корточках и тихонько-тихонько шепчет. Потом слышится какая-то мелодия — поет, что ли?
Оля пытается говорить с детдомовской — та отвечает тоскливым, печальным воем. Звуки сплетаются: то унылые рыдания Зои, то тихий Олин голос, спокойный, переходящий в шепот, снова поскуливание, и опять — очень ласковый голос Оли. Один только тихий Олин голос…
Я никогда до того времени не знал, что у девчонки может быть такой хороший голос!..

Я чувствую, что я сам тоже очень хочу слушать, КАК она говорит все это: «Маленькая моя… Малышка моя… Самая лучшая девочка… Хорошая моя, Зоенька, радость моя… Хорошая наша девочка, самая любимая — хочешь ко мне?., хочешь на ручки? На ручки пойдешь? Пойдешь к нам с Андреем?»

Зоя неподвижно смотрит Оле прямо в лицо, как зачарованная. Оля осторожно протягивает руки и осторожно берет девочку на руки. И поднимается. И поворачивается ко мне.

В комнате становится удивительно тихо. Потом Оля говорит:

— Можно мы сядем к тебе? Без тебя нельзя.

И садится ко мне на кровать. И ребенок лежит в ее руках… «Ей нужны мы двое, оба, — у нее ведь нет ни мамы, ни папы». Оля опускает взгляд и смотрит в девочкины глаза.

— Кто ты у нас? — спрашивает она Зою.
— Зоя, — старательно выговаривает Зоя.
— У тебя есть мама? — спрашивает Оля.
— Нет, — отвечает Зоя, глядя на Олю.
— А папа?
— Это кто?
— Ты не знаешь?
— Нет, — отвечает Зоя и вопросительно смотрит на Олю.

Та прижимает Зою к себе, крепко-крепко, и девочка обнимает Олину шею. А Оля поворачивается ко мне и долго, долго и пристально смотрит на меня. А я? А я — видит Бог, я не помню!.. Желтый свет дергается и дрожит в ресницах. Желтый коридорный свет…

Мы сидим за столом в нашей палате, все трое. Я во главе стола — и справа, рядышком — Оля с девочкой, рядком. Мы обедаем. Зоя крепко держит ложку и ест. Сама, — внимательно и серьезно глядя, как едим мы.

— На компот, — Оля помогает Зое держать кружку, чтобы не лилось мимо.

— Зоя, что нужно сказать? — говорю я внушительным тоном. — Сьпасиба, — пыхтя, отвечает Зоя. И мы все улыбаемся друг другу.

— Интересно, а как это будет, когда мы станем взрослыми? — спрашивает Оля. Я пожимаю плечами.

Как Зою выписали, я не помню. Меня перевели в палату для мальчиков — и Зоя исчезла вдруг, незаметно. А потом, однажды, наша дверь отворилась, заглянула Оля и поманила меня к себе. Я вышел в коридор. Был ровный, серый день.

— Меня выписывают, до свидания, — сказала Оля.
— До свидания, — легко ответил я, поглядев в ее глаза…

Часто я думаю: что стало с нашей Зоей? Жива ли она? Как вернулась она в свою прежнюю, «обычную» жизнь? И не могла ли эта внезапная любовь обмануть, еще более изранить ее?
В жизни случается много-много плохого, но мы об этом почти ничего не помним. Может быть, и у Зои все плохое сотрется из памяти, может, она давно уже не помнит своего детства?

А меня иногда навещает та осень…

Из больницы, с дежурства, возвращается моя жена.

— Помнишь того парнишку, у которого саркома? Его сегодня выписали… умирать. Домой. Мать просила выписать — все же дома лучше. Ему девятнадцать.

Моя жена садится поближе.

— А он в Бога не верит… Мы подарили иконку. А дома все-таки лучше?
— Лучше. Будем ужинать?
— Что? Да, будем. А он заплакал! Его мужики всей палатой пошли провожать, говорят: «Ну ты не болей, поправляйся». А он на них посмотрел так — и вдруг взял и заплакал…
— Но ты… Оля. Все же не плачь, ладно?

Владимир Гурболиков

­­Равиля, уже немолодая особа, исколесив страну вдоль и поперёк, решила
вернуться в Курск, где когда-то окончила факультет иностранных языков в
университете и вышла замуж, и где, спустя два года после свадьбы, овдовела: муж
её умер от острой пневмонии.
На руках осталась годовалая дочь Гуля. Рассчитывать Равиля могла только на
себя. Родителей своих не знала с
рождения. Выросла в детдоме. В
надежде заработать немного денег,
уехала с дочерью в Красноярск. Работала переводчицей и в России, и за границей…
По возвращении в Курск сначала
остановилась у давней знакомой, а когда устроилась в школу преподавать
английский, как мать-одиночка получила однокомнатную квартиру.

Гуля выросла, окончила школу, институт с красным
дипломом  и уехала в Москву – учиться
дальше. Равиля осталась одна. И сама того не
ожидая, обратила своё внимание на
Саида, который был моложе её почти вдвое.

Познакомилась с ним в магазине, где он
работал грузчиком. Его неопрятный вид у одних людей вызывал брезгливость, а у
других – жалость. Однажды Равиля решила расспросить его, как он жил раньше
и где живёт сейчас. Выяснилось, что прежде
бродяжничал. Её удивило, что парень не предпринимает никаких попыток для того,
чтобы изменить свою судьбу в лучшую сторону. Жил без цели, катился, как резиновый
мяч, под горку. Но женщину нисколько не смутило его прошлое. Ей стало жалко
этого человека, и вскоре она предложила ему:
– Саид, переходи жить ко мне. Хочу помочь тебе.
Молодой человек, от
которого давно ушла жена, а сын не признавал
его, опешил:
– А не боишься? Ведь недавно вышел из «академии». У меня ничего нет. Зачем
я тебе?
– Ну, что такое твоя «академия», я догадываюсь. Как ты туда попал?
– Да вор я, спец по форточкам. И пью.
– Остановись. Молоток с гвоздями в руках удержишь? Кран починить сможешь?
– Что я, не мужик, что ли?
– Ну, вот и договорились.

