Как писать рассказ для блэквуда эдгар по

[321]

Какъ писать статью для «Blackwood».

Полагаю, обо мнѣ всякій слыхалъ. Мое имя синьора Психея Зенобія. Это я знаю достовѣрно. Только враги мои называютъ меня Сьюки Сноббсъ. Сыоки, какъ мнѣ извѣстно, искаженное Психея — имя греческое, которое значитъ «душа» (то есть я, потому что я вся душа), а также «мотылекъ». Послѣднее значеніе, безъ сомнѣнія, намекаетъ на мою наружность въ новомъ розовомъ атласномъ платьѣ, съ арабскимъ mantelet небесно-голубого цвѣта, зелеными agraffas и семью фалбарами изъ оранжевыхъ auriculas. А Сноббсъ — всякій, кто только взглянетъ на меня, убѣдится, что моя фамилія не можетъ быть Сноббсъ. Миссъ Табита Брюква выдумала это единственно изъ зависти. Табита Брюква! О, негодница! Но чего же и ждать отъ брюквы? (NB — намекнуть ей объ этомъ при первомъ-удобномъ случаѣ). (Еще NB. — утереть ей носъ). Да — такъ что я говорила? Ага! Я знаю навѣрное, что Сноббсъ — просто искаженное Зенобія, и что Зенобія была царица. — (Я тоже. Докторъ Денеггрошъ всегда называетъ меня царицей сердецъ) — и что Зенобія, также какъ Психея, настоящее греческое имя, и что мой отецъ былъ «грекъ», и что слѣдовательно я имѣю право носить нашу фамилію, а наша фамилія Зенобія, а вовсе не Сноббсъ. [322]Только Табита Брюква называетъ меня Сьюки Сноббсъ. Я синьора Психея Зенобія.

Какъ я уже замѣтила, обо мнѣ слыхалъ всякій. Я та самая синьора Психея Зенобія, которая пользуется такой заслуженной славой въ качествѣ секретаря корреспондента «Philadelphia, Regular, Exchange, Tea, Total, Young, Belles, Lettres, Universal, Experimental, Bibliographical, Association, To, Civilise, Humanity». Докторъ Денеггрошъ придумалъ для насъ этотъ титулъ; по его словамъ, онъ звучитъ такъ же внушительно, какъ пустая бочка. (Докторъ бываетъ иногда вульгаренъ, — но онъ глубокъ!) Мы всѣ приписываемъ къ своимъ фамиліямъ иниціалы общества, на манеръ К. О. И., Королевское Общество Искусствъ, — О. П. Н. И., Общество Поощренія Народнаго Просвѣщенія. Докторъ Денеггрошъ увѣряетъ, будто эти буквы обозначаютъ Охъ Пень На Пнѣ, а вовсе не общество лорда Брума, но докторъ Денеггрошъ такой странный человѣкъ, что я никогда не знаю, правду-ли онъ говоритъ. Во всякомъ случаѣ мы всегда прибавляемъ къ нашимъ именамъ иниціалы P. R. E. T. T. Y. B. L. U. E. B. A. T. C. H. — то есть Philadelphia, Regular, Exchange, Tea, Total, Young, Belles, Lettres, Universal, Experimental, Bibliographical, Association, To, Civilise, Humanity — по одной буквѣ на каждое слово, что представляетъ рѣшительный прогрессъ сравнительно съ лордомъ Брумомъ. Докторъ Денеггрошъ увѣряетъ, будто эти иниціалы выражаютъ нашъ истинный характеръ, но я рѣшительно не понимаю, что онъ хочетъ сказать.

Не смотря на усердное содѣйствіе доктора и ревностную погоню за славой самой ассоціаціи, послѣдняя не имѣла особеннаго успѣха, пока я не присоединилась къ ней. Дѣло въ томъ, что пренія ея членовъ носили слишкомъ легкомысленный характеръ. Доклады, читавшіеся по субботамъ, отличались не столько глубиною, сколько буфонствомъ. Это была чистѣйшая бурда. Они не изслѣдовали первыхъ причинъ, первыхъ принциповъ. Они вообще ничего не изслѣдовали. Не обращали ни малѣйшаго вниманія на великій основной пунктъ, «цѣлесообразность вещей». Короче сказать, у нихъ, не было хорошихъ сообщеній, въ родѣ настоящаго. Все у нихъ было низменно, — очень низменно. Ни глубины, ни начитанности, ни метафизики, ни малѣйшихъ признаковъ того, что ученые называютъ остроуміемъ, а неучи окрестили жеманствомъ. (Докторъ Д. говоритъ, что я должна писать «жеманство» съ большимъ Ж, но я лучше знаю).

Присоединившись къ обществу, я постаралась ввести лучшій способъ мышленія и писанія и, какъ извѣстно міру, достигла своей цѣли. Теперь у насъ въ P. R. E. T. T. Y. B. L. U. E. B. A. T. [323]C. H. не меньше хорошихъ статей, чѣмъ въ «Blackwood». Я говорю въ «Blackwood», такъ какъ мнѣ достовѣрно извѣстно, что прекраснѣйшія статьи по какимъ бы то ни было вопросамъ можно найти на страницахъ этого знаменитаго журнала. Мы взяли его за образецъ по всѣмъ темамъ и, благодаря этому, быстро достигли извѣстности. И въ концѣ концовъ, вовсе не такъ трудно сочинить статью настоящаго Блэквудовскаго пошиба, если только взяться за дѣло умѣючи. Разумѣется, я говорю не о политическихъ статьяхъ. Всѣмъ извѣстно, какъ онѣ составляются, съ тѣхъ поръ какъ докторъ Денеггрошъ объяснилъ это. У мистера Блэквуда большія портняжныя ножницы и трое помощниковъ. Одинъ подаетъ ему «Times», другой — «Examiner», а третій — «Новѣйшее руководство къ пустозвонству Голлея». Мистеръ Блэквудъ только вырѣзаетъ и перемѣшиваетъ. Дѣло идетъ какъ по маслу — «Examiner», «Пустозвонство», «Times»; затѣмъ «Times», «Пустозвонство», «Examiner» и, наконецъ, «Times», «Examiner», «Пустозвонство».

Но главное достоинство этого журнала — статьи смѣшаннаго содержанія; а лучшія изъ нихъ принадлежатъ къ числу тѣхъ, которыя докторъ Денеггрошъ называетъ bizarreries (не знаю, что это значитъ), а публика сильными статьями. Я долго не могла опредѣлить, какъ пишутся подобныя статьи, и только со времени моего послѣдняго свиданія (въ качествѣ депутата общества) съ мистеромъ Блэквудомъ знаю въ точности способъ ихъ сочиненія. Способъ этотъ очень простъ, хотя сложнѣе чѣмъ для политическихъ статей. Когда, явившись къ мистеру Блэквуду, я сообщила ему о желаніяхъ общества, онъ принялъ меня очень любезно, пригласилъ въ свой кабинетъ и объяснилъ во всѣхъ подробностяхъ процедуру писанія.

— Милая моя барыня, — сказалъ онъ, очевидно, пораженный моей величественной внѣшностью, такъ какъ я была въ пунцовомъ атласѣ съ зелеными agraffas и оранжевыми auriculas, — милая барыня, присядьте. Вотъ какъ это дѣлается. Прежде всего для автора сильныхъ статей требуются очень черныя чернила, и очень большое перо съ очень тупымъ концомъ. И, замѣтьте, миссъ Психея Зенобія! — продолжалъ онъ, послѣ нѣкоторой паузы, съ величайшей энергіей и торжественностью, —замѣтьте! — это перо… никогда… не слѣдуетъ чинить! Въ этомъ, сударыня, — секретъ, душа сильныхъ статей. Я рѣшаюсь утверждать, что ни одинъ индивидуумъ, какъ бы онъ ни былъ геніаленъ, ни разу еще не написалъ хорошимъ перомъ, поймите меня, хорошей статьи. Вы можете считать неоспоримымъ фактомъ, что рукопись, которую можно прочесть, не стоитъ чтенія. Это нашъ руководящій принципъ, и если вы съ нимъ несогласны, то наше собесѣдованіе кончено. [324] 

Онъ остановился. Но я, конечно, не захотѣла окончить наше собесѣдованіе и согласилась съ утвержденіемъ, очевидность котораго бросается въ глаза. Повидимому, онъ былъ польщенъ, и продолжалъ свои наставленія.

