Где жила ворона в рассказе паустовского растрепанный воробей

На старых стенных часах железный кузнец ростом с игрушечного солдатика поднял молот. Часы щелкнули, и кузнец ударил с оттяжкой молотом по маленькой медной наковальне. Торопливый звон посыпался по комнате, закатился под книжный шкаф и затих.

Кузнец ударил по наковальне восемь раз, хотел ударить в девятый, но рука у него вздрогнула и повисла в воздухе. Так, с поднятой рукой, он и простоял целый час, пока не пришел срок пробить по наковальне девять ударов.

Маша стояла у окна и не оглядывалась. Если оглянешься, то нянюшка Петровна непременно проснется и погонит спать.

Петровна дремала на диване, а мама, как всегда, ушла в театр. Она танцевала в театре, но никогда не брала с собой туда Машу.

Театр был огромный, с каменными колоннами. На крыше его взвивались на дыбы чугунные лошади. Их сдерживал человек с венком на голове – должно быть, сильный и храбрый. Ему удалось остановить горячих лошадей у самого края крыши. Копыта лошадей висели над площадью. Маша представляла себе, какой был бы переполох, если бы человек не сдержал чугунных лошадей: они сорвались бы с крыши на площадь и промчались с громом и звоном мимо милиционеров.

Все последние дни мама волновалась. Она готовилась впервые танцевать Золушку и обещала взять на первый же спектакль Петровну и Машу. За два дня до спектакля мама вынула из сундука сделанный из тонкого стекла маленький букет цветов. Его подарил маме Машин отец. Он был моряком и привез этот букетик из какой-то далекой страны.

Потом Машин отец ушел на войну, потопил несколько фашистских кораблей, два раза тонул, был ранен, но остался жив. А теперь он опять далеко, в стране со странным названием «Камчатка», и вернется не скоро, только весной.

Мама вынула стеклянный букет и тихо сказала ему несколько слов. Это было удивительно, потому что раньше мама никогда не разговаривала с вещами.

– Вот, – прошептала мама, – ты и дождался.

– Чего дождался? – спросила Маша.

– Ты маленькая, ничего еще не понимаешь, – ответила мама. – Папа подарил мне этот букет и сказал: «Когда ты будешь в первый раз танцевать Золушку, обязательно приколи его к платью после бала во дворце. Тогда я буду знать, что ты в это время вспомнила обо мне».

– А вот я и поняла, – сказала сердито Маша.

– Что ты поняла?

– Все! – ответила Маша и покраснела: она не любила, когда ей не верили.

Мама положила стеклянный букетик к себе на стол и сказала, чтобы Маша не смела дотрагиваться до него даже мизинцем, потому что он очень хрупкий.

В этот вечер букет лежал за спиной у Маши на столе и поблескивал. Было так тихо, что казалось, все спит кругом: весь дом, и сад за окнами, и каменный лев, что сидел внизу у ворот и все сильнее белел от снега. Не спали только Маша, отопление и зима. Маша смотрела за окно, отопление тихонько пищало свою теплую песню, а зима все сыпала и сыпала с неба тихий снег. Он летел мимо фонарей и ложился на землю. И было непонятно, как с такого черного неба может слетать такой белый снег. И еще было непонятно, почему среди зимы и морозов распустились у мамы на столе в корзине красные большие цветы. Но непонятнее всего была седая ворона. Она сидела на ветке за окном и смотрела, не моргая, на Машу.

Ворона ждала, когда Петровна откроет форточку, чтобы проветрить на ночь комнату, и уведет Машу умываться.

Как только Петровна и Маша уходили, ворона взлетала на форточку, протискивалась в комнату, хватала первое, что попадалось на глаза, и удирала. Она торопилась, забывала вытереть лапы о ковер и оставляла на столе мокрые следы. Петровна каждый раз, возвратившись в комнату, всплескивала руками и кричала:

– Разбойница! Опять чего-нибудь уволокла!

Маша тоже всплескивала руками и вместе с Петровной начинала торопливо искать, что на этот раз утащила ворона. Чаще всего ворона таскала сахар, печенье и колбасу.

Жила ворона в заколоченном на зиму ларьке, где летом продавали мороженое. Ворона была скупая, сварливая. Она забивала клювом в щели ларька все свои богатства, чтобы их не разворовали воробьи.

Иной раз по ночам ей снилось, будто воробьи прокрались в ларек и выдалбливают из щелей кусочки замерзшей колбасы, яблочную кожуру и серебряную обертку от конфет. Тогда ворона сердито каркала во сне, а милиционер на соседнем углу оглядывался и прислушивался. Он уже давно слышал по ночам карканье из ларька и удивлялся. Несколько раз он подходил к ларьку и, загородившись ладонями от света уличного фонаря, всматривался внутрь. Но в ларьке было темно, и только на полу белел поломанный ящик.

Однажды ворона застала в ларьке маленького растрепанного воробья по имени Пашка.

Жизнь для воробьев пришла трудная. Маловато было овса, потому что лошадей в городе почти не осталось. В прежние времена – их иногда вспоминал Пашкин дед, старый воробей по прозвищу Чичкин, – воробьиное племя все дни толкалось около извозчичьих стоянок, где овес высыпался из лошадиных торб на мостовую.

А теперь в городе одни машины. Они овсом не кормятся, не жуют его с хрупом, как добродушные лошади, а пьют какую-то ядовитую воду с едким запахом. Воробьиное племя поредело.

Иные воробьи подались в деревню, поближе к лошадям, а иные – в приморские города, где грузят на пароходы зерно, и потому там воробьиная жизнь сытая и веселая.

«Раньше, – рассказывал Чичкин, – воробьи собирались стаями по две-три тысячи штук. Бывало, как вспорхнут, как рванут воздух, так не то что люди, а даже извозчичьи лошади шарахались и бормотали: «Господи, спаси и помилуй! Неужто нету на этих сорванцов управы?»

А какие были воробьиные драки на базарах! Пух летал облаками. Теперь таких драк нипочем не допустят…»

Ворона застала Пашку, как только он юркнул в ларек и не успел еще ничего выковырять из щели. Она стукнула Пашку клювом по голове. Пашка упал и завел глаза: прикинулся мертвым.

Ворона выбросила его из ларька и напоследок каркнула – выбранилась на все воробьиное вороватое племя.

Милиционер оглянулся и подошел к ларьку. Пашка лежал на снегу: умирал от боли в голове и только тихонько открывал клюв.

– Эх ты, беспризорник! – сказал милиционер, снял варежку, засунул в нее Пашку и спрятал варежку с Пашкой в карман шинели. – Невеселой жизни ты воробей!

Пашка лежал в кармане, моргал глазами и плакал от обиды и голода. Хоть бы склюнуть какую ни на есть крошку! Но у милиционера хлебных крошек в кармане не было, а валялись только бесполезные крошки табаку.

Утром Петровна с Машей пошли гулять в парк. Милиционер подозвал Машу и строго спросил:

– Вам, гражданочка, воробей не требуется? На воспитание?

Маша ответила, что воробей ей требуется, и даже очень. Тогда красное, обветренное лицо милиционера вдруг собралось морщинками. Он засмеялся и вытащил варежку с Пашкой:

– Берите! С варежкой. А то удерет. Варежку мне потом принесете. Я с поста сменяюсь не раньше чем в двенадцать часов.

Маша принесла Пашку домой, пригладила ему перья щеткой, накормила и выпустила. Пашка сел на блюдечко, попил из него чаю, потом посидел на голове у кузнеца, даже начал было дремать, но кузнец в конце концов рассердился, замахнулся молотком, хотел ударить Пашку. Пашка с шумом перелетел на голову баснописцу Крылову. Крылов был бронзовый, скользкий – Пашка едва на нем удержался. А кузнец, осердясь, начал колотить по наковальне – и наколотил одиннадцать раз.

Пашка прожил в комнате у Маши целые сутки и видел вечером, как влетела в форточку старая ворона и украла со стола копченую рыбью голову. Пашка спрятался за корзину с красными цветами и сидел там тихо.

С тех пор Пашка каждый день прилетал к Маше, поклевывал крошки и соображал, чем бы Машу отблагодарить. Один раз он принес ей замерзшую рогатую гусеницу – нашел ее на дереве в парке. Но Маша гусеницу есть не стала, и Петровна, бранясь, выбросила гусеницу за окно.

Тогда Пашка, назло старой вороне, начал ловко утаскивать из ларька ворованные вещи и приносить их обратно к Маше. То притащит засохшую пастилу, то окаменелый кусочек пирога, то красную конфетную бумажку.

Должно быть, ворона воровала не только у Маши, но и в других домах, потому что Пашка иногда ошибался и притаскивал чужие вещи: расческу, игральную карту – трефовую даму – и золотое перо от «вечной» ручки.

Пашка влетал с этими вещами в комнату, бросал их на пол, делал по комнате несколько петель и стремительно, как маленький пушистый снаряд, исчезал за окном.