Саид, собрав небольшой узелок с пожитками, в этот же день переехал к
Равиле. Поначалу знакомые, видя, как они по выходным с полными корзинами грибов
возвращались из леса, под руку шли в театр или в кино, сидели в кафе за углом
их дома, переглядывались и осуждающе качали головами. На эту пару многие
смотрели с любопытством. Красавица Равиля, несмотря на свой возраст, рядом с
Саидом выглядела королевой. Пышные, осветлённые волосы, умело подкрашенные губы,
молодили её.
Добрые карие глаза, полукруглый овал лица, прямая осанка притягивали
внимание прохожих. И хоть ей было за пятьдесят – давали слегка за сорок.
Саид, ростом ниже её почти на полголовы, рано облысевший, с угрюмым
взглядом из-под густых чёрных бровей, казалось, находится рядом с ней по
недоразумению.
Полгода он держал себя в руках. А потом ушёл в запой, валялся во дворе, на
лестничной клетке, пока сердобольная подруга не затаскивала его в квартиру.
Жильцы дома и знакомые стали открыто осуждать её.
Однажды соседка по площадке,
недоумевая, сказала:
– Что за бес тебя попутал? Зачем он тебе нужен? Ты – женщина другого круга,
а этих алкашей и альфонсов сейчас хоть пруд пруди…
Равиля изменилась в лице и раздражённо фыркнула:
– Вам меня не понять! У вас семьи, а я всю жизнь тяну лямку матери-одиночки. Пожалела я Саида. По себе знаю,
как тяжко жить без поддержки.
И через какое-то время приехавшая на выходные дочь тоже высказала:
– Мам, неужели ты не понимаешь, что своей жалостью только вредишь
Саиду?
– Смотри, какая советчица нашлась! Не видела ещё жизни, а берёшься учить
меня! – возмутилась Равиля.
Она верила, что сможет вытащить несчастного из запоя. Определила его в
наркологический диспансер. Но и лечение не
помогло. Тот напился через три дня. И пошло-поехало… Спустя неделю женщина не
выдержала, указала ему рукой на дверь:
– Катись-ка ты от меня, куда подальше… Ничему тебя жизнь не научила, и я не
справлюсь…
Равиля поняла, что на жалости счастье не построишь. Неумелая попытка
создать семью провалилась.

Домой на каникулы приехала Гуля. Её обрадовало отсутствие странного
кавалера матери. В один из вечеров, вернувшись с прогулки, она обняла её за
плечи и сообщила:
– Мам, я выхожу замуж. Его зовут Арсений. Он тоже из Курска. А в Москве
живёт в соседнем студенческом общежитии. Учится в пединституте на историческом
факультете. Сейчас он придёт.
– Раньше не
могла сказать? Я бы чего-нибудь вкусненького приготовила. Хотя бы твоего
любимого хвороста к чаю, – засуетилась
Равиля. – Ты же только что поступила в аспирантуру и сразу замуж!
Вскоре в дверь постучали. Сначала показалась густая рыжая шевелюра, потом в
проёме выросла фигура парня ростом под два метра. Хозяйка, почувствовав
слабость в коленях, присела. В госте она увидела своего одноклассника Савву.
– Твой отец жив? – спросила, не дав дочери представить гостя.
– Да, а что? – растерялся тот.
– Его зовут Савва?
– Откуда Вы знаете?
– Да вы как две капли похожи! Мы с твоим отцом в детдоме росли. Он ведь
детдомовский?
– Да.
Савву она обожала. В юности играл на скрипке и никому не давал в обиду
маленькую смуглую Равилю…
– А где он сейчас, чем занимается?
– Отец работает в музыкальной школе, живёт в коммуналке на Рахманинова. Они
с мамой разошлись три года назад.
Женщина вздохнула:
– В жизни всякое бывает. Вот мне уже не терпится увидеться с твоим отцом.
Надо же, как пути-дорожки пересекаются!
Перед свадьбой Савва зашёл к Равиле обсудить некоторые
традиционные вопросы, и в конце беседы отметил:
– А ведь не зря судьба привела меня в твой дом.

Свадьба была в основном молодёжной. Лишь своего лучшего друга-детдомовца
пригласил Савва на торжество – Глеба Аверина. С пятого класса мальчишка был
влюблён в Равилю, всячески старался завоевать её внимание. Но она словно не замечала
его усилий. Савва знал о страданиях друга, тот
только ему рассказывал о своих чувствах. Глеб так и не женился, потому
что на всю жизнь хватило ему первой любви.…

Через год у молодожёнов родились двойняшки: мальчик и девочка. У мятущейся
женщины появилась возможность излить свою нереализованную любовь на
внуков. А надёжным помощником в её заботах стал Глеб. Они расписались
вскоре после встречи, которой он ждал не один десяток лет.

Рая сидела за столом, ломившемся от вкусных блюд, и украдкой смотрела на родителей Ромы. Ей было так неловко отвечать на вопросы и рассказывать о себе, что хотелось провалиться сквозь землю. Вера Геннадьевна и Михаил Львович встретили девушку настороженно. Было видно, что они хоть и ждали её, были не рады её присутствию в жизни Ромы. Даже Ирина, его сестра, общалась с Раей сквозь зубы.

— Значит, Вы работаете поваром? — уточнила Вера Геннадьевна, накладывая себе салат.

— Да, — сконфузилась Рая и покраснела.

— Что ж, хорошая профессия, — в слух размышляла мать Ромы. — А в нашей семье, все имеют высшее образование, — сказала она посмотрев на девушку свысока.

— У меня не было возможности поступить в ВУЗ, — тихо сказала Рая, будто оправдываясь. Девушке казалось, что она сейчас сгорит со стыда. Она уже сто раз пожалела, что вообще пришла на семейный праздник.

Рома был крайне недоволен поведением своей матери. Он знал что ей сложно угодить: все девушки, с которыми он встречался, Вере Геннадьевне категорически не нравились. Поэтому мужчина, старался никого домой не приводить. Но, на этот раз, мать перешла всякие границы. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку и не ругаться с родителями при Рае, он попросил:

— Мам, расскажи немного о работе, думаю Рае будет интересно послушать о местной больнице, тем более, что в ней сейчас лечится её хорошая знакомая, Нина Павловна.

— Вот оно что, — удивлённо сказала Вера. — Как её фамилия?

— Леушева Нина Павловна, — ответила девушка. — Она мне как мама.

Родители Ромы переглянулись, а Вера задумалась. Она уже слышала об этой пациентке, поступившей к ним после пожара, но лечением женщины занимался другой врач. Вера подумала, что сын не удосужился рассказать ей о женщине, потому что не хотел, чтобы она начала расспрашивать женщину о Рае.

— Я попробую узнать, как дела у вашей «мамы», — с долей сарказма сказала она, — думаю, её скоро выпишут.

Вера Геннадьевна смотрела на Раю со зл*остью и недоверием. Она пригласила девушку на свой день рождения лишь для того, чтоб познакомиться с ней лично. В любой другой день, Рома ни за что не привёл бы её к ним, потому что знал — мама не одобрит его выбор. Женщина мечтала о богатой невестке с хорошими манерами и высшим образованием, а сын искал себе единственную среди простых.

 Прошло уже два года, как её Рома поставил на своей личной жизни крест. Он не желал знакомится с «приличными девушками», которых предлагала мама, и слушать нотации о внуках. Поэтому, когда Рома рассказал матери о некой Рае, девушке из детдома, женщина насторожилась. Ей совсем не верилось в сказку про сироту, не верилось так же и в то, что девушка до сих пор не получила собственного жилья от государства.

