До какого года сочинения чернышевского были под запретом

Никола́й Гаври́лович Черныше́вский (12 [24] июля 1828, Саратов, Российская Империя — 17 [29] октября 1889, там же) — российский литературный критик, революционер-демократ, теоретик утопического социализма, философ-материалист, публицист и писатель. Его сочинения оказали влияние на творчество Владимира Ленина, Эммы Гольдман и некоторых других революционеров и социалистов. К Чернышевскому был близок сербский социалист Светозар Маркович.

Николай Гаврилович Чернышевский. Полное собрание сочинений в 16 томах. М., Гослитиздат, Художественная литература, 1939-1953 гг.

Биография

Чернышевский родился в семье протоиерея Александро-Невского кафедрального собора Саратова Гавриила Ивановича Чернышевского (1793—23.10.1861), происходившего из крепостных села Чернышёва Чембарского уезда Пензенской губернии. Название села и дало ему фамилию.

Мальчик с детства страдал сильнейшей близорукостью.

В детстве я не мог выучиться ни одному из ребяческих искусств, которыми занимались мои приятели-дети, ни вырезать какую-нибудь фигурку перочинным ножичком, ни вылепить что-нибудь из глины; даже сетку плести (для забавы ловлей маленьких рыбок) я не выучился: петельки выходили такие неровные, что сетка составляла не сетку, а путаницу ниток, ни к чему не пригодную.

Письмо Чернышевского из Сибири (1876)

Невозможность заниматься практической деятельностью влекла мальчика к книгам. Мальчик очень много (и беспорядочно) читал, в семье имел прозвище «библиофага». Сам Чернышевский вспоминал об этом так:

Я сделался библиофагом, пожирателем книг, очень рано… В десять лет я уже знал о Фрейнсгеймии, и о Петавии, и о Гревии, и об ученой госпоже Дасиер, — в 12 лет к моим ежедневным предметам рассмотрения прибавились люди в роде Корнелиуса а Лапиде, Буддея, Адама Зерникава (его я в особенности уважал)… читал решительно все, даже ту «Астрономию» Перевощикова, которая напечатана в четверку и в которой на каждую строку, составленную из слов, приходится чуть ли не страница интегральных формул.

До 14-летнего возраста учился дома под руководством отца, многосторонне образованного и очень религиозного человека, и двоюродной сестры, Л. Н. Пыпиной. Отец выучил его латинскому языку. Архиепископ Никанор (Бровкович) также указывал, что с раннего детства к нему был приставлен гувернёр-француз, которому «в Саратове и приписывали первоначальное направление юного Чернышевского».

В 1843 году поступил в Саратовскую духовную семинарию. В семинарии он пробыл три года, «будучи необыкновенно тщательно развит не по годам и образован далеко выше семинарского курса своих сверстников»; не окончив её, в 1846 году он поступил в Петербургский университет на историко-филологическое отделение философского факультета.

Мировоззрение Чернышевского формировалось под влиянием французского и английского материализма XVII—XVIII веков, трудов естествоиспытателей — Ньютона, Лапласа, Лаланда и других идей социалистов-утопистов, классиков домарксистской политэкономии, сочинений Гегеля и в особенности антропологического материализма Фейербаха. Как публицист он вдохновлялся текстами Виссариона Белинского и Александра Герцена. Влияние на формирование его взглядов оказал также кружок И. И. Введенского. В это время Чернышевский начал писать свои первые художественные произведения.

В 1850 году окончив курс кандидатом, получил назначение в Саратовскую гимназию (Саратов, ул. Некрасова 17) и весной 1851 года приступил к работе: преподавал словесность. Здесь молодой учитель использовал своё положение для проповеди революционных идей.

В 1853 году встретил будущую жену, Ольгу Сократовну Васильеву, вместе с которой после свадьбы переехал из родного Саратова в Санкт-Петербург. Высочайшим приказом 24 января 1854 года Чернышевский был определён учителем во Второй кадетский корпус. Будущий писатель зарекомендовал себя прекрасным преподавателем, но пребывание его в корпусе оказалось недолгим. После конфликта с офицером Чернышевский был вынужден подать в отставку.

Литературная деятельность

Литературную деятельность начал в 1853 г. небольшими статьями в «Санкт-Петербургских Ведомостях» и «Отечественных Записках».

В начале 1854 г. он перешёл в журнал «Современник», где в 1855—1862 годах являлся фактически руководителем журнала наряду с Н. А. Некрасовым и Н. А. Добролюбовым, вёл решительную борьбу за превращение журнала в трибуну революционной демократии, что вызывало протест литераторов-либералов (В. П. Боткин, П. В. Анненков и А. В. Дружинин, И. С. Тургенев), сотрудничавших в «Современнике».

10 мая 1855 года в университете состоялась защита диссертации «Эстетические отношения искусства к действительности», ставшей большим общественным событием и воспринятой как революционное выступление, в этой работе он подвергал резкой критике эстетику идеалистов и теорию «искусство для искусства». Министр просвещения А. С. Норов помешал присуждению учёной степени, и лишь в 1858 году, когда Норова на посту министра сменил Е. П. Ковалевский, последний утвердил Чернышевского в степени магистра русской словесности.

В 1858 году он стал первым редактором журнала «Военный сборник». Ряд офицеров (Сераковский, Калиновский, Шелгунов и др.), был вовлечён им в революционные кружки. Об этой работе Чернышевского были хорошо осведомлены Герцен и Огарёв, стремившиеся привести армию к участию в революции. Вместе с ними считается родоначальником народничества.

В 1860-е годы Чернышевский стал признанным лидером публицистической школы русского философского материализма. Главное философское сочинение Чернышевского — «Антропологический принцип в философии» (1860). В нём изложена монистическая материалистическая позиция автора, направленная как против дуализма, так и против идеалистического монизма. Определяя философию как «теорию решения самых общих вопросов науки», он обосновывал положения о материальном единстве мира, объективном характере законов природы, используя данные естественных наук.

В конце 1857 г. он приступает к сочинению статей, освещавших экономико-политические вопросы, в первую очередь касающиеся планируемых аграрных реформ. В конце 1858 г. стал выступать с призывами к тому, чтобы реформа была сорвана революционным путём, поскольку успех реформ мог привести к затуханию революционных настроений.

1861 год. Оглашается «Высочайший манифест от 19.02.1861 Об отмене крепостного права», начинается осуществление реформы. Деятельность Чернышевского приобретает в это время наибольший размах, крайнюю напряжённость. Не входя формально в тайное революционное общество «Земля и воля», Чернышевский является его несомненным вдохновителем. Недаром же Маркс и Энгельс называли его «главой революционной партии».

Чернышевского считали автором воззвания «Великорусс». В ней содержались требования возвращения крестьянам отрезков, выплаты выкупа «за счёт всей нации», освобождения Польши, введения демократической конституции и политических свобод, суда присяжных и реформ местного самоуправления.

С сентября 1861 года находится под тайным надзором полиции. Шеф жандармов Долгоруков даёт такую характеристику Чернышевскому:

Подозревается в составлении воззвания «Великорусс», в участии составления прочих воззваний и в постоянном возбуждении враждебных чувств к правительству». Подозревался в причастности к пожарам 1862 года в Петербурге.

В мае 1862 года журнал «Современник» был закрыт на 8 месяцев.

В 1863 году в возобновлённом журнале «Современник» был напечатан роман «Что делать?», написанный Чернышевским, находившимся под арестом в Петропавловской крепости.

Арест и следствие

7 июля 1862 года Чернышевский был арестован и помещён в одиночную камеру под стражей в Алексеевском равелине Петропавловской крепости по обвинению в составлении прокламации «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон». Воззвание к «Барским крестьянам» было переписано рукою Михайлова и передано Всеволоду Костомарову, оказавшемуся, как потом выяснилось, провокатором.

В служебной документации и переписке между жандармерией и тайной полицией назывался «врагом Российской Империи номер один». Поводом для ареста послужило перехваченное полицией письмо Герцена к Н. А. Серно-Соловьевичу, в котором упоминалось имя Чернышевского в связи с предложением издавать запрещённый «Современник» в Лондоне.

Следствие продолжалось около полутора лет. Чернышевский вёл упорную борьбу со следственной комиссией. В виде протеста против незаконных действий следственной комиссии Чернышевский объявил голодовку, которая продолжалась девять дней. Вместе с тем Чернышевский продолжал работать и в тюрьме. За 678 суток ареста Чернышевский написал текстовых материалов в объёме не менее 200 авторских листов. Наиболее полномасштабно утопические идеалы арестантом Чернышевским были выражены в романе «Что делать?» (1863), опубликованном в 3, 4 и 5 номерах «Современника».

Каторга и ссылка

7 февраля 1864 года сенатором М. М. Карниолиным-Пинским был объявлен приговор по делу Чернышевского: ссылка на каторжные работы сроком на 14 лет, а затем поселение в Сибири пожизненно. Александр II уменьшил срок каторжных работ до 7 лет, в целом Чернышевский пробыл в тюрьме, на каторге и в ссылке свыше двадцати лет.

19 (31) мая 1864 года в Петербурге на Мытнинской площади состоялась гражданская казнь революционера. После изнурительной тяжёлой дороги Чернышевского 2 (14) июля 1864 года доставили из Петербурга в Иркутск. Затем по распоряжению губернского начальства его повезли на Усольский солеваренный завод. Здесь и начались дни каторжной работы Н. Г. Чернышевского. «Я приехал в Усолье 10 (22) июля 1864 года, — писал Николай Гаврилович своей жене Ольге Сократовне, — с этого дня считается начало срока».

