Какие проблемы раскрываемые шолоховым в рассказах актуальны и в наше время

Сегодняшний мир немыслим без войны, войны видимой, осязаемой, которая уносит и калечит человеческие жизни. В «Донских рассказах» Шолохов выразил все своё отношение к страшным событиям гражданской войны, явившейся трагедией русского народа. Война губительна для обеих сторон вообще и втройне трагична, когда брат воюет против брата, сосед против соседа, друг против друга. Для нации гражданская война – большая трагедия, поскольку никакого положительного прогрессивного результата, как например, национальные освободительные войны, она не приносит.

Такая война приносит лишь невосполнимые потери, калечит души, разъединяет родных людей на «своих» и «врагов», которым может стать член собственной семьи – отец, сын, брат, приносит бессмысленную, ничем не оправданную жестокость, всплеск самых жестоких, темных и мрачных эмоций. Писатель говорит в своем произведении прямо – недопустимо, когда люди, разумные существа, приходят к варварству и самоистреблению, когда основа мира – семья гибнет. «Донские рассказы» очень реалистичны, в них показана вся правда войны, та, что не щадит никого, даже детей. В его рассказах нет излишних романтических красот. Шолохов показывает, что нельзя чересчур живописно, красочно писать о смерти среди «седых ковылей», приписывать погибающим то состояние, когда они «умирали захлёбываясь красивыми словами».

В произведении Шолохова замечательна красота в простоте слова, в народности языка. По моему мнению смысл рассказов в том, что люди, чтобы доказать свою преданность своим идеалам, переступают через жизнь и судьбу самых родных, близких людей. В этом понимании рассказы современны, поскольку ради идеи, которую на сегодняший момент заменяют деньги, люди ненавидят и убивают друг друга. Ради денег в наше время могут «и отца убить, и мать продать». Именно это и хотел сказать Шолохов: в любое время найдется причина для братоубийственной войны, но нужно помнить и незабывать историю, ее горькие и кровавые уроки. Герои у Шолохова не рассуждают, а действуют, не задумываясь, по первому зову сердца бросаются в реку спасать жеребёнка, спасают детей от банд. Но наряду с хорошими поступками, так же, не задумываясь, убивают сыновей, отнимают последнее у крестьян.

Они заставляют то злиться, то плакать. Читаешь, и «грусть-тоска» заполняет твоё сердце. Шолохов пробуждает скрытый в наших душах огонь, приобщая к великой доброте, великому милосердию и великой человечности русского народа. Он принадлежит к числу тех писателей, чьё искусство помогает каждому стать более человечным, и оно бессмертно и актуально как никогда. Суть рассказов Шолохова заставляет задумываться о смысле жизни, о смысле войны, о современной жизни.

Судьба крестьянства, его положение в России всегда были проблемой, далеко выходящей за рамки экономические, — это была проблема в первую очередь нравственная. Писателями XIX века крестьянин воспринимался как «сеятель и хранитель» родной земли, как носитель высших человеческих ценностей, природной мудрости, согласия с природой. Российская действительность XX века поставила крестьянство в новые условия; власть, пришедшая под лозунгом «Землю — крестьянам», во многом вернула времена крепостного права, когда мужики были прикреплены к земле и лишены возможности пользоваться плодами своего труда, а тысячи крестьянских семей вообще были уничтожены.

Год сплошной коллективизации — 1929 — официальные власти именовали «годом великого перелома». Сегодня историки добавляют к этому: «Перелома хребта крестьянства» — именно тогда все самое талантливое, трудолюбивое, жизнеспособное население деревень было уничтожено в ходе ликвидации кулачества как класса. В русской литературе XX века тема крестьянской судьбы складывалась очень непросто. С одной стороны, писателей заставляли, обязывали создавать произведения о сельских жителях — это время успел застать застрелившийся в 1930 году Маяковский, писавший о том, что дано задание повернуться «лицом к деревне», — и поэты дружно берутся его выполнять, вооружившись гуслями. Сам же автор поясняет, что у него лицо — одно: оно лицо, а не флюгер. Но это у Маяковского. Это — у Пастернака, который, съездив по спецзаданию в творческую командировку, так и не написал о новом счастье колхозной деревни.

А сколько было таких, кто написал! Известно, что только за короткий период 1929—1934 гг. было напечатано более 300 произведений разных жанров о коллективизации, о работе сознательных колхозников и происках кулаков. Строились они по строгим канонам и к реальной картине деревенской жизни имели косвенное отношение.

Немного было произведений, в которых встречалась реальная картина, решались реальные проблемы. В их числе, например, роман В. Вересаева «Сестры», написанный в 1931 году. Он был издан в 1933 году и сразу осужден тогдашней литературной критикой за неправильную авторскую позицию и больше не печатался до наших дней. «Ошибочность» же позиции автора заключалась в том, что он дал правдивые и страшные картины раскулачивания, показал, как молодые люди, комсомольцы, приезжают в деревню и по разнарядке разоряют крестьянские дома, обрекают на ссылку и гибель целые семьи, включая стариков и малых детей.

Одна из самых страшных сцен в романе — раскулачивание семьи старого крестьянина, главная вина которого в том, что на собрании он высказал здравую мысль — на своей земле мужик всегда будет работать лучше, чем на общей: «Коли пашня моя, я об декретах не думаю, я на ней с темна до темна работаю, за землей своей смотрю, как за глазом!». Вот за эти слова и объявлен он врагом, в его дом приходят, чтобы выгнать оттуда всю семью, отобрать нажитое — недаром старуха называет это «дневным разбоем». Забирают все, в том числе и детские валенки с ноги маленького мальчика. И вот, когда сани, полные крестьянским добром, отъезжают со двора, ребенок бежит за ними по снегу и просит отдать валенки. И смысл эта сцена обретает глубоко символический — недаром она так врезалась в память одного из комсомольцев, заставила его усомниться в правоте того, что они делают в деревне.

Тогда же, в 1930 году, М. Шолохов задумьюает, прервав работу над «Тихим Доном», написать произведение о современности, о «перевоспитании крестьян в духе коллективизма», по его собственному выражению. Так началась работа над «Поднятой целиной». Творческая история романа необычна — две его книги были написаны в разные годы — довоенные и послевоенные (при эвакуации погибли черновики романа). Сегодня «Поднятая целина» ставит перед читателем немало вопросов. Документально подтверждено, что правду о том, как на самом деле завоевывалась новая жизнь, писатель знал уже в начале 30-х годов, видел и то, к чему пришло крестьянство в итоге его отчуждения от земли и собственности, и все же роман — совсем не об этом.

