Душа на распашку рассказ

Фамилия Кургузов звучит, согласитесь, не очень поэтично. Это вам, конечно, не звонкий Маршак. Но если прочесть ее задом наперед, то получится Возугрук. Уже чувствуется что-то поэтичное и даже, местами, волшебноватое. Вот как много зависит от того, с какой стороны взглянуть на предмет.

Рассказы маленького мальчика

Борщ по-флотски

В одном конце нашего двора лежит толстое бревно. А в другом — длинная доска. Если положить доску на бревно, получатся качели. Мы с папой так и качались. Он вниз — я вверх. Я вниз — он вверх. Он в воздухе, я на земле. Он на земле, я в воздухе.
— Э-ге-ге, — говорит папа. — Надоело каждый раз на землю возвращаться. Давай полетаем?
— Только потом давай обратно на землю вернемся, — говорю я.
— А куда ж мы денемся? — говорит папа. — Мама нас к обеду ждет.
Он прыгает на свой конец доски и подбрасывает меня в воздух. Я взлетаю под облака и тихонечко руками машу, чтоб на месте удержаться. Папу дожидаюсь.
Тут подлетает ко мне папа. Он сообразил попросить какого-то дяденьку, чтобы тот его подбросил.
— Ой! — говорит папа грустно. — А парашюты мы и забыли…
— Это пустяки, — говорю я. — Представим себя снежинками и медленно опустимся на землю.
— Ничего себе — снежиночка! Во мне 80 кило, — огорчается папа.
Но огорчается он недолго. Ведь вокруг такая красота! Солнце на снег светит. Снег блестит и отражает свет обратно на небо. Даже непонятно становится, где земля, а где небо. Все вокруг голубое! И мы с папой в черных пальто летим сквозь эту голубизну.
А папа говорит:
— Жаль, я свой пестрый шарф дома забыл. Можно было бы им помахать, народ внизу поприветствовать.
И стали мы с папой мечтать, будто мы — вверху, а народ — внизу. Мы шарфом пестрым машем, а народ радуется, в затылке чешет и кричит: «Во дают!..»
Только размечтались, а с земли вдруг голос из рупора раздается:
— Первый-первый, я второй! Ну-ка, заходите с планером на посадку!
Оказывается, мы пролетали над аэродромом. Аэродромщики не привыкли, что люди сами по себе летают, и приняли нас за самолеты.
— Нет, — говорит папа, — не будем садиться на их аэродром. Они нам сразу номера прилепят, придется летать под номерами.
— Да, — соглашаюсь я. — Под номерами совсем не то. Скучно под номерами летать.
— Второй, второй! — кричит папа вниз. — Посадку произвести не могу. Шасси не выпускаются. Ухожу на запасной аэродром.
Отлетели мы с папой в сторону. И тут нам навстречу — стая ворон. И эти тоже не привыкли, что люди сами по себе в небе летают. Ка-а-ак загалдят! Как начали толкаться!
— Ой! — кричит папа. — Я иду колом!
И пошел колом. Ну и я вслед за ним тоже колом.
— Осторожно — земля! — кричит папа.
И — бум!!!
— Вижу! — кричу я.
И бац!!!
Хорошо, что я легкий. Совсем неглубоко в снег зарылся. А папа тяжелый, головой в сугробе застрял. Папа возился, пыхтел-кряхтел и наконец встал на ноги. Встать-то он встал, а сугроб с головы снять не может.
— Или голову в сугробе оставить, или сугроб домой нести, — размышляет папа.
— Лучше сугроб отнесем домой, — предлагаю я. — Чем ты обед будешь есть, без головы-то?
Пришли мы домой. Папа сразу к горячей батарее прислонился. Чтоб сугроб побыстрей растаял. Ну, сугроб и растаял. Лужа получилась — о-го-го!
— Сейчас придет мама и устроит нам баню, — говорит папа.
А тут и мама пришла. Посмотрела на лужу и говорит:
— Вы моряки, что ли?
— Вот-вот, — говорим мы с папой. — Моряки мы и есть. Морские души!
— Раз вы моряки, то на обед я сварю вам борщ по-флотски, — сказала мама.
И сварила нам борщ.

Солнце на потолке

Люблю греться на солнышке. Сядешь во дворе на скамейку и греешься. Можно еще в лес пойти или на пляж. Везде — солнце!
Это летом так хорошо. А зимой на пляже не согреешься. И в лесу снега полным-полно. Увязнешь по горлышко и… И привет!
Зимой я греюсь на солнышке дома. Жаль только, что стены мешают солнцу осветить комнату целиком. Вот луч и прорывается сквозь окно, греет комнату по кусочкам. Сначала кресло, потом пол, потом шкаф. И я догоняю солнечный луч, сижу то в кресле, то на полу, то на шкафу.
И вдруг луч ложится на стену. Как же быть?! Ведь так хочется погреться на солнышке…
— Эх!
И я забираюсь на стену!
Там тепло-тепло, даже спать хочется. Я засыпаю и не слышу, как в комнату входит мама.
— Ты зачем на стену забрался?! — спрашивает она.
— На солнышке греюсь, — говорю я, открывая глаза.
— Солнце уже на потолке, — говорит мама.
И правда, пока я лежал на стене, солнце на потолок убежало.
— В новой рубашке на потолок не лезь, — строго говорит мама. — Перепачкаешься в побелке.
— Ладно, — соглашаюсь я. И надеваю старую, рваную рубаху.

