Дмитрий игнатов писатель воронеж рассказ

Дмитрий ИГНАТОВ
г. Воронеж

Дмитрий Алексеевич Игнатов родился 15 января 1986 года в Ярославле. Проходил обучение в ЯГТУ по специальности «инженер-педагог машиностроения». Автор сценариев для короткометражного фестивального кино. В этом качестве участвовал в кинофестивалях «КиноШок» и «Метрополис». В настоящее время — дизайнер и веб-разработчик, пишет сценарии для кино, ТВ и рекламы. Публиковался в изданиях «Знание – Сила», «Знание – Сила: Фантастика», «Дни Литературы», «Новый журнал» (США). Автор романа в рассказах «Великий Аттрактор» и сатирического справочника «Это ваше FIDO». 

 ⁠КОРАБЛЬ ТЕСЕЯ

    Мой отец умер два года назад. Сложно сказать точнее, хотя момент его смерти определённо был. Однако определение этого момента всегда вызывало вопросы. Сначала смерть связывали с простой остановкой дыхания. Потом с остановкой сердца, при этом было замечено, что ещё несколько дней у покойника могли отрастать волосы и ногти. Наконец, когда медицина окончательно определилась с местом хранения человеческой души, смерть окончательно связали с прекращением нормальной активности мозга. Но даже в этом случае оставались лазейки, ведь мозг может функционировать частично. И, напротив, даже при полностью умершем мозге. Остальное тело ещё может поддерживаться в живом состоянии при помощи не особо сложных медицинских приборов. Формально человек остаётся вместе со своей жизнью, а его несчастные родственники с трудным вопросом: поддержать или прервать эту «жизнь».
     Впрочем, это не был случай моего отца. Он умер два года назад. В какой-то момент последняя клетка его тела перестала жить. Он умер. Это статистический, математический, медицинский, биологический факт! Он умер.
    Тяжело признавать, но этот момент не стал трагедией ни для кого в нашей семье. Этому моменту не предшествовало никакого скорбного ожидания. Этот момент не стал печальным облегчением, как часто бывает с долго болеющими и постепенно умирающими людьми; или разрывающим душу потрясением, как случается в случае внезапной, неожиданной смерти. Мы просто не заметили его…
    Я очень хорошо помню тот вечер. Отец вернулся с работы как обычно около семи часов вечера. Он неторопливо сел за стол, и вместе мы начали ужинать. Разговоры о служебных делах не были приняты у нас за столом. Они с мамой обсудили какие-то новости. Отец дежурным образом поинтересовался о том, как прошёл мой день. Я так же дежурно ответила ему. После чего он продолжил свой разговор с мамой. Не помню точно, о чём именно они говорили. Помню, что меня с самого начала ужина занимал только один вопрос. Он сидел в моём мозгу, словно раскалённая иголка, но я не решалась озвучить его, словно подбирая подходящий момент.
    Наконец, когда мама уже собрала тарелки и пошла их мыть на кухню, пауза в молчании показалась мне слишком длинной, и я спросила:
    — Пап, ты был у врача?
    — Да, — ответил отец как-то слишком непринуждённо.
    Вторая часть вопроса далась мне намного сложнее, чем первая.
    — И когда это случится? — наконец выдавила я из себя.
    Отец старался не подавать вида, но я заметила, что на мгновение его слегка передёрнуло. Словно специально он сделал небольшую паузу, отпил чай из чашки, а потом ответил:
    — Это уже случилось.
    — Случилось? — опешила я.
    — Да, — произнёс отец уже так же непринуждённо, как и первое «Да».
    — И когда же?
    — Позавчера. На выходных. Возможно, на прошлой неделе. Доктор не может сказать точно, но сейчас процесс полностью завершился… — слова отца начинали уходить в какую-то пустоту, раздаваясь у меня в голове словно эхо.
    — Это… определённо?..
    — Определённо, — он посмотрел мне прямо в глаза, — А что? Ты заметила в последнее время что-нибудь странное?
    — Нет… пап…
    Наверное, в этот момент мой взгляд выражал намного больше, чем я сама могла выразить словами, потому что отец тяжело вздохнул, поднялся и прошёлся по комнате из стороны в сторону. Кажется, он и сам обдумывал, что лучше сказать.
    — Считаешь, что я стал «кем-то другим»? Теперь тебе будет трудно называть меня «папой»? Это обидно, — перешёл он в своеобразную контратаку, и это было настолько на него похоже, что на мгновение я даже успокоилась.
    — Я… Нет.
    — Тогда в чём же дело? — отец, кем бы он теперь не был, сделал паузу, — Возможно, тебе понравилось, если бы я тебе соврал?
    — Ты никогда не врал мне.
    — И это правда. Я всегда старался говорить тебе только правду! Даже, когда она тебе не нравилась… Помнишь? Прямо как в прошлом году, когда я сказал, что мне не нравится твой парень.
    Внезапные примеры из моей собственной жизни были папиным коньком.
