Как звали главного героя сказки которую написала для своих внуков сама императрица екатерина ii

Как звали царевича, о котором написала сказку Екатерина II?

• А) Фтор
• В) Хлор
• С) Бром
• D) Астат

Сказка о Царевиче Хлоре

«Что касается до моих сочинений, то я смотрю на них как на безделки. Я любила делать опыты во всех родах, но мне кажется, что всё, написанное мною, довольно посредственно, почему, кроме развлечения, я никогда не при­давала этому никакой важности» — так оценивала Екатерина свои произве­дения. И всё же не лишённое своеобра­зия литературное творчество Екатерины вызывает интерес не только потому, что это творчество самой императрицы, но и потому, что это часть нашей отечественной истории и культуры.

Перу Екатерины принадлежат про­изведения различных жанров — коме­дии, исторические драмы, комические оперы, фельетоны и др. Императрицей написана серия педагогических сочине­ний, среди них две сказки — «Сказка о Царевиче Хлоре» (1781) и «Сказке о Царевиче Февее» (1783). Они предна­значались её внукам — Александру (будущему императору) и Константину — и отразили взгляды Екатерины на проблему воспитания государя.

Это были первые в России литера­турные сказки, созданные специально для детей, главными героями которых также были дети. Неслучаен и выбор героев — царевичей. Екатерина справед­ливо полагала, что наследникам престо­ла примером для подражания могут служить только равные им по положе­нию и возрасту персонажи.

Сказки Екатерины — художествен­ное воплощение просветительских установок, нацеливавших на воспитание честного, правдивого, справедливого и добродетельного Человека. И прежде всего правителя. Его идеал хорошо выразил Г.Р. Державин в «Стихах на рождение в Севере порфирородного отрока», обращенных к первому внуку императрицы — Александру:

Будь страстей своих владетель,

Будь на троне человек!

Как стать таким Человеком, что надоб­но для этого сделать, и говорится в сказках Екатерины.

Сначала, считает Екатерина, цареви­чам необходимо обрести Добродетель. Здесь главным для них советчиком, верным другом, спутником и проводни­ком должен быть Рассудок (Разум). Только он способен уберечь юные души от соблазнов, искушений, лени и про­чих пагубных «страстей», помочь пре­одолеть все трудности и достигнуть высокой, благородной цели, чем в кон­це концов и венчаются поиски Хлора.

В «Сказке о Царевиче Февее» про­блема воспитания ставится и шире, и глубже, начиная с подготовки самих родителей, в первую очередь будущей матери. «Надежда государь, — говорит Лесной врач Царю, пожелавшему уз­нать, что же надо предпринять, чтобы дети были здоровыми и сильными, — запрети своей Царице спать днем, гово­рить ночью, кушать и пить не в обед, а в ужин; и прикажи ей встать, а не лежать, окромя ночи. Одеяла же лисье­го употреблять в теплой горнице вооб­ще не годится. Царицу заставь ходить, ездить и пользоваться воздухом». «По­рядочный образ жизни» Царицы не только залог здоровья будущего Царе­вича, но и необходимое условие Божь­ей милости, Божьей воли на его рождение. И вот Царевич родился. Ему дали имя Февей, что значит «красное солнышко». Царь сразу же занялся его воспитанием.   К Февею   приставили разумную и опытную няню. Когда он начал ходить, его забавляли игрушка­ми, которые помогали понимать окру­жающий мир. Много времени он прово­дил на свежем воздухе. После семи лет «избрали для Царевича игры всякие, кои придают телу силы и поворотли­вость, уму бодрость и расторопность; книгами и учением подкрепляли ду­шевные его дарования». Усилия воспи­тателей не пропали даром — «Царевич вырос и окрепчал телом, здоровьем и душою».

В пятнадцать лет вознамерился Февей «видеть пространный свет». Однако для того чтобы получить разре­шение отправиться в путешествие, он должен доказать отцу, «колико послу­шен… в душе имеет твердость, в несча­стии терпения, в счастии умеренности, что непрерывно смел и щедр, великоду­шен и кроток». Затем мы становимся свидетелями того, как Царевич безро­потно исполняет повеление отца поли­вать сорванную им сухую ветку до тех пор, пока отец сам не отменит приказ. Царевич терпеливо и бодро переносит болезнь, отдаёт преподнесенные ему дары в приданое несчастной вдове и т. д. Поведение Февея дает основание боярину Решемыслу отметить, что «в Царевиче нет надменности, он любит ближнего, как самого себя». В результа­те такого воспитания «Февей и весь его род жил до глубокой старости, ныне славен в народе том, где он был».

Создавая сказки, Екатерина пресле­довала конкретные цели: выработать у внуков такие качества, как послушание и почтение, заботливость и сострадание, умеренность в желаниях и потребностях и т. п., показывая, что всё достигается только через преодоление соблазнов и искушений, своекорыстных желаний и устремлений, ценой огромной кропотли­вой работы души. В этом отношении её сказки, несомненно, близки и нашему времени. А «Сказка о Царевиче Хлоре» оказала и неоценимую услугу русской литературе, послужив одним из источ­ников знаменитой оды Г.Р. Державина «Фелица» (1782):

Богоподобная царевна

Киргиз-Кайсацкия орды!

Которой мудрость несравненна

Открыла верные следы

Царевичу младому Хлору

Взойти на ту высоку гору,

Где роза без шипов растет,

Где добродетель обитает,—

Она мой дух и ум пленяет,

Подай найти ее совет.

Подай, Фелица! наставленье:

Как пышно и правдиво жить,

Как укрощать страстей волненье

И счастливым на свете быть?

Меня твой голос возбуждает,

Меня твой сын препровождает,

Но им последовать я слаб.

Мятясь житейской суетою,

Сегодня властвую собою,

А завтра прихотям я раб

Однако представление о сказочном творчестве императрицы будет неполным, если мы не назовем еще одно ее произведение. В 1789 году из-под её пера выходит «Сказка о Горе-богатыре Косометовиче», в которой она выступает в совершенно другом амплуа — сатири­ка, беспощадно высмеивающего своего врага. Произведение явилось откликом на начало похода шведских войск про­тив России в 1788 г., вознамерившихся захватить острова Финского залива.

Герой сказки, Горе-богатырь, ? карикатура на шведского короля Густа­ва III (1771?1792). Комический эффект достигается несоответствием желания героя казаться богатырем и истинным его положением. Горе-богатырю не под силу сладить с настоящим конем, под­нять меч-кладенец, палицу двенадцати­пудовую. Поэтому «для легкости» ему делают латы из картонной бумаги, выкрасив ее «железным цветом», а вместо шлема богатырского — «косую пушистую шапочку из хлопчатой бума­ги с журавлиными перьями». Таким же нелепым и смешным выглядит весь его поход, предпринятый с целью «завла­деть Океаном-морем и помрачить славу богатырей, до сего бывших». Всё слу­чившееся с лжебогатырем подтвержда­ет, по мнению автора, верность народ­ной пословицы: «Полетела синица море зажигать, моря не зажгла, а шуму наделала”

Сказочное творчество Екатерины II не только свидетельство незаурядности и многогранности императрицы, радеющей и об успехах государства, и политическом его авторитете и при этом не забывающей о воспитании своих внуков. Её сказки и по-своему яркая страница истории  русской литературы XVIII в., познакомиться с  которой могут теперь и читатели журнала.

«Сказка о Царевиче Хлоре» — одно из наиболее популярных произведений императрицы. Отдельными книжками оно издавалось в 1781, 1782 и 1783 гг. О значении, которое придавалось этому сочинению, говорит и тот факт, что в распоряжение о его издании в 1783 г. Е.Р. Дашкова, директор Император­ской Академии наук, вносит собственноручное   изменение:   «Напечатать 800 экз. на российском языке и 400 экз. с приобщением греческого перевода

«Сказка о Царевиче Хлоре» печата­ется по первому изданию (СПб., 1781).

До времени Кия, Князя Киевского, жил да был в России Царь — добрый человек, который любил правду и желал всем людям добра. Он часто объезжал свои области, чтоб видеть, каково жить было людям, и везде наве­дывался, делают ли правду.

У Царя была Царица. Царь и Цари­ца жили согласно, Царица езжала с Царём и не любила быть с ним в раз­луке.

