Дональд биссет сказки читать

Доб­рые, корот­кие сказки англий­ского дет­ского писа­теля Дональда Бис­сета не оста­вят рав­но­душ­ными ни детей, ни взрос­лых. Немного смеш­ные, немного задум­чи­вые ска­зоч­ные исто­рии о дружбе и доб­роте достойно укра­сят часы семей­ного досуга.

Амур и соловей

Лон­дон при­ле­тел соло­вей. Он сел на фон­тан посреди пло­щади Пика­дилли и запел для Амура — кры­ла­того маль­чика с луком и стре­лами, кото­рый стоит высоко над фонтаном.

Была тем­ная лет­няя ночь, и соло­вей пел о дере­вьях и цве­тах за горо­дом, о море и синих вол­нах с белыми гре­беш­ками, набе­га­ю­щих на рыже­ва­тый пес­ча­ный берег, о детях, кото­рые играют, строят пес­ча­ные замки, запус­кают воз­душ­ные змеи, едят кон­феты, пла­вают и ката­ются на лодке по морю.

— Навер­ное, все это чудесно! — ска­зал Амур. — А здесь только авто­бусы и такси, машины и люди, кото­рые вечно спе­шат на работу или за покуп­ками. Как бы мне хоте­лось, чтобы здесь было море!

Амур вздох­нул, и по его щеке ска­ти­лась слеза.

— Милый соло­вей, попроси море прийти сюда хотя бы на один день.

— Хорошо, попрошу, — ска­зал соло­вей и улетел.

На дру­гой вечер, как только начали зажи­гаться звезды, соло­вей при­ле­тел на берег моря, сел на пенек и запел о маль­чике, кото­рый стоит один-оди­не­ше­нек на вер­хушке фон­тана в дале­ком Лондоне.

Ветер унес его песню в море, и волны тоже услы­шали ее. Соло­вей пел всю ночь и уле­тел только с вос­хо­дом солнца.

Одна­жды, когда лон­донцы вышли на улицу, чтобы идти на работу, они не узнали свой город. На пло­щади Пика­дилли раз­ли­лось насто­я­щее море, по нему ходили волны, бив­шие о пес­ча­ный берег Риджент-стрит и Шефт-сбери-авеню. Све­тило солнце. А вме­сто авто­бу­сов, такси и машин по ули­цам пла­вали лодки.

Люди сбра­сы­вали шляпы и одежду и наде­вали купаль­ные костюмы, дети при­но­сили ведерки и лопаты и сади­лись играть в песо­чек. А неко­то­рые вер­хом на доске нес­лись по Хай­мар­кет, взле­тали на свет­лые гребни волн и, про­плы­вая мимо

Амура, обда­вали его брыз­гами, и он сме­ялся от радо­сти. К вечеру собра­лись гро­зо­вые тучи, небо потем­нело и полил ливень. А когда он кон­чился и небо очи­сти­лось, пло­щать Пика­дилли выгля­дела, как и прежде — статуя

Амура посе­ре­дине, а вокруг авто­бусы и такси, машины и люди, машины и люди…

Как только стем­нело и все разо­шлись по домам, опять при­ле­тел соло­вей и сел на фонтан.

— Спа­сибо тебе, соло­вей! — ска­зал Амур. — Это было чудесно!

Скоро опять начался дождь. Соло­вей нашел себе сухое местечко у ног Амура, спря­тал голову под крыло и крепко заснул.

Аннабель

Жила-была на свете корова. Звали её Анна­бель. У неё часто болел живот. Но одна­жды она спасла корабль от кораблекрушения.

Как-то в туман­ный день Анна­бель пас­лась на лугу в Кор­ну­олле, у самого берега моря. Туман был такой густой, что она не видела даже сво­его носа и неча­янно про­гло­тила колю­чий чертополох.

Ой-ой-ой! Как забо­лел у неё живот! Анна­бель бро­сила щипать траву и громко замычала.

А в это самое время по морю плыл боль­шой корабль. Капи­тан под­нёс к гла­зам под­зор­ную трубу, но не уви­дел ничего, кроме тумана.

— Где мы нахо­димся сей­час? — спро­сил он стар­шего помощника.

— Точно не знаю, сэр! Где-то возле бере­гов Корнуолла.

— Дайте сиг­нал, — ска­зал капи­тан. Стар­ший помощ­ник капи­тана дал сигнал.

— У‑у-у-у-у-у‑у — загу­дела сирена.

Анна­бель услы­шала сирену и подумала:

“Навер­ное, ещё одна корова съела чер­то­по­лох. Надо послать за док­то­ром”. И она замы­чала в ответ, чтобы дру­гая корова знала, что её услышали.

— При­слу­шай­тесь! — ска­зал капи­тан. Стар­ший помощ­ник оста­но­вил сирену и при­слу­шался. И сквозь волны и туман до них донеслось:

— М‑у-у-у-у-у‑у!

— Это мычит Анна­бель, — ска­зал капи­тан. — Зна­чит, мы где-то рядом с её лужайкой.

И он не теряя вре­мени отдал приказание:

— Моп, ста­шина! Ах нет, стоп, машина!

— Пол­ный назад!

— Бро­сить якорь!

— Дать сигнал!

Якорь уда­рился о дно, корабль оста­но­вился, а сирена опять загудела:

— У‑у-у-у-у-у‑у!

Капи­тан посмот­рел за борт. Тут выгля­нуло солнце, и он уви­дел, что как раз вовремя оста­но­вил корабль: ещё минута, и они раз­би­лись бы об ост­рые скалы.

Ему уда­лось спа­сти корабль только потому, что он услы­шал мыча­ние Аннабель.

Тут он опять услышал:

— М‑у-у-у-у-у‑у! М‑у-у-у-у-у‑у!

— Странно, — поду­мал он, — она всё ещё мычит. Может быть, у неё болит живот?

И он послал на берег кора­бель­ного док­тора с пилю­лями, лечить Аннабель.

— Дайте ей ещё вот это! — ска­зал он и вру­чил док­тору малень­кую коро­бочку с боль­шой сереб­ря­ной медалью.

Когда док­тор сошёл на берег, Анна­бель всё ещё мычала, но док­тор дал ей пилюли, и живот сразу пере­стал болеть.

— Капи­тан про­сил меня пере­дать тебе ещё вот это, — ска­зал доктор.

Он достал коро­бочку, кото­рую капи­тан вру­чил ему, и пока­зал Анна­бель. На коро­бочке было написано:

“Анна­бель от капи­тана — за спа­се­ние корабля”.

А в коро­бочке лежала насто­я­щая сереб­ря­ная медаль.

Док­тор пове­сил медаль Анна­бель на шею. Анна­бель была очень горда.

— Твоё мыча­ние спасло наш корабль, — ска­зал док­тор. — А теперь я дол­жен спе­шить, так как нам надо плыть дальше, в Америку.

И он вер­нулся на корабль. Солнце све­тило ярко, туман рассеялся.

Анна­бель погля­дела на море.

— М‑у-у‑у! — ска­зала она.

— У‑у-у! — отве­тил корабль.

Корабль отплы­вал всё дальше, и “У‑у-у!” дела­лись всё тише. Но капи­тан ещё мог раз­гля­деть в под­зор­ную трубу Анна­бель с меда­лью на шее.

— М‑у-у‑у! — гово­рила Анна­бель, глядя на море. — М‑у-у‑у!

И с боль­шого корабля в откры­том море в ответ тоже раздалось:

— У‑у-у!

Анна­бель чув­ство­вала себя очень счаст­ли­вой, она щипала травку, а её медаль так и горела на ярком утрен­нем солнце.

Бац!

В дыре в стене в ком­нате в доме в пере­улке в городе в стране в мире во Все­лен­ной жила-была мышка. Звали её Элис.

Как-то раз Элис лежала на перинке, ела сыр и наблю­дала за пау­ком на потолке, кото­рый ста­рался пере­прыг­нуть с одной балки на другую.

Он висел на длин­ной нитке и изо всех сил рас­ка­чи­вался. Раз — туда, два обратно, три — туда… Бац! — он набил себе здо­ро­вен­ную шишку о балку и пополз назад к пау­тине. Настро­е­ние у него испортилось.

Он поси­дел, поду­мал и решил сде­лать послед­нюю попытку. На этот раз перепрыгнул.

Когда Элис надо­ело наблю­дать за пау­ком, она побе­жала в зоо­парк к сво­ему при­я­телю Бобу — кенгуру.

Боб в этот день надел новые ботинки на кау­чу­ко­вой подошве, чтобы удоб­нее было прыгать.

Когда яви­лась Элис, он как раз тренировался.

— Смотри, как высоко я пры­гаю! — ска­зал Боб и подпрыгнул.

Высоко-высоко, даже выше ограды; а потом ещё выше — выше домов; а потом ещё выше — даже выше башен и коло­ко­лен, а потом… Но в эту минуту над ним про­ле­тал само­лёт, и Боб со всего раз­маха — бац! — набил себе здо­ро­вен­ную шишку, стук­нув­шись о крыло самолёта.

“Ну и ну! — поду­мала Элис. — Прямо как паук голо­вой о балку”.

Но Боб под­прыг­нул ещё раз — высоко-высоко, почти до самого солнца. А потом пошёл к сто­рожу зоо­парка, и сто­рож сде­лал ему холод­ную при­мочку, чтобы шишка ско­рее прошла.

После этого Элис и Боб вме­сте поужинали.

А после ужина Элис вер­ну­лась домой и сде­лала холод­ную при­мочку пауку.

“Вот это друг!” — поду­мал паук.

Он устро­ился поудоб­нее в пау­тине и заснул. В дыре в стене в ком­нате в доме в пере­улке в городе в стране в мире во Все­лен­ной жила-была мышка. Звали её Элис.

Как-то раз Элис лежала на перинке, ела сыр и наблю­дала за пау­ком на потолке, кото­рый ста­рался пере­прыг­нуть с одной балки на другую.

Он висел на длин­ной нитке и изо всех сил рас­ка­чи­вался. Раз — туда, два обратно, три — туда… Бац! — он набил себе здо­ро­вен­ную шишку о балку и пополз назад к пау­тине. Настро­е­ние у него испортилось.

Он поси­дел, поду­мал и решил сде­лать послед­нюю попытку. На этот раз перепрыгнул.

Когда Элис надо­ело наблю­дать за пау­ком, она побе­жала в зоо­парк к сво­ему при­я­телю Бобу — кенгуру.

Боб в этот день надел новые ботинки на кау­чу­ко­вой подошве, чтобы удоб­нее было прыгать.

Когда яви­лась Элис, он как раз тренировался.

— Смотри, как высоко я пры­гаю! — ска­зал Боб и подпрыгнул.

Высоко-высоко, даже выше ограды; а потом ещё выше — выше домов; а потом ещё выше — даже выше башен и коло­ко­лен, а потом… Но в эту минуту над ним про­ле­тал само­лёт, и Боб со всего раз­маха — бац! — набил себе здо­ро­вен­ную шишку, стук­нув­шись о крыло самолёта.

“Ну и ну! — поду­мала Элис. — Прямо как паук голо­вой о балку”.

Но Боб под­прыг­нул ещё раз — высоко-высоко, почти до самого солнца. А потом пошёл к сто­рожу зоо­парка, и сто­рож сде­лал ему холод­ную при­мочку, чтобы шишка ско­рее прошла.

После этого Элис и Боб вме­сте поужинали.

А после ужина Элис вер­ну­лась домой и сде­лала холод­ную при­мочку пауку.

“Вот это друг!” — поду­мал паук.

Он устро­ился поудоб­нее в пау­тине и заснул.

Блэки и Реджи

Жила-была на свете лошадь. Звали ее Реджи.

По утрам Реджи раз­во­зила молоко и каж­дый раз встре­чала по дороге сво­его при­я­теля Блэки — малень­кую чер­ную собачонку.

По правде говоря, Реджи не так уж нра­ви­лось раз­во­зить молоко. Она все­гда меч­тала быть ска­ко­вой лоша­дью и брать на скач­ках призы.

Блэки тоже был не очень дово­лен своей судь­бой. Он меч­тал научиться бегать, как насто­я­щая гон­чая, хотя ноги у него, честно говоря, были коротковаты.

Как-то после обеда они сидели у Реджи в конюшне, играли в “кре­стики и нолики”, и вдруг Блэки осе­нила идея:

— Реджи, мы должны есть уголь! Паро­возы потому так быстро бегают, что едят уголь.

И, обсу­див все хоро­шенько, они решили попы­тать счастья.

Они спу­сти­лись в под­вал, где хра­нился уголь, но только взяли по кусочку, как вдруг появи­лась сама хозяйка мис­сис Прочь.

— Ах негод­ные! Тас­кать мой уголь! А ну прочь отсюда!

Она схва­тила кусок угля и запу­стила в них. Реджи и Блэки кину­лись бежать.

В жизни они так быстро не бегали!

А как раз в это время мэр города выгля­нул в окно. Мэра звали Уильям.

— Вот это ско­рость! — вос­клик­нул он. — Держу пари, эта лошадь полу­чила бы на скач­ках пер­вый приз. А собака-то, собака! Несется быст­рее гон­чей! Чест­ное слово, они заслу­жили по медали.

И он выдал Реджи и Блэки по медали.

Вниз!

В Лон­доне на пятом этаже боль­шого дома жил чело­век, по имени мистер Уоллингтон.

Каж­дое утро в поло­вине девя­того он ухо­дил на работу. Перед ухо­дом он цело­вал жену, гла­дил кошку и рас­кры­вал над голо­вой зонтик.

Он все­гда выхо­дил из дому с рас­кры­тым зонтиком.

— На вся­кий слу­чай! — гово­рил он.

И нико­гда не ходил пеш­ком по лест­нице, а под­ни­мался или спус­кался только в лифте — ведь он жил на пятом этаже.

Каж­дый раз, когда он вхо­дил в лифт с рас­кры­тым зон­ти­ком, все удив­ля­лись и спрашивали:

— Почему вы едете в лифте с рас­кры­тым зон­ти­ком? Здесь ведь нет дождя.

— На вся­кий слу­чай! — отве­чал мистер Уоллингтон.

— А если и на улице нет дождя, тогда, выхо­дит, вы зря рас­кры­вали зонтик?

— Легче закрыть зон­тик, когда нет дождя, чем открыть, когда идет дождь.

— Это верно, — согла­ша­лись все. — Всего вам доб­рого, мистер Уоллингтон!

Швей­цар у подъ­езда гово­рил ему:

— С доб­рым утром, мистер Уоллингтон!

Швей­цар носил синюю форму с сереб­ря­ными пуго­ви­цами и сле­дил, чтобы все было в исправ­но­сти — и лифт, и двер­ные звонки, и лам­почки на лестнице.

И вот одна­жды, собрав­шись, как все­гда, на работу, мистер Уол­линг­тон сел в пустой лифт и уже хотел было нажать на кнопку «вниз», как вдруг у него мельк­нула мысль: “А что если нажать не «вниз», а «вверх»?

Потом он поду­мал: “Инте­ресно, а что полу­чится, если нажать сразу на обе кнопки?

Поеду я вверх, вниз или оста­нусь на месте? Конечно, это нару­ше­ние пра­вил! Но все-таки попро­бую, посмот­рим, что будет”. И он нажал сразу на обе кнопки.

Не успел он это сде­лать, как раз­дался ужа­са­ю­щий треск — словно тележка молоч­ника вре­за­лась в паро­воз, — лифт разо­рвался попо­лам: верх­няя поло­вина поехала

ВВЕРХ, ниж­няя — ВНИЗ. А сам мистер Уол­линг­тон поле­тел вниз на зон­тике, как на парашюте.

“Ай, ай! — поду­мал он. — А вдруг швей­цар рас­сер­дится? Мне еще повезло, что зон­тик был раскрыт”.

Когда мистер Уол­линг­тон спу­стился вниз, швей­цар уже ждал его и от вол­не­ния пере­сту­пал с ноги на ногу.

— Так-так, мистер Уол­линг­тон, — ска­зал он. — Так-так!

— С доб­рым утром, гос­по­дин швей­цар! — ска­зал мистер Уол­линг­тон. — Ка… какая пре­крас­ная сего­дня погода! — И вышел на улицу.

— Ай-ай! — ска­зал швей­цар. — А ведь он шалун!

Волна Большая и волна Маленькая

Жили в море две волны — боль­шая и малень­кая. Боль­шую волну так и звали Боль­шая, а малень­кую — Маленькая.

Они были очень дружны и пла­вали все­гда вме­сте. Волна Малень­кая отно­си­лась ко всем дру­же­любно, она играла и с рыбами, и с вет­ром, и с дру­гими вол­нами. А вот

Боль­шая волна была очень сви­ре­пая, она била и кру­шила все на своем пути.

Осо­бенно она любила нале­тать на корабли. Она взды­ма­лась выше мачт, а потом обру­ши­ва­лась с высоты на палубу и зали­вала ее водой.

Еще ей нра­ви­лось с раз­бегу нале­тать на скалы, словно она хотела опро­ки­нуть их, смыть, уничтожить.

И только к Малень­кой волне она оста­ва­лась все­гда доб­рой и сдер­жи­вала свой сви­ре­пый нрав.

Одна­жды волна Боль­шая и волна Малень­кая играли неда­леко от берега, и

Малень­кая уви­дела на пес­ча­ном пляже маль­чика с моро­же­ным в руках.

— Ой, я тоже хочу моро­же­ного! — ска­зала она.

— Сей­час ты его полу­чишь! — ска­зала Большая.

Она с раз­бегу нале­тела на маль­чика, выхва­тила у него моро­же­ное и отдала волне

Малень­кой. Малень­кая мигом его слиз­нула. Моро­же­ное ока­за­лось очень вкус­ное. Клубничное!

После моро­же­ного Малень­кая волна спросила:

— А что теперь будем делать?

— Что? Смотри! — ска­зала Боль­шая. — Видишь вон те скалы? Сей­час они узнают, что такое насто­я­щий удар. Я им покажу! Гляди!

И волна Боль­шая под­ня­лась высоко-высоко, в три раза выше самих скал, а потом стре­ми­тельно обру­ши­лась на них. Ух, дер­жись! Ска­лам даже стало жут­ко­вато, и они сдви­ну­лись плотнее.

Однако волна Боль­шая под­ня­лась слиш­ком высоко и бро­си­лась вниз слиш­ком стре­ми­тельно, и поэтому вме­сто того, чтобы обру­шиться на скалы, она пере­ле­тела через них и упала в узкую лощину, лежав­шую как раз за ска­лами. И уже в море вер­нуться не могла. Она была заперта! Волна билась, кида­лась, плес­ка­лась, но все попу­сту. Она ока­за­лась в плену.

— Помо­гите! — закри­чала она. — Помогите!

В это время над лощи­ной про­ле­тала утка Миранда. Она опу­сти­лась на скалу и спросила:

— Что случилось?

— Видишь, я не могу отсюда выйти, — ска­зала волна Боль­шая. — Я в плену. Помоги мне, прошу тебя!

— Нет, я не хочу тебе помо­гать! — ска­зала Миранда. — Ты на всех напа­да­ешь, топишь корабли и даже норо­вишь раз­ру­шить скалы. А только что я сво­ими гла­зами видела, как ты отняла у маль­чика мороженое.

Но тут Миранда услы­шала, что кто-то пла­чет по дру­гую сто­рону скал. Она посмот­рела на море и уви­дела волну Маленькую.

— О чем ты? — спро­сила ее лас­ково Миранда.

— Я хочу к Боль­шой волне, — ска­зала Малень­кая. — Она там, в плену за ска­лами, а лазить по ска­лам я не умею. — И Малень­кая опять заплакала.

— Боль­шой волне я помо­гать не буду! — ска­зала Миранда. — Она этого не заслу­жи­вает. И ей вовсе неза­чем воз­вра­щаться в море! Но тебе я помогу, если ты согласна пере­браться за скалы.

— Согласна! — ска­зала волна Маленькая.

— Ты хоро­шенько поду­мала? — спро­сила Миранда.

— Хоро­шенько, — отве­тила волна Маленькая.

— Ну тогда сле­дуй за мной!

И она пока­зала волне Малень­кой, где лучше выбраться на песок. А потом вырыла лап­кой в песке канавку и велела волне Малень­кой плыть по канавке вокруг скал. Так волна Малень­кая и сде­лала и скоро очу­ти­лась в гор­ной лощине.

Дру­зья обра­до­ва­лись встрече и даже расцеловались.

— Как я рада тебя видеть, — ска­зала волна Большая.

— И я рада видеть тебя, — ска­зала волна Маленькая.

— Зна­ешь что, давай ста­нем одной вол­ной и будем все­гда вме­сте, пред­ло­жила волна Большая.

— Давай, — согла­си­лась волна Малень­кая и при этом даже всплес­ну­лась от радо­сти. И вот две волны соединились.

Так обра­зо­ва­лось гор­ное озеро, кото­рое сла­вится анемонами.

Все кувырком

Жила-была на свете ворона Алиса. Лени­вей вороны свет не видел. Ино­гда она засы­пала прямо на лету, и ей сни­лись самые дико­вин­ные сны.

Одна­жды она так крепко заснула, что поле­тела кувыр­ком, и, пока летела, ей при­снился сон — сон кувырком…

Кошка Мурр любила ловить мышей. Она уви­дела в кор­зине с бельём двух мышек и поти­хоньку под­кра­лась к ним.

— Смотри-ка, вон кошка! — ска­зала одна мышка дру­гой. — Сей­час мы её поймаем!

Мурр уди­ви­лась. “Какие глу­по­сти! Разве мыши охо­тятся за кош­ками?” поду­мала она.

Но когда мыши погна­лись за ней, она от удив­ле­ния побе­жала прочь без оглядки.

“Ну и жизнь, всё идет кувыр­ком!” — поду­мала Мурр.

Тут навстречу ей попался боль­шу­щий пёс Гав. Гав сер­дито зары­чал на Мурр.

Мурр готова была уже удрать и спря­таться на дереве, но вдруг поду­мала: “Если всё в этом мире идёт кувыр­ком, Гав сам убе­жит от меня”.

И Мурр бро­си­лась на Гава, а Гав, само собой, бро­сился наутёк.

“Чудеса тво­рятся в этом мире! — поду­мала Мурр. — Кошки охо­тятся на собак, мыши — на кошек. В жизни не встре­чала ничего подобного!”

Тут она взгля­нула на дорогу и уви­дела молоч­ника, тележку и лошадь.

Тележку тянул молоч­ник, а лошадь сидела на тележке и пого­няла его: “Нн-оо!” Молоч­нику при­хо­ди­лось поторапливаться.

Потом Мурр встре­тила двух детей с роди­те­лями. Дети отчи­ты­вали своих родителей:

— Ах вы озор­ники! Вот при­дём домой — и сей­час же в постель, без ужина!

— У‑у-у‑у, мы больше не будем! — хны­кали родители.

Уже стем­нело, но вме­сто луны и звёзд на небе све­тило солнце.

“Сей­час ведь ночь, — поду­мала Мурр. — А ночью све­тят звёзды и луна, при чём же тут солнце?”

— Ну-ка, уходи! — ска­зала она солнцу.

— Не уйду, — ска­зало солнце. — В том мире всё идёт кувыр­ком, и я буду све­тить ночью. Тогда днём у меня оста­нется время поиграть.

“Что же дальше будет?” — со стра­хом поду­мала Мурр.

Тут она слу­чайно под­няла голову и уви­дела Алису, летев­шую кувыр­ком вверх ногами.

— Эй, Алиса! Проснись! — крик­нула она.

Алиса просну­лась, пере­вер­ну­лась и поле­тела дальше как ни в чём не бывало. И тут же солнце зашло, засве­тили луна и звёзды, лошадь молоч­ника сама потя­нула тележку, Гав погнался за Мурр, а Мурр — за мышами, пока они не спря­та­лись опять в кор­зину с бельём. Мурр сильно про­го­ло­да­лась и поспе­шила на кухню пола­ко­миться рыб­кой и молоком.

А лени­вая Алиса вер­ну­лась в своё гнездо на самой вер­хушке дерева, устро­и­лась поудоб­нее и заснула.

— Карр! — ска­зала она, засы­пая. — Какой забав­ный был сон!

Га-га-га!

Жил на свете гусё­нок, по имени Уильям. Но мама звала его все­гда Вилли.

— Гулять пора, Вилли! — гово­рила ему мама. — Зови осталь­ных, га-га-га!

Вилли очень любил гага­га­кать, сзы­вая всех на прогулку.

— Га-га-га! Га-га-га! Га-га-га! Га-га-га! — так и пел он всю дорогу.

Одна­жды на про­гулке он встре­тил котёнка. Сим­па­тич­ного чёр­ного котёнка с белыми перед­ними лап­ками. Вилли он очень понравился.

— Га-га-га! — ска­зал он котёнку. — Га-га-га!

— Мяу! — отве­тил котёнок.

Вилли уди­вился. Что зна­чит «мяу»? Он все­гда думал, что кошки, как и гуси, гово­рят “га-га-га!”

Он пошёл дальше. Щипал по дороге травку. День был чудес­ный. Све­тило солнце, и пели птицы.

— Га-га-га! — пел Вилли.

— Гав-гав! — отве­тила собака, бежав­шая по дороге.

— И‑го-го! — ска­зала лошадь.

— Н‑но! — крик­нул молоч­ник своей лошади.

Бед­ный Вилли не понял ни слова. Про­шёл мимо фер­мер и крик­нул Вилли:

— При­вет, гусёнок!

— Га-га-га! — отве­тил Вилли.

Потом про­бе­жали дети. Один маль­чик под­бе­жал к Вилли и крикнул:

— Кыш!

Вилли огор­чился. У него даже в горле пересохло.

— Я знаю, что я всего-навсего гусё­нок. Но зачем же кри­чать мне «кыш»?

В пруду он уви­дел золо­тую рыбку, но на все его «га-га-га» рыбка только хво­сти­ком виль­нула и не ска­зала ни слова.

Вилли пошёл дальше и встре­тил стадо коров.

— Му-у‑у! — ска­зали коровы. — Му-у-у-у-у‑у!

Потом он встре­тил кур.

— Ко-ко-ко, — заку­дах­тали куры. — Ко-ко-ко!

А петух добавил:

— Ку-ка-ре-ку-ууу!

“Ну хоть бы кто-нибудь ска­зал мне “га-га-га”, — поду­мал Вилли. — Не с кем даже пого­во­рить. Вот скука!”

