Древнерусская литература как пишется

Всего найдено: 13

Здравствуйте, пишу уже в третий раз в надежде, что всё-таки поможете разобраться с особенностями написания прилагательного (восточно)прусский. Орфографический словарь указывает на слитное написание (от Восточная Пруссия, по аналогии с древнерусский – Древняя Русь, западноевропейский – Западная Европа), однако в работах по истории мировых войн используется только вариант «Восточно-Прусская операция». Это исключение из правил или ошибка?

Ответ справочной службы русского языка

Нет, это не ошибка, это закономерность письма, которая пока недостаточно хорошо изучена и описана. Сейчас можно сказать, что через дефис пишутся собственные названия с частями восточно-, западно— и под. Посмотрите список слов в «Академосе» и Вы увидите эту закономерность. Благодарим Вас за вопрос, название операции будет добавлено в академический орфографический ресурс при следующем обновлении базы.

Здравствуйте, существует ли слово «бдить», каково его значение, и чем оно отличается от значения слова «бдеть»?

Ответ справочной службы русского языка

Глагол бдить словарями литературного языка не фиксируется. В речи он появился, вероятно, под воздействием прилагательного бдительный, которое произошло от форм глагола бдеть – бдит, бдишь. Этимологически мотивировано написание бдеть, древняя форма этого глагола писалась с буквой ять: бъдѣти. 

Уважаемые сотрудники ГРАМОТЫ, скажите, пожалуйста, как пишется словосочетание: древняя Индия или Древняя Индия? Просмотрел несколько словарей — не нашел.

Ответ справочной службы русского языка

В словаре В. В. Лопатина, И. В. Нечаевой, Л. К. Чельцовой «Прописная или строчная? Орфографический словарь» (М., 2011): Древняя Индия.

В сочетании «Древняя Эллада» слово «Древняя» — с прописной или строчной буквы? Спасибо!

Ответ справочной службы русского языка

Эллада — это Древняя Греция. А что такое Древняя Эллада?

Добрый день! Подскажите, пожалуйста, правильно ли расставлены знаки препинания: Как гласит древняя китайская поговорка: даже путь в тысячу лет начинается с первого шага. Или нужно брать в кавычки пословицу? Спасибо!

Ответ справочной службы русского языка

Корректно: Как гласит древняя китайская поговорка, даже путь в тысячу лет начинается с первого шага.

Где должна быть заглавная буква в названии, а где – нет: Древняя Аравия, Древний Восток, Древний Египет, Древнее Закавказье, Древняя Индия, Древний Иран, Древний Китай, Древняя Малая Азия, Древняя Месопотамия, Древняя Палестина, Древняя Передняя Азия, Древняя Русь, Древняя Сирия?

Ответ справочной службы русского языка

См.: Лопатин В. В., Нечаева И. В., Чельцова Л. К. Прописная или строчная? Орфографический словарь. М., 2011.

Здравствуйте!

Скажите пожалуйста, прилагательное от названия города Дамаск — «дамасский». А почему не «дамаскский»? Это управляется каким-то правилом или просто исключение?

Спасибо!

Ответ справочной службы русского языка

Такое написание соответствует правилу: прилагательные с суффиксом —ск-, образованные от слов с основой на гласную + ск, оканчиваются на —сский:  этрусский (этруски), сан-францисский (Сан-Франциско), дамасский (Дамаск), исключения: баскский (баски), оскский (от оски – древняя племенная группа).

Здравствуйте, Грамота!
Помогите, пожалуйста, с таким вопросом. Как верно написать древний Китай? Интересует именно слово «древний» — со строчной буквы или с прописной? Сведения довольно разноречивы в различных словарях. Так, у Розенталя приводятся только Древний Египет и Древний Рим, в полном академическом справочнике под ред. В. В. Лопатина вовсе не нашла ответа на этот вопрос, а вот в «Справочной книге корректора» (К. И. Былинский, А. Н. Жилин, государственное издательство «Искусство», Москва, 1960 г.) к вышеперечисленным добавляется еще Древняя Греция и Древний Китай. Так как же все-таки верно? И чем можно аргументировать? Помогите, пожалуйста. Очень нужно и желательно быстро.
С уважением,

Ответ справочной службы русского языка

Правильно: Древний Китай (В. В. Лопатин, И. В. Нечаева, Л. К. Чельцова «Прописная или строчная?»).

Верно ли написание с заглавной буквы: памятники Древней Руси, Древнерусская литература и подобные?

Ответ справочной службы русского языка

В названии Древняя Русь оба слова пишутся с прописной буквы. А вот прилагательное древнерусский пишется со строчной буквы. Правильно: памятники Древней Руси, но: древнерусские памятники, древнерусская литература.

Скажите, а можно ли любую крепость, которая более или менее соответсвует описанию, данному в дефиниции, называть «кремль»? Спасибо.

Ответ справочной службы русского языка

Кремль — наиболее древняя часть старых русских городов, обнесенная крепостными стенами с башнями.

Здравствуйте! В словосочетании «Древняя Греция» прилагательное пишется с большой буквы?

Ответ справочной службы русского языка

Оба слова пишутся с большой буквы.

Здравствуйте! как правильно: Древняя Русь, или древняя Русь? Спасибо

Ответ справочной службы русского языка

См. ответ № 194780 .

КАК ПРАВИЛЬНО НАПИСАТЬ
АРМЕНИЯ — ДРЕВНЯЯ,КАК МИР ИЛИ
АРМЕНИЯ — ДРЕВНЯЯ КАК МИР

Ответ справочной службы русского языка

Запятая не нужна.

Old East Slavic literature,^[1] also known as Old Russian literature,^[2][3] is a collection of literary works of Rus’ authors, which includes all the works of ancient Rus’ theologians, historians, philosophers, translators, etc., and written in Old East Slavic. It is a general term that unites the common literary heritage of Russia, Belarus and Ukraine of the ancient period. In terms of genre construction, it has a number of differences from medieval European literature. The greatest influence on the literature of ancient Rus’ was exerted by old Polish and old Serbian literature.

Most of the monuments of Old East Slavic literature have been preserved in the form of manuscripts. The most common type of manuscript was literary collections. Notebooks written by a single scribe could then be bound by the scribe or binder himself. Such collections can be of a certain («Zlatostruy», «Izmaragd», «Solemn», etc.) or indefinite content, reflecting the individual tastes and interests of one or another scribe who selected materials for himself or for his customer.

Unlike other traditionalist literatures, the Old East Slavic literature is characterized by syncretism, lack of clearly expressed poetological reflection, conscious rejection of rationalism and specification of theoretical knowledge. It differs from Byzantine literature by its emphasized irregularity, the blurring of genres and boundaries between the prosaic and the poetic, and the lack of a clear conceptual apparatus.^[4]

Voluminous works could be copied and intertwined into separate books: some letopises, works on world history, paterics, works of a liturgical nature, prologues, etc. Small compositions, for example, «Praying of Daniel the Immured» or «The Word about the Destruction of the Rus’ Land» did not make up separate books, but were distributed in collections.^[5]

Origins[edit]

Pre-Christian period[edit]

The early examples of pre-Christian Old Rus’ literature should primarily include the oral epic: legends, myths and fairy tales (most of the Old Rus’ oral folklore was recorded only in the 18th and 19th centuries.).

Among the oral works, stories about the meeting of a person with an otherworldly force were particularly distinguished. Such a story by genre was divided into a bailichka, where a meeting with evil spirits is told on behalf of an «eyewitness», and a byvalschina, an oral story about a case that allegedly took place in reality, without focusing on the personal testimony of the narrator. Bailichka and byvalschina were often told in the villages to friends or children in order to wean them to walk far from home, and, according to Yevgeny Meletinsky, they became the prototype of «scary fairy tales».^[6]

Later, a special type of druzhina poetry began to take shape – bylina, Rus’ epic poems about heroic or mythological events or remarkable episodes of national history. In some ways, bylina are similar to skaldic poetry: both are divided into songs of praise and blasphemy and glorify some historical event. Bylina, as a rule, are written in tonic verse with two or four accents.

Early period: translated Apocrypha[edit]

Almost all the literature of Rus’ – original and translated – was handwritten. Handwritten works were distributed by copying by scribes or ordinary people.

In Rus’, the apocrypha about the Last Judgment was especially popular. Among such works, a special place was occupied by the life of Basil the Younger, the second part of which (scenes from the vision of Vasily Gregory’s pupil about the Last Judgment and a lengthy story about Theodore) spread as independent works.

Later, the original Old Rus’ apocrypha began to be created, the most famous of which is «The Walking of the Virgin through the Torments». Its plot is similar to the Greek «Revelation of the Most Holy Theotokos», but it also has many original features: for example, pagans who worship Troyan [ru; de], Veles and Perun are in the first circle of hell, and there are a number of anti-Semitic statements in the text itself.

According to the philosopher Sergei Bulgakov, the special popularity of apocryphal literature in Rus’ is indicated by the fact that of the seven most important monuments of the Jewish apocalyptic (except for the books of the prophet Daniel), three were preserved exclusively in Old Slavonic translations.^[7]

Early original compositions[edit]

Presumably, both epics and folk tales were not recorded by contemporaries for the reason that Rus’ inherited from the Byzantine Empire a ban on literary fiction and the presence of a purely artistic function in the works. Back in 1073, the compilers of the Izbornik Svyatoslav warned against worldly writings based on artistic imagination. Fiction developed only in the late period.

However, despite some limitations, scientific and artistic works had to answer questions related to natural history (the origin of the world, cosmology) and the development of human society (the settlement of peoples, the origin of power, the state, the meaning and purpose of human history).

The first original works in ancient Russia were instructive collections, which are the most common type of manuscripts (even after the beginning of printing in Russia in 1569, manuscripts have not lost their popularity). The scribe copied various works according to some attribute or genre in a notebook. Notebooks written by one scribe could then be bound by the scribe himself or the bookbinder into a separate book. The bookbinder could collect notebooks of different times and different scribes and connect them because they were of the same format or were combined by them according to content. Such collections are currently called convolutes.
Such collections of teachings as Izmaragd, Golden Chain, Bee, Palea, Solemn, Zlatostruy (origins), Pchela (of Byzantine origin) were originally intended for home and cell reading. Of these, the most interesting^{[editorializing]} is Palea (also Explanatory Palea), which is a collection of several interconnected ancient Rus’ works that set out Old Testament history with additions from apocryphal monuments, as well as with theological reasoning.^[8]

Already in the early period of the development of Rus’ literature, one can trace the understanding of Rus’ not only as an ethno-political and religious community, but also as the Kingdom of Christ. In the Sermon on Law and Grace of the middle of the 11th century (the future Metropolitan Hilarion), the newly baptized Rus’ people are called new. The perception of the people who were baptized in the «last times» (before the Last Judgment) as new, endowed with special grace, was characteristic of Rus’. The widespread idea of ​​an imminent dreadful judgment was strongly reflected in the Old Rus’ literature of that period; ascetic creations and instructive literature became an introduction to soteriology (the doctrine of the salvation of the soul).

Genres[edit]

As most modern researchers note, there is no clear division of literature into genres in ancient Rus’. There were only a few authors who clearly defined the genre of their works (among such were the monk Phoma, Nil Sorsky, Metropolitan Macarius, and the nameless author of «The Tale of Mikhail Tverskoy»). Thus, the lexeme Word, often perceived as the name of a genre, could mean a didactic teaching, a chapter of a book, a conversation, a speech, articles of various content, etc.^[9][10]

Nevertheless, Nikita Tolstoy made an attempt to classify ancient Rus’ literature;^[11] later, the classification was edited by Evgeny Vereshchagin (the latter version is somewhat different from Tolstoy’s):

• scriptural monuments (Holy Scripture and Apocrypha)
• liturgical/euchographic (liturgical books and hymnographic monuments)
• doctrinal (symbols, statements of faith, catechumens, polemical and ethical instructive teachings, interpretations)
• preaching (oratory prose and gnostic literature)
• hagiographic (lives of saints, laudatory words to saints, tales of acquisitions, transfer of relics and icons, miracles)
• canonical and legal (statutes, Kormchaia Books, law books, contractual, spiritual, deeds, etc. letters)
• memorial (letopises, [[[Chronograph (genre)|chronographs]], descriptions of historical events, pilgrimages, travels)
• scientific (encyclopedic collections)
• household (private correspondence, inscriptions, epigraphy).^[12][13]

This classification does not distinguish between primary genres (for example, hagiographies) and unifying genres that include small works as source material (prologue, menaiat-chets, etc.). This difference is taken into account in the classification based on the systematics of Dmitry Likhachev, who distinguished between monumental and small genre forms.^[10] Nikolai Prokofiev gave the following classification:

• complex forms (letopises, chronographs, hagiographic collections, letters, etc.)
• primary genres:
  • epic genres
    • historical genres (lives of the saints, military tale, legend and walking)
    • allegorical (parable)
    • symbolic (miracle, vision, sign, divinatory literature)
  • lyrical genres (teaching, message, crying).

The most important feature of epic genres is the object of the image and lyrical purpose.^[14]

Mathematics and cosmology[edit]

Mathematical-Easter essays[edit]

In the early period after the adoption of Christianity in Russia, there was no special church calendar, and the Old Slavic calendar was not suitable for calculating church holidays. Therefore, many authors had to make their own calculations in their works, which ranked their works among not only Paschal, but also mathematical treatises. For complex calculations, schoty was often used.

The earliest mathematical work of ancient Russia is considered to be «the doctrine of numbers» by Kirik the Novgorodian, a treatise on the calculus of time, combining an essay on mathematics, chronology and Paschalistics.

However, later mathematical treatises did not receive a proper development in Russia. Among the works equal to the «doctrine of numbers», scientists include the «Charter of military Affairs» created in the 15th and 16th centuries, which set out the tasks of triangulation on the ground, and the «Book of soshny writing», dedicated to land surveying. Later works include an extensive manuscript entitled «Synodal No. 42», the first textbook in Rus’ on theoretical geometry.

Cosmology works[edit]

The early cosmological works of ancient Russia were partially influenced by apocryphal writings, mixed with pre-Christian ideas about the structure of the world.

Thus, much attention is paid to the creation and structure of the world in two of the most significant early works: the Depth Book and «About the whole creation». Both works have a complex structure and are probably based on Old Rus’ apocryphal legends that existed for the early period after the baptism of Russia.

It is also interesting that in the «Depth Book», as in two other ancient Rus’ monuments – «The Conversation of the Three Saints» and «The Conversation of Jerusalem» – for some reason, whales are endowed with supernatural power. In the «Conversation of the Three Saints», the Earth floats on top of the great sea on three large whales and 30 small whales; the latter cover 30 sea windows; «The Conversation of Jerusalem» and «Depth Book» connect the movement of the whale with the end of the world. According to the «Depth Book» — «The Whale-fish is the mother of all fish. On the Whale-fish the earth is founded; when the Whale-fish turns, then our white light is finished (the end of all things will come)».

The so-called «fortune-telling books» (also «divinatory books») can probably also be attributed to cosmological works, which are currently not officially assigned to any of the genres of ancient Russia.^[15] Fortune-telling books (Volkhovnik, Gromnik, Kolyadnik, Trepetnik, Enchanter, etc.) were mainly distributed secretly: they were copied, sewn into other books, and passed on by inheritance. Officially, the distribution of such literature was persecuted by the church; lists of forbidden (so-called renounced) books of ancient Russia were compiled, in which divinatory literature was equated with apocrypha.^[16]

Theological literature[edit]

Very popular in ancient Rus’ were the lives of saints (zhytie), a kind of genre of hagiography that describes the life, deeds and miracles of ancient Rus’ saints, martyrs and miracle workers.

This section is empty. You can help by adding to it. (February 2022)

[Types of manuscripts. Handwritten collections][edit]

This section is empty. You can help by adding to it. (February 2022)

Poetics[edit]

The scientist Alexander Panchenko refers to the earliest forms of Old Rus’ versification as the so-called «penitential poems» (the metrical nature of which is not yet clear),^[17] single poetic texts written by the monk of the Kirillo-Belozersky monastery Efrosin, as well as separate chapters «Words about Igor’s regiment» and «Words about the destruction of the Rus’ Land» containing a metric constant.

Despite this, versification in ancient Russia was most often not approved, because was considered inherent only in «Latins». This position was most consistently expressed by Archpriest Avvakum: “Do not look for rhetoric and philosophy, or eloquence, but live with a sound true verb.^{[note 1]} Therefore, а rhetorician and philosopher cannot be a Christian. Alexander Panchenko pointed out that the Old Rus’ church poetry was strongly influenced by West Slavic, especially Polish literature.^[17] Simeon Polotsky, releasing his «Rhymed Psalter» (1680), wrote that in Moscow they loved «the consonant singing of the Polish Psalter».

Syllabic verse[edit]

Some of the earliest representatives of Old Rus’ syllabic poetry are such poets as Karion Istomin, Simeon of Polotsk, Theophan Prokopovich, Antiochus Kantemir, Sylvester Medvedev [ru] and Mardary Khonykov [ru]. The principle of syllabic symmetry was dominant. A twelve-syllable verse with a caesura after the fifth or sixth syllable was used; there are, for example, such complex schemes as: 5-6-8|8-6-5|7-7-4-5-3-5 (12 verses of Irmos «Земьнъ къто слыша таковая«…) or 8|5-5-5|8-8|5-5-5 (9 verses of Irmos «Вьсъ еси желание«…) There were also schemes where the number of syllables in each verse was a multiple of three (from St. Trinity, the sacred number «three» for Christians).^[17]

The detailed life in the monastery can be judged by the syllabic poem by Karion Istomin «About speaking from people, how monks live in the monastery»:^[18]

Мънози глаголют, что монахи деют,

где в монастыре дела не имеют.

Бутто так сидят, ничего не знают,

како ли Богу честь, поклон взношают.

Надобно кому себе искусити

и в монастыре хоть время прожити.

Узнает, как кто в кельи пребывает,

како помыслы, страсти отвергеет…

(Many say that the monks do, where in the monastery they idle. As if they are sitting like that, they do not know anything, only honor and bow to God.)

Acrostics[edit]

The acrostic form became very popular in Ancient Rus’ poetics. It was also widely developed there. The earliest work in the genre of acrostic in ancient Russia is considered to be the Azbuchna Prayer [ru], translated from Old Bulgarian. The acrostic in the Old Rus’ book poetry was also known in later times. Thus, the acrostic is found in one of the «greetings» of Karion Istomin to Tsarevich Alexey Petrovich:

Аминь буди слава,

Любовь чиста, права
Единому Богу,
К себе в слогах многу.
Исраиль нелестный,
Избранный и честный
Царев сын, царевичь
Алексий Петровичь,
Радуйся блаженно,
Емли жизнь спасенно,
В Господе изрядствуй,
Излестно отрадствуй,
Человеком в ползе,
В златых летах долзе.
Езди умне в книгах,
Чти мудрость в веригах:
Ности она златы,
Общит в любовь браты.
Жити с нею благо,
Имство всем предраго.
Взрасти тя Бог в славе,

Имети ю здраве!

Here the acrostic is «Alexy Tsarevich live forever» (Алексий царевич вечно живи; in the fourth verse in the original, the first letter is the Slavic «xi»).^[17]

Old Rus’ law, documentation[edit]

In Rus’, there were a number of canonical and legal statutes and rights. The special charters, judicial books, contractual, spiritual certificates and contribution certificates were common for the people and for the church. Most collections of ancient Rus’ law are strictly divided into civil and ecclesiastical. The exception is the Merilo Pravednoye, which is both a collection of church-canonical and civil legal legal nature.

People’s law[edit]

The legal basis of the Old Rus’ state^[19][20] was the Russkaya Pravda, Lithuanian statutes and Moscow Sidebniks.^{[note 2]} In 1649, the Sobornoye Ulozheniye was added to these written laws.

The so-called Russkaya Pravda is of great importance for the study of Old Rus’ Law. Russkaya Pravda is a collection of legal norms of Rus’, dated from various years, starting from 1016, the oldest Rus’ legal code.^[21] Rus’ Pravda contains the norms of criminal, compulsory, hereditary, family and procedural law. It is the main source for studying the legal, social and economic relations of the Ancient Rus’ state.

Russkaya Pravda is similar to earlier European legal collections, including the so-called Germanic (barbarian) truths, for example, the Salic law, a collection of legislative acts of the Frankish state, the oldest text of which dates back to the beginning of the 6th century.

The short version consists of the following parts:

• The Oldest Pravda or the truth of Yaroslav (Articles 1-18), 1016, is usually associated with the activities of Yaroslav the Wise;^[21]
• The Pravda of the Yaroslavichs (Izyaslav, Vsevolod and Svyatoslav, sons of Yaroslav the Wise, who were part of the Yaroslavich triumvirate) (articles 19–41), the youngest of the three princes Vsevolod is named before the middle Svyatoslav), does not have an exact date, often refers to 1072;
• Pokon virny (Article 42) – determination of the order of «feeding» of virniks (princely servants, collectors of vir-court fines), 1020s or 1030s;
• Urok to mostniks (Article 43) – regulation of the remuneration of bridge builders, or, according to some versions, bridge builders, 1020s or 1030s.

As many researchers have noted, the most ancient part of the Russkaya Pravda (the oldest pravda) preserves the custom of blood feud, characteristic of the laws of pre-Christian Rus’, although it limits it to the circle of closest relatives.

