Как пишется дети галактики

Фраза «дети галактики»

Фраза состоит из двух слов и 13 букв без пробелов.

Написание фразы «дети галактики» наоборот

Как эта фраза пишется в обратной последовательности.

икиткалаг итед 😀

Написание фразы «дети галактики» в транслите

Как эта фраза пишется в транслитерации.

в армянской🇦🇲 դետի գալակտիկի

в греческой🇬🇷 δαιθει γαλακθεικει

в грузинской🇬🇪 დეთი გალაკთიკი

в еврейской🇮🇱 דאטי גאלאכטיכי

в латинской🇬🇧 deti galaktiki

Как эта фраза пишется в пьюникоде — Punycode, ACE-последовательность IDN

xn--d1acj3b xn--80aahwakbe9d

Как эта фраза пишется в английской Qwerty-раскладке клавиатуры.

ltnbufkfrnbrb

Написание фразы «дети галактики» шрифтом Брайля

Как эта фраза пишется рельефно-точечным тактильным шрифтом.

⠙⠑⠞⠊⠀⠛⠁⠇⠁⠅⠞⠊⠅⠊

Передача фразы «дети галактики» на азбуке Морзе

Как эта фраза передаётся на морзянке.

– ⋅ ⋅ ⋅ – ⋅ ⋅ – – ⋅ ⋅ – ⋅ – ⋅ ⋅ ⋅ – – ⋅ – – ⋅ ⋅ – ⋅ – ⋅ ⋅

Произношение фразы «дети галактики» на дактильной азбуке

Как эта фраза произносится на ручной азбуке глухонемых (но не на языке жестов).

Передача фразы «дети галактики» семафорной азбукой

Как эта фраза передаётся флажковой сигнализацией.

Остальные фразы со слова «дети»

Какие ещё фразы начинаются с этого слова.

• дети аборигенов
• дети алексея михайловича
• дети ангелов
• дети Арбата
• дети арендаторов
• дети аристократов
• дети артистов
• дети балуются
• дети бегали
• дети бегут
• дети бедняков
• дети беженцев
• дети берутся
• дети бесились
• дети бизнесменов
• дети бога
• дети богатых родителей
• дети богачей
• дети богов
• дети божьи
• дети болели
• дети болеют
• дети боялись
• дети бояр

Ваша фраза добавлена!

Остальные фразы из 2 слов

Какие ещё фразы состоят из такого же количества слов.

• а вдобавок
• а вдруг
• а ведь
• а вот
• а если
• а ещё
• а именно
• а капелла
• а каторга
• а ну-ка
• а приятно
• а также
• а там
• а то
• аа говорит
• аа отвечает
• аа рассказывает
• ааронов жезл
• аароново благословение
• аароново согласие
• аб ово
• абажур лампы
• абазинская аристократия
• абазинская литература

Комментарии

@cglww 13.01.2020 00:23

Что значит фраза «дети галактики»? Как это понять?..

Ответить

@eugbnrc 11.09.2022 03:57

1

Народный словарь великого и могучего живого великорусского языка.

Онлайн-словарь слов и выражений русского языка. Ассоциации к словам, синонимы слов, сочетаемость фраз. Морфологический разбор: склонение существительных и прилагательных, а также спряжение глаголов. Морфемный разбор по составу словоформ.

По всем вопросам просьба обращаться в письмошную.

У тех, кому за тридцать, эта песня, безусловно, вызовет в памяти энергичные гитарные риффы группы ЗЕМЛЯНЕ и клубы дыма, обволакивающие музыкантов на сцене (по-моему, именно тогда был впервые применен этот немудреный спецэффект, закрепленный Пугачёвским «Айсбергом»).

Однако на пути от первоначального замысла до всенародного хита песня испытала немало метаморфоз. Началась история песни с того, что композитор Владимир Мигуля решил написать песню ко Дню космонавтики. За текстом композитор обратился к своему давнему соавтору Анатолию Поперечному. Полистав записную книжку, поэт остановился на стихотворении, носящем уже знакомое название — «Трава у дома». В нем был и отчий дом, и трава, и сарай, и даже глаза коровы. Не было только космоса…

Анатолий Поперечный:
«…эти глаза коровьи — я думал, что это главный образ. Оказалось, что нет. Главный образ вот эта трава у дома. И Володя вцепился, говорит: „Толь вот эта должна быть главная строчка — „трава у дома“; вот в космосе, когда космонавты вспоминают дом…“ Володя угадал, он вот пошёл по правильному пути. Вот, говорит, напиши стихи, связанные с космосом, с мамой… Я говорю: „Володь, ну, невыполнимая задача — у меня здесь про корову, а ты про космос…“ Ну, говорит, прошу тебя. Здесь ещё начала бомбить звонками телевизионный редактор Алла Дмитриева и настоятельно просила: „Толь, с Володей сделайте, успеете…“ И я засел и накатал эти стихи. Почитал их по телефону, и Володя довольно быстро написал музыку — у него тоже уже всё это давно назревало».

Об этом не все знают, но впервые песню исполнил сам автор. Это произошло 12 апреля 1982 г. в передаче «Притяжение земли». Надо сказать, что первый вариант песни звучал очень лирично и мягко — в характерной для Мигули манере. До тех пор, пока не попал в руки ЗЕМЛЯНАМ.

