Как казнили в ссср рассказ палача

Вполне допускаю, что кадры этого французского фильма о гильотинировании постановочные. Но, тем не менее, они, по-моему, вполне реалистично отражают главное во всей процедуре любой «цивилизованной» казни — то, что ей непосредственно предшествует. Именно из-за этого периода ожидания казни осужденным, не только самого непосредственного, но и всего времени ожидания, предшествующего исполнению приговора, Ф.М.Достоевский, сам однажды переживший этот страшный опыт, всю дальнейшую жизнь был убежденным противником смертной казни. Его довод: нет такого преступления, равноценной расплатой за которое были бы переживания осужденного перед приведением приговора в исполнение. В этом, безусловно, есть своя логика, но только, если речь идет о таких преступлениях, как внезапно двинуть старушку-процентщицу топором по черепу, или душку Троцкого ледорубом по нему же. Тогда — да, тогда смерть жертвы намного легче, чем весь ансамбль переживаний злодея перед казнью. Тут Достоевский был, видимо, прав.

Мы же с вами на сегодня знаем о таких злодеяниях, адекватной расплаты за которые «цивилизованные» люди пока так и не смогли придумать, как себе головы ни ломали в различных изощрениях. «Нецивилизованным» было в этом вопросе проще: «Прелюбодея Якина первым делом на кол посадить, а, уж, опосля!..» .Счастливые обитатели средневековья имели возможность продлевать себе удовольствие, достигнув того счастливого момента, когда приговоренный сам уже только о приходе смерти и мечтал, а его туда всячески не отпускали. Вот, это было полноценное возмездие! Порой даже приводившее к удовлетворению. Нынешнему же человеку живется трудно, и хочется, понятно, вволю подикарствовать, а не дают. Неприлично, говорят. «Низя!», — всякие гады со всех сторон вредничают, оторваться не позволяют, как всякая цивилизованная душа, известное дело, просит. Но то на культурном Западе, а русские же известные дикари, особенно, «совки», они ж трагедию на пустом месте разводить не станут, верно? Нет, не верно. Однажды я узнал, как именно казнили в позднем, брежневском, по крайней мере, СССР, где вся процедура была тайной за семью печатями. И узнал из весьма авторитетного источника. А узнав, подивился той неожиданной степени гуманизма, которой, как не могли, так и по сей день не могут, похвастаться ни «цивилизованный» Запад, ни «дикари» стран Востока. Так что, любители пощекотать себе нервы свободны, им будет неинтересно.

.
Удивительный в этом вопросе советский гуманизм и начинался, как раз, с того, что всю процедуру держали в строжайшем секрете от общества. И, соответственно, от потенциальных приговоренных в том числе. И тайну эту, согласитесь, удалось сохранить до последних дней существования СССР. И даже дольше, вплоть до исполнения уже в РФ, последнего перед введением моратория смертного приговора. И даже потом никому не рассказали, как именно был расстрелян Чикатило. Вернее, рассказали. Байку, я сам ее смотрел по ТВ. Журналисты за ради рейтингов и не такого бы напридумывали, но, вероятно, сотрудники «Бутырки», при содействии с которых все и снималось, сильно заартачились. Выразившись в том плане, что фантазия, конечно, дело хорошее, но тормоза дескать имейте. В кого де вы нас превращаете? Иначе, креативщики из дуроскопа того Чикатилу бы на ржавом тросе повесили, поджаривая пятки паяльной лампой. А так ограничились ржавой трубой в «корридоре смертников», куда маньяка вели, вели, потом ставили на колени, как в Донбассе, потом он рыдал, рыдал, а они над ним стояли, стояли, криво ухмыляясь, ухмыляясь… Не, ну, а как еще расправляться с подобными злодеями?

Так вот, руководство СССР с будущими криэйторами было в этом вопросе категорически не согласно, а потому разработали и утвердили совершенно иную процедуру. Они бы, я убежден, и период ожидания казни отменили, Брежнев, во всяком случае. Но его никак не избежишь по целой куче причин, кассации, там, перекассации… Кстати, давайте-ка сначала я вам представлю небольшую историческую справку о периоде ожидания исполнения приговора в жестокое сталинское время. А потом, уж, сами решайте, кто был гуманнее, Сталин или Брежнев. Скажите, там, не ставшим читать дальше, чтоб возвращались, щас будет интересно, щас сделаем для нервов.

Всяк москвич или гость столицы имеет возможность свободно прильнуть к священным камням родимой истории в буквальном смысле слова. Сделать это можно по адресу Никольская, 17, бывшая «Улица 25 Октября». Чем хорош этот старинный дом? Да, всем он хорош! Архитектурой богатой, лепниной щедрой, историей славной, внутренним двором удобным, видите, там «ушко» такое? Очень удобно! А еще он хорош правдивым «Левада-центром», многочисленными фирмами, столь же честно работающими ради людей, и, в частности, салоном красоты «Николь». Названным так, видимо, по имени улицы и расположившимся в счастливом неведении в просторном, а потому и тоже очень удобном, подвале этого здания. Это если идти туда мимо весьма немаленькой столовой, вид на которую открывается вам справа, когда вы, взойдя по ступеням в величественное здание, идете сначала по узкому корридору в «Левада-центр» за правдой-маткой. Вот! Эта-то нынешняя столовая и была в славные времена Залом судебных заседаний Военной коллегии при Особом совещании НКВД СССР, или что-то в этом роде, уточняйте название сами. Каковая Коллегия и сама располагалась в соседнем доме нумер 23 по той же Никольской. Вот, тут-то их, голубчиков, всех и судили.