— Съ моей стороны можетъ показаться дерзостью, миссъ Психея Зенобія, указывать вамъ статью или рядъ статей, въ видѣ образца или примѣра; но все же, кажется, я могу обратить ваше вниманіе хоть на нѣкоторыя. Посмотримъ. Вотъ вамъ «Живой Мертвецъ», превосходная вещь! — разсказъ объ ощущеніяхъ господина, погребеннаго прежде, чѣмъ жизнь оставила его тѣло, — исполненный вкуса, ужаса, чувства, метафизики и эрудиціи. Вы бы побожились, что авторъ родился и воспитывался въ гробу. Затѣмъ, «Исповѣдь курильщика опіума», прекрасная, прекрасная вещь! — блистательное воображеніе, глубокая философія, остроумныя умозрѣнія, бездна огня и пыла съ приправкой рѣшительно непонятнаго. Это прелестный образчикъ белиберды и какъ же онъ понравился публикѣ! Его приписывали Кольриджу, — но это ошибка. Статья написана моей любимой обезьяной Джюниперомъ за стаканомъ голландскаго грога — «горячаго, безъ сахара». (Я бы не повѣрила этому, если бъ не мистеръ Блэквудъ разсказывалъ). Далѣе, «Невольный экспериментаторъ», — разсказъ о господинѣ, который жарился въ печи и вышелъ оттуда живымъ и здоровымъ, хотя, конечно, хорошо прожареннымъ. Далѣе, укажу «Дневникъ бывшаго врача», главная заслуга котораго въ хорошемъ враньѣ и посредственной латыни: то и другое весьма дѣйствуетъ на публику. Наконецъ, «Человѣкъ въ колоколѣ», статья, которую, я, кстати, особенно рекомендую вашему вниманію, миссъ Зенобія. Это исторія одного молодого человѣка, который улегся спать подъ церковнымъ колоколомъ и проснулся отъ погребальнаго звона. Ужасные звуки сводятъ его съ ума; въ виду этого онъ достаетъ записную книжку и записываетъ свои ощущенія. Ощущенія великая вещь. Случится вамъ утонуть или попасть на висѣлицу, — смѣло записывайте ваши ощущенія: получите десять гиней съ листа. Если хотите писать хорошо, миссъ Зенобія, обращайте самое тщательное вниманіе на ощущенія.

— Непремѣнно, мистеръ Блэквудъ, — сказала я.

— Хорошо! — отвѣчалъ онъ. — Вижу, что вы умница. Но я хочу поставить васъ au fait деталей, необходимыхъ для сочиненія настоящихъ Блэквудовскихъ статей съ ощущеніями, — наилучшій родъ литературы, по моему мнѣнію.

— Первымъ дѣломъ нужно поставить себя въ такое положеніе, какого еще никому не приходилось испытывать. Напримѣръ, забраться въ раскаленную печь — счастливая мысль. Но если у васъ [325]нѣтъ подъ рукой печки или церковнаго колокола, если вы не можете броситься съ воздушнаго шара, или провалиться въ пропасть во время землетрясенія, или увязнуть въ трубѣ, — вамъ придется просто вообразить себѣ подобное приключеніе. Лучше бы было, однако, испытать его на себѣ. Опытъ удивительно помогаетъ воображенію. Вы знаете, — «правда чуднѣе выдумки».

Тутъ я замѣтила, что у меня есть пара превосходныхъ подвязокъ, на которыхъ я попробую повѣситься.

— Хорошо! — сказалъ онъ, — это недурно, хотя повѣшеніе вещь довольно банальная. Вы можете сдѣлать лучше. Примите дозу пилюль Брандрета и опишите ваши ощущенія. Впрочемъ, мои замѣчанія относятся ко всякому вообще приключенію; напримѣръ, возвращаясь домой, вы можете безъ труда проломить себѣ голову или попасть подъ омнибусъ, или подвергнуться укушенію бѣшеной собаки, или утонуть въ канавѣ. Но будемъ продолжать.

— Выбравъ тему, вы должны рѣшить, какимъ слогомъ будетъ написана статья. Бываетъ слогъ дидактическій, слогъ восторженный, слогъ естественный — всѣ они довольно обыкновенны. Но есть еще слогъ лаконическій или сжатый, — въ послѣднее время онъ въ большомъ ходу. Онъ заключается въ коротенькихъ фразахъ. Напримѣръ, такъ: Покороче. Безъ разговоровъ. Ставьте точку. Не нужно параграфовъ.

— Бываетъ слогъ возвышенный, многорѣчивый и вставочный. Нѣкоторые изъ нашихъ лучшихъ беллетристовъ одобряютъ этотъ послѣдній слогъ. Слова должны вертѣться, какъ волчокъ, и производить такой же шумъ, который удивительно замѣняетъ содержаніе. Это лучшій слогъ для писателя, которому некогда думать.

— Метафизическій слогъ тоже очень хорошъ. Если вы знаете много пышныхъ словъ, пользуйтесь ими. Распространитесь объ іонійской и элеатской школахъ, — объ Архитѣ, Горгіи и Алкмеонѣ. Скажите нѣсколько словъ о субъективномъ и объективномъ. Не бойтесь злоупотреблять фамиліей Локкъ. Коснитесь съ важнымъ видомъ всѣхъ вещей вообще и, если обмолвитесь чѣмъ-нибудь слишкомъ нелѣпымъ, не вычеркивайте, а поясните внизу страницы, что этимъ глубокимъ замѣчаніемъ вы обязаны «Критикѣ Чистаго Разума» или «Метафизическимъ основоначаламъ естествознанія». Это придаетъ статьѣ ученый и… и… и честный видъ.

— Есть еще разные роды слога, не менѣе извѣстные, но я укажу только два: трансцендентальный и смѣшанный. Первый разсматриваетъ природу вещей глубже, чѣмъ какой бы то ни было другой. Это проникновеніе очень хорошая вещь, если пользоваться имъ съ толкомъ. Въ нашей литературѣ вы найдете хорошіе [326]примѣры этого слога. Въ этомъ случаѣ избѣгайте пышныхъ словъ, пишите ихъ самыми маленькими буквами и ставьте вверхъ ногами. Запишите въ поэмы Чаннинга и цитируйте его слова «о маленькомъ толстякѣ съ обманчивымъ видомъ знанія». Коснитесь Высшаго Единства. Не говорите ни слова объ Адской Двойственности. Главное, говорите обинякомъ. Намекайте на все — не утверждайте ничего. Если вы хотите сказать «хлѣбъ съ масломъ», никогда не говорите этого прямо. Назовите что-нибудь приблизительно напоминающее «хлѣбъ съ масломъ». Вы можете намекнуть на гречневую кашу, можете подойти ближе къ предмету и упомянуть объ овсяномъ киселѣ, но если вы имѣете въ виду собственно хлѣбъ съ масломъ, то ни подъ какимъ видомъ, милая миссъ Психея, ни подъ какимъ видомъ не говорите: «хлѣбъ съ масломъ».

Я поспѣшила увѣрить его, что никогда въ жизни не скажу этого. Онъ поцѣловалъ меня и продолжалъ:

— Что касается смѣшаннаго слога, то это, дѣйствительно, смѣсь, въ равныхъ частяхъ, всевозможныхъ остальныхъ слоговъ; такимъ образомъ онъ представляетъ соединеніе глубокаго, высокаго, страннаго, пикантнаго, нахальнаго и пріятнаго.