ЗЕМЛЯНЕ, наверное, самые успешные представители той ветви рок-групп, которые сразу же направились по пути сотрудничества с официальной эстрадой, не постеснявшись делать карьеру, исполняя песни советских композиторов. Результатом подобных компромиссов стало стабильное существование, при сохранении всех внешних рок-признаков: от героических хардовых стоек музыкантов на сцене до хриплого вокала и кожаных одежд.

К тому же, материал советских композиторов ЗЕМЛЯНЕ аранжировали в своей манере, и звучал он после этого вполне по-молодежному. В результате у ЗЕМЛЯН были: официальный статус рок-группы, один из лучших комплектов аппаратуры, пиротехники и светотехники, а также пластинки и выступления на ТВ.

С Мигулей группа сотрудничала еще с начала 1980-х. И довольно успешно — в их исполнении песни Мигули про карате и каскадеров стали молодежными суперхитами.

К 1982 году ЗЕМЛЯНЕ уже активно вытесняли с первых мест хит-парадов МАШИНУ ВРЕМЕНИ. Ну, а в 1983 г. сделали свою версию «Травы у дома» — более жесткую, динамичную и роковую.

Сергей Скачков (лидер группы ЗЕМЛЯНЕ):
Володя предложил песню, которую как автор исполнял сам под рояль. Как-то мы её слышали. Но было предложено… У нас были концерты в «Олимпийском», и Володя Киселёв принёс клавиры. И один из клавиров был вот как раз этой песни. Помню, что песня рождалась достаточно сложно, в муках — что касается аранжировки.
…когда Володя Киселев познакомил его с нашей группой, высококлассный профессионал Мигуля несколько скептически отнесся к тому, что его традиционная для советской эстрады музыка может заиграть новыми красками в рок-стилистике ЗЕМЛЯН…»

Владимир Киселев (руководитель группы ЗЕМЛЯНЕ):
«…Делали мы ее примерно полтора дня, в гримерке „Олимпийского“. Причем в соседней комнатке стоял видак с включенной записью концерта Клиффа Ричарда. Вот его ритмику мы и взяли за основу. Мигуля, как, впрочем, и другие композиторы, остался очень недоволен нашим вариантом песни. Не то что они были такие уж ретрограды — просто боялись, что их нетленки в таком виде не пропустят в эфир».

Тем не менее песню не только пропустили… «Трава у Дома» стала лауреатом всесоюзного конкурса «Песня-83» и вышла на пластинке-сборнике «Парад ансамблей»! Именно ее Карен Шахназаров включил в свой к/ф «Курьер», потому что ему была нужна именно такая песня, которую могли бы вместе петь мать и сын, которая могла быть «своей» для них обоих.

Космонавты брали эту запись с собой в космос, а вокалист ЗЕМЛЯН Сергей Скачков уверен, что за последние два десятка лет исполнил ее не менее тысячи раз.

Алексей Леонов (космонавт):
«Как раз она звучала, когда космонавты выходили из гостиницы. Включали песню с этими словами громко, громко. Они как ничто передают настроение».

Популярность песни пережила и распад СССР, и упадок отечественной космонавтики. Больше известных песен про космос у нас не появилось. Зато «Траву у дома» перепевают все, кому не лень. Есть «рафинированная» версия украинской поп-группы АВИАТОР, есть бездарно-дурацкая версия группы ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЭЛЕКТРОНИКОВ. В последней запоминается разве что ёрнический мультяшный клип, где «трава» обыграна в соответствии с современными молодежными приоритетами.

Потому-то версия ЗЕМЛЯН так и осталась самой любимой и «канонической», что позволяет группе до сих пор выступать на просторах страны.

Сергей Скачков (лидер группы ЗЕМЛЯНЕ):
«Вот 12 апреля в День космонавтики — мы эту дату в шутку считаем Днем „Землян“ — нас каждый год все просто обожают: и радио, и телевидение. Все остальное время, чтобы тебя показали, говорят: „Приезжай, пой“. Что пой? „Траву у дома“. …Меня это абсолютно не ломает. Песня, по-моему, прекрасная. И можно только позавидовать нашим космонавтам, потому что у американцев нет ничего подобного». (Насчет американцев не знаю, но им бы очень подошло творение шведской группы EUROPE под названием «The final countdown» — С.К.)

В конце 2009 года «Трава у дома» стала главной песней космонавтов не только де-факто, но и де-юре. Решением «Росавиакосмоса» песне был присвоен официальный общественный статус первого Гимна российской космонавтики.

Предложения со словосочетанием «дети галактики»

Екатерина Вильмонт
Дети Галактики, или Чепуха на постном масле
(Взгляд и нечто с гастрономическим уклоном)

Мы – дети галактики! Это вдалбливалось нам в течение долгих лет. И если принять сие определение за аксиому, то многое становится понятным. Это ведь так удобно! Что нужно детям галактики, субстанции весьма расплывчатой? Все человеческое им не просто ненужно, а прямо-таки чуждо! Ну зачем, скажите на милость, дочерям галактики нужны, к примеру, нормальные лифчики или красная рыба? Перетопчутся, не люди же. А сыновьям за каким чертом нужна собственная машина? Ни на фиг, на ней же в галактику не поедешь! Как-то в 60-е годы я прочла в газете, что вопрос о производстве все тех же пресловутых лифчиков взял на контроль сам председатель Совета Министров Косыгин. Ни больше, ни меньше. Надо отдать должное Алексею Николаевичу, этот больной вопрос все-таки с грехом пополам решили, но зато сколько было подобных нерешенных вопросов, и если никто кроме премьер-министра не мог с этим справиться, то…

Короче говоря, нас объявили детьми галактики, но мы были скорее детьми дефицита, поистине космического. Но я все же решила назвать эту кулинарно-мемуарную книгу «Дети галактики».