В этот вечер Петровна что-то долго не просыпалась. Маше было любопытно посмотреть, как ворона протискивается в форточку. Она этого ни разу не видела.

Маша влезла на стул, открыла форточку и спряталась за шкафом. Сначала в форточку летел крупный снег и таял на полу, а потом вдруг что-то заскрипело. Ворона влезла в комнату, прыгнула на мамин стол, посмотрелась в зеркало, взъерошилась, увидев там такую же злую ворону, потом каркнула, воровато схватила стеклянный букет и вылетела за окно. Маша вскрикнула. Петровна проснулась, заохала и заругалась. А мама, когда возвратилась из театра, так долго плакала, что вместе с ней заплакала и Маша. А Петровна говорила, что не надо убиваться, может, и найдется стеклянный букетик – если, конечно, дура ворона не обронила его в снег.

Утром прилетел Пашка. Он сел отдохнуть на баснописца Крылова, услышал рассказ об украденном букете, нахохлился и задумался.

Потом, когда мама пошла на репетицию в театр, Пашка увязался за ней. Он перелетал с вывесок на фонарные столбы, с них – на деревья, пока не долетел до театра. Там он посидел немного на морде у чугунной лошади, почистил клюв, смахнул лапой слезинку, чирикнул и скрылся.

Вечером мама надела на Машу праздничный белый фартучек, а Петровна накинула на плечи коричневую атласную шаль, и все вместе поехали в театр. А в этот самый час Пашка по приказу Чичкина собрал всех воробьев, какие жили поблизости, и воробьи всей стаей напали на вороний ларек, где был спрятан стеклянный букет.

Сразу воробьи не решились, конечно, напасть на ларек, а расселись на соседних крышах и часа два дразнили ворону. Они думали, что она разозлится и вылетит из ларька. Тогда можно будет устроить бой на улице, где не так тесно, как в ларьке, и где на ворону можно навалиться всем сразу. Но ворона была ученая, знала воробьиные хитрости и из ларька не вылезала.

Тогда воробьи наконец собрались с духом и начали один за другим проскакивать в ларек. Там поднялся такой писк, шум и трепыхание, что вокруг ларька тотчас собралась толпа. Прибежал милиционер. Он заглянул в ларек и отшатнулся: воробьиный пух летал по всему ларьку, и в этом пуху ничего нельзя было разобрать.

– Вот это да! – сказал милиционер. – Вот это рукопашный бой по уставу!

Милиционер начал отдирать доски, чтобы открыть заколоченную дверь в ларек и прекратить драку.

В это время все струны на скрипках и виолончелях в театральном оркестре тихонько вздрогнули. Высокий человек взмахнул бледной рукой, медленно повел ею, и под нарастающий гром музыки тяжелый бархатный занавес качнулся, легко поплыл в сторону, и Маша увидела большую нарядную комнату, залитую желтым солнцем, и богатых уродок-сестер, и злую мачеху, и свою маму – худенькую и красивую, в стареньком сером платье.

– Золушка! – тихо вскрикнула Маша и уже не могла оторваться от сцены.

Там, в сиянии голубого, розового, золотого и лунного света, появился дворец. И мама, убегая из него, потеряла на лестнице хрустальную туфельку. Было очень хорошо, что музыка все время только то и делала, что печалилась и радовалась за маму, как будто все эти скрипки, гобои, флейты и тромбоны были живыми добрыми существами. Они всячески старались помочь маме вместе с высоким дирижером. Он так был занят тем, чтобы помочь Золушке, что даже ни разу не оглянулся на зрительный зал.

И это очень жаль, потому что в зале было много детей с пылающими от восторга щеками.

Даже старые капельдинеры, которые никогда не смотрят спектакли, а стоят в коридорах у дверей с пучками программок в руках и большими черными биноклями, – даже эти старые капельдинеры бесшумно вошли в зал, прикрыли за спиной двери и смотрели на Машину маму. А один даже вытирал глаза. Да и как ему было не прослезиться, если так хорошо танцевала дочь его умершего товарища, такого же капельдинера, как и он.

И вот, когда кончился спектакль и музыка так громко и весело запела о счастье, что люди улыбнулись про себя и только недоумевали, почему у счастливой Золушки на глазах слезы, – вот в это самое время в зрительный зал ворвался, поносившись и поплутав по театральным лестницам, маленький растрепанный воробей. Было сразу видно, что он выскочил из жестокой драки.

Он закружился над сценой, ослепленный сотнями огней, и все заметили, что в клюве у него что-то нестерпимо блестит, как будто хрустальная веточка.

Зал зашумел и стих. Дирижер поднял руку и остановил оркестр. В задних рядах люди начали вставать, чтобы увидеть, что происходит на сцене. Воробей подлетел к Золушке. Она протянула к нему руки, и воробей на лету бросил ей на ладони маленький хрустальный букет. Золушка дрожащими пальцами приколола его к своему платью. Дирижер взмахнул палочкой, оркестр загремел. Театральные огни задрожали от рукоплесканий. Воробей вспорхнул под купол зала, сел на люстру и начал чистить растрепанные в драке перья.

Золушка кланялась и смеялась, и Маша, если бы не знала наверное, никогда бы не догадалась, что эта Золушка – ее мама.

А потом, у себя в доме, когда погасили свет и поздняя ночь вошла в комнату и приказала всем спать, Маша сквозь сон спросила маму:

– Когда ты прикалывала букет, ты вспомнила о папе?

– Да, – ответила, помолчав, мама.

– А почему ты плачешь?

– Потому что радуюсь, что такие люди, как твой папа, бывают на свете.

– Вот и неправда! – пробормотала Маша. – От радости смеются.

– От маленькой радости смеются, – ответила мама, – а от большой – плачут. А теперь спи!

Маша уснула. Уснула и Петровна. Мама подошла к окну. На ветке за окном спал Пашка. Тихо было в мире, и крупный снег, что падал и падал с неба, все прибавлял тишины. И мама подумала, что вот так же, как снег, сыплются на людей счастливые сны и сказки.

История о том, как старая ворона украла у балерины брошь, которая была той очень дорога. Вернуть брошь помог воробей, которого вылечила дочка балерины после того, как на воробья напала ворона.

Растрепанный воробей читать

На старых стенных часах железный кузнец ростом с игрушечного солдатика поднял молот. Часы щелкнули, и кузнец ударил с оттяжкой молотом по маленькой медной наковальне. Торопливый звон посыпался по комнате, закатился под книжный шкаф и затих.

Кузнец ударил по наковальне восемь раз, хотел ударить в девятый, но рука у него вздрогнула и повисла в воздухе. Так, с поднятой рукой, он и простоял целый час, пока не пришел срок пробить по наковальне девять ударов.

Маша стояла у окна и не оглядывалась. Если оглянешься, то нянюшка Петровна непременно проснется и погонит спать.

Петровна дремала на диване, а мама, как всегда, ушла в театр. Она танцевала в театре, но никогда не брала с собой туда Машу.

Театр был огромный, с каменными колоннами. На крыше его взвивались на дыбы чугунные лошади. Их сдерживал человек с венком на голове — должно быть, сильный и храбрый. Ему удалось остановить горячих лошадей у самого края крыши. Копыта лошадей висели над площадью. Маша представляла себе, какой был бы переполох, если бы человек не сдержал чугунных лошадей: они сорвались бы с крыши на площадь и промчались с громом и звоном мимо милиционеров.

Все последние дни мама волновалась. Она готовилась впервые танцевать Золушку и обещала взять на первый же спектакль Петровну и Машу. За два дня до спектакля мама вынула из сундука сделанный из тонкого стекла маленький букет цветов. Его подарил маме Машин отец. Он был морякрм и привез этот букетик из какой-то далекой страны.

Потом Машин отец ушел на войну, потопил несколько фашистских кораблей, два раза тонул, был ранен, но остался жив. А теперь он опять далеко, в стране со странным названием «Камчатка», и вернется не скоро, только весной.

Мама вынула стеклянный букет и тихо сказала ему несколько слов. Это было удивительно, потому что раньше мама никогда не разговаривала с вещами.

— Вот, — прошептала мама, — ты и дождался.

— Чего дождался? — спросила Маша.

— Ты маленькая, ничего еще не понимаешь, — ответила мама. — Папа подарил мне этот букет и сказал: «Когда ты будешь в первый раз танцевать Золушку, обязательно приколи его к платью после бала во дворце. Тогда я буду знать, что ты в это время вспомнила обо мне».

— А вот я и поняла, — сказала сердито Маша.

— Что ты поняла?

— Все! — ответила Маша и покраснела: она не любила, когда ей не верили.

Мама положила стеклянный букетик к себе на стол и сказала, чтобы Маша не смела дотрагиваться до него даже мизинцем, потому что он очень хрупкий.

