Как пишется кот ученый у пушкина

У лукоморья дуб зелёный;
Златая цепь на дубе том:
И днём и ночью кот учёный
Всё ходит по цепи кругом;
Идёт направо — песнь заводит,
Налево — сказку говорит.
Там чудеса: там леший бродит,
Русалка на ветвях сидит;
Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей;
Избушка там на курьих ножках
Стоит без окон, без дверей;
Там лес и дол видений полны;
Там о заре прихлынут волны
На брег песчаный и пустой,
И тридцать витязей прекрасных
Чредой из вод выходят ясных,
И с ними дядька их морской;
Там королевич мимоходом
Пленяет грозного царя;
Там в облаках перед народом
Через леса, через моря
Колдун несёт богатыря;
В темнице там царевна тужит,
А бурый волк ей верно служит;
Там ступа с Бабою Ягой
Идёт, бредёт сама собой,
Там царь Кащей над златом чахнет;
Там русский дух… там Русью пахнет!
И там я был, и мёд я пил;
У моря видел дуб зелёный;
Под ним сидел, и кот учёный
Свои мне сказки говорил.

Читать поэму Руслан и Людмила полностью.

Анализ стихотворения «У лукоморья дуб зеленый» Пушкина

«У лукоморья дуб зеленый…» — строки, знакомые каждому с детства. Волшебный мир пушкинских сказок настолько прочно вошел в нашу жизнь, что воспринимается как неотъемлемая часть русской культуры. Поэма «Руслан и Людмила» была закончена Пушкиным в 1820 г., но вступление он дописал в 1825 г. в Михайловском. За его основу поэт взял присказку Арины Родионовны.

Вступление Пушкина к поэме продолжает древние традиции русского фольклора. Еще древнерусские гусляры начинали свои сказания с обязательной присказки, не имеющей прямого отношения к сюжету. Эта присказка настраивала слушателей на торжественный лад, создавала особую волшебную атмосферу.

Пушкин начинает свою поэму описанием таинственного лукоморья – загадочной местности, где возможны любые чудеса. «Кот ученый» символизирует древнего автора-сказителя, который знает невероятное количество сказок и песен. Лукоморье населено множеством волшебных героев, собравшихся здесь из всех русских сказок. Среди них и второстепенные персонажи (леший, русалка), и «невиданные звери», и пока еще неодушевленная избушка на курьих ножках.

Постепенно перед читателем возникают и более значимые герои. Среди неясных видений появляются могучие «тридцать витязей» во главе с Черномором, символизирующие военную силу русского народа. Главные положительные персонажи (королевич, богатырь, царевна) пока еще безымянны. Они являются собирательными образами, которым предстоит воплотиться в конкретной сказке. Завершают волшебную картину основные отрицательные персонажи – Баба-Яга и Кащей Бессмертный, олицетворяющие зло и несправедливость.

Пушкин подчеркивает, что весь этот волшебный мир имеет национальные корни. Он непосредственно связан с Россией: «там Русью пахнет!». Все происходящие в этом мире события (подвиги, временные победы злодеев и торжество справедливости) являются отражением реальной жизни. Сказки – это не только выдуманные для развлечения истории. Они по своему освещают действительность и помогают человеку различать добро и зло.

В финале присказки Пушкин утверждает, что сам побывал в лукоморье и слушал сказки «кота ученого». Он хочет поделиться одной из таких прекрасных сказок. Интригующее вступление поэта усиливает интерес читателей и нетерпение перед вступлением в волшебный мир народных преданий.

• Следующий стих → Александр Пушкин — Свободы сеятель пустынный
• Предыдущий стих → Иосиф Бродский — Я вас любил

Слушать аудио-стихотворение:

• Полный текст
• Посвящение
• Песнь первая
• Песнь вторая
• Песнь третия
• Песнь четвертая
• Песнь пятая
• Песнь шестая
• Эпилог
• Примечания

Про­слу­шать поэму1:16:06

Посвящение

Для вас, души моей царицы,
Кра­са­вицы, для вас одних
Вре­мен минув­ших небылицы,
В часы досу­гов золотых,
Под шепот ста­рины болтливой,
Рукою вер­ной я писал;
При­мите ж вы мой труд игривый!
Ничьих не тре­буя похвал,
Счаст­лив уж я надеж­дой сладкой,
Что дева с тре­пе­том любви
Посмот­рит, может быть украдкой,
На песни греш­ные мои.

У луко­мо­рья дуб зеленый;
Зла­тая цепь на дубе том:
И днем и ночью кот ученый
Всё ходит по цепи кругом;
Идет направо — песнь заводит,
Налево — сказку говорит.

