Из какого рассказа м горького легенда о данко

Проверочная работа по легенде М. Горького «Данко»

Вариант 1

Часть 1. Выберите только один вариант ответа.

  1. Из какого рассказа М. Горького легенда о «Данко»?

А) «Челкаш»,   б) «Макар Чудра»,     в) «Старуха Изергиль».

  1. Как заканчивается фраза из легнды о Данко: «Красивые – всегда…»?

А) смелы,   б) хвастливы,   в) несчастны.

  1. Что произошло в том месте, куда Данко повёл людей?

А) прогремел гром,   б) началась гроза,   в) выпал снег.

  1. Каким был путь людей, шедших за ним?

А) дальним,    б) трудным,    в) лёгким.

  1. Чем закончилась легенда о Данко?

А) восхвалением Данко,  б) награждением Данко,   в) смертью Данко.

Часть 2. Сформулируйте и запишите краткий ответ.

  1. Какие люди, о которых говорится в легенде о Данко, «жили на земле в старину»?
  2. Что сделал Данко, чтобы спасти людей, вывести их из леса?

Часть 3. Сформулируйте и запишите развёрнутый ответ (3-5предложений) на вопрос.

  1. Почему Данко чувствует себя счастливым человеком?
  2. Может ли быть герой, подобно Данко, в наши дни?

Проверочная работа по легенде М. Горького «Данко»

Вариант 2

Часть 1. Выберите только один вариант ответа.

  1. Из-за чего гибли люди, о которых говорится в легенде о «Данко»?

А) из-за смрада,    б) из-за тяжёлой болезни,   в) из-за сильного холода.

  1. Куда Данко повёл всех людей?

А), в другой город,     б) в лес,   в)   в горы.

  1. От чего ослабли люди, о которых говорится в легенде?

А) от дум,   б) от бега,    от чувств.

  1. С кем Данко сравнил людей, шедших за ним?

А) со стадом овец,   б) со стадом коров,   в) с табуном лошадей.

  1. На что рассыпалось сердце Данко?

А) на осколки,   б) на кусочки,   в) на искры.

Часть 2. Сформулируйте и запишите краткий ответ.

  1. Как  люди, о которых говорится в легенде о «Данко», назвали его за то, он повёл и утомил их?
  2. В легенде о Данко есть предложение: «И потому люди сидели и думали в длинные ночи, под глухой шум леса, в ядовитом смраде болота». Что означает старославянское слово «смрад»?

Часть 3. Сформулируйте и запишите развёрнутый ответ (3-5предложений) на вопрос.

  1. Почему Данко чувствует себя счастливым человеком?
  2. Может ли быть герой, подобно Данко, в наши дни?

ОТВЕТЫ

Часть 1

Вариант 1

Вариант 2

1

В

А

2

А

Б

3

Б

А

4

Б

А

5

В

В

Часть 2

Вариант 1

  1. Весёлые, сильные и смелые
  2. Разорвал руками грудь, вырвал из неё сердце и высоко поднял.

Вариант 2

  1. Ничтожный и вредный для нас
  2. Отвратительный запах, вонь.

На чтение 5 мин Просмотров 8.5к. Опубликовано 29.06.2021

⭐⭐⭐⭐⭐ «Легенда о Данко» за 20 секунд и подробно за 4 минуты. 

Очень краткий пересказ главы «Легенда о Данко» из рассказа «Старуха Изергиль»

Племя людей было загнано в страшный темный ядовитый лес и не понимало, как им оттуда выбраться. Данко решает спасти людей. Он хотел их провести сквозь темные леса, но племя испугалось темноты. Тогда юноша вырывает свое горящее сердце и, освещая дорогу, спасает людей, а сам умирает.

Главный герой и его характеристика

  •  Данко  – красивый, мужественный юноша, отдал в жертву свою жизнь ради племени.

Второстепенный герой и его характеристика

  •  Люди – небольшое племя, раньше они все обладали мужеством и смелостью, но утратили эти качества под воздействием внешних факторов.

Краткое содержание главы «Легенда о Данко» подробно

Очень давно в одном племени жили веселые, сильные и смелые люди. С трех сторон окружали их непроходимые леса, лишь с одной стороны был степной простор. Как-то раз со стороны степи напали на них другие племена, они оказались сильнее и отвоевали стойбище. Людям пришлось уйти в мрачные леса. Сквозь чащу деревьев, растущих здесь веками, даже не пробивались солнечные лучи, а из болот подымался смрад.

Люди из племени начали болеть и гибнуть в тяжелых условиях, им нужно было выбираться из лесной мглы, но они не понимали, как это сделать. Обратно возвращаться было нельзя, потому что там было вражеское племя, а в другой стороне были болота и тьма. Когда поднимался ураган, лес гудел, будто напевал похоронную песню для выживших людей из племени.

Вернуться назад и биться за право жить там люди не могли, они хранили заветы, которые не должны были исчезнуть, а враги могли их попросту убить, так как были сильнее. Каждый день племя сидело в темноте, они думали, как им выбраться отсюда.

Изгнанные продолжали слабеть и гибнуть, а плач женщин над телами погибших и над участью, которая их постигла, породил страх в сердцах живых. Они все больше думали о том, чтобы вернуться назад, в степь и покориться сильному племени, став их рабами.

Но вдруг, неожиданно, поднялся юный Данко и сказал, что им надо рискнуть и пробраться сквозь тьму, ведь все на свете имеет конец, и лес когда-то закончится. Он не утратил былой смелости и отваги, глаза его горели ярким огнем. Все вдохновились и доверились Данко и он повел их вперед.

Дорога была долгой и тяжелой, люди гибли, теряясь в болотных топях, а лес становился все гуще, темнее и мрачнее. Уставшие и измученные путники уже не верили в успех, все стали роптать на Данко, но он не терял уверенность и шел вперед.

По пути их настигла гроза, и без того непроглядный лес стал еще темнее. Люди испугались, им виделось, будто из темноты глядит на них что-то ужасное. Племя совсем утратило силу духа, страх родился в их сердцах, но признать собственную слабость им не хватило смелости, поэтому они начали злиться на Данко и винить в том, что он не умеет управлять племенем.

Юноша не поддавался на злобу и обвинения соплеменников, он сказал, что повел их, потому что почувствовал в себе достаточно мужества для этого. А люди вместо того, чтобы набраться сил, терпения, и следовать за ним, решили убить Данко.

Юноша понял, что назад пути нет, сжалился над племенем, сердце его разгорелось огнем желания спасти соплеменников, и лучи засияли в его глазах. Все тут же подумали, что Данко разозлился и стали вести себя настороженно.

Племя начало окружать юношу, чтобы убить. Данко понял, что затевают люди, ему стало очень грустно, а сердце разгорелось еще сильнее. Выбора у него не было: Данко на глазах у племени разрывает себе грудь, достает сердце, которое ярко светилось и пылало, поднял его над собой и отправился вперед, освещая путь.

ДанкоВсе вокруг затихло, лес расступился и дорогу осветило пламя сердца, мгла отступила, а люди были настолько очарованы происходящим, что молча, пошли за своим спасителем. Люди продолжали гибнуть в пути, но делали это без жалоб. Наконец, лес закончился, и перед ними показалась просторная степь, утопающая в солнечных лучах, а воздух был свеж и чист.

Данко окинул степные просторы взглядом, обрадовался, упал и умер. Его сердце продолжало гореть, увидев это один из людей испугавшись, затоптал спасительный факел, от чего оно, рассыпавшись в искры, угасло.

И теперь, когда перед дождем сверкали в небе голубые искры, люди считали, что это искры от пламенного сердца мужественного спасителя Данко, который пожертвовал жизнью ради людей.

Краткое содержание «Данко»

Краткое содержание «Данко»

4.6

Средняя оценка: 4.6

Всего получено оценок: 3465.

Обновлено 25 Января, 2022

О произведении

Легенда о Данко — содержание третьей главы рассказа Горького «Старуха Изергиль», написанного в 1894 году. В этой легенде писатель представил смелого, красивого молодого героя, который готов на самопожертвование ради людей.

Темой легенды является страх народа перед новой жизнью, беспомощность в трудных жизненных обстоятельствах, а также благородство и самоотверженность храбрых людей, готовых отдать жизнь за своё племя.

Для лучшей подготовки к уроку литературы в 7 классе рекомендуем читать онлайн краткое содержание «Данко». Проверить свои знания можно при помощи теста на нашем сайте.

Опыт работы учителем русского языка и литературы — 36 лет.

Место и время действия

События легенды о Данко происходят «на земле в старину», время и место не уточняется.

Главные герои

  • Данко – молодой красивый юноша, сильный и отважный, не пожалевший собственной жизни ради блага своего племени.

Другие персонажи

  • Люди – соплеменники Данко, некогда сильные и мужественные, но под действием внешних сил утратившие благородство и силу духа.

