История сватовства бени крика описанная в рассказе

1. Товарищ Лютов и товарищ Бабель

Когда в ранне-перестроечные годы были опубликованы дневники Исаака Бабеля времен службы писателя в Первой Конной, многих поразила почти документальная точность его знаменитой «Конармии».

Например, в дневнике мы читаем вот такую запись:

«Начальник конского запаса Дьяков – феерическая картина, красные штаны с серебряными лампасами, пояс с насечкой, ставрополец, фигура Аполлона, короткие седые усы, 45 лет, есть сын и племянник, ругань фантастична, привозят из отдела снабжения, разломал стол, но достал. Дьяков, его любит команда, командир у нас геройский, был атлетом, полуграмотен, теперь «я инспектор кавалерии», генерал, Дьяков – коммунист, смелый старый буденовец…

Крестьянин захлебывается от негодования, показывает полумертвого одра, которого ему дали взамен хорошей лошади. Приезжает Дьяков, разговор короток, за такую-то лошадь можешь получить 15 тысяч, за такую – 20 тысяч. Ежели поднимется, значит это лошадь» (Исаак Бабель. Из дневника 1920 года. Здесь и далее цитируется по изданию: Исаак Эммануилович Бабель. Избранное. 2007).

А вот в «Конармии»:

«На огненном англоарабе подскакал к крыльцу Дьяков, бывший цирковой атлет, а ныне начальник конского запаса – краснокожий, седоусый, в черном плаще и с серебряными лампасами вдоль красных шаровар…

— Вон, товарищ начальник, — завопил мужик, хлопая себя по штанам, — вон чего ваш брат дает нашему брату… Видал, чего дают? Хозяйствуй на ей…

— А за этого коня, — раздельно и веско начал тогда Дьяков, — за этого коня, почтенный друг, ты в полном своем праве получить в конском запасе пятнадцать тысяч рублей, а ежели этот конь был бы повеселее, то в ефтим случае ты получил бы, желанный друг, в конском запасе двадцать тысяч рублей. Но, однако, что конь упал, — это не хвакт. Ежели конь упал и подымается, то это – конь; ежели он, обратно сказать, не подымается, тогда это не конь».

И это всего лишь один эпизод из множества. Такова отличительная черта замечательного писателя: взять реальную историю, конкретный факт, фигуру конкретного человека – и превратить в образ, метафору, блистательную поэму в прозе. Вот запись в дневнике:

«Рынок. Маленький еврей философ. Невообразимая лавка – Диккенс, метлы и золотые туфли. Его философия – все говорят, что они воюют за правду и все грабят. Если бы хоть какое-нибудь правительство было доброе. Замечательные слова, бороденка, разговариваем, чай и три пирожка с яблоками».

Ценители и знатоки Бабеля мгновенно узнают в этом коротком наброске один из лучших рассказов «Конармии» – «Гедали»:

«Лавка Гедали спряталась в наглухо закрытых торговых рядах. Диккенс, где была в тот вечер твоя тень? Ты увидел бы в этой лавке древностей золоченые туфли и корабельные канаты, старинный компас и чучело орла, охотничий винчестер с выгравированной датой «1810» и сломанную кастрюлю.

Старый Гедали расхаживает вокруг своих сокровищ в розовой пустоте вечера – маленький хозяин в дымчатых очках и в зеленом сюртуке до полу. Он потирает белые ручки, он щиплет сивую бороденку и, склонив голову, слушает невидимые голоса, слетевшиеся к нему…».

«- Но поляк стрелял, мой ласковый пан, потому что он – контрреволюция. Вы стреляете потому, что вы – революция. А революция – это же удовольствие. И удовольствие не любит в доме сирот. Хорошие дела делает хороший человек. Революция – это хорошее дело хороших людей. Но хорошие люди не убивают…».

В Конармии Исаак Бабель служил под именем Кирилла Лютова (так же зовут рассказчика в «Конармии»). И точно так же, как двоится фигура автора (попробуй, угадай, кто тот «я», с которым сейчас имеешь дело, Лютов или Бабель), двоится и само произведение. И так во всем – во всех рассказах, не только в «Конармии». Бабель смотрел на действительность сквозь магический кристалл своего таланта и создавал шедевры. Кому-то нравилось то, что в итоге появлялось на свет, у кого-то вызывало возмущение. Можно вспомнить разгромную статью С. М. Буденного в связи с вышедшей «Конармией», в которой герой гражданской войны (и один из героев «Конармии») возмущался тем, как показал Бабель его самого и его верных товарищей-бойцов. М. Горький тогда выступил в защиту писателя (в статье «Как я научился писать»:

«Товарищ Буденный охаял «Конармию» Бабеля, – мне кажется, что это сделано напрасно: сам товарищ Буденный любит извне украшать не только своих бойцов, но и лошадей. Бабель украсил бойцов его изнутри и, на мой взгляд, лучше, правдивее, чем Гоголь запорожцев».