The lengthy version includes about 121 articles and consists of two parts-the Charter of Yaroslav Vladimirovich and the Charter of Vladimir Vsevolodovich Monomakh. According to most researchers, the Lengthy Truth is based on the Short text, which was amended and supplemented, including those adopted during the Kiev reign of Vladimir II Monomakh.^[22][23]

Ecclesiastical law[edit]

With the adoption of Christianity in the Old Rus’ state, church law arises. The most important source of church law in ancient Russia was the sudebniki, the most famous of which is the Zakon Sudnyi Liudem (the South Slavic legal Code of the 9th and 10th centuries, although some scholars consider it a reworking of some Byzantine and Jewish laws). However, most often in the ecclesiastical sphere of ancient Russia, they used kormchaia books, legal collections that contained both church rules and the decisions of the Roman and Byzantine emperors on the church.

From the translated Byzantine collections of ecclesiastical law in Russia, nomocanons, Eclogue [sr; de; fr], Proheiron [sr; de; fr], and Zanon books (translation of Byzantine laws) were used. However, despite the widespread existence in the written tradition, Byzantine law did not have a significant application in legal practice, and its full reception did not occur. Rus’ ecclesiastical law was based primarily on the ecclesiastical statutes issued by the knyazes, based on local law and only limited borrowing of Byzantine law.^[24]

Later, in 1551, the comprehensive religious collection Stoglav was created, combining the norms of judicial, criminal and ecclesiastical law. Stoglav tried to solve the following pressing issues:

• strengthening of church discipline among the clergy and the fight against the vicious behavior of representatives of the church (drunkenness, debauchery, bribery), usury of monasteries,
• unification of church rites and services,
• powers of the ecclesiastical court,
• combating the remnants of paganism among the population,
• strict regulation (and, in essence, the introduction of a kind of spiritual censorship) of the order of correspondence of church books, the writing of icons, the construction of churches, etc.

«Books of law» and «Merilo Pravednoye», one of the first ancient Rus’ collections of a civil and ecclesiastical-legal nature, contain both excerpts from Byzantine legislation and identical articles of Rus’ origin, probably included in collections from an older one that did not come down to us of the collection of ancient Rus’ law.^[25]

See also[edit]

• Outline of Slavic history and culture
• List of Slavic studies journals
• Belarusian literature
• Russian literature
• Ukrainian literature

References[edit]

Notes[edit]

Old East Slavic literature,^[1] also known as Old Russian literature,^[2][3] is a collection of literary works of Rus’ authors, which includes all the works of ancient Rus’ theologians, historians, philosophers, translators, etc., and written in Old East Slavic. It is a general term that unites the common literary heritage of Russia, Belarus and Ukraine of the ancient period. In terms of genre construction, it has a number of differences from medieval European literature. The greatest influence on the literature of ancient Rus’ was exerted by old Polish and old Serbian literature.

Most of the monuments of Old East Slavic literature have been preserved in the form of manuscripts. The most common type of manuscript was literary collections. Notebooks written by a single scribe could then be bound by the scribe or binder himself. Such collections can be of a certain («Zlatostruy», «Izmaragd», «Solemn», etc.) or indefinite content, reflecting the individual tastes and interests of one or another scribe who selected materials for himself or for his customer.

Unlike other traditionalist literatures, the Old East Slavic literature is characterized by syncretism, lack of clearly expressed poetological reflection, conscious rejection of rationalism and specification of theoretical knowledge. It differs from Byzantine literature by its emphasized irregularity, the blurring of genres and boundaries between the prosaic and the poetic, and the lack of a clear conceptual apparatus.^[4]

Voluminous works could be copied and intertwined into separate books: some letopises, works on world history, paterics, works of a liturgical nature, prologues, etc. Small compositions, for example, «Praying of Daniel the Immured» or «The Word about the Destruction of the Rus’ Land» did not make up separate books, but were distributed in collections.^[5]

Origins[edit]

Pre-Christian period[edit]

The early examples of pre-Christian Old Rus’ literature should primarily include the oral epic: legends, myths and fairy tales (most of the Old Rus’ oral folklore was recorded only in the 18th and 19th centuries.).

Among the oral works, stories about the meeting of a person with an otherworldly force were particularly distinguished. Such a story by genre was divided into a bailichka, where a meeting with evil spirits is told on behalf of an «eyewitness», and a byvalschina, an oral story about a case that allegedly took place in reality, without focusing on the personal testimony of the narrator. Bailichka and byvalschina were often told in the villages to friends or children in order to wean them to walk far from home, and, according to Yevgeny Meletinsky, they became the prototype of «scary fairy tales».^[6]

Later, a special type of druzhina poetry began to take shape – bylina, Rus’ epic poems about heroic or mythological events or remarkable episodes of national history. In some ways, bylina are similar to skaldic poetry: both are divided into songs of praise and blasphemy and glorify some historical event. Bylina, as a rule, are written in tonic verse with two or four accents.

Early period: translated Apocrypha[edit]

Almost all the literature of Rus’ – original and translated – was handwritten. Handwritten works were distributed by copying by scribes or ordinary people.

In Rus’, the apocrypha about the Last Judgment was especially popular. Among such works, a special place was occupied by the life of Basil the Younger, the second part of which (scenes from the vision of Vasily Gregory’s pupil about the Last Judgment and a lengthy story about Theodore) spread as independent works.

Later, the original Old Rus’ apocrypha began to be created, the most famous of which is «The Walking of the Virgin through the Torments». Its plot is similar to the Greek «Revelation of the Most Holy Theotokos», but it also has many original features: for example, pagans who worship Troyan [ru; de], Veles and Perun are in the first circle of hell, and there are a number of anti-Semitic statements in the text itself.

According to the philosopher Sergei Bulgakov, the special popularity of apocryphal literature in Rus’ is indicated by the fact that of the seven most important monuments of the Jewish apocalyptic (except for the books of the prophet Daniel), three were preserved exclusively in Old Slavonic translations.^[7]

Early original compositions[edit]

Presumably, both epics and folk tales were not recorded by contemporaries for the reason that Rus’ inherited from the Byzantine Empire a ban on literary fiction and the presence of a purely artistic function in the works. Back in 1073, the compilers of the Izbornik Svyatoslav warned against worldly writings based on artistic imagination. Fiction developed only in the late period.

However, despite some limitations, scientific and artistic works had to answer questions related to natural history (the origin of the world, cosmology) and the development of human society (the settlement of peoples, the origin of power, the state, the meaning and purpose of human history).

The first original works in ancient Russia were instructive collections, which are the most common type of manuscripts (even after the beginning of printing in Russia in 1569, manuscripts have not lost their popularity). The scribe copied various works according to some attribute or genre in a notebook. Notebooks written by one scribe could then be bound by the scribe himself or the bookbinder into a separate book. The bookbinder could collect notebooks of different times and different scribes and connect them because they were of the same format or were combined by them according to content. Such collections are currently called convolutes.
Such collections of teachings as Izmaragd, Golden Chain, Bee, Palea, Solemn, Zlatostruy (origins), Pchela (of Byzantine origin) were originally intended for home and cell reading. Of these, the most interesting^{[editorializing]} is Palea (also Explanatory Palea), which is a collection of several interconnected ancient Rus’ works that set out Old Testament history with additions from apocryphal monuments, as well as with theological reasoning.^[8]

Already in the early period of the development of Rus’ literature, one can trace the understanding of Rus’ not only as an ethno-political and religious community, but also as the Kingdom of Christ. In the Sermon on Law and Grace of the middle of the 11th century (the future Metropolitan Hilarion), the newly baptized Rus’ people are called new. The perception of the people who were baptized in the «last times» (before the Last Judgment) as new, endowed with special grace, was characteristic of Rus’. The widespread idea of ​​an imminent dreadful judgment was strongly reflected in the Old Rus’ literature of that period; ascetic creations and instructive literature became an introduction to soteriology (the doctrine of the salvation of the soul).

Genres[edit]

As most modern researchers note, there is no clear division of literature into genres in ancient Rus’. There were only a few authors who clearly defined the genre of their works (among such were the monk Phoma, Nil Sorsky, Metropolitan Macarius, and the nameless author of «The Tale of Mikhail Tverskoy»). Thus, the lexeme Word, often perceived as the name of a genre, could mean a didactic teaching, a chapter of a book, a conversation, a speech, articles of various content, etc.^[9][10]

Nevertheless, Nikita Tolstoy made an attempt to classify ancient Rus’ literature;^[11] later, the classification was edited by Evgeny Vereshchagin (the latter version is somewhat different from Tolstoy’s):

• scriptural monuments (Holy Scripture and Apocrypha)
• liturgical/euchographic (liturgical books and hymnographic monuments)
• doctrinal (symbols, statements of faith, catechumens, polemical and ethical instructive teachings, interpretations)
• preaching (oratory prose and gnostic literature)
• hagiographic (lives of saints, laudatory words to saints, tales of acquisitions, transfer of relics and icons, miracles)
• canonical and legal (statutes, Kormchaia Books, law books, contractual, spiritual, deeds, etc. letters)
• memorial (letopises, [[[Chronograph (genre)|chronographs]], descriptions of historical events, pilgrimages, travels)
• scientific (encyclopedic collections)
• household (private correspondence, inscriptions, epigraphy).^[12][13]

This classification does not distinguish between primary genres (for example, hagiographies) and unifying genres that include small works as source material (prologue, menaiat-chets, etc.). This difference is taken into account in the classification based on the systematics of Dmitry Likhachev, who distinguished between monumental and small genre forms.^[10] Nikolai Prokofiev gave the following classification:

• complex forms (letopises, chronographs, hagiographic collections, letters, etc.)
• primary genres:
  • epic genres
    • historical genres (lives of the saints, military tale, legend and walking)
    • allegorical (parable)
    • symbolic (miracle, vision, sign, divinatory literature)
  • lyrical genres (teaching, message, crying).

The most important feature of epic genres is the object of the image and lyrical purpose.^[14]

Mathematics and cosmology[edit]

Mathematical-Easter essays[edit]

In the early period after the adoption of Christianity in Russia, there was no special church calendar, and the Old Slavic calendar was not suitable for calculating church holidays. Therefore, many authors had to make their own calculations in their works, which ranked their works among not only Paschal, but also mathematical treatises. For complex calculations, schoty was often used.

The earliest mathematical work of ancient Russia is considered to be «the doctrine of numbers» by Kirik the Novgorodian, a treatise on the calculus of time, combining an essay on mathematics, chronology and Paschalistics.

However, later mathematical treatises did not receive a proper development in Russia. Among the works equal to the «doctrine of numbers», scientists include the «Charter of military Affairs» created in the 15th and 16th centuries, which set out the tasks of triangulation on the ground, and the «Book of soshny writing», dedicated to land surveying. Later works include an extensive manuscript entitled «Synodal No. 42», the first textbook in Rus’ on theoretical geometry.

Cosmology works[edit]

The early cosmological works of ancient Russia were partially influenced by apocryphal writings, mixed with pre-Christian ideas about the structure of the world.

Thus, much attention is paid to the creation and structure of the world in two of the most significant early works: the Depth Book and «About the whole creation». Both works have a complex structure and are probably based on Old Rus’ apocryphal legends that existed for the early period after the baptism of Russia.

It is also interesting that in the «Depth Book», as in two other ancient Rus’ monuments – «The Conversation of the Three Saints» and «The Conversation of Jerusalem» – for some reason, whales are endowed with supernatural power. In the «Conversation of the Three Saints», the Earth floats on top of the great sea on three large whales and 30 small whales; the latter cover 30 sea windows; «The Conversation of Jerusalem» and «Depth Book» connect the movement of the whale with the end of the world. According to the «Depth Book» — «The Whale-fish is the mother of all fish. On the Whale-fish the earth is founded; when the Whale-fish turns, then our white light is finished (the end of all things will come)».

The so-called «fortune-telling books» (also «divinatory books») can probably also be attributed to cosmological works, which are currently not officially assigned to any of the genres of ancient Russia.^[15] Fortune-telling books (Volkhovnik, Gromnik, Kolyadnik, Trepetnik, Enchanter, etc.) were mainly distributed secretly: they were copied, sewn into other books, and passed on by inheritance. Officially, the distribution of such literature was persecuted by the church; lists of forbidden (so-called renounced) books of ancient Russia were compiled, in which divinatory literature was equated with apocrypha.^[16]

Theological literature[edit]

Very popular in ancient Rus’ were the lives of saints (zhytie), a kind of genre of hagiography that describes the life, deeds and miracles of ancient Rus’ saints, martyrs and miracle workers.

This section is empty. You can help by adding to it. (February 2022)

[Types of manuscripts. Handwritten collections][edit]

This section is empty. You can help by adding to it. (February 2022)

Poetics[edit]

The scientist Alexander Panchenko refers to the earliest forms of Old Rus’ versification as the so-called «penitential poems» (the metrical nature of which is not yet clear),^[17] single poetic texts written by the monk of the Kirillo-Belozersky monastery Efrosin, as well as separate chapters «Words about Igor’s regiment» and «Words about the destruction of the Rus’ Land» containing a metric constant.

Despite this, versification in ancient Russia was most often not approved, because was considered inherent only in «Latins». This position was most consistently expressed by Archpriest Avvakum: “Do not look for rhetoric and philosophy, or eloquence, but live with a sound true verb.^{[note 1]} Therefore, а rhetorician and philosopher cannot be a Christian. Alexander Panchenko pointed out that the Old Rus’ church poetry was strongly influenced by West Slavic, especially Polish literature.^[17] Simeon Polotsky, releasing his «Rhymed Psalter» (1680), wrote that in Moscow they loved «the consonant singing of the Polish Psalter».

Syllabic verse[edit]

Some of the earliest representatives of Old Rus’ syllabic poetry are such poets as Karion Istomin, Simeon of Polotsk, Theophan Prokopovich, Antiochus Kantemir, Sylvester Medvedev [ru] and Mardary Khonykov [ru]. The principle of syllabic symmetry was dominant. A twelve-syllable verse with a caesura after the fifth or sixth syllable was used; there are, for example, such complex schemes as: 5-6-8|8-6-5|7-7-4-5-3-5 (12 verses of Irmos «Земьнъ къто слыша таковая«…) or 8|5-5-5|8-8|5-5-5 (9 verses of Irmos «Вьсъ еси желание«…) There were also schemes where the number of syllables in each verse was a multiple of three (from St. Trinity, the sacred number «three» for Christians).^[17]

The detailed life in the monastery can be judged by the syllabic poem by Karion Istomin «About speaking from people, how monks live in the monastery»:^[18]

Мънози глаголют, что монахи деют,

где в монастыре дела не имеют.

Бутто так сидят, ничего не знают,

како ли Богу честь, поклон взношают.

Надобно кому себе искусити

и в монастыре хоть время прожити.

Узнает, как кто в кельи пребывает,

како помыслы, страсти отвергеет…

(Many say that the monks do, where in the monastery they idle. As if they are sitting like that, they do not know anything, only honor and bow to God.)

Acrostics[edit]

The acrostic form became very popular in Ancient Rus’ poetics. It was also widely developed there. The earliest work in the genre of acrostic in ancient Russia is considered to be the Azbuchna Prayer [ru], translated from Old Bulgarian. The acrostic in the Old Rus’ book poetry was also known in later times. Thus, the acrostic is found in one of the «greetings» of Karion Istomin to Tsarevich Alexey Petrovich:

Аминь буди слава,

Любовь чиста, права
Единому Богу,
К себе в слогах многу.
Исраиль нелестный,
Избранный и честный
Царев сын, царевичь
Алексий Петровичь,
Радуйся блаженно,
Емли жизнь спасенно,
В Господе изрядствуй,
Излестно отрадствуй,
Человеком в ползе,
В златых летах долзе.
Езди умне в книгах,
Чти мудрость в веригах:
Ности она златы,
Общит в любовь браты.
Жити с нею благо,
Имство всем предраго.
Взрасти тя Бог в славе,

Имети ю здраве!

Here the acrostic is «Alexy Tsarevich live forever» (Алексий царевич вечно живи; in the fourth verse in the original, the first letter is the Slavic «xi»).^[17]

Old Rus’ law, documentation[edit]

In Rus’, there were a number of canonical and legal statutes and rights. The special charters, judicial books, contractual, spiritual certificates and contribution certificates were common for the people and for the church. Most collections of ancient Rus’ law are strictly divided into civil and ecclesiastical. The exception is the Merilo Pravednoye, which is both a collection of church-canonical and civil legal legal nature.

People’s law[edit]

The legal basis of the Old Rus’ state^[19][20] was the Russkaya Pravda, Lithuanian statutes and Moscow Sidebniks.^{[note 2]} In 1649, the Sobornoye Ulozheniye was added to these written laws.

The so-called Russkaya Pravda is of great importance for the study of Old Rus’ Law. Russkaya Pravda is a collection of legal norms of Rus’, dated from various years, starting from 1016, the oldest Rus’ legal code.^[21] Rus’ Pravda contains the norms of criminal, compulsory, hereditary, family and procedural law. It is the main source for studying the legal, social and economic relations of the Ancient Rus’ state.

Russkaya Pravda is similar to earlier European legal collections, including the so-called Germanic (barbarian) truths, for example, the Salic law, a collection of legislative acts of the Frankish state, the oldest text of which dates back to the beginning of the 6th century.

The short version consists of the following parts:

• The Oldest Pravda or the truth of Yaroslav (Articles 1-18), 1016, is usually associated with the activities of Yaroslav the Wise;^[21]
• The Pravda of the Yaroslavichs (Izyaslav, Vsevolod and Svyatoslav, sons of Yaroslav the Wise, who were part of the Yaroslavich triumvirate) (articles 19–41), the youngest of the three princes Vsevolod is named before the middle Svyatoslav), does not have an exact date, often refers to 1072;
• Pokon virny (Article 42) – determination of the order of «feeding» of virniks (princely servants, collectors of vir-court fines), 1020s or 1030s;
• Urok to mostniks (Article 43) – regulation of the remuneration of bridge builders, or, according to some versions, bridge builders, 1020s or 1030s.

As many researchers have noted, the most ancient part of the Russkaya Pravda (the oldest pravda) preserves the custom of blood feud, characteristic of the laws of pre-Christian Rus’, although it limits it to the circle of closest relatives.

The lengthy version includes about 121 articles and consists of two parts-the Charter of Yaroslav Vladimirovich and the Charter of Vladimir Vsevolodovich Monomakh. According to most researchers, the Lengthy Truth is based on the Short text, which was amended and supplemented, including those adopted during the Kiev reign of Vladimir II Monomakh.^[22][23]

Ecclesiastical law[edit]

With the adoption of Christianity in the Old Rus’ state, church law arises. The most important source of church law in ancient Russia was the sudebniki, the most famous of which is the Zakon Sudnyi Liudem (the South Slavic legal Code of the 9th and 10th centuries, although some scholars consider it a reworking of some Byzantine and Jewish laws). However, most often in the ecclesiastical sphere of ancient Russia, they used kormchaia books, legal collections that contained both church rules and the decisions of the Roman and Byzantine emperors on the church.

From the translated Byzantine collections of ecclesiastical law in Russia, nomocanons, Eclogue [sr; de; fr], Proheiron [sr; de; fr], and Zanon books (translation of Byzantine laws) were used. However, despite the widespread existence in the written tradition, Byzantine law did not have a significant application in legal practice, and its full reception did not occur. Rus’ ecclesiastical law was based primarily on the ecclesiastical statutes issued by the knyazes, based on local law and only limited borrowing of Byzantine law.^[24]

Later, in 1551, the comprehensive religious collection Stoglav was created, combining the norms of judicial, criminal and ecclesiastical law. Stoglav tried to solve the following pressing issues:

• strengthening of church discipline among the clergy and the fight against the vicious behavior of representatives of the church (drunkenness, debauchery, bribery), usury of monasteries,
• unification of church rites and services,
• powers of the ecclesiastical court,
• combating the remnants of paganism among the population,
• strict regulation (and, in essence, the introduction of a kind of spiritual censorship) of the order of correspondence of church books, the writing of icons, the construction of churches, etc.

«Books of law» and «Merilo Pravednoye», one of the first ancient Rus’ collections of a civil and ecclesiastical-legal nature, contain both excerpts from Byzantine legislation and identical articles of Rus’ origin, probably included in collections from an older one that did not come down to us of the collection of ancient Rus’ law.^[25]

See also[edit]

• Outline of Slavic history and culture
• List of Slavic studies journals
• Belarusian literature
• Russian literature
• Ukrainian literature

References[edit]

Notes[edit]

ДРЕВНЕРУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА

По­ня­тие «древ­не­рус­ская ли­те­ра­ту­ра» обо­зна­ча­ет в стро­гом тер­ми­но­ло­ги­че­ском зна­че­нии ли­те­ра­ту­ру вост. сла­вян 11–13 вв. до их по­сле­дую­ще­го раз­де­ле­ния на рус­ских, ук­ра­ин­цев и бе­ло­ру­сов. С 14 в. от­чёт­ли­во про­яв­ля­ют­ся осо­бые книж­ные тра­ди­ции, при­вед­шие к об­ра­зо­ва­нию рус­ской (ве­ли­ко­рус­ской) ли­те­ра­ту­ры, а с 15 в. – ук­ра­ин­ской и бе­ло­рус­ской. В фи­ло­ло­гии по­ня­тие «древ­не­рус­ская ли­те­ра­ту­ра» ис­поль­зу­ет­ся тра­ди­ци­он­но при­ме­ни­тель­но ко всем перио­дам в ис­то­рии рус. ли­те­ра­ту­ры 11–17 вв.