Вера была очень расчетливым человеком: она вышла замуж не по любви и всё, что у неё было, они с мужем заработали сами, тяжёлым трудом. Женщина души не чаяла в Роме и ей не хотелось, чтобы он попал в руки к охотнице до денег и любительнице сидеть у мужа на шее. Именно такой Вера представляла себе Раю. А уж то, что девушка оказалась из неблагополучной семьи и выросла в детском доме, сразу настроило женщину против неё. Такой невестки Вера Геннадьевна не желала и решила сразу показать девушке, что ей, в семье Вербицких, не место.

— Скажите, Раечка, а что с Вашим жильём? — будто бы между делом поинтересовалась женщина. — Вы же должны были получить квартиру как сирота…

Рома сцепил зубы и сердито посмотрел на мать. По разговору и поведению родителей, он понял, что Рая им не понравилась. Хотя, иначе и быть не могло…

— Мама, Рая ещё не получила квадратные метры, но, я думаю, скоро всё наладится, — процедил он. — А пока, она поживёт у меня. Когда Нину Павловну выпишут, они смогут жить в моей квартире вдвоём, до тех пор пока не решится вопрос с жильём, — предвосхищая её вопрос ответил он.

Михаил Львович согласно кивнул, а Вера Геннадьевна поджала губы и принялась за салат. Отложив в сторону приборы, женщина в упор посмотрела на Раю, и повстречавшись с ней взглядом улыбнулась, недобро сверкнув глазами. Рая быстро отвела взгляд — ей стало не по себе. Рома, сидевший рядом, незаметно взял её за руку.

 

От прикосновения тёплой и сильной мужской руки, девушка почувствовала себя защищённой. Она с мольбой посмотрела на него и уже через десять минут, они покинули родительский дом.

***

Рома и Рая ехали в машине по хмурым улицам города и молчали. Дождь не прекращался, небо было низким и серым, а настроение у девушки окончательно испортились. Она так надеялась, понравиться родителям Ромы, но вместо тёплого приёма попала на «допрос».

— Ты прости мою маму, пожалуйста, — тихо попросил Рома, следя за дорогой. — Не понимаю, что с ней сегодня…

— Я, кажется, догадываюсь, — тяжело вздохнула Рая.

— Ты о чем?

— Наверное, она решила, будто я на что-то претендую и помешаю твоим отношениям…

Рома остановил машину у обочины не доехав до дома. Он включил аварийку и повернувшись к Рае, посмотрел на неё с недоумением.

— Я ничего не понимаю, о каких отношениях ты говоришь?

— О твоей девушке, — не уверенно ответила Рая, сгорая от ревности.

— У меня нет девушки… — медленно произнёс Рома изучая лицо девушки. — Мне конечно нравится одна, но, она сейчас молчит и очень смущается. Кажется, я совсем не умею общаться с женщинами, раз у неё закрались сомнения относительно моей персоны. Хотя, я же не сказал тебе сразу, что свободен… вот дур*ак! — воскликнул он и хлопнул себя по лбу.

Рая рассмеялась. Она густо покраснела и не могла понять, как ей пришла в голову такая глупость.

«Теперь, он решит, что я вешаюсь ему на шею, что я надеюсь на взаимность!» — думала она сгорая от стыда.

Рома улыбался и как-то иначе чем всегда смотрел на девушку. А Рая, вдруг поняла, что она действительно ему не безразлична. Они сидели в машине и слушали приятную музыку глядя, как по лобовом стеклу, текут маленькие ручейки. В какой-то момент, Рома помрачнел и сказал:

— Я не понимаю, почему моя мама так отнеслась к тебе. Мне казалось, что ты ей понравишься. По крайней мере, я на это надеялся…

— Никто не хочет породниться с сиротой, — сухо ответила Рая. — Может она решила, что я хочу захомутать тебя…

Рома повернулся к девушке, ему было стыдно за поведение своих родителей. Кажется финансовая сторона вопроса волновала их больше, чем счастье собственного сына.

«А может быть, им просто не хотелось связываться с детдомовкой? Может они решили, что мне нужны от него только деньги, квартира?» — с горечью спрашивала себя Рая.

Девушке вдруг стало так противно, так обидно за себя, за то, в чем она не виновата… Рая поняла, что никогда не сможет вписаться в их интеллигентную семью, никогда не станет им ровней. Всю жизнь на ней будет висеть клеймо девочки из неблагополучной семьи, детдомовки.

Из глаз хлынули слёзы. Девушка быстро отстегнула ремень безопасности и выскочила из машины. Она резко захлопнула дверь и подбежала, подальше от него, не разбирая дороги. Слёзы застилали глаза, дождь хлестал по лицу, а она бежала и плакала. Подальше от мужчины, которого считала идеальным, подальше от жестоких людей. Она не должна ломать судьбу кому-то ещё, хватит с неё своей собственной.

«Ничего хорошего он от меня не дождётся… Его мать сделала, что не приняла меня как родную. Я детдомовка, я не умею любить! Не смогу создать семью и сделать его счастливым…» — думала она убегая как можно дальше.

Рома, не ожидал такого поворота событий. Он выбрался из машины и крикнул ей вслед. Но, когда понял, что Рая не остановится, захлопнул дверь и побежал за ней.

Мужчина догнал её очень быстро: сказалась хорошая физическая подготовка и то, что Рая была на каблуках. Он схватил её за хрупкие плечи, развернул и прижал к себе. Девушка била его кулаками по груди, рыдала и всхлипывала. А он, молча терпел и не отпускал её. Минута, другая, и Рая безвольно повисла в его объятиях.

Он взял её на руки, посмотрел на зарёванное лицо и нежно поцеловал в губы. Девушка замерла. Она больше не вырывалась, не плакала. Она будто упала в какую-то пропасть, где ей было очень хорошо, и откуда совсем не хотелось возвращаться к реальности. Рома отпрянул и улыбнулся.

 

— Я никогда не отпущу тебя, потому что, ты не безразлична мне, Раечка, — прошептал он, глядя в её голубые глаза. — Давай, сядем в машину, ты промокла насквозь.

Девушка бессильно кивнула и мужчина отнёс её к машине. Он осторожно поставил Раю на ноги, помог снять мокрую куртку и усадил в автомобиль. Всю оставшуюся дорогу до дома они ехали молча. Улыбаясь. Каждый думал о своём. И если честно, их мысли были очень похожи.

Рая была на седьмом небе от счастья и… внезапно вспомнила, где же она видела его лицо. Чёткая картинка предстала у неё перед глазами и девушка заплакала…

***

— Боже мой, — плакала Рая, — не может этого быть… не может! — шептала она и, вытирая слёзы, смотрела на Рому.

Мужчина остановил автомобиль напротив своего дома, где теперь жила Рая, и взволнованно спросил:

— Что? Что с тобой?

Девушка молчала и не отрывала от него взгляд. Рома решил, что Рая перенервничала из-за встречи с его родителями, поэтому заглушил мотор и помог ей выйти из машины. Когда они оказались дома, девушка тут же заперлась в ванной. Рома поставил чайник и быстро переоделся в сухую одежду. Время тянулось очень медленно, а Рая, затихла и не выходила. Вдруг, послышался щелчок и девушка наконец зашла на кухню. Её волосы были мокрыми от дождя, а глаза пронзительно смотрели на него.

