Елена воздвиженская рассказы василисино колечко

Забились девчата в угол избы, заверещали, парни нахмурились. Что за диво? Голос Грунькин слыхать, а самой нет. Боязно всем, перешёптываться стали, что это за диво – то ли морок на них навели, то ли и вправду Грунька тут где-то, да только где?

НАЧАЛО

— В подпол надо, может там она, — сказал вдруг кто-то из ребят. Тут же откинули крышку в полу меж половиц, спрыгнули вниз – погребок махонький и нет там никого, одни стены земляные да пыльные дощатые полки.

Что делать? Принялись стены простукивать, да какой в этом смысл? Брёвна, как брёвна, нет там ничего. А голос Груньки снова зовёт, говорит что-то, плачет будто, а слов не разобрать вовсе, будто река шумит и волны на бережок накатываются. И на подловку уж слазили, и там никого, кроме паутины да пауков. Тут кто-то из парней говорит:

— Блазнится нам всем, видно ведьма на нас морок напустила, нет тут никакой Груньки. Сжечь избу и морок сойдёт!

Тут же подхватили его остальные – правильно, правильно, сжечь надобно! Как ни умоляла их Василиса не делать этого, не послушался её никто. Ровно с ума все посходили. Мать же Грунькина только на крыльце сидит, куда её девки выволокли, да плачет, качаясь из стороны в сторону. От неё толку нет.

Разложили по полу солому да и пустили огонь. Но лишь только дым повалил да огонь разошёлся, как страшный вопль огласил всё вокруг:

— Ай, больно, больно!

Все узнали голос Груньки. Мать Грунькина вновь за сердце схватилась, а ребята, побледнев, похватали кто ведра, кто ушат, кто кувшин, кто чугунок из сарайчика, что возле избы был, да к озеру кинулись, благо избёнка-то на самом берегу стояла. Успели ж таки потушить пламя.

Стоят все чумазые да перепуганные, а что дальше делать и не знают. В лесу, конечно, поискали, да только не нашли там Груньки. С тем и домой воротились. Даже на вечорки нынче никто не пошёл. Девок матери не пустили, а парни, видать, без девчат не захотели собираться.

Василиса с матерью повздыхали о непутёвой Груньке, поговорили, да тоже на боковую отправились. И вот снится Василисе сон, будто стоит она перед домом знахарки, рожок месяца на небе ярко так светит, и не страшно ей вовсе ночью одной в лесу. Тут дверь отворяется и выходит на крыльцо сама хозяйка, а на плече её кот большой рыжий сидит. Оперлась бабушка на перила, улыбнулась Василисе и сказала:

— Здравствуй, Василисушка! Что, Груньку искать пришла? Так здесь она. Спрятала я её от ваших глаз, пущай подумает над жизнью своей, глядишь, и научится людей уважать да старших почитать.

— Ой, бабушка, может отпустишь ты её? Жалко Груню…

— А она тебя пожалела? Юбку твою нарочно спортила.

— Да я на неё зла не держу. Она, верно, от ревности всё это сделала. Ведь она Матвея любит.

— Любит, так и что ж? По головам идти? Людей обижать да в душу гадить? Не-е-ет, так дело не пойдёт. Вот коли научится уму-разуму, попросит прощения у моего кота, тогда и отпущу я её. А коли гордая больно, да не захочет прощения просить, пущай и живёт со мной. У меня в избе места хватит!

И знахарка расхохоталась, махнув рукой. Топнула ножкой, свистнула и пропала.

А Василиса проснулась с колотящимся сердцем. Села на кровати – за окном уж утро. Матушка корову ушла провожать, а Василисе самой на работу пора подыматься. Целый день не шёл у неё из головы нынешний сон. Сама дело делает, а мысли все о Груньке. Жалко ей и девушку непутёвую, и больше того родителей ейных.

И вот, как закончили работу, решилась Василиса идти в лес, к избе знахарки. Никому не сказалась, одна пошла. Пока шла, букет цветов полевых набрала, ленточкой своей голубой, самой любимой перевязала. А вот и домишко показался у озера.

Поднялась Василиса на крылечко, замерла, боязно ей внутрь идти, но отступать некуда. Толкнула дверь – вошла. Низко в пояс поклонилась у самого порога, цветы на стол положила и сказала:

— Здравствуйте, бабушка! И ты, Груня, здравствуй! Бабушка, вот тебе подарочек от меня, букетик полевой. Отпусти ты, пожалуйста, Грунюшку, маменьку её жалко, убивается она очень.

— Добрая ты больно, — послышался голос из-за печи.

Вздрогнула Василиса, покосилась на печь, никого там нет, а голос идёт.

— Ну отпущу я её, а каков ей из того урок? — продолжает голос, — Все страдают – и маменька с тятей, и вы, подружки, а Груне и дела нет. Она до сих пор не поняла ничего. Только ножками топает да плюёт в мою сторону.

Вздохнула Василиса, глянула в угол, представилось ей, что именно там Груня сейчас сидит:

— Грунюшка, пожалела бы ты мать свою да отца, уж как они плачут, ищут тебя. Сама ты виновата в своей беде. Поклонись бабушке, да подумай, как жить, авось и простит она тебя.

Вздохнул кто-то в избе тяжко. Холодок пробежал по спине Василисы, страшно ей сделалось. Поклонилась она ещё раз хозяйке, вышла за порог, да быстрым шагом пошла в деревню.

Прошло несколько дней, хозяин, отец Матвея по традиции собирался устроить праздник – окончание жатвы. Накануне каждому своему работнику подарил он подарочек, кому что, девчатам по платочку да отрезу на платье новое, бабам – полушалочки на зиму тёплые, парням да мужикам – по рубахе. Никогда он не обижал своих работников, и нынче не обидел, все довольны остались.

— А завтра вечером, — объявил хозяин, — Всех вас жду на праздник!

И вот наступило утро праздника. Хозяйки поднялись пораньше, чтобы успеть все дела переделать до вечера, да к празднику поспеть. Бабы провожали коровушек в стадо, девки потянулись к колодцу за водицей, парни и мужики отправились на работу, как вдруг деревню огласили вопли.

Все испуганно оборачивались друг на друга, ничего не понимая. Что происходит? И тут весь честной народ увидал какое-то страшилище, что неслось по центральной улице, голося во всё горло. Это была Грунька! Растрёпанная и чумазая, она неслась по деревне к своему дому, приседая и подгибая ноги, чтобы закрыть свою наготу длинной рубахой. Ведь юбки-то на ней не было!

Все выдохнули и уставились на Груньку, испуг и ступор людей начал сменяться весельем. Люди и радовались тому, что она нашлась цела и невредима, и не могли сдержать смеха, видя, как она опростоволосившаяся, в одном исподнем, мчится к своей избе, забыв про свою всегдашнюю спесь да гордыню. Грунька же, добежав до своей калитки, упала в объятия матери, которая вышла ко двору узнать, что за концерт на улице, разрыдалась, и та поспешно увела дочку в избу.

Так начался новый день в деревне.

Узнав новость, Василиса обрадовалась, и подумала про себя:

— Вот и славно, значит, попросила-таки Груня прощения у знахарки. Ну ничего, глядишь теперь, и образумится немного, — и подняв вёдра с водой на коромысло, Василиса неспешным шагом поплыла к дому.

(продолжение следует)

Автор Елена Воздвиженская

источник

© Елена Воздвиженская, 2022

ISBN 978-5-4498-8320-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Подменыш

Много историй знала Катина бабушка, называла она их быличками и всегда эти рассказы начинались со слов «когда-то давно в нашей деревне…». Катя очень любила слушать былички, хоть иные бывали и страшные, однако же всегда, после того как баба Уля заканчивала рассказ, оставалось в душе необъяснимое чувство осознания того, как же мало ещё знаем мы о нашем мире и о тех, кто невидимо живёт с нами рядом.

Вот и сегодня завела баба Уля разговор, присев с рукоделием в уголке дивана. Катя устроилась у тёплого бока большой печи, в которой весело потрескивали дрова, и наблюдала, как за окном кружатся снежинки в синих зимних сумерках.

– Когда дитя родится, все радуются, и это понятно, новый человек пришёл в мир. Только вот нельзя слишком-то радоваться, а то могут они услышать. А ведь пока младенца не окрестили, они могут утащить его, да так, что и мать не всегда догадается.

– Кто – они, бабуль? – спросила Катя, понимая, что настало время очередной диковинной истории.

– Нечистая сила, – ответила баба Уля, – Ведьмы, кикиморы, богинки. Много их разных, а суть одна. Забирают они из колыбели настоящего младенца, а взамен подсовывают своего детёныша, а могут и просто полено положить, аль куклу соломенную, тиной болотной набитую.

– Как же тогда мать не может догадаться, что это не её ребёночек?

– А в том-то и дело, что на мать они морок наводят и не видит она, что не ребёнок это, даже если ей об том толковать все вокруг станут, будет на своём стоять.

– Разве такое может быть? – удивилась Катя.

– Ещё как может. С Глашкой из нашей деревни такое случилось. Рассказывала мне это мать моя. Была она тогда ещё девкой, но эту историю на всю жизнь запомнила. Была у них соседка по имени Глаша, только недавно замуж вышла и родился у них сынок. Муж её в город нанялся работать, уж не помню кем, ну а Глаша по хозяйству конечно управлялась. Уставала сильно. А сынок уродился очень крикливый, плакал постоянно, вымоталась Глашка, что и говорить – день на хозяйстве, да ночь не спи. И вот однажды умаялась она очень, а сынок всё кричит да кричит, она и крикни в сердцах:

– Да чтоб тебя черти унесли!

Крикнула и сама тут же осеклась, испугалась, рот перекрестила, молитву сотворила. А слово не воробей, вылетело не поймаешь. Лукавый-то он не дремлет, всегда рядом снуёт, слушает. Вот и тут, услыхал, что его помянули, да и явился. И в ту же ночь ребёнка-то Глашке и подменил. Он ведь не крещёный ещё был. Раньше старались поскорее дитя окрестить, до сорока дней после рождения, а пока не окрестили, так в избе света на ночь не гасили, всегда лампу-керосинку оставляли, чтобы нежить не подобралась.

В общем, успокоился немного ребенок, притих после тех слов, будто и сам почуял, что беда на пороге, ну и Глашка тоже уснула у зыбки. А чертям только того и надо. Подсунули они вместо сыночка подменыша. Проснулась утром Глашка, уж заря в окне, испугалась, что дитя заспала, подскочила – нет, вот он в зыбке, подивилась, как же так, всю ночь спал напролёт. Обрадовалась и сама полна сил, наконец-то выспалась. Принялась по дому хлопотать. Тут и муж на выходные с городу приехал.

И видит он такую картину – жена его, Глашка, по избе ходит, в пелёнках дитя таскает, да только не их это сынок. Их-то хоть и крикливый был, да гоженький – кругленький, мягонький, глазки голубеньки, волосёнки светлые, молочком от его пахнет. А этот – большеголовой, лоб навис как карниз, а тело маленькое, ручки-ножки тонкие, кривые, глаза чёрные, злые, взглянешь на лицо – будто и не ребёнок это вовсе, а старик древний, страшный, и пахнет от него гнилью болотной.

Стал муж Глашку допытывать, что случилось в его отсутствие. Она ему:

– Да ничего не случилось. Ты погляди лучше какой у нас Ванюшка-то стал хороший, спокойненький, спит всю ночь, а днём лежит тихонько.

– Да ведь не наш это Ванюшка! Али ты не видишь? – вскричал муж.

А Глашка на него зло взглянула, подменыша к себе прижала, исподлобья глядит, отвечает сквозь зубы. Схватился муж за голову, что делать?

А жена ходит, на подменыша любуется, тетёшкается с ним. Морок на её нашёл, вишь ты. С горя ушёл муж во двор, сел и за голову схватился. Тут мимо бабы шли деревенские, по воду они ходили на колодец. Увидели они мужик Глашкиного, аж испугались, спрашивают, беда, мол, что ли какая случилась? Лица на тебе нет! Ну и рассказал он им всё. Те поначалу засомневались. А он им и говорит:

– А вы сами поглядите.

Вошли бабы в избу, вроде как поздороваться. Промеж тем в зыбку-то и заглянули. А там уродец лежит, ахнули они, да бежать. Ну и говорят мужику:

– Идём скорее к бабке Агафье, она в этом понимает, может и поможет тебе.

Пошли они к бабке Агафье, всё ей поведали. Та пришла, видит – так и есть, подменыш в зыбке вместо ребёнка. А на Глашке морок. И велела она мужу в угол сесть да молитвы читать особые, научила его как надо. А сама травы какие-то в горшке запарила, Глашку отваром напоила. Та вроде как сонная стала, уложила её бабка Агафья на лавку, а сама за подменыша взялась.

– Смотри, – предупреждает она Глашкиного мужа, – Блазниться будет, не оглядывайся по сторонам, черти тебя отвлекать станут, морок насылать. А ты молись, тяжело будет дитя вернуть, но я постараюсь.

Начал муж молитвы читать, а бабка вокруг зыбки ходит, слова бормочет непонятные, святой водой избу и колыбель кропит, свечи зажгла особые. Наполнилась изба дымом и туманом. И тут затряслись стены, заходило всё вокруг, затрещало, захохотало рядом, завыло, зашептало. Но муж Глашкин терпит, молитвы читает.