Вероятно, многие люди, постоянно орущие о высокой духовности, меня осудят, но и Бог с ними. Ведь у этих людей, как правило, очень туго с чувством юмора. И нам с ними не по дороге, правда?

Начнем, пожалуй!

«Начнем, пожалуй!». Не случайно я начала эту книгу фразой из оперы. «Евгений Онегин», сцена дуэли. Дело в том, что бабушка, мамина мать, вместо сказок рассказывала мне сюжеты опер, поскольку дед мой был оперным певцом. У меня и сейчас есть его фотографии в роли Германа из «Пиковой дамы». Эдакий красавец в пудреном парике.

Мой дед был оперным певцом, а мне, увы, медведь на ухо наступил…

Отец вместо сказок читал мне Гоголя. «Вечера на хуторе близ Диканьки». Зато мама рассказывала сказки, правда, собственного сочинения. Бесконечную историю двух детей, Лизы и Вовы. Из этих сказок помню только, что там был какой-то пруд, где плавали «утята, утята, утята». Фраза про утят произносилась особенным голосом и сопровождалась щекоткой и моими восторженными визгами. Когда же я подросла и несколько лет болела, мама рассказывала мне сказку про меня взрослую и ничего более интересного придумать было нельзя. Ах, какие захватывающие приключения, какие потрясающие романы у меня там были… Мама частенько говорила, что если бы не советская власть, она стала бы прекрасной бульварной писательницей. Однако все это лишняя болтовня. И надо поскорее объяснить читателям, почему я вдруг взялась за этот странный жанр.

Недавно за границей я встретила одного старого знакомого, с которым не виделась лет двадцать. Мы сидели, болтали обо всем на свете и вдруг он спросил с некоторой даже тоской:

– Катька, а ты еще печешь те крохотные пирожки? А вареники с вишнями делаешь? А рыбу под бешамелью?

– Нет, – сказала я, – давным-давно не делаю.

– Но почему?

– Некогда, я теперь книги пишу. Правда, в них иногда делюсь рецептами с читателями.

– Ну и дура! – воскликнул он в сердцах.

– Почему? – удивилась я.

– Зачем рассыпать рецепты по разным книгам? Лучше собери их в одну. Вспомни, что готовила, когда, при каких обстоятельствах. У тебя должно получиться занятно.

Тогда я только посмеялась над этой идеей.

Однако через несколько месяцев один молодой кинорежиссер, с которым мы подружились во время тщетных попыток написать вместе сценарий сериала, после обеда у меня посоветовал мне выпустить книгу «Рецепты от Вильмонт». «А почему бы и нет?» – подумалось мне. Сперва я решила, что буду давать рецепты и к ним маленькие рассказики о случаях, связанных с этими блюдами. А потом мне показалось, что куда интереснее, для меня, во всяком случае, проследить, как менялись кулинарные привычки и пристрастия с ходом нашей достаточно причудливой истории, не претендуя на абсолютную точность, руководствуясь лишь собственными воспоминаниями, ну и воспоминаниями моих друзей-ровесников. Память у меня вроде бы неплохая, поесть в доме моих родителей любили, да и я считаю хорошую вкусную еду одной из радостей жизни.

Предавшись воспоминаниям такого рода, я подумала, что не стану ограничивать себя только кулинарией, вспомню людей, бывавших в нашем доме, друзей, соседей, а также смешные истории. Словом, никаких жанровых ограничений, и посему я выбрала подзаголовок, навеянный Козьмой Прутковым: «Взгляд и нечто с гастрономическим уклоном».

Детские радости

Я родилась в семье литераторов. Мой отец Николай Николаевич Вильям-Вильмонт был крупнейшим советским германистом, писателем и переводчиком. Имена Гёте, Шиллера, Лессинга, Томаса Манна я слышала с пеленок. Мама, Наталия Ман, известная переводчица в основном классической немецкой литературы, переводила и с французского («Лекарь поневоле» Мольера) и с английского (Джек Лондон, Арчибальд Кронин, Сомерсет Моэм). Кстати, с «Лекарем поневоле» связана одна забавная литературная шутка. Мама знала три европейских языка, хотя никогда с французского не переводила. А друг семьи, несравненный Николай Михайлович Любимов, переведший «Дон Кихота», «Гаргантюа и Пантагрюэль», «Декамерон» и многое столь же фундаментальное, никогда не переводил с немецкого. И вот эти корифеи советского перевода решили малость схулиганить. Николай Михайлович, под редакцией которого выходил однотомник Мольера, дал маме перевести «Лекаря», а папа, выпускавший в то же время Собрание сочинений Шиллера, дал Любимову перевести «Коварство и любовь». Николай Михайлович приходил в нашу комнату в огромной коммуналке и они с мамой правили друг друга. Иногда ругались, так как оба были людьми весьма темпераментны-ми, но их неизменно примиряли мамины котлеты, которые Любимов обожал. «Тата, ваши котлеты лучшие в мире!».