Долгие годы он воспринимался как классика советской литературы, произведение, написанное рукою большого мастера, но вот как соотнести сегодня то, что в нем написано, с теперешними представлениями о том периоде, сложившимися на основании вновь открывшихся для нас фактов, документальных свидетельств? Одна из попыток дать новое прочтение роману М. Шолохова сделана автором статьи, опубликованной в 1990 году в журнале «Огонек», И. Коноваловой. Статья озаглавлена намеренно полемично: «Михаил Шолохов как зеркало русской коллективизации». Одна из идей автора в том, что художник цель перед собой поставил одну, а добился другого, правда пересилила ложные установки, и вопреки им было создано достоверное произведение — это можно увидеть на примере образов коммунистов в романе. Точка зрения И. Коноваловой — один из вариантов современного прочтения произведения. Далеко не все в таком подходе убедительно.

И совсем уж трудно согласиться с тем, что, например, Андрей Разметнов — это просто неумелый, едва ли не смешной человек, не способный к крестьянскому труду. Думается, что с шолоховским текстом не все так просто. В романе тесно переплелись как бы три установки, восходящие к разным источникам: собственное видение, которое позволяет автору правдиво отобразить многое из того, что творилось и в деревне и в человеческих душах: естественное нежелание отдавать нажитое добро, неограниченная власть людей, порой таких далеких от совершенства в нравственном смысле.

Как не вспомнить здесь Макара Нагульнова, который угрожает крестьянам оружием и говорит о своей готовности стрелять в баб и ребятишек, если того потребует революция; другая художественная установка в романе идет от авторской же позиции, но основывается не столько на реальной картине жизни, сколько на вере в утопию общего счастливого труда — тогда, в начале 30-х, в это поверили многие, ведь сама эта утопическая мечта опиралась на мечты народные о радости общего труда и справедливом устройстве жизни, опыт такого труда в русской деревне был немалый — от сенокоса до помощи всем селом при постройке дома; и, наконец, третья составляющая романа — это те идеологические догмы, которые, хотел он того или нет, обязан был отразить в романе писатель, здесь и происки врагов, наделенных заведомо зверскими чертами, и не менее звериный образ кулака, уморившего голодом свою мать, и мудрый секретарь райкома партии. Все эти установки, столь различные, переплетаются в романе, создают сложный узор, в котором правда соседствует с искренним заблуждением автора, а реальные проблемы — с надуманными, вроде ожидания Макаром Нагульновым мировой революции.
В прочтении романа важно соблюдать принцип историзма, который многое помогает понять в позиции автора. М. Шолохов писал так, как видел, так, как хотел видеть, и так, как его заставляли видеть. Произведение стало своеобразным памятником тому времени. Сегодня мы заново переосмысливаем тему крестьянства, во многом возвращаясь к тем традициям, которые оставил нам прошлый век — в желании видеть в крестьянине не только кормильца и рабочую силу, но и великое нравственное начало человека, ближе всех иных стоящего к земле, к природе. Как уже говорилось, существуют различные точки зрения на роман М. Шолохова «Поднятая целина». Наиболее близка мне та, которая трактует произведение как факт истории русской литературы XX века. Было бы совершенно неверно сбрасывать шолоховский текст «с парохода современности».

Без него наше представление о теме крестьянства в русской прозе предвоенных и послевоенных лет было бы неполным. Даже те крупицы правды, которые пробились в роман через все политические установки, спущенные свыше, бесконечно важны, так как за ними — авторский талант, за ними — трагедия художника, чей талант был использован для пропаганды утопии, для оправдания насилия и жестокости. Эта трагедия еще ждет своего исследователя. До конца не прочтенным, не воспринятым остается роман «Поднятая целина». Дать ему окончательную оценку нам еще предстоит.

Судьба народа в трагические периоды истории (по произведениям М. А. Шолохова)

Михаил Александрович Шолохов, родившийся в 1905 г., стал современником многих событий русской истории прошлого века. Он участвовал в боевых действиях на Дону во время гражданской войны, то есть на себе испытал не только все тяготы и лишения фронтовой жизни, но и ужасы братоубийственной войны. Все эти переживания нашли яркое отражение на страницах его произведений.

Своеобразие творческой позиции Шолохова, вытекающее из его понимания действительности, определялось прежде всего тем, что человек в его произведениях показан не столько в столкновениях с окружающими (хотя и они, конечно, есть), сколько в непосредственных столкновениях с историческими событиями. От А. С. Пушкина до Л. Н. Толстого исторические события являлись, как правило, фоном, на котором и разворачивались основные события повествования. На этом фоне герои соприкасались, объединялись или противостояли друг другу, но эти соприкосновения касались исключительно сферы нравственной.

В творчестве Шолохова, при сохранении классических конфликтов русской литературы, показана трагедия столкновения человека с роковыми силами судьбы. Произведения этого автора охватывают более полувека истории России, истории бурной и тяжелой. История России никогда не протекала гладко и размеренно, тем более нельзя этого сказать о XX в., когда наша страна пережила две тяжелейшие мировые войны и одну гражданскую, да к томе же не менее жестокую и разрушительную революцию 1917г. Войны начала века и Великая Отечественная война кардинально отличаются друг от друга и по характеру, и по содержанию. Первая мировая война послужила толчком к разрушению старою политического режима и к установлению нового. Все это привело к ломке веками существовавших отношений.

Действия новых властей, пришедших к власти в ходе революции, вызывали большое противодействие со стороны практически всех слоев населения. В России разгоралась гражданская война — страшная, жестокая и бессмысленная. Ломались прежние связи, разрушались семьи. Страна подверглась нашествию иностранных интервентов. Лишь ценой неимоверных усилий удалось сохранить независимость и целостность государства. Все эти трагические события отражены в романе-эпопее «Тихий Дон», который можно назвать трудом жизни писателя. 14 лет, с 1926 по 1940 г., автор работал над этим произведением.

В романе отражена жизнь казаков до и во время Первой мировой войны, во время революции и гражданской войны. Роман показывает жизнь русского народа в один из тяжелейших периодов истории России. Автор раскрывает неразрывную связь человека со своей страной, с ее историей и судьбой. Он не может отрешиться от происходящих событий только по своему желанию. Автор раскрывает в своих работах объемы не столько материальных, сколько моральных, душевных разрушений и страданий. Неприятие нововведений, потеря близких и любимых людей, несправедливое отношение властей — все это было повседневными реалиями того времени.