Краткое содержание

Много лет назад жили «веселые, сильные и смелые люди». С трех сторон их поселение окружали дремучие леса, а с четвертой – простиралась бескрайняя степь. Однажды степь принесла им беду: появились воинственные племена и прогнали этих людей вглубь леса. Жить здесь было невозможно: густая листва огромных деревьев не пропускала солнечный свет, а из болот «подымался смрад, и от него люди гибли один за другим».

Стало понятно, что нужно срочно покидать опасный лес. Перед людьми встал непростой выбор: вернуться в степь, где их поджидали «сильные и злые враги», или же двигаться вперед, пробивая себе дорогу через густые лесные заросли. Но деревья в лесу были крепкими и могучими, словно были сделаны из самого прочного камня. Их ветви так плотно переплелись между собой, что людей днем и ночью окружало «кольцо крепкой тьмы». Выбраться из этой западни было совсем непростым делом.

Все же это были смелые люди, и они могли бы рискнуть и сразиться с врагами. Однако они не могли позволить себе погибнуть, «потому что у них были заветы, и коли б умерли они, то пропали б с ними из жизни и заветы». Пытаясь найти выход из этого положения, люди сидели и думали, как правильно поступить. «Но ничто — ни работа, ни женщины не изнуряют тела и души людей так, как изнуряют тоскливые думы». Вскоре люди ослабли от горестных мыслей. В племени зародился страх, и многие уже были готовы принести в дар захватчикам свою волю, и «никто уже, испуганный смертью, не боялся рабской жизни».

Но тут взял слово молодой красавец Данко, который считал, что «не своротить камня с пути думою». Он предложил соплеменникам отправиться сквозь лес навстречу солнцу, ведь «все на свете имеет конец». В его глазах было столько внутренней силы и «живого огня», что люди поверили ему. Они попросили Данко вести их через лес и спасти от неминуемой смерти среди ядовитых болот. Дорога была очень трудной, на каждом шагу путников поджидала опасность: «болото разевало свою жадную гнилую пасть, глотая людей», ветви деревьев раздирали в кровь их тела. Люди все шли и шли, но не было конца этому страшному лесу. Напротив, он становился еще гуще и темнее. Обессиленные путники все чаще стали роптать на Данко, который завел их неизвестно куда, на верную погибель.

Однажды над лесом грянула гроза, и стало «так темно, точно в нем собрались сразу все ночи». Деревья-великаны скрипели под порывами ветра, синим пламенем сверкали молнии, пугая людей. Казалось, из темноты на них смотрит «что-то страшное, темное и холодное». Путники окончательно пали духом. Им, некогда сильным и бесстрашным, было стыдно признаться в собственном малодушии, и они принялись обвинять во всех своих бедах Данко. Люди назвали своего предводителя ничтожным, вредным человеком, из-за которого они вынуждены терпеть страшные лишения. Данко же возразил, что только в нем одном оказалось мужество вести вперед, и племя пошло за ним по доброй воле. Он упрекнул людей, что те не смогли «сохранить силы на путь более долгий» и шли, словно стадо овец.

Эти слова разъярили соплеменников Данко еще больше, и в толпе послышались призывы убить бесстрашного юношу. Данко окинул взглядом людей и с горечью понял, «что они — как звери». Но он по-прежнему их любил и искренне желал им добра. В нем возникло огромное желание спасти свой народ, сделать для него великое дело. Без долгих раздумий Данко «разорвал руками себе грудь и вырвал из нее свое сердце и высоко поднял его над головой». Оно пылало так ярко, что затмило бы собой солнце. Даже самая глубокая тьма расступилась перед этим «факелом великой любви к людям».

Данко вновь возглавил племя и уверенно пошел вперед, освещая путь своим горячим сверкающим сердцем. Очарованные невиданным зрелищем, люди безропотно отправились за ним. Вскоре лес расступился, открыв путникам бескрайнюю плодородную степь и стремительную реку. Окинув радостным взглядом «свободную землю», Данко гордо засмеялся, упал и умер. Его смерти никто не заметил, и только один осторожный человек, увидев еще пылающее сердце, раздавил его ногой, словно боясь чего-то…

И что в итоге?

Данко — осветив путь людям своим сердцем, приводит их к плодородной степи и умирает.

Люди — выходят из тёмного леса в чистую, умытую дождём степь, радуются, не замечая смерти Данко.

Заключение

Заключение

В своем произведении писатель вскрыл одну из распространенных проблем современного общества: слабые, безвольные люди не могут сделать шаг навстречу новой жизни. В обществе встречаются смельчаки, которые способны на героические поступки ради счастья других людей. Именно такие герои воспеваются в легенде.

После ознакомления с кратким пересказом «Данко» рекомендуем прочесть фрагмент рассказа «Старуха Изергиль» в полной версии (III глава).

Тест по легенде

Проверьте запоминание краткого содержания тестом:

Доска почёта

Доска почёта

Чтобы попасть сюда — пройдите тест.

  • Саша Кириллова

    7/10

  • Арслан Абуев

    10/10

  • Светлана Андреева

    10/10

  • Рузалия Кильдеева

    8/10

  • Никита Лисицкий

    10/10

  • Ангелина Бариева

    10/10

  • Мия Русланова

    9/10

  • Света Цыброва

    10/10

  • Виктория Голубева

    10/10

  • Иван Красавин

    8/10

Рейтинг пересказа

4.6

Средняя оценка: 4.6

Всего получено оценок: 3465.


А какую оценку поставите вы?

Содержание

  1. Основные герои
  2. Очень краткий пересказ
  3. Краткое содержание легенды
  4. Основная мысль произведения

Пересказ повести о Данко кратко отражает сюжет легенды, поэтому на его чтение уйдет всего 5 минут. Легенда является третьей и заключительной частью рассказа «Старуха Изергиль», написанного Максимом Горьким в 1894 году и вышедшего в печать в 1895-м.

Основные герои

В легенде представлен лишь один главный герой – отважный и гордый юноша Данко. Молдавский фольклорист Георге Богач утверждает, что имя взято с цыганского наречия и означает «младший сын». Так или иначе, это имя Горький мог услышать, путешествуя по Румынии и Бессарабии.

Смелый Данко похож на Прометея, который подарил людям огонь и за это был наказан Зевсом.

Данко противопоставляются остальные люди – народ. В повести племя вначале поддерживает своего предводителя, говорит: «Веди ты нас!» Но когда становиться все труднее, хочет убить Данко.

Очень краткий пересказ

Повествование в рассказе ведется от первого лица. Рассказчик вспоминает, как работал на сборе винограда в Бессарабии под Аккерманом (ныне Белгород-Днестровский), и познакомился со старухой Изергиль. Она рассказала ему три истории: легенду о Ларре, воспоминания о своей молодости и
легенду о Данко.

В третьей старухиной истории рассказывается о народе, который был вынужден уйти от врагов в дремучий лес с тяжелыми условиями для жизни. И только один человек из племени решился вывести всех на другую сторону леса. Это был смелый и красивый юноша по имени Данко.

Чтобы людям было не страшно идти в кромешшной тьме, он вынул из груди свое сердце, которое запылало и осветило дорогу. Когда народ вышел из лесной чащи, Данко умер, истекаемый кровью. Но в последние мгновения жизни он был счастлив, что добился своего и помог людям. Его же смерти никто и не заметил.

Читать книгу очень легко. Это одно из наиболее популярных произведений Максима Горького, хотя и написано на заре его творчества. Рассказ романтичный, местами сказочный, а местами реалистичный.

Краткое содержание легенды

Прочитав краткое изложение легенды о Данко, можно без труда написать сочинение об отважном герое и мотивах его поступка.

Повествование начинается с того, что старуха Изергиль обращает внимание на огни, мерцающие в степи перед грозой. Она вспоминает старинную легенду.

Веселый вольный народ жил табором в степи, окруженной с трех сторон лесами. Однажды пришло более сильное племя и вытеснило табор в лес.

В старом лесу было темно и сыро, из болот исходили ядовитые испарения. Люди стали тосковать по солнечному свету, болеть и умирать. Деваться им было некуда – возвращаться в степь и становиться рабами они не хотели. Люди горевали, сидя возле костров, и в голову им лезли мрачные мысли, от которых становилось еще тоскливее.

Тогда нашелся один юноша, его звали Данко, который предложил вывести людей из леса. Он сказал, что всё рано или поздно подходит к концу, поэтому, если идти только вперед, то и заросли со временем закончатся. А сидеть без дела и растить в себе мрачные мысли – не выход.

Юноша был настроен решительно, поэтому его послушали и двинулись в путь. Но, чем дальше люди продвигались, тем гуще была тьма и тем страшнее становилось. Еще и гроза началась, полил дождь, засверкали молнии. Люди устали и начали роптать: «Ты, — сказали они, — ничтожный и вредный человек для нас! Ты повел нас и утомил, и за это ты погибнешь!»