Сколько так продолжалось неведомо, мужику показалось, что время остановилось, уже силы не осталось у него терпеть, страх напал, жуть, лампа керосиновая потухла, лишь пламя свечей пляшет по стенам, а кругом творится такое, что и в кошмаре не привидится. Чувствует мужик, что силы его покидают, тошно ему, последнее, что увидел, как подменыш из зыбки поднялся, и по полу побежал, потом по стене на четвереньках полез, на потолок забрался, подобрался к мужику, свесился над ним, и в лицо ему дыхнул смрадом.

Очнулся мужик – двери в избу настежь распахнуты, Глашка на лавке сидит, плачет. А бабка Агафья на пороге сидит, дышит тяжело, волосы у неё растрёпанные, платок сбился, а на руках свёрточек держит. Глянул мужик – а это Ванюшка!

– Ох и тяжело было, – еле сказала бабка Агафья, – Теперь домой пойду, отдохнуть мне надобно, думала жива не останусь. А ты, Глаша, дитя береги, да слов больше на ветер не бросай, лукавый-то он не дремлет. Многого вы не знаете, не ведаете, а оно рядом живёт. Да покрестите завтра же дитя.

Как бабка велела, так они и сделали. После того всё наладилось. Так то, Катюшка, за каждое слово с нас спросится, каждое слово наше Ангелы в особую книгу записывают. И у бесов своя книга есть. Они тоже туда пишут, всё плохое, что у нас изо рта вылетит. А когда помрём, да пред Богом предстанем, положит он те книги на весы и что перевесит, то и получим мы по делам своим да словам. Так то вот, милая.

Тайна второй двери

Сладкий вишнёвый аромат липнул к волосам и рукам, обволакивал густым сиропом, сахарил губы рубиновым соком. Катюшка сидела на крылечке перед полным тазом вишни, это они с бабушкой собрали сегодня в саду, встали пораньше, чтобы по холодку успеть. Сейчас-то вон как разморило. Жаркий полдень повис в воздухе как студень, вокруг всё замерло словно на картинке, только лениво жужжал шмель, перелетая с цветка на цветок, в зарослях клевера в углу двора.

Из дома вышла баба Уля, неся с собой ещё один тазик:

– Двинься-ка, Катюшка, дай присяду. Ух, ну и жара, – вздохнула баба Уля, опускаясь на ступеньку, и вытирая пот с лица своим цветастым передником, – Ну начнём.

И бабушка с внучкой принялись чистить вишню от косточек. У бабушки выходило быстро и ловко. А вот у Кати вишня выпрыгивала из пальцев, брызгалась во все стороны соком и раздавливалась всмятку. Однако, спустя некоторое время Катюшка приноровилась, и работа у них закипела.

– Бабушка, а кто жил в голубом доме? – спросила вдруг Катя.

– Да кто жил? Люди, – отозвалась баба Уля, бросив внимательный взгляд на внучку, – А ты чего вдруг спрашиваешь?

– Да я так, интересно стало.

Голубой дом стоял у них в деревне почти у самой реки, на отшибе, его так все и называли – голубой дом. Сколько себя помнила Катя, дом этот всегда пустовал, никто в нём не селился, хотя городские охотно приобретали участки в их деревне, под дачу или даже переезжали сюда, вон например пасечник дядя Паша, он два года назад сюда перебрался, пчёл развёл. После сбора мёда всегда созывал ребятишек к себе и угощал новым урожаем, за большим деревянным столом, стоящим в саду под яблонями.

А этот голубой дом вроде и расположен был очень удачно, у самого берега, и участок был возле него большой и даже сад, а вот поди ж ты, никто не покупал его. Местные поговаривали, что жила там знахарка одна, да после пропала куда-то, никто и не знал куда. А дом стоял как нетронутый, будто хозяйка вышла всего на минуту и скоро вернётся. И хотя время наложило на дом свой отпечаток, но был он ещё довольно крепок.

Краска по-прежнему отливала ярким небесным цветом, двери и окна не покосились. Был интересный момент в этом доме – двери в доме было две. В их деревне такого больше ни у кого не было. У всех была одна дверь, как и полагается. А тут один выход был «передним», как выражались местные, а другой соответственно «задним».

И что ещё больше вызывало непонятки, так это то, что задняя дверь, располагавшаяся в боковой стене дома, той, что обращена была к реке, выходила практически в воду, то есть, если открыть её изнутри, то можно было шагнуть прямо в реку. Опять же, когда по весне река разливалась, дом этот никогда не затапливало. Вода будто обходила его, огибала.

С тех пор, как знахарка пропала, было всего несколько случаев, когда деревенские пытались войти или же что-то взять из того дома. И всякий раз заканчивалось это, прямо скажем, не очень хорошо, боком выходило. Вот и бросили местные все попытки попасть туда. Так и стоял дом сам по себе и жил своей жизнью.

– В доме том жила ведунья одна, – после паузы вдруг завела разговор баба Уля, – Много необычного происходило у неё дома. Наши-то деревенские бывало обращались к ней, у кого корова молоко давать перестанет, у кого овца отобьётся от стада и заплутает, боль вот зубную тоже умела заговаривать, вещь пропавшую найти. Она сама особо ни с кем не общалась, пока не придёшь к ней, но в помощи не отказывала. Вреда не делала.

Откуда она к нам пришла никто не знал. После войны появилась она в нашей деревне, да так и осталась. Дом этот сама подняла, наши хотели подсобить, да она отказалась, сказала, мол из города бригаду наняла, а только не городские это были.

– Откуда ты знаешь, бабуль?

– А странные они были, мужики эти. Обычно ведь как? Работают люди – и смех слышен, и разговоры, да и выпьют с устатку-то, а эти молчат всё, тишина полная, а мимо идёшь, на речку, так таращатся на тебя, а глаза как у лягушек – навыкате, круглые, и вот что удивительно, они все, а было их семеро, словно на одно лицо, одинаковые.

Ну да никто спрашивать у ведуньи не посмел про то. Так и подняли дом, переехала она из землянки своей в избу. А вот ни бани, ни сараев никаких не было, чудно. Как в деревне без бани и без хозяйства? Тогда ещё поняли наши, что непростая она. В лес часто ходила, в луга, травы собирала, грибы, корешки разные.

– А как узнали, что она знахарка, а, бабуля? – поинтересовалась Катя.

– У Матвеевых однажды корова захирела, совсем плохая сделалась, то ли съела чего, то ли что. И вот знахарка эта сама пришла к ним на двор, молча к корове в хлев зашла, руку ей на лоб положила, что-то пошептала, а потом мешочек холщовый дала хозяйке, велела порошком из того мешочка корову отпоить. Вроде боязно было Матвеевым, да хуже-то уже не станет, порешили они, ну и сделали, как она велела. А скотинка-то возьми да и оживи! Вот радости было! После войны ведь тяжело жили, бедно. Корова была кормилицей всей семьи.

Стала с тех пор Матвеева Полинка каждый день кружечку молока носить той знахарке, та не отказывалась. После и другие люди потихоньку к ней за помощью потянулись, вот так и началось всё. И вот те, кто приходили к ней за помощью, видели у ей в избе кой-чего.

– Чего это, бабуля?

– Да всякое. Сказывали, что коловёртыш у ней есть, потому, мол, и хозяйства у ней нет, без надобности.

– А кто это, бабуль, коловёртыш?

– Помощник это ведьмин, с виду то ли собака, то ли свинья, а уши как у зайца длинные, так говорят те, кто его видели. Вместо носа пятачок, а под ним зоб большой болтается как мешок. Туда коловёртыш складывает всё, что добудет – и масло, и яйца, и коренья разные, да всё, что угодно, а дома и достаёт, да хозяйке передаёт. Вот такой коловёртыш и у той знахарки был, под печкой жил, говорят, иногда выглядывал, гостям показывал морду и тут же прятался.

– Бабуль, а зачем та дверь ей нужна была?

– Которая?

– Да та, что прямо в реку выходит.

– Сама-то я не знаю, конечно, но сказывали наши люди, что если выйти через эту дверь, то в особый мир попадёшь, не наш, а в тот, где иные обитают, те, что в наш мир невидимыми приходят. Вот и ходила туда ведунья, то ли за знаниями тайными, то ли ещё зачем. Однажды, уже после того, как пропала она, залезли в тот дом местные, ну поживиться хотели, прямо говоря, а с ними собака увязалась.

И вот пока они в избе шарили, собака к той двери подошла и давай скулить и дверь лапой скребёт, мужики-то и отворили дверь, интересно им стало, чего собака так волнуется, они ведь знали, что за дверью просто речка. Отворили, а собака прыгнула туда, да только в воду не упала, а прямо в воздухе исчезла.

Испугались тогда мужики и бросились оттуда, от греха подальше. Собака так и не вернулась больше. С той поры и стали думать, что знахарка ушла в тот мир в очередной раз, а вот выйти обратно не сумела, то ли случилось с ней там чего, то ли решила сама там остаться, то ли ещё что.

– А почему никто не поселится там, а баба?

– Да кто ж захочет селиться в таком месте? Да и говорят люди, что порой горит по ночам в той избе огонёк, может и выходит хозяйка иногда в свой дом оттуда, да мы не видим только. Может тоже иной она сделалась. Вот так-то, Катюшка. А вы туда лазить не смейте, плохое это место, не для игр.

– Да мы и не лазим, бабуля, – отозвалась Катюшка.

– Вот и славно, а теперь пойдём-ка вишню сахаром засыпать, гляди-ко, мы с тобой уже весь таз перебрали за разговорами-то, – улыбнулась баба Уля.

Катюшка поднялась с крыльца и пошла за бабушкой в избу.

Жердяй

– Сейчас-то уж не так нечисть балует, – начал разговор дед Семён, когда речь зашла о загадочном и неизведанном. В избе было жарко натоплено, соседка Клавдия принесла с собой вязание, и они с бабой Улей быстро-быстро, почти не глядя, работали спицами. Катя забралась с ногами на диван и гладила кота Ваську, расположившегося на её коленях, и слушая разговоры взрослых.

На каникулы всегда привозили её родители сюда, в деревню Добрянку к деду Семёну и бабушке Ульяне. Катя бы с радостью и вовсе не уезжала из Добрянки, да школы тут не было, лишь начальная, а в соседнем селе была школа до девятого класса и всё. Вот и приходилось каждый раз со слезами покидать родную избу, и бабу с дедом до следующих каникул.

– И то верно, – поддакнула Клавдия, – Нынче и люди-то уж не те, что были.

– А помните, – вдруг сказала баба Уля, – Как Анисим наш жердяя повстречал?

– Бабуля, расскажи, – попросила Катя.

Про жердяя она слышала от бабушки с дедом, живёт он по оврагам тёмным да сырым, прячется днём в зарослях или в лес уходит, а как ночь наступает, то выходит к людям – ходит по ночным деревням да в окна заглядывает. Если увидишь его, то может он с собой в лес увести или просто напугать до смерти. Сухой он весь с виду, вытянутый, словно жердь, руки-ноги тоненькие, сучковатые, сам тощий, а высотой почти с дерево.

– Лучше ты расскажи, дед, – отговорилась баба Уля, – Вы ведь вместе тогда в Алпачёвку-то ходили.

– Давно это было, – отозвался дед, и Катя замерла в сладком предвкушении от рассказа про старину и про страшное, по коже пробежал холодок, а в животе сделалось щекотно.

– Давно это было, нам тогда было лет по семнадцать, ещё и бабку твою не знал даже тогда, – обратился он к внучке, – И пошли мы как-то раз в соседнюю Алпачёвку, что от нас в трёх километрах, на вечорки. Парни там собирались, девушки, на гармошке играли, танцы устраивали, шутки-смех, молодёжь одним словом. С алпачёвскими-то мы мирно жили, мы их привечали, они нас. А то ведь, бывало, что деревня на деревню раньше дрались парни, как вот, например, с ольховскими. Ну это так, к слову, присказка.

А было дело так. Пришли мы с Анисимом да ещё с другими ребятами в Алпачёвку ещё засветло, и сразу в клуб. Время пролетело как птица, плохо ли отдыхать-то после трудового дня. Ну а тут вдруг Анисим возьми да и повздорь с кем-то, в чём там дело было не знаю. Хоть драки и не было, однако осерчал он крепко, пошли, говорит он мне, домой. А мне неохота, самый разгар танцев пошёл.

– Агась, – усмехнулась баба Уля, – Танцы. Из-за Леськи небось остался, старый хрыч, ты ведь за ей приударял тогда.

– Ничо не из-за Леськи, – проворчал дед Семён, – Вообще не помню такую.

Баба Уля при этих словах довольно хмыкнула, а Катя прикрыв рот ладошкой, тихонько хихикнула.

– Что ты меня с толку сбиваешь? Забыл вот о чём говорил, – зыркнул дед на бабу Улю. И, собравшись с мыслями, продолжил, – В общем, никто из наших домой возвращаться так рано не хотел, все Анисима уговаривают, мол, чего ты, успокойся, повеселимся, да и пойдём через час-другой. Но того, как пчела бешенна ужалила, пойду, говорит, значит один.

Ну мы и махнули рукой, пущай идёт, а чего с ним сделается? Дорога прямая, через поле, ни леса тут, ни реки. Только вот Выселков Лог да и всё. Правда, бабки старые нас стращали байками про этот Лог, мол, блазнится там, да мы молодёжь тогда особливо в это не верили. Ну и ушёл, значит, Анисим, а мы остались в клубе. То да сё, время пролетело, тронулись мы в обратный путь, время уже за полночь было. Вернулись в деревню, тут в окошко тётка Нюра стучит, мать Анисима, трясётся вся. Вышел я на крыльцо, започуяв неладное:

– Что случилось, тёть Нюр? – спрашиваю.

