Г полонский никто не поверит пьеса сказка

Г.
Полонский

«НИКТО
НЕ ПОВЕРИТ»

Песенка

пролога

В играх своих
забываются дети,

Им только шаг от
забавы до слез!

Это чистейшее
дело на свете —

Если играют
всерьез!

Мир деловит, он
играет все реже,

Чем он так занят
— не разберу!

Но все равно — мы
по знаку помрежа

Втянем вас в нашу
игру!

П р и п е в:

Кого-то обмануть,

Кого-то обдурить
—

Не та мечта, чтоб
стоило стараться!

Играем, чтоб до
правды доиграться —

И вам ее с поклоном
подарить!

В играх бывают
безжалостны дети:

«Ты будешь конюх!
Я буду король!»…

Это труднейшее
дело на свете —

Ждать свою лучшую
роль…

В сказке не будет
царей и министров —

Чтоб свергать не
пришлось их потом;

Сказка — лесная,
и верьте артисту,

Если он выйдет с
хвостом!

П р и п е в.

Будет вам лес,
его тьма и прохлада…

След убегающий
в ночь от норы…

Дикие нравы, в
которых не надо

Видеть намек до
поры…

Просто сыграем,
как делают дети:

Что вне игры, то
для них мишура…

Это сладчайшее
дело на свете —

Общая наша игра!

П р и п е в:

Кого-то обмануть,

Кого-то обдурить
—

Не та мечта, чтоб
стоило стараться!

Играем, чтоб до
правды доиграться —

И вам ее с поклоном
подарить!

Действие

первое

Картина первая

Отщепенец

Лисья нора — дом
семейства Ларссонов. Гостиная. П а п а
и М а м а
обсуждают внутрисемейную сенсацию.

ПАПА. Он так и
выразился? Нет, ты повтори точно, как он
сказал!

МАМА. Он не сказал,
он заорал: «До чего же вы все бессовестные
вруны! Лучше вообще не родиться, чем
вырасти таким же!» Я поперхнулась, питье
пошло у меня через нос, девочки стали
колотить меня по спине, — в общем, ужас!

ПАПА. Он поет с
чужого голоса, это ясно. Кто-то наболтал
ему насчет совести… Кто?

МАМА. Понятия не
имею! А если он брякнет такое при чужих?
Я просто сползу под стол… я не перенесу
этого…

ПАПА. Что мне
чужие! Это зараза прежде всего для наших
детей — похуже любой скарлатины. А что
сказал бы наш мудрый старый дедушка?
Завкафедрой хитрологии, академик
обмановедения, — он достиг этого, когда
я был еще юнец! От таких речей своего
правнука он, бедный, на всю оставшуюся
жизнь закашляется!

МАМА (к
дочерям).
Луиза, Лаура! В чем дело? Кто вам позволил
подслушивать?

ЛУИЗА. Мамуля, мы
на секундочку! Я уточку забыла резиновую…

ЛАУРА. И шарик от
пинг-понга закатился куда-то…

ЛУИЗА. А Людвиг,
если хотите знать, он давно такой!

ЛАУРА. Потому что
он дружит с зайцами!

ЛУИЗА. Потому что
он просто дурак!

ПАПА. Вас пока не
спрашивают, убирайтесь. И пусть он явится
сюда, этот правдолюб.

Девочки убегают.

МАМА. Отец, только
не пори его, это не метод!

ПАПА. Я прижму его
к сердцу и подарю портрет прадедушки!

Входит Л ю д в и
г 14 — й, самый младший персонаж в семье.

ЛЮДВИГ. Тебе чего,
пап?

ПАПА. Прекрасное
воспитание! Образцовое! А ну-ка, вынь
руки из карманов и войди еще раз. И
обратись к отцу как интеллигентный
лисенок, а не как дворняжка!

Людвиг вздохнул
и убрался. Входит снова.

ЛЮДВИГ. Ты звал
меня, папа?