Государство переживало тяжелое время, но ведь государство — это и есть народ. А в описываемый в романе период произошел раскол среди населения, раскол более страшный, чем социальное расчленение. Страна разделилась на два противоборствующих лагеря, каждый из которых фанатично отстаивал собственные идеи и цели. В результате рушились семьи, «брат шел на брата, а сын на отца». Создавая роман, Шолохов не сделал ни одного поклона ни в сторону белых, стремившихся вернуть прошлое, ни в сторону большевиков, утверждавших свою власть силой оружия. Гражданская война закончилась. В стране бушевал экономический кризис. Ужасающая разруха усугублялась действиями нового правительства: проведение коллективизации встречало жесточайшее сопротивление со стороны населения, особенно свободолюбивых казаков. Период коллективизации отражен в романе «Поднятая целина», он также не определил для читателя сторону, на которую встал автор произведения.

Шолохов показывал не только беды и горести простого крестьянского люда, который поддерживал идею создания колхозов. Писатель на примере Кондрата Майданникова — одного из лучших хозяев хутора — раскрывает трагедию хозяина-собственника, который также не отказывается вступать в колхоз, но которого гложет «подлюка-жалость к своему добру».
ру». Боится хозяин, что не будет оно так же ухожено у коллективного хозяина. Как оказалось впоследствии, страхи его оправдались. Другая сторона трагедии — Макар Нагульнов, мысли которого заняты «мировой революцией». «С мальства» он испытывает ненависть к крестьянской собственности, и с нею он строит новую жизнь. «…Как служишь революции? — кричит он Разметно-ву после раскулачивания Гаева, — Жалеешь? Да я… тысячи станови зараз дедов, детишек, баб… Я их из пулемета… всех порежу!»

Таким был «великий перелом», ярко описанный Шолоховым. Но страна пережила и это, она восстанавливала силы, залечивала раны. Не слишком много времени судьба предоставила ей для этого: в 1941 на русскую землю вторгаются иноземные захватчики. Вся страна восстала против иноземцев. Миллионы добровольцев устремились на защиту своих домов и семей. Даже сейчас, спустя почти 60 лет, трудно оценить объемы трагедии, масштабы разрушений. Героями таких произведений, как «Они сражались за Родину», «Судьба человека», «Наука ненависти», являются простые люди: колхозник Иван Звягинцев, агроном Николай Стральцов, шофер Андрей Соколов… Образ воюющего народа, который проявил стойкость и мужество в борьбе с захватчиком, встает со страниц книг Михаила Александровича. Он с психологической глубиной описал характеры сильных духом людей, которые не сломались на крутых поворотах истории.

«Я хотел бы, чтобы мои книги помогали людям стать лучше, стать чище душой, пробуждали любовь к человеку, стремление активно бороться за идеалы гуманизма и прогресса человечества», — говорил М. А. Шолохов. «Творческий путь писателя» Каждый из нас пишет по указке сердца, а сердца наши принадлежат партии, и родному народу, которому мы служим своим искусством. М. Шолохов Михаил Александрович Шолохов родился на Дону в тысяча девятьсот пятом году. Он стал свидетелем «ключевых моментов» истории страны и в своем творчестве отразил все этапы борьбы и строительства нового государства: гражданскую войну, коллективизацию и Великую Отечественную войну. По Художественным и публицистическим произведениям Шолохова можно изучать историю нашего государства, настолько они правдивы, монументальны и многогранны.

Он отображает жизнь такой, какой она была. В середине двадцатых годов начинают печататься «Родинка», «Пастух», «Продкомиссар» —произведения позже объединенные писателем в «Донские рассказы». В них Шолохов покажет беспощадную правду гражданской войны, которая разделила вчерашних друзей, даже членов одной семьи на два непримиримых лагеря. Смертельная схватка между борцами за новую жизнь и теми, кто отстаивал старые порядки, хотел повернуть страну на старые рельсы, — основная тема «Донских рассказов». В этих произведениях Шолохова нет «счастливых», «благополучных» концовок, так как не может быть счастья и покоя, душевного равновесия в такой кровавой круговерти. Параллельно с работой над рассказами писатель приступает к созданию широкого полотна о жизни донского казачества накануне революций и до гражданской войны. Над романом-эпопеей «Тихий Дон» Михаил Александрович работал вплоть до 1940 года, обращался к нему и позже.

Центральное место в романе занимают события гражданской войны на Дону, и в частности история верхнедонского контрреволюционного восстания казаков. Эта страница гражданской войны до Шолохова была плохо изучена историками. Писатель проделал громадную работу, собрав большое количество подлинных документов, воссоздал действительную картину тех трагических событий. С большой теплотой рисует Шолохов портреты стойких борцов за новую жизнь. Это — сын батрака Михаил Кошевой, машинист мельницы Иван Котляров, профессиональный революционер Штокман, верный солдат революции Бунчук и многие другие. В романе представлены и те, кто хотел удержать старые порядки. Это семейство хуторских богатеев Коршуновых, купец Мохов, помещик Листницкий, генералы и офицеры белой армии, иностранные интервенты. В романе «Тихий Дон» Шолохов показал судьбы народа в годы революции и гражданской войны.
В шатаниях казачества между революцией и контрреволюцией проявилась двойная природа психологии мелкого собственника. Писатель гениально показал все перипетии жизни человека на изломе истории на примере жизни Григория Мелехова. Он говорит о жизни: «…ничего я не понимаю… Мне трудно в этом разобраться… Блукаю я, как метель в степи…»

В романе «Тихий Дон» Шолохов сочетает эпическое изображение великих исторических событий с удивительной лиричностью повествования, передачей тончайших интимных переживаний людей, раскрытием их самых сокровенных чувств и мыслей. Параллельно с работой над заключительными главами романа «Тихий Дон» Шолохов работает над романом о коллективизации, названном впоследствии «Поднятая целина». Как и «Тихий, новый роман — о жизни народа в страшный период ломки народной психологии. Только теперь это период преодоления вековых предрассудков, поворота простых тружеников к новым формам жизни.

В «Поднятой целине» действие происходит в условиях упрочившегося советского строя, когда сознание основой массы казачества значительно выросло, понимание преимуществ новой жизни легче проникает в массы, а антисоветская агитация врагов народа находит все меньше сторонников. Наиболее ярко психология казачества рисуется в таких массовых сценах, как собрание по поводу организации колхоза, «бабий бунт», приезд Давыдова в бригаду, отказавшуюся работать, открытое партийное собрание колхозников… Шолохов писал роман на богатом материале окружавшей его действительной жизни; писатель показал, что поворот в народном сознании произошел не сразу и не легко. Началась Великая Отечественная война, и писатель-гуманист не остался в стороне от борьбы.