— Будешь чай? — стряхнув оцепенение спросил мужчина. Он взял с плиты чайник и наполнил кружку кипятком. — Я понимаю, что ты сегодня устала. Денёк был не из лёгких…

— Дело не в этом, — с трудом выдавила из себя девушка. — Я вспомнила, где видела твоё лицо…

 НАЧАЛО

Мужчина замер и с любопытством посмотрел на Раю.

— Меня забрали в детский дом очень рано и я не запомнила своих родителей, — пустилась в объяснения девушка. — Много лет я ждала, что однажды откроется дверь и за мной придёт мужчина. Мой папа. Он войдёт в комнату и скажет, что давно искал меня, — замолчала она.

— Он не пришёл, — с грустью констатировал Роман.

— Нет. Не пришел, — подтвердила она. — Но, я отчётливо представляла себе его лицо, в те моменты, когда мне становилось грустно: добрые глаза, искренняя улыбка, — сказала она медленно приговаривая каждое слово. — Это было… твоё лицо… Я не знаю, как объяснить…

Сказать, что Рома был поражён значит не сказать ничего. От неожиданности мужчина чуть не опрокинул чашку чая, и теперь, не мог вымолвить ни слова.

— Я люблю тебя, Рома, — внезапно сказала девушка.

Мужчина вскочил со стула. Быстро подошёл к девушке, нежно прижал к себе и прошептал:

— А я, люблю тебя, моя дорогая Раечка! И влюбился тебя в первый день нашего знакомства…

Их глаза встретились, губы слились в стр*астном поцелуе. Роман обнимал её, ла*скал так нежно, что она таяла от его прикосновений. Рая изне*могала от всепоглощающего желания. Она безвольно повисла в его объятиях и полностью доверилась этому сильному мужчине. Он хотел было отпустить её, отстраниться, так как боялся испугать девушку своим напором, но, она не позволила. Рае не хотелось отпускать его. Она желала лишь одного: быть вместе, предстоящей ночью, заснуть в его тёплых объятиях…

На следующее утро девушка лежала в постели и прижималась к широкому плечу Ромы. За окном чирикали воробьи, солнце освещало своими лучами окно и пробивалось, сквозь не плотные шторы, в комнату. Рая была на седьмом небе от счастья, потому что никогда не испытывала ничего подобного.

«Наверное, я сошла с ума, раз видела его лицо в детстве и хочу быть с ним рядом, всю жизнь. Мне уже всё равно, что меня не приняли его родные… Я просто люблю его и хочу стать счастливой…» — думала девушка, глядя на спящего Рому, который чему-то улыбался во сне.

Больше они не расставались. В тот же день, Роман съездил к родителям и, под бурный скандал, собрал все свои вещи. Теперь, он жил с Раей…

***

Вскоре, Нину Павловну выписали из больницы и Рома помог ей с жильём. Женщина была очень благодарна мужчине и неимоверно рада за Раечку.

— Он хороший, — кивала головой Нина, обнимая девушку, — вот увидишь, ты будешь с ним как за каменной стеной.

— Спасибо, мама, — смущённо улыбнулась Рая.

— Вы планируете пожениться? — с надеждой поинтересовалась женщина.

— Пока не знаю… — тихо ответила девушка заметно погрустнев. — Его родители меня не любят…

— Я думаю, когда они узнают тебя поближе, их мнение изменится, — успокоила её Нина.

Рая улыбнулась. Ей хотелось верить в это, но девушка очень боялась Веру Геннадьевну. Всё-таки она мать и может настроить сына против будущей невестки.

Рома очень привязался к Раечке. Девушка была совершенно не похожа на тех, с кем он встречался раньше: она была очень искренняя и весёлая. Конечно, его родители были против отношений с «не подходящей партией», но мужчина думал, что они со временем смогут её полюбить. Роме не хотелось ссориться с матерью, а ведь они не общались уже месяц: с тех самых пор, как мужчина забрал свои вещи.

Он решил сделать первый шаг к примирению — поговорить с отцом. Рома позвонит Михаилу и договорился с ним о встрече, выбрав момент, когда Веры не будет дома.

— Папа, ты не сердись на меня… — начал извиняться Рома сидя в гостиной родительской квартиры.

— Ты должен на ней жениться, — твёрдо сказал Михаил не дав сыну договорить.

Рома опешил. Он не ожидал услышать такое от отца. А Михаил Львович, немного помедлив продолжил.

— Понимаешь, мы с твоей матерью никогда не были счастливы. Она вышла за меня замуж потому, что мои родители были богаты. А меня, собственно говоря, никто и не спрашивал, — вздохнул мужчина. — Отец обещал лишить меня наследства, если я не женюсь на дочери его закадычного друга… пришлось согласиться. Я был глуп, — произнес он поморщившись. — Если можно было бы повернуть время вспять, я бы отказался от всего, чтоб жениться на той которую люблю.

Сын смотрел на отца с недоумением. Он конечно знал, что его родители недолюбливают друг друга, но, никогда не подозревал, что так было всегда.

— Но, почему же ты не развёлся, потом? — воскликнул Рома.

— Родилась Ирина, — улыбнулся Михаил, — а потом, Вера забеременела тобой. Я любил вас всем сердцем и хотел быть рядом, поэтому разводиться было уже поздно, — пояснил он и добавил: — Если любишь Раю, то женись не раздумывая! Не упускайте своё счастье, ведь его так сложно найти….

 

Михаил Львович встал и крепко обнял Рому, похлопав по плечу. Он верил, что его сын не повторит глупых ошибок своего отца. В этот момент, хлопнула входная дверь. В комнату быстро вошла Вера Геннадьевна. Не поверив своим глазам, она остановилась как вкопанная.

— Что ты здесь делаешь? — воскликнула женщина сурово глядя на сына.

— Я пришел чтобы помириться, мама, — спокойно ответил Роман. — Ты очень мне дорога!

— Значит ты передумал и выгнал девицу из своей квартиры? — прищурившись спросила женщина.

Лицо Ромы побагровело, Вера поняла, что сказанула лишнего, но, было уже поздно.

— Я люблю Раю и мы с ней обязательно поженимся! — отчеканил сын.

— Не вздумай! Кто она такая? — закричала Вера. — Ты не думал, что ей нужны лишь деньги и твоя квартира? Эта девчонка сломает тебе жизнь…

— Ты можешь не принимать её, это твоё право, — перебил её сын. — Но, мы с Раей всё равно будем вместе, — строго сказал Рома.

— Ты с ума сошёл! — воскликнула женщина хватаясь за голову. — Миша, что ты молчишь? — раздражённо спросила она мужа.

Михаил Львович устало вздохнул. Ему редко давали высказаться, поэтому он привык отмалчиваться, всё равно, никто его слушал. Но, сейчас, он наконец набрался смелости и решил помочь сыну.

