Герои сказок народов амура

Содержание

• 1 Сказки народов Дальнего Востока и мира: чем они похожи
• 2 Персонажи сказок народов Дальнего Востока
• 3 Медведь
• 4 Лиса
• 5 Волк, олень, мышь
• 6 Лягушка и другие
• 7 Ворон
• 8 Персонажи сказок Дальнего Востока: необыкновенные существа

Амурские сказки: Маленькая Эльга. Автор: Геннадий Павлишин.

«Сказка – ложь, да в ней намёк…», – поговорка, которая испокон веков у всех на слуху. И всё бы ничего, но есть такие истории, что краше любых слов. Смотришь на них и видишь то, как Индига, поборов в себе все семь страхов, спас братца, обретя под конец храброе сердце. И вот уже на следующей странице богатырь Азмун отправляется на спине касатки к владыке морей с просьбой послать нивхам рыбу, в то время как невеста охотника ушла на поиски правды…

   В легендах и сказочных историях приамурских этносов встречаются герои и образы, которые можно отыскать в культуре других народов мира. В этом уникальность жанра: он роднит людей самых разных национальностей. Но все же пространство легенд и сказок Приамурья обладает особыми чертами. Одна эпоха сменяет другую, все более уверенным становится шаг двадцать первого века, но это никак не отражается на сказочном сюжете здешних мест. Камни и скалы, озера и реки живут по своим законам, и даже иногда тайные знаки подают, которые указывают на незримое присутствие мифологических существ. Почти в каждой истории — недосказанность, и это позволяет ставить многоточие, чтобы вернуться к ней и попытаться разгадать еще раз…
   Пожалуй, стоит начать со знаменитой легенды о трех солнцах, которую в Приамурье знают практически все. Этот сюжет любят местные мастера и художники, он нередко встречается в декоративных панно, в орнаментах на бересте, графических листах. Легенда действительно интересная.
   …Много столетий назад на этой земле все по-другому было устроено. В тайге зверя всякого водилось видимо-невидимо, в реках плескалась рыба, леса не скупились на ягоды, орехи, целебные травы. Люди уважительно относились к природе, и она не гневалась на них. Но однажды все изменилось. На небе, кроме обычного светила, появились еще два солнца и стали беспощадно жечь землю своими раскаленными лучами. Почернела земля и потрескалась, деревья и травы погибли, вода в реке кипела, словно это был котел, который поставили на огонь. Жар был таким сильным, что даже крылья у птиц обуглились. Говорят, что именно тогда появились в птичьем роду вороны.
   Люди, спасаясь от трех солнц, рыли глубокие землянки и не покидали их до самой ночи. Только вечером они осмеливались выйти наружу и видели страшную картину: сожженная земля, мертвая рыба в реке. Стали тогда люди молиться богу земли — дракону Кайласу, просили заступиться за род человеческий. Сжалился могущественный Кайласу и послал на помощь своих сыновей-близнецов Адо. Эти красивые и сильные юноши ничего на свете не боялись. Сначала они решили спасти рыбу, ту, что еще осталась в реке. Потому что всем известно, что это главная пища северных народов. Насобирали братья Адо множество плоских камней, привязали к голове каждой рыбины, и под этой тяжестью речные обитатели опустились глубоко на дно. А впереди было самое важное: сыновьям дракона предстояло убить два солнца, чтобы спасти землю от вымирания. Взяли братья-близнецы острые стрелы, натянули тугие луки и поразили первое солнце. Побежденное, оно укатилось в подземный мир. Со вторым пришлось повозиться. Солнце ловко уворачивалось от стрел, пряталось за высокими горами. Несколько дней отважные братья сражались с ним, из сил выбились, но — победили! Пронзенное меткой стрелой, оно тоже упало в темные глубины подземного мира, а на землю сразу же опустилась долгожданная прохлада. Люди выходили из своих землянок, воспевали отважных сыновей дракона Кайласу, били поклоны. С той поры братья-близнецы тоже стали богами, и называли их не иначе как Адо-сэвэни…
   Много тайн у Приамурья. Взять хотя бы «картинную галерею» неподалеку от нанайского села Сикачи-Алян. Близкое соседство с древними петроглифами наполняет его жизнь каким-то особым смыслом и полностью стирает грань между реальностью и сказкой. Сикачи-Алян, или, как говорят местные, Алян, деревушка маленькая, неказистая. Несколько домов взобрались на высокий холм над Амуром, остальные примостились в низинке. Но природа, обрамляющая эту деревню, подобна драгоценной раме. Весной на Сикачи-Алян опускаются черемуховые облака и смешиваются с розовой дымкой цветущих яблонь, лето буйствует зеленью, осенью все вокруг утопает в красках золота и огня, а зимой — река, сопки, лесные просторы, ветхие домишки уютно дремлют под серебряными снегами. Но главное сокровище нанайского селения — камни на берегу Амура. Кажется, что какой-то богатырь шутки ради рассыпал их, словно горошины, и забыл подобрать. На камнях — причудливые рисунки, сделанные рукой древнего и очень даже талантливого художника. В каждом рисунке — своя история, свой сюжет. Вот, к примеру, маска шамана. Брал он когда-то в руки свой бубен, ударял по нему колотушкой, и летела над рекой Черного Дракона (так в давние времена называли Амур китайцы, а нанайцы и ульчи — Большой рекой) таинственная песня. Она предназначалась богам, в ней шаман просил удачи для своего народа. А на этом валуне — лик северной девушки. Сразу видно, что была она красавицей. Многие храбрые юноши сватались к ней, да только строгий отец выбирал самого богатого. Он ведь как рассуждал: будет его дочь жить в достатке — станет счастливой.
   Вот еще интересные камни. На одном из них можно «прочитать» уже известную легенду о трех солнцах. В центре «картинной галереи» старый знакомый — «Космический лось», главный хранитель этого мира. Он-то уж точно знает все легенды и сказки Приамурья. К примеру, о том, как появились сюжеты на базальтовых валунах.

 
   …На месте нынешнего Сикачи-Аляна располагалось в древние времена небольшое стойбище. Мирно протекала жизнь его обитателей, но в один из дней пришло несчастье. Проснулся вулкан, разгорячился не на шутку, выплеснул огненную лаву, и она мгновенно погубила маленькое стойбище и все живое вокруг. Спаслись только двое — муж и жена, которые еще раньше ушли на охоту за дальние перевалы. Вернувшись, они не поверили своим глазам: земля была покрыта пеплом, толстым слоем остывающей лавы, и ни единой живой души вокруг. Поняли мужчина и женщина, какая беда приключилась с их сородичами, два дня кричали, плакали от горя, пока не потеряли голоса. За это время земля практически остыла, почернела и стала похожа на черемуховую лепешку. А вот камни на амурском берегу все еще были мягкими. Пошли тогда муж с женой вдоль реки и стали пальцами рисовать на валунах. Они хотели оставить память о погибших, о родном стойбище. Жители здешних мест верят, что именно от этих чудом спасшихся людей, пошел нанайский род…
   Гостила я как-то в Сикачи-Аляне и зашла в дом к Екатерине Дмитриевне Мурзиной. Она хорошо знает обряды, поверья нанайцев, прекрасно помнит сказочные истории, которые слышала еще в детстве. Словом, баба Катя необычайно интересный собеседник. Мы говорили о многом, диктофон без устали отматывал пленку в кассете, и я радовалась новой и интересной «фактуре». В какой-то момент баба Ката наклонилась ко мне доверительно: «А эту историю я впервые рассказываю. Мне об этом еще дядя Леонтий говорил, когда ему было сто с лишним лет. Он сказал, что там, на камнях — рисунки. Их еще моя прапрапрапрабабушка рисовала…»
   Герои легенды о каменной старухе и семи ее дочерях тоже обитали недалеко от Сикачи-Аляна, а их каменные изваяния, застывшие на берегу реки Черного Дракона, — наглядная иллюстрация к древнему сюжету.
   …Жила-была старуха с семью дочерями и младшим сыном. Время шло, состарилась мать, повзрослели девушки, но так и оставались незамужними. Вернее, женихи сватались к ним, но привередливые красавицы отправляли их восвояси. Старуха ворчала: «Кто охотиться будет, рыбу ловить?» Не выдержали дочери обидных упреков и ушли из дома. Осталась старуха с младшим сыном, истосковалась, еще больше состарилась. Однажды приснился ей сон. Встречает она своих дочерей и обращается к ним со слезами: «Ну что же вы меня покинули! Больная я совсем, силы в руках нет, глаза ничего не видят. Хоть бы словом с вами перекинуться перед смертью». Дочери же в том сне только кивают головами и молчат. Одна лишь заговорила и поведала о том, что попали они в царство мертвых и никак им не выбраться оттуда. Злой дух заточил их навечно и никогда уже не отпустит. Заплакали девушки от горя. «Тогда я к вам приду, — решила старуха. — Только дорогу мне укажите». Дочери рассказали, что неподалеку от их стойбища находится пещера — это и есть вход в царство мертвых. Стоит лишь прикоснуться к ее стене, и сразу окажешься в «буни«.
   Проснулась старая женщина, удивляется, какой чудной сон ей привиделся. Решила проверить, правда ли это, и отправилась на поиски пещеры. Сын ее отговаривал, но старуха была непреклонна. Пошла берегом Амура и увидела расщелину в скале. Заглянула вовнутрь, прикоснулась к холодной стене и… вмиг оказалась по ту сторону мира живых.

 
   Прошло время, и юноша, оставив сомнения, пошел к страшному месту, чтобы сразиться со злым духом и освободить мать и сестер. Легенда говорит, что он храбро сражался, и в какой-то момент ворота в царство мертвых открылись. Старуха и ее дочери выбрались из пещеры и решили бежать в родное стойбище. Казалось, что спасение пришло, но злой дух, собрав все силы, поразил юношу. И в тот же миг мать и семеро ее дочерей попали под злые чары и окаменели, превратившись в большие статуи. Так и стоят они на берегу Амура, величественные и строгие. Впереди старуха, за ее спиной каменный идол, а еще дальше — семеро девушек. Со временем магическая пещера и каменный ансамбль стали святилищем для северных этносов.
   Вообще в Приамурье немало странных мест. Например, есть озера, где в древности обитали водяные драконы, не слишком дружелюбные по отношению к человеку. И легенда на этот счет имеется — о коварном чудище из озера Дабанда. Старики называли его Симуром и говорили, что был он огромным и прожорливым. Встреча с ним могла закончиться для охотника трагедией, потому что хитрый дракон ловко заманивал несчастного в свои сети и мгновенно проглатывал.

Охота 
   …Как-то летом отправились отец с сыном на охоту. Самое время было панты добывать, пушнину заготавливать. Путь их лежал в сторону озера Дабанда, куда звери обычно приходили на водопой. Расположились охотники поодаль, шалаш соорудили, огонь развели. Старший отправился в тайгу, младший остался присматривать за костром. Уходя, отец строго-настрого приказал сыну не подходить близко к озеру, а когда вернулся, обнаружил, что мальчика нигде нет, костер угас. Догадался охотник, что погубил его Симур, заплакал. Но слезами разве горю поможешь? Начал он березовую кору срезать и в большие охапки складывать. Притащил бересту к озеру: поджигает и бросает в воду. Смотрит, а из глубины словно кто-то ее глотает. Целый день и всю ночь «кормил» охотник дракона, пока тот не всплыл кверху брюхом — объелся горящей бересты и погиб. Распорол отец Симуру брюхо в надежде, что еще сумеет спасти сына, но поздно: нашел он только мизинец…

 
   А еще нанайцы рассказывают, что где-то между Петропавловкой и Сикачи-Аляном, в районе залива, есть небольшое озерцо с бархатистыми берегами, словно бы подвернутыми вовнутрь. В нем тоже обитает водяной дракон. Старики уверяли, что однажды он выскочил из укрытия и погнался за человеком. К счастью, тот успел запрыгнуть в свою оморочку и уплыть.
   Легенды и сказки всегда предостерегали от неверных поступков, учили не нарушать табу. Люди и сегодня опасаются подходить слишком близко к запретным территориям, о которых идет речь в легенде или предании. Здравомыслящий рыбак не станет ночевать у того же озера Кади. Говорят, нехорошее это место. Охотник никогда не воспользуется заброшенным зимовьем, и если встретит его в тайге, ускорит шаг, опасливо обойдет стороной. Потому что кто его знает — какие духи, из каких легенд обитают там?