Они решили убить Данко. Но юноша не испугался и не отступил. Он подумал, что без него люди точно пропадут. Глаза его заблестели, он разорвал руками грудь и вынул из нее сердце, которое засияло, как пламя. Сердце Данко разогнало тьму. Все снова пошли вперед, и через какое-то время вышли из леса.

Краткое содержание М. Горький «Легенда о Данко»

Данко освещает дорогу своим сердцем

Увидев степные просторы, Данко засмеялся, упал и умер, но этого никто даже не заметил, потому что все радовались яркому солнцу, зелени и реке. Сердце пылало рядом с телом героя, и кто-то на всякий случай затоптал его ногой. Остались лишь синие искры… Пред грозой можно увидеть, как они летают в воздухе.

Основная мысль произведения

Главная мысль легенды – жить для людей, сделать что-то полезное и нужное для общества. Данко – воплощение жертвенности, альтруизма, то есть бескорыстия. Ему не жалко своей жизни, он не просит наград, не хочет славы. Единственное, чего он жаждет – помочь своему бедствующему народу. Даже когда юноша понимает, что умирает, продолжает идти вперед и достигает цели.

Максим Горький несколько раз упоминает в легенде, что Данко – гордый герой. Но эта черта характера не принижает других людей, а, наоборот, помогает им.




Я слышал эти рассказы под Аккерманом, в Бессарабии, на морском берегу.

Однажды вечером, кончив дневной сбор винограда, партия молдаван, с которой я работал, ушла на берег моря, а я и старуха Изергиль остались под густой тенью виноградных лоз и, лежа на земле, молчали, глядя, как тают в голубой мгле ночи силуэты тех людей, что пошли к морю.

Они шли, пели и смеялись; мужчины – бронзовые, с пышными, черными усами и густыми кудрями до плеч, в коротких куртках и широких шароварах; женщины и девушки – веселые, гибкие, с темно-синими глазами, тоже бронзовые. Их волосы, шелковые и черные, были распущены, ветер, теплый и легкий, играя ими, звякал монетами, вплетенными в них. Ветер тек широкой, ровной волной, но иногда он точно прыгал через что-то невидимое и, рождая сильный порыв, развевал волосы женщин в фантастические гривы, вздымавшиеся вокруг их голов. Это делало женщин странными и сказочными. Они уходили все дальше от нас, а ночь и фантазия одевали их все прекраснее.

Кто-то играл на скрипке… девушка пела мягким контральто, слышался смех…



Воздух был пропитан острым запахом моря и жирными испарениями земли, незадолго до вечера обильно смоченной дождем. Еще и теперь по небу бродили обрывки туч, пышные, странных очертаний и красок, тут – мягкие, как клубы дыма, сизые и пепельно-голубые, там – резкие, как обломки скал, матово-черные или коричневые. Между ними ласково блестели темно-голубые клочки неба, украшенные золотыми крапинками звезд. Все это – звуки и запахи, тучи и люди – было странно красиво и грустно, казалось началом чудной сказки. И все как бы остановилось в своем росте, умирало; шум голосов гас, удаляясь, перерождался в печальные вздохи.

– Что ты не пошел с ними? – кивнув головой, спросила старуха Изергиль.

Время согнуло ее пополам, черные когда-то глаза были тусклы и слезились. Ее сухой голос звучал странно, он хрустел, точно старуха говорила костями.

– Не хочу, – ответил я ей.

– У!.. стариками родитесь вы, русские. Мрачные все, как демоны… Боятся тебя наши девушки… А ведь ты молодой и сильный…

Луна взошла. Ее диск был велик, кроваво-красен, она казалась вышедшей из недр этой степи, которая на своем веку так много поглотила человеческого мяса и выпила крови, отчего, наверное, и стала такой жирной и щедрой. На нас упали кружевные тени от листвы, я и старуха покрылись ими, как сетью. По степи, влево от нас, поплыли тени облаков, пропитанные голубым сиянием луны, они стали прозрачней и светлей.

– Смотри, вон идет Ларра!

Я смотрел, куда старуха указывала своей дрожащей рукой с кривыми пальцами, и видел: там плыли тени, их было много, и одна из них, темней и гуще, чем другие, плыла быстрей и ниже сестер, – она падала от клочка облака, которое плыло ближе к земле, чем другие, и скорее, чем они.

– Никого нет там! – сказал я.

– Ты слеп больше меня, старухи. Смотри – вон, темный, бежит степью!

Я посмотрел еще и снова не видел ничего, кроме тени.

– Это тень! Почему ты зовешь ее Ларра?

– Потому что это – он. Он уже стал теперь как тень, – пора! Он живет тысячи лет, солнце высушило его тело, кровь и кости, и ветер распылил их. Вот что может сделать бог с человеком за гордость!..

– Расскажи мне, как это было! – попросил я старуху, чувствуя впереди одну из славных сказок, сложенных в степях. И она рассказала мне эту сказку.

«Многие тысячи лет прошли с той поры, когда случилось это. Далеко за морем, на восход солнца, есть страна большой реки, в той стране каждый древесный лист и стебель травы дает столько тени, сколько нужно человеку, чтоб укрыться в ней от солнца, жестоко жаркого там.

Вот какая щедрая земля в той стране!

Там жило могучее племя людей, они пасли стада и на охоту за зверями тратили свою силу и мужество, пировали после охоты, пели песни и играли с девушками.

Однажды, во время пира, одну из них, черноволосую и нежную, как ночь, унес орел, спустившись с неба. Стрелы, пущенные в него мужчинами, упали, жалкие, обратно на землю. Тогда пошли искать девушку, но – не нашли ее. И забыли о ней, как забывают об всем на земле».

Старуха вздохнула и замолчала. Ее скрипучий голос звучал так, как будто это роптали все забытые века, воплотившись в ее груди тенями воспоминаний. Море тихо вторило началу одной из древних легенд, которые, может быть, создались на его берегах.

«Но через двадцать лет она сама пришла, измученная, иссохшая, а с нею был юноша, красивый и сильный, как сама она двадцать лет назад. И, когда ее спросили, где была она, она рассказала, что орел унес ее в горы и жил с нею там, как с женой. Вот его сын, а отца нет уже; когда он стал слабеть, то поднялся в последний раз высоко в небо и, сложив крылья, тяжело упал оттуда на острые уступы горы, насмерть разбился о них…

Все смотрели с удивлением на сына орла и видели, что он ничем не лучше их, только глаза его были холодны и горды, как у царя птиц. И разговаривали с ним, а он отвечал, если хотел, или молчал, а когда пришли старейшие племени, он говорил с ними, как с равными себе. Это оскорбило их, и они, назвав его неоперенной стрелой с неотточенным наконечником, сказали ему, что их чтут, им повинуются тысячи таких, как он, и тысячи вдвое старше его. А он, смело глядя на них, отвечал, что таких, как он, нет больше; и если все чтут их – он не хочет делать этого. О!.. тогда уж совсем рассердились они. Рассердились и сказали:

– Ему нет места среди нас! Пусть идет куда хочет.

Он засмеялся и пошел, куда захотелось ему, – к одной красивой девушке, которая пристально смотрела на него; пошел к ней и, подойдя, обнял ее. А она была дочь одного из старшин, осудивших его. И, хотя он был красив, она оттолкнула его, потому что боялась отца. Она оттолкнула его, да и пошла прочь, а он ударил ее и, когда она упала, встал ногой на ее грудь, так, что из ее уст кровь брызнула к небу, девушка, вздохнув, извилась змеей и умерла.

Всех, кто видел это, оковал страх, – впервые при них так убивали женщину. И долго все молчали, глядя на нее, лежавшую с открытыми глазами и окровавленным ртом, и на него, который стоял один против всех, рядом с ней, и был горд, – не опустил своей головы, как бы вызывая на нее кару. Потом, когда одумались, то схватили его, связали и так оставили, находя, что убить сейчас же – слишком просто и не удовлетворит их».

Ночь росла и крепла, наполняясь странными, тихими звуками. В степи печально посвистывали суслики, в листве винограда дрожал стеклянный стрекот кузнечиков, листва вздыхала и шепталась, полный диск луны, раньше кроваво-красный, бледнел, удаляясь от земли, бледнел и все обильнее лил на степь голубоватую мглу…

«И вот они собрались, чтобы придумать казнь, достойную преступления… Хотели разорвать его лошадьми – и это казалось мало им; думали пустить в него всем по стреле, но отвергли и это; предлагали сжечь его, но дым костра не позволил бы видеть его мучений; предлагали много – и не находили ничего настолько хорошего, чтобы понравилось всем. А его мать стояла перед ними на коленях и молчала, не находя ни слез, ни слов, чтобы умолять о пощаде. Долго говорили они, и вот один мудрец сказал, подумав долго:

– Спросим его, почему он сделал это? Спросили его об этом. Он сказал:

– Развяжите меня! Я не буду говорить связанный! А когда развязали его, он спросил:

– Что вам нужно? – спросил так, точно они были рабы…

– Ты слышал… – сказал мудрец.

