Известны ли вам произведения русской литературы написанные в жанре святочных рассказов

Святочный и рождественский рассказ в русской литературе XVIII-XXI вв.

Чудесныезимние праздники издавна включали в себя и, наверное, включают и до сих пор, и старинные народные святки (языческие по своему происхождению), и церковный праздник Рождества Христова, и мирской праздник Нового года. Отражением жизни народа и общества всегда была литература, а уж таинственная святочная тематика – просто кладезь фантастических сюжетов, передающих мир чудесного и потустороннего, всегда завораживающий и привлекающий рядового читателя.

Святки, по ёмкому выражению А.Шаховского, — «вечера народного веселья»: веселье, смех, озорство объясняются стремлением человека воздействовать на будущее (в соответствии с пословицей «как начал, так и кончил» или с современной – «как встретишь Новый год, так его и проведёшь»). Считалось, что чем веселее человек проводит начало года, тем благополучнее будет год… 

Однако, где чрезмерное смехотворство, веселье, задорность, там всегда неспокойно и даже как-то тревожно… Вот здесь-то и начинает развиваться интригующий сюжет: детективный, фантастический или просто романтический…Сюжет, всегда приуроченный к Святым дням – времени от Рождества до Крещенья.

В русской литературе святочная тема начинает развиваться с середины XVIII в.: вначале это были анонимные комедии об игрищах, святочные былички и историйки. Характерной их особенностью стали давние представления о том, что именно в период святок наибольшую активность приобретает «нечистая сила» — черти, лешие, кикиморы, банники и др. Это подчёркивает враждебность и опасность святочного времени…

Широкое распространение в народной среде получили и гадания, и колядование ряженых, и подблюдные песни. Между тем, православная Церковь издавна осуждала такое поведение как греховное. В указе патриарха Иоакима 1684 г., запрещающем святочные «беснования», говорится о том, что они приводят человека в «душепагубный грех». Святочные игрища, гадания и ряженье («масколюдство», надевание «звероподобных харь») всегда порицалось Церковью.

Впоследствии появилась потребность народный святочные былички и истории литературно обрабатывать. Эти стали заниматься писатели, поэты, этнографы и фольклористы, в частностиМ.Д.Чулков, издававший на протяжении 1769 г. юмористический журнал «И то, и сио», и Ф.Д.Нефедов, с концаXIX в. издававший журналы со святочной тематикой, и, конечно, В.А.Жуковский, создавший самую популярную русскую балладу «Светлана», в основе которой – народный сюжет о гадающей на святках героине… К святочной тематике обращались и многие поэты XIX в.: А.Пушкин(«Гаданье и сон Татьяны» (отрывок из романа «Евгений Онегин), А.Плещеев («Легенда о Христе-младенце»), Я.Полонский («Ёлка»),А.Фет («Гадания») и др.

Постепенно, в период развития романтизма, святочный рассказ притягивает к себе весь мир чудесного. В основе многих рассказов – вифлеемское чудо, а это уже трансформация просто святочного рассказа в рассказ рождественский…Рождественский рассказв русской литературе, в отличие от западной, появился лишь к 40-м гг. XIX в. это объясняется отличное от Европы, особой ролью праздника. День Рождества Христова – великий христианский праздник, второй по значимости после Пасхи. В течение долгого времени в России в миру праздновались святки, и только Церковь праздновала Рождество Христово.

На Западе же христианская традиция значительно раньше и теснее переплелась с языческой, в частности это произошло с обычаем украшать и зажигать на Рождество ёлку. Древний языческий обряд почитания дерева превратился в христианский обычай. Рождественская ёлка стала символом Божественного Младенца. В Россию ёлка проникла поздно и прививалась медленно, как и любое западное новшество.

С серединой XIX в. связывается и появление первых рассказов с рождественской тематикой. Более ранние тексты, как, например, «Ночь перед Рождеством»Н.В.Гоголя, не показательны, во-первых, в гоголевской повести изображены святки на Украине, где празднование и переживание Рождества было ближе к западному, а во-вторых, у Гоголя языческий элемент («чертовщина») преобладает над христианским. 

Другое дело «Ночь на Рождество Христово» московского писателя и актёра К.Баранова, вышедшая в 1834 г. Это действительно рождественская повесть: в ней ведущим оказывается мотив милосердия и сочувствия к ребёнку – типичный мотив рождественского повествования. Массовое появление таких текстов наблюдается после того, как были переведены на русский язык рождественские повести Ч.Диккенса начала 1840-х гг. – «Рождественская песнь в прозе», «Колокола», «Сверчок на печи», а позже и другие. Эти повести имели огромный успех у русского читателя и породили множество подражаний и вариаций. Одним из первых писателей, обратившихся к диккеновской традиции, был Д.В.Григорович, опубликовавший в 1853 г. повесть «Зимний вечер».

В появлении русской рождественской прозы важную роль сыграли «Повелитель блох» и «Щелкунчик»Гофмана и некоторые сказки Андерсена, особенно «Ёлка» и «Девочка со спичками». Сюжет последней сказки использовалФ.М.Достоевский в рассказе «Мальчик у Христа на ёлке», а позже В.Немирович-Данченко в рассказе «Глупый Федька». 

Смерть ребёнка в рождественскую ночь – элемент фантасмагории и слишком страшное событие, подчёркивающее преступление всего человечества по отношению к детям… Но с христианской точки зрения, маленькие герои приобретаю истинное счастье не на земле, а на Небе: становятся ангелами и попадают на ёлку Самого Христа. Собственно, чудо совершается: вифлеемское чудо многократно отзывается на судьбах людей…

Позже рождественские и святочные рассказы писали почти все крупные прозаики к.XIX – н. XX вв. Святочные и рождественские рассказы могли быть весёлыми и печальными, смешными и страшными, они могли кончаться свадьбой или смертью героев, примирением или ссорой. Но при всём разнообразии их сюжетов все они имели нечто общее – то, что гармонировало с праздничным настроением читателя, то сентиментальным, то безудержно весёлым, неизменно вызывая отклик в сердцах.

 В основе каждого такого рассказа лежало «небольшое событьице, имеющее совсем святочный характер» (Н.С.Лесков), что и позволяло дать им общий подзаголовок. Термины «рождественский рассказ» и «святочный рассказ», по большей части, использовались как синонимы: в текстах под заголовком «святочный рассказ» могли преобладать мотивы, связанные с праздником Рождества, а подзаголовок «рождественский рассказ» отнюдь не предполагал отсутствие в тексте мотивов народных святок…

Лучшие образцы жанра созданы Н.С.Лесковым. В 1886 г. писатель пишет целый цикл «Святочные рассказы». 

В рассказе «Жемчужное ожерелье» он размышляет о жанре: «От святочного рассказа непременно требуется, чтобы он был приурочен к событиям святочного вечера – от Рождества до Крещенья, чтобы он был сколько-нибудь фантастичен, имел какую-нибудь мораль… и, наконец – чтобы он оканчивался непременно весело. В жизни таких событий бывает немного, и поэтому автор неволит себя выдумывать и сочинять фабулу, подходящую к программе». Своеобразными святочными рассказы являются и «Ванька», и «На святках» А.П.Чехова.

В н. XX в., с развитием модернизма в литературе, стали появляться пародии на святочный жанр и шутливые рекомендации о том, как следует сочинять святочные рассказы. Так, например в газете «Речь» в 1909 г. О.Л.Д”ор (Оршер И.) помещает следующее руководство для молодых писателей:

«Всякий человек, имеющий руки, двугривенный на бумагу, перо и чернила и не имеющий таланта, может написать рождественский рассказ.

Нужно только придерживаться известной системы и твёрдо помнить следующие правила:

1) Без поросёнка, гуся, ёлки и хорошего человека рождественский рассказ не действителен.

2) Слова «ясли», «звезда» и «любовь» должны повторяться не менее десяти, но и не более двух-трёх тысяч раз.

3) Колокольный звон, умиление и раскаяние должны находиться в конце рассказа, а не в начале его.

Всё остальное неважно».

Пародии свидетельствовали о том, что святочный жанр исчерпал свои возможности. Конечно, нельзя не отметить интерес к сфере духовного в среде интеллигенции того времени. 

