Добрыня никитич это сказка или былина

Жила-была под Киевом вдова Мамелфа Тимофеевна. Был у нее любимый сын богатырь Добрынюшка. По всему Киеву о Добрыне слава шла: он и статен, и высок, и грамоте обучен, и в бою смел, и на пиру весел. Он и песню сложит, и на гуслях сыграет, и умное слово скажет. Да и нрав Добрыни спокойный, ласковый, никогда он грубого слова не скажет, никого зря не обидит. Недаром прозвали его «тихий Добрынюшка».

Вот раз в жаркий летний день захотелось Добрыне в речке искупаться. Пошел он к матери Мамелфе Тимофеевне:

— Отпусти меня, матушка, съездить к Пучай-реке, в студеной воде искупаться, истомила меня жара лет няя.

Разохалась Мамелфа Тимофеевна, стала Добрыню отговаривать:

— Милый сын мой Добрынюшка,   ты   не   езди к Пучай-реке. Пучай-река свирепая, сердитая. Из первой струйки огонь сечет, из второй струйки искры сыплются, из третьей струйки дым столбом валит.

— Хорошо, матушка, отпусти хоть по берегу поездить, свежим воздухом подышать.

Отпустила Добрыню Мамелфа Тимофеевна.

Надел Добрыня платье дорожное, покрылся высокой шляпой греческой, взял с собой копье да лук со стрелами, саблю острую да плеточку.

Сел на доброго коня, позвал с собой молодого слугу да в путь и отправился. Едет Добрыня час-другой, жарко палит солнце летнее, припекает Добрыне голову. Забыл Добрыня, что ему матушка наказывала, повернул коня к Пучай-реке.

От Пучай-реки прохладой несет.

Соскочил Добрыня с коня, бросил поводья молодому слуге.

— Ты постой здесь, покарауль коня.

Снял он с головы шляпу греческую, снял одежду дорожную, все оружие на коня сложил и в реку бросился.

Плывет Добрыня по Пучай-речке, удивляется:

— Что мне матушка про Пучай-реку рассказывала? Пучай-река не свирепая, Пучай-река тихая, словно лужица дождевая.

Не успел Добрыня сказать – вдруг потемнело небо, а тучи на небе нет, и дождя-то нет, а гром гремит, и грозы-то нет, а огонь блестит…

Поднял голову Добрыня и видит, что летит к нему Змей Горыныч, страшный змей о трех головах, о семи хвостах, из ноздрей пламя пышет, из ушей дым валит, медные когти на лапах блестят.

Увидал Змей Добрыню, громом загремел:

— Эх, старые люди пророчили, что убьет меня Добрыня Никитич, а Добрыня сам в мои лапы пришел. Захочу теперь – живым сожру, захочу – в свое логово унесу, в плен возьму. Немало у меня в плену русских людей, не хватало только Добрыни.

А Добрыня говорит тихим голосом:

— Ах ты, змея проклятая, ты сначала возьми Добрынюшку, а потом и хвастайся, а пока Добрыня не в твоих руках.

Хорошо Добрыня плавать умел, он нырнул на дно, поплыл под водой, вынырнул у крутого берега, выскочил на берег да к коню своему бросился. А коня и след простыл: испугался молодой слуга рыка змеиного, вскочил на коня, да и был таков. И увез все оружье Добрынино.

Нечем Добрыне со Змеем Горынычем биться.

А Змей опять к Добрыне летит, сыплет искрами горючими, жжет Добрыне тело белое.

Дрогнуло сердце богатырское.

Поглядел Добрыня на берег – нечего ему в руки взять: ни дубинки нет, ни камешка, только желтый песок на крутом берегу, да валяется его шляпа греческая.

Ухватил Добрыня шляпу греческую, насыпал в нее песку желтого ни много ни мало – пять пудов, да как ударит шляпой Змея Горыныча – и отшиб ему голову.

Повалил он Змея с размаху на землю, придавил ему грудь коленками, хотел отбить еще две головы…

Как взмолился тут Змей Горыныч:

— Ох, Добрынюшка, ох, богатырь, не убивай меня, пусти по свету летать, буду я всегда тебя слушаться. Дам тебе я великий обет: не летать мне к вам на широкую Русь, не брать в плен русских людей. Только ты меня помилуй, Добрынюшка, и не трогай моих змеенышей.

Поддался Добрыня на лукавую речь, поверил Змею Горынычу, отпустил его проклятого.

Только поднялся Змей под облака, сразу повернул к Киеву, полетел к саду князя Владимира. А в ту пору в саду гуляла молодая Забава Путятишна, князя Владимира племянница.  Увидал Змей княжну, обрадовался, кинулся на нее из-под облака, ухватил в свои медные когти и унес на горы Сорочинские.

В это время Добрыня слугу нашел, стал надевать платье дорожное,- вдруг потемнело небо, гром загремел. Поднял голову Добрыня и видит: летит Змей Горыныч из Киева, несет в когтях Забаву Путятишну!

Тут Добрыня запечалился – запечалился, закручинился, домой приехал нерадостен, на лавку сел, слова не сказал.

Стала его мать расспрашивать:

— Ты чего, Добрынюшка, невесел сидишь? Ты об чем, мой свет, печалишься?

— Ни об чем не кручинюсь, ни об чем я не печалюсь, а дома мне сидеть невесело. Поеду я в Киев к князю Владимиру, у него сегодня веселый пир.

— Не езжай, Добрынюшка, к князю, недоброе чует мое сердце. Мы и дома пир заведем.

Не послушался Добрыня матушки и поехал в Киев к князю Владимиру.

Приехал Добрыня в Киев, прошел в княжескую горницу. На пиру столы от кушаний ломятся, стоят бочки меда сладкого, а гости не едят, не пьют, опустив головы сидят.

Ходит князь по горнице, гостей не потчует. Княгиня фатой закрылась, на гостей не глядит.

Вот Владимир-князь и говорит:

— Эх, гости мои любимые, невеселый у нас пир идет! И княгине горько, и мне нерадостно. Унес проклятый Змей Горыныч любимую нашу   племянницу, молодую Забаву Путятишну. Кто из вас съездит на гору Сорочинскую, отыщет княжну, освободит ее?!

Куда там! Прячутся гости друг за дружку, большие за средних, средние за меньших, а меньшие и рот закрыли.

Вдруг выходит из-за стола молодой богатырь Алеша Попович.

— Вот что, князь Красное Солнышко, был я вчера в чистом поле, видел у Пучай-реки Добрынюшку. Он со Змеем Горынычем   побратался,   назвал   его   братом меньшим. Ты пошли к Змею Добрынюшку. Он тебе любимую племянницу без бою у названого братца вы просит.

Рассердился Владимир-князь:

— Коли так, садись, Добрыня, на коня, поезжай на гору Сорочинскую, добывай мне любимую племянницу. А не добудешь Забавы Путятишны – прикажу тебе голову срубить!

Опустил Добрыня буйну голову, ни словечка не ответил, встал из-за стола, сел на коня и домой поехал.

Вышла ему навстречу матушка, видит – на Добрыне лица нет.

— Что с тобой, Добрынюшка, что с тобой, сынок, что на пиру случилось? Обидели тебя или чарой обнесли, или на худое место посадили?

— Не обидели меня, и чарой не обнесли, и место мне было по чину, по званию.

— А чего же ты, Добрыня, голову повесил?

— Велел мне Владимир-князь сослужить   службу великую:  съездить на гору Сорочинскую, отыскать и добыть Забаву Путятишну. А Забаву Путятишну Змей Горыныч унес.

Ужаснулась Мамелфа Тимофеевна, да не стала плакать и печалиться, а стала над делом раздумывать.

— Ложись-ка, Добрынюшка, спать поскорей,   набирайся силушки. Утро вечера мудреней, завтра будем совет держать.

Лег Добрыня спать. Спит, храпит, что поток шумит.

А Мамелфа Тимофеевна спать не ложится, на лавку садится и плетет всю ночь из семи шелков плеточку-семихвосточку.

Утром-светом разбудила мать Добрыню Никитича:

— Вставай, сынок,   одевайся,   обряжайся,   иди в старую конюшню. В третьем стойле дверь   не   открывается, наполовину в навоз ушла. Понатужься, Добрынюшка, отвори дверь, там увидишь дедова коня Бурушку. Стоит  Бурка   в   стойле   пятнадцать   лет,   по колено ноги в навоз ушли. Ты его почисти, накорми, напои, к крыльцу приведи.

Пошел Добрыня в конюшню, сорвал дверь с петель, вывел Бурушку, привел ко крыльцу. Стал Бурушку заседлывать. Положил на него потничек, сверху потничка войлочек, потом седло черкасское, ценными шелками вышитое, золотом изукрашенное, подтянул двенадцать подпруг, зауздал золотой уздой. Вышла Мамелфа Тимофеевна, подала ему плетку-семихвостку:

— Как приедешь, Добрыня, на гору Сорочинскую, Змея Горыныча дома не случится. Ты конем налети на логово и начни топтать змеенышей. Будут змееныши Бурке ноги обвивать, а ты Бурку плеткой меж ушей хлещи. Станет Бурка подскакивать, с ног змеенышей отряхивать и всех притопчет до единого.

Отломилась веточка от яблони, откатилось яблоко от яблоньки, уезжал сын от родимой матушки на трудный, на кровавый бой.