В этот вечер букет лежал за спиной у Маши на столе и поблескивал. Было так тихо, что казалось, все спит кругом: весь дом, и сад за окнами, и каменный лев, что сидел внизу у ворот и все сильнее белел от снега. Не спали только Маша, отопление и зима. Маша смотрела за окно, отопление тихонько пищало свою теплую песню, а зима все сыпала и сыпала с неба тихий снег. Он летел мимо фонарей и ложился на землю. И было непонятно, как с такого черного неба может слетать такой белый снег. И еще было непонятно, почему среди зимы и морозов распустились у мамы на столе в корзине красные большие цветы. Но непонятнее всего была седая ворона. Она сидела на ветке за окном и смотрела, не моргая, на Машу.

Ворона ждала, когда Петровна откроет форточку, чтобы проветрить на ночь комнату, и уведет Машу умываться.

Как только Петровна и Маша уходили, ворона взлетала на форточку, протискивалась в комнату, хватала первое, что попадалось на глаза, и удирала. Она торопилась, забывала вытереть лапы о ковер и оставляла на столе мокрые следы. Петровна каждый раз, возвратившись в комнату, всплескивала руками и кричала:

— Разбойница! Опять чего-нибудь уволокла!

Маша тоже всплескивала руками и вместе с Петровной начинала торопливо искать, что на этот раз утащила ворона. Чаще всего ворона таскала сахар, печенье и колбасу.

Жила ворона в заколоченном на зиму ларьке, где летом продавали мороженое. Ворона была скупая, сварливая. Она забивала клювом в щели ларька все свои богатства, чтобы их не разворовали воробьи.

Иной раз по ночам ей снилось, будто воробьи прокрались в ларек и выдалбливают из щелей кусочки замерзшей колбасы, яблочную кожуру и серебряную обертку от конфет. Тогда ворона сердито каркала во сне, а милиционер на соседнем углу оглядывался и прислушивался. Он уже давно слышал по ночам карканье из ларька и удивлялся. Несколько раз он подходил к ларьку и, загородившись ладонями от света уличного фонаря, всматривался внутрь. Но в ларьке было темно, и только на полу белел поломанный ящик.

Однажды ворона застала в ларьке маленького растрепанного воробья по имени Пашка.

Жизнь для воробьев пришла трудная. Маловато было овса, потому что лошадей в городе почти не осталось. В прежние времена — их иногда вспоминал Пашкин дед, старый воробей по прозвищу Чичкин, — воробьиное племя все дни толкалось около извозчичьих стоянок, где овес высыпался из лошадиных торб на мостовую.

А теперь в городе одни машины. Они овсом не кормятся, не жуют его с хрупом, как добродушные лошади, а пьют какую-то ядовитую воду с едким запахом. Воробьиное племя поредело.

Иные воробьи подались в деревню, поближе к лошадям, а иные — в приморские города, где грузят на пароходы зерно, и потому там воробьиная жизнь сытая и веселая.

«Раньше, — рассказывал Чичкин, — воробьи собирались стаями по две-три тысячи штук. Бывало, как вспорхнут, как рванут воздух, так не то что люди, а даже извозчичьи лошади шарахались и бормотали: «Господи, спаси и помилуй! Неужто нету на этих сорванцов управы?»

А какие были воробьиные драки на базарах! Пух летал облаками. Теперь таких драк нипочем не допустят…»

Ворона застала Пашку, как только он юркнул в ларек и не успел еще ничего выковырять из щели. Она стукнула Пашку клювом по голове. Пашка упал и завел глаза: прикинулся мертвым.

Ворона выбросила его из ларька и напоследок каркнула — выбранилась на все воробьиное вороватое племя.

Милиционер оглянулся и подошел к ларьку. Пашка лежал на снегу: умирал от боли в голове и только тихонько открывал клюв.

— Эх ты, беспризорник! — сказал милиционер, снял варежку, засунул в нее Пашку и спрятал варежку с Пашкой в карман шинели. — Невеселой жизни ты воробей!

Пашка лежал в кармане, моргал глазами и плакал от обиды и голода. Хоть бы склюнуть какую ни на есть крошку! Но у милиционера хлебных крошек в кармане не было, а валялись только бесполезные крошки табаку.

Утром Петровна с Машей пошли гулять в парк. Милиционер подозвал Машу и строго спросил:

— Вам, гражданочка, воробей не требуется? На воспитание?

Маша ответила, что воробей ей требуется, и даже очень. Тогда красное, обветренное лицо милиционера вдруг собралось морщинками. Он засмеялся и вытащил варежку с Пашкой:

— Берите! С варежкой. А то удерет. Варежку мне потом принесете. Я с поста сменяюсь не раньше чем в двенадцать часов.

Маша принесла Пашку домой, пригладила ему перья щеткой, накормила и выпустила. Пашка сел на блюдечко, попил из него чаю, потом посидел на голове у кузнеца, даже начал было дремать, но кузнец в конце концов рассердился, замахнулся молотком, хотел ударить Пашку. Пашка с шумом перелетел на голову баснописцу Крылову. Крылов был бронзовый, скользкий — Пашка едва на нем удержался. А кузнец, осердясь, начал колотить по наковальне — и наколотил одиннадцать раз.

Пашка прожил в комнате у Маши целые сутки и видел вечером, как влетела в форточку старая ворона и украла со стола копченую рыбью голову. Пашка спрятался за корзину с красными цветами и сидел там тихо.

С тех пор Пашка каждый день прилетал к Маше, поклевывал крошки и соображал, чем бы Машу отблагодарить. Один раз он принес ей замерзшую рогатую гусеницу — нашел ее на дереве в парке. Но Маша гусеницу есть не стала, и Петровна, бранясь, выбросила гусеницу за окно.

Тогда Пашка, назло старой вороне, начал ловко утаскивать из ларька ворованные вещи и приносить их обратно к Маше. То притащит засохшую пастилу, то окаменелый кусочек пирога, то красную конфетную бумажку.

Должно быть, ворона воровала не только у Маши, но и в других домах, потому что Пашка иногда ошибался и притаскивал чужие вещи: расческу, игральную карту — трефовую даму — и золотое перо от «вечной» ручки.

Пашка влетал с этими вещами в комнату, бросал их на пол, делал по комнате несколько петель и стремительно, как маленький пушистый снаряд, исчезал за окном.

В этот вечер Петровна что-то долго не просыпалась. Маше было любопытно посмотреть, как ворона протискивается в форточку. Она этого ни разу не видела.

Маша влезла на стул, открыла форточку и спряталась за шкафом. Сначала в форточку летел крупный снег и таял на полу, а потом вдруг что-то заскрипело. Ворона влезла в комнату, прыгнула на мамин стол, посмотрелась в зеркало, взъерошилась, увидев там такую же злую ворону, потом каркнула, воровато схватила стеклянный букет и вылетела за окно. Маша вскрикнула. Петровна проснулась, заохала и заругалась. А мама, когда возвратилась из театра, так долго плакала, что вместе с ней заплакала и Маша. А Петровна говорила, что не надо убиваться, может, и найдется стеклянный букетик — если, конечно, дура ворона не обронила его в снег.

Утром прилетел Пашка. Он сел отдохнуть на баснописца Крылова, услышал рассказ об украденном букете, нахохлился и задумался.

Потом, когда мама пошла на репетицию в театр, Пашка увязался за ней. Он перелетал с вывесок на фонарные столбы, с них — на деревья, пока не долетел до театра. Там он посидел немного на морде у чугунной лошади, почистил клюв, смахнул лапой слезинку, чирикнул и скрылся.

Вечером мама надела на Машу праздничный белый фартучек, а Петровна накинула на плечи коричневую атласную шаль, и все вместе поехали в театр. А в этот самый час Пашка по приказу Чичкина собрал всех воробьев, какие жили поблизости, и воробьи всей стаей напали на вороний ларек, где был спрятан стеклянный букет.

Сразу воробьи не решились, конечно, напасть на ларек, а расселись на соседних крышах и часа два дразнили ворону. Они думали, что она разозлится и вылетит из ларька. Тогда можно будет устроить бой на улице, где не так тесно, как в ларьке, и где на ворону можно навалиться всем сразу. Но ворона была ученая, знала воробьиные хитрости и из ларька не вылезала.

Тогда воробьи наконец собрались с духом и начали один за другим проскакивать в ларек. Там поднялся такой писк, шум и трепыхание, что вокруг ларька тотчас собралась толпа. Прибежал милиционер. Он заглянул в ларек и отшатнулся: воробьиный пух летал по всему ларьку, и в этом пуху ничего нельзя было разобрать.

— Вот это да! — сказал милиционер. — Вот это рукопашный бой по уставу!

Милиционер начал отдирать доски, чтобы открыть заколоченную дверь в ларек и прекратить драку.

В это время все струны на скрипках и виолончелях в театральном оркестре тихонько вздрогнули. Высокий человек взмахнул бледной рукой, медленно повел ею, и под нарастающий гром музыки тяжелый бархатный занавес качнулся, легко поплыл в сторону, и Маша увидела большую нарядную комнату, залитую желтым солнцем, и богатых уродок-сестер, и злую мачеху, и свою маму — худенькую и красивую, в стареньком сером платье.

