Глубина рассказ госпожа няня

— Очнулась? Вот и ладненько, — глухо произнес один. — Как-то неинтересно с бревном развлекаться.

Оля была ошеломлена, не понимала, что происходит, кто эти люди. Крупная дрожь сотрясала ее тело. Руки, связанные уже скотчем, болели. Она языком толкала тряпку, но не могла от нее избавиться. Глаза наполнились слезами. Они потекли к вискам, девушка сразу захлюпала носом, и дышать стало еще труднее.

— Начинай. Вдруг кто увидит, — произнес глухой голос.

Неизвестный с синими глазами деловито положил руки на колени девушки. Поняв, что он хочет сделать, Оля замычала, замотала головой, задергала ногами и руками, стараясь попасть по обидчику. Происходящее походило на кошмар. Насильник, пыхтя, преодолевая сопротивление, раздвинул девушке бедра, но Оля снова сжала ноги.

— Держи сучку! Какого хрена стоишь?

Тяжелое мужское тело навалилось ей на грудь, придавило к земле. Оля боролась изо всех сил, но задыхалась, поэтому была слабой. Она чувствовала, как второй рвет колготки, срывает с нее трусики. И вдруг он остановился, замер, прислушиваясь к лесным звукам. Оля задержала дыхание: небольшая пауза всколыхнула в душе надежду, что насильник одумается.

Но зря. Что-то твердое стало вонзаться ей в плоть. Оля дергалась, но насильник не отступал. Он резко схватил ее за бедра и прижал их к животу. Сложенная практически пополам, Оля не могла даже пошевелиться. В такой позе он наконец проник внутрь, и дикая боль пронзила ее тело. Оля изогнулась в немом крике, но жесткие ладони крепко сжимали ее ноги.

Сколько продолжалась эта пытка, Оля не знала. Ей казалось, что в нее вбивают бревно, с каждым ударом все глубже и яростнее. Иногда инструмент насильника выскакивал наружу, Оля с всхлипом вздыхала, а потом он снова вонзался с удвоенной силой. Тело вздрагивало от каждого толчка, вибрировало и тряслось. Насильник над девушкой сопел, обливался потом, полукружиями расплывавшимся по маске. Сильный запах горячего мужского тела, смешанный со знакомым парфюмом, бил в нос, и инстинкт самосохранения заставлял Олю отворачиваться, часто дышать, чтобы избежать приступа рвоты, от которого она могла захлебнуться.

Напавший с каким-то злобным наслаждением выполнил свою работу и наконец затрясся, застонал. Оля почувствовала, что давление внутри живота исчезло вместе с остатками острой боли. Мужчина еще секунду полежал, тяжело дыша и приходя в себя, потом откатился на бок и встал. Оля со стоном опустила затекшие ноги, надеясь, что экзекуция закончилась, а она осталась жива. Она оперлась на локти и стала отползать в сторону.

Но опять ошиблась. Насильник схватил ее за ногу и притянул к себе, расцарапав нежную кожу о еловые иголки, ковром устилавшие землю.

— Теперь ты, — приказал он напарнику, застегивая джинсы. Тот нерешительно засопел и сделал шаг в сторону. Тогда первый толкнул его к девушке.

— Не могу, — сдавленно произнес второй и подался назад. — Страшно.

— А на кулак нарваться не боишься? Давай!

— У меня и желания нет, — отказывался второй.

Оля слушала их перепалку с ужасом и молила Бога, чтобы кто-нибудь догадался, где она, и пошел ее искать.

— А так будет? — одним рывком насильник перевернул девушку на живот, поставил ее на колени. Он с силой провел по внутренней стороне ее бедер ладонями, потер пальцами больное место — Оля снова затряслась от ужаса и страха, потом похлопал по обнаженным ягодицам.

— Давай! По-собачьи. Можешь и вторую дырку расковырять. Разрешаю. Не бойся. Так она в глаза смотреть не будет.

Оля задергалась, замычала, но сильные руки прижали ее к земле, чуть не придушив от усердия. В полуобморочном состоянии она почувствовала, как что-то вяло прикасается к коже ее бедер, потом наливается и поднимается выше. Второй насильник скользнул в разорванную плоть легко, почти не причинив боли, но Оле уже было все равно: она потеряла сознание от недостатка воздуха.

Второй раз она очнулась от неприятного ощущения: ей казалось, будто сотни маленьких существ бегают по телу, оставляя жгучую боль. Она открыла глаза: летнее солнце уже поднялось над горизонтом и мгновенно ослепило. Дышать стало легче. Оля подняла по-прежнему связанные руки — кляп исчез.

­Даша, стараясь не смотреть в тёмную пустоту под ногами, прижалась спиной к шершавой кирпичной кладке. Она стояла на карнизе четвёртого этажа рестав-рируемого дома, отодвинувшись, насколько хватило смелости, от оконного проёма.

«Прямо радистка Кэт какая-то! — подавила Даша истеричный смешок, — одна надежда, преследователи не ожидают от неё такого безрассудного поступка — укрыться от них снаружи здания, с годовалым ребёнком на руках, стоя на готовой обрушиться в любой момент узкой цементной полоске. Хорошо, хоть, что Лиза спит».

Она и сама поражалась, как смогла на такое решиться. Хотя… чему тут удивляться? Инстинкт самосохранения, пожалуй, самый мощный стимул к принятию решений, которые человек, находящийся в безопасности, и в мыслях бы не допустил.

По пустому этажу гулко разнёсся звук топота нескольких пар ног. Даша, затаив дыхание, зажмурилась. Сердце с уханьем билось под самым горлом.

— Ну где эта с…?! – голос раздался совсем рядом.

Несмотря на парализовавший её сознание страх, Даша сразу же поняла, кому он принадлежит. Глаза защипали непрошеные слёзы. «Как он мог! Мразь!», — она прикусила губу, чтобы в голос не застонать от заставившего сжаться сердце букета негативных эмоций: разочарования, обиды, унижения и бессильного гнева.

— Здесь её нет!

— Я это уже понял, кретины! Она не могла далеко уйти. Найдите её!

— Спряталась где-нибудь…

Даша прислушивалась к удаляющемуся звуку шагов, и не верила в своё везение. Выждав с минуту, она очень осторожно вернулась к окну, и перебралась внутрь казавшегося огромным, из-за снесённых перегородок, помещения. Силы оставили её, и она опустилась прямо на покрытый строительной пылью пол, прижимая к себе маленькое, посапывающее во сне тельце. Организм, в течение дня вбрасывавший в кровь убойные дозы адреналина, в конце концов, сдался. Уже плохо соображая, Даша повалилась набок, прижав к себе спящую девочку.

