Как показано общество в рассказе господин из сан франциско цитаты

Горе тебе, Вавилон, город крепкий

                                                                                                                                                                                                                                                    Апокалипсис

«Господин из Сан-Франциско – имени его ни в Неаполе, ни на Капри никто не запомнил – ехал в Старый Свет на целых два года, с женой и дочерью, единственно ради развлечения». Так начинается произведение.

Господин был уверен, что имеет право на отдых, так как был богат и «только что приступал к жизни, несмотря на свои пятьдесят восемь лет». До этого он « не жил, а лишь существовал, правда очень недурно, но все же возлагая все надежды на будущее». Он много работал, «почти сравнялся с теми, кого некогда взял себе за образец», и решил передохнуть. В путешествие он взял с собой жену и дочь, девушку «на возрасте и слегка болезненную» ,вдруг произойдёт счастливая для неё встреча.

Господин избрал маршрут:

Декабрь, январь – Южная Италия ( солнце, древние памятники, любовь молоденьких неаполитанок);

далее – карнавал в Ницце, в Монте-Карло (здесь моно увидеть отборное общество);

Автор с иронией пишет о том, чем же занимается это общество: азартными продажами, парусными гонками, флиртом, стрельбой голубей ( голуби «очень красиво взвиваются из садков над изумрудным газоном, на фоне моря цвета незабудок, и тотчас же стукаются белыми комочками о землю»)

В начале марта – Флоренция. Далее – Рим, Венеция, Париж, Афины, Константинополь, Палестина, Египет, и даже Япония. Планы грандиозные!

Начало путешествия было отличное.

Конец ноября, Гибралтар, Пароход – «Атлантида», похожий на громадный отель со всеми удобствами. Жизнь здесь текла размеренно, спокойно, по заведённому плану: вставали, ели, гуляли, отдыхали.

Далее идёт описание ночного океана: «Океан, ходивший за стенами, был страшен». Но о нем не думали. Играл оркестр в зале, «празднично залитой огнями».

Первое описание внешности господина: «Смокинг и крахмальное белье очень молодили господина из Сан-Франциско. Нечто монгольское было в его желтоватом лице с подстриженными серебряными усами, золотыми пломбами блестели его крупные зубы, старой слоновой костью – крепкая лысая голова».

Семья господина: «Богато, но по годам была одета его жена, женщина крупная, широкая и спокойная; сложно, но легко и прозрачно, с невинной откровенностью – дочь, высокая, тонкая, с великолепными волосами, прелестно убранными, с ароматическим от фиалковых лепешечек дыханием и с нежнейшими розовыми прыщиками возле губ и между лопаток, чуть припудренных…»

И снова тревожное описание океана: «Океан с гулом ходил за стеной черными горами, вьюга крепко свистала в отяжелевших снастях, пароход весь дрожал, одолевая и ее, и эти горы…»

А в трюме работали люди, чтобы обеспечить комфорт отдыхающим, и труд их был тяжёл: «…подводная утроба парохода, – та, где глухо гоготали исполинские топки, пожиравшие своими раскаленными зевами груды каменного угля, с грохотом ввергаемого в них облитыми едким, грязным потом и по пояс голыми людьми, багровыми от пламени».

В баре же все беззаботно отдыхали. Обращала на себя «изящная влюбленная пара, за которой все с любопытством следили и которая не скрывала своего счастья: он танцевал только с ней, и все выходило у них так тонко, очаровательно, что только один командир знал, что эта пара нанята Ллойдом играть в любовь за хорошие деньги и уже давно плавает то на одном, то на другом корабле».

Появился на борту новый пассажир, возбудивший всеобщий интерес – «наследный принц одного азиатского государства, путешествовавший инкогнито, человек маленький, весь деревянный, широколицый, узкоглазый, в золотых очках, слегка неприятный».

Дочь господина была случайно представлена принцу, и они вели беседу. «…он был совсем не хорош собой и странен», но девушка слушала его с большим волнением, ведь в нём «текла древняя царская кровь». Господин же поглядывал на блондинку, знаменитую красавицу.