— Жжж­ж­ж­ж­ж­жжж! — про­жуж­жала пчела.

Голуби вор­ко­вали, утки кря­кали, а вороны кар­кали, сидя на вер­хуш­ках дере­вьев. И никто, никто не ска­зал ему «га-га-га»!

Бед­ный Вилли даже запла­кал, и слезы зака­пали с клюва на его хоро­шень­кие крас­ные лапки.

— Га-га-га! — рыдал Вилли.

И вдруг изда­лека послы­ша­лось род­ное «га-га-га».

А потом на дороге появился автомобиль.

— Га-га-га! — ска­зал авто­мо­биль. Все англий­ские авто­мо­били гово­рят «га-га-га», а вовсе не «би-би-би».

— Га-га-га! — обра­до­вался Вилли.

— Га-га-га! — ска­зал авто­мо­биль и про­ехал мимо.

Вилли глаз не мог ото­рвать от авто­мо­биля. Он почув­ство­вал себя самым счаст­ли­вым гусён­ком на свете.

— Га-га-га! — повто­рил авто­мо­биль и скрылся за поворотом.

— Га-га-га! — крик­нул ему вдо­гонку Вилли.

Гррр Грозный и Рррр Тихоня

Жил-был на свете лев. Звали его Рррр. Он не умел громко рычать. И за это его про­звали Рррр Тихоня.

Одна­жды мама ска­зала ему:

— Рррр, пойди в джунгли и порычи там вме­сте с дру­гими львами.

Рррр пошёл в джунгли.

Там было много львов, и все они громко рычали:

— ГРРРРРР!!

— А теперь ты порычи, — ска­зали они Тихоне.

И Рррр Тихоня зары­чал, но тихо-тихо:

— РРРРР!

Все львы над ним посмеялись.

Рррр вер­нулся домой и выпил микс­туру от кашля. А потом ушёл на зад­ний двор и там стал упраж­няться: «Ррррр, ррррр…»

Но, сколько ни ста­рался, рыча­ние у него полу­ча­лось совсем тихое.

Как он огорчился!

И пошёл к сво­ему другу, кото­рый умел рычать громче всех в джун­глях: «ГРРРРРРРР!!» За это его и про­звали Гррр Грозный.

Он так грозно рычал, что дере­вья кача­лись от страха, тучи раз­ле­та­лись по небу и звери пря­та­лись кто куда. Даже король в своём замке пугался, когда Гррр начи­нал рычать.

— Опять Гррр рычит в джун­глях, — гово­рил он коро­леве — Гроз­ный он лев! А зна­ешь, доро­гая, о чём я поду­мал? Он был бы надёж­ным стра­жем в нашем замке. И тогда уж никто не посмел бы украсть коро­лев­ские дра­го­цен­но­сти. Я очень бес­по­ко­юсь за них, когда их сте­ре­гут только кошка да мышка.

— Ты прав, доро­гой, — ска­зала королева.

И король тут же при­ка­зал пре­мьер-мини­стру пойти в джунгли к Гррр Гроз­ному и при­гла­сить его во дво­рец, чтобы он сте­рёг коро­лев­ские драгоценности.

— А заодно и с нашим ребён­ком поси­дит, — ска­зала коро­лева. — А то я нико­гда не могу уйти из дому.

И пре­мьер-министр отпра­вился в джунгли. Но, уви­дев Гррр Гроз­ного, он так испу­гался, что залез на дерево.

— Король про­сил узнать у тебя, не согла­сишься ли ты пойти во дво­рец сте­речь коро­лев­ские дра­го­цен­но­сти? — крик­нул он. — А коро­лева про­сила, чтобы ты ино­гда поси­дел с ребёнком!

Гррр охотно согла­сился и пошёл с пре­мьер-мини­стром в замок. Король ска­зал ему:

— Садись перед воро­тами замка и рычи как можно громче.

И Гррр рычал:

— ГРРР! ГРРРРРРР!

— Пре­красно! — ска­зал король.

Но коро­лева была недовольна.

— Он так грозно рычит, что пугает ребёнка, — ска­зала она. — Я этого не потерплю.

Она высу­ну­лась из окна и крик­нула льву:

— Ты слиш­ком громко рычишь! И каж­дый раз будишь и пуга­ешь ребёнка.

Гррр поду­мал немного, потом пошёл в джунгли, нашёл там сво­его друга Рррр Тихоню и попро­сил его пойти вме­сте с ним в замок.

Рррр пошёл и стал рычать тихонько-тихонько:

— Рррррр, рррр…

На этот раз коро­лева оста­лась очень довольна.

— Пре­красно! — ска­зала она. — Решено, когда ребё­нок проснётся, сто­ро­жить и рычать будет Гррр Гроз­ный, а когда заснёт, рычать и сто­ро­жить будет Рррр Тихоня.

Рррр и Гррр тоже были довольны и на радо­стях обня­лись. Крепко-крепко!

— Давай и мы обни­мемся! — ска­зал тигр писателю.

— Ой, осто­рож­ней! Ты пере­ло­ма­ешь мне все кости.

— Про­сти, я неча­янно! Тебе очень больно?

— Нет, уже ничего, обошлось.

— Тогда рас­скажи мне ещё сказочку!

— Стоит ли? Ты и так уже тол­стый. Посмотри на себя в зер­кало! Тебя про­сто не узнать.

— Ну, пожа­луй­ста, рас­скажи, самую-самую последнюю…

— Ох и хит­рый ты, тигр! Ладно уж, слушай.

И писа­тель рас­ска­зал тигру самую послед­нюю сказку.

Дракон и волшебник

Была на свете огнен­ная гора. В этой горе жил вол­шеб­ник. Вол­шеб­ника звали Фудзи-сан.

Ему очень нра­ви­лось жить в этой горе.

— Здесь уютно и тепло! — гово­рил он каж­дый раз, ставя на вер­шину горы чайник.

Когда чай­ник кипел, окрест­ные жители видели, как из горы идет пар, и говорили:

— Смот­рите! Фудзи-сан опять чай пить собрался.

И вот одна­жды, когда Фудзи-сан уселся на вер­шину горы и посмот­рел вниз, он уви­дел, что к нему в гости идет малень­кий дракон.

— Никак Энд­рью! — поду­мал он. — Навер­ное, идет чай пить.

Энд­рью звали дра­кона, жив­шего со своей бабуш­кой в пещере у под­но­жия горы.

А надо вам ска­зать, что бабушка дра­кона была самой сим­па­тич­ной из всех дра­ко­но­вых бабу­шек. Больше всего на свете она любила выпить чашечку чаю. Но она была уже слиш­ком стара и не могла сама под­няться на гору. Вот Энд­рью и наду­мал схо­дить к вол­шеб­нику за чаш­кой чаю для бабушки.

Но чем выше он взби­рался на гору, тем горя­чее ста­но­ви­лось под ногами. Нако­нец стало так горячо, что дальше идти он про­сто не мог.

При­шлось ему спу­ститься обратно в долину. Там он нало­мал тол­стых веток и сде­лал себе ходули. Шесть ходу­лей — для каж­дой ноги по ходуле. Потом опять полез на гору.

На этот раз он не поув­ство­вал горя­чее земли под ногами и довольно быстро добрался до вершины.

Вол­шеб­ник уго­стил его чаем с пиро­гом. А Энд­рью рас­ска­зал Фудзи-сану про свою бабушку и про то, как ей хочется выпить горя­чего чая.

— Я с удо­воль­ствием дам ей чашку чаю, — ска­зал Фудзи-сан. — Но ведь он осты­нет, пока ты добе­решься до пещеры.

И вме­сто чашки чаю он дал Энд­рью боль­шой чай­ник, очень милый малень­кий зеле­ный чай­ни­чек для заварки, две чашки и чай.

— Вот, держи! — ска­зал он. — Теперь можешь гото­вить чай, когда тебе только вздумается.

— Боль­шое-боль­шое спа­сибо! — ска­зал Энд­рью. — Бабушка будет про­сто счастлива.

И он уже собрался ухо­дить, да вспом­нил, что им не на чем кипя­тить воду для чая.

— Так возьми огня из моей горы — пред­ло­жил волшебник.

— Боюсь, я все не донесу, — ска­зал Энд­рью. — У меня ведь все ноги заняты чаш­ками и чайниками.

Вол­шеб­ник на минуту заду­мался, потом сказал:

— Ладно, сотворю чудо. Закрой глаза, вдохни и счи­тай до десяти.

Энд­рью выпол­нил все в точности.

— Теперь выдохни, — ска­зал волшебник”

Энд­рью выдох­нул что было мочи, и из его пасти вырвался огонь. Он чуть не закаш­лялся. Но в общем ему это понравилось.

— Теперь я насто­я­щий дра­кон, — обра­до­вался он. — Насто­я­щий огне­ды­ша­щий дра­кон. Спа­сибо, Фудзи-сан!

Он попро­щался и пошел домой в свою пещеру. Тут он налил в чай­ник воды, дох­нул на него огнем, и чай­ник в два счета заки­пел. Энд­рью зава­рил чай и отнес бабушке чашку чаю…

— Спа­сибо, Энд­рью, — ска­зала она. — Я очень люблю чай!

И так до сего­дняш­него дня — как только дра­коны кон­чают извер­гать огонь в сказ­ках, они идут домой и кипя­тят чай для своих бабушек.

Дракон Комодо

Жил-был на свете дра­кон. Звали его Комодо.

Он умел извер­гать огонь, и поэтому все окрест­ные жители его боя­лись. Заслы­шав его шаги, все раз­бе­га­лись и прятались.

А шаги его было муд­рено не услы­шать, потому что Комодо носил сразу три пары баш­ма­ков — у дра­ко­нов ведь шесть ног! — и все шесть баш­ма­ков вме­сте, да ещё каж­дый баш­мак в отдель­но­сти, ужасно скрипели.

Но вот одна­жды Комодо повстре­чал девочку Сьюзи, кото­рая его ничуть не испугалась.

— Зачем ты извер­га­ешь огонь? — спро­сила она. — Ты же всех пугаешь!

— Ну, — отве­тил дра­кон, — я… хм… я не знаю. Как-то не думал об этом. А что, больше не надо пугать?

— Конечно, не надо, — ска­зала Сьюзи.

— Ладно, не буду, — пообе­щал Комодо.

Они попро­ща­лись, и Сьюзи пошла домой. Уже стем­нело, но фонар­щик Чарли почему-то не зажи­гал огней, и про­хо­жие не знали тол­ком, куда им идти.

Ока­зы­ва­ется, Чарли даже не вста­вал в этот день с постели. Он слиш­ком устал нака­нуне вече­ром и не успел ещё как сле­дует отдох­нуть. Он крепко спал и жевал во сне бутерброд.

А мэр города, сэр Уильям, очень сер­дился. Он не знал, как зажечь улич­ные фонари.

И тут Сьюзи при­шла в голову удач­ная мысль. Она побе­жала назад, к пещере Комодо, и при­вела дра­кона в город. Они вдвоём обо­шли все улицы; дра­кон извер­гал огонь и зажи­гал под­ряд все фонари.

Жители города очень обра­до­ва­лись. С тех пор они совсем пере­стали бояться дра­кона. И каж­дый год, когда фонар­щик Чарли уез­жал в отпуск, они звали Комодо зажи­гать на ули­цах города фонари.

Жук-философ и другие

Дядя Фред жил на улице Запад­ного Ветра в доме номер восемь. В ком­нате, где висел его порт­рет, по пра­вую сто­рону от него на полке сто­яла в бокале роза, а слева — часы Тики-Таки.

“Ну что хоро­шего в часах? — думала роза. — Они ведь совер­шенно не пах­нут. А что не пах­нет при­ятно, не может быть поис­тине прекрасно!”

А часы про себя рас­суж­дали: “Какая глу­пая эта роза. Время она не умеет пока­зы­вать. Не пони­маю, за что ее счи­тают прекрасной?”

Тут мимо про­полз чер­ный жук. Он бро­сил взгляд на розу и на часы и поду­мал: “Бед­няжки, они же совсем не чер­ные!” И пополз дальше. Он спе­шил на день рож­де­ния к своей бабушке.

Потом в окно загля­нула ласточка и тоже уви­дела розу и часы.

— Ха! — ска­зала она. — Что толку тикать и бла­го­ухать, если не уме­ешь летать? Летать! Что может быть прекраснее?

— Пла­вать! — ска­зала рыбка из круг­лого аква­ри­ума на подоконнике.

— Мяу­кать, — ска­зала кошка и выпрыг­нула из окна в сад.

— Чав­кать, — ска­зала сви­нья, жив­шая по сосед­ству в хлеву.

— Рас­ка­чи­вать дере­вья, — ска­зал ветер.

— Под­ни­мать ветер, — ска­зали рас­ка­чи­вав­ши­еся деревья.

Роза и часы все еще спо­рили, когда домой вер­нулся дядя Фред со своей женой.

— Ну а что ты счи­та­ешь пре­крас­ным? — спро­сили они дядю Фреда.

— Напри­мер, мою жену, — отве­тил дядя Фред.

— Согласна, — ска­зала его жена и поце­ло­вала дядю Фреда.

Забытый день рождения Комодо

Жил-был на свете боль­шой слон. Он жил в Уип­снейдском зоо­парке вме­сте со своей сло­ни­хой и малень­ким сло­нён­ком, кото­рого звали Ялмар.

Папа-слон был очень боль­шой. Мама-сло­ниха была тоже боль­шая. И даже Ялмара очень малень­ким никто бы не назвал. Совсем малень­кими слоны не бывают.

В один пре­крас­ный день сло­ниха-мама и сло­нё­нок-сын уви­дели, что папа-слон стоит на голове.

— Что с тобой? — спро­сила слониха-мама.

— Ста­ра­юсь кое-что вспом­нить, — отве­тил папа-слон.

— Что же ты ста­ра­ешься вспомнить?

— Если бы я знал, — отве­тил папа-слон, — я бы не ста­рался. Не так ли, голубушка?

— Ялмар, — ска­зала сло­ниха-мама сыну, — беги ско­рей и поста­райся найти, что забыл папа!

И Ялмар побе­жал по дороге. Потом под­нялся на невы­со­кий холм возле бам­бу­ко­вой рощи и при­сел отдох­нуть, а заодно посмот­реть, как играют в салки облака на небе.

Вдруг ему послы­ша­лось, что кто-то пла­чет. Пла­кали совсем рядом, хотя Ялмар не видел, кто. И он сказал:

— Не плачь! Хочешь, я помогу тебе?

Пла­кать перестали.

— Кто ты? — спро­сил Ялмар.

— Забы­тый день рож­де­ния. Я не знаю, чей я.

— Ай! — ска­зал Ялмар. — Вот беда! А празд­нич­ный пирог у тебя есть?

— Конечно! Какой же это день рож­де­ния без пирога? На моём вот шесть све­чей, зна­чит, кому-то сего­дня испол­ни­лось шесть лет.

“Как хорошо, когда тебе шесть лет! — поду­мал Ялмар. — Очень хорошо! Почти так же хорошо, как семь. Пять лет тоже неплохо, да и четыре — ничего. Ну а когда восемь — когда восемь, ты уже напо­ло­вину взрос­лый. И всё-таки, пожа­луй, лучше всего, когда тебе шесть”.

— Мне очень, очень жаль, — ска­зал он. — Но я ничем не могу тебе помочь. Я про­сто не знаю, кто забыл свой день рождения.

И Ялмар поспе­шил домой. Когда он вер­нулся, папа-слон уже не стоял на голове, а сидел за сто­лом и обедал.

— Вспом­нил! — ска­зал папа-слон. — Я так и знал, что это вчера, или зав­тра, или сего­дня. Так и знал!

— Что сего­дня? — спро­сил Ялмар.

— Что сего­дня твой день рож­де­ния! — ска­зала сло­ниха-мама, входя в ком­нату. — Тебе сего­дня испол­ни­лось шесть лет.

Ялмар раз­вол­но­вался и побе­жал ско­рее назад к невы­со­кому холму возле бам­бу­ко­вой рощи.

— Послу­шай! — крик­нул он. — Ока­зы­ва­ется, ты МОЙ день рож­де­ния. Мне сего­дня шесть лет!

— Ура! — закри­чал забы­тый день рож­де­ния. — Ура, ура, ура!

Вече­ром к чаю Ялмар полу­чил празд­нич­ный пирог с шестью све­чами. Он вытя­нул хобот и задул все свечи разом.

“Вот здо­рово! — поду­мал он. — Хорошо, когда тебе шесть лет!”

Игра в прятки

Одна­жды Тьма заду­мала играть в прятки с Луной. Она пря­та­лась то за домами, то за дымо­выми тру­бами и сидела там при­та­ив­шись, пока Луна поти­хоньку не под­кра­ды­ва­лась к ней.

А ино­гда Тьма мета­лась туда-сюда, прежде чем спря­таться за кошку или собаку, пере­бе­гав­шую через дорогу. В общем-то она очень ловко пря­та­лась от Луны.

Но вот взо­шло Солнце и все переменилось.

— Ну, теперь погоди! — ска­зала Луна. — Посмот­рим, куда ты от Солнца спрячешься.

— За ребя­тами, когда они пой­дут в школу, — отве­тила Тьма. — Я стану их тенью.

— Это, конечно, ты ловко при­ду­мала, — ска­зала Луна. — Но когда дети вой­дут в школу, тогда куда ты денешься? Мой совет тебе, голу­бушка, лучше уж спрячься на дру­гой сто­роне Земли, не то Солнце непре­менно добе­рется до тебя.

— Не добе­рется! — отве­тила Тьма. — Вот подо­жди, сама увидишь!

Но когда Солнце под­ня­лось выше, Тьма все-таки ушла на дру­гую сто­рону Земли, и там настала ночь, а здесь, чтобы поиг­рать с Солн­цем, оста­лись только малень­кие тем­ные пятнышки.

Им было очень весело, они бегали тенью за людьми, даже за коро­вами, а неко­то­рые стали тенью птиц и летали за ними через лужайки. Но в конце кон­цов Солнце все-таки отыс­ки­вало их, и вот уже оста­лось одно-един­ствен­ное тем­ное пятнышко.

— Я и тебя пой­маю! — ска­зало Солнце. — Куда бы ты ни спряталось!

— А вот и нет! — ска­зало тем­ное пят­нышко. — Я знаю такое место, где ты меня нико­гда не най­дешь. Закрой глаза и счи­тай до десяти, а я спрячусь.

Солнце ушло за тучу и счи­тало до десяти. А потом выгля­нуло опять.

— Навер­ное, оно спря­та­лось за кого-нибудь и при­тво­ри­лось тенью, — поду­мало Солнце.

Но Солнце высве­тило все уголки и зако­улки, а Тьмы так и не нашло.

И один день све­тило, и дру­гой день све­тило — всё искало Тьму, — но так и не нашло, да и не могло найти, потому что Тьма очень удачно спря­та­лась — в чулане под лестницей.

— Как здесь уютно! — поду­мала Тьма. — Оста­нусь-ка я здесь навсегда.

Так она и сделала.

Вот почему в чулане под лест­ни­цей вседа темным-темно.

Имбирное печенье

Жил на свете Пре­мьер-министр. Он был не очень умный Пре­мьер-министр, и, когда он про­из­но­сил свои длин­ные речи, все только взды­хали: “Да ну! Ерунда какая!”, или: “Вот глу­пость-то!”, или про­сто: “Ну и ну!”

И одна­жды жена Пре­мьер-Мини­стра ска­зала ему:

— Если бы ты не про­из­но­сил речей, доро­гой, все счи­тали бы тебя умным.

— Я и так УМНЫЙ! — ска­зал Пре­мьер-министр. Жена Пре­мьер-мини­стра сде­лала вид, что не расслышала.

— Я тебе дам совет, — про­дол­жала она. — Зав­тра возьми с собой в пар­ла­мент слона, пусть он сидит рядом, когда ты будешь про­из­но­сить речь.

— Зачем же мне слон? — уди­вился Премьер-министр.

— Не спорь! У меня есть план. Твое дело взять слона.

— Но сло­нов туда не пус­кают, — ска­зал Пре­мьер-министр. — У входа висит объ­яв­ле­ние: “Чле­нам пар­ла­мента при­во­дить на засе­да­ния домаш­них живот­ных не разрешается”.

— А про сло­нов там написано?

— Нет.

— Вот видишь, зна­чит, сло­нов можно.

На дру­гое утро, позав­тра­кав, Пре­мьер-министр поки­нул свой дом номер десять по Дау­нинг-стрит, чтобы идти в пар­ла­мент дер­жать речь. Жена подала ему шляпу и конец веревки, за кото­рую был при­вя­зан слон. Слон ока­зался очень послуш­ным. Он без раз­го­во­ров пошел за Пре­мьер-мини­стром, но вот сесть в машину при всем жела­нии не сумел.

— А может, поса­дить его наверх? — пред­ло­жил Премьер-министр.

— Да что ты, разве можно! — вос­клик­нула жена. — Он же умрет там от страха. Пусть идет пеш­ком. До пар­ла­мента недалеко.

— Ладно! — согла­сился Премьер-министр.

Жена Пре­мьер-мини­стра дала слону на дорогу боль­шой пакет с имбир­ным пече­ньем. Слон был очень дово­лен и всю дорогу не выпус­кал пакет из хобота.

Так они добра­лись до пар­ла­мента. Пре­мьер-министр про­вел слона в зал засе­да­ний и уса­дил его рядом с собой.

Потом Пре­мьер-министр встал и начал гово­рить речь, а слон открыл пакет и сунул себе в рот хру­стя­щее имбир­ное пече­нье. Ну и шуму было, пока он жевал его!

Никто не мог и слова рас­слы­шать из речи Пре­мьер-мини­стра, хотя он прямо-таки кри­чал, а не говорил.

Но когда он умолк, все захлопали.

— Это луч­шая речь нашего Пре­мьер-мини­стра! — гово­рили все. — Ока­зы­ва­ется, он умный человек!

И все под­хо­дили к нему и жали ему руку. Пре­мьер-министр был очень дово­лен и с этого дня вся­кий раз, когда ему пред­сто­яло про­из­но­сить в пар­ла­менте речь, он брал с собой слона, а жена Пре­мьер-мини­стра давала слону на дорогу боль­шой пакет с имбир­ным печеньем.

“До чего же вкус­ное это имбир­ное пече­нье! — думал слон. Хруст-хруст-хруст!”

Коровы и ветер

Одна­жды под тени­стым дере­вом на лугу лежали коровы. Они жевали траву и кле­вер, а вокруг гулял лас­ко­вый Южный Ветер, и коро­вам было так тепло, так приятно.

— Какой милый этот Ветер! — гово­рили они между собой, пере­же­вы­вая зеле­ную траву. — Надо что-нибудь ему пода­рить. Только вот что?

— Знаю! — ска­зала рыжая корова. — Давайте купим ему теп­лую мехо­вую шубу, чтобы укрыть его от злого, холод­ного Север­ного Ветра.

— Нет-нет, это ни к чему, — ска­зали дру­гие коровы.

— Мы лучше вот что сде­лаем, — ска­зала белая с чер­ными пят­нами корова. — Мы попро­сим Петушка, что стоит на крыше нашей церкви и пока­зы­вает, куда ветер дует, чтобы он, как только подует Север­ный Ветер, повер­нулся в обрат­ную сто­рону. Тогда и Север­ный Ветер повер­нет в обрат­ную сто­рону и уле­тит назад, на Север­ный полюс. А наш люби­мый Южный Ветер оста­нется с нами навсегда.

— Пре­крас­ная идея! — согла­си­лись все коровы. И они ска­зали Петушку-на-крыше, кото­рый по-уче­ному назы­ва­ется «флю­гер»:

— Доро­гой Пету­шок, очень про­сим тебя, когда услы­шишь, что идет Север­ный Ветер, повер­нись, пожа­луй­ста, не на север, а на юг, чтобы этот злюка уле­тел обратно.

— Хорошо, поста­ра­юсь, — отве­тил Пету­шок-на-крыше. В этот вечер, когда коровы гуляли на лугу, Южный Ветер вдруг стих и с севера через поля потя­нуло холодом.

Это надви­гался Север­ный Ветер, кото­рый решил всех замо­ро­зить. Он летел через айс­берги, через ледя­ные моря с дале­кого Север­ного полюса и был правда очень холодный.

— У‑У-У-УУу! — ревел Север­ный Ветер. — Я вас всех заморожу-у-ууу!

Но Пету­шок-на-крыше не дре­мал. Он улу­чил минутку, пока ветер тре­пал и рас­ка­чи­вал дере­вья, и начал мед­ленно-мед­ленно поворачиваться.

Не так-то легко это было сде­лать, потому что Север­ный Ветер дул очень сильно.

Нако­нец Петушку-на-крыше уда­лось повер­нуться к северу спиной.

Как только Север­ный Ветер заме­тил, что флю­гер пока­зы­вает на юг, он воскликнул:

— Черт возьми! Ведь я не Южный Ветер, а Север­ный! Наверно, я сбился с пути.

Он подул в обрат­ную сто­рону и тут же очу­тился на Север­ном полюсе.

— Чудеса! — ска­зал он. — Что же мне теперь делать: дуть туда или обратно? А может, лучше поспать? — И Север­ный Ветер лег спать.

Меж тем коровы вер­ну­лись домой и полу­чили еще кле­вера и травы.

А в полях и лугах снова задул лас­ко­вый Южный Ветер.

Красная шапочка Комодо

Жила-была на свете Рыбка. Вме­сте с дру­гими рыбами она пла­вала в море, и ей каза­лось, что море под ней тём­ное-тём­ное. Чем глубже, тем тем­ней. А когда она смот­рела вверх, то видела голу­бое небо и в небе крас­ную шапочку.

“Вот бы мне эту крас­ную шапочку!” — меч­тала она. И одна­жды она попро­ща­лась с осталь­ными рыбами и поплыла вверх, вверх и вверх, пока не доплыла до самой мор­ской поверх­но­сти. Куда ни глянь, вокруг было море, на море боль­шие корабли, а над морем — синее небо, белые облака и крас­ная шапочка.

Рыбка ста­ра­лась всплыть ещё выше, но все ста­ра­ния её были напрасны: не могла же она совсем выпрыг­нуть из воды.

И она обра­ти­лась к Чайке, про­ле­тав­шей над морем.

— Доро­гая мис­сис Чайка, под­ни­ми­тесь, пожа­луй­ста, повыше и достаньте для меня вон ту крас­ную шапочку! Мне она очень нравится.