В частности, «группу Тухачевского». Всяк знает, что смертный приговор вынесен участникам этой преступной группы 11 июня 1937 года, а приговор приведен в исполнение 12 июня того же года. И всяк, соответственно, считает, что злодеям дали денек на помучиться. Это, граждане, не так! Никого Сталин не мучил. Смертный приговор негодяям был вынесен 11 июня в 23:45, а запись об исполнении приговора сделана 12 июня в 00:15. Так, ее ж не сразу, поди, бросились записывать. И чай не сразу их поволокли в салон красоты «Николь». А делалось все степенно, с чувством, с расстановкой, как положено в таких торжественных случаях. Да и цифры все какие-то круглые, уверен, что примерные. А хронометрической точности в таких делах и не требуется. Думаю, их очень спокойно вывели из столовой, повели по корридору в сторону «Левада-центра», может быть, по пути даже дали зайти в туалет, что привольно раскинулся прямо напротив источника правды о нашем обществе (во, вот, там офигенно ржавая труба, как раз, есть! И явно из тех времен, большая, индустриальная), и столь же спокойно повели по лестнице вниз. Она на том же пятачке, что и туалет, и офис рейтингмахеров, все рядом. Я ж говорю, удобное место во всех отношениях. И затем привели прямо в салон красоты. И сделали красиво. Потом всю эту красоту отправили через подвальное окно в глухой внутренний двор — «ушко», погрузили в машину «Хлеб» и покатили на Бутовский «полигон» Где и придали земле не менее достойно, чем собак. На все про все — полчаса. Теоретически. Практически, убежден, все происходило куда быстрее, ибо чего рассусоливать? Уверен, и покурить им не дали, потому что злодеи-то они злодеи, но и их здоровье в Советском Союзе охранялось законом. Сходите, сходите, прильните к истории, не пожалеете.

Вот, а в позднем СССР все делалось наоборот — хоть обкурись перед смертью. Вернее, в период между вынесением приговора и приведением его в исполнение, а тянуться он мог долгие месяцы. Но не годы, как это практикуется в США. Первая фаза гуманного отношения к приговоренному в позднем СССР начиналась почти сразу после слов «приговорить к исключительной мере наказания — расстрелу», когда из зала суда его доставляли в тюрьму. И начиналась она, как это ни парадоксально, с помещения его в отдельную камеру с попутным сообщением, что это камера смертников и есть. Пусть обвыкается. А привыкание его к новому своему положению усиливалось такой же парадоксальной, на первый взгляд, процедурой: его с первого же дня начинали пристегивать наручниками к достаточно непрезентабельной трубе в этой специальной камере. Мордой к ней же, к трубе. Всякий раз, как к нему заходили, так сразу и пристегивали. И очень резко обращались. Это тоже нужно для него же, потом пригодится. А пока пусть привыкает к подчеркнуто грубому обращению. Так и проходили эти месяцы до дня исполнения. В надежде на пересмотр приговора, но в постепенном попутном привыкании, что он уже и не человек вовсе.

А как вы думаете, кого держали в тюремной охране блока смертников? Самых злобных садистов? А вот, и не угадали. Еще один парадокс заключался в том, что туда выбирали тех, кто подобрее и посочувственней. Ибо гавкать на смертника надо убедительно, но ни в коем случае не перегибая палку. И, уж, точно, не ради собственного поганого удовольствия. Как почему? А вдруг выяснится, что он невиновен? Нельзя ломать психику невиновному, ему потом жить среди советских людей. Или «вышку» заменят сроком, и тогда ему жить среди заключенных и служащих колонии, а там и без очередного йопнутого, со стертыми границами добра и зла, всегда весело. Поэтому обращались твердо, резко, но… по-своему, уважительно. Чтобы привык и перестал дергаться при каждом шуме из корридора и при звуке проворачивания ключа в двери камеры. Чтобы привык, что сейчас войдут, гаркнут встать (чаще сесть на табурет) лицом к трубе и пристегнут наручниками. Типа, чтоб не кидался на охрану, это ему в первый же день между делом объяснят. Невзначай, но он запомнит, зачем его вечно пристегивают спиной к вошедшим и запрещают головой вертеть. Типа чтоб не подглядывал, как они шмон в камере проводят. Все логично, ничего настораживающего. И смертник быстро привыкал к этой рутине.

Тут самые сообразительные уже вполне могут догадаться о дальнейшем. Да, в отличие от «цивилизованных» стран, в позднем СССР приговоренному никогда не сообщалось заранее, что все кассации отклонены, и принято окончательное решение о приведении смертного приговора в исполнение. Дата казни назначалась, конечно, заранее, но сообщалась она под величайшим секретом лишь начальнику тюрьмы, который никогда, понятное дело, лично в контакт с осужденным не вступал. Чтобы это сообщение никак не сказалось на привычном поведении охранников, чтоб их поведение не изменилось ни в малейшей степени. Почему начальника ставили в известность заранее? А потому, что в Советском Союзе ремесло палача исполняли именно начальники тюрем. Это было одним из условий вступления в эту должность. За эту неприятную обязанность начальникам полагалось много каких компенсаций, и даже весьма серьезных. Не только длительные отпуска каждый год со всей семьей и крупные денежные премии, независимо от того, приходилось ли исполнять работу палача, но и, скажем, дипломы лучших ВУЗов страны для любимых дочерей, независимо от их успеваемости. И закрывание глаз на пьянство, буде такая страсть охватит вдруг офицера. Такая, уж, это работа, не без издержек, понимать надо. И дело это было, что называется, добровольным, не хочешь расстреливать — не надо, получишь другое повышение. Но дело, сам понимаешь, нужное, и кто-то ведь должен, а ты такой крепкий мужик, Иваныч. Ты бы подумал, партия верит в тебя. Иваныч, ты ж коммунист! А как сделал, хряпни по-нашему, по-рабоче-крестьянски, оно и отпустит. И не осудит тебя никто, все ж люди, все с понятием, не боись за свою аттестацию, твоя лучше всех будет. А там в ритм войдешь, и думать-то всякое такое перестанешь. А, зато, дочура твоя филологом станет, а не маляром, а младшенькая этим… как его, вечно забываю… Но тоже! Подумай, Иваныч.

И понятно, что тот или другой «Иваныч», но обязательно находился в потребном стране количестве. Вы ж не забывайте, что времена-то уже были нежные, не людоедские ни разу. Не так, уж, и часто приходили депеши о необходимости приведения очередного приговора в исполнение. Да и времени морально подготовиться всегда был вагон. Просто по опыту знали, когда примерно надо будет исполнить этого, а когда того. А потом приходила депеша, и, опять же, несколько дней на попьянствовать «до», чтоб не думать о предстоящем. Благо, утвержденная гуманная процедура была гуманна ко всем участникам, и дрожание рук исполнителя вполне допускала. Щас поймете.