Мамина мама.

Я этих котлет тогда в рот не брала и попробовала их лишь лет в восемнадцать, когда помогала маме готовить. Процесс показался мне вполне аппетитным, и я решилась попробовать. Это было прекрасно! Воспользуюсь случаем и приведу здесь рецепт, вполне мною усвоенный.

Берем нежирную говядину, белый хлеб, лук, соль и черный перец. Собственно, все вполне обычно. Но… Ни в коем случае не класть яйцо. Лук пропустить через мясорубку. Обязательно добавить в фарш немного воды, можно той, в которой вымачивали хлеб. Хлеба не должно быть много. И в каждую котлету непременно запендюрьте кусочек сливочного масла или кусочек льда! И, разумеется, обваляйте их в сухарях.. Котлеты у вас будут пышные, сочные, пальчики оближете, гарантирую! И не бойтесь, они не развалятся.

Николай Михайлович Любимов, помимо всех своих литературных талантов был человеком весьма остроумным. Чего стоили его дарственные надписи на книгах! Когда после многолетних запретов вышел в свет блистательный Рабле, «Гаргантюа и Пантагрюэль», он написал на подаренном экземпляре: «Шесть лет в непроглядной гослитовской мгле томился великий писатель Рабле, но свеялись тучи с его горизонта, и вот он уже на столе у Вильмонта». На титуле «Мадам Бовари» стояло «Из пушки по потаскушке!». А на томе французского писателя Лану: «Я приравниваю Лану к фиолетовому говну!», и уж не помню на какой книге он написал: «Скотам и хамам, милым Тате и Коле Вильямам, от которых я вместо книг получаю множество фиг!».

И моя мать, и Николай Михайлович были отчаянными матерщинниками, но у них это звучало элегантно и забавно.

Юная оптимистка.

Сын Николая Михайловича Боря, Борис Николаевич, ныне директор Бахрушинского музея, которого я нередко вижу на канале «Культура», как-то в конце 60-х, будучи у нас в гостях, безмерно восхищался песнями Высоцкого. Мы их еще почти не знали тогда. Боря со всем энтузиазмом юности взялся нас просвещать. А поскольку дело было на даче в Эстонии и кассету взять было негде, то он просто сам исполнял эти песни, к великому ужасу и смущению своей мамы Маргариты Романовны. Сказать по правде, вокалистом я бы его не назвала, но именно с его подачи полюбила и в полной мере оценила Высоцкого.

И еще один забавный случай, связанный с Борей. Мы в очередной раз переезжали и Боря был наряду с другими молодыми людьми призван помогать упаковывать книги. Он взялся за дело с завидным рвением, но связки разваливались тут же. Он вздыхал, охал, но потом рассказал, что в армии старшина, поглядев, как Боря справляется с какими-то солдатскими обязанностями, констатировал со вздохом: «Х… цена твоей работе, Любимов!».

Мы жили в гигантской коммунальной квартире. Я в комнате с бабушкой, а родители отдельно. Конечно, я стремилась как можно больше торчать у родителей, но они работали дома и пребывание там я воспринимала как настоящий праздник.

Чтобы войти в комнату, надо было преодолеть высоченный порог. Слева у самого порога стояла голландская печка, возле которой всегда лежали дрова на железном листе. От двух окон вечно дуло, несмотря на двойные рамы, между которыми зимой клали вату. У многих соседей эту вату посыпали мелко нарезанной цветной бумагой. А у нас мама клала мох. Но мне куда больше нравились пестрые бумажные кружочки и ромбики. А у одной соседки вата была посыпана чем-то блестящим, вроде искусственного снега. Соседка была статисткой во МХАТе и заодно стукачкой. Это знали все и опасались ее. У нее первой в квартире появился телевизор, КВН с линзой, и как-то она позвала меня и моего закадычного дружка Сереньку смотреть кино. Как сейчас помню, показывали «Цирк» Александрова! Моему восторгу не было предела. А когда я призналась родителям, что смотрела кино у тети Саши, они многозначительно переглянулись, и мама сказала:

– Знаешь, мы с тетей Сашей… не в очень хороших отношениях. Ты в следующий раз, если она тебя позовет, поблагодари, но скажи, что…

А папа, перебив маму, хлопнул ладонью по столу и категорически заявил:

– Нечего тебе там делать, поняла?

Разумеется, я ничего не поняла. Но, видимо, что-то поняла соседка. Больше она меня к себе не звала.

При внешней мягкости, папа мог быть весьма категоричным. Помню на даче в Звенигороде я подружилась с девочкой Натэллой. У нее была вполне милая мама и папа-грузин, по словам Натэллы, военный. В Москве мы с Натэллой продолжали дружить, но нам было по семь лет, жили мы довольно далеко и, чтобы мы могли общаться, родители возили нас друг к дружке, нечасто, но регулярно.

Однажды после прогулки в Парке культуры с Натэллой и ее мамой, по дороге домой моя мама вдруг сказала: «Знаешь, я не хочу, чтобы ты продолжала дружить с Натэллой». Я, конечно, в рев, как, почему? Мама попыталась объяснить: сегодня выяснилось, что отец Натэллы чекист, он мучал людей, которых посадили ни за что… «Но ведь это он, а не Натэлла!». «Конечно, но если бы вы были взрослые и могли сами общаться, тогда пожалуйста, а я не хочу, чтобы этот человек заходил к нам в дом…». Я ревела, мама увещевала меня, и, придя домой, я кинулась к папе за справедливостью. Выслушав нас обеих, папа вдруг стукнул кулаком по столу:

– Чтобы я больше никогда не слышал об этой птичке-чекичке!