Но Чайка отве­тила ей:

— Лучше уплы­вай подальше, не то попа­дёшь мне на завтрак!

И с этими сло­вами Чайка ныр­нула в воду и попро­бо­вала пой­мать Рыбку своим боль­шим, ост­рым и жёл­тым клю­вом. Но Рыбка юрк­нула в глу­бину и была такова.

В дру­гой раз Рыбка уви­дела в лодке рыбо­лова с длин­ной удоч­кой, на конце кото­рой, конечно, был крю­чок. Она выныр­нула из воды и сказала:

— Будьте так добры, мистер рыбо­лов, достаньте для меня вашей удоч­кой вон ту крас­ную шапочку!

— Гляди лучше в оба, не то сама попа­дёшь ко мне на удочку! — ска­зал рыболов.

И он под­нял удочку над голо­вой, взмах­нул ею три раза, а потом заки­нул подальше, чтобы под­це­пить на крю­чок Рыбку, но про­мах­нулся, и Рыбка уплыла.

Нако­нец Рыбка при­плыла к реке и уви­дела на берегу реки Слона. Слон напе­вал себе под нос песенку:

Слон — очень тол­стый и большой,

Жуёт он грустно день-деньской.

Траву он ест, а между тем

Он любит зем­ля­нич­ный джем.

Рыбка крик­нула ему:

— Достань мне, пожа­луй­ста, своим длин­ным хобо­том вон ту крас­ную шапочку!

Слон потя­нулся хобо­том за крас­ной шапоч­кой, тянулся, тянулся что было сил, но так и не дотянулся.

— Не выхо­дит, — ска­зал он. — Лучше я под­хвачу тебя хобо­том, закину повыше в небо, и ты сама доста­нешь крас­ную шапочку.

И слон, под­хва­тив Рыбку хобо­том, под­бро­сил её высоко-высоко, выше обла­ков, в самое синее небо. Рыбка гля­нула — а вме­сто крас­ной шапочки в небе ока­за­лось крас­ное сол­нышко. И Рыбка с гром­ким всплес­ком шлёп­ну­лась назад в море.

Рыбы окру­жили её и спрашивают:

— Что же ты вер­ну­лась без крас­ной шапочки?

— Это вовсе не крас­ная шапочка, — отве­чала им Рыбка, — это солнце.

Но они сме­я­лись над ней и говорили:

— Нас не обма­нешь, это крас­ная шапочка!

Крякающий почтовый ящик

Жил-был на свете поч­то­вый ящик. Он был очень кра­си­вый и очень акку­рат­ный поч­то­вый ящик — все письма, какие опус­кали в него, он бережно хра­нил и отда­вал только почтальону.

А сосе­дом поч­то­вого ящика был улич­ный фонарь, вер­ный его друг.

Когда тем­нело, фонарь осве­щал улицу, чтобы про­хо­жие не заблу­ди­лись, а еще чтобы они уви­дели поч­то­вый ящик и не забыли опу­стить в него письма.

Но одна­жды фонарь ска­зал поч­то­вому ящику:

— Кажется, я про­сту­дился, апчхи!

И он так рас­чи­хался, что погас.

Поч­то­вый ящик остался в тем­ноте, и теперь про­хо­жие не видели его и не знали, куда бро­сать письма.

В это время мимо про­хо­дила утка Миранда. “Что слу­чи­лось? — поду­мала она. Ай-ай-ай, погас фонарь! И никто теперь не уви­дит, где поч­то­вый ящик, и не будет знать, куда бро­сать письма”.

Она вско­чила на поч­то­вый ящик и громко закрякала:

— Кря-кря, кря-кря!..

Тут все, кто вышел на улицу, чтобы опу­стить письмо, но не мог отыс­кать поч­то­вый ящик, услы­шали, как кря­кает утка. “Инте­ресно, почему она кря­кает?” удив­ля­лись они и спе­шили туда, где кря­кала Миранда.

И каж­дый, кто под­хо­дил, видел поч­то­вый ящик, бро­сал в него письмо и спо­койно шел домой.

Кузнечик и улитка

Жил-был на свете куз­не­чик, ужас­ный гор­дец, звали его Дэнди. Ещё когда он был малень­ким и только учился пры­гать вме­сте с дру­гими куз­не­чи­ками, он все­гда пры­гал выше всех. Но учи­тель гово­рил ему:

— Дэнди, ты дол­жен учиться не только боль­шим прыж­кам, но и маленьким.

— Нет, — отве­чал Дэнди, — я куз­не­чик осо­бен­ный, не как все. Я при­знаю только боль­шие прыжки.

Так он и не научился делать малень­ких прыж­ков. Одна­жды он вышел из дому попры­гать и повстре­чался с улит­кой Оливией.

— Не надо­ела тебе такая мед­лен­ная жизнь? — спро­сил он её. — Целый день пол­зёшь и пол­зёшь с соб­ствен­ным домом на спине.

— Ну что ты, — отве­тила Оли­вия. — Я люблю ползать.

Мне очень нра­вится быть улит­кой, осо­бенно когда идёт дождь, а у меня в рако­вине все­гда уютно и сухо. И потом: я нико­гда не опаз­ды­ваю домой — дом все­гда при мне! Наде­юсь, ты пони­ма­ешь, что я имею в виду? Быть улит­кой так интересно!

— Что ж, — ска­зал Дэнди. — о вку­сах не спо­рят. При­вет! — И он запры­гал прочь, очень гор­дый собой.

Он и в самом деле был пре­крас­ный пры­гун. Все куз­не­чики хоро­шие пры­гуны. Но Дэнди за один пры­жок отма­хи­вал трид­цать сан­ти­мет­ров — это огром­ное рас­сто­я­ние, если учесть, что сам он был в десять раз меньше. И всё-таки кое-чего он делать не умел. Не умел делать малень­ких прыж­ков. Он не мог прыг­нуть на пят­на­дцать или на десять сан­ти­мет­ров — только на трид­цать. Прыг — и трид­цать сан­ти­мет­ров позади!

Пока он раз­го­ва­ри­вал с Оли­вией, при­шло время обе­дать, и Дэнди поспе­шил домой. Он был уже у самого дома — всего в каких-нибудь десяти сан­ти­мет­рах, но попасть домой никак не мог, потому что, сколько он ни пры­гал, он каж­дый раз пере­пры­ги­вал через свой дом. Ведь он не умел делать малень­ких прыжков!

Бед­няжка Дэнди уже начал терять тер­пе­ние и ужасно злился, но тут, на сча­стье, появи­лась — кто бы вы думали? — улитка Оли­вия со своим доми­ком на спине.

— Вот видишь, Дэнди, — ска­зала она, — улит­кам тоже есть чем гор­диться. По край­ней мере домой они попа­дают без вся­ких хлопот!

У Оли­вии было доб­рое сердце (почти все улитки доб­рые, если только не вста­нут с левой ноги), и она пред­ло­жила Дэнди:

— Вле­зай ко мне на спину, я отвезу тебя домой!

Дэнди очень обра­до­вался, тут же сел на неё вер­хом, и улитка повезла его к дому.

— Бла­го­дарю тебя, Оли­вия, — ска­зал он. — Теперь я сам вижу, что боль­шие прыжки — это ещё не глав­ное на свете!

— Совер­шенно верно! — ска­зала Оли­вия. — Малень­кие прыжки тоже нужны. Будь здо­ров, Дэнди! До свидания!

Кукареку и Солнце

Жил-был пету­шок-на-крыше. Звали его Кука­реку. Сде­лан он был из меди, кроме одной ножки, кото­рая была желез­ная. Кука­реку сидел на высо­ком шпиле церкви, а цер­ковь сто­яла на вер­шине холма.

Из-за этого холма каж­дое утро вста­вало Солнце. И каза­лось, что от Солнца до цер­ков­ного шпиля совсем близко, так близко, что Кука­реку, если бы захо­тел, мог достать до Солнца своим мед­ным крылом.

По утрам Солнцу все­гда хоте­лось есть. Люби­мым его зав­тра­ком был лом­тик под­жа­рен­ного хлеба, или, как гово­рят англи­чане, тост.

Одна­жды Солнце гото­вило себе зав­трак и вдруг почув­ство­вало, что кто-то его щеко­чет. Оно гля­нуло вниз. Но ничего, кроме петушка-на-крыше и цер­ков­ного шпиля, не приметило.

Солнце поче­са­лось, огля­де­лось и хотело дожа­рить свой хлеб, но ока­за­лось, что он совсем сго­рел — один уго­лек остался.

У Солнца испор­ти­лось настро­е­ние. Оно скры­лось за облака и целый день не выхо­дило оттуда.

На дру­гое утро опять: только Солнце начало под­жа­ри­вать себе на зав­трак хлеб, как вдруг опять почув­ство­вало, что кто-то его щеко­чет. Оно гля­нуло вниз, поче­са­лось, а когда посмот­рело на хлеб, ока­за­лось, что он уже сгорел.

Солнце не на шутку рас­сер­ди­лось. Оно выбро­сило сго­рев­ший тост и заста­вило тучи полить его дождем. На землю хлы­нул насто­я­щий ливень с гро­мом и мол­нией. Ну и гроза была!

На дру­гое утро Солнце встало пораньше и опять при­ня­лось гото­вить себе зав­трак. Но когда тот был почти готов, Солнце почув­ство­вало, что его опять кто-то щеко­чет. На этот раз Солнце не сво­дило глаз с тоста, оно поче­са­лось не глядя. Правда, легче не стало, все равно было ужасно щекотно, и разо­чек Солнце все-таки гля­нуло вниз. Этого было доста­точно — зав­трак опять про­пал! Всего на миг отвер­ну­лось Солнце, а вме­сто тоста остался один уголек.

Солнце ничего не ска­зало. Оно скре­стило два пальца — чур меня! — и сосчи­тало до десяти, потом еще раз до десяти, пока не почув­ство­вало, что успокоилось.

На сле­ду­ю­щее утро, когда при­шло время гото­вить зав­трак, Солнце только выста­вило вилку, но хлеб на нее не наса­дило. И стало выжи­дать. Не про­шло и минуты, как оно почув­ство­вало, что кто-то его щекочет.

Солнце спо­койно отло­жило вилку и посмот­рело, кто же это. Но опять не уви­дело никого, кроме Кука­реку и цер­ков­ного шпиля. Оно посмот­рело вни­ма­тельно, потом еще вни­ма­тель­нее и нако­нец поняло, что это Кука­реку и щеко­чет его своим мед­ным крылышком.

— Ну и ну! — уди­ви­лось Солнце. — Неужели это ты меня щеко­чешь? А ты зна­ешь, что из-за тебя три дня под­ряд под­го­рали мои тосты? Ну и озор­ник ты, Кукареку!

— Про­сти, пожа­луй­ста! — ска­зал Кука­реку. — Я вовсе не хотел, чтобы под­го­рали твои тосты, я щеко­тал тебя, чтобы рассмешить.

— Больше этого не делай! — ска­зало Солнце.

— Не буду, чест­ное слово, — пообе­щал Кукареку.

На сле­ду­ю­щее утро Солнце встало и, как все­гда, при­ня­лось гото­вить зав­трак. На этот раз никто его не щеко­тал и тост ни чуточки не под­го­рел. Тогда Солнце под­жа­рило еще один кусо­чек хлеба, нама­зало его мас­лом и про­тя­нуло петушку-на-крыше.

— Как вкусно! — ска­зал Кука­реку. — Боль­шое тебе спа­сибо, Солнце. — И он три раза пере­вер­нулся на одной ножке. — Кука­реку! — кука­рек­нул он. — Кука­реку! Кука-ре…

Кука… Ку… Кх! Кх! Кх! — Он закаш­лялся, потому что в горло ему попала крошка.

— Ну и глу­пышка ты, Кука­реку, — ска­зало Солнце и похло­пало его по спине. Ну и глу­пышка! — И оно засме­я­лось, и сме­я­лось, и сме­я­лось весь день.

Лошадь молочника

Жила-была на свете очень умная лошадь. Её звали Тэрри. Она научи­лась писать и напи­сала сво­ему хозя­ину-молоч­нику записку:

Доро­гой хозяин,

не греми так громко

бутыл­ками

я ещё сплю и встану позно

С ува­же­нием

твоя Тэрри.

И пока­зала записку дру­гим лоша­дям в конюшне. — Хм! — ска­зали они. — А что такое «позно»? Если ты хотела ска­зать «поздно», где же буква «д»?

“Вот досада, — поду­мала Тэрри и повто­рила про себя: — Поздно-гроздно, позно-грозно, морозно-мороздно”. А вслух сказала:

— Зато вы не уме­ете писать!

Воз­ра­зить ей никто не мог.

— Поду­ма­ешь, одна орфо­гра­фи­че­ская ошибка! Пустяки, — доба­вила она.

В этот день Тэрри была в пло­хом настро­е­нии, потому что раз­била себе нос. Когда она учи­лась писать, то ручку она дер­жала в перед­них копы­тах и поэтому всё время шлё­па­лась носом вниз.

Вообще-то, на зад­них ногах она могла сто­ять недолго, но сто­ило ей чуть поше­ве­литься, и она сразу падала — бац! — об землю носом.

Посте­пенно она научи­лась сохра­нять рав­но­ве­сие, упи­ра­ясь кон­цом пера в бумагу. Правда, перо то и дело лома­лось, а если и не лома­лось, то начи­нало ужасно царапать.

Нако­нец Тэрри научи­лась писать, держа ручку в зубах.

Но всё-таки нос у неё ещё не зажил.

На дру­гое утро, как все­гда, при­шёл молоч­ник. Он пер­вым делом про­чи­тал записку и целых пол­часа ста­рался не гре­меть бутыл­ками. Он загре­мел, когда Тэрри совсем просну­лась: всем молоч­ни­кам пола­га­ется гре­меть бутылками.

— Ну, как сего­дня твой нос? — спро­сил он у Т эрри. — Как будто получше!

Он лас­ково потре­пал Тэрри и дал ей яблоко.

Вече­ром, отды­хая в стойле, Тэрри напи­сала стихотворение:

Посвя­ща­ется моему луч­шему другу (молоч­нику)

Знают лошадки

Как яблоки

Сладки

От них они ста­но­вятся толстее

А это очень важнее

То есть нет — от них

они ста­но­вятся ТОЛЩЕ

А это очень ВАЖНО

А теперь прощай

* * *

(целую три раза).

И засу­нула сти­хо­тво­ре­ние в гор­лышко молоч­ной бутылки. На дру­гое утро при­шёл молоч­ник и дал Тэрри сахару.

Пять боль­ших кус­ков, один сред­ний и два маленьких.

Он про­тя­нул ей сахар на ладони и сказал:

— Только не очень громко хру­сти, а то раз­бу­дишь осталь­ных лошадей!

И пока она тихонько хру­стела, молоч­ник про­чи­тал её стихотворение.

— Пре­крас­ное сти­хо­тво­ре­ние! — ска­зал он. — И спа­сибо тебе за три поце­луя. Я в долгу не останусь.

Он три раза поце­ло­вал Тэрри, и они отпра­ви­лись раз­во­зить молоко.

Малышка пингвин по имени Принц

Одна­жды малышка пинг­вин из семей­ства коро­лев­ских пинг­ви­нов — звали его Принц — сидел в яйце и думал, как бы ему поско­рее появиться на свет. Уж очень надо­ело ему сидеть в яйце, хоте­лось ско­рее пойти поиг­рать с дру­гими пингвинами.

Он уда­рил по скор­лупе клю­вом, потом ногой. Потом заба­ра­ба­нил изо всех сил, скор­лупа — к р э к! — и разбилась.

Уф, нако­нец-то он родился.

Мама-пинг­ви­ниха посмот­рела на него и гла­зам своим не пове­рила. “Вот странно, — поду­мала она. — Почему же он корич­не­вый? У всех коро­лев­ских пинг­ви­нов на спине чер­ные перья, а на животе белые. Но может быть, если смыть корич­не­вую краску, он тоже будет чер­ный с белым?” И она попро­бо­вала клю­вом соскре­сти с Принца корич­не­вую краску, но ничего у нее не полу­чи­лось. Принц как был корич­не­вым, так и остался.

— При­ду­мала! — ска­зала мама-пинг­ви­ниха и достала из буфета гор­шо­чек с медом.

Она выма­зала Принца медом и позвала белого мед­ведя — его звали Вор­чун, чтобы он сли­зал с малышки пинг­вина мед, а с медом и корич­не­вую краску. Вор­чун с радо­стью при­нялся обли­зы­вать Принца со всех сторон.

— Ой, щекотно! — сме­ялся Принц.

Но мед­ведь не обра­щал на это вни­ма­ния и про­дол­жал сли­зы­вать мед. А когда всё сли­зал, мама-пинг­ви­ниха уви­дела, что Принц как был, так и остался коричневым.

Тогда Вор­чун сказал:

— Пусть Принц под­ни­мется на холм, покры­тый сне­гом, а потом ска­тится с вер­шины вниз, может, снег счи­стит с него всю корич­не­вую краску.

Принц влез на холм и ска­тился вниз. Ска­тился, встрях­нулся, но остался, как и был, коричневым.

— Пой­дем посо­ве­ту­емся с совой! — решила мама-пинг­ви­ниха. — Она самая муд­рая птица на свете.

И сова ска­зала ей:

— Ну и смеш­ная ты, мама-пинг­ви­ниха. Разве ты не зна­ешь, что пинг­вины рож­да­ются с корич­не­выми перьями, а когда немножко под­рас­тут, только тогда спинка у них ста­но­вится чер­ной, а живот белым?

— Ах, конечно же! — вос­клик­нула мама-пинг­ви­ниха. — Я совсем забыла!

Всё так и получилось.

Когда Принц под­рос, он обли­нял и на спине у него выросли чер­ные перья, а на животе — белые, как у всех коро­лев­ских пингвинов.

Миранда-путешественница

Жила-была в Африке утка. Вообще-то она была утка англий­ская, так как роди­лась в Англии, и звали ее Миранда.

Она давно уже меч­тала вер­нуться на родину, потому что ей очень хоте­лось поиг­рать с англий­скими девоч­ками и мальчиками.

И вот она рас­про­ща­лась со сво­ими дру­зьями — хотя ей и грустно было их поки­дать, — и со львами, и с тиг­рами, и с обе­зья­нами, но только не с кро­ко­ди­лами! Кро­ко­ди­лов она тер­петь не могла. И смело дви­ну­лась в путь.

Очень долго она летела над джун­глями, а потом уви­дела море.

Она при­ле­тела в Ита­лию. На берегу было много детей. Дети играли в песо­чек, а роди­тели сидели рядом и ничего не делали. “Как это глупо и неспра­вед­ливо!” поду­мала Миранда.

Затем Миранда поле­тела над горами, ей при­шлось под­ни­маться все выше и выше. А наверху было холодно и шел снег.

Вдруг она услы­шала — кто-то поет. Ближе и ближе. Ей пока­за­лось, что пели извест­ную фран­цуз­скую песенку: “Сюр-лё-пон д’А-винь-он”, что зна­чит: “На мосту в Авиньоне”.

И дей­стви­тельно, вскоре сквозь туман про­нес­лась стая фран­цуз­ских ласто­чек, кото­рая дер­жала путь на юг, в Ита­лию. Про­ле­тая мимо Миранды, они пома­хали ей кры­льями. А Миранда пома­хала им в ответ.

Она очень устала и про­го­ло­да­лась. Снег пошел силь­нее, и она совсем ничего не видела. В ушах сви­стел ветер, снег сле­пил глаза, лететь ста­но­ви­лось все труд­нее. Но Миранда думала только о том, как хорошо на англий­ских боло­тах летом, и меч­тала ско­рее встре­титься с англий­скими детьми. Клюв ее смот­рел в сто­рону Лон­дона. Так она летела очень долго. Ветер посте­пенно стих, пере­стал идти снег. И над голо­вой она уви­дела звезды, а внизу — мер­ца­ю­щие огни боль­шого города.

Это был Лондон.

Миранда опу­сти­лась на город­ской пруд. Посре­дине пруда был ост­ро­вок, и на ост­ровке сво­бод­ное гнездо, словно нарочно при­го­тов­лен­ное для нее. Миранда очень обрадовалась.

Она пощи­пала болот­ной травки, потом села в гнездо и уже начала засы­пать, как вдруг услышала:

— Миранда! Миранда!

— Я здесь! — ото­зва­лась Миранда. Она выпорх­нула из гнезда и под­плыла к берегу пруда. Там она уви­дела мальчика-рассыльного.

— Тебе теле­грамма! — ска­зал он. — Пожа­луй­ста, рас­пи­шись вот здесь.

Миранда рас­пи­са­лась. Потом с теле­грам­мой в клюве поплыла назад к сво­ему гнезду.

Она с вол­не­нием вскрыла теле­грамму. Теле­грамма ока­за­лась от афри­кан­ских маль­чи­ков и дево­чек. Вот что они писали:

Миранда, Миранда, прими наш привет!

Желаем успе­хов и теп­лого лета.

Мы тебя любим и ждем ответа!

В домах через дорогу гасли огни. Миранда слы­шала, как люди желали друг другу спо­кой­ной ночи. Потом все стихло. Она спря­тала теле­грамму под одно крыло, голову под дру­гое и крепко заснула.

Мистер Крококот

Одна­жды Чело­век с Луны посмот­рел вниз на Землю — ему, конечно, и раньше слу­ча­лось смот­реть на Землю — и уви­дел боль­шу­щего пса, кото­рый с гром­ким лаем гнался за малень­кой кошкой.

— Вот негод­ник! — ска­зал Чело­век на Луне. — Кто бы это? Похоже вроде на Бульку с Хай­ст­рит. Ну да! Так и есть, Булька! Ну погоди, я отучу тебя гоняться за кошками!

И вот поздно ночью, когда Луна све­тила над Афри­кой, Чело­век с Луны опять посмот­рел на Землю, желая непре­менно пови­дать одного сво­его ста­рого друга по имени мистер Крококот.

Одна поло­вина у мистера Кро­ко­кота была котом, а дру­гая — кро­ко­ди­лом. Он был един­ствен­ным в своем роде Кро­ко­ко­том и жил очень уеде­ненно в неболь­шой пещере посре­дине Африки и ни с кем нико­гда не виделся.

— А тебе тут не скучно? — спро­сил его Чело­век с Луны.

— Ниско­лечко! — отве­тил мистер Крококот.

— А я думая, как раз наобо­рот, — ска­зал Чело­век с Луны. — Ведь тебе даже некого поце­ло­вать на ночь и ска­зать “спо­кой­ной ночи”.

— Ха! Вот несо­об­ра­зи­тель­ный! — ска­зал мистер Кро­ко­кот. — Я един­ствен­ное суще­ство на свете, кото­рому все­гда есть кому ска­зать “спо­кой­ной ночи”. Смотри!

С этими сло­вами мистер Кро­ко­кот свер­нулся коль­цом, и поло­винка кро­ко­дил поце­ло­вала поло­винку кота.

— Спо­кой­ной ночи, доро­гой Крок! — ска­зал Кот. — Креп­кого сна.

— Спо­кой­ной ночи, дру­жище Кот! — отве­тил Кро­ко­дил — При­ят­ных сновидеий!

— Да‑а! — ска­зал Чело­век с Луны. — Выхо­дит, у кро­ко­ко­тов есть свои преимущества.

— Конечно! — согла­сился мистер Кро­ко­кот. — Но и свои непри­ят­но­сти тоже.

— Какие же? — уди­вился Чело­век с Луны.

— Видишь ли, — ска­зал мистер Кро­ко­кот, — я нико­гда не могу идти только впе­ред, какая-нибудь моя поло­вина все­гда пятится назад. Поэтому я ино­гда не могу понять, иду я впе­ред или пячусь назад.

— Да, это неудобно, — согла­сился Чело­век с Луны. — Между про­чим, не мог бы ты помочь мне? Есть тут один негод­ный пес, Буль­кой его зовут, живет он в Англии и вечно гоня­ется за кош­ками. Вот бы тебе попасть туда как-нибудь ночью. Ты бы пока­зался ему сна­чала кош­кой, а когда он погнался бы за тобой, ты бы напу­гал его кро­ко­ди­ло­вой пастью. Может, это навсе­гда отбило бы у него охоту гоняться за кошками.

— Согла­сен! — ска­зал мистер Кро­ко­кот. — Сделаем!

Когда он добрался до Англии, Луна ярко осве­щала сосед­ский двор за домом Бульки. Мистер Кро­ко­кот лег под тени­стое дерево, спря­тал свою кро­ко­ди­ло­вую поло­винку и выста­вил на лун­ный свет только кошачью.

Как только Булька заме­тил кошку — ему пока­за­лось, что это насто­я­щая кошка, — он залаял, пере­мах­нул через забор и бро­сился на нее. Но вме­сто кошки его встре­тил кро­ко­дил, да еще ух какой страшный!

Бед­ный Булька без оглядки помчался домой и пере­вел дух только в своей кор­зине на кухне.

— Нет уж, дудки! Больше я за кош­ками не гоня­юсь! — решил он.

Ну и посме­я­лись же над ним Чело­век с Луны и его друг мистер Крококот!

Потом мистер Кро­ко­кот зев­нул и сказал:

— Мне бы вздрем­нуть теперь. — И улегся поудобнее.

— Спо­кой­ной ночи, доро­гой Крок, — ска­зал Кот.

— Спо­кой­ной ночи, дру­жище Кот, — отве­тил Кро­ко­дил. — При­ят­ных сновидений!

Муравей и сахар

У тётушки Люси был дом и сад. Тётушка Люси жила в доме, а в саду жили муравьи.

Одна­жды мура­вей Томас сказал:

— Пойду-ка поищу чего-нибудь вкусненького!

Он под­полз под дверь дома и попал в кухню, где стоял буфет. Потом по дверце буфета добрался до замоч­ной сква­жины и — юрк! — внутрь.

В буфете он огля­делся, уви­дел боль­шу­щую банку с сахар­ным пес­ком и воскликнул:

— Как раз то, что я люблю!

И недолго думая стал упле­тать сахар, кото­рый был слад­кий, как вся­кий насто­я­щий сахар. Томас ел и ел и ста­но­вился толще и толще. Нако­нец он про­сто не мог уже есть.

Тогда он решил, что пора домой, и попро­бо­вал про­лезть назад через замоч­ную сква­жину. Но он до того рас­тол­стел, что не сумел пролезть.