Приехал Царь с Царицею в один город, построенный на высокой горе посреди леса. Тут родился Царю сын дивной красоты, ему дали имя Хлор. Но посреди сей радости и тридневного празднества Царь получил неприятное известие, что соседи его неспокойно живут, въезжают в его земли и разные обиды творят пограничным жителям. Царь взял войска, кои в близости в лагере стояли, и пошел с полками для защиты границы. Царица поехала с Царём. Царевич остался в том городе и доме, где родился. Царь приставил к нему семерых нянь разумных и в дет­ском воспитании искусных. Город же Царь укрепить велел стеною из дикого камня, по углам с башнями по старин­ному обычаю; на башнях пушек не поставили, тогда ещё нигде не имели пушек. Дом, в котором жить остался Царевич Хлор, хотя и не построен был из сибирского мрамора и порфира, но весьма хорош и покойно расположен был; позади палат насажены были сады с плодовитыми деревьями, возле кото­рых выкопанные пруды с рыбами укра­шали местоположение; беседки разных народов вкуса, откуда вид далеко про­стирался в округ лежащих полях и долинах, придавали приятство тому обитанию.

Как Царевич стал вырастать, корми­лица и няни начали примечать, что сколь был красив, столь же был умён и жив. И повсюду слух носился о красо­те, уме и хороших дарованиях Царе­вича.

Услышал о том какой-то Хан Кир­гизский, на дикой степи кочующий с кибитками, полюбопытствовал видеть толь дивное дитя и, увидев, пожелал дитя увезти с собою в степь. Зачал просить нянь, чтоб поехали с Цареви­чем к нему в степь; няни сказали со всякою учтивостию, что им того без дозволения Царя делать нельзя, что они не имеют чести знать господина Хана и с Царевичем не ездят к незна­комым людям в гости. Хан не был доволен тем учтивым ответом, пристал пуще прежнего, подобно как неевший к тесту, одно просил, чтоб няни поехали к нему с дитятею в степь. Но, получив твердый отказ, наконец понял, что просьбами не успеет в своём намерении; прислал к ним подарок. Они, поблагодаря, отослали дары обратно и велели сказать, что они ни в чём нужды не имеют. Хан упрям был, пребывая в своем намерении, думал, как быть? Пришло ему на ум: нарядился в изодранную одежду и сел у ворот сада, будто человек старый и больной, про­сил милостыни у мимоходящих.

Царевич прогуливался в тот день по саду, увидел, что у ворот сидит какой-то старик, послал спросить, что за старик? Побежали спросили, что за человек? Возвратились с ответом, что больной нищий. Хлор, как любопытное дитя, просил посмотреть больного ни­щего; няни унимали Хлора, сказали, что смотреть нечего и чтоб послал к нему милостыню. Хлор захотел сам отдать деньги, побежал вперёд, няни побежали за ним, но чем няни скорее побежали, то младенец шибче пустился бежать, побежал за вороты и, подбежав к мнимому нищему, зацепился ножкою за камешек и упал на личико. Нищий вскочил, поднял дитя под руки и спу­стился с ним под гору. Тут стояли вызолоченные роспуски, бархатом оби­тые; нищий сел на роспуски и ускакал с Царевичем в степь. Няни, как добежа­ли до ворот, не нашли уже ни нищего, ни дитяти, ни следа их не видали, да и дороги тут не было, где Хан с горы спустился.

Сидя на роспусках, Хан держал Царевича пред собою одною рукою, как будто курочку за крылышко, другою же рукою махнул шапкою чрез голову и прокричал три раза «ура». На сей голос няни прибежали к косогору, но поздно, догнать не могли.

Хан благополучно довез Хлора до своего кочевья и вошел с ним в кибит­ку, где встретили Хана его вельможи. Хан приставил к Царевичу старшину лучшего. Сей взял Хлора на руки и отнес в богато украшенную кибитку, устланную китайскою красною камкою и персидскими коврами, дитя же поса­дил на парчовую подушку и начал тишить его; но Хлор очень плакал и жалел, что от нянь шибко побежал вперёд, и непрестанно спрашивал, куда его везут? зачем? на что и где он? Старшина и с ним находящиеся Киргизцы насказали ему много басней: иной говорил, будто по течению звезд так определено, иной сказывал, будто тут лучше жить, нежели дома. Всего насказали, окромя правды, но, увидя, что ничто не унимало слез Хлора, вы­думали его страшить небывальщиною и сказали: «Перестань плакать, или обо­ротим тебя летучею мышью или коршу­ном, а там волк или лягушка тебя съест». Царевич небоязлив был, посре­ди слез расхохотался такой нелепости. Старшина, увидя, что дитя перестал плакать, приказал накрыть на стол; стол накрыли и кушанье принесли; Царевич покушал; потом подали ва­ренья в сахаре и разные плоды, какие имели. После ужина раздели Царевича и положили спать.

На другой день рано до света Хан собрал своих вельмож и сказал им следующее: «Известно вам да будет, что я вчерашний день привез с собою Царевича Хлора, дитя редкой красоты и ума. Хотелось мне заподлинно узнать, правда ли слышанное о нем; для узнания же его дарований употребить я намерен разные способы». Вельможи, услыша слова ханские, поклонились в пояс, из них ласкатели похвалили ханский поступок, что чужое и то ещё соседнего Царя дитя увёз, трусы пота­кали, говоря: «Так, надежда Государь Царь, как инако быть, как тебе на сердце придёт». Несколько из них, кои прямо любили Хана, те кивали головою и, когда Хан у них спрашивал, для чего не говорят, сказали чистосердечно: «Дурно ты сотворил, что у соседнего Царя увёз сына, и беды нам не мино­вать, буде не поправишь своего поступ­ка». Хан же сказал: «Вот так, всегда вы ропщете противу меня», — и пошёл мимо них, и, как Царевич проснулся, приказал принести его к себе. Дитя, увидя, что нести его хотят, сказал: «Не трудитесь, я ходить умею, я сам пой­ду, — и, вошед в ханскую кибитку, всем поклонился;

во-первых, Хану, потом около стоящим направо и налево, после чего стал перед Ханом с почти­тельным, учтивым и благопристойным таким видом, что всех Киргизцев и самого Хана в удивление привёл. Хан, однако, опомнясь, рек тако: «Царевич Хлор, про тебя сказывают, что ты дитя разумное: сыщи мне, пожалуй, цветок розу без шипов, что не колется; дядька покажет тебе обширное поле; сроку же даю тебе трое суток». Дитя паки покло­нился Хану, сказал: «Слышу», — и вышел из кибитки, пошел к себе.

Дорогою попалась ему навстречу дочь Ханская, которая была замужем за Брюзгой Султаном, сей никогда не смеялся и серживался на других за улыбку, Ханша же была нрава веселого и весьма любезна. Увидя Хлора, она сказала: «Здравствуй, Царевич! Здоро­во ли живёшь? Куда изволишь идти?» Царевич сказал, что по приказанию Хана, батюшки её, идет искать розу без шипов, которая не колется. Ханша Фелица, так её звали, дивилась, что дитя посылают искать таковой трудной вещи, и, возлюбя младенца в сердце своём, сказала: «Царевич, подожди маленько, я с тобою пойду искать розу без шипов, которая не колется, буде батюшка Хан позволит». Хлор пошел в свою кибитку обедать, ибо час был обеда, а Ханша к Хану просить позво­ления идти с Царевичем искать розу без шипов, которая не колется. Хан не токмо не позволил, но и запретил ей накрепко, чтоб не шла с дитятею искать розу без шипов, которая не колется.

Фелица, вышедши от Хана, мужа своего  Брюзгу  Султана  уговорила остаться при отце её, Хане, сама же пошла к Царевичу. Он обрадовался, как увидел её, просил, чтоб села возле него, на что она согласилась и сказала: «Хан мне не велит идти с тобою, Царе­вич, искать розу без шипов, которая не колется, но я тебе дам совет добрый, пожалуй, не забудь, слышишь ли, дитя, не забудь, что тебе скажу». Царевич обещал вспомнить. «Отсель в некотором расстоянии, — продолжала она, — как пойдешь искать розу без шипов, кото­рая не колется, встретишься с людьми весьма приятного обхождения, кои стараться будут тебя уговорить идти с ними, наскажут тебе веселий множество и что они-то провождают время в бессчетных забавах. Не верь им, лгут, веселия их мнимые и сопряжены со множеством скук. За сим придут дру­гие, кои о том же еще сильнее тебя просить будут. Откажи им с твердостию — отстанут. Потом войдешь в лес, тут найдешь льстивых людей, кои всячески стараться будут приятными разговорами отвести тебя от истинного пути, но ты не забудь, что тебе единой цветок — розу без шипов и которая не колется — искать надлежит. Я тебя люблю и для того я к тебе вышлю навстречу сына моего, и он поможет тебе найти розу без шипов, что не колется». Хлор, выслушав речь Фелицы, сказал: «Разве так трудно сыскать розу без шипов, что не колется?» Нет, — ответствовала Ханша, — не так чрезвычайно трудно, буде кто прямоду­шен и твердо пребывает в добром намерении». Хлор спросил: «Нашёл ли уже кто тот цветок? «Я видела, — сказала Фелица, — мещан и крестьян, кои в том успевали не хуже вельмож, и Царей, и Цариц». Сказав сие, Ханша простилась с Царевичем, старшина же дядька отвел дитя искать розу без шипов, которая не колется, и для того пустил его сквозь калитку в превеликий зверинец.

