Детские рисунки по сказкам маршака о глупом мышонке

М.-Пг., Синяя птица, 1923. 28 с. с ил. Тираж 3000 экз. В цв. издательской литографированной обложке. 15,5х12,3 см.

Самым плодовитым и значительным мастером детской книги нового поколения, испытавшим сильное влияние эстетики «Мира искусства», был В. Конашевич. Иллюстрирование современных и классических произведений детской литературы стало главным делом его долгой творческой жизни, отодвинув на второй план иные замыслы и увлечения. Обратившись к графике в первые послереволюционные годы, молодой художник довольно быстро обратил на себя внимание критиков и издателей, а в 1921 г. он по приглашению А. Бенуа принял участие в выставке возрожденного «Мира искусства» и вскоре стал членом этого объединения. В 1922-1924 гг. Конашевич оформил ряд книг для издательства З. Гржебина. Работы этого периода эффектны и высокопрофессиональны, но еще не слишком самостоятельны, они заставляют вспомнить кнебелевскую «подарочную серию» (это вполне объяснимо, так как художественную концепцию издательства разрабатывал А. Бенуа). Красочная книга без текста «Всякая всячина: Картинки для детей» была адресована самым маленьким читателям, только начинавшим осваивать мир вещей и запоминать их названия. Изображения всевозможных предметов, размещенные на страницах без какой-либо логической связи друг с другом (на одном листе соседствуют крокодил, пуговица, букет и т.п.), выдержаны в относительно реалистической манере. Стилистика модерна дает о себе знать в оформлении картонажа, на этой композиции мы видим вулкан, извергающий «всякую всячину»: зверей, рыб, цветы, яблоки, ботинки, игрушки. Иллюстрации к сказкам Ш. Перро «Красная Шапочка», «Мальчик-с-пальчик», «Кот в сапогах» выполнены под заметным влиянием творчества М. Добужинского. Это особенно заметно в рисунках к «Коту в сапогах», где фигуры персонажей (услужливо кланяющегося Кота; огромного, не помещающегося на странице Людоеда) моделируются тонкими, плавно изогнутыми линиями и полупрозрачными цветовыми пятнами. Завершает книгу свадебная процессия, извивающаяся в виде буквы «S», «рассекая» наборную полосу. Интересно построен титульный лист: текст вписывается в проем обветшавшей арки, герои превращаются в трудноразличимые детали барельефа. Рисунки производят впечатление не иллюстраций, а, скорее, декоративного сопровождения текста. «По великолепию своего декоративного убранства эти издания отвечали высоким, но уже отходившим в прошлое представлениям о детской книге. Неслучайно, что они были тепло приняты, главным образом, любителями изящных изданий и составили в те годы имя Конашевичу как талантливому продолжателю традиций мирискуснической графики». Впоследствии художник, взяв эту традицию за основу, последовательно вырабатывает собственную графическую манеру: он проявляет себя не только как виртуозный рисовальщик, остроумный и изобретательный интерпретатор литературного текста, но и как внимательный исследователь психологии ребенка. Одним из первых шагов в поисках нового стиля была работа, выполненная для издательства «Радуга»,— литографии к стихотворению С. Маршака «Пожар». Обложку для этого издания создал Б. Кустодиев; он изобразил кульминационный момент сюжета и задал колористическую гамму всей книги (черный, красный, охра), которую подхватил Конашевич. Этих трех красок оказалось вполне достаточно, чтобы передать эмоциональный накал происходящих событий: «Цвет радостно открыт причудливой игре, он звенит то красным, то желтым среди тревожного шуршания черной массы. В декоративном разгуле красочных переживаний царит почти детское упоение зрелищем». Очень эффектна заставка: полусгоревший дом, над ним вздымаются языки пламени и клубы черного дыма, а в полыхающие окна четкими черными буквами вписано слово «пожар». Огонь в виде зловещего живого существа становится главным действующим лицом. Изображения борющихся с пожаром людей (не столько патетичные, сколько забавные и острохарактерные) выполняют в книге важную конструктивную функцию: «Страницы плотно усеяны маленькими силуэтами пожарных, их ряды как бы рифмуются с тоже черными фигурками букв. Рисунок свободно сочетается с графикой шрифта, и она охотно вторит ему. Идет бесконечный ритмический узор, напоминающий скороговорку детской считалки». Эта работа стала программной в творческой биографии художника, имела огромный успех у читателей, была отмечена критикой: «Красивые автолитографии. Красивые—дело бывалое, но красивые и детские—это уже редко». Позднее поэт и иллюстратор многократно переделывали «Пожар», пытаясь приспособить его к меняющимся требованиям времени, но ни одна из более поздних редакций не может сравниться с первым вариантом по свежести и остроте пластического решения. В 1920-х гг. возник многолетний, удивительно прочный творческий союз Конашевича и Чуковского. «Всякая поэма для детей непременно должна быть графична. Ибо стихи, сочиняемые самими детьми, суть, так сказать, стиховые рисунки… В четкой графичности детских стихов указание художникам, иллюстрирующим детские книги, и поэтам, сочиняющим стихи для детей… Те стихи, с которыми художнику нечего делать, совершенно непригодны для ребят». Хотя сочинения Чуковского иллюстрировали многие известные графики, по-видимому, именно стилистика Конашевича оказалась особенно близка автору, в наибольшей степени соответствовала его представлениям о сущности детской книги. Одна из первых работ прославленного тандема—выдержавшая множество изданий поэма-сказка «Мухина свадьба» (переименованная позднее в «Муху-Цокотуху»). Художник придает героям человеческие черты и усиливает этот прием в каждой новой редакции. Но даже одетые, как люди (комар в форме красноармейца и т. п.), насекомые сохраняют изначально присущие им видовые особенности (например, количество крылышек и лапок), рисунки не утрачивают познавательной функции. Иллюстратор считал этот цикл исключительно удачным, поэт придерживался другого мнения. Вообще отношения между ними не были идиллическими; как свидетельствует сохранившаяся переписка, соавторы очень часто спорили и высказывали друг другу разнообразные претензии, но это нисколько не мешало их плодотворному сотрудничеству. Наоборот, Конашевич признавался, что критические высказывания Чуковского доставляли ему гораздо больше удовольствия и пользы, чем похвалы, вдохновляли на новые поиски. Дружеские дискуссии о том, как должен выглядеть тот или иной персонаж, велись на протяжении десятилетий, возобновлялись при новых переизданиях популярнейших стихов. Для каждого произведения поэта художник находил неожиданный пластический ход. В «Чудо- дереве» и рисунки, и фрагменты текста словно развешаны по страницам, как по веткам волшебного дерева. В книге «Кошки в лукошке» предметом для обстоятельного иллюстрирования становится буквально каждая отдельная строчка. В книге «Так и не так» пародируется стилистика детского рисунка, в «Тараканище» 1935 г. (совершенно не похожем на чехонинскую интерпретацию стихотворения) главная роль отведена не животным, а окружающему их экзотическому скалистому пейзажу. Особенно зрелищно и изобретательно оформлены «Загадки» (1933): яркость возникающих перед зрителем фантастических картин усиливается черным фоном; для того, чтобы узнать визуальную и словесную разгадку ребуса, надо перевернуть страницу. Писателя, оформителя и юного читателя роднит любовь к веселым нелепицам, каламбурам, игре со смыслами, названиями, зримыми образами предметов. В 1923 г, началась работа В. Конашевича над оформлением сборника детских песенок из классической английской антологии «Nursery Rhymes», переведенных С. Маршаком и вышедших в России под названием «Дом, который построил Джек». Обложки двух изданий—1924 и 1925 гг.