ПАПА. Вот видишь?
Ты все умеешь, оказывается! Да, звал.
Говорят, ты считаешь нас бессовестными
— меня, маму, дедушку — словом, весь наш
род?

ЛЮДВИГ. Все нас
такими считают.

ПАПА. Меня не
интересуют все! Меня интересуешь ты.
Сообщи-ка нам, что выткано на коврике,
под которым ты спишь?

Людвиг молчит.

Ну? Я жду!

ЛЮДВИГ. А я больше
не сплю под этим ковриком, я его
перевесил… Потому что я не согласен.

ПАПА. С чем ты не
согласен, сопляк?!

МАМА. Отец, ради
бога, сдерживайся! От крика никакой
пользы. Лео, закрой там дверь и оттащи
от нее Луизу!

ПАПА (расстегивая
ремень). Ты
скажешь или нет?

ЛЮДВИГ (тоскуя).
Да сказать я могу, не жалко:

Да здравствует
хитрость во веки веков,

Что за нос успешно
водить простаков!

ПАПА. Это девиз
семьи Ларссонов с незапамятных времен!
Если ты с этим не согласен, тебе не
следовало рождаться лисом! А может быть,
ты и вправду не лис? Признайся! Может
быть, ты зяблик? Или морская свинка? Даже
если ты осел, нечего краснеть — такова
уж твоя природа, то извини — тогда тебе
не место в лисьей норе… Молчишь? Все-таки,
значит, неохота менять свой дом на
конюшню или скворечню?

ЛЮДВИГ. Я лис, я
такой же, как вы… только я хочу попробовать
жить по-другому… без хитрости, без
обмана…

МАМА. О боже! Отец,
его надо лечить!

ПАПА. Сначала надо
выяснить, откуда идет инфекция. Людвиг,
отвечай мне: с кем ты связался? С какой
шпаной?

ЛЮДВИГ. Это не
шпана, это зайцы, они безобидные. Их
зовут Юкке-Ю и Туффа-Ту. У них есть книжки,
там говорится, что ложь и коварство —
это то, из-за чего все несчастья на земле.
И еще там сказано, что обманывать
доверчивых — самая большая подлость.

ПАПА. Вот оно
что… Ясно, все мне ясно… Миленький,
тебе же подсунули пропаганду вегетарианства
и пацифизма! Откуда эта гадость у твоих
друзей?

ЛЮДВИГ. Что-что?
Я не понял…

ПАПА. Вот именно!
Ты не понял, но ты поверил этой макулатуре!
Этой опасной чепухе! Там не говорилось,
случайно, про высокие душевные качества
кур и уток? Что мы должны по-братски
любить их и помогать им высиживать яйца?
Сынок, ты ведь не станешь клевать просо
и коноплю, правда? Или возьми капусту —
как бы аппетитно ни хрустели ею твои
зайцы, у тебя от нее только раздует живот
и будут колики. Вот так же и с этим чтивом!
Оно не для нас. Думаешь, я его не пробовал
когда-то? Лев подружился с маленькой
собачкой, облизывал ее, делился с ней
пищей, а когда она сдохла, чокнулся от
горя, перестал есть… Читали мы эти
басни! И покупались на них в детстве, и
плакали… Ты помнишь, Лорочка?

МАМА. Еще бы! Вот
такими слезами! (Показывает.)

ПАПА. А жизнь,
сынок, смеется над этими сказками. Она
учит совсем другому… Сурово учит —
железными капканами, охотничьими
ружьями, зубами легавых псов… И еще
голодом — таким, что, бывало, брюхо
прилипало к спине!

ЛЮДВИГ. А я все-таки
попробую, папа. Вдруг у меня получится?

ПАПА. Что именно?

ЛЮДВИГ. Не врать,
не обманывать… Потому что противно.

ПАПА. Да? Тогда
свою честную жизнь ты начнешь натощак!
Мама подаст к завтраку половину той
индюшки, которая так понравилась тебе
вчера, но ты не дотронешься до нее…

МАМА. Отец!