Как ни странно, это подействовало!

Зато к другим соседям я могла ходить сколько угодно. Например, к Сереньке. Его отец, дядя Паша, работал в каком-то гараже и был горьким пьяницей, мать, тетя Шура, огромная громогласная грубая тетка очень меня любила и всегда угощала толстенными пирогами с повидлом, которые я обожала. В их комнате было множество вещей, казавшихся мне ужасно привлекательными. Здоровенная расписная кошка-копилка на покрытом вышитой салфеткой комоде. С двух сторон от кошки стояли две узкие вазочки зеленого стекла, в каждой из которых торчало по вощеному бумажному цветку. Красота! А на подоконниках стояли огромные банки с домашней горчицей. Тетя Шура сама делала горчицу и всегда наваливала ее столовой ложкой в тарелку дяди Паши. Один раз я попробовала ее, у меня глаза чуть на лоб не вылезли.

«Дети Империи» (мама и ее двоюродный брат).

Холодильников тогда еще ни у кого в квартире не было. Помню, у родителей в комнате стоял диван с двумя тумбами карельской березы, под которыми хранились нехитрые припасы к празднику. Стеклянные банки с мутноватым зеленым горошком и каперсами. То и другое предназначалось для непременного «гостевого» блюда под названием «Салат». Теперь это называют «оливье», но тогда называлось просто «салат». Что будем готовить на день рождения? Салат. И все понимали, какой. Других просто не знали. Я опросила многих моих ровесников и все вспомнили, что тогда слово «оливье» никто не употреблял, оно прилипло к «салату» примерно в начале восьмидесятых. Хорошо помню, как в семидесятых в Москву из Одессы приехал сын папиного фронтового друга и мой друг со своей женой. И хотя все знали, что данная жена не большой подарок, но мы с мамой решили, что это не наше дело и приготовили ужин по всем законам московского гостеприимства. Стол ломился и среди прочего был и пресловутый салат. Дама, видимо, считала, что есть в гостях – дурной тон и сидела с постным видом. Наконец, мама не выдержала:

– Наташа, да съешьте же что-нибудь, это, наконец, странно!

Та испугалась.

– Спасибо, я возьму немножко «оливье»!

Боже, как мы потом смеялись над ее провинциальной манерностью. Очевидно в Одессе это и тогда называлось «оливье», но в Москве прозвучало по меньшей мере смешно. Друг мой вскоре развелся с той дамой, однако, если она всплывала в каком-то разговоре, то под кличкой «Оливье».

Я «салат» обожала и с ранних лет помогала маме его готовить. Вероятно, у каждой хозяйки есть свой рецепт «салата», как и свой рецепт борща, но я тут приведу мамин рецепт, с годами слегка изменившийся.

«Дети Галактики» (Серенька и я).

Картошка не должна преобладать! Итак, картошка, морковка, яйца, горошек, вареное мясо или курица, или крабы, а можно только овощи. Немного каперсов, зеленый лук, укроп, петрушка. Однажды папу послали на рынок за зеленым луком, но он принес лук-порей. Мы попробовали и с тех пор клали только порей! Все мелко порезать, смешать… Ах да, я забыла про огурцы. Можно соленые, можно маринованные, а можно те и другие и, разумеется, свежий огурчик. В моем детстве свежих огурцов зимой не было, в молодости можно было, например, к Новому году за бешеные деньги купить один маленький огурчик на рынке, «для запаха». Итак, все перемешайте, посолите, добавьте черный перец и обязательно чайную ложку сахара и майонез. Некоторые кладут в салат еще яблоко, но я это терпеть не могу. Кстати, укроп и петрушка тоже позднейшее дополнение.

Я «салат» обожала и с ранних лет помогала маме его готовить. Вероятно, у каждой хозяйки есть свой рецепт «салата»…

В нашей огромной коммуналке на втором этаже хлипкого двухэтажного деревянного дома кто только не бывал! Кто только не перешагивал высокого порога комнаты родителей! Пастернак и Нейгауз, Марина Цветаева, безответно влюбленная в моего отца. Правда, это было до моего рождения. Больше всех в раннем детстве я обожала подругу и коллегу родителей, Надежду Михайловну Жаркову, великолепную переводчицу с французского, остроумную и злоязычную. Большая, яркая, с крупным густо накрашенным ртом и близоруко сощуренными глазами, она любила со мной возиться. Со мной, малявкой, она разговаривала как со взрослой и мне это ужасно нравилось. Она всегда рисовала мне даму с собачкой. Рисовала, как я понимаю, из рук вон плохо, но мне нравилось, что у дамы была всякий раз другая, но обязательно большая шляпа. Папа вечно издевался над нами, а Надя – когда мне исполнилось пять лет, она велела мне говорить ей «ты», что я и делала до самой ее смерти в 1986 году, – только отмахивалась:

– Отвяжись, Колька, надоели мне ваши взрослые разговоры, мне с Катькой интереснее.