  
 
Явления Богородицы
Так как Амурская область заселялась в ту пору, когда в языческих богов никто из русских уже не верил, то наши предания связаны преимущественно с христианскими святыми. Сразу два из них рассказывают о том, как Албазинская икона Божией Матери защищала амурскую землю от вторжений.
— Первое предание относится к 1685 году, когда маньчжуры, которые вели осаду Албазинской крепости, добились отступления русских воинов, — рассказывает историк Владимир Пушкарев. — После этого они решили сжечь хлебные поля, оставленные русскими. Но увидели женщину на коне, которая не давала подойти к полям и наводила страх на маньчжуров. Они так и не подошли, и в результате, когда русские вернулись, то смогли даже собрать урожай. В защитнице же они сразу признали Богородицу.

 
Второй случай заступничества относится к лету 1900 года, когда амурская столица обстреливалась китайскими повстанцами. Ситуация была опасной, потому что в Благовещенске в то время не было регулярной армии — фактически, город был безоружен. При этом стояла сухая погода, и застроенный преимущественно деревянными зданиями Благовещенск легко мог загореться.
— Но в результате этот обстрел никакого урона нашему городу и людям не принес. Больше всего боялись, что китайцы начнут форсировать реку и вторгнутся в Благовещенск, — но и этого не произошло. Потом уже, когда русские воины штурмовали китайские города, от пленных они узнали, что над Амуром в то время ходила большая женщина с младенцем, вселяла в китайцев ужас и отводила снаряды и пули, — делится Владимир Анатольевич.
И эту ситуацию амурчане связали с заступничеством Богородицы. Надо сказать, у них на то были причины — и во время осады Албазина, и в Благовещенске русские молились перед иконой Албазинской Божией Матери. Вот и считается, что молитвы помогли.

 
Неуспокоенная купчиха
Есть в Амурской области и свои городские легенды. Иные жители Благовещенска еще помнят появившуюся в 60-е годы историю о Белой Даме. Тогда поговаривали о загадочной женщине в белом, которая появляется на закате в роще близ Левашовской дачи на реке Зее. Женщина эта стонет, плачет, переживает.
— Говорят, это жена купца Левашова, которая прожила с ним не очень счастливую жизнь, умерла трагической смертью и не может теперь найти себе успокоения, — рассказывает изучавшая амурский фольклор кандидат филологических наук Нина Архипова.
Доподлинно неизвестно, но легенда может описывать Ольгу Мартыновну Левашову — супругу купца Василия Левашова, которая умерла от сердечного паралича в марте 1912 года. Женщину похоронили в склепе под церковью, которую она построила. Но во время Гамовского мятежа склеп разграбили матросы, надеявшиеся найти золото и драгоценности, а останки Ольги Левашовой попросту выбросили. По легенде, прихожане перезахоронили их в районе старого кладбища, рассказывал «Комсомолке» несколько лет назад настоятель прихода храма в честь иконы «Всех скорбящих Радость» иеромонах Георгий.

 
Колчаковский клад и наследник Романовых
— Также существуют фактологические легенды, в основе которых лежит не героическая личность, а факт, — продолжает рассказ Нина Архипова. — Среди них — легенда о колчаковском кладе, которую мы слышали в трех вариантах. В годы Гражданской войны затонула японская канонерка, которая везла колчаковский клад. И мотив легенды заключается в том, что потом слитки золота находили в огородах и некая соседка что-то на них купила. Причем каждый раз это новая соседка и разное количество золота.
Подобные легенды могут возникать из желания оказаться близкими к событию или персоне. Из этого же желания возникли легенды о дворянском происхождении: несколько человек рассказывали специалистам АмГУ, будто их соседи — потомки Николая II. А на свет они появились после визита тогда еще наследника русского престола в 1891 году. Так что, может быть, у нас в Приамурье и Романовы проживают.

Амурские легенды родом с запада
Большинство историй и легенд возникли не в самом Приамурье, а перекочевали к нам с запада страны. Например, и здесь и там славяне верили, что умерший насильственной смертью станет упырем, а мельники общаются с водяными. И даже легенды о Богородице порой оказываются тесно связанными с языческими мифами.
— Языческие корни имеют легенды о сердитой Богородице, которые бытуют среди староверов, — объясняет Нина Архипова. — По легенде, в июле существует неделя, когда женщинам нельзя стирать или заниматься другими связанными с водой работами. Якобы в этот период Богородица сердится, из-за чего возникают сильные громы и молнии, а нарушившие завет женщины погибают. Легенда эта происходит из мифов о громовержце Перуне, которые описывают период сильных июльских гроз. И это лишь один из примеров, когда мифы Древней Руси смешались с христианскими верованиями.

 
Легенды Приамурья. Таёжная могила

   Эту историю рассказал нам старожил села Стойба 74-летний Борис Владимирович Гребнев. Потомственный охотник, он с восьми лет ходил в тайгу и знает север Селемджинского района как свои пять пальцев. На таинственном захоронении Гребнев впервые побывал еще подростком, но уже тогда, в начале пятидесятых годов, никаких табличек там не было, поэтому до сих пор остается загадкой — кто и когда там похоронен.
   Недалеко от Стойбы, в 30-35 километрах вниз по течению Селемджи еще до революции стоял поселок Чалба. Хотя поселком назвать его было трудно — несколько домов, в которых жили заготовители дров. В те времена по реке ходили пароходы, использовавшие в качестве топлива дрова, и пополняли они свои запасы именно в Чалбе. Мимо жилья также проплывали на плотах старатели, возвращавшиеся целыми семьями с приисков после окончания летнего сезона добычи.
   Примерно в начале 20-х годов, уже после революции, к Чалбе причалил один из плотов, на котором находилась семья с тяжелобольной молодой женщиной. Она сильно простудилась, лекарств и врачей в округе не было, поэтому продолжать плавание по реке было опасно для ее здоровья. Подняться на ноги женщина не смогла и вскоре умерла. Ее похоронили метрах в пятидесяти от домов, на крохотном кладбище, где было всего три могилы.
   Легенда гласит, что у женщины остался маленький сын. Он вырос, выучился и стал капитаном. Лет через двадцать мужчина вернулся в Чалбу и поставил на могиле матери удивительной красоты надгробие. Тонкой работы, ажурного переплетения кованый крест, на который повешен металлический венок из кованых, но будто живых березовых листьев. Крест был прочно влит в бетонное основание, поэтому крепко стоит до сих пор. Металлическая ажурная ограда охраняет могилу от зверей, и только по ней можно судить, что это место представляет собой кладбище, поскольку от других захоронений остались лишь небольшие бугорки.
   Прошло почти 80 лет с момента установления надгробия, но до сих пор на нем видны следы краски, хотя за могилой никто не ухаживает. Чалба обезлюдила еще в сороковые годы, и жилым оставался только единственный домик. В нем было зимовье, в котором находили приют охотники и водители, ехавшие по зимнику замерзшей Селемджи. Но потом из-за лесных пожаров сгорела и эта изба, и теперь только местные жители, иногда забредающие в эти места на рыбалку, могут увидеть необычную могилу, стоящую на сопке посреди глухой тайги.
   Возможно, живы дети и внуки того капитана, что увековечил память о своей рано умершей матери. И, может быть, в их семьях передается легенда, которая уже стала частью истории.

У исследователя культуры, которая стала значительно позже «вписываться» в дальневосточный исторический ландшафт, возникает желание изучить и провести научную реконструкцию этого культурного пространства.
В настоящее время такие древние памятники этносов Приамурья, как святилища, жертвенники, места, связанные с родовыми и природными культами, шаманизмом, исчезли. Их никто не разрушал — они ушли из памяти последующих поколений, поскольку перестали входить в сферу религиозной практики, утратили мифологическую связь с этносами — ульчами, нанайцами, удэгейцами. Лишь некоторые из них рассматриваются как археологические и этнографические памятники, памятники первобытного искусства.
Культ природы, культ предков у амурских народов выражался в почитании своеобразных, наиболее выразительных природных объектов: вершин гор, отдельных камней, живописных элементов ландшафта. Культовые памятники, отмечая важные «узлы» культурного пространства, являлись точками пересечения реального и мифологического времени и пространства. В таких местах воссоздавался как бы снова и снова мифологический сюжет, а скала или камень могли проявлять магическую силу «живущего» в них мифического персонажа. В этом культурном пространстве не было четкой границы между сложным миром живых и мертвых предков, между реальным и ирреальным, связанным с мифо-религиозными представлениями человека традиционной культуры.

 
Таким образом, наиболее выдающиеся части ландшафта Среднеамурской равнины были воплощением образов мифов живущих здесь коренных этносов. Одни объекты просто были персонажами легенды или мифа,
другие — местами обитания «хозяев» — лесных и горных духов. Отдельные места действительно превращались в культовые, сакральные, и являлись в прошлом объектами почитания, жертво-приношений, ритуалов.
Это непонятное и, кажется, во многом враждебное пространство раскрывается нам при обращении к материалам фольклора, мифам, записанным во время экспедиций дальневосточными учеными — этнографами, археологами.

Мало кому известно, что Амурский утес был культовым местом, где нанайцы поклонялись его хозяйке-шаманке, которая с помощью волшебного бубна давала жизнь людям, просимые ими блага. Нанайское название
утеса — «Мама хурээни» (в переводе Старухина гора). Легенду об Амурском утесе сообщил известный писатель и знаток этнической культуры А. А. Пассар:
«Раньше на утесе стояла большая фанза шаманки, которая исчезла, когда пришли русские. У нее был волшебный камень, в котором она держала свой бубен. Этот бубен все видел и все слышал. Старик при помощи мехов раскаливал камень так, что он делался красным, как солнце. Старуха колотушкой ударяла по камню — из него выходил бубен. Все мэргэны после походов приходили к этому утесу на свет огня. Старуха вылечивала их своим волшебным бубном. Шаманы воспевали этот утес».