В военных корреспонденциях, очерках «На Дону», «На юге», «Военнопленные», «В казачьих колхозах» писатель раскрывает античеловеческий характер развязанной гитлеровцами войны. В 1943 году Шолохов начал работу над романом «Они сражались за Родину». Произведение повествует о тяжелых днях отступления под натиском мощной военной машины Германии, о смертельной схватке под Сталинградом, переломившей весь ход войны. В романе «Они сражались за Родину» глубоко раскрыт русский национальный характер, ярко проявившийся в дни тяжелых испытаний. Героизм русских людей в романе лишен внешне блестящего проявления и предстает перед нами в ратных буднях трагически, а порой и комически.

Такое изображение войны приводит читателя к выводу, что героическое не в отдельных подвигах советских солдат, а что вся фронтовая жизнь — подвиг. После войны, в 1957 году, когда над миром возникла угроза новой мировой катастрофы, Шолохов опубликовал рассказ «Судьба человека», чтобы напомнить о тех ужасах, которые больше не должны повториться. В небольшом по объему про – изведении перед читателями проходит жизнь героя, вобравшая в себя судьбу страны. Андрей Соколов — советский человек, мирный труженик, ненавидящий войну, отнявшую у него всю семью, счастье, надежду на лучшее. Оставшись одиноким, Соколов не утратил человечность, он смог разглядеть и пригреть около себя бездомного мальчика.

Писатель заканчивает рассказ уверенностью в том, что около плеча Андрея Соколова поднимется новый человек, готовый преодолеть любые испытания судьбы. Творчество Шолохова оценено по достоинству. Он лауреат всех возможных премий и наград отечественных, а в 1965 году удостоен Нобелевской премии за роман «Тихий Дон». Его произведения достойно вошли в русскую классическую литературу.

В романе «Тихий Дон» М. Шолохов с большим мастерством показал трагические моменты в революции и гражданской войне и совершенно по-новому, опираясь на исторические материалы, свой собственный опыт, воспроизвел истинную картину донской жизни, ее эволюцию. «Тихий Дон» называют трагедией-эпопеей. И не только потому, что в центре поставлен трагедийный характер – Григорий Мелехов, но и потому, что роман от начала до конца пронизывают трагические мотивы. Это трагедия и тех, кто не осознал смысла революции и выступил против нее, и тех, кто поддался обману. Это трагедия многих казаков, втянутых в Вешенское восстание в 1919 году, трагедия защитников революции, гибнущих за народное дело.
Трагедии героев разворачиваются на фоне переломных для нашей страны событий – старый мир до основания разрушен революцией, ему на смену идет новая социальная система. Все это и обусловило качественно новое решение таких «вечных» вопросов, как человек и история, война и мир, личность и массы. Человек для Шолохова – самое ценное, что есть на нашей планете, а самое важное, что помогает формированию души человека, – это, прежде всего, его семья, дом, в котором он родился, вырос, где его всегда будут ждать и любить и куда он обязательно вернется.
«Мелеховский двор – на самом краю хутора» , – так начинается роман, и на протяжении всего повествования Шолохов рассказывает о представителях этой семьи. Жизнь обитателей дома предстает со страниц эпопеи в переплетении противоречий и борьбы. Вся семья Мелеховых оказалась на перекрестке больших исторических событий, кровавых столкновений. Революция и гражданская война вносят крутые перемены в сложившийся семейно-бытовой уклад Мелеховых: рушатся привычные родственные связи, рождаются новые мораль и нравственность. Шолохову с большим мастерством удалось раскрыть внутренний мир человека из народа, воссоздать русский национальный характер эпохи революционного времени. Через двор Мелеховых проходит линия обороны, его занимают то красные, то белые, но отчий дом навсегда остается тем местом, где живут самые близкие люди, всегда готовые принять и обогреть.
В начале повествования автор знакомит читателя с главой семьи – Пантелеем Прокофьевичем: «Под уклон сползавших годов закряжистел Пантелей Прокофьевич: раздался в ширину, чуть ссутулился, но все же выглядел старичком складным. Был сух в кости, хром (в молодости на императорском смотру на скачках сломал ногу) , носил в левом ухе серебряную полумесяцем серьгу, до старости не слиняли на нем вороной масти борода и волосы, в гневе доходил до беспамятства… » Пантелей Прокофьевич – истинный казак, воспитанный на традициях доблести и чести. На этих же традициях он воспитывал своих детей, проявляя порой черты крутого характера. Глава семейства Мелеховых не терпит непокорности, но в душе добрый и чувствительный. Он умелый и трудолюбивый хозяин, умеет рачительно вести хозяйство, сам работает от зари до зари. На него, а еще в большей мере на его сына Григория, ложится отсвет благородной и гордой натуры деда Прокофия, бросившего некогда вызов патриархальным нравам хутора Татарского.

«Михаил Шолохов. Статьи и исследования», «Художественная литература», М. 1975, 328 стр.

Писать о Михаиле Шолохове, о его «Тихом Доне», «Поднятой целине», «Судьбе человека» – значит так или иначе касаться основных этапов движения советской литературы, нравственную и эстетическую устремленность которой глубоко выражают эти произведения. Поэтический мир Шолохова – одна из вершин социалистического реализма, его классика и вместе с тем – животрепещущая современность, отражение кардинальных проблем духовного бытия наших дней.

Созданию книги, о которой пойдет речь, помимо обычных, сопутствовали дополнительные трудности. В самом деле, не так просто было представителям разных научных коллективов страны, литературоведам из ГДР, Венгрии, Чехословакии, «встретившись» в одном начинании, прийти к общему знаменателю, добиться, чтобы работа каждого стала необходимым звеном в реализации замысла. К чести авторов, а также редакторов-составителей Л. Скворцовой и О. Смолы, им удалось создать книгу, которая, вопреки скромному подзаголовку «Статьи и исследования», обрела характер коллективного труда, имеющего единую концепцию и целенаправленность.

Пожалуй, наиболее ярко прицел сегодняшнего дня виден в статье В. Щербины, открывающей труд и посвященной осмыслению романа «Тихий Дон» в контексте проблем современного мира. Многие вопросы философского, этического плана автор не случайно рассматривает в связи с проблемой главного героя – Григория Мелехова. Отношение к этому образу всегда могло служить показателем главенствующей тенденции в литературоведении. Был период, когда в Григории видели «ландскнехта нашего времени», человека, который «внутренне солидаризовался с кулаками» и т. п. От дискуссии к дискуссии (а их состоялось уже три: 1940, 1958, 1965 – 1969) вырабатывался объективный подход к одному из сложнейших в мировой литературе XX века образов. В конце 50-х годов судьба Мелехова уже трактовалась как судьба «отщепенца», порвавшего с народом и обреченного на нравственное опустошение. Стремление преодолеть такую односторонность привело к тому, что в 60-е годы получила распространение концепция (кстати, впервые обнародованная еще в 1940 году¹), которую, при скидке на некоторые индивидуально-авторские вариации, можно определить как концепцию «исторического заблуждения» или же «трагической ошибки», «трагической вины». Что же дальше?