Раздавался привычный звук отпираемого замка камеры. «Заключенный, встать! Лицом к трубе. Сел на табурет. Руки». Браслеты — щёлк. Все, как всегда. И охранники те же, в том же количестве, Коля, Петя и Жора, мы даже подружиться успели, особенно, с Колей, он не орет, как Жора. Слышно, как еще кто-то зашел, а то, и не один. Ну, и что, и раньше так бывало. Может, большой шмон, может «есть ли пожелания?» эти дурацкие, может, еще чего. А может, это про мою вторую кассацию?! Ну, точно, вот же, незнакомый голос громко и торжественно бубнит всю эту ахинею про «решением Верховного Суда СССР»! .Они по-человечки написать никогда не могут, и сказать просто, что я признан невиновным, тоже не умеют, зачитывают вечно, как смертный приговор. Чего «отклонена», Жюль Верна мне не дадут? Блин, ничо не понятно, вот же, козлы! Да и хрен с ним, с Жюль Верном, на свободе почитаю, меня вот-вот уже отпустить должны. Ну, или на крытке, там библиотека тоже есть. С кассацией-то моей чего, уроды?! Чего тебе привести в исполнение, придурок? Смысл чего мне должен быть понятен, ты толком можешь объяснить?! Чего ты от меня сейчас хочешь? Не понятен мне смысл, давай еще раз, и попроще. Опять он речь толкает, как на собрании! Коль, а это кто, чего ему нужно? — Коля вышел, а я — начальник тюрьмы. — А, так это вы начальник нашей тюрьмы! Вот, с вами-то я и хотел давно поговорить… постойте, а зачем ушел Коля? — Коля больше не вернется. Мне бы хотелось, чтобы вы поняли, о чем я вам только что сообщил… — А почему Коля больше не вернется? — Потому что…

Вот, тут интереснейший и, признаюсь, не вполне понятный мне нюанс всей этой процедуры. Она, оказывается, железно и непременно требовала, чтобы перед смертью осужденный обязательно понял, что его прямо сейчас казнят. Он должен был умереть непременно с сознанием этого факта. Не знаю, с чем это связано, но, согласитесь, это плохо вяжется с затраченными на весь предыдущий гуманизм усилиями. Подозреваю, что это делалось, да, опять же, несколько парадоксально, но все-таки из уважения к его человеческой личности. Чтоб не как букашку безмозглую внезапно прихлопнуть. А, вот, дальше с исполнением уже не тянули! Рука — к кобуре, а взгляд одновременно — на остальных присутствующих, а это все члены вполне официальной комиссии. Если все согласно кивнули, дескать удостоверяем, осужденный все понял правильно, то пистолет — с предохранителя, и сразу выстрел в голову. Желательно в затылок, но он же уже вертится, а то, и орет, требует вызвать самого главного. Поэтому ничего, если первый выстрел не в затылок, а куда попало, трупы казненных, все равно, никому и никогда не выдавали. А потому и не важно, сколько пришлось сделать выстрелов. Главное при этом… не попасть в трубу.

А это уже, почитай, отдельное искусство. Оно и понятно, самая большая опасность для всех присутствующих, кроме одного, это рикошет. А вторая, тоже, кстати, большая, неприятность — это если из пробитой трубы ударит горячая вода, и придется одновременно отстегивать убиенного под хлещущими струями и затыкать чем-нибудь дырку, пока ремонтники не прибегут. Да еще и тело куда-то девать, а то еще, и кровищу самим затирать, потому что ремонтникам все это видеть необязательно. На то их и целая комиссия, потому и прежние охранники незаметно ушли, а на их место так же незаметно заступили другие, с очень крепкой психикой. Аккурат из числа тех, кого для работы с осужденными на смерть никогда не привлекут. И кто никогда не сопьется на почве выполнения таких обязанностей. Потому что редкие минуты удовольствия водкой не заливают. Очень нужные люди, такие и кровь с энтузиазмом смоют при помощи той же воды из трубы, и отстегнут мертвяка с еще большим удовольствием, и отволокут его в соседнюю камеру. А соседняя пустая камера всегда непременно имеется. А то, и целый блок в эти часы пустует, все на прогулке. Именно в эту камеру перед казнью все, стараясь не шуметь, гуськом заходят, и начальник лично удостоверяется в ней, что всё приготовлено, и все готовы. Потом идут исполнять.

Сначала остаются за стеной рядом с камерой, а в нее заходят лишь привычные бедолаге охранники. «Нужные люди» же, вообще, в камеру осужденного без команды не заходят, остаются рядом, и обязательно так, чтобы осужденный даже не заподозрил их присутствия. Эти и пострелять бы не отказались, но допускать этих животных к процедуре до наступления смерти казненного запрещается категорически. Они на подхвате, для грязной, но не квалифицированной работы. И не дай Бог, ржать начнут раньше времени, вмиг любимой работы лишатся! Начальник перед, во время и после исполнения чрезвычайно строг. Весь как сам не свой, дергается и перегаром дышит. Потом опять напьется, неженка. Нет бы, отменить дурацкие эти инструкции да поручить это дело настоящим мужикам, понимающим толк в утонченных удовольствиях! Они бы объяснили напоследок этому Чикатиле, как маленьких девочек обижать! Нет, блин, развели целую бодягу на ровном месте, и некому теперь заступиться за деток. Назначили каких-то… сами, глядишь, сейчас в обморок грохнутся. Не любят они свою работу, без души к порученному делу относятся. Крепким бы парням в какой другой стране родиться, поцивилизованней. Где всяких животных от лишних переживаний не уберегают за счет лишнего геморроя и нервов исполнителей. И где в исполнители берут не кисейных барышень с теми нервами, а ценителей высокого искусства. И где умеют оценить усердие со служебным рвением. До чего ж несправедливо устроен этот мир!

