Из каких элементов состоит сказочная повествование волшебной сказки

У меня нет аккаунта, я хочу Зарегистрироваться

Выберите язык и регион

How much to ban the user?

1 hour
1 day

Волшебные сказки как жанровая разновидность отличаются постоянными законами построения. их сюжет развивается динамично и в хронологической Последовательности. Элементы сюжета всегда размещены в традиционном порядке, который никогда не меняется. Распространенное явление — наличие нескольких кульминаций, часто однотипных по силе и эмоциональным напряжением.

Соотношение элементов сюжета всегда устойчивый. Экспозиция — короткая и четкая. В ней, как правило, сообщается об место или время событий. Завязка повествования тоже традиционная и не отличается большим разнообразием. Это может быть приказ выполнить определенное задание (срубить дуб, выросший возле царского дворца; убить змея, что требует дани или жертвы; найти невесту для себя или царя и т.п.). Часто действие начинается со нанесенного ущерба (кто ворует яблоки или витоптує пшеницу) или беды, которая случилась неожиданно (заболел отец или царь, Вихрь или Змей похитил царевну).

Развитие действия всегда динамический — главный герой отправляется в нелегкий путь «в тридевятое царство», которое воспринимается как потусторонний мир. Этому может предшествовать короткая подготовка (выпас коня, изготовления обуви, палки или оружия — булавы, меча и т.п.). На пути герой встречает необычных людей, представителей природы, волшебных существ, от которых нередко получает магических помощников или советы на будущее.

Основные события разворачиваются в потусторонние — другом царстве, с которого герой должен взять необходимую ему вещь — молодильные яблоки, живую воду или похищенную царевну. Для этого персонажу приходится преодолевать чрезвычайные трудности и проходить страшные испытания, которые ему удалось выдержать лишь благодаря волшебной силе его помощников.

Самая распространенная кульминация волшебной сказки — поединок героя и антигероя (Змея, Кощея, злого царя), который, как правило, завершается победой героя. После главной кульминации могут быть еще несколько. Например, заслуги героя присваивает лжегерой, который забирает свидетельство победы (головы Змея, молодильные яблоки и т.п.) и невесту себе. Поэтому главному герою приходится отстаивать свою победу еще раз. Кульминационным моментом может быть смерть героя и его оживление живой водой. Распространенным видом вспомогательной кульминации есть сцена побега героя и погони за ним родственников убитого врага.

Развязка всегда проста — зло побеждено, установлена справедливость, злотворці наказаны, добротворці награждены за свои поступки; главный герой получает царство и невесту, с которой они «живут и до сих пор, если не умерли». Традиционная концовка утверждает непобедимость добра и бессмертии его создателей.

Такой порядок сюжета требует определенных законов композиции, что поддерживается традиционно устоявшимися формулами, с помощью которых строится повествование, ее элементы связаны между собой. Наличие большого количества таких формул — определяющий признак волшебной сказки. Л. Дунаевская, на основе исследований румынского ученого Н. Рошияну, признает, что определенные им виды сказочных формул вполне могут быть применены к сказочной системы украинского фольклора. Это — первичные формулы, медиальные и финальные.

Первичные формулы (от лат. initiare — начинать) — это стали начальные элементы повествования, связанные с ее зачином. Они делятся на две группы:

1. В первую группу входят хронологические (формулы времени), которыми очерчивается временная признак розказуваних событий, типа: «однажды, а было это очень давно, жил себе человек…», «Некогда давно жили себе…», «Когда-то давно, не по нашей памяти, — пожалуй, еще и отцов и дедов наших не было на свете, жил себе…», «Однажды в далекой древности жили себе…», «это Было еще в старину…». К этой группе относятся также закрой вроде «Жили себе мужчина и женщина…», «Жили-были два брата…», поскольку они указывают на то, что событие происходило в прошлом.

2. Вторую группу составляют топографические (формулы места), указывающие на то, где происходили описанные события. К ним относим закрой: «За ледяными горами, за синими морями жил себе…», «за горами, за лесами, не знать в каком государстве, жил один царь…», «это Было в семьдесят седьмой государстве, за Стеклянной горой, где ветер не довіває, где солнце не догревает, где птицы не долетают…», «Не в нашем государстве, а далеко-далеко, там, где человеческая нога редко ходит, куда только потята время залетают, жил себе…», «Была себе в роще домик, а в том домике жила…», « Эдак-не-примерно в тридесятом царстве, в другом государстве жил…».

Некоторые из формул зачиная содержат обе признаки — времени и пространства: «Не у нас и не теперь был себе», «Некогда давно за тридевять земель».