Проснувшись от утреннего холода, ещё не понимая, где она находится, Даша попыталась потянуть на себя край несуществующего одеяла. Поняв, что одеяла нет, она, приподнявшись на локте, недоумённо огляделась по сторонам, и тут воспоминания нахлынули на неё, словно ледяная волна, даже сердце зашлось. «Ой, мамочки!», — по-детски всхлипнула Даша. Рядом заворочалась Лиза, и она забеспокоилась, на время забыв о своих проблемах: «Не простыла бы».

Даша взяла девочку на руки, и задумалась: «Как такое могло случиться с ней, обычной девчонкой с периферии, приехавшей в Москву попытать счастья?».

Она родилась и выросла на Волге, в областном центре, основанном ещё в двенадцатом веке. Мама работала в библиотеке, а папа был военным. Полк, в котором он командовал ротой, дислоцировался в самом городе. Отец хотел сына, а родилась она, Даша. Дочка, так дочка, не сдался отец, и стал воспитывать её, как мальчишку. Он даже хотел отдать её в школу восточных единоборств, но его планы, самым решительным образом, разрушила мама. Родители пришли к компромиссному решению, и Даша пошла в секцию спортивной гимнастики. Но на этом желание воспитать в дочери бойца у отца не иссякло. Чего она только не испытала! С тринадцати лет он учил её водить машину, и уже через полгода она лихо гоняла на военном «уазике» по аэродрому. Отец брал Дашу на стрельбы, где ей приходилось стрелять из пистолета и автомата. Она даже с парашютом несколько раз с вышки прыгала, вместе с новобранцами. Её мучения закончились с поступлением в ВУЗ. Даша продолжала заниматься спортом, выступала за университет, училась на педагога. Когда она получила образование, в стране сумели навести какой-никакой порядок, но с работой в городе было плохо, а работать по специальности за смехотворную зарплату, себя не уважать.

На семейном совете родители решили отправить Дашу к младшей сестре матери в Москву, где та жила уже пятнадцать лет, и сделала успешную карьеру. Не откажет же тётка в помощи родной племяннице! Даша тогда окончательно рассорилась со своим парнем, и возражать не стала.

Так она оказалась в столице. Не сказать, что тётя встретила её с распростёртыми объятьями.

— Здесь таких «пэдагогов», как ты, на пятак — пучок в базарный день. Да ещё приезжая, — критически осмотрела она Дашу с ног до головы, — а жить где соби-раешься?

— Мама сказала, что вы приютите, — сникла Даша.

— Мама ей сказала! Я, девонька, женщина хоть и немолодая, а кое-какая личная жизнь у меня всё-таки имеется, и я не собираюсь ей жертвовать даже ради родной племянницы.

— Что же мне делать? – Даша готова была расплакаться. Не такого приёма она ожидала.

— Ну-ну-ну! – заметила тётка выступившие на её глазах слёзы, — поживёшь пока у меня, а я что-нибудь придумаю.

Придумала. Через три дня она поставила Дашу в известность, что нашла ей работу няни с проживанием, в семье одного важного человека:

— Люди они далеко не бедные, оплату за работу тебе положили – ни в одной частной школе столько учителям не платят. Я за тебя поручилась, так что, ты там меня не подведи…

«Вот тебе и не подвела. Тётка, наверное, рвёт и мечет! Её племянница кинд-неппингом промышляет. А родители Лизы что подумают? Они ведь к ней, как к члену семьи относились», — Даша даже заскулила, представив, какие проклятия сейчас незаслуженно сыплются на её голову.

А ведь начиналось всё хорошо. Поначалу Дашу смущала должность, по сути, прислуги, но хозяева были с ней предельно деликатны, и ни словом, ни жестом не намекали на её положение в их доме. Лиза была поздним и единственным ребёнком. Родители надышаться на неё не могли. Её мать руководила серьёзным бизнесом, и как бы ей не хотелось заняться воспитанием малышки, она не могла позволить себе такой роскоши. Муж тоже с утра до вечера проводил на работе, занимая не последнее место в одном из министерств. Хозяева, так Даша, не без иронии, про себя называла родителей Лизы, выделили ей комнату в своей огромной, как теннисный корт, квартире, с собственным туалетом и душевой кабиной. Рядом с ней располагалась детская. Даше было положено два выходных в неделю, а зарплата у неё была намного больше, чем у отца, уже подполковника. К Лизе она привязалась сразу, девочка ответила ей тем же, вызывая порой лёгкие уколы ревности у матери, которая с малышкой проводила времени меньше, чем няня. Через месяц, когда Даша освоилась на новом месте, она познакомилась с Артёмом. Тот появился словно ниоткуда, и сразу предложил ей пойти с ним на премьеру спектакля.

— Что, девушка не пришла? – поинтересовалась Даша.

— Да нет у меня никакой девушки, — рассмеялся парень, — а билеты мне всучил мой приятель. Вот у него-то, до сегодняшнего дня, девушка была.

Они стали встречаться во время её выходных. Жизнь, казалось, распахнула Даше свои объятья, одарила новизной отношений, какой-то по-детски наивной верой в то, что всё непременно будет хорошо, и бесшабашной радостью в преддверии скорого лета. И вот, результат.

Тряхнув головой, будто это могло помочь прогнать неприятные мысли, Даша вернулась в настоящее: «Надо отсюда уходить, купить что-нибудь поесть и попить. Бедная малышка со вчерашнего дня ничего не ела, да и самой перекусить не помешает».

С Лизой на руках она осторожно спустилась по лестнице третьего этажа, здесь рабочие уже срезали перила, вверх тянулись спаренные кабель и шланг от газосварочного аппарата. На площадке между третьим и вторым этажом она остановилась. Ей показалось, что внизу кто-то ходит. Другого выхода, скорее всего, не было. Вчера, когда она забежала в этот дом, она заметила решётки на окнах первого и второго этажа. Даша положила девочку на пол, и на цыпочках стала спускаться вниз. Она вздрогнула от неожиданности, когда молчавшая до этого момента Лиза решила громким плачем выразить своё неудовольствие подобным к себе отношением.

У Даши всё похолодело внутри, когда она увидела поднимающегося ей навстречу «бабуина», сжимающего в руке пистолет.

— Прав оказался Артём. Не зря я тут всю ночь проторчал, — мужчина только на мгновение неприятно осклабился, и улыбка тут же исчезла с его лица, — надо было тебя на квартире кончить. Всю малину нам об…а, тварь! Ты хоть понимаешь, каким людям ты дорогу перешла?

Говоря всё это, «бабуин» продолжал подниматься по лестнице, достал из кармана телефон, и стал набирать чей-то номер.

«Сейчас, или никогда», — подумала Даша, и сделала то, чего сама от себя не ожидала, а уж «бабуин» тем более. Она прыгнула в лестничный пролёт, и перевернувшись в воздухе, ухватилась за спускавшийся сверху кабель. Зацепившийся за ажурную решётку перил резак выдержал её вес. Даша, используя инерцию своего тренированного тела, сделала резкий гимнастический «поворот», и с размаха ногами сбила выстрелившего от неожиданности «бабуина» с лестницы. Тот, захлебнувшись криком, рухнул в пролёт. Качнувшись на кабеле, Даша вернулась на лестницу, и побежала вниз, по дороге подняв обрезок арматуры. Она не собиралась сдаваться. Не для того она столько вынесла, чтобы умереть в каких-то развалинах.