Но святочный рассказ отдаляется от своих традиционных норм. Порою, как, например, в рассказе В.Брюсова «Дитя и безумец», он даёт возможность для изображения психически экстремальных ситуаций: вифлеемское чудо как безусловную реальность в рассказе воспринимают лишь ребёнок и душевнобольной Семён. В других случаях святочные произведения основываются на средневековых и апокрифических текстах, в которых особенно интенсивно воспроизводятся религиозные настроения и чувства (здесь важен вклад А.М.Ремизова). 

Иногда за счёт воспроизведения исторической обстановки святочному сюжету придаётся особый колорит (как, например, в рассказе С.Ауслендера «Святки в старом Петербурге»), порою же рассказ тяготеет к остросюжетной психологической новелле.

Традиции святочного рассказа особо чтил А.Куприн,создав прекрасные образцы жанра — рассказы о вере, добре и милосердии «Бедный принц» и «Чудесный доктор», а также писатели русского зарубежья И.А.Бунин («Крещенская ночь» и др.), И.С.Шмелёв («Рождество» и др.) и В.Никифоров-Волгин («Серебряная метель» и др.).

Во многих святочных рассказах тема детства – основная. Эту тему развивает государственный деятель и христианский мыслительК.Победоносцев в своём очерке «Рождество»: «Рождество Христово и Святая Пасха – праздники по преимуществу детские, и в них как будто исполняется сила слов Христовых: Аще не будете яко дети, не имате внити в царствие Божие. Прочие праздники не столь доступны детскому разумению…» 

А далее Константин Петрович развивает мысль о детском воображении, восприимчивом ко всей Евангельской истории и, в частности, к простым рассказам о Рождестве Христовом: 

«Тихая ночь над полями палестинскими, уединённый вертеп, ясли. Окружённые теми домашними животными, которые знакомы ребёнку по первым впечатлениям памяти, — в яслях повитый Младенец и над Ним кроткая, любящая Мать с задумчивым взором и ясною улыбкой материнского счастья – три великолепных царя, идущих за звездою к убогому вертепу с дарами, — и вдали на поле пастухи посреди своего стада, внимающие радостной вести Ангела и таинственному хору Сил Небесных. Потом злодей Ирод, преследующий невинного Младенца; избиение младенцев в Вифлееме, потом путешествие святого семейства в Египет, — сколько во всём этом жизни и действия, сколько интереса для ребёнка!» 

Да и не только для ребёнка… Святые дни – это такое удивительное время, когда все становятся детьми: простыми, искренними, открытыми, добрыми и любящими всех.

Позже, и что неудивительно, святочный рассказ «революционно» перевоплотился в новогодний. Новый год как праздник вытесняет Рождество, на смену Христу Младенцу приходит добрый Дедушка Мороз… Но состояние трепета и ожидание чуда присутствует и в «новых» рассказах. «Ёлка в Сокольниках», «Три покушения на В.И.Ленина» В.Д.Бонч-Бруевича,«Чук и Гек» А.Гайдара – одни из лучших советских идиллий. Несомненна также ориентация на эту традицию кинофильмов Э.Рязанова «Карнавальная ночь» и «Ирония судьбы, или С лёгким паром»…

Святочные и рождественские рассказы возвращаются на страницы современных газет и журналов. Особую роль здесь играют несколько факторов. Во-первых, стремление восстановить нарушенную связь времён, а в частности, православное мировосприятие. Во-вторых, вернуться ко многим обычаям и формам культурной жизни, которые были столь насильственно прерваны. Традиции святочного рассказа продолжают современные детские писатели С.Серова, Е.Чудинова, Ю.Вознесенская, Е.Санин (мон.Варнава) и др.

Святочное чтение всегда было особенным чтением, ведь оно – о возвышенном и несуетном. Святые дни – это время тишины и время для такого приятного чтения. Ведь после столь великого праздника – Рождества Христова – читатель просто не может позволить себе ничего такого, что отвлекало бы его от высоких мыслей о Боге, о добре, милосердии, сострадании и любви… Давайте воспользуемся этим драгоценным временем!

Подготовлено Л.В.Шишловой

Используемая литература:

1. Чудо рождественской ночи: Святочные рассказы / Сост., вступ. ст., примеч. Е. Душечкиной, Х.Барана. – СПб.: Худож. Лит., 1993.
2. Вифлеемская звезда. Рождество и Пасха в стихах и прозе: Сборник/ Сост. и вступл. М.Письменного, — М.: Дет. лит., — 1993.
3. Звезда Рождества: Святочные рассказы и стихи / Сост. Е.Тростникова. – М.: Дрофа, 2003
4. Лесков Н.С. Собр. Соч. в 11 тт. М., 1958. т.7.

Источник

Середина XIX века ознаменована появлением в рассказах зимнего календарного цикла новой и очень важной темы — темы Рождества. В 1830-х годах, по моим наблюдениям, лишь два текста в какой-то степени отразили ее — «Ночь перед Рождеством» Гоголя и повесть малоизвестного московского актера и писателя К. Н. Баранова «Ночь на Рождество Христово». Однако гоголевская повесть в основном посвящена не Рождеству, а языческим малороссийским святкам: рождественская тема возникает в ней лишь в финале, когда изображается победа добра над силами зла. Здесь рождественские мотивы появились, скорее всего, под воздействием западной традиции — в народном праздновании украинских святок влияние западных праздничных обычаев было очевидно заметнее, и в результате этого рождественская тема в самом праздновании святок звучала сильнее: и в обычае колядования, мало известном в центральной России, и в самом восприятии Рождества как времени, которое побеждает и изгоняет злые силы. В повести Баранова традиция европейской литературы сказывается еще отчетливее: Рождество, к которому приурочено начало повести, используется автором для реализации рождественского сюжета; здесь — сюжета о мальчике-сироте, жизнь которого рождественской ночью чудесным образом изменяется к лучшему. Но в целом в первые десятилетия XIX века рождественские тексты были единичны и не играли в литературе заметной роли. С середины 40-х годов все изменилось.

К Рождеству 1843 года в Англии выходит первая Christmas Book Чарльза Диккенса «Рождественская песнь в прозе»; через год — вторая, «Колокола», а еще через год — «Сверчок на печи». Во второй половине 1840-х годов Диккенс создает еще несколько рождественских текстов. Так он ответил на обращенную к нему просьбу написать статью о социальном неравенстве в Англии. Повести Диккенса имели большой успех у европейского читателя. Почти одновременно с их опубликованием на родине писателя они становятся известными и в России. Уже в 1844 году под названием «Святочные видения» журнал «Репертуар и пантеон» печатает перевод «Рождественской песни в прозе», и отдельным изданием выходит ее литературное переложение под названием «Светлое Христово Воскресенье», принадлежащее, как недавно убедительно доказал В. А. Кошелев, перу А. С. Хомякова. В следующем году «Москвитянин» помещает перевод «Колоколов», а в 1846 году был опубликован и «Сверчок на печи». В 1845 году «Отечественные записки» печатают первую рецензию на святочные тексты Диккенса, в следующем публикуется вторая — на этот раз в «Современнике»; затем они привлекают внимание и рецензентов других журналов. Тем временем продолжают появляться все новые их переводы на русский язык. «Битва жизни», например, в 1847 году была напечатана сразу в трех ведущих журналах и в трех разных переводах — в «Отечественных записках», «Современнике» и «Сыне отечества». В 1850-х годах Диккенс продолжает работу в «святочном» жанре, публикуя в своих журналах Household Words («Домашнее чтение») и All the Year Round («Круглый год») небольшие святочные истории (часто в соавторстве с Уилки Коллинзом и другими своими сотрудниками). Эти тексты также незамедлительно появляются в русских переводах.