В обеих группах встречаются закрой с юмористическим оттенком: «Еще в те времена, когда на ней советовались, груши, примерно в мире жил…», «Некогда давно, еще при царе Горохе, жил себе…», «Это было тогда, когда моя прабабушка в пепле играла, а прадед ползал на четвереньках по подвір’ю», «Раз был, где не был, за темными лесами, за глубокими морями, от нас за семьдесят семь государств, а еще дальше — на десять воробьиных шагов и на двадцать блошачих скоків…». Несмотря на серьезность дальнейшего изложения, такие формулы намекают на выдуманность и нереальность описанных событий, несерьезное отношение рассказчика к ним.

Иногда сказка начинается словом, не связанная с последующей рассказом: «Было что не было — тяни, белая кобило. А белая не могла — черная помогла… Но, но сказка будет не о кобылу, а о…», или: «Эту сказку рассказала баба деду, а дед — соседу, сосед — куме на выгоне, кума — вороне и сороке. Сорока жить не могла, пока всем не разнесла. От нее и я знаю, и вам рассказываю. Жил на свете…».

Финальные формулы (от лат. finalis — конечный) — стали завершающие элементы сказочного повествования. Вместе с ініціальними они образуют своеобразное обрамление сказки.

Финальные формулы могут быть разными. Часть из них касается событий, описанных в сказке: «И стали они жить-вкушать и добра наживать», «И жили они долго, может и теперь живут, когда не умерли». Другие указывают на завершение повествования: «И сказка, миновала», «И не знать, как там было дальше, ибо сказке конец», «А так при семь слове вы живите здоровы, а сказке конец». У многих есть элемент похвалы рассказчику, намек на вознаграждение за рассказ: «А я молодец, что знаю сказке конец», «Вот вам и сказка, а мне — связка баранок»; или его причастность к событий, очевидцем которых выступает сказочник: «И я там был, мед-вино пил, по бороде текло, но во рту не было». Очень часто сказочная концовка звучит юмористически, намекая на выдуманность событий: «И зажили они так счастливо, гейби им все время играла цыганская музыка»; часто такие формулы рифмованные — «Летел через высокие горы серый воробей, а этой сказке — конец», «На иве дзвінчик, а нашей сказке кончик», «Села баба на стул, а нашей сказке конец» и др.

Самыми разнообразными в структурно-функциональном плане бывают формулы, которые используются в повествовании для изображения персонажей, предметов, обстоятельств, действий и т.д. Это — медиальные формулы (от лат. medialis — срединный) — стали элементы в середине повествования.

Есть несколько видов медиальных формул. Чаще всего встречаются описательные формулы персонажей и предметов. Это может быть описание внешности: «А парень был такой красивый, что царевна, как увидела, так и влюбилась сразу», «Вплоть поторопіли все — такая красивая. Зашла в дом — словно зарница сошла», «Такая умная и хорошая, что и сказать нельзя», «Такая красивая, что ни в сказке сказать, ни пером описать», «Такая прекрасная девушка, что нельзя и здумати и вспомнить, разве в сказке сказать», «Такая прекрасная, что над ней не было на свете». А также — внутренних черт и качеств: «Настоящий рыцарь (богатырь)», «такой, что пьет, пьет и не напьется», «то, что ест, ест и не наестся», «то, что на двадцать слоев видит» и др.

Очень часто такие формулы используются при описании чудо-помощников («стал такой конь, что аж страшно», «не простой, а волшебный.;.», «такой, что никто никогда не видел») и предметов («вплоть такой полотенце, он еще и не видел такого отродясь», «а то не простая свирель, а волшебная», «а то была такая топор, что когда ей прикажешь, то она сама рубит») или элементов окружающей среды («там такой лес густой, что ни пройти, ни продвинуться, и темный-темный», «такой мост, что и у царя нет такого: сваи серебряные, золотые перила, а помост стеклом постелен»).

Следующую группу составляют медиальные формулы — описания действий: «и пошел он себе, куда глаза светятся…», «я пойду куда глаза глядят…», «он сел и приуныл», «стал он думать-гадать», «вытащил он булаву, и как ударит змея по голове…», «…и вонзил Ивана по колени в землю», «несет его конь над высокими горами, дремучими лесами…»

При использовании этих формул в повествовании характерно употребление слов вот, вот: («вот он и говорит», «вот они посоветовались и решили», «вот он пришел к нему и говорит», «вот они себе идут, и видят»); а тут, вдруг, когда это («а. тут, откуда не возьмись, прилетел Змей», «вдруг прибегает конь», «идут они, идут, когда это летит комар со своим комариным войском»); только, как только («только он это подумал, а конь уже перед ним», «как только он то сказал, появился перед ним старичок»). Иногда такие формулы в сказке повторяются трижды, чем усиливается динамизм сказа: «Идут они, идут они два, а на третий видят…», «Идут они дальше, и встречают…».