День уходит за днем, будто дождь дождит, а неделя за неделей как река бежит. Едет Добрыня при красном солнышке, едет Добрыня при светлом месяце, выехал на гору Сорочинскую.

А на горе у змеиного логова кишма кишат змееныши. Стали они Бурушке ноги обвивать, стали копыта подтачивать. Бурушка скакать не может, на колени падает. Вспомнил тут Добрыня наказ матери, выхватил плетку семи шелков, стал Бурушку меж ушами бить, приговаривать:

— Скачи, Бурушка, подскакивай,   прочь   от   ног змеенышей отряхивай.

От плетки у Бурушки силы прибыло, стал он высоко скакать, за версту камешки откидывать, стал прочь от ног змеенышей отряхивать. Он их копытом бьет и зубами рвет и притоптал всех до единого.

Сошел Добрыня с коня, взял в правую руку саблю острую, в левую – богатырскую палицу и пошел к змеиным пещерам.

Только шаг ступил – потемнело небо, гром загремел: летит Змей Горыныч, в когтях мертвое тело держит. Из пасти огонь сечет, из ушей дым валит, медные когти как жар горят…

Увидал Змей Добрынюшку, бросил мертвое тело наземь, зарычал громким голосом:

— Ты зачем, Добрыня, наш обет сломал, потоптал моих детенышей?

— Ах ты, змея проклятая! Разве я слово наше нарушил, обет сломал? Ты зачем летал, Змей, к Киеву, ты зачем унес Забаву Путятишну?! Отдавай мне княжну без боя, так я тебя прощу.

— Не отдам я Забаву Путятишну, я ее сожру, и тебя сожру, и всех русских людей в полон возьму!

Рассердился Добрыня и на Змея бросился.

И пошел тут жестокий бой.

Горы Сорочинские посыпались, дубы с корнями вы вернулись, трава на аршин в землю ушла…

Бьются они три дня и три ночи; стал Змей Добрыню одолевать, стал подкидывать, стал подбрасывать… Вспомнил тут Добрыня про плеточку, выхватил ее и давай Змея между ушей стегать. Змей Горыныч на колени упал, а Добрыня его левой рукой к земле при жал, а правой рукой плеткой охаживает. Бил, бил его плеткой шелковой, укротил как скотину и отрубил все головы.

Хлынула из Змея черная кровь, разлилась к востоку и к западу, залила Добрыню до пояса.

Трое суток стоит Добрыня в черной крови, стынут его ноги, холод до сердца добирается. Не хочет русская земля змеиную кровь принимать.

Видит Добрыня, что ему конец пришел, вынул плеточку семи шелков, стал землю хлестать, приговаривать:

— Расступись ты, мать-сыра земля, и пожри кровь змеиную.

Расступилась сырая земля и пожрала кровь змеиную.

Отдохнул Добрыня Никитич, вымылся, пообчистил доспехи богатырские и пошел к змеиным пещерам. Все пещеры медными дверями затворены, железными засовами заперты, золотыми замками увешаны.

Разбил Добрыня медные двери, сорвал замки и за совы, зашел в первую пещеру. А там видит царей и царевичей, королей и королевичей с сорока земель, с сорока стран, а простых воинов и не сосчитать.

Говорит им Добрынюшка:

— Эй же вы, цари иноземные и короли чужестранные и простые воины! Выходите   на   вольный   свет, разъезжайтесь по своим местам да вспоминайте русского богатыря. Без него вам бы век сидеть в змеином плену.

Стали выходить они на волю, в землю Добрыне кланяться:

— Век мы тебя помнить будем, русский богатырь!

А Добрыня дальше идет, пещеру за пещерой открывает, пленных людей освобождает. Выходят на свет и старики, и молодушки, детки малые и бабки старые, русские люди и из чужих стран, а Забавы Путятишны нет как нет.

Так прошел Добрыня одиннадцать пещер, а в двенадцатой нашел Забаву Путятишну: висит княжна на сырой стене, за руки золотыми цепями прикована. Оторвал цепи Добрынюшка, снял княжну со стены, взял на руки, на вольный свет из пещеры вынес.

А она на ногах стоит-шатается, от света глаза закрывает, на Добрыню не смотрит. Уложил ее Добрыня на зеленую траву, накормил-напоил, плащом прикрыл, сам отдохнуть прилег.

Вот скатилось солнце к вечеру, проснулся Добрыня, оседлал Бурушку и разбудил княжну. Сел Добрыня на коня, посадил Забаву впереди себя и в путь тронулся. А кругом народу и счету нет, все Добрыне в пояс кланяются, за спасение благодарят, в свои земли спешат.

Выехал Добрыня в желтую степь, пришпорил коня и повез Забаву Путятишну к Киеву.

Вскормила родная матушка Добрынюшку грудью белою, вспоила водой ключевою. Бывало, умоет его, причешет, в постельку уложит и колыбельную песенку споёт:

Спи, родимый мой, усни, Угомон тебя возьми, Когда вырастешь велик, будешь в золоте ходить.

Вот и вырос Добрынюшка молодец молодцом. Раздобыл себе коня быстрого, доспехи богатырские. Случалось, надокучит ему дома сидеть, и поедет он в дикую степь, белый свет поглядеть. Приходилось ему встречаться с врагами-недругами из чужих земель, но те живыми не оставались от его молодецкой руки, от дубинки сорочинской.

Раз едет Добрыня по степи, а навстречу ему богатырь неизвестный.

И говорит богатырь:

— Что, Добрыня Никитич, будем биться или мириться?

— А мне биться — не жениться. Коли дороги не уступишь — какой между нами может быть мир!

Повернул Добрыня копьё тупым концом и ударил богатыря в грудь. Упал богатырь с коня на сырую землю и лежит недвижимо. Наклонился над ним Добрыня, снял с него шлем, расстегнул латы и видит, что это женщина, красоты неописуемой. Очнулась она и говорит:

— Одолел ты, Добрынюшка, кого не положено. Теперь уж навек наши судьбы связаны. Где про тебя слава пройдёт, там и про меня вспомнят, про Анастасию Никулишну.

Поднял её Добрыня, поцеловал в губы алые и сказал:

— Отныне ты навеки моя жена, а я твой верный муж.

Приняла их родная матушка как сына ненаглядного и дочку любимую. Прожили они в спокойствии год, а может, два. И снова потянуло Добрыню Никитича поездить по глухой степи, посмотреть, что делается на белом свете.

Обнял он родную матушку, попрощался с ласковой женой и говорит ей:

— Ну, дорогая моя супруга, еду я не на день и не на два. Если три года от меня вестей не будет, пойди замуж за кого захочешь. Только не выходи за моего названого брата Алёшу Поповича. Нету у него постоянства в любви, и не будет у тебя с ним счастья.

Она отвечает:

— Час тебе добрый, дорогой мой орёл, погуляй по широкой степи, а я тебя сверх трёх лет ещё три года подожду.

Проходят лета, зимы, летят годы, а от Добрыни — ни слуха, ни весточки. Много женихов сваталось к Анастасии Никулишне, но она всем отказывала.

— Пока не удостоверюсь, что нет в живых моего Добрынюшки, ни за кого не пойду.

И вот на шестой год привозит Алёша Попович известие, будто сам видел кости Добрыни Никитича под ракитовым кустом, ратные доспехи на нём поржавели, а добрый конь бродит по степи без ухода, без хозяйской заботы.

Долго не хотела верить Анастасия Никулишна, что нет больше Добрыни, да уговорил её Алёша, и согласилась она выйти за него замуж.

А Добрыня в это время ездил охранял родную землю, а сколько раз бил супостатов — и счёту нет.

После одного жестокого боя утомился Добрыня, раскинул полотняный шатёр, положил под голову седельце черкасское и уснул богатырским сном. И в это время подбегает к шатру его добрый конь, копытами бьёт, храпит и глазами косит в ту сторону, где живёт мать Добрынюшки с Анастасией Никулишной. Проснулся Добрыня и думает: «Чует моё сердце, дома творится что-то неладное. А то с чего бы тревожиться моему коню!»

Чуть успел Добрыня вскочить на седло, как взвился конь выше леса стоячего, чуть пониже облака ходячего. Как скок — так семь вёрст. К вечеру подъехал Добрыня к родительскому терему.

А там людей многое множество: готовится великий пир — Анастасия Никулишна выходит замуж за богатыря Алёшу Поповича. На почётном месте сидят сам князь с княгиней, рядом с ними жених и невеста, а там — бояре, купцы и прочие гости. Добрыня потихоньку вошёл, — на скамьях ни единого места нет. Тогда он сел на пороге, вынул гусли-самогуды и таково звонко заиграл, что сам князь со скамьи поднялся.

— Эй, молодой гусляр! За твою чудесную игру я тебе три места даю: одно возле меня, другое напротив меня, третье, где захочешь.

Добрыня сел напротив молодых. А тут как раз Анастасия Никулишна стала гостей вином потчевать.

— Выпейте за упокой души Добрыни Никитича и за здоровье Алёши Поповича!

Подошла очередь к Добрыне. Подаёт ему Анастасия Никулишна чару заморского вина, а как стал он принимать, увидела у него на пальце своё обручальное кольцо.