У Нади было два мужа, дядя Вова и Боря, Борис Аронович Песис, папин друг юности, великий знаток французской литературы. Эта троица явилась прообразом семейства Хоботовых из «Покровских ворот». Леонид Зорин был соседом Бориса Ароновича по коммуналке у Петровских ворот. И если между Хоботовым и Песисом есть все же что-то общее, то Всеволод Алексеевич и Савва Игнатьич ничуть не похожи, хотя по сравнению с блистательным интеллектуалом Песисом дядя Вова был несколько примитивен. И, конечно, Надя была не чета Маргарите. Кстати, Бориса Ароновича я с пяти лет тоже называла на «ты». Его рассеянность, доверчивость и бытовая неприспособленность были притчей во языцех среди друзей и знакомых. Он вечно все путал, забывал и от этого нередко попадал в смешное положение. Разыгрывать его считали за счастье все. Помню массу рассказов об этих розыгрышах.

Мое первое фото было сделано великим Сергеем Урусевским.

Например, до войны папа, мама и Борис отдыхали в доме творчества в Голицыне. Была зима. Они втроем отправились на прогулку. Мимо проехал газогенераторный грузовичок. В кузове его были две колонки, которые топились чурками. Я таких, разумеется, не видела, знаю лишь по рассказу родителей. Но в то время эти грузовики встречались на каждом шагу.

– Что это у него в кузове? – словно прозрел вдруг Борис Аронович.

– А это бачки с кофе и чаем для заключенных, – не моргнув глазом ответил папа. Все знали, что неподалеку располагается лагерь.

– А, – вполне поверил Песис.

На обратном пути они снова увидели такой грузовичок. Он, видимо, сломался.

– Боря, – сказала мама, – умоляю, попросите у шофера для меня стаканчик чаю. Я смертельно хочу пить.

Он вскипел от негодования и презрения.

– Тата, как вам не совестно! Вы сытая, свободная, сейчас придете в Дом, сядете за стол, будете обедать, и вы хотите отнять глоток горячего питья у несчастных узников! Тата, мне стыдно за вас! Нельзя быть такой эгоисткой. – И все в таком духе.

У папы от смеха сделалась истерика. Он оступился и упал в заснеженный кювет.

– Коля, она у вас нахалка! Лезет в тарелку! Мой Франтик себе такого не позволяет! Он, правда, снимает кусочки с моей вилки, но это другое дело!

И еще одна история про Песиса. Просто жалко умолчать о ней.

Мама и Надя отдыхали в Архипо-Осиповке, и Борис должен был прислать им деньги на последние дни и обратную дорогу. Они ждут, а денег все нет и нет. Они забили тревогу, дозвонились папе, тот выслал деньги и спросил у Бори, в чем дело. Тот, как всегда все перепутал и послал деньги почему-то в Геленджик. Через некоторое время ему приходит телеграмма с Юга: «Жуковой Ольге присудили алименты». И подпись – сестры Акростиловы. Он ничего не понял, возмутился, но решил, что это путаница. Отправился на почту, выяснять. Оказалось, что адрес его, все точно. Только исправили одну букву в фамилии неведомых сестер. Л на Х. Сестры Акростиховы. Но в пылу праведного гнева он на такую чепуху не обратил внимания. Он всюду показывал эту телеграмму и возмущался. А на него смотрели с подозрением и даже слегка презрительно, как на человека, уклоняющегося от алиментов. И лишь когда из отпуска вернулась Надина сестра Ольга, и он показал ей злополучную телеграмму, она чуть не скончалась от хохота:

– Боря, да это Надя с Татой написали вам, что вы жопа!

Надо заметить, что с чувством юмора у него было все в порядке, – он согласился с мнением дам. И рассказывал потом, как строго и недовольно смотрела его начальница, старая большевичка Стасова, похоже, поверила, что он уклоняется от алиментов.

Николай Николаевич Вильмонт.

Бывал у нас и удивительный человек Вильгельм Вениаминович Левик. Большой, громогласный, говоривший немного странно, нараспев. Я в раннем детстве его боялась, потому что он, приходя, хватал меня на руки и поднимал «выше лампы». Виля был не только блистательным переводчиком поэзии, но и одаренным художником. И при этом человеком немного не от мира сего. Родители всегда вспоминали, как на второй день войны он появился на пороге и заявил:

– Товарищи! Потрясающая новость!

Все, кто был в комнате, замерли. Каких новостей можно ждать на второй день войны?

– Я только что узнал! Оказывается, угри из водоема в водоем переползают по суше!

Он был даже отчасти нашим родственником. По кошачьей линии. Его кот Франтик, был первенцем нашей кошки Китти.

Увидев однажды, как Китти утащила прямо с папиной тарелки кусочек мяса, он воскликнул:

– Коля, она у вас нахалка! Лезет в тарелку! Мой Франтик себе такого не позволяет! Он, правда, снимает кусочки с моей вилки, но это другое дело!

Нередко бывал и еще совсем молодой Лев Владимирович Гинзбург, только начинавший тогда переводить. Он всегда считал моего отца своим учителем. Помню как они работали над переводом баллады Шиллера «Хождение на железный завод». Там были такие страшные строки:

 

«Печь нажралась и зубы скалит,
Пусть граф рабов своих похвалит!».

И хотя в печь отправили не чистого душою Фридолина, а злодея Роберта, меня все равно кидало в дрожь.

Мама за работой.