Ну, да, украсил – но именно УКРАСИЛ, не сочинил, не придумал. Словом, магия его кристалла не всякому была по душе. Тем не менее, еще раз подчеркнем: смотрел он сквозь него НА ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ. Пришли из реальности и «Карл-Янкель», и «История моей голубятню», и все прочие замечательные герои писателя и их удивительные похождения.

Коли так – значит, и герои неподражаемых поистине «Одесских рассказов» имели прототипов среди реальных обитателей «Жемчужины у моря». В том числе, и самый яркий из них – Беня Крик, налетчик и грабитель, фигура безумно романтическая и, несмотря на принадлежность к уголовному миру, невероятно привлекательная для читателей. Несмотря на то, что подавляющее большинство из них – вполне законопослушные граждане, которым отнюдь не снятся по ночам лихие подвиги их героя.

Но как раз относительно именно этой фигуры закрались у меня некоторые сомнения, которые и оформились, в конечном счете, в этот очерк. Даже, не столько сомнения, сколько вопрос: насколько далеко, как и почему расходятся биографии героя и его прототипа – прототипа, указанного самим писателем. Указанного, поскольку имя своему герою он дал другое. Кстати, случай нечастый – Бабель куда чаще сохраняет своим героям имена их прототипов, нежели придумывает им новые. Достаточно вспомнить все ту же «Конармию». А тут – он взял фигуру поистине легендарную, «украсил» ее и переименовал. Почему? Дьякова не переименовывал, Карлу-Янкелю оставил его настоящее имя, а тут придумал совсем другое. И ладно бы просто придумал. Придумывают ведь для того, чтобы не называть реальное лицо, послужившее прототипом, разве не так? А тут, в первой же публикации Бабель назвал его. Словно постарался немедленно же развеять все возможные сомнения.

2. Король и император

«Героем является знаменитый одесский бандит «Мишка Япончик», стоявший одно время во главе еврейской самообороны и вместе с Красными войсками боровшийся с белогвардейскими армиями, впоследствии расстрелян». Такое редакторское предисловие предшествовало публикации первого из «Одесских рассказов» И. Э. Бабеля – рассказа «Король». Именно в этом рассказе впервые появляется Беня Крик – один из самых колоритных (если не самый колоритный) персонажей писателя. Рассказ вышел в журнале «ЛЕФ» в 1923 году.

Казалось бы, с чем тут спорить? Уж автор-то прекрасно знает «с кого писался» тот или иной героя. Я и не спорил. Просто, ознакомившись с биографией «прототипа», засомневался в справедливости существующего мнения. Несмотря на то, что мнение это подкреплено авторитетом самого Исаака Бабеля.

Засомневался – и сомнения эти не преодолены по сей день.

Для начала напомню один диалог из рассказа «Король»:

«Перед ужином во двор затесался молодой человек, неизвестный гостям. Он спросил Беню Крика. Он отвел Беню Крика в сторону…

— В участок вчера приехал новый пристав… Пристав собрал участок и сказал им речь. «Мы должны задушить Беню Крика, – сказал он, – потому что там, где есть государь император, там нет короля».

Итак, Беня Крик – некоронованный король Молдаванки. Впрочем, нет, почему некоронованный? Вполне коронованный:

«Музыкальный ящик проиграл свой марш, машина вздрогнула и умчалась.

— Король, – глядя ей вслед, сказал шепелявый Мойсейка, тот самый, что забирает у меня лучшие места на стенке».

Вот так Беня Крик стал королем. Короновал его кладбищенский нищий, «гордый еврей, живущий при покойниках», как назвал себя в том же рассказе его коллега Арье-Лейб. С учетом того, что кладбищенский нищий, живущий при покойниках, может в данном случае рассматриваться как пародийно заниженный образ священнослужителя, коронация выглядит вполне легитимно. Задолго до революции. И даже задолго до Первой мировой войны – во всяком случае, о войне в этих рассказах нет ни малейшего намека. В Российской империи, давным-давно канувшей в Лету. Иначе, с точки зрения нового пристава, он никак не конкурировал бы с императором.