Вот, а теперь можете сравнить советскую процедуру с показанной во французской фильме, что предваряет сей пост. Можете сравнить с этим, а можете с этим. Случай, кстати, тоже подлинный, ребенка поджарили вполне цивилизованно, не хуже, чем вздернули дамочку. И приготовили их обоих к смерти заранее, честно предупреждали, что уже скоро казнят, и даже накануне сообщили, что уже завтра. И даже толком объяснили, как все будет происходить, чтоб, значить, права человека. Крепким бы парням туда, а не в «совке» дремучем на подхвате маяться. С более чем призрачной надеждой стать когда-нибудь исполнителем. реализовав себя в любимом деле через реально творческий подход. Нет, никогда в этой стране не будет ничего хорошего!

ВикиЧтение

Откровения палача с Лубянки. Кровавые тайны 1937 года
Фролов Петр

Правда ли то, что палачей из Азербайджана, Узбекистана и Таджикистана отправляли в командировки в другие союзные республики, где годами не находилось желающих привести в исполнение «вышку»? Правда ли то, что в Прибалтике вообще никого не казнили, а всех приговорённых к высшей мере наказания увозили расстреливать в Минск?

Правда ли то, что за каждого казнённого палачам выплачивали солидные премиальные? И правда ли то, что женщин в Советском Союзе расстреливать было не принято? За постсоветский период вокруг «вышки» было создано столько расхожих мифов, что разобраться, что в них правда, а что домыслы, едва ли возможно без кропотливой работы в архивах, на которую может уйти не один десяток лет. Нет полной ясности ни с довоенными казнями, ни с послевоенными. Но хуже всего обстоит дело с данными о том, как же приводили в исполнение смертные приговоры в 60–80-х годах.

Как правило, осуждённых казнили в следственных изоляторах. В каждой союзной республике было как минимум по одному такому СИЗО особого назначения. На Украине их было два, в Азербайджане – целых три, а в Узбекистане и Таджикистане вообще по четыре. Сегодня смертные приговоры приводят в исполнение только в одном-единственном СИЗО советских времён – в Пищаловском централе Минска, известном также под названием «Володарка». Это уникальное место, единственное в Европе. Казнят там примерно по 10 человек в год. Но если пересчитать расстрельные СИЗО в советских республиках сравнительно легко, то сказать с уверенностью, сколько таких специализированных изоляторов было в РСФСР, едва ли сможет даже самый подготовленный историк. К примеру, до последнего времени считалось, что в Ленинграде в 60–80-е годы осуждённых вообще не казнили – негде было. Но оказалось, что это не так. Не так давно в архивах обнаружились документальные подтверждения того, что приговорённого к высшей мере наказания 15-летнего подростка Аркадия Нейланда расстреляли летом 1964 года именно в Северной столице, а не в Москве и не в Минске, как считалось ранее. Стало быть, нашлось всё-таки «подготовленное» СИЗО. И едва ли Нейланд был единственным, кого там расстреляли.

Есть и другие расхожие мифы о «вышке». К примеру, принято считать, что в Прибалтике с конца 50-х годов вообще не было собственных расстрельных команд, поэтому всех осуждённых к высшей мере наказания из Латвии, Литвы и Эстонии этапировали на расстрел в Минск. Это не совсем так: смертные приговоры приводили в исполнение и в Прибалтике. Вот только исполнителей действительно приглашали со стороны. В основном из Азербайджана. Всё-таки целых три расстрельных команды на одну небольшую республику – многовато. Казнили осуждённых в основном в бакинской Баиловской тюрьме, а заплечные мастера из Нахичевани часто сидели без работы. Зарплаты им всё равно «капали» – члены расстрельной команды получали примерно по 200 рублей в месяц, но при этом ни премий за «приведение в исполнение», ни квартальных. А деньги это были немалые – квартальные составляли примерно 150–170 рублей, а «за исполнение» платили по сотне членам бригады и 150 – непосредственно исполнителю. Вот и ездили в командировки – подзаработать. Чаще – в Латвию и Литву, реже – в Грузию, Молдавию и Эстонию.

Другой расхожий миф – о том, что в последние десятилетия существования Союза к смертной казни не приговаривали женщин. Приговаривали. В открытых источниках можно найти информацию о трёх таких казнях. В 1979 году расстреляли коллаборационистку Антонину Макарову, в 1983-м – расхитительницу социалистической собственности Берту Бородкину, а в 1987-м – отравительницу Тамару Иванютину. И это на фоне 24 422 смертных приговоров, вынесенных в период с 1962 по 1989 год! Что же, расстреливали одних только мужчин? Вряд ли. В частности, до сих пор окутаны покровом тайны приговоры валютчицам Оксане Собиновой и Светлане Пинскер (Ленинград), Татьяне Внучкиной (Москва), Юлии Грабовецкой (Киев), вынесенные в середине 60-х.

К «вышке» их осудили, но казнили или всё-таки помиловали, сказать сложно. Среди 2355 помилованных их фамилий нет. Значит, скорее всего их всё-таки расстреляли.

Третий миф – о том, что в палачи шли, так сказать, по зову сердца. В Советском Союзе палачей назначали – и только. Никаких добровольцев. Мало ли что у них на уме – а вдруг извращенцы? Назначить же палачом могли даже обычного сотрудника ОБХСС. Среди работников органов правопорядка отбирали, как правило, тех, кто был недоволен зарплатой, кому срочно требовалось улучшить жилищные условия. Предлагали работу. Приглашали на собеседование. Если испытуемый подходил, его оформляли. Надо сказать, что работали советские кадровики отменно: с 1960 по 1990 год не было ни одного случая, чтобы палач уволился по собственному желанию. И уж точно среди сотрудников расстрельных не было ни одного случая суицида – крепкие нервы были у советских палачей. «Да, меня именно назначили, – вспоминал бывший начальник учреждения УА-38/1 УИТУ МВД Азербайджанской ССР Халид Юнусов, на счету которого приведение в исполнение более трёх десятков смертных приговоров. – Я шесть лет до этого ловил взяточников. Надоело, только врагов себе наживал».

Как же, собственно, проходила сама процедура казни? После оглашения судом приговора и до приведения его в исполнение проходило, как правило, несколько лет. Всё это время смертника содержали в «одиночке» тюрьмы того города, в котором шёл суд. Когда все поданные прошения о помиловании отклонялись, приговорённых перевозили в специзолятор – как правило, за несколько дней до печальной процедуры. Случалось, что заключённые томились в ожидании казни по нескольку месяцев, но это были редкие исключения. Зэков стригли наголо и переодевали в одежду из полосатой ткани (светло-серая полоса чередовалась с тёмно-серой). О том, что их последнее ходатайство о помиловании было отклонено, приговорённым не сообщали.