Все эти люди и многие другие очень любили у нас бывать, кроме всего прочего потому, что мама была хлебосольной хозяйкой и отменной кулинаркой, хотя и весьма консервативной. У нас в доме всегда как главное блюдо подавали либо жареную телятину, либо дичь: куропаток, рябчиков, тетеревов, глухаря. Я все это любила и до сих пор люблю.

Телятина одним куском жарилась или, как теперь говорят, «запекалась» в духовке. Без кости телятину было не купить. И когда после гостей оставалась большая кость, то остатки мяса аккуратно срезались и из них делалось вполне будничное блюдо «Телятина под бешамелью». Под этой самой бешамелью делали и рыбу. Готовится это так: смазать сливочным маслом сковородку. На дно уложить вареную картошку кружочками. Сверху слой мяса или жареной рыбы, затем тертый сыр и еще раз все то же самое слоями. Далее готовим собственно бешамель: столовую ложку муки обжариваем в сливочном масле до золотистого цвета и перекладываем в широкую кастрюлю, не эмалированную, иначе пригорит. Кипятим пол-литра молока и постепенно вливаем в широкую кастрюлю, стоящую на слабом огне, растирая муку венчиком до получения однородной массы. Снимаем с огня и вбиваем одно яйцо. Солим, перемешиваем и заливаем этой массой рыбу или мясо с картошкой. Посыпаем опять тертым сыром и ставим в горячую духовку до появления румяной корочки. Вкусно до безумия!

У нас в доме всегда как главное блюдо подавали либо жареную телятину, либо дичь: куропаток, рябчиков, тетеревов, глухаря.

Бывала у нас часто мамина подруга Нина Станиславовна Сухоцкая, высокая, красивая женщина необыкновенной доброты. В прошлом актриса Камерного театра, она преподавала во ВГИКе… Мы с мамой тоже частенько бывали у нее в доме рядом с бывшим Камерным театром. Нина Станиславовна была племянницей великой Алисы Георгиевны Коонен. Мама с Ниной дружили с детства и, разумеется, мама была горячей поклонницей Камерного театра, обожала Коонен и у меня среди старых фотографий сохранилось немало открыток с портретами Таирова, Коонен, Церетели. Я была подростком, когда попала на один из последних творческих вечеров Алисы Георгиевны в ВТО. Она играла сцену из «Антония и Клеопатры», сцену из «Федры» и что-то еще, кажется, «Мадам Бовари». Хорошо помню свои впечатления. Сначала я даже немного испугалась: вышла старая женщина в каком-то странном гриме и заговорила, как мне показалось, до ужаса неестественным голосом. Я сжалась, но через несколько минут забыла о ее возрасте, о непривычном звучании голоса и смотрела, затаив дыхание. Это было, вероятно, первое театральное чудо в моей жизни. Была я еще на вечере, когда Коонен читала Блока.

Алиса Георгиевна Коонен.

А вторым чудом для меня явились гастроли греческой актрисы Аспасии Папатанассиу. Это был совсем другой театр, там страсти рвались в клочья. Не знаю, уместно ли это в греческой трагедии, но я была потрясена. Кстати, на спектакле, кажется, это была «Антигона», мы встретили Алису Георгиевну. Она безусловно признавала талант актрисы, но форма явно была ей чужда. Я во все глаза смотрела на Коонен. Хрупкая старая дама в простеньком английском костюме с фантастическими незабываемыми глазами. Еще раз я видела ее на дипломном спектакле ВГИКа в театре-студии киноактера, нас с мамой пригласила Нина Станиславовна, так как играли ее ученики. Это был «Тиль Уленшпигель» и я запомнила с тех пор очаровательную белокурую Неле – Аллу Будницкую и Сову – Игоря Ясуловича.

…у меня среди старых фотографий сохранилось немало открыток с портретами Таирова, Коонен, Церетели.

А еще из театральных впечатлений детства и отрочества запомнился Георгий Вицин в спектакле театра Ермоловой «В добрый час!». Мне было лет десять и кроме впечатления от дивной игры Вицина, с этим спектаклем связана одна смешная детская драмка. Мама где-то достала мне голубенькие клеенчатые босоножки, и я жаждала их надеть в театр. Но стояла зима. Конечно, тогда в театре почти все меняли обувь, но мама была неумолима, и я долго и безутешно рыдала. Папа, как обычно, взял мою сторону.

– Тата, но в театре тепло, пусть будет в босоножках, если ей так хочется!

– Что за глупости, Коля! Как можно надеть эти босоножки к зеленому шерстяному платью! Абсурд!

– А я надену розовое! – закричала я.

– Но оно же летнее! – разъяснила мама.

– Оно не летнее, оно нарядное! – рыдала я.

– Тата, в театре тепло!

– Вот ты и иди с ней, а я с таким посмешищем не пойду! – рассердилась мама.

В результате я пошла в театр с папой, в розовом пикейном платье и клеенчатых босоножках! И надо заметить, чувствовала себя там не королевой, а белой вороной. Мама оказалась права.

Вообще в театр я чаще ходила с папой. Самый первый раз это был «Аленький цветочек» в театре Пушкина. Как сказали бы теперь, «культовый» спектакль для детей моего поколения. После спектакля я так горько плакала оттого, что он кончился, что папа в утешение купил мне куклу. Мама сочла это излишним баловством. Она сама безудержно меня баловала, но не любила, когда это делали другие.