Батарейные куры

— Тебе не надоело варить яйца в кастрюльке на плите? — спросил я папу.
— Надоело, — честно признался он. — А что ты предлагаешь?
— В Африке яйца пекут под солнцем в раскаленном песке, — говорю я и таинственно улыбаюсь.
— Но у нас же нет песка… — растерялся папа.
— Зато есть раскаленные батареи парового отопления, — подсказываю я.
Тут папа бросается мне на шею, обнимает и кричит:
— Ты Кулибин! Ты Эдисон! Ты станешь великим изобретателем!
Потом мы с папой взяли яйца и стали устраивать их на батарею парового отопления возле окна. Яйца, конечно, не могли лежать спокойно. Они все время скатывались, и нам приходилось ловить их на лету.
— А не прикрутить ли яйца веревками к батарее? — предложил папа.
Мы привязали яйца к батарее и стали ждать, когда они испекутся.
А яйца тоже чего-то ждали и не пеклись.
— Да, — сказал папа через час. — Здесь тебе не Африка.
Мы ушли из дома голодными: папа — на работу, а я — в школу.
Когда мы вернулись домой под вечер, на батарее вместо яиц сидели связанные цыплята.
— Пи-пи-пи… — щебетали они и жались к батарее. Они, наверное, принимали ее за свою маму.
— Вот тебе и Африка! — сказал удивленный папа. — Придется теперь растить цыплят. Не выгонять же их на улицу!
И мы стали растить цыплят.
Только они выросли, только стали настоящими курами — и сразу давай яйца нести!
— Теперь у нас каждый день будет яичница! — радостно говорит нам мама.
— Ну нет! — возражаем мы с папой. — Это батарейные яйца, их надо на батарее выводить.
И снова прикрутили яйца к батарее. А на следующий день из них вылупились маленькие батареи. Ноги у них — цыплячьи, головы — цыплячьи, а туловище — батарейное.
Бегают они, пищат и тепло по квартире распространяют. Скоро у нас дома стало, как в Африке. Еще бы! Ведь кроме трех чугунных батарей в квартире появилось еще восемь куриных.
Когда батарейные цыплята подросли, мы стали их на прогулку выводить. Кругом зима, мороз трещит, прохожие в шубы кутаются, а мы идем в окружении батарейных кур и от жары охаем. Папа — в пижаме, а я в одних трусах.
— Чудо! Чудо! — кричат прохожие простуженными голосами.
А папа говорит:
— И никакого чуда здесь нет! Это мой сын придумал. У него фантазия что надо!
И смотрит на меня с большой отцовской гордостью.

Душа нараспашку

Ветер гнул деревья в дугу. Они наклонялись в ту сторону, где под деревьями сидел мой папа. Он был задумчивый и грустный, как пингвин в ожидании Северного сияния.
Мама взглянула в окно на папу и сказала:
— Чего это он там делает?
— Проветривается, — сказал я.
— А по-моему, он простужается, — сказала она. — Сходи за ним и приведи его домой.
Когда я подошел, папа расстегивал рубашку и подставлял свою голую грудь упругому ветру.
— Ты чего делаешь? — спросил я.
— Распахиваю душу всему миру, — ответил папа.
От удивления я даже икнул, но папа тут же все объяснил:
— Видишь: деревья, как огромные веники, гнутся в мою сторону — это они сметают из воздуха всякие чувства, мысли и вести в мою распахнутую душу. И я становлюсь мудрее!
— А если они наметут тебе всякой чепухи: глупых и злых мыслей?! — испугался я.
— Нет! — смело ответил папа. — Дурные мысли меня не коснутся. Вот!
И он показал пальцы, сложенные крест-накрест.
— Ага! — догадался я. Я-то знал, что так надо держать пальцы при встречах с ведьмами и колдуньями, чтобы они не навеяли тебе черных мыслей.
— Ну ладно, — сказал папа. — Я еще посижу тут, на ветру, а ты иди — помоги маме по дому.
Мы с мамой пропылесосили ковры в комнатах и вымыли пол на кухне. А тут и папа возвратился, светящийся от радости.
— Ну, что скажешь? — спросила мама, выжимая половую тряпку.
— Жизнь прекрасна!!! — завопил папа и крепко-крепко обнял нас с мамой.
От него шла такая сильная сила, что нам показалось, будто мы стали легкими-легкими и вот-вот взлетим прямо к небу. Прямо туда, откуда с огромной высоты, задумчивый и грустный, как пингвин в ожидании Северного сияния, на нас с надеждой глядит наш Боженька.

Мы понимаем друг друга

Однажды после обеда мама сказала:
— Айн кокен драй петух.
— Ого! — сказал папа. — Ты и по-иностранному умеешь!
А я ничего не сказал, потому что очень удивился. Я просто посмотрел на маму с восхищением.
— Айн кокен драй петух, — гордо повторила мама.
— А что это значит в переводе на русский? — вежливо поинтересовался папа.
— Не знаю, — говорит мама. — Немецкий я учила в детстве. Давно это было…
— Научи и нас говорить по-немецки, — попросил я.
И мама научила.
Она научила папу говорить «айн кокен», а меня — «драй петух».
А потом к нам пришли гости. Когда мы сели за стол, папа спросил меня:
— Айн кокен?
— Драй петух! — гордо ответил я.
Гости посмотрели на нас с удивлением, быстро поели и разошлись.
Мама строго сказала нам:
— Это не очень-то вежливо: разговаривать между собой на иностранном языке в присутствии тех, кто этот язык не понимает!
С тех пор мы с папой разговариваем по-немецки только между собой.
— Айн кокен? — спрашивает папа.
— Драй петух! — отвечаю я.
Мы с папой очень хорошо понимаем друг друга.

Тепло наших чувств

Когда пришло очередное письмо от папиной родни, мама сказала:
— Твоя родня совсем села нам на шею!
А папа сказал:
— Молчала бы уж! Твои-то родственнички не слезают с этой шеи который год.
А я подумал: «Хорошо еще, что у меня нет родственников, а то бы они сели на шею и маме, и папе, и мне».
— И ни капли тепла в их письмах, — горевала мама. — Сплошные просьбы: достань то, достань это. Они думают, что у нас здесь всё есть.
— Да, — согласился папа. — Они в этом уверены. Однако в письмах моих родственников наряду с просьбами содержится некоторая доля тепла.
— Ну уж! — возмутилась мама. — Если уж и есть какая-то частичка тепла, так это в письмах моей родни.
И они заспорили.
— Да! Нет! Что? А! — кричали они.
Потом папа сказал:
— Есть идея! Сейчас мы измерим теплоту их чувств.
Он притащил термометр и стал прикладывать его к письмам.
— Ага! — кричал он. — Моя тетка Марфа — восемнадцать градусов! А у твоего племяша Шурика всего пятнадцать!
Мама отбирала у него термометр и кричала:
— У! Моя сестренка — двадцать градусов, а у твоего Федюни — семнадцать.
Но тут среди кучи писем им попался затертый конверт. Термометр показал «ноль».
— Ха-ха! — сказал папа. — Наверняка весточка от твоей родни.
Мама развернула письмо и тихо сказала:
— Это написал мне ты, когда мы еще не были женаты. Какие здесь удивительные слова! Но, оказывается, в письме не было тепла ни на грош?!
— Ну что ты! — сказал папа. — Наверно, письмо просто остыло за эти годы…
Тут они оба погрустнели и совсем притихли. Им было уже не до споров. Они сидели на диване раздельно, как два каменных острова в тумане.
Тогда я тоже сел на диван и заполнил пустоту между ними.

