История из касты опущенных
Бывший заключенный Слава отсидел в общей сложности 17 лет, и большую часть сроков в статусе «обиженного» (сюда попадают в том числе мужчины, имевшие опыт в пассивной роли). Он рассказал о том, как живётся на низшей ступени тюремной иерархии.
Детство: «Мне приходилось быть с ними двумя»
Слава отбыл шесть ходок, первый раз попал «на малолетку» в 1987 году, прямо из интерната, куда его сдала мать. Вышел через полтора года, приехал домой, но дверь ему она не открыла. Через три месяца заехал уже на взрослую зону. Отбыл с перерывом два трёхлетних срока, освободился лишь в 1997. В детстве Слава стал жертвой сексуальной эксплуатации со стороны отчима и его друга.
«Сожитель матери, которого я считал отчимом, он мной воспользовался в сексуальном плане. К нему приходил его знакомый выпить, и, бывало, мне приходилось быть с ними двумя. Он сам и его друг Валера – периодически сидели».
Каминг-аут в СИЗО
Слава встретил своего насильника, приятеля отчима, в СИЗО, когда попался второй раз. Тот сразу предложил:
– Ты знаешь кто ты, давай не будем тихариться. А то хуже будет.
– Да, я знаю кто я, – ответил Слава,
Он подошел к оперативнику и попросил «отделиться», честно сказав, что вступал в гомосексуальные связи. Так начался его тюремный путь в статусе обиженного… Славу поместили в камеру для обиженных. Она так и называется, «камера обиженных», или «петушатник».
«В СИЗО есть камеры обиженных, хотя были такие времена – три года с 2001 по 2004, когда распределяли во все камеры. Отдельные камеры обиженных содержать невыгодно – там 6 человек, например, а в обычной – 10.
Во взрослых колониях были секции обиженных: из 100 с чем-то человек в отряде человек 20-25 в секции. Когда барачная система, есть отделения. К примеру, в бараке на 300 человек «шконки» обиженных находятся сразу при входе справа и отделяются шторкой круглосуточно. Вообще шторки запрещены, но в этом случае тюремная администрация закрывает на нарушение глаза».
Стать обиженным: «под простынь так»
«Вот скажу за свои 17 лет, практически ни одного случая не могу рассказать насильственных действий между заключёнными, таких прямых изнасилований почти не было. Потому что я на сто процентов уверить могу, люди могут иными способами подвести к этому так, что тебе придётся, что ты не отвертишься.
Помимо всего, людей туда загоняют, принуждают. Вот человек в первый или во второй раз, ну что он о зоне знает? Ничего, так, поверхностно, а тем более игру в карты. В отличие от тех, кто прошёл «Крым, рым и медные трубы», у которых за десятку уже отсижено.
Например, заехавшему говорят:
– Давай, поиграем просто так.
Человек садится играть, раз просто так. Проигрывает. Ему говорят:
– Ну всё, теперь ты мне должен.
– Что я тебе должен? Просто так?
– А знаешь, что в переводе означает «просто так»? Под простынь так!
Не важно, какая у тебя ориентация. Хочешь – не хочешь, терпи.
Обиженными могут стать люди, которых обливают мочой, это называется «законтачить». Например, человек работает на оперативников, стучит. Что он «мусорской» это и так все знают, ну сломаешь ему челюсть, и что? Делают так, чтобы он поимел своё, и любой из обиженных «впишется» в это. Ну и обиженные обливают его мочой, чтобы как-то определить в свою касту. Бывали случаи, когда в обиженные «переводили» массово, обливая мочой, просто для того, чтобы покрыть дефицит рабочей силы, выполняющей грязную работу».
Можно ли отказать сотруднику колонии?
«В одной колонии под Петербургом был оперативник М., он регулярно пользовался услугами обиженных. Об этом все знали: выходя на сутки, он всегда после вечерней проверки вызывал к себе кого-то из заключённых для сексуальных утех. И, естественно, кто хотел, ходил.
– А если не хотел?
– Не слышал, чтобы кто-то мог отказаться от его добровольно-принудительного «приглашения». Кто-то отказал один раз и после этого пробыл 4 месяца в штрафном изоляторе.
Когда о регулярном «пользовании» им заключённых узнали (в прокуратуру пожаловалась бабушка одной из жертв), его даже не посадили. Просто тихо отправили на пенсию, чтоб не раздувать скандал. То есть никакой ответственности он не понёс».
Если ты хочешь получить информацию, нужно долго выстраивать цепь вопросов, чтобы понять в каком состоянии человек. Например, принуждение к сексу они воспринимают не как насилие, а как обязанность, как секс в семье. Тем более, если человек пользуется услугами обиженных, то, как правило, и относится более человечно, чем обычный зэк. Он может дать чаю, сигарет, оказать дополнительное внимание. Нередко это форма оплаты за секс. Обиженные, как правило, не жалуются (если нет исключительных случаев), понимают, что у них нет другого выхода: относятся к касте, которая не имеет права голоса. К сожалению, многие заражены половыми инфекциями и ВИЧ, ведь не у всех есть возможность контрабандно получить презервативы, запрещённые тюремной администрацией.
Леонид Агафонов
эксперт
«Камеры обиженных и «мужиков» кормятся с одного котла. Вот «на галёрке» (в коридоре СИЗО), допустим, 30 камер. Баландёр (раздатчик пищи) сначала объедет те камеры, где «мужики» сидят, и самая последняя уже будет – камера обиженных. Сама еда ничем не отличается, редко бывает недостача, или еда остынет.
Сексуальные взаимоотношения в СИЗО подразумевают ограниченные возможности. Можно, конечно, на шконке шторкой закрыться или уединиться в санузле. Это не всегда удобно. На «зоне» (в колонии) проще, таких мест больше: баня, каптёрка, подсобки, промзона».
В камерах, где находятся только обиженные, доля насилия обычно выше, это как возможность выпустить пар. Потому что обиженный обиженному сигареты не платит за секс, потому что такой же, как и он сам. Хотя бывают и исключения, бывает и любовь. У обиженных отдельная посуда, которую «пробивают» (делают отверстие), чтоб не перепутать с посудой остальных заключённых. Даже в тюремной церкви обиженные прикладываются к кресту во время причастия позже всех, когда уже все поцеловали крест.
Леонид Агафонов
эксперт
Иерархия в иерархии: «главпетух» и его гарем
«Есть, к примеру, «рабочие», есть «нерабочие» обиженные (первые оказывают сексуальные услуги, вторые – нет). Я тебе могу сказать, что из обиженных где-то 40% – «рабочие». Даже среди обиженных не все равны, есть пахан гарема или «главпетух».
В чём проявляется низкий статус обиженного? Если ты неправ в чём-то, с тебя будут спрашивать в два раза больше, чем с «мужика», а если прав, то всё равно неправ, потому что ты – обиженный. Легче «съехать» на обиженного, чем на «мужика» – обиженный слова не имеет. Например, обиженный должен стирать и убирать за тем, кто скажет. Помимо моего желания, я должен ублажать его потребности. Иначе может быть до физического наказания. На обиженного руку нельзя поднимать, он уже обиженный, но бывают беспредельщики.
По тюремной иерархии обиженного вообще нельзя бить руками, но если есть погрешности: закосячил, забуровил (сказал что-нибудь не так, не то, не тому, открыл рот не в том месте, не в то время) – тогда да, накажут, а так, по идее, – это не приветствуется».
Практика показывает, что все наказания строятся субъективно и по настроению. Да, обиженного нельзя бить рукой, бьют обычно ногой или палкой. Человек готов принять наказание в случае, если кто-то из другой касты посчитает, что он неправильно себя вел или отказался что-то делать. Например, необоснованно отказался выполнять грязную работу, или запросил большое вознаграждение за свои услуги. И надо понимать, что даже когда им отдают стирать вещи, обиженные не могу стирать полотенца и наволочки – то, что соприкасается с лицом, или тем более, мыть посуду – такие вещи сразу можно выкидывать или отдавать обиженным.
Леонид Агафонов
эксперт
«Выпил так много, чтоб я занял активную роль»
«Между обиженными больше сексуальных взаимоотношений, не каждый «мужик» может открыто позволить себе гомосексуальные связи. У меня были отношения с одним «мужиком», практически полгода в колонии, он был в активной роли. Однажды в январе, после новогодних праздников, он заказал нам самогончику, и вот тогда у него было всё в первый раз.
Он выпил, я обратил внимание, что он пьет больше обычного, чем нужно для расслабления души, тем более, в зоне много не надо. А тут он взял пол-литра, и я чувствую, что-то он перебирает. И тут я понял: он выпил так много, чтобы я занял активную роль. Могу сказать, он просил, чтобы все осталось между нами. Иначе он сам мог стать обиженным. После этого мы периодически встречались, он уже был более раскрепощён, и у нас были обоюдные отношения. Мы и после тюрьмы встречались. В 2007 году он заболел туберкулезом и умер – «сгорел» буквально за 4 месяца.