    — Да, но… Он не был моим парнем… пап… 
    — Не важно. Он был инвалидом.
    — Человеком с ограниченными возможностями, — уточнила я.
    — Пусть так! Калекой. Факт в том, что у него не было ноги, а вместо неё он пользовался этой навороченной электронной штукой… 
    — Кибернетическим протезом, — в который раз поправила я.
    Надо сказать, что отец прекрасно разбирался в современных технологиях, но часто намеренно примерял на себя роль «старика», в молодости которого «такого не было». Обычно он делал это, чтобы таким странным образом донести до слушателя какую-то свою мысль, но при этом сам никого не слушал…
    — Да он даже заряжал её по USB как какой-нибудь смартфон! — отец резко замолчал и выдохнул, словно желая успокоиться принятием этого волевого решения, а потом сел в кресло и, посмотрев на меня, продолжил уже спокойнее, — Без настоящей ноги… оставался ли он для тебя полноценным человеком?
    Этим парадоксальным вопросом он внезапно загнал в меня в тупик вместе со всей моей политкорректностью:
    — Конечно… но…
    — Но?
    — Это ведь другое…
    — Другое? — отец язвительно улыбнулся, — Безусловно! Технология поклеточного нанопротезирования это «нечто другое» по сравнению с тем, чтобы прикрутить к своей культе пружинку и моторчик на батарейках. Но давно ли моя современная и продвинутая дочь стала таким ретроградом?
    Я заранее знала, что мой отец, или тот, в кого он превратился, скажет дальше. Этот разговор неоднократно вёлся в нашей семье ещё до того, когда он, наконец, решился пройти эту процедуру. Нет, наверное, всё же не решился, а просто перестал слушать возражения.
    Чёрт! Я по-прежнему считаю, что это в основном маркетинг. Большинство аргументов до сих пор звучат, как рекламные слоганы со страниц цветных буклетов, которыми недавно были завалены все больницы.
    «Поклеточное нанопротезирование. Священный Грааль медицины найден! Ключ к бессмертию уже находится внутри вас. В ваших клетках! Мы лишь даём вашему организму верное направление  и, используя естественный, природный механизм деления клеток, позволяем вам стать лучше. Всего один укол, и через семнадцать месяцев все клетки вашего тела будут заменены на совершенные биохимические машины. Инфекционные болезни, дисфункция внутренних органов, генетические аномалии, возрастные изменения и даже старение — всё это в прошлом. Уже тысячи людей прошли процедуру без каких-либо побочных эффектов. Присоединяйтесь к ним! Единственное, о чём вам всё ещё стоит беспокоиться — это переходить улицу на зелёный свет.»
    — Ну, хватит, пап, — прервала я, — Я всё это уже слышала от тебя много раз.
    — «Папа»? Неужели я всё ещё «папа»? — мрачно парировал отец.
    На какое-то время он замолчал. Было видно, что он расстроен, но я знала, что не хотела расстраивать его. Так же точно, как и то, что сейчас он попробует сделать так, чтобы я чувствовала себя виноватой.
    — Прости… Возможно, тебе было бы намного проще, если бы твой старик подряхлел бы у тебя на глазах… Выжил бы из ума, возможно, начал бы гадить под себя, а в конечном итоге сдох…
    — Папа, перестань!
    — Прости, что я не хочу сдохнуть. Прости меня за это.
    — Ну, хватит! — почти крикнула я, — Хватит делать из меня чудовище, папа! 
    — Да ну! А не ты ли видишь чудовище во мне?! Папочка Франкенштейн? Это же так противоестественно!
    В этот момент человек, который когда-то определённо был моим отцом, начал раздражать меня больше, чем когда бы то ни было. Стараясь не столько настоять на своём, сколько уязвить его, я твёрдо и громко выпалила:
    — Да! Это противоестественно! 
    Похоже, это произвело слишком сильный эффект. Отец замолчал, его лицо стало задумчивым и каким-то серым. Он медленно поднялся с места, пересёк комнату и, отодвинув штору, посмотрел в окно.
    — А сегодня тепло…— задумчиво произнёс он, — Кайра даже не захотела заходить в дом. Вон она… Спит на лестнице у веранды. Её подарили нам с матерью годовалым щенком… Ты тогда ещё не родилась, но мать уже ходила беременной. Мы думали, что будет здорово, если наша маленькая девочка с детства будет общаться с животными. Вы бы росли, играли вместе, подружились. Так оно и получилось. Это делает людей добрее, учит проявлять заботу…— отец на минуту замолчал и снова посмотрел на меня своим колючим испытывающим взглядом, — Сейчас тебе 27 лет. Как думаешь, обычная немецкая овчарка прожила бы столько?
    — Ты хочешь сказать?.. 
    — Противоестественно, — кивнул отец, — Ну, извини! Возможно, тебе было бы проще закопать её на заднем дворе.
    Он задёрнул шторы и вернулся в своё кресло. По его лицу и позе было видно, что он устал от этого разговора, который нам обоим дался очень нелегко.

