Ганс христиан андерсен сказка ромашка

Вот послушайте-ка!

За городом, у самой дороги, стояла дача. Вы, верно, видели её? Перед ней ещё небольшой садик, обнесённый крашеною деревянною решёткой.

Неподалёку от дачи, у самой канавы, росла в мягкой зелёной траве ромашка.

Солнечные лучи грели и ласкали её наравне с роскошными цветами, которые цвели в саду перед дачей, и наша ромашка росла не по дням, а по часам. В одно прекрасное утро она распустилась совсем — жёлтое, круглое, как солнышко, сердечко её было окружено сиянием ослепительно белых мелких лучей-лепестков. Ромашку ничуть не заботило, что она такой бедненький, простенький цветочек, которого никто не видит и не замечает в густой траве; нет, она была довольна всем, жадно тянулась к солнцу, любовалась им и слушала, как поёт где-то высоко-высоко в небе жаворонок.

Ромашка была так весела и счастлива, точно сегодня было воскресенье, а на самом-то деле был всего только понедельник; все дети смирно сидели на школьных скамейках и учились у своих наставников; наша ромашка тоже смирно сидела на своём стебельке и училась у ясного солнышка и у всей окружающей природы, училась познавать благость божью. Ромашка слушала пение жаворонка, и ей казалось, что в его громких, звучных песнях звучит как раз то, что таится у неё на сердце; поэтому ромашка смотрела на счастливую порхающую певунью птичку с каким-то особым почтением, но ничуть не завидовала ей и не печалилась, что сама не может ни летать, ни петь. «Я ведь вижу и слышу всё! — думала она. — Солнышко меня ласкает, ветерок целует! Как я счастлива!»

В садике цвело множество пышных, гордых цветов, и чем меньше они благоухали, тем больше важничали. Пионы так и раздували щёки — им всё хотелось стать побольше роз; да разве в величине дело? Пестрее, наряднее тюльпанов никого не было, они отлично знали это и старались держаться возможно прямее, чтобы больше бросаться в глаза. Никто из гордых цветов не замечал маленькой ромашки, росшей где-то у канавы.

Зато ромашка часто заглядывалась на них и думала: «Какие они нарядные, красивые! К ним непременно прилетит в гости прелестная певунья птичка! Слава богу, что я расту так близко — увижу всё, налюбуюсь вдоволь!» Вдруг раздалось «квир-квир-вит!», и жаворонок спустился… не в сад к пионам и тюльпанам, а прямёхонько в траву, к скромной ромашке! Ромашка совсем растерялась от радости и просто не знала, что ей думать, как быть!

Птичка прыгала вокруг ромашки и распевала: «Ах, какая славная мягкая травка! Какой миленький цветочек в серебряном платьице, с золотым сердечком!»

Жёлтое сердечко ромашки и в самом деле сияло, как золотое, а ослепительно белые лепестки отливали серебром.

Ромашка была так счастлива, так рада, что и сказать нельзя. Птичка поцеловала её, спела ей песенку и опять взвилась к синему небу. Прошла добрая четверть часа, пока ромашка опомнилась от такого счастья. Радостно-застенчиво глянула она на пышные цветы — они ведь видели, какое счастье выпало ей на долю, кому же и оценить его, как не им! Но тюльпаны вытянулись, надулись и покраснели с досады, а пионы прямо готовы были лопнуть! Хорошо, что они не умели говорить — досталось бы от них ромашке! Бедняжка сразу поняла, что они не в духе, и очень огорчилась.

В это время в садике показалась девушка с острым блестящим ножом в руках. Она подошла прямо к тюльпанам и принялась срезать их один за другим. Ромашка так и ахнула. «Какой ужас! Теперь им конец!» Срезав цветы, девушка ушла, а ромашка порадовалась, что росла в густой траве, где её никто не видел и не замечал. Солнце село, она свернула лепестки и заснула, но и во сне всё видела милую птичку и красное солнышко.