Распространены в украинских волшебных сказках и формулы-высказывания. Они бывают монологічними: «И кто сделает это, потому отдам царевне и полцарства в придачу», «Как нет — то мой меч — твоя голова с плеч!», «Не убивай меня, рыцарь, я тебе в большом приключении состояния». Но чаще всего встречаются формулы-диалогические высказывания, образуя сплошные формулы-диалоги:

— Чего вы плачете, люди добрые?

— И как же нам не плакать, когда…

— А что, Иван? Или ты пришел по воле, или по неволе?

— Добрый казак все по воле ходит.

— А что, Иван, пришел драться, или мириться?

— Где уже мириться? Драться с тобой, Змеем проклятым…

— Здравствуй!

— Здоров!

— Куда ты идешь?

— Иду…

— Возьми и меня с собой.

— А какой же ты мастер?

— Я…

— Ну хорошо, иди. Мне такое надо.

Довольно часто в украинском сказочном эпохе встречаются формулы-высказывания магические, которые по характеру является заговорами, типа: «Солнышко ясное, ты ходишь высоко в небе, все видишь, все знаешь. Не видал ты моего суженого?..»; «Стой, коню, не спотыкайся, ты, барсучья шерсть, не надимайся, ты, сокол, не тхіли, ты, хорте, не вой! Здесь твоей уровне нет. Где-не-гдето есть Сученко-молодец, но ворон кости его сюда не занесет».

Следующая группа распространенных медиальных формул такая, что служат для связи действия в повествовании, вроде «Легко сказать, да нелегко сделать», «Не так быстро делается, как быстро в сказке говорится», «Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается»; а также — значительное количество формул, что по тематике и функциональному назначению подобные начальных: «А там в тридевятом царстве, в тридесятом державстві жил царь…», «Там, за тридевять земель среди моря есть остров, а на нем стоит дуб…», «Далеко за горами есть государство…»

Реже всего встречаются формулы, которыми сказочник побуждает слушателей к соучастии или активизирует их внимание к рассказу, например: «И что бы вы думали?», «И знаете, что произошло дальше?», «Надо было вам, добрые люди, быть там и видеть, как радовались дочкам царь и царица, когда они встретились».

Все формулы поддерживают четкую композиционное строение повествования. Поскольку в сказочном народном эпосе нет ни описаний внешности, ни змалювань интерьера, пейзажа, лирических отступлений, то отдельные из формул выполняют в тексте их роль.

Они также тесно связаны с системой тропов и фигур, что чрезвычайно разветвленная в этом жанре. Эпитеты здесь, как правило, стали и употребляются в роли коротких определений, которые заменяют описания: белый мир, дремучий лес, темная ночь, живая душа, сырая земля, красная девушка, хороший парень и др. Метафоричность древнего мышления стала основой метафористичности языка волшебных сказок. В них метафоры встречаются и на уровне мікрообразної структуры текста («он пошел, куда глаза светят», «то, что за ночь море скосит и в снопы свяжет», «когда она плакала, то жемчуг из глаз котились, а когда смеялась, то цветы сыпались»); и как развернуты картины (напр., в сказке «Шелковая государство» есть образ старой бабы, что на кроснах ткет «не полотно, а войско! Когда бросит челнока в левый бок — выскочит из-под кросен пехотинец, когда в правый бок — гусар»). Случаются также примеры метонимии, в форме которой возникают лошадиная, медвежонок, волчья председателя; волос, шерстина, чешуйка, перо и т.д. Частыми в сказочной рассказа является сравнения («красна девица — ясная звезда»), паралелізми («…наступает под небом большое облако. Присмотрелись — а это зміїха-мать за ними гонится»), анафоры и эпифоры. При изображении главных персонажей часто применяется гипербола. Чаще всего гіперболічно представляются индивидуальные черты и качества (герой может подбросить вверх булаву на 3, 6, 9, 12 суток и поймать ее одним пальцем; пустить стрелу на многодневный путь; за ночь выкорчевать лес дубов и др.). Волшебные помощники воплощают необычные качества, которые тоже гіперболізуються: то, что ест, и не наестся, съедает за раз 12 быков, и остается голодным; то, что пьет, и не напьется, выпивает 40 бочек вина; стрелок попадает за сорок верст; волшебный конь летит под облака, перепрыгивая горы и леса и др. Качества героя тоже преувеличиваются: когда летит многоголовый змей, то гремит гром с молниями, трясется земля, дубы рушатся; он может очень много есть и пить, когда свистнет, то ветер поднимается и листья осыпается.

Гіперболізуються не только качества и черты, но и действия главных героев: «Пришел Иоанн Голик, лук поднял, осмотрел стрелу, заложил, и как выстрелит! — да кусок в двадцать пуд відломився от лука» («Иван Голик и его брат»). Подобный способ часто применяется при изображении поединка героя и его врага: они ударами загоняют друг друга до колен, до бедер, по пояс, по грудь в землю; из героев течет непомерно много крови: «До того уже добились, что с Сученка уже бежало из тех перчаток, а братья спят — плавают в крови». («О Сученка-богатыря»). Гиперболические картины усиливают драматизм повествования. Хотя черты героя и антигероя гіперболізуються в одинаковой степени, и в их изображении применяется прием антитезы: персонажи во всем противопоставляются.