ПАПА. Молчи, Лора!
Черта с два появилась бы индюшатина на
столе, если б не моя хитрость! Я был
виртуозом хитрости, я исполнил шедевр
коварства! А нашему младшему сыну это,
видишь ли, противно — что ж, не насильно
же кормить его такой нечестивой добычей!
(Маме.)
Людвиг не завтракает, поняла?

МАМА. Но он и так
худенький…

ЛЮДВИГ. Мам, не
заступайся, не надо. Папа прав: раз я так
считаю, я не должен есть.

ПАПА. Он так
считает! Философ! Жан-Жак Руссо! А ну,
марш в детскую!

Людвиг уходит.
Из детской слышны голоса, скандирующие:
«Людвиг — балда! Людвиг — балда!»

«Чур, его порцию
мне!» — кричит Луиза.

«Фигушки, пополам!»
— вопит Лаура.

Тихо там! Я весь
взмок от этого разговора…

МАМА. А меня трясет.
Послушай, но, может быть, мы зря так уж
паникуем? Он ведь оставить эту блажь,
когда подрастет…

ПАПА. Он не
подрастет! В том-то и дело! Если Людвиг
не будет хитрым, он не подрастет…

МАМА. Он играет
не с теми детьми. Эти зайчата тошнотворно
положительные, от них не наберешься
ума…

ПАПА. Стало быть,
он один не выйдет из дому! Только в
сопровождении старших!

МАМА. Но старшие
и так перегружены в школе, а у меня дом,
хозяйство… одной стирки — невпроворот!

ПАПА. А Лабан? Он
принес аттестат и лоботрясничает с тех
пор. Между тем, он, как никто другой,
унаследовал талант прадедушки и мой
опыт… Вот он и возьмет мальчика под
свою опеку… Покажет ему, что хитрость
настоящего лиса — это искусство, это
артистизм! А главное, это — единственный
способ выжить, черт возьми! Лабан! Лабан!
Я поговорю с ним, а ты накрывай на стол,
Лора! И помни: Людвиг 14-й — не завтракает!
(Отправился
в детскую.)

МАМА.
Оставить моего младшенького голодным?
Нет, это слишком… Даже если он дурачок…
Никто еще, кажется, не умнел от голода.
Людвиг! Людвиг!

Л ю д в и г
появляется.

А ну, марш в кухню!

ЛЮДВИГ. Зачем?

МАМА. Там увидишь,
негодяй! Полюбуйся на себя: колготки
забрызганы зубным порошком, обшлага
мокрые…

ЛЮДВИГ. Вот ты
ругаешься, а глаза добрые. Это тоже такая
хитрость, да?

МАМА. Ну-ка, не
рассуждай. Сказано: пошел в кухню!

ЛЮДВИГ. Я знаю, ты
мне подсунешь кусок индюшки, да? Хочешь
надуть папу?

МАМА. Тссс!
Невозможный ребенок… (Шепотом.)
Ты видишь сам: без хитрости шагу не
ступишь… такова жизнь!

ЛЮДВИГ. Может, она
и такова, а я теперь не таков. Не хочу
есть исподтишка, не хочу никого водить
за нос! (Убегает
из норы, в дверях выкрикивает.)

Да здравствует
правда во веки веков!

А плуты достойны
одних тумаков!

(Исчез.)

Выходят П а а а
и Л а б а н.

МАМА
(в слезах).
Вы слышали? Слышали, как он перевернул
наш семейный девиз?

ПАПА. Да, да — яснее,
чем хотелось бы! Я отвинчу ему голову!
Где он?! Где этот выродок?! Лабан, сынок,
ты видишь, дело серьезное, он далеко
зашел… Лора, я тебя спрашиваю: где
мальчишка?