— отличаются друг от друга: на первой мы видим Джека за работой, на второй— крыльцо уже готового дома с табличкой «Джек». Рисованный шрифт был придуман художником специально для этого сборника: буквы, скомбинированные из цветных геометрических фигур и причудливо изогнутых черных жирных линий, и в том и в другом случае присутствуют среди элементов фасада дома. Художник считал, что обложка должна привлекать внимание маленького читателя прежде всего красотой, «…неожиданностью, остротой композиции и цветовой гаммы… Однако, на мой взгляд, рисунок на обложке должен только намекать на содержание книжки, но никак не раскрывать его полностью». Стихотворение, давшее название сборнику, более выразительно и динамично оформлено в издании 1925 г., где герои как будто поднимаются и спускаются по строфам, как по лестнице, движение затихает только к последней строфе. Конашевич-колорист традиционно лаконичен: преобладают синий цвет и охра. В 1923 г. выходит еще одна совместная работа Маршака и Конашевича— «Сказка о глупом мышонке». В данном случае детская книжка-малютка содержит почти все элементы солидного «взрослого» издания; здесь есть не только титульный лист, но и авантитул. Картинки на правой стороне каждого разворота изображают появление нового персонажа. Художник помещает героев-животных в обстановку обычной комнаты и придумывает для них комичные ситуации: лягушка залезла на стол и забавно жестикулирует, петух запрыгнул на кроватку мышонка, а тот едва успел из нее выскочить, тетя Щука прибыла в лоханке с водой, залив всю комнату. Возможно, таким способом иллюстратор пытается смягчить впечатление ребенка от печального финала. Заинтересовавшись технологией типографского воспроизведения оригиналов, мастер в порядке эксперимента исполнил рисунки к «Сказке о глупом мышонке» прямо на цинке. По сравнению с лебедевской трактовкой этого стихотворения версия Конашевича более условна и в то же время более эмоциональна, окружающая героев обстановка гораздо тщательнее детализирована. Во второй половине 1920-х гг. появляются первые публикации произведений А. Барто, впоследствии—одного из самых популярных детских писателей. В 1927 г. В. Конашевич оформляет ее стихотворения «Борька баран». Упрямый баран сбежал из стада, чтобы вернуться к воспитавшей его девочке. Стремительность его бега выражается не только в самих рисунках, но и в том, как они размещены в книге: иллюстрации то занимают целый разворот, то довольствуются половиной страницы, то выстраиваются в «шахматном» порядке или «лесенкой». Фигуру главного героя художник выделяет при помощи заливки тушью, что помогает следить за его продвижением по страницам. Книга «Ванька и Васька»— рисованный рассказ о проделках двух городских мальчишек-хулиганов, чьи «портреты» с взлохмаченными рыжими волосами помещены на титульном листе. Маршак сделал подписи к уже готовым рисункам Конашевича, слегка напоминающим по форме и стилю комиксы. В этой работе хорошо заметны изменения в творческой манере художника: от изящно-декоративного к более упрощенному, в деталях—почти примитивному, что будет характерно и для многих последующих графических циклов мастера. Некоторые из них были настолько понятны и выразительны сами по себе, что совершенно не нуждались в каком-либо текстовом сопровождении. Например, «Рожи»— это портретная галерея детских лиц, зарисованных в момент какого-то переживания или действия («Соне весело»— «Соня злится»—«Соню обидели»— «Соня хочет спать»), В сущности, перед нами еще одна азбука, только обучает она не грамоте, а языку мимики в его самых наглядных и забавных проявлениях. Изобретательно решена обложка: на передней сторонке изображено лицо ребенка, а на обороте— затылок. Рисунки крупные, иногда во всю страницу. Художник дает читателям (вернее, зрителям) возможность увидеть себя со стороны в разных ситуациях. «Вот так картинки»— книжка-игра для маленьких детей. На обложке—яркие цветовые пятна геометрических фигур и крупные, даже «объемные» буквы названия. Построение разворотов тематическое: на правой полосе показана определенная среда обитания (лес, море, воздух, деревня, город), а на левой—соответствующие ей люди, животные, предметы. Ребенку предлагалось расставить все по своим местам, «заселить» этими объектами пространство пейзажа на противоположной странице. Стилистика рисунков разнообразна: от приемов графики модерна в картинке «Лес» до почти конструктивистского городского пейзажа. Во второй половине 1920-х гг., не без влияния авангардистских течений, художник делает графические работы в стиле, названном исследователями «шутливым гротеском». Конашевич часто «конструирует» своих персонажей из разноцветных геометрических фигур, что придает им сходство с игрушками или вырезанными из бумаги человечками, привносит в книгу элемент игры. Однако гротескная трансформация внешности героев всегда мотивирована сюжетом, та свобода, с которой художник обращается с материалом, базируется на знании психологии ребенка: «Только во имя экспрессии (так она необходима) может быть дозволено (а иногда и нужно) искажение реальной формы, с тем, однако, чтобы предмет оставался всегда самим собой. Так, например, если в тексте книжки говорится о носатом человеке, то на картинке может быть не человек с большим носом, а нос, к которому приставлен человек… Добрый и злой человек должны быть изображены и покрашены по-разному. Психические качества и состояния человека (и животного) ребенком ощущаются как внешняя деформация». Из графического арсенала «Мира искусства» мастер сохраняет декоративность иллюстрации, театральность композиции, использование виньеток, рамок, картушей. Каллиграфический талант Конашевича проявился в оформлении стихотворения Я. Мексина «Как Алла хворала». Традиционные приемы театрализованной «мирискуснической» графики Конашевич дополнил новыми художественными приемами, оформляя второе издание книги «Петрушка-иностранец» С. Маршака. Эти яркие и плоские, почти силуэтные рисунки не характерны для прежнего Конашевича—мастера изящной линии. К концу 1920-х гг. принципы оформления детской книги постепенно меняются, декоративные тенденции, отзвуки «эпохи красивой книги», все чаще подвергаются нападкам как несоответствующие духу нового времени. Гонения достигли своего апогея в 1936 г., когда работы лучших иллюстраторов удостоились разгромной статьи в «Правде». И тем не менее стилистика, привнесенная в оформление детской книги мастерами «Мира искусства», в новых социальных условиях обнаружила способность к неожиданным трансформациям и оказалась гораздо более действенной и жизнеспособной, чем это представлялось многим теоретикам. Довольно быстро избавившись от жеманства и манерности эпохи модерна, графики этого направления сумели выработать новый, более живой и энергичный пластический язык, способный конкурировать с открытиями авангардистов. Автор статьи: Дмитрий Фомин.