Еще был случай, два человека встречались, пока срок не закончится. Это было в Ульяновске, у них были два года отношения. Один мужчина освободился раньше и потом приехал встречать своего друга, когда срок закончился. Мы все были удивлены».
Сколько заключённых практикуют однополый секс?
Наши герои и эксперты считают, что услугами обиженных могут пользоваться до 70% заключённых. По их оценкам, в зонах не менее
10-15% «петухов», из них около 40% – так называемые «рабочие». Это субъективные оценочные данные, точной статистики, учитывая табуированность темы, разумеется, нет. Получается, в однополые связи вовлечено большинство мужского тюремного населения.
«Это не искоренить, настолько практика широкая. Поэтому те, кому это не нравится, они в душе, может, и против, но говорить об этом – не говорят», – рассказывает Слава.
Слава впервые написал мне в начале 2017 года. А в мае мы встретились во время Недели Равенства. Поначалу некоторые знакомые приняли его настороженно. Звонок на телефоне – «шансон», кожаная куртка, короткая стрижка, брутальная внешность. Не гомофоб ли? Стереотипы есть у всех. Не сразу и он доверился, открылся, рассказал свою историю. Сегодня он активист «Альянса гетеросексуалов и ЛГБТ за равноправие».
Слава так буднично говорит о страшных вещах, которые пережил, что эта зияющая обыденность – вызывает оторопь. Неужели в XXI веке это в порядке вещей? Удивительно, что, пройдя через столь травматичный опыт, он не озлобился на людей, не разочаровался в жизни. Слава помогает со «свободы» друзьям-обиженным в колонии передачами. Он рассказывает о том, что перенёс, сохраняя достоинство. И делает это потому, что осознаёт несправедливость деления людей на сорта. Как изменить ужасное положение обиженных в тюремной системе, если не говорить о том, что происходит?
Дискриминация и насилие возведены там в систему. При этом не только гей или бисексуал рискует оказаться на дне тюремной иерархии, это может коснуться каждого, вне зависимости от ориентации. Бесправие и принуждение к сексу, бесконечные унижения – становятся инструментом подчинения.
Учитывая огромное число людей, прошедших через эти жернова, примитивная и жестокая тюремная культура, к сожалению, воспроизводится уже на свободе. Отсюда отношение к ЛГБТ части общества как к презренным «недолюдям», лишённым права голоса, чьё место «около параши». В этом корень многих гомофобных оскорблений, агрессии, нападений и убийств на почве ненависти.
Алексей Сергеев
координатор
Альянса гетеросексуалов и ЛГБТ за равноправие
Из «короля» – в обиженные
«Был такой Константин, срок 14 лет, сидел на Обухово, он был смотрящим, был в статусе «короля». У него была секция, в которой он жил один. Целая секция на 60 коек, а там было всего две кровати – его и его приближённого, шныря. У него были обиженные, которыми он пользовался, и в один прекрасный момент банщик ненароком зашёл в помывочное помещение. Хотя когда Костя мылся в бане, туда никого не пускали – «смотряга» моется. И банщик увидел в помывочном
помещении Костю в роли пассивного.
Банщик донёс до блатного круга произошедшее. После бани Костю в отряд пригласили и того обиженного. Обиженный подтвердил: «Да я имел отношения, и Костя был в роли пассивного». Сначала Косте голову пробили, «спрос» с него сделали, потом облили мочой. Досиживать два года его увезли в тюремную больницу имени Гааза, потом в другую колонию перевели, но там он уже был в статусе обиженного».
«Вот смотри, там иногда проходят медкомиссию, я знаю за себя и за человека, с которым встречаюсь. Но случайные связи бывают. Среди обиженных есть свой смотрящий, – и у него можно купить презерватив. Но это – тоже риск, если находят презерватив во время шмона, то пишут докладную».
Запрет презервативов приводит к увеличению числа ВИЧ-инфицированных среди тюремного населения. ВИЧ выявляется не сразу, и пока не поставлен диагноз, человек может успеть заразить многих.
Бывали случаи массового заражения сифилисом в колониях. Мы беседовали с парнем, он в 18 лет сел за разбой и ни разу не спал с женщиной. Первый сексуальный опыт был с обиженным и был неудачным – он заразился сифилисом. Обиженный болел, причём никто не знал, и было массовое заражение – больше 15 человек сразу. Медсанчасти не было, им выделили отдельную камеру в штрафном изоляторе, где их содержали и лечили. Это к вопросу, что люди знают, с кем они спят.
Первое, что нужно сделать – снять за однополые контакты административное наказание, и тогда этот предмет – «презерватив» выпадает из перечня запрещённых. Глупо думать, что люди сидят по 10-15 лет и отказываются от секса. Тем более, основная масса – молодые мужчины. К сожалению, российская исправительная система пока к этому не готова и, скорее всего, не будет готова в ближайшие 10-15 лет. Но если мы не начнем работать над этим сегодня, она не будет готова и через 30 лет.
Запрещённый секс порождает не только распространение ВИЧ, но и психологические, а то и психиатрические проблемы у людей, которые практически ежедневно подвергаются сексуальному насилию. Идёт тотальное сокрытие таких преступлений, администрация никогда не выносит факты изнасилований, потому что это негативно влияет на отчётность учреждения.
Самое страшное, что обиженные редко понимают свои права, что они – жертвы изнасилований, что должны иметь право выбора вступать или не вступать в сексуальные отношения с кем-либо. А если это официально запрещено, значит у них нет даже права жаловаться из-за риска наказания. «Благодаря» законам, например, Уголовно-исполнительному кодексу, они безнаказанно подвергаются насилию.
Леонид Агафонов
эксперт
«Вообще, с точки зрения администрации, у них нету распределения между заключенными. Но по факту, обиженные всегда были, есть и будут. Когда надо администрации на человека воздействовать, тогда будут репрессивные ситуации. Если надо человека поиметь, то это будет, за что прицепиться найдут.
А так, они прекрасно знают, что это может быть где угодно и когда угодно. Если человек идет вступать в отношения, ставят кого-то «на глаза» (на стрёме), себя обезопасить. Если человек просмотрит: раз, «хлопнули», обычно больше репрессируют не обиженного, а того кто спровоцировал ситуацию, был инициатором – «мужика». У нас самое большое за однополые связи 15 суток штрафного изолятора давали.
Это может повлиять на условно-досрочное освобождение (УДО). Оперативники имеют пометки, они решают, пойдешь на УДО или нет. Если был замечен в связях, то опять же коррупция, вымогательство – хочешь пойти на УДО – плати».
«Не напишешь явку с повинной – кинем в камеру обиженных»
«Да, есть такое, оперативные сотрудники говорят, что на человека надо воздействовать, например, чтобы выбить признание вины. Человека вызывают: или физически воздействуют, это пресс-хата, или могут кинуть в камеру обиженных».
Камера опущенных – первое, чем можно пугать, особенно «первоходов», и это происходит не только в системе ФСИН, но и в полиции. Страх попасть в касту изгоев настолько велик, что приводит к увеличению количества явок с повинной даже за несовершённые преступления. Невиновные люди просто оговаривают себя.
Леонид Агафонов
эксперт
Свидетельство: «В первый же день – опустили»
“
Народу до х*я, шконки в три яруса. Одного привели, первохода, в камеру, там «красные» сидели. Они вечером с ним выпили чай, чифир, а потом… заставили отсосать, избили. В первый день пришёл, и в первый же день – опустили.
Он стал долбиться в «кормушку» (окно, куда ставят пищу), вроде, охранники даже «кормушку» не открыли. Позже туда запустили блатных разбираться, потом хату раскидали, а он обиженным так и остался. Он потом спал на полу, его никуда не пускали.
Я с ним вместе на суд ехал, ему стали вопросы задавать, как да почему. Меня спросили, почему не заступился, а я спал. А остальные там калеки сидели, да и вся хата «красная». Так, может, и разобрались бы, но они же, кто это делал, все «красные», на ментов работают. Кто там разбираться будет?
Как опускают
Как опускают
Ввели очередную группу и среди камеры вдруг шум: «СэВэПэшник!» Два парня из прибывших стояли друг против друга и один, коренастый, обвинил другого, тощего, в том, что он в лагере состоял в секции воспитания и профилактики (СВП) — это что-то вроде дружинника, т. е. помощника ментов, страшное обвинение или, как тут говорят, — «косяк». Оказывается, они вместе сидели на усиленном режиме в каком-то мордовском лагере, и теперь этот тощий заработал себе смягчение режима и направляется на «поселуху» в Ивдель. Не знаю, куда направлялся тот коренастый, но тут они встретились, и он объявил камере, кто он такой этот тощий.
— Меня заставили вступать, — на молдавском акценте жалобно и испуганно затараторил тощий. — Ребята, я ничего плохого не сделал!