Чернышевский встретился здесь со своими единомышленниками. В Усолье жил в ссылке видный представитель московского, революционного подполья П. Г. Заичневский. Вместе с Н. Г. Чернышевским отбывал в Усолье каторгу и встречался с ним Я. А. Ушаков. Пребывание Н. Г. Чернышевского в Усолье вызвало с первых же дней страх и беспокойство местных властей. Они боялись, что Чернышевский будет оказывать революционизирующее влияние на политических каторжан.

В секретной докладной записке, датированной 15 (27) июля 1864 года, штабс-капитан Бориславский, комендант для надзора за политическими преступниками в солеваренном заводе, высказывал свое мнение о необходимости Н. Г. Чернышевского и Я. Ушакова «не содержать вместе с прочими, а отослать в Нерчинские рудники, так как образ их мыслей может иметь вредные последствия для остальных политических преступников». Всего двенадцать дней находился Чернышевский в Усолье.

Примерно в это время Чернышевский пишет роман «Старина», о предреформенной России. Роман был закончен, рукопись отправлена А. Н. Пыпину в 1866 году. Рукопись была уничтожена Пыпиным, опасавшимся полицейского обыска.

22 июля (3 августа) 1866 года казённая повозка повезла его за Байкал, на Нерчинскую каторгу в Кадаинскую тюрьму. Забайкальский военный губернатор Дитмар не разрешил заболевшему в дороге Чернышевскому даже суточную днёвку на читинском этапе, и его сразу же повезли дальше, в Нерчинский Завод, куда он был доставлен 3 августа 1864 года совершенно больной. 4 августа Чернышевский был привезён в Кадаю и помещён под караулом в тюремный лазарет.

в 1866 году Н. Г. Чернышевский был переведён в Александровский Завод и пробыл там до 1871 года.

В Александровском заводе в 1867—1870 годы Чернышевский работал над романом «Пролог» — вторую часть задуманной им трилогии. Чернышевский придавал большое значение этому роману. Он настойчиво требовал от Пыпина опубликовать текст в России и за границей:

Прошу напечатать, сколько возможно по цензурным условиям. Если уцелеет хоть половина, и то хорошо. Я писал с мыслью издать во французским] или английск[ом] переводе.

Пыпин не стал печатать роман, сочтя его политически несвоевременным и литературно беспомощным. Но через четыре года, в 1874 году, другой экземпляр рукописи «Пролога» был доставлен Г. Лопатиным в Лондон. Это была копия, снятая М. Муравским во время его совместного пребывания с Чернышевским в Александровском заводе. После своего освобождения и возвращения в Россию Муравский передал ее Глебу Успенскому, от которого она попала в руки Г. Лопатина.

В 1871 году у Чернышевского кончился официально установленный срок каторжных работ, он находился в это время в Александровском Заводе. Непосредственный начальник над Н. Г. Чернышевским полковник А. Е. Кноблох запросил вышестоящие инстанции о дальнейших мерах до отношений Чернышевскому. 22 июня 1871 года пришел ответ, разъяснивший, что Высочайшая милость по отношению к некоторым политическим каторжанам «об обращении сих преступников в разряд сосланных на житьё, не должна быть распространена на преступников: Николая Чернышевского и Николая Ишутина, как по важности совершенных им преступлений, так и ввиду их неблагонадежности».

После этого в 1871 году под конвоем жандармов Чернышевский был отправлен из Александровского Завода в Вилюйск.

В 1874 году ему официально предложено освобождение, но он отказывается подать прошение о помиловании. В Александровском Заводе по сей день сохранился дом-музей Н. Г. Чернышевского — дом, в котором он жил.

В Вилюйске Чернышевский пытался продолжать литературную и журналистскую деятельность. В июне 1886 года начал работу над книгой «Материалы для биографии Н. А. Добролюбова». Зимой того же года работал над повестью «Вечера у княгини Старобельской». Первые главы повести были посланы через Лаврова в редакцию «Русской мысли», но не опубликованы из-за крайне низкого качества текста. Окончание повести Чернышевский уничтожил.

Попытки освободить Чернышевского

Организатором одной из попыток освобождения Чернышевского (1871) из ссылки был Г. А. Лопатин, член Генерального Совета I Интернационала. В январе 1871 года он нелегально прибыл в Иркутск для подготовки побега, но был опознан и арестован,

В 1875 году освободить Чернышевского попытался И. Н. Мышкин. Ему удается раздобыть казенные бумаги с печатью и штампом, а также мундир жандарма, однако и он был опознан и арестован.

Последние годы и смерть

В 1883 году ему дозволено вернуться в европейскую часть России, в Астрахань (по некоторым данным, в этот период переписчиком у него работал Константин Фёдоров). В Астрахани он пробыл пять с половиной лет. Его сын Михаил Чернышевский пытался добиться перевода отца в Петербург или Москву, где ему было бы проще заниматься литературным трудом, но его прошения успеха не имели. В конце концов ему удалось добиться перевода Чернышевского в Саратов, куда он прибыл 27 июня 1889 года. 11 октября того же года он заболевает малярией. Чернышевский скончался в 12:37 ночи 17 (29) октября 1889 года на 62-ом году жизни от кровоизлияния в мозг.

20 октября 1889 года похоронен в Саратове на Воскресенском кладбище. По словам сына, к гробу было прислано около сорока венков. Летом 1891 г. на средства, собранные почитателями Чернышевского, на его могиле была поставлена железная часовня, где и были размещены венки.

Судьба наследия

До 1905 года сочинения Чернышевского были в России под запретом. Это не мешало их широчайшей известности — книги печатались как за границей, так и в самой России. В либеральных и революционных кругах знакомство с романом «Что делать?» и публицистикой Чернышевского считалось обязательным. При этом его позднее творчество интереса не вызывало.

Семья

Дед (по матери) — Егор (Георгий) Иванович Голубев (1781 — 20.04.1818), протоиерей саратовской Нерукотворенно-Спасской (Сергиевской) церкви, «был человек честный, учёный и любимый многими».

Бабка (по матери) — Пелагея Ивановна Голубева, урождённая Кириллова (1780—1847), дочь саратовского священника Иоанна (Ивана) Кириллова (около 1761—после 1821) и его супруги Мавры Порфирьевны (около 1761—после 1814). Была «типической, суровой, властной, непреклонной женщиной старого века, с характером, подчиняющим себе окружающих». Имела двух дочерей.

Отец — Гавриил Иванович Чернышевский (5.07.1793—23.10.1861), старший сын дьякона села Чернышевки Чембарского уезда Пензенской губернии Ивана Васильева (1763—1809) и его супруги Евдокии (Авдотьи) Марковны (1767—1835); у него были сестра Степанида (1791—?) и брат Фотий (1794—?). После обучения в Тамбовском училище был переведен в Пензенскую семинарию, где и получил фамилию по месту рождения с. Чернышево Пензенской губернии — Чернышевский, для включения его в списки семинаристов. Женившись на дочери протоиерея Е. И. Голубева, в 1825 году стал протоиереем в Саратове; с 1826 член духовного правления. Знал языки и историю.

Мать — Евгения Егоровна Голубева (30.11.1803—19.04.1853), венчалась с Г. И. Чернышевским 7 июня 1818 года.

Тётка — Александра Егоровна Голубева (1806—15.08.1884), единственная сестра Е. Е. Чернышевской. Была дважды замужем: 1) за подпоручиком артиллерии Николаем Михайловичем Котляревским (ум. 28.08.1828), у них 3 детей: Любовь (1824—1852), Софья (1826—1827) и Егор (1828—1892); 2) с 1831 года за мелкопоместным дворянином Николаем Дмитриевичем Пыпиным (1808—1893), саратовским чиновником, от которого родила ещё 8 детей, в числе которых был А. Н. Пыпин.

Сестра — Пелагея Гавриловна Чернышевская (7.09.1825—25.09.1825), прожила меньше месяца.

Н. Г. Чернышевский был женат с 29 апреля 1853 года на Ольге Сократовне Васильевой (15.03.1833—11.07.1918), дочери саратовского доктора Сократа Евгеньевича Васильева (1796—1860) и Анны Кирилловны Казачковской, дочери генерал-лейтенанта К. Ф. Казачковского. Ольга Сократовна «была жизнерадостной, энергичной, любящей подвижные игры, весёлой и смелой девушкой». У них родилось 3 сыновей:

• Александр (5.03.1854, Санкт-Петербург, — 17.01.1915, Рим, Италия), математик по образованию, всю жизнь увлекавшийся литературой.
• Виктор (20.01.1857, Санкт-Петербург, — ноябрь 1860, там же), умер в детстве.
• Михаил (7.10.1858, Санкт-Петербург, — 3.05.1924), был первым директором музея-усадьбы Н. Г. Чернышевского. Был женат на Елене Матвеевне Соловьёвой (1864—1940)

Журналистская деятельность

Продолжая традиции критики Белинского, стремился раскрыть сущность общественных явлений, донести до читателя свои революционные взгляды. Писал множество статей и рецензий, направленных на объяснение тех или иных новых литературных течений, был одним из первых критиков, раскрывших в творчестве Толстого так называемую «диалектику души».

Философские взгляды

Являлся последователем русской революционно-демократической мысли и прогрессивной западноевропейской философии (французских материалистов XVIII века, социал-утопистов Фурье и Фейербаха). В университетские годы переживал недолгое увлечение гегельянством, впоследствии подвергал критике идеалистические воззрения, христианскую, буржуазную и либеральную мораль как «рабскую».

Философия Чернышевского монистична и направлена против дуализма, объективно идеалистического и субъективно-идеалистического монизма. Определяя философию как «теорию решения самых общих вопросов науки», он обосновывал положение о материальном единстве мира, объективном характере природы и её законов (напр., закона причинности), широко используя данные химии, физики, биологии и др. естественных наук. Объясняя идеальное как порождение материального, рассуждая о материальных основах сознания, Чернышевский опирался также на данные опытной психологии и физиологии. В философии Чернышевского значительное место занимают идеи, связанные с антропологическим материализмом, что сближает его с Фейербахом.

