Как я тонул рассказ

    

В процесс обсуждения предыдущего грустного сюжета про утопленника на реке, всплыла (извиняюсь за невольную аллегорию) тема о личном опыте купания в пьяном виде. Вспомнилось и мне, конечно, что был такой случай в моей жизни и я даже когда-то давно его у себя в журнале описывал. Дело давнее, выкладываю заново с небольшими корректировками.

    В общем, было это лет двести назад, когда были молоды, бродили мы по городу… ну и за город – тоже – того, выбирались. И вот собрались мы как-то веселой нашей тусой, которая тогда так не называлась, ибо и слова этого гнусно-сленгового мы не знали, а какое знали? Да, наверное, просто, безыскусно – шобла. Шучу, нет, были мы довольно приличными ребятами, при девочках матом не ругались, и сообщество наше разнополое было просто – компанией.
    Итак, поехали мы всей нашей компанией на турбазу под Серпухов на реку Оку. Были на этой турбазе домики деревянные и столики перед домиками. Вот за этими столиками сидели мы и пили водку. Много пили, ибо – чего ж ее не пить, если еще нет сухого закона Михаила Меченого и водки много, и здоровья юного, экологией не отравленного – даже Чернобыля еще не было – много, да и вообще – много всего: юности, веры в себя, в Великую Страну…
    А рядом костерочек еще можно развести и сжарить на нем чего-нибудь, сосисок там каких-нибудь… Впрочем, нет – сосисок–то как раз и не было, уж что-нибудь, извините, одно: или — Великая Страна, или – сосиски. Ну, не суть важно, какая-то еда была, да, в конце-то концов, даже – килька по 33 копейки банка, килечка в томате – так замечательно ею закусывалось – на свежем–то воздухе, да под березками… Еще и песни орали под гитару — как без нее-то, да без «Машины времени» — других песен и не знали, да и не нужны они были, другие.
    Но, весь день как-то скучно было сидеть и пить. И петь. Не, нам-то – нормально, а вот девушка одна встала и сказала – я пошла купаться! Кто со мной? Ответом было недоуменное молчание. Какое, этсамое – купацца? Когда – вон, еще и не выпито, и килечка – опять же… А она, главное, встает такая и говорит (ну, надоели ей, видимо, наши пьяные рожи): «Так, все, я пошла купацца! Кто со мной?» Или она сказала – «плавать»? Или – «на речку»? Наверное, такая девушка не могла сказать «купацца», но смысл, в общем был такой – она идет на речку. Одна. А мы, пьянь тухлая, остаемся за столом и преспокойно выпиваем и закусываем, в то время, как такая замечательная девушка тонет – эта вот укоризненная тема пронеслась, ну ладно, слишком сильно сказано, промелькнула… ладно – лениво проползла в моем мозгу. Мозг, слегка удивившись, дал команду телу.
    В общем, поднялся я таким джентльменом: «Дык, ё? Как жеш? Одна? И никто? Эх, выиии…» «Да, ладно» — сказали мне друзья, – «пусть сходит поплавает, ты-то куда собрался, еще водки — вон?» Изумился я такому безразличию бессердечному. Ну, не знал я, что девушка эта прекрасная — мастер спорта по плаванию, они – вот знали, а я – нет. Я ее вообще первый раз видел, друзья мои ее давно знали, я знал своих друзей, а ее, увы – нет. Не сложилось как-то. Но спасать пошел. Пошатываясь, дошел до берега.
    Девушка плыла уже где-то на середине реки. Сообразив – надо спешить, щас тонуть начнет, начал скидывать с себя одежду. Мдя, а плавки-то я захватить забыл… Трусы я решил, почему-то, не мочить и бросился в воду, сразу окунувшись с головой, в совершенно природном виде. Преодолев треть дистанции, а Ока в том месте совсем не узкая была, я почувствовал с горьким сожалением, как руки мои не то, чтобы устали, а и вообще – не гребут больше. Перевернулся на спину, руками слегка загребал, молотил ногами. Девушка же, не обращая на меня совсем внимания, давно уж доплыла до заветного брега, бродила там в кустах ивняка, чего-то разыскивая. Видимо, времени прошло уже достаточно много, поскольку остальная компания, в свою очередь усовестившись, решила отправиться на мое спасение, добрела до реки и даже раздобыла где-то лодку и уже отчаливала от берега, поднимая веслами фонтаны веселых брызг. А у меня — там, в одной трети от финиша, теперь устали и ноги…
    Собрав в уставших членах всю свою недюжинную волю, переворачиваюсь на живот и из последних сил шлепаю ими по воде, не в склад, не в лад, но вполне отчаянно. Во время переворота успеваю оценить расстояние до лодки со спасателями, спешащими на помощь, чипы с дейлами, блин… не, не успеют. «Вот так вот и тонут по пьяни» — неожиданно трезво и спокойно подумалось. Девушка на берегу, до которого оставалось каких-то 10-15 метров, все лазила по кустам, в мою сторону даже не смотрела, ей и невдомек было, что я тут гибну в расцвете сил, оберегая ее хрупкую жизнь.
    И тут! Ну вы же догадываетесь, что спасение должно было случиться? Как всегда, когда уже и не ждешь его, когда уже не получается задирать голову над водой и вода начинает заливаться в нос и это противно, когда опускающиеся вниз руки, которые уже нет сил выдернуть на поверхность, вдруг цепляются за дно… В общем, да, помню, у Джерома что-то подобное было – борьба за жизнь на глубине сорока сантиметров.
    Дело-то в чем было? Тот берег, с которого я начинал свой заплыв, был обрывистый и я там сразу окунулся с головой, а противоположный был пологим и в десяти метрах от берега глубина была по колено – и я это сразу наглядно обозначил, попытавшись вскочить на радостях во весь рост – не получилось – шатнуло, во-первых, с устатку, во-вторых, пловчиха эта наконец вылезла из кустов и с любопытством наблюдала за моими барахтаниями. А мои интимные детали туалета, если помните, были оставлены на берегу, вернее, в этот момент они вместе с остальной одеждой находились на лодке, которая с молодецкими гиканиями, улюлюканиями и все так же исторгавшимися потоками брызг наконец-то приближалась ко мне.
    Спасли товарища. В общем, трусы мне пришлось все равно надевать под водой, ибо в лодке тоже находились дамы, а я тогда такой был целомудренный! Да, собственно говоря, и не только я – в те времена еще железный занавес надежно охранял нашу мораль от тлетворного влияния и всякие нудистские штучки были бы попросту неуместны.
    Итак, в мокрых трусах я залез в лодку, мы доплыли, отчаянно скребя днищем по ракушкам, до берега, забрали эту дуру, которой, блин, приспичило поплавать (сами понимаете, после пережитого, мое отношение к ней поменялось на противоположное) и – вернулись на базу, где нас ждало недопитое и недоеденное.