 
    — Пап, прости меня… Я не имела права осуждать тебя. Вообще, это твоё личное дело… И я отвратительно нахамила…
    Он сидел, удобно устроившись в кресле, прямо напротив меня. Таким я его видела уже много раз за свою жизнь. Знакомое с детства лицо,  знакомый голос, знакомые движения. Но всё-таки в сознании, как назойливая муха, крутилась предательская мысль — «это не он». Всю свою схожесть это новое существо как-то получило у моего «настоящего папы», которого здесь больше нет. Здесь больше нет ни одной его частицы. Мне было стыдно, но я никак не могла избавиться от этой гадкой мысли.
    — Ничего! — он устало махнул рукой, которая практически сразу опустилась назад на подлокотник, — Знаешь, у древних греков есть миф о корабле, на котором Тесей вернулся с острова Крит после победы над Минотавром. Этот корабль долгие годы хранился афинянами и по возможности сохранялся в первозданном виде. Однако иногда при починке старые доски всё-таки меняли на новые. До тех пор, пока старых досок совсем не осталось. И тогда греки задались вопросом: тот ли это корабль, на котором плавал Тесей и который они так бережно хранили, или уже новый? Парадокс…
    Отец откинул голову на спинку кресла и умиротворённо закрыл глаза. Казалось, что он уже спит и во сне перед его глазами проплывает истерзанный бурей греческий корабль под чёрным парусом.
    — И как же они его решили?
    — Никак… — ответил отец, не открывая глаз, — Да они и не могли его никак решить. Видишь ли, дело не в том, старый корабль или новый. Дело в том, что он сам думает по этому поводу.
    — А что думаешь ты?
    — По поводу корабля?
    — По поводу себя… И нас. Ты ведь подумал, что будет дальше? Тебе не придётся закапывать Кайру на заднем дворе. Но тебе придётся видеть, как постареет и умрёт мама… А потом и я…
    Отец чуть приподнялся и посмотрел на меня.
    — Ну, конечно, я обо всём подумал. Мы давно всё обсудили с твоей мамой и вместе пришли к правильному решению. Так что её мне тоже не придётся закапывать на заднем дворе.
    — Мама… тоже?!
    Отец кивнул.
    — Она первый член нашей семьи, прошедший процедуру… Если не считать собаки.
    — И она всё время молчала… Как она могла скрыть это от меня?!
    — Может, она просто не хотела такого неприятного разговора… Как думаешь?
    — Значит, ты был только вторым.
    — Нет, — в глазах отца заблестел огонёк, который показался мне каким-то не по-человечески зловещим, — Я был только третьим…