И сказала она громким голосом:

— Гости дорогие! Вот он, мой супруг желанный. Давайте все выпьем за здоровье Добрыни Никитича!

А сама перешла на другую сторону стола и села рядом с Добрыней.

Тут выхватил Добрыня саблю острую и хотел ударить Алёшу Поповича. Не за то, что тот захотел жениться на его супруге, а за его обман бессовестный.

Но между ними встал славный русский богатырь Илья Муромец, раскинул руки могучие на две сажени и сказал:

— Не честь и не слава добрым молодцам, богатырям русским между собой драться и ратиться. Можно договориться добром и миром. У нас много ещё лютых ворогов, есть с кем насмерть биться.

И согласились с Ильёй князь и весь народ. И такой пошёл пир, что и сейчас ещё про то песни поют и сказки рассказывают.

былина, сказка, богатырь, Добрыня Никитич, Мамелфа Тимофеевна, Змей Горыныч, змеёныши, Киев, князь Владимир, Забава Путятишна, Русь, Бурка

Добрыня Никитич, Добрынюшка — былинный герой, известный русский богатырь, второй по популярности после Ильи Муромца
Мамелфа Тимофеевна — мать Добрыни Никитича
Змей Горыныч — былинный и сказочный персонаж, страшный и злой змей, который ест людей или берёт их в плен
змеёныши — дети Змея Горыныча
князь Владимир — исторический персонаж, киевский князь, глава русского государства в Х веке
Забава Путятишна — племянница князя Владимира
Бурка — конь богатыря

 Имена существительные

были́на — древнерусское сказание о героических событиях и богатырях
богатырь — герой русских былин и сказок, сильный, мужественный защитник Руси
Русь — старинное название русского государства
матушка — мать
конь
пещера
племянница — дочь брата / сестры
плёточка (плётка)
плен — несвобода
персонаж — положительный или отрицательный герой
гусли
шёлк

Имена прилагательные

шёлковый — из шёлка

Глаголы
Найдите перевод в словаре

обманывать — обмануть (кого?)
сражаться — сразиться (с кем? с чем?)
хватать —  схватить (кого? что?) 
сердиться — рассердиться (на кого? на что?) 
плести — сплести (что?)
топтать — затоптать (кого? что?) 
отрубать — отрубить (кому? что?)
отговаривать — отговорить (кого? от чего?) 
отпускать — отпустить (кого? куда?) 
слушаться — послушаться (кого?) 
рычать — зарычать (на кого?)
пугаться — испугаться (кого? чего?) 
чуять — почуять (кого? что?) 
будить — разбудить (кого?) 
нападать — напасть (на кого? на что?) 
скакать — поскакать (на ком? куда?)

Выражения, традиционные для русских сказок и былин

утро вечера мудреней — не стоит торопиться с принятием важного решения; утреннее решение бывает правильнее вечернего
совет держать — советоваться, вместе решать сложные вопросы
век помнить — никогда не забывать

Жила-была под Киевом вдова Мамелфа Тимофеевна. Был у неё любимый сын богатырь Добрынюшка. По всему Киеву о Добрыне слава шла: он и статен, и высок, и грамоте обучен, и в бою смел, и на пиру весел. Он и песню сложит, и на гуслях сыграет, и умное слово скажет. Да и нрав Добрыни спокойный, ласковый, никогда он грубого слова не скажет, никого зря не обидит. Недаром прозвали его «тихий Добрынюшка».

Вот раз в жаркий летний день захотелось Добрыне в речке искупаться. Пошёл он к матери Мамелфе Тимофеевне:

— Отпусти меня, матушка, съездить к Пучай-реке, в студёной воде искупаться, истомила меня жара летняя.

Разохалась Мамелфа Тимофеевна, стала Добрыню отговаривать:

— Милый сын мой Добрынюшка, ты не езди к Пучай-реке. Пучай-река свирепая, сердитая. Из первой струйки огонь сечёт, из второй струйки искры сыплются, из третьей струйки дым столбом валит.

— Хорошо, матушка, отпусти хоть по берегу поездить, свежим воздухом подышать.

Отпустила Добрыню Мамелфа Тимофеевна.

Надел Добрыня платье дорожное, покрылся высокой шляпой греческой, взял с собой копьё да лук со стрелами, саблю острую да плёточку.

Сел на доброго коня, позвал с собой молодого слугу да в путь и отправился. Едет Добрыня час-другой, жарко палит солнце летнее, припекает Добрыне голову. Забыл Добрыня, что ему матушка наказывала, повернул коня к Пучай-реке.

От Пучай-реки прохладой несёт.

Соскочил Добрыня с коня, бросил поводья молодому слуге.

— Ты постой здесь, покарауль коня.

Снял он с головы шляпу греческую, снял одежду дорожную, всё оружие на коня сложил и в реку бросился.

Плывет Добрыня по Пучай-речке, удивляется:

— Что мне матушка про Пучай-реку рассказывала? Пучай-река не свирепая, Пучай-река тихая, словно лужица дождевая.

Не успел Добрыня сказать — вдруг потемнело небо, а тучи на небе нет, и дождя-то нет, а гром гремит, и грозы-то нет, а огонь блестит…

Поднял голову Добрыня и видит, что летит к нему Змей Горыныч, страшный змей о трёх головах, о семи хвостах, из ноздрей пламя пышет, из ушей дым валит, медные когти на лапах блестят.

Увидал Змей Добрыню, громом загремел:

— Эх, старые люди пророчили, что убьёт меня Добрыня Никитич, а Добрыня сам в мои лапы пришёл. Захочу теперь — живым сожру, захочу — в своё логово унесу, в плен возьму. Немало у меня в плену русских людей, не хватало только Добрыни.

А Добрыня говорит тихим голосом:

— Ах ты, змея проклятая, ты сначала возьми Добрынюшку, а потом и хвастайся, а пока Добрыня не в твоих руках.

Хорошо Добрыня плавать умел, он нырнул на дно, поплыл под водой, вынырнул у крутого берега, выскочил на берег да к коню своему бросился. А коня и след простыл: испугался молодой слуга рыка змеиного, вскочил на коня, да и был таков. И увёз все оружье Добрынино.

Нечем Добрыне со Змеем Горынычем биться.

А Змей опять к Добрыне летит, сыплет искрами горючими, жжёт Добрыне тело белое.

Дрогнуло сердце богатырское.

Поглядел Добрыня на берег — нечего ему в руки взять: ни дубинки нет, ни камешка, только жёлтый песок на крутом берегу, да валяется его шляпа греческая.

Ухватил Добрыня шляпу греческую, насыпал в нее песку жёлтого ни много ни мало — пять пудов, да как ударит шляпой Змея Горыныча — и отшиб ему голову.

Повалил он Змея с размаху на землю, придавил ему грудь коленками, хотел отбить ещё две головы…

Как взмолился тут Змей Горыныч:

— Ох, Добрынюшка, ох, богатырь, не убивай меня, пусти по свету летать, буду я всегда тебя слушаться. Дам тебе я великий обет: не летать мне к вам на широкую Русь, не брать в плен русских людей. Только ты меня помилуй, Добрынюшка, и не трогай моих змеёнышей.

Поддался Добрыня на лукавую речь, поверил Змею Горынычу, отпустил его проклятого.

Только поднялся Змей под облака, сразу повернул к Киеву, полетел к саду князя Владимира. А в ту пору в саду гуляла молодая Забава Путятишна, князя Владимира племянница. Увидал Змей княжну, обрадовался, кинулся на неё из-под облака, ухватил в свои медные когти и унёс на горы Сорочинские.

В это время Добрыня слугу нашел, стал надевать платье дорожное,- вдруг потемнело небо, гром загремел. Поднял голову Добрыня и видит: летит Змей Горыныч из Киева, несёт в когтях Забаву Путятишну!

Тут Добрыня запечалился — запечалился, закручинился, домой приехал нерадостен, на лавку сел, слова не сказал.

Стала его мать расспрашивать:

— Ты чего, Добрынюшка, невесел сидишь? Ты об чем, мой свет, печалишься?

— Ни об чем не кручинюсь, ни об чем я не печалюсь, а дома мне сидеть невесело. Поеду я в Киев к князю Владимиру, у него сегодня весёлый пир.

— Не езжай, Добрынюшка, к князю, недоброе чует мое сердце. Мы и дома пир заведём.

Не послушался Добрыня матушки и поехал в Киев к князю Владимиру.

Приехал Добрыня в Киев, прошёл в княжескую горницу. На пиру столы от кушаний ломятся, стоят бочки мёда сладкого, а гости не едят, не пьют, опустив головы сидят.

Ходит князь по горнице, гостей не потчует. Княгиня фатой закрылась, на гостей не глядит.

Вот Владимир-князь и говорит:

— Эх, гости мои любимые, невесёлый у нас пир идет! И княгине горько, и мне нерадостно. Унес проклятый Змей Горыныч любимую нашу племянницу, молодую Забаву Путятишну. Кто из вас съездит на гору Сорочинскую, отыщет княжну, освободит ее?!

Куда там! Прячутся гости друг за дружку, большие за средних, средние за меньших, а меньшие и рот закрыли.

Вдруг выходит из-за стола молодой богатырь Алеша Попович.