Этика Чернышевского

Чернышевский является автором концепции «разумного эгоизма». Человек действует, чтобы избежать страдания и достичь удовольствия, и это естественно. Однако некоторые удовольствия оборачиваются страданиями впоследствии, что приводит к идее разумного поведения, когда человек способен отказаться от немедленного удовольствия, чтобы потом избежать страданий или получить большее удовольствие. Философ утверждает, что индивидуум «поступает так, как приятней ему поступать, руководится расчётом, велящим отказываться от меньшей выгоды и меньшего удовольствия для получения большей выгоды, большего удовольствия», даже если меньшая выгода ждёт человека сейчас, а большая — потом.

Дальнейшее развитие этой идеи приводит к выводу, что для подлинно разумного (то есть отождеставляющего себя со своим разумом) человека даже самопожертвование во имя торжества идеала является, по существу, эгоистическим актом, поскольку такой ценой он утверждает свою волю.

Отрицая существование свободы воли, Чернышевский признаёт действие закона причинности: «То явление, которое мы называем волею, является звеном в ряду явлений и фактов, соединённых причинной связью».

По Чернышевскому, главными факторами, формирующими нравственное сознание, являются «естественные потребности», а также «общественные привычки и обстоятельства». Удовлетворение потребностей, с его точки зрения, устранит препятствия расцвету личности и причины нравственных патологий, для этого нужно изменить сами условия жизни (через революцию). Материализм служил теоретическим обоснованием политической программы революционеров-демократов. Они критиковали реформаторские надежды на «просвещённого монарха» и «честного политика». Просвещение людей должно служить тому, что они научатся выбирать новые и прогрессивные пути, то есть становиться «новыми людьми», идеалы которых — служение народу, революционный гуманизм, исторический оптимизм.

Эстетика Чернышевского

Основной труд — диссертация «Эстетические отношения искусства к действительности». Защита, несмотря на противодействие Министерства просвещения, состоялась в мае 1855 года и вызвала большой интерес у публики.

Чернышевский выступает против тезиса, что прекрасное создаётся искусством. По его мнению, прекрасное — это свойство жизни, «прекрасное есть жизнь». Поэтому единственный путь для достижения прекрасного — подражание жизни в её наиболее интересных проявлениях. Более того, Чернышевский утверждал, что творения природы прекраснее любого художественного творчества. Он утверждал буквально следующее: «произведения искусства решительно не могут выдержать сравнения с живой действительностью. Гораздо лучше смотреть на самое море, нежели на его изображение, но, за недостатком лучшего, человек довольствуется худшим».

Предметом искусства у Чернышевского является не прекрасное, а именно «интересное» (для большинства людей). Он же утверждает, что, поскольку люди различны (например, разделены по общественным классам), то у них разные интересы и разные представления об интересном — а следовательно, искусство имеет классовую природу и не является всеобщим. Всеобщим могло бы быть «общеинтересное искусство», возможное только в классово-однородном обществе, к которому стремятся революционеры.

Чернышевский выделяет три задачи искусства: а) воспроизведение жизненных явлений, б) их объяснение, в) их нравственная оценка (то есть оценка с позиции идеала). Искусство должно «помогать людям лучше понять жизнь», «быть учебником жизни», воспитывать в человеке определённое мировоззрение, а также подвигать человека к деятельности (для Чернышевского — служению революции).

Политическая идеология

Крестьянский вопрос

В опубликованных в 1858—1859 гг. трёх статьях под общим названием «О новых условиях сельского быта» Чернышевский в подцензурной форме и внешне благонамеренном тоне проводил идею немедленного освобождения крестьян с землёй без всякого выкупа, тогда сохранится общинное владение землёй, что постепенно приведёт к социалистическому землепользованию. По словам Ленина, этот утопический подход мог провести решительную ломку феодальной старины, что привело бы к наиболее быстрому и прогрессивному развитию капитализма.

В то время как официальная пресса печатала манифест Александра II от 19 февраля 1861 на первой странице, «Современник» поместил лишь выдержки из Царского Указа в конце книжки, в виде приложения, не имея возможности прямо раскрыть характер реформы. В том же номере были напечатаны стихи американского поэта Лонгфелло «Песни о неграх» и статья о рабстве афроамериканцев в США. Читатели понимали, что хочет сказать этим редакция.

В поздние годы Чернышевский пришёл к взглядам, которые можно назвать «левым славянофильством» — а именно, построение социалистического общества на основе традиционной крестьянской общины, которую считал «зародышем социализма». Его рассуждения на эту тему вызвали интерес Карла Маркса.

Женский вопрос

Чернышевского можно назвать одним из первых идеологов феминизма. Настаивал не только на женском равноправии, но и на предоставлении женщинам особых преимуществ, поскольку, по его словам, «палку, которую перегнули в одну сторону, чтобы выпрямить, надо перегнуть в другую сторону». Преклонялся перед женщинами:

Нет ничего выше человека, нет ничего выше женщины.

Смотри на жену, как смотрел на невесту, знай, что она каждую минуту имеет право сказать: «Я недовольна тобою, прочь от меня»; смотри на неё так, и она через 9 лет после твоей свадьбы будет внушать тебе такое же поэтическое чувство, как невеста, нет, более поэтическое, более идеальное в хорошем смысле слова.

Поддерживал позитивную дискриминацию мужчин. Например, в романе «Что делать?» героиня (Вера Павловна), организовав швейную мастерскую, берёт на работу только женщин.

Чернышевский одобрял отношения, когда женщина чего-то требует и получает, ничего не давая взамен. В начале романа женщина, бросая мужчину, говорит ему:

Я думаю, что не буду нуждаться (в деньгах); но если буду, обращусь к тебе; позаботься же, чтоб у тебя на всякий случай было готово несколько денег для меня; ведь ты знаешь, у меня много надобностей, расходов, хоть я и скупа; я не могу обойтись без этого. Слышишь? я не отказываюсь от твоей помощи! пусть, мой друг, это доказывает тебе, что ты остаешься мил мне.

Социально-экономические воззрения

Для Чернышевского община — патриархальный институт русской жизни, в общине существует «товарищеская форма производства» параллельно с капиталистическим производством, которое со временем будет упразднено. Тогда будет окончательно утверждено коллективное производство и потребление, после чего община как форма производственного объединения исчезнет. Срок перехода от обработки земли частными силами отдельного хозяина к общинной обработке целой мирской дачи он оценивал в 20-30 лет. Использовал идеи Фурье и его главного ученика Консидерана. В «Очерках из политической экономики» с некоторыми оговорками передаёт учение утописта о труде, указывая на необходимость крупного производства, и разъясняет невыгодность труда наёмного. Чернышевский считал, что «потребитель продукта должен являться и его хозяином-производителем». Согласно воззрениям Фурье, Чернышевский указывал на преувеличенное значение торговли в современном обществе и недостатках её организации. В романе «Что делать?» прямо изобразил фаланстер (Четвёртый сон Веры Павловны).

Адреса в Санкт-Петербурге

• 06.1846 — 20.08.1846 года — доходный дом Прилуцкого — Наб. Екатерининского канала (ныне — канал Грибоедова), 44;
• 08.1846 — 07.12.1846 года — доходный дом Вяземского — Наб. Екатерининского канала (ныне — канал Грибоедова), 38, кв. 47;
• 1847—1848 гг. — дом Фридерикса — Владимирская улица, 13;
• 1848 год — доходный дом Соловьёва — Вознесенский проспект, 41;
• 09.1849 — 10.02.1850 года — квартира Л. Н. Терсинской в доходном доме И. В. Кошанского — Большая Конюшенная улица, 15, кв. 8;
• 1850 — 12.03.1851 года — Офицерская улица, 45;
• 05.1853 — 01.08.1853 года — Офицерская улица, 45;
• 1853—1854 гг. — квартира И. И. Введенского в доходном доме Бородиной — набережная реки Ждановки, 7;
• 08.1855 — конец 06.1860 года — Поварской переулок, 13, кв. 6;
• конец 06.1860 — 07.06.1861 года — доходный дом В. Ф. Громова — 2-я линия Васильевского острова, 13, кв. 7;
• 06.1861 — 07.07.1862 года — доходный дом Есауловой — Большая Московская улица, 6, кв. 4.

Отзывы

• Г. В. Плеханов отмечал: «моё собственное умственное развитие совершилось под огромнейшим влиянием Чернышевского, разбор взглядов которого был целым событием в моей литературной жизни».
• Информация о Чернышевском содержится в воспоминаниях общественного деятеля России Л. Ф. Пантелеева.
• Писатель В. А. Гиляровский после прочтения «Что делать?» сбежал из дома на Волгу — в бурлаки.
• Один из наиболее выразительных памятников Чернышевскому создал скульптор В. В. Лишев. Памятник был открыт на Московском проспекте в Ленинграде 2 февраля 1947 года.
• С элементами сатиры образ Чернышевского был представлен в романе «Дар» (1937) В. В. Набокова.

Педагогическая теория

В философско-педагогических взглядах Чернышевского можно проследить прямую взаимосвязь между политическим режимом, материальным достатком и образованием. Чернышевский отстаивал решительную, революционную переделку общества, для чего необходимо готовить сильных, умных, свободолюбивых людей.

Педагогический идеал для Чернышевского — это всесторонне развитая личность, готовая к саморазвитию и самопожертвованию ради общественного блага.

Недостатками современной ему системы образования Чернышевский считал низкий уровень и потенциал русской науки, схоластичные методы преподавания, муштру вместо воспитания, неравенство женского и мужского образования.