Там чудеса: там леший бродит,
Русалка на вет­вях сидит;
Там на неве­до­мых дорожках
Следы неви­дан­ных зверей;
Избушка там на курьих ножках
Стоит без окон, без дверей;
Там лес и дол виде­ний полны;
Там о заре при­хлы­нут волны
На брег пес­ча­ный и пустой,
И трид­цать витя­зей прекрасных
Чре­дой из вод выхо­дят ясных,
И с ними дядька их морской;
Там коро­ле­вич мимоходом
Пле­няет гроз­ного царя;
Там в обла­ках перед народом
Через леса, через моря
Кол­дун несет богатыря;
В тем­нице там царевна тужит,
А бурый волк ей верно служит;
Там ступа с Бабою Ягой
Идет, бре­дет сама собой;
Там царь Кащей над зла­том чахнет;
Там рус­ский дух… там Русью пахнет!
И там я был, и мед я пил;
У моря видел дуб зеленый;
Под ним сидел, и кот ученый
Свои мне сказки говорил.
Одну я помню: сказку эту
Пове­даю теперь я свету…

Песнь первая

Дела давно минув­ших дней,
Пре­да­нья ста­рины глубокой.

В толпе могу­чих сыновей,
С дру­зьями, в грид­нице высокой
Вла­ди­мир-солнце пировал;
Мень­шую дочь он выдавал
За князя храб­рого Руслана
И мед из тяж­кого стакана
За их здо­ро­вье выпивал.
Не скоро ели предки наши,
Не скоро дви­га­лись кругом
Ковши, сереб­ря­ные чаши
С кипя­щим пивом и вином.
Они весе­лье в сердце лили,
Шипела пена по краям,
Их важно чаш­ники носили
И низко кла­ня­лись гостям.

Сли­лися речи в шум невнятный;
Жуж­жит гостей весе­лый круг;
Но вдруг раз­дался глас приятный
И звон­ких гуслей бег­лый звук;
Все смолкли, слу­шают Баяна:
И сла­вит сла­дост­ный певец
Люд­милу-пре­лесть, и Руслана,
И Лелем сви­тый им венец.

Но, стра­стью пыл­кой утомленный,
Не ест, не пьет Рус­лан влюбленный;
На друга милого глядит,
Взды­хает, сер­дится, горит
И, щипля ус от нетерпенья,
Счи­тает каж­дые мгновенья.
В уны­нье, с пас­мур­ным челом,
За шум­ным, сва­деб­ным столом
Сидят три витязя младые;
Без­молвны, за ков­шом пустым,
Забыты кубки круговые,
И брашна непри­ятны им;
Не слы­шат вещего Баяна;
Поту­пили сму­щен­ный взгляд:
То три сопер­ника Руслана;
В душе несчаст­ные таят
Любви и нена­ви­сти яд.
Один — Рогдай, вои­тель смелый,
Мечом раз­дви­нув­ший пределы
Бога­тых киев­ских полей;
Дру­гой — Фар­лаф, кри­кун надменный,
В пирах никем не побежденный,
Но воин скром­ный средь мечей;
Послед­ний, пол­ный страст­ной думы,
Мла­дой хазар­ский хан Ратмир:
Все трое бледны и угрюмы,
И пир весе­лый им не в пир.

Вот кон­чен он; встают рядами,
Сме­ша­лись шум­ными толпами,
И все гля­дят на молодых:
Неве­ста очи опустила,
Как будто серд­цем приуныла,
И све­тел радост­ный жених.
Но тень объ­ем­лет всю природу,
Уж близко к пол­ночи глухой;
Бояре, задре­мав от меду,
С покло­ном убра­лись домой.
Жених в вос­торге, в упоенье:
Лас­кает он в воображенье
Стыд­ли­вой девы красоту;
Но с тай­ным, груст­ным умиленьем
Вели­кий князь благословеньем
Дарует юную чету.

И вот неве­сту молодую
Ведут на брач­ную постель;
Огни погасли… и ночную
Лам­паду зажи­гает Лель.
Свер­ши­лись милые надежды,
Любви гото­вятся дары;
Падут рев­ни­вые одежды
На царе­град­ские ковры…
Вы слы­шите ль влюб­лен­ный шепот,
И поце­луев слад­кий звук,
И пре­ры­ва­ю­щийся ропот
Послед­ней робо­сти?.. Супруг
Вос­торги чув­ствует заране;
И вот они настали… Вдруг
Гром гря­нул, свет блес­нул в тумане,
Лам­пада гас­нет, дым бежит,
Кру­гом всё смерк­лось, всё дрожит,
И замерла душа в Руслане…
Всё смолкло. В гроз­ной тишине
Раз­дался два­жды голос странный,
И кто-то в дым­ной глубине
Взвился чер­нее мглы туманной…
И снова терем пуст и тих;
Встает испу­ган­ный жених,
С лица катится пот остылый;
Тре­пеща, хлад­ною рукой
Он вопро­шает мрак немой…
О горе: нет подруги милой!
Хва­тает воз­дух он пустой;
Люд­милы нет во тьме густой,
Похи­щена без­вест­ной силой.