МАМА. У-удрал…

ЛАБАН. Спокойно,
предки. Он не стоит того, чтобы так
психовать. Будьте уверены: под моим
чутким руководством эта белиберда в
два счета выскочит из его головы. Тебе,
отец, не придется краснеть за него перед
дедушкой…

ПАПА. Я надеюсь,
Лабан… Иначе я его сам, своими руками…

ЛАБАН. Папа, ну
зачем такие слова? Увидишь, я приведу
его в норму… К общему знаменателю, так
сказать.

МАМА. Только помни,
Лабан: в этом возрасте дети страшно
ранимы!

ЛАБАН (со
смехом). Да?
По-моему, ты говоришь о цыплятах, мама.
Мы, лисы, несколько от них отличаемся.
Да… Ну что ж, пойду повожусь с этой
малявкой… раз уж вы в такой истерике.
Были у меня другие планы, куда более
занятные, ну да ладно… Привет!

МАМА. А завтрак?

ЛАБАН. Мерси, я
уже навернул там индюшатины — вы слишком
долго бились с этим ранимым, мне надоело
ждать. (Уходит.)

МАМА. Знаешь, отец,
я бы не хотела видеть своего младшенького
точно таким, как Лабан. Меня что-то пугает
в нем…

ПАПА. Я знаю, он —
хам! Но лучше все-таки хам, родной и
понятный, чем благородный отщепенец,
от которого неизвестно чего ждать!..
Накапай-ка мне, дорогая, валокардинчику…

Мама дрожащей
рукой начинает капать лекарство в рюмку.
На два голоса они подавленно считают
капли…

Картина вторая

Урок хитрологии

На лесной тропе.
Л ю д в и г 14 — й кидается шишками, норовя
угодить все в одну и ту же неведомую нам
мишень, и распевает песенку, чтобы
заглушить голод:

Может, я еще мал?

Может, я дурачок?

Может, в этих
делах я совсем новичок?

Может, все осмеют

Это мненье мое,
—

Только мне надоело
вранье!

Мне за хитрость
не надо

Похвальных листов,

Ни лесных орденов,

Ни чинов, ни
постов…

Но обидный вопрос

Мой смущает покой:

Неужели один я
такой?

Говорят, я не лис,

Говорят, я осел,

Говорят, вообще
неизвестно, кто я…

Может, это и так,

Может, я себе
враг,

Только очень
тошнит от вранья!

Появляется Л а
б а н.

ЛАБАН. Тошнит от
вранья, говоришь?

ЛЮДВИГ. Я не говорю,
я пою.

ЛАБАН. Да слышу…
Только зря ты дерешь глотку, малыш:
аплодисментов не будет. За такие песни
в лесу никто не хлопает… разве что по
шее. Спички есть?

ЛЮДВИГ. Откуда? Я
же не курю.

ЛАБАН. Да мне не
курить, мне — в зубах поковырять: мясо
застряло. (Находит
подходящую щепку.)

ЛЮДВИГ (проглотил
слюну).
Индюшка, да? Я вот не стал есть, и правильно
сделал: зубы целей будут.

ЛАБАН. Вот опять
глупость сморозил. Беречь зубы, чтобы
щелкать ими от голода, — ну и ну! Вот что,
малыш: я приставлен учить тебя уму-разуму,
а на пустое брюхо ученье впрок не идет
— одно мученье будет. Так что на теорию
мы сейчас наплюем, а сразу перейдем к
практике — зацапаем какую-нибудь
куропаточку. Лады?

ЛЮДВИГ. Как,
хитростью?

ЛАБАН (с
издевкой).
Нет, наивностью! «Куропаточка, прелесть
моя, позволь, не в службу, а в дружбу,
слопать тебя…»

ЛЮДВИГ. Я не хочу
есть, спасибо. Я хочу посмотреть, как
живут люди.

ЛАБАН. Лю-юди? Это
еще зачем?

ЛЮДВИГ. Интересно,
они тоже только и делают, что ловчат и
надувают друг друга? Или они как-то
по-другому добывают еду?