Тут увидел Хлор перед собою мно­жество дорог, иные прямо лежащие, иные с кривизнами, иные перепутанные; дитя не знал сначала, по которой идти, но, увидя юношу, идущего ему навстре­чу, поспешил к нему спросить, кто он таков. Юноша ответствовал: «Я Рассу­док, сын Фелицын, меня мать моя прислала идти с тобою искать розу без шипов, которая не колется». Царевич, благодаря Фелицу сердцем и устами, взяв его за руку, наведывался, по кото­рой дороге идти. Рассудок с веселым и бодрым видом сказал ему: «Не бойся, Царевич, пойдем по прямой дороге, по которой не все ходят, хотя она пригожее других». «Для чего же по ней не ходят? — спросил Царевич. «Для того, — сказал юноша, — что на других дорогах останавливаются или сбива­ются». Идучи, юноша показал Хлору прекрасную дорожку, говоря: «Посмотри, Царевич, дорога сия называется благорасположенных душ младенчества, она хороша и кратка».

Пошли сквозь лес к приятной доли­не, в которой увидели речку прозрач­ной воды, подле которой нашли не­сколько молодых людей; иные из них сидели, иные лежали по траве и под деревьями. Как увидели Царевича, встали и подошли к нему. Один из них со всякою учтивостию и приветливостию сказал: «Позвольте, сударь, спро­сить: куда вы идете? Нечаянно ли вы сюда зашли? И не можем ли мы иметь удовольствие чем-нибудь вам услужить? Взгляд ваш наполняет нас уже почтени­ем и дружбою к вам, и мы вне себя от радости видеть толь многие блистаю­щие ваши качества». Царевич, вспомня слова Фелицы, улыбнулся и сказал: «Я не имею чести вас знать, ни вы меня не знаете, и так ваши слова приписы­ваю единой обыкновенной светской учтивости, а не моим достоинствам. Иду же я искать розу без шипов, которая не колется». Другой из тамо находящихся, вступил в речь и сказал: «Намерение ваше показывает великие ваши дарова­ния, но, сделайте милость, одолжите нас, останьтеся с нами хотя несколько дней и берите участие в нашем беспо­добном веселии». Хлор сказал, что ему срок поставлен и остановиться недосуг и что опасается Ханского гнева. Они же старались его уверить, что ему отдохно­вение нужно для здоровья и что лучше и способнее места не найдёт, ни людей усерднее их, и невесть как просили и уговаривали остаться с ними. Наконец, мужчины и женщины, взяв друг друга за руки, сделали около Хлора и его проводника круг, начали плясать и скакать и не пускать их далее. Но пока вкруг вертелись, Хлора под руку ухва­тил Рассудок, и выбежали так скоро, что в кругу вертевшиеся не могли их удержать.

Отошед подалее, нашли Леньтяга Мурзу, главного надзирателя того места, который прогуливался со своими домашними. Увидя Хлора с прово­жатым, принял их с ласкою и просил зайти в его избу; они, устав маленько, пошли к нему. Вошед в его горницу, он посадил их на диван, сам же лёг возле них посредь пуховых подушек, покры­тых старинною парчою, его же домаш­ние сели около стены; потом Леньтяг Мурза приказал принести трубки кури­тельные и кофе. Услыша же от них, что табаку не курят, кофе не пьют, благо­вонными духами опрыскивать ковры велел, после чего спросил Хлора о причине его прихода в зверинец. Царе­вич ответствовал, что по приказанию Хана он ищет розу без шипов, которая не колется. Леньтяг Мурза дивился, что в таких молодых летах предприял такой труд, говоря, что и старее тебя едва ли станет: «Отдохните, не ходите далее; у меня здесь есть люди, кои находить старались, но, устав, покину­ли». Один из тут сидящих встал с места и сказал: «Я сам неоднократно хотел дойти, но скучил, а вместо того я остался жить у моего благодетеля Леньтяг Мурзы, который меня поит и кор­мит». Между сих разговоров Леньтяг Мурза уткнул голову в подушку и заснул. Как около стены сидящие услы­шали, что Леньтяг Мурза храпит, то они полегоньку встали: иные пошли убираться и украшаться, иные легли спать, иные начали всякие праздносло­вия говорить, иные ухватились за кар­ты и кости, и при всех сих упражне­ниях иные сердились, иные радовались, и на лицах всех разные их внутренние движения оказывались. Как Леньтяг Мурза проснулся, все паки собрались около него ж внесли в горницу стол с фруктами. Леньтяг Мурза остался посреди пуховых подушек и оттудова потчевал Царевича, который весьма прилежно примечал всё, что тамо ни делалось. Хлор лишь принялся было отведать предлагаемое им от Леньтяг Мурзы, как его проводник Рассудок его за руку дернул полегоньку. Кисть пре­красного винограда, которую Царевич в руках держал, по полу рассыпалась, он же, опомнясь, тотчас встал, и оба вы­шли из хором Леньтяг Мурзы.

Не в дальнем расстоянии увидели дом крестьянский и несколько десятин весьма удобренной земли, на которой всякий хлеб, как-то рожь, овес, ячмень, гречиха и проч., засеян был; иной поспевал, иной лишь вышел из земли. Подалее увидели луга, на которых паслися овцы, коровы и лошади. Хозя­ина они нашли с лейкою в руках — обливал рассаженные женою его огурцы и капусту; дети же упражнены были в другом месте — щипали траву негодную из овощей. Рассудок сказал: «Бог по­мочь, добрые люди». Они ответствова­ли: «Спасибо, Баричи». Кланялись же Царевичу незнакомо, но Рассудок при­язненно просили, говоря: «Посети, пожалуй, наше жилище, и матушка твоя Ханша нас жалует, посещает и не оставляет». Рассудок согласился к ним войти; пошли с Хлором во двор. Посре­ди двора стоял ветхий и высокий дуб, а под ним широкая, чисто выскобленная лавка, а перед лавкою стол; гости сели на лавку. Хозяйка с невесткою разостлали по столу скатерть и поставили на стол чашу с простоквашею, другую с яичницею, блюдо блинов горячих и яиц всмятку, а посредине ветчину доб­рую; положили на стол ситный хлеб, да поставили возле каждого крынку моло­ка, а после, вместо закусок, принесли соты и огурцы свежие да клюкву с медом. Хозяин просил: «Покушайте, пожалуй». Путешественники, которые проголодались, ничем не гнушались, и меж тем разговаривали с хозяином и хозяйкою, кои им рассказывали, как они живут здорово, весело и спокойно и во всяком удовольствии по их состоя­нию, провождая век в крестьянской работе и преодолевая трудолюбием всякую нужду и недостаток. После ужина на той же лавке разостлали войлочки, Хлор и Рассудок на них положили свои епанчи; хозяйка каждо­му принесла подушку с белою наволоч­кою; легли спать и заснули крепко, оттого что устали.

Поутру встали на рассвете, поблаго­дарили хозяина, который за ночлег ничего с них взять не захотел, и пошли в путь. Отошед с полверсты, услышали издали, что играют на волынке. Хлор вздумал подойти поближе, но Рассудок молвил, что волынкою отведут их от пути. Любопытство Хлора принудило его пойти к волынке, но, увидя шало­сти пьяношатающихся в безобразии около волынщика, испугался и кинулся Рассудку на руки; сей его отнес паки на прямую дорогу, где вскоре, прошед рощу, увидели возвышение крутое. Рассудок сказал Царевичу, что тут растет роза без шипов, которая не колется. Здесь Хлор почувствовал зной солнечный и устал, начал скучать, говорил, что конца нет той дороге, долго ли это будет, нельзя ли идти по иной дороге. Рассудок отвечал, что он ведёт его ближним путем и что терпени­ем одним преодолеваются трудности. Царевич с неудовольствием сказал: «Авось либо сам сыщу дорогу», — и, махнув рукою, удвоил шаг, удалился от провожатого.