Чернышевский отстаивал антропологический подход, считая человека венцом творения, изменчивым, деятельным существом. Социальные перемены ведут к изменению всего общества в целом и каждого отдельного индивида в отдельности. Он не считал наследственным дурное поведение — это следствие плохого воспитания и бедности.

Одним из главных свойств человеческой натуры Чернышевский считал активность, природа которой коренится в осознании недостаточности и стремлении эту недостаточность ликвидировать.

Произведения

Романы

• 1862−1863 — Что делать? Из рассказов о новых людях.
• 1863 — Повести в повести (незаконч.)
• 1867−1870 — Пролог. Роман из начала шестидесятых годов. (незаконч.)

Роман описывает любовные интриги в среде петербургской интеллигентной публики. Обсуждается также подготовка крестьянской реформы — с позиций разумного скептицизма.

Отношение к роману можно назвать противоречивым. Пыпин старался воспрепятствовать его публикации, так как считал этот текст губительным для репутации Чернышевского.

Повести

• 1863 — Алферьев.
• 1864 — Мелкие рассказы.
• 1886 — Вечера у княгини Старобельской (не было напечатано)

Литературная критика

• 1850 — О «Бригадире» Фонвизина. Кандидатская работа.
• 1854 — Об искренности в критике.
• 1854 — Песни разных народов.
• 1854 — Бедность не порок. Комедия А. Островского.
• 1855 — Сочинения Пушкина.
• 1855−1856 — Очерки гоголевского периода русской литературы.
• 1856 — Александр Сергеевич Пушкин. Его жизнь и сочинения.
• 1856 — Стихотворения Кольцова.
• 1856 — Стихотворения Н. Огарёва.
• 1856 — Собрание стихотворений В. Бенедиктова.
• 1856 — Детство и отрочество. Военные рассказы графа Л. Н. Толстого.
• 1856 — Очерки из крестьянского быта А. Ф. Писемского.
• 1857 — Лессинг. Его время, его жизнь и деятельность.
• 1857 — «Губернские очерки» Щедрина.
• 1857 — Сочинения В. Жуковского.
• 1857 — Стихотворения Н. Щербины.
• 1857 — «Письма об Испании» В. П. Боткина.
• 1858 — Русский человек на rendez-vous. Размышления по прочтении повести г. Тургенева «Ася».
• 1860 — Собрание чудес, повести, заимствованные из мифологии.
• 1861 — Не начало ли перемены? Рассказы Н. В. Успенского. Две части.

Публицистика

• 1856 — Обзор исторического развития сельской общины в России Чичерина.
• 1856 — «Русская беседа» и её направление.
• 1857 — «Русская беседа» и славянофильство.
• 1857 — О поземельной собственности.
• 1858 — Откупная система.
• 1858 — Кавеньяк.
• 1858 — Июльская монархия.
• 1859 — Материалы для решения крестьянского вопроса.
• 1859 — Суеверие и правила логики.
• 1859 — Капитал и труд.
• 1859−1862 — Политика. Ежемесячные обзоры заграничной политической жизни.
• 1860 — История цивилизации в Европе от падения Римской империи до Французской революции.
• 1861 — Политико-экономические письма к президенту Американских Соединенных Штатов Г. К. Кэри.
• 1861 — О причинах падения Рима.
• 1861 — Граф Кавур.
• 1861 — Непочтительность к авторитетам. По поводу ‘Демократии в Америке’ Токвиля.
• 1861 — Барским крестьянам от их доброжелателей поклон.
• 1862 — В изъявление признательности Письмо к г. З<ари>ну.
• 1862 — Письма без адреса.
• 1878 — Письмо сыновьям А. Н. и М. Н. Чернышевским.

Мемуары

• 1861 — Н. А. Добролюбов. Некролог.
• 1883 — Заметки о Некрасове.
• 1884−1888 — Материалы для биографии Н. А. Добролюбова, собранные в 1861—1862.
• 1884−1888 — Воспоминания об отношениях Тургенева к Добролюбову и о разрыве дружбы между Тургеневым и Некрасовым.

Философия и эстетика

• 1854 — Критический взгляд на современные эстетические понятия.
• 1855 — Эстетические отношения искусства к действительности. Магистерская диссертация.
• 1855 — Возвышенное и комическое.
• 1855 — Характер человеческого знания.
• 1858 — Критика философских предубеждений против общинного владения.
• 1860 — Антропологический принцип в философии. «Очерки вопросов практической философии». Сочинение П. Л. Лаврова.
• 1888 — Происхождение теории благотворности борьбы за жизнь. Предисловие к некоторым трактатам по ботанике, зоологии и наукам о человеческой жизни.

Переводы

• 1858—1860 — «История восемнадцатого столетия и девятнадцатого до падения Французской империи» Ф. К. Шлоссера.
• 1860 — «Основания политической экономии Д. С. Милля» (со своими примечаниями).
• 1861—1863 — «Всемирная история» Ф. К. Шлоссера.
• 1863—1864 — «Исповедь» Ж. Ж. Руссо.
• 1884−1888 — «Всеобщая история Г. Вебера» (со своими статьями и комментариями успел перевести 12 томов).

Влияние

Влияние Чернышевского на современников было огромно. Его воззрения (прежде всего — изложенные в романе «Что делать?» воспринимались буквально как руководство к действию. Как вспоминал А. М. Скабичевский:

Всюду начали заводиться производительные и потребительные ассоциации, мастерские, швейные, сапожные, переплетные, прачечные, коммуны для общежитий, семейные квартиры с нейтральными комнатами и пр. Фиктивные браки с целью освобождения генеральских и купеческих дочек из-под ига семейного деспотизма в подражание Лопухову и Вере Павловне, сделались обыденным явлением жизни, при чем редкая освободившаяся таким образом барыня не заводила швейной мастерской…

Е. Н. Водовозова вспоминала:

В настоящее время трудно представить себе, какое огромное влияние имел роман на своих современников. Его обсуждали не только в собраниях, специально для этой цели устраиваемых, но редкая вечеринка обходилась без споров и толков о тех и других вопросах, в нем затронутых.

Чернышевский как революционный идеолог и романист упоминается в высказываниях Ф. Энгельса, А. Бебеля, Х. Ботева и других исторических личностей.

Карл Маркс писал в Послесловии к второму изданию «Капитала»:

Люди, все еще претендовавшие на научное значение и не довольствовавшиеся ролью простых софистов и сикофантов господствующих классов, старались согласовать политическую экономию капиталистов с притязаниями пролетариата, которых уже нельзя было более игнорировать. Отсюда тот плоский синкретизм, лучшим представителем которого является Джон Стюарт Милль. Это — банкротство «буржуазной» политической экономии, как мастерски выяснил уже в своих «Очерках политической экономии по Миллю» великий русский ученый и критик Н. Чернышевский.

В СССР Чернышевский стал культовой фигурой истории революционной борьбы в связи с крайне восторженными высказываниями В. И. Ленина о романе «Что делать?».

Критика

Как литературные и философские труды Чернышевского, так и его практическая деятельность неоднократно подвергались критике, как современников, так и потомков.

Весьма критично относился к Чернышевскому Лев Толстой. Он, в частности, был автором комедии «Заражённое семейство» (1863—1864), написанной, по словам автора «в насмешку эманципации женщин и так называемых нигилистов». В частности, в комедии содержались насмешки над романом «Что делать» и этикой Чернышевского.

Достоевский относился к Чернышевскому крайне негативно и считал его идеи вредоносными и разрушительными, а самого Чернышевского — человеком, не заслуживающим уважения. Под впечатлением от его сочинений (и особенно от романа «Что делать?») написал знаменитые «Записки из подполья».

В эмигрантской среде, не изжившей в себе преклонение перед революционерами, Чернышевский оставался фигурой вне критики. Например, редакция эмигрантского журнала «Современные записки» отказалась публиковать полный текст романа Набокова (Сирина) «Дар», в четвёртой главе которой был сатирически изображён Чернышевский. Глава была изъята из текста, так что полный текст «Дара» увидел свет только в 1952 году.

Н. Бердяев писал о Чернышевском, что

…этот материалист и утилитарист, этот идеолог русского «нигилизма» был почти святой. Когда жандармы везли его в Сибирь, на каторгу, то они говорили: нам поручено везти преступника, а мы везем святого.

Однако он признавал, что

Чернышевский имел самую жалкую философию, которой была заполнена поверхность его сознания… В нем была большая человечность, он боролся за освобождение человека. Он боролся за человека против власти общества над человеческими чувствами. Но мышление его оставалось социальным, у него не было психологии и не было метафизической глубины человека в его антропологии.

За пределами «соцлагеря» Чернышевский был полностью забыт.

Цитаты

«Венец животной жизни, высшая ступень, достигаемая процессам природы вообще, нервный процесс состоит в переходе мозговой материи в газообразное состояние, в возвращении жизни к преобладанию газообразной формы, с которой началось планетное развитие» (Из статьи Чернышевского «Критика философских предубеждений против общинного владения»).

«В правде сила таланта; ошибочное направление губит самый сильный талант.»

«Не нужно доказывать, что образование — самое великое благо для человека. Без образования люди и грубы, и бедны, и несчастны.»

«Отвергать прогресс — такая же нелепость, как и отвергать силу падения.»

«Прогрессивные люди в Европе, так восхищавшиеся Северо-Американскими Штатами, с такой гордостью ставившие их в пример всем европейским нациям, смущены и скомпрометированы слабостями, какие обнаружились в их идеале» (Из рецензии (1861) Чернышевского на «Политико-экономические письма к президенту Американских Соединенных Штатов» американского экономиста Г. Кэри).

«Если бы экономисты отсталой школы понимали неизбежность влияния государства на экономические отношения, они, вероятно, вместо пустых толков об утопической системе невмешательства занялись бы определением истинно полезных предметов и действительно разумных границ неизбежного вмешательства» («Экономическая деятельность и законодательство»).