Как мы на люстре висели

Во всём виноват Фарадей

Наша семья живет дружно и весело. Мама шутит над папой, папа шутит над мамой. Они постоянно шутят друг над другом.
Утром папа бреется в ванной, подносит к горлу опасную бритву. А мама выключает свет.
— Ой-ей-ей! — кричит папа. — Ничего не вижу. Где бритва, где горло?
— Ты, оказывается, еще бреешься? — спокойно говорит мама. — Я думала, ты уже на работе.
Она не хочет, чтобы папа опаздывал на работу, поэтому и торопит его.
А когда мама приходит с работы, она стирает папину рубашку и вешает ее на веревку. Чтобы дотянуться до веревки, мама забирается на ванну. Она ходит по узкому краю ванны и балансирует руками.
Папа тихо подкрадывается и выключает свет.
— У-у-у! — кричит мама. — У-у-у! Ничего не вижу. Где веревка, где пол?!
— Елки-палки! — говорит папа. — Еще валандаешься? Я думал, ты уже рубашку на кухне гладишь.
Папа хочет пойти на работу в свежей рубашке и поэтому торопит маму.
За целый день мама и папа устают от шуток. Весь вечер они молчат. Папа смотрит хоккей по телевизору, мама разгадывает кроссворд. Я бегаю вокруг и дергаю их за руки, за ноги. На меня не обращают никакого внимания.
Тогда я тоже начинаю шутить. Как мама и папа я тоже шучу с электричеством. Выхожу на лестничную клетку и выключаю рубильник. Свет в квартире гаснет.
Папа не может смотреть телевизор, мама не может разгадывать кроссворды.
— Ну что ж, — говорит папа. — Раз нечего делать, займемся ребенком.
Мы все вместе садимся на диван, накрываемся одеялом. Мама и папа по очереди рассказывают в темноте сказки. И мне совсем не страшно, а даже наоборот — уютно и тепло.
Вдруг во всей квартире вспыхивает свет и к нам заходит сосед Федулов.
— Я вернул вас к цивилизованной жизни! — говорит Федулов. — Исправил неполадки в электроснабжении.
Федулову дают денег и папа снова садится к телевизору, мама — за кроссворды.
Как я злюсь на Федулова! Но еще сильнее — на старинного ученого Фарадея, который изобрел электричество. Если бы он его не изобретал, то все родители по вечерам сидели бы в темноте и рассказывали сказки своим детям.

Мы пишем рассказ

Мы с папой сидели у окна и дивились жизни. Была весна.
— Давай напишем художественный рассказ, — неожиданно предложил папа.
— Про что?! — удивился я.
— Хотя бы про это дерево, которое у нас под окном, — сказал папа.
Мы с ним уставились на дерево и стали думать, что бы такое про него написать. А дерево замахало ветвями, как будто хотело сказать нам: «Давай-давай, ребята! Пиши, катай, дуй во всю ивановскую!»
Но тут к дереву подбежал Колька Сыроежкин, хулиган из соседнего подъезда, и повис на ветке.
— Эй! Эй! — завопили мы с папой, высовываясь из окна. — Отойди! Отойди!
— А чего? — спросил Колька, раскачиваясь на ветке.
— Не трогай дерево! Мы про него рассказ пишем!
Колька ахнул, отцепился от ветки и куда-то убежал.
Мы с папой снова уставились на дерево. А оно снова замахало ветвями: «Давай пиши, не теряй времени!»
Но тут из-за угла дома выбежал Колька Сыроежкин и с ним еще пятеро мальчишек с нашего двора. Они окружили дерево и принялись разглядывать его, как сбежавшего из зоопарка жирафа.
Потом один из них крикнул нам с папой:
— А правда, что вы про это дерево рассказ пишете?
— Ну! — сказали мы с папой.
— А что оно — особенное?!
— Еще какое особенное! — отвечаем мы с папой. Ведь мы уже успели полюбить наше дерево.
Тогда мальчишки убежали и вернулись с кольями и проволокой. Скоро вокруг дерева была настоящая загородка. На эту загородку они повесили картонку с надписью: «Дериво пра каторое пишут расказ».
Мы с папой порадовались за наше дерево и пошли обедать. А потом мама поручила нам срочные домашние дела, и мы отложили рассказ о дереве на будущее.
Будущее подошло и промелькнуло очень быстро. Наше дерево уже зацвело как букет: белым и розовым. Потом цветы осыпались и на дереве появились маленькие яблоки. А в конце лета они стали золотыми и красивыми.
— Оказывается, это чудесная яблоня! — сказал папа.
Мы с ним стали дивиться на яблоню, а потом посмотрели вокруг. Вокруг стояли ободранные деревья. Ведь про них мы не писали рассказ, и мальчишки делали с ними все что угодно.
— А давай напишем рассказ про все эти деревья, — предложил я папе. — И тогда у нас под окном будет целый сад.
— Ну что ж, это идея! — обрадовался папа. — Искусство — великая сила…
И мы стали писать рассказ про сад.