С этого времени начинается долгая и исключительно активная жизнь Christmas stories Диккенса в России, где они сразу же получили более привычное для русского читателя жанровое обозначение — «святочные повести». Они переиздавались бесчисленное количество раз — выходили отдельными изданиями, перепечатывались в святочных номерах периодики, перелагались для детей целиком и фрагментами и, наконец, породили целую традицию подражаний. Скорее всего, именно «Рождественская песнь в прозе» привлекла внимание издателей русских журналов к ряду произведений западноевропейской литературы, как, например, к рассказу французского писателя Э. Сувестра «Веселые святки», где выведен образ старого богатого холостяка-скряги, который, подобно диккенсовскому Скруджу, на святках переживает духовное перерождение. По справедливому замечанию И. М. Катарского, «под непосредственным, отчетливо ощутимым влиянием Диккенса <…> создана и повесть Григоровича „Зимний вечер“», едва ли не первый текст в русской литературе диккенсовского толка. С этой же традицией связан и другой рождественский рассказ Григоровича — «Рождественская ночь». Он явно ориентирован на «Рождественскую песнь в прозе», но, в отличие от счастливого финала повести Диккенса, с героем рассказа Григоровича не происходит того духовного преображения, которое превратило бездушного скрягу Скруджа в Санта-Клауса: вполне осознав, как кажется на первых порах, свою черствость и бесчеловечность, сановник Араратов продолжает жить по-старому. Такой поворот сюжета впоследствии стал особенно характерен для русской рождественской литературы.

Пожалуй, ни в одной другой стране рождественские повести Диккенса не имели такого успеха, как в России. Причины этого явления нуждаются в объяснении. В чем тут дело? Чем же привлекали русскую читательскую аудиторию эти произведения английского писателя?

Вряд ли решающую роль здесь сыграла «проблема социального неравенства», которая была поставлена перед Диккенсом первоначальными заказчиками. Как писал Г. Честертон, Диккенс защищал от «развивающегося утилитаризма умирающий старинный праздник». Этот его «поход, начатый в защиту Рождества», вполне соответствовал ностальгическим настроениям русского общества в отношении уходящих из быта святок. Т. И. Сильман называет предшественником Диккенса в жанре святочной литературы В. Ирвинга, у которого, по ее мнению, впервые появилось тяготение к созданию литературного жанра на основе народных верований. Но В. Ирвинг в календарных (святочных) произведениях создает обычное и уже знакомое русскому читателю еще со времени сентиментализма противопоставление города деревне. У Диккенса этого нет: его повести святочного содержания все «городские». Но они проникнуты элементами фольклорной фантастики и той поэзией святок, которая оказалась столь привлекательной для многих русских писателей и любителей старой русской жизни. Кроме того, для Диккенса атмосфера добра и взаимопонимания оказывается существующей только среди бедняков. Тем самым в святочный жанр вносилась социальная проблематика, не известная ему до сих пор, что оказалось весьма актуальным для России середины века.

Популярность диккенсовских святочных повестей в России была, как представляется, обусловлена и еще одним моментом, в основе которого лежит не столько общность восприятия русскими и англичанами праздников зимнего календарного цикла, сколько различие. В России Рождество было праздником прежде всего церковным — в миру его не в быту праздновались святки, а церковь отмечала Рождество. Поэтому до определенного времени русские народные святки не содержали в себе смысла Рождества. На Западе, и особенно в Англии, где церковная и народная традиции сблизились значительно раньше, Рождество издавна становится днем, включившим в себя главные евангельские идеи.

В Англии Рождество является семейным праздником, когда всем родственникам полагается быть вместе: по традиции его отмечают в тесном домашнем кругу и в своем доме, где возле камина или камелька собираются члены одной семьи. Эта особенность рождественских праздников стала восприниматься как специфическая черта английской культуры, хотя вскоре она была освоена и другими народами Европы и Северной Америки. По мнению Честертона, Диккенс и воспроизвел типично английскую любовь к домашнему теплу, комфорту, уюту, и отсюда — ко всем характерным признакам «дома»: урчанию закипающего чайника, привычному стрекотанию сверчка за печкой, греющему камельку и т. п. С помощью привычных бытовых деталей он создает гармоничный частный мир, отгороженный от враждебного внешнего мира стенами маленького, но защищающего домика.

Вот этот мир душевного и физического тепла, дающего человеку уверенность в полной защищенности, и был «открыт» Диккенсом в его святочных повестях.

Однако в произведениях русской литературы читатель менее всего встречался с картинами уютной семейной жизни. Исключение составляют, пожалуй, только рассказы об оторванных от родного дома мальчиках-гимназистах и семинаристах с их воспоминаниями о теплоте домашней жизни, которой они лишились навсегда. Городской человек уюта не знал, и городской человек в русской литературе скорее страдал от отсутствия уюта, чем наслаждался им. Многочисленные русские рождественские рассказы второй половины XIX века посвящены изображению неустроенности человека, его физической и душевной неприкаянности. Не по контрасту ли с «уютными» повестями Диккенса создаются они? Возможно, тоской по уюту и защищенности и объясняется реакция на них русского читателя. Английский писатель воспринимается здесь как защитник человека и его домашнего, частного, мира.

Именно Диккенс ввел в русскую литературу рождественскую тематику. Возможно, это случилось бы и без него, так как уже с начала 1840-х годов рассказы с рождественскими мотивами начинают встречаться в русской печати. Так, например, в 1844 году «Современник» опубликовал прозаический перевод идиллии финно-шведского поэта И.-Л. Рунеберга «Julqvällen» («Рождественский вечер»), написанной гекзаметром в форме длинной поэмы. Перевод был выполнен поклонником Рунеберга и пропагандистом его творчества в России Я. К. Гротом. Прозаическое переложение стихотворного текста превратило его в типичный рождественский рассказ с характерным для этого рода произведений мотивом чудесной встречи в Рождественский сочельник членов одного семейства, разлученных волею судьбы много лет назад. Распространению праздничных рассказов с рождественскими мотивами способствовал и ряд других произведений западноевропейской литературы, в которых традиция праздничных текстов опиралась уже на опыт нескольких десятилетий. Так, например, «рождественский» фрагмент из романа В. Гюго «Отверженные» о счастье, пережитом девочкой Козеттой в канун Рождества, не только печатался в виде отдельного праздничного текста2, но и повлиял на ряд произведений с мотивом «рождественского чуда». Однако закреплению этой традиции и значительному ее обогащению в русской культуре несомненно способствовал Диккенс. Тема Рождества вносила в освоенный уже жанр святочного рассказа новые мотивы — искупительной жертвы, всепрощения, примирения, раскаяния и, наряду с этим, мотивы евангельских притч и заповедей, как, например, мотив «возвращения блудного сына», столь частый в рассказах этого типа.

Диккенс писал о Рождестве:

Это радостные дни — дни милосердия, доброты, всепрощения. Это единственные дни во всем календаре, когда люди, словно по молчаливому согласью, свободно раскрывают друг другу сердца и видят в своих ближних — даже в неимущих и обездоленных — таких же людей, как они сами, бредущих одной с ними дорогой к могиле, а не каких-то существ иной породы, которым подобает идти другим путем.

И русские писатели откликнулись на этот завет Диккенса. В 1861 году в «Русской беседе» начинают печататься «Записки из Мертвого дома» Достоевского. Целью этой книги было приобщение читателя к истинным чувствам и истинному знанию, свойственным народному взгляду на жизнь и утраченным верхним образованным слоем русского общества. Создавая «Записки», Достоевский счел необходимым включить в них главу, посвященную празднованию на каторге дня Рождества Христова. Глава эта ценна не только фактографическим материалом, но и изображением того специфического состояния, в котором пребывают арестанты в связи с наступающим праздником. Поскольку очевидно, что заключенным этот день не может принести никаких кардинальных перемен, никаких существенных изменений в их жизни, чувства, которые они испытывают накануне и в день Рождества, оказываются исключительно праздничными — так сказать, переживанием Рождества в чистом виде. Достоевский стремится представить всю совокупность ощущений, которые охватывают человека, и впечатлений, которые он испытывает во время рождественских праздников.

Прежде всего, рассказчик отмечает, что еще задолго до наступления Рождества арестантов охватило состояние ожидания. Это ожидание изо дня в день становилось все более и более напряженным. По мере приближения праздника в остроге наблюдается общий подъем настроения, который объясняется важностью и значительностью наступающего момента:

Наступал праздник Рождества Христова. Арестанты ожидали его с какою-то торжественностью, и, глядя на них, я тоже стал ожидать чего-то необыкновенного.