Бед­няга Томас сел и запла­кал. Он знал, что мама будет ждать его и вол­но­ваться. Он ещё раз попро­бо­вал про­лезть через замоч­ную сква­жину, но опять ничего не вышло: он стал слиш­ком толстый.

Чтобы поху­деть, при­шлось заняться гим­на­сти­кой. Он делал наклоны и при­се­да­ния, вдохи и выдохи — раз-два, раз-два! — бегал по буфету… и вот нако­нец снова стал таким, как прежде.

Он уже собрался в обрат­ный путь, как вдруг почув­ство­вал, что совсем обес­си­лел от голода.

“Недурно бы под­кре­питься на дорожку”, — поду­мал он и съел немножко сахару.

Сахар был вкус­ный, и он ел ещё и ещё — навер­ное, хотел набраться сил, чтобы быст­рей добе­жать до дому. Но когда он полез в замоч­ную сква­жину, ничего у него опять не вышло: он опять слиш­ком растолстел.

И при­шлось ему опять заняться гим­на­сти­кой: раз-два, раз-два, раз-два!

Теперь уж Томас пом­нил: голо­ден не голо­ден, но, если хочешь попасть домой, к сахару лучше не при­тра­ги­ваться! Он бла­го­по­лучно про­лез через замоч­ную сква­жину, спу­стился по дверце буфета на пол, под­полз под кухон­ную дверь и очу­тился в саду.

Вер­нув­шись домой, он рас­ска­зал маме про свои при­клю­че­ния с саха­ром. Тогда она созвала всех мура­вьев и сказала:

— Надо нам пого­во­рить с тётуш­кой Люси!

И муравьи дви­ну­лись через сад к дому, под­ползли под дверь, потом через кухню попали в кори­дор, оттуда в гости­ную тётушки Люси и по ковру до стула, на кото­ром она сидела, потом вверх по ножке стула к ней на колени.

Тётушка Люси очень обра­до­ва­лась мура­вьям. Они хором рас­ска­зали ей, как Томас про­брался через замоч­ную сква­жину буфета ДО САХАРА и не мог про­лезть обратно ПОСЛЕ САХАРА.

И тетушка Люси пообе­щала, что отныне будет остав­лять сахар в блю­дечке на полу — спе­ци­ально для мура­вьев. И все муравьи по оче­реди побла­го­да­рили тётушку Люси, щекотно поце­ло­вали её на про­ща­ние и вер­ну­лись домой.

Мыши на Луне

Одна­жды вече­ром, когда я почти уже спал, я вдруг услы­шал, как кто-то скре­бется в окно и зовет меня.

Я подо­шел к окну, рас­пах­нул его и уви­дел моего зна­ко­мого с Луны по имени Джордж.

— Доро­гой друг, — ска­зал он, — мне нужна твоя помощь.

— Все­гда рад помочь, — ска­зал я. — Но сна­чала сядь, отдохни. Навер­ное, ты поряд­ком устал с дороги. Хочешь чаю?

— С удо­воль­ствием, — ска­зал он.

Пошел я сразу в кухню,

Ска­зал я кошке: — Брысь!

Но тут же извинился:

— Про­сти меня, кис-кис!

Я друга угощаю,

Он очень хочет чаю,

А ты лежишь тут на ходу,

— Сию минуту я уйду!

Мяук­нула она.

— Вот уж не думала-то я,

Что нам чаев­ни­чать пора,

Ура-ура! Ура-ура!

Я поста­вил одну чашку для кошки, дру­гую для Джор­джа и тре­тью для себя.

— Ну а теперь рас­ска­зы­вай, в чем дело, — ска­зал я Джорджу.

— Мыши, — отве­тил он. — На Луне столько мышей, что никто не хочет там жить, и я не могу жениться. Жен­щины больше всего на свете боятся мышей! Посо­ве­туй, как мне быть? А кроме того, мыши едят Луну, и она дела­ется все тоньше и тоньше, уже остался один тонень­кий месяц. В конце кон­цов они и его доедят и при­дется мне делать Луну снова. И так повто­ря­ется каж­дые два­дцать восемь дней!

Что такое Луна — вы не зна­ете, дети?

А Луна — это све­жего сыра головка.

И голод­ные мыши на вкус­ной планете

Рас­прав­ля­ются с нею про­ворно и ловко.

— Да, плохо дело. Чем же я могу тебе помочь?

Тут мы с моей кош­кой переглянулись.

— Мяу-мяу! — ска­зала она.

— Пре­красно, — отве­тил я. — Пре­красно, прекрасно!

Кошка отпра­ви­лась с Джор­джем на Луну и рас­пу­гала там всех мышей.

Теперь она уже вер­ну­лась и по-преж­нему спит у меня в кухне. А Джордж нако­нец-то женился. Жену его зовут Мэри. И он очень счаст­лив. Един­ствен­ная беда — Мэри слиш­ком любит сыр.

Нельсон и курочка

Одна­жды теп­лым лет­ним вече­ром над высо­кой колон­ной, на кото­рой стоит ста­туя адми­рала Нель­сона, про­плы­вала лег­кая тучка.

— Будь добра, умой меня, — попро­сил ее адми­рал Нель­сон. — С удо­воль­ствием, — отве­тила тучка, и полила лорда Нель­сона дождем, и смыла с его лица всю пыль.

— Бла­го­дарю тебя, — ска­зал Нель­сон. — А может быть, ты вол­шеб­ная тучка?

— Может быть, милорд, — отве­тила тучка.

— Ну конечно, вол­шеб­ная, — ска­зал лорд Нель­сон. — Только вол­шеб­ные тучки умеют раз­го­ва­ри­вать! Послу­шай, тучка, мне так скучно тут одному. Пого­во­рить даже не с кем.

— А ты погляди в под­зор­ную трубу, — ска­зала тучка, — и, если уви­дишь кого-нибудь, с кем тебе захо­чется пого­во­рить, я ему передам.

Адми­рал Нель­сон под­нес под­зор­ную трубу к пра­вому глазу (левый глаз он поте­рял в бою) и огля­дел всю Тра­фаль­гар­скую пло­щадь, а потом Стр­энд и Уайт­холл и даже пере­улок свя­того Мар­тина и в пере­улке уви­дел курочку, пере­бе­гав­шую дорогу.

— А почему курочка пере­бе­гает дорогу? — спро­сил лорд Нель­сон у тучки.

— Не знаю, — отве­тила тучка. — Позвать ее?

— Да, пожа­луй­ста! — ска­зал лорд Нельсон.

Тучка про­плыла над куроч­кой и сказала:

— С тобой хочет пого­во­рить лорд Нельсон.

Курочка была очень польщена и побе­жала ско­рее к колонне. Адми­рал Нель­сон спу­стил ей трап, и она под­ня­лась на самую вер­шину колонны. Нель­сон был очень рад встрече.

— Как тебя зовут? — спро­сил он.

— Марта, милорд, — отве­тила курочка.

— А скажи, Марта, — спро­сил лорд Нель­сон, — зачем ты пере­бе­гала дорогу?

— Видите ли, милорд, — отве­тила Марта, — когда я снесу яичко на одной сто­роне улицы — кому-нибудь на зав­трак, — я пере­хожу на дру­гую сто­рону, чтобы и на дру­гой сто­роне кто-нибудь полу­чил яичко на завтрак.

— Яичко на зав­трак! — меч­та­тельно повто­рил лорд Нельсон.

Он глу­боко вздох­нул, и по щеке его даже ска­ти­лась слеза.

— Не плачьте, милорд, — ска­зала Марта, — хотите, я оста­нусь с вами и каж­дое утро буду нести вам на зав­трак яичко?

Так она и сделала.

Время от вре­мени тучка воз­вра­ща­лась к ним, чтобы умыть их дождем. Теперь лорду Нель­сону было с кем пого­во­рить, и он больше не чув­ство­вал себя так оди­ноко, как раньше. К тому же на зав­трак он каж­дое утро полу­чал све­жее яичко.

Нолс и можжевельник

Дав­ным-давно в долине среди хол­мов рос можжевельник.

Он нико­гда не видел города, но пре­красно знал, как там идет жизнь, потому что ветер при­но­сил ему все город­ские новости.

Ветер летел с моря сна­чала в город, а потом через без­люд­ные зеле­ные холмы в долину, где рос мож­же­вель­ник. И мож­же­вель­ник слы­шал то гудки мор­ских паро­хо­дов, то лай собак, то дет­ский смех, то чей-то раз­го­вор по теле­фону. До него доно­си­лись крики чаек и гудки паро­во­зов. Ветер при­но­сил ему самые раз­ные голоса.

Мож­же­вель­ник любил слу­шать ветер, и когда ветер сти­хал, ему ста­но­ви­лось скучно и оди­ноко. Вокруг не было никого, только солнце над голо­вой или луна да звезды. Ино­гда на его ветки сади­лись птицы, но это слу­ча­лось редко.

И вот в одно пре­крас­ное утро мож­же­вель­ник услы­шал — топ, т о п, ТОП, все громче, громче и ГРОМЧЕ! И нако­нец через гре­бень холма пере­шаг­нул СЛОН по имени НОЛС.

— При­вет! — ска­зал слон.

— При­вет! — отве­тил мож­же­вель­ник. — Тебя зовут Кенгуру?

— Что ты! Я — слон по имени Нолс.

— А‑а! — ска­зал мож­же­вель­ник. — Рад тебя видеть!

— Пони­ма­ешь, — ска­зал Нолс, — мне ужасно хочется поче­сать спину.

Слон сел под мож­же­вель­ник и потерся о ствол спи­ной. Сразу стало легче.

Тогда мож­же­вель­ник пред­ло­жил ему:

— Возьми вон из того стога охапку сена, сядь рядом со мной, и мы побол­таем. А когда захо­чешь, я тебе опять почешу спину.

Нолс при­нес охапку сена и сел под мож­же­вель­ник, а сено поло­жил рядом, на слу­чай, если захо­чется есть. Слоны очень любят сено. И шоко­лад­ное пече­нье тоже, только пече­нья у Нолса не было.

Так они сидели, бол­тали, а потом слон задре­мал. И опять в долине стало тихо-тихо.

Вдруг откуда ни возь­мись появи­лась ста­рушка, села рядом с ними и при­ня­лась шить. Сшила все, что нужно было, и хотела спря­тать иголку, да уро­нила ее неча­янно прямо в сено.

Да, нелег­кое это дело — найти иголку в сене!

— Проснись! — закри­чала она слону. — Помоги мне найти иголку!

Нолс проснулся и тут же поду­мал: “Конечно, найти иголку в сене дело нелег­кое — для всех, но только не для слона”.

Он вытя­нул хобот, подул на сено, сено раз­ле­те­лось в раз­ные сто­роны, а иголка оста­лась — она ведь была тяже­лее сена.

— Вот моло­дец! — ска­зала ста­рушка и дала слону шоко­лад­ное печенье.

Когда ста­рушка ушла, Нолс уселся под мож­же­вель­ник, поже­вал сена, поче­сался спи­ной о ствол, а потом послу­шал город­ские ново­сти, кото­рые при­нес ветер.

Мож­же­вель­ник был очень рад, что слон остался с ним навсегда.

Носорог и добрая фея

Много-много лет тому назад, когда все папы были ещё малень­кими маль­чи­ками, жил на свете носо­рог, по имени Сэм.

Он был очень и очень тол­стый, но это его ничуть не огор­чало. Он чув­ство­вал себя совер­шенно счаст­ли­вым и каж­дый вечер перед сном пел песенку:

Носо-носо-носо-роги

Всё съе­дают по дороге

И не думают о том,

Что слу­чится с животом.

Потом съе­дал сто шоко­лад­ных пече­ний, запи­вал их ста­ка­ном молока и засыпал.

Но по ночам ему снился сон, каж­дый раз один и тот же. Ему сни­лось, что кто-то его щеко­чет. Сна­чала чуть-чуть, потом силь­нее и, нако­нец, так, что не было мочи тер­петь. Из-за этого Сэм бес­по­койно кру­тился во сне и каж­дую ночь падал с кровати.

А так как он был очень боль­шой и тол­стый, то и падал с постели очень громко — бух!!! И все, кто жил по сосед­ству, были недо­вольны и жало­ва­лись, что он слиш­ком шум­ный и бес­по­кой­ный носорог.

Бед­няга Сэм не знал, что и при­ду­мать. И вот он пошёл за сове­том к муд­рой сове, жив­шей на ста­ром дубе. Сову звали Джуди, она умела читать, писать и счи­тать, а по пят­ни­цам чистила себе когти.

Сэм рас­ска­зал Джуди, что он каж­дую ночь падает с кро­вати и будит своих сосе­дей и они на него жалу­ются, а что сде­лать, чтобы не кру­титься во сне, он не знает; может быть, Джуди научит его?

— Знаю, знаю, — ска­зала Джуди, — попроси доб­рую фею, она тебе поможет.

— Фею так фею, — согла­сился Сэм.

И он ска­зал про себя «фея», “фея” и ещё раз «фея». Как только он в тре­тий раз ска­зал «фея», в траве что-то зашур­шало и появи­лась фея, хоро­шень­кая, как лютик. В левой руке у неё была сереб­ря­ная палочка.

Пока Сэм рас­ска­зы­вал ей о своих непри­ят­но­стях, она гла­дила его по носу. Сэм рас­ска­зал ей обо всём: как он ложится в постель, съе­дает сто шоко­лад­ных пече­ний, запи­вает их моло­ком и засы­пает. И как ему снится, что кто-то его щеко­чет, и он кру­тится во сне, и падает с кро­вати, и соседи на него жалуются.

— Ах, какой глу­пый носо­рог! — ска­зала фея. — Ну кто же ест шоко­лад­ное пече­нье в постели? А про крошки ты забыл? Конечно, щекотно! И ничего уди­ви­тель­ного, что ты пада­ешь с постели.

— Но что же мне делать? — спро­сил Сэм. — Если я отка­жусь от плот­ного ужина, я похудею.

— Я помогу тебе, — ска­зала фея. — Зажмурь глаза и не подглядывай.

Сэм зажму­рил глаза, а фея взмах­нула сереб­ря­ной палоч­кой над Джуди и пре­вра­тила её в канарейку.

— Что со мной сде­лали? — уди­ви­лась Джуди.

— Не сер­дись — ска­зала фея, — зато теперь ты можешь кле­вать шоко­лад­ные крошки.

— Ну тогда ладно, — согла­си­лась Джуди, — кана­рейка так канарейка.

Она рас­пра­вила жёл­тые перышки и пропела:

Комары и мошки,

Комары и мошки,

Слон любит печенье,

А кана­рейка — крошки!

Сэм открыл глаза.

— Ешь мои крошки, ешь на здо­ро­вье! — обра­до­вался он. — Ну да! Они-то мне и не давали спать. Спа­сибо тебе, доб­рая фея, боль­шое-боль­шое спа­сибо! Теперь мне не будет щекотно и я пере­стану кру­титься во сне и падать с кро­вати. Ура!

— До сви­да­ния! — ска­зала доб­рая фея.

Она поце­ло­вала Джуди и Сэма и, взмах­нув палоч­кой, исчезла.

А Джуди и Сэм вер­ну­лись домой. С тех пор всё пошло хорошо. Сэму больше ничего не сни­лось, и он больше не кру­тился во сне и не падал с кро­вати. Все соседи счи­тали его теперь заме­ча­тель­ным носо­ро­гом и гово­рили, что ему очень повезло: у него есть вер­ный друг, кото­рый подъ­едает все крошки.

Ино­гда ран­ним утром Сэм спус­кался к реке и пел такую песенку:

Комары и мошки,

Комары и мошки,

Кана­рейка Джуди

Очень любит крошки.

И теперь я уже

Ура! Ура!

Не вер­чусь, не кручусь,

А сплю до утра.

Да здрав­ствует Джуди!

Да здрав­ствую я!

Орел и овечка

На одной из вер­шин гор­ного Уэльса жил орел. Звали его Дэвид.

Он любил летать высоко-высоко. И одна­жды зале­тел так высоко, что попал на звезду.

На звезде стоял малень­кий домик. В нем жила Мэри со своей овеч­кой. Дэвид посту­чал в дверь.

— Я при­ле­тел к вам в гости, — ска­зал он.

Мэри накрыла на стол, и они втроем сели пить чай.

— Хочешь кусо­чек под­жа­рен­ного хлеба, милый орел? — пред­ло­жила Мэри.

— Хм, нет, спа­сибо, — отве­тил Дэвид. — Я бы лучше съел овечку.

— Ой! Но ты ведь еще не мыл когти, — ска­зала Мэри.

И она выста­вила его из-за стола и отпра­вила на кухню мыть когти. А пока он там мылся, она успела шеп­нуть два слова на ушко своей овечке.

Дэвид вер­нулся и сел опять за стол.

— Хочешь еще кусо­чек под­жа­рен­ного хлеба, милая овечка? — спро­сила Мэри.

— Нет, спа­сибо, — отве­тила овечка, вспом­нив, что ей шеп­нула на ушко Мэри. — Пожа­луй, я бы лучше съела орла.

Орел очень уди­вился, ему даже стало как-то не по себе. И когда Мэри еще раз спро­сила, что ему хочется, он ответил:

— Кусо­чек под­жа­рен­ного хлеба, пожалуйста.

Мэри дала ему кусо­чек под­жа­рен­ного хлеба. После чая Дэвид попро­щался с Мэри и с ее овеч­кой и поле­тел домой.

В этот вечер перед сном он нет-нет да погля­ды­вал на звезду, горев­шую над его головой.

Откуда взялась морская звезда

Жили на свете семь слонов.

Самый боль­шой слон, слон чуть поменьше, слон еще чуть поменьше, слон сред­ний, слон поменьше сред­него, слон малень­кий и, нако­нец, самый малень­кий, или, вер­нее, слоненок.

Одна­жды они сто­яли на вер­шине холма у самого берега моря и смот­рели на звезды.

Ночь была тем­ная, и звезды сияли осо­бенно ярко.

И рыбы в море тоже смот­рели на звезды. Как только они заме­чали паду­чую звезду, они ныряли поглубже, чтобы найти ее, — им каза­лось, что звезда упала на дно морское.

— Давайте пой­маем паду­чую звезду, — пред­ло­жил самый боль­шой слон.

— Давайте! — согла­си­лись все.

И вот самый боль­шой слон под­нял хобо­том слона чуть поменьше, а слон чуть поменьше — еще чуть поменьше, а еще чуть поменьше — сред­него, а сред­ний поменьше сред­него, а поменьше сред­него — малень­кого, а малень­кий — самого малень­кого, или, вер­нее, слоненка.

Потом самый боль­шой слон под­бро­сил всех вверх, и они поле­тели к паду­чей звезде. Потом слон чуть поменьше под­бро­сил всех вверх, и они поле­тели дальше к паду­чей звезде. Потом слон сред­ний под­бро­сил всех вверх, и они поле­тели дальше, к паду­чей звезде. Потом слон поменьше сред­него под­бро­сил вверх малень­кого и самого малень­кого, и они почти доле­тели до паду­чей звезды. Потом малень­кий слон под­бро­сил вверх самого малень­кого, или, вер­нее, сло­ненка, и сло­не­нок пой­мал хобо­том паду­чую звезду и пере­дал ее малень­кому слону, а малень­кий — слону поменьше сред­него, а слон поменьше сред­него — сред­нему, а сред­ний — слону чуть побольше, а слон чуть побольше — слону еще чуть побольше, а слон еще чуть побольше — самому боль­шому слону, кото­рый пере­дал ее рыбке, кото­рая про­гло­тила ее и стала мор­ской звездой.

Первая беседа с тигром

На столе лежала книжка с кар­тин­ками. Луна загля­нула в окно и уви­дела на пер­вой стра­нице тигра.

— Какой ты худой! — ска­зала луна тигру. — Навер­ное, давно не ел?

— Грррр, — отве­тил тигр, — давно.

— А чего бы тебе хотелось?

— Сказку!

— Сказку?

— Да, хоро­шую сказку. Когда мне рас­ска­зы­вают хоро­шие сказки, я толстею.

— А видишь вон в том окне чело­века, — спро­сила луна, — в доме напро­тив? Он писа­тель и умеет при­ду­мы­вать очень хоро­шие сказки.

— Не вижу, — отве­тил тигр. — Ничего не вижу, кроме букв в книжке.

— Ах, глу­пый ты тигр, — ска­зала луна. — Ты всё ещё на пер­вой стра­нице. Пере­вёр­ты­вай её ско­рей, и на вто­рой стра­нице я позна­комлю тебя с писателем.

— Вот и я! — ска­зал тигр, пере­ско­чив на вто­рую страницу.

— А вот писа­тель! — ска­зала луна. — Позна­комь­тесь, пожалуйста.

— При­вет, тигр!

— Гррррррррр…

— Ой, разве так здо­ро­ва­ются веж­ли­вые тигры? — уди­вился писатель.

— Гррр, а я голодный.

— Ай, ай, ай! При­не­сти тебе косточек?

— Гррр, я не люблю кости.

— А мясо?

— И мясо не люблю.

— А что же ты любишь?

— Сказки! Хоро­шие сказки. От них я толстею.

— Вот чудеса! А про кого же ты хочешь послу­шать сказку?

— Про тигра!

— Про тигра? Про тигра… да… А если про слона?

— Ладно, пусть про слона, только хоро­шую. От пло­хих ска­зок у меня болит живот. А совсем от пло­хих я уми­раю, вот так… — И тигр лёг, задрав кверху лапы.

— Пожа­луй­ста, не уми­рай! Лучше послу­шай сказку про слона.

Сказка про слона, про костёр и про белую уточку

Жил-был на свете слон, очень боль­шой, совсем некра­си­вый, но очень доб­рый. Звали его Лони.

Одна­жды он пошёл гулять. Шёл, шёл и при­шёл к пыла­ю­щему костру. Возле костра гре­лась белая уточка, а рядом был пруд, Уточ­кин пруд. И высо­кое пламя костра отра­жа­лось в нём как в зеркале.

Лони оста­но­вился, чтобы полю­бо­ваться и на костёр, и на его отра­же­ние в воде, и на белую уточку. Но тут набе­жала тучка и стал накра­пы­вать дождь. Костёр испугался.

— Если дождь разой­дётся, — я погиб! — всхлип­нул он.

— Ах, что ты, не плачь, — ска­зала белая уточка, — не то сам себя зальёшь слезами.

Уточку звали Миранда.

— Поста­ра­юсь, — ска­зал костёр.

— Не уны­вай, дру­жище! — ска­зал Лони и подул на костёр.

Костёр чуть раз­го­релся и пове­се­лел. Но дождь лил всё силь­нее, и тогда Лони попро­сил белую уточку лететь ско­рее к тучке и ска­зать ей, что, если она не пере­ста­нет поли­вать дождём, он, Лони, так дунет, так дунет, что раз­веет всю тучу, и от неё ни облачка не останется.

Миранда поле­тела к тучке и всё ей ска­зала, как велел Лони.

— Ох, про­сти, пожа­луй­ста, — ска­зала тучка. — Но дело в том, что, когда я уви­дела тебя, я поду­мала: «Утки больше всего на свете любят плес­каться в воде», и я полила тебя дождём. Больше я не буду!

— Спа­сибо! — ска­зала Миранда и поле­тела назад. А тучка поле­тела в дру­гую сторону.

Не жалея сил, Лони дул и дул на костёр, и костёр раз­го­релся ярче преж­него. Он был очень дово­лен, но теперь Миранда загрустила.

— Что с тобой? — спро­сил её Лони.

— Я… я… я… так люблю дож­дик, — при­зна­лась Миранда. — Все утки любят.

— Ну, этому горю нетрудно помочь, — ска­зал Лони. Он опу­стил хобот в пруд, набрал побольше воды и обдал уточку насто­я­щим ливнем.

Миранда захло­пала кры­льями и закря­кала от удовольствия.

— Насто­я­щий дождь! Даже лучше, чем дождь! — радо­ва­лась она.

Лони снова опу­стил хобот в пруд, набрал побольше воды и опять полил белую уточку дождём. А потом набрал побольше воз­духа и подул на костёр.

Но вот при­шло время воз­вра­щаться ему домой. Лони ска­зал «до сви­да­нья» и пошёл. Миранда долго смот­рела ему вслед, и ей каза­лось, что он ста­но­вится всё меньше и меньше. Нако­нец Лони совсем исчез из глаз. Тогда Миранда под­бро­сила в костёр вето­чек, спря­тала голову под крыло и заснула.

Ей при­снился Лони, такой боль­шой, не очень кра­си­вый, но очень добрый.

— Всё, конец? — спро­сил тигр.

— Этой сказке конец, — ска­зал писатель.

— Теперь и я могу лечь спать?

— Если хочешь, конечно.

— И могу про­спать всю страницу?

— Даже две, если хочешь.

— Нет, я посплю в уголке на сле­ду­ю­щей стра­нице, где пустое место, а потом проснусь, и ты мне рас­ска­жешь новую сказку. — И тигр свер­нулся кала­чи­ком в самом ниж­нем углу стра­ницы, там, где не было ни рисун­ков, ни букв.

Но ему не спалось.

— Один глаз у меня уже открыт, видишь? — ска­зал он.

— Нет, что-то не вижу, — ска­зал писатель.

— Открыт! Поэтому рас­скажи мне ещё сказку.

— Про кого же?

— Про тигра!

— Опять про тигра? Это скучно.

— Ну, тогда про кошку. Кошка — это почти тигр. Малень­кий тигр. Рас­скажи мне про кошку Дика Уйтинг­тона. Как Дик под­нялся на Хай­гет­ский холм, огля­нулся на Лон­дон и ска­зал: «Одна­жды я стану лорд-мэром Лондона».

— Да ведь это народ­ная сказка. Народ­ная англий­ская сказка, и ты её пре­красно зна­ешь. Нет, лучше я рас­скажу тебе про девочку с Хай­гет­ского холма.

— Давай рассказывай!

— Пожа­луй­ста?

— Да, рас­ска­зы­вай, пожалуйста!

Сказка про девочку с хайгетского холма

Пре­крас­ным суб­бот­ним утром коро­лева просну­лась и выгля­нула в окно.

«Какая чудес­ная сего­дня погода! — поду­мала коро­лева. — Надо пойти гулять. Буду гулять, пока не найду самого муд­рого чело­века в моём коро­лев­стве. И сде­лаю ему подарок».

Она позав­тра­кала, попро­ща­лась со своей кош­кой Сьюки, села в золо­тую карету и ска­зала кучеру:

— К Хай­гет­скому холму!