Я никогда не боялся воды и плавать научился довольно рано (в реке Ворскла под Полтавой). Тем не менее, в возрасте от 10 до 16 лет я несколько раз чуть было не утонул, что называется, у берега. Кроме дистанции, все случаи объединяет то, что утони я — этого долго бы при огромном скоплении народа никто не заметил.

Первые два случая были очень похожи и связаны с одинаковой ошибкой — просчётом во времени.

Исаковское водохранилище
Мы тогда отдыхали на базе Коммунарского меткомбната. База была богатая, а одной из её достопримечательностей был заякоренный на большой глубине павильон на шести понтонах. Понтоны, плоскодонные металлические лодки шириной метра в полтора, были равномерно расставлены под павильоном с метровым зазором. Я уж не помню, кому из мальчишек пришла в голову светлая мысль проныривать под понтонами — кто больше понтонов пронырнёт. Я, наверно, стал невольным победителем потому, что каждый раз, когда пытался вынырнуть, ударялся головой о следующий понтон, после чего я решал сделать ещё пару гребков и ударялся в дно следующего понтона. Я проскочил последний понтон, когда воздуха у меня уже совсем не оставалось.

Геленджик
В Геленджике (мне было тогда лет 12) со мной произошло два «смертельных случая» и оба в довольно сильный шторм. Волны тогда были намного выше моего роста и далеко в море никого не пускали. Сначала я развлекался тем, что в трёх метрах от берега приседал под большую волну. Мне нравилось вставать в полный рост в волне и таким образом рядом с берегом оказываться «на глубине». Сначала всё было хорошо, но потом я просчитался: после первой волны я присел и умудрился прозевать спад воды. Когда я встал, собираясь вдохнуть воздух, то оказался с головой в волне, я присел переждать волну и встал опять неудачно. Когда я попал в третью волну кислорода в моих лёгких уже не оставалось. Из последних сил я просто выполз на берег к загорающей у кромки воды маме.