Русский советский художник В.М. Конашевич родился 7 (19) мая 1888 года в Новочеркасске. Мальчику был всего год, когда семья перебралась в Москву. Жили скромно. Снимали четырёхкомнатную квартиру на Садовой-Самотечной в доме казачьего генерала Дукмасова. Его отец, Михаил Дометиевич, служил в Крестьянском банке, расположенном в том же доме. Это была простая, бесхитростная жизнь с визитами к тёткам, играми в детской, придумыванием сказочных историй, новогодними ёлками… Много лет спустя в блокадном Ленинграде Конашевич с нежностью вспоминал о такой ёлке из детства: «Мы с сестрой стояли на пороге столовой в немом, восторженном изумлении. Ёлка сверкала живыми огоньками свечек. Огоньки отражались искрами на золотом и серебряном дожде, на позолоте орехов, блёстках коробочек и золотой обёртке шоколадных конфет. Крымские яблочки вертелись на своих нитках вправо и влево, показывая то жёлтые свои, то красные бока; а наверху сияла серебряная стеклянная пика». Вряд ли предполагал В.М. Конашевич, что станет художником детской книги. Как и другие мальчики, он мечтал быть моряком, строить корабли. Позднее заинтересовался астрономией, музыкой и даже всерьез помышлял стать скрипачом. «Затем я захотел стать художником и отдался рисованию с тем же пылом, с которым брался за все раньше и замечательно: все, чем я занимался раньше, в моем новом деле очень пригодилось». Как и многим мальчишкам, будущему художнику в те годы нравилось рисовать исключительно лошадей и сражения. В 1897 году семья переехала жить в Чернигов — отец поссорился со своим начальником князем Кудашевым (управляющим банком), отказавшись провести не вполне законную операцию. В Чернигове Конашевич окончил реальное училище. Он с удовольствием занимался математикой, играл на скрипке. Увлекаясь символизмом и романтизмом, переписывал в тетрадь стихи А. Фета и А. Блока. Именно в Чернигове у будущего художника пробудился интерес к искусству. С 13 лет Конашевич начинает систематически заниматься рисованием. На протяжении трех-четырех лет он брал частные уроки у художника И.И. Михайлова, а затем у живописца П.Д. Цыганка.

В 1908 году Владимир Михайлович был зачислен в МУЖВЗ — Московское училище живописи, ваяния и зодчества (1908-1913). Отец очень хотел видеть его архитектором, поэтому Конашевич поступил на архитектурный факультет. Однако «после бурной переписки с отцом, презрев увещевания инспектора училища Гиацинтова», перешёл на живописное отделение, где его учителями были К.А. Коровин и С.В. Малютин. Странное дело, учёбой Конашевич был разочарован: «В училище мне показалось как-то скучнее, чем я ожидал. И хоть я старательно писал по утрам и рисовал по вечерам, но делал это без ожидаемого воодушевления». Возможно, это разочарование было вызвано тем, что многие преподаватели училища находились в растерянности и не знали, чему учить студентов, когда в мире то и дело возникают новые и новые художественные течения: кубизм, супрематизм, лучизм… А среди учащихся были такие известные впоследствии представители «левого искусства», как Михаил Ларионов, Давид Бурлюк, Наталья Гончарова… Из ученических работ художника, кроме портретного этюда Анны Петровны Скрябиной (1912), за который 23 марта 1914 года Конашевичу было присвоено звание художника живописи, ничего не уцелело. По окончании училища Конашевич возвратился в Чернигов. И осенью 1915 года принял участие на выставке черниговских художников несколькими жанровыми картинами. Он увлекся копированием старой живописи. Конашевич акварелью скопировал росписи в Ляличах, близ Чернигова, во дворце графа Завадовского и отослал их в Петроград.