— Допустимъ теперь, что вы рѣшили вопросъ о темѣ и слогѣ. Самая важная часть задачи, можно сказать даже душа всего предпріятія, еще впереди. Я подразумѣваю исполненіе. Нельзя предполагать, что всякая леди или джентльменъ ведутъ жизнь книжныхъ червей. Тѣмъ не менѣе статья должна обличать эрудицію или, по крайней мѣрѣ, начитанность. Я вамъ объясню, какъ этого достигнуть. Вотъ, посмотрите! (при этомъ онъ раскрылъ на удачу три или четыре книги, съ виду самыя обыкновенныя). Почти на любой страницѣ любой книги вы можете подобрать безчисленныя крохи учености или bel-esprit’изма, которыя будутъ отличной приправой для Блэквудовской статьи. Записывайте — я буду вамъ читать. Я устанавливаю двѣ рубрики: во-первыхъ, Пикантные факты для уподобленій; и во-вторыхъ, Пикантныя выраженія для разнаго употребленія. Пишите! — и я стала записывать.

Пикантные факты для уподобленій. — «Первоначально были три музы — Мелета, Мнема, Аеда — размышленіе, память и пѣніе». Этотъ фактикъ можетъ оказаться весьма полезнымъ, если пуститъ его въ ходъ кстати. Видите-ли, онъ малоизвѣстенъ и выглядитъ recherché.

— Еще. «Рѣка Алфей течетъ подъ моремъ, причемъ воды ея остаются совершенно чистыми». Довольно устарѣло, но въ умѣлыхъ рукахъ покажется совершенно свѣжимъ. [327] 

— Вотъ это получше. «Персидскій Ирисъ, по словамъ нѣкоторыхъ, обладаетъ пріятнымъ и очень сильнымъ ароматомъ, тогда какъ другимъ онъ кажется совершенно лишеннымъ запаха». Прекрасно, и очень тонко. Съ этимъ замѣчаніемъ можно сдѣлать чудеса. Вообще ботаническіе примѣры очень хороши, особенно съ примѣсью латыни. Пишите!

— «Яванскій Epidendrum Flos Aeris обладаетъ прекрасными цвѣтами и продолжаетъ рости, если его выдернуть съ корнями. Туземцы подвѣшиваютъ его на веревкѣ къ потолку и наслаждаются его благоуханіемъ въ теченіе многихъ лѣтъ». Превосходно! Чудесно! Теперь перейдемъ къ Пикантнымъ выраженіямъ.

Пикантныя выраженія. — «Извѣстный китайскій романъ Ю-Кіао-Ли». Прекрасно! Употребленныя кстати, эти нѣсколько словъ покажутъ, что вы хорошо знакомы съ китайскимъ языкомъ и литературой. А это дастъ вамъ возможность обойтись безъ Арабскаго, Санкритскаго и Чиказавскаго. Но безъ Испанскаго, Итальянскаго, Нѣмецкаго, Латинскаго и Греческаго немыслима сколько-нибудь сносная статья. Я сейчасъ приведу образчики всѣхъ этихъ языковъ. Тутъ годится всякій вздоръ, потому что отъ вашего остроумія зависитъ воспользоваться имъ умѣло. Пишите же!

— «Aussi Tendre que Zaire» — нѣженъ какъ Заира — по французски. Намекаетъ на частое повтореніе фразы la tendre Zaire въ французской трагедіи того же имени. Приведенная кстати, обнаружитъ не только ваши знаніе языка, но и вашу начитанность и остроуміе. Вы можете сказать, напримѣръ, что цыпленокъ, котораго вы ѣли (напишите статью объ ощущеніяхъ человѣка, подавившагося косточкой цыпленка) далеко не былъ aussi tendre que Zaire. Пишите!

Это по испански — Мигуэля де-Сервантеса: «Приходи скорѣе, о, смерть! но такъ, чтобы я не замѣтилъ твоего прихода, а не то отъ радости я могу вернуться къ жизни». Это будетъ совершенно à propos при описаніи вашей послѣдней агоніи съ косточкой цыпленка въ глоткѣ. Пишите!

— Замѣчаете? это по итальянски, изъ Аріосто. Это значитъ, что великій герой, въ пылу сраженія, не замѣтивъ, что его убили на повалъ, продолжатъ биться, будучи уже мертвымъ. Очевидно [328]вполнѣ примѣняется къ вашему случаю, такъ какъ я надѣюсь, миссъ Психея, вы не перестанете биться тотчасъ послѣ смерти, а будете продолжать это по крайней мѣрѣ полтора часа. Потрудитесь писать!

Это нѣмецкое, изъ Шиллера, «И если умру я, умру за тебя, за тебя!» — Ясно, что здѣсь вы обращаетесь къ причинѣ вашей гибели, — къ цыпленку. И въ самомъ дѣлѣ, какой разсудительный джентльменъ (или леди) не пожелалъ бы умереть отъ жирнаго каплуна, настоящей молуккнской породы, начиненнаго каперсами и грибами, подъ апельсиннымъ желе en mozaique! Пишите! (Вамъ подадутъ это блюдо у Тортоны), пишите, пожалуйста!

— Вотъ хорошенькая маленькая латинская фраза (въ отношеніи латыни, нужно быть крайне recherché и сжатымъ: она такъ опошлена) — ignoratio elenchi. Онъ совершилъ ignoratio elenchi, то есть, понялъ слова, но не мысль вашего замѣчанія. Иными словами, онъ дуракъ. Какой-нибудь оболтусъ, къ которому вы обратились, подавившись косточкой, и который поэтому не могъ разобрать вашихъ словъ. Бросьте ему въ зубы ignoratio elenchi, и вы разомъ уничтожите его. Если онъ осмѣлится возразить что-нибудь, вы можете сказать ему изъ Лукана (вотъ онъ), что рѣчи только anemonae verbarum, словесныя анемоны. Анемоны, обладая яркой окраской, лишены аромата. Или, если онъ начнетъ шумѣть, вы можете сразить его insomnia Jovis, «бредомъ Юпитера» — выраженіе Силія Италика (вотъ оно!), означающее высокопарность и напыщенность мысли. Это подѣйствуетъ навѣрняка и поразить его прямо въ сердце. Ему останется только грохнуться на полъ и умереть. Будьте любезны, пишите!

— По гречески нужно что-нибудь хорошенькое, напримѣръ, изъ Демосѳена Ανηρ ὁ φευγων και παλιν μαχεσεται (Анэр о фейгонъ кай палин махесетай). Это изреченіе довольно точно переведено въ «Гудибрасѣ»:

Ничто такъ не украшаетъ Блэквудовской статьи, какъ греческая цитата. Самыя буквы выглядятъ такъ глубокомысленно. Замѣтьте, сударыня, какой проницательный видъ у этого Эпсилонъ. А это Фи настоящій епископъ. А видали-ли вы когда-нибудь такого молодца, какъ этотъ Омикронъ? Полюбуйтесь на Тау! Словомъ, лучшая приправа для настоящей психологической статьи — греческій языкъ. Какъ примѣнить это изреченіе въ данномъ случаѣ, [329]совершенно ясно. Пустите эту сентенцію съ приправой крѣпкаго словца, въ видѣ послѣдняго ultimatum, негодному, тупоголовому подлецу, который не могъ понять вашей англійской рѣчи по поводу косточки цыпленка. Ручаюсь вамъ, что онъ пойметъ намекъ и уберется.

Вотъ все, что сказалъ мнѣ мистеръ Блэквудъ, но я чувствовала, что этого достаточно. Теперь я могла, наконецъ, сочинить настоящую Блэквудовскую статью. Прощаясь, мистеръ Блэквудъ спросилъ, не продамъ-ли я статью, когда она будетъ написана; но такъ какъ онъ предложилъ только пятьдесятъ гиней за листъ, то я рѣшила лучше отдать ее нашему обществу, чѣмъ пожертвовать за такую ничтожную сумму. Не смотря на такое скряжничество, этотъ джентльменъ отнесся ко мнѣ съ большимъ уваженіемъ и вѣжливостью. Его послѣднія слова произвели на меня глубокое впечатлѣніе и я всегда буду вспоминать о нихъ съ благодарностью.