«Кем довольны все, тот не делает ничего доброго, потому что добро невозможно без оскорбления зла.»

«Никакое положение не оправдывает бездействия; всегда можно делать что-нибудь не совершенно бесполезное; всегда надобно делать все, что можно.»

«Говори же всем: вот что в будущем, будущее светло и прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести: настолько будет светла и добра, богата радостью и наслаждением ваша жизнь, насколько вы умеете перенести в нее из будущего. Стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее все, что можете перенести». (Фрагмент романа «Что делать?»)

Память о Чернышевском

Память о Николае Гавриловиче Чернышевском увековечена различными способами:

• Саратовский государственный университет имени Н. Г. Чернышевского

Географические названия

• В честь писателя назван ряд улиц, площадей и переулков во многих городах бывшего СССР, включая Саратов, Санкт-Петербург, Астрахань, Иркутск, Усолье-Сибирское где жил и бывал писатель.
• Посёлок городского типа Чернышевский, расположенный на реке Вилюй выше по течению от Вилюйска — места ссылки писателя.

Памятники

Памятники Н. Г. Чернышевскому, установленные в Саратове:

Имеются памятники в Санкт-Петербурге, Вилюйске и посёлке Чернышевский.

В Москве памятник Чернышевскому установлен в 1988 году в сквере рядом с улицей, носившей его имя (в 1992 ей вернули дореволюционное название Покровка). Проект разработали скульптор Ю. Г. Нерода и архитектор В. А. Петербуржцев. Чернышевский сидит в крылатке на скамье, за его спиной находится гранитная стена с вмонтированными «причальными кольцами», символизирующими кандалы.

В филателии

Почтовые марки с портретом Н. Г. Чернышевского были выпущены в СССР в 1939, 1953, 1957, а также в 1978 году. Также в 1978 году был издан художественный маркированный конверт, посвящённый писателю.

• почтовые марки СССР

1939 год

1939 год

1939 год

1953 год

1957 год

1978 год

Прочее

Также имя Н. Г. Чернышевского носят:

• в России:
  • В Санкт-Петербурге: станция метро, проспект и площадь, а также сад.
  • Борисоглебский муниципальный драматический театр имени Н. Г. Чернышевского.
  • Государственная республиканская библиотека имени Н. Г. Чернышевского (город Бишкек).
  • Саратовский государственный университет.
  • Вилюйское педагогическое училище.
  • В Якутске улица имени Н. Г. Чернышевского.
  • Забайкальский государственный университет.
  • Музеи имени Н. Г. Чернышевского работают в Саратове, Вилюйске, а также в селе Александровский Завод.
• в Казахстане:
  • С 1928 года имя писателя носит средняя школа № 1 города Семипалатинска (Казахстан).

Н. Г. Чернышевский послужил прототипом Чернова — героя незавершённой повести С. В. Ковалевской «Нигилист» (1890).

Литература

• Богословский Н. В. Николай Гаврилович Чернышевский / Н. Богословский. — М.: Молодая гвардия, 1955. — 576 с. — (Жизнь замечательных людей). — 90 000 экз. (в пер.)
• Богословский Н. В. Жизнь Чернышевского. — М.: Детгиз, 1958.
• Бороздин А. Чернышевский, Николай Гаврилович // Русский биографический словарь / изд. под наблюдением председателя Императорского Русского исторического общества А. А. Половцова. СПб. : Тип. И. Н. Скороходова, 1905. Т. 22 : Чаадаев — Швитков. С. 284—293.
• Водолазов Г. Г. От Чернышевского к Плеханову. — М., 1969.
• Демченко А. А. Н. Г. Чернышевский. Научная биография (1828-1858). — Петроглиф, 2015. — 624 с. — ISBN 978-5-98712-536-6.
• Демченко А. А. Н. Г. Чернышевский. Научная биография (1859-1889). — М.: РОССПЭН, 2019. — 687 с. — ISBN 978-5-8243-2287-3.
• Каменев Л. Б. Чернышевский. — 1933. — 196 с. («Жизнь замечательных людей»)
• Ланщиков А. П. Н. Г. Чернышевский. — М.: Современник, 1982.
• Лебедев А. Красота и ярость мира. Очерки становления русской материалистической эстетики (Чернышевский — Плеханов — Луначарский). М., 1989.
• Набоков В. В. Дар: глава четвёртая
• Розенталь М. М. Философские взгляды Н. Г. Чернышевского. М., 1948.- 312 с.
• Савченко В. Властью разума. Повесть о Николае Чернышевском. — М.: Политиздат, 1986. — 396 с. («Пламенные революционеры»)
• Сахаров В. Побег в утопию. Перечитывая «Что делать?» Чернышевского (недоступная ссылка). Архив Всеволода Сахарова (2004).
• Федоров К. «Жизнь великих людей. Н. Г. Ч.». 2-е изд. — СПб., 1905.
• Черепахов М. С. Н. Г. Чернышевский. — М.: Мысль, 1977. — 213 с.
• Чернышевский, Николай Гаврилович // Большая энциклопедия : Словарь общедоступных сведений по всем отраслям знания / под ред. С. Н. Южакова. СПб. : Библиографический институт (Мейер) в Лейпциге и Вене; Книгоиздательское товарищество «Просвещение» в С.-Петербурге, 1906. Т. 20 : Чахотка лёгких — Ѵ [ижица]. С. 62-70.
• Топорков А. Л. А. Н. Афанасьев в полемике с Н. Г. Чернышевским? (Эпизод из журнальной полемики 1850-х гг.) // Из истории русской фольклористики. СПб., 2013. Вып.8. С.369-418.
• Клочков В. М. Об этических взглядах Н. Г. Чернышевского и Л. Фейербаха // Вопросы философии 1957. № 6.
• Paperno, Irina, Chernyshevsky and the Age of Realism: A Study in the Semiotics of Behavior. Stanford: Stanford University Press, 1988.
• Pereira, N.G.O., The Thought and Teachings of N.G. Černyševskij. The Hague: Mouton, 1975.
• Константин Кедров. Умри, но не давай поцелуя без любви («Известия», 23 июля 2008)

В Российской империи в XIX веке существовала смертная казнь, но применялась она довольно редко. Но это не означает, что российское законодательство того времени было очень мягким в отношении людей, признанных правонарушителями. Существовали другие способы жестоко наказать тех, кого власти признавали особенно опасным. Уже в начале 1860-х годов публициста Н.Г. Чернышевского в секретных документах политической полиции именовали «врагом номер один». После ареста и суда он был приговорен к каторге и ссылке. Но для усугубления эффекта от приговора была назначена еще и гражданская казнь революционера.

Гражданская казнь: сущность и назначение

Процедура гражданской казни применялась не только в России – она была довольно распространена в средние века. По сути она представляла собой публичный ритуал, демонстрирующий лишение подсудимого всех прав, положенных ему по рождению положению и состоянию.

Поскольку в сословном обществе сословные различия составляли основу системы прав человека, демонстрировалось в первую очередь лишение сословных дворянских привилегий. Делалось это путем демонстративного уничтожения атрибутов принадлежности к сословию (например, с дворянина снимали знаки рыцарского достоинства и ломали его меч либо шпагу). Проведение этой процедуры означало, что сам преступник, а часто и все его семейство отныне не принадлежат к привилегированному сословию, а отнесены к числу «подлых» простых людей. Именно из-за чувствительности для бывшего дворянина потери сословных привилегий гражданская казнь применялась почти исключительно к «благородным».

В России XIX века сословные различия сохранялись. Соответственно, оставалась и возможность применения лишения сословных привилегий в качестве наказания для преступника. В частности, процедуре гражданской казни были подвергнуты осужденные декабристы.

Некоторые применявшиеся в то время карательные процедуры гражданской казнью не являются. В частности, ею не была имитация расстрела петрашевцев – жестокое психологическое издевательство, изображающее «государево помилование в последнюю минуту». Подвергаемый гражданской казни заранее знал, что, несмотря на присутствие палача, во время этой процедуры никакого физического вреда ему причинено не будет (далее могло быть по-разному).

Гражданская казнь Н.Г. Чернышевского отличалась от других случаев важной деталью: подсудимый не был дворянином. Чернышевский был потомком крепостных крестьян, сыном священника, а по роду собственных занятий (литератор и преподаватель) – мещанином. Следовательно, у него было мало сословных привилегий, которых его можно было лишить. В его случае процедура символизировала исключение из «хорошего общества» законопослушных людей.

Политическая идеология: крестьянский вопрос

В нескольких своих публикациях Чернышевский затрагивал идею освобождения крестьян с землей без выкупа. В этом случае должно было сохраниться общинное владение, что привело бы в дальнейшем к социалистическому землепользованию. Но по мнению Ленина, это могло бы привести к наиболее быстрому и прогрессивному распространению капитализма. Когда пресса печатала «Манифест» царя Александра II, на первой странице «Современника» поместили только выдержки. В этом же номере были напечатаны слова «Песни о неграх» и статья о рабстве в Соединенных Штатах. Читатели понимали, что именно хочет сказать этим редакция.

Процедура гражданской казни Н.Г. Чернышевского

Следствие по делу арестованного Чернышевского продолжалось более полутора лет. 678 суток арестованный провел в одиночной камере Алексеевского равелина Петропавловской крепости (это было очень суровое место, предназначенное для особо опасных преступников). Приговор был вынесен в начале февраля 1864 года – 14 лет каторги и пожизненное поселение в Сибири. Царь сократил вполовину срок каторги, но оставил в силе пожизненную ссылку. Предшествовать же этому наказанию должна была гражданская казнь – вероятно, в целях устрашения возможных соратников осужденного.