А она в ответ:

– А где ж Анисима оставили? Ведь он с вами уходил!

Тут мне не по себе сделалось. Пошёл я к другим ребятам, надо, говорю, идти искать Анисима. Как бы беды не случилось. Пошли мы в обратный путь по той же дороге. Идём, кричим, зовём его, все кусты придорожные обшарили, как сквозь землю провалился. Кто-то пошутил, мол, он небось в деревне давно, спит где-нибудь на овине, нас попугать решил, отомстить, так сказать, за то, что с ним не пошли. Так дошли мы до Выселкова Лога.

Он глубокий, там и днём темно да сыро, а ночью и совсем хоть глаз выколи, сыростью тянет снизу, даже жутко сделалось. Остановились мы на краю и стали кричать, Анисима звать. И вдруг слышим, откуда-то издалека:

– Сюда, сюда идите! Здесь я!

Пошли мы на голос и отыскали нашего друга в таких густых зарослях, что и пробраться сквозь них невозможно, как он туда залез и зачем, недоумеваем мы. Ну вытащили однако, а он дрожит весь, одежда разорвана, весь мокрый, то ли от росы ночной, то ли от страха испариной покрылся. Начали мы его расспрашивать, что приключилось с ним, на кой он в кусты те полез? И вот что он нам рассказал:

– Шёл я по дороге, а внутри меня прям огонь бушевал, до того обозлился я, что вы со мной не пошли. Луна яркая, круглобокая, желтится в небе, светло как днём. Всё хорошо было, пока не поравнялся я с Выселковым Логом.

Вдруг ни с того, ни с сего напал на меня страх какой-то, чувствую, как смотрит на меня будто кто. Замер я, прислушался. Тишина. И вдруг в Логу зашумело что-то, кусты зашуршали, сквозняком повеяло, сыростью, филин заухал где-то в стороне, а после послышался шёпот неразборчивый, бормочет кто-то, заунывно так, монотонно, у меня голова закружилась, чумная сделалась. Хочу бежать и не могу, ноги словно к земле приросли.

Стою и гляжу на Лог. А оттуда голова показалась, огромная, глаза как провалы чёрные, пустые, рот щелью, а носа и вовсе нет. За головой шея тощая, длинная потянулась. Я уже стал кумекать кто передо мной. Жердяй это был. Вышел он из Лога неспешно, а я смотрю как зачарованный и ничего не могу поделать. Подошёл он ко мне, высоченный, сухой, как сосна мёртвая, наклонился и в глаза мне заглянул. А потом руки свои потянул ко мне, а они крючковатые, как сучки, скребут по коже, ощупал всего, и за собой в Лог потащил.

А сам всё издаёт звуки эти мерзкие, то ли чириканье какое-то, то ли скрежет, то ли шёпот, не разобрать, будто старое дерево скрипит на ветру. Затащил он меня в эти кусты, я всю кожу изодрал себе, да боли даже от страха и не чувствовал, оставил он меня там, а сам исчез куда-то. То ли позже вернуться хотел, то ли что. А на меня оцепенение нашло. Пока ваши голоса не услышал, как не в себе был. Спасибо вам, спасли вы меня!

– Вот такая история вышла с Анисимом, – почесал бороду дед, – А что, не попить ли нам чаю, хозяйка? Аж в горле пересохло, пока вам тут балакал.

Баба Уля пошла ставить электрический самовар, а Катюшка опасливо покосилась на тёмный прямоугольник окна:

– Деда, а зимой жердяй может придти под окно?

– Говорят, может. Сам не видел, не знаю.

– А сейчас бывает что-то в Выселковом Логу?

– И сейчас бывает блазнится людям. Но об этом в другой раз расскажу. А теперь давайте чай пить.

Василискино колечко.
*
Часть1
Деревня всегда своей жизнью живёт. Уклад здесь особый, неповторимый, и люди тоже особенные, совсем не те, что в городе, к земельке они близко, по законам её живут, природу уважают, за дары её благодарными быть умеют. Душа у них нараспашку.

Раным-рано просыпается деревня, выходят люди на работу, по присказкам да поговоркам: «Коси коса, пока роса», «Летний день зиму кормит», «Кто рано встаёт, тому Бог подаёт». Хозяюшки печи растапливают, хлеба ставят, коровушек в стадо провожают, мужики да молодёжь на работу собираются, старухи и те не без дела – в огороде порядок идут наводить, покуда жара не пришла, сорняки полоть, картошку окучивать, а старики косы точить да топоры ладить, плетень подправить да ступень осевшую на крыльце подлатать. У ребятишек свои заботы – в лес по грибы да ягоды сбегать, на речку искупаться, обруч по улице покрутить, старшим помочь да погулять успеть. Так целый день и пролетает в хлопотах да заботах.

А как опускается вечер, так приобретает деревня свои неповторимые краски и звуки, загораются на небе яркие звёздочки, выглядывает остророгий жёлтый серп полумесяца, умолкают птицы и заводят свои рулады ночные цикады, сладко и терпко пахнут длинные колокольцы табака и мальвы под окнами. Начинается волшебство деревенской ночи. Здесь каждый житель, и стар и млад, верит в сказку.

Прибрав со стола посуду, завершив все свои дневные дела, подоив скотину, хозяйки укладывают маленьких спать, сладко спится ребятишкам после длинного дня. Мужики, выкурив махорочки, перебираются на свои места, потому что завтра ранёхонько с утра снова им идти на работу. Старики, кряхтя, залезают на тёплую печку, погреть свои бока да старые кости. Холодно им даже летом, не греет их уже дряхлое сердце, теплится душа в их теле подобно крохотному пламени свечи. А вот молодёжь, несмотря на усталость после работы в поле, да на току, бежит на посиделки. И то верно, чего годы юные просиживать дома, пропускать радость да веселье.

– Вот будем старыми, тогда и отдохнём, отоспимся вдосталь, – смеются они.

Чуть поодаль, за околицей, уже много лет лежало поваленное грозой могучее дерево. Вот оно-то и служило местом встреч и посиделок для молодых. Всё тут хорошо – от домов вдалеке, звуки гармоники, песен да громкий смех ребят не долетали до деревни, так, что и люди отдыхали и молодёжь веселилась. Всем хорошо да ладно.

Дерево это было старое, и никто из жителей уже и не помнил, в каком году оно упало. Ствол его отполирован был до блеска, хоть глядись в него, как в зеркало. Широкое и большое – всем на нём хватало места. Оставались, правда, местами на нём ещё сучки, за которые девки цеплялись иногда своими длинными юбками. Ну да это не беда.

Вот и в этот вечер, едва опустились на деревню сумерки, да повеяло прохладой, потянулась молодёжь, по обыкновению, к своему дереву на вечорки. Девчата лузгали семечки да сверкали глазами в сторону парней. Ребята в отдалении курили махорочку, обсуждали дневные дела, да смеялись громко, чтобы привлечь внимание девчат.

Василиса, управившись с делами, тоже собралась бежать на посиделки. Надела она свою единственную праздничную красную юбочку да кофту вышитую, глянула на себя в зеркало и тяжело вздохнула.

– Эх, ну что во мне хорошего? Да ничего. Кто на меня поглядит? Да никто не поглядит. И он не поглядит.

При мысли о нём сердечко её забилось сильнее. «Он» – это был самый красивый парень в деревне, Матвей, Матюша, как она ласково звала его про себя. Только он и не смотрел в её сторону. Да и чего смотреть? Ничего в ней хорошего, разве только глаза большие синие, да коса пшеничная до пояса. Вот и всё её богатство.

Жили они с матерью вдвоём. Отец её однажды зимой по дрова поехал, да пока работал, уж больно жарко ему стало, он и скинул с себя армячок, а сам потный был, горячий, вот и прихватило его мигом. Василиса тогда ещё совсем маленькой была. Началась у отца горячка, грудь он застудил, да так и помер, не смогли его вылечить. Остались они с матерью одни, жили ни бедно ни богато, на жизнь хватало. Но в деревне она слыла бесприданницей и никто к ней свататься не хотел. А ей и не надо было, она и не переживала за то. Было ей всего семнадцать лет, и все мысли её и сердечко заняты были одним Матвеем.

Матвей родом из большой семьи с достатком. Жили они в высоком добротном доме и хозяйство имели крепкое. Люди они были богатые, но не злые и не скупые. Отец Матвея хорошим слыл хозяином, добрым. Было у него пятеро сыновей и четыре дочери. Все они слушались отца безоговорочно. Хоть и богатый был он человек, людей на работу нанимал, но никогда никого не обижал и всем помогал. За то любили его в деревне, ценили и называли не иначе, как «хозяин».

Да произносили это слово не с завистью или пренебрежением, а с уважением, кланялись ему низко в пояс, за то, что никогда никого не оскорбил, не обругал, а всегда был готов помочь. И лошадь даст, ежели нужно кому, и хлебом поделится, ежели кому голодно, и деньгами не обидит. А это в деревне дорогого стоит, такое уваженье ещё заслужить надобно. И сыновья и дочери у него такие же были, все нраву доброго, не задиристого, хулиганить им было некогда,… всех отец строго держал. И старшие, и младшие все были при работе, помогали отцу и матери по хозяйству.

Но не это всё привлекало Василису в Матвее, а глаза его, такие же, как у неё, синие, что васильки полевые, нрав его добрый, голос его сильный, когда он песни пел, руки крепкие, когда он шутя пожимал всем девчатам ладошки, здороваясь. Василиса снова вздохнула, поглядела на себя в зеркало, покрутилась, расправила ладошками складки на юбочке.

– Донюшка, ты на гулянку собралась? – раздался голос матери.

– Да, маменька.

– Да отдыхала бы ты, моя милая, ведь завтра с утра снова в поле на работу идти.

– Да ничего, мамонька, я чуть-чуть, ты ложись, отдыхай, меня не жди. Дверь только не запирай. А я потом приду и закрою.

– Ну ты ж гляди, донюшка, не допоздна будь.

– Ладно, мамонька, ладно. Ты не переживай. Ложись спать.

Василиса вышла за калитку да потихоньку пошла в сумерках к тому месту, где собиралась молодёжь. В воздухе сладко пахло сеном да парным молоком, влажной землёй, травяным духом с полей. На синем бархатном полотне неба сверкали низкие чудные звёзды, водили хоровод, глядя вниз на Божий мир. Девушка шла и думала о своей жизни, о том, что же ждёт её дальше.

– Был бы жив тятя, всё бы иначе было в их жизни, – горько вздыхала она, – Не пришлось бы матери так тяжело работать, да и мне приданое бы справили, может и Матвей бы в мою сторону поглядел.

Думала она и о том, что и имя-то у неё такое – Василиса. Васькой все кличут. Нет бы красивое какое-то, Аграфена, например, Евдокия, а то Васька да Васька…

А Василисой-то её отец назвал. Когда родилась она на свет, показала мать доченьку мужу и сказала:

– Погляди, отец, какая у нас красавица родилась`!

Отец на руки её взял, поглядел на младенца, улыбнулся:

– А глаза у неё, как васильки!

И в тот же день, к вечеру, принёс он целый букет васильков с поля, и подарил их матери за рождение дочери, да сказал:

– Быть ей Василисой, и быть ей такой же красивой, как эти цветы.

Так и назвали дочь.