– Зачем я буду объяснять вам мои поступки?

– Чтоб быть понятым нами. Ты, гордый, слушай! Все равно ты умрешь ведь… Дай же нам понять то, что ты сделал. Мы остаемся жить, и нам полезно знать больше, чем мы знаем…

– Хорошо, я скажу, хотя я, может быть, сам неверно понимаю то, что случилось. Я убил ее потому, мне кажется, – что меня оттолкнула она… А мне было нужно ее.

– Но она не твоя! – сказали ему.

– Разве вы пользуетесь только своим? Я вижу, что каждый человек имеет только речь, руки и ноги… а владеет он животными, женщинами, землей… и многим еще…

Ему сказали на это, что за все, что человек берет, он платит собой: своим умом и силой, иногда – жизнью. А он отвечал, что он хочет сохранить себя целым.

Долго говорили с ним и наконец увидели, что он считает себя первым на земле и, кроме себя, не видит ничего. Всем даже страшно стало, когда поняли, на какое одиночество он обрекал себя. У него не было ни племени, ни матери, ни скота, ни жены, и он не хотел ничего этого.

Когда люди увидали это, они снова принялись судить о том, как наказать его. Но теперь недолго они говорили, – тот, мудрый, не мешавший им судить, заговорил сам:

– Стойте! Наказание есть. Это страшное наказание; вы не выдумаете такого в тысячу лет! Наказание ему – в нем самом! Пустите его, пусть он будет свободен. Вот его наказание!

И тут произошло великое. Грянул гром с небес, – хотя на них не было туч. Это силы небесные подтверждали речь мудрого. Все поклонились и разошлись. А этот юноша, который теперь получил имя Ларра, что значит: отверженный, выкинутый вон, – юноша громко смеялся вслед людям, которые бросили его, смеялся, оставаясь один, свободный, как отец его. Но отец его – не был человеком… А этот – был человек. И вот он стал жить, вольный, как птица. Он приходил в племя и похищал скот, девушек – все, что хотел. В него стреляли, но стрелы не могли пронзить его тела, закрытого невидимым покровом высшей кары. Он был ловок, хищен, силен, жесток и не встречался с людьми лицом к лицу. Только издали видели его. И долго он, одинокий, так вился около людей, долго – не один десяток годов. Но вот однажды он подошел близко к людям и, когда они бросились на него, не тронулся с места и ничем не показал, что будет защищаться. Тогда один из людей догадался и крикнул громко:

– Не троньте его. Он хочет умереть!

И все остановились, не желая облегчить участь того, кто делал им зло, не желая убивать его. Остановились и смеялись над ним. А он дрожал, слыша этот смех, и все искал чего-то на своей груди, хватаясь за нее руками. И вдруг он бросился на людей, подняв камень. Но они, уклоняясь от его ударов, не нанесли ему ни одного, и когда он, утомленный, с тоскливым криком упал на землю, то отошли в сторону и наблюдали за ним. Вот он встал и, подняв потерянный кем-то в борьбе с ним нож, ударил им себя в грудь. Но сломался нож – точно в камень ударили им. И снова он упал на землю и долго бился головой об нее. Но земля отстранялась от него, углубляясь от ударов его головы.

– Он не может умереть! – с радостью сказали люди. И ушли, оставив его. Он лежал кверху лицом и видел – высоко в небе черными точками плавали могучие орлы. В его глазах было столько тоски, что можно было бы отравить ею всех людей мира. Так, с той поры остался он один, свободный, ожидая смерти. И вот он ходит, ходит повсюду… Видишь, он стал уже как тень и таким будет вечно! Он не понимает ни речи людей, ни их поступков – ничего. И все ищет, ходит, ходит… Ему нет жизни, и смерть не улыбается ему. И нет ему места среди людей… Вот как был поражен человек за гордость!»

Старуха вздохнула, замолчала, и ее голова, опустившись на грудь, несколько раз странно качнулась.

Я посмотрел на нее. Старуху одолевал сон, показалось мне. И стало почему-то страшно жалко ее. Конец рассказа она вела таким возвышенным, угрожающим тоном, а все-таки в этом тоне звучала боязливая, рабская нота.

На берегу запели, – странно запели. Сначала раздался контральто, – он пропел две-три ноты, и раздался другой голос, начавший песню сначала, а первый все лился впереди его… – третий, четвертый, пятый вступили в песню в том же порядке. И вдруг ту же песню, опять-таки сначала, запел хор мужских голосов.

Каждый голос женщин звучал совершенно отдельно, все они казались разноцветными ручьями и, точно скатываясь откуда-то сверху по уступам, прыгая и звеня, вливаясь в густую волну мужских голосов, плавно лившуюся кверху, тонули в ней, вырывались из нее, заглушали ее и снова один за другим взвивались, чистые и сильные, высоко вверх.

Шума волн не слышно было за голосами…



-II-

– Слышал ли ты, чтоб где-нибудь еще так пели? – спросила Изергиль, поднимая голову и улыбаясь беззубым ртом.

– Не слыхал. Никогда не слыхал…

– И не услышишь. Мы любим петь. Только красавцы могут хорошо петь, – красавцы, которые любят жить. Мы любим жить. Смотри-ка, разве не устали за день те, которые поют там? С восхода по закат работали, взошла луна, и уже – поют! Те, которые не умеют жить, легли бы спать. Те, которым жизнь мила, вот – поют.

– Но здоровье… – начал было я.

– Здоровья всегда хватит на жизнь. Здоровье! Разве ты, имея деньги, не тратил бы их? Здоровье – то же золото. Знаешь ты, что я делала, когда была молодой? Я ткала ковры с восхода по закат, не вставая почти. Я, как солнечный луч, живая была и вот должна была сидеть неподвижно, точно камень. И сидела до того, что, бывало, все кости у меня трещат. А как придет ночь, я бежала к тому, кого любила, целоваться с ним. И так я бегала три месяца, пока была любовь; все ночи этого времени бывала у него. И вот до какой поры дожила – хватило крови! А сколько любила! Сколько поцелуев взяла и дала!..

Я посмотрел ей в лицо. Ее черные глаза были все-таки тусклы, их не оживило воспоминание. Луна освещала ее сухие, потрескавшиеся губы, заостренный подбородок с седыми волосами на нем и сморщенный нос, загнутый, словно клюв совы. На месте щек были черные ямы, и в одной из них лежала прядь пепельно-седых волос, выбившихся из-под красной тряпки, которою была обмотана ее голова. Кожа на лице, шее и руках вся изрезана морщинами, и при каждом движении старой Изергиль можно было ждать, что сухая эта кожа разорвется вся, развалится кусками и предо мной встанет голый скелет с тусклыми черными глазами.

Она снова начала рассказывать своим хрустящим голосом:

– Я жила с матерью под Фальчи, на самом берегу Бырлада; и мне было пятнадцать лет, когда он явился к нашему хутору. Был он такой высокий, гибкий, черноусый, веселый. Сидит в лодке и так звонко кричит он нам в окна:

«Эй, нет ли у вас вина… и поесть мне?»

Я посмотрела в окно сквозь ветви ясеней и вижу: река вся голубая от луны, а он, в белой рубахе и в широком кушаке с распущенными на боку концами, стоит одной ногой в лодке, а другой на берегу. И покачивается, и что-то поет. Увидал меня, говорит:

«Вот какая красавица живет тут!.. А я и не знал про это!»

Точно он уж знал всех красавиц до меня! Я дала ему вина и вареной свинины… А через четыре дня дала уже и всю себя… Мы всё катались с ним в лодке по ночам. Он приедет и посвистит тихо, как суслик, а я выпрыгну, как рыба, в окно на реку. И едем… Он был рыбаком с Прута, и потом, когда мать узнала про все и побила меня, уговаривал все меня уйти с ним в Добруджу и дальше, в дунайские гирла. Но мне уж не нравился он тогда – только поет да целуется, ничего больше! Скучно это было уже. В то время гуцулы шайкой ходили по тем местам, и у них были любезные тут… Так вот тем – весело было. Иная ждет, ждет своего карпатского молодца, думает, что он уже в тюрьме или убит где-нибудь в драке, – и вдруг он один, а то с двумя-тремя товарищами, как с неба, упадет к ней. Подарки подносил богатые – легко же ведь доставалось все им! И пирует у нее, и хвалится ею перед своими товарищами. А ей любо это. Я и попросила одну подругу, у которой был гуцул, показать мне их… Как ее звали? Забыла как… Все стала забывать теперь. Много времени прошло с той поры, все забудешь! Она меня познакомила с молодцом. Был хорош… Рыжий был, весь рыжий – и усы, и кудри! Огненная голова. И был он такой печальный, иногда ласковый, а иногда, как зверь, ревел и дрался. Раз ударил меня в лицо… А я, как кошка, вскочила ему на грудь да и впилась зубами в щеку… С той поры у него на щеке стала ямка, и он любил, когда я целовала ее…

– А рыбак куда девался? – спросил я.