Неудивительно поэтому, что глава о самом празднике начинается словом «наконец», которое отражает предшествующее нетерпение и как бы дает разрешение столь долгому ожиданию: «Наконец наступили праздники» (4, 104). Но чувство ожидания всегда связано с некоторым знанием сути предстоящего события и желанием или, напротив, нежеланием его свершения. Герои книги Достоевского, каторжане, ждут скорого наступления Рождества так, как будто бы им предстоит какая-то жизненно важная перемена:

Иные ходили с заботливым и суетливым видом единственно потому, что и другие были суетливы и заботливы, и хоть иным, например, ниоткуда не предстояло получить денег, они смотрели так, как будто и они тоже получат от кого-нибудь деньги, одним словом, все как будто ожидали к завтрашнему дню какой-то перемены, чего-то необыкновенного (4, 104).

Арестанты ожидают праздник не только потому, что день Рождества был одним из трех дней в году, когда «арестант не мог быть выгнан на работу», что это был «настоящий неотъемлемый у арестанта праздник, признанный за ним формально законом» (4, 104): торжественность ожиданий «чего-то необыкновенного» — это было ожидание чуда. Возможность свершения чуда в день Рождества Христова как явления необыкновенного, неординарного, резко нарушающего привычное, будничное течение жизни и меняющего жизнь человека в лучшую сторону — пожалуй, наиболее отличительная особенность в восприятии этого дня. Мы увидим далее, что именно мотив «чуда», каким бы конкретным содержанием ни наполнялось это понятие, и становится ведущим мотивом рассказов с рождественской тематикой. Праздничное переживание, в основе которого лежит ожидание чуда, находит объяснение в содержании самого праздника Рождества, установленного в воспоминание о чудесном рождении в Вифлееме Иисуса Христа.

Чудо, однажды свершившееся в этот день, многократно отзывается в судьбах людей, вселяя в них веру и надежду.

Вторая черта рождественских переживаний, отмеченная Достоевским, состоит в повышенной склонности к воспоминаниям, которая наблюдается у арестантов в канун и в день Рождества: «И наконец, кто знает, сколько воспоминаний должно было зашевелиться в душе этих отверженных при встрече такого дня» (4, 104). Перейдя от ожидания арестантами чуда («чего-то необыкновенного») к их воспоминаниям о далеком прошлом, Достоевский был прав: поскольку ожидания каторжан оказываются неоправданными, то неудивительно, что мысль их обращается к лучшему прошлому, и прежде всего к пережитым в прошлом праздничным дням: «Дни великих праздников резко отпечатываются в памяти простолюдинов, начиная с самого детства» (4, 105). Достоевский осознает календарную природу воспоминаний: памятная дата провоцирует человека на мысленное воспроизведение событий и обстоятельств, имевших место в прошлом в то же самое календарное время. Эта особенность переживания календаря лежит в основе церковных календарных праздников, и в первую очередь Рождества, главный смысл которого состоит в воспоминаниях о рождении Иисуса Христа, чем и объясняется особое пристрастие «рождественской» литературы к мотиву воспоминаний.

Читайте также

Святки: как проходили бесовские игрища русской молодежи

Как уже отмечалось, в западной, а со временем и в русской традиции рождественские праздники приобрели сугубо семейный характер, это были, по выражению Достоевского, «дни семейного сбора», отчего и воспоминания о прошлом носили по преимуществу семейный характер, что соответствовало содержанию самого праздника, ибо вочеловечивание Бога — рождение младенца Иисуса — произошло в семейной обстановке. Отсюда в рождественских рассказах многочисленные мотивы, связанные с отношениями между членами одного семейства. Отсюда же и тема детства — как периода особой остроты и интенсивности переживания праздника Рождества.

И еще один момент, отмеченный Достоевским:

Кроме врожденного благоговения к великому дню, арестант бессознательно ощущал, что он этим соблюдением праздника будто соприкасался со всем миром, что не совсем же он, стало быть, отверженец, погибший человек, ломоть отрезанный, что и в остроге то же, что у людей (4, 105).

Праздник Рождества, таким образом, становился днем единения всех людей, он приобщал отверженных ко всему человечеству, заставляя их самих видеть в себе человека.

Департамент образования Администрации города Омска

БОУ ДОД г. Омска «Центр дополнительного образования детей «Эврика»

Городская конференция обучающихся 5-11 классов «Шаги в науку»

Направление «Филология»

Святочный рассказ в русской литературе XIX века

Захарченко Дмитрий Анатольевич,

обучающийся 9 Б класса

БОУ г. Омска «СОШУИП № 72»

Руководитель:

Тонких Ирина Анатольевна,

учитель русского языка и литературы

БОУ г. Омска «СОШУИП № 72»

Омск — 2016

Оглавление

Введение        3

Глава 1. Рождество и Святки в сознании и культуре русского народа.        6

1.1. Ценностная природа зимних праздников.        6

1.2. Своеобразие жанра рождественского рассказа XIX века.        7

Глава 2. Жанр святочного рассказа в творчестве писателей XIX века.        11

Заключение        21

Список литературы        22

Введение

Много прекрасных обычаев у народа, и, наверное, самые привлекательные из них – праздники. Издавна любимыми праздниками людей являются Новый год и  Рождество. По традиции их отмечают в кругу семьи, наполняя теплотой и счастьем. Чудесные зимние праздники включают в себя дни от Рождества до Крещения, именуемые Святками, название которых восходит к прилагательному «святой» (по происхождению языческие), церковный праздник Рождества Христова и мирской праздник Нового года. Последний на Руси в течение длительно времени отмечался скромно по сравнению с Рождеством, но в конце XIX века стал одним из самых любимых в народе. Рождество считается праздником милосердия. Это день примирения, прощения обид и совершения добрых дел, а главное – сделанное за день соизмеряется с заповедями Христа.

Отражением жизни народа и общества всегда была литература, поэтому на святочную тематику появились сюжеты об участии в празднике православной семьи, о семейном быте и уюте, стремлении приблизиться  к любви и милости. В связи с верой человека в судьбу и с надеждой на то, что наступающий год принесёт хорошее и доброе, в фольклоре и литературе появился фантастический элемент, передающий мир чудесного и потустороннего, всегда завораживающий и привлекающий читателя.

Зародившись в русской литературе в середине XVIII века, святочные рассказы публиковались постоянно, выпускались литературные сборники. Во всех периодических изданиях помещалось множество святочных материалов: сообщения о ёлках и маскарадах, объявления о выставках и продажах праздничных товаров, этнографические заметки о святках, рисунки и стихотворения на рождественскую тематику, и конечно, особые рассказы. В советскую эпоху многие произведения этого жанра были скрыты от читателя, но сейчас мы имеем возможность читать их. В настоящее время святочный рассказ не потерял своей актуальности. Кинематограф также не отстаёт, и каждый год выходят десятки фильмов на рождественскую или новогоднюю тему.

Таким образом, святочные элементы являются принадлежностью формам массовой литературы и культуры. Однако к становлению святочного рассказа как жанра в России оказались причастны классики русской литературы. Несмотря на то, что жанру святочного рассказа в исследовательской литературе уделено много внимания, тема остаётся охваченной не полностью. Как правило, литературоведы пристально изучают хрестоматийные произведения Н.В. Гоголя «Ночь перед Рождеством», сборник Н.С. Лескова «Святочные рассказы», Ф.М. Достоевского «Мальчик у Христа на ёлке», А.П. Чехова «На святках» и другие рассказы конца XIX века. Это объясняется тем, что Н.С. Лесков в своём рассказе «Жемчужное ожерелье» сформулировал признаки святочного рассказа, а впоследствии произошёл так называемый «святочный бум» конца XIX века [4]. Однако чтобы получить полное представление о происхождении жанра, необходимо уделить внимание и другим произведениям на святочную тематику, которые составляют тот фон, на котором «произрастала» классическая литература. Этим обусловлена актуальность нашей работы.

Цель исследования – выявить композиционные и сюжетные особенности в святочных рассказах Н.А. Полевого, Д.В. Григоровича, Н.П. Вагнера и некоторых других писателей XIX века.

    Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:

1. Подобрать литературу по теме исследования.
2. На основе истории и теории жанра святочного рассказа рассмотреть их особенности и способы изучения темы литературоведами.
3. Проанализировать произведения и выявить признаки святочного рассказа, а также проблемы, поднятые в них.
4. Сформулировать выводы по исследуемому материалу.