Ах, если муче­ник любви
Стра­дает стра­стью безнадежно,
Хоть грустно жить, дру­зья мои,
Однако жить еще возможно.
Но после дол­гих, дол­гих лет
Обнять влюб­лен­ную подругу,
Жела­ний, слез, тоски предмет,
И вдруг минут­ную супругу
Навек утра­тить… о друзья,
Конечно лучше б умер я!

Однако жив Рус­лан несчастный.
Но что ска­зал вели­кий князь?
Сра­жен­ный вдруг мол­вой ужасной,
На зятя гне­вом распалясь,
Его и двор он созывает:
«Где, где Люд­мила?» — вопрошает
С ужас­ным, пла­мен­ным челом.
Рус­лан не слы­шит. «Дети, други!
Я помню преж­ние заслуги:
О, сжаль­тесь вы над стариком!
Ска­жите, кто из вас согласен
Ска­кать за доче­рью моей?
Чей подвиг будет не напрасен,
Тому — тер­зайся, плачь, злодей!
Не мог сбе­речь жены своей! —
Тому я дам ее в супруги
С пол­цар­ством пра­де­дов моих.
Кто ж вызо­вется, дети, други?..»
«Я!» — мол­вил горест­ный жених.
«Я! я!» — вос­клик­нули с Рогдаем
Фар­лаф и радост­ный Ратмир:
«Сей­час коней своих седлаем;
Мы рады весь изъ­ез­дить мир.
Отец наш, не про­длим разлуки;
Не бойся: едем за княжной».
И с бла­го­дар­но­стью немой
В сле­зах к ним про­сти­рает руки
Ста­рик, изму­чен­ный тоской.

Все чет­веро выхо­дят вместе;
Рус­лан уны­ньем как убит;
Мысль о поте­рян­ной невесте
Его тер­зает и мертвит.
Садятся на коней ретивых;
Вдоль бере­гов Дне­пра счастливых
Летят в клу­бя­щейся пыли;
Уже скры­ва­ются вдали;
Уж всад­ни­ков не видно боле…
Но долго всё еще глядит
Вели­кий князь в пустое поле
И думой им вослед летит.

Рус­лан томился молчаливо,
И смысл и память потеряв.
Через плечо глядя спесиво
И важно под­бо­чась, Фарлаф,
Надув­шись, ехал за Русланом.
Он гово­рит: «Насилу я
На волю вырвался, друзья!
Ну, скоро ль встре­чусь с великаном?
Уж то-то крови будет течь,
Уж то-то жертв любви ревнивой!
Пове­се­лись, мой вер­ный меч,
Пове­се­лись, мой конь ретивый!»

Хазар­ский хан, в уме своем
Уже Люд­милу обнимая,
Едва не пля­шет над седлом;
В нем кровь играет молодая,
Огня надежды полон взор:
То ска­чет он во весь опор,
То драз­нит бегуна лихого,
Кру­жит, подъ­ем­лет на дыбы
Иль дерзко мчит на холмы снова.

Рогдай угрюм, мол­чит — ни слова…
Стра­шась неве­до­мой судьбы
И мучась рев­но­стью напрасной,
Всех больше бес­по­коен он,
И часто взор его ужасный
На князя мрачно устремлен.

Сопер­ники одной дорогой
Все вме­сте едут целый день.
Дне­пра стал темен брег отлогий;
С востока льется ночи тень;
Туманы над Дне­пром глубоким;
Пора коням их отдохнуть.
Вот под горой путем широким
Широ­кий пере­секся путь.
«Разъ­едемся, пора! — сказали, —
Без­вест­ной вве­римся судьбе».
И каж­дый конь, не чуя стали,
По воле путь избрал себе.

Что дела­ешь, Рус­лан несчастный,
Один в пустын­ной тишине?
Люд­милу, сва­дьбы день ужасный,
Всё, мнится, видел ты во сне.
На брови мед­ный шлем надвинув,
Из мощ­ных рук узду покинув,
Ты шагом едешь меж полей,
И мед­ленно в душе твоей
Надежда гиб­нет, гас­нет вера.