Утром цветок опять расправил лепестки и протянул их, как дитя ручонки, к светлому солнышку. В ту же минуту послышался голос жаворонка; птичка пела, но как грустно! Бедняжка попалась в западню и сидела теперь в клетке, висевшей у раскрытого окна. Жаворонок пел о просторе неба, о свежей зелени полей, о том, как хорошо и привольно было летать на свободе! Тяжело-тяжело было у бедной птички на сердце — она была в плену!

Ромашке всей душой хотелось помочь пленнице, но чём? И ромашка забыла и думать о том, как хорошо было вокруг, как славно грело солнышко, как блестели её серебряные лепестки; её мучила мысль, что она ничем не могла помочь бедной птичке.

Вдруг из садика вышли два мальчугана; у одного из них в руках был такой же большой и острый нож, как тот, которым девушка срезала тюльпаны. Мальчики подошли прямо к ромашке, которая никак не могла понять, что им было тут нужно.

— Вот здесь можно вырезать славный кусок дёрна для нашего жаворонка! — сказал один из мальчиков и, глубоко запустив нож в землю, начал вырезать четырёхугольный кусок дёрна; ромашка очутилась как раз в середине его.

— Давай вырвем цветок! — сказал другой мальчик, и ромашка затрепетала от страха: если её сорвут, она умрёт, а ей так хотелось жить! Теперь она могла ведь попасть к бедному пленнику!

— Нет, пусть лучше останется! — сказал первый из мальчиков. — Так красивее!

И ромашка попала в клетку к жаворонку. Бедняжка громко жаловался на свою неволю, метался и бился о железные прутья клетки. А бедная ромашка не умела говорить и не могла утешить его ни словечком. А уж как ей хотелось! Так прошло всё утро.

— Тут нет воды! — жаловался жаворонок. — Они забыли дать мне напиться, ушли и не оставили мне ни глоточка воды! У меня совсем пересохло в горлышке! Я весь горю, и меня знобит! Здесь такая духота! Ах, я умру, не видать мне больше ни красного солнышка, ни свежей зелени, ни всего божьего мира!

Чтобы хоть сколько-нибудь освежиться, жаворонок глубоко вонзил клюв в свежий, прохладный дёрн, увидал ромашку, кивнул ей головой, поцеловал и сказал:

— И ты завянешь здесь, бедный цветок! Тебя да этот клочок зелёного дёрна — вот что они дали мне взамен всего мира! Каждая травинка должна быть для меня теперь зелёным деревом, каждый твой лепесток — благоухающим цветком. Увы! Ты только напоминаешь мне, чего я лишился!

«Ах, чем бы мне утешить его!» — думала ромашка, но не могла шевельнуть ни листочком и только всё сильнее и сильнее благоухала. Жаворонок заметил это и не тронул цветка, хотя повыщипал от жажды всю траву.

Вот и вечер прошёл, а никто так и не принёс бедной птичке воды. Тогда она распустила свои коротенькие крылышки, судорожно затрепетала ими и ещё несколько раз жалобно пропищала:

— Пить! Пить!

Потом головка её склонилась набок и сердечко разорвалось от тоски и муки.

Ромашка также не могла больше свернуть своих лепестков и заснуть, как накануне: она была совсем больна и стояла, грустно повесив головку.

Только на другое утро пришли мальчики и, увидав мёртвого жаворонка, горько-горько заплакали, потом вырыли ему могилку и всю украсили её цветами, а самого жаворонка положили в красивую красненькую коробочку — его хотели похоронить по-царски! Бедная птичка! Пока она жила и пела, они забывали о ней, оставили её умирать в клетке от жажды, а теперь устраивали ей пышные похороны и проливали над её могилкой горькие слёзы!

Дёрн с ромашкой был выброшен на пыльную дорогу; никто и не подумал о той, которая всё-таки больше всех любила бедную птичку и всем сердцем желала её утешить.

• Полный текст
• Принцесса на горошине
• Цветы маленькой Иды
• Скверный мальчишка
• Новое платье короля
• Ромашка
• Эльф розового куста
• Анне Лисбет
• Соседи
• Дочь болотного царя
• История одной матери
• Садовник и господа
• Бузинная матушка
• Мотылёк
• Колокольный омут
• Гречиха
• Пастушка и трубочист
• Чайник
• Серебряная монетка
• Калоши счастья
• Волшебный холм
• Ребячья болтовня
• Прыгуны
• Две девицы
• Снеговик

Ромашка

Вот послу­шайте-ка!