Папа и цыгане

— Что-то долго нет отца, — сказала мама и посмотрела на часы. А я не стал смотреть на часы, я знал, что папа скоро придет. Тут в прихожей раздался звонок.
— Ура! — закричал я и побежал открывать дверь.
На пороге стоял цыганский мальчик. Он хотел пить.
Потом пришла цыганская девочка и тоже попросила пить. Потом пить попросила взрослая женщина в разноцветной юбке. Скоро у нас в квартире был целый табор. Они все хотели пить.
А потом они захотели посмотреть нашу квартиру. И пошли гулять по комнатам.
И тогда у нас стали исчезать вещи. Сначала исчезла мамина кофта, потом папины зимние ботинки. А цыганские люди все ходили и ходили.
Мама сидела на диване и плакала. Я бегал по квартире и искал свою тельняшку. Когда я надеваю свою тельняшку, то ничего не боюсь. Но тельняшки нигде не было.
— Я в отчаянии! — сказала мама.
И тут пришел папа. Он долго смотрел на наших гостей и наконец сказал:
— Эх, ма!
И исчез в своей комнате. Скоро он появился с гитарой.
— Дай-дай-дай! — пел папа.
— Дари-дари-дари! — в ответ ему запели цыганские люди.
Они собрались вокруг папы и стали трясти плечами, руками и ногами.
— Жги! — закричал папа и начал прыгать вприсядку.
Вместе с папой запрыгал весь табор.
А мы с мамой сидели на диване и смотрели на них. Откуда-то стали вываливаться наши вещи. Сначала папины зимние ботинки, потом мамина кофта. И, наконец, моя тельняшка.
Пока мы с мамой собирали вещи, папа ушел с табором.
Он пропадал где-то всю ночь. А когда утром папа вернулся, на нем была рваная красная рубаха и облезлые сатиновые шаровары.
— Где же твой новый австралийский костюм? — строго спросила мама.
— Ерунда! Я выучил новую цыганскую песню, — сказал папа.
И спел нам песню.

Запасайтесь морковкой!

Мама очистила мне морковку.
— Хрум-хрум-хрум, — начал я.
— Здорово у тебя получается! — позавидовала мама. И очистила морковку себе.
— Хрум-хрум-хрум, — начали мы с мамой.
— Чего это вы тут делаете? — удивился папа, заглянув на кухню.
— Морковку жуем, — говорим мы.
И папа очистил себе морковку. Стали мы жевать втроем.
— Хрум-хрум-хрум!
Тут к нам в дверь постучали.
— Чего вы делаете? — спросила соседка. — У нас в квартире от вас шумно.
— Морковку жуем! — говорим мы.
И соседка присела за стол.
— Хрум! Хрум! Хрум! — хрумкали мы вчетвером.
Потом к нам зачастили соседи по подъезду.
— Чего вы тут творите?! — изумлялись они.
— Морковку жуем! — отвечали мы.
И они по очереди присоединялись к нам.
— Хрум!!!! Хрум!!! Хрум!!! — хрумкали мы все вместе.
У нас с полок стали падать кастрюли. Стол и шкафы ходили ходуном. Оконные рамы хлопали, стекла дребезжали.
Прохожие останавливались возле дома и смотрели на наши окна.
— Эй! Чего вы там затеяли?! — кричали они.
— Морковку жуем! — вопили мы в ответ. — Хрум!!! Хрум!!! Хрум!!!
Во дворе зашумели деревья, тревожно закричали кошки. Еще немного, и мы устроили бы МОРКОВНЫЙ УРАГАН. Да вот только морковка кончилась…

Как мы смотрели телевизор

Мы с папой сидели на диване и смотрели телевизор. На экране какой-то дяденька стоял в ящике и о чем-то рассказывал.
Вдруг он исчез!
Папа встал и стукнул кулаком по телевизору. Дяденька появился, отпил воды из стакана и снова исчез.
— Что-то не клеится, — сказал папа. — Надо подумать.
Он стал ходить по комнате: восемь шагов туда, восемь обратно.
Я считал шаги, а папа думал.
— Есть! — сказал папа и ушел в коридор.
Вернулся он с веревкой. Привязал веревку к ножке телевизора и сел на диван.
Теперь, как только дяденька исчезал, папа дергал за веревку. Телевизор трясся, и дяденька тут же появлялся обратно.
Нам с папой было очень интересно. Один раз папа даже позволил мне дернуть за веревку. И у меня получилось!
Но тут пришла мама. Она посмотрела на нас. Потом пощелкала какими-то рычажками, и дяденька перестал исчезать. Он все говорил и говорил.
И тогда мы с папой выключили телевизор и легли спать.

Сухопутный или морской?

Когда мыши стали ходить по нашему дому пешком, мама сказала:
— Я сомневаюсь в том, что наш кот Лукьян сухопутный!
— А какой же он?! — удивился папа.
— Может быть, он морской котик, — предположила мама.
— Поясни мысль! — сказал папа.
И мама пояснила:
— Если бы он был сухопутным котом, то любил бы мышей. А он без ума от рыбы. Значит, он морской.
Это точно: Лукьян чуял рыбу в любом конце квартиры и несся в этот конец сломя голову. А мышей он не видел в упор. Идет себе по квартире и упирается в мышь… Или наоборот. Идет себе мышь по квартире и упирается в кота… И друг друга они не узнают.
— Что же делать? — спросил я и посмотрел на маму и папу с надеждой. — Может быть, Лукьян все-таки сухопутный?
А папа сказал:
— Сейчас мы устроим ему проверочку!
И тогда мы стали ловить мышей и мазать их рыбьим жиром. Теперь Лукьян чуял мышь в любом конце квартиры. И несся за ней сломя голову.
Мыши сначала боялись Лукьяна и кричали страшными голосами. А кот ловил их, облизывал и отпускал. И мыши привыкли к Лукьяну.
— Мяу! — сказал кот Лукьян как-то раз.
И мыши побежали к нему сломя головы из разных углов дома. А Лукьян стал их облизывать. Просто так, без рыбьего жира. А мама посмотрела на них на всех и сказала:
— Кто бы мог подумать, что эти мыши так любят ласку!
— Кто бы мог подумать, что Лукьян так любит мышей! — сказал папа.
А я обрадовался и закричал:
— Ура! Значит, он сухопутный!

Хухры-мухры

Утром мне приснилось слово «хухры-мухры». Я лежал в постели и радовался: каких только слов не бывает на свете!

Но тут пришёл папа.

– Доброе утро! – сказал он. – Пора вставать.