— Врешь сука! На локалке стоял, людей сдавал! — коренастый ударил его по лицу. «Под шконарь!» «Отъебать волка», — загудела камера. «Простите, мужики! Я ничего плохого не сделал!» — верещал тощий, но удары уже сыпались во всех сторон. Тощий было ринулся к двери, от жары она была открыта, и камеру от коридора разделяла только решетка, но его не пустили: «К ментам рвешься? Топчи его, мужики!» Его били весь день. Он кричал, хватался руками за опоры и края нар, не желая лезть под нары, к «петухам». Засунули головой в унитаз. Орал он безумно. И заступиться было нельзя. «Козла пожалел? А он людей сдавал — не жалел?» Удивляло другое. Все, что происходило в камере, было прекрасно слышно в коридоре, дверь была открыта и дежурные контролеры, конечно, знали, кого и за что бьют и что грозит этому человеку. Контролер обычно всегда маячит у дверей, но тут ни один не появился, будто их в коридоре никого нет, будто они не стоят рядом с открытой камерой и не развлекаются тем, что там происходит. А ведь зека забивали именно за то, что он помогал им, ментам. Они это, конечно, слышали. И не выручили. Своего же. Это было бы неинтересно: увести можно, а потом? Стой, опять скучай в вонючем пустом коридоре. А сейчас интересно: чем же кончится? Отъебут или не отъебут. Так что возможно самое интересное для контролеров впереди. И они там затаили дыхание. Не понимаю: почему этот тощий не кинулся к дверной решетке на вечерней раздаче баланды? Почему не ломанулся к ментам во время вечерней проверки? Может, его держали где-то в темном углу? Вряд ли, все-таки на проверке считают. Просто он смирился, наверное. Может, понял уже, что от ментов ждать помощи нечего. Ну, проведут, куда? В другую камеру. А там что? Да то же. От тюрьмы в тюрьме не убежишь. Может, он еще надеялся, что изобьют и на этом все кончится, может, простят. А может, ему отбили уже всякую волю, может, он вообще уже плохо соображал? Он уже не кричал, только охал и жалко хлюпал под градом ударов. В камере человек сто двадцать и почти все норовили приложиться, а кто-то дорвался, мочалил, не отходя, так и таскала его озверевшая куча. И среди них Алеша Котов, москвич, нарабатывал на чужих костях репутацию путевого зека. Бей других, чтоб тебе не досталось.
Утром, вижу, вылазит тощий из-под нар. Значит, все-таки загнали. Ночевал с «петухами». А эти отверженные еще более жестоки. Как они там его приняли в темной н?видали, остается гадать, обычно, говорят, с новыми «петухи» поступаю так же, как с ними поступили. Тут и рабское угодить «мужикам», и психология: унизить другого, чтоб хоть в собственных глазах, хоть на ступеньку подняться, чтоб самому не быть самым униженным. И потому слабый среди них не знает пощады. На нем отыгрываются со всей жестокостью безвыходной злобы. И в издевательстве, только в нем, видится им хоть какой-то намек на собственное самоутверждение. Страшные это люди — камерные, лагерные пидоры. Самые несчастные и самые жестокие.
Не надо выдумывать никакого ада, достаточно посмотреть, где и как они обретаются. Вид у тощего был ко всему безразличный. Но на этом не кончилось. Его били снова. Потом затащили в угол, к унитазу, заставили снять штаны. Смотреть на это не было сил. Контролеры за решеткой, в открытой двери не появлялись. «Хватит! Он получил свое». «Профессор, не лезь — не твое дело!» Кто-то подал мысль, чтоб исполнили «петухи». Их, троих, вызвали из-под нар, они послушно встали около унитаза. «Ну, кто? Давай, усатенький, начинай! А ты, сука, становись раком!» У голой костлявой задницы тощего замаячил член усатого «петуха». Я бросился в толпу: «Прекратите сейчас же!» Встали стеной: «Чего орешь? Ментов вызываешь?» Кто-то сказал более мирно: «Лучше не лезь, а то и тебя…» За руку меня оттащил оказавшийся рядом лефортовский дед. Нас оттеснили к столу. Вокруг унитаза, в этом углу сгрудилась вся камера. И тишина, когда слышно как бьется сердце. Нет ничего оглушительнее такой необычной тишины в переполненной камере. В коридоре контролерам она должна ударить по ушам, но и там была тишина. У толкана заминка. Я смотрю через головы: может, все-таки прекратят? Нет, усатый сосредоточенно дрочит вялый член. Его поторапливают: давай, давай! Кто-то подсказывает: с мылом! Тощий уперся руками в край унитаза, выглядывает сбоку собственной задницы в последней надежде: «не могу, мужики… устал… не получается». В этот момент усатый ткнул и подался вперед. Получилось. Шея тощего свесилась над унитазом. Усатый, нехотя сделал несколько движений и вошел в раж, забрало. Зеки застыли, затаив дыханье. Странное ощущение священнодействия, если бы не было так мерзко. Я повернулся к деду, он качал головой, мы не знали, куда девать глаза. «А теперь в рот. Пусть оближет. Пусть отсосет!» — раздались голоса. Тощий сидел на корточках и сосал так, будто всю жизнь этим занимался. Поразил его глаз — выпученный, оловянный. Что там было: пробудившаяся похоть? мольба? укор? Что вы со мной сделали? Кажется, он смотрел на меня. Я сгорал от стыда и беспомощности… Вскоре я снова увидел тощего. Он вылез из-под нар, бодро подошел к родному унитазу, справил небольшую нужду после такого большого события, и тут я увидел его лицо. Вы думаете, оно было злое, сейчас он начнет убивать, или страдающее, уничтоженное, полоумное? Нет, лицо его было вполне осмысленное и спокойное. Как будто ничего не было, как будто, так и должно было быть.
Дней через десять, 26 июня, из зоны я вместе с надзорной жалобой по своему делу отправил прокурору республики заявление с описание кошмара в пересыльной камере Свердловской тюрьмы. Получил ответ из областного УВД, подписанный начальником отдела ИТУ полковником Сваловым (или Саловым?). Официальные ответы лагерная спец. часть на руки не выдает, они подшивают к делу, мне это письмо только показали. Там было сказано, что заключенные в транзитных камерах обеспечиваются инвентарем (ложками, кружками) и постельными принадлежностями в полном согласии с инструкцией номер такой-то. Ремонт камер производится строго по графику. Некоторое переуплотнение вызвано большими потоками прибывающих. Жалобы на акт физического насилия не поступало.
Выходит, опять я оклеветал социалистическую действительность и образцовое советское учреждение, подведомственное безупречному коммунисту, честному полковнику Свалову.
03.06.2018 — 15:03 |13.06.2018 Жестокие истории
На тему тюрьма опущенные рассказы существует много лжи и фантазий. На самом деле о том, как опускают в тюрьме, знать всем, кто попадет в зону, не нужно. Да, время от времени приходится слышать о том, что парня опустили в тюрьме или что мужика опускают в тюрьме. Но подобное происходит настолько редко, что внимания не заслуживает.
Но поскольку без истории том, как именно и кого опускают в тюрьме не обойтись, продолжу начатую тему, рассказав именно об этом.
Как опускают в тюрьме
Наиболее удачным игроком среди мужиков, был Коля – «Совок». В своем кругу ему не было равных. Его соперники быстро «просекли» талант Совка и перестали садиться с ним за карточный стол. К тому времени, он умудрился неплохо заработать на своих друзьях по несчастью. Большинство должников, расплачивались передачами от родственников. Совок курил самые дорогие сигареты. В счет долга, его кредиторы ходили вместо него в наряды.
Совок по своей натуре был настоящим игроком. Такие не могут спокойно смотреть и не участвовать в игре. Блатные, с удовольствием приняли его в свой игровой круг. А ведь до этого точно такого же парня опустили в тюрьме, начав именно с «дружеской игры».
По началу, Совку очень везло. Он выиграл приличную сумму. Скорее всего, это было подстроено. Совок заглотил наживку, брошенную ему опытными шулерами. Следующая игра стала для него роковой. Блатные не играли на всякую ерунду. Кроме денег, в качестве средств платежа, использовалась водка и наркотики.
За несколько часов ночной игры, проходившей в каптерке, Совок проиграл огромную сумму денег. В игре верховодил известный авторитет «Локоть». Именно он определил недельный срок для возвращения карточного дога. Естественно, Совок не смог за неделю достать деньги. В этих вопросах, на зоне не шутят. Ни какие отговорки не катят.
Через несколько дней, после окончания срока уплаты, и по зоне пошел слух — парня опустили в тюрьме!!! – а точнее Совка «опустили». Об этом узнала вся зона. Зеки сразу изменили к нему свое отношение. С ним перестали здороваться и садиться рядом за стол в столовой. Наиболее отъявленный подонки, делали его жизнь еще ужасней. На Совка выливали помои, ему ставили подножки, плевали ему в спину.
От такого морального и физического пресса, может сломаться любой. И так всегда — мужика опускают в тюрьме и он ломается, превращаясь или в чухана или кончая с собой, или становясь общей проституткой.