Она состоялась 19(31) мая 1864 года на Мытнинской площади Петербурга. Для проведения процедуры был возведен эшафот с позорным столбом, обеспечена усиленная охрана. Было довольно много зрителей – сочувствующая осужденному интеллигентная молодежь и осуждавшие его городская беднота и рабочие. Впрочем, известно, что вторая категория полагала, что Чернышевский осужден за то, что протестовал против отмены крепостного права (так подавалась его критика методов проведения крестьянской реформы).

Сама гражданская казнь состояла в том, что осужденного возвели на эшафот, прочитали всем присутствующим приговор (впрочем, слышно всем было очень плохо и люди, не бывшие в курсе дел заранее, так и не поняли, за что карают осужденного), затем повесили ему на грудь табличку с надписью «государственный преступник» и поставили на четверть часа к позорному столбу, надев на руки цепи. Но даже революционеры признавали, что наручники цепей были очень широкими, то есть заковывание было чисто символическое. После стояния у столба Чернышевского поставили на колени и сломали над головой шпагу (это было чисто процедурное действие, так как мещанин Чернышевский никаких прав на ношение шпаги не имел).

Подробное описание процедуры дал революционер М.П. Сажин, непосредственный свидетель происходящего. Существует и еще несколько свидетельств. Между ними есть мелкие расхождения, но в принципе никто из зрителей не мог видеть все от начала до конца. Общий же ход процесса описан у всех одинаково. После гражданской казни Чернышевский был отправлен по этапу к месту отбытия наказания – сперва под Иркутск, а после в Нерчинскую каторгу.

Текст книги «Город у эшафота. За что и как казнили в Петербурге»

Глава 13

Обряд гражданской казни. «Сломали шпагу, бросили ее на помост, надели халат с бубновым тузом, напялили арестантскую шапку и повели к карете». На эшафоте – Чернышевский.
Читатель знает: во всякой публичной казни власть видела не только наказание, но средство воспитания, воздействия на потенциальных преступников. Когда в 1845 году наказание кнутом было отменено, император Николай I распорядился предусмотреть для отправляемых на каторгу преступников «предварительное выставление у позорного столба, с действующими на ум зрителя обрядами».

Законом от 21 января 1846 года обряд публичной казни был учрежден. «Этот обряд, – писал выдающийся дореволюционный юрист Николай Таганцев, – состоял из двух частей: а) отвоза преступника на место казни на возвышенных черных дрогах, окруженного стражей, в сопровождении духовного лица, в арестантском платье, с надписью на груди его о роде вины, а изобличенного в убийстве отца или матери – с черным покрывалом на лице; и б) самого обряда казни, т. е. прочтения ему приговора, переломлення над ним, если он дворянин, шпаги и выставки на эшафот к позорному, черной краской окрашенному столбу, где наказанный и оставался в течение 10 минут, а затем, если он подлежал наказанию плетьми, то исполнялось таковое и, когда следовало, налагались клейма».

В принципе, ничего нового, у позорного столба преступники стояли и раньше, но именно в XIX столетии, во второй его половине, публичная казнь (она же казнь гражданская) стала заметным явлением петербургской жизни. Гражданским казням нашлось место в художественной литературе, в русской поэзии, в публицистике…

Важно понимать: публичная казнь была не самостоятельным наказанием, а процедурой, частью наказания, она не отменила и не заменила собой обряд политической смерти; во втором случае, как и прежде, преступнику должны были зачитать на эшафоте смертный приговор, и только после этого объявить высочайшее повеление, дарующее жизнь. Приговоренных к политической смерти ждала, как правило, вечная каторга.

Гражданская же казнь ждала, как правило, тех, кто был приговорен к более умеренным наказаниям.

Именно публичной казнью закончилась история Сытного рынка как легендарного лобного места столицы. Последняя экзекуция на площади рядом с ним состоялась 14 декабря 1861 года: это была гражданская казнь писателя Михаила Ларионовича Михайлова, уличенного в «злоумышленном распространении сочинения, в составлении коего он принимал участие и которое имело целью возбудить бунт против Верховной власти для потрясения основных учреждений Государства, но осталось без вредных последствий по причинам, от Михайлова не зависящим». Михайлова приговорили тогда к лишению всех прав состояния и шести годам каторги.

В тот день все было так, как обычно и случалось при таких казнях: Михайлова, облаченного в серую арестантскую одежду, на позорной колеснице доставили из Петропавловской крепости на Сытный рынок, возвели на эшафот, поставили на колени, прочли приговор, под барабанный бой переломили над головой шпагу. Поскольку власть, опасаясь демонстраций, сделала все, чтобы число зрителей было по возможности скромным, – даже объявление о предстоящей экзекуции появилось в «Ведомостях С. – Петербургской городской полиции» в тот же день, а саму экзекуцию назначили на 8 часов утра – публичной в полном смысле слова эта казнь не была.

Официальный отчет о церемонии, обнаруженный в архиве Третьего отделения Михаилом Николаевичем Гернетом, весьма лаконичен: «14 декабря 1861 г. Сего числа в 8 часов утра при исполнении преступнику Михайлову конфирмации, в присутствии коменданта и обер-полицмейстера, находились на месте объявления 5 эскадрон лейб-гвардии Казачьего полка и С. – Петербургский батальон внутренней стражи. Приговор приведен в исполнение в 8 часов 10 минут, и преступник отвезен обратно в С. – Петербургскую крепость. Публики было незначительно, кончилось благополучно».

Минуло полгода с небольшим – и в Петербурге состоялась еще одна экзекуция, только уже в другой части города, на Мытнинской площади, она же Зимняя Конная (ныне не существует, часть ее занимает Овсянниковский сад). То было еще одно привычное лобное место столицы: смертью здесь не казнили никогда, но телесные наказания производили еще с XVIII века, что отмечал и автор знаменитого описания Петербурга конца того столетия Иоганн Готлиб Георги: «Ежедневное стечение народа на сию площадь чрезвычайно велико, для чего происходит здесь и наказание уголовных преступников».

Именно на Мытнинскую площадь к восьми часам утра 31 мая 1862 года доставили Владимира Александровича Обручева, отставного гвардейского поручика и сотрудника журнала «Современник», уличенного в «распространении такого сочинения, которое, хотя без прямого и явного возбуждения к восстанию против Верховной Власти, усиливается оспаривать и подвергать сомнению неприкосновенность прав ее и дерзостно порицать установленный государственными законами образ правления».

Обручева приговорили к лишению всех прав состояния и трем годам каторжных работ с последующим поселением в Сибири навечно. Объявление о предстоящей экзекуции было опубликовано накануне, благодаря чему на площади к моменту гражданской казни собралось множество зрителей. Сказалось и царившее в столице общественное возбуждение: совсем недавно случились пожары Апраксина и Щукина дворов, и молва обвиняла во всем нигилистов, к каковым с легкостью причисляла и Обручева.

Сам Владимир Александрович много лет спустя вспоминал, что везли его на Мытнинскую не на позорной колеснице, а в карете, под конным конвоем жандармов, причем вместе с ним ехал протоиерей Василий Петрович Полисадов, известный в Петербурге проповедник, не единожды привлекавшийся к работе с подследственными и приговоренными.

«Ехали томительно долго. Наконец, вот площадь, войска, начальство, масса народа вокруг. Вступаю в каре без шапки, которую оставил в карете, поднимаюсь на эшафот, довольно высокий, ставят к столбу, не помню – привязали или нет. Погода чудесная, легкий ветерок приятно освежает голову. Стою неподвижно, пока читают приговор. Публика близко. Вижу одно знакомое лицо, академического профессора Лебедева, тихо опускаю веки, глядя на него. В первом ряду – будущий обер-полицеймейстер Паткуль, простым дилетантом (быть может, для доклада), в сюртуке, улавливает этот взгляд и быстро оборачивается в ту сторону. Сломали шпагу, бросили ее на помост, надели халат с бубновым тузом, напялили арестантскую шапку и повели к карете. Теперь было шумнее на улицах, жандармы жались к карете еще ближе, и кажется, что, где было можно, мы переходили на рысь. В халате было ужасно жарко, шапку я снял».

Необходимое примечание: бубновый туз, он же желтый ромб, традиционно нашивали на спину арестантских халатов.

Известный издатель Лонгин Федорович Пантелеев, наблюдавший за церемонией со стороны, несколько иначе запомнил ее обстоятельства: «Толпа, окружавшая эшафот, выражала зверские желания, чтобы Обручеву отрубили голову, или наказали кнутом, или по крайней мере повесили на позорном столбе вниз головою за то, что смел идти против царя… Возмутительнее всего был дикий взрыв хохота, который пробежал по толпе, когда на Обручева надели арестантскую одежду и шапку, спустившуюся ниже глаз».

На личной судьбе Обручева, важно отметить, гражданская казнь крест не поставила: спустя годы он из Сибири все же вернулся, принял участие в войне с Турцией, поселился в Петербурге, поступил на службу в военно-морском ведомстве и дослужился до генеральского чина.

…Следом за Михайловым и Обручевым у позорного столба на Мытнинской площади оказалась длинная вереница петербуржцев, привлеченных к суду по статьям политическим.

Октябрь 1862 года: к лишению всех прав состояния и ссылке в Сибирь приговорен подпоручик лейб-гвардии Измайловского полка Николай Алексеевич Григорьев – «за распространение между нижними чинами посредством разговоров и сообщений ложных слухов, превратных понятий о их обязанностях относительно Начальства и Правительства и покушение поселить между ними чувство неудовольствия к существующему порядку».

Декабрь 1862 года: к лишению всех прав состояния и каторге приговорен бывший студент Петербургского университета Алексей Алексеевич Яковлев – за «распространение между нижними чинами сочинений возмутительного содержания и преступных мыслей».