— Дорогая миссъ Зенобія, — сказалъ онъ со слезами на глазахъ, — не могу-ли я сдѣлать хоть что-нибудь для успѣха вашего похвальнаго предпріятія? Дайте подумать! Весьма возможно, что вамъ не скоро представится случай…случай утопиться… или подавиться косточкой ципленка… или… или повѣситься… или подвергнуться укушенію… но позвольте! У насъ на дворѣ есть пара превосходныхъ бульдоговъ, отличные псы, увѣряю васъ, дикіе, свирѣпые, они съѣдятъ и васъ, и auriculas, и все остальное въ пять минутъ (вотъ мои часы), подумайте, какая масса ощущеній! Эй, Томъ! Петеръ! Дикъ, живѣе каналья! выпустить…

Но я такъ торопилась, что не могла ждать ни секунды, и потому, скрѣпя сердце, убѣжала почти бѣгомъ, быть можетъ, болѣе поспѣшно, чѣмъ допускаютъ строгія правила приличій.

Разставшись съ мистеромъ Блэквудомъ, я хотѣла немедленно подвергнуться какой-нибудь непріятной случайности, согласно его совѣту, и съ этою цѣлью почти цѣлый день бродила по Эдинбургу, въ поискахъ отчаянныхъ приключеній, которыя соотвѣтствовали бы моимъ пылкимъ чувствамъ и широкому плану задуманной статьи. Въ этой экскурсіи меня сопровождали негръ Помпей и собачка Діана, которыхъ я захватила съ собою изъ Филадельфіи. Но мои пламенныя мечты осуществились только поздно вечеромъ. Случилось важное происшествіе, результатомъ котораго явилась нижеслѣдующая «Блэквудовская» статья, образчикъ смѣшаннаго слога.

Эдгар Аллан По
Как писать рассказ для «Блэквуда»

«Во имя пророка — фиги!»

Крик продавцов фиг в Турции

Полагаю, что обо мне слышали все. Меня зовут синьора Психея Зенобия^[1]. Это достоверно мне известно. Никто кроме моих врагов не называет меня Сьюки Снобз. Мне говорили, что «Сьюки» является вульгарным искажением имени «Психея», а это — хорошее греческое имя, означающее «душа» (оно очень ко мне подходит, я — сплошная душа!), а также «бабочка»; ну а это, несомненно, относится к моей внешности, когда я надеваю новое платье малинового атласа, с небесно-голубой арабской мантильей, с отделкой из зеленых agraffes^[2] и семью оборками из оранжевых auriculas^[3]. Что касается фамилии Снобз — то на меня достаточно взглянуть, чтобы убедиться, что я не Снобз. Мисс Табита Турнепс распространила этот слух просто из зависти. Табита Турнепс! Этакая негодяйка! Но чего можно ожидать от турнепса? Интересно, помнит ли она старинную поговорку насчет «крови из турнепса»? (Не забыть напомнить ей об этом при первом случае). (Не забыть также показать ей нос). На чем, бишь, я остановилась? Ах, да! Меня уверяют, что Снобз — это искаженное «Зенобия»; что Зенобия была царицей (Я тоже. Доктор Денепрош всегда называет меня царицей сердец); что Зенобия, как и Психея, — слово греческое; что мой отец был «греком»^[4], и, следовательно, я имею право на нашу фамилию — Зенобия, но никоим образом не Снобз. Никто кроме Табиты Турнепс не зовет меня Сьюки Снобз. Я — синьора Психея Зенобия.

Как я уже сказала, обо мне слышали все. Я — та самая Психея Зенобия, пользующаяся заслуженной известностью в качестве корреспондента Союза Исключительно Научных Изысканных Еженедельных Чаепитий Успешно Ликвидирующих Отсталость Человечества Красноречивыми Излияниями. Такое название придумал для нас доктор Денеггрош, и придумал, как он говорит, потому, что оно звучит громко, точно пустая бочка из-под рома. (Иногда он бывает грубоват, но какой это умный человек!) Все мы ставим эти буквы после наших фамилий, как это делают члены К.Х.О. — Королевского Художественного Общества, члены О.Р.П.З. — Общества по Распространению Полезных Знаний и т. п. Д-р Денеггрош говорит, что «П» означает «протухший» и что все вместе должно читаться «Общество по Распознаванию Протухших Зайцев», а вовсе не общество лорда Брума^[5] — но доктор Денеггрош такой чудак! — не знаешь, когда он говорит с вам и серьезно. Во всяком случае, мы всегда прибавляем к нашим фамилиям буквы С. И. Н. И. Е. Ч. У. Л. О. Ч. К. И. — то есть Союз Исключительно Научных Изысканных Еженедельных Чаепитий Успешно Ликвидирующих Отсталость Человечества Красноречивыми Излияниями — по букве на каждое слово, гораздо лучше, чем у лорда Брума. Доктор Денеггрош утверждает, будто эти буквы отлично нас описывают, но я право не понимаю, что он этим хочет сказать.

Несмотря на содействие доктора Денеггроша и усиленные старания самого общества привлечь к себе внимание, оно не имело большого успеха, пока туда не вступила Я. По правде сказать, члены общества позволяли себе чересчур легкомысленный тон. Еженедельные субботние доклады отличались более буффонством, нежели глубокомыслием. Так — какой-то гоголь-моголь. Никакого исследования первопричин или первооснов. Да и вообще никакого исследования. Ни малейшего внимания величайшей из проблем — проблеме всеобщего соответствия. Словом, ничего похожего на то, как пишу я. Все было на низком — весьма низком! — уровне. Ни глубины, ни эрудиции, ни философии — ничего того, что ученые зовут духовностью, а невежды — жеманством^[6].

Вступив в общество, я постаралась ввести там более высокие мысли и более изысканный слог, и всему свету известно, что это мне отлично удалось. Сейчас С. И. Н. И. Е. Ч. У. Л. О. Ч. К. И. сочиняют рассказы ничуть не хуже, чем даже в «Блзквуде». Я говорю о «Блэквуде» потому, что сльшала, будто лучшие статьи на любую тему можно найти именно на страницах этого заслуженно знаменитого журнала^[7]. Мы теперь во всем берем его за образец и поэтому быстро приобретаем известность. Ведь если взяться за дело умеючи, не так уж трудно написать настоящий блэквудовский рассказ. Разумеется, я не говорю о статьях политических. Все знают, как они составляются, с тех пор, как это объяснил доктор Денеггрош. Мистер Блэквуд берет портновские ножницы, а рядом стоят наготове трое учеников. Один подает ему «Тайма», другой — «Экзаминер», а третий — «Руководство по Динь-Бому» мистера Гальюна. Мистеру Блэквуду остается только вырезать и перемешивать. Делается это очень быстро. — «Экзаминер», «Динь-Бом», «Тайме» — потом «Таимо», «Динь-Бом» и «Экзаминер», — а затем «Тайме», «Экзаминер» и «Динь-Бом».

Но главным украшением журнала являются очерки и рассказы на различные темы; лучшие из них относятся к разряду bizarerries^[8], по выражению доктора Денеггроша (что бы это ни означало), тогда как все другие называют их сенсационными. Этот вид литературы я всегда высоко ценила, но о способах его создания узнала лишь после того, как недавно (по поручению общества) посетила мистера Блэквуда. Способ весьма прост, хотя и менее прост, чем для статей политических. Явившись к мистеру Блэквуду и изложив ему пожелания нашего общества, я была принята им с большой учтивостью и приглашена к нему в кабинет, где получила точные указания относительно всей процедуры.