Тем временем начальник СИЗО собирал свою расстрельную команду. В неё помимо врача и палача входили сотрудник прокуратуры и представитель оперативно-информационного центра УВД. Эти пятеро собирались в специально отведённом помещении. Сначала сотрудник прокуратуры знакомился с личным делом приговорённого. Затем так называемые контролёры по надзору, два или три человека, вводили в помещение осуждённого в наручниках. В фильмах и книгах обычно следует пассаж, в котором смертнику объявляют о том, что, мол, все его ходатайства о помиловании отклонены. На самом деле отбывающему в последний путь об этом никогда не сообщали. Спрашивали, как звать, где родился, по какой статье сидит. Предлагали расписаться в нескольких протоколах. Затем сообщали, что нужно будет составить ещё одно прошение о помиловании – в соседнем помещении, где сидят депутаты, и подписать бумаги нужно будет при них. Уловка, как правило, действовала безотказно: осуждённые на смерть бодро шагали навстречу депутатам.

А за дверью соседней камеры не было никаких депутатов – там стоял исполнитель. Как только приговорённый заходил в помещение, следовал выстрел в затылок. Точнее – «в левую затылочную часть головы в области левого уха», как того требовала инструкция. Смерт-ник падал, раздавался контрольный выстрел. Голову убитого обматывали тряпкой, смывали кровь – в помещении был специально оборудован кровосток. Входил врач, констатировал смерть. Примечательно, что палач никогда не стрелял в жертву из пистолета – только из мелкокалиберной винтовки. Говорят, что расстреливали из «макарова» и ТТ исключительно в Азербайджане, но убойная сила оружия была такова, что с близкого расстояния осуждённым буквально разносило головы. И тогда решено было расстреливать осуждённых из наганов времён Гражданской войны – у них был более щадящий бой. Кстати, только в Азербайджане осуждённых на казнь перед процедурой накрепко связывали, и только в этой республике было принято объявлять осуждённым, что все их просьбы о помиловании отклонены. Почему так – неизвестно. Связывание жертв действовало на них настолько сильно, что каждый четвёртый умирал от разрыва сердца.

Примечательно и то, что документы о приведении приговора в исполнение сотрудники прокуратуры никогда не подписывали до казни (как предписывала инструкция) – только после. Говорили – плохая примета, хуже некуда. Далее покойника укладывали в заранее приготовленный гроб и везли на кладбище, на особый участок, где хоронили под безымянными табличками. Ни имён, ни фамилий – только порядковый номер. Расстрельной команде выдавали акт, и в тот день все четверо её членов получали отгул.

В украинских, белорусских и молдавских СИЗО, как правило, обходились одним палачом. А вот в грузинских специзоляторах – в Тбилиси и Кутаиси – таковых числился добрый десяток. Разумеется, большинство из этих «палачей» никогда никого не казнили – только числились, получая по ведомости большую зарплату. Но к чему правоохранительной системе было содержать такой огромный и никому не нужный балласт? Объясняли так: сохранить в тайне, кто именно из сотрудников СИЗО расстреливает приговорённых, не представляется возможным. Всегда проговорится бухгалтер! Так вот, чтобы ввести в заблуждение и бухгалтера, в Грузии и ввели такую странную систему выплат.

В бывшем СССР тема исполнения смертных приговоров была закрытой. Непосредственные же участники этого процесса давали “подписку о неразглашении”. Но сегодня того государства и органов, которым они давали подписку, нет. И человек более двух с половиной лет, приводивший в исполнение смертные приговоры в Азербайджане, бывший начальник учреждения УА-38/1 УИТУ МВД Аз ССР Халид Махмудович Юнусов рассказывает…

– Обычно из Верховного суда нас заранее предупреждали о таких заключенных, к нам они поступали только после вынесения им смертных приговоров. Это сейчас на каждого заключенного наручники одевают, а тогда только на приговоренного к смертной казни. Я как начальник тюрьмы был обязан его принять, предложить написать прошение о помиловании, если же он считает приговор необоснованным, мы – я и другой сотрудник, который в тот момент оказывался рядом, составляли акт об отказе осужденного написать прошение о помиловании, которое отправляли так же, как и заявления с просьбой о помиловании, прокурору по надзору в прокуратору республики, которая в свою очередь направляла все эти заявления в президиум Верховного совета вначале республики, а потом СССР. Там существовала специальная комиссия по рассмотрению. Пока она рассматривала заявление осужденного, человек находился у нас.

– Сколько обычно проходило времени с момента вынесения приговор а до приведения его в исполнение?

– По-разному: три месяца, шесть, бывало и до года. Из Министерства внутренних дел приходил специальный пакет с указом Верховного совета, в котором примерно говорилось: “Ваше прошение о помиловании рассмотрено…”. В таком случае смертную казнь заменяли на пятнадцатилетнее тюремное заключение. Или же: “Приговор привести в исполнение”. Мы вызывали заключенного и объявляли ему это.

За тот срок, что приговоренные находились у нас, они менялись до неузнаваемости. Если вначале они еще на что-то надеялись, то потом день за днем… Они каждый шаг различали. Пятый корпус, Баиловской тюрьмы, куда сажали смертников, был очень маленький.

Существовал специальный приказ под грифом “совершенно секретно” (я сейчас его номер не помню), который находился у начальника тюрьмы. Согласно этому приказу МВД СССР, смертников следовало содержать в одиночных камерах, в исключительных случаях по два человека, если мест не хватало. Это сейчас по пять-шесть человек запихивают. Раньше не положено было, так как это могло привести к всевозможным эксцессам.

В пятом корпусе контролеры, чтобы исключить возможность их общения с заключенными, сговора с ними или мало ли чего еще, проходили спецотбор для работы со спецконтингентом. Смертникам, как говорится, терять нечего, убывают на тот свет, А утечки информации быть не должно. Я давал подписку о неразглашении этой тайны, но сегодня нет тех, кому я ее давал, нет ни Советского Союза, ни МВД СССР…”.