За горо­дом, у самой дороги, сто­яла дача. Вы, верно, видели ее? Перед ней еще неболь­шой садик, обне­сен­ный кра­ше­ною дере­вян­ною решеткой.

Непо­да­леку от дачи, у самой канавы, росла в мяг­кой зеле­ной траве ромашка. Сол­неч­ные лучи грели и лас­кали ее наравне с рос­кош­ными цве­тами, кото­рые цвели в саду перед дачей, и наша ромашка росла не по дням, а по часам. В одно пре­крас­ное утро она рас­пу­сти­лась совсем — жел­тое, круг­лое, как сол­нышко, сер­дечко ее было окру­жено сия­нием осле­пи­тельно белых мел­ких лучей-лепест­ков. Ромашку ничуть не забо­тило, что она такой бед­нень­кий, про­стень­кий цве­то­чек, кото­рого никто не видит и не заме­чает в густой траве; нет, она была довольна всем, жадно тяну­лась к солнцу, любо­ва­лась им и слу­шала, как поет где-то высоко- высоко в небе жаворонок.

Ромашка была так весела и счаст­лива, точно сего­дня было вос­кре­се­нье, а на самом- то деле был всего только поне­дель­ник; все дети смирно сидели на школь­ных ска­мей­ках и учи­лись у своих настав­ни­ков; наша ромашка тоже смирно сидела на своем сте­бельке и учи­лась у ясного сол­нышка и у всей окру­жа­ю­щей при­роды, учи­лась позна­вать бла­гость Божью. Ромашка слу­шала пение жаво­ронка, и ей каза­лось, что в его гром­ких, звуч­ных пес­нях зву­чит как раз то, что таится у нее на сердце; поэтому ромашка смот­рела на счаст­ли­вую пор­ха­ю­щую певу­нью птичку с каким-то осо­бым почте­нием, но ничуть не зави­до­вала ей и не печа­ли­лась, что сама не может ни летать, ни петь. “Я ведь вижу и слышу все! — думала она. — Сол­нышко меня лас­кает, вете­рок целует! Как я счастлива!”

В садике цвело мно­же­ство пыш­ных, гор­дых цве­тов, и чем меньше они бла­го­ухали, тем больше важ­ни­чали. Пионы так и раз­ду­вали щеки — им все хоте­лось стать побольше роз; да разве в вели­чине дело? Пест­рее, наряд­нее тюль­па­нов никого не было, они отлично знали это и ста­ра­лись дер­жаться воз­можно пря­мее, чтобы больше бро­саться в глаза. Никто из гор­дых цве­тов не заме­чал малень­кой ромашки, рос­шей где-то у канавы. Зато ромашка часто загля­ды­ва­лась на них и думала “Какие они наряд­ные, кра­си­вые! К ним непре­менно при­ле­тит в гости пре­лест­ная певу­нья птичка! Слава Богу, что я расту так близко — увижу все, налю­бу­юсь вдо­воль!” Вдруг раз­да­лось “квир-квир-вит!”, и жаво­ро­нок спу­стился… не в сад к пио­нам и тюль­па­нам, а пря­ме­хонько в траву, к скром­ной ромашке! Ромашка совсем рас­те­ря­лась от радо­сти и про­сто не знала, что ей думать, как быть!

Птичка пры­гала вокруг ромашки и рас­пе­вала. “Ах, какая слав­ная мяг­кая травка! Какой милень­кий цве­то­чек в сереб­ря­ном пла­тьице, с золо­тым сердечком!”

Жел­тое сер­дечко ромашки и в самом деле сияло, как золо­тое, а осле­пи­тельно белые лепестки отли­вали серебром.