Чуть позже, во время того же шторма, произошёл ещё один случай. Я отплыл немного от берега, а когда собрался вернуться, понял, что мне не удаётся приблизится «ни на шаг». Более того, как я ни старался грести к берегу, меня уносило в море. Я понял, что надолго меня не хватит, и начал думать. Решение пришло быстро: если вода идёт от берега, то где-то она должна идти к берегу. Поверху меня уносило, значит нужно было попробовать нырнуть поглубже. Я решился на это, когда берега за волнами мне уже почти не было видно, и буквально в 3-4 нырка оказался на берегу. Опять же никто ничего не заметил.

Фрунзенское
Фрунзенское (ныне Партенит) расположено с восточной стороны Медведь горы в Крыму. Место довольно популярное. Народу на пляже было много, и я умудрился чуть не утонуть в присутствии огромного количества людей.

С нами пошла на пляж хозяйская внучка со своим детским надувным матрасом. И взбрело мне в голову покачаться на нём на волнах. Всё бы было ничего, не вздумай я подплыть на нём к пирсу. С той его части, которая круто уходила под воду, петлёй свисал железный трос. За него я и решил подержаться. Волны оттягивали меня от острого бетонного края на длину руки и били не сильно, но неприятно. Я выбросил из под себя надувной матрасик. Держаться стало легче, но оставаться в таком положении было нельзя. Вылезти на пирс не было никакой возможности, и тут я совершил почти роковую ошибку — я просто отпустил трос. Мня теперь стало оттягивать не на длину руки, а метра на полтора-два и с гораздо большей силой бросать на ребро волнореза. Ударься я головой — потерял бы сознание. Доставалось в основном моей левой руке. Я потратил почти все свои силы, чтобы уйти из мёртвой зоны в сторону берега. Но ситуация изменилась незначительно: волны продолжали оттягивать меня в сторону от теперь уже плоской стены пирса и с силой бросали меня на него левой ушибленной рукой. Несколько раз я довольно чувствительно ударился головой. Нужно было опять менять тактику: я решил нырнуть. Под водой волны меня отпустили, и довольно быстро я ушёл в сторону от пирса.

На берег я выбирался буквально на четвереньках, причём волны продолжали играть моим обессилевшим телом, то и дело сбивая меня то вперёд, то набок. В конце концов я просто упал на сухой берег, наполовину оставаясь в воде, и долго приходил в себя. Со стороны всё выглядело как обычное развлечение.

Маныч
Последний случай — почти курьёзный — я мог утонуть на глубине около 10 сантиметров. Мы впервые остановились у родственников в Ростовской области. Стояла жара, и поэтому все обрадовались идее поехать искупнуться. Естественно, я тех мест совсем не знал. Мы загрузились с мальчишками в несколько машин и помчались к ближайшему пляжу. Как только машины остановились, народ выскочил и, срывая на ходу одежду, ринулся к пляжу. Я не отставал — впереди блестела заветная влага. Я решил нырнуть сходу: сделал по песчаному дну один шаг, другой, и с ужасом понял, что никакого углубления не предполагается. Ужас был в том, что я уже был запрограммирован на прыжок и не мог остановиться. И вот тогда, когда мои новые товарищи проскочили метров на пять дальше до максимальной глубины «по пояс», я просто мешком шмякнулся на десятисантиметровой глубине. Всё бы было ничего, но удар пришёлся на грудь, и это напрочь отбило мне дыхание. Пару минут (как мне показалось) я лежал носом в воде и не мог ни пошевелиться, ни вздохнуть. Наверно это меня и спасло.

(Следующий пост), (Продолжение темы), (Дефрагментация памяти), (Содержание)