Тело мужчины, сломанной куклой, лежало на тележке с газовыми баллонами в полосе солнечного света, льющегося сквозь дверной проём, его стекленеющие глаза, на перевёрнутом лице, казалось, укоризненно смотрели прямо на Дашу. Желудок девушки свело судорогой, и её вырвало. Отдышавшись, Даша нашла в себе силы, и наклонилась за валяющимся рядом с трупом пистолетом… За тележкой с баллонами лежало тело сторожа.

«Да что ж это делается-то? — всхлипнула она, засовывая пистолет в карман куртки, — за что мне всё это? Я же не Эвелин Солт, какая! Чёрт бы вас всех побрал!».

Забрав уставшую плакать Лизу, Даша вышла из подъезда, отряхнула, как смогла, грязь с куртки и джинсов, протиснулась через ту же щель в заборе, через которую забралась сюда вчера, и оказалась на улице. Было ещё очень рано, и город выглядел непривычно пустынным.

Пройдя метров двести, Даша свернула во двор одного из домов, и присела на лавочку, скрытую от посторонних глаз молодой зеленью высокого кустарника. Лиза уснула, а она снова вернулась в мыслях к событиям прошедших суток.

Тот день ничем не отличался от всех прочих. Хозяева разъехались по своим делам, Лиза гукала в своём манеже, внимательно наблюдая, как Даша перебирает, и раскладывает её вещи по полкам шкафа.

Домофон фальшиво пропищал марш из оперы «Аида». Даша не сразу поняла откуда доносится мелодия. За те два месяца, что она работала в этом доме, это был первый случай, чтобы кто-то позвонил в квартиру с улицы. Дом был элитным, в нём жили очень обеспеченные люди и чиновники высокого ранга.

Она ещё больше удивилась, когда сняв трубку, услышала голос Артёма:

— Ты с ума сошёл? Я же предупреждала, что тебе сюда нельзя приходить…

Артём извинился, и сказал, что дело очень важное, и он должен немедленно переговорить с нею с глазу на глаз.

Даша позвонила консьержке, и предупредила о госте. «Наверное, что-то серьёзное случилось», — начала она волноваться, и даже дверь заранее открыла.

Она не успела удивиться, что Артём пришёл не один. Незнакомый, чем-то похожий на бабуина мужчина грубо толкнул её в прихожую, и ударил кулаком в лицо. Ей повезло, что в этот момент, потеряв равновесие, она откачнулась назад, и удар получился не таким сильным, как ожидал нападавший. Даша упала на пол, и на каком-то подсознательном уровне поняла, что сейчас лучше никаких действий не предпринимать, будет только хуже. Она замерла, притворившись, что потеряла сознание.

— Раньше времени не очухается? – спросил Артём.

— Обижаешь. Полчаса гарантирую, — довольно хохотнул напарник.

— Я за ребёнком. Поищи какую-нибудь подходящую тару, — Артём, переступив через Дашу, пошёл внутрь квартиры, а «бабуин», найдя кладовку, стал громыхать хранящимися там вещами.

Чуть приоткрыв глаза, Даша видела, как Артём вынес из детской подозрительно тихую Лизу, положил её в картонную коробку.

— Не заорёт? – лениво поинтересовался «бабуин».

— Я ей укольчик сделал. До ночи проспит.

«Что он ей вколол, мерзавец? — Даша едва сдерживала себя, чтобы не бросится на непрошеных гостей. — Нет, так нельзя. Её тут же вырубят, но уже по-настоящему. Надо подождать, пока они уйдут, а там…».

Дальше она действовала по наитию. Как только за похитителями закрылась дверь, Даша вскочила, на ходу обувая мягкие туфли без каблуков, сорвала с вешалки куртку, и прильнула к дверному глазку. Как только лифт с мужчинами тронулся вниз, она выбежала из квартиры, и рискуя сломать себе шею, перепрыгивая через две ступеньки, побежала вниз по лестнице. Промчавшись мимо удивлённо сверкнувшей на неё стёклами очков консьержки, Даша выскочила из подъезда в тот момент, когда «бабуин» положил коробку с Лизой на пол грузового микроавтобуса, и они с Артёмом пошли в сторону пассажирской двери. Не раздумывая, она бросилась к автобусу. Воспользовавшись заминкой (водитель микроавтобуса вступил в перебранку с хозяином легковушки, перегородившей ему выезд), Даша успела открыть заднюю дверцу автобуса, и залезть внутрь. Она хотела взять Лизу, и убежать, но в этот момент машина тронулась с места, набирая скорость. Даша прикрыла дверь, придерживая её так, чтобы оставалась щёлочка, через которую было видно шоссе.

С полчаса они колесили по центру, а потом, когда свернули на незнакомую ей тихую улочку, и остановились на светофоре, Даша подхватила Лизу, выскочила из автобуса, и перебежав дорогу, юркнула в какой-то проулок.

Некоторое время она, приходя в себя, бродила по незнакомым улицам, пытаясь собраться с мыслями. Понимание, болезненное и неожиданное, как пощёчина, пришло безжалостным откровением, выдавив из глаз злые слёзы: «Артём! Всё было подстроено. Их «случайное» знакомство, встречи, прогулки по городу, откровенные разговоры, всё было ложью от начала и до конца. Она была нужна ему только для того, чтобы получить возможность подобраться к Лизе. Провинциальная дурочка подходила для этого, как нельзя кстати. А она-то! Купилась на букетики цветов, предупредительное внимание, неподдельный, как ей казалось, интерес к ней. Действительно дура! Растаяла, растеклась, как маргарин по сковородке… Всё. Хватит сопли на кулак наматывать, — одёрнула себя Даша, — он ещё плохо её знает! За всё ответит. Первым делом надо пойти в полицию, и всё рассказать».

Даша уже хотела спросить у прохожего, где здесь ближайшее отделение полиции, когда увидела патрульную машину, стоящую у дверей небольшого кафе, и поспешила к ней. В машине никого не было, а из открытого окна до неё донёсся обрывок разговора в похрипывающей рации. «… двадцать два года. Рост метр шестьдесят семь, спортивного телосложения, волосы светло русые, заплетённые в косу. Подозревается в похищении ребёнка, девочки одного года…». «Да это же про меня!», — опешила Даша, и развернувшись, быстро пошла прочь от машины.