Впереди послышались голоса ребят и девчат, и Василиса поправила свою богатую пшеничную косу на плече, и зашагала к месту встречи со своим любимым.
(продолжение следует)
~~~~~~~~~~~~~~~
Елена Воздвиженская
Художник` Константин Маковский

Василискино колечко
*
Часть 2.
Густой и синий вечер заключил деревню в свои тёплые объятия, заворожил звёздным хороводом, задурманил сладким ароматом яблок да груш, забаюкал дрёмой. Только молодёжи не спится, для них самое веселье начинается, они теперь до утра будут гулять, на утренней зорьке, как заалеется небо, разойдутся по домам, чтобы отдохнуть часа три, а там и на работу пора. Неутомимая пора, юная, вешняя…
Василиса ещё не дойдя до поваленного дерева услышала звонкий смех девчат.
– Кто это их так рассмешил? – подумала она, улыбаясь и сама от заливистого и задорного их смеха.
И тут же увидела Матвея, и сердечко её затрепетало. Матвей, как всегда красивый и весёлый, в красной рубахе и высоких сапогах, стоял прямо перед сидящими на бревне девушками и, размахивая руками, рассказывал им какую-то смешную историю. Парни тоже хохотали, слушая Матвея, но больше всех старалась обратить на себя внимание местная красавица Груня, Аграфена.
Она, не отрываясь, смотрела Матвею прямо в рот, улыбалась своей сверкающей улыбкой и готова была тут же, как пружинка, вскочить и в мгновение ока, оказаться в объятиях Матвея, лишь помани он её пальцем. И не смущала Груню даже толпа людей вокруг, словно и не было больше никого, только они вдвоём.
Василиса тихонько вздохнула, глядя на всё это, но тут же улыбнулась, и пошла навстречу к ребятам.
– Здравствуйте! – громко поприветствовала она всю компанию.
– О, Васька, здорово! – пренебрежительно усмехаясь, громко воскликнула Груня.
Василиса ничего не сказала ей в ответ. Она помялась возле дерева, хотела было присесть, да увидела, что единственное свободное место между девчатами не зря осталось незанятым, было оно испачкано, то ли золой, то ли ещё чем. И Василиса осталась стоять, не решаясь испортить свою единственную праздничную юбку. И в этот момент к ней вдруг шагнул Матвей. Он снял с себя пиджак, лихо накинутый на одно плечо, и, постелив его на поваленное дерево, улыбнулся Василисе:
– Присаживайся, Василиса, а то у тебя такая красивая юбка, жаль будет её испачкать.
Василиса вспыхнула, что маков цвет, прошептала спасибо, и села промеж девчат, те тут же отсыпали ей семечек в пригоршню, и Василиса, лузгая семечки, тоже стала слушать Матвея, который продолжил свой рассказ. Она увидела, как недобро зыркнула на неё глазами Груня, обожгла злым взглядом, но тут же и забыла про это, глядя на своего любимого Матюшу.
Все смеялись, болтали, и Василиса с ними, она и не заметила, как Груня, встав со своего места, тихонько зашла за её спину, и аккуратно и незаметно натянула её юбку на сучок, торчащий из бревна. Вскоре пришёл Петруня, деревенский гармонист, и весело заиграв на гармонике, крикнул:
– Ну-ка, ребята, девчата, давайте танцевать! Дробушечки!
Все радостно соскочили со своих мест и поспешили на площадку позади дерева. Уж сколько поколений ног истоптали её до блеска, отплясывая здесь танцы. Вскочила на ноги и Василиса. И в тот же миг раздался громкий треск. Юбка Василисы оказалась разорванной о сучок, огромный клин ткани от самого низа и почти до пояса был вырван одним движением. Василиса застыла, словно статуя, не зная, что делать, она была в такой растерянности, стыде и ужасе, что просто молчала, закусив губу. Девчонки ахнули, а Груня, глянув на её юбку, расхохоталась во всё горло, указывая на Василису пальчиком:
– Ну вот, единственная праздничная юбка оказалась негодной! Теперь нашей Ваське ни потанцевать, ни поплясать, ни порадоваться!
Ребята притихли, девчата изумлённо уставились на Груньку, а потом заговорили:
– Грунька, да что ты такое несёшь? Что с тобой сегодня, чего ты такая злая?
– Да ничего, – поведя плечиком, хмыкнула та, – Ну что, идёмте танцевать или так и будем стоять да юбки драные разглядывать?
Василиса же, не вымолвив ни слова, бросилась бежать по дорожке в сторону деревни. Она бежала и плакала. Слёзы так и катились по её щекам горошинками. Она вытирала их ладошками, а они всё текли ручьём, попадая на губы. Василиса облизнула губы, слёзы были солёными. Ей было горько, обидно и больно.
– За что она так со мной? – думала девушка, – Что я ей сделала? Ведь она живёт хорошо, одна дочь у матери с отцом, родители оба работают, у них полный двор скотины. Каких только нарядов у неё нет, новые ленты на каждый праздник. Что ей ещё не хватает?
Потихоньку успокоившись, выплакав своё горе, Василиса сбавила шаг и пошла не спеша, вот и калитка родная показалась. Постояла Василиса немного на тропинке, чтобы обсохли слёзки, вдохнула полной грудью свежий ночной воздух, напоённый запахами трав с деревенских лугов, да толкнула калитку.
– Эх, матушка теперь расстроится, да и ей самой погулять больше будет не в чем, купить новую юбку им просто не на что. И как же она только умудрилась так разорвать свой единственный праздничный наряд? Вот тетёха.
Так, ругая себя, она вошла во двор, но сразу не пошла в избу, а присела на скамеечку под окнами. Тут же подбежал к ней их пёс Алтрапка, заглянул в глаза, положил на колени большую свою морду, облизал горячим языком ладони, успокаивая и жалея милую свою хозяюшку. Погладила Василиса доброго друга и пошла в избу. Мать спала уже крепко, умаялась за день, даже и не услышала, как Василиса вошла. Девушка разделась и легла в кровать, да не удержалась, вновь расплакалась над своей горькой судьбой, так и уснула она с мокрыми от слёз щеками.
И снится ей сон, будто идёт она по широкому пшеничному полю, золотые волны вокруг неё колышутся от ветра, а в пшенице синими огоньками светятся васильки, и много их, так, что кажется и не поле это, а небо – голубое с золотым. А навстречу Василисе идёт по полю парень в белой рубахе. Как подошёл он ближе, разглядела она, что это Матвей, а в руках у него букет васильков. Приблизился он к Василисе, букет ей протянул, и со смехом, потрепав её за плечо, сказал:
– Не реви, рёва-корова, всё будет хорошо!
Василиса вздрогнула и проснулась. Над ней стояла матушка и трясла её за плечо:
– Василисушка, донюшка, что с тобой? Ты чего всхлипываешь`?
Подняла Василиса голову, поглядела на мать, на юбку, что на стуле у кровати висела, да снова заплакала.
– Да что с тобой? – забеспокоилась мать, – Расскажи, поведай матери!
– Матушка, я юбку порвала, – ответила Василиса.
– Как порвала?
– Зацепилась за сучок.
– Ну ничего, это дело поправимое, – вздохнула с облегчением мать, – Главное, что с тобой всё хорошо, дочка. Поднимайся, утро на дворе. Пора Пеструшку нашу в стадо провожать, я уже её подоила. Сейчас оладушков с молоком поедим, да на работу пора.
Василиса встала, умылась колодезной водой, от которой загорелось лицо, расчесала свои густые, красивые волосы, заплела их в пшеничную косу и решила повязать сегодня нарядную голубую ленту, которую матушка подарила ей на Богородичный праздник…. Надела своё простое, рабочее платье, поела оладушков с молоком, взяла во дворе под навесом грабли и серп, да отправилась на работу.
Работали они с девчатами наймичками у матвеева отца, убирали пшеницу на поле. Время стояло погожее, и нужно было поторопиться убрать урожай, пока не налетели холодные ветры да проливные дожди и не побили колосья. Василиса поднесла ладонь к глазам, окинула взглядом поле, и перекрестившись, принялась за работу вместе с остальными.
(продолжение следует)
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Елена Воздвиженская

Василискино колечко
Часть` 3
Жаркий полдень дохнул пылом, как из устья печи, задрожал, поплыл переливающийся воздух, превратился в душное марево. Вдалеке качались в нём крыши деревенских домишек, голубая лента реки и густой тенистый лес с другого конца поля. На выцветшем небе не было ни облачка, словно вся синь его ушла в васильки, что тут и там светились сапфировыми огоньками в золотых колосьях.
Птицы и те примолкли, спрятались в пышной листве тополей. Одни лишь пчёлки кружили над головами, пролетая на луга, что раскинулись у реки, да возвращаясь обратно с полными лапками пыльцы, смешанной с нектаром, и собранной в колобочки. Мохнатые бочка полосатых тружениц тоже припушены были золотистой сладкой пыльцой, и похожи были пчёлки на мельника, деда Игната, всегда покрытого с головы до ног белой мукой.
Притомились к полудню девчата, присели отдохнуть в тенёчке за снопами, скинув с головы свои белые платочки, и обмахиваясь ими. Достали каждая из своего туесочка нехитрую свою снедь – варёные картофелины, хрустящие пупырчатые огурчики, беленькие яички, острые пёрышки зелёного лука, молоко в крынках, оладушки да каравай. Стали обедать вскладчину. Ели, кто что хочет, хохотали друг над другом, подзуживали, а как поели, затянули песню ладную да складную, прислонившись к снопам.
Вдруг показалась на дороге бричка, поехал куда-то по делам хозяин, отец Матвея, снял с головы картуз, помахал девчонкам, остановился, поздоровался со всеми, да поехал дальше по своим делам.
Девушки прилегли отдохнуть малость после обеда, вздремнуть в тенёчке. Василисе же спать не хотелось, она отошла в сторонку и присела за снопом. Прикрыв глаза, она вспоминала сегодняшний сон про Матвея. Вот время обеда прошло, пора было и снова за работу приниматься. Славно поработали девушки до самого вечера, а как солнце стало на отдых садиться, так и домой засобирались.
Шли они по дороге, молотя пятками и поднимая пыль. Василиса затянула песню, петь она была мастерица. Всё мечталось ей вместе с Матвеем песню спеть душевную, о любви, чтобы поддерживали они сильными своими голосами друг друга и летела песня на простор, отзывалась в сердце, трогала душу за живое, звенела струнами радости.
Тут вдруг мысли её оборвал неожиданно послышавшийся топот копыт и задорный присвист:
– Э-ге-гей! Берегись! Затопчу! Кого затопчу, того и в невесты возьму!
Девчонки захохотали, завизжали и бросились врассыпную в придорожную траву. Все успели отскочить и лишь одна Василиса, не опомнившаяся ещё от своих мыслей, замешкалась и заметалась по дороге. Матвей, а это был он, объехал её кругом, остановил своего коня, обдав девушку клубом пыли, и улыбнулся, глядя на неё, конь под ним гарцевал.
– Ну вот, попалась, одна не успела убежать!
Девчата с визгом подскочили к Матвею и стали тянуть за повод, за узду, за штаны Матвея, хохоча и пытаясь стянуть его из седла:
– Всё, не отпустим теперь тебя!
– Что, Василиса, пойдёшь ко мне в невесты? – спросил, глядя на Василису Матвей.
Та зарделась, зарумянилась, опустила глаза и отступила на несколько шагов в сторону.
– Да ты не бойся, я тебя не обижу, я добрый, – рассмеялся Матвей.
Девчата тоже засмеялись, а Василиса, ещё больше вспыхнув, пошла вперёд по дороге. Девчонки поспешили вслед за ней. Матвей тихонько поехал рядышком с Василисой. Спустя время он наклонился к девушке и спросил:
– Ну что, пойдёшь ко мне в невесты?
– Да будет тебе уже, – ответила, чуть не плача, Василиса, – Что ты смеёшься надо мной? Пошутил и будет.
– А я не смеюсь, я серьёзно сказал, – Матвей посмотрел ей прямо в глаза.
Ничего не ответила больше Василиса, побежала к девчонкам. Матвей же пришпорил коня и крикнул на ходу:
– На вечорку сегодня приходи!Потанцуем!
Василиса посмотрела ему вслед, как он понёсся в деревню под смех и улюлюканье девчат, и опустила голову.
– На вечорку, – подумала она про себя, – Какая мне вечорка, единственную выходную юбку свою порвала.
Она горько вздохнула и пошла по дороге.
Подойдя к своему двору, она увидела Алтрапку, который поджидал её у калитки. Завидев хозяйку, тот понёсся на всех лапах ей навстречу, прыгнул, положив лапы на грудь, и принялся вылизывать мокрым языком Василискино лицо, та расхохоталась и потрепала пса между ушей, а после крепко прижала его к себе.
– Алтрапушка ты мой, хороший ты мой, верный друг! Пойдём домой.
Пёс кружился вокруг хозяйки, не давая пройти, вилял хвостом и дышал, радостно высунув язык. Василиса спотыкаясь от таких объятий, смеясь, шла потихоньку к калитке, дойдя наконец кое-как до двора, она села на скамейку под окнами, и, сняв с головы платок, утёрла им лицо:
– Ох, и жарко нынче.
Из дома вышла мать и встала, улыбаясь, на крылечке.
– Притомилась, донюшка? А я баньку истопила, ступай, смой пот да пыль. Крапивы тебе да ромашки для косы запарила, ополосни волосы-то травушками.
– Спасибо, мамонька!
Мать продолжала глядеть с улыбкой на Василису.
– Ты чего, мамонька, улыбаешься так?
– А новость у меня для тебя есть радостная. Ты в баньку ступай, а после дома расскажу всё.
– Сейчас скажи! – девушка подскочила к матушке и закружилась вокруг неё точно так же, как давеча скакал вокруг неё Алтрапка.
– Нет уж, – отмахнулась мать, смеясь, – После.
Василиса улыбнулась матери и, чмокнув её в щёчку, поспешила по тропке, петляющей меж рядов картофеля да грядок, в самый конец огорода, где стояла банька, в предвкушении от той новости, что приготовила ей матушка.
(продолжение следует)
~~~~~~~~~~~~~~~~
Елена` Воздвиженская