Объектом исследования являются святочные рассказы писателей XIX века,  предметом рассмотрения – их композиционные и сюжетные особенности.

В ходе исследования были применены методы: теоретический, метод структурного анализа, литературоведческого анализа текста.

Работа состоит из введения, двух глав, в которых даны теоретические сведения о жанре святочного рассказа и его изучении, анализа произведений, заключения, списка литературы, состоящего из 14  источников.

Практическая ценность нашего исследования заключается в том, что содержание данной работы может быть использовано в практике преподавания уроков внеклассного чтения на данную тематику.

Глава 1. Рождество и Святки в сознании и культуре русского народа.

1.1. Ценностная природа зимних праздников.

Праздничное время воспринимается как особенное по своему характеру. В эти торжественные моменты жизни каждый из нас обращается к самому себе, испытывает эмоциональные переживания. В ожидании праздника человеческая душа наполняется трепетом, а радость, пережитая во время праздника, даёт огромный подъём духовных сил и становится источником мотивации.

Православные праздники – дни, посвящённые церковному, торжественному прославлению значительных с точки зрения религии событий или чествованию наиболее чтимых православных деятелей. Одним из главных православных праздников является Рождество. В народной традиции цикл рождественских праздников обычно включает три даты (Сочельник, Рождество и следующий за ним день) и характеризуется различными ритуалами, призванными обеспечить хозяйственное и семейное благополучие в течение всего года.

Сочельник – это канун Рождества, представляющий собой торжественное застолье. Собравшиеся приступают к еде после того, как появляется первая вечерняя звезда. Обычно это происходит ещё в сумерках.

     «В рождественские дни в России царят радушие и хлебосольство, каждый старается проявить заботу и милосердие ко всем. Рождество – праздник ожидания чуда. Как некогда свершилось чудо в Вифлееме, и родился Спаситель человечества, так оно должно вершиться ежегодно в этот день, и поэтому с таким нетерпением и взрослые, и дети ждут Рождество, и если даже чуда не случится, то чудесен сам праздник с его невероятным переплетением народных и христианских традиций – ряжеными, рождественскими играми, песнями и гаданиями» [14].

Рождество приходится на период народных святок, которые начинаются с Сочельника (24 декабря/6 января) и заканчиваются Крещением (6/19 января). Крайние даты этого временного отрезка напоминают о библейских  событиях, связанных с Иисусом Христом. По народной традиции к ним примыкает и праздник Нового года, дата которого приходится на середину святок (31 декабря). Соблюдаемый повсеместно запрет работать в период святок дало народное толкование названия всего праздничного цикла – «святые вечера». О том, что эти праздники воспринимались как единый цикл свидетельствует не только название, но и повторяющиеся обряды. Так, при широко  известном у восточных славян названии для всего    святочного    периода    «коляда» («коляды»), Рождественский сочельник часто именуется «Первая коляда», а  Крещенский — «Другая (вторая) коляда». [11]. 

Зимние праздники объединили три календарные системы. С принятием христианства на Руси церковный праздник Рождества наложился на языческий праздник божества Коледы, персонифицирующего рождающееся солнце. Пётр I перенёс, согласно европейской традиции, начало Нового года, и теперь его канун (31 декабря) делит святки на два равных временных отрезка. Вечера первой недели святок обычно назывались «святыми вечерами», а вечера второй недели – «страшными» [4].

Смешение христианских и народных традиций находит своё воплощение в рождественском рассказе.

1.2. Своеобразие жанра рождественского рассказа XIX века.

Тексты, которые рассказывали в течение календарного праздника и сюжет которых разворачивался в эти дни, принято называть календарными. Святочная и рождественская литература – это целая область обрядово-бытовой культуры, в которой евангельские сюжеты трансформировались в современность, а вечные истины раскрывались на примерах из повседневной жизни. На Рождество и святки в семьях полагалось читать о возвышенном и несуетном, о пути к Добру и Любви, но в доступной для «обыденного» сознания эмоциональной и литературной форме. Следовательно, цель и задача подобных произведений не столько собственно эстетическая, сколько нравственно-этическая.

 В декабрьском номере «Московского телеграфа» за 1826 год вышло произведение Н.А. Полевого «Святочные рассказы». Скорее всего, именно это произведение ввело в культурный и литературный оборот термин «святочный рассказ», ставший столь популярным несколько десятилетий спустя [4].

 В России Рождество было праздником, прежде всего, церковным – в миру его не отмечали, в быту праздновали святки. Поэтому до определенного времени русские народные святки не содержали в себе смысла Рождества. По крайней мере, так было до середины XIX века.

Как сообщает Е.В. Душечкина, в 1850-е годы в рассказах «Зимнего календарного цикла» появляется тема Рождества, основоположником которой в европейской литературе стал Ч. Диккенс, и термины «рождественский рассказ» и «святочный рассказ» стали рассматриваться как синонимы: в текстах с подзаголовком «святочный рассказ» могли преобладать мотивы, связанные с праздником Рождества, а подзаголовок «рождественский рассказ» не предполагал отсутствие в тексте мотивов народных святок. Общим для них является элемент чуда, сверхъестественности. Различие между святочным и рождественским рассказом связано с увеличением временного периода, в течение которого происходят описываемые события. В рождественском рассказе действие должно происходит в течение рождественского Сочельника, возможно – днём раньше или позже. В работе мы будем рассматривать оба термина как синонимы.

Литературный святочный рассказ возникает на основе фольклорного. Его история прослеживается в русской литературе от XVIII века и до настоящего времени, но окончательное становление и расцвет его наблюдается в последней четверти XIX века — в период активного роста и демократизации газет и журналов  и формирования так называемой «малой» прессы. Именно периодическая печать вследствие её приуроченности к определенной дате становится основным поставщиком календарной продукции, и в том числе — святочного рассказа.

 Литературные святочные рассказы, наряду с чисто развлекательной функцией, приобретают функцию познавательную, включая в себя детали святочного обряда и ритуала. Приуроченные к святкам рассказы, действие которых отнесено к давнему историческому прошлому, подробно описывают уже давно ушедшие из жизни святочные обычаи и особенности празднования святок в разных социальных слоях.

Однако более существенное отличие литературного святочного рассказа от народного состоит в характере изображения и трактовки кульминационного святочного эпизода. Сверхъестественные коллизии не свойственны русским литературным святочным рассказам, однако именно сверхъестественное – главная тема таких рассказов. Но то, что может показаться героям фантастичным, чаще всего получает вполне реальное объяснение. Конфликт строится не на столкновении человека с потусторонним миром, а сдвиге в сознании, происходящем в человеке, который в силу определённых обстоятельств усомнился в своём неверии в потусторонний мир.

     К Рождеству 1843 г. в Англии выходит первая рождественская книга Чарльза Диккенса «Рождественская песнь в прозе»; через год – вторая – «Колокола», а ещё через год – «Сверчок на печи». Позже Диккенс создаёт ещё несколько рождественских текстов. Повести английского автора имели большой успех не только у европейского читателя, но и в России. Их активно переводили и публиковали в журналах «Москвитянин» и «Отечественные записки». В 1850-х гг. Диккенс продолжает работу в «святочном» жанре, публикует в своих журналах «Домашнее чтение» и «Круглый год» небольшие святочные истории, часто в соавторстве с Уилки Коллинзом и другими своими сотрудниками. Эти тексты также незамедлительно появляются в русских переводах. С этого времени начинается долгая и исключительно активная жизнь «Рождественских рассказов» Диккенса в России, где они сразу же получи более привычное для русского читателя жанровое обозначение «Святочные повести». Эти повести проникнуты элементами фольклорной фантастики и той поэзией святок, которая оказалась привлекательной для многих русских писателей и любителей старой русской жизни и повлияла на их творчество.

Многие литературные святочные рассказы XIX века не обладают высокими художественными достоинствами. В них использованы отработанные приёмы, проблематика ограничена  узким кругом жизненных проблем, сводящихся, как правило, к выяснению роли случая в жизни человека. Их язык нередко убог и однообразен. Несмотря на это, изучение таких рассказов необходимо.