– К приговоренным к смертной казни родственники допускались?

– Только с разрешения председателя Верховного суда.

– Случалось ли за годы вашей работы, чтобы смертник умер до исполнения приговора?

– У меня за неполные три года был всего один такой случай. По делам “мейве-теревез”, например, по пятьдесят человек сажали. По этому делу был и приговоренный к расстрелу. Но у него обнаружилcя рак горла, от чего он и умер.

– Как часто выносили решения о помиловании?

– Таких случаев было два. Например, помню, помиловали молодого парня из Белокан, он одного убил, а другого тяжело ранил.

Дело было так, пришел он только из армии, двадцать один год, работал трактористом. Пашет землю, подъезжает к нему то ли главный инженер, то ли еще кто из начальства: “Чего ты не так вспахал …”, и заругался на него матом. Парень схватил монтировку и разможжил ею череп, ранил его шофера, поспешившего на помощь, тот получил тяжкие телесные повреждения.

Он не стал писать прошение о помиловании, заявив: “Виноват – пускай расстреливают. Я позвонил прокурору по надзору, который, увидев его, решил, что парень должен использовать свой шанс. “Отсидит пятнадцать лет, – сказал он мне, – в тридцать шесть выйдет, молодой еще будет”. Он уже, наверное, вышел…

По телевидению показывали, как человек проходит в специально отведенную комнату, встает спиной к двери, на которой открывается форточка, и ему стреляют в затылок…

У нас было не так. У нас убивали очень жестоким способом. Сама процедура была не отработана. Я даже по этому вопросу обращался к министру МВД. Он обещал направить меня в Ленинград, где была другая система, но его убили.

Делалось это так и до меня, и мне тоже, как говорится, по наследству передали. Происходило все ночью, после двенадцати часов. Обязательно должны были присутствовать начальник тюрьмы, прокурор по надзору – может, мы какого-нибудь подставного расстреляем, а преступника отпустим за миллионы.

Кроме тех, кого я назвал, при исполнении приговора должны были присутствовать врач – начальник медицинской экспертизы, который констатировал факт смерти, и представитель информационного центра, занимавшегося учетом.

Мы составляли акт – обязательно я и один из участников группы, которая исполняла приговор. В МВД республики была такая специальная засекреченная группа, которая состояла из десяти человек. В те годы, что работал, в ней я был старшим. У меня было два заместителя. Первый заместитель приговоров в исполнение не приводил – боялся крови. Он до этого работал где-то в ОБХСС, а потом пробрался сюда на должность зама начальника тюрьмы.

Другой потом умер, видимо на него подействовало это все. Мой заместитель должен был по положению хотя бы раз в течение квартала заменять меня, чтобы я мог как-то отвлечься от этого кошмара. У меня за три года работы было человек тридцать пять. И ни одного квартала, чтобы никого… Один раз было шесть человек…

Забирая осужденного на исполнение приговора, мы не объявляли ему, куда ведем. Говорили лишь, что его прошение о помиловании указом президиума Верховного совета отклонено. Я видел человека, который в тот момент поседел на глазах. Так что, какой бы внутренней силы человек ни был, в тот момент ему не говорили, куда в едут. Обычно: “Иди в кабинет”. Но они понимали, зачем. Начинали кричать: “Братья!.. Прощайте!..”. Жуткий момент, когда открываешь дверь того кабинета и человек стоит, не проходит… “Кабинет” небольшой, примерно три метра на три, стены из резины. Когда человека туда заводят, он уже все понимает.

– Весь кабинет в крови?

– Он весь закрыт, наглухо, только маленькая форточка. Говорят, даже когда барана связывают, он понимает зачем, даже слезы на глазах бывают.

Люди реагировали в тот момент по-разному. Бесхарактерные, безвольные сразу же падали. Нередко умирали до исполнения приговора от разрыва сердца. Были и такие, которые сопротивлялись – приходилось сбивать с ног, скручивать руки, наручники одевать.

Выстрел осуществлялся револьвером системы “Наган” почти в упор в левую затылочную часть головы в области левого уха, так как там расположены жизненно важные органы. Человек сразу же отключается.

– В вашей практике было, чтобы человек в тот момент уклонялся от пули?

– Нет, нас же было двое или трое. И потом надо же умеючи стрелять, чтобы он сразу умер.

– В фильмах встречается сцена, в которой приговоренный внешне с покойно становится на колени, опускает голову, если это женщина , то даже убирает с шеи волосы. В действительности так тоже происходит?

– Был случай: дядя и племянник – скотокрады – убили двух милиционеров. Одного из них не сразу, так как тот умолял “Не убивайте, у меня трое детей и еще двое детей моего умершего брата…”. Негодяи, я таких просто за людей не считаю.

Смотрю на парня, а он:. “Это дядя, не я”. Дядя ранее пять раз судим был, здоровяк, у него шеи не было, мы на руки не могли наручники надеть, такие запястья широкие. Однажды он, отжимаясь, под потолком повис и тревогу поднял. Стражник открыл камеру, он бросился на него. Тогда мы на него вчетвером навалились…

В общем, завели парня в “кабинет”, а он никак не хотел на колен и становиться, пришлось применить силу, сбить с ног. Он упал, ударился головой о бетонный пол… Ему всадили семь пуль, голова у него была разможжена, мозги во все стороны. Я даже подумал, что халат надо было надеть… Он же еще дышал, здоровяк. Ему не преступником надо было становиться, а как-нибудь на добро свои способности использовать. В общем, дышит… Вдруг меня, сам не знаю откуда, осенило – подошел, под лопатки два выстрела ему дал, в легкие.

Потом племянника привели. Он, как увидел труп, тут же упал. -Врач констатировал: “Не надо, уже готов…”. Мы на всякий случай сделали три контрольных выстрела…

После такой работы я, порой, по неделе в себя прийти не мог. Сейчас рассказываю, а вся эта картина перед глазами стоит…

– Бывали ли случаи, когда вам становилось жаль приговоренного к смертной казни?