Вообще, определить время действия «Одесских рассказов» не так-то просто, они то и дело ускользают во вневременье, в сказочный мир, ничего общего с реальностью не имеющий. Но ведь в самом начале мы уже убедились в том, что «украшенная» реальность произведений Бабеля – это, все-таки, реальность. Давайте же попробуем понять, когда же происходят события рассказов. Хотя бы приблизительно, пользуясь мелкими деталями, «проговорками» Бабеля, рассыпанными по всем текстам.

«Вы тигр, вы лев, вы кошка. Вы можете переночевать с русской женщиной, и русская женщина останется вами довольна. ВАМ ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ ЛЕТ. Если бы к небу и к земле были приделаны кольца, вы схватили бы эти кольца и притянули бы небо к земле». Значит, в рассказах Бене Крику двадцать пять – двадцать шесть лет. Вот она, первая зацепка.

А вот и вторая:

«Однажды во время погрома его хоронили с певчими. Слободские громилы били тогда евреев на Большой Арнаутской. Тартаковский убежал от них и встретил похоронную процессию с певчими на Софийской. Он спросил:

— Кого это хоронят с певчими?

Прохожие ответили, что это хоронят Тартаковского. Процессия дошла до Слободского кладбища. Тогда наши вынули из гроба пулемет и начали сыпать по слободским громилам».

Речь идет, скорее всего, об одесском погроме 1905 года. Следовательно, Бене Крику, который вскоре после этого обратился к мосье Тартаковскому с учтивым письмом, именно в 1905 году было двадцать пять лет. Стало быть, родился он в 1880 году.

И лишь через одиннадцать лет, 30 октября 1891 года родился Моисей Вольфович Винницкий, получивший впоследствии кличку «Мишка-Япончик». И значит, в том году, когда Беня Крик стал королем, его «прототипу» было всего-навсего четырнадцать лет.

Впрочем, в те времена взрослели быстро. И во время упоминаемого Бабелем погрома Мойше Винницкий, с другими молодыми ребятами – участниками отряда «Еврейской самообороны», дает отпор погромщикам. Видимо, именно к этим ребятам относятся слова Арье-Лейба из бабелевского рассказа: «Тогда наши вынули из гроба пулемет и начали сыпать по слободским громилам».

«Вот и след!» – воскликнет тут читатель. Соглашусь – в принципе, это, действительно, след. Пусть не самого Мишки-Япончика, но событий, к которым он имел отношение. Правда, совершенно очевидно, что Беня Крик-то, как раз, не участвует в этих событиях. К нему они не имеют никакого отношения. Он в это время, несмотря на двадцатипятилетний (или около того) возраст, воюет с отцом, биндюжником Менделем Криком. Война между отцом и сыном, как помнит читатель, в конце концов, приводит к трагедии, окрашивающей похождения Бени Крика в иные, мрачные тона.

Участия в «Еврейской самообороне» Мишке-Япончику показалось мало. Он вступает в анархистскую террористическую организацию «Молодая воля», членам которой по 15-19 лет. И в то время, когда 25-летний Беня Крик сотоварищи занимается рэкетом (если помните, он требовал денег у богача Тартаковского, а, не получив их, пошел на вооруженный грабеж), 16-летнему Моисею Винницкому товарищи поручают серьезное дело. Он должен убить полицмейстера Михайловского (из Молдаванского полицейского участка, подполковника В. Кожухаря), которого они считали прямым организатором погрома (как пишет Виктор Савченко в книге «Авантюристы гражданской войны»). В некоторых публикациях, впрочем, указывается, что жертвой теракта, совершенного юным Моисеем Винницким, стал сам подполковник Кожухарь. В данном случае, это непринципиально. Принципиален характер задания.

Моисей (правильнее – Мойше-Яаков, как его назвали при рождении) выполнил поручение. И именно вот это преступление стало причиной его первого ареста. Юный Мойше-Яаков был приговорен к смертной казни.

Ему незадолго до этого исполнилось всего шестнадцать лет. Суд это учел. В Российской империи несовершеннолетних не казнили. Виселицу заменили двенадцатилетней каторгой.