— Сударыня, — сказал он, явно пораженный моим величественным видом, ибо на мне было малиновое атласное платье с зелеными agraffas и оранжевыми auriculas, — сударыня, — сказал он, — прошу вас сесть. Дело обстоит следующим образом. Прежде всего автор сенсационных рассказов должен обзавестись очень черными чернилами и очень большим пером с очень тупым концом. И заметьте себе, мисс Психея Зенобия! — продолжал он после паузы, весьма внушительным и торжественным тоном. — Заметьте себе, — это перо — никогда — не следует чинитmь. Вот, мэм, в чем заключен весь секрет и самая душа сенсационного рассказа. Я берусь утверждать, что никто, даже величайший гений, никогда не писал — прошу меня понять — хороших рассказов хорошим пером. Можете не сомневаться; если рукопись легко разобрать, то ее не стоит и читать. Таков один из наших основных принципов, и если вы с ним не согласны, наша беседа окончена.

Он умолк. Не желая кончать беседу, я, разумеется, согласилась со столь очевидным положением, в котором, кстати, давно была убеждена. Он, видимо, остался доволен и продолжал меня наставлять.

— Быть может, мисс Психея Зенобия, с моей стороны было бы дерзостью указывать какой-либо наш рассказ или рассказы в качестве образца; и все же на некоторые из них я должен обратить ваше внимание. Позвольте припомнить. Был, например, «Живой мертвец»^[9] — отличная вещь! Там описаны ощущения одного джентльмена, которого похоронили, прежде чем он испустил дух, — бездна вкуса, ужаса, чувства, философии и эрудиции. Можно поклясться, что автор родился и вырос в гробу. Затем была у нас «Исповедь курильщика опиума»^[10] — великолепное сочинение! — богатство фантазии — глубокие мысли — острые замечания — много огня и пыла — и достаточная доза непонятного. Весьма увлекательный вздор, и читатель проглотил его с наслаждением. Говорили, что автором был Колридж^[11], — ничего подобного. Это было сочинено моим ручным павианом Джунипером за стаканом голландского джина с водой, «горячего и без сахара». (Этому я, пожалуй, не поверила бы, если бы не услышала от самого мистера Блэквуда.) А то еще был «Экспериментатор поневоле»^[12] — о джентльмене, которого запекли в печи, но он оттуда вышел целый и невредимый, хотя и печеный. Или «Дневник покойного врача»^[13], где все дело было в громких фразах и плохом греческом языке — и то и другое привлекает читателей. Или, наконец, «Человек в колоколе»^[14] — вот это произведение, мисс Зенобия, я особенно рекомендую вашему вниманию. Там рассказано о молодом человеке, который засыпает под языком церковного колокола и просыпается от погребального звона. Эти звуки сводят его с ума, и он, вынув записную книжку, записывает свои ощущения. Ощущения — вот, собственно, главное. Если вам случится утонуть или быть повешенной, непременно опишите ваши ощущения — вы заработаете на них по десять гиней за страницу. Если хотите писать сильные вещи, мисс Зенобия, уделяйте особое внимание ощущениям.

— Непременно, мистер Блэквуд, — сказала я.

— Отлично! — заметил он. — Такая ученица мне по душе. Надо, однако, ввести вас в курс некоторых подробностей сочинения настоящего блэквудовского рассказа с ощущениями — то есть такого, который я считаю во всех отношениях лучшим.

Первое, что требуется, это — попасть в такую передрягу, в какой не бывал еще никто и никогда. Вот, скажем, печь — это было отлично задумано. Но если у вас нет под рукой печи или большого колокола и вы не можете упасть с воздушного шара, или погибнуть при землетрясении, или застрять в каминной трубе, вам придется удовольствоваться воображаемым переживанием чего-либо в этом роде. Однако я предпочел бы, чтобы ваше повествование подкреплялось фактами. Ничто так не помогает фантазии, как приобретенное опытом знание. «Правда, — как вы знаете, — всякой выдумки странней»^[15] и к тому же от нее больше толку.

Тут я заверила его, что у меня имеется пара отличных подвязок, на которых я намерена немедленно удавиться.

— Неплохо! — сказал он. — Действуйте, хотя это — прием уже несколько избитый. Можно, пожалуй, сделать лучше. Примите дозу пилюль Брандрета, а затем опишите ваши ощущения. Впрочем, мои инструкции одинаково применимы к любой катастрофе, а ведь легко может случиться, что по дороге домой вам проломят голову, или вы попадете под омнибус, или вас укусит бешеная собака, или вы утонете в сточной канаве. Однако продолжим.

Выбрав тему, вы должны будете затем подумать о тоне или манере изложения. Существует тон дидактический, тон восторженный, тон естественный — все они уже достаточно банальны. Есть также тон лаконический, или отрывистый, который сейчас в большом ходу. Он состоит из коротких предложений. Вот так. Короче. Еще короче. То и дело точка. Никаких абзацев.

Есть еще тон возвышенный, многословный, восклицательный. Его придерживаются некоторые из лучших наших романистов. Все слова должны кружиться, как волчки, и жужжать точно так же — это отлично заменяет смысл. Такой слог — лучший из всех возможных, если автору недосуг подумать.

Хорош также тон философский. Если вы знаете какие-нибудь слова подлиннее, тут им как раз найдется место. Пишите об ионийской^[16] и элейской школах^[17] — об Архите^[18], Горгии^[19] и Алкмеоне. Упомяните о субъективности и объективности. Не забудьте обругать человека по фамилии Локк. Высказывайте как можно больше пренебрежения ко всему на свете, а если случится написать что-нибудь уж слишком несуразное, не трудитесь вымарывать; просто сделайте сноску и скажите, что приведенной глубокой мыслью обязаны «Kritik der reinen Vemunft»^[20] или «Metaphysische Anfangsgrunde der Naturwissenschaft»^[21]. Будет выглядеть и научно, и — ну, и честно.

Существуют и другие, не менее известные, манеры, но я назову еще только две — трансцендентальную и смешанную. Достоинство первой заключается в том, что она проникает в суть вещей гораздо глубже всякой иной. Подобное ясновидение, при некотором умении, бывает весьма эффектно. Многое можно почерпнуть из журнала «Дайел»^[22], даже при беглом чтении. В этом случае следует избегать длинных слов; выбирайте короткие и пишите их вверх ногами. Загляните в том стихотворений Чаннинга^[23] и процитируйте оттуда о «толстом человечке, будто бы что-то умеющем». Упомяните о Верховной Единосущности. Но ни слова о Греховной Двоесущности.

А главное, это — постичь искусство намека. Намекайте на все — и не утверждайте ничего. Если вам хочется сказать «хлеб с маслом», ни в коем случае не говорите этого прямо. Можете говорить обо всем, что так или иначе приближается к «хлебу с маслом». Можете намекнуть на гречишную лепешку, даже больше того — на овсяную кашу, но если вы в действительности имеете в виду хлеб с маслом, остерегайтесь, дорогая мисс Психея, сказать «хлеб с маслом».

Я заверила его, что больше не сделаю этого ни разу, пока жива. Он поцеловал меня и продолжал:

— Что касается манеры смешанной, то это просто разумное соединение, в равных долях, всех других манер на свете, а потому она одновременно и глубока, и возвышенна, и причудлива, и пикантна, и уместна, и прелестна.

— Предположим, что вы выбрали и тему и манеру. Остается самое важное — я бы сказал, суть — я имею в виду исполнение. Не может джентльмен — да, впрочем, и дама — вести жизнь книжного червя. А между тем совершенно необходимо, чтобы в вашем рассказе была видна эрудиция или, по крайней мере, большая общая начитанность. Сейчас я покажу вам, чем это достигается. Смотрите! (Тут он достал с полки три-четыре тома самого обыкновенного вида и принялся раскрывать их наугад). Пробежав почти любую страницу любой книги, вы легко заметите множество клочков учености или bel-esprit^[24], как раз того, чем следует приправлять рассказ для «Блэквуда». Советую записать некоторые из них — сейчас я их вам прочту. Я разделю их на две рубрики: во-первых, Пикантные Факты для сравнений; а во-вторых, Пикантные Фразы для употребления при случае. Записывайте. — И я стала записывать под его диктовку.