Василискино` колечко
Часть 4
Напарившись в баньке, да словно родившись заново, вышла с лёгким телом и душой Василиса в предбанник, присела на скамеечку, застеленную белой простынкой, отдышалась, распустила до колен свои пшеничные волосы, причесала их гребнем, да пошла в дом.
Матушка, хлопотавшая у стола, едва завидев Василису, тут же бросила все дела и, ухватив её за локоть, потянула за собой в закуток за занавеской, что служил Василисе девичьей светёлкой с небольшим окошечком, стояла там кровать с периной и горочкой вышитых подушек, да стул, на стене зеркало висело, вот и вся обстановка.
Войдя туда вслед за матерью, Василиса от удивления застыла на месте, широко распахнув глаза. Прямо перед нею, на кровати, лежала новая юбка немыслимой красы! Сама чёрная, да такая пышная, что ежели в танце закружишься в ней, так она солнышком распустится, вот какая! Сверху поясочек широкий, а понизу, по подолу, большие красные маки с зелёными листочками распустились окаёмочкой.
Так и ахнула Василиса:
– Мамонька, да откуда же такая красота невиданная!
Мать, довольно наблюдавшая за дочерью, хитро подмигнула:
– А вот не скажу!
– Мамонька, ну скажи-скажи, мочи нет, как узнать хочется!
– Ладно, егоза, расскажу, только айда-ко за стол, ужинать пора.
Когда уселись они с матерью за стол, Василиса тут же закрутилась в нетерпении на стуле:
– Матушка, ну так что? Откуда юбка-то?
– Откуда? А вот оттуда! Мать Матвея нынче приходила ко мне.
Василиса захлопала непонимающе длинными ресницами и уставилась на мать:
– Зачем?
– Дочка их младшая ногу сегодня подвернула. А ты же знаешь, что бабушка моя научила меня косточки вправлять, вот они и привезли дочку ко мне. Я не отказала, полечила ножку её, поправила, перевязала тряпицей туго, да травок дала, какие надобно, чтобы поскорее девчоночка окрепла.
А Фёкла меня поблагодарила да и говорит – вот спасибо тебе, милая, на вот, возьми доченьке своей, красавице, юбку. Пущай будет ей подарочек от меня, передай, пусть носит на здоровье! Я, было, отказаться хотела, да вспомнила, что ты давеча как раз юбку свою порвала. Думаю, ну вот, Бог всё видит, всё знает. Ну и взяла. Давай, ешь, примеряй обновку, да на вечорку беги.
– Мамонька! – радостно воскликнула Василиса и, подскочив со стула, обняла мать и расцеловала звонко в обе щёчки.
– Ешь, стрекоза, да беги гулять, уберу я сама со стола, – засмеялась мать, отмахиваясь от поцелуев.
Тут же прозвучали в голове Василисы слова Матвея:
– Приходи сегодня на вечорку, потанцуем!
Василиса радостно засмеялась, будто колокольчик зазвенел, закончила поскорее с ужином, и побежала примерять юбку. Та пришлась ей впору, словно на неё и сшита была. Мать сидела на кровати и глядела на дочку, смахивая слезу. Проворно нарядившись и заплетя косу, Василиса решила надеть сегодня простые, но очень яркие и красивые бусики, красного цвета под стать макам на подоле. Глаза Василисы сияли от счастья. Она любовалась на себя в зеркало, и даже сама себе нравилась сегодня, словно юбка сделала её волшебным образом красавицей. Она и не подозревала от скромности своей, что всегда была прекрасна, да только не знала о том, не считала себя красавицей.
Словно легкокрылая пташка выпорхнула она из дома. Мать перекрестила дочку на дорожку и долго стояла на крылечке, глядя ей вслед, вспоминая свою молодость и утирая слезу.
Уже на подходе к дереву, где собиралась молодёжь, Василиса, как и в прошлый раз, услыхала голос Матвея. Он возбуждённо что-то рассказывал друзьям, показывая рукой в сторону леса.
Василиса подошла ко всем, и, поздоровавшись, осталась стоять. Все повернули головы в её сторону.
– Василиска, у тебя новая юбка? – ахнули девчонки, – Какая красивая-я-я!
Груня же потемнела лицом, сузила глаза и недобро зыркнула на Василису.
– О, Василиса, здравствуй! – подошёл к ней Матвей, взял её за руку, проводил к дереву и постелил на него свой пиджак, предлагая девушке присесть.
Василиса присела, на этот раз уже не стесняясь, а счастливо улыбаясь.
– Ну, так вот, – продолжал Матвей, – Вы же знаете, что в том доме ведьма жила. Она делала всякие странности. И стоило только её разозлить, такие вещи в деревне начинали происходить, что было страшно на всё это смотреть.
Василиса поначалу не поняла, про какую ведьму Матвей толкует, и только потом она сообразила. На краю леса жила одинокая старушка. Жила долго. Никто не знал, сколько ей лет. Но очень часто люди обращались к ней за помощью, никому она не отказывала, если с добром приходили. И тут Василиса сказала:
– Она не ведьма была. Она ведунья была, знахарка. Она всем помогала. Мама моя к ней тоже ходила за травой, когда я сильно горлом заболела. И папаню моего она тоже лечить пыталась, когда тот грудь застудил. Только бабушка та сказала маменьке, что поздно мы к ней обратились, если бы чуток пораньше, то помогли бы её травки. А так, она его спасти не смогла.
Все удивлённо повернулись к ней, потому что раньше Василиса всегда предпочитала отмалчиваться, и никогда ни в какие беседы не вступала. Тут Матвей задумчиво произнёс:
– А ведь моя матушка тоже к ней ходила, за травами.
– Но, послушай, – повернулся он к Василисе, посмотрев на неё, – Ведь твоя мама тоже людям помогает?
Василиса вспыхнула.
– Помогает, – прошептала она.
– Конечно, помогает! – защебетали девчата, – Мы к твоей маме частенько приходим, когда то руку зашибём, то ногу подвернём. Она всегда быстренько вылечит, и боль заговорит, и косточку на место вправит, и даже синяк и тот на глазах уменьшается, два дня и нет его, как не бывало. В деревне-то у нас, чай, не как в городе, не посидишь без дела, некогда хворать.
– Вот и сегодня, – сказал Матвей, – Моя маманя к твоей приходила, Алёнку приносила, сестричку мою самую младшенькую, ножку она подвернула. Спит она сейчас спокойно, помогли травки. Спасибо тебе и матушке твоей, Василиса.
– А-а-а! – раздался вдруг визгливый и насмешливый голос Груни, – Так вот откуда у Васьки новая юбка! А я-то думаю, откуда им, нищим, такие вещи хорошие взять!
Матвей метнул недобрый взгляд на Груньку. Девчонки тут же заговорили все разом:
– Грунька, ты что, рехнулась вовсе? Что ты болтаешь своим языком, что ни попадя? Разве можно такие слова говорить!
Грунька засмеялась каким-то дурным голосом и вдруг сказала:
– А что, слабо сходить в ведьмину избушку? Говорят, там от ведьмы ещё кой-чего осталось!
– А и, правда, пойдёмте, ребята? – сказал Матвей, – Айдате, посмотрим!
Все тут же зашумели, заговорили. Девчонки вроде бы испугались. Но Грунька насмешливо сказала:
– Чего трусите-то? Идёмте уж.
И все дружной толпой потянулись к дому знахарки.
(продолжение следует)
~~~~~~~~~~~~~~~~
Елена` Воздвиженская

Василискино` колечко
Часть 5
*
Когда весёлая ватага ребят и девчат добралась до лесной опушки, уже окончательно стемнело. Дом знахарки встретил их тёмными глазницами окон. Брёвна избы, покрытые тут и там замшелым мхом, выглядели ещё крепкими, такая изба и ещё век простоит, хоть с виду и неказиста. Дверь в дом была прикрыта, один столбец крыльца завалился и оттого крыша над ним просела.
– Ну, чего пожаловали? – словно вопрошало непрошеных гостей то, что притаилось внутри, – Чего надобно?
Высокие сосны закачались под, невесть откуда налетевшим вдруг, порывом ветра. Верхушки елей чёрными пиками упирались в небо, на которое выкатилась из-за горизонта медная луна. Вокруг не было ни души, только какая-то шальная птица вспорхнула из кустов, вспугнутая голосами людей, встревожено крикнула резким протяжным окликом, да замахав шумно крыльями, улетела прочь, в сторону леса.
Ребята притихли, стараясь говорить тише. У Василисы по спине пробежал озноб. Страшновато было всем, хотя и храбрились друг перед дружкой.
– Ну что, кто самый смелый? – раздался громкий голос Груньки, – Кто первым в дом войдёт?
Все вздрогнули от такого неуместного здесь и словно чужого звука человеческого голоса.
– Зачем туда идти? – сказал кто-то из парней, – Посмотрели и будет.
– Ах-ха-ха-ха-ха, – захохотала дико Грунька, – Так и знала, что вы струсите!
И она презрительно глянула на друзей.
Тут Василиса подала голос:
– Не надо тревожить чужое жильё, пусть всё остаётся, как есть.
И тут в одном из окон показались вдруг два светящихся зеленоватых огонька, они двигались, то приближаясь, то удаляясь вновь. Василиса вздрогнула.
– Ой, смотрите, – показала она на окно, – Что это там?
– Да ничего! – резко прервала её Грунька, – Ерунда какая-нибудь! Вечно тебе что-нибудь покажется, полоумная.
– Грунька, договоришься ты! – накинулись на неё девчата, даже забыв понизить голос, так велико было их возмущение её наглостью, – Ответишь за свой язык!
– Я? Отвечу? Ха! – подбоченилась Грунька, – А что я такого сказала? Васька и правда ж чудит постоянно, не от мира сего.
И она злобным, полным ненависти взглядом посмотрела на Василису.
Та ничего не ответила на её хамство, не отводя взгляда от окна. И тут она рассмеялась, все недоумевающее посмотрели на неё, а она показала рукой на окно и сказала:
– Да это же кот знахарки! Помните, у неё был большой пушистый рыжий кот, который у неё на плече всегда сидел, когда она в лес ходила?
Все дружно загалдели:
– Да, да, точно! Мы его, бывало, и одного в лесу встречали, когда по ягоды бегали, он такой рыжий, огненный просто, на лису похож!
Все засмеялись.
– Нешто он живой ещё? – в сомнении спросила одна из девчат.
– А что б ему не жить? – сказал Матвей, – В лесу и поле мышей достаточно, да и в дому подпол есть. Живёт себе и живёт.
– Когда ж это ведьма-то померла? – нахмурила лоб другая.
– Да лет пять, поди-ка, будет уж, – ответил Матвей.
Тем временем Грунька, никем не замеченная, прокралась на крыльцо, с любопытством приоткрыла скрипучую рассохшуюся дверь, и заглянула внутрь. В это же время в щель протиснулась кошачья морда. Кот смотрел на всех удивлённо-большими зелёными глазами, которые светились в темноте.
– Ах, ты пакостник! – сказала с отвращением Грунька.
И только собралась захлопнуть дверь, как кот протянул лапу и царапнул Груньку по ноге.
– Ах, ты ведьминское отродье! – выругалась снова Грунька, и пнула кота в пушистый бок. Тот отлетел внутрь избы и обиженно замяукал.
– Ну, я тебе устрою, – выпалила она, подбежала к одному из парней, который держал в руках самокруточку, выхватила её у него, вбежала на крыльцо, вырвала пук соломы, из большого тюка, лежащего на крыльце подожгла и, приоткрыв дверь, бросила внутрь. Затем она подперла дверь спиной и захохотала.
– Да что ты творишь, ненормальная? – закричали ребята.
А тем временем пук, по всей видимости, попал как раз в кота, зализывающего рану у порога, и все услышали, как кот истошно замяукал.
– Ах, ты гадина! – закричала Василиса и стремглав побежала в дом, оттолкнув от двери Груньку.
Она вбежала как раз вовремя. Кот катался по полу, пытаясь потушить пламя. Василиса схватила кота, завернула его в свой широкий подол новой юбки и пламя тут же потухло. К счастью девушка подоспела вовремя, у кота была такая пушистая густая шерсть, к тому же свалявшаяся колтунами, что до тела животного огонь не добрался.
– Ой, ты маленький мой, бедненький, – прижала его к себе Василиса и вышла с ним из избы на воздух.
– Василиса! – тут же подскочил к ней Матвей, – Как ты? Не обожглась?
– Нет, всё хорошо, – ответила Василиса, – Только котик вот пострадал.
Она развернула юбку, и они все вместе осмотрели бедное животное. У него обгорели усы, хвост и чуть-чуть бока. Но жизни его ничего не угрожало. Василиса с укором посмотрела на Груньку:
– Что ж ты злая такая? Что тебе спокойно на свете не живётся?
– Ты у нас больно добрая! – огрызнулась та.
– Да какая бы ни была, но не такая, как ты, – ответила Василиса.
Кот мяукнул, лизнул Василису в руку, словно благодаря свою спасительницу, спрыгнул с её коленей и, хромая, ушёл в лес.
– Аха-ха-ха! – снова раздался хохот Груньки, – Ваша новая юбка пришла в негодность, глядите-ка, вся в дырах, больше вам взять такой красоты неоткуда. Так что либо в дранье ходить, либо дома на печи сидеть! По-другому никак!
Ребята все притихли. Матвей молча стоял, глядя то на Груньку, то на Василису. Василиса опустила полные слёз глаза на свою юбку и поняла, что её обновка была испорчена, она была прожжёна в нескольких местах до дыр.
Василиса закусила губу, чтобы не расплакаться и не показать никому своих слёз, и быстрым шагом зашагала в деревню. Грунька победоносно улыбнулась и сказала:
– Ну вот, плакса ушла, можно и даже веселиться.
– Какое ещё веселье может быть? – грубо прервал её Матвей и поспешил за Василисой.
Глаза Груньки вспыхнули огнём и она топнула ножкой в гневе.
– Ах так… Ну и беги, беги за своей Васькой! А я… Я в дом пойду и поищу, у ведьмы-то, говорят, книжка была колдовская, вот найду её и наведу порчу на всех, кто мне поперёк дороги стоит, – расхохоталась она, побежала на крыльцо и тут же скрылась за дверью.
– Ох, и дурная, – покачали головами девчонки.
Немного постояв, они позвали Груньку:
– Грунька! Выходи уже, идём в деревню, по домам пора.
Но никто не откликнулся из дома.
Ребята покричали ещё и увидев, что та не отзывается, пошли дружной толпой в дом. Внутри было тихо и пусто… Ни души.
– Грунька, – уже встревожено закричали ребята, – Хватит шутить, выходи! Мы уходим!
И снова ответом им была лишь тишина.
– Грунька как всегда в своём духе, – сказал один из парней, – Ну её, хочет нас дурить, так пусть и сидит тут одна, идёмте в деревню. Сама придёт.
– Может случилось с ней чего? – робко предположили девчата.
– Да чего с ней случится? Избёнка-то махонькая. Небось, Грунька уже давно в заднее окно выбралась да в деревню убежала и смеётся теперь там над нами. Завтра ещё всех обсмеёт, как мы тут её искали.
– Ну, идёмте тогда, – согласились девчата.
И всей гурьбой ребята и девки пошли прочь из избы знахарки, прикрыв за собой тихонечко дверь.
(продолжение следует)
~~~~~~~~~~~~~~~~
Елена` Воздвиженская