— Слу­ша­юсь, ваше вели­че­ство, — отве­тил кучер. — Н‑но, пошли!

Когда они дое­хали до Хай­гет­ского холма, кучер оста­но­вил карету, чтобы напо­ить лоша­дей, а коро­лева пошла купить себе рыбы с жаре­ной кар­тош­кой. Ей вдруг очень захо­те­лось рыбы с жаре­ной кар­тош­кой в паке­тике за один пенни.

— Вот и тебе рыба с жаре­ной кар­тош­кой! — ска­зала она кучеру.

— Спа­сибо, ваше вели­че­ство, — ска­зал кучер.

— А пока ты тут ешь, я про­гу­ля­юсь и поищу самого муд­рого чело­века в моём королевстве.

И она с радо­стью отпра­ви­лась гулять по ули­цам Лондона.

— С доб­рым утром, ваше вели­че­ство! — гово­рили люди.

— С доб­рым утром! — отве­чала коро­лева. — Я ищу самого муд­рого чело­века в моём коро­лев­стве. Хочу сде­лать ему пода­рок. Кто, по-вашему, самый мудрый?

Люди почё­сы­вали в затылках.

— Быть может, премьер-министр?

— Или лорд-мэр?

— Ах, нет, нет! — гово­рила королева.

Она огля­ды­ва­лась по сто­ро­нам, но не видела никого, кроме обык­но­вен­ных про­хо­жих, кото­рые вышли утром за покупками.

— Какой сего­дня пре­крас­ный день, — вздох­нула коро­лева, — и птицы поют, и солнце све­тит. Как бы мне хотелось…

Но тут она остановилась.

Навстречу ей шла девочка в жёл­той шапочке и в жёл­тых носоч­ках. В руках она несла кошёлку и пры­галки. Девочка поста­вила кошёлку с про­дук­тами на землю и начала прыгать.

— Какая пре­лесть! — ска­зала коро­лева. — А можно и мне попрыгать?

— Конечно, ваше вели­че­ство! — ска­зала девочка.

— Только подержи, пожа­луй­ста, мою корону! — попро­сила королева.

Девочка взяла у коро­левы корону и отдала ей прыгалки.

Прыг-скок! Прыг-скок! До чего же весё­лое это ока­за­лось заня­тие! Вокруг собра­лись люди. Они хло­пали в ладоши, а кто-то даже попро­бо­вал сочи­нить стихи, только стихи полу­чи­лись совсем плохие.

Когда коро­лева кон­чила пры­гать, она отдала девочке пры­галки и сказала:

— Я счи­таю, что пры­гать через ска­калку в суб­боту утром — самое муд­рое заня­тие на свете. Выхо­дит, ты самая муд­рая в моём коро­лев­стве, и я хочу сде­лать тебе пода­рок. Что ты любишь больше всего?

— Вино­град! — ска­зала девочка. — Только без косточек.

— Пре­красно! — ска­зала коро­лева. — Ты полу­чишь в пода­рок мою соб­ствен­ную косточковынималку.

— Боль­шое спа­сибо, ваше вели­че­ство, — ска­зала девочка.

— А теперь мне пора, до сви­да­нья! — ска­зала королева.

— До сви­да­нья! — ска­зали все.

Девочка отдала коро­леве корону, коро­лева надела корону на голову и ушла.

— Ты уже съел рыбу с жаре­ной кар­тош­кой? — спро­сила она сво­его кучера.

— Съел, спа­сибо, ваше вели­че­ство! — отве­тил кучер. — И кони уже напились.

— Пре­красно! — ска­зала коро­лева. — Тогда поехали во дворец.

Люди на улице кри­чали и махали им вслед. А потом пошли в мага­зин и купили себе прыгалки.

И теперь по суб­бо­там утром можно видеть, как жители Хай­гет­ского холма ска­чут через ска­калку в мага­зин и обратно.

— Ну как, понра­ви­лась тебе эта сказка? — спро­сил писа­тель у тигра.

— Очень! А вот конец этой стра­ницы мне что-то не нравится.

— Да‑а, мне тоже, — ска­зал писатель.

— Там нари­со­вано какое-то страш­ное чудовище.

— Не какое-то, а Кро­ко­идл-Иддл-Буу, разве ты не уме­ешь читать?

— Я плохо вижу, — ска­зал тигр.

— Зна­ешь что? Давай-ка мы с тобой перей­дём на цыпоч­ках на дру­гую стра­ницу, пока чудо­вище нас не заметило.

— Давай, и ты рас­ска­жешь мне новую сказку. Про тигра, пожалуйста!

Сказка про тигрицу Барчу и тигрёнка Ачу

У тиг­рицы Барчу был тиг­рё­нок. Звали его Ачу. Когда тиг­рица гре­лась на солнце, Ачу любил играть её длин­ным хво­стом. А вот в школу он не любил ходить. И когда мама ему говорила:

— Ачу, посмотри, вон все послуш­ные тиг­рята уже пошли в школу, а ты…

— Ой, ой, ой, — засто­нал тигр.

— Что с тобой? — спро­сил писатель.

— Ой, живот заболел!

— Бед­няжка, хочешь горя­чую грелку? Но тигр замо­тал головой.

— Тогда слу­шай дальше…

— Ачу, — ска­зала тиг­рица-мама, — все послуш­ные дети давно уже сидят в школе и учатся читать, а ты…

— А я плохо вижу, мне вредно, — ска­зал Ачу.

— Я умер, — ска­зал тигр и лёг на спину.

— Отчего? — спро­сил писатель.

— Мне не нра­вится эта сказка.

— Ты же сам про­сил сказку про тигра.

— Хоро­шую, а это пло­хая. Лучше рас­скажи мне про море.

— Про море так про море.

Сказка про морского царя и китов

Дав­ным-давно, когда море ещё только появи­лось на свет, оно было совсем не солё­ное. И бурь на море не слу­ча­лось. Оно было тихое и спо­кой­ное, как боль­шой пруд.

Одна­жды мор­ской царь Неп­тун сидел со сво­ими пре­крас­ными дочерьми — их было всего сорок — на дне моря. У десяти дево­чек были жёл­тые волосы, ещё у десяти — чёр­ные, ещё у десяти — белые, а у послед­них десяти — крас­ные. И у всех сорока — очень хоро­шень­кие бле­стя­щие рыбьи хвосты.

Мимо про­плыла сельдь, и Неп­тун заме­тил, что она пла­чет. Потом про­плыл поло­са­тый мор­ской чёрт и несколько мор­ских конь­ков — тоже все в сле­зах! И пла­чу­щий пал­тус. Неп­тун посмот­рел себе под ноги и на дне мор­ском уви­дел пла­чу­щую мор­скую звезду, а рядом с ней рыда­ю­щего омара.

— Что слу­чи­лось, дру­жище омар? — спро­сил его Нептун.

— Ах, сэр! — всхлип­нул омар. — Опять эти киты. Они пьют море.

О, как царь Неп­тун рас­сер­дился! Он всплыл на поверх­ность моря, огля­делся и, куда бы он ни бро­сил взгляд, всюду видел боль­ших и даже огром­ных китов. И все они пили море. И море мелело прямо на глазах.

— Вот негод­ники! — ска­зал Неп­тун. — Надо пре­кра­тить это безобразие.

Он снова ныр­нул на дно и позвал к себе дочерей.

— Плы­вите, мои крошки, в двор­цо­вую кухню, — ска­зал он. — Там в шкафу вы най­дёте мешки с солью. Возь­мите каж­дая по мешку и ско­рей возвращайтесь.

И все сорок дочек мор­ского царя поплыли в двор­цо­вую кухню и вер­ну­лись каж­дая с боль­шим меш­ком соли.

Тогда Неп­тун ска­зал своим жел­то­во­ло­сым дочкам:

— Плы­вите, мои малютки, на восток, рас­сы­пайте по дороге соль и раз­ве­вайте её во все сто­роны хвостами.

А чер­но­во­ло­сым доч­кам он сказал:

— Плы­вите, милые, на юг, рас­сы­пайте соль из меш­ков и раз­ве­вайте её во все стороны.

Бело­во­ло­сым доч­кам он сказал:

— Плы­вите, детки, на запад и делайте то же самое.

Крас­но­во­ло­сым он сказал:

— А вы, мои хоро­шие, плы­вите на север и, не жалея соли, посо­лите море.

И все его дочки уплыли кто куда и сде­лали всё, как велел им отец.

На дру­гой день киты, как все­гда, стали пить море.

— Ой, — ска­зали они, — оно же солёное!

Им было про­тивно гло­тать солё­ную воду, и они выпу­стили её обратно могу­чим фон­та­ном. И от огор­че­ния забили по воде хво­стами, отчего на море под­ня­лась страш­ная буря.

А царь Неп­тун смеялся.

— Вот и пре­красно, — ска­зал он. — Теперь море будет все­гда солё­ным, и киты не ста­нут его пить, а ста­нут от огор­че­ния бить хво­стами, и под­ни­мется страш­ная буря. Но уж лучше ино­гда буря на море, чем совсем без моря, верно?

— Ты прав, доро­гой отец! — ска­зали все сорок дочек, и каж­дая поце­ло­вала его.

Вот почему море солё­ное и на нём слу­ча­ются бури.

— Вот здо­рово, а я и не знал, — ска­зал тигр, когда писа­тель кон­чил сказку про море. — А теперь нари­суй, пожа­луй­ста, ванну.

— Ванну?

— Да, ванну с холод­ной водой. Тигры очень любят купаться в холод­ной воде.

Писа­тель нари­со­вал ванну с водой, и тигр влез в неё.

— Ты дово­лен? — спро­сил писатель.

— Очень!

— По-моему, тебе уже пора вылезать.

— Ещё немножко.

— Выле­зай, выле­зай, не то мне при­дётся взять ластик и сте­реть ванну. — И писа­тель взял ластик и стёр кусо­чек ванны.

— Ой, что ты наде­лал! — закри­чал тигр. — Смотри, вода льётся прямо на стра­ницу. Ты зальёшь всю книжку.

— Ничего, я сей­час сотру и воду, и ванну.

— Ну вот, ты стёр и поло­вину моих полосок.

— Не вол­нуйся, полоски я сей­час опять нари­сую. Вот так! — И писа­тель нари­со­вал тигру полоски.

— А зачем тигры поло­са­тые? — спро­сил тигр.

— Хм… зачем… может быть, затем, чтобы легче было играть в прятки. В джун­глях, где живут тигры, на солнце всё золо­ти­сто-жёл­тое, а в тени всё чёр­ное. И жёлто-чёр­ному тигру очень удобно прятаться.

— Умно при­ду­мано, — ска­зал тигр. — А теперь пой­дём на сле­ду­ю­щую стра­ницу, и ты рас­ска­жешь мне ещё сказку.

— На сле­ду­ю­щую стра­ницу нельзя, там Хампли-Бампли.

— А ты нари­суй поезд, мы сядем в вагон и поедем быстро-быстро, Хам­пли-Бам­пли нас тогда не догонит.

Дру­зья сели в поезд, и писа­тель рас­ска­зал тигру новую сказку.

Сказка про ленивого короля и умного паука

Очень давно, когда пра­пра­де­душки нынеш­них тиг­ров были ещё совсем малень­кими, жил на свете один лени­вый король.

Зав­трак ему пода­вали в постель. Потом он чистил зубы и читал газеты.

Так он весь день больше ничего и не делал, только валялся в постели, ел кон­феты, пече­нье и читал газеты. Ино­гда, правда, он опять засыпал.

Каж­дый вечер к нему являлся коро­лев­ский оркестр и играл для него. Пред­став­ля­ете, насто­я­щий оркестр! С тру­ба­чом, бара­бан­щи­ком и с двумя флейтистами.

А когда музы­канты кон­чали играть, король съе­дал несколько биск­ви­тов, запи­вал их моло­ком, цело­вал в лоб коро­леву и сладко засыпал.

Коро­лева была в отчаянии.

— Весь день он лежит в постели! — жало­ва­лась она пре­мьер-мини­стру. — Народу это не нра­вится. «Какая польза от короля, кото­рый весь день лежит в постели! — гово­рят все. — Мы его нико­гда не видим и не можем даже кри­чать «Ура!» или «Да здрав­ствует король!». Я его прошу — вста­вай! А он не хочет. Ему только и нра­вится, что валяться в постели и слу­шать свой оркестр.

Коро­лева даже запла­кала от огорчения.

— Не плачьте, ваше вели­че­ство! — ска­зал премьер-министр.

Он надел шляпу и пошёл домой думать. Он думал весь день, но так и не при­ду­мал, как же заста­вить короля встать с постели.

А в саду у пре­мьер-мини­стра жил паук. Звали его Гора­ций. В тот день Гора­ций, как все­гда, отды­хал в своей пау­тине и наблю­дал, как жена пре­мьер-мини­стра, Матильда, раз­ве­ши­вает бельё, а сам пре­мьер-министр нервно ходит туда-сюда и время от вре­мени почё­сы­вает у себя в затылке.

— Что ты чешешь в затылке? — спро­сила его Матильда.

— Мне это помо­гает думать, доро­гая, — отве­тил пре­мьер-министр. — Коро­лева ждёт от меня совета, как заста­вить короля под­няться с постели, понимаешь?

Гора­ций услы­шал, что ска­зал пре­мьер-министр, и поду­мал: «Может быть, мне стоит залезть в его шляпу? Когда пре­мьер-министр наде­нет шляпу, я поще­кочу ему макушку, он поче­шет её и сразу всё придумает».

Шляпа пре­мьер-мини­стра лежала на траве как раз под пау­ти­ной. Гора­ций спу­стился вниз по длин­ной нити и залез в шляпу.

— Иди чай пить! — позвала Матильда из дома. Пре­мьер-министр под­хва­тил свою шляпу и отпра­вился пить чай. А потом надел шляпу и пошёл к коро­леве. Тут Гора­ций и поще­ко­тал его.

— Ой, до чего щекотно! — ска­зал пре­мьер-министр, снял шляпу и поче­сал в затылке.

И тут же у него мельк­нула идея.

— При­ду­мал! — вос­клик­нул он. — При­ду­мал, что делать!

Тогда Гора­ций вылез из шляпы.

— Это ты мне помог? Вот умница, — похва­лил паука пре­мьер-министр. — Я поче­сал в затылке, и тут у меня роди­лась идея, как заста­вить короля встать с постели. Вот обра­ду­ются все: и коро­лева, и народ.

Во дво­рец пре­мьер-министр вошёл не с парад­ного входа, а с чёр­ного, и встре­тил там коро­лев­ского тру­бача, и сооб­щил ему свой план, кото­рый при­ду­мал по дороге.

— Пре­красно при­ду­мано! — одоб­рил его план коро­лев­ский тру­бач. — Непре­менно подей­ствует. Пойду рас­скажу остальным.

Он рас­ска­зал всем музы­кан­там, что при­ду­мал пре­мьер-министр, и они, как поло­жено, яви­лись в спальню короля.

А пре­мьер-министр рас­ска­зал свой план коро­леве, и она тоже при­шла к королю.

Король очень обра­до­вался всем.

— Вхо­дите, вхо­дите! Можете сесть ко мне прямо на кро­вать, — ска­зал он пре­мьер-мини­стру. — Ой, только, чур, не на ноги, осто­рож­ней! И вы, доро­гая, при­са­жи­вай­тесь, — ска­зал он коро­леве. — Послу­шаем вме­сте музыку. Начи­найте, дру­зья! — ска­зал он музыкантам.

И гря­нула музыка! Бара­бан­щик бара­ба­нил что было сил. Тру­бач тру­бил, не жалея лёг­ких. И даже флей­ти­сты ста­ра­лись играть погромче.

— Ой, слиш­ком громко! — ска­зал король. — Играйте нежно и тихо, как всегда.

— Громко? — уди­вился дири­жёр оркестра. — Ваше вели­че­ство, — обра­тился он к коро­леве, — разве мы громко играем?

— Не нахожу, — отве­тила коро­лева. — Мне очень нра­вится, как вы игра­ете. Про­дол­жайте, пожалуйста.

И музыка гря­нула ещё громче.

— Пре­крас­ное испол­не­ние! — закри­чала королева.

— Очень, очень милая, неж­ная, уба­ю­ки­ва­ю­щая музыка! — про­кри­чал в ответ премьер-министр.

«Навер­ное, я схожу с ума, — поду­мал король. — Какая же это неж­ная, уба­ю­ки­ва­ю­щая музыка?»

Он сунул голову под подушку, но всё равно тише не стало.

Тогда он ска­зал музыкантам:

— Идите к двор­цо­вым воро­там, туда, где стоит коро­лев­ская стража, и играйте оттуда.

— Слу­ша­емся, ваше вели­че­ство! — ска­зал дири­жёр оркестра.

И музы­канты ушли к двор­цо­вым воро­там. Но на этот раз они только при­тво­ри­лись, что играют.

— Почему не слышно музыки? — спро­сил король.

— Чудес­ная музыка! — ска­зала коро­лева. — Я давно не слы­шала ничего подобного!

— Пре­лестно! Пре­лестно! — под­хва­тил премьер-министр.

Король не знал, что и думать. При­шлось ему выле­зать из кровати.

Он выгля­нул в окно. Оркест­ранты ста­ра­лись изо всех сил — он это видел соб­ствен­ными гла­зами. Почему же тогда он не слы­шал ни звука?

«Надо вник­нуть в это дело», — поду­мал король и сказал:

— При­не­сите, пожа­луй­ста, мою выход­ную корону!

— Вашу выход­ную корону? — уди­вился пре­мьер-министр. — Она, навер­ное, совсем запы­ли­лась, вы же так давно не выхо­дили на улицу.

— Пустяки, — ска­зал король, — пыль можно смах­нуть. Я дол­жен срочно выйти на улицу.

Он надел корону, коро­лев­скую ман­тию и вышел на улицу.

Под ковром

Тигр и лошадь жили под ков­ром в гости­ной. Они были зака­дыч­ными друзьями.

Им нра­ви­лось жить в гости­ной, потому что они любили при­ни­мать гостей.

В том же доме жила девочка Шейла. Одна­жды она спро­сила их:

— Как это вы уме­ща­е­тесь под ковром?

— Очень про­сто, мы ведь вооб­ра­жа­е­мые, — отве­тили они.

— Я вооб­ра­жа­е­мый тигр.

— А я вооб­ра­жа­е­мая лошадь.

— А где же твое сено? — спро­сила Шейла у лошади.

— Под ков­ром, — отве­тила лошадь. — Это ведь вооб­ра­жа­е­мое сено.

— А твои кости тоже под ков­ром? — спро­сила она у тигра.

— Кости? Конечно, — отве­тил тигр и облизнулся.

А потом он спря­тался под ковер. Лошадь после­до­вала за ним, и Шейла оста­лась одна.

Она достала лист бумаги, нари­со­вала несколько кусоч­ков сахару и сунула рису­нок под ковер.

Чуть погодя она услы­шала похру­пы­ва­ние и «чам-чам-чам» — лошадь ела сахар с боль­шим удовольствием.

Тогда Шейла напи­сала на клочке бумаги записку: “Что любят тигры?” — и сунула записку под ковер.

Под ков­ром зашу­шу­ка­лись, затем высу­ну­лась лоша­ди­ная голова и сказала:

— Бутер­броды с сеном!

Шейла не поверила.

— Ах ты, гад­кая лошадь! — ска­зала она. — Бутер­броды с сеном любят не тигры, а лошади. Пойди и спроси тигра, что он хочет!

Лошадь спря­та­лась, и вылез тигр.

— Я хочу руч­ные часы, — ска­зал он. — Чтобы знать, кото­рый час.

— Хорошо! — ска­зала Шейла.

Она нари­со­вала руч­ные часы и про­тя­нула ему. А потом нари­со­вала бутер­броды с сеном для лошади. Тигр исчез. Но вскоре оба появи­лись опять.

— Боль­шое-боль­шое тебе спа­сибо, Шейла! — ска­зали они и поце­ло­вали ее.

— Поду­майте, что вам еще надо, и ска­жите ско­рей, — ска­зала Шейла. — А то мне пора уже идти спать.

— Нам бы хоте­лось еще зон­тик! — ска­зали тигр и лошадь.

— Зон­тик? — уди­ви­лась Шейла. — Разве под ков­ром идет дождь? Ах Да! Это вооб­ра­жа­е­мый дождь.

— Ну конечно! — ска­зали они. И она нари­со­вала им зонтик.

— Спа­сибо! — ска­зали тигр и лошадь. — Спо­кой­ной ночи.

— Спо­кой­ной ночи! — отве­тила Шейла и пошла спать. Но потом ей вдруг при­шло в голову: “Навер­ное, ужасно обидно, когда есть новый, кра­си­вый зон­тик и нет дождя!” И она нари­со­вала на боль­шом листе бумаги дождь, спу­сти­лась на цыпоч­ках в гости­ную и сунула дождь под ковер.

Когда утром она вошла в гости­ную, то очу­ти­лась по щико­лотку в воде, а тигр и лошадь сидели в рас­кры­том зон­тике и пла­вали в нем, как в лодке.

“Навер­ное, я нари­со­вала слиш­ком много дождя”, — поду­мала Шейла.

После зав­трака она опять при­шла в гости­ную. Мама в это время как раз под­ме­тала ковер. Ни воды, ни зонта, ни тигра, ни лошади — ничего не осталось.

Шейла взяла свой аль­бом для рисо­ва­ния и нари­со­вала тигра и лошадь крепко спя­щими. Скоро мама ушла. А Шейла все сидела и гля­дела на огонь в камине. В гости­ной было тихо-тихо, только из-под ковра доно­сился гром­кий храп.

Про вокзал, который не стоял на месте

Жил на свете король. Звали его Сэмюел. Одна­жды он сидел на троне и думал: хорошо бы поехать на поезде к бабушке в гости. Он попро­щался с коро­ле­вой и отпра­вился в путь.

Дое­хал до вок­зала Ватер­лоо, под­нялся на эска­ла­торе на плат­форму и вдруг услы­шал, как вок­зал гово­рит сам себе:

— Пойду-ка я выпью чаю!

И только король Сэмюел хотел шаг­нуть на плат­форму… как вок­зала и след простыл.

— Вот неудача, — ска­зал король. — Чего доб­рого, я опоз­даю на поезд, и бабушка на меня рассердится.

— Сей­час же вер­нись! — крик­нул он вок­залу. Но вок­зал и не подумал.

— Сна­чала выпью чаю, тогда вер­нусь! — отве­тил он.

Напив­шись чаю, вок­зал вер­нулся, и король Сэмюел сел в поезд. Нако­нец поехали. Тук-тук-тук, тук-тук-тук…

Вскоре они уви­дели корову, кото­рая пас­лась у самого полотна дороги. Поезд остановился.

— Пра­вильно мы едем к бабуш­ки­ному дому? — спро­сил машинист.

— Пра­вильно! — отве­тила корова. — А можно и мне с вами?

— Конечно, — ска­зал маши­нист. — Пры­гай скорей!

Сэлли — так звали корову — прыг­нула на откры­тую плат­форму, и все поехали дальше. Про­ехали совсем немножко, как вдруг сзади послы­ша­лось какое-то пых­те­ние и тарах­те­ние. Огля­ну­лись и видят — это вок­зал Ватер­лоо наго­няет их на всех парах.

— Можно и мне с вами? — крик­нул вокзал.

— Давай! — отве­тил король Сэмюел.

Поехали дальше все вме­сте и вскоре при­е­хали к бабуш­ки­ному дому.

Бабушка уди­ви­лась, уви­дев такую боль­шую ком­па­нию. Шутка ли: маши­нист паро­воза, Сэлли, король Сэмюел и, нако­нец, сам вок­зал Ватерлоо.

Но она была очень рада гостям и напо­ила всех чаем. После чая король Сэмюел сказал:

— Пора в обрат­ный путь. К пяти часам я дол­жен быть на вок­зале Ватерлоо.

— Да вок­зал Ватер­лоо тут ведь! — ска­зала бабушка. — И спе­шить тебе некуда.

— В самом деле! — обра­до­вался король. — Зна­чит, можно не спе­шить. Выпьем еще по чашечке.

Бабушка зава­рила све­жего чаю, а после чая они до пяти спо­койно играли. Потом попро­ща­лись с бабуш­кой и сразу же очу­ти­лись на вок­зале Ватер­лоо — откуда уехали, туда и при­е­хали! Кроме Сэлли, конечно: чтобы попасть домой, ей при­шлось сесть на отста­ю­щий поезд.

— Рад был с вами позна­ко­миться, — ска­зал король вок­залу Ватер­лоо, когда они про­ща­лись. — До сви­да­нья. Меня ждет коро­лева. Непре­менно при­хо­дите к нам в гости.

Про жука и бульдозер

Одна­жды тигр, кото­рого звали Сэм, лежал на кро­вати и крепко спал.

Жарило солнце, день был душ­ный, но Сэм спал спо­койно. Он был такой лен­тяй, что мог про­спать хоть целый день.

В это время мимо про­пол­зал жук Уильям. — У‑ух, вот это кро­вать! Какая пре­лесть! Он залез в кро­вать и улёгся рядом с Сэмом. Скоро он тоже уснул.

Когда Сэм проснулся, он очень уди­вился, уви­дев рядом Билли. (Это лас­ка­тель­ное от Уильям.) Он не выно­сил, чтобы к нему в постель запол­зали жуки. И, набрав побольше воз­духа, он дунул на жука. Уильям тут же проснулся.

“Как сего­дня вет­рено!” — поду­мал он и вце­пился всеми сво­ими лап­ками в простыню.

Сэм дунул силь­нее, но выдуть Уильяма из постели всё равно не удалось.

Тогда он решил:

“Если я его лизну, он, навер­ное, поду­мает, что пошёл дождь, выпол­зет из постели и побе­жит домой”.

И тигр лиз­нул жука.

— Ой, кажется, дождь пошёл! — ска­зал Билли, но, вме­сто того чтобы выползти, забился поглубже.

Бед­няжка Сэм! Не уда­лось ему про­гнать Билли из своей кро­вати. И он отпра­вился через лес к дому, где стоял бульдозер.

Его звали Батч.

— Батч, помоги мне, пожа­луй­ста, выгнать из кро­вати жука! — попро­сил его Сэм.

— С удо­воль­ствием! — ска­зал Батч.

Они пошли к тому месту, где сто­яла кро­вать Сэма, и Батч попро­бо­вал выгнать Билли из постели.