Рассудок остался позади и пошел за ним молча, тихим шагом. Дитя забрёл в местечко, где мало кто бы на него по­глядел, ибо торговый день был, и все люди заняты были торгом и меною на рынке. Царевич, ходя между телегами и посреди торгового шума, заплакал. Один человек, который его не знал, шёл мимо его и, увидя, что дитя пла­чет, сказал ему: «Перестань, щенок, кричать, и без тебя здесь шума доволь­но». Рассудок дошел до него в самое то время; Царевич жаловался на того человека, что щенком его называл. Рассудок, ни слова не говоря, вывел его оттуда; когда же Хлор спросил, для чего он не говорит по-прежнему с ним, Рассудок на то сказал: Ты моих сове­тов не спрашиваешь, сам же забрёл в непристойное место, так не прогневай­ся, буде нашёл людей или речи не по твоим мыслям». Рассудок продолжать хотел речь, но встретили они человека немолодого, но приятного вида, кото­рый окружен был множеством юношей. Хлор, всегда любопытствуя о всем, отозвал одного из них, спросил, кто таков. Юноша сказал, что сей человек есть учитель наш; «Мы отучились, идем гулять. А вы куда идете?» На что Царе­вич ответствовал: «Мы ищем розу без шипов, которая не колется». «Слыхал я, — сказал юноша, — толкование розы без шипов, которая не колется, от на­шего учителя. Сей цветок не что иное значит, как добродетель. Иные думают достигнуть её косыми дорогами, но никто не достигнет, окромя прямою дорогою. Счастлив же тот, который чистосердечною твердостию преодоле­вает все трудности того пути. Вот гора у вас в виду, на которой растет роза без шипов, которая не колется, но дорога крута и камениста». Сказав это, про­стился с ними, пошел за своим учите­лем. Хлор с провожатым пошли прямо к горе и нашли узкую каменистую тропинку, по которой шли с трудом. Тут попались им навстречу старик и старуха в белом платье, равно почтенно­го вида. Они им протянули посохи свои и сказали: «Упирайтеся на них, не спотыкнетеся».   Здесь   находящиеся сказывали, что имя первого Честность, а другой — Правда. Дошед, упираючись на тех посохах, до подошвы горы, при­нуждены — догадались — взлесть с тропинки на ветвь; с ветви на ветвь добрались до вершины горы, где нашли розу без шипов, которая не колется. Лишь успели снять её с куста, как в тамо находящемся храме заиграли на трубах и на литаврах, и разнесся по­всюду слух, что Царевич Хлор сыскал в таких молодых летах розу без шипов, которая не колется. Он поспешил к Хану с цветком, Хан же Хлора и со цветком отослал к Царю. Сей обрадо­вался столько приезду Царевича и его успехам, что позабыл всю тоску и пе­чаль. Царевича Царь и Царица и все люди любили час от часу более оттого, что час от часу укреплялся он в добро­детели. Здесь сказка кончится, а кто больше знает, тот другую скажет.

Кий        — легендарный герой, основатель Киева.

Порфир     — вулканическая горная порода, близкая к граниту.

Кибитка    — переносное жилье у кочевых народов.

Роспуски ? повозка без кузова.

Кочевье     — стоянка кочевников.

Старшина   — здесь в значении старейший, знатный, «первостатейный» (Словарь Академии Россий­ской. СПб., 1794. Т. S. Стлб. 707).

Камка      — шелковая узорчатая ткань.

Парча       — шелковая ткань с перепле­тающимися золотыми или серебряными нитями.

Тишить     — утишать, успокаивать.

Роптать    — выражать недовольство, се­товать.

Потакать   — потворствовать.

Рек         — сказал, молвил.

Буде        — если, когда.

Дядька ? человек, приставленный для ухода и надзора за ребенком.

Паки        — опять, снова, еще.

Мещане — мелкие домовладельцы, торгов­цы, ремесленники.

Зверинец ? место, где содержат зверей для показа. С такой же целью —показать, но только человеческие пороки, слабости и добродетели, Хан собрал и поселил на специально отведён­ном для того и огороженном месте соответствующим образом подобранных людей, создав в полном смысле «превеликий» человеческий «зверинец».

Рассудок — разум, «способность души, посредством которой человек, обдумывая, сравнивая предме­ты, может их понимать, об оных судить и выводить по рассмот­рении и соображении следст­вия» (Словарь Академии Рос­сийской. СПб., 1794. Т. 6. Стлб. <39).

Скучил      — приуныл, затосковал от одной только мысли, что нужно ку­да-то идти, прилагать ка­кие-то усилия, преодолевать трудности и т.п.; от слова «скука» в значении «неудо­вольствие или унылость души, причиненная каковою-либо ве­щим, по себе самой неприятною, или долговременным ее продолжением» (Словарь Ака­демии Российской. СПб., 1792. Т. 3. Стлб. 1103).

Горница     — комната, чистая половина крестьянской избы.

Кости — кубики с очками или цифрами на боках.

Хоромы     — большой дом богатого вла­дельца.

Десятина — русская единица земельной площади, равная 1,09 гек­тара.

Обливал     — поливал.

Баричи ? мальчики из барской семьи.

Приязненно — дружелюбно.

Ветхий     — древний, старый.

Невестка    — жена сына или брата.

Ситный хлеб — хлеб, испеченный из просе­янной сквозь сито муки.

Крынка     ? расширяющийся книзу удли­ненный глиняный горшок.

Гнушаться — испытывать чувство отвраще­ния, презирать.

Войлок      — плотный толстый материал из валяной шерсти.

Епанча     — длинный и широкий безрукавый плащ.

Верста — старая русская мера длины, равная 1,06 км.

Волынка    — народный духовой музыкальный инструмент.

Скучать — скулить, хныкать, капризни­чать.

Литавры   — ударный музыкальный инстру­мент.

Публикация, преамбула и комментарий О.К. Герлован. Текст сказки подготовлен А.С. Куриловым и О.К. Герлован.

из журнала «Русская словесность»

Императрица считала, что ее маленький внук, «господин Александр» — чрезвычайно понятливый для своего возраста ребенок.

Великие князья Александр и Константин

Действительно, он рано уловил характер взаимоотношений между отцом и бабкой и инстинктивно принял сторону сильнейшего. Проводя в кабинете Екатерины по три-четыре часа ежедневно, мальчик был весел и послушен, даже когда у него резались зубки, но в присутствии родителей закусывал удила и становился так своенравен, что Павел Петрович и Мария Федоровна поневоле обращались к помощи бабушки, к вящему удовольствию последней.

«Все кричат, что бабушка делает чудеса,— с гордостью писала она Гримму,— все требуют, чтобы мы продолжали вместе играть»; «этот ребенок всех приводит в восторг, особливо меня. Я все могу из него сделать…»

И она продолжала настойчиво проводить в жизнь свой план воспитания, невзирая на то, что это вызывало нараставшую раздражительность в Павле. Она как могла старалась привязать Александра к себе: мастерила с ним разные игрушки, принимала участие в его забавах или просто оставляла его рядом с собой во время занятий государственными делами, предоставляя ему заниматься, чем вздумается.

В феврале 1779 года императрица уехала в Могилев на встречу с Иосифом II. Там, скучая по внуку, она принялась составлять для него небольшую «азбуку изречений».

Екатерина II — Гримму, 14 мая:
«Все видевшие ее отзываются о ней очень хорошо и прибавляют, что это полезно не для одних детей, но и для взрослых. Сначала ему говорится без обиняков, что он, малютка, родился на свет голый, как ладонь, что все так родятся, что по рождению все люди равны, и только познания производят между ними бесконечное различие, и потом, нанизывая одно изречение за другим, как бисер, мы переходим от предмета к предмету. У меня только две цели в виду: одна — раскрыть ум для внешних впечатлений, другая — возвысить душу, образуя сердце».