«Ну, я попала! – на ходу размышляла она, — наверное бдительная старушка консьержка заподозрила что-то неладное, и позвонила хозяевам… Да тут и по-дозревать нечего! На прогулку за ней и Лизой всегда в одно и то же время заез-жает охранник, поднимается в квартиру, забирает коляску, и они все вместе спускаются вниз, а потом едут куда-нибудь в парк, и полтора-два часа гуляют, причём, охранник всегда находится рядом. А может и сам охранник позвонил, когда приехал за ними, а их не оказалось дома. Словом, тут гадать нечего. По факту она разыскивается за похищение Лизы, и все пазлы складываются в картинку, стопроцентно подтверждающую её виновность. Два… ну, один уж точно, подозрительных типа, зашедшие за ней в квартиру, и вынесшие какую-то коробку. Она, как сумасшедшая, выбегающая из подъезда… Что ещё можно в таком случае подумать? Сговор и кинднеппинг, без вариантов. И что теперь делать? А сбежала почему? Она же ни в чём не виновата. Рассказала бы в полиции, как было дело… Всему виной бесконечные сериалы, весь день идущие по телевизору. С утра до вечера показывают продажных «ментов», прокуроров, судей. От всего этого в сознании закрепляется устойчивый штамп – все полицейские оборотни в погонах, и верить им нельзя. Вот она и запаниковала, представив, как она садится в патрульную машину, а её вместо полиции везут куда-то в глухое место, и передают с рук на руки Артёму и мерзко ухмыляющемуся «бабуину». Скорее всего, это глупые фантазии, но и такого варианта развития событий со счетов сбрасывать не стоит».

Даша заметила стоящую у подъезда дома пустую прогулочную детскую коляску. «А, была, не была! Если ей не удастся доказать свою невиновность, на такую малость, как кража коляски, в суде и внимания не обратят, а женщина с ребёнком в коляске вызывает меньше подозрений, чем с ребёнком на руках».

Решившись, Даша схватила коляску за ручку, и быстро покатила её по тротуару, свернув за угол дома. Там она устроила спящую Лизу на сидении: «Хорошо, что этот гад, Артём, догадался надеть на девочку курточку и шапку. Хоть и май месяц, а ветерок всё ещё прохладный».

Перед тем, как выйти на многолюдную улицу, она расплела косу. «Ищите теперь девушку с косой и младенцем на руках! А таких, с колясками, в Москве пруд пруди», — успокаивала себя Даша.

Не спеша толкая перед собой коляску, она обдумывала свои дальнейшие действия.
Ей припомнился случай, когда она единственный раз побывала у Артёма дома. В тот день он пригласил её на концерт, и заехал за ней на своей машине. Они подъехали к его дому, и он попросил её подождать, пока переоденется. Даша не помнила, что на неё нашло, но она закапризничала, и наотрез отказалась сидеть в машине. Они долго препирались, всё могло закончиться ссорой, и Артём сдался. Они поднялись на его этаж, и он достал ключ от квартиры, почему-то лежащий внутри железного шкафа с электросчётчиками, объяснив это тем, что постоянно теряет ключи. Даша тогда не придала этой странности особого значения. Артём оставил её в коридоре, сославшись на то, что у него страшный «бардак», а сам прошёл в комнату и закрыл за собой дверь. Дожидаясь его, Даша, не сдержав любопытства, заглянула в туалет, ванную и на кухню. Там никаким бардаком и не пахло, напротив, складывалось такое впечатление, что в этой квартире вообще никто не живёт. Никаких обычных для жилья мелочей, украшений. Пусто, как на явке революционеров… Стоп! Так это, скорее всего, и была явочная квартира. В таком случае всё встаёт на свои места. И нежелание Артёма показать свою квартиру, и ключ, и бросающаяся в глаза необжитость… Идея наведаться на «конспиративную» квартиру пришла сама собой. Адрес Даша запомнила, а то, что бандиты сидят сейчас дома, и оплакивают провал операции, было маловероятно. Скорее всего, они землю носом роют, в поисках пропавшей малышки. Опять же, если ключ на месте, то в квартире наверняка никого нет. Проблема в том, что от центра пешком туда и до вечера не доберёшься». Даша стала суетливо охлопывать карманы куртки. Она не любила дамских сумочек, и по-мужски носила деньги в карманах. Хозяева каждый день выделяли ей средства на мелкие расходы, на случай, если во время прогулки ей что-то понадобится. В их понимании мелочь имела несколько иное значение, чем привыкла думать Даша. По карманам она наскребла одиннадцать тысяч рублей в купюрах разного достоинства.
«Живём! – у Даши даже настроение поднялось. — Без купюры ты букашка, а с купюрой – человек!», — перефразировала она расхожее выражение.

Даша поймала такси, немолодой водитель помог ей сложить коляску, и положил её в багажник. Даша со спящей Лизой на руках, села на заднее сиденье, назвала адрес.

Мужчина оказался словоохотливым.

— Не, ну что за жизнь пошла! – таксист досадливо ударил ладонями по рулю, — сегодня в новостях… какая-то деваха нанялась няней в семью, поработала немного, а потом с подельниками украла ребёнка, и сбежала. Родители-то, видать не из простых, всю полицию в Москве на уши поставили. А похитители, не иначе, денег хотят срубить. Испортила народ рыночная экономика. Раньше такого не было. Нет. Я понимаю, всем деньги нужны, но не любой же ценой!».

— Хорошо, что мы с мужем не богатые! – соврала на всякий случай Даша.

— Правильно мыслишь, дочка! Во всём нужно искать позитив.

Даша попросила водителя остановиться у небольшого скверика, недалеко от дома Артёма. Приметив на лавочке интеллигентного вида старушку, она подкатила к ней каляску со всё ещё спящей Лизой, и запричитала:

— Простите ради Бога! Мы тут недалеко живём. Погулять вышли, и я не знаю, выключила я утюг, или нет. Посмотрите за дочкой пять минут. Одна я быстро сбегаю!

— Конечно-конечно! – охотно согласилась старушка.

«Вру, как дышу», — посетовала себе Даша, рысцой припуская в сторону Артёмовского дома.

Не заметив поблизости микроавтобуса, она пошла вдоль дома. Её немного насторожило, что машина Артёма стояла в «кармане» напротив подъезда. «Он же на микроавтобусе. Не дрейфь», — подбодрила себя Даша, остановившись у железной двери. Она уже собиралась позвонить в какую-нибудь квартиру, попросить, чтобы ей открыли, но тут дверь распахнулась сама, и оттуда, натужно дыша, выкатил велосипед мальчишка, с явным избытком веса.

«Раскормят с младенчества, а дети потом вырастают, и мучаются всю жизнь!», — подумала Даша, просачиваясь в подъезд.

Ключ оказался на месте. Она приложила ухо к двери, и прислушалась. Внутри было тихо, как в склепе. Решившись, Даша вставила ключ в замочную скважину, и открыла квартиру. Она запомнила планировку, и уверенно прошла в единственную комнату. От увиденного девушка даже присвистнула. Одна из стен была сплошь покрыта приколотыми к ней фотографиями. Даша подошла ближе, и стала рассматривать «галерею». На фотографиях были запечатлены её хозяева, подъезд их дома, участки дороги. Особое место занимали фото посвящённые исключительно ей. «Голивудщины насмотрелись», — презрительно фыркнула Даша.