– Хухры-мухры, – сказал я.

– Давай-давай, – говорит папа, – не разводи матифонию. Завтрак на столе.

Когда я сел за стол, мама спросила:

– Тебе чай или молоко?

– Хухры-мухры, – сказал я.

– Хм… – сказала мама и сделала мне чай с молоком.

Мы позавтракали и пошли гулять с папой. Навстречу нам попался папин сослуживец Лялькин.

– Здорово, сопляндия! – сказал мне Лялькин.

– Хухры-мухры, – ответил я ему, Лялькину.

– Ну и мальчик у вас! – сказал Лялькин папе. – Наверняка хулиганом вырастет.

Когда Лялькин ушёл, папа говорит:

– Давай найдём твоему слову полезное применение. Чего попусту его трепать?

Думали мы с папой, думали и решили сначала привесить моё слово на какой-нибудь дом. Пусть люди читают и радуются!

Идём по улице и подыскиваем подходящее место. Домов красивых много, но все они уже давно заняты. С каждого что-нибудь свешивается. Разные там слова и предложения.

– Ладно, – говорит папа. – Если все общественные места уже заняты, найдём применение твоему слову дома.

Мы возвратились домой, достали большой лист белой бумаги и написали на нём слово «хухры-мухры».

А вечером к нам пришли гости.

– У! – говорят они. – Какое у вас интересное высказывание на стене висит. Как мудро и ясно сказано!

Они стали переписывать моё слово в свои блокноты.

А когда гости уже расходились по домам, они тихо спросили папу:

– Уточните, пожалуйста, кому принадлежит это блестящее высказывание. Мы знали, но забыли…

– Нашему маленькому мальчику! – с гордостью говорит папа. – Ребёнок развит не по возрасту!

– Ой! – испугались гости. – Вы нас чуть под монастырь не подвели! Ведь мы собирались цитировать это высказывание где попало… Думали, оно большому человеку принадлежит.

– Не расстраивайтесь, – говорит папа. – Ребёнок вырастет, станет большим человеком, и тогда вы можете цитировать его где попало.

– Ну… когда это будет, – с грустью говорят гости.

– Недолго ждать осталось, – говорит папа и смотрит на меня с надеждой.

А я не подведу папу. Я вырасту, стану большим человеком. И все будут вспоминать: «Ага! Ещё в детстве он сказал «хухры-мухры!..»

День рождения вверх ногами

– Мама, встань, пожалуйста, на голову, – попросил я, стоя на голове.

– Ну, уж нет! – резко отказалась мама. – Моя голова для другого дела.

– Папочка, встань, пожалуйста, на голову, – попросил я.

– Может быть, ещё и ушами похлопать?! – возмутился папа. – Ты посмотри на маму, на меня, на кота Лукьяна, наконец! Разве мы стоим на голове?! Ты в меньшинстве. Значит, ты не прав!

Тогда я раскрыл свои книжки там, где в них были картинки, и поставил всех нарисованных девочек и мальчиков, тётенек и дяденек и даже одного милиционера на голову.

– Ну, а теперь, кто в меньшинстве? – спросил я.

– Если тебе так нравится, стой на голове, – сдались мама и папа. – Только мы не пойдём у тебя на поводу.

Но вот наступил мой день рождения. И ради этого события мама и папа решили пойти у меня на поводу – встали на голову. Мама на свою, папа на свою.

Прихожу я из школы и вижу эту удивительную картину. А родители говорят:

– Поздравляем с днём рожденья! Это наш сюрприз!

Только они не привыкли вверх ногами разговаривать, им тело на подбородок давило и говорить мешало. Поэтому вместо «Поздравляем с днём рожденья!» у них получилось «Пзвзэм здн рэшди!».

Но я-то всё понял. И обрадовался этому сюрпризу на голове больше всякого подарка на ногах. И сам тут же на голову встал.

Скоро родители устали стоять на голове и хитренько так говорят:

– Мжбыт сесь зстл ипит чэстртэм.

Что означало: «Может быть, сесть за стол и выпить чая с тортом?»

– Нет, – говорю я нормальным языком (я же тренирован в головном состоянии). – Хоть я и люблю торт, но давайте, пожалуйста, ещё немножко постоим.

Так мы и простояли на головах весь вечер. Потом от усталости сразу спать легли.

И, засыпая, я бормотал:

– Чай с тортом все пробовали. А вот дня рожденья на голове ни у кого не было…

Надоело летать

Папа захлопнул книжку и сказал:

– Надоели мне эти фантастические истории про разные полёты. Все летают, летают, а ползать никто не хочет.

– Я хочу! – сказал я, упал на пузо и пополз.

Хлоп! Шур-шур-шур… Это папа упал и тоже пополз.

Ползти так интересно, снизу много чего нового замечаешь. Видно, например, что под диваном давно пол не мыли, пылищи полным-полно. И мамина серьга там валяется, рядом – папина пуговица от штанов.

– А вон рубль в пыли лежит, – грустно говорит папа. – Помнишь, мы спиннинг не купили, потому что рубля не хватило?

– Помню, – говорю я. – Если бы мы тогда поползать решили, у нас бы сейчас спиннинг был.

– Лежали бы мы сейчас и спиннинг под диван в темноту забрасывали, – мечтает папа. – Сказка, а не жизнь!..

И тут на нас из-под дивана глаза уставились.

– Амба… – шепчет папа. – Отползай, сынок, я тебя прикрою.

«Амба – это, наверное, змея такая, – думаю я, – которая людей и козлов целиком заглатывает…»

– Нет, папочка, давай вместе, – шепчу я, подползаю к папе и обнимаю его, лежачего.

И тут из-под дивана на нас уже две пары глаз уставились. Большие глаза – грустные-грустные, а маленькие – испуганные…

– Эх! – догадывается папа. – Это же мы с тобой отразились в старом зеркале, которое за диваном стоит.

И тогда мы с папой начали смеяться и чихать:

– Ха-ха-ха! Чих! Ха-ха-ха! Чих!..

Когда под диван смеёшься, оттуда в ответ всегда пыль вылетает.

– После таких переживаний… чих! – чихает папа, – надо подкрепиться. Чих! Укрепить нервную систему. Чих!