Так появилась на свет «Бабушкина азбука». Она состояла из нескольких сотен изречений, затрагивающих разные стороны жизни, но в основном нравоучительных, вроде следующих: «Всякое дитя родится неученым. Долг родителей дать детям учение. Дитя родителям оказывает благодеяние покорностью и почтением. Кто не обучился в юности, того старость бывает скучна. Праздность есть мать скуки и многих пороков. Честность есть неоцененное сокровище. Законы можно назвать способами, коими люди соединяются и сохраняются в обществе, и без которых бы общество разрушилось. Платон Афинейский советовал рассерженному человеку смотреться в зеркало. Римский император Тит плакал, в который день не учинил какого ни на есть добра. Спросили у Солона: как Афины могут добро управляемы быти? Солон ответствовал: не инако, как тогда, когда начальствующие законы исполняют». К изречениям были добавлены «Выборные российские пословицы»: «Всуе законы писать, когда их не исполнять»; «красна пава перьем, а человек ученьем»; «милость хранитель государства» и т. п.

Страница из «Бабушкиной азбуки»

«Бабушкина азбука» стала настольной книгой не только Александра, но и множества других русских детей. В 1781 году она была издана в Петербурге: тираж в 20 тысяч экземпляров разошелся за две недели!

Результаты бабушкиного воспитания сказались очень скоро. С малолетства введенный в круг основных жизненных понятий, Александр рано начал думать о смысле жизни вообще и своей в частности. Его детский ум тревожили недетские вопросы. Уже в три с половиной года он настойчиво требовал ответить ему, «отчего люди на свете и зачем он сам явился на свет». Сердце его начало формироваться так же рано, как и ум. Он был начисто лишен свойственной детям неосознанной жестокости. «У него слезы на глазах,— умилялась императрица,— когда он думает или видит, что у него ближний в беде».

Между тем, Павел, видя, что бабушкина педагогика все больше отдаляет от него сыновей, стал выказывать ей свое неудовольствие. Семейная ссора на этот раз была улажена тем, что императрица отправила великокняжескую чету в путешествие заграницу. 14 сентября 1781 года Павел Петрович и Мария Федоровна выехали из Царского Села. Под именем графа и графини Северных они посетили Австрию и Италию и на месяц остановились в Париже, где были на приемах у Людовика XVI и Марии-Антуанетты, встречались с Даламбером и Мармонтелем и просили Бомарше прочесть для них «Женитьбу Фигаро», о которой говорила вся Европа.

Путешествие укрепило в Павле дух рыцарственного монархизма и усилило отвращение к идеям Просвещения, которые он и ранее недолюбливал.

Благодаря этой поездке Александр на целых два года оказался отторгнут от родителей и именно в таком возрасте, когда в нем формировались задатки характера и личности. Его развитие шло очень быстро. Юный великий князь проявлял редкую любознательность и неподдельный интерес к жизни дворцовой прислуги. Он бродил по людской, кухне, подсобным помещениям и просил научить его готовить, красить, обивать стены обоями, рубить дрова, столярничать, ухаживать за лошадьми. Едва выучившись читать, поглощал книги запоем. Вскочив поутру с постели, он говорил своим няням:

— Я теперь хочу тотчас почитать, а то после мне больше захочется гулять, чем читать, и если я теперь не почитаю, то день у меня пропадет.

На столе у него стоял подаренный Екатериной глобус и, встретив в книге название города или страны, он сразу искал его на нем.

Екатерина II — Гримму, 11 ноября 1782 года, из Зимнего дворца:
«На днях он узнал про Александра Великого; он попросил лично с ним познакомиться, и совсем огорчился, узнав, что его уже нет в живых. Он очень о нем сожалеет».

Ему же, 17 ноября:
«Слушайте, не думайте воображать, что я хочу сделать из Александра разрубателя Гордиевых узлов. Ничего подобного… Александр будет превосходным человеком, а вовсе не завоевателем: ему нет надобности быть им».

Пользуясь страстью Александра к чтению, императрица продолжила пополнение его детской библиотеки книжками собственного сочинения. В 1783 году она написала для обоих внуков сказки о царевичах Хлоре и Февее — аллегорическое изложение своей педагогической системы.

Царевич Хлор красив, умен, не по летам добр, благонравен, смел, весел нравом, учтив и благопристоен (портрет, быть может, чересчур отвлеченно-идеальный, но Александр мальчик понятливый). Один киргизский хан похищает его в свое кочевье и, убедившись в его великом разуме, заставляет искать розу без шипов (сиречь добродетель, доставляющую человеку полное, ничем не отравляемое наслаждение). Жена хана, Фелица, очарованная Хлором, дает ему в спутники своего сына — Рассудок. Из множества дорог, ведущих к цели, они выбирают прямую, хотя и самую трудную, и достигают горы, к вершине которой ведет крутая и каменистая тропинка. Честность и Правда помогают путникам преодолеть все трудности на пути, и на вершине Хлор находит розу без шипов.

Февея-Красное Солнышко в детстве не пеленали, не качали, не кутали; игрушки сообщили ему познания обо всем окружающем; в болезнях он был терпелив, летом и зимой много гулял, ездил верхом. Царевич вырос добрым, жалостливым, щедрым, учтивым и приветливым, говорил только правду. В отрочестве он жил в полном послушании у своих родителей, потом женился, вступил на трон и мудрым правлением заслужил славу и любовь народа.

Шестилетний Александр, как губка, впитывал в себя наставления, содержавшиеся в бабушкиных сказках. Он уже мыслил самостоятельно и умел делать выводы из услышанного, недаром Екатерина однажды обмолвилась, что он «сам себя воспитывает». Не зная, что такое принуждение, он тем не менее умел подчиняться и делал это не только по долгу, но и с охотой. Императрица рассказывала Гримму, что раз, у Константина был насморк и ему запретили подходить к окну, от которого очень дуло, а чтобы он не забыл, на полу перед окном провели мелом черту. Но, несмотря на запрещение, малютка беспрестанно забегал за эту границу. Тогда Александр подошел к нему и сказал:

— Брат, когда мне говорят не ходить далее как до сих пор, то я, чтобы не забыть этого, в уме провожу себе черту позади той, которая мне назначена, и коль скоро, по забывчивости, я переступаю за ту, которую сам себе назначил, то вспоминаю, что не надо переходить следующую.

«Сказка о Царевиче Хлоре» печата­ется по первому изданию (СПб., 1781).
http://sobolev.franklang.ru/index.php/xviii-vek/43-ekaterina-ii-skazka-o-tsareviche-khlore

Перу Екатерины принадлежат про­изведения различных жанров — коме­дии, исторические драмы, комические оперы, фельетоны и др. Императрицей написана серия педагогических сочине­ний, среди них две сказки — «Сказка о Царевиче Хлоре» (1781) и «Сказке о Царевиче Февее» (1783). Они предна­значались её внукам — Александру (будущему императору) и Константину — и отразили взгляды Екатерины на проблему воспитания государя.

Это были первые в России литера­турные сказки, созданные специально для детей, главными героями которых также были дети. Неслучаен и выбор героев — царевичей. Екатерина справед­ливо полагала, что наследникам престо­ла примером для подражания могут служить только равные им по положе­нию и возрасту персонажи.

Сказки Екатерины — художествен­ное воплощение просветительских установок, нацеливавших на воспитание честного, правдивого, справедливого и добродетельного Человека. И прежде всего правителя. Его идеал хорошо выразил Г.Р. Державин в «Стихах на рождение в Севере порфирородного отрока», обращенных к первому внуку императрицы — Александру:
Будь страстей своих владетель,/ Будь на троне человек!

Как стать таким Человеком, что надоб­но для этого сделать, и говорится в сказках Екатерины. Сначала, считает Екатерина, цареви­чам необходимо обрести Добродетель. Здесь главным для них советчиком, верным другом, спутником и проводни­ком должен быть Рассудок (Разум). Только он способен уберечь юные души от соблазнов, искушений, лени и про­чих пагубных «страстей», помочь пре­одолеть все трудности и достигнуть высокой, благородной цели, чем в кон­це концов и венчаются поиски Хлора.

В «Сказке о Царевиче Февее» про­блема воспитания ставится и шире, и глубже, начиная с подготовки самих родителей, в первую очередь будущей матери.

Однако представление о сказочном творчестве императрицы будет неполным, если мы не назовем еще одно ее произведение. В 1789 году из-под её пера выходит «Сказка о Горе-богатыре Косометовиче», в которой она выступает в совершенно другом амплуа — сатири­ка, беспощадно высмеивающего своего врага. Произведение явилось откликом на начало похода шведских войск про­тив России в 1788 г., вознамерившихся захватить острова Финского залива.

Теперь в загоне демоны и феи;
В умах живут лишь здравые идеи,
А милые фантазии мертвы…

В Сказке о царевиче Хлоре (1781) Екатерина II формулировала модель особенных отношений власти с дворянством, которое приглашалось ею к участию государственного строительства через литературу. Законодательно особая благородная роль дворянства в государстве будет предписана ею в Жалованной грамоте дворянству (1785). В сказке же она представляла проект идиллического / гармонического сосуществования монарха и дворянства с очерчиванием своей и их роли в государстве. Литературно эти роли воплотились в образе Фелицы и Хлора.