Но не это произошло с несчастливым игроком. Ночью, заточкой, он перерезал горло трем блатным, опустившим его. Той же заточкой, Совок вскрыл себе вены на обеих руках.
В колонию приехала многочисленная комиссия из управления исполнения наказаний. Нашли «крайних». Наказали. Уехали. Начальник колонии получил служебное несоответствие. Кум отделался строгим выговором. После этого случая, работники колонии не давали возможности спокойно играть в карты, как это было раньше. Теперь, игроков ожидало ПКТ (помещение камерного типа), куда на перевоспитание, направляли отъявленных нарушителей дисциплины. А вот тех, кто мужика опускают в тюрьме, не тронули.
Расскажу подробнее о том, как опускают в тюрьме:
- Вначале жертве самой предлагают отдаться.
- Если она отказывается, ее избивают.
- Побои могут даться неделями.
- Если и после этого жертва не ломается, ее насилуют. Причем делать это могут десятки человек.
После чего тот, кого опустили в тюрьме, превращается в инвалида на всю жизнь. А иногда и умирает, так как опускать могут и черенком от лопаты, и даже бутылкой.
Потому не понимаю тех, кому интересны тюрьма опущенные рассказы очевидца, поскольку на самом деле они ужасны.
— — —
Шло время. Освободившийся, по истечению своего сроказаключения мой бригадир, любезно рекомендовал меня на свое место. Я стал бугром. Теперь дорога к условно-досрочному освобождению была открыта.
В одну из ночей, вся зона была построена на плацу. Там же находились все офицеры. Начальник оперчасти объявил, что двое заключенных, несколько часов назад, совершили побег. На их поиски были брошены охрана колонии и местная милиция. Мы стояли на плацу, при морозе десять градусов, до самого утра. Приехавший на УАЗике начальник местной милиции, сообщил радостную для всех весть. Бежавшие пойманы.
На том же плацу нас собрали после обеда. Двое, грязных, избитых беглеца стояли посредине плаца. Каждому оставалось отсидеть меньше года. Что их толкнуло на побег, я так и не узнал. Одно было ясно, что они существенно продлили свой срок. Начальник колонии долго разглагольствовал о доверии и порядочности. В завершение своей речи, он отправил двух беглецов в ПКТ.
Позже, я узнал, что у одного из караульных солдат, в ту ночь было день рождение. Двое зеков, заметили, что дежуривший на вышке, и наблюдавший за «прострельным коридором» (запретная часть, расположенная между двумя колючими заграждениями) спит. Наверное, именно это стало соблазном побега. Говорили, что этому солдату, тоже «впаяли» несколько лет.
Помимо скучных однообразных будней, на зоне бывают приятные моменты. Это свидания с родными. Моя мама поселилась в гостинице городка, рядом с которым находилась колония. За хорошее поведение и потому что я был бригадиром, мне разрешили переночевать ночь в гостинице. Той ночью, я ток и не смог заснуть. Близость свободы, от которой меня отделяли несколько месяцев, слишком остро ощущалась и давила на мозги. Утром, к разводу, я вернулся в общий строй заключенных.
Через несколько недель, я узнал неприятную для себя новость. Мой благодетель и гарант спокойствия «Треф», был переведен на другую зону. Такими переводами, администрация колонии пыталась ослабить власть блатных на зоне. Может оно и правильно, но мне это было «не в масть». Я вспомнил об обиженном мною в первый вечер знакомства с Трефом – Упыре. Я не забыл тот недобрый взгляд, которым он меня одарил после нашего спарринга.
К сожалению, моим опасениям, суждено было сбыться. Уже на следующий день, после отъезда с нашей зоны Трефа, мое рабочее место посетила представительная делегация блатных во главе с упырем. Они дали понять, что прописываться на зоне, ни когда не поздно. Я понял, что у меня предстоит веселая ночь. Тяжесть моего положения осложнялось предстоящей комиссией по досрочному освобождению. Если у меня будет хоть одно нарушение, «досрочник» не утвердят.
Решение пришло само собой. Я обмотал левую ногу курткой спецодежды, выпил стакан водки, и сильно ударил себя по ноге тяжелой трубой. Адская боль, пронзила мое тело. Двое зеков принесли меня в санчасть. Врач сразу определил перелом ноги. Рентген подтвердил его диагноз. Я надолго обосновался в тюремной «больничке». Здесь, достать меня блатным будет значительно труднее.
В тепличных условиях больнички (уж тут не можно забыть о том, как опускают в тюрьме) , я провалялся около месяца. За это время, на нашей зоне произошли разительные перемены. Новый начальник колонии, решил превратить учреждение в «красную зону». Это означало полное и беспрекословное подчинение заключенными администрации. Началась настоящая мясорубка, в жерновах которой пострадали многие блатные, не приемлющие такого положения вещей. Среди них оказался и упырь. Во время беспорядков, он был смертельно ранен бойцом спецназа, вызванного для наведения порядка. Упырь скончался в соседней с моей палатой.
Наконец-то наступил день заседания комиссии по досрочному освобождению. Несколько человек, долго изучали мое дело. У меня бешено колотилось сердце. Председатель комиссии, протянул мне руку. Свобода. На следующий день, со справкой об условно-досрочном освобождении, я вышел из дверей КПП. Воздух свободы пьянил и дурманил. Единственной здравой мыслью, было желание ни когда сюда не возвращаться.
Только в этом случае можно навсегда забыть и все ужасы зоны, о том, как парня опустили в тюрьме или о том, как мужика опускают на зоне…
- Фото: John Kolesidis/Reuters
Начало цикла читайте здесь:
- Сандерлай Энделай. Как выйти в транс в российской колонии
- Матросская Тишина. Знакомство
- Постоянный клиент
- Раб на галерах. Подневольная экономика зоны
- Одинокий зэк желает познакомиться. Как находят себе подруг, сидя в тюрьме
Сложно себе представить, как могут уживаться в одном помещении сто здоровых, разной степени агрессивности, не всегда адекватных мужчин. У каждого из них своя история, свой опыт, свои интересы. Естественно, между ними возникают конфликты. Теснота, бытовые неудобства лишь усугубляют ситуацию. Тем не менее жизнь в местах лишения свободы подчиняется строгим законам и правилам, которые жестко регламентируют поведение местных жителей.
Неотъемлемой частью этих правил является существование среди заключенных отдельной касты отверженных. Это так называемые обиженные, опущенные или угловые. Они так вписались в тюремную иерархию, делая самую грязную работу, что без их существования само функционирование системы было бы под вопросом. Более того, наличие такой касты открывает большие возможности для всевозможных манипуляций и управления заключенными. Перспектива попасть в обиженные делает зэков сговорчивыми и способными пойти на многие компромиссы.
Как становятся обиженными? У каждого из них своя история, свой путь. Опустить могут сами зэки за какой-нибудь проступок. Например, осужденных за педофилию ждет именно такая участь. С помощью других заключенных опустить могут и сами тюремщики. Можно просто посидеть за одним столом с обиженными, поздороваться с ним за руку, поесть из одной посуды — и ты, словно подхвативший неизлечимый вирус, становишься таким же. Обратного пути нет. Такие заключенные сидят за отдельными столами, спят отдельно в углу барака, едят из отдельной посуды. Жизнь их незавидна и нелегка. Как правило, они убирают туалеты и выносят мусор. Конечно же, обиженный обиженному рознь. Одно дело — бывший воин-десантник, громила, осужденный за убийство, попавший в эту касту за то, что, рассказывая о подробностях своей интимной жизни, упомянул о занятиях оральным сексом с девушкой, а другое дело — педофил.
У нас в отряде жил всеми гонимый угловой Артем, московский парень двадцати лет отроду. Жизнь его складывалась очень непросто. Он гей. Сидел во второй раз за кражу. На свободе работал в ночном клубе и, обокрав своего клиента, опять попал в тюрьму. Артем — ВИЧ-инфицированный. Сначала его распределили в специальный, шестой отряд, где содержатся только ВИЧ-инфицированные. Отношения с окружающими у него не очень-то складывались. В силу его положения в тюремном сообществе, на него была возложена обязанность убирать туалет, а кроме того, он стал объектом сексуальных утех озабоченных зэков и регулярно подвергался насилию. После его попытки повеситься Артема перевели в карантин. Нельзя сказать, что его жизнь здесь значительно улучшилась. Артем с утра до ночи продолжал мыть туалет и выносить на помойку использованную туалетную бумагу. В перерывах между этими занятиями он стирал личные вещи дневальных — полотенца, майки, трусы, носки. В перерывах между этими перерывами его регулярно били те же дневальные. Ссадины и синяки не сходили с его лица. А по ночам местные царьки карантина заставляли Артема вспоминать свою вольную жизнь, используя его для плотских утех. Мне было его безумно жаль, и я старался всячески ему помочь — давал сигареты, чай. Это не очень облегчило и скрасило его жизнь, и Артем, не выдержав издевательств, вскрыл себе вены, после чего… опять попал в шестой отряд для ВИЧ-инфицированных, откуда его не так давно перевели сюда.