— Золушка! — тихо вскрикнула Маша и уже не могла оторваться от сцены.

Там, в сиянии голубого, розового, золотого и лунного света, появился дворец. И мама, убегая из него, потеряла на лестнице хрустальную туфельку. Было очень хорошо, что музыка все время только то и делала, что печалилась и радовалась за маму, как будто все эти скрипки, гобои, флейты и тромбоны были живыми добрыми существами. Они всячески старались помочь маме вместе с высоким дирижером. Он так был занят тем, чтобы помочь Золушке, что даже ни разу не оглянулся на зрительный зал.

И это очень жаль, потому что в зале было много детей с пылающими от восторга щеками.

Даже старые капельдинеры, которые никогда не смотрят спектакли, а стоят в коридорах у дверей с пучками программок в руках и большими черными биноклями, — даже эти старые капельдинеры бесшумно вошли в зал, прикрыли за спиной двери и смотрели на Машину маму. А один даже вытирал глаза. Да и как ему было не прослезиться, если так хорошо танцевала дочь его умершего товарища, такого же капельдинера, как и он.

И вот, когда кончился спектакль и музыка так громко и весело запела о счастье, что люди улыбнулись про себя и только недоумевали, почему у счастливой Золушки на глазах слезы, — вот в это самое время в зрительный зал ворвался, поносившись и поплутав по театральным лестницам, маленький растрепанный воробей. Было сразу видно, что он выскочил из жестокой драки.

Он закружился над сценой, ослепленный сотнями огней, и все заметили, что в клюве у него что-то нестерпимо блестит, как будто хрустальная веточка.

Зал зашумел и стих. Дирижер поднял руку и остановил оркестр. В задних рядах люди начали вставать, чтобы увидеть, что происходит на сцене. Воробей подлетел к Золушке. Она протянула к нему руки, и воробей на лету бросил ей на ладони маленький хрустальный букет. Золушка дрожащими пальцами приколола его к своему платью. Дирижер взмахнул палочкой, оркестр загремел. Театральные огни задрожали от рукоплесканий. Воробей вспорхнул под купол зала, сел на люстру и начал чистить растрепанные в драке перья.

Золушка кланялась и смеялась, и Маша, если бы не знала наверное, никогда бы не догадалась, что эта Золушка — ее мама.

А потом, у себя в доме, когда погасили свет и поздняя ночь вошла в комнату и приказала всем спать, Маша сквозь сон спросила маму:

— Когда ты прикалывала букет, ты вспомнила о папе?

— Да, — ответила, помолчав, мама.

— А почему ты плачешь?

— Потому что радуюсь, что такие люди, как твой папа, бывают на свете.

— Вот и неправда! — пробормотала Маша. — От радости смеются.

— От маленькой радости смеются, — ответила мама, — а от большой — плачут. А теперь спи!

Маша уснула. Уснула и Петровна. Мама подошла к окну. На ветке за окном спал Пашка. Тихо было в мире, и крупный снег, что падал и падал с неба, все прибавлял тишины. И мама подумала, что вот так же, как снег, сыплются на людей счастливые сны и сказки.

(Илл. Цигаля В.)

Литературное чтение, 3 класс

Урок 34. К.Г. Паустовский. «Растрепанный воробей» Часть  1

Перечень вопросов, рассматриваемых на уроке:

Анализ сказки

Характеристика героев

Глоссарий по теме

Рассказ — это литературное произведение небольшого объема, в рассказе описываются реалистичные события, непродолжительные по времени

Сказка — это произведение о вымышленных героях и событиях; сказка бывает народная и авторская

Сварливый — склонный к ссорам, спорам.

Скупой — чрезмерно бережливый, жадный.

Впечатлительный — восприимчивый к красоте, легко поддающийся впечатлениям, чуткий.

Благодарный — чувствующий признательность за оказанное ему добро.

Ключевые слова

Литературная сказка, вымысел, сюжет, герой произведения, характеристика героя.

Основная и дополнительная литература по теме урока:

1. Литературное чтение. 3 класс. Учеб. для общеобразовательных организаций. В 2 ч. / (Л.Ф. Климанова, В.Г. Горецкий, М.В. Голованова и др.) – 6-е изд. – М.: Просвещение, 2016. – 223 с.: ил. Ч.2, С. 12-24
2. Бойкина М.В., Виноградская Л.А. Литературное чтение. Рабочая тетрадь. 3 класс. Пособие для учащихся общеобразовательных организаций. – 3-е изд. – М.: Просвещение, 2012. – С. 55-56
3. Климанова Л.Ф., Горецкий В.Г., Голованова М.В. и др. Литературное чтение. 3 кл. Аудиоприложение на электронном носителе к учебнику. В 2-х частях. – М: Просвещение, 2013.
4. М. Горький «Воробьишко»
5. Д. Мамин-Сибиряк «Про Воробья Воробеича, Ерша Ершовича и веселого трубочиста Яшу»

На уроке мы познакомимся с литературной сказкой «Растрепанный воробей»

Научимся отбирать в тексте слова для характеристики героя

Сможем составить характеристику героя

Основное содержание урока.

Эта история началась, когда кузнец на старых стенных часах ударил по наковальне ровно восемь раз. Маша, маленькая девочка, стояла у окна, боясь пошевелиться, чтобы не разбудить нянюшку Петровну. Мамы не было дома, она репетировала роль Золушки в театре. Мама никогда не брала Машу в театр, но на премьеру спектакля обещала взять.

Театр был огромный, с каменными колоннами, а на крыше взвивались на дыбы чугунные лошади. Их сдерживал человек в венке у самого края крыши. Маша часто думала, какой бы поднялся переполох в городе, если бы человек не смог удержать чугунных лошадей, и они понеслись бы с грохотом и звоном.

В последние дни мама волновалась. За два дня до премьеры она вынула из сундука сделанный из тонкого стекла маленький букет цветов. Его подарил его папа и сказал: «Когда ты будешь в первый раз танцевать Золушку, обязательно приколи его к платью после бала во дворце. Тогда я буду знать, что ты в это время вспомнила обо мне».

Папа был моряком, во время войны он потопил несколько фашистских кораблей, два раза тонул, был ранен, но остался жив. А теперь он опять далеко, в стране со странным названием «Камчатка», и вернётся не скоро, только весной.

В тот вечер мама положила букетик на стол и строго-настрого запретила Маше к нему прикасаться, потому что он сделан из хрупкого стекла.

Теперь букетик лежал за спиной у Маши. А вокруг было так тихо, что казалось, будто все уснуло: весь дом, и сад за окнами, и каменный лев, что сидел внизу у ворот и всё сильнее белел от снега.

Так начинается сказка Константина Паустовского. Давайте вспомним весь сюжет.

Девочка Маша из любопытства впускает в форточку ворону. Ворона утаскивает стеклянный букет-брошку, которым очень дорожит Машина мама, так как подарил его папа и просил приколоть к платью на премьере спектакля «Золушка». Мама Маши танцует в Большом театре, и премьера должна состояться на следующий день. Все очень расстроены. Разговор о пропаже брошки слышит воробей Пашка, которого Маша когда-то пожалела и который враждует с вороной-воровкой. Чтобы отблагодарить Машу, Пашка узнает дорогу в театр, вместе со стаей воробьев нападает на ворону и приносит стеклянный букет маме в финале спектакля. Он врывается в зрительный зал, когда уже играет последняя мелодия, кружит над сценой и бросает в мамины ладони брошь. Мама плачет от радости и на вопрос Маши, почему же она плачет, отвечает, что от маленькой радости смеются, а от большой плачут.

Произведение Константина Паустовкого «Растрепанный воробей» — это литературная сказка. Герои-животные разговаривают, как люди, обладают характером, мыслями, чувствами. Но события происходят в Москве, в середине 20 века. Описаны реальные факты:

1. Большой театр, его вспоминает Маша: «Театр был огромный, с каменными колоннами. На крыше его взвивались на дыбы чугунные лошади. Их сдерживал человек с венком на голове — должно быть, сильный и храбрый. Ему удалось остановить горячих лошадей у самого края крыши. Копыта лошадей висели над площадью».

2. Спектакль «Золушка», постановку которого можно посмотреть и сегодня в Большом театре: «Все последние дни мама волновалась. Она готовилась впервые танцевать Золушку и обещала взять на первый же спектакль Петровну и Машу».

3. Упоминается Великая Отечественная война, во время которой сражался папа Маши: «Потом Машин отец ушёл на войну, потопил несколько фашистских кораблей, два раза тонул, был ранен, но остался жив. А теперь он опять далеко, в стране со странным названием «Камчатка», и вернётся не скоро, только весной».

Все факты читатель видит глазами Маши, которая наделяет их волшебными свойствами, они словно оживают. Железный кузнец на часах раздумывает, не ударить ли еще раз по наковальне, каменный лев под окном засыпает под снегом, отопление тихонько пищит свою тихую песню, чугунные лошади того и гляди сорвутся с крыши театра и помчаться промчались с громом и звоном мимо милиционеров.