ПИКАНТНЬЕ ФАКТЫ ДЛЯ СРАВНЕНИЙ. «Вначале было всего три музы — Мелета, Мнема, Аэда^[25] — музы размышления, памяти и пения». Из этого небольшого факта при умелом пользовании можно извлечь очень много. Видите ли, он мало известен и выглядит recherche^[26]. Надо только преподнести его небрежно и как бы случайно.

Или еще: «Река Алфей^[27] протекала под морским дном и выходила наружу, сохраняя свои воды чистыми». Это, пожалуй, немного старо, но если должным образом приправить и подать, может показаться вполне свежим.

А вот кое-что получше. «Некоторым кажется, что персидский ирис обладает сладким и очень сильным ароматом, тогда как для других он совершенно лишен запаха». Очень тонко! Стоит немного повернуть, и получится просто прелесть. Мы возьмем кое-что еще из ботаники. Ничто так хорошо не принимается публикой, особенно с помощью нескольких латинских слов. Пишите! «“Epidendrum Flos Aeris” с острова Ява очень красиво цветет и продолжает жить, даже будучи вырван с корнями. Туземцы подвешивают его на веревке к потолку и наслаждаются его ароматом в течение нескольких лет». Великолепно! Но хватит сравнений. Перейдем к Пикантным Фразам.

ПИКАНТНЬЕ ФРАЗЫ. «Классический китайский роман Ю-Киао-Ли».^[28] Отлично! Умело вставив эти несколько слов, вы покажете основательное знакомство с языком и литературой Китая. Если воспользоваться ими, можно, пожалуй, обойтись без арабского, санскрита или чикасо^[29]. А вот испанский, итальянский, немецкий, латынь и греческий совершенно обязательны. Я подберу вам образцы каждого из них. Любой отрывок годится, потому что использование его в рассказе — это уж дело вашей изобретательности. А теперь пишите!

«Aussi tendre que Zaire» — нежная, как Заира, — вот вам французская фраза. Имеется в виду частое повторение фразы «la tendre Zaire» во французской трагедии того же названия^[30]. Приведя ее кстати, вы покажете не только ваши познания во французском языке, но и общую вашу начитанность и остроумие. Можно, например, сказать, что курица, которую вы ели (допустим, вы пишете о том, как подавились куриной костью), что эта курица далеко не была «aussi tendre que Zaire». Пишите далее!

Это по-испански — из Мигеля де Сервантеса: «Приди скорее, о смерть, но только не показывайся мне, чтобы радость, какую доставит мне твой вид, не возвратила меня к жизни^[31]». Это можно вставить весьма кстати, когда вы, подавившись куриной костью, корчитесь в предсмертной агонии. Пишите!

А это, как видите, по-итальянски — из Ариосто^[32]. Речь идет о славном герое, который в пылу битвы не замечает, что убит, и продолжает доблестно сражаться, хотя и мертв. Очевидно, что и это применимо к вашему случаю — ибо я уверен, мисс Психея, что вы будете дрыгать ножками еще часа полтора после того, как подавитесь до смерти этой самой куриной костью. Извольте записывать!

А вот это по-немецки — из Шиллера: «Пусть это смерть — я смерть вкусил У ног, у ног, у милых ног твоих»^[33]. Здесь вы, понятно, обращаетесь к причине вашей гибели — к курице. В самом деле, какой разумный джентльмен (да и дама тоже) откажется умереть ради откормленного каплуна моллукской породы, начиненного каперсами и грибами и сервированного на блюде с гарниром из апельсинового желе en mosaiques^[34] — Записывайте! (Так их подают у Тортони^[35]). Записывайте, прошу вас!

Вот отличная маленькая латинская фраза, и притом редкая (латинские фразы надо выбирать возможно короче и изысканней — уж очень они становятся обиходны) — ignoratio elenchi^[36]. Кто-то совершил ignoratio elenchi — то есть понял ваши слова, но не мысль. Он попросту дурак. Какой-нибудь бедняга, с которым вы заговорили, когда подавились куриной костью, и который поэтому не вполне понял, о чем вы говорите. Бросьте в него этим ignoratio elenchi, и вы его сразу уничтожите. Если он осмелится возражать, можете ответить ему словами Лукана (вот они), что речи — всего лишь anemonae verborum — слова-анемоны^[37]. Анемона красива, но лишена запаха. А если он начнет шуметь, обрушьтесь на него с insomnia Jovis — грезами Юпитера — так Силий Италик^[38] (вот он!) называет напыщенные и высокопарные рассуждения. Это наверняка поразит его в самое сердце. Ему останется только опрокинуться на спину и умереть. Итак, записывайте, прошу вас.

По-гречески надо что-нибудь красивое — вот, например, из Демосфена^[39]. Anhr o jeugwn kai palin makhsetai^[40].

В «Гудибрасе»^[41] есть недурной перевод —

В рассказе для «Блэквуда» ничем так не блеснешь, как греческим языком. Одни буквы, и те уж смотрят умно. Обратите внимание, мэм, какой проницательный вид у этого Ипсилона! А Фи, право, мог бы быть епископом! А до чего хорош Омикрон! А поглядите на Тау! Одним словом, для настоящего рассказа с ощущениями нет ничего лучше греческого языка. В нашем случае применить его чрезвычайно просто. Выпалите цитату тоном ультиматума, с добавлением громового проклятия, прямо в лицо тупоголовому ничтожеству, не сумевшему понять ваших простых английских слов о куриной кости. Будьте уверены, он поймет намек и удалится.

Вот и все указания, какие мистер Блэквуд дал мне на этот предмет, но я почувствовала, что их вполне достаточно. Теперь я могла наконец написать настоящий блэквудовский рассказ, и я решила приступить к делу немедленно. Прощаясь со мной, мистер Блэквуд предложил приобрести мой рассказ, когда он будет написан; но так как он мог предложить всего пятьдесят гиней за страницу, я решила лучше отдать его нашему обществу, чем расстаться с ним за столь ничтожную сумму. Несмотря на такую скупость, этот джентльмен во всем прочем отнесся ко мне с большим уважением и был чрезвычайно учтив. Его прощальные слова глубоко запали мне в сердце; и я надеюсь, что всегда буду с признательностью их помнить.

— Дорогая мисс Зенобия, — сказал он со слезами на глазах, — не могу ли я чем-либо еще содействовать успеху вашего достохвального предприятия? Дайте подумать. Возможно, что вам не удастся в ближайшее время утонуть — или подавиться куриной костью — или быть повешенной — или укушенной — но постойте! Я вспомнил, что во дворе есть пара отличных бульдогов — превосходных, поверьте мне — свирепых и все такое прочее-самое для вас подходящее — они вас разорвут, вместе с auriculas, менее чем за пять минут (по часам!) — и подумайте только, что это будут за ощущения! Эй! Том! — Питер! — Дик, где ты там, негодяй? — выпусти их!

Но так как я страшно спешила и не имела ни минуты, пришлось, к сожалению, поторопиться, и я тотчас распрощалась — признаюсь, несколько поспешнее, чем предписано правилами вежливости.

Расставшись с мистером Блэквудом, я прежде всего хотела, согласно его советам, попасть в какую-нибудь беду и с этой именно целью провела большую часть дня на улицах Эдинбурга в поисках рискованных приключений, которые соответствовали бы силе моих чувств и размерам задуманного мною рассказа. Меня сопровождал при этом слуга-негр Помпей и собачка Диана, которых я привезла с собой из Филадельфии. Но только под вечер я сумела осуществить свою нелегкую задачу. Именно тогда произошло важное событие, послужившее темой нижеследующего рассказа в духе журнала «Блэквуд», написанного в смешанной манере.

Примечания

1

Зенобия (III в.) — правительница Пальмиры, прославившаяся своей красотой, умом и энергией. 

(обратно)

2

застежек (франц.)

(обратно)

3

здесь: розеток (лат.)

(обратно)

4

…мой отец был «греком» — жаргонное выражение, означающее «жулик».

(обратно)

5

Брум, Генри (1778—1868) — английский политический деятель и журналист, один из основателей «Общества распространения полезных знаний» (1827).