Как относилась на корабле к господину обслуга? «Он был довольно щедр в пути и потому вполне верил в заботливость всех тех, что кормили и поили его, с утра до вечера служили ему, предупреждая его малейшее желание, охраняли его чистоту и покой, таскали его вещи, звали для него носильщиков, доставляли его сундуки в гостиницы. Так было всюду».

Вот и Неаполь. Оркестр встречает приплывающих. Но вскоре жизнь и в Неаполе тотчас же потекла по заведенному порядку: завтрак, осмотр достопримечательностей, иногда довольно скучный, медленное движение по узким улочкам, обед. Автор не описывает восхищение героя посещением Неаполя: всё однообразно, «одно и то же».

Да и погода стояла как никогда пасмурная, дождливая, «утреннее солнце каждый день обманывало». В такую погоду «город казался особенно грязным и тесным, музеи чересчур однообразными».

Господин и госпожа из Сан-Франциско стали по утрам ссориться.

Все уверяли, что совсем иначе  на Капри: «там и теплей, и солнечней, и лимоны цветут, и нравы честнее, и вино натуральней». Семья господина решила съездить туда.

Описание природы: «В день отъезда, – очень памятный для семьи из Сан-Франциско! – даже и с утра не было солнца. Тяжелый туман до самого основания скрывал Везувий…»

Семья господина очень тяжело пережила качку на маленьком пароходике. А за окнами был всё тот же дождь. Господин из Сан-Франциско чувствовал себя «так, как и подобало ему, – совсем стариком».

Вот и Капри.  «…опять было похоже, что это в честь гостей из Сан-Франциско ожил каменный сырой городок на скалистом островке в Средиземном море, что это они сделали таким счастливым и радушным хозяина отеля, что только их ждал китайский гонг, завывший по всем этажам сбор к обеду, едва вступили они в вестибюль». К ним приставили самую красивую и умелую горничную, самого видного из лакеев самого расторопного коридорного, маленького и полного Луиджи.

Почему-то тревожно стало дочери господина: «сердце ее вдруг сжала тоска, чувство страшного одиночества на этом чужом, темном острове…».

В номере отеля господин повеселел, стал готовиться к обеду. Он «повсюду зажег электричество, …стал бриться, мыться» — будто шёл под венец. Все вокруг были почтительны, вежливы, готовы были исполнить любое желание.

Господин вышел из номера, направился к читальне, чтобы посидеть в ней до обеда. «Он быстро пробежал заглавие некоторых статей, прочел несколько строк о никогда не прекращающейся балканской войне, привычным жестом перевернул газету, – как вдруг строчки вспыхнули перед ним стеклянным блеском, шея его напружилась, глаза выпучились, пенсне слетело с носа… Он рванулся вперед, хотел глотнуть воздуха – и дико захрипел; нижняя челюсть его отпала, осветив весь рот золотом пломб, голова завалилась на плечо и замоталась, грудь рубашки выпятилась коробом – и все тело, извиваясь, задирая ковер каблуками, поползло на пол, отчаянно борясь с кем-то».

Немец, сидевший в читальне, закричал, переполошил всех. Не будь его, хозяева гостиницы быстро бы замяли происшествие, «мгновенно, задними ходами, умчали бы за ноги и за голову господина из Сан-Франциско куда подальше».

 А господин в это время ещё «настойчиво боролся со смертью, ни за что не хотел поддаться ей, так неожиданно и грубо навалившейся на него».

Его торопливо положили на «кровать в сорок третий номер, – самый маленький, самый плохой, самый сырой и холодный, в конце нижнего коридора». Прибежали дочь и жена.

Вечер был испорчен, все ходили с обиженными лицами. Хозяин обещал , что он  «все зависящие от него меры» к устранению неприятности.

А в это время «Господин из Сан-Франциско лежал на дешевой железной кровати, под грубыми шерстяными одеялами, на которые с потолка тускло светил один рожок». Он всё ещё хрипел, но вскоре и храп оборвался.

Как изменилось сразу отношение к семье господина! Никакой любезности, никого внимания. Хозяин отеля не разрешил унести господина в номер, так как «всему Капри стало бы известно об этом и туристы начали бы избегать их». Он потребовал сегодня е вечером вывезти тело. Предложил положить  его в ящик из – под содовой.