В. Щербина предлагает вниманию читателя более широкий взгляд на проблему, определяет образ Григория Мелехова, при всей его конкретно-исторической обусловленности, как «социально-философское и художественное обобщение, вбирающее в себя проблему судьбы личности в эпоху коренных исторических преобразований» (стр. 9). В конечном итоге суть не в смене одной концепции другой, более гибкой и совершенной. Ход размышления автора над трагедией Григория Мелехова подводит к выводу о необходимости совершенствования самой методологии исследования, которая порою ведет либо к социологическому упрощенчеству, либо к эстетическому субъективизму. Сейчас уже недостаточно осознания той истины, что постижение глубины образа Мелехова предполагает анализ объективных и субъективных обстоятельств, как общественных, так и сугубо личных импульсов, толкающих героя на активные действия. Иными словами, раскрытие социальных обоснований ни в коей мере не противоречит выяснению психологических мотиваций (на что так упирали сторонники концепции «заблуждения»). Однако общее и индивидуальное в Григории Мелехове и сегодня предстают в иных работах как величины по существу неизменные. Статья В. Щербины как раз и направлена против такого статичного подхода. Написанная в обобщающем плане, она выходит за рамки локального разговора о «Тихом Доне», затрагивает в историческом и, главное, современном аспектах узловые проблемы творчества М. Шолохова. Обобщающие выводы, итоговые соображения В. Щербины подводят к определению произведений М. Шолохова как художественного феномена, давшего могучий стимул дальнейшему развитию реалистического искусства. В этом смысле со статьей В. Щербины перекликается работа Л. Якименко об эстетическом богатстве творчества М. Шолохова. Эпическое мастерство писателя, изображение материально-предметного и интимно-духовного в удивительном многообразии жизненных связей – все это реализация целенаправленной эстетической программы, основанной, как убедительно доказывает Л. Якименко, на триединстве «человек – общество – природа», которое «выражает одну из существенных особенностей социалистической цивилизации» (стр. 214).

Для авторов данной книги характерно стремление максимально приблизиться к материалу, идти в глубь художественного текста, что позволяет находить невидимые внешне элементы, важные не только для понимания одного произведения, а и всего творчества писателя в целом. Но, внедряясь в глубины текста, поневоле приходится жертвовать масштабами. Не потому ли внимание, скажем, М. Кургинян сосредоточено на нравственном аспекте характеристики персонажа, Н. Великой – на своеобразии «Донских рассказов», чехословацкого литературоведа М. Заградки – на изображении первой мировой войны в «Тихом Доне», В. Литвинова – на бытовой детали в «Поднятой целине», югославского ученого А. Флакера – на структуре лишь одной главы этого романа. В статье литературоведа из ГДР Э. Ковальского рассматривается социальная основа конфликтов «Тихого Дона» и «Поднятой целины», сложная взаимосвязь в этих романах исторической реальности и художественного вымысла. Вместе взятые, исследования данных авторов «работают» в одном направлении – освещают перспективу идейно-эстетической эволюции художника. Разговор, естественно, касается и творческих исканий литературы 20-х годов, и проблемы синтеза стиля, и некоторых аспектов «деревенской прозы», наконец, так или иначе затрагивает вопросы, бывшие до недавнего времени предметом критической полемики.

Например, споры вокруг одной из коллизий «Тихого Дона» – «Михаил Кошевой – Григорий Мелехов». Отнюдь нельзя сказать, чтобы споры эти были бесполезной тратой полемической энергии. «Защита» Мелехова – своего рода ответная реакция на те искажения образа, которые, накапливаясь, не могли не вызвать несогласия. Кроме того, свидетельства документальных материалов, к которым обращаются «защитники», помогают лучше осознать не только причины, вызвавшие, скажем, Вешенское восстание, но и постигнуть концепцию «Тихого Дона» в целом, его глубокое соответствие исторической правде, духу изображаемого времени. Однако из верных посылок порою делались неверные выводы, а посему Григорий Мелехов представал в иных публикациях не только трагической фигурой, но невинной жертвой – жертвой жизни, истории, а затем и критиков, которые якобы вершат над ним неправый суд. Раздававшиеся здравые призывы к тому, чтобы наши сегодняшние представления о гуманизме, наше знание драматических поворотов эпохи не смазывали исторической ретроспективы, а, наоборот, углубляли ее, – не всегда находили отклик. Оттого, может быть, что нередко страдали декларативностью. Возвращение, в таких случаях, к «началу начал» – к тексту, его вдумчивое прочтение позволяет преодолеть болезнь «суженной» методологии, избежать крайностей, приблизиться к истинному смыслу концепции автора, к объективной художественной реальности произведения. Суть разразившегося в последней книге «Тихого Дона» конфликта между Михаилом Кошевым и Григорием Мелеховым не может быть объяснена лишь формировавшейся в ходе всего действия несовместимостью двух личностей (на что уповали иные критики, желая поэтому больше человеческой чуткости – Кошевому и социальной зоркости – Мелехову). В этом заново убеждаешься, читая работу Л. Киселевой. Спор двух бывших друзей, подчеркивает исследователь, – отражение объективного процесса становления новой правды, утверждения ее не в идеальных, а драматически противоречивых условиях. Вовлеченный в этот процесс, каждый из героев лишь частично в чем-то прав или не прав. Справедлив вывод Л. Киселевой: с высоты новых идеалов неприемлемы как только «общий подход» к конкретной личности, так и только «частное решение», если последнее снимает вопрос об ответственности личности перед историей.

Затрагивается в рецензируемой книге и проблема, постановка которой в коллективных трудах о выдающемся мастере стала уже традиционной, чуть ли не обязательной, но, разумеется, от этого отнюдь не легко разрешимой. Это, с одной стороны, выяснение преемственных связей художника с классикой, а с другой – определение его собственного воздействия на современный литературный процесс. Первой проблеме посвящена статья Н. Драгомирецкой «М. А. Шолохов и чеховские традиции». Как бы вопреки установившемуся стремлению литературоведов сближать творчество Шолохова с явлениями, типологическая близость которых, как говорится, видна и невооруженным глазом, Н. Драгомирецкая ищет менее заметную, но, очевидно, более глубокую общность. Сопоставительный анализ художественных структур столь разных писателей позволяет автору обнаружить глубинные обоснования стиля Шолохова, свидетельствующие о неразрывности художественного процесса. Эпический размах, многоголосие художественного мира М. Шолохова – важный этап в развитии реалистического искусства, стимулирующий творческие искания новых писательских поколений. Поэтому следующая за работой Н. Драгомирецкой статья Л. Залесской «Художественный опыт М. Шолохова и творческие поиски советских писателей» воспринимается как продолжение разговора, ибо традиция в самом высоком смысле этого слова всегда устремлена в будущее, она живет в новаторстве и в конечном счете вознаграждается появлением очередного звена – новой традиции.