— Вот что, князь Красное Солнышко, был я вчера в чистом поле, видел у Пучай-реки Добрынюшку. Он со Змеем Горынычем побратался, назвал его братом меньшим. Ты пошли к Змею Добрынюшку. Он тебе любимую племянницу без бою у названого братца выпросит.

Рассердился Владимир-князь:

— Коли так, садись, Добрыня, на коня, поезжай на гору Сорочинскую, добывай мне любимую племянницу. А не добудешь Забавы Путятишны — прикажу тебе голову срубить!

Опустил Добрыня буйну голову, ни словечка не ответил, встал из-за стола, сел на коня и домой поехал.

Вышла ему навстречу матушка, видит — на Добрыне лица нет.

— Что с тобой, Добрынюшка, что с тобой, сынок, что на пиру случилось? Обидели тебя или чарой обнесли, или на худое место посадили?

— Не обидели меня, и чарой не обнесли, и место мне было по чину, по званию.

— А чего же ты, Добрыня, голову повесил?

— Велел мне Владимир-князь сослужить службу великую: съездить на гору Сорочинскую, отыскать и добыть Забаву Путятишну. А Забаву Путятишну Змей Горыныч унёс.

Ужаснулась Мамелфа Тимофеевна, да не стала плакать и печалиться, а стала над делом раздумывать.

— Ложись-ка, Добрынюшка, спать поскорей, набирайся силушки. Утро вечера мудреней, завтра будем совет держать.

Лёг Добрыня спать. Спит, храпит, что поток шумит.

А Мамелфа Тимофеевна спать не ложится, на лавку садится и плетёт всю ночь из семи шелков плёточку-семихвосточку.

Утром-светом разбудила мать Добрыню Никитича:

— Вставай, сынок, одевайся, обряжайся, иди в старую конюшню. В третьем стойле дверь не открывается, наполовину в навоз ушла. Понатужься, Добрынюшка, отвори дверь, там увидишь дедова коня Бурушку. Стоит Бурка в стойле пятнадцать лет, по колено ноги в навоз ушли. Ты его почисти, накорми, напои, к крыльцу приведи.

Пошёл Добрыня в конюшню, сорвал дверь с петель, вывел Бурушку, привел ко крыльцу. Стал Бурушку засёдлывать. Положил на него потничек, сверху потничка войлочек, потом седло черкасское, ценными шелками вышитое, золотом изукрашенное, подтянул двенадцать подпруг, зауздал золотой уздой. Вышла Мамелфа Тимофеевна, подала ему плётку-семихвостку:

— Как приедешь, Добрыня, на гору Сорочинскую, Змея Горыныча дома не случится. Ты конем налети на логово и начни топтать змеёнышей. Будут змеёныши Бурке ноги обвивать, а ты Бурку плёткой меж ушей хлещи. Станет Бурка подскакивать, с ног змеёнышей отряхивать и всех притопчет до единого.

Отломилась веточка от яблони, откатилось яблоко от яблоньки, уезжал сын от родимой матушки на трудный, на кровавый бой.

День уходит за днем, будто дождь дождит, а неделя за неделей как река бежит. Едет Добрыня при красном солнышке, едет Добрыня при светлом месяце, выехал на гору Сорочинскую.

А на горе у змеиного логова кишма кишат змеёныши. Стали они Бурушке ноги обвивать, стали копыта подтачивать. Бурушка скакать не может, на колени падает. Вспомнил тут Добрыня наказ матери, выхватил плётку семи шелков, стал Бурушку меж ушами бить, приговаривать:

— Скачи, Бурушка, подскакивай, прочь от ног змеёнышей отряхивай.

От плетки у Бурушки силы прибыло, стал он высоко скакать, за версту камешки откидывать, стал прочь от ног змеёнышей отряхивать. Он их копытом бьёт и зубами рвёт и притоптал всех до единого.

Сошёл Добрыня с коня, взял в правую руку саблю острую, в левую — богатырскую палицу и пошёл к змеиным пещерам.

Только шаг ступил — потемнело небо, гром загремел: летит Змей Горыныч, в когтях мёртвое тело держит. Из пасти огонь сечет, из ушей дым валит, медные когти как жар горят…

Увидал Змей Добрынюшку, бросил мёртвое тело наземь, зарычал громким голосом:

— Ты зачем, Добрыня, наш обет сломал, потоптал моих детёнышей?

— Ах ты, змея проклятая! Разве я слово наше нарушил, обет сломал? Ты зачем летал, Змей, к Киеву, ты зачем унёс Забаву Путятишну?! Отдавай мне княжну без боя, так я тебя прощу.

— Не отдам я Забаву Путятишну, я её сожру, и тебя сожру, и всех русских людей в полон возьму!

Рассердился Добрыня и на Змея бросился.

И пошел тут жестокий бой.

Горы Сорочинские посыпались, дубы с корнями вывернулись, трава на аршин в землю ушла…

Бьются они три дня и три ночи; стал Змей Добрыню одолевать. Бьются они три дня и три ночи; стал Змей Добрыню одолевать, стал подкидывать, стал подбрасывать… Вспомнил тут Добрыня про плеточку, выхватил её и давай Змея между ушей стегать. Змей Горыныч на колени упал, а Добрыня его левой рукой к земле прижал, а правой рукой плёткой охаживает. Бил, бил его плёткой шёлковой, укротил как скотину и отрубил все головы.

Хлынула из Змея чёрная кровь, разлилась к востоку и к западу, залила Добрыню до пояса.

Трое суток стоит Добрыня в черной крови, стынут его ноги, холод до сердца добирается. Не хочет русская земля змеиную кровь принимать.

Видит Добрыня, что ему конец пришёл, вынул плёточку семи шелков, стал землю хлестать, приговаривать:

— Расступись ты, мать-сыра земля, и пожри кровь змеиную.

Расступилась сырая земля и пожрала кровь змеиную.

Отдохнул Добрыня Никитич, вымылся, пообчистил доспехи богатырские и пошёл к змеиным пещерам. Все пещеры медными дверями затворены, железными засовами заперты, золотыми замками увешаны.

Разбил Добрыня медные двери, сорвал замки и засовы, зашёл в первую пещеру. А там видит царей и царевичей, королей и королевичей с сорока земель, с сорока стран, а простых воинов и не сосчитать.

Говорит им Добрынюшка:

— Эй же вы, цари иноземные и короли чужестранные и простые воины! Выходите на вольный свет, разъезжайтесь по своим местам да вспоминайте русского богатыря. Без него вам бы век сидеть в змеином плену.

Стали выходить они на волю, в землю Добрыне кланяться:

— Век мы тебя помнить будем, русский богатырь!

А Добрыня дальше идет, пещеру за пещерой открывает, пленных людей освобождает. Выходят на свет и старики, и молодушки, детки малые и бабки старые, русские люди и из чужих стран, а Забавы Путятишны нет как нет.

Так прошел Добрыня одиннадцать пещер, а в двенадцатой нашёл Забаву Путятишну: висит княжна на сырой стене, за руки золотыми цепями прикована. Оторвал цепи Добрынюшка, снял княжну со стены, взял на руки, на вольный свет из пещеры вынес.

А она на ногах стоит-шатается, от света глаза закрывает, на Добрыню не смотрит. Уложил ее Добрыня на зелёную траву, накормил-напоил, плащом прикрыл, сам отдохнуть прилег.

Вот скатилось солнце к вечеру, проснулся Добрыня, оседлал Бурушку и разбудил княжну. Сел Добрыня на коня, посадил Забаву впереди себя и в путь тронулся. А кругом народу и счёту нет, все Добрыне в пояс кланяются, за спасение благодарят, в свои земли спешат.

Выехал Добрыня в жёлтую степь, пришпорил коня и повез Забаву Путятишну к Киеву.

Жил под Киевом богатырь Добрынюшка. По всему Киеву о Добрыне слава шла: он и статен, и высок, и грамоте обучен, и в бою смел, и на пиру весел. Однажды в жаркий летний день купался он в Пучай-реке, и вдруг увидел, что летит к нему Змей Горыныч, страшный змей о трёх го­ловах, о семи когтях, из ноздрей пламя пышет, из ушей дым валит, медные когти на лапах блестят… Пересказ для детей Карнауховой И.

Про Добрыню Никитича и Змея Горыныча читать

Жила-была под Киевом вдова Мамелфа Тимо­феевна. Был у неё любимый сын — богатырь Добрынюшка. По всему Киеву о Добрыне слава шла: он и статен, и высок, и грамоте обучен, и в бою смел, и на пиру весел. Он и песню сложит, и на гуслях сыграет, и умное слово ска­жет. Да и нрав Добрыни спокойный, ласковый. Никого он не заругает, никого зря не обидит. Недаром прозвали его «тихий Добрынюшка».

Вот раз в жаркий летний день захотелось До­брыне в речке искупаться. Пошёл он к матери Мамелфе Тимофеевне:

-Отпусти меня, матушка, съездить к Пучай-реке, в студёной воде искупаться, — истомила меня жара летняя.

Разохалась Мамелфа Тимофеевна, стала Добрыню отговаривать:

-Милый сын мой Добрынюшка, ты не езди к Пучай-реке. Пучай-река свирепая, сердитая. Из первой струйки огонь сечёт, из второй струйки искры сыплются, из третьей струйки дым столбом валит.

-Хорошо, матушка, отпусти хоть по берегу по­ездить, свежим воздухом подышать.