Через некоторое время, находясь в другом отряде, я услышал следующую историю об Артеме, которая приключилась с ним в отряде для ВИЧ-инфицированных. Один блатной зэк, цыган по прозвищу Будулай, которого я знал лично, начал приставать к Артему. Цыган настаивал, чтобы Артем в известном процессе играл активную роль. «Не могу! — отчаянно сопротивлялся Артем. — Если меня, то пожалуйста! А сам я ну никак не смогу». Цыган не отставал и продолжал настаивать на своем. Артем решил пожаловаться на ловеласа местным блатным. «Да ты что, гадина, на мужика наговариваешь?!» — не поверили те Артему. Но, уступив его настойчивости, все-таки решили проверить цыгана. «Назначай свидание! — сказали блатные. — Мы будем рядом, в засаде. Если что — прикроем».
Наступила ночь, и наша парочка, стараясь не привлекать ничьего внимания, пробирается на место свидания — в помещение воспитательной работы. Есть такая комната в бараке, где заключенные смотрят телевизор. Эх, не знал Будулай, что ждала его там засада. В самый ответственный момент включился свет, и изумленным взорам зэков предстал обнаженный Будулай, находящийся в недвусмысленном положении. Понимая, что его ожидает, он не растерялся и выпрыгнул в окно второго этажа, пробив стекла. Непостижимым образом за считаные секунды он сумел преодолеть высоченную ограду локального сектора, снабженную специальными барабанами — вертушками с колючей проволокой. Захочешь перелезть, возьмешься за реечку, подтянешься, а барабан прокрутится вниз.
Голый цыган с криками «Спасите, помогите, убивают!» залетел в расположенную на аллее будку секторов — помещение, где находятся сотрудники колонии, следящие за передвижением зэков. Ни один осужденный не выйдет из локального сектора без ведома дежурного милиционера. Той ночью цыган ворвался в их сон. Ничего не понимающие мусора долго протирали глаза, глядя на голого заключенного, ночью, в середине зимы вломившегося в их домик. Цыгана спасли, предоставив ему политическое убежище в другом отряде. Его жизнь кардинально поменялась, и он стал покорно нести все тяготы и лишения своей нелегкой жизни. Ряды обиженных, которых в колонии не хватало, пополнились еще одним отверженным.
Однажды к нам в отряд заехал некий Миша П. Обычный зэк, ничем не выделяющийся из общей массы, осужденный за грабежи и разбои. Он оставался обычным до тех пор, пока в колонию не прибыл другой этап и не выяснилось, что Миша — угловой. По понятиям такой заключенный должен был сразу сообщить о своем статусе и занять свое место. Миша же решил начать новую жизнь и больше недели сидел за одним столом с другими заключенными, ел с ними из одной посуды, пил чифир из одной кружки. Получалось, что он «заразил» весь отряд. Но нет! Оказывается, по тем же понятиям, если заключенные не знали о том, что другой зэк угловой, а тот это дело скрыл, то так не считается. Мишу жестоко наказали, избив его до полусмерти.
Надо сказать, что история эта произвела на меня сильное впечатление и заставила задуматься о хрупкости нашего бытия.
Жизнь продолжалась.
Четверо бывших арестантов из ИК-7 города Омска признались о пытках и унижениях, которые творились внутри колонии и изоляторов. Мужчинам пришлось пройти через издевательства работников колонии, и теперь они не боятся открыто говорить об этом и называют имена и фамилии тех, кто их пытал и унижал. О том, что творилось с заключенными в тюрьме, рассказывает «Новая газета».
«Ложкой засовывали мне эту кашу в задний проход»
Руслан Сулейманов вышел из исправительной колонии (ИК) в апреле этого года. Он вспоминает, каково ему пришлось пережить два года истязаний и бесчеловечной жестокости. Сначала Руслан попал в СИЗО № 1 Омска (этот изолятор был признан в 2015 году одним из лучших в стране) и только потом — в ИК-7.
Руслан Сулейманов:
— Это было в СИЗО № 1 Омска в понедельник 10 марта 2016 года, в тот день, когда меня привезли в это СИЗО. Нас, прибывших по этапу было 17 человек. Всех забили в маленькую камеру, стояли, как селедки в стакане. Выводили по одному в матрасовку, там было много сотрудников, на кровати стояла тарелка с гречневой кашей и ложка. И сотрудники говорили: «Ложку поел и проходи». Это преподносилось как обряд принятия новичка для отбытия наказания. Всех заставляли съесть по ложке каши. Ложка была одна на всех. Но нам нельзя прикасаться к этой посуде, нельзя кушать с нее. Это посуда обиженных. Я когда ехал, уже знал, что в этой тюрьме кушать нельзя. Что там посуда грязная, келешованная [общая с обиженными]. Нас хотели таким образом унизить. Я отказался есть этой ложкой. Остальные поели, их не трогали. Там на полу лежал раскатанный матрас и подушка обоссанная. Они мне сказали: «Мы сейчас будем тебя в мочу втыкать». Я говорю: «Втыкайте». Они меня начали макать, втыкать. А я запах не чувствую из-за травмы головы.
Сотрудников СИЗО было человек шесть-семь. Они мне ноги растянули на матрасе, со всех сторон держат, стянули с меня штаны, трусы и стали ложкой засовывать мне эту кашу в задний проход.
Ложек шесть-семь, наверное, кинули, а потом полтарелки высыпали и просто черенком швабры заталкивали в задний проход. Я на всю жизнь эту гречку запомнил, видеть ее не могу.
Как долго это продолжалось, не скажу. Когда с такими моментами сталкиваешься, о времени не думаешь. Потом еще начальник, полковник, пришел. Я говорю: «Это чего такое?» И он мне говорит: «Да нет, мои сотрудники такое не могут делать — и смеется».
Его стали избивать, а один из сотрудников помочился прямо на его раны. Руслан попал в больницу, где ему обмазали раны зеленкой, затем он сидел несколько дней на сухой голодовке и попал в ИК-7.
Руслан Сулейманов:
— Человека, кто заталкивал в меня гречку, я очень хорошо запомнил, я его лицо никогда не забуду. Звание у него было майор или капитан. Он оперативник с этого же централа. Он высокий, худой, на лицо бритый, светлый. И человека, кто мочился на меня, порезанного, если увижу, узнаю.
Когда я приехал в колонию, я на сотрудников изолятора написал заявление, отдал оперативнику. И потом мне пришло постановление из 10-го отдела полиции Омска, что, оказывается, я порезался, потому что не хотел отбывать срок в Омске, потому что это далеко от дома. И никакого насилия со стороны сотрудников СИЗО-1 не было.
В исправительной колонии Руслану пришлось еще хуже — его раздели, скрутили сзади руки и стали их ломать, растянули ноги, подсоединили к ним ток. Один из сотрудников подошел к нему сзади, сел на колени и произнес: «Кукарекай или изнасилую».
Руслана и других заключенных пытали изощренным способом — заставляли согнуться под 90 градусов и ходить именно так (в тюрьме это называли «корпус-90»). По состоянию здоровья Сулейманов инвалид, у него эпилепсия, и он долго не мог так передвигаться.
Руслан Сулейманов:
— Я ходил, смотря вниз, но особо не загинаясь. У меня сонная артерия из паха пересажена в шею, мне нельзя нагинаться, она тянет, у меня судорога. Еще я от эпилепсии таблетки принимаю. А они меня просто начали избивать. Когда начальник ЕПКТ Махмадбеков Шодибек Хаджибекович (сейчас там уже другой начальник ЕПКТ) бил меня по лицу, у него рука была почти открытая. Я ему повторял: «Не надо бить открытой рукой». Он же сам тоже мусульманин и знает, по мусульманским законам, ладошкой бить — это позор. У нас за это убивают людей. Достойно кулаком бить, потому что я-то мужчиной себя считаю. А он мне: «Ты чего мне будешь указывать…»
И после этого Махмадбеков бросил меня на матрас, и началось: пакет одели на голову, руки скрутили. Кто руки держал, я не видел, ноги мне держал Артем Анатольевич Халов. Там же был Тиде Иван Иосифович — он сейчас начальник ЕПКТ. Но он ничего не делал, он просто стоял. Махмадбеков орет как бешеный: «Принесите сюда все, принесите пакеты сюда, подушки, токовое устройство…» На ягодицы мне поставили подушку. Они знают, что когда пытают, бывает что сердце останавливается, мышцы расслабляются и человек обсирается, ссытся. И они начали меня пакетом душить, коленями в живот, дыхалку мне глушить…
Сулейманову удалось увидеть лица тех, кто над ним измывался, — обычно сотрудники колонии все делают в масках. Мужчина тут же заявил об избиениях и унижениях своему адвокату.