ЛАБАН. А ты сходи
к ним, попроси поделиться опытом! Вон,
видишь там, на другой стороне поля,
коробку с окнами? Это и есть людская
нора. А рядом коробки без окон — это
домишки для коров, лошадей, овец… это
нам без интереса. Если уж нанести туда
визит, так в тот главный маленький домик,
где живут куры, цыплята и яйца… Вот где
нашему брату есть занятие по вкусу и по
способностям! Хочешь, попробуем, когда
стемнеет?

ЛЮДВИГ. У тебя
сейчас лицо стало ну совершенно
бандитское…

ЛАБАН. Оставь мое
лицо в покое. Я спрашиваю: идешь на дело
или нет?

ЛЮДВИГ. «На дело»
— нет. Вот просто поглядеть я бы сходил…

ЛАБАН. Ну, это не
разговор, а сюсюканье на уровне детского
сада. Что значит «поглядеть»? Если тебя
схватят, ты скажешь, что пришел только
поглядеть, и думаешь — отпустят? На
экскурсию он захотел!

ЛЮДВИГ. Ты сам
боишься! Боишься, боишься, я вижу! И даже
знаю кого: пса Максимилиана, про которого
сам папа говорит, что это враг номер
один!

ЛАБАН. Ну, под
каким он номером, я не знаю, но после
отца я буду первым, кто обманет это
кривоногое страшилище! Первым из всех
нас, усек?

ЛЮДВИГ. Один
хвалился, да в лужу свалился!

ЛАБАН. Ты как со
мной разговариваешь, малявка? Я требую
уважения, понял?!

ЛЮДВИГ. Три ха-ха!
Ты еще любви потребуй!

ЛАБАН (чешет
в затылке).
Да… Старик, кажется, прав: ты далеко
зашел…

Появляются зайцы
Т у ф ф а — Т у и Ю к к е — Ю.

ЛЮДВИГ. Привет! А
я вас жду, жду…

ТУФФА и ЮККЕ. Доброе
утро!

ЛАБАН. Это и есть
твои друзья, братишка?

ТУФФА. Мы и есть,
а что? Людвиг, топай с нами, не пожалеешь!

ЮККЕ. Горностаи
сказали, что в киоск завезли свежие
медовые пряники!

ТУФФА. И что они
нарасхват!

ЮККЕ. Мы разбили
свою копилку, представляешь? Ну того,
глиняного кота…

ТУФФА. И подсчитали,
что нам хватит на пять фунтов! Айда с
нами, угощаем.

ЛЮДВИГ. Это здорово
— я голодный как волк!

ТУФФА (быстро
оглянулся).
Ну, волков вспоминать не обязательно.

ЮККЕ. В такое
чудесное утро неохота думать про всяких
уголовников. Так ты идешь?

ЛАБАН. Он думает,
удобно ли это передо мной, — у нас было
назначено занятие… Но я отпускаю тебя,
малыш. Идите, братцы, только глядите не
объешьтесь этими пряниками — пять фунтов
многовато для вас троих… А мне все равно
некогда: общественное поручение. Надо
обойти всех подряд, от Косули до Медведя,
от Черепахи до Кабана… Собираю
пожертвования. Кстати сказать, это
делается для вашей породы, любезные
зайцы, для ваших несчастных соплеменников…

ТУФФА. А что такое?

ЮККЕ. Мы ничего не
знаем…

ЛАБАН. Как? Вы
ничего не слыхали про Желтого Питона?
Про этого гада, который потряс и возмутил
всех, имеющих сердце?