Молодой архитектор А.Я. Белобородов, перестраивавший в то время в Петрограде часть Юсуповского дворца на Мойке, заинтересовался акварелями и пригласил художника для декоративной отделки. В конце 1915 года Конашевич переехал в Петроград, навсегда связав свою жизнь с этим городом. Поначалу он брался за любую работу, вместе с С.В. Чехониным и Н.А. Тырсой он расписывал Юсуповский дворец (1915-1917), ряд петербургских особняков, принимал участие в реставрации Павловского дворца-музея, устраивал выставки. Он проектировал паркеты и мебель, внутреннюю отделку стен дворца, вел класс композиции в женской Школе народного искусства. Три года занятий декоративными работами позднее ярко проявились в его подходе к оформлению детских книг. В первые революционные годы Конашевич нашел себя как график, так, например, он участвовал в создании памятника Жертвам революции на Марсовом поле в Петрограде.

Первой детской книгой Владимира Михайловича стала «Азбука в рисунках» (1918), изданная Товариществом Р. Голика и А. Вильборг. Как вспоминала дочь художника, «Азбука» родилась из писем, которые Конашевич писал жене, уехавшей с дочкой к родным на Урал и застрявшей там на долгое время (Урал оказался отрезан армией Колчака): «Папа писал маме письма, а мне присылал картинки. На каждую букву алфавита. Мне было уже четыре года, и, очевидно, он считал, что пора уже знать буквы. Позднее эти картинки были изданы под заглавием «Азбука в картинках»». В отличие от композиционно сложной «Азбуки» Александра Бенуа, Конашевич создал книгу, выстроенную при помощи крупных изображений предметов и животных, нарисованных акварелью. В том же году он проиллюстрировал книгу Е.Е. Соловьёвой «Розовая азбука», составленной по новому правописанию, более живую, сделанную литографским карандашом с написанным от руки текстом. Предмет на рисунке в детской книге, считал Конашевич, должен быть показан полностью, «чтобы все его части были видны». Перспективные искажения недопустимы, а цвет должен быть локальным, без светотени. «Композиция должна быть проста и непосредственно вытекать из самого действия, заключённого в тексте. Только этим будет достигнута необходимая ясность. Ребёнок с первого взгляда должен «понимать» картинку, то есть уяснить себе изображённое на ней событие». Этот принцип закладывается уже в первых его работах. На период 1918-1922 годов пришлись поиски собственного изобразительного языка. Он работал и черной кистью, и пером, и акварелью, и литографским карандашом. На какое-то время Конашевич отходит от детской книги. Для изданий «Народной библиотеки» он делает в 1919 году иллюстрации пером к «Бежину лугу» И.С. Тургенева, «Женитьбе» Н.В. Гоголя, создаёт многочисленные обложки для книг и брошюр Государственного издательства, оформляет произведения новой советской литературы («Великое таинство», «Научился» К.Федина). Для издания тургеневской повести «Первая любовь» он выбирает небольшой формат и рисует не только иллюстрации, но и маленькие виньетки, добиваясь особого лирического настроения, созвучного тексту книги. В числе других значительных работ того времени: «Помещик» И.С. Тургенева, «Белые ночи» Ф.М. Достоевского.

Все эти книги Конашевич делает на протяжении всего одного-двух лет, в разных графических техниках, пытаясь найти свой изобразительный язык, индивидуальный голос художника-иллюстратора. Самой большой удачей можно назвать сборник стихотворений А.А. Фета (1921). «Если бы Конашевич, — писал его современник Э. Голлербах, — ничего не сделал, кроме Фета, «Первой любви» и «Помещика», то и тогда бы его имя запомнилось в истории иллюстрационного искусства». Для этого сборника Конашевич сам подбирает стихотворения, а иллюстрации делает, где-то едва касаясь бумаги и чуть намечая контуры фигур и действие прерывистыми, лёгкими линиями, где-то прибегая к эмоциональной, густой штриховке; он создаёт своё — визуальное поэтическое повествование. Не случайно исследователи отмечали, что рисунки Конашевича к стихам Фета «остались в истории русской графики как превосходные лирические страницы, где художник не побоялся состязаться с поэтом». В годы, когда создавались эти книги, Владимир Михайлович служил помощником хранителя Павловского дворца-музея (с 1918 по 1926 год); составлял путеводители по Павловску; создавал станковые работы; преподавал в Академии Художеств рисунок и руководил литографской мастерской (1921-1930). Техникой литографии Конашевич владел мастерски — серии его станковых литографий и рисунков «Улицы», «Павловская шпана», «Мелкие рассказы», «К 10-й годовщине Октября» (1926-1927) не только участвовали в нескольких выставках, но и были приобретены Третьяковской галереей и Русским музеем. А за серию литографий «Павловский парк» (1921-1925), которую в 1925 году Конашевич сам отпечатал тиражом 25 экземпляров, он даже получил почётный диплом на международной выставке декоративных искусств в Монца-Милане (1927). Как иллюстратор детской книги Владимир Михайлович начал активно работать с 1922 года. В том году с его иллюстрациями вышло несколько сказок Шарля Перро («Кот в сапогах», «Мальчик с пальчик», «Красная Шапочка») и «Сказка о рыбаке и рыбке» А.С. Пушкина. В книжках этих — нарядных, изысканных — прослеживались традиции художников объединения «Мир искусства». Печатались сказки в Берлине, на хорошей бумаге, при помощи офсетной печати (которой в России тогда ещё не было), позволявшей воспроизвести все нюансы лёгкого акварельного рисунка, но в прессе подвергались нападкам за то, что были сделаны «скорее для библиофилов, чем для детей». В 1921 году Конашевич исполнил ряд издательских знаков и экслибрисов, а летом организовал в Петроградском Доме искусств свою первую персональную выставку, где была представлена книжная графика за 1918-1921 годы. Ее заметили, и уже в 1922 году по приглашению А.Н. Бенуа Конашевич принял участие в выставках «Мира искусства» в Петрограде, где стал членом этого общества. Близость к эстетическим ценностям дореволюционной книжной графики отличала Владимира Михайловича от большинства его ровесников, приходивших в детскую книгу после знакомства с миром рекламы и агитационного плаката.