 
Исследователями записано несколько легенд и преданий о Хехцирском хребте. Обратимся к записям В. К. Арсеньева:

 
«Давным-давно в одинокой фанзе жил гольд Хээкчир Фаенгуни. Он был хороший охотник и всегда имел достаточный запас юколы для своих собак. Хээкчир был однажды в Сансине на реке Сунгари и вывез оттуда белого петуха. После этого он начал тяготиться своим одиночеством, потерял сон и стал плохо есть. Как-то раз ночью Хээкчир Фаенгуни вышел на улицу и сел у крыльца своего дома. Вдруг он услышал слова: „Хозяин, закрой окна, перед светом будет гроза“. Хээкчир обернулся и увидел, что это петух говорил ему человеческим голосом. Тогда он пошел на берег реки, но тут услышал шепот над своей головой. Это говорили между собой деревья. Старый дуб шелестел листьями и рассказывал молодому ясеню о том, чему был свидетелем за двести с лишним лет. Хээкчир испугался. Он вернулся в свою фанзу, лег на кан, но, как только начал дремать, опять услышал шорох и голоса. Это говорили камни, из которых был сложен очаг. Они собирались треснуть, если их еще раз накалят.
Тогда Хээкчир понял, что призван быть шаманом. Он отправился на реку Нор, и там маньчжурский шаман вселил в него духа Тыэнку. Хээкчир скоро прославился — он исцелял недуги, находил пропажи и отводил души усопших в загробный мир. Слава о нем прошла по всей долине Уссури, Амуру и реке Сунгари. Вскоре около его фанзы появились другие домики. Так образовалась деревня Фурме. Затем деревня Фурме исчезла, а название Хээкчир превратилось в Хехцир… Впоследствии казаки этим именем стали называть не только то место, где раньше была ходзенская (нанайская. — Прим. Н. А. Соболевской) деревня, но и весь горный хребет…»

 
А. Н. Липский записал сказку, в которой уже действует не человек Хехцир, а хребет Хехцир:
«В гольдском фольклоре различные горы изображены как живые люди. Они сватаются, ссорятся, дерутся и в конце концов каменеют. В одной гольдской (нанайской. — Прим. Н. А. Соболевской) сказке хребет Хихчир на правом берегу Уссури, в окрестностях Хабаровска, долго ссорился с другим хребтом в системе реки Амгунь и, наконец, вступил с ним в бой. Когда Хихчир стал изнемогать, он позвал на помощь свою жену — Вандан (хребет севернее Хабаровска). Вандан была в это время беременна, и время родов уже приблизилось. Дорогой она родила несколько мелких сопок и когда дошла до места, где сейчас находится, Хихчир был тяжело ранен и ушел домой, не дождавшись жены, а Вандан, обессиленная тяжелыми родами (родила три сопки), легко была убита. Хихчир, возвратясь домой, умер и окаменел, превратился в хребет, Вандан тоже легла хребтом…»

 
 А. А. Пассар рассказал еще одну сказку о богатыре-мэргэне Хехцире:
«Где-то здесь, на берегу Мангбу-Амура, жила-была пудин (красавица. — Прим. А. А. Пассара) по имени Аню. Говорят, она была умна и красива, но братья однажды решили выдать ее замуж за самого достойного мэргэна (герой сказки или легенды. — Прим. А. А. Пассара). Объявили по всему округу большой праздник — мэлдеку. На праздник-состязание приехали женихи из разных мест и стойбищ. Прибыл с приамурских гор нанайский мэргэн Хехцир. Явился со снежных хребтов Баджала батор Вангдан и удэгейский силач Тормасу с Сихотэ-Алиня.
Говорят, из всех женихов только эти трое стали достойными. Выполнили они все условия, никто никого не победил, равными оказались у них силы. Аню решила выбрать из них самого быстрого и выносливого. На закате солнца Аню вышла на берег реки и сказала, держа в руке деревянные чумашки: «Вы заслужили хвалу и честь. Даю вам последнее испытание. Кто из вас первым принесет мне воду из истока Мангбу-Амура, тот и будет моим женихом». Мэргэны поклонились, взяли чумашки и побежали вверх к истокам Амура. Набрали воды и отправились обратно. По дороге где-то отстал силач Тормасу. Мэргэн Хехцир и батор Вангдан бежали рядом, чтобы успеть к восходу дня. Вдруг кто-то им на ухо зашептал: «Отдохните, отдохните». Бегуны почувствовали усталость, сели на землю и заснули крепким сном. Проснулись они только к утру от какого-то страшного шума. Они взглянули на небо и увидели там огромную железную птицу Кори. Птица летела им навстречу, размахивая со свистом длинными крыльями, и хохотала раскатисто, как гром:
— Ха! Ха! Ха!.. Вы проиграли силачу Тормасу! — заговорила птица Кори человеческим голосом. — Не послушали мудрых советов своих матерей, что нельзя приземляться на моей волшебной земле. А теперь вам суждено окаменеть от стыда и позора!
Мэргэны поняли, что это дело рук железного чудовища. Вынули из колчанов огненные стрелы и молнией выпустили в небо. Птица Кори перевернулась в воздухе, и как только она рухнула на землю, мэргэн Хехцир и батор Вангдан тут же окаменели…»

Другое культовое место, датируемое более поздним этнографическим временем, было описано двумя известными исследователями, но не было осмыслено как культовый памятник сикачи-алянских нанайцев.

 
В 1910 году Л. Я. Штернберг записал о своем обследовании берега в районе села Сикачи-Алян: «… то, на что наш переводчик нам указывал… показались мне случайными конфигурациями, образовавшимися на сланцах от выветривания и температурных изменений. Тем не менее наш проводник читал на скалах, как по писаному, указывая бес-престанно целый ряд изображений, вроде бубна, бурханов, гроба, девяти шаманов, жертвенной свиньи (в рукописном тексте у Л. Я. Штернберга указываются бубен, могила, семь шаманок. — Прим. Н. А. Соболевской), развертывая перед нами популярную гольдскую легенду о первом человеке, о трех солнцах, об истории первого появления смерти и происхождении шаманства». В 1933 году исследователь еще раз кратко изложил содержание сикачи-алянского мифа: «Когда земля была растоплена, бубен, жертвенных свиней и т. д. бросил первый шаман».
А. П. Окладников всю местность, находящуюся выше утеса Гася (в пункте 3-м расположения петроглифов), назвал «старухой». «Именно здесь фольклорная традиция нанайцев помещает окаменевшую мифическую старуху, ее семь спутников, котел и собаку. Все эти мифические персонажи отождествляются с небольшими и низкими вертикальными выступами скалистого берега, стоящими в ряд. Однако сколько-нибудь близкого сходства с людьми в этих камнях не видно, хотя К. Т. Актанко настойчиво утверждал, что именно это и есть сама «старуха», — писал ученый.

 
 В октябре 1991 года жители села Сикачи-Алян Е. и В. Перменко, Е. И. Мурзина показывали мне эту каменную старуху («Дёлома мама». — нан.), рядом с ней, слева, котел — «оня», справа — гроб сына — «пиктени хоурни», позади нее ряд скальных выступов — семь (?) девушек — «надан паталаан». «Мама», «дааня», представилась, по верованиям нанайцев, хозяйкой этой местности, которой приносили пожертвования. Неподалеку от нее находится узкая расщелина, каким-то образом связанная с загробным миром нанайцев — «буни». По-видимому, перед нами находился историко-природный памятник, олицетворяющий одного из персонажей нанайского шаманского пантеона, ассоциируемого с культом природы, культом предков.

 
У нанайцев, как и у многих других народов Сибири, Дальнего Востока, сохранились представления
о женщине — хранительнице души рода, которая одновременно является хозяйкой потустороннего мира.

 
В легенде, записанной американским этнографом
Б. Лауфером в Сикачи-Аляне еще в конце XIX века, жена первопредка Мамелджи выступает как создательница мира мертвых, сотворившая его с благой целью:

«В начале света жили три человека: Шанвай, Шанкоа, Шанка. Однажды три человека послали трех лебедей нырять, чтобы достать для земли камней и песка. Птицы нырнули. Семь дней были под водой. Вышли, смотрят: земля растет, река Амур течет. Тогда три человека сделали человека по имени Кадо и женщину Джулчи. Потом деву по имени Мамилжи. Народ размножился и занял всю территорию, соседнюю с Амуром. Кадо сказал: «Есть три солнца на небе. Невозможно жить, слишком горячо. Я хочу застрелить солнце!». Его жена сказала ему: «Иди!» Кадо пошел к восходу. Вырыл яму, спрятался в ней. Увидел, как взошло первое солнце, и застрелил его. Выстрелил во второе солнце, но мимо. Третье убил. Вернулся домой — не так жарко. Мамилжи сделала рисунки на камнях. Джулчи сказала: «Теперь люди будут видеть, что мой муж убил два солнца». После того, как два солнца были убиты, камни стали твердыми. Потом Мамилжи сказала: «Есть много-много людей. Не будет места для них, если они не будут умирать. Хочу умереть, показать им путь». Когда умирала, Мамилжи сказала: «Бурундук не умирает, зимой он засыпает, весной оживает. Тумна живет, как рыба, летом, а зимой спит. Малая змея и большая змея засыпают зимой, летом они живут. Другие животные родятся и умирают. Человек должен родиться и умереть».
В сохранившихся довольно путаных и противоречивых мифах о сотворении мира и о первопредках, записанных
Л. Я. Штернбергом у нанайцев, сын Мамелджи — 3:и: лчи (Джулчи) первый проложил дорогу в «буни». О Мамелджи Штернберг записал следующее: «М, амелд, и — женщина человекоподобная, главный хозяин в буни и дорки (нижний мир)».

 
Итак, культовое место «Каменная старуха и ее спутники» связано с нанайским мифом о первопредках. Это сакральное место является преобразованной в камни легендой о первопредках, ставших шаманами, — Хадо, Мамелджи, Джулчи. Предложенная версия моделирует культовый па-мятник «Дёло мама» (каменная старуха), к сожалению, не полностью.
Мы не располагаем точным описанием всего этого комплекса из-за фрагментарности фольклорных табуированных сведений мифологического характера. Предполагается, что скопление базальтовых валунов в пункте 1-м сикачи-алянских петроглифов также является культовым местом. Не являясь жертвенным, это место является обиталищем сверхъестественного существа — злого духа «сайка», который способен нанести вред, как об этом сообщил А. Пассар.

 
О подобных местах в районе села Малышево в конце XIX века писал П. Шимкевич: «Каждое гольдское селение имеет множество таких суеверных мест, где, по их понятиям, заводятся черти (место называется „гоуня“). Около села Малышевского существует 6 таких мест: 1. Джоанко — место, где раньше были большие деревья и сейчас еще живут; 2. Джека — кряж; 3. Суссу — старинное место; 4. Суйгу — конец кряжа; 5. Боккоа; 6. Чинуак… Во всех этих местах раньше были селения, но оспа, наводнения и другие несчастья опустошили дома, и гольды уже более не рискуют вернуться и поселиться в таком месте. В особенности опасными считаются места, где водою вырыты в земле ямы — это настоящие чертовые места — здесь Бусеу бродит, питаясь человеческим мясом».

Культовый памятник «Дёло мама». Фото автораВесь комплекс сикачи-алянской «каменной старухи» был зафиксирован в графических рисунках, фотографиях в 1993 году в ходе экспедиции ХГТУ (Н. А. Соболевская,
М. И. Горнова и др.), проводившей исследования по программе «Дальний Восток России».

 
Тогда же проведены поиски и другого культового объекта у правого берега Петропавловского озера — камня-«лося». Камень-«лось» связан с культом природы, это древний зооморфный образ из мифов таежных племен Сибири, Дальнего Востока. Этот камень отмечен вниманием многих поколений нанайцев и бывает виден в малую воду. Вот легенда о нем: «Говорят старики, был один сильный человек, охотник, далеко бил из своего лука. На сопочку вышел у Петропавловки, видит — вдалеке черное, большое. Говорит: „Мама, это большущий сохатый, я его стрельну“. Стрела девять километров прошла, попала. Охотник смотрит — сохатый не падает. Сел в оморочку, подъехал: о-о, это камень! Вынул свою стрелу. Там дыра осталась — девять сантиметров длиною, пять шириною».

Для чего же необходимы нам такие реконструкции дальневосточного культурного пространства? Активное проникновение и доминирование в этом ареале иных культурных форм способствовало утрате, обеднению, «опустошению» этого пространства, мира сложного, поэтического, духовного. Но и сегодня нам всем, живущим на этой древней земле, еще можно услышать эхо ее мифов, увидеть их природные воплощения.