— Если они действительно любят друг друга — пусть женятся! Может быть, хоть кто-то в нашей семье будет счастлив. Брак по расчёту никогда ещё не приносил ничего, кроме безысходности — произнес он и многозначительно посмотрел на Веру. — Ты сама это знаешь.

Вера Геннадьевна раскрыла было рот, но сын больше не желал присутствовать при семейных дрязгах.

— Спасибо, папа. Мне очень жаль, что всё так получилось, — сказал Рома и посмотрев на Веру с грустью добавил: — Жаль, что Рая не понравилась тебе, мама. Если ты изменишь своё мнение, насчёт неё, то знаешь где нас найти. Я буду очень ждать…

Он быстро вышел из комнаты, не обернувшись. В прихожей хлопнула дверь, а Вера с обидой посмотрела на мужа.

— Что ты ему сказал?!

— Правду, — сухо ответил Михаил. — Не всю конечно: сын не знает о твоих походах на лево, о твоих бесчисленных любовниках…

— Замолчи! — в отчаянии сказала Вера и её глаза наполнились слезами. Она всегда боялась, что дети увидят истинное лицо матери, узнают о других мужчинах.

Женщина вышла замуж за Михаила, которого знала с детства, по совету своего отца. Он был сыном богатых и знатных родителей, и девушка надеялась всю жизнь купаться в роскоши. Кроме того, финансовые дела её семьи шли не очень хорошо и выгодное замужество было на руку не только ей. Девушка никогда не любила Мишу, ей казалось, что деньги важнее, чем какие-то глупые чувства.

Но, спустя время, Вера поняла, что ошиблась и богатство не главное. В браке родились дети: Ирина и Рома. Супруги приумножили состояние мужа в несколько раз и ни в чем не нуждались. Единственное чего у них никогда не было, так это любви. И от этого Вере было так тошно, что порой хотелось бросить всё и бежать без оглядки. Она пыталась заглушить свою боль и много раз изменяла мужу. Только вот легче от этого не становилось.

Женщина вспоминала ушедшие годы с тяжёлым сердцем. Она посмотрела на постаревшего и осунувшегося Михаила, который тоже был несчастен, и сказала:

— Знаешь, а ведь ты прав. Я не счастлива… И мне не хочется, чтобы наш сын, повторил нашу судьбу. Может быть, мы ещё сможем стать счастливыми… — с надеждой прошептала она глядя куда-то в сторону.

— Я надеюсь на это. Поэтому, хочу развод, — ответил Михаил. — С сыном ты всё-таки помирись, если не хочешь остаться одна на старости лет. Он очень гордый.

Михаил Львович отправился в спальню. Наконец-то он сказал ей всё, что думает. Теперь ему оставалось лишь собрать вещи и уйти. А Вера, безутешно заплакала…

***

Прошло два года. Красивая и счастливая женщина шла по осеннему парку. Рядом с ней семенил малыш в синем комбинезоне, он крепко держал свою маму за руку и широко улыбался.

— Какой ты молодец, Матвей! Идёшь сам, — радовалась женщина и гладила сына по яркой шапочке.

Сзади послышались шаги и мужской голос произнёс:

— Солнце моё! Раечка!

Женщина обернулась и увидев мужа просияла. Он схватил сынишку на руки и начал кружить, а Матвей, весело смеялся и радовался папе.

— Рома! Мы загулялись и даже на время не смотрели, — улыбнулась Рая, обнимая мужа. — Как, Вера Геннадьевна?

— Передавала тебе привет. У неё всё замечательно, более того, она выходит замуж! Представляешь?! — засмеялся мужчина.

-Ох! — воскликнула Рая и добавила: — Как же я за неё рада! Вечером обязательно позвоню ей, поздравляю. Они с Аркадием — идеальная пара.

 

Рома посадил сына на плечи, и они, втроём, отправились домой. Осенний парк пестрил яркими красками. Рая ступала по шуршащим листьям и думала о жизни. Кажется не так давно, она была обычной девочкой из детдома, а теперь — счастливая жена и мама чудесного сыночка.

Пошло два года с тех пор, как родители Ромы, развелись. Михаил ушёл, оставил жене всё что имел и переехал в другой город. Вера, в скором времени помирилась с сыном и нашла общий язык с Раей. Женщина поняла, что не высшее образование и деньги определяют ценность человека, а его душа. Теперь от циничной, высокомерной женщины не осталось и следа. Вера обожала своего внука и невестку. Была счастлива с мужчиной, с которым работала много лет в больнице, но никогда не воспринимала его в серьез.

— Какая же жизнь… непредсказуемая, — задумчиво сказала Рая, глядя как листья плавно падают на землю.

— Ещё бы! — засмеялся Рома. — Если бы не ужасная проводка в деревянном доме Нины, я никогда бы не встретил тебя.

Девушка крепко обняла Рому. Он как всегда был прав. И, тот пожар, спас девушку от всепоглощающего одиночества, как бы странно это не звучало…

Конец.

источник

«Детей нельзя бросать в беде одних» — это аксиома. Но в жизни, к сожалению, бывает по-разному. Накануне Всемирного дня сирот мы встретились и поговорили с семейной парой бывших детдомовцев и их второй мамой, директором Азовского детского дома, тоже брошенной в детстве. Это тяжелые и страшные истории; страшные в своей будничности, ведь все это происходило с детьми рядом с нами. Но это истории со счастливым концом.

Вера. Раннее детство

Вере Мотяшовой 30 лет, она выросла в Азовском детском доме, сегодня работает там же врачом-диетологом.

— Нас в семье было 8 детей, я шестая по счету. Когда в 1993 году нас, младших, забрали в приют, мне было 5 лет, Наде 4, а Юре 2,5 года, он сидел у меня на руках. Его вначале увезли в Дом ребенка, а потом, когда подрос, перевели к нам. До сих пор он относится ко мне, как к маме.

Маму я помню не очень хорошо. Она пила, могла пропасть на несколько дней, потом ее приводили, она отсыпалась и опять уходила куда-то. Никакого тепла от нее я не помню. Лет в пять я уже понимала, что у нас мама не мама, и мне это было обидно. Зато у нас был папа! Вот он нас очень любил, и пусть не было денег и бытовые условия были не ахти, но он находил время: играл, кувыркался, возился. У нас был очень хороший папа.

Он работал на шахте. И поскольку из малышей я была старшая, то иногда он брал меня к себе на работу. Там было жарко, темно и пахло углем. Вокруг много людей, они меня чем-то угощали, я удивлялась, какие все добрые. Папа ходил на работу посменно, иногда мы, малышня, не выдерживали ожидания и шли по рельсам его встречать. Ничего не боялись.

Даже в ранних своих воспоминаниях я вижу себя с коляской, в которой уже лежит брат. В пять лет я могла поменять белье, отнести его старшей сестре, чтобы она постирала, дома для этого условий не было. Кухонька, комнатка очень маленькая: три кровати и две люльки, больше ничего. Ванны не было.