Однажды, в моём раннем детстве.
Однажды зимой, в моём раннем детстве, мы с братом и его одноклассником Сашкой Хомутовым пошли на пруд, что рядом с домом , поиграть. Мне было 5 лет и трудно сказать теперь , объяснял ли кто опасности тонкого льда и холодной воды,да и плавать я не умел. Только старшие пацаны, увлечённые чем- то своим, оставили малыша возле полыньи, в которой плавал большой алюминиевый поплавок от мерного доильного ведра. Оставшись один, я взял камышинку, подошёл к краю полыньи, пытаясь достать поплавок, подогнать его к своему берегу и мгновенно . Не помню, кричал ли я, но факт что ко дну не пошёл, а ухватился пальцами за кромку льда. Новое серое пальто, подвязанное шарфом под воротник, надулось как колокол и держало меня на воде, медленно впитывая влагу.
На моё счастье брат, сделав круг по пруду, вернулся домой. Мать сразу его спросила:»А где Колька?» «А он остался у полыньи,»- наивно ответил братишка. Мамка, не одеваясь, в чём была выбежала на улицу и помчалась к пруду. Подбежав к полынье, мама крикнула:»Держись сынок, я тебя вытащу».Легла на лёд и поползла ко мне. Но лишь только протянула руку, как провалилась сама. От испуга и холода она закричала, место оказалось не глубоким- ей как раз по горло. Мать стала на дно, подхватила меня, начала звать на помощь. В другом конце пруда, у плотины резвились старшеклассники: Вовка Алмаев на коньках и две девчонки. Юноша в миг долетел до нас, но растерялся. Мама ему говорит: «Ложись на лёд и ползи, я тебе Кольку подам.» Владимир лёг, подполз к краю полыньи, и, лишь протянув руку, тоже оказался в воде. Он закричал: «Помогите!.»А мама ему кричит: «Что орёшь, тебе тут по грудь только. Толкай Кольку на лёд, потом ломай лёд и выбирайся сам. А после и меня вытянешь.»Парень послушался и всё получилось так, как сказала моя мама. Не прошло и минуты, как мы все оказались на свободе. Володя помчался домой, а нам с мамой оказали помощь его подружки- сопроводили до нашего дома, подшучивая надо мной.
Дома маманя раздела меня , посадила у печки и стала растирать перцовкой. Мне стало тепло и спокойно. В это время постучали в дверь. Вошёл Пётр Андреевич Алмаев, отец Вовки: «Ну, Лидка , давай бутылку. Моего сына тоже надо растирать. Кабы не заболел, он вас спас, небось заслужил.»Мать , согласившись со всем сказанным, протянула П.А. перцовку и он гордо удалился.
К слову сказать:не заболел ни кто! А случившееся стало нам всем уроком и предметом для воспоминаний.

Сулима Н.А

Данный материал опубликован в Волгоградской областной общественно-политической газете «Крестьянская жизнь», а также размещён на сайте Сулима А.А http://www.asulima56.narod.ru/

В столовой, в придвинутом к круглому столу огромном кожаном кресле, сидел отец, Василий Никитьевич, одетый в мягкий верблюжий халат, обутый в чесаные валенки. Усы и влажная каштановая борода его были расчесаны на стороны, красное веселое лицо отражалось в самоваре, самовар же по-особенному, как и все в этот вечер, шумно кипел, щелкая искрами из нижней решетки.

Василий Никитьевич щурился от удовольствия, от выпитой водки, белые зубы его блестели. Матушка хотя и была все в том же сером платьице и пуховом платке, но казалась совсем на себя не похожа, — никак не могла удержаться от улыбки, морщила губы, вздрагивала подбородком. Аркадий Иванович надел новые, для особенных случаев, черепаховые очки. Никита сидел на коленях на стуле и, наваливаясь животом на стол, так и лез отцу в рот. Поминутно вбегала Дуняша, чего-то хватала, приносила, таращилась на барина. Степанида внесла на чугунной сковородке большие лепешки «скороспелки», и они шипели маслом, стоя на столе, — объеденье! Кот Василий Васильевич, задрав торчком хвост, так и ходил, так и кружил около кожаного кресла, терся об него и спиной, и боком, и затылком — урлы-мурлы, — неестественно громко мурлыкая. Еж Ахилка глядел свиной мордой из-под буфета, иголки у него пригладились со лба на спину: значит, тоже был доволен.

Отец с удовольствием съел горячую лепешку, — ай да Степанида! — съел, свернув трубочкой, вторую лет пешку, — ай да Степанида! — отхлебнул большой глоток чая со сливками, расправил усы и зажмурил один глаз.