Главные герои в сказке — Маша, Ворона и воробей Пашка. Составим характеристику героев.

Воробей Пашка вызывает жалость и Маши и милиционера, но он смелый, хитрый и благодарный. Найдем подтверждение в тексте сказки.

Живется воробьям в городе зимой действительно нелегко. Об этом говорит воробей Чичкин, дед Пашки. Он вспоминает времена, когда на улицах было много лошадей и можно было кормиться овсом, выпадавшим из лошадиных торб на мостовую.

«А теперь в городе одни машины. Они овсом не кормятся…Воробьиное племя поредело».

Милиционер жалеет воробья:

«— Эх ты, беспризорник! — сказал милиционер, снял варежку, засунул в неё Пашку и спрятал варежку с Пашкой в карман шинели. — Невесёлой жизни ты воробей!»

Пашка хочет отблагодарить Машу: «С тех пор Пашка каждый день прилетал к Маше, поклёвывал крошки и соображал, чем бы Машу отблагодарить».

И ради этого проявляет смелость и нападает со стаей воробьёв на ларек вороны, чтобы вернуть украденный букет.

Найдем описание внешности воробья.

Пашка маленький, растрепанный.

Растрепанный — то есть взлохмаченный, пришедший в беспорядок.

Растрепанность воробья говорит о том, что он успех побывать ни в одной жестокой драке. Но после встречи с Машей его вид немного меняется, потому что

девочка пригладила ему перья щёткой.

Вороне тоже было трудно выживать в городе зимой, но характер у нее был совсем другой. Она скупая, сварливая, злая. Жила ворона в заколоченном на зиму ларьке, где летом продавали мороженое. «Ворона была скупая, сварливая. Она забивала клювом в щели ларька все свои богатства, чтобы их не разворовали воробьи».

Характер вороны отражается в ее поведении. Прочитаем внимательно отрывок: «Ворона влезла в комнату, прыгнула на мамин стол, посмотрелась в зеркало, взъерошилась, увидев там такую же злую ворону, потом каркнула, воровато схватила стеклянный букет и вылетела за окно.»

В словах «влезла», «взъерошилась», «злая», «воровато» отражается и отрицательное отношение автора к герою. Он осуждает ворону и ее поведение.

Но при этом ворона умна и наблюдательна: она знает, когда безопасно влететь в комнату, ей известны повадки воробьев.

Но ворона была учёная, знала воробьиные хитрости и из ларька не вылезала.

О внешности вороны сказано, что она седая, старая.

Маша — маленькая девочка. Она добрая, любопытная, впечатлительная.

Её доброта проявляется в поступках. Она пожалела воробья и взяла его домой: «Маша принесла Пашку домой, пригладила ему перья щёткой, накормила и выпустила»

Когда мама плакала об украденной брошке, то Маша не удержалась и тоже заплакала, жалея её: «А мама, когда возвратилась из театра, так долго плакала, что вместе с ней заплакала и Маша».

Любопытство Маша проявляет ко всему, что её окружает. Ей интересно, как с такого чёрного неба может слетать такой белый снег, почему среди зимы и морозов распустились у мамы на столе в корзине красные большие цветы, как удерживаются лошади на самом краю крыши театра. Но больше всего ее интересует седая ворона, сидящая за окном на ветке, и то, как она пробирается через форточку. «Но непонятнее всего была седая ворона». «Маше было любопытно посмотреть, как ворона протискивается в форточку. Она этого ни разу не видела.

Маша считает себя взрослой и умной девочкой, поэтому говорит маме, что поняла, что значит брошка для мамы. Но удивляется слезам мамы, когда стеклянный букетик был возвращен. Потому что ценность подарка не в стоимости, а в том, что это знак памяти о папе и его любви. Ведь это так важно в момент счастья вспомнить о самых близких людям и разделить с ними этот момент.

Впечатлительность Маши проявляется во время спектакля. Она очарована и музыкой, и декорациями, и игрой на сцене. «Маша увидела большую нарядную комнату, залитую жёлтым солнцем, и богатых уродок — сестёр, и злую мачеху, и свою маму — худенькую и красивую, в стареньком сером платье.

— Золушка! — тихо вскрикнула Маша и уже не могла оторваться от сцены».

Так же тонко она чувствует музыку: «…как будто все эти скрипки, гобои, флейты и тромбоны были живыми добрыми существами. Они всячески старались помочь маме вместе с высоким дирижёром»

Все описанное в сказке читатель видит глазами Маши. И все вокруг таинственное, загадочное. Предметы живут своей жизнью. И только мир взрослых, к которому принадлежит мама, пока Маше недоступен.

Перечитаем финал сказки и постараемся понять, о каких чувствах говорит мама.

А потом, у себя в доме, когда погасили свет и поздняя ночь вошла в комнату и приказала всем спать, Маша сквозь сон спросила маму:

— Когда ты прикалывала букет, ты вспомнила о папе?

— Да, — ответила, помолчав, мама.

— А почему ты плачешь?

— Потому что радуюсь, что такие люди, как твой папа, бывают на свете.

— Вот и неправда! — пробормотала Маша. — От радости смеются.

— От маленькой радости смеются, — ответила мама, — а от большой — плачут. А теперь спи!

Маша уснула. Уснула и Петровна. Мама по-дошла к окну. На ветке за окном спал Пашка.

Тихо было в мире, и крупный снег, что падал и падал с неба, всё прибавлял тишины. И мама подумала, что вот так же, как снег, сыплются на людей счастливые сны и сказки.

Именно в словах мамы «От маленькой радости смеются, а от большой — плачут» выражена главная мысль сказки: отзывчивые, любящие люди способны ощутить такое счастье, от которого хочется плакать.

Разбор типового тренировочного задания

Вспомните имена героев сказки, установите соответствия:

девочка воробей нянюшка старый воробей

Петровна Маша Пашка Чичкин

Ответ:

воробей	Пашка
нянюшка	Петровна
девочка	Маша
старый воробей	Чичкин

Разбор типового контрольного задания

Соберите иллюстрацию к сказке и выбери подходящий заголовок:

изображение дано для примера

1 вариант

заголовки для выбора:

Вот ты и дождался.

Маленький букет цветов.

Волнение мамы.

Ответ: Вот ты и дождался.

2 вариант

изображение дано для примера

заголовки для выбора:

Машино любопытство

Ворона украла букетика

Стеклянный букет потерян

Ответ: Машино любопытство

На старых стенных часах железный кузнец ростом с игрушечного солдатика поднял молот. Часы щёлкнули, и кузнец ударил с оттяжкой молотом по маленькой медной наковальне. Торопливый звон посыпался по комнате, закатился под книжный шкаф и затих.
Кузнец ударил по наковальне восемь раз, хотел ударить и девятый, но рука у него вздрогнула и повисла в воздухе. Так, с поднятой рукой, он и простоял целый час, пока не пришёл срок пробить по наковальне девять ударов.
Маша стояла у окна и не оглядывалась. Если оглянешься, то нянюшка Петровна непременно проснётся и погонит спать.
Петровна дремала на диване, а мама, как всегда, ушла в театр. Она танцевала в театре, но никогда не брала с собой туда Машу.
Театр был огромный, с каменными колоннами. На крыше его взвивались на дыбы чугунные лошади. Их сдерживал человек с венком на голове – должно быть, сильный и храбрый. Ему удалось остановить горячих лошадей у самого края крыши. Копыта лошадей висели над площадью. Маша представляла себе, какой был бы переполох, если бы человек не сдержал чугунных лошадей: они сорвались бы с крыши на площадь и промчались с громом и звоном мимо милиционеров.
Все последние дни мама волновалась. Она готовилась впервые танцевать Золушку и обещала взять на первый же спектакль Петровну и Машу.
За два дня до спектакля мама вынула из сундука сделанный из тонкого стекла маленький букет цветов. Его подарил маме Машин отец. Он был моряком и привёз этот букетик из какой-то далёкой страны.
Потом Машин отец ушёл на войну, потопил несколько фашистских кораблей, два раза тонул, был ранен, но остался жив. А теперь он опять далеко, в стране со странным названием Камчатка, и вернётся не скоро, только весной.
Мама вынула стеклянный букет и тихо сказала ему несколько слов. Это было удивительно, потому что раньше мама никогда не разговаривала с вещами.
– Вот, – прошептала мама, – ты и дождался.
– Чего дождался? – спросила Маша.
– Ты маленькая, ничего ещё не понимаешь, – ответила мама. – Папа подарил мне этот букет и сказал: «Когда ты будешь в первый раз танцевать Золушку, обязательно приколи его к платью после бала во дворце. Тогда я буду знать, что ты в это время вспомнила обо мне».
– А вот я и поняла, – сказала сердито Маша.
– Что ты поняла?
– Всё! – ответила Маша и покраснела: она не любила, когда ей не верили.