В пять лет готовить я еще не умела, но могла достать сковороду и разогреть то, что оставил нам папа. Он, когда возвращался со смены, всегда старался купить продуктов и наготовить впрок. Пусть это тушеная с луком капуста, картошка отварная, но было. Папа научил меня готовить самое простое блюдо — сырое куриное яйцо смешать с хлебом и подсолить. Это мы ели, если папы долго не было. И было так вкусно!

Мама по дому ничего не делала. Не работала нигде. Я даже не знаю, было ли у нее среднее образование. Года в три я уже понимала: если мама дома, а папа принес зарплату, деньги лежали обычно в кармане кофты, то надо кофту быстро спрятать, чтобы мама не нашла и не пропила всё. Иначе потом будет нечего есть.

Из хороших воспоминаний — как мы летом купались в старой ржавой ванне, она стояла у нас во дворе, наполняли водой и все туда залезали. А как-то на Новый год муж старшей сестры (он работал в кондитерском цехе) притащил в подарок ведро мармелада. Мы уселись вокруг этого ведра и ели-ели-ели! Это было счастье.

В детский дом мы попали потому, что старшая сестра, которая уже жила отдельно, обратилась к участковому. Тогда мне было очень обидно, но сейчас я понимаю, она поступила верно.
Когда приехал милицейский «бобик», мы сразу всё поняли. И побежали прятаться. Но нас нашли, забрали, и всю дорогу мы плакали.

Вера. Детский дом

— В детском доме я не могла понять, почему 120 человек живут сами, без родителей. Здание тогда было очень мрачным, угрюмым, все какое-то тяжелое.

В первые дни было страшно. Я очень переживала за сестру, за брата. Боялась, что их будут обижать. Но приняли нас хорошо, и со временем я успокоилась. Тут было тепло, сытно, чисто, друзья появились. Хотя каждый раз, когда заканчивались занятия, и я оставалась одна (я любила быть одна, специально искала укромные уголки), то сидела и думала: как там мама? как папа? Он же привык с нами жить, а теперь возвращается в пустой дом.

Папа несколько раз нас навещал, мы просились домой, но он говорил: «При первой возможности». Мама однажды приехала — я удивилась, что чистая и трезвая. Привезла карамельки и пряники. Плакала, обещала навести дома порядок и нас забрать. Но больше мы ее не видели.

В 2001-м папы не стало, я не знаю, где его могила. Мы с сестрами ездили искать, но не нашли, возможно, его похоронили как бездомного. Когда нас забрали, он какое-то время держался, а потом начал пить вместе с мамой. Сосед говорил, что в последний раз видел, как он шел по рельсам с работы. Возможно, поезд… Никто не знает.
Смерть папы стала для меня ударом. Воспитательница, видимо, хотела поддержать, рассказала, что, когда ее мама умерла, она часто видела рядом белое облако, а в нем лицо мамы. Я начала ждать облако. Но оно не появилось. И ни одного сна о папе тоже не было.

…А мама? Она жила так же, как и раньше. Ушла года четыре спустя. На ее похороны мы ездили.

В детском доме у нас были занятия, на которых мы разбирали жизнь «за территорией». Мне больше всего нравились уроки этикета, я даже книжку выпросила почитать. Как сервировать стол, как правильно благодарить, принимать гостей… Этот урок вела молодая красивая женщина. И я хотела быть на нее похожей. Тогда же решила, что буду врачом или учителем.

Помню урок, на котором обсуждали, что такое семья. Учительница говорила, что семья — это когда все хорошо, все любят друг друга, все счастливы. Но у меня был иной опыт, поэтому я подняла руку и сказала, что в семье бывает и по-другому: кто-то пьет, кто-то бьет. И все равно надо с этим жить и помогать друг другу. Учительница ответила, что мы говорим об идеальных семьях. Я стояла на своем: идеальных мало, а что делать другим? Как жить, когда мама пьет? И почему это происходит? Меня это очень задевало. Преподаватель сказала, что в жизни бывает всякое и люди иногда падают и слабеют. Моя мама ослабела, получается…

Отворилась дверь, и в комнату вбежали два обаятельных белобрысых мальчишки. Это Даниил и Ярослав, сыновья Мотяшовых. Затем вошел Константин, муж. Десять лет он ходит в море, сейчас служит первым помощником капитана на корабле дальнего плавания.

Константин сразу предупредил, что согласен на интервью при одном условии: я не буду в красках расписывать их нынешнюю жизнь.«Мы молоды, нам есть чего добиваться, но и куда падать тоже есть. И рядом примеры, когда люди после детского дома идут вверх, а потом резко вниз. Никто не знает, что будет дальше…»


Я согласилась. Мотяшов начал говорить.

Костя. Ранее детство

— В детский дом я попал из приюта. Мне было 8 лет. А до этого жил с мамой. Она была наркоманкой. У меня был старший брат и младшая сестра Маша, в честь бабушки ее назвали. Бабушка потом тоже, кстати, стала наркоманкой, мама ее подсадила. Баб Маша умерла от передоза во сне. Я к тому времени уже видел, как выглядит передоз, но у нее все прошло тихо, просто остановилось сердце. Я проснулся, а она рядом лежит, холодная.

Да, детство у меня было такое, что сейчас думаю, какая жесть! Как это можно было выдержать? Но когда ты маленький и в этом живешь, тебе это не кажется таким уж страшным.

Отца я видел один раз, издалека — когда его пересылали из «зоны» в «зону», мы специально ездили смотрели, как он перебегает. Типа свидание с отцом. Таким я его и запомнил.

Дядя тоже сидел. А когда вернулся и поселился у нас, то заразил младшую сестренку туберкулезом. Она умерла в три годика.

Себя я помню рано и помню много, но все такое… Даже Вере еще не все рассказал. Я видел, как жарят и варят наркотики, в шесть лет старался это повторить — игрался. Мы в Кулешовке жили, мать покупала у цыган наркоту, бодяжила ее с водой и продавала, на эту разницу мы покупали еду.

В доме постоянно были наркоманы. И я помню, что у меня тогда начало развиваться предчувствие: перед тем, как что-то случится, а случалось часто, у меня сильно билось сердце и внутри было нехорошо. Едем с мамой, помню, с комбината детского питания, она там работала, а меня аж колотит. Я маме говорю: «Дома что-то плохое будет». Она: «Да нет, тебе кажется». Приходим, а у нас в доме один наркоман душит подушкой другого. Ноги у того, что с подушкой, были в бутсах. Я это почему-то очень хорошо запомнил. А тот, второй, синий уже лежит, давно умер.
Маму тоже однажды ночью за дозу чуть не зарезали, я упал на колени, плачу: «Не надо!» А тот, что с ножом был, говорит: «Не бойся, пацан, я тебя не трону. Мать твою зарежу только». Тогда обошлось.