Персонификация также является распространенным приемом украинской сказочной прозы. В волшебных сказках персонифицируются деревья, реки, камни, стихии, месяцы, дни недели, предметы и т.д. При этом они антропологізуються — приобретают человеческих черт и качеств, могут действовать, проявлять свои желания, разговаривать по-человечески, влиять на судьбу героев.

Типичным способом композиционного построения сказки есть ретардація, что применяется с целью усиления эмоционального напряжения. Часто в повествовании действие замедляется с помощью сна (герой засыпает в решающий момент перед лицом опасности; иногда помощник засыпает с целебной водой на обратном пути; или брать или собратья впадают в неприязненный сон во время поединка героя). Замедление действия происходит также через трехкратные повторы — три встречи на пути героя; три битвы (с трех -, шести — и дванадцятиголовим змеем). Как в последнем случае, к этому еще и приобщается прием градации.

Важным элементом художественно-образной структуры волшебных сказок есть явление метаморфозы: путем магии, магического действия или проклятие люди в сказках могут переторюватись в зверей, птиц, камни, деревья и т. п. и, наоборот, — вещи могут приобретать вид людей. Например, герой сказки «Ох» превращается в петуха, барана, голуба, борзой, сокола, коня. Но этой способностью обладает не только герой, но и антигерой. Охотясь за парнем, Ох превращается охотником, цыганом; когда тот становится окунем, то Ох — щукой; когда парень оборачивается в дорогой перстень, его противник становится купцом, а когда кольцо рассыпается пшеном, то Ох превращается в петуха… Распространенный мотив превращения во время бегства царевича с царевной в старую мельницу и деда-мельника, в древний замок и седых сторожа, в пшеничную ниву и крестьянина, в реку и мост, в море и рыбку и т.д.; или появление из предметов, брошенных за спину, препятствий для погони: из гребешка появляется густой лес, с полотенца или платка — река, с камешка — гора. Змиевы дочери с целью мести герою превращаются в дерево с яблоками, колодец с родниковой водой, копну сена и т.д.; мой, превращается в горящий соломенный тряпку, который крутится и из него сыплются искры, а, ударившись о землю, становится красивым парнем. Метаморфоза может быть статическим (единовременное изменение), или динамической (непрерывная смена, напр., герой бьет непокорную царевну прутом, а и с каждым его ударом превращается в другое существо — змея, змея, лягушку, ящерицу). Иногда метаморфоза осуществляется с помощью волшебного предмета (напр., дворец из царства Змея после того, как По нему ударить с трех сторон волшебной палочкой, становится маленьким, или превращается в яблоко, и герой легко забирает его с собой в свое царство, где снова таким же образом делает его великим). Мотивом метаморфозы героя волшебная сказка перекликается с соответствующими мотивам в обрядовой лирике.

Смежным есть явление метапсихози (от гр. meta — после, через; и psyche — душа) — переход души умершего в зверя, растение и т.д. В сказке «Золотая яблонька» мать, умирая, оставляет дочке корову; с костей коровы вырастает яблоня, что приносит героини счастья. В сказке «Калинова свирель» душа из мертвого переходит в калину, впоследствии — в сделанную из нее дудку, которая говорит человеческим голосом. Иногда на могиле умерших родителей (или одного из них) герой получает чудо-коня, находит волшебную животное, чудо-помощника или магический предмет. Эти существа и вещи являются воплощением воли и желания самого умершего, его силы.

Важной составной частью художественно-образной структуры сказки являются ее символизм. Символами возникают числа 3, 7, 9, 12, 24, 40, 70 и др., цвета — черный, белый, зеленый, синий, красный; природные материалы — стекло, хрусталь, алмазы, самоцветы, бриллианты; металлы — медь, бронза, серебро, золото. При этом стеклянные, хрустальные, серебряные, золотые и др. предметы предстают как такие, что принесенные из потустороннего мира.

B. Пропп указывал на то, что все золотые вещи «неземными», поскольку обнаруживают связь с солнцем; в этой связи золотые волосы становится признаком обаяния его собственника (владельца). Подобно этому серебряная символика связана с луной, водой; медная и бронзовая — с огнем; прозрачные материалы (стекло, алмазы, хрусталь) — водой и воздухом. Часто нарастающая последовательность символов создает градацию — герой встречает медный, серебряный и золотой дворцы; получает серебряную, золотую и бриллиантовую яблоки и др.