— Ну, — сказал он, — теперь слушайте, как я тонул. — И он стал рассказывать. — Из Самары выехал я третьего дня. Дело в том, Саша, — он на минуточку сделался серьезным, — что мне подвернулась чрезвычайно выгодная покупка: пристал ко мне Поздюнин, — купи да купи у него каракового жеребца Лорда Байрона. Зачем, говорю, мне твой жеребец? «Поди, говорит, посмотри только». Увидел я жеребца и влюбился. Красавец. Умница. Косится на меня лиловым глазом и чуть не говорит — купи. А Поздюнин пристает, — купи и купи у него также и сани и сбрую… Саша, ты не сердишься на меня за эту покупку? — Отец взял руку матушки. — Ну, прости. — Матушка даже глаза закрыла: разве сегодня она могла сердиться, хотя бы он купил самого председателя земской управы Поздюнина. — Ну, так вот, велел я отвести к себе на двор Лорда Байрона и думаю: что делать? Не хочется мне лошадь одну оставлять в Самаре. Уложил я в чемодан разные подарки, — отец хитро прищурил один глаз, — на рассвете заложили мне Байрона, и выехал я из Самары один. Вначале еще кое-где был снежок, а потом так развезло дорогу, — жеребец мой весь в мыле, — с тела начал спадать. Решил я заночевать в Колдыбани, у батюшки Воздвиженского. Поп меня угостил такой колбасой, — умопомраченье! Ну, хорошо. Поп мне говорит: «Василий Никитьевич, не доедешь, увидишь — непременно ночью овраги тронутся». А я — во что бы то ни стало — ехать. Так проспорили мы с попом до полночи. Какой он угостил меня наливкой из черной смородины! Честное слово, — если привезти такую наливку в Париж, — французы с ума сойдут… Но об этом как-нибудь после поговорим. Лег я спать, и тут припустился дождик, как из ведра. Ты представляешь, Саша, какая меня взяла досада: сидеть в двадцати верстах от вас и не знать, когда я к вам попаду… Бог с ним с попом и с наливкой…

— Василий, — перебила матушка и строго стала глядеть на него, — я серьезно тебя прошу больше никогда так не рисковать…

— Даю тебе честное слово, — не задумываясь, ответил Василий Никитьевич. — Так вот… Утром дождик перестал, поп пошел к обедне, а я велел заложить Байрона и выехал. Батюшки родимые!.. Одна вода кругом. Но жеребцу легче. Едем мы без дороги, по колено в воде, по озерам… Красота… Солнце, ветерок… Сани мои плывут. Ноги промочены. Необыкновенно хорошо! Наконец вижу издалека наши ветлы. Проехал Хомяковку и начал пробовать — где бы легче перебраться через реку… Ах, подлец! — Василий Никитьевич ударил кулаком по ручке кресла. — Покажу я этому Поздюнину, где мосты нужно строить! Пришлось мне подняться версты три за Хомяковку, и там переехали речку вброд. Молодец Лорд Байрон, так и вымахнул на крутой берег. Ну, думаю, речку-то мы переехали, а впереди три оврага, — пострашнее. А податься уж некуда. Подъезжаю к оврагу. Представляешь, Саша: вровень с берегами идет вода со снегом. Овражище, сама знаешь, сажени три глубины.

— Ужас, — побледнев, проговорила матушка.

— Я выпряг жеребца, снял хомут и седелку, положил их в сани и не догадался снять дохи, — вот это меня и погубило. Влез на Байрона верхом, — господи благослови! Жеребец сначала уперся. Я его огладил. Он нюхает воду, фыркает. Попятился, да и махнул в овраг, в наслус. И ушел по самую шею, бьется и — ни с места. Я слез с него и тоже ушел, — одна голова торчит. Начал я ворочаться в этой каше, не то вплавь, не то ползком. А жеребец увидел, что я ухожу от него, заржал жалобно — не покидай! — и стал биться и сигать за мной вслед. Нагнал и передними копытами ударил сзади в раскрытую доху и потянул меня под воду. Бьюсь изо всей силы, а меня затягивает все глубже, подо мной нет дна. Счастье, что доха была расстегнута, и когда я бился под водой, она слезла с меня. Так она и сейчас там, в овраге… Я вынырнул, начал дышать, лежу в каше растопыркой, как лягушка, и слышу — что-то булькает. Оглянулся, — у жеребца полморды под водой, — пузыри пускает: он наступил на повод. Пришлось к нему вернуться. Отстегнул пряжку, сорвал с него узду. Он вздернул морду и глядит на меня, как человек. Так мы барахтались больше, должно быть, часу в этом наслусе. Чувствую — нет больше сил, застываю. Сердце начало леденеть. В это время — смотрю — жеребец перестал сигать, — его повернуло и понесло: значит, выбились мы все-таки на чистую воду. В воде легче было плыть, и нас прибило к тому берегу. Байрон вылез на траву первый, я — за ним. Взял его за гриву, и мы пошли рядом, — оба качаемся. А впереди — еще два оврага. Но тут я увидал — скачут мужики…

Василий Никитьевич проговорил еще несколько неясных слов и вдруг уронил голову. Лицо его было багровое, зубы мелко и часто постукивали.