– Давай… чих!.. укрепим её котлетами. Чих! – говорю я.

И мы поползли на кухню. А там сковорода с котлетами на полу стоит. Мама всегда сковороду на пол для остывания ставит. Потому что возле пола воздух всегда холодней, чем у потолка.

И вот лежим мы с папой возле котлетной сковороды и котлеты руками в рот запихиваем. Как птеродактили какие-нибудь.

– Вот жизнь! – говорит папа. И глаза у него радостные становятся. – Не жизнь, а сказка!

– Поэтому все змеи такие мудрые, – говорю я. – Они внизу ползают и всё разглядеть могут.

Так мы с папой размышляли о жизни и заснули прямо возле сковороды. А разбудила нас мама.

– Эй, вы! – сказала она. – Вы что, птеродактили, что ли?

– Нет, – говорим мы. – Мы твои родные. Нам просто летать надоело.

Душа нараспашку

Ветер гнул деревья в дугу. Они наклонялись в ту сторону, где под деревьями сидел мой папа. Он был задумчивый и грустный, как пингвин в ожидании Северного сияния.

Мама взглянула в окно на папу и сказала:

– Чего это он там делает?

– Проветривается, – сказал я.

– А по-моему, он простужается, – сказала она. – Сходи за ним и приведи его домой.

Когда я подошёл, папа расстёгивал рубашку и подставлял свою голую грудь упругому ветру.

– Ты чего делаешь? – спросил я.

– Распахиваю душу всему миру, – ответил папа.

От удивления я даже икнул, но папа тут же всё объяснил:

– Видишь: деревья, как огромные веники, гнутся в мою сторону – это они сметают из воздуха всякие чувства, мысли и вести в мою распахнутую душу. И я становлюсь мудрее!

– А если они наметут тебе всякой чепухи: глупых и злых мыслей?! – испугался я.

– Нет! – смело ответил папа. – Дурные мысли меня не коснутся. Вот!

И он показал пальцы, сложенные крест-накрест.

– Ага! – догадался я. Я-то знал, что так надо держать пальцы при встречах с ведьмами и колдуньями, чтобы они не навеяли тебе чёрных мыслей.

– Ну, ладно, – сказал папа. – Я ещё посижу тут, на ветру, а ты иди – помоги маме по дому.

Мы с мамой пропылесосили ковры в комнатах и вымыли пол на кухне. А тут и папа возвратился, светящийся от радости.

– Ну, что скажешь? – спросила мама, выжимая половую тряпку.

– Жизнь прекрасна!!! – завопил папа и крепко-крепко обнял нас с мамой.

От него шла такая сильная сила, что нам показалось, будто мы стали лёгкими-лёгкими и вот-вот взлетим прямо к небу. Прямо туда, откуда с огромной высоты, задумчивый и грустный, как пингвин в ожидании Северного сияния, на нас с надеждой глядит наш Боженька.

Мы пишем рассказ

Мы с папой сидели у окна и дивились жизни. Была весна.

– Давай напишем художественный рассказ, – неожиданно предложил папа.

– Про что?! – удивился я.

– Хотя бы про это дерево, которое у нас под окном, – сказал папа.

Мы с ним уставились на дерево и стали думать, что бы такое про него написать. А дерево замахало ветвями, как будто хотело сказать нам: «Давай-давай, ребята! Пиши, катай, дуй во всю ивановскую!»

Но тут к дереву подбежал Колька Сыроежкин, хулиган из соседнего подъезда, и повис на ветке.

– Эй! Эй! – завопили мы с папой, высовываясь из окна. – Отойди! Отойди!

– А чего? – спросил Колька, раскачиваясь на ветке.

– Не трогай дерево! Мы про него рассказ пишем!

Колька ахнул, отцепился от ветки и куда-то убежал.

Мы с папой снова уставились на дерево. А оно снова замахало ветвями: «Давай пиши, не теряй время!»

Но тут из-за угла дома выбежал Колька Сыроежкин и с ним ещё пятеро мальчишек с нашего двора. Они окружили дерево и принялись разглядывать его, как сбежавшего из зоопарка жирафа.

Потом один из них крикнул нам с папой:

– А правда, что вы про это дерево рассказ пишете?

– Ну! – сказали мы с папой.

– А что оно – особенное?!

– Ещё какое особенное! – отвечаем мы с папой. Ведь мы уже успели полюбить наше дерево.

Тогда мальчишки убежали и вернулись с кольями и проволокой. Скоро вокруг дерева была настоящая загородка. На эту загородку они повесили картонку с надписью: «Дериво пра каторое пишут расказ».

Мы с папой порадовались за наше дерево и пошли обедать. А потом мама поручила нам срочные домашние дела, и мы отложили рассказ о дереве на будущее.

Будущее подошло и промелькнуло очень быстро. Наше дерево уже зацвело как букет: белым и розовым. Потом цветы осыпались, и на дереве появились маленькие яблоки. А в конце лета они стали золотыми и красивыми.

– Оказывается, это чудесная яблоня! – сказал папа.

Мы с ним стали дивиться на яблоню, а потом посмотрели вокруг. Вокруг стояли ободранные деревья. Ведь про них мы не писали рассказ, и мальчишки делали с ними всё что угодно.

– А давай напишем рассказ про все эти деревья, – предложил я папе. – И тогда у нас под окном будет целый сад.

– Ну что ж, это идея! – обрадовался папа. – Искусство – великая сила…

И мы стали писать рассказ про сад.

Тревожное время

Мы сидели за столом на кухне и рассуждали про жизнь. А за окном возле нашего дома шумели и ругались какие-то дядьки.

– Тревожное время наступило, – сказал папа. – Прямо какая-то казацкая вольница. В любое время дня и ночи тебе могут шибануть в окно снежком – и нет стекла.

– Это ещё ничего, если снежком, – сказала мама. – А если из ружья саданут? Тогда и вовсе – поминай как звали…

Я послушал маму, папу и тоже решил своё предложение сделать:

– Это ещё хорошо, если из ружья, – сказал я шёпотом, – а если бабахнут из пушки?.. Вот будет трам-та-ра-рамчик.