©    Дмитрий Игнатов

Дмитрий ИГНАТОВ 

Воронеж

.

СОПЛЯКИ

В кабинете врача очень светло и солнечно. Весна пробивается сквозь закрытые оконные рамы и мелкую сеточку тюлевых штор. Седеющая женщина в белом халате внимательно смотрит на желтоватый лист с громоздкой табличкой. Маленький Саша сидит напротив, свесив ноги со стула, немного не доставая коричневыми сандаликами до вытертого линолеума, шмыгает носом и пытается потереть слезящиеся глаза. Мама в который раз останавливает его и замирает в ожидании слов седеющей женщины.

— Ничем не могу порадовать, — наконец произносит врач,— 20 алергопроб из 24 положительны. Так что бросайте вы это дело. Никакого вирусного конъюнктивита у вас нет. И ОРВИ тоже.

— И что же теперь? — волнуется мама.

— Возьму вас на учёт. Будете приходить периодически обследоваться, — седовласая женщина строго смотрит на маму из-под очков, — Могут появиться астматические явления. Одышка, затруднённое дыхание, спазмы в груди. Тогда нужно будет полечиться стационарно.

— Ой, что вы! У нас ничего такого нет.

— Могут появиться, — повторяет врач и начинает что-то писать в карточку непонятным почерком, продолжая говорить, — Подушки перьевые, одеяла выбросить. Замените на синтетику. Влажная уборка почаще. 3-4 раза в неделю идеально. На улицу пока не выходить. Я пишу вам освобождение на неделю и отвод от прививок. И таблетки. По одной 2 раза в день после еды.

— И сколько дней?  — уточняет мама, заглядывая в назначение.

Женщина-врач бросает чуть сожалеющий взгляд на Сашу, а потом опять поднимает глаза на маму.

— Вот придёте на следующей неделе и посмотрим. Может и всё время с ними будете жить.

* * *

Конечно, через неделю ничего не изменилось. И через год. И ещё через год. С годами меняется только то, что годы проходят. Так говорила Сашина бабушка. И, наверное, была права.

Александр вышел из тёмного прохладного подъезда под мелкий моросящий дождь, глубоко вдохнул сырой свежий воздух и, набросив капюшон толстовки, отправился на прогулку. Он любил такие дни. Всю весну и первую половину лета он мог без проблем выходить на улицу только в дождливую погоду. Когда льёт уже второй час, и капли, пронизывая воздух, буквально вычищают его от всякой пыли и взвеси. Когда мельчайшие частички почвы намокают и слипаются, уже не поднимаясь вверх после каждого шага. Когда под ударами дождинок наклоняются маленькие цветы и колоски разбрасывающей пыльцу травы. Только тогда Александру было действительно легко. Настолько легко, что он мог глубоко вдохнуть и не опасаться, что через некоторое время ему потребуется ингалятор.

Не особо опасаясь намочить ноги, парень прошлёпал по лужам, уже успевшим собраться на тротуаре, выложенном квадратной плиткой. Перешёл небольшую дорогу, обрамлённую разросшимися акациями. Свернул в арку большого кирпичного дома и, поднявшись по сырым скользким ступенькам, вошёл в аптеку.

Ещё у входа, Александр поспешил снять с головы капюшон, подумав, что в таком виде напоминает какого-то наркомана. Но девушка в белом халате за оргстеклом всё равно одарила его недобрым взглядом, с ходу пробурчав:

— Масок нет.