Василискино `колечко
Часть 6
*
Матвей, не выдавая себя, проводил Василису до самого дома. Он молча шёл и смотрел ей в спину. Девушка шла всё быстрее и быстрее, ускоряя шаг. Добежав до калитки, она быстро отворила её и скрылась во дворе, Матвей же, удостоверившись, что с Василисой всё в порядке, тяжело вздохнул и пошёл к себе домой.
Василиса не сразу вошла в избу. Она опустилась на скамейку под окнами и зарыдала в голос, слёзы душили её, так ей было больно и обидно, боязно за то, что же скажет маменька, как она расстроится. Алтрапка подбежал к хозяйке и принялся ластиться к ней, облизывать её мокрые щёки. На крыльце показалась встревоженная мать, в одной ночной рубахе, с большим платком, накинутым на плечи.
– Донюшка, что случилось?!
– Маменька, – еле выговорила Василиса, – Прости меня, непутёвую, я и эту юбку испортила.
– У-у, ну и это горе не беда, зима не лето, переживём и это, – обняла её мать и расцеловала.
Она отвела Василису в дом и, напоив чаем с травками, уложила спать. Спала Василиса в эту ночь крепко, благодаря матушкиным травкам и снился ей сон. Идёт она по дороге, а навстречу ей женщина, на плече у неё рыжий кот сидит с подпалённым бочком, как поравнялись они, женщина улыбнулась Василисе, за руку её взяла и сказала:
– А ты смелая. Спасибо тебе, что кота моего спасла, я его подлечу, быстро поправится.
– А как же вы его полечите, коли вы…
– Померла? – рассмеялась женщина, – Так ведь коты они такие. Только так меж мирами бегают. А Груньку эту я проучу. Давно уж её проучить надобно, да, видать, некому было. Ну, ничего, вот я и сделаю это.
Ничего не ответила Василиса, а женщина продолжает:
– А ты жить хорошо будешь, скоро всё у тебя наладится. И жизнь у тебя будет долгая, да с любимым в радости. А это тебе от меня подарок, на свадьбу.
И знахарка протянула руку, разжала кулак и Василиса, вздрогнув, проснулась, так и не увидев, какой подарок приготовила ей она.
– Какая свадьба? – подумала Василиса.
Она встала и увидела, что матушка уже подоила корову, проводила её в стадо и хлопочет у печи. Пора было отправляться на работу. Василиса умылась, причесала свою чудесную золотую косу, заплела волосы, поела без аппетита, поцеловала мать в щёчку да, захватив со скамейки у порога, приготовленный загодя матерью, туесочек с обедом, отправилась на работу.
День нынче выдался пасмурный, ветреный. То и дело набегали на небо тяжёлые свинцовые тучи, чёрные с пенными белыми краями, вот-вот грозясь пролиться на землю дождём, а то и градом. Но каждый раз, как только хмурились тучи, Василиса поднимала к небу глаза и говорила:
– Тучки, миленькие, обождите немножко, прошу вас. Нам совсем немного осталось убрать, ведь пропадёт хлеб.
И вот диво, словно слушаясь её, тучи разбегались в стороны, а девчата с удвоенной силой принимались за работу, чтобы успеть до дождя. Уже почти убрали хлеб, как на дороге показалась бричка отца Матвея, а в ней, рядом с хозяином сидела мать Груньки, прижав к груди руки. Девчата, встревожившись, сгрудились вместе, и встали в ожидании того, когда бричка поравняется с ними. Не успела она остановиться, как грунькина мать на ходу спрыгнула на землю и побежала к девчатам. Она плакала.
– Девоньки, милые! Вы вчера с Груней гуляли вместе, не знаете ли где она? Не вернулась она домой, я сначала сама всю деревню обошла, да только не нашла её нигде, а после уж сюда, к вам попросилась отвезти меня.
Девчата притихли, холодок пробежал по их спинам, они молча переглядывались, не веря в происходящее. В их взглядах читалось – да как же это так? Да правда ли это?
Наконец одна из девчат заговорила:
– Вчера она с нами была, а после пропала, мы думали, что она домой убежала, разыграть нас решила.
– Где ж вы расстались-то с нею?
– Да в доме знахарки, – потупясь, ответили девушки.
– Да как же это? – всполошилась мать Груньки, – Да почто же вы туда пошли-то?
Рассказали девушки, что Грунька сама и предложила на опушку пойти да в дом войти. Про кота рассказали да о том, как Василиса спасла его. Как после того снова она в дом вернулась да и пропала, как они порешили, что Груня в окошко выбралась, чтобы их разыграть, да в деревню убежала, в её это духе было, всех ошарашить да посмеяться. Они и подумать не могли, что Груня до дому не дошла.
Расплакалась мать ещё горше, спрятала лицо в ладонях:
– Ох, глупая девка, что натворила, разве ж такому мы с отцом её учили. Да видать наша это вина, что выросла Груня такой. Где ж искать-то её теперь?
– Вы не плачьте, мы сейчас скоро работу кончим, – подошла к ней Василиса и обняла несчастную женщину, – И все вместе пойдём в лес Груню искать. Мы бы сразу пошли да дождь собирается, надо хлеб скорее убрать. Тут на часик нам работы.
– Убирайте, убирайте, девоньки, я вам сама подсоблю тоже, мне в работе полегче будет…
Через час кончили работу и тут же, кто с хозяином на бричке, кто пешком направились к лесу. Тут и дождь затрусил, мелкий, холодный, колючий, вовсе и не летний будто.
Со стороны деревни показалась толпа ребят, встретились они все на опушке и дальше вместе зашагали. Встревоженно обсуждали случившееся, переживали за Груньку, какая бы ни была, а своя, деревенская. И куда она могла из избушки запропаститься? Может выскочила да в лесу решила спрятаться, чтобы всех напугать? А там зверь какой на неё напал? От этих мыслей страшно стало всем, ребята хмурились, девчонки утирали слёзы.
Войдя в избу принялись при свете дня обыскивать каждый угол, да тут и обыскивать было нечего, изба небольшая, всё на виду, печь посредине, возле печи на полке утварь домашняя – горшки да плошки, деревянные ложки, чугунок да ухват у стены, лавки под окнами да стол, из красного угла строго глядят образа, в закутке кровать. Тут и спрятаться негде.
– Идёмте в лес искать, – сказал кто-то из парней, как в углу за печью послышался вдруг шорох, а после голос Грунькин, да будто издалёка откуда-то и что говорит вовсе непонятно. Мать грунькина так без чувств и повалилась на пол…
(продолжение следует)
~~~~~~~~~~~~~~~~
Елена `Воздвиженская

Василискино колечко
Часть 7.
*
Забились девчата в угол избы, заверещали, парни нахмурились. Что за диво? Голос грунькин слыхать, а самой нет. Боязно всем, перешёптываться стали, что это за диво – то ли морок на них навели, то ли и вправду Грунька тут где-то, да только где`?
– В подпол надо, может там она, – сказал вдруг кто-то из ребят. Тут же откинули крышку в полу меж половиц, спрыгнули вниз – погребок махонький и нет там никого, одни стены земляные да пыльные дощатые полки.
Что делать? Принялись стены простукивать, да какой в этом смысл? Брёвна, как брёвна, нет там ничего. А голос Груньки снова зовёт, говорит что-то, плачет будто, а слов не разобрать вовсе, будто река шумит и волны на бережок накатываются. И на подловку уж слазили, и там никого, кроме паутины да пауков. Тут кто-то из парней говорит:
– Блазнится нам всем, видно ведьма на нас морок напустила, нет тут никакой Груньки. Сжечь избу и морок сойдёт!
Тут же подхватили его остальные – правильно, правильно, сжечь надобно! Как ни умоляла их Василиса не делать этого, не послушался её никто. Ровно с ума все посходили. Мать же грунькина только на крыльце сидит, куда её девки выволокли, да плачет, качаясь из стороны в сторону. От неё толку нет.
Разложили по полу солому да и пустили огонь. Но лишь только дым повалил да огонь разошёлся, как страшный вопль огласил всё вокруг:
– Ай, больно, больно!
Все узнали голос Груньки. Мать грунькина вновь за сердце схватилась, а ребята, побледнев, похватали кто ведра, кто ушат, кто кувшин, кто чугунок из сарайчика, что возле избы был, да к озеру кинулись, благо избёнка-то на самом берегу стояла. Успели ж таки потушить пламя.
Стоят все чумазые да перепуганные, а что дальше делать и не знают. В лесу, конечно, поискали, да только не нашли там Груньки. С тем и домой воротились. Даже на вечорки нынче никто не пошёл. Девок матери не пустили, а парни, видать, без девчат не захотели собираться.
Василиса с матерью повздыхали о непутёвой Груньке, поговорили, да тоже на боковую отправились. И вот снится Василисе сон, будто стоит она перед домом знахарки, рожок месяца на небе ярко так светит, и не страшно ей вовсе ночью одной в лесу. Тут дверь отворяется и выходит на крыльцо сама хозяйка, а на плече её кот большой рыжий сидит. Оперлась бабушка на перила, улыбнулась Василисе и сказала:
– Здравствуй, Василисушка! Что, Груньку искать пришла? Так здесь она. Спрятала я её от ваших глаз, пущай подумает над жизнью своей, глядишь, и научится людей уважать да старших почитать.
– Ой, бабушка, может отпустишь ты её? Жалко Груню…
– А она тебя пожалела? Юбку твою нарочно спортила.
– Да я на неё зла не держу. Она, верно, от ревности всё это сделала. Ведь она Матвея любит.
– Любит, так и что ж? По головам идти? Людей обижать да в душу гадить? Не-е-ет, так дело не пойдёт. Вот коли научится уму-разуму, попросит прощения у моего кота, тогда и отпущу я её. А коли гордая больно, да не захочет прощения просить, пущай и живёт со мной. У меня в избе места хватит!
И знахарка расхохоталась, махнув рукой. Топнула ножкой, свистнула и пропала.
А Василиса проснулась с колотящимся сердцем. Села на кровати – за окном уж утро. Матушка корову ушла провожать, а Василисе самой на работу пора подыматься. Целый день не шёл у неё из головы нынешний сон. Сама дело делает, а мысли все о Груньке. Жалко ей и девушку непутёвую, и больше того родителей ейных.
И вот, как закончили работу, решилась Василиса идти в лес, к избе знахарки. Никому не сказалась, одна пошла. Пока шла, букет цветов полевых набрала, ленточкой своей голубой, самой любимой перевязала. А вот и домишко показался у озера.
Поднялась Василиса на крылечко, замерла, боязно ей внутрь идти, но отступать некуда. Толкнула дверь – вошла. Низко в пояс поклонилась у самого порога, цветы на стол положила и сказала:
– Здравствуйте, бабушка! И ты, Груня, здравствуй! Бабушка, вот тебе подарочек от меня, букетик полевой. Отпусти ты, пожалуйста, Грунюшку, маменьку её жалко, убивается она очень.
– Добрая ты больно, – послышался голос из-за печи.
Вздрогнула Василиса, покосилась на печь, никого там нет, а голос идёт.
– Ну отпущу я её, а каков ей из того урок? – продолжает голос, – Все страдают – и маменька с тятей, и вы, подружки, а Груне и дела нет. Она до сих пор не поняла ничего. Только ножками топает да плюёт в мою сторону.
Вздохнула Василиса, глянула в угол, представилось ей, что именно там Груня сейчас сидит:
– Грунюшка, пожалела бы ты мать свою да отца, уж как они плачут, ищут тебя. Сама ты виновата в своей беде. Поклонись бабушке, да подумай, как жить, авось и простит она тебя.
Вздохнул кто-то в избе тяжко. Холодок пробежал по спине Василисы, страшно ей сделалось. Поклонилась она ещё раз хозяйке, вышла за порог, да быстрым шагом пошла в деревню.
Прошло несколько дней, хозяин, отец Матвея по традиции собирался устроить праздник – окончание жатвы. Накануне каждому своему работнику подарил он подарочек, кому что, девчатам по платочку да отрезу на платье новое, бабам – полушалочки на зиму тёплые, парням да мужикам – по рубахе. Никогда он не обижал своих работников, и нынче не обидел, все довольны остались.
– А завтра вечером, – объявил хозяин, – Всех вас жду на праздник!
И вот наступило утро праздника. Хозяйки поднялись пораньше, чтобы успеть все дела переделать до вечера, да к празднику поспеть. Бабы провожали коровушек в стадо, девки потянулись к колодцу за водицей, парни и мужики отправились на работу, как вдруг деревню огласили вопли.
Все испуганно оборачивались друг на друга, ничего не понимая. Что происходит`? И тут весь честной народ увидал какое-то страшилище, что неслось по центральной улице, голося во всё горло. Это была Грунька! Растрёпанная и чумазая, она неслась по деревне к своему дому, приседая и подгибая ноги, чтобы закрыть свою наготу длинной рубахой. Ведь юбки-то на ней не было!
Все выдохнули и уставились на Груньку, испуг и ступор людей начал сменяться весельем. Люди и радовались тому, что она нашлась цела и невредима, и не могли сдержать смеха, видя, как она опростоволосившаяся, в одном исподнем, мчится к своей избе, забыв про свою всегдашнюю спесь да гордыню. Грунька же, добежав до своей калитки, упала в объятия матери, которая вышла ко двору узнать, что за концерт на улице, разрыдалась, и та поспешно увела дочку в избу.
Так начался новый день в деревне.
Узнав новость, Василиса обрадовалась, и подумала про себя:
– Вот и славно, значит, попросила-таки Груня прощения у знахарки. Ну ничего, глядишь теперь, и образумится немного, – и подняв вёдра с водой на коромысло, Василиса неспешным шагом поплыла к дому.
(продолжение` следует)
~~~~~~~~~~~~~~~~
Елена Воздвиженская