Отпустила Добрыню Мамелфа Тимофеевна.

Надел Добрыня платье дорожное, покрылся вы­сокой шляпой греческой, взял с собой копьё да лук со стрелами, саблю острую да плёточку.

Сел на доброго коня, позвал с собой молодо­го слугу да в путь и отправился. Едет Добрыня час-другой; жарко палит солнце летнее, припекает Добрыне голову. Забыл Добрыня, что ему матуш­ка наказывала, повернул коня к Пучай-реке.

От Пучай-реки прохладой несёт.

Соскочил Добрыня с коня, бросил поводья мо­лодому слуге:

-Ты постой здесь, покарауль коня.

Снял он с головы шляпу греческую, снял одеж­ду дорожную, всё оружие на коня сложил и в реку бросился.

Плывёт Добрыня по Пучай-реке, удивляется:

-Что мне матушка про Пучай-реку рассказы­вала? Пучай-река не свирепая, Пучай-река тихая, словно лужица дождевая.

Не успел Добрыня сказать — вдруг потемнело небо, а тучи на небе нет, и дождя-то нет, а гром гремит, и грозы-то нет, а огонь блестит…

Поднял голову Добрыня и видит, что летит к нему Змей Горыныч, страшный змей о трёх го­ловах, о семи когтях, из ноздрей пламя пышет, из ушей дым валит, медные когти на лапах блестят.

Увидал Змей Добрыню, громом загремел:

-Эх, старые люди пророчили, что убьёт меня До­брыня Никитич, а Добрыня сам в мои лапы пришёл. Захочу теперь — живым сожру, захочу — в своё ло­гово унесу, в плен возьму. Немало у меня в плену русских людей, не хватало только Добрыни.

А Добрыня говорит тихим голосом:

-Ах ты, змея проклятая, ты сначала возьми Добрынюшку, потом и хвастайся, а пока Добрыня не в твоих руках.

Хорошо, Добрыня плавать умел; он нырнул на дно, поплыл под водой, вынырнул у крутого бе­рега, выскочил на берег да к коню своему бро­сился. А коня и след простыл: испугался молодой слуга рыка змеиного, вскочил на коня да и был таков. И увёз всё оружье Добрынине.

Нечем Добрыне со Змеем Горынычем биться.

А Змей опять к Добрыне летит, сыплет искра­ми горючими, жжёт Добрыне тело белое.

Дрогнуло сердце богатырское.

Поглядел Добрыня на берег — нечего ему в руки взять: ни дубинки нет, ни камешка, толь­ко жёлтый песок на крутом берегу да валяется его шляпа греческая.

Ухватил Добрыня шляпу греческую, насыпал в неё песку жёлтого ни много ни мало — пять пудов, да как ударит шляпой Змея Горыныча — и отшиб ему голову.

Повалил он Змея с размаху на землю, прида­вил ему грудь коленками, хотел отбить ещё две головы…

Как взмолился тут Змей Горыныч:

— Ох, Добрынюшка, ох, богатырь, не убивай меня, пусти по свету летать, буду я всегда тебя слушаться! Дам тебе я великий обет: не летать мне к вам на широкую Русь, не брать в плен русских людей. Только ты меня помилуй, Добры­нюшка, и не трогай моих змеёнышей.

Поддался Добрыня на лукавую речь, поверил Змею Горынычу, отпустил его, проклятого.

Только поднялся Змей под облака, сразу по­вернул к Киеву, полетел к саду князя Владими­ра. А в ту пору в саду гуляла молодая Забава Путятишна, князя Владимира племянница.

Увидал Змей княжну, обрадовался, кинулся на неё из-под облака, ухватил в свои когти медные и унёс на горы Сорочинские.

В это время Добрыня слугу нашёл, стал надевать платье дорожное, — вдруг потемнело небо, гром загремел. Поднял голову Добрыня и видит: летит Змей Горыныч из Киева, несёт в когтях Забаву Путятишну.

Тут Добрыня запечалился — запечалился, за­кручинился, домой приехал нерадостен, на лавку сел, слова не сказал.

Стала его мать расспрашивать:

-Ты чего, Добрынюшка, невесел сидишь? Ты об чём, мой свет, печалишься?

-Ни об чём не кручинюсь, ни об чём я не печалюсь, а дома мне сидеть невесело. Поеду я в Киев к князю Владимиру, у него сегодня ве­сёлый пир.

-Не езжай, Добрынюшка, к князю, недоброе чует моё сердце. Мы и дома пир заведём.

Не послушался Добрыня матушки и поехал в Киев к князю Владимиру.

Приехал Добрыня в Киев, прошёл в княже­скую горницу. На пиру столы от кушаний ломят­ся, стоят бочки мёда сладкого, а гости не едят, не пьют, опустив головы сидят.

Ходит князь по горнице, гостей не потчует. Княгиня фатой закрылась, на гостей не глядит.

Вот Владимир-князь и говорит:

-Эх, гости мои любимые, невесёлый у нас пир идёт! И княгине горько, и мне нерадостно. Унёс проклятый Змей Горыныч любимую нашу пле­мянницу, молодую Забаву Путятишну. Кто из вас съездит на гору Сорочинскую, отыщет княжну, ос­вободит её?!

Куда там! Прячутся гости друг за дружку: большие — за средних, средние — за меньших, а меньшие и рот закрыли.

Вдруг выходит из-за стола молодой богатырь Алёша Попович.

-Вот что, князь Красное Солнышко, был я вчера в чистом поле, видел у Пучай-реки Добрынюшку. Он со Змеем Горынычем побратался, назвал его братом меньшим. Ты пошли к Змею Добрынюшку. Он тебе любимую племянницу без бою у названого братца выпросит.

Рассердился Владимир-князь:

-Коли так, садись, Добрыня, на коня, поез­жай на гору Сорочинскую, добывай мне любимую племянницу. А не добудешь Забавы Путятишны — прикажу тебе голову срубить!

Опустил Добрыня буйну голову, ни словечка не ответил, встал из-за стола, сел на коня и до­мой поехал.

Вышла ему навстречу матушка, видит — на До­брыне лица нет.

-Что с тобой, Добрынюшка, что с тобой, сынок, что на пиру случилось? Обидели тебя, или чарой об­несли, или на худое место посадили?

-Не обидели меня, и чарой не обнесли, и ме­сто мне было по чину, по званию.

-А чего же ты, Добрыня, голову повесил?

-Велел мне Владимир-князь сослужить службу великую: съездить на гору Сорочинскую, отыскать и добыть Забаву Путятишну. А Забаву Путятишну Змей Горыныч унёс.

Ужаснулась Мамелфа Тимофеевна, да не стала плакать и печалиться, а стала над делом разду­мывать.

-Ложись-ка, Добрынюшка, спать поскорей, на­бирайся силушки. Утро вечера мудреней, завтра будем совет держать.

Лёг Добрыня спать. Спит, храпит, что поток шумит.

А Мамелфа Тимофеевна спать не ложится, на лавку садится и плетёт всю ночь из семи шелков плёточку-семихвосточку.

Утром-светом разбудила мать Добрыню Никитича:

— Вставай, сынок, одевайся, обряжайся, иди в старую конюшню. В третьем стойле дверь не открывается, не под силу нам была дверь дубовая. Понатужься, Добрынюшка, отвори дверь, там увидишь дедова коня Бурушку. Стоит Бурка в стойле пятнадцать лет не обихоженный. Ты его почисти, накорми, напои, к крыльцу при­веди.

Пошёл Добрыня в конюшню, сорвал дверь с петель, вывел Бурушку на белый свет, почи­стил, выкупал, привёл ко крыльцу. Стал Бурушку засёдлывать. Положил на него потничек, сверху потничка — войлочек, потом седло черкасское, ценными шелками вышитое, золотом изукрашен­ное, подтянул двенадцать подпруг, зауздал золотой уздой. Вышла Мамелфа Тимофеевна, подала ему плётку-семихвостку:

-Как приедешь, Добрыня, на гору Сорочинскую, Змея Горыныча дома не случится. Ты конём налети на логово и начни топтать змеёнышей. Будут зме­ёныши Бурке ноги обвивать, а ты Бурку плёткой меж ушей хлещи. Станет Бурка подскакивать, с ног змеёнышей отряхивать и всех притопчет до единого.

Отломилась веточка от яблони, откатилось ябло­ко от яблоньки, уезжал сын от родимой матушки на трудный, на кровавый бой.

День уходит за днём, будто дождь дождит, а неделя за неделей как река бежит. Едет До­брыня при красном солнышке, едет Добрыня при светлом месяце, выехал на гору Сорочинскую.

А на горе, у змеиного логова, кишмя-кишат змеёныши. Стали они Бурушке ноги обвивать, ста­ли копыта подтачивать. Бурушка скакать не мо­жет, на колени падает.

Вспомнил тут Добрыня наказ матери, выхва­тил плётку семи шелков, стал Бурушку меж ушами бить, приговаривать:

-Скачи, Бурушка, подскакивай, прочь от ног змеёнышей отряхивай.

От плётки у Бурушки силы прибы­ло, стал он высоко скакать, за вер­сту камешки откидывать, стал прочь от ног змеёнышей отряхивать. Он их копытом бьёт и зубами рвёт и притоптал всех до единого.