Ромашка была так счаст­лива, так рада, что и ска­зать нельзя. Птичка поце­ло­вала ее, спела ей песенку и опять взви­лась к синему небу. Про­шла доб­рая чет­верть часа, пока ромашка опом­ни­лась от такого сча­стья. Радостно-застен­чиво гля­нула она на пыш­ные цветы — они ведь видели, какое сча­стье выпало ей на долю, кому же и оце­нить его, как не им! Но тюль­паны вытя­ну­лись, наду­лись и покрас­нели с досады, а пионы прямо готовы были лоп­нуть! Хорошо, что они не умели гово­рить — доста­лось бы от них ромашке’ Бед­няжка сразу поняла, что они не в духе, и очень огорчилась.

В это время в садике пока­за­лась девушка с ост­рым бле­стя­щим ножом в руках. Она подо­шла прямо к тюль­па­нам и при­ня­лась сре­зать их один за дру­гим. Ромашка так и ахнула. “Какой ужас! Теперь им конец!” Сре­зав цветы, девушка ушла, а ромашка пора­до­ва­лась, что росла в густой траве, где ее никто не видел и не заме­чал. Солнце село, она свер­нула лепестки и заснула, но и во сне все видела милую птичку и крас­ное солнышко.

Утром цве­ток опять рас­пра­вил лепестки и про­тя­нул их, как дитя ручонки, к свет­лому сол­нышку. В ту же минуту послы­шался голос жаво­ронка; птичка пела, но как грустно! Бед­няжка попа­лась в западню и сидела теперь в клетке, висев­шей у рас­кры­того окна. Жаво­ро­нок пел о про­сторе неба, о све­жей зелени полей, о том, как хорошо и при­вольно было летать на сво­боде! Тяжело-тяжело было у бед­ной птички на сердце — она была в плену!

Ромашке всей душой хоте­лось помочь плен­нице, но чем? И ромашка забыла и думать о том, как хорошо было вокруг, как славно грело сол­нышко, как бле­стели ее сереб­ря­ные лепестки; ее мучила мысль, что она ничем не могла помочь бед­ной птичке.

Вдруг из садика вышли два маль­чу­гана; у одного из них в руках был такой же боль­шой и ост­рый нож, как тот, кото­рым девушка сре­зала тюль­паны. Маль­чики подо­шли прямо к ромашке, кото­рая никак не могла понять, что им было тут нужно.

— Вот здесь можно выре­зать слав­ный кусок дерна для нашего жаво­ронка! — ска­зал один из маль­чи­ков и, глу­боко запу­стив нож в землю, начал выре­зать четы­рех­уголь­ный кусок дерна; ромашка очу­ти­лась как раз в сере­дине его.

— Давай вырвем цве­ток! — ска­зал дру­гой маль­чик, и ромашка затре­пе­тала от страха: если ее сорвут, она умрет, а ей так хоте­лось жить! Теперь она могла ведь попасть к бед­ному пленнику!

— Нет, пусть лучше оста­нется! — ска­зал пер­вый из маль­чи­ков. — Так красивее!

И ромашка попала в клетку к жаво­ронку. Бед­няжка громко жало­вался на свою неволю, метался и бился о желез­ные пру­тья клетки. А бед­ная ромашка не умела гово­рить и не могла уте­шить его ни сло­веч­ком. А уж как ей хоте­лось! Так про­шло все утро.

— Тут нет воды! — жало­вался жаво­ро­нок. — Они забыли дать мне напиться, ушли и не оста­вили мне ни гло­точка воды! У меня совсем пере­сохло в гор­лышке! Я весь горю, и меня зно­бит! Здесь такая духота! Ах, я умру, не видать мне больше ни крас­ного сол­нышка, ни све­жей зелени, ни всего Божьего мира!

Чтобы хоть сколько-нибудь осве­житься, жаво­ро­нок глу­боко вон­зил клюв в све­жий, про­хлад­ный дерн, уви­дал ромашку, кив­нул ей голо­вой, поце­ло­вал и сказал:

— И ты завя­нешь здесь, бед­ный цве­ток! Тебя да этот кло­чок зеле­ного дерна — вот что они дали мне вза­мен всего мира! Каж­дая тра­винка должна быть для меня теперь зеле­ным дере­вом, каж­дый твой лепе­сток — бла­го­уха­ю­щим цвет­ком. Увы! Ты только напо­ми­на­ешь мне, чего я лишился!