Руслан Сулейманов:
— Я ей в открытой форме ничего не говорил, потому что там все записывается в комнате встреч, но я ей просто сказал: «У меня перед лицом махать — это задета моя честь, это задета честь моего отца. За это будут отвечать. Если по этим законам мы ничего не сможем сделать, у нас есть свои обычаи. А потом пусть в тюрьму сажают, хоть вообще в землю закапывают, какая мне разница». И она это все вынесла к начальнику, они испугались. Этого начальника ЕПКТ сняли. Он сейчас там же в ОБ (отдел безопасности) работает, обыскными мероприятиями занимается.
В карантине в сушилке голых заключенных заставляли трогать друг у друга половые органы и танцевать друг с другом медляк. Но это уже не сотрудники, это заставляют делать именно осужденные.
Ирина Зайцева, один из правозащитников бывших заключенных, рассказывает, что подавала несколько заявлений в Следственный комитет. После этого в ИК-7 установили камеры, которые засняли все происходившее, видео показали в апреле этого года на омском телеканале, однако позже эту запись с сайта удалили. На вопрос, куда исчезло видео, ведущий программы ответил, что оно «самоудалилось» по неизвестным причинам.
Это были не единственные способы пытать заключенных: отправляли голыми в холод на улицу, а также заставляли здороваться с собаками и вести себя как собаки.
Руслан Сулейманов:
— Был там сотрудник, сейчас его на вольное поселение перевели. Так он одевал ошейник на шею человеку и заставлял осужденного на карачках бегать, как собачка, и команды разные давал: фас — кусать осужденных, голос — лаять, бегом… Зовут этого сотрудника Вася Трофимов. Он безжалостный человек.
Когда где-то за границей какие-то беспределы, какие-то пытки были, Россия в первую очередь возмущалась. А у них под носом, в Омске, проводится инквизиция, и они молчат.
«Пока не обосрешься и не обоссышься, будем продолжать»
Второй бывший заключенный, Малхо Бисултанов, попал в ИК-7 в феврале 2015 года. Его заставили раздеться и снять трусы.
Малхо Бисултанов:
— Я попросил разрешения обернуться полотенцем или нательным бельем, так как я человек верующий и полностью раздеться не могу. Дежурный Анатольевич спросил: «Ты отказываешься снять трусы?» Я ответил: «Да». Он удалился. На меня набросились три человека, завернули руки, надели на голову мешок и поволокли меня в кабинет напротив туалета, надели наручники на руки, связали ноги. На голову сверх мешка надели шапку-ушанку и обмотали скотчем и еще скотчем обмотали шею. Затем надели на безымянные пальцы обеих ног провода, облили тело водой и прицепили провод на гениталии и били меня током. Когда я терял сознание, они снова обливали водой и били по скулам.
Когда били током, у меня на груди сидел здоровый [крупный] человек. Он садился спиной к моему лицу и придерживал мои колени, когда от удара током я сгибался. Второй держал голову, а третий бил током. Не могу сказать, сколько это длилось по времени, так как я периодически терял сознание. Когда я орал и плакал, человек, который держал голову, своей рукой то закрывал мне рот, то открывал.
Когда я спрашивал: «За что вы меня мучаете, что вы хотите от меня?» Отвечали: «Пока не обосрешься и не обоссышься, будем продолжать».
Затем зажали мне нос, чтобы я мог дышать только через рот и через двойные наволочки поили меня водой. Когда я начинал рыгать, человек, который держал голову, поворачивал меня вправо и влево. Потом один провод с пальца ноги сняли и одели на головку члена, облили правую сторону живота, бросили туда провод, снова били током. Я потерял сознание. Когда я очнулся, поволокли в какой-то кабинет. В углу кабинета стояла клетка. Завели в клетку и пристегнули к клетке: одной рукой вверх, другой рукой на уровне середины клетки, так, чтобы я не смог садиться. Через каждый час приходили и меняли руки: верхнюю вниз пристегивали, а нижнюю наверх. Говорили мне, чтобы я работал руками, чтобы они не отекли. Но руками я двигать не мог, я их практически не чувствовал и тогда они били мне по рукам, материли, обзывали, ключом крутили между ягодицами, и это продолжалось до обеда следующего дня. Я был абсолютно голым, на голове у меня были надеты две наволочки с блевотиной, в которые я рыгал во время пыток.
Пытки продолжились и на следующий день — Бисултанова били током, подвешивали, душили, выдирали волосы на груди, били по ступням, надевали на голову мешок и вливали туда воду.
«Зэки в этой зоне как зомби»
Ваха Магомедхаджаев освободился из ИК-7 в январе этого года — там он пробыл 11 лет. Он вспоминает, что его и других заключенных пытали местное ФСБ, начальник колонии, оперативники.
Ваха Магомедхаджаев:
— Вот эти люди ночью выводят, на второй этаж поднимают, руки сзади завязывают, в большой бачок воду набирают и опускают голову в бачок и держат, пока ты не затрясешься, вытаскивают и спрашивают: «Ты будешь признаваться? Будешь подписывать?» Очень сильно там мучают.
Пытки страшные. Тебя раздевают, к тебе подводят человека и говорят: «Сейчас он будет тебя насиловать, если не подпишешь. Сейчас дубинку тебе затолкаем».
Там еще клетка стоит в коридоре. Когда человека привозят, его ставят в эту клетку до обыска. И что они делают: полностью тебя раздевают, голым туда вешают, лишь чуть пальцами можно прикасаться к полу, на голову мешок одевают. Висишь, пока руки не посинеют, требуют признаться. Меня вешали и вниз головой. На второй-третий день прокурор приходил и говорил: «Че у тебя с глазами? Почему красные?» Я говорю: «Че может быть с глазами? Пытают здесь». А начальник колонии стоит и говорит: «Да у него давление поднялось, поэтому у него глаза красные. Мы ему таблетку дали, врача вызвали, сейчас он нормально». Прокурор улыбнулся и ушел. Местные прокуроры все знают, что там творится.
Зэки в этой зоне как зомби. В карантине заставляют прыжки делать как будто бабочек ловишь, ходить как гусеница, иглы под ногти загоняют… Очень страшно, когда на спину ложат, руки-ноги связывают, два-три человека на тебя на живот сядут, голову держат, нос прищепкой закрывают, чтобы нос не дышал, потом с бутылки тебе воду льют в рот. Это до того страшная пытка! Когда они воду льют, то глотка как будто разрывается, до того больно.
В это место [ИК-7] специально вывозят, зэкам достаточно сказать, что туда повезут, он сделал, не сделал, признается, только чтобы туда не ехать.
Не дают молиться. Говорят, один раз в день молитесь, хватит. Я за всю дорогу за молитву очень много пострадал. Они какого-то своего мулу завели, татарина и он говорит: «Да вам не надо молиться, вы же в тюрьме сидите, режим нарушать нельзя, дома будете молиться».
Человек боится жаловаться, ему там сидеть, а комиссия приедет и уедет, а тебе придется здесь оставаться. Если пожалуешься, они потом тебе говорят: «Мы тебя сейчас в гарем загоним, в обиженку и всю дорогу тебя будем бить». Поэтому человек там все терпит. Если на работу опоздал, какой-то косяк, на второй, третий этаж поднимают, в оперативный отдел и там киянкой [большой молоток] деревянной в растяжку вставляют. И киянкой по спине, по ягодицам бьют, перчатки боксерские надевают и лупят тебя по голове.
Фельдшер никакие побои не регистрирует. Если что болит, она говорит: «Выпей Цитрамон». Если другую таблетку спросишь, она пойдет жаловаться: «Он меня оскорбил, зубы показывал». И зэка бьют, чтоб больше не обратился к ним за медпомощью.
Когда кто-то приезжает, они все красиво сделают, а на самом деле, что творится внутри, — это страшно.
«Когда все это закончится?»
Пострадавшим от пыток сотрудников колонии оказался и Павел Фролов. Он написал письмо, в котором попросили немедленной огласки ужасов внутри тюрьмы — его подвешивали, через него пропускали ток, сломали ему пальцы карандашом.
Павел Фролов:
— Болит у меня рука, все болит в связи с моими истязаниями. Ведь меня подвешивали, я сутки висел. Негодяи! На ЛПУ ОБ-11 [областная больница УФСИН РФ по Омской области] я два раза встречался с прокурором, все рассказал ему. Попросил, чтобы установили камеры в медицинском кабинете и в кабинете приема осужденных. Везде есть, а в этих местах нет! Ведь сама неотвратимость того, что за ними наблюдают, заставляет вести себя прилично. <> Уже почти два года как я сижу один, меня не покидает мысль — когда это все закончится?! Они меня замучили! Здесь нет закона, когда я о нем говорю, — меня пытают: подвешивают, ток и т. д. и т. п.
Из камеры требуют выходить в трусах. Спать не дают, стучат по двери кулаками, шумят, гремят, пугают, включают музыку. Говорят: «Приди в себя, ты приехал на семерку!» Не знаю, насколько меня еще хватит.
Понимаешь, об этом должно знать общество! Нужна огласка! Этому нужно положить конец!