И вот тут я хочу обратить ваше внимание на то, что сам смертный приговор указывает на то, что юный террорист рассматривался судом как преступник политический, а не уголовный. Потому что в те времена к смертной казни приговаривали за преступления политические. Уголовники, за редчайшими исключениями, получали каторжные работы. В случае с нашим героем исключение оказалось обратным: несовершеннолетие, и только оно, спасло Моисея Винницкого от петли.

Каторгу Винницкий отбыл почти «от звонка до звонка» – десять лет. Его освободила Февральская революция. Самодержавие свергнуто. Императора больше нет. Главный аргумент пристава из бабелевского рассказа больше смысла не имеет: императора нет, следовательно, король вполне может существовать.

Подведем небольшой итог (промежуточный итог). Беня Крик – «король Молдаванки», романтический уголовник, вся карьера которого (за исключением финала) пришлась на дореволюционное и даже довоенное время. Моисей Винницкий, которого Бабель объявил прототипом своего «короля», некоторое время занимался антиправительственной, революционной деятельностью и террором, затем 10 лет находился в тюрьме. И никак не мог быть «королем» уголовников. До 1907 года по молодости просто не успел бы, а с 1907-го, с шестнадцати лет, и до февраля 1917-го – не мог стать таковым физически, ибо находился вдали от родных мест: сидел в каторжной тюрьме. Так что, он не был королем и не соперничал с императором. И настоящий (не придуманный) одесский пристав не задумывал облаву на уголовника Мишку-Япончика и его друзей – как придуманная Бабелем «новая метла» – на уголовника Беню Крика. Потому что, похоже, уголовника Мишки-Япончика не было. А был юный революционер Моисей (Мойше-Яаков) Винницкий. То есть, кличку свою он получил еще тогда – за скуластое лицо и узкий разрез глаз товарищи назвали его Японцем. Какие товарищи? А соратники по борьбе, члены анархистской террористической организации «Молодая воля».

Тут я хочу пояснить кое-что. Однажды, беседуя с друзьями на литературные темы, я высказал все это, приведя примерно те же аргументы. И тут же получил ответ в том смысле, что, мол, какая разница, ради чего Мишка-Япончик и его соратники грабили и убивали? Главное – то, что они грабили и убивали, следовательно, убийцы. Следовательно, грабители. Следовательно, уголовники. И точка.

Я полностью согласен с тем, что преступление остается преступлением, какими бы высокими идеалами не мотивировал преступник свои деяния. Но речь не о том, как мы сегодня воспринимаем деятельность тогдашних революционеров. Речь идет о том, как воспринимало это тогдашнее общество и тогдашняя юстиция. А общество дореволюционное и юстиция дореволюционная считала Мишку-Япончика и подобных ему деятелей не уголовными, а именно ПОЛИТИЧЕСКИМИ преступниками. Революционеры, например, одними из первых в России занялись тем, что сегодня называется рэкетом. То есть, обложили данью богатых людей, вымогая деньги «на революцию» и угрожая, в противном случае, поджогом предприятий, забастовкой рабочих и прочими малоприятными и очень убыточными акциями.

Вернемся к нашему герою.

Существует легенда, не подтвержденная документами: будто в каторжной тюрьме соседом Мишки-Япончика по камере был не кто иной, как легендарный бессарабский разбойник, а впоследствии красный командир Григорий Иванович Котовский. Скорее всего, это именно легенда – скорее всего, Котовский познакомился с Япончиком в Одессе, в 1918 году. Одесса была занята белыми, встреча проходила на конспиративной квартире.

3. Как это делалось в Одессе

Итак, грянула февральская революция. Всем политзаключенным объявлена амнистия. Повзрослевший Мишка-Япончик возвращается в Одессу. Чем он занимался здесь? Вообще-то, можно было бы его, конечно, назвать просто главарем одесских налетчиков и, наконец-то, увенчать его короной «короля Молдаванки». Действительно – грабежи богатых людей, налеты на кассы и банки и тому подобные подвиги сделали его, наконец-то, «королем» одесского уголовного мира. А в первую очередь, конечно, рэкет – привычный и, как полагали в те времена, вполне «интеллигентный» метод отнятия денег у богатых людей. Кстати говоря, эту особенность «политических» грабителей Бабель использует в описании биографии Бени Крика. Беня Крик занимается именно рэкетом. Вот один пример: «Мосье Эйхбаум, – написал он, – положите, прошу вас, завтра утром под ворота на Софийевскую, 17, – двадцать тысяч рублей. Если вы этого не сделаете, так вас ждет такое, что это не слыхано, и вся Одесса будет о вас говорить. С почтением Беня Король». А вот и второй: «Многоуважаемый Рувим Осипович! Будьте настолько любезны, положить к субботе под бочку с дождевой водой… – и так далее. – В случае отказа, как вы это себе в последнее время стали позволять, вас ждет большое разочарование в вашей семейной жизни. С почтением знакомый вам Бенцион Крик». Как видим, он не занимается традиционными грабежами и налетами, не останавливает запоздавших прохожих на улице, не выходит, вооружившись револьвером или кистенем, на большую дорогу. И в этом его образ сближается с методами тогдашних «революционеров» (и, заметим в скобках, современных уголовников, будь то американские гангстеры или российские братки).