  
 
     Легенда о рождении варгана
Легенды и мифы — бесценный родник народной мудрости, сохранивший в закодированной форме информацию о мировоззрении, мышлении этноса. Порой лишь благодаря этим источникам становится возможным пролить свет на многие факты. Интересны легенды и предания о происхождении народных музыкальных инструментов и их прототипов. В этой статье приводятся ульчские и эвенкийские легенды о том, как появился варган.
Легенда приписывает «изобретение» прототипа деревянного варгана эвенов медведю. Так, легенда гласит, что однажды в тайгу убежал юноша Чулдун.
«Вдруг поднялся сильный ветер. Гулко зашумели вековые лиственницы. Тут Чулдун уловил в этом шуме и свисте совсем другие звуки. Взволновали они его. Позвали к себе словно из другого мира. Он поднялся и пошел навстречу ветру, к этим загадочным звукам. К удивлению своему, он увидел огромного медведя, который сидел у пня, оставшегося от сломанной лиственницы. Из верхушки пня тонкими пластинами торчала щепа, похожая на перья птицы. Медведь лапами тянул на себя эти пластины и отпускал. Те издавали дребезжащие, а порой и мелодичные звуки.
Чулдун стоял не дыша. Наигравшись вдоволь, медведь ушел в тайгу. Юноша осторожно подошел к пеньку. Долго не решался потянуть на себя упругую щепу. Ветер трепал его волосы — силился отогнать его от этого места. Он потянул одну щепу и отпустил. Странный звук полетел по ветру в сторону чащи. Чулдун стал поочередно тянуть кончики щеп и отпускать. Звуки сливались, уносились по ветру, а вслед за ними рождались новые и новые […]
Юноша отломал две тонких пластины, плотно соединил их и, приложив к губам, подул. Тонкий осколок щепы, который оказался между пластинами, тонко задребезжал. Чулдун подул тише. Звук получился похожим на посвист ветра в расщелине скалы […] Он отрезал две пластины от пня. Третью обстрогал так тонко, что сквозь нее можно было увидеть солнце. Юноша вложил тонкую пластину между двумя более толстыми и на одном конце связал их своим волосом […] Чулдун приложил к губам сделанный им инструмент и начал дуть в прорезь, где заколебалась выстроганная тонкая пластина, издавая изумительные звуки […]» .

 
Ульчи изготавливали инструмент и из сухого бамбука, привезенного с Татарского пролива, благодаря чему варган этого народа и получил свое название холдэкто кункай (бамбуковая щепочка, сухой бамбук). Ульчи считали холдэкто кункай своим первым музыкальным инструментом. Н. Д. Дуван приводит легенду «Сухой бамбук» («Холдэкто кункай») о происхождении первого музыкального инструмента ульчей — варгана, рассказанную ей известным ульчским шаманом М. С. Дуваном.
«Много лет тому назад жили в селе Халал, что возле с. Калиновка, старые люди. В одном доме жили три брата и одна молодая сестра. На вершине утеса росло длинное и толстое
дерево — лиственница. Однажды прилетела птица и села на вершину ветки дерева. Старший брат решил посмотреть на птицу, только открыл дверь, тут же упал навзничь. После второй брат тоже пошел посмотреть на птицу, также упал у порога. Затем третий, младший брат, тоже хотел посмотреть и также упал замертво у порога. Все три брата были мертвы. Осталась одна молодая сестра. Старые люди из другого села похоронили братьев. 
Оставшись одна, сестра плакала днем и ночью. Однажды она вышла на улицу, нашла щепочку старого дерева и сделала музыкальный инструмент холдэкто кункай. Она играла и плакала день и ночь, пока не раскололся инструмент пополам. После она решила сделать железный музыкальный инструмент мухэнэ. Она была большой мастерицей. Так живя, играя и плача, однажды она ушла вниз по Амуру. Люди потеряли ее, слышали, что она вышла замуж и уехала неизвестно куда» .
Игра на пластинчатом варгане требовала особого мастерства. Извлекаемый звук был довольно тихим, в связи с чем этот инструмент был менее распространен, чем металлический дугообразный. Исполнителями на пластинчатых варганах были в основном мужчины. Инструмент имеет форму пластинки (длина —
12–15 см, ширина — 1,5–3,5 см) в середине которой вырезался язычок — тонкая вибрирующая палочка. Длина язычка — до 8–10 см, ширина — 2–5 мм. В отверстие у основания язычка продет шнурок из сухожилия животного (в настоящее время — капроновая нить) длиной от 18 до 35 см. Конец шнурка наматывался на палец правой руки или привязывался к деревянной палочке. Инструмент держат в левой руке. Резкими движениями правой руки подергивается шнур, приводя в движение язычок. Резонатором служит полость рта. Благодаря артикуляции исполнителя в процессе игры на варгане на остинатном фоне возникают различные по высоте мелодические обертоны.
У нанайцев бытовало поверье, что игра на этом инструменте способствовала охотничьей удаче. Некоторые удэгейцы считали, что после того, как поставлены капканы, охотнику необходимо играть на пластинчатом варгане, с целью обеспечить промысловую удачу. Старики-эвены также иногда еще возят с собой по тайге этот инструмент и играют на нем.

 
Пластинчатый варган холдэкто кункай (бамбук). Из личной коллекции Н. Д. Дуван. Фото автораГубной варган — один из наиболее распространенных музыкальных инструментов аборигенов российского Дальнего Востока. До настоящего времени встречается два типа варганов — пластинчатый деревянный и дугообразный металлический. Пластинчатый варган более древний. Инструмент изготавливается из дерева, бамбука, камыша или из кости животного. Нанайцы чаще всего изготавливали пластинчатый варган из барбариса, удэгейцы и ульчи — из кедра и лиственницы. Эвены, следуя старинному преданию, также из лиственницы.

 
Черепаха, рождающая солнце
Многочисленные мифы о черепахе — прародительнице Земли, существуют практически у всех народов всех континентов земного шара.
Наличие культа черепахи, которая служит охранительницей жизни человека, характерно в географических районах, где черепаха действительно является представителем местной фауны. Там, где черепаха не может (уже) существовать по причине неподходящих природно-климатических условий, ее образ заменяется равноценным или идентичным черепахе образом лягушки/ жабы, в некоторых случаях — змеи. Поверья и традиции ни в коем случае не дозволяют обидеть или тем более убить жабу, лягушку, черепаху, змею. Возмездие за обиду, нанесенную этому существу, может настигнуть не только совершившего это, но и любого члена его семьи.

Можно отметить географически почти повсеместное распространение конкретного семантически однозначного образа или сюжета Космической Черепахи, получающего сходное графическое изображение. Наряду с таким явлением отмечаются определенные региональные отличия.
Археолог Д. Л. Бродянский упоминает о наличии мифов о черепахе у народов Корейского полуострова, а также о находке каменной черепахи из Синего Гая в Приморье. По его словам, историк М. И. Никитина зафиксировала несколько местных корейских мифов о черепахе, рождающей Солнце из своей головы и затем постоянно перевозящей его через море. Кроме того, Никитина выявила неизвестный ранее в науке миф о Матери-Свинье, Сыне-Олене и Отце-Ветре. Бродянский относит солярный миф о Черепахе — Матери Солнца к неолиту. Находки российских археологов в Приморье бойсманской культуры позволяет им характеризовать ее как продолжение цепи культур восточного побережья Кореи (6 — 12 тысяч лет). Бродянский, анализируя керамические личины, находки, петроглифы из разных мест российского Дальнего Востока, отмечает возможную общность и соединение в единый миф сюжетов о Женщине-Солнце, рожденной из головы Черепахи, и ее Супруге-Ветре; миф о Матери-Свинье и Сыне-Олене. Часто встречающиеся археологические находки с сюжетами: олень — проводник душ умерших, олень-птица — верх, кабан — низ, могут быть объединены общими мифологическими мотивами, восходящими к древней палеолитической версии. Общими для этого региона являются петроглифы и скульптуры свиньи с поперечными полосами на теле. Это образ свинья-тигр, упомянутый в нескольких мифах. Следует заметить, что географически эти мифы о свинье-тигре приурочены к местам естественного обитания тигра на азиатском побережье Тихого океана, где как раз первый объект служит основной пищей второго.

 
В книге С. В. Иванова среди сотен рисунков и фотографий есть изображение серии рисунков на юбке шамана удэгейского племени из Приамурья. Юбка приобретена в 1928 году бывшим Музеем народов СССР. С двух сторон юбки черной и красной красками нанесены рисунки 30 фигур. В центральной части полотнищ юбки размещены по два зеркально расположенных черно-красных изображения очень крупных черепах. В центре каждой из них нарисованы змея, лягушка/жаба и две птицы со слегка загнутым клювом. Автор книги затрудняется как-либо объяснить подобное размещение мелких пресмыкающихся и птиц то ли на спине черепах, то ли внутри них. Само изображение черепах в данном регионе также вызвало вопрос у Иванова. Возможно, он не располагал достаточно точной информацией о фауне Дальнего Востока. Никаких пояснений к рисункам в коллекции не имелось.
Между тем эти рисунки на шаманской юбке удэгейца могут отображать мифы о сотворении Земли, существующие у разных народов мира. В одном из них за землей были посланы в глубины Мирового океана змея, лягушка/жаба и птицы — орел и утка (у нанайцев — лебедь). Посланцы принесли землю. Крошки ее слепили в комок и поместили на спине черепахи. Стала расти Земля.

Анализ мировых космогонических мифов выявляет значительную роль пресмыкающихся, особенно черепахи и змеи, в создании Земли. Исходя из этого, автор данной статьи развивает предположительную гипотезу о возникновении возможного первоисточника некоторых мировых космогонических мифов Юго-Восточной Азии в Приамурье, в частности в Сикачи-Аляне. Основанием для таких предположений стали результаты личных натурных исследований.
Жарким летом 2000 года был необычайно низкий уровень воды в Амуре. На берегу реки в районе села Сикачи-Алян, в пункте первом (по Окладникову) автором данной статьи во время экспедиции с целью обследования состояния рисунков на камнях были выявлены новые базальтовые глыбы с изображениями. Расположение петроглифов и их тематика носит явный характер информационного ансамбля. Наиболее замечательным открытием было обнаружение огромной скульптурной глыбы зооморфной формы в виде могучей черепахи. Со стороны берега она загромождена такими же большими каменными глыбами и практически ничем не выделяется среди округло окатанных трех- и четырехугольных базальтовых камней. Перед ее «лицом» разместилась почти такой же величины слегка округлая окатанная глыба. Вид каменной черепахи сзади также ничем кроме размеров не примечателен. На «спине» видны две складки-ступеньки, одна из которых, обращенная к реке, двухступенчатая. На месте предполагаемого хвостика действительно заметна вытянутая выпуклость. Но со стороны воды прекрасно прочитывается силуэт черепахи с округлой головой, клювообразным ртом. Одновременно этот силуэт напоминает профиль огромной жабы (лягушки), которые в изобилии водятся здесь же, на верхней террасе над рекой. Особенно хорошо выявлено бедро задней ноги, выпуклость на спине, которая может имитировать и панцирь черепахи, и гребень.

 
Схема камня № 10

Справа, к западу от «черепахи» и от «фарватера», автором обнаружен среди глыб плоский камень очень больших размеров. Он имеет округлую форму, возвышается среди прилегающих камней и как бы опирается на них и зажат ими. На узком ребре его, ориентированном на север, к реке, слабо видны рисунки двух личин и угловатых полосок между ними. Ширина ребра более 20 см. Вполне вероятно, что ранее этот камень мог стоять вертикально между камнями. Возле него есть еще несколько камней весьма внушительных размеров с рисунками на углах.

 
Слева и на юго-восток от черепахи лежал «Змеиный» камень № 10, в сечении имеющий призматическую форму. На его обширной плоской грани трапециевидной формы, повернутой на восток, нанесены рисунки большого количества змей. Камень явно сползал по покатому склону в сторону реки. Он прислонился к соседнему камню, наклонился к нему, и рисунки оказались в глубокой тени, совершенно не видные. В их существовании можно было убедиться лишь на ощупь.
На камне № 9 в устье лощины нанесены рисунки в технике выбивания или протирания. На восточной стороне глыбы изображено стадо зверей, идущих к реке. По пропорциям и форме тел больше всего они напоминают гиппопотамов. В нижней части северного, речного фасада камня хорошо заметны рисунки тяжеловесных водоплавающих птиц. Никаких сведений о каких-либо других рисунках на камне № 9 никогда не упоминалось. Между тем на южной стороне камня автором в 2000 году обнаружено огромное изображение личины, занимающее большую часть фасада. Рисунок плохо читается, но имеет весьма заметное сходство со знаменитым Мудуром — драконом из пункта второго. Местное население считает его добрым духом. На камне № 8 наряду с образами змей, оленей, личин есть изображения спиралей — символа галлюцинаций и восшествия в верхний мир.
 Таким образом, космогонические мифы, записанные у народов, проживающих вокруг Тихого океана, оказались визуально зафиксированы в бассейне реки Амура в виде скульптурных скал и глыб с петроглифами у села Сикачи-Алян и в рисунках на шаманских атрибутах удэгейцев.