ЛЮДВИГ. И мне ты
ничего не рассказывал…

ЛАБАН. Да пол-леса
уже знает! А тебя я жалел, ты у нас слишком
ранимый… Значит, стряслось это не у
нас, а в лесу Святого Августина, по ту
сторону Большого оврага. Там Желтый
Питон захватил в заложники ровно
семьдесят семь зайцев, в основном женщин
и детей. Держит их в своих страшных
объятиях и требует огромный выкуп за
их жизнь. Причем срочно! Если сегодня к
заходу солнца он не получит половину
этого выкупа, двадцать два зайца будут
съедены. Такие дела. Моя задача — разбудить
совесть каждого, у кого она есть, и
собрать нужную сумму для этого детоубийцы,
этого террориста, этой кровожадной
твари… Не знаю даже, как назвать его…
слов не хватает. Представляете, каково
этим несчастным?

ТУФФА. Ужас!

ЮККЕ. Я даже
вспотел… И как-то расхотелось пряников
— правда, Людвиг?

ЛЮДВИГ. Да… почти
совсем расхотелось… Лабан, а мне можно
с тобой?

ЛАБАН. А не струсишь?
Ну, тогда давай прощайся с друзьями…
Времени — в обрез, десятки жизней на
карту поставлены!

ТУФФА. Так возьмите
же наши сбережения! Или у нас, по-вашему,
совести нет?

ЮККЕ. Все до
последней кроны возьмите! Мы не
какие-нибудь бессердечные…

ТУФФА. Тем более,
у нас в лесу Святого Августина полно
родственников…

ЮККЕ. Может, и они
в беде… Берите!

ЛАБАН. Ну что ж…
(Забирает
деньги.)
Жалко мне, ребятки, оставлять вас без
медовых пряников… но, с другой стороны,
сочувствие униженным и оскорбленным —
это главная заповедь, все мы должны ей
следовать с детства…

ТУФФА. Юкке, надо
срочно домой — рассказать родителям!

ЮККЕ. Людвиг, ты в
самом деле решился идти? Ой, смотри
осторожней! А мы побежали… Если увидите
этих несчастных пленных, крикните им,
что мы их не оставим!

ТУФФА. Что мы будем
бороться за них, что мы уже боремся! И
пожалуйста, не опоздайте до захода
солнца!

Убегают.

ЛАБАН. Не волнуйтесь,
это будет гораздо раньше! К заходу солнца
киоск уже будет на замке…

ЛЮДВИГ. Какой…
киоск?

ЛАБАН. В котором
мы сейчас с тобой купим пять фунтов
ароматных медовых пряников!

ЛЮДВИГ. Ты… все
наврал им?

ЛАБАН. Оцени, как
сработано! Они сами выворачивают карманы,
они готовы были заложить собственные
уши, эти дурачки… Вот так надо действовать
— изящно, без пережима, без вульгарных
криков типа «Кошелок или жизнь?»… Дельце
обделано классно! Признаешь?

ЛЮДВИГ. Я признаю,
что ты подлец! Ты сам похож на того
Питона!

ЛАБАН. Я похож на
настоящего Лиса. И тебя, глупыш, сделаю
таким же!

ЛЮДВИГ. Фигушки!
Никогда в жизни! Мне до ужаса стыдно,
что я купился, поверил… Но еще стыднее,
что я твой брат!

ЛАБАН. Не ори,
балда! За такие слова ты даже запаха
медовых пряников не услышишь…

ЛЮДВИГ. А с тобой
никто водиться не захочет! От Косули до
Медведя! От Черепахи до Кабана! Никто,
никогда — ни у нас, ни в лесу Святого
Августина, нигде! (Убегает.)

ЛАБАН
(ему вслед).
Совсем взбесился!.. Может, с голодухи?
Кончится тем, что ты ослабеешь и тебя
загрызут шакалы. (Себе.)
Что ж, каждый получает, что заслужил. Я,
например, заслужил свои пряники. В конце
концов, моя специальность — не обучение
недоумков, а хитрология и обмановедение,
и тут я на высоте! Верно говорят: талант,
он как деньги — или он есть, или его нет…
(Уходит,
восхищенный собою.)

Картина третья

Никто не поверит