     Е.В. Душечкина обосновывает это: «Во-первых, они непосредственно и зримо, ввиду обнажённости приемов, демонстрируют способы усвоения литературой фольклорных сюжетов. Уже являясь литературой, но продолжая при этом выполнять функцию фольклора, состоящую в воздействии на читателя всей атмосферой своего художественного мира, построенного на основе мифологических представлений, такие рассказы занимают промежуточное положение между устной и письменной традициями.

     Во-вторых, такие рассказы и тысячи им подобных составляют тот литературный массив, который называется массовой беллетристикой. Они служили основным и постоянным «чтивом» русского рядового читателя, который на них воспитывался и формировал свой художественный вкус: Игнорируя подобную литературную продукцию, нельзя понять психологию восприятия и художественные потребности грамотного, но ещё не образованного русского читателя» [4].

Глава 2. Жанр святочного рассказа в творчестве писателей XIX века.

Святочные и рождественские рассказы могли быть и грустными, и весёлыми, и страшными и смешными, они могли иметь счастливый или трагичный  финал, но при всём разнообразии имели нечто общее. Эти признаки впоследствии выделил Н.С. Лесков в своём рассказе «Жемчужное ожерелье»: «От святочного рассказа непременно требуется, чтобы он был приурочен к событиям святочного вечера – от Рождества до Крещенья, чтобы он был сколько-нибудь фантастичен, имел какую-нибудь мораль, хоть вроде опровержения вредного предрассудка, и наконец – чтобы он оканчивался непременно весело. […] он должен быть истинное происшествие» [4] Его концепция этой разновидности повествовательных текстов возникла на широком фоне, который включал в себя как европейскую, так и русскую (устную и письменную) «святочные» традиции. [4]

Рассмотрим некоторые из рассказов, которые представляют собой эту традицию.

В 1826 году вышло произведение Н.А. Полевого «Святочные рассказы». Как считают исследователи, именно заглавие  привело к появлению термина «святочный рассказ». В зимний святочный вечер друзья собираются вместе и рассказывают друг другу истории. Московские старики вспоминают исторические события, но особое внимание уделяется именно святкам. Мы узнаём о том, как их праздновали в старину: «Возьмем спроста: вот теперь святки. Чем отличаются они от Святой недели? У нас на все был свой манер! Бывало, о Святой мы строим качели, о масляной катаемся с гор, а о святках поем подблюдные песни». Далее представлена подробная картина праздничных увеселений: разнообразные игры  с их описанием, лошадиные бега, кулачные бои. «Днем катанье: саней пятьдесят едут одни за другими, что говорится, дуга на дуге, как свадебный поезд; вечером начнутся фанты, песни, гаданье: бегаем полоть снег, слушать под окнами… Вот уж праздник! Что за веселье! Старики и старухи, молодежь, дети ходят в гости с утра до вечера. У всякого на столе питеры и едеры, как говорят сибиряки. Русскому хлебосольству полный разгул. Хворосты, тарки, сахарники» [8]. Как ни странно в рассказе нет самих святочных историй, но есть их обсуждение. Полевой как бы только наталкивает на мысль, о чём они могут быть. Здесь есть упоминание о духах, мертвецах, колдунах, ведьмах, о предчувствиях и снах. «Историю о мертвеце, который увез девушку, свою невесту, рассказывают в Англии, в России, в Польше; шабаши ведьм в Брокене и в Киеве — одинаковое поверье в России и в немецкой земле» [8].

В заключение один из персонажей начинает одну из таких историй, но на этом рассказ заканчивается. Таким образом, на наш взгляд, автор подталкивает читателей самим вспомнить или придумать одну из историй на данную тематику.  Небольшой рассказ Н.А. Полевого помогает нам увидеть, как широко и весело праздновались святки и какие истории связаны с их появлением.

Мы взяли несколько святочных рассказов, написанных в XIX веке, и обнаружили, что их можно разделить на несколько типов:

1) Рассказы с мистическим элементом (Н.П. Вагнер «Любка», А.А. Бестужев-Марлинский «Страшное гаданье», Д.В. Григорович «Рождественская ночь», В.И. Даль «Авсень»)

2) Рассказ, в котором главный герой беден, у него нет ничего, и вот в канун Рождества происходит чудо, и жизнь меняется. (П.В. Засодимский «В метель и вьюгу», К.М. Станюкович «Рождественская ночь»)

3) Рассказы нравоучительного характера без фантастического элемента (Д.В. Григорович «Прохожий», В. И. Панаев «Приключение в маскараде»)

Рассмотрим подробнее каждый из этих рассказов.

Рассказы Н.П. Вагнера, А.А. Бестужева-Марлинского, Д.В. Григоровича и В.И. Даля объединяют фантастические элементы, которые включают в себя волшебные грёзы во время гаданий или сна.

Рассказ Н.П. Вагнера «Любка» является «истинным происшествием». На это нам указывают слова рассказчика, который «лет сорок пять тому назад, а может быть и более…в рождественский вечер» [6] вспоминал историю, произошедшую с богатым уральским помещиком Марко Петровичем Турчиновым, который жил во времена Екатерины Второй. Именно такая удалённость событий даёт возможность рассказчику не быть уличённым во лжи.

Имя героя святочной истории (Турчинов – от турок, мусульман) – указание на его нехристианский образ жизни [6]. Осуждается его поведение, воспитание и нравы того времени: «от всех оных пиршеств, празднеств и умопомрачений явилось общее уныние духа», «дети отцов и матерей в грош не ставили и в Бога не верили и в церковь не ходили» [2]. Так Н.П. Вагнер показывает духовный кризис петербуржцев, утративших смысл Рождества – семейного праздника, немыслимого посещения храма как выражения соборности, без благотворительности, без любви. Герои рассказа сожительствуют без благословения, и Любка дарит Марко Петровичу кольцо как символ брачного обета. Кольцо играет роль магического предмета и выполняет свою функцию. Оно соединяет двоих в одно целое: на балу Марко Петровича посещает привидение умирающей Любки, и он впадает то ли в сон, то ли в обморочное состояние и чудесным образом перемещается на Волгу. Дед Любки, «здоровый, крепкий, румяный старец» в видении дарит герою опояску — «гашничек», шёлковый шнурок для поддержки брюк. Опояска в рассказе играет ту же роль, что и кольцо: является предметом символическим. Он символизирует защиту, целомудрие [6].  В конце рассказа Марко Петрович молится и видит Вифлеемскую звезду и Младенца в белых ризах. Белый цвет в православной церковной символике обозначает Божественный цвет.  «И сияют у сего Младенца наипаче глаза, кроткие да любовные. И словно смотрят эти глаза прямо в сердце Марко Петровича. Содрогнулся он. Весь просветлел. Умилился, и слезы в три ручья брызнули из очей его… Но тотчас вслед за сим очнулся» [2] Таким образом в Рождество Марко Петрович словно преображается из язычника в христианина. Это чудо становится возможным благодаря любви женщины, Любки, и её чудесному дару – обручальному колечку.

Страшный сон оказывается пророческим: Любка в «одиннадцатом часу», в сочельник, «Богу душу отдала». Герой находит её одетой так же, как и в его галлюцинации: белое платье и голубой платочек на шее. А через два-три года сбывается и крестьянское восстание, которое увидел Турчинов в своём сне.

Мотив чуда реализуется в сюжете «Любки» посредством символических предметов. Именно они преображают главного героя в христианина. В Рождество в его волшебный сон приходят Спаситель, герои его сна цитируют Священные книги. И теперь уже Марко приобретает ассоциацию со святым Марком, автором Второго Евангелия [6].

События в повести А.А. Бестужева-Марлинского «Страшное гаданье» происходят накануне Нового года. Всё повествование ведётся от лица рассказчика, который полюбил замужнюю женщину и отправляется к ней на бал. Как бы случайно, он заблудился и оказался в избе, полной народу. Следует традиционное для святочного рассказа описание гаданий: «Гаданья на Новый год пошли обычной своей чередою. Петух, пущенный в круг, по обводу которого насыпаны были именные кучки овса и ячменя с зарытыми в них кольцами, удостоив из которой-нибудь клюнуть, возвещал неминуемую свадьбу для гадателя или загадчицы… Накрыв блюдом чашу, в которой лежали кусочки с наговорным хлебом, уголья, значения коих я никак не мог добиться, и перстни да кольца девушек, все принялись за подблюдные песни, эту лотерею судьбы и ее приговоров» [10].