Вместе с тем, Конашевича, самого молодого из «мирискусников», в подходе участников этого объединения к оформлению изданий для детей многое не устраивало. В его собственных работах отсутствовала отстранённая «красивость», там возникал тёплый, уютный для ребёнка мир. Ю. Герчук очень точно подмечал, что в книгах Конашевича не было «иронически-снисходительного тона взрослых», который в той или иной мере был присущ книгам «мирискусников», но было умение «играть с детьми в одинаково весёлые для них и для него игры». Следующие цветные детские книги Конашевича выходили уже в России, и иллюстрации к ним он, как и все художники того времени, делал при помощи литографии. После знакомства в 1923 году с С.Я. Маршаком Владимир Михайлович оформил несколько его книг: «Сказка о глупом мышонке», «Кривоносый», «Петрушка-иностранец», «Три зверолова», «Дом, который построил Джек». Самой большой удачей стал «Пожар» (1923), в котором, пользуясь всего тремя цветами — красным, жёлтым и чёрным, Конашевич создал яркое, динамичное и весьма зрелищное действие. Интересно, что критика оценила эту работу выше многих книг Владимира Лебедева — постоянного иллюстратора книг Маршака: «В «Пожаре» есть то, чего нет, например, даже в красивых тоже лебедевских: теплоты близкого присутствия детей…»

В начале 1920-х годов Конашевич работал над созданием виньеток, экслибрисов, заставок, концовок и обложек (к книге «Голый год» Б.Пильняка, «Мелкий бес» Ф. Сологуба и др.). Он исполнил рисунки к рассказу К. Федина «Сад», в 1922-1923 годах иллюстрировал «Аттические сказки» Ф. Зелинского, роман Э. Золя «Углекопы», рассказ Л. Андреева «Красный смех». В его обложках выходят петроградские журналы «Природы и люди» и «В мастерской природы». До 1924 года Конашевич сотрудничал с объединением «Мир искусства», а потом оно прекратило свою деятельность. Примерно в те же годы состоялось знакомство художника с Корнеем Ивановичем Чуковским, переросшее затем в дружбу, тесное сотрудничество, а иногда и соавторскую работу по созданию книги. Между тем, начало этого знакомства было не очень приятным. Чуковскому крайне не понравились рисунки Конашевича: «Третьего дня пошёл я в литографию Шумахера и вижу, что рисунки к «Мухе-цокотухе» так же тупы, как и рисунки к «Муркиной книге». Это привело меня в ужас», — записал Корней Иванович в дневнике. Чуковский поехал в Павловск знакомиться с художником… О том, насколько непростыми и эмоциональными были отношения писателя и художника, свидетельствует их переписка. Конашевич — Чуковскому, 8 января 1946 года: «Я знаю, что я делаю паршивенькие рисунки. Но мне казалось, что в них бывало иногда одно достоинство: они хорошо сочетались с Вашими стихами. Я не хочу этим сказать, что Ваши стишки такая же дрянь! Боже сохрани! Я говорю о совпадении духа, а не качества». Семь лет спустя Чуковский писал: «Благодаря Вам я впервые после большого перерыва снова почувствовал себя неплохим литератором и заранее завидую тем пятилетним, шестилетним советским гражданам, которые будут «читать» эту книжку». Несмотря на все разногласия, два мастера — художник и поэт — создали множество замечательных книг: «Мухина свадьба» (1924), «Путаница» (1926), «Муха-Цокотуха» (1927), «Барабек и другие стихи для детей» (1929), «Тараканище» (1929), «Телефон» (1934), «Мойдодыр» (1938), «Чудо-дерево» (1944) и другие. Нередко для очередного переиздания той или иной книги Конашевич делал новые иллюстрации. Например, комарик в одной из первых книжек про Муху-Цокотуху из сказочного рыцаря превратился, в духе времени, в бравого красноармейца… Конашевич часто признавался, что Чуковский — его любимый автор. Художник был очень точен в деталях. Хотелось внимательно разглядывать каждый предмет. Если он изображал пир у Мухи-Цокотухи, то каждый кренделек на столе, каждая ягодка в варенье, каждый цветочек на чайнике был прорисован тщательно и словно бы зыбко. Все в этих рисунках жило своей жизнью: мерцало, дышало, переливалось. В середине 1920-х годов Конашевич увлёкся гравюрой на дереве. В этой технике он сделал несколько книг, в том числе «Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» Н.В. Гоголя, сборник сказок А.С. Пушкина.