— Ничего, ничего, это меня разморило от вашего самовара, — сказал он, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

У него начался озноб. Его уложили в постель, и он понес чепуху…

Волны – мой вечный кошмар. Мой страшный сон. Дважды в жизни я чуть не утонула и с тех пор думала, что понимаю воду. 

Тем ужаснее показалось то, что с нами с детьми случилось прошлым летом. Море просто слизнуло нас волной-языком. И мы утонули. 

Вернее, мы совершенно случайно не утонули.

Я расскажу, как это случилось. И о том, как неожиданно правильно повели себя дети (9 и 11 лет) в соответствии с тем, чему я их всегда учила. И о том, как было страшно. Потому что это – важно. Это – случай из разряда «со мной такого быть не может».

Получилось длинно. Это слишком сложный рассказ для меня, чтобы я могла уместить в пару слов. Можно пролистать, в конце обобщу как раз в двух словах.

Место: Таиланд, остров Чанг, пляж Лонли Бич.

Позже я погуглила, сколько людей тонет, приехав отдохнуть в райский Тай. Страшно.

Rip Current. Отбойное или обратное течение. Я отлично знаю, что это. И читала, и слышала, и видела. Знаю, что это – смерть. И на пляже висела табличка, об этих течениях всегда предупреждают с картинками для наглядности:

Я знала, что оно здесь есть. Я видела глазами, где оно бурлит. И все равно оно нас унесло. Я его недооценила.

Мы провели на острове три дня. Первые два ходили на пляж, было солнечно и были большие волны. Дети резвились в волнах, я не отходила от них, не спускала глаз, большую часть времени держала обоих за руки. Отслеживала, куда их тащат волны. Был прилив, тащили на берег. Играли на глубине от моего бедра до моего колена. Волны накрывали с головой, топили и волокли на берег. В море купались несколько человек, взрослых. Пробивались сквозь полосу волн и плавали глубже.

На второй день вечером я сильно раскроила локоть, упав на лестнице. Так что на третий день купаться не могла. Не могла даже руку разогнуть. Так что решили, что на море немного пофотографируемся в пене и будем копать-загорать.

День был другой. Вода – дальше. Волны – меньше. И они не волокли на берег, а просто накатывали и разбивались. Дети просили зайти глубже, я не разрешала. Фотографировались там, где мне было чуть глубже колена. Детям, соответственно, по пояс или меньше.

И вдруг – я увидела на экране фотоаппарата изменяющиеся лица детей. Гриша: «мама, меня тащит». И Алису уже слизывает большая волна. Они сделали несколько шагов в глубину за то время, пока я сделала пару фотографий. Там не стало глубже, но именно там встретились два «бока» обратного течения. То место, где оно устремляется в глубину.

Тут я, видимо, поступила неправильно: крикнула Грише «выходи» и прыгнула к Алисе. Гришу нужно было дернуть хоть на полметра к берегу. А я решила, что раз стоит на ногах, то еще выйдет сам. Уже не вышел. Когда я вынырнула возле Алисы, он уже был в волнах. С другой стороны, может, я бы потеряла Алису, если бы задержалась. Сложно сказать.

Алису тащило очень сильно, я заорала, чтобы она схватилась за меня.

Далее – моя гордость.

Практически первое, чему я учила детей (они поплыли в 3-4 года), — что нельзя хвататься за плывущего человека. Ни за другого ребенка, ни за взрослого. ДАЖЕ ЕСЛИ ТОНЕШЬ (так и говорила). Можно только с разрешения. И только положить руку на плечо (плечевой сустав если точно) сверху. Иначе – вы оба утонете.

Алиса не только не схватилась за меня, она только со второго раза положила руку. Она помнила, знала и боялась меня утопить. 