В сказке Хлор олицетворял не только внука, будущего Александра I, очевидного адресата екатерининского послания, но и дворянство в целом, которое провозглашалось и оплотом государства, и гарантом его счастливого будущего. Образ искомой идиллии выводился в сказке из мирного труда крестьян, любовно возделывавших свое поле и находившихся в единении с природой. Их ответ Хлору о том, что
они живутъ здорово, весело и спокойно и во всякомъ удовольствіи по ихъ состоянію, провождая
вѣкъ въ крестьянской заботѣ и преодолѣвая трудолюбіемъ всякую нужду и недостатокъ 2,- указывал на морально-этическую основу гармонично устроенного государства, отталкиваясь от которой дворянину следует находить свой путь к идиллическому пространству.

Екатерина явно учитывала существующие в европейской литературе модели отношений между аристократией или просвещенной буржуазией и монархом. Они пунктирно отражаются в тексте сказки и демонстрируют процесс созидания императрицей собственного проекта просвещенного абсолютизма. Все литературные модели о вопросе монаршего воспитания отличаются способами познания мира, которые обусловливаются ролями «учителя» и «ученика» и мерами их конкретизации.
1.«Фенелоновская» по времени создания, самая ранняя модель взаимодействия власти и общества, и именно она была востребована Петром I в качестве образцовой. Как известно, роман Салиньяка де Ла Мота Фенелона Странствия Телемака, сына Улиссова (1699), который был написан специально для герцога Бургундского, внука Людовика XIV, и призван подготовить из него достойного короля 3, Петр видел пособием при воспитании царевича Алексея 4. Монаршее воспитание представало в романе как пророческое, открыто-назидательное, в котором через инициационный путь героя посредством учителя Ментора и богини Минервы указывалось на одновременно человеческую и божественную сущность абсолютистского правления.

Этот мотив посвятительного узнавания мира оказался востребованным писателями-масонами. Так, будущий масон М.М. Херасков откликнулся на эту модель в романе Нума Помпилий, или Освобождённый Рим (1768), где на престол в Риме, уставшем от смут, призывают юного философа. Однако постижение мира осуществляется им мистически через Нимфу Эгеру:
Я не богиня, но существо моё превосходит человеческое. Нума! Добродетельный Нума! Познай
во мне Нимфу Эгеру; я беседовала с тобою под видом жрицы 5.

Екатерина, отказываясь от жреческой роли в воспитательной монаршей системе, исходит из рациональной философии, и поэтому называет проводником Хлора только Рассудок, который единственно способен отделить добро от зла и ведет к истине:
Разсудокъ съ веселымъ и бодрымъ видомъ сказалъ ему: «Не бойся, царевичъ, пойдемъ по прямой
дорогѣ, по которой не всѣ ходятъ, хотя она пригожѣе другихъ» 6.

Но при этом она основывает рационализм, по классицистической традиции, на морально-этической норме, соглашаясь с Фенелоном, что врагами добродетели выступают лень и праздность. С ними Минерва призывает бороться Телемака:
Убегай неги, пышности, расточительности, полагай славу свою в простоте: да будут твои
добродетели и добрые деяния украшением твоей личности и твоих чертогов 7.
Их уже искоренил Нума: Бедность, изнурение государств и язва сердец, из Рима истребилась.
Нума подсекает вредный её корень, праздность: он его извлёк, и полились токи изобилия,
оживляющие унылые чувства и отчаянные мысли 8.

И Фелица, напутствуя Хлора, призывает его «идти вперёд», когда будут попадаться, во-первых, люди, которые уговаривают жить в весели: «не верь им, лгут, весели их мнимые и сопряжены со множеством скук»; во-вторых, люди льстивые, «кои всячески стараться будут приятными разговорами отвести тебя от истинного пути» 9.

2.«Вольтеровская» модель указывала на конкретных, а не аллегорических, посредников в деле государственного строительства, и Вольтер навсегда лишал монарха божественно-провидческих полномочий. В его повестях Задиг, или Судьба (1747), Принцесса Вавилонская (1768) носителями знаний выступали мудрецы-советники монарха. Став судьей в оценке конкретных решений, представляемых ему помощниками, властитель передавал им роль активной действующей силы в истории.

Полемизируя с Вольтером, Екатерина рисовала в сказке о Хлоре сатирические образы своих сановников, далеких от идеала, и наделенных тем набором человеческих слабостей, который проявлялся в правителях вольтеровских повестей. Ср.:
Между сихъ разговоровъ Лѣньтягъ-мурза уткнулъ голову въ подушку и заснулъ. Какъ около стѣны сидящіе услышали, что Лѣньтягъ-мурза храпитъ, то они полегоньку встали, иные пошли убираться и украшаться, иные легли спать, иные начали всякія празднословія говорить, иные ухватились за карты и кости, и при всѣхъ сихъ упражненіяхъ иные сердились, иные радовались, и на лицахъ всѣхъ разныя ихъ внутреннія движенія оказывались 10.

Она показывала, как ее вельможи погружены в наслаждения от прелести обеспеченной жизни и не нуждаются в моральных поучениях и поисках добродетелей. И этим объяснялось, почему Екатерина не может применять к ним откровенно назидательную доктрину, отстаиваемую энциклопедистами.
3. Мармонтель в Велизарии (1766), девятую главу которого императрица переводила лично во время своего путешествия по Волге от Твери до Симбирска, окончательно разглядел в монархе «человеческое лицо» со всеми недостатками и правом на ошибку. Указывая на то, что государство способно развиваться только в условиях веротерпимости, Мармонтель называл героем романа полководца, прощающего государя за причиненное ему зло во имя целостности империи, основанием которой монарх и выступает:
Империя восстанет, раздробленные члены соединятся, здание Константиново, на песке основанное, приобретает основание твердое: и из недр народного благоденствия вижу я возрождаемые бодрость, ревнование, силу, дух отечества, а с ними и то владычество, которое Рим имел над вселенною 11.

Мармонтелевская модель воспитания строилась на диалоге между императором и ослепленном им Велизарием, который тому «открывал глаза» на недостатки его правления и говорил о способах их преодоления. Снятие сословного барьера между властителем и его подчиненным происходило при помощи заключения брака между добродетельной дочерью полководца и будущим наследником престола. И эта семейная идиллия символизировала идиллию государственного управления.

Отрешаясь от проблемы монаршего покаяния и поэтапного приобретения мудрости, Екатерина сообщает, что ее Хлор изначально носитель высоких качеств: «дитя рѣдкой красоты и ума» 12. И если для императора его похищение варварским племенем болгар становится этапом на пути к истине, то похищение Хлора татарским ханом подается Екатериной как проверка его личностных качеств. Однако финал сказки созвучен роману Мармонтеля государственная идиллия постигается через гармонию семейной жизни:
Онъ поспѣшилъ къ хану съ цвѣткомъ, ханъ же Хлора и со цвѣткомъ отослалъ къ царю. Сей обрадовался столько пріѣзду царевича и его успѣхамъ, что позабылъ всю тоску и печаль. Царевича царь и царица и всѣ люди любили часъ отъ часу болѣе, для того что часъ отъ часу укрѣплялся въ добродѣтели. Здѣсь сказка кончится, а кто больше знаетъ, тотъ другую скажетъ

4. Именно через семейную идиллию Екатерина будет разворачивать свою воспитательную модель. Во-первых, она утверждает диалог внутри семьи как основу воспитания дворян. И в этом она опирается на Нравоучительные сказки ( ) Мармонтеля, в которых эта модель общения представляется особенно ярко. Так, в сказке «Способ, изведанный опытом, превратить ветреную и упрямую жену в постоянную и послушную, или Добрый муж» (1775) французский писатель в диалогах, которые ведет добропорядочный муж со своей женой о правилах поведения в обществе и семье, показывает, как идиллия семейной жизни строится на уважении жены и ее прислушивании к мнению своего мужа, который «отвечает» ей воспитанием и заботой о ней самой и их детях. Проповедь Лузана основывается на образе пути, по которому идет человек, выбирая себе образ жизни и стиль поведения:
Путь, по которому вы ходили, насеян был цветами, но окружен сетьми; а тот, по которому мы пойдем, хотя имеет и меньше прелестей, но меньше и опасностей 14. И искомый идеал располагается в гармонии семейного общежития: Честная Женщина не среди шума мирского находит свое благополучие, но во внутренности своего хозяйства, в ревностном исполнении своего долга, в попечении о своих детях, и в тесном союзе сообщества, составленного из честных людей 15.