С чего это вдруг в моих воспоминаниях возник театральный уклон вместо кулинарного? Придется привести здесь какой-нибудь простенький мамин рецепт.

Например, на завтрак мама нередко делала «рубушки»: надо взять четыре яйца, сварить вкрутую, нарезать как бог на душу положит, пока не остыли, добавить мягкого сливочного масла и мелко нарубленного зеленого лука, размять вилкой, посолить, перемешать и есть теплым. Вкуснейшие бутерброды получаются. А вот и еще один, по тем временам летний вариант, а сейчас доступный в любое время года: горячие крутые яйца нарезать кубиками, добавить два свежих огурца и растопленное сливочное масло. Посолить слегка, почему-то это блюдо очень легко пересолить. Есть сразу, иначе масло застынет и будет не так вкусно. Конечно, масло можно заменить майонезом, но это будет уже совсем другой коленкор.

Помню, что в детстве я мучилась комплексом благополучия. По сравнению со многими ребятами во дворе наша семья жила относительно «богато» и я этого стеснялась. Хотя сейчас, когда я смотрю на некоторые фотографии своего детства и вспоминаю вечные проблемы, где что достать, а особенно если сравниваю эти фотографии с детскими фотографиями мамы…

В моем раннем детстве мама часто брала меня с собой в магазины. Хорошо помню выложенные красивыми штабелями банки крабов с таинственной надписью «снатка». Помню мотки вязиги, овальные лотки с икрой, зернистой и паюсной, но меня это не интересовало, я это не любила. А любила я, как и большинство детей, сосиски. А вот их-то как раз и не было. В Москве имелось несколько мест, где можно было съесть сосиски и в одно из этих упоительных мест мы с мамой ходили с полной регулярностью.

Ванна в нашей коммуналке была, но такая, что и вспомнить жутко. Поэтому мы с мамой ходили в Сандуновские бани. Это был праздник! Во-первых, там имелся бассейн! А во-вторых, после бани мы с мамой шли в Столешников переулок в кафе «Красный мак», где ели сосиски с горошком, запивая их ситро! А потом заходили в знаменитую кондитерскую, где покупали эклеры с заварным кремом. Я их тогда не очень любила, предпочитая им другие – обсыпные со сливочным. А родители признавали только заварной. Иногда вместо кондитерской мы шли на Неглинку в магазин «Пионер», где покупали тетрадки, ручки, перья (у меня до сих пор остался бугорок на среднем пальце правой руки от жестяного наконечника перьевой ручки). В кондитерскую и в «Пионер» за один раз мы никогда не ходили. Удовольствия надо дозировать, считала мама.

А еще сосиски можно было съесть на ВДНХ. Там на лотках продавалось это вожделенное лакомство, по две штуки вкладывали в половину французской булки! У меня слюнки текли, едва я видела лоток!

Вероятно, были еще и другие «сосисочные» места, но я их не помню. Сейчас, когда в магазинах есть огромное множество сортов, я отношусь к ним вполне равнодушно. Но вот один из любимейших бутербродов моего детства я обожаю и по сей день, но уже не могу себе часто позволить из-за проблем со здоровьем. Это бутерброд с килькой и яйцом. Чтобы бутерброд был вкусным, кильки надо уметь чистить! Я этим искусством овладела в совершенстве, орудуя фруктовым ножом и вилкой, я могу очень быстро начистить целую гору килек. Эти бутерброды – изумительная и весьма эстетическая закуска. К тому же совсем недорогая.

Итак, хлеб можно взять черный, а можно и белый, лучше всего обыкновенный батон. Намазать маслом, положить кильки, сверху ломтик яйца. И готово! Конечно, можно добавить колечко репчатого лука или посыпать зеленым, можно и кусочек свежего огурца, веточку укропа или петрушки, ну это уж на ваш вкус.

Я в юности много хворала и мне одно время запрещали есть соленое. Но стоило родителям куда-то уехать хоть на день, я тут же мчалась покупать кильки! А еще из запретного я обожала шоколадное масло! И почему-то очень любила нарезанный сыр. Папа этого не признавал. Он вообще был сырная душа! Сыр всегда покупался куском, а мне хотелось нарезанного! Помню, папа покупал рокфор, которого я тогда в рот не брала. Он садился за стол и аккуратно перекладывал рокфор в керамическую баночку с крышкой. Он вообще был по-немецки педантичен в быту, обожал мыть посуду и не терпел беспорядка. Нам с мамой частенько доставалось на орехи за вовремя не застеленную постель или за кавардак на письменном столе.

Мама все делала быстро и часто раздражалась из-за папиной медлительности, например, во время мытья посуды.

– Коля, я сама вымою, быстрее будет!

– Быстро только кошки е…! – невозмутимо отвечал он, продолжая священнодействовать.

Он вообще любил, чтобы все в доме было так, как должно. Но не требовал этого, а просто делал сам. Например, накрывал на стол к завтраку.

По этому поводу однажды было даже написано смешное стихотворение «Утро Вильмонта». В конце шестидесятых, когда родители снимали дачу в Эстонии, к нам приезжали туда самые разные гости. От Раневской (об этом позже) до Олега Чухонцева. Среди гостей была и замечательная женщина, Алевтина Ивановна Миронова, заведующая отделом западной литературы в Гослите. Приведу здесь этот опус, чтобы развлечь читателя, утомленного моей гастрономической прозой.