Чуть подавившись аптечным воздухом, пропитанным каким-то особым специфически-медицинским запахом, парень подкашлянул. Пара женщин в возрасте с масками на лицах, уже забирающих на кассе свои лекарства, сложенные стопками на манер пирамид Майа, отшатнулись в сторону и пробубнили что-то крайней недовольно.

— Спасибо, не надо, — спокойно ответил Александр девушке и, покосившись на удаляющихся бабушек, улыбнулся, — «Циклоризин», 60 штук.

Девушка молча шлепнула на прилавок коробочку таблеток. Парень, прикоснулся картой к платёжному терминалу, сунул пачку в карман и, механически поблагодарив не особо приветливую аптекаршу, вышел.

* * *

Но всё-таки бабушка маленького Саши, чья жизнь выпала на в общем-то спокойное время, ошибалась. Бывают года, которые преподносят сюрпризы.

Этой весной все словно посходили с ума из-за очередной эпидемии. Кажется, всё пространство вокруг было заражено разговорами и сообщениями о неизвестно откуда взявшейся супербактерии.  Кто-то из учёных связывал её появление с глобальным потеплением, и таянием вечной мерзлоты, где микроб находится в спячке долгие десятки тысяч лет. Конспирологи выдвигали одну бредовую теорию за другой, дескать бактерия была синтезирована в секретной правительственной лаборатории, но просочилась наружу, или вовсе была привнесена из космоса с метеоритом, чуть ли не пришельцами.

Но медики, с которыми Александр общался регулярно, примерно по 3-4 раза в год, начиная с 7 лет, давно поставили в этой трагической истории свою неутешительную жирную точку. Человечество, привыкшее при каждой простуде глотать таблетки, уверовавшее в чудодейственную силу антибиотиков, столкнулось теперь с обычной кишечной палочкой. Когда-то безопасным симбионтом, живущим в кишечнике каждого. И в этом году бактерия, как они выражались, достигла «полной резистентности».

И пока одни маниакально мыли руки, скупали маски и запирались в своих квартирах, а вторые кричали о фейковой болезни и толпились на площадях, небольшой организм уже разрастался в каждом. Несбивающаяся температура или лёгкое недомогание, выворачивающий кашель или небольшое расстройство желудка, бесполезные таблетки и бессимптомные больные, а в итоге — резкий отказ целых систем органов и смерть. То и дело на улице можно было видеть лежащего человека — не понятно ещё живого или уже мёртвого, к которому боялись подходить.

Но Александр не боялся ходить по пустеющему городу, ведь заразиться уже невозможно. Заражены все. Эпидемией собственной глупости. Да, всё-таки с годами ничего не меняется…

* * *

В кабинете врача светло и солнечно. Яркое весеннее солнце пробивается через полусдвинутые кремовые жалюзи. Плотно закрытое окно не пропускает в кабинет еле ощутимые, но раздражающие запахи травы и цветов. Кондиционер приятно обдувает лицо Александра многократно отфильтрованным прохладным и суховатым воздухом. Высокий и мощный мужчина  в белом халате внимательно смотрит на парня из-под очков.

— Ну, как ваше самочувствие?

Самочувствие… Александр на секунду задумывается, вспоминая вдруг, как много раз он слышал этот вопрос. Как можно описать своё состояние, когда не можешь заснуть из-за постоянного першения в горле, которое ничем нельзя заглушить. Или, когда просыпаешься посреди ночи от удушья, понимая, что носоглотка переполнена противной тягучей слизью, которую не выходит ни проглотить, ни выплюнуть. Или, когда уже пробудившись утром не можешь открыть глаза, потому что ресницы и веки слиплись от засохшего гноя. А потом, ты понимаешь, что от всего этого тебя отделяет только таблетка, которую нужно принимать каждый день. Всю свою жизнь.

— Всё в порядке, — отвечает Александр.

— H2-блокаторы принимаете? — врач переводит глаза на монитор компьютера, куда давно перенесены все истории болезней.

— Да, конечно, — парень демонстративно выкладывает на стол коробочку, которую таскает в кармане.