Все сюжетно-композиционные элементы, художественно-образные и стилевые средства, традиционные формулы и схемы народной волшебной сказки в единстве составляют четкую иерархическую структуру. В. Пропп заметил, что «единство структуры соответствует единства всей поэтики волшебной сказки и единства выраженного в ней мира идей, эмоций, образов героев и языковых средств»276, и что «композиционное единство сказки кроется не в каких особенностях человеческой психики, не в особенностях художественного творчества, она кроется в исторической реальности прошлого». Детальное изучение компонентов сюжетно-композиционного построения и художественно-образной структуры сказки дает более глубокое понимание жанровых разновидностей сказочной прозы, отдельных текстов и мира идей, воплощенных в них.

Связь волшебной сказки с другими жанрами украинской устного народного творчества

Волшебная сказка — один из немногих жанров устного народного творчества, продуктивный период развития и бытования которого охватывает около 10 веков. Поэтому она в большей или меньшей степени связана со всеми другими жанрами украинского фольклора.

Построены на основе древних культов и верований волшебные сказки сохранили влияния древних языческих жанров и культово-религиозных обрядів. их тексты не только фиксируют элементы заговоров в форме обращения к небесных светил, сил природы, животных, земли, воды, но и веру в силу слова, правильность соблюдения магической формулы. Неправильное выполнение заговоры в сказках приводит к негативным последствиям. Так, дедова дочь опрометчиво изменила магическую формулу «Усни, глазок, усни, второе» на «Усни, глазок, усни, глазок», в результате чего бабина дочь заснула только на один глаз, а вторым видела, кто выполняет работу вместо ее сестры. Во многих произведениях заговоры имеют віршову строение, содержат магические повторы:

Гуси-гуси-гусята, А в батюшки — есть, пить,

Возьмите меня на крылышки. Еще и хорошее походить…

Занесите меня к батюшке… («Ивасик-Телесик»)

Л. Дунаевская указывает на то, что начальные поговорки типа «Начинается сказка от Белого Перелазка, ед Усы-Бруса, от Конька-Ступака, ед Петушка-Певца, ед Качиці-Плосконосиці, ед Поросенка Пузырчатого. В некоторім царстве, некоторім государстві жил себе царь…» тоже могли возникнуть в результате разложения магической формулы. «Такая поговорка ритмичной и поэтическим организацией (употреблением фантастических до определенной степени юмористических названий) в некоторой степени перекликается с магическим заказом: «Понедельник, вторник, среда, четверг, пятница с субботой, неділенька-вдова, — какой мне сон приснится?».

В волшебных сказках встречаются элементы заклинаний (проклятий) — формулы, которыми людей превращают в камень, дерево и др.: «Мать осталась дома с ребятами — и за что так рассердилась на них, что не знала, как и обругать, и с гневом сказала: «А чтобы вы гайворонами стали». Не успела она еще доказать этого, а ребята уже стали гайворонами и исчезли около далеко в лесу». («О семерых братьев-гайворонів и их сестру»). Встречаются и случаи заклятий человека. Например, Булат-молодец становится случайным свидетелем черного действа в лесу, где три совы-колдуньи, сестры убитого Кощея по очереди насылают зло на Ивана: первая — чтобы конь его убил, вторая — чтобы корова заколола его рогами, третья — чтобы его порвала бешеная собака. На случай, если кто слышит эти слова, они трижды насылают на него проклятие: «А кто это слышит и скажет, то по колени каменным сделается…», «Кто это слышит и скажет, то по пояс каминным станет…», «А кто это слышит и скажет, то весь каменным станет»; и впоследствии эти слова подтверждаются («Сказка про Кощея бессмертного, Ивана царевича и Булата-молодца»).

Преимущественно в сказках не сохранен текст заклинания или заклят-тя — фиксируется лишь результат его действия. Нередко проговаривание магических формул сопровождается выполнением определенных ритуалов: сжиганием волос (одной или нескольких волосков), крылья насекомого, перья, рыбьей чешуи, прокруткой перстеня или переносом его с руки на руку. В этом оказываются переклички древних сказочных образцов с жанрами и формами магии.

Распространенным является тоже мотив магического воздействия на человека с помощью различных предметов (нашіптаних ли вымоченных в колдовскому напитки яблок; заколдованных кораллов, гребней, заколок, хустин, перстней и т.п.), полученных от старых ведьм и колдунов. Под действием этих вещей герой или героиня умирает, засыпает непробудним сном, превращается в животное или птицу, забывает свое прошлое или планы на будущее, меняет свои решения в пользу антигероя, меняется внутренне (в морально-этическом плане) или снаружи (иногда положительный персонаж приобретает внешности отрицательного героя и наоборот — враг уподобляется собрата). Все мотивы любого преобразования имеют магическое подоплеку.