Она огляделась. Разложенный диван, с несвежим скомканным бельём, гора одежды на одном из двух кресел. На сиденье второго лежали ноутбук и дорогущий цифровой фотоаппарат. У её хозяев был точно такой же. На прогулки с Лизой она брала его собой, чтобы фотографировать девочку для семейного альбома. Наклонившись за фотоаппаратом, Даша заметила валяющиеся на полу ключи со знакомым брелком. «И вправду растяпа. Хоть в этом не соврал», — грустно улыбнулась девушка. Она взяла фотоаппарат, и сделала несколько снимков стены с фотографиями. С дивана Даша стащила плед (для Лизы), подхватила ноутбук. Осмотревшись, она сняла со стены зацепленные дужкой за край фотографии солнцезащитные очки. Даша уже уходила, когда в поле её зрения снова попали ключи с брелком. «Нет-нет-нет! Даже не думай!», — ужаснулась она своим мыслям, но рука, словно по собственной воле, схватила ключи, и сунула их в карман.

Закрыв квартиру, Даша спустилась вниз, вышла из подъезда, и бросила ключ от квартиры в растущие вдоль тротуара кусты, с уже распустившимися молодыми листочками. На ватных от страха ногах она подошла к серому «BMW» купе, нажав на брелок, разблокировала двери, положила на заднее сидение фотоаппарат и ноутбук, прикрыв их пледом. Сев за руль, Даша сунула ключ в зажигание, и завела машину. Вырулив из «кармана», она проехала вдоль дома, обогнула скверик, и припарковалась на обочине шоссе.

— Ой! Извините меня, пожалуйста. Я наверное вас задерживаю, — затараторила Даша, подходя к старушке.

— Ничего-ничего. Я никуда не тороплюсь, — заулыбалась женщина, — тем более девочка такая спокойная. Спит себе, как ангелочек… Как её зовут?

— М-машенька, — запнулась Даша, — спасибо вам большое!

Подкатив коляску к машине, она переложила камеру и ноутбук на переднее сиденье, устроила Лизу сзади, укутав её в плед.

«Вот я даю!», — поразилась себе Даша, надевая солнцезащитные очки, и встраиваясь в поток едущих по шоссе машин.

Отъехав на приличное расстояние от дома Артёма, она припарковалась на стоянке у большого супермаркета. Купив детское питание, сок, бутылку воды и шаурму на выходе, она вернулась к машине. Наскоро перекусив, она взяла фотоаппарат, и просмотрела фото и видеозаписи. Всё то же, что и на фотографиях на стене, в квартире Артёма. На видео была она, гуляющая в парке и сопровождающий её охранник. «Вот для чего был затеян весь этот спектакль со знакомством! Они побоялись выкрасть малышку на прогулке. Слишком рискованно, а уговорить знакомую няню открыть дверь, после того, как родители девочки разъедутся, и забрать ребёнка прямо из квартиры — риск получить пулю равен нулю, — Даша отложила фотоаппарат, и взяла ноутбук, — посмотрим, нет ли тут чего-нибудь интересного. Только бы пароля не было». Пароля не было. Даша вошла в почту. Артём крайне по-дилетантски обращался с компьютером, и почта под завязку была забита всевозможным спамом и перепиской за несколько месяцев. Постороннему человеку эти письма показались бы какой-то белибердой, но Даша сразу поняла, о чём в них шла речь.
Некто связывался с Артёмом, и отдавал ему распоряжения, узнавал о ходе их выполнения. Например: «Как дела? Курочку прикормил?»; «Всё ОК, с руки клюёт». «Не затягивайте. Куклу нужно взять не позднее середины мая»; «У меня всё готово. Жду команды. Что делать с курочкой и куклой?»; «Курочку можешь запечь, если опасаешься, что кудахтать начнёт. Кукла важна в течение недели-полутора, не больше. Дальше на твоё усмотрение».

«Ну, что ж. Всё понятно. Курица это я. Кукла – Лиза. Меня могли убить ещё там, в квартире, а Лиза им нужна на время, за которое некто должен провернуть какое-то дело… Да выкуп он хочет получить! Тут и к бабке ходить не надо, — Даша закрыла ноутбук, и положила его на сиденье, — почему же её не убили? Пожалели? Вряд ли. Скорее всего, никто в серьёз не опасался её «кудахтанья». Вот что она могла рассказать об Артёме? Она даже фамилии его не знает. Описать его внешность? Мужчин от двадцати пяти до тридцати, с такими приметами, как у него, пол Москвы. Назвать адрес его квартиры? Её наверняка сняли, а владелец мог его вообще в глаза не видеть, или знать не больше Дашиного. Видимо, они не хотели усугублять кинднеппинг убийством. Одно дело, похищение ребёнка, другое – похищение с убийством молодой няни. Что же касаемо Лизы, то возвращать её родителям и не собирались. «Кукла важна… Дальше на твоё усмотрение» — это значит, что после выполнения требований заказчика, судьба девочки никого не интересовала. То, что Артём и его люди были всего лишь исполнителями, ясно из переписки. Им нужно было только выкрасть ребёнка, и выждать какое-то время. Заказчик же, имея такой козырь на руках, мог требовать от родителей чего угодно. Вопрос, нужно ему чего-то было от матери, или отца, а то и от обоих вместе, сейчас не существенен. Главное, что сейчас Лиза в относительной безопасности, а я уж постараюсь не дать её в обиду».

Даше не хотелось себе в этом признаваться, но она понятия не имела, что ей дальше делать: «Слишком долго задерживаться на стоянке нежелательно. Это может привлечь внимание охраны. Кататься по городу тоже опасно. Вряд ли Артём заявил об угоне машины, наверняка она ему не принадлежала, он сам её угнал, или её предоставил заказчик. А вот нарваться на гаишников, в поте лица добывающих хлеб насущный, можно запросто. На руках у неё неопровержимые, на её взгляд, доказательства своей невиновности, но это на её взгляд».

«Оборотни в погонах» не выходили у неё из головы, мешая ей принять решение обратиться в полицию.

На стоянке Даша провела более часа, потом завела машину, и поехала на окраину города. Она решила спрятать камеру и ноутбук в ячейке камеры хранения. В центр, к вокзалам, Даша ехать побоялась. Она вспомнила, что автоматическая камера хранения есть на Щёлковской, на автовокзале, на который она, чуть больше двух месяцев назад, приехала из родного города в Москву, в надежде устроить свою жизнь.

Пристроив «улики», Даша заправила машину, и выехала на МКАД, устроив «круг почёта». Сколько бы вариантов она не рассматривала, верным виделся только один. Нужно было обращаться за помощью к тётке. «Она мне эту работу подсунула, пусть сама из этой передряги и вытаскивает», — приняла решение Даша, и повернула в город.