Февраль 1863 года: к лишению всех прав состояния приговорены бывшие студенты Медико-хирургической академии Василий Харлампиевич Хохряков и Петр Андреевич Беневоленский – за «злоумышленное распространение возмутительных воззваний». Первого ждали каторжные работы, второго – поселение в Сибири.

Тот же февраль 1863-го: поручик 16-го стрелкового батальона Яков Афанасьевич Ушаков приговорен военным судом к смертной казни через расстреляние «за распространение вредных идей между фабричными работниками»; высочайшим повелением казнь заменена лишением всех прав и каторгой. (Еще одна удивительная судьба: уже в мае 1871 года Ушаков был восстановлен в правах, несколькими годами позже вернулся в столицу, в 1906-м был избран членом Государственного совета – поразительная карьера для того, кто прошел через обряд гражданской казни!)

Март 1863 года: к лишению всех прав состояния приговорены почетный гражданин Николай Васильевич Васильев, виновный «в злоумышлении на жизнь Государя Императора, выраженном в составленном и распространенном им, Васильевым, возмутительном воззвании», а также канцелярский служитель Николай Николаевич Волков – за «участие в этом же преступлении и недонесение о том Правительству». Обоих Правительствующий Сенат приговорил поначалу не просто лишить всех прав состояния, но и «казнить смертью, через повешение», однако по ходатайству Государственного Совета император заменил смерть каторжными работами на десять лет.

Май 1863 года: к лишению всех прав состояния и пятилетней каторге с последующим поселением в Сибири навечно приговорен бывший купец первой гильдии Петр Алексеевич Мартьянов – «за сочинение и распространение через напечатание в „Колоколе“ письма к Государю Императору, заключающего в себе дерзостное порицание установленного в России порядка управления».

Декабрь 1863 года: к лишению всех прав состояния и шести годам каторги с последующим вечным поселением в Сибири приговорен бывший студент Медико-хирургической академии Сергей Григорьевич Стахевич – за «злоумышленное распространение возмутительного воззвания».

И ведь это далеко не полный список политических преступников, оказавшихся на Мытнинской площади за неполные полтора года!

Наконец, еще один эпизод, самый известный, в книгах описанный многократно. 19 мая 1864 года, та же Мытнинская, тоже гражданская казнь, причем на эшафоте на сей раз человек чрезвычайно популярный в среде прогрессивной молодежи – Николай Гаврилович Чернышевский. Его уличили «в сочинении возмутительного воззвания, передаче оного для тайного напечатания, с целью распространения, и в принятии мер к ниспровержению существующего в России порядка управления», приговорив – читатель уже понимает – к лишению всех прав состояния, а также каторжным работам на семь лет и последующему поселению в Сибири.

«Ведомости С. – Петербургской городской полиции» уведомили о предстоящей процедуре за два дня, еще 17 мая, а потому на Мытнинской площади было многолюдно. Утро было серое, моросил дождь, эшафот (свидетельство одного из очевидцев) «блестел, как вымытый». Тогдашний студент, а в будущем революционер и участник Парижской коммуны Михаил Петрович Сажин вспоминал: «На середине площади стоял эшафот – четырехугольный помост высотою аршина полтора-два от земли, выкрашенный черною краскою. На помосте высился черный столб, и на нем, на высоте приблизительно одной сажени, висела железная цепь. На каждом конце цепи находилось кольцо, настолько большое, что через него свободно могла пройти рука человека, одетого в пальто. Середина этой цепи была надета на крюк, вбитый в столб. Две-три сажени отступя от помоста, стояли в две или три шеренги солдаты с ружьями, образуя сплошное каре с широким выходом против лицевой стороны эшафота. Затем, отступя еще пятнадцать-двадцать сажен от солдат, стояли конные жандармы, довольно редко, а в промежутке между ними и несколько назад – городовые. Непосредственно за городовыми расположилась публика ряда в четыре-пять, по преимуществу интеллигентная».

Пришла поглазеть на гражданскую казнь и публика простая. Еще один мемуарист, врач Дмитрий Александрович Венский, отмечал, что позади «публики, одетой прилично», находилась совсем другая: «помню, что рабочие расположились за забором не то фабрики, не то строящегося дома, и головы их высовывались из-за забора. Во время чтения чиновником длинного акта, листов в десять, – публика за забором выражала неодобрение виновнику и его злокозненным умыслам. Неодобрение касалось также его соумышленников и выражалось громко. Публика, стоявшая ближе к эшафоту, позади жандармов, только оборачивалась на роптавших».

Изумительно живописное описание гражданской казни Чернышевского оставил в своем романе «Дар» Владимир Набоков: «Моросило, волновались зонтики, площадь выслякощило, все было мокро: жандармские мундиры, потемневший помост, блестящий от дождя гладкий, черный столб с цепями. Вдруг показалась казенная карета. Из нее вышли необычайно быстро, точно выкатились, Чернышевский в пальто и два мужиковатых палача; все трое скорым шагом прошли по линии солдат к помосту. Публика колыхнулась, жандармы оттеснили первые ряды; раздались там и сям сдержанные крики: „Уберите зонтики!“ Покамест чиновник читал уже известный ему приговор, Чернышевский нахохленно озирался, перебирал бородку, поправлял очки и несколько раз сплюнул. Когда чтец, запнувшись, едва выговорил „сацалических идей“, Чернышевский улыбнулся и тут же, кого-то узнав в толпе, кивнул, кашлянул, переступил: из-под пальто черные панталоны гармониками падали на калоши. Близко стоявшие видели на его груди продолговатую дощечку с надписью белой краской: „государственный преступ“ (последний слог не вышел). По окончании чтения палачи опустили его на колени; старший наотмашь скинул фуражку с его длинных, назад зачесанных, светло-русых волос. Суженное книзу лицо с большим, лоснящимся лбом, было теперь опущено, и с треском над ним преломили плохо подпиленную шпагу. Затем взяли его руки, казавшиеся необычайно белыми и слабыми, в черные цепи, прикрепленные к столбу; так он должен был простоять четверть часа. Дождь пошел сильнее: палач поднял и нахлобучил ему на голову фуражку, – и неспешно, с трудом, – цепи мешали, – Чернышевский поправил ее. Слева, за забором, виднелись леса строившегося дома; с той стороны рабочие полезли на забор, было слышно ерзанье сапог, взлезли, повисли и поругивали преступника издалека. Шел дождь; старший палач посматривал на серебряные часы. Чернышевский чуть поворачивал руками, не поднимая глаз. Вдруг из толпы чистой публики полетели букеты. Жандармы, прыгая, пытались перехватить их на лету. Взрывались на воздухе розы; мгновениями можно было наблюдать редкую комбинацию: городовой в венке. Стриженые дамы в черных бурнусах метали сирень. Между тем Чернышевского поспешно высвободили из цепей и мертвое тело повезли прочь. Нет, описка: увы, он был жив, он был даже весел! Студенты бежали подле кареты с криками: „Прощай, Чернышевский! До свиданья!“ Он высовывался из окна, смеялся, грозил пальцем наиболее рьяным бегунам.

„Увы, жив“, – воскликнули мы, ибо как не предпочесть казнь смертную, содрогания висельника в своем ужасном коконе, тем похоронам, которые спустя двадцать пять бессмысленных лет выпали на долю Чернышевского. Лапа забвения стала медленно забирать его живой образ, как только он был увезен в Сибирь…»

Как и всякий большой писатель, Набоков позволил себе подчинить истину художественному вымыслу и стилю. Все в тот день было почти так, как он написал, но не совсем так. Скажем, букетов было лишь два: большой букет красно-розовых цветов кинули, по свидетельству мемуариста Владимира Яковлевича Кокосова, когда Чернышевского только завели на эшафот, а еще один кинули позже, при посадке в повозку. Никаких городовых в венке.

Понятно, впрочем, каким источником вдохновлялся Набоков, описывая детали происходившего, – то был подробнейший и весьма красочный дневник капитана Генштаба Владимира Константиновича Гейнса: «Какая-то старуха предложила мне скамейку. „Надо сиротам хлеб заработать“, – говорила она мне. Если бы она взяла с меня не 10 коп., а 50, то и тогда я с удовольствием взял бы скамью, потому что публики набралось слишком много, и мне уже приходилось стоять в третьем ряду.

Три четверти часа мне пришлось стоять на скамейке, дожидаясь приезда Чернышевского. Но для меня это время прошло быстро. Я жадно вглядывался во всякую подробность. Хозяйка моей скамьи, стоя вместе со мной, рассказывала мне, как новичку, что будут делать с преступником. Показала саблю, заранее подпиленную и стоящую внизу эстрады. Заметила, между прочим, что в прежние разы столб был гораздо ближе к народу, чем теперь, но все-таки будет слышно, что прочтет арестанту Григорьев (помощник надзирателя)…