Сошёл Добрыня с коня, взял в правую руку саблю острую, в левую — богатырскую палицу и пошел к змеиным пещерам.

Только шаг ступил – потемнело небо, гром загремел: летит Змей Горыныч, в когтях мертвое тело держит. Из пасти огонь сечёт, из ушей дым валит, медные когти как жар горят…

Увидал Змей Добрынюшку, бросил мёртвое тело наземь, зарычал громким голосом:

-Ты зачем, Добрыня, наш обет сломал, потоп­тал моих детёнышей?

-Ах ты, змея проклятая! Разве я слово наше нарушил, обет сломал? Ты зачем летал, Змей, к Киеву, ты зачем унёс Забаву Путятишну?! От­давай мне княжну без боя, так я тебя прощу.

-Не отдам я Забаву Путятишну, я её сожру, и тебя сожру, и всех русских людей в полон возьму!

Рассердился Добрыня и на Змея бросился.

И пошёл тут жестокий бой.

Горы Сорочинские посыпались, дубы с корнями вывернулись, трава на аршин в землю ушла…

Бьются они три дня и три ночи; стал Змей Добрыню одолевать, стал подкидывать, стал под­брасывать… Вспомнил тут Добрыня про плёточку, выхватил её и давай Змея между ушей стегать. Змей Горыныч на колени упал, а Добрыня его левой рукой к земле прижал, а правой рукой плёткой охаживает. Бил, бил его плёткой шел­ковой, укротил, как скотину, и отрубил все го­ловы.

Хлынула из Змея чёрная кровь, разлилась к востоку и к западу, залила Добрыню до пояса.

Трое суток стоит Добрыня в чёрной крови, стынут его ноги, холод до сердца добирается. Не хочет русская земля змеиную кровь прини­мать.

Видит Добрыня, что ему конец пришёл, вынул плёточку семи шелков, стал землю хлестать, при­говаривать:

-Расступись ты, мать сыра земля, и пожри кровь змеиную.

Расступилась сырая земля и пожрала кровь змеиную.

Отдохнул Добрыня Никитич, вымылся, пообчистил доспехи богатырские и пошёл к змеиным пещерам. Все пещеры медными дверями затворе­ны, железными засовами заперты, золотыми зам­ками увешаны.

Разбил Добрыня медные двери, сорвал замки и засовы, зашёл в первую пещеру. А там видит людей несметное число с сорока земель, с со­рока стран, в два дня не сосчитать.

Говорит им Добрынюшка:

-Эй же вы, люди иноземные и воины чуже­странные! Выходите на вольный свет, разъезжай­тесь по своим местам да вспоминайте русского богатыря. Без него вам бы век сидеть в змеином плену.

Стали выходить они на волю, до земли Добрыне кланяться:

-Век мы тебя помнить будем, русский бога­тырь!

А Добрыня дальше идёт, пещеру за пещерой открывает, пленных людей освобождает. Выходят на свет и старики, и молодушки, детки малые и бабки старые, русские люди и из чужих стран, а Забавы Путятишны нет как нет.

Так прошёл Добрыня одиннадцать пещер, а в двенадцатой нашёл Забаву Путятишну: висит княжна на сырой стене, за руки золотыми цепя­ми прикована. Оторвал цепи Добрынюшка, снял княжну со стены, взял на руки, на вольный свет из пещеры вынес.

А она на ногах стоит-шатается, от света глаза закрывает, на Добрыню не смотрит. Уложил её Добрыня на зелёную траву, накормил, напоил, плащом прикрыл, сам отдохнуть прилёг.

Вот скатилось солнце к вечеру, проснулся До­брыня, оседлал Бурушку и разбудил княжну. Сел Добрыня на коня, посадил Забаву впереди себя и в путь тронулся. А кругом народу и счёту нет, все Добрыне в пояс кланяются, за спасение благодарят, в свои земли спешат.

Выехал Добрыня в жёлтую степь, пришпорил коня и повёз Забаву Путятишну к Киеву.

Иллюстратор Соковнина И.

• Полный текст
• Зачин
• Вольга Всеславьевич
• Микула Селянинович
• Святогор-богатырь
• Алёша Попович и Тугарин Змеевич
• Про Добрыню Никитича и Змея Горыныча
• Как Илья из Мурома богатырём стал
• Первый бой Ильи Муромца
• Илья Муромец и Соловей-разбойник
• Илья избавляет Царьград от Идолища
• На заставе богатырской
• Три поездки Ильи Муромца
• Как Илья поссорился с князем Владимиром
• Илья Муромец и Калин-царь
• Про прекрасную Василису Микулишну
• Соловей Будимирович
• О князе Романе и двух королевичах

Про Добрыню Никитича и Змея Горыныча

Жила-была под Кие­вом вдова Мамелфа Тимо­фе­евна. Был у неё люби­мый сын — бога­тырь Доб­ры­нюшка. По всему Киеву о Доб­рыне слава шла: он и ста­тен, и высок, и гра­моте обу­чен, и в бою смел, и на пиру весел. Он и песню сло­жит, и на гус­лях сыг­рает, и умное слово ска­жет. Да и нрав Доб­рыни спо­кой­ный, лас­ко­вый. Никого он не зару­гает, никого зря не оби­дит. Неда­ром про­звали его “тихий Добрынюшка”.

Вот раз в жар­кий лет­ний день захо­те­лось Доб­рыне в речке иску­паться. Пошёл он к матери Мамелфе Тимофеевне:

— Отпу­сти меня, матушка, съез­дить к Пучай-реке, в сту­дё­ной воде иску­паться, — исто­мила меня жара летняя.

Разо­ха­лась Мамелфа Тимо­фе­евна, стала Доб­рыню отговаривать:

— Милый сын мой Доб­ры­нюшка, ты не езди к Пучай-реке. Пучай-река сви­ре­пая, сер­ди­тая. Из пер­вой струйки огонь сечёт, из вто­рой струйки искры сып­лются, из тре­тьей струйки дым стол­бом валит.

— Хорошо, матушка, отпу­сти хоть по берегу поез­дить, све­жим воз­ду­хом подышать.

Отпу­стила Доб­рыню Мамелфа Тимофеевна.

Надел Доб­рыня пла­тье дорож­ное, покрылся высо­кой шля­пой гре­че­ской, взял с собой копьё да лук со стре­лами, саблю острую да плёточку.

Сел на доб­рого коня, позвал с собой моло­дого слугу да в путь и отпра­вился. Едет Доб­рыня час-дру­гой; жарко палит солнце лет­нее, при­пе­кает Доб­рыне голову. Забыл Доб­рыня, что ему матушка нака­зы­вала, повер­нул коня к Пучай-реке.

От Пучай-реки про­хла­дой несёт.

Соско­чил Доб­рыня с коня, бро­сил пово­дья моло­дому слуге:

— Ты постой здесь, пока­ра­уль коня.

Снял он с головы шляпу гре­че­скую, снял одежду дорож­ную, всё ору­жие на коня сло­жил и в реку бросился.

Плы­вёт Доб­рыня по Пучай-реке, удивляется:

— Что мне матушка про Пучай-реку рас­ска­зы­вала? Пучай-река не сви­ре­пая, Пучай-река тихая, словно лужица дождевая.

Не успел Доб­рыня ска­зать — вдруг потем­нело небо, а тучи на небе нет, и дождя-то нет, а гром гре­мит, и грозы-то нет, а огонь блестит…

Под­нял голову Доб­рыня и видит, что летит к нему Змей Горы­ныч, страш­ный змей о трёх голо­вах, о семи ког­тях, из нозд­рей пламя пышет, из ушей дым валит, мед­ные когти на лапах блестят.

Уви­дал Змей Доб­рыню, гро­мом загремел:

— Эх, ста­рые люди про­ро­чили, что убьёт меня Доб­рыня Ники­тич, а Доб­рыня сам в мои лапы при­шёл. Захочу теперь — живым сожру, захочу — в своё логово унесу, в плен возьму. Немало у меня в плену рус­ских людей, не хва­тало только Добрыни.

А Доб­рыня гово­рит тихим голосом:

— Ах ты, змея про­кля­тая, ты сна­чала возьми Доб­ры­нюшку, потом и хва­стайся, а пока Доб­рыня не в твоих руках.

Хорошо Доб­рыня пла­вать умел; он ныр­нул на дно, поплыл под водой, выныр­нул у кру­того берега, выско­чил на берег да к коню сво­ему бро­сился. А коня и след про­стыл: испу­гался моло­дой слуга рыка зме­и­ного, вско­чил на коня да и был таков. И увёз всё ору­жье Добрынине.

Нечем Доб­рыне со Змеем Горы­ны­чем биться.

А Змей опять к Доб­рыне летит, сып­лет искрами горю­чими, жжёт Доб­рыне тело белое.

Дрог­нуло сердце богатырское.

Погля­дел Доб­рыня на берег, — нечего ему в руки взять: ни дубинки нет, ни камешка, только жёл­тый песок на кру­том берегу, да валя­ется его шляпа греческая.

Ухва­тил Доб­рыня шляпу гре­че­скую, насы­пал в неё песку жёл­того ни много ни мало — пять пудов да как уда­рит шля­пой Змея Горы­ныча — и отшиб ему голову.