Ехать к тёте было удобнее через центр. «Вероятность попасться на глаза Артёму и его подельникам – один шанс на миллион. Можно рискнуть, тем более уже стемнело, вдоль шоссе зажглись фонари, а в домах так уютно светятся окна. Как же я хочу вернуться в свою комнату, принять душ, улечься в тёплую постель и почитать на сон грядущий какой-нибудь детектив… Нет. Только не детектив! — одёрнула себя Даша, — детективов, как оказалось, мне и в жизни хватает».

Она уже повернула с Проспекта Мира на улицу Дурова, когда в зеркало заднего вида увидела фары какого-то придурка, справа и слева обгоняющего едущие впереди машины. Поначалу её это не обеспокоило. «Если среди пешеходов встречается немалое количество недоумков, наивно полагать, что их нет среди водителей», — подумала Даша, и на всякий случай прижалась поближе к краю дороги. Машина придурка перестала «играть в шашки», и «повисла» на заднем бампере её «BMW». Даша постаралась получше рассмотреть приклеившуюся к ней машину… Это был микроавтобус.

«Да мало ли в Москве микроавтобусов!», — попыталась успокоить себя девушка, — не могли они меня выследить, это невозможно! – но червячок сомнения уже закрался в её душу, и начал свою разрушительную работу. – А что, если они тоже весь день колесили по центру, и Артём случайно увидел свою машину? Москва, не Москва, а «BMW» купе на каждом шагу не встречаются… Ерунда всё это. Один шанс на миллион… на десять миллионов!». Тем не менее, Даша попыталась оторваться от едущего за ней микроавтобуса. Тот не отставал. Она свернула на первом же светофоре, автобус последовал за ней. Сомнений не оставалось, её преследовали. Артём ли, ещё кто-либо…

Даша запаниковала, и в попытке уйти от погони, не зная города, мчалась, что называется, куда глаза глядят. Сворачивая на какие-то улочки, она в конечном итоге упёрлась в тупик. Запаниковав, девушка схватила ребёнка, и побежала в сторону какой-то стройки. В одном месте забор из гофрометалла был сильно помят, и в стыках между листами образовалась довольно большая щель. Даша положила за ограждение всё ещё спящую Лизу и, едва не застряв, протиснулась сама. Старинное здание за забором зияло пустыми оконными проёмами, забранными решётками. Заметив дверь, она бросилась к ней…

— Куда?! А ну стой! – в её сторону трусцой бежал пожилой мужчина в «камуфляже».

— Дяденька! Помогите! За мной бандиты гонятся, — заголосила Даша.

— Какие ещё… — он не успел договорить. Громыхая железными листами, внутрь ограждения один за другим спрыгивали какие-то люди…

«И что теперь? – уныло размышляла Даша, покачивая на руках посапывающую Лизу, — да меня сейчас первые попавшиеся патрульные заберут! Даже если они слыхом не слыхивали о похищении, что маловероятно, — Даша посмотрела на разорванный рукав куртки, на джинсы, с намертво въевшейся в ткань цементной пылью, — физия, наверное, выглядит ничуть не лучше». Она еще вчера в машине, в зеркале заднего вида заметила, как набирает цвет синяк у неё на скуле.

Задумавшись, Даша не заметила, как с двух сторон, сзади, к ней подкрались двое парней. Один из них выхватил у неё из рук Лизу, а второй схватил её за ворот. Она вскрикнула от неожиданности, и ударила нападавшего локтём в пах. Тот взвыл, Даша рванулась, высвободившись из ослабнувшей хватки, и отскочив на пару шагов, повернулась к парням, и быстрым движением достала из кармана пистолет, опустив флажок предохранителя.

— Ты?! – она направила оружие на кривившегося от боли Артёма, — как ты меня нашёл? – Даша перевела ствол на второго, незнакомого ей мужчину, неуклюже державшего хныкающую Лизу.

— Серый позвонил, а говорить не стал. Вот я и смекнул…

— Стой на месте! – Даша прицелилась в медленно двигающегося к ней Артёма.

— Как же ты Серого умудрилась завалить? Не ожидал от тебя такого. Я вообще от тебя всего дерьма, что ты натворила не ожидал! – его голос дрожал от злобы, — брось пушку, дрянь…

Он был совсем рядом. Даша опустила пистолет, и выстрелила Артёму в колено.

Дальше всё происходило, как в кино. Словно из воздуха материализовались люди в касках и бронежилетах, с автоматами в руках, резко прозвучала команда: «Оружие на землю!», которую Даша беспрекословно выполнила. Затем она, не обращая внимания на окрики, подбежала к напарнику Артёма, и вырвала у него из рук Лизу, которая уже не хныкала, а заходилась плачем, и замолчала, как только оказалась у Даши на руках.

Её проводили до микроавтобуса с затенёнными стёклами, и легонько подтолкнули внутрь.

— Присаживайтесь, — мужчина в штатском, лет сорока, приглашающим жестом указал ей на сиденье напротив.

— Я ни в чём не виновата! – сразу же заявила Даша, — они…

— Мы всё знаем, — успокаивающе похлопал её по колену «штатский», — правда, и хлопот вы нам добавили немало. Мы этих молодчиков вели, а вы своими действиями нам все карты смешали.

— Карты?! – задохнулась от возмущения Даша, — да они сто раз могли нас с Лизой убить, пока вы свой пасьянс раскладывали!

— Ну, не убили же, — примирительно улыбнулся мужчина, — а вы молодец, — не удержался он от похвалы. Считайте, что вы стране серьёзную помощь оказали.

— Какой стране? – не поняла Даша.

— Нашей с вами. Отца этой девочки хотели вынудить передать в чужие руки документы государственной важности. Но это секрет, — он выразительно приложил указательный палец к губам.

— И что теперь со мной будет? – не впечатлившись своей значимостью, уныло спросила девушка.

— А что будет? Ничего не будет. Сейчас вас отвезут домой. Там вас родители девочки заждались. Отдохнёте, а на неделе мы с вами ещё встретимся. Подведём, так сказать, итоги совместной операции.

Откинувшись на спинку сиденья, Даша придерживала Лизу, хлопающую ладошками по стеклу, за которым мелькали улицы повеселевшего от распустившейся зелени города, машины и люди, спешащие куда-то по своим обычным, как правило, не связанным с риском для жизни делам.

• Литнет
• няня

Книги: няня. Лучшие в жанре

Баба Маня жизнь прожила долгую, трудную. Девяносто восемь, почитай, исполнилось, когда на погост её понесли. Пятерых детей подняла, семнадцать внуков вынянчила, да правнуков с десяток. Все на её коленях пересидели до единого, ступени крыльца стёрты были добела от множества ног и ножек, что бегали и ступали по нему за все эти годы, всех принимала старая изба, которую ещё до войны поставил муж бабы Мани — Савелий Иваныч.