После следует святочная история, бывальщина, как называет её рассказчик. Здесь используется приём «рассказ в рассказе». Этот композиционный приём не случаен. История связана с последующими событиями, которые происходят с главным героем. В ней говорится о колдуне-мертвеце, и прямо по окончании рассказа в избу является никому незнакомый человек, но в котором читатель, как и первый рассказчик, чувствует что-то странное: «Злая усмешка презрения ко всему окружающему беспрестанно бродила у него на лице, и когда он наводил свои пронзающие очи на меня, невольный холод пробегал по коже» [10]. Автор подчёркивает, что он не перекрестился перед иконами, заставляя нас задуматься о том, кто же он такой. Таинственный незнакомец становится неким магическим проводником в иной, потусторонний мир, ведь именно он и предлагает рассказчику «страшное гаданье». Совершенно непонятно, зачем незнакомцу это нужно и почему он предлагает подобное именно рассказчику. Это ещё раз указывает на его мистическое знание и необычное происхождение. Для свершения обряда есть всё необходимое. Как и положено, действие совершается на кладбище, и даже тень от церкви, святого места, «тянулась вдаль, словно путь за мир могильный» [10].

Далее действие развивается быстро. И хотя читатель ещё не совсем понимает, что произошло, кажется странным, что очередной незнакомец приехал специально, чтобы доставить рассказчика на бал к Полине Павловне. А впоследствии мы узнаём о том, что он знает и о влюблённости героя: «Я был поражён и раздражён словами незнакомца. От кого мог он сведать подробности моей тайны? Никому и никогда не открывал я её» [10]. После этого герой похищает свою возлюбленную, убивает её мужа, а незнакомец, предложивший гадание, сбрасывает влюблённых в могилу и заживо хоронит их. В этот роковой момент главный герой, просыпаясь, понимает, что все события после гадания были страшным сном, и дает слово не искать больше встреч с предметом своей греховной страсти. Таким образом, мистика привела героя к абсолютно нормальному реальному решению. Как и в рассказе Вагнера, герой очистился от грешных мыслей.

Повесть написана в духе романтизма. Чудо в ней – это проникновение инфернального мира в реальный. Происходящие в повести экстраординарные события получают в финале объяснение при помощи сна (главный герой просыпается и понимает, что в реальности ничего не произошло). Данный приём получил большое распространение в литературе романтизма поскольку одновременно является способом раскрытия подсознательных желаний и мечтаний героя, а также средством соотнесения сверхъестественного с реальным миром и «просвещённым читателем». Несмотря на финальное «развенчание», данное произведение является фантастическим, поскольку основной сюжетный и идейно-тематический узел его составляют именно те события, которые происходят в сновидении героя: «Всё это для меня существовало, страшно существовало, как наяву, как на деле» [10].

Рассказ Д.В. Григоровича «Рождественская ночь» по своему сюжету схож с «Рождественской песнью в прозе» Ч. Диккенса. Это неслучайно, ведь именно последний считается основателем жанра в английской литературе. Главный герой, сановник Араратов, очень богат и занимается благотворительностью, при этом терпеть не может попрошайничество и не хочет наблюдать за нищетой. В канун Рождества женщина просит у него подаяние, и он после её длительных рыданий небрежно даёт ей крупную купюру. Дома она замечает, что это слишком большие деньги и решает вернуть Араратову. В результате он злится и выгоняет её. Рассказ построен на основе контраста. На фоне красивого, нарядного Петербурга, ярко освещённого «фонарями, плошками и окнами магазинов» [3] мы видим бедность и нищету, а также среди веселья и празднования встречаемся с Араратовым, которому грустно и одиноко: «Широкая и длинная улица, открывавшаяся перед его домом, сохраняла свою прежнюю праздничную наружность; тротуары были переполнены народом; везде развевались пестрые флаги; во все концы неслись кареты и сани; свет фонарей, плошек и окон, между которыми, то тут, то там, в разных этажах, горели ёлки…. Но улица, с её движением, не вызвала даже улыбки на лице Араратова; оно как будто стало еще угрюмее. Весёлость, впрочем, всегда производила на него отрицательное действие…»  [3].

И вот, находясь один, Араратов, погружается в сон. В отличие от Скруджа из истории Диккенса, наш герой видит только прошлое: получение первого кошелька, поиски работы, похороны девушки, забеременевшей от него и умершей во время родов, а также незначительные эпизоды такие, как ссора со смотрителем станции. Таинственный голос говорит ему, что он не может жаловаться на неблагодарность людей, поскольку сам единственный виновник своей горечи и одиночества, даже в этот светлый праздник. Араратов просыпается, и читатель, в особенности такой, который читал «Рождественскую песнь в прозе» думает, что история закончится также: Араратов осознает свои ошибки и изменится. Однако у Григоровича рассказ заканчивается иначе: с утра к герою приходит доктор и, недолго поговорив с ним, ставит диагноз: «Нет, у этого болезнь, которую не поправишь никакими медикаментами… Неизлечим!!» [3] На наш взгляд, такое изменение финала несёт две функции: во-первых, так автор борется с ожиданиями читателя, а в-вторых, он показывает, что на некоторых людей не может подействовать даже атмосфера праздника, ничто не может заставить их измениться, и долгожданного чуда не происходит.

Описанию праздника «авсень» В.И. Даль посвятил одноимённый рассказ из цикла «Картины русского быта». Этот небольшой фантастический рассказ также написан в романтической традиции и перекликается с балладой В. А. Жуковского «Светлана». Это история о Груше, которой удалось во время святочного гадания вызвать суженого, и он бы забрал её с собой, если бы не крики петуха. Мистика в финале, в отличие от баллады и упомянутых выше рассказов, не развенчивается, и всё произошедшее остаётся реальным.

Итак, рассмотрим второй тип святочного рассказа. В нём уже нет фантастики, и элемент чуда не так заметен, но он есть и связан уже с социальной проблематикой.

Главный герой беден, и у него нет ничего, что является традиционным для праздника: ни ёлки, ни подарков, ни даже близких, с которыми можно встретить Рождество. Но вот в самый канун праздника происходит встреча, которая изменяет жизнь героя к лучшему. В этом и заключается чудо.

Так, героиня рассказа П. Засодимского «В метель и вьюгу» Маша, бедная девочка и сирота, была отправлена хозяйкой в лавку за свечами, несмотря на ужасную погоду. Автор подчёркивает бедность девочки: «Она была мала, худа, бедно одета. На ней было серое пальтишко с узкими, короткими рукавами, а на голове платок, какая-то рвань, вроде грязной тряпки. Платок прикрывал ей лоб, щеки, подбородок; из-под платка только блестели темные глаза да виден был кончик носа, покрасневший от холода. На ногах её были большие черные валенки, и они, видимо, ей приходились не по ноге». Маша из-за непогоды теряет монетку и боится вернуться обратно, так как хозяйка будет её бить. Она понимает, что это бесполезно, но продолжает искать. Девочку почти занесло снегом, и вот, когда гибель уже близка, ей на помощь приходит незнакомый прохожий. И он не просто даёт ей монетку, а забирает к себе домой, внимательно выслушивает историю и предлагает остаться жить у него. Маша видит ёлку, разноцветные игрушки и свечи. В рассказе проводится параллель с Евангелием. Маша просит рассказать историю о рождении Христа. «Хозяин достал с полки книгу Священной Истории – «Новый Завет», с картинками и, показывая Маше картинки, начал свой рассказ, как водится, с появления волхвов. Девочка внимательно слушала его; простой рассказ простого человека, очевидно, произвел на неё сильное впечатление. По окончании рассказа, Маша пересмотрела снова все картинки, относившиеся к Рождеству Христову, задала Ивану ещё несколько вопросов и затем замолкла…» [5]. Маше снится сон, как царь Ирод приказывает убить младенцев в Вифлееме, но вот приходит Иван-великан и спасает Иисуса от грозного царя. Так реальность переплетается с евангельским сюжетом. И в этом чудо.

Рассказ такого типа восходит к традиции Ч. Диккенса, но, как утверждают исследователи, к традиции русской литературы относится усиление социального мотива.