Пова­лил он Змея с раз­маху на землю, при­да­вил ему грудь колен­ками, хотел отбить ещё две головы…

Как взмо­лился тут Змей Горыныч:

— Ох, Доб­ры­нюшка, ох, бога­тырь, не уби­вай меня, пусти по свету летать, буду я все­гда тебя слу­шаться! Дам тебе я вели­кий обет: не летать мне к вам на широ­кую Русь, не брать в плен рус­ских людей. Только ты меня поми­луй, Доб­ры­нюшка, и не тро­гай моих змеёнышей.

Под­дался Доб­рыня на лука­вую речь, пове­рил Змею Горы­нычу, отпу­стил его, проклятого.

Только под­нялся Змей под облака, сразу повер­нул к Киеву, поле­тел к саду князя Вла­ди­мира. А в ту пору в саду гуляла моло­дая Забава Путя­тишна, князя Вла­ди­мира племянница.

Уви­дал Змей княжну, обра­до­вался, кинулся на неё из-под облака, ухва­тил в свои мед­ные когти и унёс на горы Сорочинские.

В это время Доб­рыня слугу нашёл, стал наде­вать пла­тье дорож­ное, — вдруг потем­нело небо, гром загре­мел. Под­нял голову Доб­рыня и видит: летит Змей Горы­ныч из Киева, несёт в ког­тях Забаву Путятишну!

Тут Доб­рыня запе­ча­лился — запе­ча­лился, закру­чи­нился, домой при­е­хал нера­до­стен, на лавку сел, слова не ска­зал. Стала его мать расспрашивать:

— Ты чего, Доб­ры­нюшка, неве­сел сидишь? Ты об чём, мой свет. печалишься?

— Ни об чём не кру­чи­нюсь, ни об чём я не печа­люсь, а дома мне сидеть неве­село. Поеду я в Киев к князю Вла­ди­миру, у него сего­дня весё­лый пир.

— Не езжай, Доб­ры­нюшка, к князю, недоб­рое чует моё сердце. Мы и дома пир заведём.

Не послу­шался Доб­рыня матушки и поехал в Киев к князю Владимиру.

При­е­хал Доб­рыня в Киев, про­шёл в кня­же­скую гор­ницу. На пиру столы от куша­ний ломятся, стоят бочки мёда слад­кого, а гости не едят, не льют, опу­стив головы сидят.

Ходит князь по гор­нице, гостей не пот­чует. Кня­гиня фатой закры­лась, на гостей не глядит.

Вот Вла­ди­мир-князь и говорит:

— Эх, гости мои люби­мые, неве­сё­лый у нас пир идёт! И кня­гине горько, и мне нера­достно. Унёс про­кля­тый Змей Горы­ныч люби­мую нашу пле­мян­ницу, моло­дую Забаву Путя­тишну. Кто из вас съез­дит на гору Соро­чин­скую, оты­щет княжну, осво­бо­дит её?

Куда там! Пря­чутся гости друг за дружку: боль­шие — за сред­них, сред­ние — за мень­ших, а мень­шие и рот закрыли.

Вдруг выхо­дит из-за стола моло­дой бога­тырь Алёша Попович.

— Вот что, князь Крас­ное Сол­нышко, был я вчера в чистом поле, видел у Пучай-реки Доб­ры­нюшку. Он со Змеем Горы­ны­чем побра­тался, назвал его бра­том мень­шим. Ты пошли к Змею Доб­ры­нюшку. Он тебе люби­мую пле­мян­ницу без бою у назва­ного братца выпросит.

Рас­сер­дился Владимир-князь:

— Коли так, садись, Доб­рыня, на коня, поез­жай на гору Соро­чин­скую, добы­вай мне люби­мую пле­мян­ницу. А не добу­дешь Забавы Путя­тишны, — при­кажу тебе голову срубить!

Опу­стил Доб­рыня буйну голову, ни сло­вечка не отве­тил, встал из-за стола, сел на коня и домой поехал.

Вышла ему навстречу матушка, видит — на Доб­рыне лица нет.

— Что с тобой, Доб­ры­нюшка, что с тобой, сынок, что на пиру слу­чи­лось? Оби­дели тебя, или чарой обнесли, или на худое место посадили?

— Не оби­дели меня и чарой не обнесли, и место мне было по чину, по званию.

— А чего же ты, Доб­рыня, голову повесил?

— Велел мне Вла­ди­мир-князь сослу­жить службу вели­кую: съез­дить на гору Соро­чин­скую, отыс­кать и добыть Забаву Путя­тишну. А Забаву Путя­тишну Змей Горы­ныч унёс.

Ужас­ну­лась Мамелфа Тимо­фе­евна, да не стала пла­кать и печа­литься, а стала над делом раздумывать.

— Ложись-ка, Доб­ры­нюшка, спать поско­рей, наби­райся силушки. Утро вечера муд­ре­ней, зав­тра будем совет держать.

Лёг Доб­рыня спать. Спит, хра­пит, что поток шумит. А Мамелфа Тимо­фе­евна спать не ложится, на лавку садится и пле­тёт всю ночь из семи шел­ков плёточку-семихвосточку.

Утром-све­том раз­бу­дила мать Доб­рыню Никитича:

— Вста­вай, сынок, оде­вайся, обря­жайся, иди в ста­рую конюшню. В тре­тьем стойле дверь не откры­ва­ется, не под силу нам была дверь дубо­вая. Пона­тужься, Доб­ры­нюшка, отвори дверь, там уви­дишь дедова коня Бурушку. Стоит Бурка в стойле пят­на­дцать лет не оби­хо­жен­ный. Ты его почи­сти, накорми, напои, к крыльцу приведи.

Пошёл Доб­рыня в конюшню, сорвал дверь с петель, вывел Бурушку на белый свет, почи­стил, выку­пал, при­вёл ко крыльцу. Стал Бурушку засёд­лы­вать. Поло­жил на него пот­ни­чек, сверху пот­ничка — вой­ло­чек, потом седло чер­кас­ское, цен­ными щел­ками выши­тое, золо­том изу­кра­шен­ное, под­тя­нул две­на­дцать под­пруг, зауз­дал золо­той уздой. Вышла Мамелфа Тимо­фе­евна, подала ему плётку-семихвостку:

Как при­е­дешь, Доб­рыня, на гору Соро­чин­скую, Змея Горы­ныча дома не слу­чится. Ты конём налети на логово и начни топ­тать зме­ё­ны­шей. Будут зме­ё­ныши Бурке ноги обви­вать, а ты Бурку плёт­кой меж ушей хлещи. Ста­нет Бурка под­ска­ки­вать, с ног зме­ё­ны­шей отря­хи­вать и всех при­топ­чет до единого.

Отло­ми­лась веточка от яблони, отка­ти­лось яблоко от яблоньки, уез­жал сын от роди­мой матушки на труд­ный, на кро­ва­вый бой.

День ухо­дит за днём, будто дождь дождит, а неделя за неде­лей как река бежит. Едет Доб­рыня при крас­ном сол­нышке, едет Доб­рыня при свет­лом месяце, выехал на гору Сорочинскую.

А на горе у зме­и­ного логова кишмя-кишат зме­ё­ныши. Стали они Бурушке ноги обви­вать, стали копыта под­та­чи­вать. Бурушка ска­кать не может, на колени падает.

Вспом­нил тут Доб­рыня наказ матери, выхва­тил плётку семи шел­ков, стал Бурушку меж ушами бить, приговаривать:

— Скачи, Бурушка, под­ска­ки­вай, прочь от ног зме­ё­ны­шей отряхивай.

От плётки у Бурушки силы при­было, стал он высоко ска­кать, за вер­сту камешки отки­ды­вать, стал прочь от ног зме­ё­ны­шей отря­хи­вать. Он их копы­том бьёт и зубами рвёт и при­топ­тал всех до единого.

Сошёл Доб­рыня с коня, взял в пра­вую руку саблю острую, в левую — бога­тыр­скую палицу и пошел к зме­и­ным пещерам.

Только шаг сту­пил — потем­нело небо, гром загре­мел, — летит Змей Горы­ныч, в ког­тях мёрт­вое тело дер­жит. Из пасти огонь сечёт, из ушей дым валит, мед­ные когти как жар горят…

Уви­дал Змей Доб­ры­нюшку, бро­сил мёрт­вое тело наземь, зары­чал гром­ким голосом:

— Ты зачем, Доб­рыня, наш обет сло­мал, потоп­тал моих детёнышей?

— Ах ты, змея про­кля­тая! Разве я слово наше нару­шил, обет сло­мал? Ты зачем летал, Змей, к Киеву, ты зачем унёс Забаву Путя­тишну?! Отда­вай мне княжну без боя, так я тебя прощу.

— Не отдам я Забаву Путя­тишну, я её сожру, и тебя сожру, и всех рус­ских людей в полон возьму!

Рас­сер­дился Доб­рыня и на Змея бросился.

И пошёл тут жесто­кий бои.

Горы Соро­чин­ские посы­па­лись, дубы с кор­нями вывер­ну­лись, трава на аршин в землю ушла…

Бьются они три дня и три ночи; стал Змей Доб­рыню одо­ле­вать, стал под­ки­ды­вать, стал под­бра­сы­вать… Вспом­нил тут Доб­рыня про плё­точку, выхва­тил её и давай Змея между ушей сте­гать. Змей Горы­ныч на колени упал, а Доб­рыня его левой рукой к земле при­жал, а пра­вой рукой плёт­кой оха­жи­вает. Бил, бил его плёт­кой шел­ко­вой, укро­тил как ско­тину и отру­бил все головы.