Но Билли дер­жался крепко. Вокруг собра­лись все лес­ные звери, чтобы посмот­реть, как Батч будет выго­нять Билли.

Борьба завя­за­лась жесто­кая. Батч выго­нял, а Билли не выго­нялся. Этот его сюда, а тот — обратно!

Нако­нец всё-таки выгнал. И Билли помчался домой, чтобы рас­ска­зать бра­тьям и сест­рам о своей вели­кой битве с Батчем-бульдозером.

А Батч так устал от борьбы, что, заме­тив чистую удоб­ную постель тигра, поду­мал: “Вздремну-ка я часок!”

Сэм был вне себя! Когда жук запол­зёт в постель — ещё туда-сюда, но буль­до­зер — это уже слишком!

И Сэм сбе­гал за водой и за машин­ным мас­лом, поста­вил то и дру­гое не очень далеко от кро­вати, а потом раз­бу­дил Батча.

— Ты, навер­ное, про­го­ло­дался, Б атч? — спро­сил его Сэм.

— Конечно, — отве­тил Батч.

— Вон там стоит све­жее масло и вода, — ска­зал Сэм.

Батч очень обра­до­вался. Он живо выско­чил из постели и побе­жал пить масло и воду.

Не успел он выско­чить, как Сэм тут же сам забрался в постель.

— Нако­нец я в своей соб­ствен­ной постели! — вздох­нул он. — Теперь можно поспать!

Он съел в кро­вати бутер­брод, запил моло­ком и заснул.

Про Ззззззз

Жил-был на свете огром­ный кит. Звали его Ники. Он был такой боль­шой, что между кон­чи­ком его носа и кон­чи­ком его хво­ста могли встать, взяв­шись за руки, трид­цать три маль­чика и девочки.

Как вы дума­ете, что Ники любил больше всего на свете? Ока­зы­ва­ется, мед.

У Ники была подруга, кото­рую звали Ззз­з­ззз. Ззз­з­ззз была мухой и жила у мамы на кухне.

Одна­жды Ззз­з­ззз вышла про­гу­ляться по потолку и вдруг заме­тила на кухон­ном столе мамину записку.

Ззз­з­ззз

ззз­здесь

не твой дом.

Ззз­з­ззз сле­тела вниз с потолка, села на кухон­ный стол и про­чи­тала записку.

Ззз­з­ззз

ззз­здесь

не твой дом.

“Не очень-то госте­при­имно, — поду­мала Ззз­з­ззз. — Ну что ж, полечу к Ники. По край­ней мере, он-то ко мне хорошо относится”.

Ззз­з­ззз попро­ща­лась с кош­кой Мурми и выле­тела в окно. В саду она уви­дела пчел.

“Была бы я пче­лой, — поду­мала она, — соби­рала бы мед…”

Но пче­лой она не была и соби­рать мед не умела. А ей очень хоте­лось уго­стить Ники медом. И она села на розо­вый куст, чтобы поду­мать, как же быть. А рядом села ее при­я­тель­ница пчела, кото­рую звали Жжжжжжж.

— О чем заду­ма­лась, Ззз­з­ззз? — спро­сила пчела.

— Хоте­лось бы мне раз­з­з­здо­быть немножко меду, — ска­зала Ззз­з­ззз, — для моего друга Ники. Я теперь буду жить у него, и мне хочется сде­лать ему пода­рок. Но где достать меда, про­сто ума не приложу.

— Нет ничего проще, — ска­зала Жжж­ж­жжж и шеп­нула ей что-то на ухо.

Ззз­з­ззз очень доволь­ная поле­тела ско­рее к морю, где жил Ники.

Она при­ле­тела туда, как раз когда Ники вздрем­нул после обеда.

Ззз­з­ззз опу­сти­лась к киту на спину тихо-тихо, на цыпоч­ках, чтобы не раз­бу­дить его, поста­вила рядом кув­шин, сняла с кув­шина крышку и стала ждать.

Вскоре она услы­шала изда­лека жжж­ж­жуж­жа­ние. «Жжж­ж­жжж» ста­но­ви­лось все громче, громе и громче, и нако­нец пока­за­лась пчела. Пчела под­ле­тела к кув­шину и кап­нула туда капельку меду. За ней при­ле­тели еще пчелы и тоже кап­нули по капельке меру. Пчел нале­тела целая армия, и вскоре кув­шин напол­нился медом до краев. Потом пчелы попро­ща­лись с Ззз­з­ззз и уле­тели к себе домой.

А тут и Ники проснулся. Уви­дев кув­шин с медом — пода­рок Ззз­з­ззз, — он открыл пошире рот, и Ззз­з­ззз вылила ему в рот весь мед.

— До чего вкусно! — ска­зал Ники и крепко-крепко поце­ло­вал Ззз­з­ззз. А потом сладко зев­нул. — Где ты, Ззз­з­ззз? — спро­сил он. — Уле­тела, навер­ное. Ну что ж, можно еще часо­чек соснуть.

А Ззз­з­ззз никуда не уле­тала, она про­сто при­липла. Ей при­шлось немало потру­диться, чтобы отле­пить сна­чала одну ногу, потом дру­гую, потом все осталь­ные. Нако­нец она осво­бо­ди­лась и пошла гулять по кито­вой спине. Ники был такой длин­ный, что Ззз­з­ззз шла от кон­чика его носа до кон­чика его хво­ста целый час.

Когда Ззз­з­ззз вер­ну­лась с про­гулки, Ники уже совсем проснулся, и они стали играть в люби­мую игру Ззз­з­ззз. Ззз­з­ззз сади­лась киту на нос, Ники пус­кал фон­тан, и Ззз­з­ззз взле­тала в воздух.

А капи­таны встреч­ных кораб­лей смот­рели на них в под­зор­ную трубу и говорили:

— Недурно раз­вле­ка­ется эта муха!

Про корову Красотку

Жила-была на свете корова. Звали её Кра­сотка. Она и в самом деле была кра­сот­кой с длин­ными чёр­ными ресницами.

Кра­сотка пас­лась на лугу, где рос чер­то­по­лох. Мно-о-го чер­то­по­лоха! Но Кра­сотка его не любила.

По вече­рам, когда тем­нело, она уже не щипала траву, а смот­рела, как на небе одна за дру­гой зажи­га­ются звёзды. Ино­гда она грустно мычала, потому что ей не с кем было поиграть.

Одна­жды Кра­сотка даже сочи­нила песенку:

Ты гори, звезда, сияй,

В небес­ной вышине мигай!

При­шли подружку поиграть,

С ней буду травку я щипать.

И звезда ска­зала ей в ответ:

Тебе хочу я дать совет:

Ложись, Кра­сотка, лучше спать,

Не надо громко так мычать!

Твоё мыча­нье надоело,

Но если уж такое дело

Я хоть пол­неба обойду,

Тебе подружку я найду.

Слу­чайно этот раз­го­вор услы­шал чело­век на Луне. Он ска­зал звезде, что ей не стоит ни о чём бес­по­ко­иться, он сам помо­жет Кра­сотке найти подружку. И, при­хва­тив с собой ведёрко, лопату, желез­ный под­нос и маг­нит, он недолго думая прыг­нул с Луны на Землю. А чтобы не заблу­диться, напра­вил на лужайку, где пас­лась Кра­сотка, лун­ный луч.

При­зем­лив­шись, он пер­вым делом выко­пал лопа­той весь чер­то­по­лох, сло­жил его в ведёрко и выки­нул. Но оста­ва­лось сде­лать глав­ное: найти Кра­сотке подружку. Вдруг он услы­шал, что кто-то пых­тит, совсем рядом.

Это куда-то спе­шила улитка Агата.

Кра­сотка тоже уви­дела улитку. Она очень обра­до­ва­лась и лиз­нула улитку.

— Помо­гите! — закри­чала Агата.

Чело­век с Луны и Кра­сотка хотели помочь, но улитки и след простыл.

— Помо­гите! — еле слышно донес­лось непо­нятно откуда, ско­рее всего — у коровы изо рта.

Корова открыла рот, и правда — оттуда выползла улитка Агата.

— Можешь лиз­нуть меня ещё раз, но только осто­рожно! — ска­зала улитка.

Кра­сотке было немножко стыдно, и она очень осто­рожно лиз­нула улитку в раковину.

— Ну вот и пре­красно! — ска­зал чело­век с Луны. — Теперь у тебя есть подружка, и я могу спо­койно воз­вра­щаться домой. Звезде я пере­дам от тебя при­вет! Весь чер­то­по­лох я выпо­лол и выки­нул, а ведёрко и лопату оставлю тебе в пода­рок. Можешь играть с ними сколько захо­чешь. До сви­да­нья, моя Красотка!

И с этими сло­вами чело­век с Луны пере­прыг­нул через корову.

— Теперь и про меня сочи­нят песенку! — крик­нул он.

Навер­ное, он вспом­нил песенку про корову, кото­рая пере­прыг­нула через Луну.

Потом он сел на желез­ный под­нос и под­бро­сил вверх маг­нит. Маг­нит потя­нул за собой под­нос. Так чело­век и добрался до Луны: ловил маг­нит и под­бра­сы­вал его вверх, а маг­нит при­тя­ги­вал к себе желез­ный поднос.

Когда звезда узнала, что Кра­сотка нашла себе подружку, она очень обра­до­ва­лась и засве­тила ещё ярче. И Луна тоже.

Про лужу и булочку с изюмом

На тро­туаре была неболь­шая лужа. Только что про­шел дождь, и с бле­стя­щих листьев еще капала вода.

Все, кто про­хо­дил мимо, отра­жа­лись в луже — и люди, и крас­ные автобусы.

“Вот это жизнь! — думала лужа. — Куда весе­лей, чем на обла­ках. Но было бы еще лучше, если бы кто-нибудь меня выпил. Ведь в конце кон­цов для того и вода”.

Как раз в это время мимо про­ехал боль­шой фур­гон, напол­нен­ный булоч­ками с изю­мом. Одна булочка слу­чайно выпала и шлеп­ну­лась прямо в лужу.

— Ой-ой-ой! — ска­зала булочка с изю­мом. — Я вся про­мокла, и никто теперь меня не захо­чет съесть. Бед­ная Я, бед­ная! — И она горько расплакалась.

— Не плачь, — ска­зала лужа. — Вот уви­дишь, все будет хорошо.

— Спа­сибо на доб­ром слове, — ска­зала булочка. — Здесь, конечно, тоже неплохо, и людей много, и крас­ные авто­бусы, и с дере­вьев вода капает, но для булочки с изю­мом тут, пожа­луй, мок­ро­вато, я могу стать совсем невкус­ной. А ведь меня везли в при­вок­заль­ное кафе, чтобы подать к чаю. Вот беда! — и она еще пуще расплакалась.

— Не плачь, — ска­зала лужа. — Ну-ну, не надо же, милая булочка.

— Больше не буду, — отве­тила булочка, всхли­пы­вая. — Я так рада, что позна­ко­ми­лась с тобой. Вот было бы хорошо, если бы кто-нибудь захо­тел есть и пить, а мы с тобой — тут как тут.

— Конечно, — согла­си­лась лужа. — О, смотри-ка! Видишь?

Прямо к ним через улицу шла мама-утка с тремя утя­тами. Полис­мен под­нял руку и оста­но­вил машины и авто­бусы, чтобы утка с утя­тами спо­койно пере­шли дорогу.

— Куда направ­ля­е­тесь? — спро­сил полисмен.

— Кряк! — отве­тила мама-утка. — На пруд!

А утята ответили:

— Кря-кря-кря! — И побе­жали за матерью.

— Уф, как я устала, — ска­зала утка. — Да и детям не мешало бы отдох­нуть и перекусить.

И вдруг в луже она уви­дела булочку с изюмом.

— Кряк-кряк-кряк! — ска­зала она. — Смот­рите, какая слав­ная булочка с изю­мом и какая сим­па­тич­ная лужа!

Все семей­ство было очень довольно.

— Кря-кря-кря, — ска­зали утята. — Какая вкус­ная булочка! Кря-кря-кря. Какая вкус­ная в луже вода!

Мимо про­но­си­лись авто­бусы, про­хо­дили люди, а когда зашло солнце, опять полил дождь, с дере­вьев зака­пала вода и на тро­туаре появи­лась новая лужа.

— Гонг-гонг! — про­гу­дел автобус,

— Кряк-кряк! — ска­зала мама-утка.

— Кря-кря-кря, — отве­тили утята.

— Кап-кап-кап-кап… — повто­рял дождь. Вот и вся история.

Про мальчика, который рычал на тигров

Жил в Индии маль­чик по имени Сади. Он любил рычать на тигров.

— Будь осто­ро­жен! — ска­зала ему мама. — Тигры не любят, когда на них рычат.

Но Сади ее не послу­шал и одна­жды, когда мама ушла в мага­зин, побе­жал искать тигра, чтобы на него порычать.

Далеко идти не при­шлось. Тигр стоял за дере­вом и под­ка­ра­у­ли­вал Сади.

Как только Сади при­бли­зился, тигр выско­чил и зарычал:

— РРРРРРРРРРРРРРРРРРРP!

В ответ Сади тоже зарычал:

— Рррррррррррррррррр!

Тигр оби­делся. “За кого он меня при­ни­мает? — поду­мал он. — За кошку? За кро­лика? За инота? Или, кажется, за енота?”.

И вот на дру­гой день, как только он уви­дел на дороге Сади, он выско­чил из-за дерева и зары­чал громче прежнего:

— РРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРР!!!

— При­вет, тигр! — ска­зал Сади и похло­пал тигра по плечу.

Тигр не выно­сил, когда его похло­пы­вали по плечу, и убе­жал прочь. Он бил хво­стом по земле, точил когти и учился рычать еще страшней.

— Я же тигр! — гово­рил он. — ТИГР! ТИГР-РРРРРРР!

Потом пошел к пруду попить воды. Напив­шись, он посмот­рел на свое отра­же­ние. На него гля­дел кра­са­вец тигр, весь жел­тый в чер­ную полоску, с длин­ным хво­стом. Он опять зары­чал, да так громко, что сам испу­гался и убе­жал. Бежал, бежал, пока не устал. “От кого это я убе­жал? — поду­мал он. — Ведь то был я сам. Ох, этот маль­чишка совсем сбил меня с толку! Не пони­маю, почему он рычит на тигров?”

На дру­гой день, когда Сади про­хо­дил мимо, тигр оста­но­вил его.

— Почему ты рычишь на тиг­ров? — спро­сил он.

— Потому что я их боюсь, — ска­зал Сади. — А когда я рычу на них, полу­ча­ется, как будто наобо­рот, понимаешь?

— Пони­маю! — отве­тил тигр.

— Ведь тигры — самые страш­ные звери на свете, — про­дол­жал Сади. — Только храб­рецы не боятся рычать на них.

Тигр был польщен.

— Страш­нее львов? — спро­сил он.

— Конечно! — отве­тил Сади.

— И медведей?

— Гораздо страшней.

Тигр замур­лы­кал от удо­воль­ствия. Маль­чик начи­нал ему нравиться.

— А ты слав­ный! — ска­зал он и лиз­нул Сади.

С этого дня они часто гуляли вме­сте и рычали друг на друга.

Про малютку-автобус, который боялся темноты

Жил-был на свете малютка-авто­бус. Он был ярко-крас­ного цвета и жил с папой и мамой в гараже. Каж­дое утро все трое умы­ва­лись, заправ­ля­лись бен­зи­ном, мас­лом и водой, а затем везли пас­са­жи­ров из деревни в боль­шой город у моря.

Туда и обратно, туда и обратно.

Малютка-авто­бус часто про­де­лы­вал этот путь днем, но поздно вече­ром ездить ему не при­хо­ди­лось. К тому же он очень боялся тем­ноты. И вот мама ска­зала ему:

— Послу­шай-ка одну исто­рию! Дав­ным-давно Тем­нота очень боя­лась авто­бу­сов. И ее мама — а была она пре­крас­ней белой лилии — ска­зала ей: “Не надо бояться. Если ты вече­ром побо­ишься выйти, чтобы оку­тать мир тьмой, люди так и не узнают, что пора спать. И звезды не узнают, что пора све­тить. Ну, сме­лей же!”

И вот Тем­нота, весь день пря­тав­ша­яся за спи­ной солнца, начала поти­хо­нечку спус­каться на улицы и дома.

По городу туда-сюда сно­вали авто­бусы. Тем­нота набра­лась храб­ро­сти и спу­сти­лась чуть пониже. На ули­цах уже зажглись огни, и води­тели авто­бу­сов тоже зажгли в своих маши­нах свет.

Нако­нец Тем­нота оку­тала весь город, но не успела она опом­ниться, как, гудя на ходу, сквозь нее про­мчался авто­бус. Какая неожи­дан­ность! Но ей понравилось.

Пожа­луй, немножко щекотно, но очень мило.

Потом сквозь Тем­ноту про­мча­лось еще несколько авто­бу­сов. В них горел свет, люди в авто­бу­сах поку­пали билеты, сади­лись, вста­вали — сло­вом, пре­красно про­во­дили время.

Позд­нее, когда вышла луна, Тем­нота играла в прятки с домами. А утром опять взо­шло солнце и отпра­вило Тем­ноту домой, к маме. Но теперь Тем­нота уже не боя­лась автобусов.

Когда мама-авто­бус кон­чила свою исто­рию, малютка-авто­бус сказал:

— Ладно, поеду.

При­шел води­тель, завел мотор, зажег свет, при­шли люди, рас­се­лись по местам, кон­дук­тор дал зво­нок, и малень­кий авто­бус поехал прямо в тем­ноту по Глав­ной улице к боль­шому городу у моря.

Про полисмена Артура и про его коня Гарри

Жили-были на свете полис­мен Артур и поли­цей­ский конь Гарри, оба озорники.

Надев синюю форму и при­це­пив к поясу рези­но­вую дубинку, Артур каж­дый день садился вер­хом на Гарри и ехал через весь Лондон.

Люби­мым заня­тием Гарри было пле­стись в хво­сте у какого-нибудь авто­буса и дышать на зад­нее стекло, пока стекло не запо­теет. Тогда Артур, при­под­няв­шись в седле, рисо­вал паль­цем на стекле вся­кие рожицы, а Гарри сме­ялся, глядя на них.

Они так часто зани­ма­лись этим делом — Гарри тру­сил за авто­бу­сом и дышал на стекло, а Артур рисо­вал рожицы, — и у них совер­шенно не оста­ва­лось вре­мени ловить жули­ков. А в одно пре­крас­ное утро инспек­тор поли­ции Реджи­нальд позвал к себе сер­жанта и сказал:

— Сер­жант!

— Да, сэр! — отве­тил сер­жант, став навытяжку.

— Сер­жант, — спро­сил Реджи­нальд, — почему Артур не ловит жуликов?

— Не могу знать, сэр, — отве­тил сержант.

— Надо выяс­нить, сер­жант. Это боль­шое упу­ще­ние, — ска­зал инспек­тор Реджинальд.

— Есть, сэр! — отве­тил Джордж (так звали сер­жанта) и отдал честь.

Потом он вышел на улицу, сел на сво­его коня — это был очень хоро­ший конь, он нико­гда не гонялся за авто­бу­сами и не дышал на стекла — и поехал по ули­цам Лон­дона искать Артура и Гарри, чтобы посмот­реть, чем они занимаются.

Нако­нец он их уви­дел. Гарри в это время как раз дышал на зад­нее стекло авто­буса, а Артур, накло­нив­шись впе­ред, рисо­вал на стекле смеш­ные рожицы.

“Ну и озор­ники! — поду­мал сер­жант Джордж. — А дело-то, кажется, занят­ное! Может, и мне попробовать?”

И он напра­вил сво­его коня вслед за авто­бу­сом, чтобы конь поды­шал на зад­нее стекло. А когда стекло запо­тело, Джордж накло­нился впе­ред и нари­со­вал на нем паль­цем порт­рет инспек­тора Реджинальда.

Тут его уви­дел дру­гой полисмен.

Ему тоже понра­ви­лось это весе­лое заня­тие, и он тоже решил его попробовать.

А скоро уже вся кон­ная поли­ция ехала за авто­бу­сами: кони дышали на зад­нее стекло, а полис­мены рисо­вали на стекле рожицы.

Лон­дон­ские жулики не знали, что и думать: никто больше их не ловил.

— Что слу­чи­лось с поли­цией? — спра­ши­вали они друг у друга.

Нако­нец они решили выяс­нить, в чем дело, и выяс­нили, что полис­ме­нам неко­гда, они рисуют на зад­них стек­лах авто­бу­сов рожицы.

— Весе­лое заня­тие! — ска­зали жулики.

И они раз­ду­мали быть жули­ками, а купили себе коней, научили их дышать на зад­ние стекла авто­бу­сов и тоже стали рисо­вать вся­кие рожицы.

Шеф поли­ции Лон­дона был очень дово­лен. Он вызвал к себе Гарри и Артура и ска­зал им:

— Умно при­ду­мано! Вы оба молодцы! И про­из­вел Артура в сержанты.

Про попугая Эрни, который заболел корью

Мистер Стол — сто­ляр, его кот Гримбл и голу­бой попу­гай Эрни жили все вме­сте в малень­ком домике. Днем, когда мистер Стол ухо­дил на работу, Гримбл спал в кухне на стуле, а Эрни пры­гал в клетке по жер­дочке, гля­делся в зер­кало и кле­вал зернышки.

Время от вре­мени Гримбл про­сы­пался, потя­ги­вался, смот­рел, как Эрни пры­гает по жер­дочке, и снова засыпал.

И вот как-то раз, когда Гримбл проснулся и погля­дел на клетку, он не уви­дел на жер­дочке Эрни. Попу­гай сидел непо­движно в углу клетки. Он весь покрылся крас­ными пятнышками.

— Кля­нусь моими ког­тями и котя­тами! — вос­клик­нул Гримбл. — У Эрни корь! Надо поско­рей вызвать хозя­ина, чтобы он схо­дил за доктором.

Но мистер Стол рабо­тал в дру­гой части города на боль­шой фаб­рике, и Гримбл даже не знал, как туда пройти. Что было делать? Он поси­дел, поду­мал и скоро при­ду­мал (Гримбл был очень умный кот). Он подо­шел к окну, вско­чил на под­окон­ник, а оттуда — прямо на лужайку.

Сто­яло ясное утро, све­тило солнце, и аню­тины глазки на газоне во все глаза смот­рели на мир.

Гримбл подо­шел к аню­ти­ным глаз­кам и ска­зал им:

— Закройте, пожа­луй­ста, глазки, как будто уже ночь!

— Хорошо, Гримбл, — отве­тили аню­тины глазки и свер­нули свои лепестки.

Как только они зажму­ри­лись, на лужайке стало темно, как ночью. Но в сосед­нем саду был еще ясный день, там аню­тины глазки смот­рели во все глаза. Но когда они уви­дели, что на лужайке через забор темно, они ско­рей зажму­ри­лись, и здесь тоже стало темно, как ночью. А сле­дом за ними цветы закры­лись и во всех осталь­ных садах, и скоро во всем городе настала ночь.

Часы на город­ской башне только-только про­били один­на­дцать и очень уди­ви­лись, что уже стемнело.

“Должно быть, мы отстали, — поду­мали они, поче­сав стрел­кой заты­лок. Неужели уже вечер?”

И они зати­кали быстро-быстро — в жизни они так быстро не тикали! — и тут же про­били шесть часов.

Когда дирек­тор фаб­рики, на кото­рой рабо­тал мистер Стол, услы­шал, что часы на город­ской башне про­били шесть, он выгля­нул в окно, уви­дел, что уже стем­нело, и решил, что пора рас­пус­кать рабо­чих по домам. Он дал гудок, рабо­чие кон­чили работу, надели пальто и пошли по домам.

Как только мистер Стол вер­нулся домой, он тут же уви­дел, что у Эрни сыпь, и поспе­шил за док­то­ром. Узнав, что у Эрни крас­ная сыпь, док­тор при­шел немедленно.

— Так-так, — ска­зал док­тор. — Кажется, и в самом деле корь в лег­кой форме. Скажи-ка мне, дру­жок: “Девя­но­сто девять”.

— Девя­но­сто девять! — ска­зал мистер Стол.

— Не вы, мистер Стол, — ска­зал док­тор. — Мне нужно, чтобы Эрни пока­зал свои десны.

— Девя­но­сто девять, — ска­зал Эрни.

— Да-да, несо­мненно корь, — ска­зал док­тор. — Ну ничего, он скоро поправится.

Док­тор оста­вил лекар­ство для Эрни и ска­зал, что зав­тра опять зайдет.

— А пока, — ска­зал он, — может быть, Гримбл при­смот­рит за ним?

— Конечно, при­смот­рит, — ска­зал мистер Стол. — Гримбл очень умный кот.

Через неделю Эрни стало лучше, и он весь день опять пры­гал по жер­дочке, а Гримбл спал в кухне на стуле и ждал, когда вер­нется с работы мистер Стол.

Про поросенка, который учился летать

Одна­жды поро­сё­нок — а звали его Икар! — при­шёл к Вол­шеб­ному источ­нику и попро­сил испол­нить его жела­ние. Ему давно уже хоте­лось научиться летать.

— Если тебе очень хочется, я могу сде­лать так, что ты поле­тишь, — ска­зал Вол­шеб­ный источ­ник. — Но только для этого тебя сна­чала надо пре­вра­тить в птицу.

— Нет, я хочу быть поро­сён­ком! Поро­сён­ком, кото­рый умеет летать, — ска­зал Икар.

— Но поро­сята не могут летать! — воз­ра­зил Вол­шеб­ный источник.

Икар очень огор­чился и пошёл домой. По дороге он думал только об одном: как бы научиться летать.

На дру­гое утро пораньше он отпра­вился в лес и попро­сил каж­дую птицу дать ему по перышку. Ну конечно, они ему дали.

— Навер­ное, ты хочешь научиться летать? — спро­сили они.

— Да, — отве­тил Икар.

Он свя­зал все перья вме­сте, и полу­чи­лись кры­лья. Потом под­нялся на вер­шину горы у самого берега моря. За ним сле­дом взо­бра­лись туда кошка и мышка, птичка и два кро­лика, целая ком­па­ния жуков и даже улитка — всем хоте­лось видеть, что у него получится.

Икар при­вя­зал кры­лья, взмах­нул ими и мед­ленно под­нялся в вышину. Вот это было сча­стье! И все зри­тели тоже радо­ва­лись, а самый малень­кий жучок чуть не умер от вос­торга. Икар под­нялся высоко-высоко, почти до самого Солнца.