Возникновение древнерусской книжной культуры

Пред­ше­ст­вен­ни­ком древ­не­рус­ской ли­те­ра­ту­ры был фольк­лор, рас­про­стра­нён­ный в Сред­не­ве­ко­вье во всех сло­ях об­ще­ст­ва: от кре­сть­ян до кня­же­ско-бо­яр­ской ари­сто­кра­тии. В древ­не­рус­скую пись­мен­ную эпо­ху фольк­лор и ли­те­ра­ту­ра со сво­ей сис­те­мой жан­ров су­ще­ст­во­ва­ли па­рал­лель­но, вза­им­но до­пол­ня­ли друг дру­га, ино­гда всту­пая в тес­ное со­при­кос­но­ве­ние. Фольк­лор со­про­во­ж­дал древ­не­рус­скую ли­те­ра­ту­ру на про­тя­же­нии всей её ис­то­рии (от ле­то­пи­са­ния 11 – нач. 12 вв. до «По­вес­ти о Го­ре-Зло­час­тии» 17 в.), хо­тя в це­лом сла­бо от­ра­зил­ся в пись­мен­но­сти.

При­ня­тие хри­сти­ан­ст­ва при ве­ли­ком кня­зе ки­ев­ском Вла­ди­ми­ре Свя­то­сла­ви­че вве­ло Русь в ор­би­ту ви­зан­тий­ско­го ми­ра. По­сле кре­ще­ния в стра­ну бы­ла пе­ре­не­се­на от юж­ных и в мень­шей сте­пе­ни от западных сла­вян бо­га­тая ста­ро­сла­вян­ская книж­ность, соз­дан­ная со­лун­ски­ми брать­я­ми Ки­рил­лом и Ме­фо­ди­ем и их уче­ни­ка­ми. Ог­ром­ный кор­пус пе­ре­вод­ных (в основном с греч. яз.) и ори­гиналь­ных па­мят­ни­ков вклю­чал в се­бя биб­лей­ские и бо­го­слу­жеб­ные кни­ги, пат­ри­сти­ку и цер­ков­но-учи­тель­ную ли­те­ра­ту­ру, дог­ма­ти­ко-по­ле­ми­че­ские и юри­ди­че­ские со­чи­не­ния и т. д. Этот лите­ратурный фонд, об­щий для все­го ви­зан­тий­ско-сла­вян­ско­го пра­во­слав­но­го ми­ра, обес­пе­чи­вал соз­на­ние ре­ли­ги­оз­но­го, куль­тур­но­го и язы­ко­во­го един­ст­ва на про­тя­жении сто­ле­тий. От Ви­зан­тии сла­вя­не ус­вои­ли пре­иму­ще­ст­вен­но цер­ков­но-мо­на­стыр­скую книж­ную куль­ту­ру. Бо­га­тая свет­ская ли­те­ра­ту­ра Ви­зан­тии, про­дол­жав­шая тра­ди­ции ан­тич­ной, за не­мно­ги­ми ис­клю­че­ния­ми не бы­ла вос­тре­бо­ва­на. Юж­но­сла­вян­ское влияние в кон. 10–11 вв. по­ло­жи­ло на­ча­ло древ­не­рус­ской ли­те­ра­ту­ре и книж­но­му язы­ку.

Древ­няя Русь по­след­ней из сла­вян­ских стран при­ня­ла хри­сти­ан­ст­во и по­зна­ко­ми­лась с ки­рил­ло-ме­фо­ди­ев­ским книж­ным на­сле­ди­ем. Од­на­ко в уди­ви­тель­но ко­рот­кие сро­ки она пре­вра­ти­ла его в своё нац. дос­тоя­ние. По срав­не­нию с др. пра­во­слав­ны­ми сла­вян­ски­ми стра­на­ми Древ­няя Русь соз­да­ла зна­чи­тель­но бо­лее раз­ви­тую и жан­ро­во мно­го­об­раз­ную нац. ли­те­ра­ту­ру и не­из­ме­ри­мо луч­ше со­хра­ни­ла об­ще­сла­вян­ский фонд па­мят­ни­ков.

Литературный язык Древней Руси

Вме­сте со ста­ро­сла­вян­ски­ми кни­га­ми на Русь в кон. 10–11 вв. был пе­ре­не­сён ста­ро­сла­вян­ский язык – об­ще­сла­вян­ский лит. язык, соз­дан­ный в про­цес­се пе­ре­во­дов гре­че­ских цер­ков­ных книг Ки­рил­лом, Ме­фо­ди­ем и их уче­ни­ка­ми во 2-й пол. 9 в. на бол­га­ро-ма­ке­дон­ской ос­но­ве. С пер­вых лет сво­его су­ще­ст­во­ва­ния на Ру­си ста­ро­сла­вян­ский язык стал при­спо­саб­ли­вать­ся к жи­вой ре­чи вост. сла­вян. Под её влия­ни­ем од­ни спе­ци­фи­че­ские юж­но­сла­вя­низ­мы бы­ли вы­тес­не­ны из книж­ной нор­мы ру­сиз­ма­ми, а дру­гие ста­ли до­пус­ти­мы­ми ва­ри­ан­та­ми в её пре­де­лах. В ре­зуль­та­те к кон. 11 в. сло­жил­ся ме­ст­ный (древ­не­рус­ский) из­вод цер­ков­но-сла­вян­ско­го язы­ка.

Язы­ко­вая си­туа­ция Древ­ней Ру­си по-раз­но­му оце­ни­ва­ет­ся в ра­бо­тах ис­сле­до­ва­те­лей. Од­ни из них при­зна­ют су­ще­ст­во­ва­ние дву­язы­чия, при ко­то­ром раз­го­вор­ным и де­ло­вым язы­ком был древ­не­рус­ский, а ли­те­ра­тур­ным – цер­ков­но-сла­вян­ский (А. А. Шах­ма­тов). Дру­гие до­ка­зы­ва­ют са­мо­быт­ность лит. язы­ка в Древ­ней Ру­си, кре­пость и глу­би­ну его на­род­ной вос­точ­но­сла­вян­ской ре­че­вой ос­но­вы и, со­от­вет­ст­вен­но, сла­бость и по­верх­но­ст­ность ста­ро­сла­вян­ско­го влия­ния (С. П. Об­нор­ский). Со­глас­но ком­про­мисс­ной тео­рии, в Древ­ней Ру­си су­ще­ст­во­ва­ло два книж­ных язы­ка: цер­ков­но-сла­вян­ский и древ­не­рус­ский (Д. С. Ли­ха­чёв). В со­ответ­ст­вии с но­вей­шей тео­ри­ей диг­лос­сии (Г. Хюттль-Фоль­тер, А. В. Иса­чен­ко, Б. А. Ус­пен­ский), на­обо­рот, цер­ков­но-сла­вян­ский и древ­не­рус­ский язы­ки поч­ти не пе­ре­се­ка­лись и вос­при­ни­ма­лись в Древ­ней Ру­си как две раз­ные сфе­ры од­но­го язы­ка. В даль­ней­шем гра­ни­цы ме­ж­ду ли­те­ра­тур­ным и де­ло­вым язы­ком на­чи­на­ют раз­мы­вать­ся, и эле­мен­ты де­ло­во­го (и че­рез не­го – раз­го­вор­но­го) язы­ка про­ни­ка­ют в та­кие позд­ней­шие па­мят­ни­ки, как «Хожение за три мо­ря» Афа­на­сия Ни­ки­ти­на, по­сла­ния Ива­на Гроз­но­го, по­вес­ти 17 в. и др.

11 век – 1-я треть 12 века

«Уче­ние книж­ное», на­ча­тое кня­зем Вла­ди­ми­ром Свя­то­сла­ви­чем, бы­ст­ро со­вер­шен­ст­во­ва­лось. Древ­ней­шей кни­гой Ру­си из чис­ла со­хра­нив­ших­ся яв­ляет­ся Нов­го­род­ский ко­декс (не позд­нее 1-й четв. 11 в.) – трип­тих из трёх на­во­щён­ных до­ще­чек, най­ден­ный в 2000 во вре­мя ра­бот Нов­го­род­ской архео­ло­ги­ческой экс­пе­ди­ции. По­ми­мо осн. тек­ста – двух псал­мов, ко­декс со­дер­жит «скры­тые» тек­сты, про­ца­ра­пан­ные по де­ре­ву или со­хра­нив­шие­ся в ви­де сла­бых от­печат­ков на до­щеч­ках под вос­ком. Сре­ди «скры­тых» тек­стов, про­чи­тан­ных А. А. За­лиз­ня­ком, осо­бен­но ин­те­рес­но не из­вест­ное ра­нее со­чи­не­ние из че­ты­рёх от­дель­ных ста­тей о по­сте­пен­ном дви­же­нии лю­дей от тьмы язы­че­ст­ва че­рез ог­ра­ни­чен­ное бла­го за­ко­на Мои­се­ева к све­ту уче­ния Хри­сто­ва (тет­ра­ло­гия «От язы­че­ст­ва к Хри­сту»).

Со­глас­но «По­вес­ти вре­мен­ных лет», сын Вла­ди­ми­ра ве­ли­кий князь ки­ев­ский Яро­слав Муд­рый ор­га­ни­зо­вал пе­ре­во­дче­ские и кни­го­пис­ные ра­бо­ты в Кие­ве. В 11–12 вв. в Древ­ней Ру­си су­ще­ст­во­ва­ли раз­ные шко­лы и цен­тры, за­ни­мав­шие­ся пе­ре­во­да­ми в осн. с гре­че­ско­го язы­ка. От это­го вре­ме­ни со­хра­ни­лись: «Чу­де­са Ни­ко­лая Мир­ли­кий­ско­го» (1090-е гг.) – са­мо­го по­чи­тае­мо­го свя­то­го на Ру­си; «Жи­тие Ва­си­лия Но­во­го» (11 в.), изо­бра­жаю­щее яр­кие кар­ти­ны ад­ских мук, рая и Страш­но­го су­да; се­вер­но­рус­ский пе­ре­вод «Жи­тия Ан­д­рея Юро­ди­во­го» (11 в. или не позд­нее нач. 12 в.), под влия­ни­ем ко­то­ро­го на Ру­си был ус­та­нов­лен празд­ник По­кро­ва Бо­го­ро­ди­цы в 1160-е гг.; «­По­весть о Вар­лаа­ме и Ио­а­са­фе» (не позд­нее сер. 12 в.). Оче­вид­но, на юго-за­па­де Ру­си, в Га­лиц­ком кня­же­ст­ве, был пе­ре­ве­дён па­мят­ник ан­тич­ной ис­торио­гра­фии «Ис­то­рия Иу­дей­ской вой­ны» Ио­си­фа Фла­вия (не поз­же 12 в.). К вос­точ­но­сла­вян­ским пе­ре­во­дам 11–12 вв. от­но­сят обыч­но ви­зан­тий­ский герои­че­ский эпос «Дев­ге­ние­во дея­ние» и древ­нюю ас­си­рий­скую «По­весть об Аки­ре Пре­му­дром» (с си­рий­ско­го или ар­мян­ско­го ори­ги­на­ла). Не позд­нее 12–13 вв. бы­ла пе­ре­ве­де­на с гре­че­ско­го язы­ка «Пче­ла» – сбор­ник афо­риз­мов ан­тич­ных, биб­лей­ских и хри­сти­ан­ских ав­то­ров, со­дер­жав­ший эти­че­ские на­став­ле­ния и рас­ши­ряв­ший ис­то­ри­ко-куль­тур­ный кру­го­зор чи­та­те­ля. При Яро­сла­ве Му­дром на­ча­ла скла­ды­вать­ся Рус­ская прав­да (1-я пол. 11 в.) – глав­ный пись­мен­ный свод за­ко­нов Древ­ней Ру­си; был со­став­лен Древ­ней­ший ле­то­пис­ный свод при ми­тро­по­личь­ей ка­фед­ре, ос­но­ван­ной в 1037 в Кие­ве; поя­ви­лось «Сло­во о За­ко­не и Бла­го­дати» Ила­рио­на (ме­ж­ду 1037 и 1050). Про­слав­ле­нию кре­сти­те­ля Ру­си по­свя­ще­но ри­то­ри­че­ски ук­ра­шен­ное про­из­ве­де­ние мо­на­ха Иа­ко­ва «Па­мять и по­хва­ла кня­зю Рус­ско­му Вла­ди­ми­ру» (11 в.). Иа­ков имел дос­туп к ле­то­пи­си, пред­ше­ст­во­вав­шей На­чаль­но­му сво­ду, и ис­поль­зо­вал её уни­каль­ные све­де­ния.

Важ­ней­шим лит. цен­тром это­го пе­ри­о­да был Кие­во-Пе­чер­ский мо­на­стырь, под­дер­жи­вав­ший свя­зи с Констан­ти­но­по­лем и, су­дя по все­му, с Са­зав­ским мо­на­сты­рём – по­след­ним оча­гом сла­вян­ской гла­го­ли­че­ской книж­но­сти в Че­хии 11 в. Жи­тие од­но­го из ос­но­ва­те­лей Кие­во-Пе­чер­ско­го мо­на­сты­ря Ан­то­ния при­над­ле­жит к чис­лу са­мых ран­них па­мят­ни­ков древ­не­рус­ской агио­гра­фии. Не до­шед­шее до нас, оно бы­ло ис­поль­зо­ва­но в На­чаль­ном ле­то­пис­ном сво­де. Уче­ник Ан­то­ния Фео­до­сий Пе­чер­ский, «отец древ­не­рус­ско­го мо­на­ше­ст­ва», был ав­то­ром цер­ков­но-учи­тель­ных и ан­ти­ла­тин­ских со­чи­не­ний, ини­циа­то­ром ра­бот по пе­ре­во­ду цер­ков­ной и бого­слу­жеб­ной ли­те­ра­ту­ры в 1060-х гг. в свя­зи с вве­дени­ем в Кие­во-Пе­чер­ском мо­на­сты­ре (а вслед за ним и на всей Ру­си) кон­стан­ти­но­поль­ско­го Сту­дий­ско­го ус­та­ва (пе­ре­вод са­мо­го ус­та­ва, ог­ла­си­тель­ных по­уче­ний Фео­до­ра Сту­ди­та, его жи­тия и др.).

В Кие­во-Пе­чер­ском мо­на­сты­ре ве­лось ле­то­пи­са­ние, бы­ли со­став­ле­ны свод Нико­на Ве­ли­ко­го (ок. 1073) и На­чаль­ный свод (ок. 1095). Оба они во­шли в «Повесть вре­мен­ных лет» (1110-е гг.) – цен­ней­ший па­мят­ник древ­не­рус­ской куль­ту­ры и ис­то­ри­че­ской мыс­ли. Соз­да­те­лем её пер­вой ре­дак­ции (1110–12 или 1113) счи­та­ет­ся кие­во-пе­чер­ский мо­нах Не­стор. «По­весть вре­мен­ных лет» – слож­ный по со­ста­ву и ис­точ­ни­кам свод. Она вклю­ча­ет в се­бя дру­жинно-эпи­чес­кие пре­да­ния (о ги­бе­ли кня­зя Оле­га Ве­ще­го от уку­са змеи, вы­лез­шей из че­ре­па его лю­би­мо­го ко­ня, под 912 г., о мес­ти кня­ги­ни Оль­ги древ­лянам под 945–946 гг.), на­род­ные ска­за­ния (о стар­це, спас­шем Бел­го­род от пе­че­не­гов, под 997 г.), то­по­ни­ми­че­ские ле­ген­ды (о юно­ше-ко­же­мя­ке, по­бедив­шем пе­че­неж­ско­го бо­га­ты­ря, под 992 г.), рас­ска­зы со­вре­мен­ни­ков (вое­во­ды Вы­ша­ты и его сы­на вое­во­ды Яна), до­го­во­ры с Ви­зан­ти­ей 911, 944 и 971 гг., цер­ков­ные по­уче­ния (речь гре­че­ско­го фи­ло­со­фа под 986 г.), агио­гра­фи­че­ские тек­сты (о князь­ях Бо­ри­се и Гле­бе под 1015 г.), во­ин­ские по­вес­ти и т. д. «По­весть вре­мен­ных лет», из­ла­гаю­щая со­бы­тия по го­дам, в струк­тур­ном от­но­ше­нии по­доб­на ла­тин­ским ан­на­лам и от­лича­ет­ся от ви­зан­тий­ских хро­ник, не знав­ших по­год­ных за­пи­сей. Она на ве­ка ста­ла об­раз­цом для под­ра­жа­ния в ле­то­пис­ном жан­ре и со­хра­ни­лась в со­ста­ве позд­них сво­дов 14–16 вв. В ле­то­пись вклю­че­на воз­ник­шая как са­мо­стоя­тель­ное про­из­ве­де­ние «По­весть об ос­ле­п­ле­нии кня­зя Ва­силь­ка Те­ре­бовль­ско­го» (1110-е гг.), на­пи­сан­ная оче­вид­цем дра­ма­ти­че­ских со­бы­тий Ва­си­ли­ем. По жан­ру это ис­то­ри­че­ская по­весть о кня­же­ских пре­сту­п­ле­ни­ях во вре­мя меж­до­усоб­ных войн 1097–1100. В «По­весть вре­мен­ных лет» во­шло «Поуче­ние» кня­зя Вла­ди­ми­ра Мо­но­маха, со­стоя­щее из трёх са­мо­стоя­тель­ных со­чи­не­ний: по­уче­ния де­тям, ав­то­био­гра­фии – ле­то­пи­си жиз­ни и во­ен­ных по­хо­дов Мо­но­ма­ха и пись­ма его со­пер­ни­ку кня­зю Оле­гу Свя­то­сла­ви­чу Чер­ни­гов­ско­му. Иде­ал «По­уче­ния» – муд­рый и спра­вед­ли­вый го­су­дарь, свя­то хра­ня­щий вер­ность до­гово­рам, храбрый князь-во­ин и бла­го­чес­ти­вый хри­стиа­нин. Про­из­ве­де­ние Мо­но­ма­ха ти­поло­ги­че­ски близ­ко сред­не­ве­ко­вым за­пад­но­ев­ро­пей­ским по­уче­ни­ям де­тям – на­след­ни­кам пре­сто­ла. Оно вхо­дит в круг та­ких со­чи­не­ний, как «Тес­та­мент», при­пи­сы­вав­ший­ся ви­зан­тий­ско­му им­пе­ра­то­ру Ва­си­лию I Ма­ке­до­ня­ни­ну, анг­ло­сак­сон­ские «По­уче­ние» ко­ро­ля Альф­ре­да Ве­ли­ко­го и «От­цов­ские по­уче­ния» (8 в.), ис­поль­зо­вав­шие­ся для вос­пи­та­ния ко­ро­лев­ских де­тей, и др.

«Чте­ние о жи­тии Бо­ри­са и Гле­ба» кие­во-пе­чер­ского ле­то­пис­ца Не­стора вме­сте с др. па­мят­ни­ка­ми агио­гра­фии 11–12 вв. (ано­ним­ным «Ска­за­ни­ем о Бо­ри­се и Гле­бе», «Ска­за­ни­ем о чу­де­сах Ро­ма­на и Да­ви­да») об­ра­зу­ет цикл о кро­во­про­лит­ной меж­до­усоб­ной вой­не сы­но­вей кн. Вла­ди­ми­ра Свя­то­сла­ви­ча за ки­ев­ский пре­стол. Бо­рис и Глеб (в кре­ще­нии Ро­ман и Да­вид), уби­тые в 1015 по при­ка­зу их стар­ше­го бра­та Свя­то­пол­ка, изо­бра­же­ны му­че­ни­ками не столь­ко ре­ли­ги­оз­ной, сколь­ко по­ли­ти­че­ской идеи. Они ут­вер­жда­ют сво­ей смер­тью тор­же­ст­во бра­то­лю­бия и не­об­хо­ди­мость под­чи­не­ния млад­ших кня­зей стар­ше­му в ро­де для со­хра­не­ния един­ст­ва Рус­ской зем­ли. Кня­зья-стра­сто­терп­цы Бо­рис и Глеб, пер­вые ка­но­ни­зи­ро­ван­ные свя­тые на Ру­си, ста­ли её не­бес­ны­ми по­кро­ви­те­ля­ми и за­щит­ника­ми. По­сле «Чте­ния» Не­стор соз­дал «Жи­тие Фео­до­сия Пе­чер­ско­го», став­шее об­раз­цом в жан­ре пре­по­доб­ни­че­ско­го жи­тия и позд­нее вклю­чён­ное в «Кие­во-Пе­чер­ский па­те­рик» – сбор­ник крат­ких рас­ска­зов об ис­то­рии Кие­во-Пе­чер­ско­го мо­на­сты­ря, его мо­на­хах, их ас­ке­ти­че­ской жиз­ни и ду­хов­ных под­ви­гах. Фор­ми­ро­ва­ние па­мят­ни­ка нача­лось в 20–30-е гг. 13 в. Его ос­но­ву со­ста­ви­ли пе­ре­пис­ка и со­чи­не­ния епи­ско­па Вла­ди­мир­ско­го и Суз­даль­ско­го Си­мо­на и кие­во-пе­чер­ско­го мо­на­ха По­ли­кар­па. Ис­точ­ни­ка­ми их рас­ска­зов о со­бы­ти­ях 11 – 1-й пол. 12 вв. бы­ли мо­на­стыр­ские и ро­до­вые пре­да­ния, на­родные ска­за­ния, кие­во-пе­чер­ское ле­топи­са­ние, жи­тия Ан­то­ния и Фео­до­сия Пе­чер­ских. Лит. об­раз­ца­ми яви­лись древ­не­сла­вян­ские пе­ре­вод­ные па­те­ри­ки. По ху­дож. дос­то­ин­ст­вам «Кие­во-Пе­чер­ский па­те­рик» не ус­ту­па­ет пе­ре­вод­ным с гре­че­ско­го язы­ка па­мят­ни­кам это­го жан­ра – Скит­ско­му, Си­най­ско­му, Еги­пет­ско­му и Рим­ско­му па­те­ри­кам, во­шед­шим в зо­ло­той фонд сред­не­ве­ко­вых за­пад­но­ев­ро­пей­ских ли­те­ра­тур.