В сорок первом ушёл он на фронт да там и сгинул, пропал без вести в сорок третьем, где-то под Сталинградом, холодной суровою зимою. Баба Маня, тогда ещё просто Маня, вдовой осталась, с детьми мал-мала меньше. До последнего дня своей жизни, однако, ждала она своего Савоньку, не теряла надежды, что он жив, часто выходила к палисаднику и стояла, всматриваясь вдаль, за околицу — не спускается ли с пригорка знакомая фигура. Но не пришёл Савелий Иваныч, теперь уж там, чай, встретились.

Но не только мужа проводила на войну баба Маня, а и старшего сына своего — Витеньку. Ему об тот год, как война началась, восемнадцатый годок пошёл. В сорок втором ушёл добровольцем, а в сорок пятом встретил Победу в Берлине. Домой вернулся живым на радость матери. Ну а младшей Иринке тогда всего два годика исполнилось, последышем была у родителей. Мане под сорок уж было, как Ирка народилась.

Война шла по земле…Всяко бывало, и голодно, и холодно, и тоска душу съедала и неизвестность. Однако выстояли, все живы остались, окромя отца.

Когда пришла пора бабе Мане помирать, то ехать в город в больницу она категорически отказывалась.

— Сколь мне той жизни-то осталось? Сроду в больницах не бывала, дайте мне в родной избе Богу душу отдать.

Дети о ту пору сами уже стариками стали, внуки тоже в делах да заботах, ну и вызвалась за прабабкой доглядывать правнучка Мила. Больно уж она прабабушку свою любила, да и та её среди других правнуков выделяла, хоть и старалась не показывать того.

Приехала Мила, которой тогда девятнадцать исполнилось, в деревню, в бабыманин дом. Ну и остальная родня чем могла помогала, кто продуктов им привезёт, кто на выходных приедет с уборкой помочь. Так и дело пошло. Баба Маня не вставала, лежала на подушках строгая, задумчивая, ровно что тревожило её.

Подойдёт к ней Милочка, постоит, поглядит, спросит:

— Чего ты, бабуленька? Что тебе покоя не даёт? О чём всё думаешь?

— Да что, милая, я так… Жизнь вспоминаю.

— Ну вот что, давай-ка чаю пить.

Принесёт Мила чашки, варенье да печенья, столик подвинет ближе и сама тут же пристроится. Потечёт у них разговор задушевный, повеселеет бабушка, и Миле спокойно.

Но с каждым днём всё больше бабушка слабела, всё чаще молчала, да думала о чём-то, глядя в окно, за которым стоял старый колодец. Выкопал его тоже Савелий, муж её, тогда же, когда и избу поднимали. Теперь-то уж не пользовались им, вода в избе была нынче, все удобства. Но засыпать колодец не стали, на добрую память о прадедушке оставили.

И вот в один из весенних дней, когда приближался самый великий из праздников — День Победы, подозвала баба Маня правнучку к себе и рукой на стул указала, садись, мол. Присела Мила.

— Что ты, бабонька? Хочешь чего? Может кашки сварить?

Помотала баба Маня головой, не хочу, мол, слушай.

— Праздник скоро, — с придыханием начала баба Маня, — Ты знаешь, Мила, что для меня нет его важнее, других праздников я и не признаю, окромя него. Так вот, вчерась Савонька ко мне приходил. Да молчи, молчи, мне и так тяжело говорить-то, болит в груди, давит чего-то. Приходил молодой, такой каким на фронт уходил. Скоро, бает, увидимся, Манюша. Знать недолго мне осталось.

И вот что хочу я тебе поведать, Милочка, ты слушай внимательно. Никому в жизни я этой истории не рассказывала доселе. А теперь не могу молчать, не хочу я, Милочка, с собой эту тяжесть уносить. Не даёт она мне покоя. Вот как дело, значит, было…

У Савелия в лесу заимка была, охотился он там бывало, ну и избушка небольшая имелась. Как на войну я сына да мужа проводила, так и сама научилась на зайцев да на птиц силки ставить. Уходила в лес с утра, в избушке всё необходимое хранила для разделки, а на другой день проверять силки ходила.

И вот однажды прихожу я как обычно к избушке, захожу, и чую — есть кто-то там. Ой, испужалась я до чего! Может беглый какой, дезертир. Тогда были и такие. А то вдруг медведь, а у меня ничего с собой и нет. Нащупала я в углу избы лопату, выставила её вперёд себя да пошла тихонько в тот тёмный угол, где копошилось что-то.

Вижу, тёмное что-то, грязное, а оконце в избе махонькое, да и то света почти не пропускает, под самым потолком оно. Замахнулась я лопатой-то, и тут гляжу, а это человек. Ба, думаю, чуть не убила, а самой страшно, кто ж такой он. Может из наших партизан кто?

— Ты кто такой? — спрашиваю я у него.

Молчит.

— Кто такой, я тебе говорю? — а сама снова лопату подняла и замахнулась.

А он в угол зажался, голову руками прикрывает. Вижу, руки у него все чёрные, в крови что ли. И лицо не лучше.

— А ну, — говорю, — Вылазь на свет Божий.

Он, как сидел, так и пополз к выходу, а сам всё молчит. И вот вышли мы так за дверь и вижу я, Господи помилуй, да это ж никак немец? Откуда ему тут взяться? А молоденький сам, мальчишка совсем, волосы светлые, белые почти, как у нашего Витюши, глаза голубые, худой, раненый. Стою я так напротив него и одна мысль в голове:

— Прикончить его тут же, врага проклятого.

А у самой защемило что-то на сердце, не смогу. Годков-то ему и двадцати нет поди, ровно как и моему сыну, который тоже где-то воюет. Ой, Мила, ой, тяжко мне сделалось, в глазах потемнело. А этот вражина-то, значит, сидит, сил нет у него, чтобы встать, и твердит мне на своём варварском наречьи:

— Не убивайт, не убивайт, фрау!

И не смогла я, Мила, ничего ему сделать. Больше того скажу я тебе. Взяла я грех на душу — выхаживать его принялась. Ты понимаешь, а? Мои муж с сыном там на фронте врага бьют, а я тут в тылу выхаживаю его проклятого! А во мне тогда материнское сердце говорило, не могу я этого объяснить тебе, дочка, вот появятся у тебя детушки и может вспомнишь ты свою прабабку старую, дурную, и поймёшь…

Тайком стала я ему носить еды маленько, картошину, да молока кружку. Раны его перевязала. Наказала из избушки носу не казать. Приволокла соломы из дому да тулупчик старенький, ночи уже холодные совсем стояли, осень ведь. Благо ни у кого подозрений не вызвало, что в лес я хожу, я ведь и до того ходила на заимку.

А на душе-то кошки скребут, что я творю? Сдать надо мне его, пойти куда следует.

— Всё, — думаю с вечера, — Завтра же пойду к председательше Клавдии.