В начале 1930-х художник вновь обратился к взрослой литературе: «Избранные произведения» А.П. Чехова, «Сирень цветёт» М.М. Зощенко, «Стихотворения» Г. Гёйне, «Города и годы» К.А. Федина, «Повесть» Б.Л. Пастернака — вот неполный список книг, проиллюстрированных им в тот период. Самыми яркими стали литографии к повести А.Ф. Прево «Манон Леско» (1931), которые в 1937 году на Всемирной выставке в Париже были отмечены Золотой медалью. «Художник должен отвечать за каждую свою линию. Как бы легко и свободно ни был сделан рисунок, в нём всё должно быть на своём месте и в меру: ни убавить, ни прибавить!» — писал Конашевич. — «Я просто выбрасываю готовый рисунок, если он хотя бы частично не удался. Не переделывая, не исправляя старого рисунка, я вновь рисую на чистой бумаге. Этим и достигается непосредственность и свежесть, если она у меня когда-нибудь бывает». С 1930-х годов Конашевич почти полностью отдался иллюстрированию детских книг. Здесь цензура была слабее, и можно было дать волю фантазии. Он лишь изредка делал исключение для пейзажей, натюрмортов и портретов, которые исполнял в полюбившейся ему технике — тушью или акварелью по китайской бумаге. Сотрудничая с издательством «Радуга», а затем с отделом детской и юношеской литературы Государственного издательства, он стал признанным мастером. Его работы отличались склонностью к декоративной манере, восходящей к графике «Мира искусства». Постепенно в книжной графике Конашевича начала преобладать сказочная тема, он с удовольствием иллюстрировал произведения К.И. Чуковского. Среди них выделяется роскошный сборник «Сказки», выпущенный издательством «Academia» в 1935 году. Из-за этой книги Конашевич подвергся несправедливым нападкам ревнителей пролетарского искусства в статье «О художниках-пачкунах» («Правда», 1936, 1 марта), развязавшей травлю талантливых ленинградских художников детской книги. Творческая жизнь Конашевича не была спокойной и мирной. Несмотря на признание его заслуг на международных выставках, в родном отечестве всё было отнюдь не просто. После появления в «Правде» статьи «О художниках-пачкунах» в прессе начались нападки на Конашевича, Владимира Лебедева, Татьяну Маврину, Юрия Васнецова и других художников. В формализме обвинялись те, кто посмел иметь свой собственный, яркий, индивидуальный стиль рисования. Гневную статью «Против формализма и штампа в иллюстрациях к детской книге» напечатал журнал «Детская литература». Владимира Михайловича заклеймили в ней как губителя детских душ: «В рисунках, предназначенных для дошкольников, художник совершенно не учитывает особенностей их восприятия. Его совершенно не интересуют зрители», — возмущался автор. — «Формалистичность метода В. Конашевича сказывается во всех работах этого художника». В прессе то и дело появлялись статьи с несправедливыми рецензиями на творчество художника. В одной из газетных статей автор пишет: «Иллюстрации Конашевича к произведениям классиков ничего не вносят в наш иллюстративный фонд, никак не раскрывают и не дополняют текст». Автор другой статьи проводит опрос детей по восприятию ими рисунков Конашевича (организованный антинаучно, но тоже вполне в духе времени) и, увлекаясь руганью, даже не замечает, как начинает противоречить сам себе. Разбирая иллюстрации к «Сказке о рыбаке и рыбке», он пишет, что в книге «отмечается невыразительность образов», тогда как дети говорят про эти образы: «хладнокровный старик, бездушный», «служанки как ведьмы, как видения». Конашевич глубоко переживал эту травлю, ведь он очень серьёзно относился к своей работе. «Я твёрдо уверен, что с ребёнком не нужно сюсюкать и не нужно карикатурно искажать формы. Дети — народ искренний, всё принимают всерьёз. И к рисунку в книжке относятся серьёзно и доверчиво. Поэтому и художнику надо к делу относиться серьёзно и добросовестно». Несмотря на все нападки, он продолжал идти по выбранному пути — рисовал новые книги, занимался педагогической деятельностью. Сначала преподавал и руководил мастерской в Школе народного искусства (1916-1919), затем — в Академии Художеств (1921-1930, 1944-1948). Кроме того, писал акварелью, рисовал красками и тушью: «Художник книги без постоянной работы с натурой существовать не может. В противном случае его искусство выродится во всякие отвлечённости, росчерки и вензеля». С детскими журналами Конашевич сотрудничал постоянно. Он делал иллюстрации для первого советского журнала для детей «Северное сияние», который выходил под редакцией М. Горького. Рисовал для «Чижа» и «Ежа», «Весёлых картинок», «Мурзилки»… Война застала художника в Павловске. Уже перед самым наступлением фашистских войск он успел уехать в Ленинград, где и провёл всю блокаду и всю войну. Среди умирающих друзей и близких он, не теряя веры в победу, продолжал работать: иллюстрировал детские книги, писал воспоминания о детстве — о сестре Соне, умершей в блокадную зиму, о родителях, тётках, новогодней ёлке, куклах… «По контрасту с этим почти постоянным громом и ужасом так сладко вспоминается тишина и мир нашей детской жизни, вставленной в более прочное и спокойное внешнее обрамление». Устраивал выставки — в 1943 году в Союзе художников представил около трёхсот работ. В 1943-1944 годах вместе с другими художниками оформлял Военно-медицинский музей, делал рисунки для «Атласа переливания крови», писал портреты солдат, работал над иллюстрациями к сказкам Х.-К. Андерсена. 1945-й победный год оказался для Конашевича необычайно счастливым. Закончилась война. Прекратились нападки в прессе. Ему было присвоено звание заслуженного деятеля искусств РСФСР. Он защитил докторскую диссертацию по искусствоведению. Началась мирная, ничем не омрачаемая жизнь — и новое творчество. Однако после войны, под давлением догматических требований, его искусство стало понемногу утрачивать присущие ему яркую фантазию и романтичность. В жизни Конашевича настал период, когда он под давлением партийных идеологов-искусствоведов нивелировал свой уникальный стиль. К счастью, этот период не затянулся надолго, и в 1950 году появляются блистательные иллюстрации к сказкам Г.-Х. Андерсена, а в 1956 году он блеснул превосходными иллюстрациями к сборнику «Плывет, плывет кораблик», в которых подытожил свою давнюю работу над английскими народными песенками в переводах Маршака. Затем последовали десятки книг, в их числе «Чудо-дерево» К.И. Чуковского и «Приходи, сказка!» В.И. Даля. За книги «Плывёт, плывёт кораблик» и «Сказки старого Сюня» на международной выставке книжного искусства в Лейпциге Конашевич получил Серебряную медаль. Сборник «Плывёт, плывёт кораблик» Ю. Молок называл «главной детской книгой Конашевича», в которой тот не только создаёт удивительно яркие, красочные, радостные иллюстрации, но и «возрождает традицию книжки-картинки, с которой начиналась советская детская книга, и возвращает себе власть над маленьким зрителем, снова доверяясь его фантазии, снова обращаясь к его поэтическому чувству». Биографы и искусствоведы в один голос заявляют, что книга «Плывет, плывет кораблик» стала главной детской книгой Конашевича и событием и праздником в детской иллюстрации. Вслед за этой книгой последовали иллюстрации к французским песенкам «Сюзен и Мотылек», польским «Дедушка Рох», книге русских сказок В. Даля «Старик Годовик», эфиопских «Приходи, сказка!», сказкам Пушкина «Сказка о царе Салтане», «Сказка о Золотом петушке», «Сказка о мертвой царевне», к «Телефону» С. Михалкова, «Загадкам» С. Маршака, «Игрушкам» А. Барто. Книги «Дедушка Рох» (1958), «Старик-годовик» (1959), «Муха-Цокотуха» (1960) К.И. Чуковского, «Сказки» (1961) Пушкина получали дипломы Всесоюзных конкурсов как лучшие по художественному оформлению и полиграфическому исполнению. Рассказывая о том, как он придумывает рисунки, Конашевич признавался: «Есть художники, которые изобретают и думают с карандашом в руке. Я художник другого склада. Раньше, чем я возьмусь за карандаш, я должен выяснить всё заранее, представить себе мысленно уже готовый рисунок во всех деталях…» Именно поэтому его не устраивали многие из готовых рисунков, ведь задумка часто кажется ярче, чем воплощение: «Ни одна из моих удач не кажется мне и не казалась несомненной, ни одна не была полной. Может быть, потому, что мне никогда не удаётся сделать так, как задумано», — писал художник в конце жизни. Корней Чуковский вспоминал, что часто, перед тем как начать рисовать, Конашевич играл на скрипке — Чайковского, Шуберта… При этом он признавался, что мечтал иллюстрировать не только детские книги. В письме Чуковскому, в апреле 1954 года, художник писал: «Мне надо иллюстрировать приключенческую литературу, а не стишки с прилизанными детками. Какие бы, например, иллюстрации я сделал к «Робинзону», к Стивенсону». И все же оформление сказок Пушкина стало для художника одной из ответственнейших работ, в которой в полной мере проявились его мастерство и огромный талант. Он всегда проникает в самую суть, основу сказки, наполняя свои иллюстрации ярким драматизмом и образностью. Подготовительная работа была огромной. Исследователь Л. Громова обращала внимание на то, что, кроме поиска пластического решения иллюстраций, Конашевич проводил настоящие научные изыскания, анализировал тексты Пушкина. Так, например, на одном из рисунков к «Сказке о золотом петушке» он изобразил царя с шутом играющими в шахматы. В окончательном варианте этой сцены у Пушкина не было, однако она была в одном из черновиков. «»Восстановив» её в иллюстрациях, художник не стремился продемонстрировать свои познания. Он хотел заинтересовать читателя, быть может, несколько его озадачить и тем самым побудить к самостоятельным поискам». Книга сказок А.С. Пушкина (1961-1962) вышла в свет уже после смерти Конашевича. Дочь Конашевича вспоминала такой случай: как-то раз в Павловске в годы гражданской войны отец оказался между двух стреляющих друг в друга армий: «Оглядевшись, папа увидел, что находится между двумя цепями солдат, переползающих, хоронясь за кустами, навстречу друг другу. Папа так растерялся, что продолжал идти во весь рост тем же размеренным шагом». Через все нападки и травлю художник прошёл так же размеренно и внешне спокойно, ни под кого не подстраиваясь и оставаясь самим собой не только в жизненных ситуациях, но и в творчестве, сохранив до конца своих дней умение радоваться жизни и умение передать эту радость детям. «Ваше чудотворное искусство, — писал Конашевичу К.И. Чуковский, — воспитывает в детях вкус, чувство красоты и гармонии, радость бытия и доброту. Потому что помимо всего Ваша живопись — добрая, в каждом Вашем штрихе, в каждом блике я всегда чувствовал талант доброты — огромное, в три обхвата сердце, без которого было бы никак невозможно Ваше доблестное служение детям». В.М. Конашевич умер в Ленинграде 27 февраля 1963 года и был похоронен на Богословском кладбище.