Из проделанного анализа мифов и реальных образов можно предположить несколько выводов. Первый — о единстве или тесных контактах народов Тихоокеанского побережья в нынешних границах Приамурья, Приморья и Корейского полуострова и формировании их общего мировоззрения или постоянном наследовании культур этносов, населяющих этот регион. Второй вывод о том, что именно Приамурье было первоисточником возникновения в древней Пасифике ряда космогонических мифов о сотворении земли с участием птиц и пресмыкающихся: черепахи, лягушки/жабы, змеи, орла, утки-лебедя. Третий вывод — анализ изографических объектов в каменном ансамбле пункта первого возле села Сикачи-Алян говорит о том, что именно здесь сосредоточены все соединительные нити космогонических мифов Юго-Восточной Азии.
Учитывая все вышеизложенное, можно предполагать необычайно важную роль данного объекта в ретроспективе развития идеологии народов Тихоокеанского региона. Отсюда следует должное возвеличивание значения историко-археологического памятника «Петроглифы Сикачи-Аляна» в мировой культуре, что и подтверждается включением его ЮНЕСКО в свод памятников мировой культуры.

 
    
Представления и мифы народов Приамурья и дальнего востока
Представления коренных народов амурского региона о Вселенной, человеке и сверхъестественных существах
Коренные народы амуро-сахалинского региона обладают древними представлениями о возникновении Вселенной и человека, строении мира и населяющих его существах. Эти взгляды сходны с воззрениями других народов мира, находившихся в разное время на подобной стадии культурного развития. В представлениях народов региона многослойная Вселенная состояла, в целом, из небесной, земной и подземной сфер, каждая из которых имеет несколько уровней. Местом обитания человека является земная сфера. Лишь после смерти человека его душа путешествует в подземных и небесных мирах, что недоступно при жизни. Путешествовать во всех сферах может лишь обладающий сверхъестественными способностями шаман. Или, как верят сахалинские эвенки, из одного мира в другой могут переходить мифические великаны, чтобы воевать со своими противниками-чудовищами. Нивхи называют небесную землю тлы миф, средний мир ту миф и подземный, нижний мир — млых во. Все три мира населены людьми и духами.
Найхинские нанайцы, по словам Р. А. Бельды, делят Вселенную на пять миров. Первый настоящий мир илэу; второй мир мертвых буни; третий мир доркин — место жительства духов — хозяев стихий. Четвертый мир, гэкэн, это временный мир, в который попадают души по пути в загробный мир и обратно. В пятом мире обитает владыка неба нянгня сансин.
Связующим звеном основных миров Вселенной служит мировое древо, образ которого присутствует во всех формах верований и ритуалов народов Амура: в ритуалах жизненного цикла (души младенцев на ветвях дерева), в свадебных ритуалах и атрибутах, в культе животных и шаманстве. Универсальный образ мирового дерева характерен для космологических представлений многих народов.

Поразительное сходство представлений о крае земли наблюдается в воззрениях сахалинских нивхов и тумнинских орочей. В нивхских преданиях говорится о том, что в месте соединения земли и неба живет старуха, которая питается птицами, придавленными периодически смыкающимися краями неба и земли. Согласно взглядам орочей перед отверстием в большой небесной сфере нангна амани находятся движущиеся скалы. Эти представления являются древними и сходны со взглядами древних греков о сходящихся и расходящихся скалах Симплегадах.
Современные сахалинские нивхи сохранили несколько вариантов верований о происхождении своем и других этносов. Эти представления также отличаются древностью, связаны с культом деревьев и священных животных. Катанглийские нивхи считают, что они произошли из смолы лиственницы, поэтому их кожа желтоватого оттенка. Ульта произошли из смолы ели, поэтому кожа у них белая. Нивхинка Л. Ф. Пагюн из Некрасовки рассказала в 1998 г. предание «Как произошли нивхи от мифических горных людей палынгу».

 
«На мысе Лазарева есть скала с пещерой. Там очень давно жили женщина и мужчина. Они назывались палынгу. Кто они такие, откуда пришли — никто не знает. У них было много детей, но не людей, а медведей. Они их кормили из корыта. Жили они, жили, а потом мужчина сломал руку, и они из этого места ушли. А все, что у них было, все окаменело — и нары, и стол, и корыто, из которого они своих детей-медведей кормили. Все окаменело. Долго их не было. А потом они снова вернулись в эту пещеру. Но там все равно все каменное было. И вот иногда было слышно далеко вокруг, как женщина и мужчина кормили своих детей-медведей. Они стучали каменным ковшиком по каменному корыту, и звук получался такой: „кот, кот, кот“. Медведи все сразу из всей тайги сбегались и кушали еду из корыта. А потом эти мужчина и женщина опять куда-то исчезли. А медведи стали родственниками нивхов. Вернее, от этих медведей родились нивхи».
Нередко сотворение окружающего мира и самого человека люди приписывали воле и действиям животных со сверхъестественными качествами. По представлениям верхнеамурских эвенков-орочонов творцами среднего мира, земли, были мифические лягушка, змея и мамонт. Образ мамонта символизировался с лосем, и охотники изготавливали деревянную фигурку мамонта в виде стилизованного лося. Один из мифов эвенов Камчатки, Колымы, Индигирки и Магаданской области повествует о том, что земля произошла из частей тела восьминогого оленя. По сходным верованиям тунгусских шаманов считалось, что их мифическая мать-прародительница имела звериную природу: медведицы, лосихи или косули с восемью ногами. Возможно, что подобные взгляды проникли и в воззрения тумнинских орочей, либо это результат генетической близости в прошлом. Один из орочских шаманов — С. М. Хутунка — нарисовал карту окружающего мира, согласно которой тумнинские орочи представляли Евразию в виде восьминогого лося бэйудуну сагды на. Спинной хребет лося являлся горной цепью с девятью вершинами, шерсть — тайгой, вши — зверями, комары — птицами. Когда лось переступал с ноги на ногу, происходило землетрясение. На лосе-земле орочи поместили себя, соседние с ними народы, русских и китайцев. Западнее лося находится Америка в виде дракона мудур с жалом, усами, рогами и восемью конечностями.
Выявляются некоторые параллели тунгусской и самодийской мифологии. Например, у нганасанов, так же, как у тунгусов и орочей, земля представлена в виде лосихи или оленихи, шерстью которых был лес. Нганасанская мифическая лосиха смотрит в сторону запада. Западный ориентир в пространстве занимает важное место и в мифологии тунгусов, так как там расположен загробный мир. По мифологии эвенков на западе начинается шаманская река, которая может выступать эквивалентом мирового древа. Тунгусский олень и орочский лось имеют сходные названия, внешний образ и функции. Загробный мир этой группы орочей также представлен в виде восьминогого лося.

Сахалинские нивхи представляли землю живым началом — огромной кетой. Рыба шевелится, и происходят землетрясения. Полуостров Шмидта является головой этой рыбы. По мнению некрасовских нивхов, поселок Ныврово так и переводится — «голова рыбы». Мысы Марии и Елизаветы — это хвост. Раньше нивхи всегда угощали остров Сахалин, имея в виду, что это живая рыба, и просили себе удачи на промысле и в жизни. По данным Ч. М. Таксами, нивхи Сахалина представляли свой остров человекоподобным существом, лежащим на правом боку, лицом к материку. Старики-нивхи помнили, как остров повернулся с левого бока на правый. Нивхи различали голову человека-острова — полуостров Шмидта, шею — узкое место севернее г. Охи, сердце, из которого течет кровь — нефть — окрестности г. Охи, позвоночник — Восточно-Сахалинский хребет и ноги — мысы Анива и Крильон. В. К. Арсеньеву удалось собрать у орочей и удэгейцев подобные верования о том, что земля — это живое существо муцеля, живой человек. Голова этого человека-земли находится на северо-востоке, ноги расположены на юге, а руки — на востоке и западе. У сахалинских нивхов бытовало еще одно представление — о возникновении их острова из морских волн. Огромные валы морской воды вдруг застыли и стали горными хребтами на Сахалине. Эти взгляды сходны с взглядами древних японцев на процесс образования своих островов. Первые синтоистские боги Идзанаки и Идзанами погружали копья в первозданный океан, стекающие с копий капли соли и образовали острова. Возможно, что сходство верований нивхов и японцев можно объяснить типологическими причинами, но можно предположить, что это результат этнокультурных взаимодействий в бассейне Японского моря. Широко известны мифологические сюжеты древних египтян о рождении богов из глаза других богов. В китайской мифологии имеется сходный миф о Паньгу. Когда Паньгу умер, его левый глаз стал солнцем, а правый — луной, туловище с руками и ногами стало четырьмя сторонами света и горами, плоть стала почвой, кровь стала реками, паразиты стали людьми. В скандинавской мифологии земля происходит из тела Имира, в китайской мифологии — из тела Паньгу, в вавилонской мифологии — из тела Тиамат, в ацтекской мифологии — из тела богини земли. С этими воззрениями сходно общетунгусское представление о возникновении земли из тела оленя. В фольклоре сахалинских негидальцев и ульта есть сходный сюжет о лисе. В предании говорится о том, как лису за то, что она ела бельчат, филин отнес на остров, где не было никакой еды. «Лиса плачет: «Кушать нечего, сейчас я умру, мои глаза и зубы будут морскими камнями, шерсть — травой, ребра плавником». А. Н. Соловьева из с. Вал рассказала в 1998 г. предание «Про хитрую лису и глупых нерп».

 
«Бабушка мне эту сказку рассказывала. Она тогда еще сказала, что сказки — это по-русски. У эвенков раньше были сказители. Так вот они не рассказывали, а пели сказания нимнанкан. Жила одна семья орлов. Свили они себе на дереве гнездо и вывели птенцов. Вот орел полетел куда-то по своим орлиным делам. В гнезде только одна орлица осталась. Подбежала к этому дереву лиса, задрала кверху морду, постучала хвостом по дереву и говорит: «Орлица! А ну давай мне одного орленка, а то сейчас хвостом дерево срублю и всех птенцов съем». Что делать? Орлица думала, думала и столкнула одного орленка вниз. Лиса схватила его и убежала в лес. Через некоторое время лиса снова прибежала к этому дереву. Опять хвостом по дереву постучала, задрала морду, и говорит: «Орлица! Отдавай орленка, а то сейчас хвостом дерево срублю и всех птенцов съем». Что делать? Пришлось ей еще одного орленка отдать лисе. Лиса схватила его и убежала в лес. Через некоторое время вернулся орел к гнезду. Орлица ему со слезами все рассказала про лису и про птенцов. Орел сильно рассердился. А тут как раз лиса прибежала к дереву. Она не знала, что орел уже вернулся. Только постучала хвостом по дереву и открыла рот, чтобы пугать орлицу, как орел схватил ее когтями за шкуру и понес по воздуху. Летел, летел и сбросил лису на остров в море. Лиса побегала по берегу, смотрит: самой до берега ей никак не добраться. Далеко. Она испугалась и заплакала. Тут ее плач услышала нерпа и вынырнула. Спрашивает у лисы: «Лиса, ты почему плачешь»? А лиса-то хитрая. Она вытерла слезы лапками и говорит нерпе: «Да вот, я хотела посчитать — сколько вас, нерп, в этом море. Пришла к вам в гости, а посчитать вас не могу, потому что вы все в воде сидите». Нерпа говорит: «Ну, лиса, нас, нерп, здесь очень много. Ты все равно всех не пересчитаешь». Лиса отвечает: «Вот если бы вы головы высунули из воды, то тогда бы я смогла вас пересчитать. Иди позови своих подружек». Нерпа послушалась лису и позвала всех своих подружек. Много нерп вынырнуло. Лиса прыгнула на голову первой нерпы и говорит: «Раз». Прыгнула на вторую нерпу и говорит: «Два». Так и добежала до самого берега».