Василискино колечко.
Часть 8.
*
В тот же день, когда должен был состояться праздник, Василиса сидела во дворе на скамеечке под окнами и перебирала крупу, разложив на коленях полотенце. Матушка хлопотала тут же, изредка поглядывая на дочь и вздыхая, видя, как та печалится, ведь пойти на праздник ей было не в чем. Покончив с делами, мать и дочь пошли в дом.
Немного погодя на дворе беззлобно залаял Алтрапка, он лаял так, когда видел кого-то чужих, но при этом неопасных для хозяек и оповещал их, мол, встречайте, гости вот тут к нам пожаловали. Мать выглянула на крылечко и точно – у ворот стояла Алёнка, сестрёнка Матвея, которой она недавно поправляла ножку.
– Здравствуйте! А Василиса дома?
– Дома, дома, моя красавица! Да ты проходи. Как ножка-то твоя`?
– Хорошо, не болит совсем, спасибо вам! А я по батюшкиному поручению пришла.
– Вот как, ну, пойдём чаю попьём.
-Не-е-ет, чаю не буду, меня вон ребята ждут, играть в лапту. Я по-скорому. Тятя велел Василисе вот это передать, – и Алёнка протянула небольшой, тугой свёрточек, крепко перехваченный верёвочкой.
– А что это, Алёнушка?
– А я не знаю, – пожала девчушка плечами, – Батюшка не сказал, только велел передать, что за работу. Он всем нынче подарочки дарит. Ну, я побежала, меня там ребята ждут`!
– Беги-беги, стрекозушка, – засмеялась мать, глядя, как девчушка скоро сбегает с крыльца, топая пятками по ступеням, а сама вернулась в избу.
– Василиса! – позвала она дочку, – Поди-ка сюда, глянь вот, матвеев батюшка тебе подарочек прислал, Алёнка это прибегала.
Мать передала Василисе в руки свёрточек и присела к столу:
– Давай, развёртывай скорее, уж больно любопытно, что там.
Василиса развязала верёвочку, развернула, встряхнула и… увидела перед собою красивую, новую, юбку!
– Матушка, – воскликнула она в удивлении и щёчки её покраснели от смущения, – Да что же это? Юбка…
– Юбка, – засмеялась счастливо мать, – Вот молодец Матвей, озаботился о тебе! Ведь это от него всё, я уверена.
– Да что ты, мамонька, такое говоришь, – ещё больше покраснела Василиса, – Случайно, небось, так вышло. Ведь батюшка его всем подарочки дарит на праздник жатвы.
– Всем да не всем, – ответила мать, – Откель бы ему знать, что у тебя с юбкой стряслось? Это всё Матвей.
– Ну, может обмолвился он дома ненароком, вот и всё, а матушка у него сердобольная, она и сообразила, чем меня порадовать.
– И я об чём, – хитро улыбнулась мать, – Да сколько можно лясы-балясы точить`? Примеряй уже скорее!
Василиса радостно засмеялась и побежала скорее переодеваться. Она скинула своё домашнее платьице, заштопанное в нескольких местах и надела нарядную обновку.
– А-ба, красота-то какая! – всплеснула руками мать, когда Василиса вышла из своего закутка.
Василиса покрутилась и так и сяк, полюбовалась на себя в зеркало – всё ей нравилось. На этот раз юбка была яркая, красная, вся усыпанная синими мелкими васильками, такая же пышная, как и в прошлый раз, и очень-очень красивая.
– Вот теперь можно и на праздник собираться, – сказала мать, доставая из шкафа свой праздничный платок и накидывая его на голову.
Пока мать умывалась да искала свою праздничную кофточку, которая невесть куда запропастилась, Василиса успела собраться и, выйдя во двор, присела на лавку. Тут же подбежал к ней Алтрапка и, высунув язык, хотел было заскочить грязными лапами на Василису.
– Фу, нельзя, Алтрапка, – крикнула Василиса, и, погладив пса по голове, добавила, – Ты вон по огороду бегал, лапы все в земле, а у меня, видишь, юбка новая! Мне сегодня нужно быть очень-очень красивой, не знаю сама почему, но так хочется моему сердцу, будто чует оно, что случится нынче что-то хорошее.
Алтрапка тут же понял всё и послушно улёгся у ног хозяюшки, растянув свою пасть в улыбке. Мать же всё не шла.
– Матушка! – позвала громко Василиса, – Ты скоро?
– Иду, иду, донюшка, замешкалась вот малость, – послышался голос матери из избы.
И тут вдруг что-то грузно шлёпнулось на лавку рядом с Василисой. Та громко вскрикнула, повернула голову и увидела возле себя большого, рыжего кота. Это был кот знахарки, которого она спасла от погибели.
– Вот это да, – удивилась Василиса, – Какие гости!
Кот подошёл к Василисе, забрался к ней на колени, замурлыкал, и, мяукнув, открыл рот. В подол Василисе тут же упало что-то маленькое и блестящее. Девушка удивлённо подобрала вещицу и поняла, что это серебряное колечко с ярким синим камушком, такого же цвета, как глаза Василисы.
– Батюшки, что же это? – раздался удивлённый голос матери над головой Василисы, – Откуда у тебя такое колечко?
– Так вот же, мамонька, кот принёс! Прямо изо рта его колечко выпало! Вот диво-то`!
Кот, будто подтверждая, принялся тереться о бок Василисы, вихляя задом и прижимаясь к ней, ластился и довольно мурлыкал. Хвост его и спинка совсем уже зажили. Шерсть кота была густая, как у медведя и рыжая, как солнышко.
– Ну и чудеса, – ахнула мать, и поглядела на кота, – Ну, что ж, оставайся у нас жить, раз хозяйки твоей нет.
Кот, словно всё поняв, тут же спрыгнул на землю, обнюхал Алтрапку, важно поднялся на крыльцо и вошёл в избу. Мать с Василисой рассмеялись.
– Вот и хозяин новый у нас появился в доме, значит, мышам места не будет, – сказала сквозь смех мать.
Алтрапка же фыркнул, чихнул и глянул на хозяек.
– Но ты у нас всегда будешь самый главный во дворе, хозяин двора! – сказала ему Василиса и почесала псу спинку.
– А дай-ка, донюшка, погляжу я на это колечко, – попросила матушка.
Василиса протянула кольцо матери. Та покрутила его в руках, колечко переливалось под солнцем всеми цветами радуги.
– А ты знаешь чьё это колечко, донюшка? – произнесла наконец мать.
– Нет, – покачала головой та.
– Это ведь колечко той знахарки, что у леса жила, хозяйки рыжего кота.
Василиса удивлённо смотрела на мать, и тут же вспомнился ей сон – так вот какой подарок передала ей знахарка в том сне! А ведь она сказала, что это свадебный подарок, неужто посватается к ней кто-то? Василиса опустила глаза, вздохнула о Матвее. Он уж точно никогда этого не сделает, только шутит над ней, смеётся. Она ему не пара. Они богато живут, а Василиса с матерью бедные, не его она поля ягодка. Ещё чего доброго станет опосля куском хлеба попрекать жену.
– Нет, – тут же отбросила Василиса такие мысли, – Матвей не таков! Добрее его и нет парня в деревне. Ну да ладно, пора идти на праздник`!
Василиса надела колечко на пальчик и они с матушкой вышли со двора.
(продолжение следует)
~~~~~~~~~~~~~~~~
Елена Воздвиженская

Василискино колечко (окончание)
Часть 9
*
Подходя ко двору хозяина, Василиса с матушкой увидели, что ворота широко распахнуты, во дворе накрыты столы, ломящиеся от угощений, и уже собирается деревенский народ на гулянье. На лавке сидели улыбчивые гармонисты, которых отец Матвея пригласил веселить гостей, и растягивали меха, вслушиваясь в то, как звучит гармонь, словно пробуя мелодию на вкус.

Едва только успели Василиса с матушкой войти во двор, как на крыльцо вышел отец Матвея и вместе с ним вся его семья – супруга, сыновья и дочери. Хозяин окинул всех взглядом, поклонился народу и громко сказал:

– Здравствуйте, люди добрые! Прошу отведать мой хлеб-соль в благодарность за помощь вашу, за то, что успели хлебушек собрать, за то, что не будем мы снова голодать в этом году, и зимушка будет сытная и спокойная в наших домах.

Василиса стояла и улыбалась, глядя на Матвея, который стоял на крыльце рядом с отцом. Ей казалось, что он смотрел только на неё, словно любуясь ею. Она засмущалась и опустила глаза, а сердечко её забилось от волнения. Позвали всех к столу, и народ стал рассаживаться по лавкам, застеленным цветными полосатыми половичками. Сели и матушка с Василисой, им досталось место с краешка стола.

Вдруг рядом раздался голос Матвея:

– Что, невестушка, подвинешься? Пустишь меня рядом с тобой посидеть?

Василиса вспыхнула, а матушка подвинулась немного, и Матвей тут же ловко уселся на лавку, и принялся за свои привычные шутки да прибаутки, подкладывая Василисе и её матери угощение поближе. Матушка смеялась, выпила немного вина. Начались танцы, и Матвей пригласил матушку Василисы танцевать. Василиса же наблюдала за ними со стороны, и улыбалась.

Отплясывая дробушки, Матвей то и дело наклонялся к матери Василисы и что-то ей говорил, а та смеялась и кивала головой. Когда музыка кончилась, Матвей пошёл в другую сторону, а матушка вернулась за стол.

– Ну, донюшка, новость тебе скажу, уж не знаю, обрадуешься али нет? А ведь Матвей-то у меня руки твоей просил, сватов, говорит, засылать буду.

Василиса покраснела и быстро посмотрела в сторону крыльца, там стояли Матвей и его отец, и, улыбаясь, глядели в их сторону. Она тут же опустила глаза на свои руки, и увидела, что колечко на её пальчике заиграло разными-разными красками.

– Что скажешь, Василисушка? Давать мне согласие или нет? Пойдёшь ли за Матвея?

– Пойду, – прошептала девушка.

– Ну, вот и ладно.

Матушка поднялась с места и, повернувшись в сторону крыльца, поклонилась отцу Матвея в знак благодарности за праздник и угощенье, а после махнула рукой, давая знак о согласии. Они с Василисой допили чай да отправились домой.

Через несколько дней деревня гудела от новости – Матвей идёт сватать Василису! Сватовство прошло удачно, все были довольны, Василиса дала своё согласие и на Покров назначили свадьбу.

В один из вечеров, когда Матвей с Василисой сидели на лавочке у ворот дома, Матвей, взяв её за руку, сказал:

– А ты знаешь, ведь я давно тебя приметил, милая, только подойти к тебе не решался. Думал, такая красавица и скромница и не посмотрит на меня. Скажет, зачем ты сдался мне?

– Да какая же я красавица, – потупилась Василиса, – Я самая обычная.

– Кому обычная, а кому и самая на свете прекрасная, нет тебя милее, всю жизнь буду тебя любить, Василисушка, глаза твои синие, как цветочки васильки, косу твою золотую, что пшеница в поле, душу твою чистую да скромную. И даже не думай такие глупости, раз будущий муж сказал – красавица, значит красавица!

Матвей засмеялся:

– Мужа слушаться надо и не перечить! Я, знаешь, каким строгим могу быть, у-у-у!

Василиса тоже засмеялась, после опустила глаза:

– Я тебя с юных лет ещё полюбила всем сердцем, Матюшенька, душа моя по тебе иссохлась. Только вот даже в мечтах я не думала, что мы вместе будем. Я ведь из бедной семьи, сам знаешь.

– Бедность – она в уме скудном да сердце злом! – ответил Матвей, – Когда душа нищая. Вот это и вправду беда. А половики да перины в дом – это дело наживное. Всё сделаем, лишь бы в семье лад да промеж нами любовь была.

Василиса положила свою головку на плечо Матвея, прильнула к нему, и они замолчали, глядя на уже по-осеннему пурпурный закат над рекой вдали…

* * *

А тем временем Грунька все эти дни не показывалась из дому. Лицо её, испачканное сажей, никак не отмывалось, целыми днями она ревела и тёрла кожу мочалом, но щёки её лишь малость стали чище. Многое передумала она за это время, и за то, что жила она в доме знахарки, будучи незримой для людей.

Стала она теперь молчаливой, задумчивой, наряды свои бросила, к лентам да бусам интерес потеряла, про вечорки уж и не вспоминала, часто молилась в углу перед образами. Однажды заглянула к ним в гости соседка, древняя старушка Пелагея, посмотрела она на Грунины страдания, покачала головою и сказала:

– Это ведь не сажа на твоём лице, Грунюшка, а злоба твоя отразилась, наружу выпросталась. Да вижу я, что на правильном ты пути, исцеляется уже душа твоя, путь этот нелёгок, да зато награда в конце велика. А чернота эта не проходит оттого, что человека ты зря обидела, а прощения не попросила. Так что зря ты мочалом лицо трёшь, не будет от него проку.

– Про кого это ты, баба Пелагея?

– Хм, али не знаешь? Про Василису. Ведь не любила ты Матвея по-настоящему, достаток его тебя прельстил, семья богатая. Жить ты захотела ещё лучше. А ведь ты и так хорошо живёшь, ни в чём отказа у родителей не ведаешь. А над Василисой измывалась от того, что бедная она.

Бабка Пелагея покачала головой:

– Прощения тебе нужно попросить у неё, и коль простит тебя Василиса, так и лицо твоё прежним сделается.

Сказала так старушка и ушла. А Грунька ночь не спала, другую, всё думу думала, сердцем-то уж давно она поняла, что виновата перед Василисой, а гордыня не позволяла пойти к ней, нашёптывала на ушко, уговаривала не кланяться перед Васькой.

Но вот, в одно утро проснулась Грунька, подошла к зеркалу по своему обыкновению прежде всякого дела, поглядеть – не стало ли лицо её хоть чуточку белее, а там… Чернота уже на шею и грудь пошла, словно плесень чёрная, словно пятна мертвячные…

Закричала Грунька не своим голосом, повязала платок по самые глаза и кинулась вон из избы. Прибежала она к василискиной избе, вбежала в дом, да с порога Василисе в ноги повалилась, слезами захлебнулась:

– Прости ты меня, Василиса, видать помирать мне скоро, облегчи мою душу! Прости за всё!

Оторопела Василиса, дар речи потеряла, после подошла к Груньке, спросила тихо:

– Да с чего тебе помирать-то, Грунюшка, молодая ты ещё, красивая, жить да жить.

– Красивая? – взвыла Грунька, и, рванув с головы платок, подняла чёрное, как сажа, лицо на Василису.

Ахнула та, отшатнулась, после взяла себя в руки, подняла Груньку с пола, обняла, да сказала:

– Я на тебя зла не держу, Грунюшка, и за всё прощаю, Господь с тобою.

Ещё пуще заревела Грунька, обняла Василису, припала к её плечу. Долго она плакала, а Василиса утешала её. А когда подняла вновь Грунька лицо своё, ахнула Василиса:

– Грунюшка, глянь-ка на себя, – и потянула её к зеркалу, что в закуточке висело. Взглянула Грунька на себя и обомлела – ни единого пятнышка страшного, чёрного не осталось на лице её. Стало оно краше прежнего. Засмеялась она, схватила Василису за руки, закружила её по избе.

– Ты приходи к нам на свадьбу, Грунюшка, – сказала ей Василиса.

– Хорошо, Василиса, обязательно приду!

* * *

Свадьбу Василисы с Матвеем сыграли по осени. Жить ушли они в новый дом, но матушку свою, да кота с Алтрапкой не забыли, с собой забрали. А Грунька на свадьбе познакомилась с молодцем из дальнего села, приглянулась она ему – красивая да скромная, и как укрыла Матушка-Богородица землю покровом своим белым, приехали к Груне сваты. Вскоре и её свадьбу сыграли.

А Матвей с Василисой жизнь прожили долгую да счастливую. Внуков своих и правнуков увидели. А колечко то знахаркино и по сей день, говорят, хранится в их семье, из поколения в поколение передаётся.

Сказка ложь да в ней намёк, добрым молодцам урок…
~~~~~~~~~~~~~~~~
Елена Воздвиженская