А утром встану и не могу, Милка. Не могу, ноги нейдут…

Дни шли, немец болел сильно, горячка была у него, раны гноились. Так я что удумала. В село соседнее пошла, там фельшерица была, выпросила у ей лекарство, мол, дочка вилами руку поранила, надо лечить. И ведь никто не проверил, не узнал истины. А я тому немцу лекарство унесла. Пока ходила эдак-то к нему, говорили мы с ним. Он по нашему сносно балакал, не знаю уж где научился.

Звали его Дитер. И рассказывал он про их хозяйство там, в Германии ихней, про мать с отцом, про младших братьев. Ведь всё как у нас у них. Зачем воевали?… Слушала я его и видела их поля, семью его, как будто вживую. И так мне мать его жалко стало. Ведь она тоже сына проводила, как и я, и не знает где-то он сейчас.

Может и мой Витенька сейчас вот так лежит где-то, раненый, немощный. Может и ему поможет кто-то, как я этому Дитеру помогаю. Ох, Мила, кабы кто узнал тогда, что я делала, так пошла бы я под расстрел. Вот какой грех на мне, доченька. Тряслась я что лист осиновый, а ноги сами шли на заимку.

И вот в один из дней в деревню к нам партизаны пришли. Вот тогда я по-настоящему испугалась. Задками, огородами, вышла я из деревни, да бегом на заимку, в избушку свою.

— Вот что, Дитер, — говорю я своему немцу, — Уходить тебе надо! Иначе и меня с детьми погубишь и сам погибнешь. Что могла, сделала я для тебя, уходи.

А он слабый ещё совсем, жар у его, сунула я ему с собой еды немного да и говорю:

— Сначала я уйду, а потом ты тихонько выходи и уходи, Дитер.

А он глядел на меня, глядел, а потом за пазуху полез. Я аж похолодела вся.

— Ну, — думаю, — Дура ты, Маня, дура, у него ведь оружие есть наверняка. Порешит он тебя сейчас.

А он из-за пазухи достал коробочку, навроде шкатулки махонькой и говорит:

— Смотри, фрау.

И мне показывает. Я ближе подошла, а там бумажка с адресом и фотография.

— Мама, — говорит он мне, и пальцем на женщину тычет, что на фото.

Потом сунул мне в руки эту коробочку и говорит:

— Адрес тут. Когда война закончится, напиши маме. Меня убьют. Не приду домой. А ты напиши, фрау. Мама знать будет.

Взяла я эту коробчонку, а сама думаю, куда деть её, а ну как найдут? Постояли мы с ним друг напротив друга, поглядели. А после, уж не знаю, как это получилось, само как-то вышло, подняла я руку и перекрестила его. А он заревел. Горько так заревел. Руку мою взял и ладонь поцеловал. Развернулась я и побежала оттуда. Бегу, сама ничего от слёз не вижу.

— Ах ты ж , — думаю, — Война проклятая, что ж ты гадина наделала?! Сколько жизней покалечила. Сыновья наши, мальчишки, убивать идут друг друга, вместо того, чтобы хлеб растить, жениться.

Тут слышу, хруст какой-то, ветки хрустят, за кустами мужики показались, и узнала я в них наших, тех, что в деревню пришли недавно.

— Что делать?

И я нож из кармана вытащила, да ногу себе и резанула. Тут и они подошли.

— Что тут делаешь? Чего ревёшь?

— Да на заимку ходила, силки проверяла, да вот в потёмках в избе наткнулась на железку, порезалась, больно уж очень.

— Так чего ты бежишь? Тут перевязать надобно, — говорит один из них и ближе подходит.

— Да я сама, сама, — отвечаю. С головы платок сняла да и перемотала ногу-то.

Ну и бегом от них в деревню. А они дальше, в лес пошли.

Мила слушала прабабушку, раскрыв рот, и забыв про время. Ей казалось, что смотрит она фильм, а не про жизнь настоящую слушает. Неужели всё это с её бабой Маней произошло?

— А дальше что, бабуля? Что с Дитером стало?

— Не знаю, дочка, может и ушёл, а может наши его тогда взяли. Он больно слабый был, вряд ли смог уйти. Да и я тогда выстрелы слышала, когда из леса-то на опушку вышла. Думаю, нет его в живых.

— А что же стало с той шкатулкой? Ты написала его матери?

— Нет, дочка, не написала. Времена тогда были страшные, боялась я. Ну а после, когда много лет прошло, порывалась всё, да думала, а надо ли прошлое бередить? Так и лежит эта шкатулка с тех пор.

— Так она цела? — подскочила Мила, — Я думала, ты уничтожила её.

— Цела, — ответила бабушка, — И спрятала я её на самом видном месте. Долго я думала куда мне её деть, а потом и вспомнила, как мне ещё отец мой говорил, мол хочешь что-то хорошо укрыть — положи на видное место. Вот у колодца я её и закопала ночью. Там много ног ходило, землю быстро утоптали, отполировали даже. А я до сих пор помню, где именно она лежит.

— А покажешь мне?

— Покажу.

В тот же день Мила принялась копать. Было это нелегко. Земля и вправду была отполирована и тверда, словно бетон. Но мало-помалу дело шло, и через какое-то время Мила с трепетом достала на свет , завёрнутую в тряпицу, небольшую деревянную коробочку. Ночью, когда бабушка уже спала, Мила сидела за столом и разглядывала тронутую временем, но всё же довольно хорошо сохранившуюся фотографию женщины средних лет и жёлтый сложенный кусочек бумаги с адресом.

Бабы Мани не стало десятого мая. Она встретила свой последний в жизни Праздник Победы и тихо отошла на заре следующего дня. Душа её теперь была спокойна, ведь она исповедала то, что томило её многие годы. Невыполненное обещание, данное врагу.

Мила нашла Дитера. Невероятно, но он был жив, и все эти годы он помнил фрау Марию, которая спасла ему жизнь. Жил он по тому же адресу, что был указан на клочке бумаги, отданной бабе Мане в том далёком сорок третьем. У него было четверо детей, два сына и две дочери, одну из дочерей он назвал Марией, в честь русской женщины. Милу пригласили в гости и она, немного посомневавшись, всё же поехала. Она увидела вживую и Дитера, и его детей, и внуков.

Теперь над их головами было мирное небо, они были не врагами, но сердца помнили то, что забыть нельзя, чтобы никогда больше не повторилось то, что было. Говорят, что воюют политики, а гибнут простые люди, наверное так оно и есть. Многое минуло с той поры, поросло травой, стало памятью. Наши Герои всегда будут живы в наших сердцах.

А жизнь идёт. И надо жить. И никогда не знаешь, где встретит тебя твоя судьба. Любовь не знает слова «война». Милу она встретила в доме Дитера. Спустя год она вышла замуж за его внука Ральфа. Вышло так, что тогда на лесной глухой заимке её прабабушка Мария решила судьбу своей правнучки..