 
Эти сюжеты об образовании природных объектов из частей тела и об освобождении с острова имеют также параллели в культуре японцев. Из глаз и носа бога Идзанаки рождаются другие боги, заяц спасается с острова, используя в качестве живого моста крокодилов. По мнению Е. М. Пинус, этот сюжет с зайцем попал в Японию из Китая или Кореи. Однако, по мнению японского профессора С. Сасаки (2005 г.), подобный мифологический сюжет мог возникнуть в культуре японцев с использованием образа акулы, в качестве «глупого» животного. В космологических представлениях негидальцев имеется несколько вариантов преданий о происхождении среднего мира, земли. Возможно, что в их основе лежат этнокультурные контакты негидальцев с представителями разных этносов. Так, негидальцы поселка Им связывали происхождение земли с деятельностью гагары, доставшей со дна моря песчинку — первооснову земли. В. И. Цинциус собрала у негидальцев сведения о том, что землю и все живое спасает мифический стрелок, убивающий лишние смертоносные светила. Л. Я. Штернберг зафиксировал у негидальцев представления о первотворце и культурном герое Хадау, которые связаны этнокультурными взаимовлияниями (возможно, через одну из групп негидальцев) с орочами и нанайцами. Представление о птицах, достающих из воды основу земли, характерно для многих народов и является общесибирским вариантом. Характерен этот вариант и для дохристианских представлений основной части эвенков.

 
В. К. Арсеньев записал у удэгейцев фольклорные сюжеты, отличающиеся от других тунгусо-маньчжурских, об открытии людьми загробного мира. Самым главным удэгейцы считали мир небесный — боли амба силени боани, что дословно означает «дух родить небесный небо боа». Следующий мир земной — ни силени на («человек родить земля») и подземный. Подземный мир называется термином «докеня наани» «мир под земля». Название происходит от особого имени выдры докеня буйни — «зверь подземного мира». После смерти ее душа уходит в подземный мир докеня наани, отчего животное и получило у удэгейцев такое название. Души умерших людей, которые причиняли другим большие несчастья, попадают в самое худшее место загробного мира — бунига наонгинь. В этой части подземного мира протекает красная река, есть черное болото и черные скалы. В предании «Гамбау буинь» показана схема представлений удэгейцев о том, как этот мифический зверь проглатывал людей, что приравнивалось к их смерти. Лишь после того, как два героя убили этого зверя и освободили проглоченных людей, они выкопали отверстие в земле, которое и стало входом в загробный мир.

 
Вариант сходного предания «О том, как удэгейцы открыли буни» записан в 1997 г. у бикинской удэгейки Е. И. Кялундзига.
«Жили два брата-кабарги. Пищу добывают охотой. Спят валетом. Старший брат всегда обижал младшего брата. То мяса или рыбы ему недодаст, то побьет. А когда возвращался домой, то всегда бил младшего брата палкой по голове. Потом захотел совсем его в загробный мир буни отправить. Стал копать яму. Копал, копал, но не докопал. Надоело ему. Однажды младший брат сказал: „У меня понос. Поэтому я сегодня с краю лягу, чтобы успеть на улицу выбежать“. А сам перед этим докопал яму в буни до конца. Ночью он говорит старшему брату: „Подвинься. Я на улицу пойду“. Старший брат подвинулся. Младший еще несколько раз так попросил и в конце концов сбросил старшего брата в дырку в загробный мир и сверху закрыл шкурами. Старший брат долго летел в дырке и, наконец впереди увидел свет. Вернее, это не свет, а глаза совы светятся. Тут сова говорит старшему брату: „Ну что? Доиздевался. Теперь здесь будешь жить. А твой младший брат будет наверху жить“. Старший брат отвечает: „Ну ладно. Пусть будет так. Пусть он наверху живет. Я ему мстить не стану. Но за то, что он меня столкнул в загробный мир, люди будут всегда у него струю забирать!“ И с тех пор старший брат-кабарга остался жить в загробном мире. А у младшего брата-кабарги люди всегда струю забирают. Все».

 
Сходные верования орочей о том, как они раньше не умирали, пока шаман не выкопал в горах дорогу в загробный мир буни, записал В. П. Маргаритов.
По верованиям народов Амура, каждым из трех миров управляет свой сверхъестественный хозяин (дух, божество). Л. Я. Штернберг писал о том, что образ верховного божества, главного доброго духа, создателя мира Эндури, попал в культуру ряда амурских народов через нанайцев от китайцев и маньчжуров. Образ же первопредка и культурного героя орочей Хадау, по предположению ученого, они сближают по созвучию с образом христианского Адама, о котором могли узнать у восточнославянских переселенцев. В культуре маньчжуров образ Эндури (Эньдури) занимает важное
место — это общее название 34 календарных духов, которые следят за порядком, управляют людьми и силами природы. В воззрениях нанайцев персонаж Хосиа Эндурни ассоциировался с созвездием хойхол хосикта. В его владения входила девятая, последняя небесная сфера, и ему подчинялись еще 33 божества. Главное божество Вселенной Курн, по мнению нивхов, похоже на обычного человека. Все остальные духи: Пал ызн — хозяин тайги, Тол ызн — хозяин моря, Тур
ызн — дух — хозяин огня, подчиняются Курну. Его авторитет настолько велик, что в последние годы ему стали поклоняться нанайцы — переселенцы с Амура.

  
Нанайцы считают хозяйкой поверхности внешнего обвода верхнего мира старуху омсон мама, которая «вдувает» душу, дает жизненную силу детям и детенышам зверей. Однако зрительного образа этой хозяйки у нанайцев нет. Старухи с подобными функциями есть в представлениях тумнинских орочей: на Лунной Земле живут супруги хозяев медведя и тигра — дуэнтэ мамачани и дусэ мамачани. Они выкармливают душу покойного человека древесным углем и сбрасывают на землю в беременную женщину. Представления о верховном духе Эндули сохраняются у удэгейцев до настоящего времени. Удэгеец А. И. Каза считает, что
Эндули — это безликий дух, он не похож ни на что и ни на кого. По верованиям некоторых групп удэгейцев, земной мир создал мифический старик Чинихе. Сначала он создал теплую южную сторону, а затем холодную северную. Между небом и землей осталась щель буа кэнкини, через которую и дует ветер. Чинихе создал горы, реки, леса, зверей и в месте проживания своей старухи Тагу Мама. В результате их брака старуха стала посылать людям души детей — оме, омэ. Если ребенок на земле заболеет, чаще всего от испуга, то его душа уходит обратно в верхний мир к этой старухе. Вернуть душу обратно на землю может только шаман.

 
Смену дня и ночи удэгейцы объясняли тем, что луну бя и солнце су периодически хватает зубами мифическая небесная собака. Чтобы восстановить природный ход времени, удэгейцы во время лунных и солнечных затмений старались шумом испугать эту собаку. Это древнее верование характерно для многих народов мира. Универсальными также являются представления удэгейцев и нанайцев о находящейся на Луне девушке. Орочи представляли небо в виде твердого вещества, в которое воткнуты колышки-звезды, в том числе и солнце. По верованиям удэгейцев, звезды — это светлые небесные камни. Созвездие Большой Медведицы удэгейцы называли терминами «дзали банхани», «дзали бангяли». Сочетание семи видимых невооруженным взглядом звезд созвездия Большой Медведицы удэгейцы и орочи объясняли как сцену охоты на медведя. Четыре звезды — это амбар на сваях, к которому подкрадывается медведь, за ним охотится Егда с братом, составляющие ручку ковша. Самая маленькая звезда, видимая только в хорошую погоду, считается собакой.

 
Некоторые небесные явления, например, падение метеорита, удэгейцы приписывали верховному творящему существу Бо Эндули. При этом они отличали бесшумное падение «звезд» от падения метеорита голо, производящего определенный звук. Падающий метеорит удэгейцы считали посланником верховного духа, особым человеком, освещающим землю.

  
Иманская удэгейка Н. С. Шаталова из Дальнего Кута рассказала в 1999 г. предание «Железная птица солонко чинда» о возникновении Млечного Пути.
«Жили-были брат с сестрой. Брат ходил на охоту, а сестра целыми днями волосы себе расчесывала. До обеда одну половину головы расчешет, а после обеда другую половину. А на небе жила железная птица солонко чинда. Но это не просто птица была, это был такой особенный небесный человек, который мог превращаться в железную птицу солонко чинда. И вот эта девушка сильно понравилась этому человеку-птице. Он прилетел домой к ним. Когда сестра только первую половину головы расчесала, он и украл девушку на небо. Брат вернулся с охоты, смотрит — сестры его нет. Он бросился в погоню. Так быстро бежал на лыжах, что даже снежная пыль сзади завихрилась. Завихрилась, поднялась на небо, да так там и осталась. Теперь этот след называется Млечный Путь. На небе брат нашел свою сестру у этого человека и узнал, что этот человек может превращаться в железную птицу солонко чинда. А сестра с этим человеком так хорошо жили, что и брат там остался у них жить».

  
Сюжет о том, что Млечный Путь — это лыжня культурного героя или богатыря, характерен не только для коренных народов амуро-сахалинского региона, он имеет тунгусский и общесибирский характер. Удэгейцы называли Млечный Путь термином «эгда дуктэмохони», орочи — «мангэ тулунхони». У орочей мифический охотник Манги, у удэгейцв — Егда. По мнению Г. М. Василевич, термин «манги», как синоним слов «медведь» и «предок» известен в шаманстве почти всех тунгусо-маньчжуров. У удэгейцев известен еще один вариант образования Млечного Пути — след лыж старика Канды и молодого охотника Егды. Раньше небо было ниже, поэтому Канда и Егда смогли взобраться на него. С тех пор небо постоянно удаляется от земли. В. В. Шумилова сравнивает космологические сюжеты якутского эпоса с элементами космологии китайской, индийской, греческой, персидской и тунгусо-маньчжурской культур.

 
В духовной культуре коренных народов амуро-сахалинского региона сохранились элементы аниматических и антропоморфных представлений, по которым весь окружающий человека мир представлялся живым, подобным человеку. Удэгейцы, нанайцы и орочи разговаривали с солнцем, огнем, деревьями и считали их просто живыми существами, подобными человеку. Все в природе живое и все человекоподобное. То есть здесь еще не идет речь о сверхъестественных существах, не говорится о душах и духах. В 1940-е годы исследователи фиксировали у сахалинских нивхов остатки аниматических верований. Считая всю окружающую природу живой, охотники верили, что треснувшая под ногой ветка сделала это специально, чтобы вспугнуть зверя, к которому подкрадывался человек. Поэтому охотник наказывал эту ветку и бил ее. Сахалинские эвенки и в наши дни при разделке дикого оленя соблюдают ритуалы, в основе которых лежат древние представления, не связанные со знанием души. Перед разделкой туши они вынимают у оленя глаза и заворачивают их в древесные стружки, чтобы олень не видел, кто его убил, и не смог рассказать другим оленям. Иначе олени будут прятаться от охотников. Соблюдается в наше время и ряд запретов: язык и селезенку оленя нельзя есть в сыром виде, иначе человек станет болтливым и бестолковым, так как селезенка имеет пористое строение, и, съев ее, охотник станет таким же «пустым».

 
По мнению современных иманских удэгейцев, в традиционном обществе было много запретов — соондо, большая часть которых уже утрачена. Запрещалось говорить за столом о медведе, иначе он нападет в тайге. Запрещалось обсуждать какого-либо живого или умершего человека. В объяснении запретов не используется категория сверхъестественной души. Эти запреты имеют универсальный характер и распространены у многих этносов мир. Запрет говорить о медведе за столом, скорее всего, объясняется тем, что нельзя упоминать священного зверя — медведя — походя, без необходимости, занимаясь рутинными делами. Подобные аниматические верования бытуют среди бикинских удэгейцев, некоторые элементы социальной организации людей переносятся на птиц. В результате длительных наблюдений удэгейцы заметили некоторые отличительные особенности ворон: их смекалку, хитрость, проживание в стаях рядом с поселками людей и т. п. Бикинский удэгеец П. Г. Каленчуга рассказал в 1999 г. о «вороньем суде».