Ви­ди­мо, на Афо­не или в Кон­стан­ти­но­по­ле – об­ще­пра­во­слав­ных куль­тур­ных цен­трах – со­вме­ст­ны­ми тру­да­ми древ­нерус­ских и юж­но­сла­вян­ских книж­ни­ков был пе­ре­ве­дён с гре­че­ского языка и до­пол­нен но­вы­ми стать­я­ми Про́­лог. Этот жи­тий­ный и цер­ков­но-учи­тель­ный сбор­ник, вос­хо­дя­щий к ви­зан­тий­ско­му Си­нак­са­рю, со­дер­жит крат­кие ре­дак­ции агио­гра­фи­че­ских тек­стов, рас­по­ложен­ных в по­ряд­ке цер­ков­но­го ме­ся­це­сло­ва (с 1 сен­тяб­ря). Пе­ре­вод был осу­ще­ст­в­лён не позд­нее 12 в., т. к. древ­ней­ший со­хра­нив­ший­ся спи­сок (Со­фий­ский Про­лог) да­ти­ру­ет­ся кон. 12 – нач. 13 вв. В Древ­ней Ру­си Про́­лог не­од­но­крат­но ре­дак­ти­ро­вал­ся, до­пол­нял­ся рус­ски­ми и сла­вян­ски­ми стать­я­ми и во­об­ще от­но­сил­ся к из­люб­лен­ней­ше­му кру­гу чте­ния, о чём сви­детель­ст­ву­ет боль­шое ко­ли­че­ст­во спи­сков и на­чав­ших­ся в 17 в. из­да­ний па­мят­ни­ка.

На се­ве­ре Ру­си лит. цен­тром был Нов­го­род. Уже в сер. 11 в. там, при Со­фий­ском со­бо­ре, ве­лось ле­то­пи­са­ние. В кон. 1160-х гг. свя­щен­ник Гер­ман Во­ята, пе­ре­ра­бо­тав пред­ше­ст­вую­щие ле­топи­си, со­ста­вил ар­хи­епи­скоп­ский свод. Нов­го­род­ские вла­ды­ки не толь­ко ру­ко­во­ди­ли ле­то­пис­ны­ми ра­бо­та­ми, но и са­ми соз­да­ва­ли лит. со­чи­не­ния. Па­мят­ни­ком про­сто­го и не­ук­ра­шен­но­го цер­ков­но-учи­тель­но­го крас­но­ре­чия яв­ля­ет­ся крат­кое «По­уче­ние к бра­тии» (30– 50-е гг. 11 в.) епи­ско­па Лу­ки об осно­вах хри­сти­ан­ской ве­ры. Ар­хи­епи­скоп Ан­то­ний в «Кни­ге Па­лом­ник» опи­сал пу­те­ше­ст­вие в Кон­стан­ти­но­поль до его за­хва­та кре­сто­нос­ца­ми в 1204. Это­му со­бы­тию по­свя­ще­но сви­де­тель­ст­во не­из­вест­но­го оче­вид­ца, вклю­чён­ное в Нов­го­род­скую пер­вую ле­то­пись, – «По­весть о взя­тии Царь­гра­да фря­га­ми». На­пи­сан­ная с внеш­ней бес­при­стра­ст­но­стью и объ­ек­тив­но­стью, «По­весть» су­ще­ст­вен­но до­пол­ня­ет кар­ти­ну раз­гро­ма Кон­стан­ти­но­по­ля кре­сто­нос­ца­ми Чет­вёр­то­го по­хо­да, на­ри­со­ван­ную ла­тин­ски­ми и ви­зан­тий­ски­ми ис­то­ри­ка­ми и ме­муа­ри­ста­ми. К это­му вре­ме­ни те­ма кре­сто­вых по­хо­дов и жанр «хо­ж­де­ний» име­ли сто­лет­нюю ис­то­рию в древ­не­рус­ской ли­те­ра­ту­ре.

В нач. 12 в. игу­мен од­но­го из чер­ни­гов­ских мо­на­сты­рей Да­ни­ил по­се­тил Свя­тую зем­лю, где был при­вет­ли­во при­нят ие­ру­са­лим­ским ко­ро­лём Бал­дуи­ном (Бо­ду­эном) I, од­ним из во­ж­дей Пер­во­го кре­сто­во­го по­хо­да. В «Хо­ж­де­нии» Да­ни­ил изо­бра­зил се­бя по­слан­цем всей Рус­ской зем­ли как не­кое­го по­ли­ти­че­ско­го це­ло­го. Его про­изве­де­ние – об­ра­зец па­лом­ни­че­ских за­пи­сок, цен­ный ис­точ­ник ис­то­ри­че­ских све­де­ний о Па­ле­сти­не и Ие­ру­са­ли­ме. По фор­ме и по со­дер­жа­нию оно на­поми­на­ет мно­го­чис­лен­ные ити­не­ра­рии («пу­те­ше­ст­вен­ные кни­ги») за­пад­но­ев­ро­пей­ских пи­лиг­ри­мов. Да­ни­ил под­роб­но опи­сал мар­шрут, уви­ден­ные дос­то­при­ме­ча­тель­но­сти и свя­ты­ни, по­путно пе­ре­ска­зав свя­зан­ные с ни­ми цер­ков­но-ка­но­ни­че­ские пре­да­ния и апок­ри­фы.

Как и в сред­не­ве­ко­вой Ев­ро­пе, на ­Руси уже в 11 в., по­ми­мо ор­то­док­саль­ной ли­те­ра­ту­ры, по­лу­чи­ли рас­про­стра­не­ние апок­ри­фы – ле­ген­дар­ные со­чи­нения, не во­шед­шие в цер­ков­ный ка­нон. Их осн. по­ток шёл из Бол­га­рии, где в 10 в. бы­ла силь­на дуа­ли­сти­че­ская ересь бо­го­ми­лов. Те­ма­ти­че­ски апок­ри­фы де­лят­ся на вет­хо­за­вет­ные («Ска­за­ние, как со­тво­рил Бог Ада­ма», апок­ри­фы о Со­ло­мо­не, «Кни­га Ено­ха»), ново­за­вет­ные («Еван­ге­лие дет­ст­ва», или «Еван­ге­лие Фо­мы», «Пер­во­еван­ге­лие Иа­ко­ва», «­Еван­ге­лие Ни­ко­ди­ма», «­Ска­за­ние Аф­ро­ди­тиа­на»), эс­ха­то­ло­ги­че­ские о за­гроб­ной жиз­ни и ко­неч­ных судь­бах ми­ра («Ви­де­ние про­ро­ка Исайи», «Хо­ж­де­ние Бо­го­ро­ди­цы по му­кам», «От­кро­ве­ние Ме­фо­дия Па­тар­ско­го») и др. Мно­гие апок­ри­фы во­шли в со­став до­гма­ти­ко-по­ле­ми­че­ской ком­пи­ля­ции «Тол­ко­вая Па­лея» (воз­мож­но, 13 в.) и её пере­ра­бот­ки – «Хро­но­гра­фи­че­ская Па­лея».

Апок­ри­фы за­но­си­лись в осо­бые спи­ски от­ре­чён­ных книг. Древ­ней­ший сла­вян­ский ин­декс апок­ри­фов, пе­ре­ве­дён­ный с гре­че­ско­го язы­ка, по­ме­щён в Избор­ни­ке 1073 – древ­не­рус­ской ру­ко­пи­си, вос­хо­дя­щей к пе­ре­вод­но­му с гре­че­ско­го сбор­ни­ку бол­гар­ско­го ца­ря Си­ме­о­на. Са­мо­стоя­тель­ные спи­ски от­ре­чён­ных книг, от­ра­жаю­щие круг чте­ния в Древ­ней Ру­си, по­яв­ля­ют­ся на ру­бе­же 14–15 вв. и име­ют ре­ко­мен­да­тель­ный, а не стро­го за­пре­ти­тель­ный (с по­сле­дую­щи­ми ка­ра­тель­ны­ми санк­ция­ми) ха­рак­тер. Мно­гие апок­ри­фы («Пер­во­еван­ге­лие Иа­ко­ва», «Ска­за­ние Аф­ро­ди­тиа­на» и др.) мог­ли не вос­при­ни­мать­ся как «лож­ные пи­са­ния» и по­чи­та­лись на­рав­не с ка­но­ни­че­ски­ми па­мят­ни­ка­ми цер­ков­ной пись­мен­но­сти.

2-я треть 12 века –1-я четверть 13 века

По­сле смер­ти сы­на Вла­ди­ми­ра Мо­но­ма­ха Мсти­сла­ва Ве­ли­ко­го (1132) Ки­ев ут­ра­тил власть над боль­шей ча­стью рус. зе­мель. Древ­няя Русь рас­па­лась на пол­то­ра де­сят­ка су­ве­рен­ных и по­лу­су­ве­рен­ных го­су­дарств, в ко­то­рых раз­ви­ва­лись но­вые лит. цен­тры. О рас­про­стра­не­нии гре­че­ской об­ра­зо­ван­но­сти на Ру­си сви­де­тель­ст­ву­ет по­сла­ние ми­тро­по­ли­та Ки­ев­ско­го Кли­мен­та Смо­ля­ти­ча (про­зви­ще от име­ни Смо­ля­та) пре­сви­те­ру Фо­ме (сер. 12 в.), в ко­то­ром об­су­ж­да­ют­ся Го­мер, Ари­сто­тель, Пла­тон, тол­ко­ва­ние биб­лей­ско­го тек­ста с по­мо­щью притч и ино­ска­за­ний.

Приё­ма­ми ви­зан­тий­ской эк­зе­ге­ти­ки бле­стя­ще вла­дел епи­скоп Ки­рилл Ту­ров­ский, «зла­то­уст» Древ­ней Ру­си. Все­го ему при­пи­сы­ва­ет­ся бо­лее 30 про­из­ве­де­ний: цикл из 8 слов на празд­нич­ные дни Цвет­ной Трио­ди, цикл сед­мич­ных мо­литв, «По­весть о бе­ло­риз­це и мни­ше­ст­ве» и др.

При Ан­д­рее Бо­го­люб­ском про­ис­хо­дит куль­тур­ный подъ­ём во Вла­ди­ми­ро-Суз­даль­ском кня­же­ст­ве. Стре­мясь воз­ро­дить един­ст­во Ру­си под сво­ей вла­стью, князь был за­ин­те­ре­со­ван в про­слав­ле­нии сво­ей дея­тель­но­сти, ме­ст­ных свя­тых и свя­тынь. В честь сво­ей по­бе­ды над волж­ско-кам­ски­ми бул­га­ра­ми в 1164 Ан­д­рей Бо­го­люб­ский на­пи­сал «Сло­во о ми­ло­сти Божь­ей». С его дея­тель­но­стью свя­за­но по­яв­ле­ние та­ких па­мят­ни­ков, как «Ска­за­ние о по­бе­де над волж­ско-кам­ски­ми бул­га­ра­ми в 1164 г. и празд­ни­ке 1 ав­гу­ста» (1164–65), «Жи­тие епи­ско­па Ле­он­тия Рос­тов­ско­го» (1160-е гг.) – не­бес­но­го по­кро­ви­те­ля Вла­ди­мир­ской Ру­си, «Ска­зание о чу­де­сах Вла­ди­мир­ской ико­ны Бо­го­ро­ди­цы» (воз­мож­но, 1163–64), по­ло­жив­шее на­ча­ло цик­лу про­из­ве­де­ний об од­ной из наи­бо­лее по­читае­мых свя­тынь Рус­ской зем­ли. Ги­бе­ли кня­зя в ре­зуль­та­те бо­яр­ско­го за­го­во­ра по­свя­ще­на ис­пол­нен­ная дра­ма­тиз­ма и ис­то­ри­че­ски дос­то­вер­ных под­роб­но­стей «По­весть об убие­нии Ан­д­рея Бо­го­люб­ско­го» (ви­ди­мо, ме­ж­ду 1174 и 1177). Цен­ны­ми па­мят­ни­ка­ми ме­ст­ной агио­гра­фии яв­ляют­ся «Жи­тие княж­ны Ев­фро­си­нии По­лоц­кой» (не ра­нее по­след­ней четв. 12 в.), ос­но­ва­тель­ни­цы мо­на­сты­рей, в ста­рос­ти со­вер­шив­шей па­лом­ни­че­ст­во че­рез Кон­стан­ти­но­поль в Свя­тую зем­лю, и на­пи­сан­ное Еф­ре­мом «Жи­тие Ав­раа­мия Смо­лен­ско­го» (13 в.), книж­ни­ка-ас­ке­та, учё­ность ко­то­ро­го ста­ла при­чи­ной го­не­ний на не­го.

Про­из­ве­де­ние Да­нии­ла За­точ­ни­ка, соз­дан­ное на пе­ре­се­че­нии книж­ных, пре­ж­де все­го биб­лей­ских, и фольк­лор­ных тра­ди­ций и со­хра­нив­шее­ся в двух ре­дак­ци­ях – «Сло­во» и «Мо­ле­ние» (12 или 13 вв.), в иносказательной форме сар­ка­стич­но изо­бра­жа­ет быт и нра­вы эпо­хи, по­ка­зы­ва­ет тра­ге­дию не­за­уряд­но­го че­ло­ве­ка, ко­то­ро­го пре­сле­ду­ют ну­ж­да и бе­ды. Да­ни­ил За­точ­ник – сто­рон­ник силь­ной и «гроз­ной» кня­же­ской вла­сти, к ко­то­рой он об­ра­ща­ет­ся с прось­бой о по­мо­щи и за­щи­те. В жан­ро­вом от­но­ше­нии его про­из­ве­де­ние мо­жет быть со­пос­тав­ле­но со сред­не­ве­ко­вы­ми за­пад­но­ев­ро­пей­ски­ми «мо­ле­ния­ми» о по­ми­ло­ва­нии, об ос­во­бо­ж­де­нии из за­клю­че­ния, час­то пи­сав­ши­ми­ся сти­ха­ми в фор­ме афо­риз­мов и притч.

В рус­ле сред­не­ве­ко­во­го об­ще­ев­ро­пей­ско­го лит. про­цес­са на­хо­дит­ся и «Сло­во о пол­ку Иго­ре­ве» (кон. 12 в.). По­во­дом для его соз­да­ния по­слу­жил не­удач­ный по­ход в 1185 нов­го­род-се­вер­ско­го кня­зя Иго­ря Свя­то­сла­ви­ча на по­лов­цев. По­ра­же­нию Иго­ря по­свя­ще­ны во­ин­ские по­вес­ти, до­шед­шие в Лав­рен­ть­ев­ской ле­то­пи­си (1377) и Ипать­ев­ской ле­то­пи­си (кон. 10-х – нач. 20-х гг. 15 в.). Од­на­ко толь­ко ав­тор «Сло­ва» су­мел пре­вра­тить эпи­зод мно­го­чис­лен­ных войн со Сте­пью в ве­ли­кий по­эти­че­ский па­мят­ник, ко­то­рый сто­ит в од­ном ря­ду с ше­дев­ра­ми ев­ро­пей­ско­го сред­не­ве­ко­во­го эпо­са. По­эти­че­ская об­раз­ность «Сло­ва» тес­но свя­за­на с язы­че­ски­ми пред­став­ле­ния­ми, ко­то­рые бы­ли жи­вы в 12 в. Ав­то­ру уда­лось со­еди­нить ри­то­ри­че­ские приё­мы цер­ков­ной ли­те­ра­ту­ры с тра­ди­ция­ми дру­жин­ной эпи­чес­кой по­эзии, об­раз­цом ко­то­рой бы­ли в его гла­зах тво­ре­ния по­эта-пев­ца 11 в. Боя­на. Идеа­лы «Сло­ва» свя­за­ны с ухо­дя­щей в про­шлое Древ­ней Ру­сью. Его соз­да­тель – убе­ж­дён­ный про­тив­ник кня­же­ских меж­до­усо­биц, гу­бив­ших Рус­скую зем­лю.

2-я четверть 13 века – конец 14 века

Мон­го­ло-та­тар­ское на­ше­ст­вие по­дор­ва­ло раз­ви­тие древ­не­рус­ской ли­те­ра­ту­ры, при­ве­ло к её за­мет­но­му со­кра­ще­нию и упад­ку, на дол­гое вре­мя пре­рва­ло книж­ные свя­зи с др. сла­вя­на­ми. Пер­вой тра­ги­че­ской бит­ве с за­вое­ва­те­ля­ми на р. Кал­ка в 1223 по­свя­ще­ны по­вес­ти, со­хра­нив­шие­ся в Нов­го­род­ской пер­вой, Лав­рен­ть­ев­ской и Ипать­ев­ской ле­то­пи­сях. Ино­зем­ное втор­же­ние бы­ло вос­при­ня­то на Ру­си как зна­ме­ние кон­ца ми­ра. Бы­лое ве­ли­чие, мо­гу­ще­ст­во и кра­со­ту стра­ны оп­ла­ки­ва­ет ли­ри­че­ское «Сло­во о по­ги­бе­ли Рус­ской зем­ли» (ме­ж­ду 1238 и 1246) – фраг­мент ут­ра­чен­но­го про­из­ве­де­ния о мон­го­ло-та­тар­ском на­ше­ст­вии, из­вест­ный в двух спи­сках как свое­об­раз­ное всту­п­ле­ние к пер­во­на­чаль­ной ре­дак­ции «По­вес­ти о жи­тии Алек­сан­д­ра Нев­ско­го».

Са­мый вид­ный цер­ков­ный ри­тор это­го вре­ме­ни – епископ Се­ра­пи­он, со­еди­нив­ший про­сто­ту и яс­ность язы­ка с ис­кус­ст­вом крас­но­ре­чия. Не­за­дол­го до смер­ти он был по­став­лен из игу­ме­нов Кие­во-Пе­чер­ско­го мо­на­сты­ря епи­ско­пом Вла­ди­мир­ским (1274–75). От его твор­че­ст­ва со­хра­ни­лось 5 по­уче­ний, об­ли­чаю­щих язы­че­ские обы­чаи, ве­ру в кол­дов­ст­во, а так­же при­зы­ваю­щие к по­кая­нию пе­ред ли­цом об­ру­шив­ших­ся на Русь бед­ст­вий.

Вы­даю­щий­ся па­мят­ник юж­но­рус­ско­го ле­то­пи­са­ния – Га­лиц­ко-Во­лын­ская ле­то­пись, со­стоя­щая из двух са­мо­стоя­тель­ных час­тей: «Ле­то­пис­ца Да­нии­ла Га­лиц­ко­го» (до 1260) и ле­то­пи­си Вла­ди­ми­ро-Во­лын­ско­го кня­же­ст­ва (с 1261 по 1290). «Ле­то­пи­сец Да­нии­ла Га­лиц­ко­го» на­пи­сан в не­тра­ди­ци­он­ной фор­ме сво­бод­но­го ис­то­ри­че­ско­го по­ве­ст­во­ва­ния, не ско­ван­но­го по­год­ны­ми за­пи­ся­ми, ис­поль­зо­вав­ше­го уст­ные на­род­ные пре­да­ния, в т. ч. по­ло­вец­кий эпос – рас­сказ о тра­ве «ем­ша­не». Ав­тор соз­дал яр­кое жиз­не­опи­са­ние кня­зя-вои­на Да­нии­ла Га­лиц­ко­го, бо­ров­ше­го­ся с мон­го­ло-та­та­ра­ми, поль­ски­ми и вен­гер­ски­ми фео­да­ла­ми, мя­теж­ным га­лиц­ким бо­яр­ст­вом.