(обратно)

6

…жеманством. — В английском оригинале далее следует каламбур со словами cant (лицемерие, жеманство) и Kant (немецкий философ И. Кант).

(обратно)

7

…знаменитого журнала. — Орган шотландских консерваторов журнал «Блэквудс мэгезин» был основан в 1817 г. шотландским издателем Вильямом Блэквудом (1776—1834) и собрал вокруг себя ряд известных в то время писателей; в нем печатался Вальтер Скотт. После смерти В. Блэквуда это издание продолжили его сыновья Александр и Роберт, которых, очевидно, и имеет в виду в своем рассказе Э. По.

(обратно)

8

странностей (франц.)

(обратно)

9

«Живой мертвец» — анонимный рассказ, опубликованный в журнале «Фрейзере мэгезин» в апреле 1834 г. Возможно, По также имеет в виду рассказ «Похороненный заживо», напечатанный в «Блэквудс мэгезин» в октябре 1821 г.

(обратно)

10

«Исповедь курильщика опиума» — имеется в виду автобиографическая книга писателя-романтика Томаса Де Квинси (1785—1859) «Исповедь английского курильщика опиума», печатавшаяся первоначально в журнале «Лондон мэгезин» в сентябре-октябре 1821 г. Указание на то, что это произведение печаталось в «Блэквудс мэгезин», возможно, вызвано тем, что в этом журнале часто публиковались другие сочинения Де Квинси.

(обратно)

11

…автором был Колридж… — одно из известных произведений английского поэта Самюэла Колриджа — неоконченный фрагмент «Кубла Хан» (1798) — представляет собой бредовое видение, вызванное, по свидетельству самого поэта, действием опиума, к которому он пристрастился.

(обратно)

12

«Экспериментатор поневоле» — напечатан в «Блэквудс мэгезин» за октябрь 1837 г.

(обратно)

13

«Дневник покойного врача» — печатался в «Блэквудс мэгезин» по частям с 1830 по 1837 г.

(обратно)

14

«Человек в колоколе» — опубликовано в «Блэквудс мэгезин» за ноябрь 1821 г.

(обратно)

15

«Правда всякой выдумки странней» — Байрон. «Дон Жуан», XIV, 101.

(обратно)

16

Ионийская школа — самое раннее материалистическое направление в древнегреческой философии (VI в. до н.э.).

(обратно)

17

Элейская школа — группа древнегреческих философов конца VI-начала V века до н.э., развивавшая учение о едином и неизменном бытии и выступавшая против стихийно-диалектических воззрений ионийской школы.

(обратно)

18

Архит (ок. 428—347 до н.э.) — древнегреческий философ и ученый, друг Платона.

(обратно)

19

Горгий (ок. 483—375 до н.э.) — древнегреческий философ и ритор, центральная фигура в диалоге Платона «Горгий».

(обратно)

20

«Критике чистого разума» (нем.)

(обратно)

21

«Метафизическим начальным основаниям естествознания» (нем.) — (1786) — сочинения немецкого философа Иммануила Канта (1724—1804).

(обратно)

22

«Дайел» — журнал американских трансценденталистов, выходил с июля 1840 г. до апреля 1844 г., печатал статьи по вопросам литературы, философии и религии. Первые два года редактором журнала была писательница Маргарет Фуллер, затем Р. У. Эмерсон См. также примечание 10 к рассказу «Лигейя». В первом издании рассказа вместо «Дайел» упоминался роман Гете «Страдания Вертера».

(обратно)

23

Чаннинг, Вильям Эллери (1818—1901) — американский поэт и публицист, член кружка трансценденталистов; его стихи и очерки печатались в журнале «Дайел». По цитирует строчку из его стихотворения «Мысли», анализ которого содержится в рецензии на сборник стихов Чаннинга, напечатанный По в журнале «Грэхеме леднз энд джентлменс мэгезин» в августе 1843 г.

(обратно)

24

остроумия (франц.)

(обратно)

25

…три музы — Мелета, Мнема, Аэда… — Древнегреческий писатель Павсаний (II в.) в своем «Описании Эллады» (кн. IX, гл. 29) говорит о трех старших музах (Мелета, Мнема и Аэда). Первоначальное число муз в греческой мифологии было затем увеличено до девяти муз — покровительниц разного рода искусств и наук.

(обратно)

26

изысканно (франц.)

(обратно)

27

Алфей — река в Греции, считавшаяся в древности рекой-богом. Согласно легенде, ее воды протекали под морем и выходили источником Аретусы вблизи Сиракуз.

(обратно)

28

Ю-Киао-Ли — имеется в виду китайский роман XVII в. «Юй, Цяо, Ли».

(обратно)

29

Чикасо — одно из племен американских индейцев, живших вдоль Миссисипи, а позднее переселенных в Оклахому.

(обратно)

30

…во французской трагедии того же названия — имеется в виду трагедия Вольтера «Заира» (1732).

(обратно)

31

…не возвратила меня к жизни — Сервантес. «Дон Кихот», часть II, гл. 38. Сервантес использовал здесь стихи испанского поэта Эскриба (конец XV-начало XVI в.). В переводе М. Лозинского: «Смерть, повей своим дыханьем. Подойдя неслышным шагом, Чтобы жизнь не счел я благом, Наслаждаясь умираньем».

(обратно)

32

…из Ариосто — на самом деле это строки из пародийно-героической поэмы «Влюбленный Роланд» (LIII, 60) итальянского поэта Франческо Берни (1490—1536).

(обратно)

33

«Пусть это смерть — я смерть вкусил У ног, у ног, у милых ног твоих» — заключительные строки из стихотворения И.-В. Гете «фиалка» (1775).

(обратно)

34

в виде мозаики (франц.)

(обратно)

35

Тортани — парижский ресторатор, по имени которого называлось в XIX веке кафе на Итальянском бульваре в Париже.

(обратно)

36

Ignoratio elenchi — логическая ошибка в доказательстве, состоящая в том, что оставляется без внимания то, что следует доказать и, таким образом, доказывается совсем не то, что следует.

(обратно)

37

Слова-анемоны — это выражение принадлежит не римскому поэту Марку Лукану (39—65), а взято из произведения «Лексифан, или Краснобай» (гл. 23) древнегреческого писателя Лукиана (ок. 117-ок. 190).

(обратно)

38

Силий Италик, Тит Катий (26—101) — римский поэт. Цитата взята из его поэмы «Пуническая война».

(обратно)

39

Демосфен — Цитируемые слова Демосфен произнес, как о том свидетельствует Тертуллиан (De Fuga in Persecutione, X), после своего бегства с поля сражения у Херонеи (338 до н.э.).

(обратно)

40

Aner о pheugon kai palin machesetai

(обратно)

41

«Гудибрас» (1663—1678) — поэма английского поэта-сатирика Самюэла Батлера (1612—1680). Цитируется с изменением множественного числа на единственное из III песни (строка 243) поэмы.

(обратно)

Оглавление

По Эдгар Аллан

Как писать рассказ для ‘Блэквуда’

Эдгар Алан По

Как писать рассказ для «Блэквуда»

«Во имя пророка — фиги!»