 
«У ворон тоже бывает свой суд. Для такого дела собирается много ворон. Причем все они разные. Есть судьи, цари, рабы. Обвиняемая ворона сидит на земле в центре круга из ворон-рабов. Вороны рангом повыше сидят на ветвях в средней части деревьев. На верхушках деревьев сидят вороньи цари. Вот цари-вороны кричат: „Кар-кар“. Средние вороны повторяют этот крик. Рабы-вороны набрасываются на виновную ворону и забивают ее клювами насмерть. После окончания суда все вороны улетают из этого места».
Таким образом, в настоящее время коренные народы региона сохраняют в своей памяти крупицы аниматических представлений, которые, кроме того, нередко включают и элементы анимизма. Анимистические представления, по которым сам человек и все окружающие
объекты природы обладают бессмертной жизненной субстанцией — душой, занимают гораздо большее место в верованиях народов региона. Представление о бессмертной душе человека и животных является универсальным представлением. Анализ терминологии и некоторых аспектов верований и ритуалов, связанных с душой, позволяет выделить и некоторые этнические особенности тунгусо-маньчжурских и палеоазиатских народов.

 
Материалы о земле-человеке показывают древние антропоморфные представления коренных народов региона. При этом в верованиях орочей и удэгейцев заметно влияние тунгусского пласта культуры в результате возможного этнокультурного взаимодействия. Подтверждение таких связей можно найти в материалах Б. А. Куфтина и С. М. Бытового, которые отмечали, что в бассейне р. Тумнин в одних поселениях с орочами проживали оленеводы-тунгусы. В результате таких тесных этнических контактов происходило взаимопроникновение элементов духовной культуры. Этнокультурные контакты тунгусо-маньчжурских народов и нивхов просматриваются в параллельных сюжетах о строении Вселенной, загробного мира, наказании за путешествия простых людей в потусторонний мир. Современные верования народов амуро-сахалинского региона наполнены определенным количеством универсальных мировоззренческих категорий. Вполне возможно, что некоторые из них дошли до настоящего времени из далеких глубин культуры. Отдельные представления о душе показывают влияние тунгусской культуры. У народов амуро-сахалинского региона имеются одинаковые термины для обозначения души, однокоренные и совершенно различные. Это может свидетельствовать о включении иноэтнических элементов в традиционную культуру.

   
  
Огонь в культуре коренных народов Приамурья
Огонь — это жизнь. Без освоения этой грозной стихии человек так бы и остался видом слабых животных, специализирующихся на собирательстве, ареалом распространения которого стали бы тропики и субтропики. Огонь до сих пор вызывает у человека ужас и восхищение, чувство опасности и благодарность. «Чего может бояться все живое на земле?» — спросила подружек Гэюне — героиня одноименной нанайской легенды. Не могли они отгадать. Тогда она ответила: «Огня!»
Культ огня, представления о духе-хозяине огня — наиболее древние у всех народов мира. Нанайцы представляли огонь живым, могущественным, добрым и жадным одновременно. Амурские нанайцы назвали духа-хозяина огня Подя (произносится «Подзиа» с ударением на последнем слоге), уссурийские — Фадзя.
Духа-хозяина огня всегда угощали: как в жилом помещении через огонь очага, так и на промысле через огонь костра. «Очень часто, почти ежедневно, приносится огню жертва дома во время еды; обыкновенно старший в семье перед тем, как приняться за еду, отделяет от каждого кушанья крошечные порции и кидает в огонь; льют в огонь и напитки, особенно водку», — писал И. А. Лопатин. Во время таежного промысла охотник приступал к еде после угощения духа-хозяина огня в «ничтожных количествах» теми блюдами, которые приготовил для себя.

 
По свидетельству горинского нанайца В. М. Самара, охотник на месте промысла всегда делал угощение духу-хозяину огня (богу огня, по выражению информанта) Подя. Он варил рисовую кашу, заливал растительным маслом, комбижиром или рыбьим жиром. С собой охотник приносил водку. Сначала брызгал ее пальцем в огонь, потом бросал в него несколько кусочков каши, затем табак дамахи. Во время угощения охотник произносил свою просьбу духу с импровизированным текстом. Суть обращения сводилась к следующему: «Мы пришли к тебе, помоги нам». Охотники села Кондон до сих пор придерживаются этого обычая. Жертвоприношение, угощение духу-хозяину огня делает на месте охоты самый старший из охотников.
Подя можно было «угощать» едой, приготовленной из продуктов, добытых здесь же, на промысле, например рыбой: «Кя, Подя! Не обижайся, угощаю тебя чем могу, твоим же сомом».

Горинские нанайцы, выезжая на Амур для заготовки осенней кеты, после первого улова также совершали обряд угощения духа-хозяина огня Подя. Старики нагревали водку, разливали ее по маленьким рюмочкам итанги, «похожим на наперстки». После чего произносили произвольный текст примерно следующего содержания: «Кя, Подя! Не жалей нам своего добра, поделись с нами. Мы будем честны, как всегда, обманывать твоих слуг, живность твою не собираемся. Наживаться на обмане грех. Мы молимся за себя и особенно за наших неопытных добытчиков. Обманывать не станем. Кя, Подя!» Затем молившиеся обмакивали указательные пальцы в водку, брызгали на четыре стороны света со словами: «Кя, Подя, не забывай нас, не обижай!», и выпивали содержимое итанги. Во второй половине ХХ века ритуал общения с духом-хозяином упростился. Сначала Подя надо было водку поставить — с чайную ложку, можно 100 граммов. Затем ставили закуску: «Юколу, хлеб, кашу, лучок, черемши немного кладут в тарелочку рядом с кружкой». После этих приготовлений обращались к Подя, говорили так: «Кя, Подя! Дай мне соболя!» или: «Подя, ты мне в этом году дай много соболей, и я не пожалею. Всегда, когда буду пить, тебе налью». М. З. Бельды говорил на рыбалке: «Кя, Подя, дай рыбу мне, много не надо. Мне хватит полмешка карасей и четыре сазана». Он макал в стакан с водкой указательный палец правой руки и брызгал 2–3 раза в разные стороны, потом ел сам. Постоявшую минут 15 водку можно было выпить самому или с напарником поделить. Если костер вспыхивал при попадании в него капель водки, кусочков еды, это означало, что Подя «принял угощение». Как уточнил сикачи-алянский нанаец В. В. Бельды, «много лить в костер водки нельзя, пьяным будет Подя». На каждой стоянке, ночевке, где разжигали костер, делали угощение Подя — сугди. Ульчи не говорили вслух свою просьбу к хозяину огня, мысленно просили удачу, хорошей погоды.

 
Константин Мактович Бельды проводит обряд поклонения духу огня.  Окрестности села Троицкого. 2003По свидетельству нанайки Т. А. Бельды, говорить о Подя вслух было нельзя — соромбори, обсуждать нельзя. Дух огня не только способствовал успеху на охоте и рыбалке.
Т. А. Бельды рассказала как типичный один случай, произошедший с ее дедом и бабкой. Они ездили на Эморон ловить рыбу. Дед ловил, бабка обрабатывала, заготавливала. Они уже собрались ехать домой, когда установилась безветренная погода. Дед обратился к Подя, «водки побрызгал, на коленях попросил ветра домой доехать. Пока поели, собрали вещи, заготовленную рыбу, подул легкий ветер. Они поставили парус, поехали. Добрались до дома, и ветер прекратился».
По представлениям коренных народов Приамурья дух-хозяин огня мог находиться в гнилом дереве. Прежде чем срубить такое дерево, к нему обращались с объяснением необходимости его рубки и просьбой к духу-хозяину огня покинуть это дерево.
Нанайцы считали Подя хозяином муравьев. За осквернение муравейника Подя якобы наказывал человека нагноением глаз и нарывами на теле и лице.
Как выглядел Подя в представлениях нанайцев? В ответ на этот вопрос М. З. Бельды рассказал следующую легенду. В старину люди поехали на охоту, обнаружили много следов соболей, поставили ловушки, а добычи нет. Легли спать. Старший из охотников увидел сон. В месте костра в аонга ходили маленькие люди — сантиметров 7–12 — и ворчали: «Ничего поесть нет, ничего не кинули». Охотник проснулся, поняв, что это были Подя. Он запретил своим товарищам идти на охоту и предложил совершить моление. После совершения моления старший охотник опять увидел сон. В нем около костра бегали маленькие (около 7 см) и очень маленькие (примерно 1,5 см) человечки, много человечков (человек 15), радовались, танцевали даже. С тех пор Подя кормить стали. Другие охотники не видели подобный сон. О величине Подя говорит и такая характеристика, данная М. З. Бельды: подя — «такой маленький народ, им много не надо: с одной капли захмелеют».

Особый интерес имеют сведения И. А. Лопатина о представлениях нанайцев, касающихся внешнего вида и одежды духа огня: «Этого духа огненной стихии гольды представляют в образе дряхлой, сгорбленной старухи в красном халате». По мнению И. А. Лопатина, словом Фадзя нанайцы называли собственно огонь, а его духа считали женского пола и именовали Фадзя-Мама. По информации исследователя, так же представляли духа огня нивхи.

 
На современном этапе среди нанайцев бытует также мнение, что в прошлом нанайцы Подя в конкретном виде не представляли, это абстрактный образ.

Константин Мактович Бельды проводит обряд поклонения духу огня.  Окрестности села Троицкого. 2003В обращении с огнем у нанайцев имеются разные запреты. Согласно одному из них нельзя втыкать в землю острые предметы, чтобы не поранить Подя. Традиция запрещала «резать» пламя костра ножом, втыкать нож в костер. Такое поведение считалось проявлением неуважения к хозяину огня, за что он наказывал. «Заболеешь», — сказала А. А. Самар. В сборнике «Нанайский фольклор» границы данного запрета расширены: нельзя втыкать в землю любой заостренный предмет. Прежде чем рубить корень в тайге или кочку, охотники вслух предупреждали: «Пудя, пудя, убери ноги, как бы тебя не поранить». Нельзя было плевать в огонь: оскорбишь духа огня — заболеешь — «все губы опухнут». Нельзя было вылить из котелка кипяток, не предупредив: «Пудя, пудя, убери ноги, как бы не ошпарить». Более того, запрещалось тушить костер водой: «Грех, дуэнтэ энуни — таежная болезнь, опухнешь», только землей. Детям нельзя было играть с огнем, разжигать его, тушить. Запрещалось после поедания мяса медведя дуть на огонь. Поэтому вечером после такой трапезы огонь в лампе не задували, как обычно, а подворачивали фитиль.

 
В костер, домашний очаг нельзя было бросать огрызки. Это обидит духа-хозяина огня. Традицией запрещалось бросать в огонь мусор. По свидетельству информанта
С. Н. Оненко: «Какая грязь в старом нанайском доме?! Пол глиняный. Его водой затирали. Нанайская грязь — это береста, стружки, солома — их можно в костер». Но нельзя было кидать в костер стружки из колыбели, стружки от роженицы, стружки, использованные женщинами как прокладки (так же считали и ульчи). Их выносили на улицу, выбрасывая с особыми словами. Стружки-прокладки зарывали в землю. Запрещалось перешагивать через огонь, костровище — соромбори, заболеешь — «что угодно заболит». Нельзя было бросать в огонь кости, где бы то ни было. Нанайцы считали, что за подобное «угощение» Подя обидится и не даст добычи. Когда рубили сухие сучья, чтобы подбросить в огонь, нанайцы говорили примерно следующее: «Подя, Подя, убери ноги, а то я тебя пораню». Они предупреждали Подя, когда выливали из котелка оставшийся невыпитым кипяток. Запрещалось перешагивать через головешку или кострище и даже наступать на старое пепелище, особенно детям. По свидетельству К. М. Бельды, Подя наказывает человека, наступившего «на огонь чужого человека». Информант был уверен, что хромает именно потому, что, идя на охоту, он наступил на костровище. Нельзя было перешагивать и дрова, брошенные в костер, — нога заболит.