— Ай да поро­сё­нок! Ай да молод­чина! — нахва­ли­вал он себя. — А Вол­шеб­ный источ­ник ещё гово­рил, что поро­сята не могут летать. Могут!

И как раз в этот момент он так близко под­ле­тел к Солнцу, что верёвки, кото­рыми он при­вя­зал кры­лья, заго­ре­лись от сол­неч­ного жара. И кры­лья упали вниз. А за ними сле­дом и поро­сё­нок. Он несколько раз пере­ку­выр­нулся в воз­духе и плюх­нулся в море.

Бед­ный Икар совсем про­мок, хорошо ещё, что он бла­го­по­лучно доплыл до берега и бро­сился бегом к маме.

— Не огор­чайся, мой малень­кий Икар, — ска­зала ему мама, — ведь ты все-таки ЛЕТАЛ!

И она дала ему джем и пирож­ное. А все дру­зья при­шли к нему в гости и завели хоровод:

Поро­сё­нок Икар, наш дружок,

Собра­лись мы сего­дня в кружок,

Чтобы петь и плясать,

Чтобы петь и плясать

В честь того, кто умеет летать!

Про тигренка

Одна­жды Тиг­рица-мама заду­мала испечь слад­кий пирог. Она так усердно рас­ка­ты­вала тесто, что мука и сахар­ная пудра летали по всей кухне.

Как раз в это время родился тиг­рё­нок Бинки. Тиг­рица-мама погля­дела на него и удивилась:

— Где же твои полоски? Ну ничего, мы всё равно будем любить тебя, и без полосок.

Но Бинки знал, что тиг­рам пола­га­ется быть поло­са­тыми. И он не теряя вре­мени побе­жал искать себе полоски.

Пер­вым ему повстре­чался сер­жант. На рукаве у сер­жанта было целых три полоски.

— Дай мне, пожа­луй­ста, одну полоску! — попро­сил у него Б инки.

— Сто­ять смирно, когда обра­ща­ешься к воен­ному! — при­крик­нул на тиг­рёнка сер­жант. — Нет у меня лиш­них полосок.

Бинки побе­жал дальше и уви­дел чугун­ную ограду. Какой-то чело­век кра­сил её. Бинки подо­ждал, пока он кон­чит, а когда чело­век ушёл, Бинки при­сло­нился к ограде сна­чала одним боком, потом дру­гим. Краска при­стала к шер­сти, и он стал полосатым.

Бинки бро­сился бегом домой, чтобы пока­зать маме свои полоски. Но было очень жарко, сильно при­пе­кало солнце, и краска начала таять и капать на землю, так что скоро у Бинки опять не оста­лось ни одной полоски.

И тут он встре­тил Зебру. Бинки замер от удив­ле­ния: сколько поло­сок на одной-един­ствен­ной спине!

Это же неспра­вед­ливо! Он сел и горько заплакал.

— О чём ты, малыш? — спро­сила его Зебра.

— По… по… почему я не поло­са­тый? — пожа­ло­вался Б инки.

— Бед­няжка, — ска­зала Зебра и лас­ково лиз­нула тиг­рёнка. — А на вкус ты ничего, при­ят­ный. — И она лиз­нула его ещё раз. — Вроде слад­кого пирога.

Она лиз­нула его ещё и ещё, и вдруг на спине у Бинки одна за дру­гой появи­лись чёр­ные полоски!

Он при­бе­жал домой к маме и закричал:

— Мама! Ура, я полосатый!

— Правда! — обра­до­ва­лась Тиг­рица-мама. — Ну кто бы мог поду­мать! Навер­ное, это сахар­ная пудра и мука засы­пали твои полоски, когда я гото­вила слад­кий пирог.

Тиг­рица-мама была очень довольна и при­гла­сила Зебру на чашку чаю.

К чаю Зебра полу­чила охапку сена, а Бинки — кусок слад­кого пирога.

Про тигренка, любившего принимать ванну

Жил-был тиг­рё­нок, по имени Берт. Зубы у него были боль­шие, белые и ост­рые, а рычал он громче грома.

Но в общем это был слав­ный и доб­рый тиг­рё­нок — до тех пор, пока кто-нибудь не шёл при­ни­мать ванну.

Он сам очень любил при­ни­мать ванну и мог про­си­деть в ней хоть весь день, если только мистер и мис­сис Смит и их малень­кая дочка — они жили вме­сте с тиг­рён­ком — не начи­нали на него сер­диться. Поду­майте только, когда бы они ни захо­тели при­нять ванну, Берт все­гда рычал на них и пока­зы­вал зубы.

— А ну-ка, Берт! Выле­зай из ванны и иди ужи­нать! — ска­зала ему одна­жды мис­сис Смит и пома­нила его боль­шу­щей мис­кой с костями.

— Спа­сибо, не хочу! — отве­тил Берт и зары­чал. Мис­сис Смит чуть не расплакалась.

— Пора купать ребёнка, — пожа­ло­ва­лась она, — а Берт не хочет выле­зать из ванны. Как быть?

— Кажется, при­ду­мал! — ска­зал мистер Смит. Он пошёл в мага­зин и купил два­дцать буты­лок чёр­ных чер­нил, а когда Берт отвер­нулся, вылил все чер­нила в ванну. Вода стала чёр­ная-чёр­ная, и Берт тоже стал весь чёрный.

Несколько часов спу­стя Берт решил, что пора ужи­нать, и вылез из ванны.

— Ой, только погля­дите на эту боль­шу­щую чёр­ную кошку! — ска­зал мистер Смит.

— И в самом деле, какой кра­си­вый кот! — ска­зала мис­сис Смит.

— Какой такой кот? — воз­му­тился Берт. — Я вовсе не кот. Я тигр!

— У тиг­ров полоски, — ска­зал мистер Смит. — Они не бывают чёрными.

“О небо! Может быть, я и в самом деле стал котом?” — поду­мал тигрёнок.

— Но только кошки не любят купаться, — про­дол­жал мистер Смит. — Верно?

— Верно! — согла­сился Берт.

После ужина Берт вышел в сад. Тут его уви­дел сосед­ский пёс Принц, любив­ший гоняться за кошками.

— Ага, кошка! — обра­до­вался он. — Сей­час мы её поймаем!

Правда, ему было слегка не по себе, так как он нико­гда ещё не видел такой огром­ной кошки. Но он при­вык, что коты и кошки все­гда уди­рали от него, как только он начи­нал на них лаять, поэтому он смело под­ско­чил к Берту, залаял и оска­лил зубы.

Берт не спеша повер­нул к нему свою морду и только разо­чек зары­чал, вот так:

— Р‑Р-Р-Р-Р-Р-Р‑Р!

С таким страш­ным зве­рем Принцу ещё нико­гда не при­хо­ди­лось встре­чаться, он мигом пере­мах­нул через изго­родь и был таков.

Немного погодя в сад вышел мистер Смит, и Берт спро­сил его:

— А я правда кот? Разве я не слиш­ком боль­шой для кота?

— Ну конечно же, ты не кот, — ска­зал мистер Смит. — Ты тигр. Из осо­бой породы тиг­ров, кото­рые сидят в ванне не больше трид­цати минут. Это самая луч­шая порода тигров!

Берт был польщён.

— Осо­бая порода! — согла­сился он. — Самая лучшая!

И он замур­лы­кал от удо­воль­ствия, и при­нялся умы­ваться язы­ком, и сли­зал всю чер­ноту, и снова стал тиг­ром — жёл­тым в чёр­ную полоску.

Потом он вер­нулся в дом и ска­зал мис­сис Смит:

— Пойду-ка я приму ванну!

Он пустил воду и хоро­шенько отмылся. Он сидел в ванне ровно трид­цать минут, и мис­сис Смит похва­лила его за это и дала ему целое ведёрко мороженого.

Берт сунул голову в ведро и лизал мороженое.

— Гам-гам-гам! — гово­рил он. — Моё люби­мое мороженое!

Про улитку Оливию и канарейку

Тысячу лет назад, когда король Тип­пе­ре­рии был еще совсем моло­дой, в коро­лев­ском саду в золо­той клетке жила певу­нья канарейка.

Ее так и звали — Певу­нья. И вот как-то раз во время зав­трака — а на зав­трак у нее были куку­руз­ные хло­пья с моло­ком — она пото­ро­пи­лась, и хло­пья застряли в горле, так что она чуть не задох­ну­лась и ужасно раскашлялась:

— Кх-кх, кх-кх!

Так громко, что улитка Оли­вия, жив­шая в дру­гом конце коро­лев­ского сада, не на шутку пере­пу­га­лась и поспе­шила через весь сад похло­пать Певу­нью по спине, чтобы она пере­стала кашлять.

Но сна­чала Оли­вия напи­сала записку маме и сооб­щила, куда идет. И только потом отпра­ви­лась в путь. Весь день над голо­вой палило солнце, но улитка храбро ползла впе­ред. И нако­нец в сумерки добра­лась до клетки, в кото­рой жила Певунья.

— Кх-кх, кх-кх, — каш­ляла бед­няжка Певунья.

Оли­вия изо всех сил похло­пола ее рож­ками по спине, куку­руз­ные хло­пья выско­чили из горла, и Певу­нья сразу пере­стала каш­лять. Как хорошо! На радо­стях она открыла клюв и запела.

Луч­шей песни Оли­вия в жизни не слы­шала! С этого дня улитка Оли­вия и кана­рейка стали боль­шими дру­зьями и чуть ли не каж­дый день ходили друг к другу в гости.

Про чайку Оливию и черепаху Розалинду

Жила-была чайка. Звали ее Оли­вия. Она жила на ост­рове среди морей со своей подруж­кой, чере­па­хой Розалиндой.

Оли­вия целыми днями ловила в море рыбу. А Роза­линда сидела дома, под тени­стым дере­вом, грызла капу­сту и пела. У нее был очень хоро­ший голос.

Одна­жды мимо ост­рова про­ле­тал голод­ный аист Чарли. Уви­дев, что Роза­линда одна, он подумал:

“Вот удача! Непло­хой обед полу­чится из этой черепахи”.

Аист спу­стился вниз, под­хва­тил клю­вом чере­паху и уле­тел с ней.

При­ле­тев домой, он открыл дверцу неболь­шой клетки и ска­зал Розалинде:

— Входи! Капу­сты здесь сколько хочешь. Ешь и толстей!

Потом захлоп­нул дверцу и запер клетку. Когда Оли­вия вер­ну­лась с рыб­ной ловли, она хва­ти­лась Роза­линды, но чере­пахи нигде не было. Уже и ночь спу­сти­лась, а Оли­вия все про­дол­жала искать Роза­линду. Нако­нец, про­ле­тая над тем­ным лесом, она услы­шала зна­ко­мую песню. Кто же это поет, неужели Розалинда?

Оли­вия поле­тела на голос, спу­сти­лась в лес и при лун­ном свете уви­дела бедняжку

Роза­линду, кото­рая пела груст­ную-груст­ную песню. А рядом в гнезде спал аист.

— Тише, ни звука, — про­шеп­тала Оли­вия. Она пере­ку­сила своим силь­ным клю­вом пру­тья клетки, и Роза­линда вышла на свободу.

Увы, они были слиш­ком далеко от дома, а летать Роза­линда не умела. При­шлось им постро­ить плот и плыть к дому по морю. Сквозь бурю и ночь! Оли­вия при­вя­зала к мачте веревку и тянула плот про­тив ветра. А чере­паха рулила веслом и пела весе­лые песенки, чтобы под­бод­рить себя и Оливию.

Когда они нако­нец при­плыли к сво­ему ост­рову, Оли­вия при­вя­зала Роза­линду за хвост к дереву и сказала:

— Теперь ты в безопасности!

И если вам слу­чится когда-нибудь про­плы­вать мимо этого ост­рова и в лун­ную ночь вы услы­шите песню, знайте — это поет Розалинда.

Путешествие Дейзи в Австралию

Жила-была на свете лени­вая сло­ниха. Звали её Дейзи. Каж­дый день после обеда — если только не было дождя — она устра­и­ва­лась под высо­ким дубом вздрем­нуть, и сни­лось ей, что она лежит на боль­шой-пре­боль­шой пухо­вой перине.

— Как бы мне хоте­лось иметь насто­я­щую пухо­вую перину, — ска­зала она одна­жды ласточ­кам, сидев­шим на дубе. — Я бы выспа­лась на ней хоро­шенько, а потом отпра­ви­лась бы в Австра­лию к бабушке.

— Ты слиш­ком ленива, Дейзи, — ска­зали ласточки. — Лучше поспи ещё.

— А может быть, крот выроет мне в саду тун­нель до самой Австра­лии? Вот бы хорошо! — раз­меч­та­лась Дейзи.

И она попро­сила Эрне­ста — так звали крота — вырыть для неё туннель.

— Ну и дурочка ты, Дейзи! — ска­зал Эрнест (он-то был поум­нее). — Ведь Австра­лия лежит по дру­гую сто­рону зем­ного шара, до неё никак не доко­паться. Слиш­ком далеко. Легче уж туда перепрыгнуть.

— Пере­прыг­нуть? — уди­ви­лась Дейзи.

— Конечно, — ска­зал Эрнест. — Если ты под­прыг­нешь высоко-высоко и не будешь опус­каться вниз две­на­дцать часов под­ряд, Земля за это время успеет сде­лать поло­бо­рота, и Австра­лия ока­жется как раз под тобой. Тебе оста­нется только при­зем­литься и пойти в гости к бабушке.

— Нет, ска­зала Дейзи, — так высоко мне не под­прыг­нуть. Даже если меня будет учить пры­гать кузнечик.

— Тогда сунь хобот в землю и дунь! — ска­зал Эрнест. — Может быть, ты взле­тишь, как ракета.

— Я не умею сильно дуть, — ска­зала Дейзи. — Вот если бы у меня была насто­я­щая ракета! Раз — и ты в воз­духе, хлоп — и ты опять на земле, уже в Австра­лии. Так бы я согласилась.

— Что ты! — ска­зал Эрнест. — Кто это поса­дит сло­ниху на ракету! Попро­буй лучше сама взле­теть, как ракета. Я при­ду­мал, как тебе научиться дуть посиль­нее. Ты должна выпить ванну шипучки. Тогда у тебя внутри как за-шшш-шипит, как за-бббб-бур­лит, как за-сссс-сви­стит — совсем как у насто­я­щей ракеты.

— Это я могу! — ска­зала Дейзи.

И она выпила ванну шипучки. Тут же внутри у неё как за-шшшш-шипит, как за-ббб-бур­лит, как за-сссс-сви­стит! Она ско­рее хобот в землю, схва­тила зон­тик и взви­лась в воз­дух — почти до самой Луны. Потом рас­крыла зон­тик и стала мягко приземляться.

А пока она спус­ка­лась, Земля про­дол­жала вра­щаться, поэтому ей уда­лось при­зем­литься как раз в Австралии.

Там её радостно приветствовали.

— Какая умная сло­ниха! — гово­рили все. — Ведь это пре­крас­ный спо­соб сэко­но­мить на биле­тах. Ты заслу­жила награды. Что ты хочешь?

— О, пожа­луй­ста, боль­шую пухо­вую перину, — ска­зала Дейзи. — Я лягу на неё, хоро­шенько высплюсь, а потом пойду в гости к бабушке.

Так Дейзи нако­нец полу­чила пухо­вую перину.

— Смот­рите! — ска­зала она австра­лий­ским ласточ­кам. — У меня теперь насто­я­щая перина!

— Поду­ма­ешь, — ска­зали ласточки. — У нас тоже! — И они спря­тали голову под свои пуши­стые перышки и заснули.

Путешествие Джо

Раз в год дочка началь­ника стан­ции в Пэд­динг­тоне мыла крышу сво­его дома, и совы, кото­рые жили на крыше, часто падали вниз, потому что крыша дела­лась скользкая.

Вот сове­нок Джо и решил, что, когда в сле­ду­ю­щий раз при­дет пора мыть крышу, он уедет на денек в деревню к бабушке в гости. Кому уж охота падать с крыши!

Он сел в поезд, кото­рый шел до бабуш­ки­ного дома. Паро­воз звали Шервуд, а маши­ни­ста — мистер Босток.

— У тебя есть билет? — спро­сил мистер Босток совенка Джо.

— Конечно! — отве­тил Джо и пока­зал мистеру Бостоку свой билет.

Они поехали.

Как только при­были на бабуш­кину стан­цию, Джо побе­жал к бабушке. Он пре­красно про­вел день у бабушки на кухне и долго играл с водо­про­вод­ным кра­ном в «жур­чит-не-жур­чит».

Шервуд тоже неплохо отдох­нул и под­за­пра­вился углем. А мистер Босток пил чай и ел хлеб с вареньем.

Но он ел неак­ку­ратно и испач­кал варе­ньем рельсы. Поэтому когда собра­лись в обрат­ный путь, Шервуд не мог сдви­нуться с места — колеса прилипли.

— Ox, — ска­зал он, но хны­кать не стал. — Пуфф! — ска­зал он. Пуфф-пуфф-пуфф. — Но с места сдви­нуться не мог.

Мистер Босток позвал на помощь Джо, а Джо свою бабушку. И вот все вме­сте мистер Босток и бабушка, Джо и бабуш­кин кот, кото­рого звали Том, под­на­ту­жи­лись и… Шервуд как был, так и остался сто­ять на месте.

Тут Джо осенило:

“Ведь коты такие облизы!”

И он ска­зал Тому:

— А почему бы тебе не обли­зать рельсы?

Том с боль­шим удо­воль­ствием сли­зал с рель­сов варе­нье и запил водой.

Когда Джо вер­нулся домой на стан­цию Пэд­динг­тон, звезды уже потухли, начи­нался день, и ему ужасно захо­те­лось спать. Ведь совы спят именно днем.

Он взле­тел на крышу и хотел про­чи­тать на сон гря­ду­щий свое люби­мое стихотворение:

Гори, вечер­няя звезда.

Но вме­сто этого у него получилось:

Гори, Шервуд­ская звезда,

Пусть мчатся в Лон­дон поезда.

Гори для кошек, и собак,

И для мальчишек-забияк,

Проснется скоро детвора,

А нам, совя­там, спать пора…

Рыба с жареной картошкой

Дэнис, баклан, жил на бакене в Голу­эй­ской бухте. Бакен звали Мар­га­рет. Ночью Дэн спал на бакене, а днем садился на самый его край и, вытя­нув шею, высмат­ри­вал в бледно-зеле­ной мор­ской глу­бине рыбу.

Заме­тив добычу, Дэн нырял поглубже и выплы­вал уже с рыбой в клюве. Он любил под­ки­нуть рыбку вверх, рази­нуть пошире клюв, а потом схва­тить ее на лету и мигом проглотить.

Дэн очень любил рыбу. Он ел ее и на зав­трак, и на обед, и на чай, и на ужин. Рыба нико­гда ему не надоедала.

Одна­жде над пес­ча­ной отме­лью про­ле­тала куро­па­точка Элис, и вет­ром ее отнесло в откры­тое море. В этот день она летала в гости к бабушке и теперь воз­вра­ща­лась домой, на род­ное болото.

Элис очень устала и вдруг уви­дела посреди моря бакен, а на бакене Дэниса. Дэн очень обра­до­вался ей.

— Оста­вайся со мной, мы вме­сте поужи­наем, — пред­ло­жил он. — Сего­дня на ужин рыба!

— Рыба? — уди­ви­лась Элис. — Я нико­гда в жизни не про­бо­вала рыбы. Она вкусная?

— Очень вкус­ная! — вос­клик­нул Дэн. — На свете нет ничего вкус­нее рыбы!

И с этими сло­вами он ныр­нул с бакена и тут же выплыл со свер­ка­ю­щей сереб­ря­ной рыб­кой, кото­рую про­тя­нул Элис.

Элис вни­ма­тельно огля­дела рыбку и спросила:

— А как ее едят?

— Вот так! — ска­зал Дэн, под­ки­нул рыбку вверх, а потом пой­мал и проглотил.

Подо­жди минутку, я тебе еще одну достану.

Он опять ныр­нул в море и опять выплыл с рыб­кой в клюве, правда, на этот раз совсем маленькой.

— Попро­буй эту, — ска­зал он.

Элис под­бро­сила рыбку вверх, открыла свой малю­сень­кий клюв как можно шире и мигом про­гло­тила рыбку.

“До чего же невкусно! Какая гадость!” — поду­мала она.

— Ну как, вкусно? — спро­сил Дэн.

— Да, спа­сибо, — отве­тила Элис. Она была очень веж­ли­вая куро­патка. — Очень вкусно.

— Тогда подо­жди, я тебе еще одну достану, — ска­зал Дэн.

— Нет-нет, не надо, — поспе­шила ска­зать Элис. — Я никак не могу задерживаться.

Боль­шое спа­сибо за вое. До свидания!

И она улетела.

Вер­нув­шись домой, она запря­та­лась в вереск и сладко про­спала всю ночь. А наутро ярко сияло солнце, и Элис вдруг вспом­нила про Дэна. “Какой он умный и доб­рый, — поду­мала она. — Хорошо бы при­гла­сить его в суб­боту на ужин”.

Она напи­сала Дэнису письмо с при­гла­ше­нием на ужин и опу­стила его в бли­жай­шем городе.

Дэнису, баклану

Бакен Мар­га­рет, Голу­эй­ская бухта

Дэн очень обра­до­вался письму и тут же отве­тил, что при­ни­мает при­гла­ше­ние. На кон­верте он написал:

Элис, куро­патке

Чет­вер­тая верес­ко­вая полянка справа

Болото, что непо­да­леку от пло­щадки для гольфа.

Голуэй

В суб­боту Элис встала пораньше и при­го­то­вила все к при­ему Дэна. Она была куро­патка смыш­ле­ная и знала, что бакланы не то, что сухо­пут­ные птицы, — они не любят ягод и зерен. А что они любят, ей было хорошо известно, поэтому она сле­тала в город и вер­ну­лась с боль­шу­щей связ­кой рыбы и с паке­том жаре­ной картошки.

Скоро на верес­ко­вую полянку при­ле­тел Дэн. Стол был уже накрыт. Начался пир! Дэн впер­вые попро­бо­вал жаре­ной картошки.

— Хруст-хруст-хруст, — жевал он. — Рыба с жаре­ной кар­тош­кой даже вкус­ней, чем про­сто рыба. А можно я и в сле­ду­ю­щую суб­боту при­лечу к тебе в гости?

— Конечно! Можешь при­ле­тать каж­дую суб­боту, — ска­зала Элис.

И Дэн при­ле­тал каж­дую суб­боту, и каж­дый раз Элис уго­щала его рыбой с жаре­ной картошкой.

Сент-Панкрас и Кингс-Кросс

Жили-были в Лон­доне на одной пло­щади два вок­зала. Их звали Сент-Пан­крас и Кингс-Кросс. Они жили бок о бок и вечно спо­рили, кто лучше.

— А у моих пер­ро­нов оста­нав­ли­ва­ются не только паро­возы, но и теп­ло­возы, хва­стал Сент-Панкрас.

— Поду­ма­ешь! У моих тоже! — не усту­пал Кингс-Кросс.

— А у меня ресто­ран есть, — гово­рил Сент-Панкрас.

— И у меня!

— Он и по вос­кре­се­ньям открыт!

— И мой тоже!

— Поду­ма­ешь! — Кингс-Кросс не сразу нашелся, что отве­тить. — А зато у меня десять плат­форм, а у тебя только семь.

— Но мои вдвое длин­нее твоих! — отве­тил Сент-Пан­крас. — Да еще у тебя часы отстают.

Часы на вок­зале Кингс-Кросс ужасно разо­зли­лись и зати­кали быст­рее, чтобы догнать время. Они так поспе­шили, что скоро уже отста­вали часы на вок­зале Сент-Пан­крас и, чтобы догнать соседа, тоже зати­хали быст­рее и быст­рее. Теперь уже и те и дру­гие часы спе­шили вовсю; при­шлось и поез­дам поспе­шить, чтобы прийти без опоз­да­ния. Часы летели впе­ред, и поезда нес­лись впе­ред, и под конец у них даже не хва­тало вре­мени, чтобы выса­дить своих пас­са­жи­ров: они при­ез­жали на вок­зал и тут же отправ­ля­лись назад. Пас­са­жиры очень сер­ди­лись и махали из окон зонтиками.

— Эй, оста­но­ви­тесь! — кри­чали они. Но поезда их не слушали.

— Не можем! — отве­чали они. — Иначе мы опоз­даем. Посмот­рите на часы!

Да, теперь часы летели так быстро, что, не успев пока­зать утро, тут же пока­зы­вали вечер. Солнце недоумевало.

— Навер­ное, я отстаю, — решило оно и помча­лось по небо­своду быст­рей, быст­рей, быстрей.

Жите­лям Лон­дона тоже при­шлось нелегко. Они вска­ки­вали с постели и тут же ложи­лись спать, но, не успев даже заснуть, опять вска­ки­вали и спе­шили на работу. А дети бежали в школу и, не успев отве­тить, сколько будет два­жды два, бежали назад домой.

В конце кон­цов лорд-мэр Лон­дона ска­зав королеве:

— Ваше вели­че­ство, так дальше про­дол­жаться не может! Я пред­ла­гаю выдать медаль Юстон­скому вок­залу. Тогда наши два вок­зала от зави­сти пере­ста­нут спо­рить друг с другом.

— Пре­крас­ная идея! — ска­зала королева.

И вот она выехала из Букин­гем­ского дворца в сопро­вож­де­нии лорд-мэра, кон­ной гвар­дии и гвар­дей­ского духо­вого оркестра, а впе­реди шел пре­мьер-министр и на крас­ной бар­хат­ной подушке нес золо­тую медаль.

Когда коро­лев­ский кор­теж достиг Кингс-Кросса, оба вок­зала пере­стали спо­рить и про­во­дили его глазами.

— Что я вижу, Сент-Пан­крас! — вос­клик­нул Кингс-Кросс. — А ты видишь?

— Да! — отве­тил Сент-Пан­крас. — Это медаль Юстон­скому вок­залу за то, что у него пят­на­дцать плат­форм. Какая неспра­вед­ли­вость! Ты-то уж навер­няка лучше Юстона!

— И ты лучше, Сент-Пан­крас, — ска­зал Кингс-Кросс.

Сент-Пан­крас уди­вился, но поду­мал, что худой мир лучше доб­рой ссоры, и сказал:

— Будем дру­зьями, Кингс-Кросс.