— Отлично. Пятое поколение. Хороший препарат. Тогда ничего нового вам пока назначать не буду.

Александр с лёгкой грустной улыбкой наблюдает, как врач копипастой переносит заключение с предыдущей на новую страницу электронной карточки, выбирая удобный момент для интересующего вопроса.

— А что там с моими анализами?

— Да, — врач немного растерянно переключается между окнами базы данных и кажется, что он сам ждал, когда пациент проявит заинтересованность, — Анализы пришли… У вас зафиксированы следы Ecoli-25, но вы «отрицательны». Уже…

— То есть?

— Я отправил вашу кровь на дополнительное исследование. Может быть, потребуется ещё анализ для иммунолога-инфекциониста… Они попробуют выделить антитела. Но уже ясно, что ваш иммунитет справился с возбудителем, — мужчина в белом халате снова внимательно смотрит на Александра, — Часто болели в детстве?

— Постоянно…— нерешительно отвечает парень.

— Ну, может, это и к лучшему…  Ваш диагноз всегда воспринимался пациентами, как приговор…— врач смотрит грустно, словно сквозь Александра, и повторяет, — Но теперь, может, это и к лучшему. Не знаю, поможете ли вы всем остальным… Но сами вы будете жить.

* * *

Александр вышел из подъезда под начинающийся дождь и привычным движением накинул капюшон на голову. Он пересёк двор, перешёл дорогу, обсаженную акациями и, выйдя из арки, остановился у цветочного киоска.

Продавец, в маске и перчатках, отреагировав на жест, молча забрал деньги и выдал небольшой готовый букетик. Всё-таки даже под угрожающими ударами смертельной эпидемии экономика оказалась бессмертной.

Парень улыбнулся и по переходу перешёл дорогу к пустой автобусной остановке, где темнел только один силуэт.

— Привет! — первой поздоровалась девушка, чуть шмыгнув носом, — А это мне?

— Наверное, тебе…— улыбнулся парень.

— Красивые лилии. Только у меня на них аллергия.

— Значит, я угадал, — рассмеялся Александр и задумчиво посмотрел на свинцовое небо, откуда уже срывались первые, крупные капли, — Прогуляемся?

— Пошли, — девушка открыла цветастый зонтик.

— Скажи… А ты любишь целоваться под дождём?

— Я всё люблю делать под дождём, — грустно улыбнулась девушка, звонко высморкалась в платок, и передав парню зонтик, взяла его под руку.

— Понимаю… Что принимаешь?

— «Трихлорпирамин».

— Ох… Небось, по две таблетки в день?

— По три… По две меня уже не берёт.

— Слушай, попробуй «Циклоризин». Он уже пятого поколения и одной таблетки хватает на сутки…

Неторопливо беседуя, молодые люди свернули на аллею парка, и их голоса потерялись в шелесте листвы и шуме усиливающегося дождя.

Об авторе:

Игнатов Дмитрий Алексеевич.

Российский писатель-фантаст, работающий в жанрах твёрдой научной фантастики, гуманитарной и социальной фантастики, антиутопии.

Родился 15 января 1986 г. в г. Ярославль. Проходил обучение в ЯГТУ по специальности «инженер-педагог машиностроения».
Автор сценариев для короткометражного фестивального кино. В этом качестве участвовал в кинофестивалях «КиноШок» и «Метрополис». В настоящее время — дизайнер и веб-разработчик, пишет сценарии для кино, ТВ и рекламы.
Публиковался в изданиях «Знание – Сила», «Знание – Сила: Фантастика», «Искатель», «День Литературы», «Парус», «Новый журнал» (США), электронном приложении «Мастерская» журнала «Семь искусств», сборнике «Тайны и приключения» (изд. «Перископ-Волга»), «Причал» (журнал отд. СПР г. Ярославль), журнале «Нижний Новгород», альманахе «Литературный оверлок». Автор романа в рассказах «Великий Аттрактор» и сатирического справочника «Это ваше FIDO». 

Количество просмотров:
430