На первый взгляд исследование традиции Шолохова вроде бы облегчается неоспоримой реальностью – воздействием творчества писателя на советскую литературу. Между тем как раз наглядность влияния требует максимума осторожности, поскольку мало-мальски самостоятельная творческая индивидуальность следует прежде всего своему личному опыту, действительности, истории. Рассмотрение шолоховской традиции преимущественно в многонациональном аспекте потребовало от Л. Залесской прежде всего осмысления собственно национального опыта литератур, в частности традиций народного эпоса – основы самобытности писателя. Ускоренное развитие в ряде литератур эпического, романного жанра правомерно рассматривается автором как процесс, в котором усвоение творческого опыта выдающегося художника слова выступало в сложном переплетении с влияниями развитых национальных традиций.

К сугубо концептуальным разысканиям органически примыкают в книге статьи о литературном наставничестве М. Шолохова, о реальном бытии его произведений в нашей повседневности, триумфальном шествии по всему свету. Это работы М. Андриасова, Ю. Лукина, венгерского литературоведа Б. Лэндела. Они расширяют наше представление о Михаиле Шолохове как учителе писательской молодежи, художнике граждански чутком, участнике современной борьбы идей, борьбы за мир во всем мире.

Вышеизложенное отнюдь не говорит о полной безупречности помещенных в труде материалов. Как ни невозможно «объять необъятное», авторам следовало бы, при всей сосредоточенности на «Тихом Доне» и «Поднятой целине», уделить больше внимания другим произведениям М. Шолохова, особенно последующих периодов творчества. Этого требует сам характер поставленных в книге сквозных проблем – метода и стиля, гуманистической концепции М. Шолохова. Между тем к анализу мало привлекается рассказ «Судьба человека» и совсем не рассматривается содержание романа «Они сражались за Родину». В книге имеются и огрехи, несогласованность, повторы, совпадения цитатных материалов и пр.

Однако мы не задавались целью квалифицировать недочеты каждой отдельно взятой статьи. Спрос с книги должен идти не по частностям, а по тем кардинальным вопросам, которые сообща в ней ставятся и проблема решения которых выходит за локальные рамки данного труда.

Прежде всего – о вопросах стиля, мастерства М. Шолохова. Методологическая грамотность их рассмотрения в книге вряд ли вызовет сомнение даже у самого придирчивого специалиста. Доскональное знание материала, внимание к микроэлементам стиля, тонкий анализ эволюции художественной структуры – все это позволило авторам внести свою лепту в разработку творческого метода выдающегося художника слова. И все же… порою ловишь себя на мысли о какой-то предопределенности многих наблюдений, какими бы свежими и самостоятельными они ни были. Причина такого ощущения в том, что усилия авторов, при всем различии методики исследования и отобранного материала, в конечном счете подчинены задаче, которая ставится с момента появления первых, посвященных «Тихому Дону» и «Поднятой целине», работ, – осмыслению сугубой реалистичности творчества М. Шолохова.

Нечего говорить, сколь правомочна такая задача и какими плодотворными могут быть результаты при ее решении. Но в процессе ее выполнения не появилась ли с годами некая односторонность или же однотипность выводов? Не пора ли искать не только в одном и том же направлении, но и рядом о ухоженными тропами? В самом деле: успехи шолоховедения наших дней налицо; исследователи углубляются в познание философских начал творчества Михаила Шолохова, правомочно ставят его произведения в контекст с коренными художественными и нравственными проблемами современности, эстетическими исканиями мировой литературы. А разработка проблем его индивидуального стиля и метода редко когда выходит за пределы круга, обозначенного триадой: эпичность, реалистическая детализация, объективированность изображения. Вот и в данной книге можно встретить положения (сами по себе верные) о том, что Шолохов чуть ли не протестует «против субъективно-экспрессивных форм авторского повествования» (стр. 97), что кредо писателя – исключительная объективность авторского голоса, что бытовая деталь – альфа и омега его стилевой манеры. Последняя мысль – своего рода идейное ядро интересной в целом работы В. Литвинова «Правда Семена Давыдова». Если «Поднятая целина», считает автор, «осталась в литературе такой классикой, которая читается, то этим она – наряду со всем прочим, большим и важным)- обязана и этой «бытописательской», очень земной подробности, о которой идет здесь речь и которая нам представляется радикальным средством постижения неповторимого душевного мира человека из народа, а через него – самой народной концепции действительности» (стр. 228 – 229). Даже с таким заострением можно согласиться, если бы была уверенность в его потенциальной плодотворности. Не приведет ли подобная увлеченность в конечном счете к апологии реалистического стиля как некоей дистиллированной художественной данности, развивающейся изолированно, за счет самообеспечения – сухого пайка реалий бытовой стороны действительности? Как же быть тогда с такими примечательными особенностями шолоховской манеры, как лирические отступления и ассоциативно, философски осмысленные пейзажи? Куда отнести ряд созданных Шолоховым романтически окрашенных характеров? Разве на одной бытовой детали держится образ Нагульнова? Без романтического заострения (особенно во второй книге «Поднятой целины») многие поступки Макара выглядели бы нелепыми выходками чудака, не больше.

Но следует отдать должное книге: есть в ней и тенденция к поискам иных ракурсов. В этом плане плодотворными, на наш взгляд, представляются анализ Н. Драгомирецкой шолоховских принципов оценки жизни от «я» автора, соображения Л. Киселевой о синтетичности стиля «Тихого Дона», замечания Б. Лэндела и А. Флакера о шолоховских аллегориях и совмещении писателем разных стилевых мотивов.

Однако развернутый, комплексный анализ художественной системы М. Шолохова – не в одном, а нескольких, дополняющих друг друга планах – задача будущего. Но – необходимая задача!

То же можно сказать и о проблеме взаимодействия творчества М. Шолохова с литературным процессом. Хочется надеяться, что помещенные в рецензируемой книге работы помогут преодолеть все еще дающее себя знать стремление некоторых литературоведов устанавливать перекличку между писателями кратчайшим путем – через прямые сюжетно-образные аналогии, после чего скорее напрашивается вывод об эпигонстве, чем о творческом наследовании. И все же следует сказать, что пока мы больше преуспели в обосновании социально-исторических предпосылок влияния М. Шолохова на советскую литературу, нежели в исследовании своеобразия идейно-художественного усвоения традиции, установление которой предполагает и анализ своеобразного «снятия» писателем испытываемого им влияния в процессе неповторимого личного, индивидуально-творческого поиска.