Мон­го­ло-та­тар­ское на­ше­ст­вие воз­ро­ди­ло идеа­лы муд­ро­го го­су­да­ря, му­же­ст­вен­но­го за­щит­ни­ка род­ной зем­ли и пра­во­слав­ной ве­ры. Яр­ким об­раз­цом му­че­ни­че­ско­го жи­тия яв­ля­ет­ся «Ска­за­ние об убие­нии в Ор­де кня­зя Ми­хаи­ла Чер­ни­гов­ско­го и его боя­ри­на Фео­до­ра» (крат­кая, про­лож­ная, ре­дак­ция до 1270-х гг.), каз­нён­ных по при­ка­зу ха­на Ба­тыя в 1246 за от­каз по­кло­нить­ся язы­че­ским идо­лам. Кон­фликт в древ­ней­шем па­мят­ни­ке твер­ской агио­гра­фии «Жи­тии кня­зя Ми­хаи­ла Яро­сла­ви­ча Твер­ско­го» (кон. 1319 – нач. 1320 или 1322–27) име­ет по­ли­ти­че­скую по­до­плё­ку. В 1318 Ми­ха­ил Твер­ской был каз­нён в Зо­ло­той Ор­де в ре­зуль­та­те ин­триг его со­пер­ни­ка в борь­бе за ве­ли­кое кня­же­ние Вла­ди­мир­ское мо­с­ков­ско­го кня­зя Юрия Да­ни­ло­ви­ча. Жи­тие изо­бра­жа­ло в са­мом не­вы­год­ном све­те Юрия Да­ни­ло­ви­ча и со­дер­жа­ло ан­ти­мо­с­ков­ские вы­па­ды. В офи­ци­аль­ной ли­те­ра­ту­ре 16 в. оно бы­ло под­верг­ну­то силь­ной про­мос­ков­ской цен­зу­ре. При сы­не му­че­ни­ка, ве­ли­ком кня­зе Алек­санд­ре Ми­хай­ло­ви­че, в Тве­ри в 1327 вспых­ну­ло на­род­ное вос­ста­ние про­тив хан­ско­го бас­ка­ка Чол­ха­на. От­кли­ком на эти со­бы­тия ста­ли поя­вив­шие­ся вско­ре по­сле них «По­весть о Шев­ка­ле», вклю­чён­ная в твер­ские ле­то­пис­ные сво­ды, и на­род­ная ис­то­ри­че­ская пес­ня «О Щел­ка­не Ду­ден­ть­е­ви­че».

«Во­ен­но-ге­рои­че­ское» на­прав­ле­ние в агио­гра­фии пред­став­ле­но «По­ве­стью о жи­тии Алек­сан­д­ра Нев­ско­го» (пер­во­на­чаль­ная ре­дак­ция, ве­ро­ят­но, 1280-х гг.), со­еди­нив­шей тра­ди­ции во­ин­ской по­вес­ти и жи­тия. Про­из­ве­де­ние ока­за­ло влия­ние на «По­весть о Дов­мон­те» (2-я четв. 14 в.), кня­же­ние ко­то­ро­го ста­ло для Пско­ва вре­ме­нем рас­цве­та и по­бед над внеш­ни­ми вра­га­ми – ли­тов­ца­ми и ли­вон­ски­ми ры­ца­ря­ми. По­весть свя­за­на с псков­ским ле­то­пи­са­ни­ем, на­чав­шим­ся в 13 в.

Вы­со­ки­ми ху­дож. дос­то­ин­ст­ва­ми от­ме­че­на ря­зан­ская «По­весть о Ни­ко­ле За­раз­ском». Про­из­ве­де­ние по­свя­ще­но ме­ст­ной свя­ты­не, ико­не Ни­ко­лы За­раз­ско­го, и вклю­ча­ет в се­бя ис­то­рию её пе­ре­не­се­ния из Кор­су­ня в Ря­зан­скую зем­лю в 1225 и ге­рои­ко-эпи­чес­кое по­ве­ство­ва­ние о ра­зо­ре­нии Ря­за­ни ха­ном Ба­ты­ем в 1237. Вто­рая часть по­вес­ти в об­ра­зе бы­лин­но­го бо­га­ты­ря Ев­па­тия Ко­ло­вра­та про­слав­ля­ет ге­ро­изм и ве­личие ду­ха рус. на­ро­да, не слом­лен­но­го вра­гом. В окончательном виде памятник сложился, видимо, в 1560. К позд­ней­шим лит. об­ра­боткам ле­ген­дар­ных на­род­ных ска­за­ний о ба­ты­ев­щи­не от­но­сят­ся так­же «По­весть о Мер­ку­рии Смо­лен­ском» (спи­ски с 16 в.) и пре­да­ние о гра­де Ки­те­же в ли­те­ра­ту­ре ста­ро­об­ряд­цев (2-я пол. 18 в.).

В со­хра­нив­шем не­за­ви­си­мость Нов­го­ро­де в от­но­си­тель­но спо­кой­ной об­ста­нов­ке про­дол­жа­лось ар­хи­епи­скоп­ское ле­то­пи­са­ние (его наи­бо­лее зна­чи­мая в лит. от­но­ше­нии часть при­над­ле­жит по­но­ма­рю Ти­мо­фею, 13 в.), по­яв­ля­лись пу­те­вые за­пис­ки – «Стран­ник» Сте­фа­на Нов­го­род­ца, по­се­тив­ше­го Кон­стан­ти­но­поль в 1348 или 1349, соз­да­ва­лись жиз­не­опи­са­ния ме­ст­ных свя­тых. Древ­ние уст­ные пре­да­ния пред­ше­ст­во­ва­ли жи­ти­ям двух наи­бо­лее по­чи­тае­мых нов­го­род­ских свя­тых, жив­ших в 12 в., – Вар­лаа­ма Ху­тын­ско­го (пер­во­на­чаль­ная ре­дак­ция – 13 в.) и пер­во­го ар­хи­епи­ско­па Нов­го­род­ско­го Ильи-Ио­ан­на (ос­нов­ная ре­дак­ция – ме­ж­ду 1471 и 1478). В «Жи­тии Ио­ан­на Нов­го­род­ско­го» цен­траль­ное ме­сто за­ни­ма­ют соз­дан­ные в раз­ное вре­мя ска­за­ние о по­бе­де нов­го­род­цев над суз­даль­ски­ми вой­ска­ми в 1170 (40–50-е гг. 14 в.) и сло­во о пу­те­ше­ст­вии Ио­ан­на на бе­се в Ие­ру­са­лим, ос­но­ван­ное на «бро­дя­чем» сю­же­те о за­кля­том кре­стом или кре­ст­ным зна­ме­ни­ем чёр­те.

Для по­ни­ма­ния сред­не­ве­ко­во­го ре­ли­ги­оз­но­го ми­ро­воз­зре­ния важ­но по­сла­ние ар­хи­епи­ско­па Нов­го­род­ско­го Ва­си­лия Ка­ли­ки епи­ско­пу Твер­ско­му Фё­до­ру Доб­ро­му о рае (воз­мож­но, 1347). Оно бы­ло на­пи­са­но в от­вет на бо­го­слов­ские спо­ры в Тве­ри о том, су­ще­ст­ву­ет ли рай толь­ко ду­хов­но, как осо­бая не­ма­те­ри­аль­ная суб­стан­ция, или ещё и ма­те­ри­аль­но, как об­ласть на вос­то­ке зем­ли, соз­дан­ная для Ада­ма и Евы. Цен­траль­ное ме­сто сре­ди до­ка­за­тельств Ва­си­лия Ка­ли­ки за­ни­ма­ет рас­сказ об об­ре­те­нии мо­ре­пла­ва­те­ля­ми-нов­го­род­ца­ми зем­но­го рая, ок­ру­жён­но­го вы­со­ки­ми го­ра­ми, и зем­но­го ада.

Конец 14 века – 15 век

В 14 в. Ви­зан­тия, а вслед за ней Бол­га­рия и Сер­бия пе­ре­жи­ва­ли куль­тур­ный подъ­ём, за­тро­нув­ший мно­гие об­лас­ти ду­хов­ной жиз­ни: ли­те­ра­ту­ру, книж­ный язык, ико­но­пись, бо­го­сло­вие (в ви­де мис­ти­че­ско­го уче­ния мо­на­хов-иси­ха­стов). В это вре­мя рез­ко ак­тиви­зи­ру­ют свою дея­тель­ность ли­те­ра­тур­но-пе­ре­во­дче­ские и книж­ные цен­тры на Афо­не, в Кон­стан­ти­но­по­ле, в сто­ли­це Вто­ро­го Бол­гар­ско­го цар­ст­ва Тыр­но­ве при пат­ри­ар­хе Ев­фи­мии (ок. 1375–1393) и др.

Важ­ной при­чи­ной пе­ре­во­дче­ско­го подъ­ё­ма стал пе­ре­ход к сер. 14 в. бол­гар­ской и серб­ской церк­ви вслед за гре­че­ской со Сту­дий­ско­го бо­го­слу­жеб­но­го ус­та­ва на Ие­ру­са­лим­ский. Ре­фор­ма по­тре­бо­ва­ла но­во­го пе­ре­во­да ас­ке­ти­че­ских со­чи­не­ний, ли­тур­ги­че­ских книг и сбор­ни­ков, чте­ние ко­то­рых пре­ду­смат­ри­ва­лось Ие­ру­са­лим­ским ус­та­вом за бо­го­слу­же­ни­ем («Учи­тель­ное Еван­ге­лие» пат­ри­ар­ха Кон­стан­ти­но­поль­ско­го Кал­ли­ста I, сбор­ни­ки тво­ре­ний Ио­ан­на Зла­то­ус­та «Мар­га­рит» и «Ан­д­ри­ан­ты», три­од­ный Си­нак­сарь и др.). К кон. 14 в. у юж. сла­вян был пе­ре­ве­дён с гре­че­ско­го язы­ка и от­ре­дак­ти­ро­ван боль­шой кор­пус ас­ке­ти­че­ской ли­те­ра­ту­ры, или не­из­вест­ной на Ру­си (со­чи­не­ния Исаа­ка Си­ри­на, Пет­ра Да­ма­ски­на, Си­ме­о­на Но­во­го Бо­го­сло­ва, про­по­вед­ни­ков об­нов­лён­ных иси­ха­ст­ских идей Гри­го­рия Си­наи­та и Гри­го­рия Па­ла­мы и др.), или из­вест­ной лишь в древ­них пе­ре­во­дах (напр., тво­ре­ния ав­вы До­ро­фея). Боль­шое зна­че­ние для су­деб древ­не­рус­ской книж­но­сти име­ла юж­но­сла­вян­ская ре­фор­ма книж­но­го язы­ка, за­тро­нув­шая пре­ж­де все­го его гра­фи­ко-ор­фо­гра­фи­че­ские нор­мы.

В 14 в. во­зоб­но­ви­лись пре­рван­ные мон­го­ло-та­тар­ским на­ше­ст­ви­ем свя­зи Ру­си с Афо­ном и Кон­стан­ти­но­по­лем, круп­ней­ши­ми цен­тра­ми куль­тур­ных кон­так­тов ме­ж­ду гре­ка­ми, бол­га­ра­ми, сер­ба­ми и рус­ски­ми. В по­след­ние де­ся­ти­ле­тия 14 в. и в 1-ю пол. сле­дую­ще­го сто­ле­тия спи­ски Ие­ру­са­лим­ско­го ус­та­ва по­лу­чи­ли ши­ро­кое рас­про­стра­не­ние в рус. цер­ков­ной жиз­ни. То­гда же юж­но­сла­вян­ские тек­сты бы­ли пе­ре­не­се­ны на Русь, где под их влия­ни­ем на­ча­лись рефор­ма книж­но­го язы­ка и «книж­ная спра­ва» – ре­дак­ти­ро­ва­ние цер­ков­ных ру­ко­пи­сей. «Вто­рое юж­но­сла­вян­ское влия­ние» бы­ло вы­зва­но внут­рен­ни­ми по­треб­но­стя­ми рус. книж­ной куль­ту­ры. Од­но­вре­мен­но со «вто­рым юж­но­сла­вян­ским влия­ни­ем» и не­за­ви­си­мо от не­го про­ис­хо­ди­ло воз­ро­ж­де­ние ос­нов­но­го кор­пу­са па­мят­ни­ков, су­ще­ст­во­вав­ше­го в пись­мен­но­сти Древ­ней Ру­си. Со­че­та­ние двух син­хрон­ных про­цес­сов, «вто­ро­го юж­но­сла­вян­ско­го влия­ния» и стрем­ле­ния вос­ста­но­вить бо­га­тое ру­ко­пис­ное на­сле­дие до­мон­голь­ской Ру­си, обес­пе­чи­ло не­ви­дан­ный рас­цвет рус. книж­но­сти в 15 в.

Рес­тав­ра­ция ме­ст­ных ста­ро­книж­ных тра­ди­ций про­яви­лась в осо­бой, ри­то­ри­че­ски ук­ра­шен­ной ма­не­ре из­ло­же­ния – «пле­те­нии сло­вес», ак­тив­но раз­ви­вав­шей­ся с кон. 14 в. «Пле­те­ние сло­вес» воз­ро­ди­ло лит. приё­мы, из­вест­ные в крас­но­ре­чии Ки­ев­ской Ру­си, но при­да­ло им ещё боль­шую тор­же­ст­вен­ность и эмо­цио­наль­ность. В 14–15 вв. древ­не­рус­ские ри­то­ри­че­ские тра­ди­ции обо­гати­лись вслед­ст­вие уси­лив­ших­ся свя­зей с юж­но­сла­вян­ски­ми ли­те­ра­ту­ра­ми. «Пле­те­ние сло­вес» дос­тиг­ло наи­выс­ше­го раз­ви­тия в твор­че­ст­ве Епи­фа­ния Пре­муд­ро­го, ав­то­ра жи­тий про­све­ти­теля ко­ми-зы­рян епи­ско­па Сте­фа­на Перм­ско­го (1396–98 или 1406–10) и ду­хов­но­го вос­пи­та­те­ля рус. на­ро­да Сер­гия Ра­до­неж­ско­го (за­кон­че­но в 1418–19).

С кон. 14 в. в Мо­с­ков­скую Русь и Вели­кое кня­же­ст­во Ли­тов­ское пе­ре­ез­жа­ют не­ко­то­рые юж­но­сла­вян­ские книж­ни­ки. Ми­тро­по­лит Ки­ев­ский и всея Ру­си Ки­при­ан, окон­ча­тель­но обос­но­вав­ший­ся в Мо­ск­ве в 1390, и ми­тро­по­лит Ли­тов­ский (с 1415) Гри­го­рий Цамб­лак бы­ли вид­ны­ми пред­ста­ви­те­ля­ми лит. шко­лы пат­ри­ар­ха Ев­фи­мия Тыр­нов­ского. Серб Па­хо­мий Ло­го­фет про­сла­вил­ся как ав­тор и ре­дак­тор мно­гих жи­тий, служб, ка­но­нов, по­хваль­ных слов. Пе­ре­ра­бо­тав текст Епи­фа­ния Пре­муд­ро­го, он со­ста­вил не­сколь­ко но­вых ре­дак­ций «Жи­тия Сер­гия Ра­до­неж­ско­го» (1438–50-е гг.). На ос­но­ве рас­ска­зов оче­вид­цев им бы­ло на­пи­са­но «Жи­тие Ки­рил­ла Бе­ло­зер­ско­го» (1462). Его жи­тия, по­стро­ен­ные по чёт­кой схе­ме и укра­шен­ные «пле­те­ни­ем сло­вес», сто­ят у ис­то­ков осо­бо­го на­прав­ле­ния в рус. агио­гра­фии с её жё­ст­кой эти­кет­но­стью и пыш­ным крас­но­ре­чи­ем.

Уг­ро­за ту­рец­ко­го за­вое­ва­ния за­ста­ви­ла кон­стан­ти­но­поль­ские вла­сти за­клю­чить акт о цер­ков­ном со­еди­не­нии под гла­вен­ст­вом Ри­ма на Фло­рен­тий­ском со­бо­ре (1439). Рус. уча­ст­ни­ки по­соль­ст­ва на со­бор ос­та­ви­ли за­пис­ки: «Хо­ж­де­ние на Фло­рен­тий­ский со­бор» ано­ним­но­го суз­даль­ско­го книж­ни­ка (1437– 1440) и, оче­вид­но, его же «За­мет­ка о Ри­ме», «Ис­хо­ж­де­ние» епи­ско­па Ав­раа­мия Суз­даль­ско­го, «По­весть о Фло­рен­тий­ском со­бо­ре» ие­ро­мо­на­ха Си­ме­о­на Суз­даль­ца (1447). В 1453 Кон­стан­ти­но­поль был за­воё­ван тур­ка­ми. Кру­ше­ние им­пе­рии ос­мыс­ля­лось мно­ги­ми как ­Божья ка­ра и воз­мез­дие за фло­рен­тий­скую унию. Па­де­нию Кон­стан­ти­но­по­ля по­свя­ще­на «По­весть о взя­тии Царь­града тур­ка­ми» (2-я пол. 15 в.), при­пи­сы­вае­мая Не­сто­ру Ис­кан­де­ру, – та­лант­ли­вый лит. па­мят­ник и цен­ный ис­то­ри­че­ский ис­точ­ник. В кон­це по­вес­ти по­ме­ще­но про­ро­че­ст­во о бу­ду­щем ос­во­бо­ж­де­нии Кон­стан­ти­но­по­ля «ру­са­ми» – идея, не­од­но­крат­но об­су­ж­дав­шая­ся в по­сле­дую­щей рус. ли­те­ра­ту­ре.

По­бе­де объ­е­ди­нён­ных рус. войск над та­та­ра­ми на Ку­ли­ко­вом по­ле в 1380 посвя­щён цикл про­из­ве­де­ний кон. 14– 15 вв. В не­го вхо­дят ли­ро­эпи­че­ская «За­дон­щи­на», под­ра­жав­шая «Сло­ву о пол­ку Иго­ре­ве», ис­пы­тав­шая влия­ние фольк­ло­ра и про­дол­жав­шая тра­ди­ции во­ин­ских по­вес­тей, «Ска­за­ние о Ма­мае­вом по­бои­ще» – са­мый под­роб­ный и увле­ка­тель­ный рас­сказ о Ку­ли­ков­ской бит­ве, «Сло­во о жи­тии и о пре­став­ле­нии ве­ли­ко­го кня­зя Дмит­рия Ива­но­вича, ца­ря Рус­ско­го» – тор­же­ст­вен­ный па­не­ги­рик в честь по­бе­ди­те­ля та­тар Дмит­рия Дон­ско­го, близ­кий по язы­ку и ри­то­ри­че­ским приё­мам лит. ма­не­ре Епи­фа­ния Пре­муд­ро­го и, воз­мож­но, им на­пи­сан­ный. О со­бы­ти­ях по­сле Ку­ли­ков­ской бит­вы рас­ска­зы­ва­ют «По­весть о на­ше­ст­вии ха­на Тох­та­мы­ша», за­хва­тив­ше­го и раз­гра­бив­ше­го Мо­ск­ву в 1382, и «По­весть о Те­мир Ак­са­ке» (нач. 15 в.) – о по­хо­де на Русь в 1395 ази­ат­ско­го за­вое­ва­те­ля Ти­му­ра и о чу­дес­ном спа­се­нии стра­ны по­сле при­не­се­ния в Мо­ск­ву ико­ны Вла­ди­мир­ской Бо­го­ма­те­ри, «дер­жав­ной за­ступ­ни­цы» Рус­ской зем­ли. «По­весть о Те­мир Ак­са­ке» бы­ла вклю­че­на в мо­ну­мен­таль­ный ве­ли­ко­кня­же­ский Мо­с­ков­ский ле­то­пис­ный свод 1479, со­став­лен­ный при Ива­не III и лёг­ший в ос­но­ву все­го офи­ци­аль­но­го ле­то­пи­са­ния кон. 15–16 вв.

В мо­мент наи­выс­ше­го про­ти­во­стоя­ния ме­ж­ду Ве­ли­ким кня­же­ст­вом Мо­с­ков­ским и Боль­шой Ор­дой ар­хи­епи­скоп Рос­тов­ский Вас­си­ан от­пра­вил ри­то­ри­че­ски ук­ра­шен­ное «По­сла­ние на Уг­ру» (1480). Сле­дуя при­ме­ру Сер­гия Ра­до­неж­ско­го, по пре­да­нию, бла­го­сло­вив­ше­го на бит­ву Дмит­рия Дон­ско­го, Вас­си­ан при­зы­вал Ива­на III на ре­ши­тель­ную борь­бу с та­та­ра­ми, объ­яв­ляя его власть цар­ской и бо­го­ут­вер­ждён­ной.

По­хва­лу Твер­ско­му кня­же­ст­ву (не­задол­го до его при­сое­ди­не­ния к Мо­ск­ве в 1485) сло­жил при­двор­ный пи­са­тель инок Фо­ма в ри­то­ри­че­ски ук­ра­шен­ном па­не­ги­ри­ке «Сло­во по­хваль­ное о ве­ликом кня­зе Бо­ри­се Алек­сан­д­ро­ви­че» (ок. 1453). Об от­сут­ст­вии брат­ской люб­ви ме­ж­ду князь­я­ми и спра­вед­ли­во­сти на Ру­си пи­сал, пе­рей­дя для безо­пас­ности на сме­шан­ный тюрк­ско-пер­сид­ский язык, твер­ской ку­пец Афа­на­сий Ни­ки­тин. За­бро­шен­ный судь­бой на чуж­би­ну, он рас­ска­зал про­стым и вы­рази­тель­ным язы­ком о ски­та­ни­ях в даль­них стра­нах и пре­бы­ва­нии в Ин­дии в 1471–74 в пу­те­вых за­пис­ках «Хо­же­ние за три мо­ря».