Пела ночью мышка в норке:
— Спи, мышонок, замолчи!
Дам тебе я хлебной корки
И огарочек свечи.

Отвечает ей мышонок:
— Голосок твой слишком тонок.
Лучше, мама, не пищи,
Ты мне няньку поищи!

Побежала мышка-мать,
Стала утку в няньки звать:
— Приходи к нам, тетя утка,
Нашу детку покачать.

Стала петь мышонку утка:
— Га-га-га, усни, малютка!
После дождика в саду
Червяка тебе найду.

Глупый маленький мышонок
Отвечает ей спросонок:
— Нет, твой голос нехорош.
Слишком громко ты поешь!

Побежала мышка-мать,
Стала жабу в няньки звать:

— Приходи к нам, тетя жаба,
Нашу детку покачать.

Стала жаба важно квакать:
— Ква-ква-ква, не надо плакать!
Спи, мышонок, до утра,
Дам тебе я комара.

Глупый маленький мышонок
Отвечает ей спросонок:
— Нет, твой голос нехорош.
Очень скучно ты поешь!

Побежала мышка-мать
Тетю лошадь в няньки звать:

— Приходи к нам, тетя лошадь,
Нашу детку покачать.

— И-го-го! — поет лошадка.
Спи, мышонок, сладко-сладко,
Повернись на правый бок,
Дам овса тебе мешок.

Глупый маленький мышонок
Отвечает ей спросонок:
— Нет, твой голос нехорош.
Очень страшно ты поешь!

Побежала мышка-мать
Тетю свинку в няньки звать:

— Приходи к нам, тетя свинка,
Нашу детку покачать.

Стала свинка хрипло хрюкать,
Непослушного баюкать:
— Баю-баюшки, хрю-хрю.
Успокойся, говорю.

Глупый маленький мышонок
Отвечает ей спросонок:
— Нет, твой голос нехорош.
Очень грубо ты поешь!

Стала думать мышка-мать:
Надо курицу позвать.
— Приходи к нам, тетя клуша,
Нашу детку покачать.

Закудахтала наседка:
— Куд-куда! Не бойся, детка!
Забирайся под крыло:
Там и тихо и тепло.

Глупый маленький мышонок
Отвечает ей спросонок:
— Нет, твой голос нехорош.
Этак вовсе не уснешь!