Но и это замечание опять-таки можно отнести не только к предмету нашей рецензии. В целом книга, подготовленная к 70-летию со дня рождения М. Шолохова, безусловно удалась. Она дает представление о направлениях поиска в шолоховедении сегодня и, что не менее важно, помогает определить перспективу исследований, которые должны появиться завтра.

1. См. статью Б. Емельянова «О «Тихом Доне» и его критиках», «Литературный критик», 1940, N 11 – 12.[↩]

7. Шолохов и современный мир. Полемические заметки

С приближением к СТОЛЕТНЕМУ юбилею имя Шолохова вновь и по праву становится в центр литературного движения. Издательства издают книги о Шолохове, планируют издание собраний сочинений, а «Терра – Книжный клуб», опередив всех конкурентов, издал собрание сочинений в 9 томах. Министерство образования, финансируя «Школьную библиотеку», в числе других классических шедевров издало и «Донские рассказы», и «Тихий Дон», и «Поднятую целину», используя результаты научной подготовки текстов, достигнутых русскими учеными в последние годы. В марте – апреле МГОПУ имени М.А. Шолохова провел Всероссийскую студенческую конференцию в Вешенской и III Всероссийскую конференцию в Москве. На конференциях была представлена вся Россия – Казань, Самара, Ростов-на-Дону, Москва, Тамбов, Воронеж, Таганрог, Рязань, Барнаул, Челябинск, Тверь, Ярославль, Липецк, Елец и др. Студенты, доценты, профессора, писатели высказали немало свежих, интересных наблюдений и мыслей о творчестве Шолохова, его месте в контексте всей русской и мировой литературы XX века. Литературоведы, лингвисты, методисты совершенно уверены в том, что и в XXI веке Шолохов будет пользоваться такой же популярностью, как и в XX.

Все это радует, вселяет надежду, что Россия, несмотря на свое плачевное экономическое положение, искусственно созданное отечественными и зарубежными махинаторами, полностью и по заслугам воздаст честь своему художественному национальному гению. Но немало еще не решенных вопросов и задач, а времени для их решения осталось так уж много… И чаще всего эти задачи и вопросы возникают из-за несостоятельности чиновников – руководителей академической науки.

Две главные и основные задачи как стояли, так и стоят перед отечественными литературоведами: научное издание произведений М.А. Шолохова и создание его научной биографии.

В Институте мировой литературы имени A.M. Горького (ИМЛИ) десять лет назад начали подготовку научного издания «Тихого Дона». В 1995 году Шолоховская группа подготовила и выпустила в свет в Военном издательстве ОСНОВНОЙ ИСТОЧНИК ТЕКСТА (есть такая терминология в текстологии) – издание романа в 1941 году, зная о том, что именно это издание, как и все довоенные, Шолохов особенно тщательно готовил к публикации.

За годы исследовательской работы научные сотрудники ИМЛИ пришли к выводу, что ни одно издание «Тихого Дона» не может быть признано каноническим. И наша задача заключалась в том, чтобы, исследуя все печатные источники, в полном объеме выявить творческую волю автора, которому за пятнадцать лет работы над романом пришлось преодолевать разного рода препятствия, в особенности негативный напор «вождей» РАППа, претендовавших говорить от имени правящей партии. Участие Серафимовича, Горького, Сталина помогло Шолохову в 1941 году издать все четыре книги романа в одном томе с наименьшими потерями. В изданиях романа в 20 – 30-е годы не было самоуправства редакторов, конъюнктурной правки, цензурного вмешательства. Но незаметно и для самого автора в издание романа вкрапливались неточности, которые от издания к изданию накапливались то ли по недосмотру редакторов, то ли по неграмотности корректоров. К сожалению, и в романе издания 1941 года были обнаружены неточности и ошибки, которые были выявлены в ходе текстологического анализа всех публикаций романа, имевших принципиальное значение для выявления авторской воли. Все эти неточности, опечатки и ошибки были устранены на основании текстологического анализа последующих изданий романа, в которых принимал участие и автор.

В статье «Каким должно быть академическое собрание сочинений М.А. Шолохова» Герман Ермолаев, американский ученый русского происхождения, обратил внимание на наше издание «Тихого Дона»: «В 1990-е годы в России вышло два издания «Тихого Дона» с более полным текстом, чем стандартные советские публикации романа начиная с 1956 года. Первое из новых изданий под общей редакцией В.А. Петелина выпущено московским Воениздатом в 1995 году, а второе под редакцией В.Я. Котовскова вышло в 1998 году в ростовском издательстве «Феникс». Текст московского издания полнее ростовского, так как оно представляет собой перепечатку издания романа 1941 года с восстановлением нескольких исключенных в том же году или ранее мест. В основу ростовского издания положен текст 1956 года с восстановлением ряда отрывков, выкинутых из романа в разные годы (…). Однако ни в московском, ни в ростовском изданиях «Тихого Дона» не восстановлено большинство ранних и самых обширных изъятий». И тут же предлагает восстановить главу из пятой части о Бунчуке и Анне, которую выбросил сам Шолохов без всякого давления с чьей-либо стороны. Не буду конкретизировать полемику с Г. Ермолаевым по поводу изданий «Тихого Дона», скажу лишь одно: Шолоховская группа ИМЛИ накопила громадный опыт текстологической работы и собрала материалы для дальнейшей продуктивной исследовательской работы. Но с 1996 года Шолоховская группа прекратила свое существование: просто некоторым сотрудникам не продлили контракт, а меня как ее руководителя заставили заниматься другими вопросами, нужными, возможно, и полезными, но – другими…

ПОЧЕМУ?

В начале 1995 года в Шолоховской группе решили широко отметить 90-летие М.А. Шолохова. Не раз на своих заседаниях обсуждали вопрос, как это сделать. Живые картины самодурства Ельцина и его команды, отдавших приказание стрелять по Белому дому, в котором заседал законно избранный народом парламент, у всех еще были в памяти. Как и имена сидевших в Лефортовской тюрьме народных избранников. И мы обратились к ученым, писателям, депутатам, издателям, генералам с просьбой принять участие в празднике, посвященном юбилею великого русского писателя и выдающегося общественного деятеля Михаила Александровича Шолохова.