Во-вторых, ее воспитание даже через семейный дискурс должен был нести свойственные аристократическому поведению отличия. И они сводились к понятию галантности, относящемуся как к образу розы, так и к образу Фелицы.

Образ розы Екатерина восприняла через Мармонтеля из сюжета сказки Красавица и чудовище французской аристократки Жанне- Мари Лепренс де Бомон, выпустившей в 1756 году четырехтомник с характерным названием: «Детский журнал, или диалоги между разумной гувернанткой и несколькими её воспитанницами», в который была помещена сказка. Главным открытием в нем стал образ гувернантки с галантным именем мадам Приветливость. А образ розы, олицетворяющий добродетель, явился в вышеназванной сказке причиной преображения чудовища в красавца-принца.

Распространению сюжета данной сказки при русском дворе способствовала постановка в 1774 году комической оперы Земира и Азор на стихи Мармонтеля, написавшего в 1771 году либретто на сюжет Красавицы и Чудовища, покоривший парижскую публику. О большой значимости для императрицы этого сюжета говорит и имя Земира любимой левретки Екатерины.

Мармонтель существенно развил сказку де Бомон финальной частью, в которой очеловеченное чудовище признавался добродетельной девушке в том, что она освободила от злых чар не только принца, но и его царство:
Тобою возвращен я к жизни и на трон; Сей трон есть твой мне дар, твое благодеянье. Прими участье в нем, и да из рук моих Сей будет для тебя дар меньше всех других 16.

Данный финал отвечал просветительским задачам российской государыни о воспитании ею всей нации и окультуривании варварской страны, осуществляемом как рассудком, так и мудростью сердца.

1. Поэтому неизменным качеством мудрого правителя объявлялась человеческая простота, и в этом императрица обращалась к пасторальному роману, прежде всего, Астрее (опубл ), оказавшей огромное влияние на аристократическое поведение европейских дворян XVII века и особенно на посетителей салона Рамбуйе. Образ «пастушки», проверяющей верность своего возлюбленного испытанием, окажется близок Екатерине, вверяющей дворянам огромные полномочия и права. Этот ее «аванс» российскому дворянству был ожиданием их будущей преданности и любви, которые должны осуществляться не в отношении к ней лично, а к отечеству.

Именно любовь правителя к своему народу, способная привести к золотому веку, станет мотивом Епилога Астреи, представленного 6 декабря 1776 года в Новгородском театре и опубликованного в 1777 году. Диалог Новгорода и Астреи заключался в утверждении екатерининского правления как промысла Божьего и в объявлении начала золотого века:
ныне да знают концы земные, что сама Паллада в лице Великой Праведной и Премудрой Екатерины владычествует над своим народом и именем и доблестями своими славными 17.

Астрея при этом оказывалась в подчинении у Паллады. От гармонии разума и сердца, как показателя совершенства человеческой личности, и будет отталкиваться царица при создании своей Фелицы. Поскольку Екатерина адресовала образ Фелицы, проводницы в мир счастья и любви, и наследнику престола, и дворянству, то ее сказочный образ получался ёмким и многомерным. Фелица наследовала Астрее в трех случаях. 1. Как пастушка, ожидающая галантного служения от дворянства. 2. Как Нимфа, дарующая свободу поведения и счастливой жизни. 3. Как воспитательница будущего монарха, гаранта этой счастливой жизни.

2. Образ Фелицы был и ответом на идею Вольтера, заявленную в его сказке Что нравится дамам? (1763). В ней автор переносил право абсолютной власти на хозяйку салона, сближая ее роль с ролью сказочной феи, занявшей во французском обществе место и воспитательницы и вершительницы судеб. Писатель не только воскрешал куртуазные отношения, легшие в основу салонной галантности, но и формулировал новую модель гражданского общения между фрондирующей с властью французской публикой и монархом:

Теперь в загоне демоны и феи;
В умах живут лишь здравые идеи,
А милые фантазии мертвы;
Одна рассудочность уныло чтится;
Все гонятся за истиной, увы!
Ах, есть, поверьте, толк и в небылице

Доверяя женщине, хозяйке салона, всю полноту власти, Вольтер исходил из необходимости внутреннего служения при получении законодательной свободы. Это понимание разумной необходимости галантного служения объявлялось Екатериной главным признаком корпоративности дворянского сословия.

3. Такого рода галантность была обоснована Ш. Перро в Параллели между древними и новыми в отношении поэзии (1692) как качество, которое «отличает высший свет и вообще благовоспитанных людей от простонародья». Нормативность галантности свидетельствовала о новом типе авторского самосознания, противопоставленного классицистическому универсуму античности. Античные ценности, по мнению Перро, меркли перед галантностью нового времени, демонстрирующей свободу, прежде всего, посредством языка выражений, «в которых говорят о чем угодно с приятной и непринужденной веселостью»

Так, галантность, характеризующая именно аристократический дискурс, переносилась им на жанр сказки, который, в свою очередь, и закреплялась в дворянских салонах. Опубликовав сказки в 1695 году от имени своего сына Пьера Дарманкура и посвятив их племяннице Людовика XV, Елизавете-Шаролотте Орлеанской, Перро наделял галантность воспитательным элементом, а стилизованный архаический язык подчеркивал ««благородную простоту» фольклорного повествования» и служил очередным аргументом «в споре древних и новых, доказывающим превосходство национальной культуры»

Екатерина взошла на трон, когда аргументы спора между «старым» и «новым», уже сошедшего на нет во французской культуре, актуализировались и в России. Поэтому роль воспитательницы нации не просто привлекала императрицу, немку по происхождению, отстаивающую приверженность российской культуре и стремящуюся в ней утвердится, но являлась гарантом легитимности ее власти.

Не случайно язык сказки о царевиче Хлоре подчеркнуто архаизирован царица намеренно опрощала свой статус, снижая его до пастушеского образа, что сказывалось не только на манере обращения к ребенку: «здравствуй, царевичъ, здорово ли живешь? куда изволишь идти?», но и на ее поведении откликнуться на беду чужеземного царевича «запросто», демонстрируя не только собственную добродетель, но и готовность к уроку о способах ее познания и достижения. К тому же само имя Царевича Хлор также говорило о языковом снижении образа Флорины французской сказки 23, переделкой которой и выступала Сказка о царевиче Хлоре. Принцесса Флорина превращалась в принца Флора и упрощалась под южнорусский диалект в виде Хлора.

Идиллический компонент несла в себе сама форма «восточной сказки», ставшая в литературе XVIII века эстетической оберткой для авторского выражения политических и социальных идей: восточная экзотика служила писателям средством отстраненного изображения… европейской цивилизации

Это был и способ формирования нового взгляда на литературу, и своеобразный знак для читателей о злободневности содержания того, что подавалось под маской прошлого. Наиболее удачно «восточная рамка» была представлена в Персидских письмах (1721) Ш.Л. Монтескьё, в которых установление диалога между обществом и властью виделось в преодолении дисбаланса между законодательными нормами и самодостаточностью монаршей власти. Соединив в себе элементы разных жанров эпистолярного, философского трактата, романа-путешествия и сказки произведение французского писателя стало образцом для выражения идеологии просвещенного абсолютизма, облекаемой в оболочку нескольких литературных форм.

Вступая в диалог с просветителями в жанре сказки, российская императрица обыгрывала «восточную» условность с позиции правительницы «восточной варварской страны». Поэтому объявлением себя в образе «восточной» ханши Фелицы Екатерина принимала вызов европейских писателей о статусе российской монаршей власти для отличия задач своего просвещенного правления от деспотических настоящих восточных правителей-варваров 25, с которыми Россия вела войну.

Во-первых, еще в начале сказки о Хлоре она принимает идею об идиллическом мире прошлого, когда все жили в полной гармонии:
До временъ Кія, князя кіевскаго, жилъ да былъ въ Россіи царь добрый человѣкъ, который любилъ правду и желалъ всѣмъ людямъ добра: онъ часто объѣзжалъ свои области, чтобъ видѣть, каково жить людямъ, и вездѣ навѣдывался, дѣлаютъ ли правду 26.

Венценосная писательница дает образец правления, которое основывается на морально-нравственных устоях общества и тем самым перекидывает мостик из времени своего правления к идиллическому прошлому.