Мы не смогли плыть вместе. Нас тащило на глубину. Нас било и топило волнами. Между двумя волнами не получалось сказать ни слова. Я увидела на берегу семью туристов. Одну. И еще были люди в ресторане, но им было совсем не до нас. А эти лежали на песке и смотрели на море. Метрах в 10 от нас наверное. Совсем не далеко. Но в другом изменении. Я попыталась позвать, но между двумя волнами, бившими по голове и топившими, я не успевала и вдохнуть, и еще успеть крикнуть. Только напугала детей. Гришу как раз поднесло к нам. 

В этот момент они очень испугались. Мама, которая зовет на помощь, — это страшно. Они решили, что я сейчас утону, я это поняла. Только объяснить им, что тонуть я (пока) не собираюсь и просто пытаюсь позвать на помощь, было невозможно. Одно-два слова между накатами волн. Больше не успевала.

И я толкнула Алису вперед от себя. И потом еще раз. Я уже поняла, что не смогу ее вытащить за собой.

Потом все закрутилось, я пыталась вынырнуть из волны и найти Гришу, потом я и его оттолкнула подальше, как могла. Помню, что кричала (пыталась) «плыви, догоню». Чтобы он старался плыть вперед, а не держаться поближе. 

Я не знаю, чего он больше боялся (за себя или за меня), но говорил что-то вроде «мамочка, плыви». За все это время он ни разу не дотронулся до меня. Мой очень плохо плавающий 9-летний сын, ненавидящий погружение головы под воду, ни разу не дотронулся до меня, не попытался схватиться, чтобы отплеваться и передышаться, несмотря на панический страх в глазах.

Я больше всего боялась, что он это сделает. Потому что в этот момент кончилось бы все. Я не смогла бы даже отцепить его от себя. Не было ни времени, ни сил на это. Пока я отрывала бы испуганного ребенка, нас бы отнесло еще на пару метров, а там уже – все. Там еще хуже волны, сильнее и быстрее обратное течение.

А потом я была в волнах, Гриша далеко от меня, но ближе к берегу. А Алиса – вдруг оказалась на берегу. Она – выплыла. Я ее оттолкнула, она нырнула под воду, а потом почувствовала дно, встала и выбралась на берег (это она рассказала позже). 

В этот момент мне вдруг стало невероятно легко. Она будет живая, у нее все (ну, не все) будет хорошо. В этот момент я, в принципе, смирилась с тем, что нам с Гришей не выбраться. Он плохо плавает, а у меня почти нет сил. Сейчас мы утонем, зато она вылезла. Очень легкое и мирное ощущение.

В тот момент я помнила, что нужно делать в rip current. Нужно плыть поперек. Не к берегу, борясь с течением, а поперек него, параллельно берегу, выбираясь из течения по максимально короткому пути. Но поперек – это от Гриши. А Гриша был внутри течения. Я не могла плыть от него. И пыталась плыть к нему. Наверное, как раз туда, куда не нужно. Как кролик в свете фар. Но я не могла отвернуться и плыть в другую сторону. Между волнами я ловила взглядом светлую голову, почти не заметную среди рушащейся вниз воды. 

А потом та семья туристов вскочила и бросилась в воду. Их отец – ко мне, два сына лет по 12-14 – к Грише, а мама – к местным в ресторан. Алиса их позвала. Не знаю, на каком языке. 

Мужчина быстро доплыл до меня. А дальше – он был высокий и стоял на дне. И держал меня. Но выйти со мной не мог. Ни шага не мог сделать со мной в сторону берега. А я только мысками цепляла песок, а встать на дно не могла.

А мальчишки держали Гришу и не могли вытащить, но и не давали утонуть и дали передохнуть (он рассказал). Вот только несколько минут спустя стало очевидно, что теперь и они не смогут больше выйти. 

Потом появилась их мама с местными ребятами, они тащили спасательный круг на веревке. Полезли к детям в воду, бросили им круг, как же мне стало легко! Все, Гришу вытащат. Но мой кошмар не кончился. Круг сломался пополам. Дети соскользнули обратно в волны. 

И Гришу унесло сильно глубже. Мальчики остались ближе к берегу, а этот маленький, почти не плавающий и совершенно точно уже уставший детеныш – на глубине. 

Тогда я стала толкать моего спасателя к Грише. Вырвалась у него из рук и начала орать, чтоб шел к ребенку, потому что я-то еще поплаваю, а этот сейчас утонет точно. 