– Рыбак? А он… тут… Он пристал к ним, к гуцулам. Сначала все уговаривал меня и грозил бросить в воду, а потом – ничего, пристал к ним и другую завел… Их обоих и повесили вместе – и рыбака и этого гуцула. Я ходила смотреть, как их вешали. В Добрудже это было. Рыбак шел на казнь бледный и плакал, а гуцул трубку курил. Идет себе и курит, руки в карманах, один ус на плече лежит, а другой на грудь свесился. Увидал меня, вынул трубку и кричит:

«Прощай!..»

Я целый год жалела его. Эх!.. Это уж тогда с ними было, как они хотели уйти в Карпаты к себе. На прощанье пошли к одному румыну в гости, там их и поймали. Двоих только, а нескольких убили, а остальные ушли… Все-таки румыну заплатили после… Хутор сожгли и мельницу, и хлеб весь. Нищим стал.

– Это ты сделала? – наудачу спросил я.

– Много было друзей у гуцулов, не одна я… Кто был их лучшим другом, тот и справил им поминки…

Песня на берегу моря уже умолкла, и старухе вторил теперь только шум морских волн, – задумчивый, мятежный шум был славной второй рассказу о мятежной жизни. Все мягче становилась ночь, и все больше разрождалось в ней голубого сияния луны, а неопределенные звуки хлопотливой жизни ее невидимых обитателей становились тише, заглушаемые возраставшим шорохом волн… ибо усиливался ветер.

– А то еще турка любила я. В гареме у него была, в Скутари. Целую неделю жила, – ничего… Но скучно стало… – всё женщины, женщины… Восемь было их у него… Целый день едят, спят и болтают глупые речи… Или ругаются, квохчут, как курицы… Он был уж немолодой, этот турок. Седой почти и такой важный, богатый. Говорил – как владыка… Глаза были черные… Прямые глаза… Смотрят прямо в душу. Очень он любил молиться. Я его в Букурешти увидала… Ходит по рынку, как царь, и смотрит так важно, важно. Я ему улыбнулась. В тот же вечер меня схватили на улице и привезли к нему. Он сандал и пальму продавал, а в Букурешти приехал купить что-то. «Едешь ко мне?» – говорит.

«О да, поеду!»

– «Хорошо!»

И я поехала. Богатый он был, этот турок. И сын у него уже был – черненький мальчик, гибкий такой… Ему лет шестнадцать было. С ним я и убежала от турка… Убежала в Болгарию, в Лом-Паланку… Там меня одна болгарка ножом ударила в грудь за жениха или за мужа своего – уже не помню.

Хворала я долго в монастыре одном. Женский монастырь. Ухаживала за мной одна девушка, полька… и к ней из монастыря другого, – около Арцер-Паланки, помню, – ходил брат, тоже монашек… Такой… как червяк, все извивался предо мной… И когда я выздоровела, то ушла с ним… в Польшу его.

– Погоди!.. А где маленький турок?

– Мальчик? Он умер, мальчик. От тоски по дому или от любви… но стал сохнуть он, так, как неокрепшее деревцо, которому слишком много перепало солнца… так и сох все… Помню, лежит, весь уже прозрачный и голубоватый, как льдинка, а все еще в нем горит любовь… И все просит наклониться и поцеловать его… Я любила его и, помню, много целовала… Потом уж он совсем стал плох – не двигался почти. Лежит и так жалобно, как нищий милостыни, просит меня лечь с ним рядом и греть его. Я ложилась. Ляжешь с ним… он сразу загорится весь. Однажды я проснулась, а он уж холодный… мертвый… Я плакала над ним. Кто скажет? Может, ведь это я и убила его. Вдвое старше его я была тогда уж. И была такая сильная, сочная… а он – что же?.. Мальчик!..

Она вздохнула и – первый раз я видел это у нее – перекрестилась трижды, шепча что-то сухими губами.

– Ну, отправилась ты в Польшу… – подсказал я ей.

– Да… с тем, маленьким полячком. Он был смешной и подлый. Когда ему нужна была женщина, он ластился ко мне котом и с его языка горячий мед тек, а когда он меня не хотел, то щелкал меня словами, как кнутом. Раз как-то шли мы по берегу реки, и вот он сказал мне гордое, обидное слово. О! О!.. Я рассердилась! Я закипела, как смола! Я взяла его на руки и, как ребенка, – он был маленький, – подняла вверх, сдавив ему бока так, что он посинел весь. И вот я размахнулась и бросила его с берега в реку. Он кричал. Смешно так кричал. Я смотрела на него сверху, а он барахтался там, в воде. Я ушла тогда. И больше не встречалась с ним. Я была счастлива на это: никогда не встречалась после с теми, которых когда-то любила. Это нехорошие встречи, все равно как бы с покойниками.

Старуха замолчала, вздыхая. Я представлял себе воскрешаемых ею людей. Вот огненно-рыжий, усатый гуцул идет умирать, спокойно покуривая трубку. У него, наверное, были холодные, голубые глаза, которые на все смотрели сосредоточенно и твердо. Вот рядом с ним черноусый рыбак с Прута; плачет, не желая умирать, и на его лице, бледном от предсмертной тоски, потускнели веселые глаза, и усы, смоченные слезами, печально обвисли по углам искривленного рта. Вот он, старый, важный турок, наверное, фаталист и деспот, и рядом с ним его сын, бледный и хрупкий цветок Востока, отравленный поцелуями. А вот тщеславный поляк, галантный и жестокий, красноречивый и холодный… И все они – только бледные тени, а та, которую они целовали, сидит рядом со мной живая, но иссушенная временем, без тела, без крови, с сердцем без желаний, с глазами без огня, – тоже почти тень.

Она продолжала.

– В Польше стало трудно мне. Там живут холодные и лживые люди. Я не знала их змеиного языка. Все шипят… Что шипят? Это бог дал им такой змеиный язык за то, что они лживы. Шла я тогда, не зная куда, и видела, как они собирались бунтовать с вами, русскими. Дошла до города Бохнии. Жид один купил меня; не для себя купил, а чтобы торговать мною. Я согласилась на это. Чтобы жить – надо уметь что-нибудь делать. Я ничего не умела и за это платила собой. Но я подумала тогда, что ведь, если я достану немного денег, чтобы воротиться к себе на Бырлад, я порву цепи, как бы они крепки ни были. И жила я там. Ходили ко мне богатые паны и пировали у меня. Это им дорого стоило. Дрались из-за меня они, разорялись. Один добивался меня долго и раз вот что сделал: пришел, а слуга за ним идет с мешком. Вот пан взял в руки тот мешок и опрокинул его над моей головой. Золотые монеты стукали меня по голове, и мне весело было слушать их звон, когда они падали на пол. Но я все-таки выгнала пана. У него было такое толстое, сырое лицо, и живот – как большая подушка. Он смотрел, как сытая свинья. Да, выгнала я его, хотя он и говорил, что продал все земли свои, и дома, и коней, чтобы осыпать меня золотом. Я тогда любила одного достойного пана с изрубленным лицом. Все лицо было у него изрублено крест-накрест саблями турок, с которыми он незадолго перед тем воевал за греков. Вот человек!.. Что ему греки, если он поляк? А он пошел, бился с ними против их врагов. Изрубили его, у него вытек один глаз от ударов, и два пальца на левой руке были тоже отрублены… Что ему греки, если он поляк? А вот что: он любил подвиги. А когда человек любит подвиги, он всегда умеет их сделать и найдет, где это можно. В жизни, знаешь ли ты, всегда есть место подвигам. И те, которые не находят их для себя, – те просто лентяи или трусы или не понимают жизни, потому что, кабы люди понимали жизнь, каждый захотел бы оставить после себя свою тень в ней. И тогда жизнь не пожирала бы людей бесследно… О, этот, рубленый, был хороший человек! Он готов был идти на край света, чтобы делать что-нибудь. Наверное, ваши убили его во время бунта. А зачем вы ходили бить мадьяр? Ну-ну, молчи!..

И, приказывая мне молчать, старая Изергиль вдруг замолчала сама, задумалась.