– Был директор соколимонадного завода в Белоканах. Лимонады с его завода на съездах фигурировали. Но потом что-то случилось, ему “дали” хищение, он долго сидел в тюрьме, был очень набожный и справедливый человек. Разрешили ему молиться, дали маленький коврик. Пять раз в день намаз делал. И говорил старшине (они в хороших отношениях были): “Я знаю, меня расстреляют”.

Когда повели его на расстрел, даже наручники не надели. Он сам спокойно лег и сказал: “Я знаю, что по справедливости”.

Я, например, против того, чтобы за хищения давать смертную казнь. Вот был из Нахичевани один человек, отец одиннадцати детей. Мы рассуждали тогда между собой: “Ну, расстреляют человека за хищение, а у него столько детей. Как они вырастут? Кто будет их кормить? И потом, это же одиннадцать врагов этого государства, общества”.

Когда пришло на него помилование, ему на пятнадцать лет заменил и, он свалился прямо под ноги. Я подсчитал, что ему оставалось отсидеть четырнадцать лет и столько-то дней, сейчас не помню уже, сколько” Привели его в чувство. “Я не за себя, – говорил он, – за одиннадцать детей” ”

В “Аргументах и фактах” была статьях “Кто, где и как совершает смертную казнь”. Там о “шансах палача” было написано, что они с ума сходят, теряют рассудок.. ” Понимаете, я этих расстрелянных за людей не считаю, подонки! Я хотел даже себе картотеку сделать, но потом сказал: “Ну их, к черту!..”. Вот посмотрите на фото этого казненного.

– Молодой. А что он сделал?

– Изнасиловал и убил свою дочь. А вот на этом фото – Рамин. Он со своим напарником убил шофера автомашины и тело бросил в канаву. Они у автовокзала брали клиентов, начинали разговор, если замечали по ходу, что человек состоятельный, то заводили в какую-нибудь глухомань, убивали и труп выбрасывали…

Этот Рамин прежде в колонии сидел, пять судимостей имел и там еще одного человека проволокой убил. На него быстренько пришло решение…

Родственники расстрелянных приходят, а их уже нет. Был у нас’ та кой “философ”, на следующий день после того, как его расстрелял и, пришел его отец. Суббота была, он зашел ко мне на приемы “Видел во сне, что одеваю его в белое…” – он почувствовал. “Нет, говорю, – не волнуйся, его взяли в Верховный суд, обращайся туда”.

Был еще такой случай. Двоих должны были казнить, а накануне один из них спросил меня: “В отношении меня ничего нет? Видел сон, что уводят меня…”. Я как раз получил пакет, в сейфе он лежал . Вскрываю, а в нем их фамилии… Как это назвать?

– Но почему родственники не должны были знать, что человека уже нет в живых? Взять тело и похоронить самим?

– Не знаю. Может быть, чтобы не ожесточать людей… Вот байки рассказывают, что в Сибирь посылали, на рудники. Это надежда какая-то… Но место захоронения не говорили.

– А где оно было?

– Двадцать лет уже прошло с тех пор. Тогда было рядом с одним из кладбищ, в 40-50 километрах от Баку.

– А что сделал “философ”?

– Он преподавал в одном из районов. Познакомился поближе со своей ученицей-десятиклассницей,, обещал жениться, отвезти в Баку и фактически с ней сожительствовал.

А через какое-то время она услышала, что он сватается к другой девушке. Сказала, что пойдет жаловаться на него в партком. Тогда он взял гантель, завел ее к Ганлы-гель, убил на берегу озера и бросил труп в воду. Он долго отпирался, но потом ему доказали . Умудрился в камеру томик Ленина пронести. И скажу, у него “сзади сила была”. Два раза получал из Москвы телеграммы о приостановлении исполнения приговора.

Вот этот (опять фото), смотрите, молодой парень, уроженец Гянджи, пятьдесят пятого года рождения, беспартийный, восемь классов образования, холостой, ранее судим несколько раз. В Саратове совершил убийство шестидесятитрехлетней гражданки, предварительно изнасиловав ее. А затем убил своего армейского друга, завмага.

В тюрьме пытался бежать, он, дурак, не знал, что двери запираются двойными ключами, один находится у контролера, а другой у меня. Без двух ключей никак не откроешь. Дежурным,, был один старослужащий, последнее дежурство было у него, мы ему даже почетную грамоту приготовили.

Попросил парень у него воды. Охранник не должен был открывать, но просто человечность проявил, открыл “кормушку” и протянул воду в пластмассовой кружке. Парень схватил его за шинель, хотел вывернуть, заломить руки и взять ключи. Но старшина уже двадцать пять лет прослужил, опытный был, шинель оставил у него в руках, вывернулся и тревогу поднял. Тот, как оказалось, умудрился арматуру приготовить, хотел убить этого старшину.

Вот Велиев Гамид (показывает фото). Это человек? Ночью убил жен у, трехлетнего и годовалого детей. Она ему якобы изменяла. И как такого типа жалеть?

– Рассказывали вы и члены вашей группы кому-нибудь, какой работ ой занимаетесь?

– Никогда. Работаю в тюрьме, и все.

– А ваши близкие знали?

– Жена у меня догадывалась. Бывало, приходил домой сам не свой.

У нас даже в уставе статья была, по которой за каждое приведение приговора в исполнение положено было двести пятьдесят граммов спирта. Я вам что скажу: я ни до этого, ни после даже курицу не резал, не могу.

– А почему вы пошли на эту работу?

– Понимаете, назначили.. Я шесть лет до этого ловил взяточников о Надоело, только врагов себе наживал. Начальство, зная мою работоспособность и принципиальность, отправило меня в отдел спекуляций и сельского хозяйства. Меня кидали на каких-то тузов моим и руками гробить их. Ну, одного, второго я угроблю, а потом мне автоаварию устроят, и все.

Замминистра внутренних дел Азербайджана Кязимов, курировавший тогда эту область, отправляя меня уже на эту работу, спросило “А ты не боишься?”. Я ответило “Я на железной дороге работал, там трупы людей приходилось собирать, фотографировать, бывало по кускам собирал”. Он знаете что сказал? “Это мертвых людей. Ты молодой еще”. Мне тридцать пять лет было.