Очень странное ощущение. С одной стороны, я уже согласилась утонуть. Уже поняла, что шансов у нас почти нет. И это совершенно не было страшно. Было жалко не нас, а Алису. Конечно, она бы добралась в Москву, но ей было бы куда хуже, чем нам. Нам было бы все равно. Тогда казалось, что тонуть – очень гуманно. Наверняка не больно, мягко, прохладно. Мозг молодец, он отлично отрабатывает на уменьшение негатива. Никаких, кстати, «вся жизнь пронеслась» и прочей лабуды. Но лучше б подсказал нырнуть, как Алиса. Наверное, внутри воды проще выплыть.

Но страшно все равно было. Не утонуть, а не успеть сделать то, что сделать еще возможно. Я не знала, сколько раз еще Гриша вынырнет из одной за другой топящих его волн, но там на берегу про нас уже знали. И тут был большой сильный мужик. Не дождаться пару минут – вот это было страшно. Если он не вынырнет, а через минуту меня вытащат, — вот это самое поганое, что с нами могло случиться.

В общем, дяденька не хотел, но пошел к Грише. И потом то ли я до них доплыла, то ли он вернулся ко мне. Не знаю. Но мы оказались на вот этой границе дна и его отсутствия. Втроем стояли двумя самыми длинными нашими ногами на земле. Я держала правой рукой нашего героя за плечо. А левой как клешней вцепилась в Гришину руку. Знала, что не выпущу его ни за что. Потому что это был край того, откуда еще можно было выбраться. Гриша просил отпустить и хотел плыть вперед (потом сказал, ему было страшно на месте, и хотелось пытаться выплыть). Кажется, я его слегка топила. Но не отпустила бы ни за что.

А потом вернулись ребята с берега с серфом, привязанным к веревке. Они знали, что подойти к нам не смогут (иначе сами не вернутся). Что нужно, стоя по колено, закидывать нам что-то плавучее и вытаскивать за веревку. 

И вытащили. Серф (не с первого раза) добросили до нас, я закинула на него Гришу и себя, и мужик там этот тоже в нас вцепился вместе с серфом. 

А потом этот мужчина с местными вытащили и его сыновей. Как мне было в тот момент страшно, что их вдруг не достанут! Что нас достали, а их унесет! 

Потом нас всем рестораном поили водой и вытирали полотенцами. И мы пошли домой. Пообнимались, рассказали друг другу, к боялись, сказали друг дугу спасибо за правильно поведение. И поехали кататься по острову на мопеде. Ели мороженое и куриный шашлык, качались над речкой на тарзанке, — в общем, я объяснила детям, что не хочу оставлять это воспоминание последним в нашей полуторамесячной поездке. Не правильно сейчас в нем повторно утопиться.

На следующее утро мы еще раз сходили к морю. Помочили ноги и покопались в песке. Попрощались с ним. Сказали спасибо, что отпустило. Обсудили обратное течение. Разглядели его все вместе. Разобрали свои ошибки. Но кошмар в голове остался. Каждый раз, когда мы устаем, мы опять тонем в тех волнах. Дети говорят, у них то же самое.

Итак, в двух словах. 

Очень важно научить детей (и знать самим), как правильно вести себя на воде, когда устал или страшно. Что ни в коем случае нельзя хватать других. Что держаться можно только аккуратно или там, где разрешили. 

Когда плывете с плохо плавающим ребенком на глубину, договоритесь заранее и отрепетируйте у берега или в бассейне, как он будет вести себя, когда устанет: положит руку сверху на ваш плечевой сустав. Это можно сделать и молча, если трудно говорить из-за воды во рту. А вы сразу поймете – нужно помочь. В спокойной воде плыть так легко даже с большим тяжелым ребенком, а ему – это большая помощь и возможность передышаться (я сейчас не про волны и течения, конечно).

А что касается моря и течения, даже не знаю, какое дать напутствие. Будьте еще, в сто раз осторожнее (когда с детьми, взрослый раньше почувствует «не то», хотя и взрослые тонут много). Смотрите глазами. И верьте себе, если кажется, что что-то не так. И да, море бывает разным в разные дни. И если вчера оно играло, сегодня в том же месте может убить.

PS для тех, кто не читал весь текст: мы не пошли плавать. Все началось на глубине детского  «по пояс».

Это – задание написать пост по теме ВОЛНА в рамках марафона #92днялета