Но, все-таки, есть нечто, мешающее даже на этом этапе его карьеры отождествить Мишку-Япончика с романтическим Беней Криком, королем налетчиков из бабелевских рассказов.

В то время, предреволюционное, постреволюционное, время русских революций и гражданской войны, провести четкий водораздел между чистыми уголовниками и уголовниками с политической окраской было трудновато. До революции, впрочем, тоже. Кем считать, например, Камо? Или того же Кобу? Или Красина, сбывавшего деньги и ценности, полученные в результате «эксов» (то есть, налетов на банки, кассы и т.д.)? Вот и бывший политкаторжанин Моисей Винницкий в рамки понятия уголовника, пусть даже самого знаменитого и дерзкого, не укладывается. Во-первых, сам он по-прежнему числил себя в анархистах. Да и в документах того времени его людей называли не бандитами, а боевиками. Виктор Савченко в уже упоминавшейся книге «Авантюристы гражданской войны» пишет, что, вернувшийся с каторги Япончик не прерывал своих старых связей с анархистами. Сам он сформировал «еврейскую боевую дружину», которая противостояла погромщикам (и среди белогвардейцев, и среди украинских националистов антисемитизм был популярен), участвовала в акциях анархистов (нападения на полицейские участки, экспроприации и т.д.).

Во-вторых, он действительно помогал деньгами и оружием «красному» подполью. Его непосредственные подчиненные отстреливали по ночам деникинских офицеров, а за ним самим охотилась контрразведка.

«Когда власть в Одессе перешла к большевикам, так называемая «еврейская боевая дружина» Япончика вошла в состав Одесской советской армии как резерв правительства и командования и была переведена на государственное содержание…» (Виктор Савченко, «Авантюристы гражданской войны»).

Одесская советская армия впоследствии влилась в РККА.

И в начале 1919 года «король одесских налетчиков» стал командиром Красной Армии.

Собственно говоря, об этой истории писали многие – как правило, в фарсово-анекдотических тонах. Дескать, явился как-то к представителям командования Красной Армии король налетчиков Мишка Япончик и предложил сформировать полк из своих бандитов. Дальше все авторы рассказывают одно и то же: как полк этот сформировали – правда, не в две тысячи бойцов, а лишь в семьсот, – как опереточно выглядели бойцы и сам Япончик, назначенный командиром полка. Как, провожая его на фронт, играли два еврейских оркестра…

Красивая картинка, хоть сейчас снимай новую версию «Интервенции». Правда, однако, заключается в том, что… Впрочем, для начала – документ. Вот такой:

«Я, нижеподписавшийся, прошу уважаемую редакционную коллегию напечатать нижеследующее:

Я, Моисей Винницкий, по кличке «Мишка-Япончик», приехал четыре дня тому назад с фронта, прочел в «Известиях» объявление ОЧК, в котором поносят мое доброе имя.

Со своей стороны могу заявить, что со дня существования ОЧК я никакого активного участия в этом учреждении не принимал.

Относительно моей деятельности со дня освобождения меня из тюрьмы по указу Временного Правительства, до которого я был осужден за революционную деятельность на 12 лет, из которых я отбыл 10 лет, – могу показать документы, находившиеся в контрразведке, а также и приказ той же контрразведки, в котором сказано, что за поимку меня обещали 100 тысяч рублей, как за организатора отрядов против контрреволюционеров, но только благодаря рабочим массам я мог, укрываясь в лачугах, избежать расстрела.

В начале настоящего года, когда пронесся слух о предстоящем погроме, я не замедлил обратиться к начальнику еврейской боевой дружины тов. Кошману с предложением войти с ним в контакт для защиты рабочих кварталов от погрома белогвардейцев всеми имеющимися в моем распоряжении средствами и силами.

Я лично всей душой рад, когда кто-нибудь из рабочих и крестьян отзовется и скажет, кто мною был обижен. Заранее знаю, что такого человека не найдется. Что же касается буржуазии, то если мною и предпринимались активные действия против нее, то этого, я думаю, никто из рабочих и крестьян не поставит мне в вину. Потому что буржуазия, привыкшая грабить бедняков, сделала меня грабителем ее, но именем такого грабителя я горжусь, и, покуда моя голова на плечах, для капиталистов и врагов народа буду всегда грозой.

Как один из примеров провокации моим именем даже при советской власти приведу следующий факт.

По просьбе начальника отряда, тов. Трофимова, мы совместно отправились к начальнику отряда Слободского района тов. Каушану с просьбой, чтобы тов. Каушан разрешил мне препроводить в ОЧК для предания суду революционного трибунала Ивана Гричко, который, пользуясь моим именем, убил рабочего и забрал у него 1500 рублей, у которого были также найдены мандаты для рассылки с вымогательскими целями писем в разные места с подписью «Мишка-Япончик»; тов. Каушан разрешил, и я препроводил убийцу рабочего в ЧК.

В заключение укажу на мою деятельность с приходом советской власти. Записавшись добровольцем в один из местных боевых отрядов, я был назначен в конце апреля в 1-ю Заднепровскую дивизию, куда я немедленно отправился. Проезжая мимо станции Журавлевка Ю.З.Ж.Д., стало известно, что под руководством петлюровского офицера (Орлика) был устроен погром в Тульчине, куда пошел Жмеринский полк для ликвидации погромной банды. К несчастью, командир отряда был убит, не дойдя к месту назначения. Красноармейцы, зная мою железную волю, на всеобщем собрании избрали меня командиром. Завидуя моему успеху, некоторые несознательные элементы изменническим образом передали меня в руки бандита Орлика, который хотел расстрелять меня, но, благодаря вмешательству крестьян села Денорварка (в нескольких верстах от Тульчина Под. Губ.), стоявших за советскую власть, я был спасен.

Все вышесказанное подтверждаю документами, выданными мне тульчинским военным комиссаром за № 7.

После целого ряда военных испытаний я попал в Киев, где после обсуждения всего вышеприведенного я получил от народного военного комиссара назначение в первый Подольский полк, где подольским воен. губ. комиссаром была возложена на меня задача, как на командира бронепоезда за № 870932, очистить путь от ст. Вапнярка до Одессы от григорьевских банд, что мною было выполнено; подтверждается документом командующего 3 армии за № 1107.

На основании вышеприведенного, я отдаю себя на суд рабочих и крестьян, революционных работников, от которых я жду честной оценки всей моей деятельности на страх врагам трудящегося народа.

Прошу все рабочие и крестьянские газеты перепечатать настоящее письмо.

Моисей Винницкий под кличкой «Мишка Япончик» (Цит. по статье: В. Маргулиес. «Мишка Япончик». Журн. «Лехаим», 2007, № 6.).

Письмо было опубликовано в «Известиях» в конце мая 1919 года. Ну, да, его стиль может вызвать улыбку. Он весьма похож, например, на стиль героя бабелевского же рассказа «Соль». Но нас, в данном случае, интересует совсем другое: оскорбленный до глубины души Мишка-Япончик подробно излагает свою революционную биографию. И оказывается, что карьера Мишки Япончика как командира Красной армии началась задолго до формирования «одесского» полка. Что же до полка из «уголовников» – действительно, в июне 1919 года Япончик предложил сформировать полк из одесских боевиков и студентов. Были в нем, разумеется, и просто уголовники – но они отнюдь не составляли большинство. Собственно говоря, основой полка стала та самая «еврейская боевая дружина». Большинство полка, повторяю, составляли те, кого называли боевиками – анархисты-террористы, революционеры с дореволюционным стажем. Чуть больше семисот штыков. 54-й имени Ленина полк РККА (так он официально назывался) выступил на Южный фронт, в распоряжение Ионы Якира, а Якир придал одесситов бригаде, которой командовал Григорий Котовский.

4. Смерть и преображение Моисея Винницкого

По прибытии на фронт в районе Крыжополя полк получил приказ выбить с позиций петлюровские части. Приказ был выполнен, «одесситы», забросав окопы противника ручными гранатами, захватили позиции. Дальнейшие события различные источники сообщают по-разному, в основном путано и невнятно. Большая часть источников излагает версию начальника Особого отдела ВЧК 3-й армии старого большевика Федора Фомина: воинство Япончика на радостях от быстрой победы перепилось, опомнившиеся петлюровцы их выбили с захваченных позиций, после чего новоиспеченные красные бойцы драпанули с фронта, вместе со своим командиром.

Честно сказать, это объяснение (самое распространенное в популярной литературе) немного смущает меня. Во-первых, источник его – Фомин – был врагом Япончика еще с 1918 года. Во-вторых, ему же принадлежит и тот рассказ о формировании 54-го полка, о котором я писал ранее и который обходит молчанием как предыдущую службу в Красной армии Мишки Япончика, так и истинный состав вновь сформированного соединения. Именно у него впервые появляется «опереточная» картинка блатных, решивших, от греха подальше слинять на фронт…

Иными словами, версию можно принять, если считать солдат 54-го полка действительно трусливыми уголовниками. И уж это – полная фантастика. «Трусливо сбежали из тыла на фронт» – прямо как из старого анекдота: «Трусливо отсиживался в окопах или героически нес службу в тылу?». Понятно, что легенда о трусости бойцов Япончика, не имеет даже намека на правдоподобие. Ядро 54-го полка составляли люди, участвовавшие в десятках стычек с превосходящими силами противниками – с белогвардейцами и гайдамаками. Они не боялись охотиться на белогвардейцев в оккупированной белыми и интервентами Одессе. Их командир, как бы к нему ни относиться, судя по документам и свидетельству очевидцев, тоже был не робкого десятка. То, что случилось в действительности тогда, жаркими ночами конца июля, можно объяснить десятком причин. И такая причина, как трусость, если и будет, то на последнем месте по достоверности.

Так или иначе, в результате какой-то невнятицы, полк то ли отступил, то ли был разбит. Прискакавший в расположение части комбриг Григорий Котовский (54-й полк подчинялся непосредственно ему) приказал отвести одесситов в тыл для переформирования и военной учебы. При посадке в поезд их разоружили. Тут новое несоответствие рассказу «старого чекиста». Согласно Фомину, «одесситы» сами захватили поезд, угрожая оружием, вышвырнули из него пассажиров (предварительно ограбив), а потом отправились в Одессу. И возглавлял это безобразие якобы их командир…

Вместо учебы «одесситов» подвели под шашки котовцев – что-то около сотни человек, «ближний круг» командира Винницкого, погибли от рук своих. Тоже не очень понятно – как и где, документы не сохранились.

Самого же Япончика, его жену и ближайшее окружение каким-то образом удалось выманить из поезда, в котором комполка РККА Моисей Винницкий надеялся добраться до комдива РККА Ионы Якира, и застрелили. Без всяких судов и арестов.

Остальные бойцы 54-го полка были распределены в другие части.

История Мишки Япончика – революционера и красного командира – закончилась на этом. И началась история «короля» одесских налетчиков Бени Крика, полностью вытеснившая, благодаря литературному гению Исаака Бабеля, подлинные события из общественной памяти.

Впрочем, история имела шанс вернуться – в 1925 году, когда комкор Григорий Котовский, герой гражданской войны, был застрелен неким Меиром Зайдером по кличке «Майорчик». Официальная версия гласила, что убийство совершено было «от обиды»: за то, что Котовский отказался повысить Зайдера в звании, тот его застрелил. Об убийце говорилось, что был он когда-то не то уголовником, не то хозяином борделя в Одессе. И очень неохотно, вскользь проговаривалось, что Меир Зайдер был, во-первых, человеком, который в 1918 году в оккупированной белыми Одессе свел двух не то революционеров, не то уголовников – Григория Котовского и Моисея Винницкого. А во-вторых – что Майорчик оказался едва ли не единственным представителем командования 54-го полка, случайно уцелевшим в 1919 году. В 54-м полку Меир Зайдер был начальником штаба, правой рукой Мишки Япончика. Впрочем, в некоторых статьях эта версия (высокая должность Майорчика) оспаривается. Что же, я не буду настаивать на том, что Зайдер занимал пост начальника штаба полка. Но факт его близости с Япончиком не отрицает никто. И факт его роли в сближении Япончика и Котовского тоже никем не спаривается.

Если вспомнить, что именно бригада Котовского расправилась с ядром «одесского» полка, можно вполне предположить, что это убийство оказалось местью за смерть Мишки Япончика. Ведь его и Котовского связывали не только должностные отношения (как я уже писал, полк Япончика был придан бригаде Котовского). Они были старыми товарищами по борьбе в подполье, отряду Котовского оружие шло через Япончика, люди Мишки прятали Котовского во времена, когда деникинская контрразведка разыскивала его. Разумеется, он никак не ожидал, что старый товарищ распорядится его «разменять». Между тем, даже поверхностного взгляда хватило бы, чтобы понять: именно из-за того, что Япончик доверял Котовскому, Якир направил последнего на ликвидацию 54-го полка. Что, возможно, было еще и проверкой лояльности Григория Котовского на верность большевикам и командованию Красной армии: ведь Котовский принял командование над 2-й пехотной бригадой 45-й стрелковой дивизии лишь 3 июня, и это была его первая должность в РККА. Бригада состояла из трех полков и кавалерийского дивизиона, в первых боях показала себя не ахти.

Складывается впечатление, что решение о ликвидации Япончика и расформировании его полка было принято заранее. Почему – тут может быть, разумеется, несколько ответов. Вероятнее всего, командованию Красной армии не улыбалось иметь под боком достаточно крупное воинское соединение, в котором большевистское влияние сводилось к нулю (люди Япончика отказались принимать комиссаров). Учитывая недавний мятеж бывшего командующего армией Григорьева (против которого, кстати, успел повоевать и Япончик) и некоторые, размахом поменьше, решили избавиться от популярного и своенравного одессита.

Убийца Котовского вышел на свободу через два года, по амнистии в честь десятилетия Октябрьской революции. Вскоре его самого убил один из старых «котовцев» – некто Григорий Вальдман, уголовник с дореволюционным стажем. Вальдман арестован не был.

***

«Одесские рассказы» Исаака Бабеля – не единственное художественное произведение, в котором появляется Мишка Япончик. Как правило, под вымышленными, но очень прозрачными именами: Филипп (Филька-анархист) в знаменитой пьесе Льва Славина «Интервенция» (в фильме Г. Полоки эту роль сыграл Ефим Копелян), Яшка Барончик в советско-болгарском фильме 1967 года по сценарию Константина Исаева «Первый курьер» (в его роли снялся Николай Губенко). Под собственным именем он появился в фильме «Эскадра уходит на запад» и в оперетте «На рассвете». Интересно, что во всех этих произведениях, в отличие от рассказов Бабеля, прослеживается связь персонажей с революцией. Правда, по-разному. В «Интервенции» Филька-анархист помогает большевистскому подполью раздобыть оружие (поклон в адрес реального Мишки Япончика), но за большие деньги. Когда же его просят помочь освободить арестованного большевика Мишеля Бродского, которому грозит смертная казнь, он отмахивается:

«САНЬКА. Филипп! В эту минуту Мишеля мучают, может быть. Товарища! Революционера! Ты же идейный, Филипп! Ты же за революцию!

ФИЛИПП. Не закручивай мне, девушка! Это тебе не митинг. Плевал я на революцию!»

В «Первом курьере» Яшка Барончик показан с большей симпатией – как человек, помогающий революционерам переправлять в Россию революционную литературу. Он, конечно, бандит и налетчик, но революционеры ему нравятся: «Ей-богу, если б не серьезные дела, пошел бы в революцию!»

Настоящий Мишка Япончик как раз и пошел в революцию. И серьезных дел у него не было. Более серьезных, чем революция и гражданская война. Он был уголовным преступником не в большей степени, чем его друг-враг Григорий Котовский, убийство которого очень напоминала разборку в криминальных кругах, – или погибший при не менее смутных обстоятельствах знаменитый анархист матрос Железняк. Почему же Котовский и Железняк вошли в новейшую мифологию как герои гражданской войны, а Моисей Винницкий – как романтический, обаятельный уголовник, никакого отношения не имевший к борьбе за светлое будущее и справедливое общество? Неизвестно. Видимо, это и есть последняя тайна Мишки Япончика.

<object width=»420″ height=»315″ data=»http://www.youtube.com/v/dNPskerw_8c?version=3&amp;hl=ru_RU» type=»application/x-shockwave-flash»><param name=»allowFullScreen» value=»true»/><param name=»allowscriptaccess» value=»always»/><param name=»src» value=»http://www.youtube.com/v/dNPskerw_8c?version=3&amp;hl=ru_RU»/><param name=»allowfullscreen» value=»true»/></object>