Но вдруг пред витя­зем пещера;
В пещере свет. Он прямо к ней
Идет под дрем­лю­щие своды,
Ровес­ники самой природы.
Вошел с уны­ньем: что же зрит?
В пещере ста­рец; ясный вид,
Спо­кой­ный взор, брада седая;
Лам­пада перед ним горит;
За древ­ней кни­гой он сидит,
Ее вни­ма­тельно читая.
«Добро пожа­ло­вать, мой сын! —
Ска­зал с улыб­кой он Руслану. —
Уж два­дцать лет я здесь один
Во мраке ста­рой жизни вяну;
Но нако­нец дождался дня,
Давно пред­ви­ден­ного мною.
Мы вме­сте све­дены судьбою;
Садись и выслу­шай меня.
Рус­лан, лишился ты Людмилы;
Твой твер­дый дух теряет силы;
Но зла про­мчится быст­рый миг:
На время рок тебя постиг.
С надеж­дой, верою веселой
Иди на всё, не унывай;
Впе­ред! мечом и гру­дью смелой
Свой путь на пол­ночь пробивай.

Узнай, Рус­лан: твой оскорбитель
Вол­шеб­ник страш­ный Черномор,
Кра­са­виц дав­ний похититель,
Пол­нощ­ных обла­да­тель гор.
Еще ничей в его обитель
Не про­ни­кал доныне взор;
Но ты, злых коз­ней истребитель,
В нее ты всту­пишь, и злодей
Погиб­нет от руки твоей.
Тебе ска­зать не дол­жен боле:
Судьба твоих гря­ду­щих дней,
Мой сын, в твоей отныне воле».

Наш витязь старцу пал к ногам
И в радо­сти лоб­зает руку.
Свет­леет мир его очам,
И сердце поза­было муку.
Вновь ожил он; и вдруг опять
На вспых­нув­шем лице кручина…
«Ясна тоски твоей причина;
Но грусть не трудно разогнать, —
Ска­зал ста­рик, — тебе ужасна
Любовь седого колдуна;
Спо­койся, знай: она напрасна
И юной деве не страшна.
Он звезды сво­дит с небосклона,
Он свист­нет — задро­жит луна;
Но про­тив вре­мени закона
Его наука не сильна.
Рев­ни­вый, тре­пет­ный хранитель
Зам­ков без­жа­лост­ных дверей,
Он только немощ­ный мучитель
Пре­лест­ной плен­ницы своей.
Вокруг нее он молча бродит,
Кля­нет жесто­кий жре­бий свой…
Но, доб­рый витязь, день проходит,
А нужен для тебя покой».

Рус­лан на мяг­кий мох ложится
Пред уми­ра­ю­щим огнем;
Он ищет поза­быться сном,
Взды­хает, мед­ленно вертится…
Напрасно! Витязь наконец:
«Не спится что-то, мой отец!
Что делать: болен я душою,
И сон не в сон, как тошно жить.
Поз­воль мне сердце освежить
Твоей бесе­дою святою.
Про­сти мне дер­зост­ный вопрос.
Откройся: кто ты, благодатный,
Судьбы наперс­ник непонятный?
В пустыню кто тебя занес?»

Вздох­нув с улыб­кою печальной,
Ста­рик в ответ: «Любез­ный сын,
Уж я забыл отчизны дальной
Угрю­мый край. При­род­ный финн,
В доли­нах, нам одним известных,
Гоняя стадо сел окрестных,
В бес­печ­ной юно­сти я знал
Одни дре­му­чие дубравы,
Ручьи, пещеры наших скал
Да дикой бед­но­сти забавы.
Но жить в отрад­ной тишине
Дано не долго было мне.

Тогда близ нашего селенья,
Как милый цвет уединенья,
Жила Наина. Меж подруг
Она гре­мела красотою.
Одна­жды утрен­ней порою
Свои стада на тем­ный луг
Я гнал, волынку надувая;
Передо мной шумел поток.
Одна, кра­са­вица младая
На берегу плела венок.
Меня влекла моя судьбина…
Ах, витязь, то была Наина!
Я к ней — и пла­мень роковой
За дерз­кий взор мне был наградой,
И я любовь узнал душой
С ее небес­ною отрадой,
С ее мучи­тель­ной тоской.

Умча­лась года половина;
Я с тре­пе­том открылся ей,
Ска­зал: люблю тебя, Наина.
Но роб­кой горе­сти моей
Наина с гор­до­стью внимала,
Лишь пре­ле­сти свои любя,
И рав­но­душно отвечала:
«Пас­тух, я не люблю тебя!»