Обо всех этих нескончаемых ужасах бывшие заключенные рассказали адвокатам и правозащитникам после выхода из тюрьмы. Все признания записаны на камеру, было подано заявление на УФСИН по Омской области, однако куда бы ни обращались адвокаты, им приходит ответ: «Все нормально».
Пока готовил перепост статьи Кунгурова про тюрьмы — в эти самые минуты самого Лёху повязали тюменские мусора. Прямо на улице, на глазах у маленького ребёнка.. Снова предъявляют 282 (разжигание ненависти). Будем следить за развитием дальнейших событий..
Мощнейшая свежая статья Алексея Кунгурова «Как опускают в армии и тюрьме. В чем разница», написанная в связи с резонансным событием, произошедшим 25 октября сего года в воинской части под Читой, когда 20-летний срочник Рамиль Шамсутдинов расстрелял своих сослуживцев в количестве восьми человек.
Переношу сюда с минимальными сокращениями:
Гомосексуализм для российской армии был и остаётся традиционным явлением. До Петра I ни армии, как таковой, ни казармы тюремного типа не существовало, вооруженные силы состояли из трех почти несвязанных частей: стрелецкого войска, дворянского ополчения и наёмных полков иноземного стоя. С дворянами более-менее ясно: они в мирное время сидели по своим поместьям, в случае войны обязаны были выступить в поход «конно, оружно со боевые холопы». Стрельцы – служилые люди, лично свободные, имевшие семьи и кормящиеся торговлей, ремеслом и сельским хозяйством. Наследуемая служба для них была не только ярмом, но и источником экономических привилегий. Рейтары – обычные наемники, служащие за деньги, часто иностранцы, а так же «охочие люди» и казаки. В рейтарах не зазорно было служить даже беспоместным дворянам. Особых проблем с удовлетворением половых потребностей они не имели – могли свободно жениться или гулять со «срамными девками» или вдовствующими женщинами, благо, службу несли при дворе, а не в сибирских острогах.
Царь Пётр, строя регулярную армию, отошел от европейского канона – формирования по найму, заменив его рекрутским набором крепостных рабов. Причина одна – холопы являлись бесплатными для казны (существовала даже практика продажи русских солдат за границу). Ну, и отношение к ним оставалось соответствующим – как к дармовому расходному материалу. Молодых крестьянских парней 20 лет от роду забирали в солдатчину на 25 лет, запирая в казармах, где мордовали муштрой, тяжёлой работой и прочими тяготами службы. Формально с 1711 г. солдатам было положено жалование в 9 рублей с полтиною (в год), но мало ли чего положено. Даже офицерам жалование не платили годами, что уж тут про нижних чинов говорить? Это я к тому, что воспользоваться услугами гулящих баб они не могли. Да и «в увольнение» кто ж их отпускал? Разбегутся же! Условия службы были совершенно тюремными. Даже за незначительные провинности забивали шпицрутенами до смерти.
Иностранцы удивляются безропотной покорности русской служивой скотинки, равнодушно встречающей смерть. Тупая поцреотня гордится феноменальной выносливостью и неприхотливостью русских солдат на войне. Нашли на что надрачивать, идиоты! Да для русского солдата война была почти что отпуском из казарменного стойла. С 1825 по 1850 г. боевые потери русской армии в польской кампании, войне с Турцией и в непрерывной кавказской войне составили несколько более 30 тысяч человек. За то же самое время по небоевым причинам она потеряла более миллиона(!) душ. Что война, что «мирная служба» – русским солдатикам было всё едино. Житуха была такой адовой, что смерть не воспринималась, как нечто ужасное. Собственно, родные поминали забритых на службу, как усопших, ставили им свечки в церкви.
Где было служилому в этом беспросветном треше искать утешения? Верно – в братских объятиях. И бесплатно, и «сплоченность» подразделения укрепляется. Полк становился для рекрута единственной семьей во всех смыслах слова. Офицерам педерастия тоже была не чужда. Сам царь Петр под одним одеялом с князем Меньшиковым почивал. Впрочем, императора трудно назвать законодателем моды на «тесную мужскую дружбу». В патриархальной Московии «греческая любовь» очень даже практиковалась, в том числе и членами правящей династии. Известный историк профессор Сергей Соловьев, которого трудно заподозрить в русофобии, мимоходом замечает: «Нигде, ни на Востоке, ни на Западе, не смотрели так легко, как в России, на этот гнусный, противоестественный грех».
В русской армии XVIII-XIX веков широко укоренились традиции однополой любви, которую сексологи относят к категории заместительного гомосексуализма (ситуационный в англоязычной традиции) или псевдогомосексуализму (немецкое определение). Такой вид гейства характеризуется бисексуальностью и противопоставляется ядерному или истинному гомосексуализму. То есть половые стереотипы у человека не меняются, гомосексуалистом он себя не осознает, во время однополого контакта он может предаваться гетеросексуальным фантазиям. Я так подробно углубляюсь в психологию не зря, без этого невозможно понять характерную для России гомофобию, органично сочетающуюся с традиционной русской предрасположенностью к гомосексуализму.
Все дело в нюансах. В РФ в армейских казармах, тюремных бараках, пэтэушных общагах и семинарских бурсах широчайшее распространение получил так называемый ложный или псевдогомосексуализм. Я бы предложил именовать его ритуальным, подчеркивая его социально-иерархическую природу и часто символическое воплощение. Для нынешней российской армии (до этого –советской) характерен именно этот тип сексуального поведения. Суть его заключается в том, что через акт полового доминирования происходит утверждение лица или группировки, лидирующей в коллективе.
В том же социальном аспекте следует искать и истоки агрессивной гомофобии. Попробуйте спросить ветерана-сидельца: «Имел ли ты гомосексуальную связь в местах лишения свободы»? Межличностный конфликт гарантирован. Не исключено и нанесение телесных повреждений.
Но стоит перефразировать вопрос: «А чо, братан, скольким петухам ты на зоне вдул?», и ваш собеседник, самодовольно щурясь, предастся многословным и весьма приятным для него воспоминаниям, ожидая от вас выражения восхищения и зависти.
По тюремным понятиям лицо, играющее в однополом контакте активную роль, не является гомосексуалистом. В то время, как за его пассивным партнером закрепляется статус «пидара» («петуха», «опущеного», «дуни» и т. д.). Вот эти пассивные гомосексуалисты считаются «настоящими геями», являясь объектом гомофобии со стороны активных гомосексуалистов, понижающих таким образом их, «пидаров», социальный статус. При этом далеко не всегда «опущенные» являются ядерными гомосексуалистами, то есть они не испытывают эротического влечения к представителям своего пола, их сексуальное поведение проистекает из принятой социальной роли.
Я не зря упомянул выше, что акт сексуального доминирования часто носит символический характер. Собственно половое насилие жестко табуируется тюремными понятиями («арестантским укладом»), как любое другое насилие в межличностных отношениях. Поэтому процесс «опускания» проходит вовсе не через анально-генитальное надругательство, как многие представляют. Зек, совершивший неприемлемый («гадский») поступок, в прямом смысле опускается на социальное дно. В воспитательных целях иногда публично проводится унизительная процедура – наказание «через х…й» (опускаемого бьют эрегированным членом по лбу или даже просто трясут причандалами у него над головой, не касаясь тела). Как вариант – проводят по лицу половой тряпкой. В жестком варианте – макают лицом в унитаз или мусорное ведро. Но достаточным является и объявление «опущенного» таковым, если тот признает свой статус и переезжает в «петушиный угол» на зоне, в «пидорятник» в СИЗО или «крытке».
В дальнейшем «опущенный» обязан везде сообщать свой статус и вести обособленный образ жизни (быть неприкасаемым). В обязанности «петухов» входит выполнение самой грязной работы – чистка туалетов, вынос помоев. «Красные» зеки («шерсть») выполняют хозработы (уборка жилой зоны, локалки, приготовление пищи). Они же являются шнырями у блатарей. Стоящие выше по статусу «мужики» работают на промке. «Блатным» («бродяги» и «ворЫ») западло выполнять любую работу, они должны шатать режим и «страдать» на киче.
«Петухи» делятся на две категории – простые «пидары» и «рабочие». Последние (они в свою очередь подразделяются на «сосок» и «жопников») и оказывают соответствующие сексуслуги страждущим. Но исключительно по согласию и за вознаграждение. Последнее, кстати, является весьма весомым стимулом для гей-проституции, которой занимаются лица, не являющиеся ядерными гомосексуалистами. Подобная ситуация отражается и в тюремном фольклоре:
«Если станет трудно – подставляй очко,
будет тебе сало, масло, молочко…»
Повторюсь, насилие считается неприемлемым, обычно практикуется только «подментованными» («ссученными») зеками на «красных» зонах, живущими вне «уклада», и используется для моральной и физической ломки криминальных авторитетов и арестантов, практикующих «отрицалово». За это на воле с них бывает «спрос», то есть заслуженное наказание. К сожалению, преступный мир в РФ морально деградирует так же, как и общество в целом, тюрьма необратимо «краснеет», то есть отказывается от классических воровских «понятий» и погружается в беспредел. Прошу учесть, что все вышесказанное относится только к «порядочному» арестантскому сообществу и «чёрным» зонам.