Крик продавцов фиг в Турции

Полагаю, что обо мне слышали все. Меня зовут синьора Психея Зенобия {1*}. Это достоверно мне известно. Никто кроме моих врагов не называет меня Сьюки Снобз. Мне говорили, что «Сьюки» является вульгарным искажением имени «Психея», а это — хорошее греческое имя, означающее «душа» (оно очень ко мне подходит, я — сплошная душа!), а также «бабочка»; ну а это, несомненно, относится к моей внешности, когда я надеваю новое платье малинового атласа, с небесно-голубой арабской мантильей, с отделкой из зеленых agraffes {Застежек (франц.).} и семью оборками из оранжевых auriculas {Здесь: розеток (лат.).}. Что касается фамилии Снобз — то на меня достаточно взглянуть, чтобы убедиться, что я не Снобз. Мисс Табита Турнепс распространила этот слух просто из зависти. Табита Турнепс! Этакая негодяйка! Но чего можно ожидать от турнепса? Интересно, помнит ли она старинную поговорку насчет «крови из турнепса»? (Не забыть напомнить ей об этом при первом случае). (Не забыть также показать ей нос). На чем, бишь, я остановилась? Ах, да! Меня уверяют, что Снобз — это искаженное «Зенобия»; что Зенобия была царицей (Я тоже. Доктор Денепрош всегда называет меня царицей сердец); что Зенобия, как и Психея, — слово греческое; что мой отец был «греком» {2*}, и, следовательно, я имею право на нашу фамилию — Зенобия, но никоим образом не Снобз. Никто кроме Табиты Турнепс не зовет меня Сьюки Снобз. Я — синьора Психея Зенобия.

Как я уже сказала, обо мне слышали все. Я — та самая Психея Зенобия, пользующаяся заслуженной известностью в качестве корреспондента Союза Исключительно Научных Изысканных Еженедельных Чаепитий Успешно Ликвидирующих Отсталость Человечества Красноречивыми Излияниями. Такое название придумал для нас доктор Денеггрош, и придумал, как он говорит, потому, что оно звучит громко, точно пустая бочка из-под рома. (Иногда он бывает грубоват, но какой это умный человек!) Все мы ставим эти буквы после наших фамилий, как это делают члены К.Х.О. — Королевского Художественного Общества, члены О.Р.П.З. — Общества по Распространению Полезных Знаний и т. п. Д-р Денеггрош говорит, что «П» означает «протухший» и что все вместе должно читаться «Общество по Распознаванию Протухших Зайцев», а вовсе не общество лорда Брума3* — но доктор Денеггрош такой чудак! — не знаешь, когда он говорит с вам’и серьезно. Во всяком случае, мы всегда прибавляем к нашим фамилиям буквы С. И. Н. И. Е. Ч. У. Л. О. Ч. К. И. — то есть Союз Исключительно Научных Изысканных Еженедельных Чаепитий Успешно Ликвидирующих Отсталость Человечества Красноречивыми Излияниями — по букве на каждое слово, гораздо лучше, чем у лорда Брума. Доктор Денеггрош утверждает, будто эти буквы отлично нас описывают, но я право не понимаю, что он этим хочет сказать.

Несмотря на содействие доктора Денеггроша и усиленные старания самого общества привлечь к себе внимание, оно не имело большого успеха, пока туда не вступила Я. По правде сказать, члены общества позволяли себе чересчур легкомысленный тон. Еженедельные субботние доклады отличались более буффонством, нежели глубокомыслием. Так — какой-то гоголь-моголь. Никакого исследования первопричин или первооснов. Да и вообще никакого исследования. Ни малейшего внимания величайшей из проблем — проблеме всеобщего соответствия. Словом, ничего похожего на то, как пишу я. Все было на низком — весьма низком! — уровне. Ни глубины, ни эрудиции, ни философии — ничего того, что ученые зовут духовностью, а невежды — жеманством {4*}.

Вступив в общество, я постаралась ввести там более высокие мысли и более изысканный слог, и всему свету известно, что это мне отлично удалось. Сейчас С И. Н. И. Е. Ч. У. Л. О. Ч. К. И. сочиняют рассказы ничуть не хуже, чем даже в «Блзквуде». Я говорю о «Блэквуде» потому, что сльшала, будто лучшие статьи на любую тему можно найти именно на страницах этого заслуженно знаменитого журнала {5*}. Мы теперь во всем берем его за образец и поэтому быстро приобретаем известность. Ведь если взяться за дело умеючи, не так уж трудно написать настоящий блэквудовский рассказ. Разумеется, я не говорю о статьях политических. Все знают, как они составляются, с тех пор, как это объяснил доктор Денеггрош. Мистер Блэквуд берет портновские ножницы, а рядом стоят наготове трое учеников. Один подает ему «Тайма», другой — «Экзаминер», а третий — «Руководство по Динь-Бому» мистера Гальюна. Мистеру Блэквуду остается только вырезать и перемешивать. Делается это очень быстро. «Экзаминер», «Динь-Бом», «Тайме» — потом «Таимо», «Динь-Бом» и «Экзаминер», — а затем «Тайме», «Экзаминер» и «Динь-Бом».

Но главным украшением журнала являются очерки и рассказы на различные темы; лучшие из них относятся к разряду bizarerries {Странностей (франц.).}, по выражению доктора Денеггроша (что бы это ни означало), тогда как все другие называют их сенсационными. Этот вид литературы я всегда высоко ценила, но о способах его создания узнала лишь после того, как недавно (по поручению общества) посетила мистера Блэквуда. Способ весьма прост, хотя и менее прост, чем для статей политических. Явившись к мистеру Блэквуду и изложив ему пожелания нашего общества, я была принята им с большой учтивостью и приглашена к нему в кабинет, где получила точные указания относительно всей процедуры.

— Сударыня, — сказал он, явно пораженный моим величественным видом, ибо на мне было малиновое атласное платье с зелеными agraffas и оранжевыми auriculas, — сударыня, — сказал он, — прошу вас сесть. Дело обстоит следующим образом. Прежде всего автор сенсационных рассказов должен обзавестись очень черными чернилами и очень большим пером с очень тупым концом. И заметьте себе, мисс Психея Зенобия! — продолжал он после паузы, весьма внушительным и торжественным тоном. — Заметьте себе, — это перо никогда — не следует чинитmь. Вот, мэм, в чем заключен весь секрет и самая душа сенсационного рассказа. Я берусь утверждать, что никто, даже величайший гений, никогда не писал — прошу меня понять — хороших рассказов хорошим пером. Можете не сомневаться; если рукопись легко разобрать, то ее не стоит и читать. Таков один из наших основных принципов, и если вы с ним не согласны, наша беседа окончена.

Он умолк. Не желая кончать беседу, я, разумеется, согласилась со столь очевидным положением, в котором, кстати, давно была убеждена. Он, видимо, остался доволен и продолжал меня наставлять.

— Быть может, мисс Психея Зенобия, с моей стороны было бы дерзостью указывать какой-либо наш рассказ или рассказы в качестве образца; и все же на некоторые из них я должен обратить ваше внимание. Позвольте припомнить. Был, например, «Живой мертвец» {6*} — отличная вещь! Там описаны ощущения одного джентльмена, которого похоронили, прежде чем он испустил дух, бездна вкуса, ужаса, чувства, философии и эрудиции. Можно поклясться, что автор родился и вырос в гробу. Затем была у нас «Исповедь курильщика опиума» {7*} — великолепное сочинение! — богатство фантазии — глубокие мысли острые замечания — много огня и пыла — и достаточная доза непонятного. Весьма увлекательный вздор, и читатель проглотил его с наслаждением. Говорили, что автором был Колридж {8*},- ничего подобного. Это было сочинено моим ручным павианом Джунипером за стаканом голландского джина с водой, «горячего и без сахара». (Этому я, пожалуй, не поверила бы, если бы не услышала от самого мистера Блэквуда.) А то еще был «Экспериментатор поневоле» {9*} — о джентльмене, которого запекли в печи, но он оттуда вышел целый и невредимый, хотя и печеный. Или «Дневник покойного врача» {10*}, где все дело было в громких фразах и плохом греческом языке — и то и другое привлекает читателей. Или, наконец, «Человек в колоколе» {11*} — вот это произведение, мисс Зенобия, я особенно рекомендую вашему вниманию. Там рассказано о молодом человеке, который засыпает под языком церковного колокола и просыпается от погребального звона. Эти звуки сводят его с ума, и он, вынув записную книжку, записывает свои ощущения. Ощущения — вот, собственно, главное. Если вам случится утонуть или быть повешенной, непременно опишите ваши ощущения — вы заработаете на них по десять гиней за страницу. Если хотите писать сильные вещи, мисс Зенобия, уделяйте особое внимание ощущениям.