– Знала также я и венгра одного. Он однажды ушел от меня, – зимой это было, – и только весной, когда стаял снег, нашли его в поле с простреленной головой. Вот как! Видишь – не меньше чумы губит любовь людей; коли посчитать – не меньше… Что я говорила? О Польше… Да, там я сыграла свою последнюю игру. Встретила одного шляхтича… Вот был красив! Как черт. Я же стара уж была, эх, стара! Было ли мне четыре десятка лет? Пожалуй, что и было… А он был еще и горд, и избалован нами, женщинами. Дорого он мне стал… да. Он хотел сразу так себе взять меня, но я не далась. Я не была никогда рабой, ничьей. А с жидом я уже кончила, много денег дала ему… И уже в Кракове жила. Тогда у меня все было: и лошади, и золото, и слуги… Он ходил ко мне, гордый демон, и все хотел, чтоб я сама кинулась ему в руки. Мы поспорили с ним… Я даже, – помню, – дурнела от этого. Долго это тянулось… Я взяла свое: он на коленях упрашивал меня… Но только взял, как уж и бросил. Тогда поняла я, что стала стара… Ох, это было мне не сладко! Вот уж не сладко!.. Я ведь любила его, этого черта… а он, встречаясь со мной, смеялся… подлый он был! И другим он смеялся надо мной, а я это знала. Ну, уж горько было мне, скажу! Но он был тут, близко, и я все-таки любовалась им. А как вот ушел он биться с вами, русскими, тошно стало мне. Ломала я себя, но не могла сломать… И решила поехать за ним. Он около Варшавы был, в лесу.

Но когда я приехала, то узнала, что уж побили их ваши… и что он в плену, недалеко в деревне.

«Значит, – подумала я, – не увижу уже его больше!»

А видеть хотелось. Ну, стала стараться увидать… Нищей оделась, хромой, и пошла, завязав лицо, в ту деревню, где был он. Везде казаки и солдаты… дорого мне стоило быть там! Узнала я, где поляки сидят, и вижу, что трудно попасть туда. А нужно мне это было. И вот ночью поползла я к тому месту, где они были. Ползу по огороду между гряд и вижу: часовой стоит на моей дороге… А уж слышно мне – поют поляки и говорят громко. Поют песню одну… к матери бога… И тот там же поет… Аркадэк мой. Мне горько стало, как подумала я, что раньше за мной ползали… а вот оно, пришло время – и я за человеком поползла змеей по земле и, может, на смерть свою ползу. А этот часовой уже слушает, выгнулся вперед. Ну, что же мне? Встала я с земли и пошла на него. Ни ножа у меня нет, ничего, кроме рук да языка. Жалею, что не взяла ножа. Шепчу:

«Погоди!..»

А он, солдат этот, уже приставил к горлу мне штык. Я говорю ему шепотом:

«Не коли, погоди, послушай, коли у тебя душа есть! Не могу тебе ничего дать, а прошу тебя…»

Он опустил ружье и также шепотом говорит мне:

«Пошла прочь, баба! пошла! Чего тебе?»

Я сказала ему, что сын у меня тут заперт…

«Ты понимаешь, солдат, – сын! Ты ведь тоже чей-нибудь сын, да? Так вот посмотри на меня – у меня есть такой же, как ты, и вон он где! Дай мне посмотреть на него, может, он умрет скоро… и, может, тебя завтра убьют… будет плакать твоя мать о тебе? И ведь тяжко будет тебе умереть, не взглянув на нее, твою мать? И моему сыну тяжко же. Пожалей же себя и его, и меня – мать!..»

Ох, как долго говорила я ему! Шел дождь и мочил нас. Ветер выл и ревел, и толкал меня то в спину, то в грудь. Я стояла и качалась перед этим каменным солдатом… А он все говорил:

«Нет!»

И каждый раз, как я слышала его холодное слово, еще жарче во мне вспыхивало желание видеть того, Аркадэка… Я говорила и мерила глазами солдата – он был маленький, сухой и все кашлял. И вот я упала на землю перед ним и, охватив его колени, все упрашивая его горячими словами, свалила солдата на землю. Он упал в грязь. Тогда я быстро повернула его лицом к земле и придавила его голову в лужу, чтоб он не кричал. Он не кричал, а только все барахтался, стараясь сбросить меня с своей спины. Я же обеими руками втискивала его голову глубже в грязь. Он и задохнулся… Тогда я бросилась к амбару, где пели поляки.

«Аркадэк!..» – шептала я в щели стен. Они догадливые, эти поляки, – и, услыхав меня, не перестали петь! Вот его глаза против моих.

«Можешь ты выйти отсюда?» – «Да, через пол!» – сказал он. «Ну, иди же». И вот четверо их вылезло из-под этого амбара: трое и Аркадэк мой.

«Где часовые?» – спросил Аркадэк.

«Вон лежит!..»

И они пошли тихо-тихо, согнувшись к земле. Дождь шел, ветер выл громко. Мы ушли из деревни и долго молча шли лесом. Быстро так шли. Аркадэк держал меня за руку, и его рука была горяча и дрожала.

О!.. Мне так хорошо было с ним, пока он молчал. Последние это были минуты – хорошие минуты моей жадной жизни. Но вот мы вышли на луг и остановились. Они благодарили меня все четверо. Ох, как они долго и много говорили мне что-то! Я все слушала и смотрела на своего пана. Что же он сделает мне? И вот он обнял меня и сказал так важно… Не помню, что он сказал, но так выходило, что теперь он в благодарность за то, что я увела его, будет любить меня… И стал он на колени предо мной, улыбаясь, и сказал мне:

«Моя королева!»

Вот какая лживая собака была это!.. Ну, тогда я дала ему пинка ногой и ударила бы его в лицо, да он отшатнулся и вскочил. Грозный и бледный стоит он предо мной… Стоят и те трое, хмурые все. И все молчат. Я посмотрела на них… Мне тогда стало – помню – только скучно очень, и такая лень напала на меня… Я сказала им:

«Идите!»

Они, псы, спросили меня:

«Ты воротишься туда, указать наш путь?»

Вот какие подлые! Ну, все-таки ушли они. Тогда и я пошла… А на другой день взяли меня ваши, но скоро отпустили. Тогда увидела я, что пора мне завести гнездо, будет жить кукушкой! Уж тяжела стала я, и ослабели крылья, и перья потускнели… Пора, пора! Тогда я уехала в Галицию, а оттуда в Добруджу. И вот уже около трех десятков лет живу здесь. Был у меня муж, молдаванин; умер с год тому времени. И живу я вот! Одна живу… Нет, не одна, а вон с теми.

Старуха махнула рукой к морю. Там все было тихо. Иногда рождался какой-то краткий, обманчивый звук и умирал тотчас же.

– Любят они меня. Много я рассказываю им разного. Им это надо. Еще молодые все… И мне хорошо с ними. Смотрю и думаю:

«Вот и я, было время, такая же была… Только тогда, в мое время, больше было в человеке силы и огня, и оттого жилось веселее и лучше… Да!..»

Она замолчала. Мне грустно было рядом с ней. Она же дремала, качая головой, и тихо шептала что-то… может быть, молилась.

С моря поднималась туча – черная, тяжелая, суровых очертаний, похожая на горный хребет. Она ползла в степь. С ее вершины срывались клочья облаков, неслись вперед ее и гасили звезды одну за другой. Море шумело. Недалеко от нас, в лозах винограда, целовались, шептали и вздыхали. Глубоко в степи выла собака… Воздух раздражал нервы странным запахом, щекотавшим ноздри. От облаков падали на землю густые стаи теней и ползли по ней, ползли, исчезали, являлись снова… На месте луны осталось только мутное опаловое пятно, иногда его совсем закрывал сизый клочок облака. И в степной дали, теперь уже черной и страшной, как бы притаившейся, скрывшей в себе что-то, вспыхивали маленькие голубые огоньки. То там, то тут они на миг являлись и гасли, точно несколько людей, рассыпавшихся по степи далеко друг от друга, искали в ней что-то, зажигая спички, которые ветер тотчас же гасил. Это были очень странные голубые языки огня, намекавшие на что-то сказочное.

– Видишь ты искры? – спросила меня Изергиль.

– Вон те, голубые? – указывая ей на степь, сказал я.

– Голубые? Да, это они… Значит, ле-таки! Ну-ну… Я уж вот не вижу их больше. Не могу я теперь многого видеть.

– Откуда эти искры? – спросил я старуху. Я слышал кое-что раньше о происхождении этих искр, но мне хотелось послушать, как расскажет о том же старая Изергиль.