Но маму все равно убили, уже когда я был в детском доме. А у отца другая семья. Я очень долго искал его, но, когда уже бумажка с адресом была в руках, не поехал. Решил, что уже незачем.

Костя. Детский дом

— У нас дома жили двое пацанов. Братья, 5 и 6 лет. У нас — потому, что у них дома совсем все плохо было.
Когда нечего было делать, мы катались на электричках — до Ростова и обратно. Однажды ошиблись и сели на большой поезд. Едем-едем, долго едем, а места все незнакомые. Потом на нас обратила внимание проводница, передала милиции, и нас отправили почему-то во взрослый приемник-распределитель.

Там были здоровые мужики и мы с ними. Холодно очень, стены бетонные, заснуть невозможно, зубы стучат. Относились к нам не как к детям, очень грубо. И я не мог понять, почему: мы же ничего плохого не делали.
Я ждал маму. Но она не приезжала, вместо нее появилась мать тех двух братьев. Их забрала, а меня нет. Я ждал, плакал — никто не приезжал. Один мент хороший попался. Бутерброды мне носил, обещал домой к себе забрать. Мы с ним даже на поезде куда-то ехали, но потом он меня сдал в приют. Сказал: «Я бы и рад тебя забрать, но не могу — у тебя там с мамой что-то». Я ему: «Что с мамой?» — «Тебе потом расскажут».

Маму посадили тогда. А меня отправили в детский дом. Мне здесь было нормально.

Но детский дом — это как клеймо. Я почему не хотел все это афишировать? У меня на корабле никто не знает мою историю. Потому что, если случается что-то незаконное, сперва придут к детдомовцу или к малообеспеченному. И пусть потом выяснится, что ты не виноват, но слух уже пошел. Короче, это неприятно.

 — Какой вы запомнили жизнь в детском доме?
Вера: — Ее можно разделить на два периода: «до» и «после» Елены Александровны (Елена Байер, директор Азовского детского дома). «До» — это серые и унылые коридоры, комнаты и заплатки. Да, мы постоянно ставили заплатки. Ну-ка, один диван на 120 человек в коридоре? Он протирался, рвался — нас заставляли его зашивать. И мебель чинить заставляли, в воспитательных целях. Экономили на всем — от электричества до одежды. Нам выдавали три комплекта одинаковой одежды на год. С обувью было совсем плохо: давали дешевую, она быстро портилась. Я помню, как в сентябре шла в школу в дождь. Туфли раскисли и отвалился каблук. Я побоялась сказать, меня бы обвинили в том, что неаккуратная, выставили перед строем, позорили бы… Я тихо переобулась в старые туфли и носила их.

Константин: — А я любил ходить в гости к тем, кто жил в семьях. Там можно было нормально поесть. В детском доме была одна и та же еда. И поесть жареной картошки уже считалось за счастье. Сейчас тут все по-другому: и еда, и остальное. Крикнуть на детей теперь воспитателю нельзя. И дети другие. Елена Александровна иногда звонит: Костя, приди поговори с таким-то. Прихожу, а ему 13 лет, уже не изменишь — можно только помогать, направлять, курировать. Было такое, что сбежал один, я нашел его у бабушки. Бабушка в слезы, я говорю, да не заберу я его, просто поговорить хочу, не бойтесь. Вышел ко мне, поговорили, а он оказался умным пацаном, с математическими способностями, с компьютерами что-то там делает. Просто родился вот в такой семье, воспитала улица, характер уже не изменишь, но в хорошее русло направить, помочь образование получить — и все будет у него нормально.

— А правда, что дети в детском доме каждого пришедшего взрослого воспринимают как папу и маму?
Вера: — Нет. Я мамой и папой никого не называла. Некоторые, может, и называют, но только пока малыши. Детдомовские дети очень быстро взрослеют. Я помнила свою семью. И не завидовала тем, кого забирали, потому что ждала своих.

Константин: — Я тоже нет. Завидовать нечему. И когда смотришь по телеку, как родители и дети делят квартиры, думаешь: и зачем такая семья?.. Между прочим, меня тоже брали в семью, в Волгодонск. Семья была богатая. Мама — директор кафе, папа — серьезный человек. Они увидели, как я пел в приюте, и сразу забрали. Это было в 2000-м году. Ехали на их «десятке», я всю дорогу плакал, не знал, куда меня везут; потом собаку их случайно выпустил, стаффорда, он меня чуть не загрыз. Наверное, что-то еще я делал не то. И меня вернули через три месяца. Хотя я к ним уже привык, женщина очень хорошо ко мне относилась, попросила называть ее мамой, а потом всё…

— Как они вам объяснили возврат?
— Сказали, что брали только на летние каникулы, но мне было уже 10 лет, и я все понял. Тогда винил себя, думал, что они хотели идеального ребенка, а я таким быть не смог. Но сегодня я рад, что меня вернули. Уже тогда я понял, что попал к людям с деньгами, это могло бы испортить меня.

— Вы говорите, что с приходом Елены Александровны все поменялось. Что стало по-другому, кроме цвета стен?
Вера: — Она убрала дедовщину. И вообще жить в детском доме стало легче как-то, не так уныло.

Константин: — Ну, я не скажу, что раньше было так уж ужасно. Да, у нас были «смотрящие» из старших ребят. Они, как умели, следили за порядком. А как его еще поддерживать? Но соглашусь, когда пришла Елена Александровна, она осадила «смотрящих». Стало возможным прийти к директору и обсудить любую проблему.

— Что было самым трудным после детдома, в начале взрослой жизни?
Вера: — Я, когда вышла, очень боялась людей. Училась в Ростове, на естественнонаучном факультете пединститута, и первое время могла полчаса простоять на остановке — боялась спросить, как доехать. Или в подземных переходах на Ворошиловском или Буденновском ходила по кругу, на пары даже опаздывала, стеснялась узнать у людей, как выйти. Боялась договориться с преподавателем о пересдаче, да и просто открыто поговорить с сокурсниками. Почему? Не было уверенности в себе, в том, что я имею право быть такой же, как все. Нас же в детском доме никто почти не хвалил. Своих детей я стараюсь хвалить за каждую мелочь.

Константин: — Самое трудное после детского дома — это свобода. В детдоме ты живешь в постоянных запретах. А потом выходишь, у тебя переходный возраст, на кармане есть какие-то деньги, и тебе уже можно все то, что вчера было нельзя. Если у тебя есть хотя бы один родитель, он может повлиять, остановить, а если ты сирота — делай, что хочешь. Алкоголь, наркотики, общение с ворами и бандитами… Нет (улыбается в ответ на мой немой вопрос), я даже не курю.

 — У вас обоих достойное образование, а мне казалось, что выпускники детдомов обычно получают профессии попроще.
Вера: — Да, обычно нас после 9-го класса отправляют в ПТУ. С 200 рублями в кармане и сумкой вещей мы приезжаем из детского дома в общежитие. И начинается взрослая жизнь. Я очень боялась этого в детдоме и не хотела уходить — не знала, как там выживать. Мечтала закончить 11 классов, поступить в вуз, я же хорошо училась. Но раньше перспектив таких не было. И тут к нам приходит Елена Александровна и начинает направлять тех, кто хорошо учится, в вузы. Когда две старших девочки поступили, я успокоилась.