Мама и папа посмотрели на меня с тревогой и прислушались к звукам за окном: не заряжает ли кто-нибудь пушку.

А за окном дядьки уже начали лупить друг друга.

– Шлёп-шлёп! Ай-ай! Бум-бум!!! Ой-ёй-ёй! – слышалось из-за окна.

А ещё дядьки ругались, кричали что-то, но слов было не разобрать. Это были уличные звуки.

– Ну-ка, отойди от окна! – строго сказал мне папа.

Они с мамой тоже отошли от окна и теперь сидели в тревожном ожидании, а тем временем за окном стало совсем темно.

«Зачем им ждать и мучиться?» – подумал я.

Потом потихоньку выскользнул на улицу, слепил большой снежок и ка-а-ак в наше окно шандарахну!

И быстро домой бежать, чтобы маму с папой успокоить. Чтобы сказать им, что это не снаряд пушечный, а всего-навсего снежок.

Забегаю я на кухню, а папа с мамой улыбаются и стёкла подметают.

– И ничего особенного! – весело говорит папа. – Подумаешь – снежком стекло разбили… Это пустяки! Из пушки-то никто по нам даже и не выстрелил. А снежками пусть стреляют! Мы новое стекло вставим – получше старого.

А мама говорит:

– Это ты верно сказал! Давно пора было старое стекло заменить. Оно мутное какое-то было, тусклое…

Потом папа завесил разбитое окно одеялом, и мы стали чай пить.

Пьём чай и на оконное одеяло любуемся.

– Да-а-а, – говорит мама, прихлёбывая чай, – с одеялом на окне как-то непривычно, но забавно…

– Романтика! – мечтательно говорит папа. – Можно представить, как будто мы в лесу в палатке сидим и чай на костре греем…

– А ещё можно представить, как будто мы в землянке! – радостно говорю я.

Потом мы все смеёмся и ложимся спать в приподнятом настроении. Мы засыпаем, совсем забыв о тревожном времени.

А рано утром нас будит звонок в дверь. Мама идёт открывать, и я с ней.

На пороге стоит какой-то большой дядька.

– Извините, Марь Ивановна, – говорит он моей маме. – Мы вчера с мужиками под вашим окном постояли и случайно стекло разбили…

А я вышел вперёд и говорю:

– Это не вы разбили, а я снежком разбил…

А дядька говорит:

– Нет, пацан, это мы, того… Так вот, Марь Ивановна, извини нас за ради Бога… Я вот стекло вставить пришёл.

И потом дядька стал окно вставлять. А я снова говорил, что это я разбил. А он не верил…

Потом он окно вставил, снова попросил у мамы прощенья и ушёл совсем.

А мы посмотрели сквозь новое стекло на уличную жизнь. И никаких ружей, и никаких пушек, из которых в окна стреляют, мы не увидели.

А увидели мы за окном красивую жизнь! И дома, и деревья, и облака!

И время за окном показалось нам совсем не тревожным.

– Вот что значит вставить новое, не затуманенное пылью, стекло! – сказал папа.

Папа и воры

Однажды поздно вечером мама сказала папе:

– В нашу квартиру лезут воры!

Папа задумался на минуту, а потом спросил:

– А как ты догадалась?

– Они копаются в замке входной двери, – просто ответила мама. – Иди послушай…

Папа на цыпочках подошёл к входной двери, прислушался. И мы с мамой подошли и тоже прислушались.

– Шур-шур-шур… Чик-чик-чик, – доносились странные звуки из замочной скважины.

– Это кто-то вставляет ключ в наш замок, – прошептал я папе и маме.

– Не ключ, а бандитскую отмычку, – возразил папа шёпотом. – Это воры хотят открыть нашу дверь…

Папа на цыпочках вернулся в комнату и начал рыться в шкафу.

– Что ты ищешь? – спросила его испуганная мама.

Папа долго не отвечал, он всё рылся, рылся, рылся, а потом сказал:

– Я спортивный костюм ищу и боксёрские перчатки…

– Зачем?! – ещё больше испугалась мама.

– Чтобы встретить воров в спортивной форме и дать им достойный отпор, – ответил папа.

Мама быстренько нашла папин спортивный костюм, боксёрские перчатки и кеды. Папа оделся. Мы с мамой осмотрели его.

В одном месте папин спортивный костюм был проеден молью, и там сквозь дырку просвечивала белая папина майка.

Папа ткнул пальцем в дырку и сказал:

– Несолидно в таком виде на люди выходить…

Мама быстренько достала нитки и заштопала спортивный костюм.

А потом папа в одну секунду оказался у входной двери, сделал боксёрскую стойку и прислушался.

Из замочной скважины по-прежнему доносились воровские звуки:

– Шур-шур-шур… Чик-чик-чик…

И тогда папа состроил страшную физиономию и прошептал нам с мамой:

– Открывайте дверь и резко прячьтесь!..

Мы с мамой шёпотом сосчитали до трёх – «Раз, два, три!» – и резко распахнули дверь.

Спрятаться, как велел папа, мы не успели. Потому что очень удивились.

На лестничной площадке прямо перед нашей дверью стоял наш сосед снизу – дядя Лёва.

– Ой! – сказал дядя Лёва. – Значит, я этаж перепутал и не в свою дверь ключ вставляю. Извините, пожалуйста…

Мама облегчённо вздохнула и говорит:

– Это ничего, это пустяки…

А папа по-прежнему в боксёрской стойке со страшной физиономией стоит и удивлённо смотрит на дядю Лёву.

Дядя Лёва тоже смотрит на папу с удивлением и спрашивает:

– А чего это вы в таком виде?

– Тренируюсь, – говорит папа, – чтобы спортивную форму не потерять.

– Ух ты! – с восхищением говорит дядя Лёва, а потом добавляет, обращаясь к нам с мамой:

– Какой у вас замечательный муж и отец! Если бы я был таким. А я… Эх… Даже ключ не в свою дверь вставляю…

Дядя Лёва безнадёжно машет рукой и спускается на этаж ниже, чтобы вставить ключ в замок своей двери.