А вот в армии расклад совершенно иной. Здесь насилие в межличностных отношениях было и остается универсальным способ самоутверждения. Как великолепно выразилась «правозащитница» Флера Салиховская, председатель ссученного «Комитета солдатских матерей», дедовщины в армии благодаря дорогому Сергею Кожугетовичу нет, а «мужская компания регулируется своими правилами жизни». Ну, что еще можно ждать от путинской подстилки, которая нагло заявляет, что в забайкальской бойне виноват Интернет, который «надо закрывать». Ей в тон подкудахтал и главарь ветеранской организации «Офицеры России» Сережа Липовой, обвинивший во всем компьютерные шутеры, которые размывают у молодых людей грань между реальностью и экраном ноутбука.
Формально она не соврала, армейский коллектив «регулируется своими правилами жизни». И это варварские правила, допускающие и даже поощряющие «опускалово» по-беспределу. Как и в тюрьме, ничего зазорного в гомосексуальном контакте «мужская компания» не видит, разумеется, только для активного участника совокупления. Но вот согласия со стороны пассивного партнера здесь уже не спрашивают. Так что сравнение тюремных «понятий» с практикой неуставных взаимоотношений будет не в пользу армии однозначно. Имел возможность убедиться в этом. В армии «опущенных» называют по-разному, в нашей локации в ходу было определение «чмырь» или «вечный дух». Собственно, по армейскому укладу первый год службы всякий «дух» должен делать грязную работу, безропотно сносить унижения и насилие со стороны старослужащих. Но «чмыря» мордуют весь срок службы, причем не только старослужащие, но даже свой призыв, и более молодые.
Дух, желающий «поставить себя», получив от офицера или «деда» указание помыть туалет, может с помощью насилия заставить выполнить эту работу «чмыря». Это поднимает его в социальной иерархии. Качки-беспредельщики могут с первых недель службы поставить себя наравне со старослужащими. В батальоне, где я проходил КМБ, был боксер-«черпак» (прослужил полгода), который держал в страхе дембелей своей роты. Как набухается, месил всех без разбора. Правда, недолго. После того, как сломал какому-то солдатику позвоночник, поехал дослуживать в дисбат.
Иногда старослужащие развлечения ради поощряют таких беспредельщиков: мол, не по масти шагаешь, молодой, нарушаешь традиции. Ты – дух, должен год летать, как муха и получать свою порцию пи…дюлей. Но если ты супермен и заслуживаешь особого отношения, то докажи это – дай чмырю за щеку. Сделаешь это – получишь привилегии. Не сможешь – пеняй на себя. После отбоя приходи в каптерку — докажи, что ты мужик.
Да, вот такая развилочка: тут или ты опустишь чмыря, либо «деды» тебя зачмырят, ибо право быть «не как все» надо защищать. Для чмыря этот вечер тоже окажется своего рода рубежным. Возьмет в рот – значит другие станут самоутверждаться через орально-генитальное насилие над ним. Не возьмет – будет избит до потери сознания и все равно ему насильник членом по губам пошлепает или надрочит на лицо.
Пардон за физиологические подробности, но как еще наглядно показать суть ритуального гомосексуализма? Тут, как вы понимаете, никаким либидо не пахнет. И даже под понятие «изнасилование» сей акт не подпадает. Это насилие с сексуальным подтекстом, с помощью которого низкоранговый член стаи добивается доминирующего положения в коллективе. И если традиция закрепляется, то сами представьте, что ждет последующие призывы. Там уже целенаправленно будут чмырить молодых через гомосексуальный контакт.
Диванные милитаристы на сей счет начнут возражать, что, возможно, такое было раньше, но сейчас исключено, поскольку срок службы сокращен до года. И чо? «Правила мужской компании» разве изменились? Скорректировались немного, но в основе своей остались прежними. Даже в чисто контрактных частях дедовщинка процветает – только в путь. Но сегодня, пожалуй, чаще всего не старослужащие опускают молодых, а контрактники срочников или «черные» славян. Последнее, кстати, широко практиковалось в Советской Армии, и до сих пор землячества играют системообразующую роль в армейском коллективе. Да, «черные» своих духов гнобят безжалостно, но при этом поощряют их глумиться над русскими, и уж тут они компенсируют по-полной. Именно в «черных частях», то есть в которых численно доминируют кавказцы или среднеазиаты, опускалово «через х…й» не только было широко распространено, но частенько приводило к заместительному гомосексуализму, особенно если часть располагалась где-нибудь в тайге, и шлюхи по вечерам на КПП не бегали.
Кто-то скажет, что я сгущаю краски. Мол, если бы подобное «опускалово» практиковалось широко, то доведенные до отчаяния чмыри стреляли бы своих насильников пачками. Подобное суждение в корне неверно. Чмырят в армии очень многих. Но подход всегда дифференцированный. Если насилие встречает отпор, агрессору проще переключиться на более слабую жертву, ведь тут вопрос не в личной неприязни, а в принципе. Задача – поднять свой статус, опустив кого-то. А кого именно – совершенно не важно. Кто слабее – того и опускают. У кого-то порог – согласиться мыть пол в казарме. Кто-то безропотно идет драить сортир. Кто послабее – стирают дембелям трусишки. И только совсем надломленным могут за щеку напихать. Чем более беспредельная часть – тем больше в ней чмырей.
Тут главное – палку не перегнуть. Да, физически можно сломать любого. Но если «ровному пацану» (аналог «мужика» на зоне) ты «накинешь на клык» при помощи своих друзей, то в их глазах твой авторитет, конечно, вырастет. И изнасилованный тобой никуда не побежит жаловаться – это уж точно. Но при удобном случае может отомстить. Найдут тебя с проломленной головой за сараем а рядом кусок рельса. С крыши упал. Несчастный случай, однако. Или на гражданке тебя выследит и сведёт счёты.
Кстати, характерный случай произошел в нашей части. Я уже дембельнулся к тому времени, но того духа, что был почтальоном, знал. Он старательно переписывал с конвертов домашние адреса дедов. И когда его однажды решили «поставить на бабки» (иначе опустят), он твердым голосом отчеканил домашние адреса всех присутствующих и сказал: «Я по гражданке вас найду и вырежу по одному». Отметелили его за такую борзость, конечно, знатно, но после этого уже никогда трогали. Он ясно дал понять, какую черту переступить не готов. Поэтому процесс чмырения происходит постепенно, и в общем, и в индивидуальном порядке. Физическому насилию всегда предшествует моральная ломка. Сломавшийся уже не способен ни на какую месть.
Кстати, совсем уж оторванные от реальной жизни эксперды начинают рассуждать о том, что дедовщина, дескать, есть, но она процветает только там, где офицеры неспособны контролировать обстановку, бла-бла-бла. Херня полная! Офицеры («шакалы» на армейском жаргоне) в подавляющем большинстве получают звезды на погоны после 5 лет в военном вузе. И суровую адаптацию к «правилам мужской компании» «кадеты» в первый год курсантской службы проходят точно так же, как и «зольды» в войсках. Гомосексуализм присутствует. Имеет место и гей-проституция. Их аналогичным образом ломают, чаще всего, офицеры. Кто не приемлет всего этого дерьма, отсеивается. Когда я служил, до выпуска в нашем училище доходили примерно половина от поступивших. Все они принимали навязанные им правила.
Так с чего вдруг офицеры станут бороться с дедовщиной? Наоборот, они постараются ее поддерживать, в некоторых случаях – усиливать. С выгодой для себя, конечно. Сегодня армия коммерциализировалась, дедовщина осуществляется по прейскуранту. Хочешь сносно жить – плати. Контрактники ставят на бабки срочников. Ротные поощряют и крышуют «контрабасов» выдаивая их в свою очередь и сами отстегивают комбату, тот – выше. Так устроена армейская система. Опускать и чморить – это бизнес.
Я не стану утверждать, что тот старлей-сучара, что якобы угрожал Шамсутдинову групповым изнасилованием, именно это и обещал. Недоказуемо. Да и опускают не только «через х…й». Могут, например, избивать до тех пор, пока не сделаешь глоток смывного бачка в туалете. Но то, что солдата-срочника пытались чмырить, или угрожали это сделать, очевидно. Как и то, что угрозу в свой адрес он, наблюдая казарменный беспредел, воспринимал серьезно. Привыкли «шакалы» и контрабасы-подшакальники к тому, что имеют дело с запуганными терпилами, приходящими с гражданки. Но в данном конкретном случае коса нашла на камень. У пацана оказались нетипичные для россианца представления о допустимом прогибе. В итоге восемь трупов. Бывает, чо. Не скорблю.
Полностью статью читать ЗДЕСЬ.
Мой телеграмм-канал: https://t.me/uvova1
#Кунгуров, #тюрьма, #армия, #гомосексуализм