Константин: — Пацанов раньше отправляли в строительный колледж, другого пути не было. Но у Елены Александровны был индивидуальный подход. Сын у нее поступил в морской колледж имени Седова (сегодня ростовский институт водного транспорта), она посмотрела на меня и туда же отправила. Я ей благодарен. Когда сам окончил Седовку, то сразу шесть детдомовцев мы отправили на курсы подготовки матросов: троим я оплатил обучение, еще для троих деньги искала Елена Александровна. Из тех шестерых трое по сей день ходят в море. Ну, трое — это тоже результат.

— Вы скоро будете капитаном корабля дальнего плавания, так ведь?
Константин: — Ну, как скоро? Пока я только первый помощник.

Вера: — Будет, будет…

— У вас двое сыновей. Но опыта воспитания детей в семье не было. Как вы справлялись?
Вера: — Когда я только родила, к нам домой пришла Елена Александровна и показала все: как пеленать, кормить, укладывать. Я могла позвонить ей в любое время, и она всегда помогала.

Константин: — Даню я с детства воспитывал жестко. И он растет лидером, уже дважды выигрывал соревнования по тайскому боксу. А Ярик другой. Мы ждали девочку, УЗИ специально не смотрели, были уверены, что девочка. А родился мальчик, он другой, я даже крикнуть на него не могу. Учу пацанов главному — не обижаться и не уделять время всякой фигне, не связываться с ненужными людьми и не заниматься тем, что может принести вред. И еще учу стоять за себя. У нас в Седовке психолог была очень классная. Рассказывала, что к ней ходят здоровые мужики, бизнесмены, начальники, которые не могут ответить обидчику, потому что им с детства говорили: драться нельзя. У нас драться можно. Нельзя обижать девочек, слабых, а постоять за себя и за них нужно.

Вот вы спрашивали, чего важного у нас в детском доме не было. Не было поддержки близкого человека. Когда дети растут в семье, даже если что-то случилось: не поступили в институт, потеряли работу, — им есть к кому прийти, мама покормит, отец поддержит. У нас этого не было никогда. И главное, что нам дала Елена Александровна, — надежду, что она нас не бросит. Поддерживает всех до сих пор. Поначалу думал: зачем ей это? Потом узнал, что она из детского дома. А когда ты сам жил такой жизнью, то по-другому отзываешься, хочешь помочь, подарить надежду. Именно для этого я с вами и разговариваю — чтобы кто-то прочел, и ему наша история помогла не потеряться.

На просьбу рассказать ее историю Елена Байер отозвалась так: «Ой, да забудьте вы ее. Та история сделала меня серьезным человеком. И слава богу, что она произошла».

Чтобы все-таки прояснить, что произошло, расскажу коротко: когда девочке Лене было пять лет, а ее брату семь, мама их оставила в подъезде многоэтажки, а сама уехала строить БАМ. Дома оставить детей не могла: отец сильно пил и избивал домашних. Раннее детство Лена провела в больничной палате: за первые 5 лет жизни у нее было 18 переломов.

После 9 классов девушка работала швеей-мотористкой, затем был педколледж, Елена Александровна была учителем физкультуры, увлеклась наукой, защитила диссертацию, доросла до завуча — и 19 лет назад решилась возглавить детдом, который сегодня один из лучших в России. 80% выпускников Азовского детского дома получают высшее образование.

— Я очень патриотичный человек в том смысле, что благодарна своей стране, что она меня воспитала. И так же воспитываю своих детей. Сейчас открываю кафедру социальной педагогики в ДГТУ, где буду готовить «своих» преподавателей: сильных нравственно, с внутренним стержнем.

— Встречались ли вам в детдоме случайные люди? Вы увольняли кого-то из подчиненных за непрофессионализм?
— Чтобы выгоняла, такого не было, люди уходили сами — когда понимали, что мы не сработаемся. С ленивыми, нечестными и, самое главное, не любящими детей я общего языка найти не могу.

— У вас, наверное, есть истории детей, которые невозможно забыть?
— Есть. К сожалению, пятерых детей я похоронила. Они вышли из детского дома и началось: алкоголь, наркотики, бродяжничество. И человек шесть родителей, бомжами уже были к тому времени и алкоголиками, нашла и похоронила. Дети теперь ухаживают за этими могилами. Я считаю, что это правильно.

— Я сегодня у вашего детского дома видела на лавочке девочку-подростка и женщину. Очень на эту девочку похожую, но очень побитую жизнью. Из разговора поняла, что женщина делает ремонт. Видимо, ждет дочь домой.
— Вы видели маму, которая 11 лет отсидела за убийство, недавно вышла и навещает свою дочь. Но таких историй немного, всего процентов десять от общего числа. К малышам еще ездят, а подростки, они же сложные, уже никому не нужны. Я построила свою педагогическую систему — «Формирование жизнестойкости»: воспитать человека надо так, чтобы он рассчитывал только на себя и на свои ресурсы. Это здоровье, мотивация к получению образования, профессия, создание семьи. Что вообще требуется от взрослых в детдоме — сделать всё, чтобы дети выжили в новом для них большом мире и остались людьми.

— А вы сами, когда оказались «за территорией», к чему не были готовы?
— Я не умела общаться. Это главное. Не знала бытовых мелочей, не могла приготовить еду. На первые заработанные деньги купила золотое кольцо, которое мне было сто лет не нужно, а потом долго сидела впроголодь. Но я по характеру сильный человек, на этих ошибках училась. И поняла, что личность формирует социум. Мне с социумом повезло, и я стараюсь, чтобы моим детям тоже повезло. Чтобы они попали в благоприятную среду, в частности, в систему высшего образования. Чем выше по статусу учебное учреждение, тем больше вероятность, что его выпускник станет успешным человеком. Поэтому я выбрала морской колледж, там воспитывают мужчин правильно. И там я 15 человек отучила. А еще мои дети заканчивали в Ростове таможенную академию, педуниверситет, строительный, ДГТУ, в Рязани академию ФСИН и другие вузы.

Меня зовут Гоша. Реальная история сироты, который 16 лет провел в детдоме

Подумываешь усыновить ребенка из детского дома? Обязательно обрати внимание на книгу «Меня зовут Гоша. История сироты». В ней откровенно и без прикрас рассказывается, что творится в душе ребенка, который вырос в детдоме

Книга написана известным писателем Дианой Машковой в соавторстве со своим приемным сыном Георгием Гынжу. Этот роман по сути является автобиографией Гоши. Гоша жил в детском доме с самого рождения и в семью Дианы попал только в 16,5 лет. Книга рассказывает реальную историю ребенка с непростой судьбой, с младенчества лишенного самого главного — семьи.