А мы с мамой с гордостью смотрим на нашего папу. А папа, одетый в спортивный костюм, с боксёрскими перчатками на кулаках, в новых кедах, – та-а-акой краси-и-ивый, та-а-акой краси-и-ивый – ну, просто жуть!

Мне кажется, даже воры залюбовались бы нашим папой.

Собачья коза

Папа привёл домой козу. Он держал её за верёвку одной рукой, а в другой руке у него была пачка иностранного собачьего корма.

– Вот, – сказал папа, – привёл.

И мама, и я посмотрели на папу с удивлением.

– Зачем нам в квартире коза, если у нас даже сена нет? – спросила мама.

– А зачем нам собачий корм, если у нас даже собаки нет? – спросил я.

– Присядьте, – спокойно сказал папа. – Сейчас я вам всё объясню.

Мы с мамой присели на диван, а папа стал ходить туда-сюда по комнате и объяснять.

– Коза будет давать нам молоко, – объяснял папа. – А кормить мы её будем собачьим кормом, ведь он очень питательный. Но поскольку в собачьем корме много собачьих витаминов, то скоро у нашей козы будет собачий характер…

– Как это?!! – воскликнули мы с мамой в один голос.

– А так! Станет наша коза охранять дом как настоящая собака, – отвечает папа с радостной улыбкой и добавляет: – Под воздействием собачьих витаминов!

Мы с мамой посмотрели на папу с большим уважением и тут же придумали для козы имя – Найда. И дали Найде собачьего корма.

Сначала Найда не хотела есть корм для собак, и папе пришлось даже уговаривать её:

– Представь, что ты – собака, – говорил он козе, ласково поглаживая её между рогов. – Представь! Ты – собака! Ты – собака! – твердил папа. И для наглядности даже погавкал, встав на четвереньки: – Гав! Гав-гав!

Коза сначала испугалась, а потом – наверное, с испуга – стала есть собачий корм.

– Ну, что я говорил! – радостно сказал папа. – Теперь она будет есть этот корм постоянно.

Папа оказался совершенно прав: коза Найда быстро привыкла к собачьему корму. И под воздействием собачьих витаминов у неё стал меняться характер. Доить себя она позволяла всё реже и реже, молоко давала всё меньше и меньше. Но зато научилась рычать и гавкать.

И ЭТО ЕЙ НРАВИЛОСЬ ГОРАЗДО БОЛЬШЕ, ЧЕМ ДАВАТЬ МОЛОКО.

И даже сам внешний облик козы Найды изменился. Её зубы стали крупнее и острее, на ногах вместо копыт появились острые когти, хвост отрос на целых полметра и залохматился, а глаза засветились какой-то странной собачьей радостью.

И вот однажды, когда в нашем городе неожиданно исчез собачий корм, случилось кое-что страшное. А именно вот что.

Папа предложил козе Найде варёную картошку. Найда понюхала миску с дымящейся картошкой, глухо зарычала и, выставив рога, двинулась на папу.

– Ты что, Найдочка… – растерянно забормотал папа. – Козочка моя ясная… Ты успокойся, миленькая… Вот скоро в магазин снова завезут корм для собачек, и ты снова будешь его кушать…

Однако Найда ждать не собиралась. Она хотела получить любимый корм немедленно. Поэтому она сделала резкий выпад и боднула папу под зад.

– В коридор! – закричал папа нам с мамой, а сам схватил Найду за рога.

Коза зарычала и, вывернувшись, попыталась цапнуть папу отросшими собачьими зубами. Папа отпрыгнул от козы и бросился вслед за нами в коридор.

Едва мы успели захлопнуть за собой дверь, как её сотряс сильный удар. Это Найда пустила в ход свои рога.

Когда это не помогло, Найда стала прыгать на дверь, царапать её и громко гавкать.

– Придётся вызывать укротителей из цирка, – сказал бледный папа. – Своими силами нам не справиться…

Мы с папой остались держать дверь, а мама побежала вызывать по телефону укротителей.

– Быстрей! Быстрей! – кричали мы ей, боясь не выдержать атак Найды, которая то била дверь рогами, то грызла её и рычала.

Наконец, прибыл укротитель вместе со своими помощниками. Они накинули на собачью козу спецальную сеть, связали её и увезли в цирк.

Теперь мы покупаем молоко в магазине, для охраны квартиры завели болонку Капу, а на собачий корм даже глядеть не хотим.

– Ну его! – говорит папа и добавляет что-то непонятное, беззвучно шевеля губами.

Папа лезет в бутылку

Мама и папа спорили из-за обоев.

– Розовые! – кричала мама.

– Зелёные! – кричал папа.

Она хотели новые обои наклеить. А я не вмешивался. Потому что лучше всего – белые обои. На них рисовать лучше.

– Розовые! – снова настаивала мама.

– Зелёные! – не отступал папа.

– Не лезь в бутылку! – сказала ему мама.

«Зачем это папе в бутылку?!» – удивился я. Мне сразу стало интересно, и я заглянул к ним в комнату. Папа никуда не лез. Он сидел на стуле и только очень сердился.

– А зачем папе в бутылку? – спросил я маму тихо.

– Про человека, который попусту спорит и упрямится, говорят «Он лезет в бутылку», – объяснила мама. – Взгляни на папу! Как раз этим он и занимается.

– Иди спать! – строго сказал папа. Наверное, для того, чтобы я не мешал ему лезть в бутылку.

И я пошёл. Во сне мне привиделся папа в бутылке. Маленький такой, а вылезти не может. Горлышко-то у бутылки узкое. А лицо у папы сквозь бутылочное стекло – кривое-кривое. И от голода и тоски папа тихонечко завывает:

– Уу-ууу-у, уу-у…

Если выть из бутылки, то голос совсем жуткий получается. Как у одинокого старого волка.

А я через горлышко папу кормлю, кусочки ему вниз бросаю, виноградный сок из пипетки капаю…

Проснулся я утром, сон вспомнил – и быстрей на кухню. Собрал все пустые бутылки и понёс в магазин сдавать. А на деньги за пустые бутылки я купил банку яблочного компота. Компот этот я не очень люблю, но зато у банки горлышко широкое. Папу легче доставать будет.

Скачать материал

Скачать материал