– Эти искры от горящего сердца Данко. Было на свете сердце, которое однажды вспыхнуло огнем… И вот от него эти искры. Я расскажу тебе про это… Тоже старая сказка… Старое, все старое! Видишь ты, сколько в старине всего?.. А теперь вот нет ничего такого – ни дел, ни людей, ни сказок таких, как в старину… Почему?.. Ну-ка, скажи! Не скажешь… Что ты знаешь? Что все вы знаете, молодые? Эхе-хе!.. Смотрели бы в старину зорко – там все отгадки найдутся… А вот вы не смотрите и не умеете жить оттого… Я не вижу разве жизнь? Ох, все вижу, хоть и плохи мои глаза! И вижу я, что не живут люди, а все примеряются, примеряются и кладут на это всю жизнь. И когда обворуют сами себя, истратив время, то начнут плакаться на судьбу. Что же тут – судьба? Каждый сам себе судьба! Всяких людей я нынче вижу, а вот сильных нет! Где ж они?.. И красавцев становится все меньше.

Старуха задумалась о том, куда девались из жизни сильные и красивые люди, и, думая, осматривала темную степь, как бы ища в ней ответа.

Я ждал ее рассказа и молчал, боясь, что, если спрошу ее о чем-либо, она опять отвлечется в сторону.

И вот она начала рассказ.


старуха изергиль - горящее сердце Данко1



-III-

«Жили на земле в старину одни люди, непроходимые леса окружали с трех сторон таборы этих людей, а с четвертой – была степь. Были это веселые, сильные и смелые люди. И вот пришла однажды тяжелая пора явились откуда-то иные племена и прогнали прежних в глубь леса.

Там были болота и тьма, потому что лес был старый, и так густо переплелись его ветви, что сквозь них не видать было неба, и лучи солнца едва могли пробить себе дорогу до болот сквозь густую листву. Но когда его лучи падали на воду болот, то подымался смрад, и от него люди гибли один за другим. Тогда стали плакать жены и дети этого племени, а отцы задумались и впали в тоску. Нужно было уйти из этого леса, и для того были две дороги: одна – назад, – там были сильные и злые враги, другая – вперед, – там стояли великаны-деревья, плотно обняв друг друга могучими ветвями, опустив узловатые корни глубоко в цепкий ил болота. Эти каменные деревья стояли молча и неподвижно днем в сером сумраке и еще плотнее сдвигались вокруг людей по вечерам, когда загорались костры. И всегда, днем и ночью, вокруг тех людей было кольцо крепкой тьмы, оно точно собиралось раздавить их, а они привыкли к степному простору. А еще страшней было, когда ветер бил по вершинам деревьев и весь лес глухо гудел, точно грозил и пел похоронную песню тем людям. Это были все-таки сильные люди, и могли бы они пойти биться насмерть с теми, что однажды победили их, но они не могли умереть в боях, потому что у них были заветы, и коли б умерли они, то пропали б с ними из жизни и заветы. И потому они сидели и думали в длинные ночи, под глухой шум леса, в ядовитом смраде болота. Они сидели, а тени от костров прыгали вокруг них в безмолвной пляске, и всем казалось, что это не тени пляшут, а торжествуют злые духи леса и болота… Люди всё сидели и думали. Но ничто – ни работа, ни женщины не изнуряют тела и души людей так, как изнуряют тоскливые думы. И ослабли люди от дум… Страх родился среди них, сковал им крепкие руки, ужас родили женщины плачем над трупами умерших от смрада и над судьбой скованных страхом живых, – и трусливые слова стали слышны в лесу, сначала робкие и тихие, а потом все громче и громче… Уже хотели идти к врагу и принести ему в дар волю свою, и никто уже, испуганный смертью, не боялся рабской жизни… Но тут явился Данко и спас всех один».

Старуха, очевидно, часто рассказывала о горящем сердце Данко. Она говорила певуче, и голос ее, скрипучий и глухой, ясно рисовал предо мной шум леса, среди которого умирали от ядовитого дыхания болота несчастные, загнанные люди…

«Данко – один из тех людей, молодой красавец. Красивые – всегда смелы. И вот он говорит им, своим товарищам:

– Не своротить камня с пути думою. Кто ничего не делает, с тем ничего не станется. Что мы тратим силы на думу да тоску? Вставайте, пойдем в лес и пройдем его сквозь, ведь имеет же он конец – все на свете имеет конец! Идемте! Ну! Гей!..

Посмотрели на него и увидали, что он лучший из всех, потому что в очах его светилось много силы и живого огня.

– Веди ты нас! – сказали они.

Тогда он повел…»

Старуха помолчала и посмотрела в степь, где все густела тьма. Искорки горящего сердца Данко вспыхивали где-то далеко и казались голубыми воздушными цветами, расцветая только на миг.

«Повел их Данко. Дружно все пошли за ним – верили в него. Трудный путь это был! Темно было, и на каждом шагу болото разевало свою жадную гнилую пасть, глотая людей, и деревья заступали дорогу могучей стеной. Переплелись их ветки между собой; как змеи, протянулись всюду корни, и каждый шаг много стоил пота и крови тем людям. Долго шли они… Все гуще становился лес, все меньше было сил! И вот стали роптать на Данко, говоря, что напрасно он, молодой и неопытный, повел их куда-то. А он шел впереди их и был бодр и ясен.

Но однажды гроза грянула над лесом, зашептали деревья глухо, грозно. И стало тогда в лесу так темно, точно в нем собрались сразу все ночи, сколько их было на свете с той поры, как он родился. Шли маленькие люди между больших деревьев и в грозном шуме молний, шли они, и, качаясь, великаны-деревья скрипели и гудели сердитые песни, а молнии, летая над вершинами леса, освещали его на минутку синим, холодным огнем и исчезали так же быстро, как являлись, пугая людей. И деревья, освещенные холодным огнем молний, казались живыми, простирающими вокруг людей, уходивших из плена тьмы, корявые, длинные руки, сплетая их в густую сеть, пытаясь остановить людей. А из тьмы ветвей смотрело на идущих что-то страшное, темное и холодное. Это был трудный путь, и люди, утомленные им, пали духом. Но им стыдно было сознаться в бессилии, и вот они в злобе и гневе обрушились на Данко, человека, который шел впереди их. И стали они упрекать его в неумении управлять ими, – вот как!

Остановились они и под торжествующий шум леса, среди дрожащей тьмы, усталые и злые, стали судить Данко.

– Ты, – сказали они, – ничтожный и вредный человек для нас! Ты повел нас и утомил, и за это ты погибнешь!

– Вы сказали:

«Веди!»

– и я повел! – крикнул Данко, становясь против них грудью. – Во мне есть мужество вести, вот потому я повел вас! А вы? Что сделали вы в помощь себе? Вы только шли и не умели сохранить силы на путь более долгий! Вы только шли, шли, как стадо овец!

Но эти слова разъярили их еще более.

– Ты умрешь! Ты умрешь! – ревели они. А лес все гудел и гудел, вторя их крикам, и молнии разрывали тьму в клочья. Данко смотрел на тех, ради которых он понес труд, и видел, что они – как звери. Много людей стояло вокруг него, но не было на лицах их благородства, и нельзя было ему ждать пощады от них. Тогда и в его сердце вскипело негодование, но от жалости к людям оно погасло. Он любил людей и думал, что, может быть, без него они погибнут. И вот его сердце вспыхнуло огнем желания спасти их, вывести на легкий путь, и тогда в его очах засверкали лучи того могучего огня… А они, увидав это, подумали, что он рассвирепел, отчего так ярко и разгорелись очи, и они насторожились, как волки, ожидая, что он будет бороться с ними, и стали плотнее окружать его, чтобы легче им было схватить и убить Данко. А он уже понял их думу, оттого еще ярче загорелось в нем сердце, ибо эта их дума родила в нем тоску.

А лес все пел свою мрачную песню, и гром гремел, и лил дождь…

– Что сделаю я для людей?! – сильнее грома крикнул Данко.

И вдруг он разорвал руками себе грудь и вырвал из нее свое сердце и высоко поднял его над головой.

Оно пылало так ярко, как солнце, и ярче солнца, и весь лес замолчал, освещенный этим факелом великой любви к людям, а тьма разлетелась от света его и там, глубоко в лесу, дрожащая, пала в гнилой зев болота. Люди же, изумленные, стали как камни.




– Идем! – крикнул Данко и бросился вперед на свое место, высоко держа горящее сердце и освещая им путь людям.

Они бросились за ним, очарованные. Тогда лес снова зашумел, удивленно качая вершинами, но его шум был заглушен топотом бегущих людей. Все бежали быстро и смело, увлекаемые чудесным зрелищем горящего сердца.

И теперь гибли, но гибли без жалоб и слез. А Данко все был впереди, и сердце его все пылало, пылало!

И вот вдруг лес расступился перед ним, расступился и остался сзади, плотный и немой, а Данко и все те люди сразу окунулись в море солнечного света и чистого воздуха, промытого дождем. Гроза была – там, сзади них, над лесом, а тут сияло солнце, вздыхала степь, блестела трава в брильянтах дождя и золотом сверкала река… Был вечер, и от лучей заката река казалась красной, как та кровь, что била горячей струёй из разорванной груди Данко.