Лесной народец

— Вот ты сказываешь, что в твоей книжке про подземный народец написано, как их там…

Дед Семён почесал в затылке.

— Гномы, деда, — напомнила Катюшка, откладывая в сторонку книгу со сказками.

— Вот, точно, — обрадовался дед, — А между прочим, в наших-то краях тоже маленькие человечки водились.

— Да ты что, деда, правда? — удивилась Катюшка, — А я думала, что они заграничные.

— Да прям, чем это заморье лучше нас? Я вот тебе расскажу, как наш кузнец с тем маленьким народцем встречался. Слушай.

Жил в старые времена в деревне нашей кузнец, Власом звали. Жена у него была и ребятишек трое, всё как полагается. Сам хоть и молод ещё был, и тридцати годов не было, а уважением большим пользовался у людей, поскольку кузнец он был отменный, рукастый, да и характеру беззлобного, всем помогал, никому не отказывал.

Модницам деревенским такие ли серёжки да колечки ковал, диву давались люди — ручищи-то у него были о какие!

Дед Семён свёл два своих кулака вместе да потряс перед Катюшкиным носом.

— А какие мелочи выделывал из железа, какие финтифлюшки, у-у-у. Ребятишкам опять же колокольчики затейливые мастерил, звенели они так, что душа раскрывалась и рот сам в улыбке расплывался от какой-то неведанной простой радости.

Кузница у Власа далече от дома стояла, близко-то, вишь ли, нельзя — иначе пожар может быть. Ребятишки Власовы к тятьке в кузню, бывало, прибегали, то от мамки чего передать, то поглядеть, как отец работает, приглядывались потихоньку, запоминали. Для учёбы-то они малы ещё были. Дочка Власова, Малашка, самая младшая из детей была, трёх годов от роду. Больно уж девчонка кукол любила. Нашила ей мать всяческих потешных куклят, и в штанишках, и в сарафанчиках, и в колпачках, и в платочках, и с мочалом вместо волос. Каких только не было. Повсюду Малашка за собой таскала своих любимцев. Домашние уж привыкли их повсюду находить, да домой возвращать к хозяюшке.

Вот и в этот раз работал Влас в своей кузнице, работал, притомился, вышел воды попить да умыться (возле двери у него чан с водой стоял), зачерпнул он воды своими ручищами, только собрался в лицо плеснуть, как видит — куклёшка Малашкина плавает в том чане. Улыбнулся Влас — снова дочурка разбросала свои игрушки, потянулся и достал куклу. Только хотел было её на лавку бросить, как кукла возьми да оживи. Влас как стоял на месте, так и сел наземь. Глядит он на лавку, а там человечек махонький сидит, а никакая и не кукла вовсе, как поначалу он подумал. Кафтанчик на человечке полосатенький, штанишки зелёненькие, да колпак красненький. Сам вроде как старичок, с бородой белой, бровями седыми да личиком морщинистым. Забавный такой. Влас даже заулыбался, и про испуг забыл.

— Надо же, — думает, — Что за диво?

А человечек прочихался, прокашлялся и говорит вдруг:

— Ну здравствуй, Влас!

— Вот это да, ты и имя моё знаешь! — ещё больше подивился кузнец.

— Знаю, — улыбнулся старичок, — Наслышаны мы про тебя, человек ты хороший и мастер своего дела, о таких далёко в народе молва идёт.

— Кто это — мы?

— Мы, лесной народ, — ответил человечек.

— И много ли вас?

— Так много, что и числа не знаем, одна лишь лесная хозяйка ведает сколько нас есть. Ей мы служим. Она меня и к тебе-то прислала, да кот твой меня испугал, залягай его комар, побежал я от ентого чудища, да и угодил в бочку. Чуть было не утонул. Спасибо тебе, кузнец, спас ты меня!

— Не за что, — отвечает Влас, — Что же за дело у вашей хозяйки ко мне?

— Слыхала она, — отвечал человечек, — Что мастер ты всякие узоры ковать да так искусно ты это делаешь, что словно живые выходят у тебя листики да ягодки. Вот и просит она тебя, чтобы выковал ты ей три пары серёг да колечко. А уж она тебя щедро отблагодарит.

— Вон что, — задумался кузнец, — Ну что же, я сделаю, а каков подарочек будет?

— О том не переживай, не скупа она на подарки. Только уговор, приду я к тебе в следующее новолуние, на третий день, так ты зверя своего полосатого на то время спрячь, больно страшен он.

Засмеялся Влас:

— Спрячу, не боись! Да ведь ты житель лесной, тебе ли зверей бояться?

— Лесные те нас не трогают, — обиженно надул губы человечек, — То хозяйки приказ. А твоему зверю закон не писан, а ну как поймает он меня да съест, как мышь полевую? А мне ещё только третий век и пошёл. Можно сказать и жизни-то ещё не видел.

— Сколько же вы живёте? — спросил Влас.

— Да по разному бывает. Коль никто нас не погубит, так долго мы живём. Я вот твоего прадеда помню, ох и похож ты на него, Влас. Такая же сажень в плечах да волос курчавый. Его силища-то в тебе. Ну что же, значит, договорились мы с тобою? Жди меня на новой луне.

Спрыгнул человечек с лавки, оправил свою бороду, юркнул к двери да и пропал.

Никому Влас о той встрече не рассказал, даже жене своей.

— Дождусь, — думает, — Когда снова он придёт, да погляжу, что подарит, тогда и расскажу супруге-то своей.

Вот и времечко пролетело. На третий день, как месяц остророгий на небе засиял, запер Влас кота в хлеву, а сам стал гостя поджидать. И тот не заставил себя долго ждать. Прямо с утра появился на пороге Власовой кузни.

— Ну, здравствуй, — говорит, — Влас, добрый человек! Готово ли то, что я заказывал?

— Готово, — отвечает Влас. И протягивает человечку коробочку деревянную. Взял тот её в руки, открыл, а там на травке сухой три пары серёг да колечко лежат, красоты такой, что глаз не отвести.

— Вот спасибо тебе, Влас! — сказал человечек, — А вот и подарок твой.

И протянул ему старичок крохотную куколку. Взял её Влас в руки, повертел со всех сторон, поглядел, да на лавку отложил.

— Что? — спрашивает старичок, — Аль не по душе тебе подарок?

— Да отчего же, — отвечает Влас, — Вещица занятная, дочке отдам, она любит таки игрушки, пущай играется.

Улыбнулся человечек:

— Подари, подари Малашке. Только знай, что куколка эта не простая, обережная она. У кого такая будет, тому никто не страшен — ни дух, ни зверь, ни человек. Сила в ней особая. Хозяйка сама эту куклу шила. Нарочно для дочки твоей. Для другого человека бесполезная она будет. Да и ещё есть у неё одна тайна, кто куколкой владеет, тот может помощи нашей просить, а ты не гляди, что мы маленькие, мы много чего умеем. Может и пригодимся когда. Ну, Влас, кланяюсь я тебе, мне пора. Может ещё когда свидимся.

Попрощались они и исчез человечек. Тут Малашка как раз прибежала, увидела новую куколку, обрадовалась, схватила её и убежала.

Пришёл Влас вечером домой, ужинать сел, и видит, Малашка в углу сидит на полу и вроде как с котом играет. Прислушался он, а она беседует с ним. Посмеялся:

— Вот затейница!

А Малашка говорила, говорила с котом, а после к тятьке подошла и бает:

— Тятя, а серёжка-то под полом лежит, во-о-он под той доской.

— Какая серёжка? — удивился кузнец.

— Которую ты прошлым летом потерял.

— Ты-то откуда про то знаешь? Ведь малая совсем ты была тогда.

— А мне котик наш сказал, Васенька.

— Ну и ну, нешто ты его понимаешь?

— Ага, — головёнкой Малашка в ответ кивает, — Понимаю, мол.

Интересно стало Власу, взял он да и вытащил пару гвоздей, и поднял половицу одну. А там в пыли и вправду серёжка лежит.

— Вот так диво, — думает Влас.

Решил он за дочкой понаблюдать. И стал подмечать, что Малашка язык звериный начала понимать. То с птицею заговорит, то с собакой, и те ей в ответ каркают да потявкивают. Смекнул тут кузнец, что то лесной хозяйки подарок.

— Ну, спасибо, — говорит, — Тебе, лесная хозяюшка!

А зимой снова к нему человечек наведался, попросил замочки для хозяйкиных сапожек сковать. И снова помог ему Влас. А в подарок горсть ягод сушеных получил, как человечек сказал — от любых хворей те ягоды. И правда, дети приболели вскоре, заварила жена чаю из тех ягод и наутро дети здоровыми проснулись.

С той поры нет-нет да и приходил к Власу маленький человечек, просьбы от хозяйки лесной приносил да гостинцы в ответ доставлял. А у Малашки, как подросла, занятие любимое появилось — крохотные кафтанчики, штанишки да армячишки шить. Люди посмеивались, мол, девка уже стала, а всё в куклы играешься. Малашка же лишь улыбалась в ответ, ничего не отвечала. А ещё стала она животинку лечить, боль заговаривать, и животные её слушались.

— Так-то, вот тебе и гномы, — закончил дед Семён свой рассказ.