Мама положила стеклянный букетик к себе на стол и сказала, чтобы Маша не смела дотрагиваться до него даже мизинцем, потому что он очень хрупкий.
В этот вечер букет лежал за спиной у Маши на столе и поблёскивал. Было так тихо, что казалось, всё спит кругом: весь дом, и сад за окнами, и каменный лев, что сидел внизу у ворот и всё сильней белел от снега. Не спали только Маша, отопление и зима. Маша смотрела за окно, отопление пищало свою тёплую песню, а зима всё сыпала и сыпала с неба тихий снег. Он летел мимо фонарей и ложился на землю. И было непонятно, как с такого чёрного неба может слетать такой белый снег. И ещё было непонятно, почему среди зимы и морозов распустились у мамы на столе в корзине красные большие цветы. Но непонятнее всего была седая ворона. Она сидела на ветке за окном и смотрела не моргая на Машу.

Ворона ждала, когда Петровна откроет форточку, чтобы проветрить на ночь комнату, и уведёт Машу умываться.
Как только Петровна и Маша уходили, ворона взлетала на форточку, протискивалась в комнату, хватала первое, что попадалось на глаза, и удирала.
Она торопилась, забывала вытереть лапы о ковёр и оставляла на столе мокрые следы.
Петровна каждый раз, возвратившись в комнату, всплескивала руками и кричала:
– Разбойница! Опять чего-нибудь уволокла!
Маша тоже всплескивала руками и вместе с Петровной начинала торопливо искать, что на этот раз утащила ворона. Чаще всего ворона таскала сахар, печенье и колбасу.
Жила ворона в заколоченном на зиму ларьке, где летом продавали мороженое. Ворона была скупая, сварливая. Она забивала клювом в щели ларька все свои богатства, чтобы их не разворовали воробьи.

Иной раз по ночам ей снилось, будто воробьи прокрались в ларёк и выдалбливают из щелей кусочки замёрзшей колбасы, яблочную кожуру и серебряную обёртку от конфет. Тогда ворона сердито каркала во сне, а милиционер на соседнем углу оглядывался и прислушивался. Он уже давно слышал по ночам карканье из ларька и удивлялся. Несколько раз он подходил к ларьку и, загородившись ладонями от света уличного фонаря, всматривался внутрь. Но в ларьке было темно, и только на полу белел поломанный ящик.
Однажды ворона застала в ларьке маленького растрёпанного воробья по имени Пашка.
Жизнь для воробьёв пришла трудная. Маловато было овса, потому что лошадей в городе почти не осталось. В прежние времена – их иногда вспоминал Пашкин дед, старый воробей по прозвищу Чичкин, – воробьиное племя все дни толкалось около извозчичьих стоянок, где овёс высыпался из лошадиных торб на мостовую.
А теперь в городе одни машины. Они овсом не кормятся, не жуют его с хрупом, как добродушные лошади, а пьют какую-то ядовитую воду с едким запахом. Воробьиное племя поредело. Иные воробьи подались в деревню, поближе к лошадям, а иные – в приморские города, где грузят на пароходы зерно и потому там воробьиная жизнь сытая и весёлая.
«Раньше, – рассказывал Чичкин, – воробьи собирались стаями по две-три тысячи штук. Бывало, как вспорхнут, как рванут воздух, так не то что люди, а даже извозчичьи лошади шарахались и бормотали: „Господи, спаси и помилуй! Неужто нету на этих сорванцов управы?“
А какие были воробьиные драки на базарах! Пух летел облаками. Теперь таких драк нипочём не допустят…»
Ворона застала Пашку, как только он юркнул в ларёк и не успел ещё ничего выковырять из щели. Она стукнула Пашку клювом по голове.
Пашка упал и завёл глаза: прикинулся мёртвым.
Ворона выбросила его из ларька и напоследок каркнула – выбранилась на всё воробьиное вороватое племя.
Милиционер оглянулся и подошёл к ларьку. Пашка лежал на снегу: умирал от боли в голове и только тихонько открывал клюв.
– Эх ты, беспризорник! – сказал милиционер, снял варежку, засунул в неё Пашку и спрятал варежку с Пашкой в карман шинели. – Невесёлой жизни ты воробей!

Пашка лежал в кармане, моргал глазами и плакал от обиды и голода. Хоть бы склюнуть какую ни на есть крошку! Но у милиционера хлебных крошек в кармане не было, а валялись только бесполезные крошки табаку.
Утром Петровна с Машей пошли гулять в парк. Милиционер подозвал Машу и строго спросил:
– Вам, гражданочка, воробей не требуется? На воспитание?
Маша ответила, что воробей ей требуется, и даже очень. Тогда красное, обветренное лицо милиционера вдруг собралось морщинками. Он засмеялся и вытащил варежку с Пашкой:
– Берите! С варежкой. А то удерёт. Варежку мне потом принесёте. Я с поста сменяюсь не раньше чем в двенадцать часов.
Маша принесла Пашку домой, пригладила ему перья щёткой, накормила и выпустила. Пашка сел на блюдечко, попил из него чаю, потом посидел на голове у кузнеца, даже начал было дремать, но кузнец в конце концов рассердился, замахнулся молотком, хотел ударить Пашку. Пашка с шумом перелетел на голову баснописцу Крылову. Крылов был бронзовый, скользкий – Пашка едва на нём удержался. А кузнец, осердясь, начал колотить по наковальне – и наколотил одиннадцать раз.

Пашка прожил в комнате у Маши целые сутки и видел вечером, как влетела в форточку старая ворона и украла со стола копчёную рыбью голову. Пашка спрятался за корзину с красными цветами и сидел там тихо.
С тех пор Пашка каждый день прилетал к Маше, поклёвывал крошки и соображал, чем бы Машу отблагодарить. Один раз он принёс ей замёрзшую рогатую гусеницу – нашёл её на дереве в парке. Но Маша гусеницу есть не стала, и Петровна, бранясь, выбросила гусеницу за окно.
Тогда Пашка, назло старой вороне, начал ловко утаскивать из ларька ворованные вещи и приносить их обратно к Маше. То притащит засохшую пастилу, то окаменелый кусочек пирога, то красную конфетную бумажку.
Должно быть, ворона воровала не только у Маши, но и в других домах, потому что Пашка иногда ошибался и притаскивал чужие вещи: расчёску, игральную карту – трефовую даму – и золотое перо от «вечной» ручки.
Пашка влетал с этими вещами в комнату, бросал их на пол, делал по комнате несколько петель и стремительно, как маленький пушистый снаряд, исчезал за окном.
В этот вечер Петровна что-то долго не просыпалась. Маше было любопытно посмотреть, как ворона протискивается в форточку. Она этого ни разу не видела.
Маша влезла на стул, открыла форточку и спряталась за шкафом. Сначала в форточку летел крупный снег и таял на полу, а потом вдруг что-то заскрипело. Ворона влезла в комнату, прыгнула на мамин стол, посмотрелась в зеркало, взъерошилась, увидев там такую же злую ворону, потом каркнула, воровато схватила стеклянный букет и вылетела за окно.Маша вскрикнула. Петровна проснулась, заохала и заругалась. А мама, когда возвратилась из театра, так долго плакала, что вместе с ней заплакала и Маша. А Петровна говорила, что не надо убиваться, может, и найдётся стеклянный букетик – если, конечно, дура ворона не обронила его в снег.

Утром прилетел Пашка. Он сел отдохнуть на баснописца Крылова, услышал рассказ об украденном букете, нахохлился и задумался.
Потом, когда мама пошла на репетицию в театр, Пашка увязался за ней.
Он перелетал с вывесок на фонарные столбы, с них – на деревья, пока не долетел до театра. Там он посидел немного на морде у чугунной лошади, почистил клюв, смахнул лапой слезинку, чирикнул и скрылся.
Вечером мама надела на Машу праздничный белый фартучек, а Петровна накинула на плечи коричневую атласную шаль, и все вместе поехали в театр. А в этот самый час Пашка по приказу Чичкина собрал всех воробьёв, какие жили поблизости, и воробьи всей стаей напали на вороний ларёк, где был спрятан стеклянный букет.
Сразу воробьи не решились, конечно, напасть на ларёк, а расселись на соседних крышах и часа два дразнили ворону. Они думали, что она разозлится и вылетит из ларька. Тогда можно будет устроить бой на улице, где не так тесно, как в ларьке, и где на ворону можно навалиться всем сразу. Но ворона была учёная, знала воробьиные хитрости и из ларька не вылезала.
Тогда воробьи наконец собрались с духом и начали один за другим проскакивать в ларёк.
Там поднялся такой писк, шум и трепыхание, что вокруг ларька тотчас собралась толпа.
Прибежал милиционер. Он заглянул в ларёк и отшатнулся: воробьиный пух летал по всему ларьку, и в этом пуху ничего нельзя было разобрать.
– Вот это да! – сказал милиционер. – Вот это рукопашный бой по уставу!
Милиционер начал отдирать доски, чтобы открыть заколоченную дверь в ларёк и прекратить драку.
В это время все струны на скрипках и виолончелях в театральном оркестре тихонько вздрогнули.
Высокий человек взмахнул бледной рукой, медленно повёл ею, и под нарастающий гром музыки тяжёлый бархатный занавес качнулся, легко поплыл в сторону, и Маша увидела большую нарядную комнату, залитую жёлтым солнцем, и богатых уродок сестёр, и злую мачеху, и свою маму – худенькую и красивую, в стареньком сером платье.
– Золушка! – тихо вскрикнула Маша и уже не могла оторваться от сцены.