Волшебные предметы, подаренные герою доброжелательными старцами, помогают ему: колдовской напиток придает силы; клубок ниток катится, указывая путь; меч сам рубит врагов; перстень исполняет желания; взмах платком строит мост, дворец и др. Таким образом, прекрасными помощниками героя выступают жрецы его племени, а злые колдуны — жрецами-чужаками, что защищают другие интересы. С магией следов связан мотив о том, что, напившись воды со следа животные, человек превращается в соответствующую животное. Частым является мотив питья чудо-напитка, который ассоциируется с пьянящим напитком обряда инициации или ритуальной трапезы, что «переносит» человека в мир иной. Поэтому рассказчик нередко намекает, что избегал пить этот напиток: «И я там был, мед-вино пил. По бороде текло, а в рот не было».

С системой магии связан также другой древний жанр, представленный в сказках, — гадания, который сопровождается использованием колдовских атрибутов — стекла, воска, хрусталя, огня, воды и т.д. Персонажи предрекают судьбу через сны, зеркала (которые, по мнению исследователей, является символом неба), но, чаще всего, — через волшебные предметы: если ветка, посаженная героем, зеленеет, — значит он жив, усохла — он умер; если его меч чистый — он в безопасности, поржавел — в беде, покрылся потом — теряет силы, покрылся кровью — погибает; если рукавица, оставленная героем, сухая — он полон силы, если с нее капает пот — устал в бою, если с нее капает кровь — враг побеждает его. Так, по законам гомеопатической магии предмет героя является воплощением состояния своего владельца. Встречаются и примеры описания черной магии: «Смотрит в окно, а там одни ведьмы: проволока прядут, олово сливают, на бобах гадают. А одна из них сліпає над картами… Ведьма, что сліпала над картами, шептала себе под нос: — Карта показывает, что некий парень убил моего мужа и забрал солнце. Я поэтому легіневі возраста вкоротаю! Состояния грушей среди поля. Как он будет ехать и съест одну грушу, то подавится!» («О человеке, который вернул людям солнце, луна и звезды»). С магической системы заимствованные также фразы вроде «тридевятое» или «тридесятое», поскольку на многих территориях гадали три раза по девять или трижды по десять; в Андреевских рода гадании тридев’ятий кол в части обвязывал платком или украшали лентой. Поэтому «тридевятое царство» воспринимается как магическое место, особая территория. Частыми в народном сказочном эпохе есть образы гадинниць, или указывается лишь, что главным героиням в выполнении определенных действий помогают змеи, змеи, ужи, ящерицы и др. которые сползаются на их свист.

Свидетельством дохристианского происхождения сказок является то, что магия и колдовство здесь не рассматриваются с библейской точки зрения как один из самых страшных грехов: люди в сказках часто обращаются за советом к волшебников, колдунов, знахарей. В сказке «Ох» отец отдает сына на науку до лесного волшебника, где тот на протяжении лет приобретает магических знаний и умений. Но его «учитель» враждебно относится и к отцу (не отдает сына), и к ученику (когда тот попадает на волю, пытается вернуть его или уничтожить). Нередко герой, научившись ли выведав магические секреты хитростью, сам приобретает колдовских способностей. Распространен в украинском сказочном эпохе мотив вступления героем магических способностей через прочтения волшебной книги. Владельцы таких книг, как настоящие маги, держат секреты магии в тайне. Поэтому дидо-колдун из сказки «Про парня, который прочитал волшебную книгу» соглашается принять на работу только того, кто не умеет ни читать, ни писать. Герой обманывает старого и нанимается вытирать пыль из его книг: «Протирает книги, читает их. А то все книги были для гадания. В одной черным по белому написано, как превращаться в такую сверку, которую хочешь…» С традицией ремесленных союзов связанные мотивы выведывание тайн кузнецов, сапожников, мастеров, музыкантов и т.п. Герой нередко отправляется в дальний путь, чтобы найти ответ на вопрос о волшебные способности мастеров или самому получить необычные умения.

Много событий, поступков, эпизодов, отраженных в сказках, носят магический (иногда жертвенный характер). Ради достижения цели, герой должен пожертвовать (принести в жертву) деревом (надо его срубить, Чтобы достичь клад), животным (надо ее убить, чтобы достичь то, что находится внутри в ней), частью своего тела (отрубить свой палец, Руку, ухо, выбрать глаз), даже отдать в жертву своего ребенка (часто еще неродившегося, или о которой герой еще не знает) чудовиськові, дракону, морском или лесному царю — колдуну; нередко отец сознательно уводит свою ребенка в лес, оставляя ее там как добычу для диких зверей. Большинство исследователей все эти мотивы связывают с ритуал инициации.