Глу­бо­ко лич­но­ст­но­му со­дер­жа­нию «Хо­же­ния», про­сто­те и не­по­сред­ст­вен­но­сти его рас­ска­за близ­ки за­пис­ки мона­ха Ин­но­кен­тия о смер­ти Паф­ну­тия Бо­ров­ско­го (ви­ди­мо, 1477–78), ду­хов­но­го учи­те­ля Ио­си­фа Во­лоц­ко­го, соз­дав­ше­го круп­ный ли­те­ра­тур­ный и книж­ный центр в ос­но­ван­ном им Ио­си­фо-Во­ло­ко­лам­ском мо­на­сты­ре и став­ше­го од­ним из во­ж­дей «Церк­ви во­ин­ст­вую­щей».

Конец 15 века – 16 век

Кон. 15 в. был от­ме­чен ре­ли­ги­оз­ны­ми бро­же­ния­ми, по­ро­ж­дён­ны­ми в чис­ле про­чих при­чин не­оп­ре­де­лён­но­стью ре­ли­ги­оз­ных и куль­тур­ных ори­ен­ти­ров в умах об­ра­зо­ван­ной час­ти рус. об­ще­ст­ва по­сле па­де­ния Кон­стан­ти­но­по­ля и ожи­да­ни­ем кон­ца све­та в 7000 г. от Со­тво­ре­ния ми­ра, или в 1492 г. от Ро­ж­де­ст­ва Хри­сто­ва. Ересь «жи­дов­ст­вую­щих» за­ро­ди­лась в 1470-х гг. в Нов­го­ро­де, не­за­дол­го до по­те­ри им не­за­ви­си­мо­сти в 1478, а за­тем пе­ре­ки­ну­лась в по­бе­див­шую его Мо­ск­ву. Борь­бу с воль­но­думца­ми воз­гла­ви­ли ар­хи­епи­скоп Нов­го­род­ский Ген­на­дий и игу­мен Ио­сиф Во­лоц­кий. «Кни­га на нов­го­род­ские ере­ти­ки» Ио­си­фа Во­лоц­ко­го (крат­кая ре­дак­ция – не ра­нее 1502, про­стран­ная – 1510–11), пе­ре­име­но­ван­ная в спи­сках 17 в. в «Про­све­ти­тель», яв­ля­ет­ся важ­ным па­мят­ни­ком бо­го­слов­ской мыс­ли и ре­ли­ги­оз­ной борь­бы.

При ар­хи­епи­скоп­ском дво­ре в Нов­го­ро­де Ген­на­дий соз­дал круп­ный книж­ный центр, от­кры­тый за­пад­но­ев­ро­пей­ским влия­ни­ям. Он со­брал це­лый штат со­труд­ни­ков, пе­ре­во­див­ших с ла­ты­ни и не­мец­ко­го язы­ка. В их чис­ле бы­ли мо­нах-до­ми­ни­ка­нец Ве­ниа­мин, оче­вид­но хор­ват, не­мец Ни­ко­лай Бу­лев, Влас Иг­на­тов, Дмит­рий Ге­ра­си­мов. Под ру­ко­во­дством Ген­на­дия был со­став­лен и пе­ре­ве­дён пер­вый пол­ный биб­лей­ский свод у пра­во­слав­ных сла­вян – Биб­лия 1499 г. При её под­го­тов­ке ис­поль­зо­ва­лись, по­ми­мо сла­вян­ских ис­точ­ни­ков, ла­тин­ская (Вуль­га­та) и не­мец­кая Биб­лии. По по­ве­ле­нию Ген­на­дия бы­ли пе­ре­ве­де­ны с ла­ты­ни от­ры­вок (8-я гла­ва) из ка­лен­дар­но­го трак­та­та Гий­о­ма Дю­ра­на (Виль­гель­ма Ду­ран­ду­са) «Со­ве­ща­ние бо­же­ст­вен­ных дел» в свя­зи с не­об­хо­ди­мо­стью со­став­ле­ния пас­ха­лии на «ось­мую ты­ся­чу лет» (1495) и ан­ти­иудей­ская кни­га «учи­те­ля Са­муи­ла ев­реи­на» (1504). Пе­ре­вод этих со­чи­не­ний при­пи­сы­ва­ет­ся Ни­ко­лаю Бу­ле­ву или Дмит­рию Ге­ра­си­мо­ву. По­след­ний так­же по за­ка­зу Ген­на­дия пе­ре­вёл ла­тин­ское ан­ти­иу­дей­ское про­из­ве­де­ние Ни­ко­лая де Ли­ры «До­ка­за­тель­ст­ва при­шест­вия Хри­ста» (1501).

Са­мой за­мет­ной фи­гу­рой сре­ди моск. ере­ти­ков был дьяк Фё­дор Ку­ри­цын, близ­кий ко дво­ру Ива­на III. Ку­ри­цы­ну при­пи­сы­ва­ют «Ска­за­ние о вое­во­де Дра­ку­ле» (1482–85). Ис­то­ри­че­ский про­то­тип это­го пер­со­на­жа, Влад Це­пеш, пра­вил «в Мун­тян­ской зем­ле» (древ­не­рус­ское на­зва­ние кня­же­ст­ва Ва­ла­хия) и умер в 1476 не­за­дол­го до по­соль­ст­ва Ку­ри­цы­на в Венг­рию. О его жес­то­ко­сти хо­ди­ли слу­хи и анек­до­ты по всей Ев­ропе. Дан­ное ему про­зви­ще Це­пеш оз­на­ча­ет бу­к­валь­но «cажатель на кол». Рас­ска­зы­вая о мно­го­чис­лен­ных жес­то­ко­стях «зло­муд­ро­го» Дра­ку­лы и срав­ни­вая его с дья­во­лом, ав­тор под­чёр­ки­ва­ет его спра­вед­ли­вость, бес­по­щад­ную борь­бу со злом, пре­ступ­но­стью и не­прав­дой.

На 16 в. при­шёл­ся не­ви­дан­ный ра­нее подъ­ём пуб­ли­ци­сти­ки. В кон. 1540-х гг. к мыс­ли об оправданной жес­то­ко­сти го­су­да­ря при­шёл Иван Пе­ре­све­тов в ска­за­ни­ях «о Маг­мет-сал­та­не», ца­ре Кон­стан­ти­не Па­лео­ло­ге и в боль­шой че­ло­бит­ной Ива­ну IV. Сто­рон­ник силь­ной еди­но­дер­жав­ной вла­сти, он со­ве­то­вал Ива­ну IV по­кон­чить с по­мо­щью «гро­зы» с са­мо­управ­ст­вом вель­мож, ра­зо­ряв­ших стра­ну. В по­сла­нии ми­тро­по­ли­ту Да­нии­лу (до 1539) Фё­дор Кар­пов про­воз­гла­сил го­су­дар­ст­вен­ным идеа­лом мо­нар­хию, ос­но­ван­ную на за­ко­не, прав­де и ми­ло­сти.

Цер­ков­ные пи­са­те­ли бы­ли раз­де­ле­ны на два ла­ге­ря – ио­сиф­лян и не­стя­жа­те­лей, или за­волж­ских стар­цев. Ар­хи­епи­скоп Ген­на­дий, Ио­сиф Во­лоц­кий и его по­сле­до­ва­те­ли ио­сиф­ля­не (ми­тро­по­ли­ты Да­ни­ил и Ма­ка­рий, Зи­но­вий Отен­ский и др.) за­щи­ща­ли пра­во об­ще­жи­тель­ных мо­на­сты­рей вла­деть зем­лёй и кре­сть­я­на­ми, при­ни­мать бо­га­тые по­жерт­во­ва­ния, не до­пус­кая при этом ни­ка­кой лич­ной соб­ст­вен­но­сти мо­на­ха. Они тре­бо­ва­ли для упор­ных ере­ти­ков выс­шей ме­ры на­ка­за­ния («Сло­во об осу­ж­де­нии ере­ти­ков» в про­стран­ной ре­дак­ции «Про­све­ти­те­ля» Ио­си­фа Во­лоц­ко­го 1510–11). Ду­хов­ный отец не­стя­жа­те­лей Нил Сор­ский был про­тив­ни­ком мо­на­стыр­ских вот­чин и бо­га­тых вкла­дов, счи­тал наи­луч­шим ви­дом мо­на­ше­ст­ва скит­ский об­раз жиз­ни, по­ни­мая его под влия­ни­ем иси­хаз­ма как ас­ке­ти­че­ский под­виг, путь без­мол­вия и со­зер­ца­ния. Не­стя­жа­те­ли (князь-инок Вас­си­ан Пат­ри­ке­ев, ста­рец Ар­те­мий и др.) счи­та­ли, что по­ка­яв­ших­ся воль­но­дум­цев сле­до­ва­ло про­щать, а не­рас­ка­яв­ших­ся – от­прав­лять в за­то­че­ние, но не каз­нить («От­вет ки­рил­лов­ских стар­цев на по­сла­ние Ио­си­фа Во­лоц­ко­го об осу­ж­де­нии ере­ти­ков», воз­мож­но, 1504). Па­мят­ни­ка­ми ре­ли­ги­оз­ной борь­бы яв­ля­ют­ся трак­тат Зи­но­вия Отен­ско­го «Ис­ти­ны по­ка­за­ние к во­про­сив­шим о но­вом уче­нии» (по­сле 1566) и соз­данное при­бли­зи­тель­но то­гда же ано­ним­ное «По­сла­ние мно­го­слов­ное». Оба со­чи­не­ния на­прав­ле­ны про­тив бег­ло­го хо­ло­па Фео­до­сия Ко­со­го, са­мо­го ра­ди­каль­но­го воль­но­дум­ца за всю ис­то­рию Древ­ней Ру­си, соз­да­те­ля «рабь­е­го уче­ния» – ере­си на­род­ных ни­зов.

В ли­те­ра­ту­ре 1-й тре­ти 16 в. по­яв­ля­ет­ся но­вый тип ис­то­ри­че­ско­го тру­да, вво­дя­ще­го в рус­ло все­мир­ной ис­то­рии ис­то­рию сла­вян и Ру­си (Хро­но­граф редак­ции 1512, 1-я четв. 16 в.). Ле­генды о про­ис­хо­ж­де­нии моск. го­су­да­рей от рим­ско­го им­пе­ра­то­ра Ав­гу­ста и о по­лу­че­нии Вла­ди­ми­ром Мо­но­ма­хом цар­ских ре­га­лий от ви­зан­тий­ско­го им­пе­ра­то­ра Кон­стан­ти­на Мо­но­ма­ха ­объ­еди­не­ны в «По­сла­нии о Мо­но­ма­хо­вом вен­це» быв­ше­го ми­тро­по­ли­та Ки­ев­ско­го Спи­ри­до­на-Сав­вы и «Ска­за­нии о князь­ях Вла­ди­мир­ских». Обе ле­ген­ды ис­поль­зо­ва­лись в офи­ци­аль­ных до­ку­мен­тах и моск. ди­пло­ма­тии 16 в.

От­ве­том на ка­то­ли­че­скую про­па­ган­ду Бу­ле­вым цер­ков­ной унии и пер­вен­ст­ва Ри­ма ста­ла тео­рия «Мо­ск­ва – Тре­тий Рим», вы­дви­ну­тая стар­цем Псков­ско­го Елеа­за­ро­ва мо­на­сты­ря Фи­ло­фе­ем в по­сла­нии дья­ку М. Г. Ми­сю­рю Му­не­хи­ну «про­тив звез­до­чёт­цев» (ок. 1523–1524). По­сле от­па­де­ния ка­то­ли­ков от пра­вой ве­ры и от­ступ­ни­че­ст­ва гре­ков на Фло­рен­тий­ском со­бо­ре, в на­ка­за­ние за это за­воё­ван­ных тур­ка­ми, центр все­лен­ско­го пра­во­сла­вия пе­ре­мес­тил­ся в Мо­ск­ву. Рос­сия бы­ла объ­яв­ле­на по­след­ней ми­ро­вой мо­нар­хи­ей – Ро­мей­ской дер­жа­вой, един­ст­вен­ной хра­ни­тель­ни­цей и за­щит­ни­цей чис­той ве­ры Хри­сто­вой. Со­пер­ни­че­ст­во за пра­во счи­тать­ся пря­мым на­след­ни­ком Ри­ма и Кон­стан­ти­нопо­ля шло ме­ж­ду Мо­ск­вой и Нов­городом, со­хра­нив­шим по­сле ут­ра­ты не­за­ви­си­мо­сти оп­по­зи­ци­он­но-се­па­ра­ти­ст­ские пре­да­ния. «По­весть о нов­го­род­ском бе­лом кло­бу­ке» (про­стран­ная ре­дак­ция – по­сле 1589) объ­яс­ня­ет про­исхо­ж­де­ние осо­бо­го го­лов­но­го убо­ра нов­го­род­ских ар­хи­епи­ско­пов пе­ре­да­чей из Кон­стан­ти­но­по­ля в Нов­го­род бе­ло­го кло­бу­ка, да­ро­ван­но­го пер­вым хри­сти­ан­ским им­пе­ра­то­ром Кон­стан­ти­ном Ве­ли­ким па­пе Рим­ско­му Силь­ве­ст­ру I. Тем са­мым Нов­го­ро­ду бы­ло обес­пе­че­но пра­во име­но­вать­ся «Треть­им Ри­мом».

Кон. 15 – 1-е де­ся­ти­ле­тие 16 вв. от­ме­че­ны ак­тив­ным об­ра­ще­ни­ем к за­пад­но­ев­ро­пей­ской кни­ге. По­яв­ля­ют­ся пе­ре­во­ды с не­мец­ко­го язы­ка: «Пре­ние жи­во­та и смер­ти» (кон. 15 в.), на­род­ная «эн­цик­ло­пе­дия» «Лу­ци­да­ри­ус» (кон. 15 – 1-я треть 16 вв.), ме­ди­цин­ский трак­тат «Трав­ник» (1534), пе­ре­ве­дён­ный Бу­левым. Сре­ди пе­ре­во­дов с ла­ты­ни вы­де­ля­ют­ся ро­ман Гви­до дел­ле Ко­лон­не «Тро­ян­ская ис­то­рия» (13 в., пе­ре­вод кон. 15 – нач. 16 вв.) и со­чи­не­ния Псев­до-Ав­гу­сти­на – «Кни­га свя­то­го Ав­гу­сти­на» с его жи­ти­ем Пос­си­дия Ка­лам­ско­го (пе­ре­ве­де­ны пред­по­ло­жи­тель­но в 1518–24). Пи­са­те­лем-за­пад­ни­ком был Фё­дор Кар­пов, ис­поль­зо­вав­ший в пе­репис­ке с ми­тро­по­ли­том Да­нии­лом (до 1539) «Ни­ко­ма­хо­ву эти­ку» Ари­сто­те­ля, со­чи­не­ния Ови­дия «Ме­та­мор­фо­зы», «Ис­кус­ст­во люб­ви», «Фас­ты».

С зап. влия­ни­ем свя­за­но «фи­ло­ло­гиче­ское воз­ро­ж­де­ние» в Рос­сии. Но­вое от­но­ше­ние к тек­сту – к прин­ци­пам его пе­ре­во­да, пе­ре­да­чи и ис­прав­ле­ния, ос­но­ван­ное на за­пад­но­ев­ро­пей­ских нау­ках три­виу­ма (грам­ма­ти­ки, ри­то­ри­ки, диа­лек­ти­ки), бе­рёт своё на­ча­ло на Ру­си с дея­тель­но­сти Мак­си­ма Гре­ка, уче­ни­ка италь­ян­ских гу­ма­ни­стов. Прие­хав в Мо­ск­ву с Афо­на для пе­ре­во­да цер­ковных книг в 1518, он пы­тал­ся пе­ре­нести на цер­ков­но-сла­вян­скую поч­ву бо­га­тый фи­ло­ло­ги­че­ский опыт Ви­зан­тии и ре­нес­санс­ной Ита­лии. Мак­си­му Гре­ку при­над­ле­жат пуб­ли­ци­сти­че­ские со­чи­не­ния: «По­весть страш­на и дос­то­па­мят­на и о со­вер­шен­ном ино­чес­ком жи­тель­ст­ве» (до 1525) – о ни­щен­ст­вую­щих мо­на­ше­ских ор­де­нах на За­па­де и фло­рен­тий­ском про­по­вед­ни­ке Дж. Са­во­на­ро­ле; «Сло­во, про­стран­не из­ла­гаю­ще с жа­ло­стию не­строе­ния и бес­чи­ния ца­рей и вла­стей по­след­не­го ве­ка се­го» (ме­ж­ду 1533 и 1539 или сер. 16 в.), об­ли­чаю­щее бо­яр­ское «са­мо­вла­стие» при ма­ло­лет­нем Ива­не IV; идей­ная про­грам­ма его цар­ст­во­ва­ния – «Гла­вы по­учи­тель­ны на­чаль­ст­вую­щим пра­во­вер­но» (ок. 1547–1548); про­из­ве­де­ния про­тив ан­тич­ных ми­фов, ас­т­ро­ло­гии, апок­ри­фов, суе­ве­рий и др.

16 в. – вре­мя обоб­щаю­щих лит. пред­при­ятий эн­цик­ло­пе­ди­че­ско­го ха­рак­те­ра. Под ру­ко­во­дством Ма­ка­рия, ар­хи­епи­ско­па Нов­го­род­ско­го (1526–42) и ми­тро­по­ли­та всея Ру­си (1542–63), бы­ли со­став­ле­ны Ве­ли­кие Ми­неи Че­тии – гран­ди­оз­ный свод ду­ше­по­лез­ной ли­тера­ту­ры в 12 кни­гах, рас­по­ло­жен­ный в по­ряд­ке цер­ков­но­го ме­ся­це­сло­ва. Ра­бо­та, на­ча­тая в Нов­го­ро­де в 1529 (или 1530) и за­кон­чен­ная в Мо­ск­ве ок. 1554, за­клю­ча­лась в по­ис­ке ис­точ­ни­ков, от­боре луч­ших спи­сков, их ре­дак­ти­ро­вании, соз­да­нии но­вых па­мят­ни­ков и ре­дак­ций. Ма­ка­рий объ­е­ди­нил уси­лия из­вест­ных книж­ни­ков, пе­ре­во­дчи­ков и пис­цов. Сре­ди них бы­ли Дмит­рий Ге­раси­мов, пе­ре­вед­ший ла­тин­скую Тол­ковую Псал­тырь епи­ско­па Бру­но­на Гер­би­по­лен­ско­го, или Вюрц­бург­ско­го (1535), Ва­си­лий Туч­ков, пе­ре­ра­бо­тав­ший про­стое нов­го­род­ское «Жи­тие Ми­хаи­ла Клоп­ско­го» (1478–79) в ри­то­ри­че­ски ук­ра­шен­ную ре­дак­цию (1537), нов­го­род­ский пре­сви­тер Илья, на­пи­сав­ший жи­тие бол­гар­ско­го му­че­ни­ка Ге­ор­гия Но­во­го (1538–39) на ос­но­ве уст­но­го рас­ска­за афон­ских мо­на­хов, и др.

В 1547 и 1549 Ма­ка­рий про­вёл цер­ков­ные со­бо­ры, на ко­то­рых бы­ло ка­нони­зи­ро­ва­но 30 но­вых об­ще­рус­ских свя­тых – на 8 боль­ше, чем за весь пред­ше­ст­вую­щий пе­ри­од. По­сле со­бо­ров бы­ли соз­да­ны де­сят­ки жи­тий и служб но­вым чу­до­твор­цам. Сре­ди них  – жем­чу­жи­на древ­не­рус­ской ли­те­ра­ту­ры «По­весть о Пет­ре и Фев­ро­нии Му­ром­ских» (кон. 1540-х гг.) Ер­мо­лая-Ераз­ма, ис­поль­зо­вав­ше­го на­род­но-по­эти­че­ские «бро­дя­чие» сю­же­ты о борь­бе со зме­ем-обо­рот­нем и муд­рой, ве­щей де­ве. Его про­из­ве­де­ние ти­по­ло­ги­че­ски близ­ко па­мят­ни­кам за­пад­но­ев­ро­пей­ско­го эпо­са: сред­не­ве­ко­вым ле­ген­дам о Три­ста­не и Изоль­де, серб­ской юнац­кой пес­не «Ца­ри­ца Ми­ли­ца и Змей с Яс­т­ре­ба­ца» и др. По­весть рез­ко рас­хо­дит­ся с агио­гра­фи­че­ским ка­но­ном и по­то­му не бы­ла вклю­че­на Ма­ка­ри­ем в Ве­ли­кие Ми­неи Че­тии. Уже в 16 в. её ста­ли исправ­лять, при­во­дя в со­от­вет­ст­вие с тре­бо­ва­ния­ми лит. эти­ке­та.

С дея­тель­но­стью Ма­ка­рия свя­за­но, су­дя по все­му, на­ча­ло рус. кни­го­пе­ча­та­ния. В Мо­ск­ве в 1-й пол. 1550-х – сер. 1560-х гг. ра­бо­та­ла ано­ним­ная ти­по­гра­фия, вы­пус­кав­шая кни­ги без вы­ход­ных дан­ных. В 1564 Иван Фё­до­ров и Пётр Мсти­сла­вец вы­пус­ти­ли в свет Апо­стол – пер­вую рус­скую пе­чат­ную кни­гу с вы­ход­ны­ми дан­ны­ми. При её под­го­тов­ке бы­ла про­ве­де­на боль­шая тек­сто­ло­ги­че­ская и ре­дак­тор­ская ра­бо­та. Пре­ди­сло­вия и по­сле­сло­вия Фё­до­ро­ва к его из­да­ни­ям яв­ля­ют­ся цен­ны­ми па­мят­ни­ка­ми это­го лит. жан­ра.