Ряд грустных мыслей был прерван каким-то шумом толпы; „едут“, – сказала старуха. „Смирно“, – раздалась команда, и вслед за тем карета, окруженная жандармами с саблями наголо, подъехала к солдатам. Карета остановилась шагах в пятидесяти от меня; я не хотел сойти с своей скамьи, но видел, что в этом месте толпа ринулась к карете; раздались крики „назад“; жандармы начали теснить народ; вслед за тем три человека быстро пошли по линии солдат к эстраде: это был Чернышевский и два палача. Раздались сдержанные крики передним: „Уберите зонтики“, и все замерло. На эстраду взошел какой-то полицейский. Скомандовали солдатам «на караул». Палач снял с Чернышевского фуражку, и затем началось чтение приговора. Чтение это продолжалось около четверти часа. Никто его не мог слышать. Сам же Чернышевский, знавший его еще прежде, менее чем всякий другой, интересовался им. Он, по-видимому, искал кого-то, беспрерывно обводя глазами всю толпу, потом кивнул в какую-то сторону раза три. Наконец чтение кончилось. Палачи опустили его на колени. Сломали над головой саблю и затем, поднявши его еще выше на несколько ступеней, взяли его руки в цепи, прикрепленные к столбу. В это время пошел очень сильный дождь; палач надел на него шапку. Чернышевский поблагодарил его, поправил фуражку, насколько позволяли ему его руки, и затем, заложивши руку за руку, спокойно ожидал конца этой процедуры. В толпе было мертвое молчание. Старуха, сошедшая со скамьи, беспрерывно задавала мне разные вопросы вроде таких: „В своем ли он платье или нет? Как он приехал – в карете или в телеге?“ Я беспрерывно душил свои слезы, чтобы можно было отвечать кое-как старухе. По окончании церемонии все ринулись к карете, прорвали линию городовых, схвативших друг друга за руки, и только усилиями конных жандармов толпа была отделена от кареты. Тогда (это я знаю наверное, хотя не видел сам) были брошены ему букеты цветов. Одну женщину, кинувшую цветы, арестовали. Карета повернула назад и по обыкновению всех поездок с арестантами пошла шагом. Этим воспользовались многие, желавшие видеть его вблизи. Кучки людей человек в 10 догнали карету и пошли рядом с ней. Нужен был какой-нибудь сигнал, для того чтобы совершилась овация. Этот сигнал подал один молодой офицер; снявши фуражку, он крикнул: „Прощай, Чернышевский“; этот крик был немедленно поддержан другими и потом сменился еще более колким словом „до свидания“. Он слышал этот крик и, выглянувши из окна, весьма мило отвечал поклонами. Этот же крик был услышан толпою, находящейся сзади. Все ринулись догонять карету и присоединиться к кричавшим. Положение полиции было затруднительное, но на этот раз она поступила весьма благоразумно и против своего обыкновения не арестовала публику, а решилась попросту удалиться. Было скомандовано „рысью!“, и вся эта процессия с шумом и грохотом начала удаляться от толпы. Впрочем, та кучка, которая была возле, еще некоторое время бежала, возле еще продолжались крики и махание платками и фуражками. Лавочники (ехали мимо рынка) с изумлением смотрели на необыкновенное для них событие. Чернышевский ранее других понял, что эта кучка горячих голов, раз только отделится от толпы, будет немедленно арестована. Поклонившись еще раз с самою веселою улыбкой (видно было, что уезжал в хорошем настроении духа), он погрозил пальцем. Толпа начала мало-помалу расходиться, но некоторые, нанявши извозчиков, поехали следом за каретой».

Читатель, надеюсь, простит автору размер цитаты, но уж очень она живописна. И не нужно быть дипломированным литературоведом, чтобы увидеть многочисленные переклички романного описания с текстом Гейнса. Хотя одним им Набоков, разумеется, не ограничился: явно штудировал он и воспоминания упомянутого Владимира Кокосова, где сказано и про лицо Чернышевского, которые «казалось суженным книзу», и про то, что «кисть руки казалась очень белой, при резкой разнице с темным рукавом пальто».

Владимир Галактионович Короленко, писавший уже в начале XX столетия о судьбе Чернышевского, так соединил многие фрагменты воспоминаний: «Это пасмурное утро с мелким петербургским дождиком… черный помост с цепями на позорном столбе… фигура бледного человека, протирающего очки, чтобы взглянуть глазами философа на мир, как он представляется с эшафота… Затем узкое кольцо интеллигентных единомышленников, сжатое между цепью жандармов и полиции, с одной стороны, и враждебно настроенным народом – с другой, и… букеты, невинные символы сочувственного исповедничества. Да, это настоящий символ судеб и роли русской интеллигенции в тот период нашей общественности…»

Кстати сказать, столичный обер-полицеймейстер Анненков в своем донесении о гражданской казни описал происходившее весьма сдержанно, без какого-либо драматизма: «Всеми зрителями, которых было довольно значительное число, соблюдена была совершенная тишина и никакого случая беспорядка не было… Я имею еще сведение, что на возвратном пути, когда экипаж, в котором был Чернышевский, проехал всю длину 4-й улицы (на Песках) и подъехал к Лиговке, несколько извозчичьих экипажей с седоками, в числе которых были и женщины, догнали кортеж и намеревались ехать около его; но так как экипаж был конвоирован жандармами, то они должны были отстать и разъехаться».

На то и есть, впрочем, официальный отчет, чтобы сгладить и затушевать неприятные аспекты происходящего.

Интересная деталь напоследок: во многих современных изданиях публикуются карандашные зарисовки гражданской казни Чернышевского – с примечанием, что сделаны они неизвестным очевидцем экзекуции. Такая же нелепица, как и упоминавшийся выше рисунок «с места казни» петрашевцев. Сделаны эти рисунки были в 1905—1906 годах Татьяной Николаевной Гиппиус, причем экзекуцию она изобразила не вполне точно. Известно, что шпагу ломали над непокрытой головой, а на рисунке Гиппиус, запечатлевшем этот момент, фуражка не покидает голову Николая Гавриловича. Да и следов теплого пристегнутого воротника пальто, о котором упоминают мемуаристы, на рисунках не сыщешь.

В общем, не существует достоверных зарисовок гражданской казни Николая Гавриловича.

…Разумеется, экзекуция над Чернышевским не была последней на Мытнинской площади. Долго лобному месту пустовать не пришлось: осенью 1864 года, например, гражданская казнь ждала здесь бывшего студента Медико-хирургической академии и Петербургского университета Петра Давыдовича Баллода, уличенного «в принятии участия в заговоре против Правительства, в заведении тайной типографии для печатания возмутительных против правительства воззваний, и наконец, в печатании и распространении таких воззваний посредством подкидывания». Баллод отправился на каторгу с последующим вечным поселением в Сибири, где он стал известным золотопромышленником.

Гражданская казнь Н.Г. Чернышевского. Рисунки Т. Н. Гиппиус. Начало ХХ века.

А в три летних дня 1865 года – 2, 3 и 4 июня – на Мытнинской объявили приговор трем участникам дела о связи с лондонскими пропагандистами: Николаю Александровичу Серно-Соловьевичу, Павлу Александровичу Ветошникову, Николаю Владимирову. Все трое были приговорены к лишению прав состояния и вечному поселению в Сибири. Следом за ними, 5 июня, экзекуции был подвергнут врач Иван Иванович Ганценбах – «за пособничество в составлении фальшивых документов».

Герцен, следивший из английского далека за петербургскими событиями, особо о.

Завершим эту главу еще одним объявлением из «Ведомостей С. – Петер бургской городской полиции»: «8-го сего июня в 8 часов утра назначено публичное объявление на Мытнинской площади, в Рождественской части, дворянину Юрию Мосолову Высочайше утвержденного мнения Государственного Совета, которым определено: Мосолова, за принадлежность к тайному политическому обществу, имевшему целью изменение существующего в России образа правления, лишить всех прав состояния и сослать в Сибирь на поселение».

Бывший студент Казанского и Московского университетов Юрий Михайлович Мосолов являлся одним из главных деятелей московской организации «Земли и воли». Следом за ним, 9 и 10 июня 1866 года, у позорного столба на Мытнинской площади побывали и его товарищи, тоже приговоренные к гражданской казни и ссылке – бывший студент Николай Михайлович Шатилов и лекарь Петр Васильевич Лебединский.

У всех троих, надо сказать, ссылка не затянулась: уже через несколько лет они получили разрешение вернуться в европейскую часть России – с возвращением прав состояния.

Отходчиво было иногда царское правосудие.

Дальнейшая судьба писателя и революционера

Первые три года каторги Чернышевский провел на монгольской границе, а затем был переведен на Александровский завод. Ему было разрешено свидание с супругой и малолетними сыновьями. Жилось Николаю Гавриловичу не слишком тяжело, так как политические заключенные в то время не несли настоящей каторжной работы. Ему можно было общаться с другими заключенными, гулять, какое-то время Чернышевский даже жил в отдельном доме. Одно время на каторге устраивались спектакли, для которых революционер писал небольшие пьесы.

Когда срок каторги закончился, Николай Гаврилович мог сам выбрать место жительства в Сибири. Он перебрался в Вилюйск. В письмах Чернышевский никого не расстраивал жалобами, он был спокоен и бодр. Николай Гаврилович восхищался характером своей супруги, интересовался ее здоровьем. Сыновьям он давал советы, делился своими знаниями и опытом. В это время он продолжал заниматься литературной деятельностью и переводами. На каторге все написанное Николай Гаврилович сразу же уничтожал, на поселении он создал цикл произведений о русской жизни, значительнейшим из которых является роман «Пролог».

Русские революционеры несколько раз пытались освободить Николая Гавриловича, но власти не позволяли. Только к 1873 году ему, больному ревматизмом и цингой, разрешили переехать в Астрахань. В 1874 году Чернышевскому официально предлагают освобождение, но он не подает прошение. Благодаря заботам Михаила (сына Чернышевского) в 1889 году Николай Гаврилович перебирается в Саратов.

Через четыре месяца после переезда и через двадцать пять лет после гражданской казни Чернышевский скончался от кровоизлияния в мозг. До 1905 года работы Николая Гавриловича были в России под запретом.

Реакция русской печати на казнь Чернышевского

Русская печать вынужденно хранила молчание и ни словом не обмолвилась о дальнейшей судьбе Николая Гавриловича.

В год гражданской казни Чернышевского поэт Алексей Толстой был на зимней придворной охоте. Александр II хотел было разузнать у него о новостях в литературном мире. Тогда Толстой ответил, что «литература надела траур по поводу несправедливого осуждения Николая Гавриловича». Император резко оборвал поэта, попросив никогда не напоминать ему о Чернышевском.