— Будем! — отве­тил Кингс-Кросс.

Так они стали дру­зьями и бро­сили спо­рить, а их часы пере­стали спе­шить, и поезда пере­стали торо­питься. Все были довольны.

— Вы умный чело­век, лорд-мэр! — ска­зала королева.

— Бла­го­дарю вас, ваше вели­че­ство! — отве­тил лорд-мэр.

Точка-мама и Точка-дочка

Жил-был на свете Каран­даш. Он очень любил рисо­вать вся­кие палочки, зако­рючки к заго­гу­лины. Но одна­жды он сказал:

— А теперь я буду рисо­вать точки.

И он нари­со­вал одну точку боль­шую и дру­гую маленькую.

— Ты будешь Точка-мама, — ска­зал он боль­шой точке. — А ты — Точка-дочка, ска­зал он маленькой.

Сна­чала точки были очень довольны.

— Хорошо быть точ­кой! — гово­рили они. — Куда лучше, чем какой-нибудь зако­рюч­кой или загогулиной.

— Не зада­вай­тесь, пожа­луй­ста! — ска­зала Заго­гу­лина, их соседка. Поду­ма­ешь, какие-то там Точки. Сидите и помалкивайте!

Они сидели и помал­ки­вали, но потом Точка-мама сказала:

— Поиг­рать бы во что-нибудь!

— Разве тебе пола­га­ется играть? — уди­ви­лась Точка-дочка. — Ты ведь боль­шая. Мне вот можно играть, я малень­кая. А ты должна рабо­тать и вообще зани­маться только серьез­ными делами.

— А я не хочу! — ска­зала Точка-мама, — Играть веселей!

— Э нет, это не по пра­ви­лам, — ска­зал Каран­даш и обвел боль­шую точку Кру­гом, чтобы она никуда не убежала.

Точка-мама очень рассердилась.

“Как же мне выбраться из этого Круга? — поду­мала она. — Может быть, запла­кать? А потом по морю слез пере­плыть через Круг?”

И она попро­бо­вала запла­кать, но не сумела выжать ни слезинки.

— Сле­зами горю не помо­жешь — ска­зал Круг. — Про­мо­кашка их живо высушит.

“А может, пого­во­рить по-хоро­шему с Кру­гом? — поду­мала точка. — Вдруг он меня выпу­стит? Поздо­ро­ва­юсь с ним и скажу: “Доб­рое утро, милый Круг! Как пожи­вают в круге малень­кие дуги? Все ли здо­ровы в кругу вашей семьи? А как Поляр­ный Круг, ему уже лучше?”

Но вряд ли и это поможет”.

А в это самое время Каран­даш решил: “Напишу-ка я рассказ!”

И начал писать.

Малень­кой точке он сказал:

— Встань-ка, пожа­луй­ста, над бук­вой И. Вы, конечно, зна­ете, что в англий­ском языке буква И пишется с точ­кой вот так: i.

Каран­даш напи­сал букву i, а точка прыг­нула на букву и полу­чи­лось i.

— Пре­красно! — ска­зал Каран­даш и про­дол­жал писать свой рассказ.

Он напи­сал его до конца, оста­ва­лось только поста­вить точку, но тут Каран­даш вдруг сло­мался. И очень огорчился.

— Не плачь! — ска­зал Ластик. — Я сотру часть Круга, тогда точка смо­жет выйти из него и стать в конце тво­его рассказа.

— Это мысль! — обра­до­вался Каран­даш. — Боль­шое тебе спа­сибо, доро­гой Ластик.

И вот Ластик стер часть Круга, точка вышла из него и стала в конце рас­сказа, кото­рый напи­сал Карандаш.

Вот и вся исто­рия… Точка!

Три шляпы мистера Кепи

У мистера Кепи было три шляпы, и на улицу он выхо­дил все­гда в трех шля­пах сразу.

Все, кто жил на Хай­ст­рит: и док­тор, и зелен­щик, и тру­бо­чист — сло­вом, все-все думали: “Какой веж­ли­вый этот мистер Кепи! Он три раза сни­мает шляпу, когда здоровается”.

Идя по улице, мистер Кепи любил напе­вать песенку:

Я — слав­ный мистер Кепи.

Три шляпы я ношу,

Зна­ко­мого заметив,

Их при­под­нять спешу.

И я, поверьте, очень рад

Три шляпы под­ни­мать подряд.

Ура, ура, я очень рад

Три шляпы под­ни­мать подряд!

Но ино­гда мистер Кепи испы­ты­вал неко­то­рую нелов­кость — для трех шляп у него было всего две руки, поэтому одно­вре­менно он мог при­под­нять только две шляпы, а чтобы снять тре­тью, ему при­хо­ди­лось вто­рую шляпу брать под мышку.

“Как бы мне хоте­лось сни­мать все три шляпы одно­вре­менно”, — поду­мал он одна­жды. А как раз в это время на улице пока­за­лась кошка мистера Кепи — Мурми.

— Ты куда, Мурми? — спро­сил ее мистер Кепи.

— В рыб­ную лавку, — отве­тила Мурми.

— Так пры­гай ко мне на плечо, — пред­ло­жил мистер Кепи, — и, если нам повстре­ча­ется док­тор, или зелен­щик, или тру­бо­чист, или жена док­тора, или жена тру­бо­чи­ста, или еще кто-нибудь, будь добра, при­под­ними, пожа­луй­ста, одну из моих шляп.

— Что ж, можно, — согла­си­лась Мурми и прыг­нула к мистеру Кепи на плечо.

Тут им навстречу вышла мис­сис Смак, жена доктора.

— Доб­рое утро, мис­сис Смак! — ска­зал мистер Кепи, при­под­ни­мая одной рукой одну шляпу, дру­гой — дру­гую, а Мурми — третью.

— Доб­рое утро, мистер Кепи! — отве­тила мис­сис Смак и поду­мала: “Какой веж­ли­вый чело­век!”. А мистер Кепи ска­зал своей Мурми:

Ты — луч­шая из кошек!

Тебе пожму я лапу

За то, что

С головы моей

Сей­час сняла ты шляпу.

Туман

Одна­жды в день рож­де­ния коро­левы на Лон­дон опу­стился Туман. Он хотел посмот­реть воен­ный парад. Но как только он опу­стился на Лон­дон, коро­лева ска­зала генералу:

— Сего­дня парад при­дется отме­нить. Туман!

И так повто­ря­лось каж­дый раз, когда на Лон­дон опус­кался Туман. Туману было очень обидно, он давно меч­тал уви­деть парад, но что делать, если каж­дый раз, когда он появ­лялся в Лон­доне, коро­лева говорила:

— Парад отменяется!

А в Букин­гем­ском дворце под коро­лев­ским тро­ном жила кошка по имени Смоки. Она пожа­лела Туман и решила ему помочь. Когда подо­шел сле­ду­ю­щий день рож­де­ния коро­левы, Смоки напи­сала Туману письмо:

Во дворце

Под коро­лев­ским троном

Втор­ник

Доро­гой Туман, жду тебя вече­ром около дворца.

Искренне твоя Смоки.

В этот вечер, перед тем как лечь спать, коро­лева выпу­стила кошку с чер­ного хода Букин­гем­ского дворца на улицу, а потом под­ня­лась к себе в спальню. И не успела Смоки три раза про­мя­у­кать, как Туман опу­стился на Лондон.

— Мне так хочется посмот­реть парад, — при­знался ей Туман. — Но из-за меня его каж­дый раз отме­няют, и мне никак не уда­ется его увидеть.

— Я кое-что при­ду­мала, — ска­зала Смоки. — Зав­тра ты появись, как только сол­даты выстро­ятся для парада. Уви­дев тебя, гене­рал ска­жет: “Ваше вели­че­ство, опять Туман. Отме­нить парад?”

— Да, да, он именно так и гово­рит, — со вздо­хом ска­зал Туман.

— И не успеет коро­лева отве­тить: “Парад отме­ня­ется!”, ты мяукни.

— Хорошо! — ска­зал Туман. — Только я не умею мяукать.

Смоки его научила, хотя это было непро­сто. На сле­ду­ю­щее утро, когда сол­даты выстро­и­лись для парада и гене­рал спро­сил королеву:

— Ну как, Bаше вели­че­ство, отме­нить парад? Видите, Туман?

— Где? — спро­сила королева.

— Там! — отве­тил гене­рал, ука­зы­вая на Туман. И тут Туман мяукнул.

— Ах, гене­рал, — ска­зала коро­лева, — неужели вы не можете отли­чить кошку от Тумана? Я сво­ими ушами слы­шала мяу­ка­нье. Ни в коем слу­чае не отме­няйте парад!

Так Туман уви­дел нако­нец парад. Он остался очень дово­лен, а потом вер­нулся в род­ные горы Уэльса. Правда, там и без него было туманно, но зато не при­хо­ди­лось ску­чать в одиночестве.

Одна­жды коро­лева напи­сала ему письмо:

Дво­рец

1 июня

Доро­гой Туман, не спеши к нам возвращаться.

Искренне твоя Королева.

И Туман отве­тил ей:

Уэльс

Пят­ница

Ваше вели­че­ство, мне и здесь хорошо. А парад мне очень понра­вился. Бла­го­дарю Вас, что Вы поз­во­лили мне его посмотреть.

Искренне Ваш Туман.

Пере­дайте при­вет Смоки.

Коро­лева ничего не могла понять.

— Смоки, — спро­сила она кошку, загля­ды­вая под трон, — когда же Туман мог уви­деть парад?

Но Смоки только замур­лы­кала: это был секрет!

Ух

Жил-был на свете Ух. Он был очень дово­лен жиз­нью, потому что каж­дый авто­бус, кото­рый про­ез­жал мимо по дороге, гово­рил ему “ух!”. И все пас­са­жиры в авто­бусе тоже говорили:

— Ух! Вот это ухаб!

И кон­дук­тор авто­буса говорил:

— Ух ты, какой ухаб!

“Хорошо, что меня зовут Ух!” — радо­вался Ух.

А в это время по дороге на вело­си­педе ехал мальчик.

“Вот, сей­час опять!” — поду­мал Ух.

Но маль­чик объ­е­хал ухаб и ника­кого “ух!” не случилось.

Ух оби­делся.

— Выше голову! — ска­зала дорога. — Едет еще автобус!

Авто­бус подъ­е­хал и ух! — в ухаб. И води­тель сказал:

— Ух! Вот это ухаб!

И кон­дук­тор сказал:

— Ух ты, какой ухаб!

Ух опять повеселел.

Но в один из весен­них дней при­шли дорож­ные рабо­чие, пере­крыли дорогу крас­ными флаж­ками, при­несли кирки и лопаты, почи­нили дорогу и залили ее асфальтом.

— Теперь от ухаба и следа не оста­лось! — ска­зал глав­ный дорож­ный мастер.

Рабо­чие собрали кирки и лопаты, сняли крас­ные флажки и ушли. Про­ехал авто­бус, но ника­кого “ух!” не слу­чи­лось. За ним еще несколько авто­бу­сов, и тоже ника­ких “ух!”.

— Куда же он девался? — спро­сила одна сто­рона дороги у дру­гой. — Такой был слав­ный Ух.

Тут на дороге пока­за­лась девочка. Она ехала на само­кате, но не смот­рела, куда едет, и ух! — на землю.

— Нашелся! — обра­до­ва­лась дорога. — Ока­зы­ва­ется, он был у девочки.

“Наде­юсь, она не ушиб­лась”, — поду­мал Ух. — Чуть-чуть все-таки ушиблась.

Но мама при­ло­жила девочке при­мочку и от “ух!” опять ничего не осталось.

Ух совсем загру­стил и забился в шкаф с игруш­ками, где лежал ста­рый тен­нис­ный мяч.

— Никому я не нужен, — пожа­ло­вался Ух. — А мне так хочется заняться каким-нибудь делом.

— Хочешь, оста­вайся здесь, и я научу тебя бам-бам-бам­кать, — ска­зал тен­нис­ный мяч и подпрыгнул.

— С удо­воль­ствием! — обра­до­вался Ух.

Он ока­зался при­леж­ным уче­ни­ком. И вот когда вече­ром малень­кая девочка вышла в сад поиг­рать с мячом, у него пре­красно полу­чи­лось “бам! бам! бам!”. И мяч под­пры­ги­вал выше, чем всегда.

Выше девочки. Выше девоч­ки­ной мамы. Даже выше улич­ного фонаря.

Девочка была довольна, и все были довольны. “Когда тебя зовут Бам, тоже неплохо”, — поду­мал Ух.

Хлебные крошки

Как-то раз в Лон­доне на Тра­фаль­гар­ской пло­щади обе­дали сто голу­бей. На обед у них, как все­гда, было пшено.

Вскоре к ним при­ле­тели еще голуби.

— Что это вы едите? — спро­сили они.

— Пшено! Урр-урр-урр!

Потом при­ле­тели еще голуби.

— Ура! — обра­до­ва­лись они. — Сего­дня на обед пшено!

А потом при­ле­тел голубь, по имени Артур.

— Опять пшено? — ска­зал он. — Вот надоело!

Он взмыл вверх и опу­стился на вер­шину колонны, на кото­рой стоит ста­туя адми­рала Нельсона.

— Ну что за жизнь, милорд! — пожа­ло­вался Артур Нель­сону. — Каж­дый день пшено да пшено. Тер­петь его не могу!

— А что ты любишь? — спро­сил адми­рал Нельсон.

— Хлеб­ные крошки! — отве­тил Артур, — Нет ничего вкус­нее белых хлеб­ных крошек!

Адми­рал Нель­сон взял под­зор­ную трубу и огля­дел улицу Уайтхолл.

— Я вижу маль­чика, — ска­зал он. — Он идет по улице и жует белую булку. Вот он порав­нялся со зда­нием Коро­лев­ской гвардии.

Артур сле­тел вниз и сле­до­вал за маль­чи­ком, пока тот не доел свою булку. Но

Артуру ни крошки не перепало.

Бед­няжка Артур даже рас­пла­кался. Про­хо­див­ший мимо полис­мен очень удивился.

— Вот так чудо! — ска­зал он. — Пер­вый раз вижу пла­чу­щего голубя.

Огор­чен­ный Артур вер­нулся к нель­со­нов­ской колонне.

— Да, дело плохо! — вздох­нул адми­рал Нель­сон. — Что ска­зал полисмен?

— Он ска­зал, что нико­гда еще не видел пла­чу­щего голубя.

— Так-так, — ска­зал адми­рал Нельсон.

— Не сле­до­вало мне пла­кать из-за кро­шек, — ска­зал Артур.

— Что верно, то верно, — согла­сился адми­рал Нель­сон. Все равно не помо­жет. Но я кое-что при­ду­мал. Загляни-ка в кар­ман моего мун­дира, ты най­дешь там трехпенсовик.

Его поло­жил туда рабо­чий на сча­стье, когда ста­вили мою… то есть нель­со­нов­скую колонну. Ты… — и он про­шеп­тал что-то Артуру на ухо.

— Бле­стя­щая идея! — ска­зал Артур. — Бла­го­дарю вас, милорд.

Он взял трех­пен­со­вик, поле­тел прямо в булоч­ную на углу Стр­энда и купил себе трех­пен­со­вую булочку. А потом сел на под­окон­ник булоч­ной и начал ее есть. Глядя на него, про­хо­жие говорили:

— Видно, голубю понра­ви­лась булка. Зна­чит, она све­жая. — И мно­гие захо­дили в булоч­ную и поку­пали булочки к чаю.

Булоч­ник был очень доволен.

— Ты можешь каж­дый день при­ле­тать сюда, — ска­зал он Артуру, — и я буду давать тебе булочку к чаю. Луч­шей рекламы для булоч­ной не при­ду­ма­ешь! А вот тебе еще одна булочка — за сего­дняш­ний день.

Артур схва­тил в клюв булочку и поле­тел к адми­ралу Нельсону.

— Попро­буйте булочку, милорд, — ска­зал он и отло­мал адми­ралу Нель­сону половину.

— Бла­го­дарю! — ска­зал адми­рал Нельсон.

— Взгля­ните на этих голу­бей, милорд, — ска­зал Артур. — Они опять жуют пшено. Лично я пред­по­чи­таю булочки.

— Я тоже! — отве­тил адми­рал Нельсон.

Хочешь, хочешь, хочешь…

Солнце осве­щало дерево, рас­ту­щее в даль­нем углу сада, лег­кий вете­рок рас­ка­чи­вал его ветви, а листья шептали:

— Хочешь, хочешь, хочешь…

Это было вол­шеб­ное дерево. Сто­ило встать под это дерево и заду­мать жела­ние, как жела­ние тут же исполнялось.

А в доме непо­да­леку от вол­шеб­ного дерева жил тол­стый ста­ри­кан. Звали его Уильям Кэдо­ген Смит. Он тор­го­вал в дере­вен­ской лавке мылом и тер­петь не мог детей — маль­чи­ков и даже девочек.

Одна­жды он встал под вол­шеб­ное дерево и сказал:

— Хочу, чтобы все сосед­ские дев­чонки и маль­чишки очу­ти­лись на Луне!

Не успел он это ска­зать, как все девочки и маль­чики очу­ти­лись на Луне.

Там было холодно и неуютно, и самые малень­кие дети даже запла­кали. Но мамы были далеко, и некому их было утешить.

Как только исчезли дети, птицы на вол­шеб­ном дереве сразу смолкли. А дрозд ска­зал, глядя прямо на мистера Смита:

— Хочу, чтобы все дети вернулись!

Но мистер Кэдо­ген Смит пере­бил его:

— Нет, хочу, чтобы они оста­ва­лись на Луне.

Тогда дрозд опять сказал:

— Хочу, чтобы они вернулись!

Дети совсем запу­та­лись, они уже и сами тол­ком не знали, где им быть: на Луне или на Земле. Мистер Смит топ­нул ногой и сказал:

— Хочу, чтобы…

Но кон­чить не успел, как дрозд сказал:

— Хочу, чтобы мистер Смит стал добрым!

И мистер Смит, вме­сто того чтобы ска­зать, как он соби­рался: “Хочу, чтобы все дети оста­ва­лись на Луне”, вдруг пере­ду­мал, поскреб заты­лок и сказал:

— Хочу, чтобы все дети при­шли сего­дня вече­ром ко мне в гости, я их угощу пирож­ными, апель­си­но­вым желе и лимо­на­дом. Больше я не буду про­да­вать мыло, а вме­сто этого открою кон­ди­тер­скую. И не раз­решу никому назы­вать меня Уилья­мом Кэдо­ге­ном Сми­том, пусть зовут про­сто Смит. Ура! Ура! Ура!

Он три раза про­шелся коле­сом, и снова на дереве запели птицы.

Опять засве­тило солнце, лег­кий вете­рок рас­ка­чи­вал ветви, а листья шептали:

— Хочешь, хочешь, хочешь…

Шшшшш!

Слу­ча­ется же такое на свете — поте­рялся одна­жды Шшшшш!

Хорошо еще, что полис­мен нашел его и спря­тал в шкаф в поли­цей­ском участке. А потом запи­сал его имя в книгу нахо­док и на доске объ­яв­ле­ний выве­сил объявление.

И все, кто про­хо­дил мимо, оста­нав­ли­ва­лись и читали это объявление.

— Что там напи­сано? — спро­сил малень­кий маль­чик свою маму.

— Напи­сано, что поте­рялся Шшшшш! — отве­тила мама.

— А как это он поте­рялся? — опять спро­сил мальчик.

— Шшшшш, замолчи!

Офи­ци­антка из сосед­него кафе тоже уви­дела это объ­яв­ле­ние и тут же побе­жала на кухню, чтобы посмот­реть, не ее ли чай­ники и кофей­ники поте­ряли Шшшшш! Но чай­ники и кофей­ники про­дол­жали кипеть и все их Шшшшш! были на месте.

Кино­ре­жис­сер, про­чи­тав объ­яв­ле­ние, поспе­шил на сту­дию к своей зву­ко­вой ленте. На этой неделе у него всего один раз про­хо­дило Шшшшш! Но оно ока­за­лось на месте.

А маши­нист паро­воза, уви­дев объ­яв­ле­ние, побе­жал ско­рее на вок­зал к сво­ему паро­возу, чтобы про­ве­рить — вдруг это его паро­воз поте­рял Шшшшш!

К сча­стью, все паро­воз­ные Шшшшш! были тоже на месте. У каж­дого насто­я­щего паро­воза должно быть много Шшшшш! Иначе паро­воз не смо­жет делать:

— Шшш-шшш, шшш-шшш…

Потом к объ­яв­ле­нию подо­шел маль­чик с соба­кой. Собака зала­яла. Она очень любила лаять, собаки вообще любят лаять.

— А ну!.. — хотел было шик­нуть на нее мальчик.

Собака от удив­ле­ния пере­стала лаять и начала бегать вокруг и принюхиваться.

Она искала, куда же девался Шшшшш! Смеш­ная соба­чонка, ей бы сле­до­вало знать, что Шшшшш! ничем не пахнет.

Маль­чик про­чи­тал объ­яв­ле­ние и под­нялся по сту­пень­кам в поли­цей­ский участок.

— Это я поте­рял!.. — ска­зал он.

— Что ты поте­рял? — пере­спро­сил его полис­мен. Тут собака зала­яла опять.

— Шшшшш! — шик­нул на нее полисмен.

— Вот это самое! — ска­зал мальчик.

Полис­мен открыл шкаф и выпу­стил Шшшшш! Шшшшш! очень обра­до­вался, что нако­нец-то нашелся.

— Рас­пи­ши­тесь вот здесь! — ска­зал полис­мен мальчику.

Собака опять залаяла.

— Шшшшш! — ска­зал ей маль­чик. — Не шшш­ш­шуми, пожалуйста!

И собака пере­стала шшшшшуметь.

Як

Далеко-далеко, так далеко, что и не добе­решься, жил в горах Тибета як.

Конечно, от чего-то далеко, а от чего-то близко. От сне­гов и льдов, напри­мер, от холод­ного ветра и дождя со сне­гом, от влаж­ной травы и отвес­ных скал — совсем близко. Когда весь день буше­вала буря, солнце пря­та­лось за тучи, и в ура­ган­ных вих­рях носи­лись чер­ные вороны — все это было близко.

А вот мага­зины и книжки с кар­тин­ками, моро­же­ное и жар­кий камин, кино и дети, бегу­щие в школу, — это было очень далеко.

У яка не было имени, поэтому мы будем звать его про­сто Як.

Больше всего на свете Як любил сидеть в укром­ном местечке среди скал и слу­шать море. Он где-то нашел мор­скую рако­вину — очень кра­си­вую, с кру­тым завит­ком, — и когда при­кла­ды­вал ее к уху, то слы­шал шум мор­ских волн.

Как попала туда мор­ская рако­вина — никто не мог ска­зать. Но как-то попала, и Як любил ее слушать.

Днем Як обычно пря­тал свою рако­вину от дру­гих яков и от ворон, зато ночью, когда зажи­га­лись звезды, он уса­жи­вался в тихое местечко среди скал, при­кла­ды­вал рако­вину к уху и слу­шал, слу­шал и меч­тал — как бы попасть на берег моря…

И вот одна­жды, при­хва­тив с собой люби­мую рако­вину и попро­щав­шись с осталь­ными яками, он отпра­вился в путь.

Вы, навер­ное, спро­сите, как же Як нес рако­вину? Посмот­рите на кар­тинку и вы пой­мете — он наце­пил рако­вину на свой пра­вый рог.

Як не знал дороги, но решил: “Буду идти, пока не дойду до моря”. И шел так весь день, а вече­ром пощи­пал травы, послу­шал шум моря и заснул.

Он шел еще день и еще, но до моря все равно не дошел.

Вокруг были горы и горы. Ино­гда Як видел вдали стадо лам, а одна­жды орла, паря­щего в небе. Но моря что-то не было видно.

Одна­жды Як оста­но­вился попить из гор­ного ручья. Настро­е­ние у него было неве­се­лое. Он при­ло­жил к уху свою рако­вину и, усев­шись на берегу, стал слу­шать. А ручей бежал своей доро­гой, пры­гая по кам­ням, и весело жур­чал. Заме­тив Яка, он очень уди­вился и спросил:

— Что ты тут делаешь?

— Слу­шаю, — отве­тил Як.

— Дай и мне послу­шать, — попро­сил ручей. Як под­нес рако­вину к воде, и ручей прислушался.

— Это шум моря! — обра­до­вался ручей. — Ну да, шум моря!

— А ты зна­ешь туда дорогу? — спро­сил Як.

— Знаю ли я дорогу! — воз­му­тился ручей. — Да я как раз туда и бегу. Сле­дуй за мной я попа­дешь прямо к морю.

— Спа­сибо, — ска­зал Як и пошел сле­дом за ручьем.

Посте­пенно ручей ста­но­вился все шире и шире и нако­нец пре­вра­тился в пол­но­вод­ную реку, по кото­рой плыли лодки.

“Было бы неплохо сесть теперь в лодку, чтобы больше не идти пеш­ком”, поду­мал Як.

Он нанял себе лодку и поплыл дальше в лодке. Лодка была с боль­шим крас­ным пару­сом, и, когда дул ветер, Як про­сто сидел и отдыхал.

Нако­нец он добрался до моря. Какое это было чудо! Як сел на песо­чек и стал наблю­дать за вол­нами. Они шумели совсем так же, как при­бой в его раковине.

Як был счастлив.

“Здесь гораздо лучше, чем в холод­ных, мок­рых горах”, — думал он.

На ночь он устро­ился в пещере.

У моря было жарко, и Як пошел к парик­ма­херу, чтобы парик­ма­хер под­стриг его длин­ную шерсть. А потом вер­нулся на берег моря и катал на спине ребя­ти­шек — по два пенни за круг. И скоро у него набра­лось денег на сено и на моро­же­ное, кото­рое ему давно хоте­лось попробовать.

Жизнь про­те­кала очень славно. Ему нра­ви­лось здесь, на берегу моря. Но больше всего он любил длин­ные вечера, когда уже тем­нело и все ухо­дили домой, а он сидел один-оди­не­ше­нек перед своей пеще­рой, слу­шал шум волн и сле­дил за кораб­лями в откры­том море и за солн­цем, ухо­дя­щим за гори­зонт. Когда ста­но­ви­лось совсем темно, одна за дру­гой зажи­га­лись звезды, а море плес­ка­лось и плес­ка­лось о берег.

Все сказки Дональда Биссета

64 сказок