Побежала мышка-мать,
Стала щуку в няньки звать:
— Приходи к нам, тетя щука,
Нашу детку покачать.

Стала петь мышонку щука
Не услышал он ни звука:
Разевает щука рот,
А не слышно, что поет…

Глупый маленький мышонок
Отвечает ей спросонок:
— Нет, твой голос нехорош.
Слишком тихо ты поешь!

Побежала мышка-мать,
Стала кошку в няньки звать:

— Приходи к нам, тетя кошка,
Нашу детку покачать.

Стала петь мышонку кошка:
— Мяу-мяу, спи, мой крошка!
Мяу-мяу, ляжем спать,
Мяу-мяу, на кровать.

Глупый маленький мышонок
Отвечает ей спросонок:
— Голосок твой так хорош.
Очень сладко ты поешь!

Прибежала мышка-мать,
Поглядела на кровать,
Ищет глупого мышонка,
А мышонка не видать…

Иллюстратор А.Елисеев

Маршак С. Сказка о глупом мышонке. Худож. В. Лебедев. Л.: Художник РСФСР, 1982. — (Художники детям. Из истории советской детской книги).

Иллюстрации отличаются от более поздних изданий. И в тексте есть небольшие отличия.

О ХУДОЖНИКЕ ЭТОЙ КНИГИ

Этой маленькой детской книжке уже более полувека. Впервые она была издана в 1925 году издательством «Радуга». Перед литераторами и художниками того времени самой жизнью была поставлена задача: создать новую детскую книгу, в совершенной художественной форме дать ребенку представление об окружающем его мире, внести в сознание маленького человека идеи добра и справедливости. В те же годы в Ленинграде был организован детский отдел Государственного издательства. Благодаря тому, что вокруг него объединились лучшие художественные силы, результат не замедлил сказаться: в двадцатые годы искусство детской книги пережило период резкого подъема; тогда определились его принципы, сохранившие свою жизненную силу и сегодня. Ведущая роль в новом движении принадлежит Ленинграду, и невозможно переоценить значение в этом плане творчества поэтов и писателей С. Маршака, К. Чуковского, Б. Житкова, Е. Шварца, художников В. Конашевнча, Е. Чарушина, А. Пахомова, Н. Тырсы и других. Но бесспорная роль лидера принадлежала Владимиру Васильевичу Лебедеву (1891 —1967), возглавившему художественную редакцию Детгиза. Это была яркая личность, известный уже тогда мастер блестящего станкового рисунка и плаката, интересный живописец, человек разносторонней одаренности и неиссякаемой энергии. Его деятельность отличало смелое экспериментаторство во имя большой, ясно осознаваемой цели. Суть новой книжной системы выражалась прежде всего, в органическом, внутреннем единстве рисунков и текста. Рисунку уже не отводилась роль подчиненного, второстепенного элемента: он наравне с текстом, а подчас и активнее, чем последний, раскрывал тему книжки. Художник создавал теперь макет книги, учитывая взаимосвязь всех элементов оформления, он не украшал книгу, а конструировал ее как единый художественный организм. Самые характерные и талантливые ее образцы были выполнены Лебедевым.

Пожалуй, наибольшую реформацию пережила книга для самых маленьких, очень трудный вид детской литературы, призванной соединить, казалось бы, несоединимые задачи: быть доступной ребенку и представлять интерес для взрослого без участия которого, как правило, не обходится знакомство малыша с книгой.

В 1925 году Лебедевым были оформлены несколько детских книг такого плана, четыре из них выполнены к содружестве с Маршаком: «Цирк», «Мороженое», «Вчера и сегодня» и книга, переиздание которой вы держите в руках, — сказка «О глупом мышонке».

Тоненькая книжка сделана просто и в то же время изобретательно. В ней есть хороший вкус, ее рисунки выразительны и выполнены на прекрасном графическом уровне. Вот обложка: глаз отмечает активность цветовых отношений (которой, кстати, Лебедев придавал очень большое значение), в данном случае — это синий фон, а на нем — красные и белые пятна. Четко нарисованные и легко узнаваемые ребенком мышонок и предметы, которые зачем фигурируют в тексте (морковка, свеча, комар и т. д.). даны в продуманном и найденном отношении
друг с другом; каждой надписи и предмету— свое место. Попробуйте мысленно убрать или передвинуть один из этих элементов — изображение потеряет свою устойчивость.

Далее идут страничные иллюстрации, знакомящие ребенка с «персонажами» действия: трогательный серый мышонок и хлопотунья мать. утка, жаба и другие животные. Изображены они живо, с передачей характерных поз и движений, даже повадок, им присущих. Ребенка позабавит ряд подробностей, придающих занимательность сказочному сюжету: скажем, мышка-мать изображена в кружевном воротнике и переднике, а мышонок на первой картинке — улегшимся на теплый вязаный носок, притащенный в норку.

Художник свободно владеет линией, пятном. Заметьте, как изящно «вплавлены» в белое поле листа изображения белых же предметов, например, воротника и передника мышки, светлых частей фигурок животных: изображение как бы сливается с фоном, неразрывно с ним связывается. Красива игра несколько приглушенных цветовых пятен, темных и светлых, в изображении щуки, жабы, других персонажен.

Эти рисунки — пример того профессионального владения изобразительной формой, которое не может не привлечь внимания взрослого и не может не отложиться в зрительной памяти ребенка, формируя исподволь его творческую фантазию. «Рисунок должен привлекать, заинтересовывать ребенка. Рисунок цветной, помимо четкости и конкретности, должен быть интенсивным по цвету. По интенсивность эта должна быть построена не па цветности, а на живописных отношениях [.. .] Для ребенка очень существенна занимательность рисунка. Никакой рисунок, даже самый хороший, не будет любим ребенком, если он не ответит на его вопрос, не удовлетворит его познавательного интереса». Эти сформулированные Лебедевым принципы детском книги постоянно воплощались им в жизнь, а рассмотренная книга — одна из тех, в которых они получили свое первое и удачное завершение.

В. Механикова