Чары наполняют всю жизнь сказочных персонажей. Например, бездетная женщина рожает ребенка, съев горошину или несколько горошин («Котигорошко», «Котигорошки»); бобы («Бобик») или мясо чудо-рыбы (этот мотив перекликается с поверьем о том, что пойманное на Благовещение щука имеет чудодейственную силу); из дерева виколисує ребенка («Ивасик-Телесик», «Деревинець»). Иногда она делает это по совету колдуна или знахарки. Герой, съев мясо змеи, получает странные знания. Магическая природа многих описанных событий сочетается с элементами древних верований и обрядов. И хоть сказки не фиксируют детальных описаний ритуально-обрядовых действ, и они в сказочной повести незримо имеющиеся.

Так, обстоятельства рождения героя влияют на его дальнейшую жизнь, поэтому это событие сопровождается выполнением определенных предписаний. Фиксируются и элементы погребального обряда, ритуалы на могилах, местах потопление персонажей и др. связанные с культом умерших предков. Здесь встречаются не только картины традиционного захоронения в землю, но и образы зависимых мертвецов — девушки, замурованного стоя в стену мачехой-ведьмой за ее отказ заниматься магией; царевны, закованной в подземелье ее отцом; утопленої в колодца или реке девушки, которая лежит на дне и может разговаривать с живыми. Случаются и описания захоронения умерших в тваринячій шкуре. К примеру, герой сказки «Ветровая дочка» вынужден идти в ад за колечком отца помещика, и встречает его у дверей ада в волчьей шкуре; перед тем, как впустить помещика с сыном в аду черти тоже надевают на них волчьи шкуры. Нередко героя на дорогу в другое царство снаряжают как покойника (дают посох, хлеб, обувь и т.п.). Очень распространенный мотив захоронения девушки в хрустальном или стеклянном гробу, который в дремучем лесу подвешивается на высоком дереве, что напоминает древний обряд, сохранен в малоразвитых племенах.

Зачастую волшебные сказки отражают обряд свадьбы — этапы и законы вступления в брак (как правило, царских детей, поскольку связанные с передачей власти младшему поколению). Тексты волшебных сказок фиксируют различные свадебные традиции. Наиболее распространенными мотивами является похищение невесты против ее воли; издание замуж в возмездие за помощь (например царю, который помог победить в войне врагов царства); получение невесты через выполнение приказов и пройдя ряд испытаний. Последний мотив по своей сути тоже обнаруживает связь с магией, поскольку задача за ночь выкорчевать дубовый лес, вспахать поле, засеять его, вырастить пшеницу, собрать и смолотить ее и до утра испечь из нее хлеб; или подобным образом за ночь вырастить три сорта винограда и до утра сделать из них вино; построить замок и городов к нему предусматривают испытания не физической силы, а магических умений. Они связаны с представлениями древних людей о том, что с помощью магии и приобретенных магических знаний ясерці способны управлять природой, могут ускорять выращивания урожая. Жених должен проявить свою способность покорять природные стихии — не сгореть, не замерзнуть; проявить сверхъестественные способности — съесть 12 быков, выпить 40 бочек вина, не спать 12 суток.

Поединок со Змеем (царем, отцом невесты) тоже не является задачей, связанной с физической силой, поскольку победить можно только хитростью, мудростью. Часто поединок происходит путем отгадывание загадок, их, как правило, загадывают жениху, реже — жених загадывает любимой или ее семье. Герой сказки «Как юноша-охотник победил разбойников и женился на царевне» убивает 12 разбойников в комнате спящей царевны, оставляя ей записку: «Это сделал тот, кто составил загадку: «Один убил двоих, а два убили двенадцать. Отгадайте.» Чтобы найти героя, царевна обещает выйти замуж за того, кто знает отгадку. Загадки, данные жениху, часто носят практический характер — узнать невесту с закрытыми глазами или с-среди двенадцати девушек, одинаково одетых; найти невесту (иногда она при этом превращается в некий предмет — шпильку в книжке, иглу и т.п., который можно увидеть только в зеркале); рассмешить ее или заставить заговорить; выполнить ее задание или привезти необычный подарок.

На разных территориях Украины до нашего времени подобными задачами сопровождается обряд свадьбы. Поэтому многие исследователи склонны к мысли, что загадки (трудные задачи) заимствованы волшебными сказками из древних обрядов.

В меньшей степени проявляется связь волшебных сказок с календарной обрядностью, но встречаются элементы описаний и жанров, связанных с годовой естественной цикличностью. Элементы игр, вкраплены величание, очень похожие на обрядовые:

— Вон там наша дева, Вон там наша Ива, На метеному дворці. На тесаному столбце,

А девушка им отвечает:

Кужілочка шумит, Веретенко звенит. Скиньте по перышку, Пусть летит с нами.

— Не полечу с вами: А вы заструились,

Как была я в лужайке, Меня бросили!