А работа как в армии – кто послушный, на того и грузят. Это жизнь такая. Я говорю: “А что? Приговор будет, так что все на законном основании”.

Только потом я задумался над этим вопросом. Это же фактически узаконенное убийство. Государство судит человека за то, что он у бил другого человека, а само в то же время становится преступником.

– Но вы же сами только что сказали, что почти все они вызывали у вас чувство омерзения и, по-вашему, достойны смерти. Или надо было, чтобы они и дальше убивали других?

– Я бы казнил отъявленных убийц. Но если человек убил по неосторожности или в порыве гнева, то нет. За экономические же преступления, вообще расстрел не должны давать.

– Обычно в фильмах у смертников спрашивают: “Ваше последнее желание?”. В действительности тоже так бывает?

– Одним из первых расстрелянных у меня был молодой парнишка, из городских. Он дядю своего убил, а потом воткнул пальцы трупа в розетку якобы тот от тока умер. Когда его в последний “раз вызвали на допрос, спросили: “Какое будет последнее желание?”, формально обычно спрашивают. Он попросил папиросу. Желание-то спрашивают, но кто его выполняет? Если попросит закурить, то да. А если захочет застолье?.. Это же нереальные вещи.

– Ну, может, попросит передать что-то близким или последний раз увидеться с кем-то?

– Нет, у меня таких случаев не было, только про сигарету помню.

– Вы рассказывали о случаях, связанных с мужчинами. А женщин приходилось расстреливать?

– При мне женщин не было.

– А почему вы так мало работали – всего три года?

– После убийства министра МВД Арифа Гейдарова произошли перестановки” Но, вообще-то, на этой должности долго не работают. Со слов старослужащих я слышал, что один из работающих до меня в связи с этими расстрелами получил психическое расстройство. Тогда приказ был.”, кто сверх “потолка” проработал пять лет, давали звание полковника. В дома отдыха отправляли, были такие в Подмосковье, но лично я там ни разу не был.

– Начальник тюрьмы обязательно должен был принимать участие в приведении в исполнение смертного приговора или это только вам было поручено?

– По уставу начальник должен был быть обязательно.

– А как вы сами все-таки думаете, есть какие-то особые качества , которые требуются людям на этой работе, ведь не каждый же сумеет?

– Над этим я тогда не задумывался. Потом уже понял, что это узаконенное убийство. Ведь и Коран, и Библия говорят: “Жизнь дана Богом и Богом отбирается”… Согласен, Совет Европы правильно требует ограничиться пожизненным заключением, но это же нужно обеспечить…

– Бывали в вашей практике случаи, когда только после исполнения приговора становилось известно, что казнили невиновного?

– В моей не было. Вообще, в Азербайджане я о таком не слышал. С удобные ошибки или фальсификации дел были. Про Чикатило читал, что там вначале расстреляли невиновного человека. Недавно слыша л по телевизору про электрический стул в США: за столетнюю практику его использования двадцать пять человек было казнено ошибочно.

Нет, лучше отпустить сто виновных, чем осудить невиновного.

– Может приговоренный к смертной казни попасть под амнистию?

– Нет, у нас система другая.

– В литературных произведениях и кинофильмах перед приведением приговора в исполнение осужденному дают возможность встретиться с муллой или священником, которые наставляют его, отпускает ем у грехи. Это практиковалось?

– Ну что вы. Люди в те времена, когда свадьбу справляли или поминки, боялись муллу позвать, из партии могли исключить.

А насчет литературы… В той же статье в “Аргументах и фактах” писали: “Теряют рассудок и палачи. Психиатры утверждают, что редкий человек может остаться в своем уме после четвертого по счету убийства. Так что исполнителя приговора тоже ждет жестокое наказание”.

А вот у меня тридцать пять было.

– Пишут еще, что тем, кто должен привести приговор в исполнение , не разрешается общаться со смертниками, чтобы у них не проснулись по отношению к ним какие-то дружеские чувства. Это так?

– Нет, я общался, но как положено. Следил за тем, в каких условиях содержатся. Заключенный мог сказать, что у него болит, я должен был вызвать врача, он же человек. Но другого общения не было, в кабинет я его не приглашал чай пить.

– Можно определить среднюю возрастную категорию казненных?

– Я не следил за этим, но, в среднем, наверное, лет тридцать-сорок. Молодые раза два попадались. Самому старому было шестьдесят три года. Он бросил семью, женился на другой женщине. У этой женщины была дочь, которую он вначале изнасиловал, а после придушил. Когда мать девочки – его жена – пришла, он ее тоже убил.

– Отличаются условия содержания смертников от условий других заключенных?

– Да, у них многое иначе. Им передачи не положены, общения с внешним миром нет никакого, гулять не выводят, только раз в сутки в туалет. И все.

– Вы сказали, что согласны назвать для печати свою фамилию. Вы не думаете, что, может, ваши дети не захотят, чтобы об этом кто-нибудь узнал?

– Дети, как говорится, за отца не отвечают, и отец за детей не отвечает. Это мое, эту школу я уже прошел, эту жизнь уже прожил , ее уже никто у меня не отнимет. Понимаете, это было! Зачем я должен скрывать? Я считаю, что каждый нормальный человек знает, где и что делается, или хотя бы должен знать. Зачем людей обманывать, пусть правду знают.

– А на оплату эта работа влияла?

– Да, Платили больше. По 100 рублей членам группы и по 150 рублей непосредственному исполнителю раз в квартал.

– Вы, наверное, не верите в существование загробного мира, бессмертие души, поскольку видели тридцать пять смертей. У вас после этого изменилось отношение к человеческой жизни?

– Понимаете, когда перед исполнением читаешь смертный приговор, узнаешь, что он сделал, это туманит сознание. Я представлял, ч то он так мог поступить с моим братом. И такой гад должен по земле ходить?..

А цена жизни. . . Цену жизни он сам себе определил. . . А что до моей жизни, я понял, что мне просто тяжелая судьба выдалась. Я знал, что люди сидят и на должности похлеще, и знают меньше меня, может быть, и хуже меня, но им повезло. А мне вот грязная работа попалась.

Источник:”Зеркало”, Баку, N19 (504), май 1997 г.