Там, в сиянии голубого, розового, золотого и лунного света, появился дворец. И мама, убегая из него, потеряла на лестнице хрустальную туфельку.
Было очень хорошо, что музыка всё время только то и делала, что печалилась и радовалась за маму, как будто все эти скрипки, гобои, флейты и тромбоны были живыми добрыми существами. Они всячески старались помочь маме вместе с высоким дирижёром. Он так был занят тем, чтобы помочь Золушке, что даже ни разу не оглянулся на зрительный зал.
И это очень жаль, потому что в зале было много детей с пылающими от восторга щеками.
Даже старые капельдинеры, которые никогда не смотрят спектакли, а стоят в коридорах у дверей с пучками программок в руках и большими чёрными биноклями, – даже эти старые капельдинеры бесшумно вошли в зал, прикрыли за спиной двери и смотрели на Машину маму. А один даже вытирал глаза. Да и как ему было не прослезиться, если так хорошо танцевала дочь его умершего товарища, такого же капельдинера, как и он.
И вот, когда кончился спектакль и музыка так громко и весело запела о счастье, что люди улыбнулись про себя и только недоумевали, почему у счастливой Золушки на глазах слёзы, – вот в это самое время в зрительный зал ворвался, поносившись и поплутав по театральным лестницам, маленький растрёпанный воробей. Было сразу видно, что он выскочил из жестокой драки.
Он закружился над сценой, ослеплённый сотнями огней, и все заметили, что в клюве у него что-то нестерпимо блестит, как будто хрустальная веточка.
Зал зашумел и стих. Дирижёр поднял руку и остановил оркестр. В задних рядах люди начали вставать, чтобы увидеть, что происходит на сцене. Воробей подлетел к Золушке. Она протянула к нему руки, и воробей на лету бросил ей на ладони маленький хрустальный букет. Золушка дрожащими пальцами приколола его к своему платью.

Дирижёр взмахнул палочкой, оркестр загремел. Театральные огни задрожали от рукоплесканий. Воробей вспорхнул под купол зала, сел на люстру и начал чистить растрёпанные в драке перья.Золушка кланялась и смеялась, и Маша, если бы не знала наверное, никогда бы не догадалась, что эта Золушка – её мама.
А потом, у себя в доме, когда погасили свет и поздняя ночь вошла в комнату и приказала всем спать, Маша сквозь сон спросила маму:
– Когда ты прикалывала букет, ты вспомнила о папе?
– Да, – ответила, помолчав, мама.
– А почему ты плачешь?
– Потому что радуюсь, что такие люди, как твой папа, бывают на свете.
– Вот и неправда! – пробормотала Маша. – От радости смеются.
– От маленькой радости смеются, – ответила мама, – а от большой – плачут. А теперь спи!
Маша уснула. Уснула и Петровна. Мама подошла к окну. На ветке за окном спал Пашка. Тихо было в мире, и крупный снег, что падал и падал с неба, всё прибавлял тишины. И мама подумала, что вот так же, как снег, сыплются на людей счастливые сны и сказки.- КОНЕЦ —

На ста­рых стен­ных часах желез­ный куз­нец ростом с игру­шеч­ного сол­да­тика под­нял молот. Часы щелк­нули, и куз­нец уда­рил с оттяж­кой моло­том по малень­кой мед­ной нако­вальне. Тороп­ли­вый звон посы­пался по ком­нате, зака­тился под книж­ный шкаф и затих.

Куз­нец уда­рил по нако­вальне восемь раз, хотел уда­рить в девя­тый, но рука у него вздрог­нула и повисла в воз­духе. Так, с под­ня­той рукой, он и про­стоял целый час, пока не при­шел срок про­бить по нако­вальне девять ударов.

Маша сто­яла у окна и не огля­ды­ва­лась. Если огля­нешься, то нянюшка Пет­ровна непре­менно проснется и пого­нит спать.

Пет­ровна дре­мала на диване, а мама, как все­гда, ушла в театр. Она тан­це­вала в театре, но нико­гда не брала с собой туда Машу.

Театр был огром­ный, с камен­ными колон­нами. На крыше его взви­ва­лись на дыбы чугун­ные лошади. Их сдер­жи­вал чело­век с вен­ком на голове — должно быть, силь­ный и храб­рый. Ему уда­лось оста­но­вить горя­чих лоша­дей у самого края крыши. Копыта лоша­дей висели над пло­ща­дью. Маша пред­став­ляла себе, какой был бы пере­по­лох, если бы чело­век не сдер­жал чугун­ных лоша­дей: они сорва­лись бы с крыши на пло­щадь и про­мча­лись с гро­мом и зво­ном мимо милиционеров.

Все послед­ние дни мама вол­но­ва­лась. Она гото­ви­лась впер­вые тан­це­вать Золушку и обе­щала взять на пер­вый же спек­такль Пет­ровну и Машу. За два дня до спек­такля мама вынула из сун­дука сде­лан­ный из тон­кого стекла малень­кий букет цве­тов. Его пода­рил маме Машин отец. Он был моря­ком и при­вез этот буке­тик из какой-то дале­кой страны.

Потом Машин отец ушел на войну, пото­пил несколько фашист­ских кораб­лей, два раза тонул, был ранен, но остался жив. А теперь он опять далеко, в стране со стран­ным назва­нием “Кам­чатка”, и вер­нется не скоро, только весной.

Мама вынула стек­лян­ный букет и тихо ска­зала ему несколько слов. Это было уди­ви­тельно, потому что раньше мама нико­гда не раз­го­ва­ри­вала с вещами.

— Вот, — про­шеп­тала мама, — ты и дождался.

— Чего дождался? — спро­сила Маша.

— Ты малень­кая, ничего еще не пони­ма­ешь, — отве­тила мама. — Папа пода­рил мне этот букет и ска­зал: “Когда ты будешь в пер­вый раз тан­це­вать Золушку, обя­за­тельно при­коли его к пла­тью после бала во дворце. Тогда я буду знать, что ты в это время вспом­нила обо мне”.

— А вот я и поняла, — ска­зала сер­дито Маша.

— Что ты поняла?

— Все! — отве­тила Маша и покрас­нела: она не любила, когда ей не верили.

Мама поло­жила стек­лян­ный буке­тик к себе на стол и ска­зала, чтобы Маша не смела дотра­ги­ваться до него даже мизин­цем, потому что он очень хрупкий.

В этот вечер букет лежал за спи­ной у Маши на столе и поблес­ки­вал. Было так тихо, что каза­лось, все спит кру­гом: весь дом, и сад за окнами, и камен­ный лев, что сидел внизу у ворот и все силь­нее белел от снега. Не спали только Маша, отоп­ле­ние и зима. Маша смот­рела за окно, отоп­ле­ние тихонько пищало свою теп­лую песню, а зима все сыпала и сыпала с неба тихий снег. Он летел мимо фона­рей и ложился на землю. И было непо­нятно, как с такого чер­ного неба может сле­тать такой белый снег. И еще было непо­нятно, почему среди зимы и моро­зов рас­пу­сти­лись у мамы на столе в кор­зине крас­ные боль­шие цветы. Но непо­нят­нее всего была седая ворона. Она сидела на ветке за окном и смот­рела, не мор­гая, на Машу.

Ворона ждала, когда Пет­ровна откроет фор­точку, чтобы про­вет­рить на ночь ком­нату, и уве­дет Машу умываться.

Как только Пет­ровна и Маша ухо­дили, ворона взле­тала на фор­точку, про­тис­ки­ва­лась в ком­нату, хва­тала пер­вое, что попа­да­лось на глаза, и уди­рала. Она торо­пи­лась, забы­вала выте­реть лапы о ковер и остав­ляла на столе мок­рые следы. Пет­ровна каж­дый раз, воз­вра­тив­шись в ком­нату, всплес­ки­вала руками и кричала:

— Раз­бой­ница! Опять чего-нибудь уволокла!

Маша тоже всплес­ки­вала руками и вме­сте с Пет­ров­ной начи­нала тороп­ливо искать, что на этот раз ута­щила ворона. Чаще всего ворона тас­кала сахар, пече­нье и колбасу.

Жила ворона в зако­ло­чен­ном на зиму ларьке, где летом про­да­вали моро­же­ное. Ворона была ску­пая, свар­ли­вая. Она заби­вала клю­вом в щели ларька все свои богат­ства, чтобы их не раз­во­ро­вали воробьи.