  В рассказе К.М. Станюковича «Рождественская ночь», более позднему по своему происхождению, действие происходит не в России, а в далёкой Индонезии. Но это не мешает найти в нём элементы рождественского рассказа. «…в эту ночь не бунтуй, а веди себя смирно, потому как в эту самую ночь Спаситель родился… Великая эта ночь… Нашему рассудку и не понять… И как ежели подумаешь, что родился он в бедности, пострадал за бездольных людей и принял смерть на кресте, так наши-то все горя ничего не стоят… Ни одной полушки!.. Да, братцы, великая эта ночь. И кто в эту ночь обидит младенца, — тому великое будет наказание… Так старик один божественный мне сказывал, странник», — говорит один из персонажей рассказа [12]. И далее мы слышим плач ребёнка. Русские матросы достали малайского чернокожего мальчика из завязшего мокрого песка, накормили и взяли с собой, а на следующий день договорились с губернатором о том, чтобы ребёнка поместили в приют. Так для бедного мальчика тоже свершилось чудо. «Долго потом Ефремов вспоминал рождественскую ночь и этого чуть было не погибшего мальчика, успевшего найти уголок в его сердце» [12]. 

В обоих рассказах чудо происходит с детьми. Образ ребёнка в таких рассказах выполняет не только сюжетообразующую функцию: именно благодаря ему становится очевидной текстуальная параллель святочного рассказа и Евангелия. Дитя в литературном тексте, как Младенец-Христос, вершит чудеса: герои переходят от отчаяния к состоянию счастья, обретают нечаянное богатство и прочее. Читателю-христианину легко связать образ ребёнка с мотивом чуда, который является важнейшей приметой святочного рассказа [6].

Рассмотрим последним выделенный нами тип: история без фантастического элемента, но с присутствующим нравоучительным компонентом.

В рассказе В.И. Панаева «Приключение в маскараде», на первый взгляд, есть фантастика. К главной героине Евгении приходит её умерший муж в свой день рождения на Святки и зовёт её на кладбище. Евгения пугается и падает в обморок. Однако происшествие получает реальное объяснение. «Покойным супругом» притворился её знакомый Вельский, чтобы напомнить ей о трауре. Результат был достигнут: «Наряды, балы, веселости были ею забыты. Евгения стыдилась прежнего образа своих мыслей; обратила к малютке-сыну всю горячность матери… Евгения, снискав истинное счастие в скромной, умеренной жизни, в исполнении обязанностей матери и христианки, слыла примерною женщиною» [9]. В этом и заключается мораль рассказа. Чудо не в мистическом смысле, чудо в преображении героини.

Ещё один рассказ нравоучительного характера — «Прохожий» Д.В. Григоровича. Подзаголовок «святочный рассказ» настраивает читателя на восприятие повествования в святочном ключе. В ночь под Новый год, в метель и страшный холод, прохожий приходит в село, где во всех домах проходят игры и празднества, просится Христовым именем переночевать, но никто его не пускает. Бедная вдова Василиса и её сын Алексей приютили нищего, но старик умер в ту же ночь, оставив своим благодетелем кубышку с деньгами, зарытую где-то в земле. Несмотря на заглавие, этому эпизоду уделяется мало внимания. Главное в рассказе – это святочные картины веселья народа, их традиции и «целый ряд народных обычаев: выбрасыванье хлебных зерен из рукава ребятишками, подбор этих зерен хозяйкой для будущего урожая, ряженье девок и парней, колядские песни под окном, обряд «смывания лихоманки», дающий повод представить тип знахарки, гаданье девицы под окном, шутки и проказы ряженой молодежи на улице и вечеринка у старосты» [3]. Однако история прохожего, безусловно, поучительная. За свою доброту и милосердие, Варвара с сыном получают награду, ведь они единственные, кто сжалился над стариком.

Проанализировав несколько святочных рассказов XIX века, мы увидели, что большинство рассказов имеют те признаки, которые выделил Н.С. Лесков. Однако между ними есть и различия, которые делают каждый рассказ оригинальным и непредсказуемым.

Заключение

Новый год и Рождество издавна являются любимыми праздниками народа. Зародившись в русской литературе в середине XVIII века, святочные рассказы публиковались постоянно, но в советскую эпоху многие произведения этого жанра были скрыты от читателя. В настоящее время святочные рассказы издаются и не теряют своей актуальности.

Мы выбрали из литературы XIX века святочные рассказы, которые не очень подробно изучены исследователями, но при этом составляют культурный фон, на котором «выросла» классическая литература, и выявили композиционные и сюжетные особенности произведений таких писателей, как Н.А. Полевой, Д.В. Григорович, В.И. Даль, А.А. Бестужев-Марлинский, Н.П. Вагнер, К.М. Станюкович, П.В. Засодимский, В.И. Панаев.

Проанализировав выбранные произведения, мы пришли к выводу, что их можно распределить по типам:

1) Рассказы с мистическим элементом.

2) Рассказ, в котором главный герой беден, у него нет ничего, и вот в канун Рождества происходит чудо, и жизнь меняется.

3) Рассказы нравоучительного характера без фантастического элемента.

Мы определили, что все рассказы соответствуют признакам, выделенным Н.С. Лесковым: приуроченность к святкам, наличие фантастики и морали, весёлый конец и соответствие реальным событиям. Однако есть и отличительные особенности, которые делают каждый рассказ оригинальным, например, фантастический элемент раскрывается по-разному, ребёнок как символ Христа присутствует или отсутствует в тексте, чудо может быть связано как с мистикой, так и с реальностью.

Святочные рассказы обращаются к душе читателя, напоминая о вечных ценностях и нравственном идеале, поэтому являются актуальными по сей день. В настоящее время этот жанр продолжает своё существование, а значит даёт перспективу дальнейшей исследовательской деятельности. Материал можно использовать для работы на уроках изучения святочного рассказа.

Список литературы

1. Будрис С.Ю, Ляпина А.В. Спецкурс «Святочный и рождественский рассказ в русской литературе XIX века» в системе нравственно-этического развития школьников // Филологический ежегодник. 2010. Вып. 9-10. С. 15-18. 145 с.
2. Вагнер Н.П. Любка dlib.rsl.ru/loader/view/01005437233?get=pdf Дата обращения 27.09.2015
3. Григорович Д.В. Прохожий. Рождественская ночь http://az.lib.ru/g/grigorowich_d_w/ Дата обращения 30.09.2015
4. Душечкина Е.В. Русский святочный рассказ. Становление жанра. СПб., 1995. 256 с.
5. Засодимский П.В. В метель и вьюгу http://www.rulit.me/books/v-metel-i-vyugu-read-280477-1.html Дата обращения 07.10.2015
6. Захарченко М.О. Мотив чуда в святочном рассказе / М.О. Захарченко // Гуманитарные исследования в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке.2008. № 1. С. 93-97.
7. Новикова А.А. «Настали святки. То-то радость!» Русский святочный рассказ: Эстетика и поэтика жанра / А.А. Новиква / Литература в школе. 2009. № 1. С 12-17.
8. Полевой Н.А. Святочные рассказы http://az.lib.ru/p/polewoj_n_a/text_1838_svyatochnye_rasskazy.shtml Дата обращения 20.09.2015
9. Пранцова Г.В. Жанр рождественского рассказа в современной русской литературе / Г.В. Пранцова // Литература в школе. 2011. № 11. С. 17-20.
10. Святочные истории. Антология / Под ред. А. Бессоновой. СПб.: Азбука-классика, 2012, 352 с.
11. Славянская мифология: энциклопедический словарь / под ред. Петрухина В.Я. М., 1995. С. 351-353. 413 с.
12. Станюкович К.М. Рождественская ночь. http://www.lib.ru/RUSSLIT/STANYUKOWICH/ronoch.txt_with-big-pictures.html Дата обращения 15.10.2015
13. Старыгина Н. Н. Святочный рассказ как жанр // Проблемы исторической поэтики. Вып. 2: Художественные и научные категории. Сб. науч. трудов. Петрозаводск, 1992. С. 113-127
14. Энциклопедия обрядов и обычаев / сост. Брудная Л.И. СПб., 1996. С. 5-11. 522 с.