Ми­тро­по­лит Да­ни­ил, гнев­но об­ли­чавший в сло­вах и по­уче­ни­ях люд­ские по­ро­ки, был ре­дак­то­ром-со­ста­ви­те­лем об­шир­ной Ни­ко­нов­ской ле­то­пи­си (кон. 1520-х гг.) – са­мо­го пол­но­го сво­да све­де­ний по рус. ис­то­рии. Ни­ко­нов­ская ле­то­пись ис­поль­зо­ва­лась при ра­бо­те над «Сте­пен­ной кни­гой» (1560–63). Па­мят­ник был со­став­лен мо­на­хом Чу­до­ва мо­на­сты­ря Афа­на­си­ем (в 1564–66 ми­тро­по­лит Мо­с­ков­ский), но идея при­над­ле­жа­ла, оче­вид­но, Ма­ка­рию. «Сте­пен­ная кни­га» – пер­вый опыт из­ло­же­ния рус. ис­то­рии по ге­неа­ло­ги­че­ско­му прин­ци­пу, в фор­ме кня­же­ских жиз­не­опи­са­ний от Вла­ди­ми­ра Свя­то­сла­ви­ча до Ива­на IV. Вве­де­ни­ем к «Сте­пен­ной кни­ге» слу­жит «Жи­тие кня­ги­ни Оль­ги» в ре­дак­ции Силь­ве­ст­ра, про­то­по­па крем­лёв­ско­го Бла­го­ве­щен­ско­го со­бо­ра. Силь­вестр яв­ля­ет­ся так­же ре­дак­то­ром или ав­то­ром До­мо­строя (сер. 16 в.) – обоб­щаю­ще­го на­став­ле­ния о до­маш­ней жиз­ни. Ни­ко­нов­ская ле­то­пись бы­ла осн. ис­точ­ни­ком све­де­ний по рус. ис­то­рии в гран­ди­оз­ном Ли­це­вом ле­то­пис­ном сво­де Ива­на Гроз­но­го. Па­мят­ник ох­ва­ты­ва­ет все­мир­ную ис­то­рию с биб­лей­ских вре­мён до 1567 и со­хра­нил­ся в 10 бо­га­то ил­лю­ст­ри­ро­ван­ных то­мах (бо­лее 16000 ми­ниа­тюр).

Про­ти­во­ве­сом офи­ци­аль­ной ли­те­ра­ту­ре 16 в., обо­же­ст­в­ляв­шей цар­скую власть и ут­вер­ждав­шей ис­кон­ность само­дер­жа­вия на Ру­си, ста­ло твор­че­ст­во Ан­д­рея Курб­ско­го, пред­ста­ви­те­ля кня­же­ско-бо­яр­ской оп­по­зи­ции. Сра­зу по­сле бег­ст­ва в Лит­ву он от­пра­вил ­первое по­сла­ние Ива­ну IV Гроз­но­му (1564), об­ви­няя его в ти­ра­нии и ве­ро­от­ступ­ни­че­ст­ве. Гроз­ный от­ве­тил по­ли­ти­че­ским трак­та­том в эпи­сто­ляр­ной фор­ме, про­слав­ляю­щим «воль­ное цар­ское са­мо­держ­ст­во» (1564). По­сле пе­ре­ры­ва пе­ре­пис­ка во­зоб­но­ви­лась в 1570-х гг. Спор вёл­ся о пре­де­лах цар­ской вла­сти, о пред­поч­ти­тель­но­сти са­мо­дер­жа­вия или ог­ра­ни­чен­ной со­слов­но-пред­ста­витель­ной мо­нар­хии. Об­ли­че­нию Ива­на IV и его ти­ра­нии Курб­ский по­свя­тил «Ис­то­рию о ве­ли­ком кня­зе Мо­с­ков­ском» (пред­по­ло­жи­тель­но 1579–81). Ес­ли па­мят­ни­ки офи­ци­аль­ной ис­то­рио­гра­фии 50–60-х гг. 16 в. («Сте­пен­ная кни­га», «Ле­то­пи­сец на­ча­ла цар­ст­ва», со­став­лен­ный в свя­зи с за­вое­ва­ни­ем Ка­за­ни в 1552; по­свя­щён­ная это­му со­бы­тию в кон­тек­сте трёх­сот­лет­них рус­ско-ор­дын­ских от­но­ше­ний «Ка­зан­ская ис­то­рия») яв­ля­ют­ся апо­ло­ги­ей Ива­на IV и не­ог­ра­ни­чен­но­го са­мо­дер­жа­вия, то Курб­ский соз­дал пря­мо про­ти­во­по­лож­ную им тра­ги­че­скую ис­то­рию нрав­ст­вен­но­го па­де­ния «пре­ж­де доб­ро­го и наро­чи­то­го ца­ря», за­кон­чив её впе­чат­ляю­щим по ху­дож. си­ле мар­ти­ро­ло­гом жертв оп­рич­но­го тер­ро­ра.

Во 2-й пол. 16 в. моск. эмиг­ран­ты в Ве­ли­ком кня­же­ст­ве Ли­тов­ском (один из по­след­них адеп­тов не­стя­жа­тель­ст­ва ста­рец Ар­те­мий, Иван Фё­до­ров, кня­зья Курб­ский и Ми­ха­ил Обо­лен­ский-Но­гот­ков и др.) пи­са­ли, пе­ре­во­ди­ли и ре­дак­ти­ро­ва­ли кни­ги, уча­ст­во­ва­ли в соз­да­нии ти­по­гра­фий и книж­ных цен­тров. Они спо­соб­ст­во­ва­ли воз­ро­ж­де­нию цер­ков­но-сла­вян­ской книж­но­сти и ук­ре­п­ле­нию пра­во­слав­но­го соз­на­ния в ре­ли­ги­оз­но-куль­тур­ной борь­бе с ка­то­ли­ка­ми и ре­ли­ги­оз­ны­ми ре­фор­ма­то­ра­ми на­ка­ну­не Бре­ст­ской унии 1596.

Тра­ди­ции во­ин­ских по­вес­тей про­дол­жа­ет «По­весть о при­хо­же­нии Сте­фа­на Ба­то­рия на град Псков» ико­но­пис­ца Ва­си­лия (1580-е гг.), рас­ска­зы­ваю­щая о ге­рои­че­ской обо­ро­не го­ро­да от поль­ско-ли­тов­ской ар­мии в 1581. В 1589 в Рос­сии бы­ло уч­ре­ж­де­но пат­ри­ар­ше­ст­во, спо­соб­ст­во­вав­шее ожив­ле­нию лит. дея­тель­но­сти и кни­го­пе­ча­та­ния. «По­весть о жи­тии ца­ря Фё­до­ра Ива­но­ви­ча» (до 1604), на­пи­сан­ная пер­вым рус. пат­ри­ар­хом Ио­вом в тра­ди­ци­он­ном сти­ле идеа­ли­зи­рую­ще­го био­гра­физ­ма, сто­ит у ис­то­ков ли­те­ра­ту­ры Смут­но­го вре­ме­ни.

17 век

17 в. – пе­ре­ход­ный пе­ри­од от древ­ней к но­вой ли­те­ра­ту­ре. «Бун­таш­ное» сто­ле­тие на­ча­лось Сму­той: страш­ным го­ло­дом, гра­ж­дан­ской вой­ной, поль­ской и швед­ской ин­тер­вен­ци­ей. Со­бы­тия, по­тряс­шие стра­ну, по­ро­ди­ли ост­рую не­об­хо­ди­мость ос­мыс­лить их. За пе­ро взя­лись лю­ди са­мых раз­ных взгля­дов и про­ис­хо­ж­де­ния: ке­ларь Ав­раа­мий Па­ли­цын, с дос­то­вер­но­стью оче­вид­ца опи­сав­ший в «Ис­то­рии» (1613–26) дра­ма­ти­че­ские со­бы­тия Сму­ты и ге­рои­че­скую за­щи­ту Трои­це-Сер­гие­ва мо­на­сты­ря от поль­ско-ли­тов­ских войск в 1608–10; дьяк Иван Ти­мо­фе­ев, ви­тие­ва­тым язы­ком из­ло­жив­ший со­бы­тия от Ива­на IV Гроз­но­го до Ми­хаи­ла Ро­ма­но­ва во «Вре­мен­ни­ке» (ра­бо­та ве­лась до смер­ти ав­то­ра в 1631); князь И. А. Хво­ро­сти­нин – пи­са­тель-за­пад­ник, фа­во­рит Лже­дмит­рия I, со­чи­нив­ший в своё оп­рав­да­ние «Сло­ве­са дней, и ца­рей, и свя­ти­те­лей мо­с­ков­ских» (воз­мож­но, 1619); князь С. И. Ша­хов­ской – ав­тор «По­вес­ти на па­мять ве­ли­ко­му­че­ни­ка ца­ре­ви­ча Ди­мит­рия», «По­вес­ти о не­ко­ем мни­се…» (о Лже­ди­мит­рии I) и, воз­мож­но, «По­вес­ти кни­ги сея от преж­них лет», или «Ле­то­пис­ной кни­ги» (1-я треть 17 в.), ко­то­рую при­пи­сы­ва­ют так­же князь­ям И. М. Ка­ты­ре­ву-Рос­тов­ско­му, Хво­ро­сти­ни­ну и др.

Тра­ге­дия Сму­ты вы­зва­ла к жиз­ни яр­кую пуб­ли­ци­сти­ку, слу­жив­шую це­лям ос­во­бо­ди­тель­но­го дви­же­ния: «Но­вая по­весть о пре­слав­ном Рос­сий­ском цар­ст­ве» (1611), «Плач о пле­не­нии и ко­неч­ном ра­зо­ре­нии Мо­с­ков­ско­го го­су­дар­ст­ва» (1612). Слу­хи об от­рав­ле­нии боя­ра­ми кня­зя М. В. Ско­пи­на-Шуй­ско­го, та­лант­ли­во­го пол­ко­вод­ца и на­род­но­го лю­бим­ца, лег­ли в ос­но­ву на­род­ной ис­то­ри­че­ской пес­ни, ис­поль­зо­ван­ной в «Пи­са­нии о пре­став­ле­нии и по­греб­ле­нии кня­зя М. В. Ско­пи­на-Шуй­ско­го» (нач. 1610-х гг.).

Со­бы­тия Смут­но­го вре­ме­ни по­слу­жи­ли толч­ком к соз­да­нию мно­го­чис­лен­ных ре­гио­наль­ных лит. па­мят­ни­ков (обыч­но в фор­ме по­вес­тей и ска­за­ний о чу­де­сах от ме­ст­ноч­ти­мых икон), по­свя­щён­ных эпи­зо­дам борь­бы с ино­стран­ной ин­тер­вен­ци­ей в раз­ных об­лас­тях стра­ны: в Кур­ске, Яро­слав­ле, Ве­ли­ком Ус­тю­ге, Ус­тюж­не, Тих­вин­ском, ря­зан­ском Ми­хай­ло­ве мо­на­сты­ре и др. мес­тах.

От­го­ло­ском Сму­ты яв­ля­ет­ся твор­че­ст­во по­дья­че­го Ти­мо­фея Акун­ди­но­ва. Бе­жав­ший из Рос­сии в 1644 и за ру­бе­жом вы­да­вав­ший се­бя за на­след­ни­ка ца­ря Ва­си­лия Шуй­ско­го, он из­вес­тен как пи­са­тель и по­эт, ав­тор сти­хо­твор­ной дек­ла­ра­ции мо­с­ков­ско­му по­соль­ству в Кон­стан­ти­но­по­ле в 1646 (чет­вер­то­ван в Мо­ск­ве в 1653). Ли­те­ра­ту­ру «го­су­да­ре­вых из­мен­ни­ков» про­дол­жил по­дья­чий Гри­го­рий Ко­то­ши­хин, об­ла­дав­ший не­со­мнен­ным лит. та­лан­том. В швед­ской эмиг­ра­ции он со­чи­нил ис­то­ри­че­ское и нра­во­опи­са­тель­ное про­из­ве­де­ние «О Рос­сии в цар­ст­во­ва­ние Алек­сея Ми­хай­ло­ви­ча» (1666–67).

Цен­траль­ный па­мят­ник ле­ген­дар­ной ис­то­рио­гра­фии 17 в. – нов­го­род­ское по про­ис­хо­ж­де­нию «Ска­за­ние о Сло­ве­не и Ру­се» (не позд­нее 1638), по­свя­щён­ное про­ис­хо­ж­де­нию сла­вян и на­ча­лу Рус­ско­го гос-ва (от по­том­ков пат­ри­ар­ха Ноя до при­зва­ния ва­ря­гов) и вклю­чаю­щее в се­бя по­пу­ляр­ную в сред­не­ве­ко­вой сла­вян­ской ис­то­рио­гра­фии ле­ген­дар­ную гра­мо­ту Алек­сан­д­ра Ма­ке­дон­ско­го сла­вян­ским князь­ям. «Ска­за­ние» бы­ло вве­де­но в Ле­то­пис­ный пат­ри­ар­ший свод 1652 и тем са­мым ста­ло офи­ци­аль­ной вер­си­ей на­чаль­ной рус. ис­то­рии. Оно ока­за­ло силь­ней­шее влия­ние на по­сле­дую­щую рус. ис­то­рио­гра­фию.

Бел­лет­ри­за­ция ис­то­ри­че­ских жан­ров от­чёт­ли­во вид­на в цик­ле ле­генд о на­чале Мо­ск­вы, в ко­то­рый вхо­дят «По­весть о за­ча­ле Мо­ск­вы» (17 в.) и «Ска­за­ние об убие­нии Да­нии­ла Суз­даль­ско­го и о на­ча­ле Мо­ск­вы» (ме­ж­ду 1652 и 1681). Ис­то­ри­че­ская кан­ва пол­но­стью под­чи­не­на здесь вы­мыш­лен­ной ин­три­ге с эле­мен­та­ми аван­тюр­но­го сю­же­та. К бел­лет­ри­сти­ке на ис­то­ри­ко-агио­гра­фи­че­скую те­му при­над­ле­жит «По­весть о Твер­ском От­ро­че мо­на­сты­ре» (2-я пол. 17 в.), в ко­то­рой ис­поль­зо­ва­ны сим­во­ли­ка сва­деб­но­го об­ря­да и вы­мыш­лен­ный на­ро­дно-по­эти­че­ский сю­жет.

В не­драх тра­ди­ци­он­ных агио­гра­фи­че­ских жан­ров (ска­за­ния об ос­но­ва­нии мо­на­сты­ря, о яв­ле­нии кре­ста и т. п.) зре­ли ро­ст­ки но­вых по­ве­ст­во­ва­тель­ных форм и лит. приё­мов. Осо­бен­но­сти жи­тия и бы­то­вой био­гра­фи­че­ской по­вес­ти со­еди­ня­ет в се­бе «По­весть об Уль­я­нии Осорь­и­ной» (или «Жи­тие Юлиа­нии Ла­за­рев­ской», 1-я пол. 17 в.), на­пи­сан­ная её сы­ном Дру­жи­ной Осорь­и­ным. Му­ром­ская по­ме­щи­ца во­пло­ща­ет иде­аль­ный ха­рак­тер рус. жен­щи­ны, ко­то­рая всем сво­им по­ве­де­ни­ем ут­вер­жда­ет свя­тость доб­ро­де­тель­ной жиз­ни в ми­ру. К про­из­ве­де­ни­ям му­ром­ско­го цик­ла, дав­шим за­ме­ча­тель­ные жен­ские об­ра­зы, при­над­ле­жит «По­весть о Ма­рии и Мар­фе», или «Ска­за­ние об Ун­же­ском кре­сте» (1-я пол. 17 в.). Чу­дес­ное соз­да­ние жи­во­тво­ря­ще­го кре­ста, ме­ст­ной свя­ты­ни, свя­за­но здесь с судь­бой лю­бя­щих сес­тёр, на­дол­го раз­лу­чён­ных ссо­рой их му­жей.

На пе­ре­се­че­нии на­род­но-по­эти­че­ских и книж­ных тра­ди­ций воз­ник­ла «По­весть о Го­ре-Зло­час­тии» – мо­раль­но-фи­ло­соф­ская прит­ча о блуд­ном сы­не, зло­сча­ст­ном бро­дя­ге-браж­ни­ке, го­ни­мом злым ро­ком. «По­весть о Сав­ве Груд­цыне» (воз­мож­но, 1660-е гг.) вхо­дит в круг за­пад­но­ев­ро­пей­ских сред­не­ве­ко­вых ле­генд о до­го­во­ре че­ло­ве­ка с дья­волом. Про­из­ве­де­ние раз­ра­ба­ты­ва­ет на рус. ма­те­риа­ле те­му про­да­жи ду­ши за мир­ские бла­га и лю­бов­ные на­сла­ж­де­ния, со­еди­няя осн. сю­жет­ную ли­нию с вол­шеб­ной сказ­кой. «По­весть о Фро­ле Ско­бее­ве» (кон. 17 – нач. 18 вв.) – но­вое яв­ле­ние в рус. ли­те­ра­ту­ре: это развле­ка­тель­ная но­вел­ла плу­тов­ско­го жанра, по­пу­ляр­но­го в За­пад­ной Ев­ро­пе 16–17 вв. «По­весть о Кар­пе Су­ту­ло­ве» (кон. 17 – нач. 18 вв.), про­слав­ляю­щая на­ход­чи­вый жен­ский ум и вы­смеи­ваю­щая не­за­дач­ли­вые лю­бов­ные по­хо­ж­дения куп­ца, по­па и ар­хие­рея, близ­ка на­род­ной сме­хо­вой куль­ту­ре, рас­цвет ко­то­рой при­шёл­ся на 17 в. и от­ра­зил ре­ши­тель­ный от­ход от ста­рых книж­но-сла­вян­ских тра­ди­ций и «ду­ше­по­лезно­го чте­ния», мет­кую на­род­ную речь и влия­ние де­ло­вой пись­мен­но­сти. Объ­ек­та­ми на­род­ной са­ти­ры ста­ли об­ще­ствен­ные от­но­ше­ния и су­до­про­из­вод­ство («По­весть о Ер­ше Ер­шо­ви­че»), про­даж­ность и взя­точ­ни­че­ст­во су­дей («По­весть о Ше­мя­ки­ном су­де», раз­ви­вающая плу­тов­скую ли­нию в рус. ли­те­ра­ту­ре), со­ци­аль­ная не­спра­вед­ли­вость и бед­ность («Аз­бу­ка о го­лом и не­бо­га­том че­ло­ве­ке»), быт и нра­вы ду­хо­вен­ства и мо­на­ше­ст­ва («Ка­ля­зин­ская че­лобит­ная», «Ска­за­ние о по­пе Са­ве»), шу­тов­ские пер­со­на­жи («По­весть о Фо­ме и Ерё­ме»). В жан­ре «свя­щен­ной па­ро­дии» на­пи­са­на «Служ­ба ка­ба­ку», вос­хо­дя­щая к ла­тин­ской «Все­пья­ней­шей ли­тур­гии» (13 в.). За­пад­но­ев­ро­пей­ский «бро­дя­чий» сю­жет, «вы­во­ра­чиваю­щий на­из­нан­ку» цер­ков­ную ис­поведь, ис­поль­зо­ван в «По­вес­ти о Ку­ре и Ли­си­це». Поль­ский про­то­тип име­ет «Ска­за­ние о рос­кош­ном жи­тии и ве­се­лии», изо­бра­жаю­щее псев­до­уто­пию – ска­зоч­ный рай об­жор и пья­ниц. Па­мят­ни­ки на­род­ной сме­хо­вой куль­ту­ры с боль­шим со­чув­ст­ви­ем ри­су­ют ум, лов­кость и на­ход­чи­вость про­сто­го че­ло­ве­ка («По­весть о Ше­мя­ки­ном су­де», «Ска­за­ние о кре­сть­ян­ском сы­не», «По­весть о браж­ни­ке»).

На­чи­ная со Смут­но­го вре­ме­ни раз­вива­ют­ся ме­ст­ные ли­те­ра­ту­ры, со­хра­няю­щие связь с цен­тром и, как пра­ви­ло, тра­ди­ци­он­ные фор­мы по­ве­ст­во­ва­ния. 17 в. в изо­би­лии пред­став­ля­ет об­раз­цы про­слав­ле­ния ме­ст­ных свя­тынь, не по­лу­чив­ших об­ще­рус­ско­го по­чи­та­ния (жи­тия, ска­за­ния о чу­до­твор­ных ико­нах, по­вес­ти о мо­на­сты­рях), и при­ме­ры соз­да­ния но­вых ре­дак­ций уже из­вест­ных про­из­ве­де­ний. Из лит. па­мят­ни­ков рус. Се­ве­ра мож­но вы­де­лить жиз­не­опи­са­ния свя­тых, жив­ших в 16 в.: «По­весть о жи­тии Вар­лаа­ма Ке­рет­ско­го» (17 в.) – коль­ско­го свя­щен­ни­ка, убив­ше­го же­ну и ски­тав­ше­го­ся в ла­дье с её тру­пом по Бе­ло­му мо­рю, вы­ма­ли­вая у Бо­га про­ще­ние; «Жи­тие Три­фо­на Пе­ченг­ско­го» (кон. 17 – нач. 18 вв.) – ос­но­ва­те­ля са­мо­го се­вер­но­го мо­на­сты­ря на р. Пе­чен­га, про­све­ти­те­ля саа­мов в зап. час­ти Коль­ско­го п-ова.