 
Нельзя было рубить топором большие, длинные поленья, уже лежавшие в костре, разделывать на них мясо. Запрещалось играть головешками или шевелить угли острой палкой. Нарушение запретов приводило к заболеванию человека-нарушителя. У него могла опухнуть голова, на глазах и теле появлялись нарывы, человек якобы мог даже умереть. Таково было наказание духа-хозяина огня. Вместе с тем среди охотников бытовали и рациональные объяснения поведенческих запретов в отношении костра и огня вообще. Так, ороч
Г. Е. Акунка, информант С. В. Березницкого, запрет трогать костер, шевелить поленья, головешки объяснил следующим образом: «Если при ночевке в тайге будешь трогать костер, то искры из него прожгут палатку, одежду и вообще можно сгореть». Орочи назвали духа-хозяина огня Пузя, Пудя или Тава эзэни. Чаще всего они представляли его в виде старика или четы стариков Пуза и Пуза мамачан’и. Как рассказывали орочи пос. Снежный и Датта, Пузя (они уточняли, что она душа огня, ханя огня) — это «худая старуха, живущая в любом огне — очаге, костре, зажженной спичке и т. д. Она постоянно мерзнет и хочет есть, поэтому в костер необходимо подкладывать дрова, кидать кусочки мяса и брызгать водку. Муж этой старухи (дух-хозяин муравьев) Икта адзани живет в гнилушках и муравейниках. У него в подчинении находится дикий кабан. Если охотники потревожат муравейник или, проходя мимо него, плохо скажут о диких кабанах и свиньях, то кабан узнает об этом и расскажет духу-хозяину огня, а тот накажет провинившихся: сперва у них воспалятся глаза, а потом по всему тему появятся незаживающие язвы.

 
Константин Мактович Бельды проводит обряд поклонения духу огня.  Окрестности села Троицкого. 2003Хорские удэгейцы называли духа-хозяина огня Тоо пузани. Они считали, что владыка огня находится в очаге, костре или там, где раньше горел огонь. Удэгейцы верили, что Тоо пузани всегда возле человека, «ведь человек на огне готовит себе поесть».
Иманские удэгейцы называли духов-хозяев огня Пуза мама и Пуза одо — старуха и старик, бабушка и дедушка, верили, что у них есть дети. Духов-хозяев огня угощали. Из первой рюмки спиртного указательным пальцем левой руки обязательно брызгали трижды в разные стороны по капле водки и говорили: «Это тебе, Пуза-бабушка. Это тебе Пуза-дедушка, чтобы мне жить хорошо было». Чтобы угостить духов растительным маслом, набирали его в рот и брызгали в огонь.
У удэгейцев также были запреты, связанные с огнем, например, через костер нельзя прыгать, мочиться нельзя в костер и рядом с ним. Нельзя втыкать острые предметы в костер. «Ондо — грех, нельзя. Поранишь Подя. Заболит то место, где поранил Подя», — пояснила смысл данного запрета В. Т. Кялундзюга. Муж В. Т. Кялундзюга заливал угли костер водой из чайника. По словам Валентины Тунсяновны, так делали уже в наше время, а раньше убирали недогоревшие ветки от углей. Пока собирались, угли прогорали. Землей костер никогда не забрасывали.
Нивхи считали, что грех трогать огонь ножом или топором: он якобы мог рассердиться и послать болезнь, например заболят глаза, появятся чирьи, золотуха или нога вспухнет.

 
Крупный российский исследователь культуры эвенков Г. М. Василевич писала об отношении эвенков к огню: «Значение огня проходит красной нитью через всю жизнь тунгуса. Огонь охраняет тунгуса от злых духов, и тунгус один в лесу никогда не ляжет спать без костра… Не только на промысле, но и дома, каждый охотник считает своей обязанностью, перед тем как начать есть мясо, накормить огонь с обращением… Огонь, вернее хозяин огня, все слышит и чувствует. Зря бросать или втыкать в землю около огневища нож или острый предмет нельзя — на промысле огонь не будет гореть. Кровь или воду с кровью нельзя выливать около огня — хозяин обидится и в следующий раз не пошлет зверя или птицу. Потрескивание огня во время каких-либо разговоров или споров говорит о том, что надо предпринять обратное. Автор была свидетельницей, когда охотник собравшийся на промысел, услышав такое потрескивание, разделся и в этот день на охоту не пошел. Бульканье огня … (разговор огня) по утрам предвещает хорошее, по вечерам — плохое. Шипение огня означает хорошее предзнаменование для охотника, говорят: »… бабушка шикнула, много зверя добудем«. Последнее замечание эвенкийского охотника свидетельствует, что эвенки представляли духа огня женщиной.

 
Эвенки верили, что нельзя перешагивать пепелище. По словам Т. В. Даминовой, она всегда обходит пепелище до сих пор. Нельзя топтать огонь, нельзя плевать в огонь. Одёкит, грех.

Старики эвенки слушали костер. Они специально заготавливали хорошие дрова, протапливали и слушали звуки огня после ужина. «Чук-чук-чук» — пикнет в костре три раза, надо стадо идти проведывать, волки оленей разогнали. Пиканье костра могло предвещать чью-либо болезнь или перелом ноги. «Или заболеет, или ногу сломает. Пиканье — поверье», — говорил нам П. Н. Сабрский.

 
Константин Мактович Бельды проводит обряд поклонения духу огня.  Окрестности села Троицкого. 2003По традициям эвенов в костер никогда нельзя плевать. Когда костер гасишь, в центре должен остаться сухой участок (информант показала кольцо из пальцев). Костер разжигают в местах, где нет сквозняка.
По утверждению негидалки А. Е. Трубы, во рту болячки появятся, если будешь плевать в огонь, женские болезни разовьются, если через костер перешагнешь. Топтать нельзя костер, как выразилась информант, тоже что-то плохое будет, заболеешь. В огонь самое лучшее бросали: «Если пьем, обязательно нальем, если едим, обязательно бросим кусочек еды в костер». Л. А. Сайгушева говорила: «Перед тем как кушать, надо поделиться с костром. Он тебя кормит, обогревает. „Тоого ду!“, т. е. „Дай костру!“. „Тоо“ — огонь. Кусочек хлебушка отломить, ложку еды бросить, немного водки капнуть».
«Нельзя топтать огонь, нельзя ругаться на огонь. Зачем? Он нас кормит, греет. Как на него будешь ругаться? Острые предметы в огонь тыкать нельзя. Нельзя перешагивать через костер, между ногами нарывы появятся», — говорила М. К. Охлопкова.
О. П. Гульчаева рассказывала, что ей всегда говорили старшие: «Не плюй в огонь — на языке болячка выступит. Не наступай на огонь, ты его оскорбляешь, тоже болячка выступит. Не бросай острые предметы в огонь, ему будет больно. При нем (огне) нельзя было маты гнуть, говорить нехорошие вещи. Сикать на огонь нельзя, между ног выскочит болячка. Вообще огонь обижать нельзя, обидится».
От негидалки А. П. Надеиной услышали мы легенду, связанную с обычаем кормить огонь. «Два человека пошли в лес. Один говорит: „Надо дать огню, попросить удачи, хорошо чтобы было в лесу“. Другой ответил, мол, зачем это делать, не надо. И не дал огню. Легли они спать у костра. Утром просыпается охотник, который дал огню, видит, выпал снег, товарища рядом нигде нет. Пошел по следам. Шел-шел, дошел до ущелья. Видит, ноги торчат. Второго охотника задавило, только ноги торчат. Одяви. Когда находишься в лесу, всегда надо дать огню — тоого ду».
Огонь и дух-хозяин огня почитаются коренными народами Приамурья до настоящего времени, правда, нередко можно ощутить некую фамильярность в обращении с ним. Некоторые наши информанты использовали в своих рассказах о духе-хозяине огня уменьшительно-ласкательное «Подяшка».

 
 
___________________________________________________________________________________________________________

 
ИСТОЧНИК ИНФОРМАЦИИ И ФОТО:
Команда Кочующие.
Начала цивилизации: Космогония первобытного общества / В. Н. Даниленко; Праистория Руси / Ю. А. Шилов. — Екатеринбург: Деловая кн. ; М.. Раритет, 1999. — 376 с.. ил.
Бродянский, Д. Л. Свинья, черепаха и олень в дальневосточной археологии и мифологии: (памяти Никитиной) / Д. Л. Бродянский // Традиционная культура востока Азии. Вып. 3. — Благовещенск: Изд. Амур. гос. ун-та, 2001.
Иванов С. В. Материалы по изобразительному искусству народов Сибири ХIХ — начала ХХ в.
Трофимов, Е. Е. Невеста северного ветра: эвен. мифы, предания, легенды / Е. Е. Трофимов. — Хабаровск: РИОТИП, 2003. — С. 60–62.
Дуван, Н. Д. Музыкальные инструменты ульчей / Н. Д. Дуван // Записки Гродековского музея / Хабар. краев. краевед. музей им. Н. И. Гродекова. — Хабаровск, 2003. — Вып. 6. — С. 59–60.
Шейкин, Ю. И. История музыкальной культуры народов Сибири: cравн.­ист. исслед. / Ю. И. Шейкин. — М.. Вост. лит., 2002. — 718 с.
Исследования дальневосточных ученых Арсеньева В. К., Штернберга Л. Я., Лопатина И. А., Лауфера Б., Липского А. Н., Шимкевича П., Окладникова А. П., Сема Ю. А.; рассказы писателя Пассара А. А., журналиста Чадаевой А. Я.
Мартынов, А. И. К вопросу о типологии памятников петроглифического искусства / А. И. Мартынов // Проблемы изучения наскальных изображений в СССР. — М., 1980.
Лукьянов, А. В. Становление философии на Востоке. Древний Китай и Индия / А. В. Лукьянов. — М., 1989.
Петрухин, В. Я. Человек и животные в мифе и ритуале: мир природы в символах мира культуры / В. Я. Петрухин // Мифы, культы, обряды народов зарубежной Азии. — М., 1986.
Результаты исследований впервые были сообщены автором на международной конференции в ноябре 1991 года: Соболевская, Н. А. Культовые памятники Сикачи­Аляна: проблемы исследования, охраны и использования / Н. А. Соболевская // Б. О. Пилсудский — исследователь народов Сахалина: (материалы междунар. науч. конф., 31 окт.—2 нояб. 1991 г., г. Южно­Сахалинск). — Южно­Сахалинск, 1992. — Т. 1. — С.151—154.
Ахметьева Н. П. Палеогеография Нижнего Амура. — М.: Наука, 1977—112 с.
 Лапшина З. С. Археологические исследования на поселении Хумми (Нижний Амур) // Традиционная культура востока Азии. Археология. Культурная антропология. Вып. 4. Благовещенск: АМгУ, 2002. С.49 — 65; Лапшина З. С. Проблема адаптации в условиях позднего плейстоцена — раннего голоцена нижнего Приамурья: выделение котлованов жилищ в осиповской культуре. — Проблемы биологической и культурной адаптации человеческих популяций. СПБ., 2008. Т.1. Археология. Адаптационные стратегии древнего населения Северной Евразии: сырьё и приемы обработки.- С. 173—179; Лапшина З. С. Археологические исследования на поселении Хумми // Культурная хронология и другие проблемы в исследованиях древностей востока Азии. Хабаровск, 2009. С.121 — 133.
Лапшина З. С. Древности озера Хумми. — Хабаровск: Приамурское географическое общество, 1999—206 с.
Кадастр памятников природы Амурской области 2018
Управление по охране, контролю, регулированию использования объектов природного мира, среды их обитания Амурской области