Хлы­нула из Змея чёр­ная кровь, раз­ли­лась к востоку и к западу, залила Доб­рыню до пояса.

Трое суток стоит Доб­рыня в чёр­ной крови, сты­нут его ноги, холод до сердца доби­ра­ется. Не хочет рус­ская земля зме­и­ную кровь принимать.

Видит Доб­рыня, что ему конец при­шёл, вынул плё­точку семи шел­ков, стал землю хле­стать, приговаривать:

— Рас­сту­пись ты, мать сыра земля, и пожри кровь зме­и­ную. Рас­сту­пи­лась сырая земля и пожрала кровь зме­и­ную. Отдох­нул Доб­рыня Ники­тич, вымылся, пооб­чи­стил доспехи бога­тыр­ские и пошёл к зме­и­ным пеще­рам. Все пещеры мед­ными две­рями затво­рены, желез­ными засо­вами заперты, золо­тыми зам­ками увешаны.

Раз­бил Доб­рыня мед­ные двери, сорвал замки и засовы, зашёл в первую пещеру. А там видит людей несмет­ное число с сорока земель, с сорока стран, в два дня не сосчи­тать. Гово­рит им Добрынюшка:

— Эй же вы, люди ино­зем­ные и воины чуже­стран­ные! Выхо­дите на воль­ный свет, разъ­ез­жай­тесь по своим местам да вспо­ми­найте рус­ского бога­тыря. Без него вам бы век сидеть в зме­и­ном плену.

Стали выхо­дить они на волю, до земли Доб­рыне кланяться:

— Век мы тебя пом­нить будем, рус­ский богатырь!

А Доб­рыня дальше идёт, пещеру за пеще­рой откры­вает, плен­ных людей осво­бож­дает. Выхо­дят на свет и ста­рики и моло­душки, детки малые и бабки ста­рые, рус­ские люди и из чужих стран, а Забавы Путя­тишны нет как нет.

Так про­шёл Доб­рыня один­на­дцать пещер, а в две­на­дца­той нашёл Забаву Путя­тишну: висит княжна на сырой стене, за руки золо­тыми цепями при­ко­вана. Ото­рвал цепи Доб­ры­нюшка, снял княжну со стены, взял на руки, на воль­ный свет из пещеры вынес.

А она на ногах стоит-шата­ется, от света глаза закры­вает, на Доб­рыню не смот­рит. Уло­жил её Доб­рыня на зелё­ную траву, накор­мил, напоил, пла­щом при­крыл, сам отдох­нуть прилёг.

Вот ска­ти­лось солнце к вечеру, проснулся Доб­рыня, осед­лал Бурушку и раз­бу­дил княжну. Сел Доб­рыня на коня, поса­дил Забаву впе­реди себя и в путь тро­нулся. А кру­гом народу и счету нет, все Доб­рыне в пояс кла­ня­ются, за спа­се­ние бла­го­да­рят, в свои земли спешат.

Выехал Доб­рыня в жёл­тую степь, при­шпо­рил коня и повёз Забаву Путя­тишну к Киеву.

Он часто изображается служилым богатырём при князе Владимире. Жена — Настасья, дочь Микулы Селяниновича. Былины нередко говорят о его долгой придворной службе, в которой он проявляет своё природное «вежество». Часто князь даёт ему поручения: собрать и перевезти дань, выручить княжую племянницу и прочее; часто и сам Добрыня вызывается исполнять поручение, от которого отказываются другие богатыри. Добрыня — самый близкий к князю и его семье богатырь, исполняющий их личные поручения и отличающийся не только храбростью, но и дипломатическими способностями.

Добрыню иногда величают князем, а иногда племянником Владимира Красного Солнышка. Историческим прототипом Добрыни Никитича считают воеводу Добрыню, дядю и воеводу князя Владимира, брата его матери Малуши. Согласно былинам, Добрыня Никитич — сын рязанского воеводы Никиты. Богатырь умён, образован и отличается разнообразием дарований: он ловок, на ножку повёрток, отлично стреляет, плавает, играет в тавлеи, поёт, играет на гуслях.

Добрыня Никитич в былинах[]

Добрыня Никитич – один из былинных богатырей. Он по праву считается вторым после Ильи Муромца. Жил он в то же время (при князе Владимире). Если верить былинам, то он долгое время служил при дворе. Он выполнял указания князя, поручения. Добрыня был близок к Владимиру и его семье. По характеру богатырь изображается очень смелым, храбрым и сговорчивым. Кроме того, он был достаточно умным, образованным, умелым. Также русский богатырь Добрыня Никитич владеет многими ремеслами и способностями: стрельба, плавание, пение, игра на гуслях.

Женой Добрыни Никитича была дочь Микулы Селяновича – Настя. А отец его был воеводой.

Добрыня упоминается более чем в пятидесяти былинах. Но лишь в шести из них он – главный герой. Каков же нрав у богатыря? Во-первых, он мужественный, силен физически. Во-вторых, он вежлив, учтив и дипломатичен. Фраза «сила есть – ума не надо» точно не про него.

Былинные сюжеты[]

По данным С. Н. Азбелева, насчитывающего 53 сюжета героических былин, Добрыня Никитич является главным героем шести из них (№ 14-19 по составленному Азбелевым указателю).

14. Поединок Добрыни с Ильёй Муромцем

15. Добрыня и Змей (в большинстве вариантов Добрыня не только бьётся со Змеем, но и освобождает из плена племянницу князя Владимира Забаву Путятичну)

16. Добрыня и Маринка

17. Добрыня и Настасья

18. Добрыня и Алёша («Добрыня в отъезде», «Добрыня на свадьбе своей жены»)

19. Добрыня и Василий Казимирович

По некоторым сюжетам число отдельных вариантов, записанных от разных сказителей, исчисляется десятками (особенно популярны № 15, 18, 19, 24). Сюжеты № 16 и 17 известны в единичных записях.

Добрыня Никитич играет важную роль в былинах о Дунае Ивановиче (№ 23 и 24 по составленному Азбелевым указателю).

23. Поединок Дуная Ивановича с Добрыней Никитичем

24. Дунай Иванович — сват (Дунай и Добрыня добывают невесту для князя Владимира)

Биография[]

Биография богатыря Добрыни Никитича частично описана в летописях. «Повесть временных лет» Нестора гласит, что Добрыня является братом Малуши. Последняя была приближенной княгини Ольги. Малуша имела связи со Святославом (сыном Ольги) и родила от него Владимира Красное Солнышко. Отца Добрыни, согласно летописи, звали Малко. И отчество у него звучит иногда как Малкович. Однако в былинах он представлен только как Добрыня Никитич.

Иногда Добрыню называют боярином. Это упоминается и в летописях из-за большой близости его к князю. Он также участвовал в разделе земель между сынами Святослава в 970 году. Во время Крещения Руси Добрыня помогает князю Владимиру, особенно в Новгороде. Есть данные, что язычники даже решили мстить богатырю, ограбив его двор. Но в итоге им самим пришлось просить мира.

До конца жизни князя богатырь верно ему помогал: и по личным вопросам, и по военным. Умер богатырь Добрыня Никитич в битве под Калкой. Похоронили его на кургане, который сегодня именуют Добрыниным.

Характер Добрыни []

Как правило, образ Добрыни очерчен в былинах ярко и определённо. Он обладает мужеством и огромной физической силой, при этом отличается «вежеством» — то есть учтивостью и дипломатичностью. Добрыня разговаривал «на 12 языках и знал разговор птичий».

Перечисленные исследования сюжетов, прикреплённых к имени Добрыни Никитича, позволяют сделать следующие выводы о былинной истории этого богатыря.

В дотатарском периоде существовали предания и песни, в которых значительную роль играл родственник и воевода князя Владимира I Святославича Добрыня. Наиболее древний мотив, прикреплённый к имени Добрыни Никитича в былинах, — его роль как змееборца и свата. В обоих сюжетах ещё могут быть отмечены кое-какие исторические отголоски.

Первый сюжет был обработан в былину, по-видимому, на севере, в Новгородской области, о чём свидетельствует новгородское предание о змияке.

Может быть, и основная былина о добывании Добрыней Никитичем жены (Рогнеды) для Владимира сложилась на севере и затем вошла в киевский цикл. Былина о Добрыне Никитиче в отъезде — не что иное, как восточная сказка, прикрепившаяся к имени Добрыни; неблаговидная роль Алеши Поповича указывает на позднее время (не раньше XVI века) внесения этой сказки в былинный эпос, когда он вошёл в репертуар скоморохов.

Былина о Марине — переделанный в былину сказочный сюжет о жене-чародейке. Если имя Марины одновременно переделке сказки в былину (что довольно вероятно, по отсутствию вариантов имени и некоторым деталям, например, обращению Марины в сороку), то былина, может быть, сложена в XVII веке. Наконец, имя Добрыни Никитича внесено и в песню безымянную, не относящуюся к былинам. Это — песнь о добром молодце и реке Смородине. Мотивом введения имени Добрыни Никитича (вместо доброго молодца) послужило то, что Добрыня в былинах также подвергается опасности утонуть в реке Пучае.