Иной раз по ночам ей сни­лось, будто воро­бьи про­кра­лись в ларек и выдалб­ли­вают из щелей кусочки замерз­шей кол­басы, яблоч­ную кожуру и сереб­ря­ную обертку от кон­фет. Тогда ворона сер­дито кар­кала во сне, а мили­ци­о­нер на сосед­нем углу огля­ды­вался и при­слу­ши­вался. Он уже давно слы­шал по ночам кар­ка­нье из ларька и удив­лялся. Несколько раз он под­хо­дил к ларьку и, заго­ро­див­шись ладо­нями от света улич­ного фонаря, всмат­ри­вался внутрь. Но в ларьке было темно, и только на полу белел поло­ман­ный ящик.

Одна­жды ворона застала в ларьке малень­кого рас­тре­пан­ного воро­бья по имени Пашка.

Жизнь для воро­бьев при­шла труд­ная. Мало­вато было овса, потому что лоша­дей в городе почти не оста­лось. В преж­ние вре­мена — их ино­гда вспо­ми­нал Паш­кин дед, ста­рый воро­бей по про­звищу Чич­кин, — воро­бьи­ное племя все дни тол­ка­лось около извоз­чи­чьих сто­я­нок, где овес высы­пался из лоша­ди­ных торб на мостовую.

А теперь в городе одни машины. Они овсом не кор­мятся, не жуют его с хру­пом, как доб­ро­душ­ные лошади, а пьют какую-то ядо­ви­тую воду с едким запа­хом. Воро­бьи­ное племя поредело.

Иные воро­бьи пода­лись в деревню, поближе к лоша­дям, а иные — в при­мор­ские города, где гру­зят на паро­ходы зерно, и потому там воро­бьи­ная жизнь сытая и веселая.

“Раньше, — рас­ска­зы­вал Чич­кин, — воро­бьи соби­ра­лись ста­ями по две-три тысячи штук. Бывало, как вспорх­нут, как рва­нут воз­дух, так не то что люди, а даже извоз­чи­чьи лошади шара­ха­лись и бор­мо­тали: “Гос­поди, спаси и поми­луй! Неужто нету на этих сорван­цов управы?”

А какие были воро­бьи­ные драки на база­рах! Пух летал обла­ками. Теперь таких драк нипо­чем не допустят…”

Ворона застала Пашку, как только он юрк­нул в ларек и не успел еще ничего выко­вы­рять из щели. Она стук­нула Пашку клю­вом по голове. Пашка упал и завел глаза: при­ки­нулся мертвым.

Ворона выбро­сила его из ларька и напо­сле­док карк­нула — выбра­ни­лась на все воро­бьи­ное воро­ва­тое племя.

Мили­ци­о­нер огля­нулся и подо­шел к ларьку. Пашка лежал на снегу: уми­рал от боли в голове и только тихонько откры­вал клюв.

— Эх ты, бес­при­зор­ник! — ска­зал мили­ци­о­нер, снял варежку, засу­нул в нее Пашку и спря­тал варежку с Паш­кой в кар­ман шинели. — Неве­се­лой жизни ты воробей!

Пашка лежал в кар­мане, мор­гал гла­зами и пла­кал от обиды и голода. Хоть бы склю­нуть какую ни на есть крошку! Но у мили­ци­о­нера хлеб­ных кро­шек в кар­мане не было, а валя­лись только бес­по­лез­ные крошки табаку.

Утром Пет­ровна с Машей пошли гулять в парк. Мили­ци­о­нер подо­звал Машу и строго спросил:

— Вам, граж­да­ночка, воро­бей не тре­бу­ется? На воспитание?

Маша отве­тила, что воро­бей ей тре­бу­ется, и даже очень. Тогда крас­ное, обвет­рен­ное лицо мили­ци­о­нера вдруг собра­лось мор­щин­ками. Он засме­ялся и выта­щил варежку с Пашкой:

— Берите! С вареж­кой. А то уде­рет. Варежку мне потом при­не­сете. Я с поста сме­ня­юсь не раньше чем в две­на­дцать часов.

Маша при­несла Пашку домой, при­гла­дила ему перья щет­кой, накор­мила и выпу­стила. Пашка сел на блю­дечко, попил из него чаю, потом поси­дел на голове у куз­неца, даже начал было дре­мать, но куз­нец в конце кон­цов рас­сер­дился, замах­нулся молот­ком, хотел уда­рить Пашку. Пашка с шумом пере­ле­тел на голову бас­но­писцу Кры­лову. Кры­лов был брон­зо­вый, скольз­кий — Пашка едва на нем удер­жался. А куз­нец, осер­дясь, начал коло­тить по нако­вальне — и нако­ло­тил один­на­дцать раз.

Пашка про­жил в ком­нате у Маши целые сутки и видел вече­ром, как вле­тела в фор­точку ста­рая ворона и украла со стола коп­че­ную рыбью голову. Пашка спря­тался за кор­зину с крас­ными цве­тами и сидел там тихо.

С тех пор Пашка каж­дый день при­ле­тал к Маше, покле­вы­вал крошки и сооб­ра­жал, чем бы Машу отбла­го­да­рить. Один раз он при­нес ей замерз­шую рога­тую гусе­ницу — нашел ее на дереве в парке. Но Маша гусе­ницу есть не стала, и Пет­ровна, бра­нясь, выбро­сила гусе­ницу за окно.

Тогда Пашка, назло ста­рой вороне, начал ловко утас­ки­вать из ларька воро­ван­ные вещи и при­но­сить их обратно к Маше. То при­та­щит засох­шую пастилу, то ока­ме­не­лый кусо­чек пирога, то крас­ную кон­фет­ную бумажку.

Должно быть, ворона воро­вала не только у Маши, но и в дру­гих домах, потому что Пашка ино­гда оши­бался и при­тас­ки­вал чужие вещи: рас­ческу, играль­ную карту — тре­фо­вую даму — и золо­тое перо от “веч­ной” ручки.

Пашка вле­тал с этими вещами в ком­нату, бро­сал их на пол, делал по ком­нате несколько петель и стре­ми­тельно, как малень­кий пуши­стый сна­ряд, исче­зал за окном.

В этот вечер Пет­ровна что-то долго не про­сы­па­лась. Маше было любо­пытно посмот­реть, как ворона про­тис­ки­ва­ется в фор­точку. Она этого ни разу не видела.

Маша влезла на стул, открыла фор­точку и спря­та­лась за шка­фом. Сна­чала в фор­точку летел круп­ный снег и таял на полу, а потом вдруг что-то заскри­пело. Ворона влезла в ком­нату, прыг­нула на мамин стол, посмот­ре­лась в зер­кало, взъеро­ши­лась, уви­дев там такую же злую ворону, потом карк­нула, воро­вато схва­тила стек­лян­ный букет и выле­тела за окно. Маша вскрик­нула. Пет­ровна просну­лась, зао­хала и зару­га­лась. А мама, когда воз­вра­ти­лась из театра, так долго пла­кала, что вме­сте с ней запла­кала и Маша. А Пет­ровна гово­рила, что не надо уби­ваться, может, и най­дется стек­лян­ный буке­тик — если, конечно, дура ворона не обро­нила его в снег.

Утром при­ле­тел Пашка. Он сел отдох­нуть на бас­но­писца Кры­лова, услы­шал рас­сказ об укра­ден­ном букете, нахох­лился и задумался.

Потом, когда мама пошла на репе­ти­цию в театр, Пашка увя­зался за ней. Он пере­ле­тал с выве­сок на фонар­ные столбы, с них — на дере­вья, пока не доле­тел до театра. Там он поси­дел немного на морде у чугун­ной лошади, почи­стил клюв, смах­нул лапой сле­зинку, чирик­нул и скрылся.

Вече­ром мама надела на Машу празд­нич­ный белый фар­ту­чек, а Пет­ровна наки­нула на плечи корич­не­вую атлас­ную шаль, и все вме­сте поехали в театр. А в этот самый час Пашка по при­казу Чич­кина собрал всех воро­бьев, какие жили побли­зо­сти, и воро­бьи всей стаей напали на воро­ний ларек, где был спря­тан стек­лян­ный букет.

Сразу воро­бьи не реши­лись, конечно, напасть на ларек, а рас­се­лись на сосед­них кры­шах и часа два драз­нили ворону. Они думали, что она разо­злится и выле­тит из ларька. Тогда можно будет устро­ить бой на улице, где не так тесно, как в ларьке, и где на ворону можно нава­литься всем сразу. Но ворона была уче­ная, знала воро­бьи­ные хит­ро­сти и из ларька не вылезала.

Тогда воро­бьи нако­нец собра­лись с духом и начали один за дру­гим про­ска­ки­вать в ларек. Там под­нялся такой писк, шум и тре­пы­ха­ние, что вокруг ларька тот­час собра­лась толпа. При­бе­жал мили­ци­о­нер. Он загля­нул в ларек и отшат­нулся: воро­бьи­ный пух летал по всему ларьку, и в этом пуху ничего нельзя было разобрать.