Виломила ножку, («Кривая уточка»)

Выразительными, местами откровенно эротическими мотивами волшебные сказки перекликаются с любовными колядками, веснушками, гаевками, купальськими песнями. Мотив змея-вратаря перекликается с гаивками «Ворота», «Вратарь», в которых за прохождение через ворота требуется выкуп или выполнения определенных условий. Иногда в таких текстах фигурирует образ змея:

Ой пойду же я в лес по калину. — Иди, батюшка, с меня змея плачь,

Калина, малино, ягода красно! — Hex то тебе отделит, кто тебя пійме…

Ой я за цветочек, змея — — Ходи, миленький, с меня змея плачь,

за ручечку Миленький пришел, с меня змея снял…

Калина, малино, ягода красно!

Мотивам естественной цикличности пронизана сказка «Двенадцать месяцев». Встречаются и описания праздничных действ. Например, в сказке «Вьюга» является картина купальского обряда: «Наплели девушки венки, наложили костер на берегу и просят у деда и бабы Сніжниці стрибать через огонь… Девушки венок на нее надели и повели. Давай в берегу стрибать через огонь и петь. Разогналась Вьюга за ними. И как забежала на огонь — так только ее и видели! Там она и колеблется». В этом проявляется связь жанра из древней мифологии. В данном случае — представление о победу лета и солнечного тепла над зимним холодом и снегом, воплощением которого есть девушка, сделана из снега.

Существует много других примеров связи сказки с мифом, текст или краткое изложение сюжета которого иногда включено в сказочное повествование. Сказка «Яйце-райце» начинается мифом о давние времена царствования жаворонка и мыши и их вражде через пшеничное зерно, что переросла в войну между птицами и зверями. А элемент сказки «Красносвіт» о рождении мальчика-Красносвіта из золотого яйца представляют праміфу о рождении мира из яйца. О. Потебня указывал на связь с мифами мотивов, в которых небо предстает как река, как твердый помост, который может проломитися, как тик или мост, на котором ведется поединок между героем и змеем.

Связь сказочной прозы с демонологией оказывается в образах демонических существ — чудовищ, зависимых мертвецов, колдунов, магов и описаниях их действий. Герою приходится бороться против змеев, волшебников, чертей, которые, с христианской точки зрения, является воплощением нечистой, враждебной человеку силы. Изредка в произведениях встречаются развернуты демонологические картины или такие эпизоды, как в сказке «Царевна-ведьма», где главная героиня каждую ночь идет в темный лесной дом на оргию, а после своей смерти каждую ночь встает в церкви из гроба и съедает царского воина-стража. Лишь одному воину за помощью советы дедушки удается вести поединок с ней и ее «помощниками» и выгнать из нее нечистого. Демонологічними мотивам встречи с чертом, ведьмой, путешествия в ад отдельные тексты уподобляются к легенд, баек и более поздних по происхождению социально-бытовых сказок.

Волшебные сказки тесно связаны с другими сказочными жанровыми разновидностями. К животного эпоса они подобные образами животных-помощников, которые умеют разговаривать, действуют на пользу человеку, влияют на ее судьбу. Наиболее распространенными здесь есть животные, птицы, земноводные, пресмыкающиеся, культы которых существовали в праславян. С кумулятивной сказкой они перекликаются и на уровне структуры, и на уровне художественно-поэтических средств. Элементами кумуляции является цепи встреч главного героя с представителями природы; с обитателями леса (когда одна колдунья посылает его к своей старшей сестры, и, в свою очередь, отсылает к еще старшей сестры и т. д.), когда к героя в его путешествии по очереди присоединяются Скороход, Слушало, Стрелец, Об’їдайло, Обпивайло, Морозко и др. их введения в повествование происходит по законам кумулятивной сказки, часто с помощью диалогов, которые каждый раз повторяются. Подобные диалоги встречаются в картинах змієборства: «Слушай, ты, — говорит змей, — у тебя отец был?» — «Был». — «Волы у него были?» — «Были». — «Пахал он?» — «Пахал». — «А давал отдыхать?» — «Давал». — «Ну, давай и мы отдохнем». Героїкою и драматизмом, системой художественных средств и приемов волшебные сказки родственные с героическим эпосом (былинами, думами, легендами), а многими эпическими, сюжетно-композиционными элементами, реалистическими картинами — с народной неказковою прозой. Четко прослеживается вкрапления в сказочное повествование текстов малых жанров — поговорок и пословиц, присказок, афоризмов, приветственных и прощальных формул, которые обогащают структуру произведения и усиливают колоритность его языка.

Волшебная сказка как жанр является своеобразной контаминацией других жанров (от лат. contaminatio — смешение). Вобрав в себя элементы древних и современных ей фольклорных разновидностей, она в то же время стала основой и источником развития других народнопоетичних жанров. Будучи чрезвычайно живучей, волшебная сказка, которая на славянских землях зародилась задолго до христианской эпохи (о чем свидетельствует переполнение ее языческими культовыми элементами, взглядами на жизнь, мораль и человеческие отношения), донесла до наших дней эхо древних верований, представлений и традиций наших предков.