«У лукоморья дуб зелёный, златая цепь на дубе том…» — строки вступления к пушкинской поэме «Руслан и Людмила» прекрасно помнят даже те, кто окончил школу при царе Горохе из нашего рассказа о сказочных музеях. А задумывались ли вы над их содержанием? Где находится лукоморье, почему русалка сидит на ветвях, кот — на цепи, а прекрасные витязи выходят на брег с каким-то дядькой?

Попробуем разгадать некоторые тайны пушкинского лукоморья. А для начала вспомним, что поэт был блестящим знатоком русского фольклора. Не в последнюю очередь благодаря своей няне Арине Родионовне. Вот какую запись сделал Пушкин с ее слов в Михайловском: «У моря лукомория стоит дуб, а на том дубу золотые цепи, и по тем цепям ходит кот: вверх идёт — сказки сказывает, вниз идёт — песни поёт». Возможно, именно Арина Родионовна была, как бы сейчас сказали, «автором идеи» знаменитого произведения своего любимого воспитанника.

Лукоморье — это где? В Древней Руси «лукой» называли дугообразный изгиб реки или морского берега. Лукоморье встречается и в «Слове о полку Игореве», и в русском фольклоре, и в восточнославянской мифологии. Там лукоморьем называлось заповедное место на границе миров, где растет древо, упирающееся корнями в преисподнюю и доходящее ветвями до небес.
Исследователи творчества поэта склоняются к мысли, что лукоморье, воспетое Пушкиным, все же имеет географическую привязку. Это излучина между нижним течением Днепра и Азовским морем. В Крыму, правда, считают, что Александр Сергеевич имел ввиду мыс Фиолент на юго-западном побережье полуострова или Таманский полуостров.
Важно, что пролог к поэме «Руслан и Людмила» Пушкин написал ко второму изданию, которое увидело свет через восемь лет после первого, в 1828 году. К тому времени поэт побывал в южной ссылке, путешествовал по Приазовью и Крыму. Красоте какого-то из этих мест мы и обязаны удовольствием от прекрасных стихов.

Откуда взялся кот? Опять же из русских сказок, которые в огромном количестве рассказывала маленькому Саше няня. Это, конечно, облагороженный и подобревший кот Баюн. Подходить к такому коту добрым молодцам да красным девицам не рекомендовалось: он околдовывал путников своими песнями и заклинаниями, лишал воли и сил. И все для того, чтобы съесть доверчивых и несчастных. У Пушкина, впрочем, кот уже не злодей, а «учёный».

Почему кот на цепи? На известной картине И.Н. Крамского «У лукоморья дуб зелёный…» под деревом сидит поэт, рядом с ним кот в ошейнике, привязанный цепью к дубу.

Ошибку потом повторяли многократно. Но у Пушкина же ясно сказано: «по цепи», а не «на цепи»! То есть вокруг дуба спиралью обвита цепь, и по ней ходит непривязанный кот. Эту версию подтверждают и знатоки творчества поэта. Зоозащитники, выдыхаем!

А зачем цепь на дубе? Есть, например, такая версия. В начале XI века, когда разворачиваются события, на дубах действительно можно было увидеть цепи, на которые подвешивались бревна. Это устройство не позволяло медведям добраться до пчелиных ульев. Кроме того, к обвитым вокруг дерева цепям можно было привязать лошадь.

Как русалка попала на дерево? С рыбьим-то хвостом? Подвох в том, что русская русалка выглядит иначе, чем европейская — прообраз знаменитой героини сказки Андерсона. Хотя обе они водяные девы, но у наших, их называли мавками, в помине нет хвоста. Согласно поверьям, в середине лета мавки выходили из рек и озер и ненадолго селились в ветвях ив и берез.

Ночью, в полнолуние, прохожий мог услышать их пение и смех, увидеть девичий хоровод. Так что Пушкин, конечно же, знал, о чём писал, русалку в тех местах вполне можно было застать в ветвях.

Почему поэт называет дядькой предводителя витязей? Это совсем просто. Во времена Пушкина так называли солдат сверхсрочной службы, которых часто отправляли присматривать за господскими детьми. Здесь вспомним, что у Саши Пушкина был свой любимый дядька — крепостной Никита Тимофеевич Козлов, который сыграл в воспитании юного поэта не меньшую роль, чем Арина Родионовна. Козлов всю жизнь посвятил Пушкину: отправился за ним в ссылку, был свидетелем трагической гибели поэта.

Читайте также:

Нужно ли читать детям сказки?

Классные детские стихи: весело читать и легко учить

Как красиво читать вслух? 7 советов и упражнений от диктора