Пер­вой ис­то­ри­ей Си­би­ри ста­ла ле­то­пись то­боль­ско­го дья­ка Сав­вы Еси­по­ва (1636). Её тра­ди­ции бы­ли про­дол­же­ны в «Ис­то­рии Си­бир­ской» (кон. 17 в. или до 1703) то­боль­ско­го дво­ря­ни­на Се­мё­на Ре­ме­зо­ва. Цикл по­вес­тей по­свя­щён взя­тию Азо­ва дон­ски­ми ка­за­ка­ми в 1637 и их ге­рои­че­ской обо­ро­не кре­по­сти от ту­рок в 1641. «По­эти­че­ская» по­весть об Азо­ве (1641–42) со­че­та­ет до­ку­мен­таль­ную точ­ность с ка­зачь­им фольк­ло­ром. В ис­поль­зо­вав­шей её «ска­зоч­ной» по­вес­ти об Азо­ве (1670–80-е гг.) ис­то­ри­че­ская прав­да ус­ту­па­ет ме­сто ху­дож. вы­мыс­лу, ос­но­ван­но­му на боль­шом ко­ли­че­ст­ве уст­ных пре­да­ний и пе­сен.

В 17 в. Рус­ское го­су­дар­ст­во бур­но завер­ша­ет сред­не­ве­ко­вую эпо­ху, спе­ша на­вер­стать упу­щен­ное за пред­ше­ст­вую­щие сто­ле­тия. Тя­га к за­пад­но­ев­ро­пей­ской куль­ту­ре, пре­ж­де все­го поль­ской и ла­тин­ской, воз­рас­та­ние ин­те­ре­са к свет­ским бел­лет­ри­сти­че­ским жан­рам из­ме­ни­ли ре­пер­ту­ар пе­ре­вод­ной ли­те­ра­ту­ры. Круп­ней­шим пе­ре­во­дче­ским цен­тром был По­соль­ский при­каз в Моск­ве. В 1607 слу­жив­ший там пе­ре­водчи­ком вы­хо­дец из Ли­тов­ской Ру­си Ф. К. Гоз­вин­ский пе­ре­вёл с древ­не­грече­ско­го бас­ни Эзо­па и его ле­ген­дар­ное жиз­не­опи­са­ние. По­соль­ский пе­ре­во­дчик Иван Гу­дан­ский уча­ст­во­вал в кол­лек­тив­ном пе­ре­во­де «Ве­ли­ко­го Зер­ца­ла» (1674–77) и са­мо­стоя­тель­но пе­ре­вёл с поль­ско­го язы­ка ры­цар­ский ро­ман «Ис­то­рия о Ме­лю­зи­не» (1677). Пе­ре­вод­ной ры­цар­ский ро­ман стал од­ним из наи­бо­лее зна­чи­тель­ных нов­шеств пе­ре­ход­ной эпо­хи. Он при­нёс с со­бой ув­ле­ка­тель­ные при­клю­че­ния, бла­го­род­ст­во чувств, мир са­мо­от­вер­жен­ной люб­ви и друж­бы, про­слав­ле­ние жен­ской кра­со­ты, ры­цар­ский ко­декс чес­ти. На Ру­си ры­цар­ский ро­ман пре­вра­тил­ся в на­род­ную кни­гу. У са­мо­го ши­ро­ко­го кру­га чи­та­те­лей име­ли ус­пех «По­весть о Бо­ве-ко­ро­ле­ви­че», сю­жет ко­то­рой, ско­рее все­го, в уст­ной фор­ме стал из­вес­тен ещё в 16 в., «По­весть о Брунц­ви­ке» (не позд­нее сер. 17 в.), «По­весть о Пет­ре Зла­тых Клю­чей» (2-я пол. 17 в.) и др. Уст­ное бы­то­ва­ние пред­ше­ст­во­ва­ло лит. об­ра­бот­ке «По­вес­ти о Ерус­ла­не Ла­за­реви­че», от­ра­зив­шей древ­нее вос­точ­ное ска­за­ние о бо­га­ты­ре Рус­те­ме, из­вест­ное по по­эме «Шах-на­ме» Фир­доуси (10 в.). «По­весть о Ерус­ла­не Ла­за­ре­ви­че» проч­но во­шла в ни­зо­вую куль­ту­ру, где не­одно­крат­но пе­ре­ра­ба­ты­ва­лась, всё боль­ше при­об­ре­тая очер­та­ния бо­га­тыр­ской сказ­ки.

Во 2-й пол. 17 в. по­лу­ча­ют рас­про­стра­не­ние пе­ре­вод­ные с поль­ско­го язы­ка кни­ги: «Ве­ли­кое Зер­ца­ло» (в двух пе­ре­во­дах 1674–77 и 1690-х гг.) и «Рим­ские дея­ния» (по­след­няя треть 17 в.) – сбор­ни­ки нра­во­учи­тель­ных по­вес­тей, «Фа­це­ции» (1679) – псев­до­ис­то­ри­че­ские анек­до­ты, ко­рот­кие рас­ска­зы о коми­че­ских слу­ча­ях и ост­ро­ум­ных от­ве­тах, «Апо­фег­мы» Б. Буд­но­го (два пе­ре­во­да не позд­нее по­след­ней четв. 17 в.) – мет­кие из­ре­че­ния, анек­до­ты, за­ни­ма­тель­ные но­вел­лы.

В 17 в. в рус. ли­те­ра­ту­ру проч­но вхо­дит вир­ше­вая по­эзия с её не­рав­но­слож­ным риф­мо­ванным, т. н. го­вор­ным, сти­хом. До­сил­ла­би­че­ская по­эзия опи­ра­лась на древ­не­рус­ские книж­ные и уст­ные тра­ди­ции, но вме­сте с тем ис­пы­та­ла влия­ния, шед­шие из Поль­ши и Юго-За­пад­ной Ру­си. Сре­ди стар­ших по­этов бы­ли ­князья С. И. Ша­хов­ской и И. А. Хво­ро­сти­нин, околь­ни­чий Алек­сей Зю­зин, при­каз­ные слу­жа­щие Ф. К. Гоз­вин­ский и Ан­то­ний По­доль­ский, Ев­ст­ра­тий. В 30–40-х гг. 17 в. об­ра­зо­ва­лась «при­каз­ная шко­ла» сти­хо­твор­ст­ва, объ­еди­нив­шая слу­жа­щих моск. при­ка­зов. Её наи­бо­лее вид­ные пред­ста­ви­те­ли – И. В. Ше­ве­лев На­сед­ка и Сав­ва­тий, справ­щи­ки (ре­дак­то­ры) Моск. пе­чат­но­го дво­ра, быв­ше­го круп­ней­шим оча­гом куль­ту­ры и ме­стом служ­бы мно­гих пи­са­те­лей. Сти­хо­твор­ная шко­ла су­ще­ст­во­ва­ла так­же в ос­но­ван­ном пат­ри­ар­хом Ни­ко­ном Вос­кре­сен­ском Но­во­иеру­са­лим­ском мо­на­сты­ре, вид­ней­ши­ми пред­ста­ви­те­ля­ми ко­то­рой бы­ли ар­хи­ман­д­ри­ты Гер­ман и Ни­ка­нор, поль­зо­вав­шие­ся сил­ла­би­че­ской вер­си­фи­ка­ци­ей.

Го­вор­ной стих был вы­тес­нен из вы­со­кой по­эзии бо­лее стро­го ор­га­ни­зо­ван­ным сил­ла­би­че­ским сти­хом и пе­ре­шёл в ни­зо­вую ли­те­ра­ту­ру. Сил­ла­би­че­ская по­эзия поя­ви­лась в Рос­сии под влия­ни­ем поль­ско­го ба­рок­ко. Ре­шаю­щее зна­че­ние име­ло твор­че­ст­во бе­ло­ру­са Си­ме­о­на По­лоц­ко­го (с 1664 в Мо­ск­ве). Он стал пер­вым при­двор­ным по­этом, рас­про­стра­ни­те­лем но­вых лит. вку­сов, соз­да­те­лем но­вой сло­вес­ной куль­ту­ры ба­рок­ко и сил­ла­би­че­ской по­эзии с раз­ви­той сис­те­мой сти­хо­твор­ных раз­ме­ров и жан­ров. До кон­ца жиз­ни (умер в 1680) Си­ме­он По­лоц­кий ра­бо­тал над дву­мя ог­ром­ны­ми по­эти­че­ски­ми сбор­ни­ка­ми: «сти­хо­твор­ной эн­цик­ло­пе­ди­ей» «Вер­то­гра­дом мно­го­цвет­ным» (1678) и «Риф­мо­ло­гио­ном, или Сти­хо­сло­вом» – со­б­ра­ни­ем па­не­ги­ри­че­ских сти­хов на раз­ные слу­чаи из жиз­ни цар­ской се­мьи и вель­мож. В 1680 вы­шла из пе­ча­ти его «Псал­тырь риф­мо­твор­ная» – пер­вое в Рос­сии сти­хо­твор­ное пе­ре­ло­же­ние псал­мов, соз­дан­ное в под­ра­жа­ние «Псал­ты­ри Да­ви­да» (1578) поль­ско­го по­эта Яна Ко­ха­нов­ско­го. Чрез­вы­чай­но пло­до­ви­тый ав­тор, Си­ме­он По­лоц­кий пи­сал пье­сы в сти­хах, про­по­ве­ди, по­ле­ми­че­ские со­чи­не­ния, спо­соб­ст­во­вал ста­нов­ле­нию лит. шко­лы ба­роч­ных ав­то­ров. По­сле его смер­ти ме­сто при­двор­но­го пи­са­те­ля за­нял его уче­ник Силь­вестр Мед­ве­дев. Воз­гла­вив моск. за­пад­ни­ков – «ла­тин­ст­вую­щих», Мед­ве­дев по­вёл ре­ши­тель­ную борь­бу с пар­ти­ей пи­са­те­лей-гре­ко­фи­лов (пат­ри­арх Ио­а­ким, Ев­фи­мий Чу­дов­ский, бра­тья Ли­ху­ды, ие­ро­диа­кон Да­ма­скин) и пал в этой борь­бе, каз­нён­ный в 1691. На кон. 17 в. при­хо­дит­ся рас­цвет твор­че­ст­ва при­двор­но­го ав­то­ра Ка­рио­на Ис­то­ми­на, на­пи­сав­ше­го ог­ром­ное ко­ли­че­ст­во сти­хотво­ре­ний, по­эм, эпи­та­фий, эпи­грамм и па­не­ги­ри­ков. Его но­ва­тор­ский пе­да­гоги­че­ский труд, ил­лю­ст­ри­ро­ван­ный сти­хо­твор­ный «Бу­к­варь» (цель­но­гра­виро­ван­ный 1694 и на­бор­ный 1696), пере­из­да­вал­ся и ис­поль­зо­вал­ся в ка­че­ст­ве учеб­ной кни­ги ещё в нач. 19 в.

С ба­роч­ной куль­ту­рой свя­за­но воз­ник­но­ве­ние те­ат­ра при дво­ре ца­ря Алек­сея Ми­хай­ло­ви­ча в 1672. Пер­вым ре­жис­сё­ром и дра­ма­тур­гом был лю­те­ран­ский пас­тор Ио­ганн Гот­фрид Гре­го­ри. На­пи­сан­ное им на сю­жет биб­лей­ской Кни­ги Ес­фирь «Ар­так­сер­ксо­во дей­ст­во» (1672) ста­ло пер­вой пье­сой рус. те­ат­ра. С За­па­да в Рос­сию про­ни­ка­ет школь­ный те­атр. Те­ат­раль­ные пред­став­ле­ния шли в моск. Сла­вя­но-гре­ко-ла­тин­ской ака­де­мии, ос­но­ван­ной в 1687, и в рос­тов­ской шко­ле, от­кры­той ми­тро­по­ли­том Ди­мит­ри­ем Рос­тов­ским в 1702. Ди­мит­рий, пе­ре­ехав­ший в Рос­сию с Ук­раи­ны в 1701, под­вёл итог древ­не­рус­ской агио­гра­фии. На ос­но­ве Ве­ли­ких Ми­ней Че­ти­их, древ­не­рус­ских, ла­тин­ских и поль­ских ис­точ­ни­ков он соз­дал «Жи­тия свя­тых» в че­ты­рёх то­мах, пе­ре­ра­бо­тав ста­рые ре­дак­ции, при­бли­зив их к по­ни­ма­нию со­вре­мен­но­го ему чи­та­те­ля (из­да­ны в 1684–1705). По мо­ти­вам его жи­тий ста­ви­лись пье­сы в при­двор­ном те­ат­ре ца­рев­ны На­та­льи Алек­се­ев­ны в нач. 18 в.

В 1653 пат­ри­арх Ни­кон на­чал про­водить уни­фи­ка­цию рус. цер­ков­но­го об­ря­да с со­вре­мен­ным гре­че­ским (и с пра­во­слав­ным в це­лом). Ни­ко­нов­ская ре­фор­ма бы­ла от­верг­ну­та ста­ро­об­ряд­ца­ми, за­щит­ни­ка­ми древ­них сла­вя­но-ви­зан­тий­ских тра­ди­ций, и по­ло­жи­ла на­ча­ло цер­ков­но­му рас­ко­лу. Про­тив­ни­ки ре­форм – про­то­поп Ав­ва­кум Пет­ров, со­ло­вец­кий ста­рец Епи­фа­ний, свя­щен­ник Ла­зарь и дья­кон Фё­дор Ива­нов – бы­ли со­сла­ны на Пе­чо­ру, в Пус­то­зер­ский ост­рог, и, за­клю­чён­ные в зем­ля­ной тюрь­ме, на­ча­ли пи­сать и рас­сы­лать по всей стра­не по­сла­ния, трак­та­ты и ­целые кни­ги в за­щи­ту ста­рой ве­ры. В Пус­то­зер­ске бы­ло соз­да­но «Жи­тие» про­то­по­па Ав­ва­ку­ма (1672–75) – на­пи­сан­ная не­по­вто­ри­мым по бо­гат­ст­ву и вы­ра­зи­тель­но­сти «рус­ским при­род­ным язы­ком» ав­то­био­гра­фия, но так­же ис­крен­няя ис­по­ведь прав­до­ис­ка­те­ля и пла­мен­ная про­по­ведь че­ло­ве­ка, го­то­во­го уме­реть за свои идеа­лы. Это да­ле­ко не един­ст­вен­ное ав­то­био­гра­фи­че­ское жи­тие в 16–17 вв. Сре­ди его пред­ше­ст­вен­ни­ков бы­ли «По­весть о жи­тии…» Мар­ти­рия Зе­ле­нец­ко­го (1580-е гг.), «Ска­за­ние об Ан­зер­ском ски­те» (кон. 1630-х гг.) Елеа­за­ра и «Жи­тие» (в двух час­тях, 1667–71 и ок. 1676) Епи­фа­ния, ду­хов­но­го от­ца Ав­ва­ку­ма. Язы­ку Ав­ва­ку­ма близ­ка лит. ма­не­ра ста­ро­об­ряд­ца Ио­ан­на Лукь­я­но­ва, ав­то­ра па­лом­ни­че­ских за­пи­сок о «хо­ж­де­нии» в Ие­ру­са­лим в 1701–03. Му­че­ни­че­ской кон­чи­не ду­хов­ной до­че­ри Ав­ва­ку­ма боя­ры­ни Ф. П. Мо­ро­зо­вой, умер­щв­лён­ной го­лод­ной смер­тью вме­сте с её се­ст­рой Е. П. Уру­со­вой и М. Г. Да­ни­ло­вой в зем­ля­ной тюрь­ме в Бо­ров­ске, по­свя­ще­на «По­весть о боя­ры­не Мо­ро­зо­вой» (1675–77). В 1694 на се­ве­ро-вос­то­ке от Онеж­ско­го оз. Да­ни­ил Ви­ку­лин и Ан­д­рей Де­ни­сов ос­но­ва­ли Вы­гов­ское об­ще­жи­тель­ст­во, став­шее круп­ней­шим книж­ным и лит. цен­тром ста­ро­об­ряд­че­ст­ва в 18 – сер. 19 вв. Ста­ро­об­ряд­че­ская книж­ная куль­ту­ра, раз­ви­вав­шая­ся так­же в Ста­ро­ду­бье (с 1669), на Вет­ке (с 1685) и в др. цен­трах, про­дол­жи­ла древ­не­рус­ские ду­хов­ные тра­ди­ции в но­вых ис­то­ри­че­ских ус­ло­ви­ях.

древнерусская литература

Полезное

Всего найдено: 7

По поводу написания с большой буквы названия эпохи «Средние века». Вы в ответах ссылаетесь на Орфографический словарь — Средние века (ист. эпоха). А вот исследователь языка Древней Руси И. С. Улуханов, автор монографии «О языке Древней Руси«, которая размещена у вас на портале, пишет «средние века» с маленькой: <В этой небольшой книге будут кратко описаны важнейшие процессы развития языка, на котором говорили и писали на Руси в средние века (с XI по XVII в.).> http://gramota.ru/biblio/research/o_yazyke0/o_yazyke1/ От просто ошибается? Нет других объяснений? К слову, «средневековье» в значении чего-то устаревшего пишется с маленькой буквы. У словосочетания «средние века» нет аналогичного значения? Спасибо.

Ответ справочной службы русского языка

Как название исторической эпохи верно: Средние века. При употреблении в переносном значении (о чем-либо устаревшем) возможно написание со строчной. 

За наименьший закуп аксессуаров на автомобиль … «Закуп» в таком значении считаю ошибкой. Я права, или это такой профессиональный сленг теперь? Буду признательна за ответ

Ответ справочной службы русского языка

Слово закуп фиксируется в толковых словарях в таком значении: ‘в Древней Руси: лицо, получившее ссуду (купу) и попавшее тем самым в зависимость от землевладельца’. В приведенном Вами предложении будет правильно употребить слово закупка.

Подскажите как правильно: «на Древней Руси» или «в Древней Руси«? Например в выражении: … сбитень варили в саклах.

Ответ справочной службы русского языка

Правильно: в Древней Руси (хотя без прилагательного – на Руси).

Здравствуйте. Подскажите, пожалуйста, есть ли подтверждение в словарях ( и в каких) тому, что древнеславянское название медведя — ком ´komos ( отсюда- Комоедица). Данная информация найдена у Рыбакова Б.А. в книге Язычество Древней Руси (глава 13-
ЯЗЫЧЕСКИЕ ОБРЯДЫ И ПРАЗДНЕСТВА XI — XIII вв). В этимологических словарях Фасмера и Черных данная форма в статье Медведь отсутствует, праслав. и индоевроп. формы не похожи на komos. У Даля не встречается ничего по этому поводу.В некоторых источниках говорится, что komos- от комедия и комоедица -аналог праздника Дионисия. Другие же утверждают, что это из белорусского языка. Помогите, пожалуйста, найти достоверный источник, объясняющий, откуда этот komos (желательно словарь) и медведь ли это по-русски ( может быть это диалектное или так говорили в народе,т.к. существовало табу на называние имени прародителя ?), если эта форма не является научной догадкой. Заранее спасибо за ответ.

Ответ справочной службы русского языка

Комос (др.-греч. κώμος) — это не медведь. Это название ритуального шествия в Древней Греции в музыкальном сопровождении кифар и флейт. Вопрос о просхождении слова комоедица остается открытым. Изложенное Вами предположение Б. А. Рыбакова не находит убедительной аргументации.

Здравствуйте. Хотелось бы узнать, откуда пошло название уголовный (розыск, кодекс и т.п.).

Ответ справочной службы русского языка

Прилагательное «уголовный» было введено в правовой лексикон в последней четверти XVIII века. Его происхождение является двояким: с одной стороны, оно восходит к юридическим памятникам Древней Руси, употреблявшим такие термины, как «голова» (убитый человек), «головник» (убийца), «головщина» (убийство), «головничество» (вознаграждение родственникам убитого), с другой стороны — к латинскому прилагательному capitalis (от caput — голова, человек, индивидуум), которое в римском праве входило в названия наиболее суровых видов наказаний, связанных со смертной казнью, лишением свободы или римского гражданства. (Источник: Википедия.)

Какова этимология слова «неделя»

Ответ справочной службы русского языка

Неделя — общеславянское слово, производное на базе ne delati «не делать». Исходная семантика — «день отдыха» — известна сейчас во всех славянских языках, кроме русского. Неделей в Древней Руси называли воскресенье.

Верно ли написание с заглавной буквы: памятники Древней Руси, Древнерусская литература и подобные?

Ответ справочной службы русского языка

В названии Древняя Русь оба слова пишутся с прописной буквы. А вот прилагательное древнерусский пишется со строчной буквы. Правильно: памятники Древней Руси, но: древнерусские памятники, древнерусская литература.