Кинул взор вперед себя на ширь степи гордый смельчак Данко, – кинул он радостный взор на свободную землю и засмеялся гордо. А потом упал и – умер.

Люди же, радостные и полные надежд, не заметили смерти его и не видали, что еще пылает рядом с трупом Данко его смелое сердце. Только один осторожный человек заметил это и, боясь чего-то, наступил на гордое сердце ногой… И вот оно, рассыпавшись в искры, угасло…»

– Вот откуда они, голубые искры степи, что являются перед грозой!

Теперь, когда старуха кончила свою красивую сказку, в степи стало страшно тихо, точно и она была поражена силой смельчака Данко, который сжег для людей свое сердце и умер, не прося у них ничего в награду себе. Старуха дремала. Я смотрел на нее и думал:

«Сколько еще сказок и воспоминаний осталось в ее памяти?»

И думал о великом горящем сердце Данко и о человеческой фантазии, создавшей столько красивых и сильных легенд.

Дунул ветер и обнажил из-под лохмотьев сухую грудь старухи Изергиль, засыпавшей все крепче. Я прикрыл ее старое тело и сам лег на землю около нее. В степи было тихо и темно. По небу все ползли тучи, медленно, скучно… Море шумело глухо и печально.Источник


Слышал легенду, будто когда-то
Нашу страну населяли гиганты.
Будто бы жили странной судьбою:
Были готовы к работе и к бою.

***

От недостатка хлеба и мяса
Бредили Марксом, Победой и Марсом,
Снежной тайгой, Арктикой хмурой,
Яркими звездами над Байконуром,
Пламенем жарким, бездной бездонной…
Строили шахты, плотины и домны.

***

И заблуждались, и побеждали.
Ждали гостей из немыслимой дали.
Сквозь канонаду бойни кровавой
Мчались, чтоб рухнуть в высокие травы,
В снег почерневший, в воду и в глину…
Алый свой флаг вознесли над Берлином.
Шли от колхозной луковой грядки
К Олимпиаде, Афгану, разрядке.

***
Шли сквозь шаблоны и трафареты,

Шли, за собой увлекая планету,
Кровью писали добрую сказку.
Даже ошибки их были гигантски.
Верили, веру в сердце лелея,
В непогрешимость речей с Мавзолея,
Знали, что правы серп их и молот,
Знали, что мир лишь на время расколот,
Что не навечно боль и печали…

***

Но измельчали. Увы, измельчали…
Их же потомки прячутся робко
В затхлой тиши кабинетных коробок,
Мыслят стандартно, далью не бредят,
Сводят безжизненно с дебетом кредит,
Мелко мечтают, думают редко…
В них ничего не осталось от предков.



История СССР, кратко:





По теме:

Принципиальное отличие РАЯ и АДА! Притча о том, как сохранить нашу человеческую общность.


6 детских сказок, смысл которых гораздо глубже, чем кажется


Отвергая отца… Очень глубокая и полезная всем статья!


ДЕСЯТЬ НЕВЕРОЯТНЫХ ФАКТОВ О ДРЕВНИХ СЛАВЯНАХ


Старая притча. Не стена главная преграда…


СТАРУХА ИЗЕРГИЛЬ. Легенда о горящем сердце Данко. М.Горький


Размышления о биологических основах коммунизма


РАБСТВО. В ЧЁМ ПРИЧИНА? НОВЫЙ МИРОВОЙ ПОРЯДОК АКЦИОНЕРОВ ФРС


ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ВОЙНА — 8 ТЕХНОЛОГИЙ, С ПОМОЩЬЮ КОТОРЫХ НАС ПРЕВРАЩАЮТ В ВЫРОДКОВ


Психологическая война: «Разделяй и властвуй, подменяя традиционные ценности ложными»


ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ВОЙНА. КТО, КАК И ЗАЧЕМ УНИЧТОЖАЕТ РУССКИЙ ЯЗЫК.


Психологическая война. Методы манипуляции общественным сознанием через средства массовой информации.


ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ КРОВОПРОЛИТНАЯ ВОЙНА


(Visited 6 015 times, 1 visits today)

:
Племя загнано в ядовитый тёмный лес. Юноша вызывается вывести людей, но путь страшен, и они начинают роптать. Тогда он вырывает своё пылающее сердце, освещает им путь и умирает, выведя племя из леса.

Легенда о Данко — отрывок из третьей части рассказа Максима Горького «Старуха Изергиль». Название отрывка условное, в оригинале он никак не озаглавлен.

Жило в старину племя весёлых, сильных и смелых людей. С трёх сторон их стойбище окружали непроходимые леса, а с четвёртой простиралась степь. Однажды из степи явились более сильные племена и прогнали этих людей в глубь леса, где ветви вековых деревьев не пропускали солнечного света, а из болот поднимались ядовитые испарения.

Люди стали болеть и умирать. Из леса надо было уходить, но позади были сильные враги, а впереди дорогу преграждали болота и каменные деревья-великаны, создававшие вокруг людей «кольцо крепкой тьмы». Когда налетал ветер, «весь лес глухо гудел, точно грозил и пел похоронную песню тем людям».

Люди могли бы вернуться в степь и биться насмерть, но они не могли погибнуть, потому что у них были заветы, которые не должны были исчезнуть. Долгие ночи люди сидели «в ядовитом смраде болота» и думали.

Ничто — ни работа, ни женщины не изнуряют тела и души людей так, как изнуряют тоскливые думы.

Плачь женщин над умершими и над судьбой живых породил страх в сердцах людей. Всё громче звучали трусливые слова о том, что надо вернуться в степь и стать рабами сильнейших.

И тут встал молодой красавец Данко и сказал, что надо пройти этот лес насквозь, ведь «всё на свете имеет конец». В его глазах светилось так много «силы и живого огня», что люди поверили и пошли за ним.

Труден был их путь, люди гибли в жадных пастях болот, а лес переплетал свои ветви так плотно, что каждый шаг давался с трудом. Вскоре измученные люди начали роптать на Данко, но тот шёл впереди «и был бодр и ясен».

Однажды началась гроза, и на лес опустился непроглядный мрак. Людям казалось, что из тьмы ветвей на них смотрит «что-то страшное, тёмное и холодное». Племя пало духом, но сознаваться в собственном бессилии людям было стыдно, и они выместили зло на Данко — «стали упрекать его в неумении управлять ими».

Под торжествующий шум леса усталые и злые люди стали судить Данко, называя его ничтожным и вредным. Данко же отвечал, что повёл их, потому что чувствовал в себе мужество вести. Это люди не сумели сохранить силы на долгий путь и просто шли как стадо овец.

Тогда люди захотели убить Данко, и лица их стали похожи на морды животных, не было в них ни доброты, ни благородства. От жалости к соплеменникам сердце Данко вспыхнуло огнём желания помочь им, и лучи этого могучего огня засверкали в его глазах.

Увидев, как горят глаза у Данко, люди решили, что он рассвирепел, насторожились и стали окружать его, чтобы схватить и убить. Данко понял их намерение и стало ему горько, а сердце разгорелось ещё ярче.

Желая сделать что-то для людей, Данко «разорвал руками себе грудь», вырвал своё пылающее сердце и высоко поднял его над головой.

И весь лес замолчал, освещенный этим факелом великой любви к людям, а тьма разлетелась от света его и там, глубоко в лесу, дрожащая, пала в гнилой зев болота.

Данко повёл очарованных людей вперёд, освещая путь пылающим сердцем. И сейчас люди гибли, «но гибли без жалоб и слёз». Вдруг лес расступился, и племя увидело широкую степь, полную солнца, простора и чистого воздуха.

А Данко посмотрел на степь, радостно рассмеялся и умер. Его сердце ещё пылало рядом с телом. Какой-то осторожный человек увидел это и, чего-то испугавшись, «наступил на гордое сердце ногой». Оно рассыпалось в искры и угасло.

Иногда в степи перед грозой появляются голубые искры. Это остатки горящего сердца Данко.

Понравилась статья? Поделить с друзьями:

Не пропустите также:

  • Из какого произведения эти слова сказка о том что всему свое время
  • Из какого предмета кухонного обихода отлили стойкого оловянного солдатика из сказки андерсена
  • Из какого металла был выплавлен стойкий солдатик в сказке андерсена
  • Из какого копытца напился иванушка из сказки сестрица аленушка и братец иванушка
  • Из какого камня был высечен дворец кощея бессмертного в сказке о царе берендее

  • 0 0 голоса
    Рейтинг статьи
    Подписаться
    Уведомить о
    guest

    0 комментариев
    Старые
    Новые Популярные
    Межтекстовые Отзывы
    Посмотреть все комментарии