Во-вторых, переносит идею «золотого века» из мира прошлого в мир будущего через открывающиеся обществу возможности от правления просвещенного государя и вводит в сказку фигуру ребенка для образа будущего правителя, которому «ханша Фелица» помогает обрести мудрость и счастье. Однако, как и в произведении Монтескьё, сказка Екатерины многослойна и конструируется из узнаваемых образованным дворянством литературных форм, несущих знаковый элемент государственной идеологии.

Итак, образ Фелицы стал показателем самопрезентации власти в глазах русского дворянства. Екатерина не рисует себя сидящей на троне или наделенной большими властными полномочиями. Ее личные желания ограничены, с одной стороны, велением Хана (абсолютистской сутью монаршего правления), с другой, культурной ограниченностью своего мужа, Брюзги: Ханъ не токмо не позволилъ, но и запретилъ ей накрѣпко, чтобъ не шла съ дитятею искать розу безъ шиповъ, которая не колется.

То, чем она обладает и чем может помочь царевичу, это рассудок, рационально-философское восприятие мира, и способность в глубокой рефлексии своих поступков на пути к добродетели. Таким образом, екатерининская философия идиллического государства сводилась к следующему:
1) в светском государстве должен править рационально мыслящий монарх;
2) проявление его рациональности заключено в простоте и свободолюбии и обусловлено морально-этическими нормами;
3) воспитывать дворянство государь имеет право только «по-семейному» в открытом с ним диалоге;
4) дворянин сам выбирает пространство для своего служения, основываясь на морали и разуме;
5) дискурс его объяснений с монархом это галантность, которая провозглашается корпоративным признаком;
6) равняясь на монарха, дворянин по-семейному должен относится к крестьянству, возделывающему поле государственной идиллии;
7) получая от государя подарок в виде розы, дворянин обязан ему внутренним служением, духовно-созидательным, связанным с окультуриванием, облагораживанием того пространства, которое вверяется ему для возделывания цветка человеческой добродетели.

Ее можно рассматривать в качестве зеркала для государственного и человеческого построения.

Сказка о царевиче Хлоре Екатерины II: пространство идиллии как поле воспитания и государственного строительства (в сокращении).
Акимова Татьяна Ивановна. Доктор филологических наук. Саранск.
https://docplayer.ru/26055860-Skazka-o-careviche-hlore-ekateriny-ii-prostranstvo-idillii-kak-pole-vospitaniya-i-gosudarstvennogo-stroitelstva-tatyana-akimova-saransk.html?fbclid=IwAR3gdQWRvqLAG-IW83PRQeqBkhRK1ZG-QEQOU4Zhb2Ggsx_Issk3T92xdHI

В 1782 году статский советник Правительствующего Сената и бывший гвардеец Преображенского полка Гавриил Романович Державин внезапно стал знаменитым стихотворцем. Конечно, он и до этого складывал вирши, но они были интересны только его однополчанам, родным и друзьям. Но вдруг малоизвестного поэта посетило вдохновение, и он написал поэму под названием «Фелица». Коротенькую такую восторженно-величественную оду, длиною всего 260 строк.

В заголовке этого стихотворения уточнялось: «Ода к премудрой Киргиз-кайсацкой царевне Фелице, писанная некоторым Татарским Мурзою, издавна поселившимся в Москве, а живущим по делам своим в Санкт-Петербурге. Переведена с арабского языка».

Восхваление добродетелей премудрой владычицы Фелицы начиналось со следующих слов:

Богоподобная царевна
Киргиз-Кайсацкия орды!
Которой мудрость несравненна
Открыла верные следы
Царевичу младому Хлору
Взойти на ту высоку гору,
Где роза без шипов растёт,
Где добродетель обитает,—
Она мой дух и ум пленяет…

Вам, наверное, уже любопытно – кто же такая эта восточная правительница Фелица и кто такой княжич с химическим именем Хлор? О-о-о, я вас уверяю, это весьма интересно!

Фелица – это производная от Фелицитас – богини счастья и успеха у древних римлян. Давайте вспомним, где мы все слышали это красивое слово – «фелицита» или «феличита»… Вспомнили?… Песня такая есть романтическая у итальянского дуэта Аль Бано и Ромины Пауэр – «Феличита». Очень душевная песня о любви и счастье. Так что будем считать, что имя Фелица означает Счастье.

А вот Хлор – это мужской вариант имени древнегреческой богини цветов Хлорис. Но бога цветов никогда не было в греческой мифологии. Царевича Хлора придумала… прошу внимания!… русская государыня Екатерина Вторая. И царевну Фелицу тоже придумала она. Однажды императрица написала для своих внуков Александра и Константина нравоучительную сказочную притчу, которая называется «Сказка о царевиче Хлоре». В этом произведении под покровом аллегории доказывается, что истинное счастье приобретается только добродетелью при помощи разума.

Если быть максимально кратким, то содержание этой сказки таково: сын древнекиевского князя Хлор, был похищен киргизским ханом, который приказал пленнику найти «Розу без шипов» – символ Добродетели; дочь хана Фелица сжалилась над Хлором и дала ему в спутники своего маленького сына – «Рассудок»; с его помощью царевич успешно победил все трудности и испытания; взобрался на крутую каменистую гору, сорвал там «розу без шипов», которую принёс хану. И тот отпустил Хлора домой вместе с его добычей – красивым и редким цветком.

Я намеренно зашёл издалека – рассказал вам о мудрой аллегорической сказке императрицы Екатерины для того, чтобы стал понятен тайный смысл витиеватой оды «Фелица» поэта Гавриила Державина. Это был его поэтический комплимент Екатерине с хорошей долей острой сатиры на её царедворцев и даже на фаворитов. Богоподобная царевна киргизской орды Фелица в его восторженном произведении была олицетворением великой русской самодержицы Екатерины Второй. Судите сами, всего несколько строк:

Тебе единой лишь пристойно,
Царевна! свет из тьмы творить;
Деля Хаос на сферы стройно,
Союзом целость их крепить;
Из разногласия согласье
И из страстей свирепых счастье
Ты можешь только созидать.
Так кормщик, через понт плывущий,
Ловя под парус ветр ревущий,
Умеет судном управлять.

Успех державинской «Фелицы» был полным и блестящим. А к поэту впервые в жизни пришли литературная известность и поэтическая слава. Его ода, напечатанная в журнале «Собеседник любителей российского слова», произвела фурор среди петербургской читающей публики. Оказалась она и на столе Екатерины. Императрица залпом прочла поэму о себе любимой. В литературе она разбиралась хорошо и увидела, что здесь есть всё: не только утончённая лесть в свой адрес, но и новый, небывалый прежде поэтический лад, живые сцены столичной жизни и едкая сатира на своё окружение.

Но самое главное – Державину удалось задеть сердечные струны адресата. В своём дневнике Екатерина написала следующее: «Прочла Фелицу и разревелась, как дура»… И ведь было от чего расплакаться мудрой просвещённой правительнице!

Приведу в качестве примера ещё несколько державинских строк, которые могут быть актуальны даже для нашего сегодняшнего времени:

… Которого закон, десница
Дают и милости и суд.—
Вещай, премудрая Фелица!
Где отличён от честных плут?
Где старость по миру не бродит?
Заслуга хлеб себе находит?
Где месть не гонит никого?
Где совесть с правдой обитают?
Где добродетели сияют?—
У трона разве твоего!

Екатерина знала, что поэт Державин находится в затруднительных финансовых обстоятельствах, и поэтому прислала ему золотую, осыпанную бриллиантами табакерку, внутри которой находился очень достойный гонорар – пятьсот рублей червонцами. Свой подарок государыня сопроводила выразительной надписью на пакете: «Из Оренбурга от Киргизской Царевны мурзе Державину».

Завершит моё повествование занятная историческая байка, именно из-за которой я и взялся пересказывать вам тут царские сказки и цитировать державинскую оду… Так вот, говорят, что на одном приёме Екатерина подошла к Державину и поинтересовалась: – Ну как, понравилось Вам моё сочинение?

Это она так тонко напрашивалась на комплимент и ждала благодарности за свой драгоценный презент – золотую табакерку с червонцами. Гавриил Романович не растерялся и ответил: – Ваше Величество! Я в восторге! И с нетерпением жду следующего тома!

На следующий день фельдъегерь привёз Гавриилу Державину ещё один, точно такой же щедрый подарок с аналогичным содержимым и запиской: «Том второй. И последний. Ваша Екатерина».