Отель спал. «Мёртвый остался в темноте, синие звезды глядели на него с неба».

На рассвете принесли длинный ящик, извозчик довёз его до парохода (радостный, что господин таким образом дал ему заработок, ведь ночью он так много проиграл в кости).

Пароходик навсегда увозил от Капри семью из Сан-Франциско. «И на острове снова водворились мир и покой».

 Далее идёт рассказ о человеке, который очень давно жил на этом острове. Он запутался в своих грязных и жестоких делах: «забрал власть над миллионами людей», «сам растерявшись от бессмысленности этой власти и от страха, что кто-нибудь убьет его из-за угла, наделал жестокостей сверх всякой меры».

Человечество помнило его, со всего света приезжали люди посмотреть на остатки дома, где когда-то жил этот человек.

В то утро приехавшие на Капри именно с этой целью ещё спали, упокоенные тем, что «мертвого старика из Сан-Франциско, тоже собиравшегося ехать с ними, но вместо того только напугавшего их напоминанием о смерти, уже отправили в Неаполь».

Но уже торговал рынок – рыбой и зеленью. «…без всякого дела, стоял Лоренцо, высокий старик лодочник, беззаботный гуляка и красавец, знаменитый по всей Италии». Он уже продал вой улов и спокойно прогуливался, «с царственной повадкой поглядывая вокруг, рисуясь своими лохмотьями».

А по горной дороге спускались «два абруццских горца». У одного в руках была волынка у другого- цевница.

Как меняется описание природы, когда автор говорит о простых людях! Вокруг – свет, солнце, радость.

«Шли они – и целая страна, радостная, прекрасная, солнечная, простирались под ними». Вокруг: « сказочная синева», «ослепительное солнце», «туманно-лазурные» массивы гор, «красоту которых бессильно выразить человеческое слово».

Горцы остановились у стен  церкви Монте-Соляро, обнажили головы и стали произносить «хвалы их солнцу, утру, ей, непорочной заступнице всех страждущих в этом злом и прекрасном мире, и рожденному от чрева ее в пещере Вифлеемской, в бедном пастушеском приюте, в далекой земле Иудиной…».

Тело мёртвого старика возвращалось домой.

«Испытав много унижений, много человеческого невнимания, с неделю пространствовав из одного портового пакгауза в другой, оно снова попало, наконец, на тот же самый знаменитый корабль, на котором так еще недавно, с таким почетом везли его в Старый Свет. Но теперь уже скрывали его от живых – глубоко спустили в просмоленном гробе в черный трюм».

Корабль отправился в обратный путь, на его борту продолжали жить обычной жизнью.

Заключительные строки произведения.

«Бесчисленные огненные глаза корабля были за снегом едва видны Дьяволу, следившему со скал Гибралтара. Дьявол был громаден, как утес, но еще громаднее его был корабль, многоярусный, многотрубный, созданный гордыней Нового Человека со старым сердцем… В самом низу, в подводной утробе «Атлантиды», тускло блистали сталью, сипели паром и сочились кипятком и маслом тысячепудовые громады котлов и всяческих других машин, той кухни, раскаляемой исподу адскими топками, в которой варилось движение корабля… А средина «Атлантиды», столовые и бальные залы ее изливали свет и радость, гудели говором нарядной толпы, благоухали свежими цветами, пели струнным оркестром».

И опять мучительно извивалась пара нанятых влюбленных: грешно скромная, хорошенькая девушка с опущенными ресницами, с невинной прической и рослый молодой человек с черными, как бы приклеенными волосами, бледный от пудры, в изящнейшей лакированной обуви, в узком, с длинными фалдами, фраке – красавец, похожий на огромную пиявку.

И никто не знал ни того, что уже давно наскучило этой паре притворно мучиться своей блаженной мукой под бесстыдно-грустную музыку, ни того, что стоит гроб глубоко, глубоко под ними, на дне темного трюма, в соседстве с мрачными и знойными недрами корабля, тяжко одолевающего мрак, океан, вьюгу…»

Пересказала: Мельникова Вера Александровна.