“Ах, чем бы мне уте­шить его!” — думала ромашка, но не могла шевель­нуть ни листоч­ком и только все силь­нее и силь­нее бла­го­ухала. Жаво­ро­нок заме­тил это и не тро­нул цветка, хотя повы­щи­пал от жажды всю траву.

Вот и вечер при­шел, а никто так и не при­нес бед­ной птичке воды. Тогда она рас­пу­стила свои коро­тень­кие кры­лышки, судо­рожно затре­пе­тала ими и еще несколько раз жалобно пропищала:

— Пить! Пить!

Потом головка ее скло­ни­лась набок и сер­дечко разо­рва­лось от тоски и муки.

Ромашка также не могла больше свер­нуть своих лепест­ков и заснуть, как нака­нуне: она была совсем больна и сто­яла, грустно пове­сив головку.

Только на дру­гое утро при­шли маль­чики и, уви­дав мерт­вого жаво­ронка, горько- горько запла­кали, потом вырыли ему могилку и всю укра­сили ее цве­тами, а самого жаво­ронка поло­жили в кра­си­вую крас­нень­кую коро­бочку — его хотели похо­ро­нить по- цар­ски! Бед­ная птичка! Пока она жила и пела, они забы­вали о ней, оста­вили ее уми­рать в клетке от жажды, а теперь устра­и­вали ей пыш­ные похо­роны и про­ли­вали над ее могил­кой горь­кие слезы!

Дерн с ромаш­кой был выбро­шен на пыль­ную дорогу; никто и не поду­мал о той, кото­рая все-таки больше всех любила бед­ную птичку и всем серд­цем желала ее утешить.

Ханс Кристиан Андерсен

Ромашка

Вот послушайте-ка, что я расскажу.

За городом, у самой дороги, стояла дача. Ты, верно, видал её? Перед ней небольшой садик с цветником, а вокруг крашеный деревянный забор.

Неподалёку от дачи, у самой канавки, росла в мягкой зелёной траве крохотная ромашка. Солнечные лучи грели и ласкали её так же, как и роскошные садовые цветы, и наша ромашка росла не по дням, а по часам. В одно прекрасное утро её мелкие ослепительно белые лепестки наконец раскрылись и, словно лучи, окружили жёлтое сердечко посредине. Ромашку ничуть не заботило, что её никто не видит в густой траве и что она такой простой и невзрачный цветок, – нет, она была довольна всем; повернувшись к солнцу, она любовалась им и слушала, как где-то высоко-высоко в небе поёт жаворонок.

Ромашка была так счастлива, как в большой праздник, – а был всего только понедельник; все дети сидели в школе и чему-нибудь учились. Наша ромашка тоже сидела на своём зелёном стебельке и училась у ясного солнца и у всего вокруг и думала, как бог всё хорошо устроил. Ромашке казалось, что жаворонок так понятно и красиво поёт о том, что чувствует она сама; и она почти с благоговением смотрела на счастливую пташку, которая летала и пела. Но сама ромашка ничуть не печалилась, что не может ни петь, ни летать. «Я ведь вижу и слышу! – думала она. – Солнце освещает меня, ветерок целует. О, как много мне дано!»

За забором цвело так много важных, гордых цветов, и чем меньше они благоухали, тем больше важничали. Пионы раздувались – им хотелось стать крупнее роз; но дело вовсе не в величине. Пестрее всех были тюльпаны, они отлично знали это и старались держаться возможно прямее, чтобы больше бросаться в глаза. Все они не замечали молоденькой ромашки, росшей по другую сторону забора. Зато ромашка часто заглядывалась на них и думала: «Какие они нарядные, красивые! К ним непременно прилетит в гости прелестная птичка! Слава богу, что я расту так близко и вижу всё это великолепие!» Только она это подумала, «квирревит» – и жаворонок спустился… не в сад к пионам и тюльпанам, а прямо на траву к скромной ромашке! Ромашка так растерялась от радости, что просто не знала, что и думать.

Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru