Король
Едва кончилось венчание и стали готовиться к свадебному ужину, как к молдаванскому налётчику Бене Крику по прозвищу Король подходит незнакомый молодой человек и сообщает, что приехал новый пристав и на Беню готовится облава. Король отвечает, что ему известно и про пристава, и про облаву, которая начнётся завтра. Она будет сегодня, говорит молодой человек. Новость эту Беня воспринимает как личное оскорбление. У него праздник, он выдаёт замуж свою сорокалетнюю сестру Двойру, а шпики собираются испортить ему торжество! Молодой человек говорит, что шпики боялись, но новый пристав сказал, что там, где есть император, не может быть короля и что самолюбие ему дороже. Молодой человек уходит, и с ним уходят трое из Бениных друзей, которые через час возвращаются.
Свадьба сестры короля налётчиков — большой праздник. Длинные столы ломятся от яств и нездешних вин, доставленных контрабандистами. Оркестр играет туш. Лева Кацап разбивает бутылку водки о голову своей возлюбленной, Моня Артиллерист стреляет в воздух. Но апогей наступает тогда, когда начинают одаривать молодых. Затянутые в малиновые жилеты, в рыжих пиджаках, аристократы Молдаванки небрежным движением руки кидают на серебряные подносы золотые монеты, перстни, коралловые нити.
В самый разгар пира тревога охватывает гостей, неожиданно ощутивших запах гари, края неба начинают розоветь, а где-то выстреливает в вышину узкий, как шпага, язык пламени. Внезапно появляется тот неизвестный молодой человек и, хихикая, сообщает, что горит полицейский участок. Он рассказывает, что из участка вышли сорок полицейских, но стоило им удалиться на пятнадцать шагов, как участок загорелся. Беня запрещает гостям идти смотреть пожар, однако сам с двумя товарищами все-таки отправляется туда. Вокруг участка суетятся городовые, выбрасывая из окон сундучки, под шумок разбегаются арестованные. Пожарные ничего не могут сделать, потому что в соседнем кране не оказалось воды. Проходя мимо пристава, Беня отдаёт ему по-военному честь и выражает своё сочувствие.
Как это делалось в Одессе
О налётчике Бене Крике в Одессе ходят легенды. Старик Арье-Лейб, сидящий на кладбищенской стене, рассказывает одну из таких историй. Ещё в самом начале своей криминальной карьеры Бенчик подошёл к одноглазому биндюжнику и налётчику Фроиму Грачу и попросился к нему. На вопрос, кто он и откуда, Беня предлагает попробовать его. Налётчики на своём совете решают попробовать Беню на Тартаковском, который вместил в себя столько дерзости и денег, сколько ни один еврей. При этом собравшиеся краснеют, потому что на «полтора жида», как называют Тартаковского на Молдаванке, уже было совершено девять налётов. Его дважды выкрадывали для выкупа и однажды хоронили с певчими. Десятый налёт считался уже грубым поступком, и потому Беня вышел, хлопнув дверью.
Беня пишет Тартаковскому письмо, в котором просит его положить деньги под бочку с дождевой водой. В ответном послании Тартаковский объясняет, что сидит со своей пшеницей без прибыли и потому взять с него нечего. На следующий день Беня является к нему с четырьмя товарищами в масках и с револьверами. В присутствии перепуганного приказчика Мугинштейна, холостого сына тёти Песи, налётчики грабят кассу. В это время в контору вламывается опоздавший на дело пьяный, как водовоз, еврей Савка Буцис. Он бестолково размахивает руками и случайным выстрелом из револьвера смертельно ранит приказчика Мугинштейна. По приказу Бени налётчики разбегаются из конторы, а Савке Буцису он клянётся, что тот будет лежать рядом со своей жертвой. Через час после того как Мугинштеина доставляют в больницу, Беня является туда, вызывает старшего врача и сиделку и, представившись, выражает желание, чтобы больной Иосиф Мугинштейн выздоровел. Тем не менее раненый ночью умирает. Тогда Тартаковский поднимает шум на всю Одессу. «Где начинается полиция, — вопит он, — и где кончается Беня?» Беня на красном автомобиле подъезжает к домику Мугинштейна, где на полу в отчаянии бьётся тётя Песя, и требует от сидящего здесь же «полтора жида» для неё единовременного пособия в десять тысяч и пенсии до смерти. После перебранки они сходятся на пяти тысячах наличными и пятидесяти рублях ежемесячно.
Похороны Мугинштейна Беня Крик, которого тогда ещё не звали Королём, устраивает по первому разряду. Таких пышных похорон Одесса ещё не видела. Шестьдесят певчих идут перед траурной процессией, на белых лошадях качаются чёрные плюмажи. После начала панихиды подъезжает красный автомобиль, из него вылезают четыре налётчика во главе с Беней и подносят венок из невиданных роз, потом принимают на плечи гроб и несут его. Над могилой Беня произносит речь, а в заключение просит всех проводить к могиле покойного Савелия Буциса. Поражённые присутствующие послушно следуют за ним. Кантора он заставляет пропеть над Савкой полную панихиду. После её окончания все в ужасе бросаются бежать. Тогда же сидящий на кладбищенской стене шепелявый Мойсейка произносит впервые слово «король».
Отец
История женитьбы Бени Крика такова. К молдаванскому биндюжнику и налётчику Фроиму Грачу приезжает его дочь Бася, женщина исполинского роста, с громадными боками и щеками кирпичного цвета. После смерти жены, умершей от родов, Фроим отдал новорождённую тёще, которая живёт в Тульчине, и с тех пор двадцать лет не видел дочери. Ее неожиданное появление смущает и озадачивает его. Дочь сразу берётся за благоустройство дома папаши. Крупную и фигуристую Басю не обходят своим вниманием молодые люди с Молдаванки вроде сына бакалейщика Соломончика Каплуна и сына контрабандиста Мони Артиллериста. Бася, простая провинциальная девушка, мечтает о любви и замужестве. Это замечает старый еврей Голубчик, занимающийся сватовством, и делится своим наблюдением с Фроимом Грачем, который отмахивается от проницательного Голубчика и оказывается не прав.
С того дня как Бася увидела Каплуна, она все вечера проводит за воротами. Она сидит на лавочке и шьёт себе приданое. Рядом с ней сидят беременные женщины, ожидающие своих мужей, а перед её глазами проходит обильная жизнь Молдаванки — «жизнь, набитая сосущими младенцами, сохнущим тряпьём и брачными ночами, полными пригородного шику и солдатской неутомимости». Тогда же Басе становится известно, что дочь ломового извозчика не может рассчитывать на достойную партию, и она перестаёт называть отца отцом, а зовёт его не иначе как «рыжий вор».
Так продолжается до тех пор, пока Бася не сшила себе шесть ночных рубашек и шесть пар панталон с кружевными оборками. Тогда она заплакала и сквозь слезы сказала одноглазому Фроиму Грачу: «Каждая девушка имеет свой интерес в жизни, и только одна я живу как ночной сторож при чужом складе. Или сделайте со мной что-нибудь, папаша, или я делаю конец своей жизни…» Это производит впечатление на Грача: одевшись торжественно, он отправляется к бакалейщику Каплуну. Тот знает, что его сын Соломончик не прочь соединиться с Баськой, но он знает и другое — что его жена мадам Каплун не хочет Фроима Грача, как человек не хочет смерти. В их семье уже несколько поколений были бакалейщиками, и Каплуны не хотят нарушать традиции. Расстроенный, обиженный Грач уходит домой и, ничего не говоря принарядившейся дочери, ложится спать.
Проснувшись, Фроим идёт к хозяйке постоялого двора Любке Казак и просит у неё совета и помощи. Он говорит, что бакалейщики сильно зажирели, а он, Фроим Грач, остался один и ему нет помощи. Любка Казак советует ему обратиться к Бене Крику, который холост и которого Фроим уже пробовал на Тартаковском. Она ведёт старика на второй этаж, где находятся женщины для приезжающих. Она находит Беню Крика у Катюши и сообщает ему все, что знает о Басе и делах одноглазого Грача. «Я подумаю», — отвечает Беня. До поздней ночи Фроим Грач сидит в коридоре возле дверей комнаты, откуда раздаются стоны и смех Катюши, и терпеливо ждёт решения Бени. Наконец Фроим стучится в дверь. Вместе они выходят и договариваются о приданом. Сходятся они и на том, что Беня должен взять с Каплуна, повинного в оскорблении семейной гордости, две тысячи. Так решается судьба высокомерного Каплуна и судьба девушки Баси.
Любка Казак
Дом Любки Шнейвейс, прозванной Любкой Казак, стоит на Молдаванке. В нем помещаются винный погреб, постоялый двор, овсяная лавка и голубятня. В доме, кроме Любки, живут сторож и владелец голубятни Евзель, кухарка и сводница Песя-Миндл и управляющий Цудечкис, с которым связано множество историй. Вот одна из них — о том, как Цудечкис поступил управляющим на постоялый двор Любки. Однажды он смаклеровал некоему помещику молотилку и вечером повёл его отпраздновать покупку к Любке. Наутро обнаружилось, что переночевавший помещик сбежал, не заплатив. Сторож Евзель требует с Цудечкиса деньги, а когда тот отказывается, он до приезда хозяйки запирает его в комнате Любки.
Из окна комнаты Цудечкис наблюдает, как мучается Любкин грудной ребёнок, не приученный к соске и требующий мамашенькиного молока, в то время как мамашенька его, по словам присматривающей за ребёнком Песи-Миндл, «скачет по своим каменоломням, пьёт чай с евреями в трактире „Медведь“, покупает в гавани контрабанду и думает о своём сыне, как о прошлогоднем снеге…». Старик берет на руки плачущего младенца, ходит по комнате и, раскачиваясь как цадик на молитве, поёт нескончаемую песню, пока мальчик не засыпает.
Вечером возвращается из города Любка Казак. Цудечкис ругает её за то, что она стремится все захватить себе, а собственное дитё оставляет без молока. Когда матросы-контрабандисты с корабля «Плутарх», у которых Любка торгует товар, уходят пьяные, она поднимается к себе в комнату, где её встречает упрёками Цудечкис. Он приставляет мелкий гребень к Любкиной груди, к которой тянется ребёнок, и тот, уколовшись, плачет. Старик же подсовывает ему соску и таким образом отучает дитё от материнской груди. Благодарная Любка отпускает Цудечкиса, а через неделю он становится у неё управляющим.
Пересказал Е. А. Шкловский.
Источник: Все шедевры мировой литературы в кратком изложении. Сюжеты и характеры. Русская литература XX века / Ред. и сост. В. И. Новиков. — М. : Олимп : ACT, 1997. — 896 с.
История персонажа
Беня Крик (полное имя Бенцион Менделевич Крик) — литературный персонаж произведений Исаака Бабеля. Образ «благородного бандита» сделал имя героя нарицательным. Писателю удалось описать преступника так, чтобы читатели прониклись к нему уважением. Характер личности Бени противоречив, как и его поступки. Тем не менее ему удается сохранять баланс между общественным порицанием и любовью.
История создания персонажа
Впервые читатели познакомились с колоритным одесским бандитом в газете «Моряк» в 1921 году. Автор Исаак Бабель опубликовал в издании рассказ «Король», в котором передал емкую характеристику героя через описание одного события.
Бенцион празднует свадьбу сорокалетней сестры Двойры, когда приходит незнакомый молодой человек и предупреждает бандита об облаве. Король знает об этом, но новость, что это случится в день торжества, оскорбляет его. Незаметно с праздника удаляются трое его друзей.
Внезапно гости ощущают запах гари и видят, как розовеют края неба. Слышится треск, и в воздух выстреливает язык пламени. Тот же молодой человек снова приходит к Королю и сообщает, что горит полицейский участок. Беня идет на место происшествия и с удовольствием наблюдает, как суетятся приставы и разбегаются арестованные. По «случайности» в соседнем кране не течет вода, поэтому пожарные разводят руками. Главарь одесских бандитов отдает честь приставу и удаляется.
В первом же рассказе герой показал себя как человек, у которого хватает рук, и он совсем не боится преступать закон. Исследователи творчества Исаака Бабеля считают, что прототипом бандита стал Мишка Япончик, знаменитый налетчик и король уголовного мира в одесском масштабе.
Автор опубликовал еще 4 рассказа, в которых описывал фрагменты из биографии Бени Крика. В итоге они вошли в общий сборник под названием «Одесские рассказы». Некоторые из них впоследствии были экранизированы.
Биография и образ Бени Крика
Следующий рассказ, который повествует о происхождении прозвища «Король» и начале биографии персонажа как великого бандита, — «Как это делалось в Одессе».
Будучи еще неизвестной личностью, он как-то подошел к Фроиму Грачу и попросился в его команду. Чтобы проверить новичка, ему предлагают совершить налет на Тартаковского. Как оказалось, у него уже было 9 ограблений, поэтому и идти к нему не имело смысла. Бенчик хлопает дверью и уходит.
Будущий главарь бандитов пишет письмо Тартаковскому, чтобы он добровольно передал ему деньги, но тот отказывает, так как взять с него нечего. На следующий день Король врывается к нему вместе с товарищами, угрожая оружием. В конторе также находится приказчик Мугинштейн, сын знакомой — тети Песи.
Молчаливое ограбление нарушает ворвавшийся пьяный Савка Буцис. Размахивая револьвером, он случайно убивает приказчика. Хмурый Крик обещает подельнику, что он ляжет рядом с жертвой.
Беня организовывает поистине королевские похороны Мугинштейну — с белыми лошадьми, певчими и венками из роз. Перед могилой бандит произносит самую известную свою цитату:
Есть люди, умеющие пить водку, а есть люди — не пить водку, но все же пьющие ее.
А после позвал всех пройти к месту захоронения Савки Буциса.
Все были шокированы и процессия буквально разбежалась. А кладбищенский нищий воскликнул: «Король!»
Бабель в цикле «Одесские рассказы» создал образ, в котором соединился тонкий юмор, ирония, лиризм и романтичность. По сути, герой сборника — личность фантастическая, ведь такое благородное и великодушное отношение вряд ли бы позволило ему в реальной жизни стать главарем бандитов.
Соблюдая воровские законы, Беня с почтением относится к человеческой жизни. В биографии героя нет места внезапным налетам. Король никогда не собирался на грабеж, предварительно не оповестив жертву о намерениях. Он ждал благоразумия и добровольной передачи денег, дабы исключить возможные потери. Такой ритуал позволял герою считать, что он теперь вправе отправляться на ограбление, если человек не отреагировал на предупреждение.
На страницах книги Беня Крик раскрывается как молодой и жизнелюбивый человек, не жадный и готовый прийти на выручку. Он закатывает живописные пиршества и свадьбы, соблюдая традиции своего народа. Это веселый и остроумный бандит, у которого хватает милосердия к обычным людям.
И в этом писатель противопоставляет литературного героя его прототипу. Оба они — преступники, бандиты и нарушители порядка. И если к Мишке Япончику отношение одесситов было оправданно отрицательным, то Беня Крик стал чуть ли не образцом гуманности и справедливости.
Беня Крик в фильмах
Первая экранизация истории жизни Короля была черно-белой. В 1926 году Владимир Вильнер показывает фильм «Карьера Бени Крика», в которой снялся советский актер Юрий Шумский. В кино показывается одесский бандит, который держит в страхе и уважении весь город. А с началом Октябрьской революции воюет на стороне красных.
В 1990 году по мотивам произведений Бабеля режиссер Владимир Алеников выпустил картину «Биндюжник и Король». У Аленикова присутствует описание взросления Короля. Когда отец Бени Мендель Крик собирается продать конюшню «ради любви», его сын вынужден взять все в свои руки и стать главой семьи. Короля сыграл Максим Леонидов.
Годом ранее на экраны вышел фильм «Искусство жить в Одессе», снятый по мотивам произведения Бабеля. Режиссер Георгий Юнгвальд-Хилькевич изменил дальнейшую судьбу главного героя. В отличие от оригинальной истории, протагонист (Сергей Михайлович Колтаков) не погибает в Гражданской войне, а сбегает за границу.
Цитаты
Я имею сказать вам пару слов.
Возьми мои слова и начинай идти.
Тетя Песя, слушайте меня ушами.
Там, где есть государь император, там нет короля.
Библиография
- 1928 — «Закат»
- 1931 — «Одесские рассказы»
Фильмография
- 1926 — «Карьера Бени Крика»
- 1989 — «Искусство жить в Одессе»
- 1990 — «Биндюжник и Король»
- 1990 — «Закат»
Это и был Беня Крик
Мойше-Яаков Винницкий, он же Мишка Япончик, во всей красе
Из книги «Одесса в 1919 году»
Михаил Винницкий
Девятнадцатый год, в особенности его осень, вместил в себя, среди прочих, и еще одно событие, в свою очередь состоявшее из ряда подсобытий, третьсобытий, четвертьсобытий, мимолетных в общеисторическом контексте, но очень существенных для одесситов. Во всяком случае, тут слепая судьба явно попыталась приподнять традиционный одесский «блат» на уровень гражданского пафоса. И возвести пахана на героический пьедестал. Да-с, такие козыри из той самой колоды скинула судьба однажды самому Мишке Япончику. И будь фортуна менее загадочной и более последовательной, его портрет мы бы с середины 1950-х видели на стенде героев гражданской войны. Но всевидящая слепая предпочла сыграть с ним в иную игру…
Не изволил ли читатель что-либо слышать об Одесском советском пятьдесят четвертом стрелковом полку имени товарища Ленина? Он был сформирован в 1919 году в Одессе. Тогда же вошел он в состав сорок пятой дивизии Ионы Якира… Нет? Не слыхали? И кто командовал сим доблестным полком до самой его гибели тоже не знаете? Тогда, может быть, вашему сердцу о чем-то скажет бронепоезд номер 870932? Он также формировался в Одессе-1919. И под тем же чутким руководством. Нет? Это ничего. Я и сам, строго говоря, относительно недавно просветился на сей счет. Сейчас сотрем «белые пятна». Уверяю, вам будет интересно. Не соскучитесь.
Между прочим, кому же неведомо, что Беня Крик — Мишка Япончик был и остается достопримечательностью Одессы, ее визитной карточкой. Как говорится, кто чем гордится. Михаил Винницкий, король одесских правоНЕпослушников, само собой, неслучайно прошел все университеты, все те аттестации-переаттестации, без которых в этом королевстве о короне нечего и думать. Как ясно и то, что восхищение Бабеля этой фигурой (более или менее искреннее) никак не разделяли те, с помощью собственности, здоровья, а порой и жизни которых шел сей лирический герой к вершине славы. Новые поколения и многих ровесников, каким-то непостижимым образом не знакомых вообще с предметом, отсылаю к небольшому циклу «Одесских рассказов» Исаака Бабеля. И к бесчисленной беллетристике на их счет. Хотя охотнее предложил бы «Дела» уголовной полиции, связанные с жизнедеятельностью Бенциона Первого.
Впрочем, историческая публицистика — место ли для дискуссии о характере пространства между правдой искусства (литературы) и правдой жизни. Трудно сказать, насколько сам Бабель верил в истинность своего героя и интересовался его соответствию реальности. Паустовский неслучайно, хоть и мимоходом, поведал миру о том, как молодой Бабель среди ночи бежал с Молдаванки чуть ли не в одних кальсонах, когда, невинно изучая житие Короля и Ко, попал под подозрение этих живодеров. Как и всякого подлинного художника, его (скорее всего) яркая выразительность интересовала гораздо более, нежели какая-то там достоверность. А что Беня Крик (в отличие от тех полицейских, милиционеров и чекистов, которые с ним боролись) увлекает-покоряет уже не первое поколение читателей и зрителей, возможно, стоит напрямую связывать с ростом детской, подростковой, отроческой, юношеской и молодежной преступности и антипатией народа к милиции? Как-то я сдуру попытался настоять на тезисе о прямой такой связи. И даже опустился до банальности размышлений о воспитательной функции литературы — поведал об этом читателям толстого дорогого журнала. Но хозяин, прохлопавший эту публикацию, с треском выгнал редакторшу. А новый редактор мне статей более не заказывал…
По-своему счастливы мастера художественной литературы: покукарекал (напрягся, выложился, блеснул талантом, обогатил сокровищницу отечественной и мировой литературы, прославился), а там хоть и не рассветай. А что? Нам ведь не дано предугадать, как наше слово отзовется. Верно? Да уж куда вернее. То и стало быть…
Другое дело у тех, кто все же интересуется последствиями и пытается хоть как-то, насколько сие вообще возможно, на них работать, их предвидеть и за них отвечать. Тут без приоритета достоверности над выразительностью не обойтись. Тут, в общем-то, терпимы отсутствие яркого образа и сверхгармонии текста. И Бог с ней, с полифонией и метафорическим рядом. Не говоря уже о синекдохе. Тут нужно прямейшим образом смотреть на вещи. Даже если для множества современников это неожиданно и непривычно.
Скажем, Беня Крик задолго до Великой Отечественной войны увлек земляков-читателей своими похождениями. Это были лихие налеты, неожиданные встречи, головоломные повороты судьбы преступного мира Одессы. Да еще и подсмотренные сквозь призму великого писательского дара…
Да, но как же все-таки с пятьдесят четвертым одесским стрелковым полком имени товарища Ленина? Скоро — и о нем.
Начало ХХ века было временем больших ожиданий не только для законопослушных граждан Одессы. Хорошо бы понять, почувствовать ту атмосферу. В воздухе висело и сгущалось в геометрической прогрессии нечто и тревожное, и притягательное. Прогресс вовсю дымил фабричными, заводскими, паровозными трубами на суше и пароходными — на водах. Стальные маховики все быстрее накручивали капитал. С ипподрома уже запросто взлетали аэропланы. Из чуда в быт переходили кинематограф, телефон, телеграф и радио. Квалифицированный рабочий Пересыпи получал больше, чем пехотный субалтерн-офицер. О дворцовых скандалах говорили в кафе «Фанкони» запросто, как о соседских конфликтах. Нарастающие ритмы жизни завихряли все живое. В городе оставалось все меньше и меньше благополучных семей. Чудовищный разврат в верхах заставлял потрескивать и фундамент мещанства. Политическая трескотня только усугубляла смуту.
В этой ситуации наиболее впечатлительные наши сограждане стали поговаривать о том, что так жить нельзя (знакомый тезис, не так ли?). И в оперном антракте под впечатлением высокой музыки и всего происходящего господа во фраках шептали: «Рэволюция! Рэволюция нужна нам, господа! Иначе мы задохнемся!» И расшатывали устои, идя, так сказать, навстречу. И пришла желанная «рэволюция». А вслед за ней и другая. И оказалось — она не такая. Но процесс был уже необратим. Последующая кровавая неразбериха и калейдоскоп властей в Одессе эпохи гражданской уже воспеты — разнообразно и предостаточно. Касаемо сие и года незабываемого девятнадцатого. Но и общеизвестное не исключает сюрпризов.
Один из таких сюрпризов — рождение того самого полка имени председателя Совнаркома. Именно в описываемое время прототип героя Бабеля Михаил Винницкий сформировал стрелковую часть, был аттестован и произведен в чин краскома. Так в духе революционного времени назывались красные командиры. Вопреки белым командирам, которые по-старому величались офицерами и унтер-офицерами. Отличия подобного рода в РККА считались принципиальными до такой степени, что слова «офицер», «генерал», «золотопогонник» считались отъявленными ругательствами. Да что там ругательства: за золотые, серебряные и прочие погоны просто резали. Их обладатели вызывали в рабоче-крестьянских сердцах буйство адреналина. Отсюда — жутковатое чудо для тех, кто знаком с предметом: видишь на экране мундирных-золотопогонных и не сразу соображаешь — это царские или деникинские офицеры или же сталинские соколы-орлы! Где было знать красноармейцам, краснофлотцам, красвоенлетам и краскомам, что один из тогдашних членов ЦК большевиков, один из наркомов и член Реввоенсовета Республики в разгар следующей войны в ранге Верховного Главнокомандующего и фактического самодержца нацепит советским командирам эти самые золотые погоны. И унтер-офицерские лычки — младшему комсоставу. И мундиры с галунами, шевронами и прочими византийскими прелестями. Да и себе закажет в «Военторге» такие дворянские цацки — это полковнику Николаю Второму и не снилось!
Тогда же всего этого не полагалось: в юной Красной Армии звания были должностными. Помкомвзвод. Комбат. Комдив (дивизион). Начдив (дивизия). Комкор. И наш герой, ни дня не служивший в армии даже рядовым, шагнул сразу и прямо в комполка, и со свойственным ему вкусом, тут же облачился в гусарскую венгерку с золотыми шнурами и в галифе — кровяные чикчиры с золотым позументом. Часть эта формировалась им самим — преимущественно из его же вчерашних подельников. Кстати, ничего особенно пикантного в этом не было; прогрессивная публицистика самых разных направлений сходилась на том, что преступный мир — родимое пятно царизма. И уголовники есть просто жертвы мрачной эпохи. В громадных массах трудящихся землян отечественные наши вильгельмы телли и робины гуды были положительно популярны. Ну да — они же грабили богатых и не обижали бедных. Да и в тюрьму, на каторгу ходили вместе с революционерами, взаимодействовали с ними на воле. Много ведь общего в двух этих старинных сообществах. Глухая конспирация, явки (малины), оружие, партийные псевдонимы (кликухи), паспорта в ассортименте, пароли.
Известно, например, что первый курьер ленинской «Искры» в Одессе Иван Загубанский прятался от полицейских шпиков именно у Мишки Япончика. Каковой лично получал для него груз в Одесском порту, в двудонных клетках с гусями и прочей птицей. Впрочем, птица партийное подполье не интересовала и доставалась налетчикам. В виде гонорара от революции. А до того Иван скрывал подраненного Япончика на своей квартире. После гражданской войны уцелевшие бойцы — бывшие «орлы» Мишки — вспоминали его рассказ о том, как филеры сделали два «сквозняка» в его фигуре, а Ваня тащил его на себе проходными дворами. И вроде бы Япончик повторял: «Миша помнит, кто ему сделал гадость и помнит, кто ему сделал радость».
И вот в один из веселеньких промежутков между немцами, петлюровцами, французами и белогвардейцами одесская власть провела мобилизацию его орлов. Хлопцы «стали на светлый путь». То ли надоели им шевиотовые костюмы и малиновые штиблеты, то ли сказалось катастрофическое сужение кормовой базы (имущие-то подались кто куда), или впрямь потянулись к новой жизни? Во всяком случае, однажды Одесса шумно-пышно провожала этот полк на фронт. По преданию, в одном из молдаванских дворов ломились столы. И душераздирающие тосты сотрясали оконные стекла в домах от Степовой до Старопортофранковской. Говорят, часть провожали толпы одесситов через весь город до самой Товарной.
При погрузке в «телятники» состоялся грандиознейший митинг, долженствовавший лечь краеуглом в славную историю сей войны. Но и когда все отгремело-отшумело, откровянило-отболело и вожди-победители усадили науку, искусство и литературу за исполнение социального заказа, этот эпизод считался досадным и не имеющим права на фиксацию. И не столько в связи с сомнительным происхождением бойцов и их командира (у Котовского, признаться, до революции тоже было всяко-разно, однако же официальная советская история нимало не стеснялась Григория Ивановича), сколько в связи с финалом — он пришел и быстро, и скоро, и вопреки планам губкома партии и командира полка.
Каков же он был, сей трагический финал? Давность лет, как это нередко бывает с историческими фигурами того или иного масштаба, издевательски оставляет нам ряд белозапятнанных версий. И делайте с ними, мол, что можете.
Ну-с? Что прикажете делать автору непритязательных сих строк, которые волнами прикатили его к этому острову? Обойти его нет никаких сил. А четко-ясно поведать о нем — туман не позволяет. О, сколько раз я слышал от потребителя своей продукции: публицист обязан говорить правду. И хоть бы разочек он подсказал: а как же, собственно говоря, это осуществить? Ведь для того, чтобы сказать правду, нужно ее, как минимум, знать…
Ясно, во всяком случае, одно: Мишка Япончик погиб не в одном из миленьких налетов на власть-деньги имущих и не в ходе бандитских разборок, которых и тогда вполне хватало. Отчаянной жизни переходимец, как говаривали добропорядочные домохозяйки с Мясоедовской, он с младых ногтей упоенно играл с жизнью и смертью в прятки. И, не располагая великорусским происхождением, все же демонстрировал то мироотношение, о котором великий Пушкин (имея в виду русский бунт) сказал: чужая шейка — копейка, да и своя головушка — полушка.
Михаил Винницкий погиб на гражданской войне. Погиб в круговерти лютых сражений незабываемого девятнадцатого. Погиб в Красной Армии. Погиб в чине комполка. Можно было бы именно так и сказать. Когда бы не одна маленькая деталь: погиб от советской пули. И это случилось в 1919-м. И вроде было дело в августе, на платформе станции Вознесенск.
«Порто-Франко», Одесса
У этого термина существуют и другие значения, см. Беня (b) .
Беня Крик | |
---|---|
Бенцион (Беня) Менделевич Крик | |
Юрий Шумский (b) в роли Бени Крика (одноимённый немой фильм 1926 (b) года) |
|
Создатель | Исаак Бабель (b) |
Произведения | Одесские рассказы (b) Закат Беня Крик |
Пол | мужской |
Прозвище | Король |
Род занятий | «благородный преступник» |
Прототип | Мишка Япончик (b) |
Роль исполняет | Юрий Шумский (b) Максим Леонидов (b) Сергей Колтаков (b) Виктор Гвоздицкий (b) |
Цитаты в Викицитатнике |
Бенцио́н (Бе́ня) Ме́нделевич Крик (прозвище Король) — главный герой ряда произведений Исаака Бабеля (b) : сборника «Одесские рассказы (b) », пьесы «Закат», киноповести «Беня Крик»[1].
Биография
Семья
- Отец — Мендель Крик, биндюжник (b)
- Мать — Нехама Горобчик
- Сестра — Вера (Двойра (b) )
- Младший брат — Лёвка (видимо, Лейб), служит в гусарском полку (b)
Возможные прототипы Бени Крика
По мнению многих исследователей, реальным прототипом Бени был Мишка Япончик (b) .
Образ Бени в литературе
Произведения И. Бабеля
- 1921 (b) —1924 (b) — рассказы «Король», «Как это делалось в Одессе», «Справедливость в скобках» (вошли в сборник «Одесские рассказы (b) »)
- 1926 (b) — «Беня Крик», киноповесть[1]
- 1927 (b) — «Закат», пьеса
Произведения других авторов
- 2009 (b) — «Мировой кризис», роман А. Мартьянова (b) («Лениздат»). Образ Бени Крика в романе жанра альтернативной истории соответствует образу, созданному И. Бабелем — «благородный преступник», своего рода одесский Робин Гуд. В «Мировом кризисе» Беня Крик противопоставляется Мишке Япончику — исторический персонаж Япончик является отрицательным персонажем, а персонаж литературный Беня Крик — положительным.
Образ Бени в кинематографе
Название | Год | Режиссёр | В роли Бени | Примечания |
---|---|---|---|---|
Беня Крик (b) / Карьера Бени Крика | 1926 (b) | Владимир Вильнер (b) | Юрий Шумский (b) | немой (b) |
Биндюжник и Король (b) | 1989 (b) | Владимир Алеников (b) | Максим Леонидов (b) | |
Искусство жить в Одессе (b) | 1989 (b) | Георгий Юнгвальд-Хилькевич (b) | Сергей Колтаков (b) | |
Закат (b) | 1990 (b) | Александр Зельдович (b) | Виктор Гвоздицкий (b) |
Факты
- Беня Крик, «благородный» одесский (b) бандит, сын биндюжника (b) Менделя Крика, наряду с Остапом Бендером (b) , — один из известнейших образов преступника в советской литературе. Его имя стало нарицательным:
Сделали начальником Крика.
Свили из жил своих пряжу.
- Псевдоним «Беня Крик» использовал русский рэпер из Германии (b) — Сергей Гутманн (гр. Ginex), переделав под «Beny».
Примечания
- 1 2 «Беня Крик» (киноповесть)
БЕНЯ КРИК ОН КТО СКАЗКА ИЛИ РЕАЛЬНОЕ ЛИЦО?
1. Товарищ Лютов и товарищ Бабель
Когда в ранне-перестроечные годы были опубликованы дневники Исаака Бабеля времен службы писателя в Первой Конной, многих поразила почти документальная точность его знаменитой «Конармии».
Например, в дневнике мы читаем вот такую запись:
«Начальник конского запаса Дьяков – феерическая картина, красные штаны с серебряными лампасами, пояс с насечкой, ставрополец, фигура Аполлона, короткие седые усы, 45 лет, есть сын и племянник, ругань фантастична, привозят из отдела снабжения, разломал стол, но достал. Дьяков, его любит команда, командир у нас геройский, был атлетом, полуграмотен, теперь «я инспектор кавалерии», генерал, Дьяков – коммунист, смелый старый буденовец…
Крестьянин захлебывается от негодования, показывает полумертвого одра, которого ему дали взамен хорошей лошади. Приезжает Дьяков, разговор короток, за такую-то лошадь можешь получить 15 тысяч, за такую – 20 тысяч. Ежели поднимется, значит это лошадь» (Исаак Бабель. Из дневника 1920 года. Здесь и далее цитируется по изданию: Исаак Эммануилович Бабель. Избранное. 2007).
А вот в «Конармии»:
«На огненном англоарабе подскакал к крыльцу Дьяков, бывший цирковой атлет, а ныне начальник конского запаса – краснокожий, седоусый, в черном плаще и с серебряными лампасами вдоль красных шаровар…
— Вон, товарищ начальник, — завопил мужик, хлопая себя по штанам, — вон чего ваш брат дает нашему брату… Видал, чего дают? Хозяйствуй на ей…
— А за этого коня, — раздельно и веско начал тогда Дьяков, — за этого коня, почтенный друг, ты в полном своем праве получить в конском запасе пятнадцать тысяч рублей, а ежели этот конь был бы повеселее, то в ефтим случае ты получил бы, желанный друг, в конском запасе двадцать тысяч рублей. Но, однако, что конь упал, — это не хвакт. Ежели конь упал и подымается, то это – конь; ежели он, обратно сказать, не подымается, тогда это не конь».
И это всего лишь один эпизод из множества. Такова отличительная черта замечательного писателя: взять реальную историю, конкретный факт, фигуру конкретного человека – и превратить в образ, метафору, блистательную поэму в прозе. Вот запись в дневнике:
«Рынок. Маленький еврей философ. Невообразимая лавка – Диккенс, метлы и золотые туфли. Его философия – все говорят, что они воюют за правду и все грабят. Если бы хоть какое-нибудь правительство было доброе. Замечательные слова, бороденка, разговариваем, чай и три пирожка с яблоками».
Ценители и знатоки Бабеля мгновенно узнают в этом коротком наброске один из лучших рассказов «Конармии» – «Гедали»:
«Лавка Гедали спряталась в наглухо закрытых торговых рядах. Диккенс, где была в тот вечер твоя тень? Ты увидел бы в этой лавке древностей золоченые туфли и корабельные канаты, старинный компас и чучело орла, охотничий винчестер с выгравированной датой «1810» и сломанную кастрюлю.
Старый Гедали расхаживает вокруг своих сокровищ в розовой пустоте вечера – маленький хозяин в дымчатых очках и в зеленом сюртуке до полу. Он потирает белые ручки, он щиплет сивую бороденку и, склонив голову, слушает невидимые голоса, слетевшиеся к нему…».
«- Но поляк стрелял, мой ласковый пан, потому что он – контрреволюция. Вы стреляете потому, что вы – революция. А революция – это же удовольствие. И удовольствие не любит в доме сирот. Хорошие дела делает хороший человек. Революция – это хорошее дело хороших людей. Но хорошие люди не убивают…».
В Конармии Исаак Бабель служил под именем Кирилла Лютова (так же зовут рассказчика в «Конармии»). И точно так же, как двоится фигура автора (попробуй, угадай, кто тот «я», с которым сейчас имеешь дело, Лютов или Бабель), двоится и само произведение. И так во всем – во всех рассказах, не только в «Конармии». Бабель смотрел на действительность сквозь магический кристалл своего таланта и создавал шедевры. Кому-то нравилось то, что в итоге появлялось на свет, у кого-то вызывало возмущение. Можно вспомнить разгромную статью С. М. Буденного в связи с вышедшей «Конармией», в которой герой гражданской войны (и один из героев «Конармии») возмущался тем, как показал Бабель его самого и его верных товарищей-бойцов. М. Горький тогда выступил в защиту писателя (в статье «Как я научился писать»:
«Товарищ Буденный охаял «Конармию» Бабеля, – мне кажется, что это сделано напрасно: сам товарищ Буденный любит извне украшать не только своих бойцов, но и лошадей. Бабель украсил бойцов его изнутри и, на мой взгляд, лучше, правдивее, чем Гоголь запорожцев».
Ну, да, украсил – но именно УКРАСИЛ, не сочинил, не придумал. Словом, магия его кристалла не всякому была по душе. Тем не менее, еще раз подчеркнем: смотрел он сквозь него НА ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ. Пришли из реальности и «Карл-Янкель», и «История моей голубятню», и все прочие замечательные герои писателя и их удивительные похождения.
Коли так – значит, и герои неподражаемых поистине «Одесских рассказов» имели прототипов среди реальных обитателей «Жемчужины у моря». В том числе, и самый яркий из них – Беня Крик, налетчик и грабитель, фигура безумно романтическая и, несмотря на принадлежность к уголовному миру, невероятно привлекательная для читателей. Несмотря на то, что подавляющее большинство из них – вполне законопослушные граждане, которым отнюдь не снятся по ночам лихие подвиги их героя.
Но как раз относительно именно этой фигуры закрались у меня некоторые сомнения, которые и оформились, в конечном счете, в этот очерк. Даже, не столько сомнения, сколько вопрос: насколько далеко, как и почему расходятся биографии героя и его прототипа – прототипа, указанного самим писателем. Указанного, поскольку имя своему герою он дал другое. Кстати, случай нечастый – Бабель куда чаще сохраняет своим героям имена их прототипов, нежели придумывает им новые. Достаточно вспомнить все ту же «Конармию». А тут – он взял фигуру поистине легендарную, «украсил» ее и переименовал. Почему? Дьякова не переименовывал, Карлу-Янкелю оставил его настоящее имя, а тут придумал совсем другое. И ладно бы просто придумал. Придумывают ведь для того, чтобы не называть реальное лицо, послужившее прототипом, разве не так? А тут, в первой же публикации Бабель назвал его. Словно постарался немедленно же развеять все возможные сомнения.
2. Король и император
«Героем является знаменитый одесский бандит «Мишка Япончик», стоявший одно время во главе еврейской самообороны и вместе с Красными войсками боровшийся с белогвардейскими армиями, впоследствии расстрелян». Такое редакторское предисловие предшествовало публикации первого из «Одесских рассказов» И. Э. Бабеля – рассказа «Король». Именно в этом рассказе впервые появляется Беня Крик – один из самых колоритных (если не самый колоритный) персонажей писателя. Рассказ вышел в журнале «ЛЕФ» в 1923 году.
Казалось бы, с чем тут спорить? Уж автор-то прекрасно знает «с кого писался» тот или иной героя. Я и не спорил. Просто, ознакомившись с биографией «прототипа», засомневался в справедливости существующего мнения. Несмотря на то, что мнение это подкреплено авторитетом самого Исаака Бабеля.
Засомневался – и сомнения эти не преодолены по сей день.
Для начала напомню один диалог из рассказа «Король»:
«Перед ужином во двор затесался молодой человек, неизвестный гостям. Он спросил Беню Крика. Он отвел Беню Крика в сторону…
— В участок вчера приехал новый пристав… Пристав собрал участок и сказал им речь. «Мы должны задушить Беню Крика, – сказал он, – потому что там, где есть государь император, там нет короля».
Итак, Беня Крик – некоронованный король Молдаванки. Впрочем, нет, почему некоронованный? Вполне коронованный:
«Музыкальный ящик проиграл свой марш, машина вздрогнула и умчалась.
— Король, – глядя ей вслед, сказал шепелявый Мойсейка, тот самый, что забирает у меня лучшие места на стенке».
Вот так Беня Крик стал королем. Короновал его кладбищенский нищий, «гордый еврей, живущий при покойниках», как назвал себя в том же рассказе его коллега Арье-Лейб. С учетом того, что кладбищенский нищий, живущий при покойниках, может в данном случае рассматриваться как пародийно заниженный образ священнослужителя, коронация выглядит вполне легитимно. Задолго до революции. И даже задолго до Первой мировой войны – во всяком случае, о войне в этих рассказах нет ни малейшего намека. В Российской империи, давным-давно канувшей в Лету. Иначе, с точки зрения нового пристава, он никак не конкурировал бы с императором.
Вообще, определить время действия «Одесских рассказов» не так-то просто, они то и дело ускользают во вневременье, в сказочный мир, ничего общего с реальностью не имеющий. Но ведь в самом начале мы уже убедились в том, что «украшенная» реальность произведений Бабеля – это, все-таки, реальность. Давайте же попробуем понять, когда же происходят события рассказов. Хотя бы приблизительно, пользуясь мелкими деталями, «проговорками» Бабеля, рассыпанными по всем текстам.
«Вы тигр, вы лев, вы кошка. Вы можете переночевать с русской женщиной, и русская женщина останется вами довольна. ВАМ ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ ЛЕТ. Если бы к небу и к земле были приделаны кольца, вы схватили бы эти кольца и притянули бы небо к земле». Значит, в рассказах Бене Крику двадцать пять – двадцать шесть лет. Вот она, первая зацепка.
А вот и вторая:
«Однажды во время погрома его хоронили с певчими. Слободские громилы били тогда евреев на Большой Арнаутской. Тартаковский убежал от них и встретил похоронную процессию с певчими на Софийской. Он спросил:
— Кого это хоронят с певчими?
Прохожие ответили, что это хоронят Тартаковского. Процессия дошла до Слободского кладбища. Тогда наши вынули из гроба пулемет и начали сыпать по слободским громилам».
Речь идет, скорее всего, об одесском погроме 1905 года. Следовательно, Бене Крику, который вскоре после этого обратился к мосье Тартаковскому с учтивым письмом, именно в 1905 году было двадцать пять лет. Стало быть, родился он в 1880 году.
И лишь через одиннадцать лет, 30 октября 1891 года родился Моисей Вольфович Винницкий, получивший впоследствии кличку «Мишка-Япончик». И значит, в том году, когда Беня Крик стал королем, его «прототипу» было всего-навсего четырнадцать лет.
Впрочем, в те времена взрослели быстро. И во время упоминаемого Бабелем погрома Мойше Винницкий, с другими молодыми ребятами – участниками отряда «Еврейской самообороны», дает отпор погромщикам. Видимо, именно к этим ребятам относятся слова Арье-Лейба из бабелевского рассказа: «Тогда наши вынули из гроба пулемет и начали сыпать по слободским громилам».
«Вот и след!» – воскликнет тут читатель. Соглашусь – в принципе, это, действительно, след. Пусть не самого Мишки-Япончика, но событий, к которым он имел отношение. Правда, совершенно очевидно, что Беня Крик-то, как раз, не участвует в этих событиях. К нему они не имеют никакого отношения. Он в это время, несмотря на двадцатипятилетний (или около того) возраст, воюет с отцом, биндюжником Менделем Криком. Война между отцом и сыном, как помнит читатель, в конце концов, приводит к трагедии, окрашивающей похождения Бени Крика в иные, мрачные тона.
Участия в «Еврейской самообороне» Мишке-Япончику показалось мало. Он вступает в анархистскую террористическую организацию «Молодая воля», членам которой по 15-19 лет. И в то время, когда 25-летний Беня Крик сотоварищи занимается рэкетом (если помните, он требовал денег у богача Тартаковского, а, не получив их, пошел на вооруженный грабеж), 16-летнему Моисею Винницкому товарищи поручают серьезное дело. Он должен убить полицмейстера Михайловского (из Молдаванского полицейского участка, подполковника В. Кожухаря), которого они считали прямым организатором погрома (как пишет Виктор Савченко в книге «Авантюристы гражданской войны»). В некоторых публикациях, впрочем, указывается, что жертвой теракта, совершенного юным Моисеем Винницким, стал сам подполковник Кожухарь. В данном случае, это непринципиально. Принципиален характер задания.
Моисей (правильнее – Мойше-Яаков, как его назвали при рождении) выполнил поручение. И именно вот это преступление стало причиной его первого ареста. Юный Мойше-Яаков был приговорен к смертной казни.
Ему незадолго до этого исполнилось всего шестнадцать лет. Суд это учел. В Российской империи несовершеннолетних не казнили. Виселицу заменили двенадцатилетней каторгой.
И вот тут я хочу обратить ваше внимание на то, что сам смертный приговор указывает на то, что юный террорист рассматривался судом как преступник политический, а не уголовный. Потому что в те времена к смертной казни приговаривали за преступления политические. Уголовники, за редчайшими исключениями, получали каторжные работы. В случае с нашим героем исключение оказалось обратным: несовершеннолетие, и только оно, спасло Моисея Винницкого от петли.
Каторгу Винницкий отбыл почти «от звонка до звонка» – десять лет. Его освободила Февральская революция. Самодержавие свергнуто. Императора больше нет. Главный аргумент пристава из бабелевского рассказа больше смысла не имеет: императора нет, следовательно, король вполне может существовать.
Подведем небольшой итог (промежуточный итог). Беня Крик – «король Молдаванки», романтический уголовник, вся карьера которого (за исключением финала) пришлась на дореволюционное и даже довоенное время. Моисей Винницкий, которого Бабель объявил прототипом своего «короля», некоторое время занимался антиправительственной, революционной деятельностью и террором, затем 10 лет находился в тюрьме. И никак не мог быть «королем» уголовников. До 1907 года по молодости просто не успел бы, а с 1907-го, с шестнадцати лет, и до февраля 1917-го – не мог стать таковым физически, ибо находился вдали от родных мест: сидел в каторжной тюрьме. Так что, он не был королем и не соперничал с императором. И настоящий (не придуманный) одесский пристав не задумывал облаву на уголовника Мишку-Япончика и его друзей – как придуманная Бабелем «новая метла» – на уголовника Беню Крика. Потому что, похоже, уголовника Мишки-Япончика не было. А был юный революционер Моисей (Мойше-Яаков) Винницкий. То есть, кличку свою он получил еще тогда – за скуластое лицо и узкий разрез глаз товарищи назвали его Японцем. Какие товарищи? А соратники по борьбе, члены анархистской террористической организации «Молодая воля».
Тут я хочу пояснить кое-что. Однажды, беседуя с друзьями на литературные темы, я высказал все это, приведя примерно те же аргументы. И тут же получил ответ в том смысле, что, мол, какая разница, ради чего Мишка-Япончик и его соратники грабили и убивали? Главное – то, что они грабили и убивали, следовательно, убийцы. Следовательно, грабители. Следовательно, уголовники. И точка.
Я полностью согласен с тем, что преступление остается преступлением, какими бы высокими идеалами не мотивировал преступник свои деяния. Но речь не о том, как мы сегодня воспринимаем деятельность тогдашних революционеров. Речь идет о том, как воспринимало это тогдашнее общество и тогдашняя юстиция. А общество дореволюционное и юстиция дореволюционная считала Мишку-Япончика и подобных ему деятелей не уголовными, а именно ПОЛИТИЧЕСКИМИ преступниками. Революционеры, например, одними из первых в России занялись тем, что сегодня называется рэкетом. То есть, обложили данью богатых людей, вымогая деньги «на революцию» и угрожая, в противном случае, поджогом предприятий, забастовкой рабочих и прочими малоприятными и очень убыточными акциями.
Вернемся к нашему герою.
Существует легенда, не подтвержденная документами: будто в каторжной тюрьме соседом Мишки-Япончика по камере был не кто иной, как легендарный бессарабский разбойник, а впоследствии красный командир Григорий Иванович Котовский. Скорее всего, это именно легенда – скорее всего, Котовский познакомился с Япончиком в Одессе, в 1918 году. Одесса была занята белыми, встреча проходила на конспиративной квартире.
3. Как это делалось в Одессе
Итак, грянула февральская революция. Всем политзаключенным объявлена амнистия. Повзрослевший Мишка-Япончик возвращается в Одессу. Чем он занимался здесь? Вообще-то, можно было бы его, конечно, назвать просто главарем одесских налетчиков и, наконец-то, увенчать его короной «короля Молдаванки». Действительно – грабежи богатых людей, налеты на кассы и банки и тому подобные подвиги сделали его, наконец-то, «королем» одесского уголовного мира. А в первую очередь, конечно, рэкет – привычный и, как полагали в те времена, вполне «интеллигентный» метод отнятия денег у богатых людей. Кстати говоря, эту особенность «политических» грабителей Бабель использует в описании биографии Бени Крика. Беня Крик занимается именно рэкетом. Вот один пример: «Мосье Эйхбаум, – написал он, – положите, прошу вас, завтра утром под ворота на Софийевскую, 17, – двадцать тысяч рублей. Если вы этого не сделаете, так вас ждет такое, что это не слыхано, и вся Одесса будет о вас говорить. С почтением Беня Король». А вот и второй: «Многоуважаемый Рувим Осипович! Будьте настолько любезны, положить к субботе под бочку с дождевой водой… – и так далее. – В случае отказа, как вы это себе в последнее время стали позволять, вас ждет большое разочарование в вашей семейной жизни. С почтением знакомый вам Бенцион Крик». Как видим, он не занимается традиционными грабежами и налетами, не останавливает запоздавших прохожих на улице, не выходит, вооружившись револьвером или кистенем, на большую дорогу. И в этом его образ сближается с методами тогдашних «революционеров» (и, заметим в скобках, современных уголовников, будь то американские гангстеры или российские братки).
Но, все-таки, есть нечто, мешающее даже на этом этапе его карьеры отождествить Мишку-Япончика с романтическим Беней Криком, королем налетчиков из бабелевских рассказов.
В то время, предреволюционное, постреволюционное, время русских революций и гражданской войны, провести четкий водораздел между чистыми уголовниками и уголовниками с политической окраской было трудновато. До революции, впрочем, тоже. Кем считать, например, Камо? Или того же Кобу? Или Красина, сбывавшего деньги и ценности, полученные в результате «эксов» (то есть, налетов на банки, кассы и т.д.)? Вот и бывший политкаторжанин Моисей Винницкий в рамки понятия уголовника, пусть даже самого знаменитого и дерзкого, не укладывается. Во-первых, сам он по-прежнему числил себя в анархистах. Да и в документах того времени его людей называли не бандитами, а боевиками. Виктор Савченко в уже упоминавшейся книге «Авантюристы гражданской войны» пишет, что, вернувшийся с каторги Япончик не прерывал своих старых связей с анархистами. Сам он сформировал «еврейскую боевую дружину», которая противостояла погромщикам (и среди белогвардейцев, и среди украинских националистов антисемитизм был популярен), участвовала в акциях анархистов (нападения на полицейские участки, экспроприации и т.д.).
Во-вторых, он действительно помогал деньгами и оружием «красному» подполью. Его непосредственные подчиненные отстреливали по ночам деникинских офицеров, а за ним самим охотилась контрразведка.
«Когда власть в Одессе перешла к большевикам, так называемая «еврейская боевая дружина» Япончика вошла в состав Одесской советской армии как резерв правительства и командования и была переведена на государственное содержание…» (Виктор Савченко, «Авантюристы гражданской войны»).
Одесская советская армия впоследствии влилась в РККА.
И в начале 1919 года «король одесских налетчиков» стал командиром Красной Армии.
Собственно говоря, об этой истории писали многие – как правило, в фарсово-анекдотических тонах. Дескать, явился как-то к представителям командования Красной Армии король налетчиков Мишка Япончик и предложил сформировать полк из своих бандитов. Дальше все авторы рассказывают одно и то же: как полк этот сформировали – правда, не в две тысячи бойцов, а лишь в семьсот, – как опереточно выглядели бойцы и сам Япончик, назначенный командиром полка. Как, провожая его на фронт, играли два еврейских оркестра…
Красивая картинка, хоть сейчас снимай новую версию «Интервенции». Правда, однако, заключается в том, что… Впрочем, для начала – документ. Вот такой:
«Я, нижеподписавшийся, прошу уважаемую редакционную коллегию напечатать нижеследующее:
Я, Моисей Винницкий, по кличке «Мишка-Япончик», приехал четыре дня тому назад с фронта, прочел в «Известиях» объявление ОЧК, в котором поносят мое доброе имя.
Со своей стороны могу заявить, что со дня существования ОЧК я никакого активного участия в этом учреждении не принимал.
Относительно моей деятельности со дня освобождения меня из тюрьмы по указу Временного Правительства, до которого я был осужден за революционную деятельность на 12 лет, из которых я отбыл 10 лет, – могу показать документы, находившиеся в контрразведке, а также и приказ той же контрразведки, в котором сказано, что за поимку меня обещали 100 тысяч рублей, как за организатора отрядов против контрреволюционеров, но только благодаря рабочим массам я мог, укрываясь в лачугах, избежать расстрела.
В начале настоящего года, когда пронесся слух о предстоящем погроме, я не замедлил обратиться к начальнику еврейской боевой дружины тов. Кошману с предложением войти с ним в контакт для защиты рабочих кварталов от погрома белогвардейцев всеми имеющимися в моем распоряжении средствами и силами.
Я лично всей душой рад, когда кто-нибудь из рабочих и крестьян отзовется и скажет, кто мною был обижен. Заранее знаю, что такого человека не найдется. Что же касается буржуазии, то если мною и предпринимались активные действия против нее, то этого, я думаю, никто из рабочих и крестьян не поставит мне в вину. Потому что буржуазия, привыкшая грабить бедняков, сделала меня грабителем ее, но именем такого грабителя я горжусь, и, покуда моя голова на плечах, для капиталистов и врагов народа буду всегда грозой.
Как один из примеров провокации моим именем даже при советской власти приведу следующий факт.
По просьбе начальника отряда, тов. Трофимова, мы совместно отправились к начальнику отряда Слободского района тов. Каушану с просьбой, чтобы тов. Каушан разрешил мне препроводить в ОЧК для предания суду революционного трибунала Ивана Гричко, который, пользуясь моим именем, убил рабочего и забрал у него 1500 рублей, у которого были также найдены мандаты для рассылки с вымогательскими целями писем в разные места с подписью «Мишка-Япончик»; тов. Каушан разрешил, и я препроводил убийцу рабочего в ЧК.
В заключение укажу на мою деятельность с приходом советской власти. Записавшись добровольцем в один из местных боевых отрядов, я был назначен в конце апреля в 1-ю Заднепровскую дивизию, куда я немедленно отправился. Проезжая мимо станции Журавлевка Ю.З.Ж.Д., стало известно, что под руководством петлюровского офицера (Орлика) был устроен погром в Тульчине, куда пошел Жмеринский полк для ликвидации погромной банды. К несчастью, командир отряда был убит, не дойдя к месту назначения. Красноармейцы, зная мою железную волю, на всеобщем собрании избрали меня командиром. Завидуя моему успеху, некоторые несознательные элементы изменническим образом передали меня в руки бандита Орлика, который хотел расстрелять меня, но, благодаря вмешательству крестьян села Денорварка (в нескольких верстах от Тульчина Под. Губ.), стоявших за советскую власть, я был спасен.
Все вышесказанное подтверждаю документами, выданными мне тульчинским военным комиссаром за № 7.
После целого ряда военных испытаний я попал в Киев, где после обсуждения всего вышеприведенного я получил от народного военного комиссара назначение в первый Подольский полк, где подольским воен. губ. комиссаром была возложена на меня задача, как на командира бронепоезда за № 870932, очистить путь от ст. Вапнярка до Одессы от григорьевских банд, что мною было выполнено; подтверждается документом командующего 3 армии за № 1107.
На основании вышеприведенного, я отдаю себя на суд рабочих и крестьян, революционных работников, от которых я жду честной оценки всей моей деятельности на страх врагам трудящегося народа.
Прошу все рабочие и крестьянские газеты перепечатать настоящее письмо.
Моисей Винницкий под кличкой «Мишка Япончик» (Цит. по статье: В. Маргулиес. «Мишка Япончик». Журн. «Лехаим», 2007, № 6.).
Письмо было опубликовано в «Известиях» в конце мая 1919 года. Ну, да, его стиль может вызвать улыбку. Он весьма похож, например, на стиль героя бабелевского же рассказа «Соль». Но нас, в данном случае, интересует совсем другое: оскорбленный до глубины души Мишка-Япончик подробно излагает свою революционную биографию. И оказывается, что карьера Мишки Япончика как командира Красной армии началась задолго до формирования «одесского» полка. Что же до полка из «уголовников» – действительно, в июне 1919 года Япончик предложил сформировать полк из одесских боевиков и студентов. Были в нем, разумеется, и просто уголовники – но они отнюдь не составляли большинство. Собственно говоря, основой полка стала та самая «еврейская боевая дружина». Большинство полка, повторяю, составляли те, кого называли боевиками – анархисты-террористы, революционеры с дореволюционным стажем. Чуть больше семисот штыков. 54-й имени Ленина полк РККА (так он официально назывался) выступил на Южный фронт, в распоряжение Ионы Якира, а Якир придал одесситов бригаде, которой командовал Григорий Котовский.
4. Смерть и преображение Моисея Винницкого
По прибытии на фронт в районе Крыжополя полк получил приказ выбить с позиций петлюровские части. Приказ был выполнен, «одесситы», забросав окопы противника ручными гранатами, захватили позиции. Дальнейшие события различные источники сообщают по-разному, в основном путано и невнятно. Большая часть источников излагает версию начальника Особого отдела ВЧК 3-й армии старого большевика Федора Фомина: воинство Япончика на радостях от быстрой победы перепилось, опомнившиеся петлюровцы их выбили с захваченных позиций, после чего новоиспеченные красные бойцы драпанули с фронта, вместе со своим командиром.
Честно сказать, это объяснение (самое распространенное в популярной литературе) немного смущает меня. Во-первых, источник его – Фомин – был врагом Япончика еще с 1918 года. Во-вторых, ему же принадлежит и тот рассказ о формировании 54-го полка, о котором я писал ранее и который обходит молчанием как предыдущую службу в Красной армии Мишки Япончика, так и истинный состав вновь сформированного соединения. Именно у него впервые появляется «опереточная» картинка блатных, решивших, от греха подальше слинять на фронт…
Иными словами, версию можно принять, если считать солдат 54-го полка действительно трусливыми уголовниками. И уж это – полная фантастика. «Трусливо сбежали из тыла на фронт» – прямо как из старого анекдота: «Трусливо отсиживался в окопах или героически нес службу в тылу?». Понятно, что легенда о трусости бойцов Япончика, не имеет даже намека на правдоподобие. Ядро 54-го полка составляли люди, участвовавшие в десятках стычек с превосходящими силами противниками – с белогвардейцами и гайдамаками. Они не боялись охотиться на белогвардейцев в оккупированной белыми и интервентами Одессе. Их командир, как бы к нему ни относиться, судя по документам и свидетельству очевидцев, тоже был не робкого десятка. То, что случилось в действительности тогда, жаркими ночами конца июля, можно объяснить десятком причин. И такая причина, как трусость, если и будет, то на последнем месте по достоверности.
Так или иначе, в результате какой-то невнятицы, полк то ли отступил, то ли был разбит. Прискакавший в расположение части комбриг Григорий Котовский (54-й полк подчинялся непосредственно ему) приказал отвести одесситов в тыл для переформирования и военной учебы. При посадке в поезд их разоружили. Тут новое несоответствие рассказу «старого чекиста». Согласно Фомину, «одесситы» сами захватили поезд, угрожая оружием, вышвырнули из него пассажиров (предварительно ограбив), а потом отправились в Одессу. И возглавлял это безобразие якобы их командир…
Вместо учебы «одесситов» подвели под шашки котовцев – что-то около сотни человек, «ближний круг» командира Винницкого, погибли от рук своих. Тоже не очень понятно – как и где, документы не сохранились.
Самого же Япончика, его жену и ближайшее окружение каким-то образом удалось выманить из поезда, в котором комполка РККА Моисей Винницкий надеялся добраться до комдива РККА Ионы Якира, и застрелили. Без всяких судов и арестов.
Остальные бойцы 54-го полка были распределены в другие части.
История Мишки Япончика – революционера и красного командира – закончилась на этом. И началась история «короля» одесских налетчиков Бени Крика, полностью вытеснившая, благодаря литературному гению Исаака Бабеля, подлинные события из общественной памяти.
Впрочем, история имела шанс вернуться – в 1925 году, когда комкор Григорий Котовский, герой гражданской войны, был застрелен неким Меиром Зайдером по кличке «Майорчик». Официальная версия гласила, что убийство совершено было «от обиды»: за то, что Котовский отказался повысить Зайдера в звании, тот его застрелил. Об убийце говорилось, что был он когда-то не то уголовником, не то хозяином борделя в Одессе. И очень неохотно, вскользь проговаривалось, что Меир Зайдер был, во-первых, человеком, который в 1918 году в оккупированной белыми Одессе свел двух не то революционеров, не то уголовников – Григория Котовского и Моисея Винницкого. А во-вторых – что Майорчик оказался едва ли не единственным представителем командования 54-го полка, случайно уцелевшим в 1919 году. В 54-м полку Меир Зайдер был начальником штаба, правой рукой Мишки Япончика. Впрочем, в некоторых статьях эта версия (высокая должность Майорчика) оспаривается. Что же, я не буду настаивать на том, что Зайдер занимал пост начальника штаба полка. Но факт его близости с Япончиком не отрицает никто. И факт его роли в сближении Япончика и Котовского тоже никем не спаривается.
Если вспомнить, что именно бригада Котовского расправилась с ядром «одесского» полка, можно вполне предположить, что это убийство оказалось местью за смерть Мишки Япончика. Ведь его и Котовского связывали не только должностные отношения (как я уже писал, полк Япончика был придан бригаде Котовского). Они были старыми товарищами по борьбе в подполье, отряду Котовского оружие шло через Япончика, люди Мишки прятали Котовского во времена, когда деникинская контрразведка разыскивала его. Разумеется, он никак не ожидал, что старый товарищ распорядится его «разменять». Между тем, даже поверхностного взгляда хватило бы, чтобы понять: именно из-за того, что Япончик доверял Котовскому, Якир направил последнего на ликвидацию 54-го полка. Что, возможно, было еще и проверкой лояльности Григория Котовского на верность большевикам и командованию Красной армии: ведь Котовский принял командование над 2-й пехотной бригадой 45-й стрелковой дивизии лишь 3 июня, и это была его первая должность в РККА. Бригада состояла из трех полков и кавалерийского дивизиона, в первых боях показала себя не ахти.
Складывается впечатление, что решение о ликвидации Япончика и расформировании его полка было принято заранее. Почему – тут может быть, разумеется, несколько ответов. Вероятнее всего, командованию Красной армии не улыбалось иметь под боком достаточно крупное воинское соединение, в котором большевистское влияние сводилось к нулю (люди Япончика отказались принимать комиссаров). Учитывая недавний мятеж бывшего командующего армией Григорьева (против которого, кстати, успел повоевать и Япончик) и некоторые, размахом поменьше, решили избавиться от популярного и своенравного одессита.
Убийца Котовского вышел на свободу через два года, по амнистии в честь десятилетия Октябрьской революции. Вскоре его самого убил один из старых «котовцев» – некто Григорий Вальдман, уголовник с дореволюционным стажем. Вальдман арестован не был.
***
«Одесские рассказы» Исаака Бабеля – не единственное художественное произведение, в котором появляется Мишка Япончик. Как правило, под вымышленными, но очень прозрачными именами: Филипп (Филька-анархист) в знаменитой пьесе Льва Славина «Интервенция» (в фильме Г. Полоки эту роль сыграл Ефим Копелян), Яшка Барончик в советско-болгарском фильме 1967 года по сценарию Константина Исаева «Первый курьер» (в его роли снялся Николай Губенко). Под собственным именем он появился в фильме «Эскадра уходит на запад» и в оперетте «На рассвете». Интересно, что во всех этих произведениях, в отличие от рассказов Бабеля, прослеживается связь персонажей с революцией. Правда, по-разному. В «Интервенции» Филька-анархист помогает большевистскому подполью раздобыть оружие (поклон в адрес реального Мишки Япончика), но за большие деньги. Когда же его просят помочь освободить арестованного большевика Мишеля Бродского, которому грозит смертная казнь, он отмахивается:
«САНЬКА. Филипп! В эту минуту Мишеля мучают, может быть. Товарища! Революционера! Ты же идейный, Филипп! Ты же за революцию!
ФИЛИПП. Не закручивай мне, девушка! Это тебе не митинг. Плевал я на революцию!»
В «Первом курьере» Яшка Барончик показан с большей симпатией – как человек, помогающий революционерам переправлять в Россию революционную литературу. Он, конечно, бандит и налетчик, но революционеры ему нравятся: «Ей-богу, если б не серьезные дела, пошел бы в революцию!»
Настоящий Мишка Япончик как раз и пошел в революцию. И серьезных дел у него не было. Более серьезных, чем революция и гражданская война. Он был уголовным преступником не в большей степени, чем его друг-враг Григорий Котовский, убийство которого очень напоминала разборку в криминальных кругах, – или погибший при не менее смутных обстоятельствах знаменитый анархист матрос Железняк. Почему же Котовский и Железняк вошли в новейшую мифологию как герои гражданской войны, а Моисей Винницкий – как романтический, обаятельный уголовник, никакого отношения не имевший к борьбе за светлое будущее и справедливое общество? Неизвестно. Видимо, это и есть последняя тайна Мишки Япончика.
<object width=»420″ height=»315″ data=»http://www.youtube.com/v/dNPskerw_8c?version=3&hl=ru_RU» type=»application/x-shockwave-flash»><param name=»allowFullScreen» value=»true»/><param name=»allowscriptaccess» value=»always»/><param name=»src» value=»http://www.youtube.com/v/dNPskerw_8c?version=3&hl=ru_RU»/><param name=»allowfullscreen» value=»true»/></object>
Новости партнеров
- Регистрация
- Вход
За сутки посетители оставили 335 записей в блогах и 2860 комментариев.
Зарегистрировалось 69 новых макспаркеров. Теперь нас 5034426.
Беня Крик и его папа
Беня Крик и его папа
Я жил тогда в Нейи, в квартире моего деда. Как-то раз, услышав звонок, я пошел открывать входные двери. Передо мной стоял невысокого роста незнакомый человек, весьма коренастый, с поразившими меня непомерно большими очками.
Будем знакомы, — сказал он, протягивая руку. — Меня зовут Бабель.
Я слегка опешил. Неожиданность визита смутила меня и мой посетитель, очевидно почувствовав мое недоумение, продолжал:
Я, собственно, по маленькому делу. Один из наших общих друзей — он назвал имя одного издателя — дал мне ваш адрес и сказал, что за известную мзду вы согласитесь уступить мне вашу пишущую машинку с русским шрифтом. А мне она нужна до зарезу…
Всю эту тираду он произнес скороговоркой, но жестами гак картинно представил, насколько моя машинка была ему необходима, что мне стало почти не по себе, когда я был вынужден разочаровать его и объяснить, что он опоздал, гак как ремингтона у меня больше не было.
?
Все же входите, — пригласил я нежданного гост я и провел его в мою комнату. Он сразу же устремился к книжным полкам, а доставить мне большего удовольствия он не мог.
О, у вас тут несколько томиков несравненного «конаров- ского» Мопассана и, Бог мой, даже Валери, — воскликнул он. — Вы взаправду любите Мопассана? Тогда мы, вероятно, будем
л
друзьями. Вы и Валери любите? А дадите мне одну из его книжек? Я никак не могу их достать. Ей-же-ей, — добавил он, заметив, что я невольно сделал довольно кислую гримас у (книги Валери были тогда находимы с трудом), вашу книжицу я верну вам по прочтении, — он лукаво улыбнулся, — или чуть погодя!
Об увлечении Бабеля Мопассаном, которого он как бы считал своим учителем, мне было известно, но его глубокий инте-
#4
рес к такому изысканному и замысловатому поэту, как Поль Валери, поразил меня. В моем представлении одно не уживалось < другим — или «Юная парка» или одесский бандит и мечтатель Беня Крик, жесткий реализм военных рассказов и все то, что понаслышке я мог о биографии Бабеля знать. Ведь только сравнительно совсем недавно я мог обнаружить, что в одном из своих посмертно опубликованных писем, говоря о Валери, Бабеь писал, что «это— поэт изумительный».
Было для меня не меньшей неожиданностью, насколько этот прирожденный одессит свободно и литературно изъяснялся по-французски и не в пример большинству русских парижан почти без акцента. Мог ли я до этой встречи знать, что французскому языку его обучал на школьной скамье обладавший литературным дарованием и очевидно талантливый педагог, некий «мусью» Вадон, о котором он охотно стал вспоминать и тут же с большим юмором поведал мне, что первые свои — весьма неудачные — рассказы он в пятнадцатилетием возрасте сочинял по-французски.
Признаюсь, что я был озадачен. Неужели передо мной сидел автор «Конармии» и отец незабываемого Бени Крика, человечек, который по совету Горького на семь лет «ушел в люди» и за эти годы учебы (еще в Первую мировую войну) успел быть солдатом на румынском фронте, затем переводчиком в Чека, участником продовольственных экспедиций 18-го года, умудрился воевать против Юденича в северной армии, против поляков в первой конной, работал в одесском Губкоме — всего не перечислить. Все это так мало вязалось с его внешним обликом, с его ласковой вежливостью, подчас даже с некоторой манерностью, с его искренней восторженностью перед наиболее утонченными плодами французской культуры, с его преклонением перед импрессионистами, пестрота которых, как он утверждал, действует на него «успокаивающе».
Слово за словом — от импрессионистов, oi изъявления восторга перед Боннаром и Вюйяром, он незаметно перескочил к описанию старой Одессы, которую, как все одес ситы, любил с какой-то преувеличенной нежностью. Он рассказывал о ней с таким смаком, что я, никогда не побывав в этом «нездешнем» городе, видел перед собой его улицы, чуть ли не «утопающие» в акациях и сирени, слышал несущиеся из порта гудки пароходов, открывал смысл чуждых мне названий — Молдаванка, 1lepeсыпь, Фонтаны, кафе Робина и Фанкони.
Ну, мне пора, — прервал он свой рассказ. — Мне гак досадно, что нашей сделке не суждено было осуществи гься. Но что поделать? У меня свидание на Монпарнассе, а это от вас далеко, я побегу…
Однако на Монпарнасс отправились мы вдвоем и о чем шел дальнейший разговор я, конечно, не упомнил. Но зато потом в монпарнасских кафе, куда Бабель, как все мы, грешные, частенько забегал, когда бывал в Париже (жил он где-то за городом, отдельно от жены и дочери, у какой-то лютой квартирохозяйки, в полном одиночестве, чтобы никто не мешал работе), мне довелось не раз с ним беседовать, а еще того чаще обмениваться полными смысла междометиями!
Иногда — еще не поздоровавшись — он начинал жалова г ь- ся на то, что у него ничего с писанием не выходит, что то, что он уже «намарал» (это его выражение!), его не удовлетворяет, что ему никак не удается расставить слова в том порядке, который отражал бы тональность его мысли. «А ведь это— главное, говорил он. Главное отнюдь не писание, а правка, шлифовка, переделка. Только это доставляет подлинную радость». Он не скрывал, что писание было для него делом нелегким и, цснисывая десятки и сотни страниц, сам себя именовал «великим мастером молчания».
Впрочем, иной раз, издали заметив меня, он с горжествую- щим тоном как бы бросал через головы кофейных завсегдатаев: «Знаете, вышло, одолел-гаки!». Над чем он работал он толком не говорил, но по некоторым недосказанностям можно было понять, что он засел за большой роман, за свой первый роман.
Все же охотнее всего Бабель говорил не о себе и даже не о текущей литературе, а о своих «внелитературных» встречах и похождениях, о выставках и бегах (очень лошадьми увлекался), делая исключение только для своего подлинного кумира— Мопассана, которого он наделял всеми качествами и ужасный конец которого не переставал оплакивать гак. как можно юлько оплакивать конец очень близкого человека.
Кстати, одна из наиболее для него характерных новелл, не
лишенная, как это у него часто бывает, автобиографичности, так и озаглавлена «Гюи де Мопассан». Напомню, что в ней Бьбель рассказывает, как, будучи в несносном материальном положении, он помогал одной богатой дилетантке переводить своего любимого автора и как в результате этой совместной работы создалась ситуация совершенно в мопассановском стиле. «Вы — забавный», воскликнула под занавес горе-переводчица. Она была права: Бабель, действительно, был во многом «забавен», неизменно весел, сам смешлив и любил смешить и бал лгу- рить, нередко с самым серьезным видом разыгрывал своего собеседника и так убедительно рассказывал, что Рубенс стоял v изголовья умирающего Спинозы и затем снимал маску с мертвеца, что ему невозможно было не поверить.
В своем очерке «Путешествие во Францию», в котором Бабель подводил итоги своего пребывания в Париже и Марселе, который был ему особенно мил тем, что напоминал Одессу, он недоумевал по поводу того, что там, где висят таблички с надписью «не ходить» — ходят, где написано «не курить» — куря г. А затем сам себя спрашивал: «Неужели этот легкий и неуважительный народ создал искусство, недосягаемое по красоте, простоте и легкости?» и тут же добавлял: «Нужен срок, чтобы почувствовать, в чем прелесть и тайна Парижа, его народа, его прекрасной страны, разделанной с тщательностью, любовью и вкусом».
Как бы там ни было, в последний свой приезд в 11ариж он был явно растерян и чем-то подавлен. Это был уже не гот Бабель, в разговоре с которым шутки рождались сами собой. Бы и ли у него основания для мрачных предчувствий, знал и он, ч к> на него уже нацелен подлый донос — кто может на — но ответить?
Но теперь, спустя столько лет, вспоминая ею, вспоминая мои монпарнасские встречи, вспоминая его трагичес кую с удьбу, мне невольно приходят в голову ге слова, которые он вложил в уста старьевщика Гедали, владельца Житомире кой «лавки древностей», описанной в его «Конармии»: «Революция — скажем ей «да» — разве субботе можно сказать «нет»… «Да», кричу я революции, «да» кричу я ей, но она прячется и выс ылае1 вперед только стрельбу… Революция — эго хорошее дело хороших людей. Но хорошие люди не убивают. Значит, революцию делают злые люди… Кто же скажет, г де революция и где контрреволюция… Я хочу Интернационала добрых людей, я хочу, чтобы каждую душу взяли на учет и дали бы ей паек по первой категории. Вот, душа, кушай пожалуйста, имей от жизни свое удовольствие…». Эти слова Гедали, если таковой действительно существовал, Бабель как бы взял своим девизом, дополняя их в пьесе «Закат», в которой еще раз выведен «знаменитый» Беня Крик, ремаркой одного из действующих лиц: «Угореть от утюга может всякий, но быть хорошим человеком — это не всякий может». Это не всякий может, но Бабель, кажется, смог. Вероятно, именно эта его черта и погубила в зловещие сталинские годы одного из наиболее выдающихся советских писателей.
Читайте также
«Самый лучший папа» Другое название: «Самый клёвый папа на свете» / World’s Greatest Dad
«Самый лучший папа»
Другое название: «Самый клёвый папа на свете» / World’s Greatest Dad
Режиссёр: Боб ГоулдтуэйтСценарист: Боб ГоулдтуэйтОператор: Горацио МаркинезКомпозитор: Джеральд БрунскилХудожник: Джон ПэйноПродюсеры: Ховард Гертлер, Ричард Келли, Шон Мак-Киттрик, Тим
22. Крик в пустыне
22. Крик в пустыне
Сегодняшний день обещает быть особенно жарким.Еще и десяти нет, а пустыня уже пылает, и мы, четверо живых, — солдаты и я, — изнемогаем от усталости и обливаемся потом.Мокрое белье прилипает к телу, и я с трудом двигаюсь. И дела еще так много. Надо унести и
XII. КРИК АЛЬБАТРОСА
XII. КРИК АЛЬБАТРОСА
К. Бальмонту
О, мой брат! О, мой брат! О, мой царственный брат!
Белокрылый, как я, альбатрос.
Слышишь, чайки кричат. Воздух тьмою объят,
Пересветом удушливых гроз.
Это – вихрь! Это – вихрь! О, как ждал я его!
И свободе, и вихрям я рад.
Эти бури над морем – моё
Крик. Песня
Крик. Песня
Вы должны представить, что в том же пространстве, которое занимает ваше собственное, реальное тело, существует еще одно тело — воображаемое тело вашего персонажа, которое вы мысленно создали.
Михаил Чехов «К актеру»
Не черный лоснящийся лимузин для
«Папа, папа, не кляни, не сетуй..»
«Папа, папа, не кляни, не сетуй..»
– «Папа, папа, не кляни, не сетуй,
Пред тобой с повинной дочь твоя;
Там… вчера… на вечеринке этой…
Потеряла… ах!.. невинность я…»
– «Ну и задала ты мне тревогу?..
Страх мой – тьфу не сглазить! – был нелеп;
Говоришь – невинность, слава
На крик кукушки
На крик кукушки
Никогда в течение всей ужасной зимы 1941—1942 годов сомнение не касалось духа ни одного немецкого солдата и ни одного европейского добровольца Восточного фронта.Страдания были неслыханные. Но мы знали, что воющий холодный ветер, мороз под сорок два градуса
«Беня Крик»
«Беня Крик»
По приезде в Ленинград я сразу же отправился в пароходство. В коридорах встретил нескольких вюльцбуржцев. Они были взволнованы, шептались, передавая друг другу какие-то слухи, и тоже ждали новых назначений.Через несколько дней меня послали капитаном на танкер
«Крик станции»
«Крик станции»
Ну, вот. Мне уже два года и девять месяцев. Лето. Все идет своим чередом. И вдруг к нам приезжает тетя Таня. Я еще не знаю, что это моя Танюсенька. Но она мне нравится с первого взгляда.Она называет бабушку и дедушку «тетя» и «дядя».Она устраивает в квартире
Крик ишака
Крик ишака
В числе «актеров» был осел. Фото осла вклеили в альбом фотопроб главных персонажей, его утвердил художественный совет. Наступил день съемки ишака: в определенный момент нужно было, чтобы он «ответил» Ходже Насреддину — заорал. Свою роль ишак вел хоть и не
Крик о помощи
Крик о помощи
Опять полуфаза. Я только-только задремал; задремал после мучений, так как болен и меня истязает кашель.Почти сразу очень близко от меня возникло лицо покойной Ш. – поразительно прекрасное, теплое, с нежной персиковой кожей, в возрасте, в котором она была в 59-м
Крик пространства
Крик пространства
Сообщают, что около Данцига построена такая мощная радиостанция, что она заглушает собой все остальные. С одной стороны, этот факт как будто не содержит в себе ничего особенного, ибо мало ли разного напряжения радиостанций может быть построено, но в
КРИК ИЗ ТУПИКА!
КРИК ИЗ ТУПИКА!
Люди те же, но другие дни.
И тогда такими люди были.
Понимаешь, это ведь они
Александра Пушкина убили.
Был талантливей и ярче всех,
Умный и по-русски простодушный.
И за это, как за тяжкий грех,
Он толпой затравлен никчемушной.
На людей смотрю я в наши
Крик души
Крик души
Для воссоздания атмосферы, в которой происходило формирование личности будущего художника, расскажем и о другом его предке – генерале Федоре Алексеевиче Григорьеве. Самого Федора Алексеевича Илья Глазунов, естественно, знать не мог, ибо тот скончался в 1924
КРИК ТИШИНЫ
КРИК ТИШИНЫ
Что, собственно, сделала Малая Садовая? Она чуть сместила точку сборки. Мирмозг заиграл по-новому.Слушайте музыку революции.У каждого она своя.Надо идти на звук, если ты поэт.Чистый звук молчания.Ноль – это крик