Руководство ИМЛИ не принимало участия в подготовке юбилея или делало вид, что ничего не знает о предстоящем событии. В то время шолоховская тема не пользовалась вниманием у руководства ИМЛИ. Все делали, как говорится, на свой страх и риск.

Тема конференции: Шолохов – великий писатель XX века. Приглашены все, кто хоть что-то мог сказать о Шолохове, и в итоге конференция получилась очень интересной. Выступили Гейр Хьетсо, известный ученый из Норвегии, аспирант из Китая, Лев Колодный, Валентин Осипов, Михаил Лобанов, Виктор Чалмаев, ученые из Киева, Минска, из многих городов России. Два дня длилась напряженная дискуссия…

Казалось бы, все нормально, честь и хвала ИМЛИ за организацию такой конференции. Но в ИМЛИ были раздосадованы и опечалены.

А все потому, что, как оказалось, открытие конференции выглядело откровенной демонстрацией оппозиции установившемуся диктаторскому режиму Ельцина. В конференции приняли участие представители казачьих войск, офицеры, депутаты, курсанты. В переполненном конференц-зале стоял тревожный гул от возбужденных голосов. Открытие конференции затягивалось: с трудом мне удалось уговорить заместителя директора ИМЛИ открыть конференцию; между тем его все не было. Генерал Валентин Варенников, недавно отсидевший в Лефортовской тюрьме за протест против государственного переворота, учиненного Ельциным, нетерпеливо поглядывал на часы и на меня как председателя конференции. Открыв конференцию и высказав свое отношение к любимому писателю, я тут же предоставил слово генералу.

В яркой, образной, талантливой речи Валентин Варенников говорил о Шолохове не только как о талантливом художнике, своими образами поразившем и обогатившем весь мир, но и как о гражданине, патриоте и коммунисте, который непременно осудил бы те бесчинства, те беззакония, которые происходили в это время. Не менее ярко выступили председатели Краснодарского и Ростовского законодательных собраний, за ними – очень популярный в то время генерал Стерлигов…

Отбрасывая подробности, скажу лишь, что в первый же час нашей конференции прозвучал гимн Шолохову как художнику, гражданину, патриоту. Через полчаса после начала конференции в зале появился замдиректора ИМЛИ и тихо сел в президиуме. Доклады и сообщения по конкретным темам творчества Шолохова были выдержаны в традиционном, академическом духе.

На следующий день после конференции один из сотрудников нашего отдела, либерал-демократ по своему духу, подал заявление об уходе из ИМЛИ в знак протеста против того, что, дескать, происходит в институте. Но руководство сделало вид, что ничего особого не произошло.

Осенью мы издали «Тихий Дон» в Воениздате и сборник «Шолохов на изломе времени», а в январе 1996 года Шолоховская группа прекратила свое существование. Так «аукнулась» конференция.

Не раз я писал директору ИМЛИ, что он совершил административную ошибку, распуская Шолоховскую группу и изымая шолоховскую тему из планов ИМЛИ. Но он был неумолим, предложив, правда, обратиться в Российский государственный научный фонд (РГНФ) с просьбой о гранте на эту тему. Почему в ИМЛИ нельзя, а по гранту РГНФ можно – этот вопрос по-прежнему остается без ответа…

Круто изменилось отношение к Шолохову в ИМЛИ после того, как удалось выкупить у родственников В.М. Кудашева черновики и беловики рукописи первых двух томов «Тихого Дона», которые Шолохов оставил у друга еще в 1929 году, когда отпала в них надобность (роман опубликован в журнале «Октябрь», в «Московском рабочем» выходит одно издание за другим, а комиссия, просмотрев рукописи и опубликованный роман, полностью убедилась в авторстве Шолохова и известила об этом советскую общественность).

Была создана новая Шолоховская группа во главе с Феликсом Кузнецовым, директором ИМЛИ. О первых результатах ее работы можно судить по его публикациям.

Недавно в «Литературной газете» была опубликована статья Феликса Кузнецова «Творческая история «Тихого Дона». К спорам об авторстве романа». Возможно, статья не обратила бы на себя внимание – настолько мало в ней свежего материала и собственных наблюдений. Но в основу статьи «положен доклад на научной сессии отделения историко-филологических наук РАН 17.12.2002 г.». К тому же представил этот доклад член-корреспондент АН и директор ИМЛИ имени A.M. Горького. А это уже обязывает отнестись к публикации серьезно.

Статья-доклад начинается вызывающе: «Тихий Дон» – великая книга русской литературы XX столетия, наиболее полно и зримо выразившая величие и трагедию исторического пути нашего народа в минувшем веке. Между тем творческая история романа «Тихий Дон» в филологической науке раскрыта крайне поверхностно, что дает основание для различного рода спекуляций вокруг авторства романа…» (см.: Литературная газета. 2003. 29 января – 4 февраля).

Здесь высказано сразу две неправды… Издавна творческая история «Тихого Дона» интересовала всех критиков, литературоведов, историков, всех, кто занимался творчеством Шолохова. Тема тщательно изучена, опубликованы статьи, монографии. Давным-давно были известны слова Шолохова о том, что одним из прототипов Григория Мелехова был Харлампий Ермаков. «Жил на Дону один казак», – признался Шолохов журналисту (Известия. 1937.31 декабря). Но у «реального лица» он взял лишь «служивскую биографию», некоторые эпизоды его жизни, рассказанные им самим. И письмо Шолохова Ермакову давно известно, извлеченное К. Приймой из Ростовского архива. Еще лет 50 назад Шолохов расспрашивал о Ермакове и Мелехове, а потом сам тщательно изучил характер Харлампия Ермакова, расспрашивал старожилов, краеведов, дочь Ермакова… Результаты своих расследований опубликовал в статьях и книгах. Здесь лишь коротко скажу: Харлампий Ермаков и Григорий Мелехов – личности абсолютно разной глубины и психологической наполненности.

И об этом десятки лет назад высказал свои глубокие суждения краевед Лосев, подводя итоги своего разговора с Приймой:

– Как видишь, кое-что из биографии Ермакова совпадает с контурами судьбы Григория Мелехова… Но не очень многое! К примеру, той личной драмы, что была у Григория в «Тихом Доне», – у Харлампия не было, не знал он ее, не ведал. Не было у Харлампия распрей ни с родным отцом, ни с приемным. Не бросал он родной дом, не уходил батрачить к пану. Не было у Харлампия ни Натальи, ни Аксиньи, хотя душенька – сестра милосердия – имелась. Не было и того, что великий художник вдохнул в душу Григория – страсти, неистовости личного обаяния, мучительного поиска правды(…).

– Скажите, а не было ли такого случая в жизни Ермакова, чтобы он в Вешках выпустил из тюрьмы около ста арестованных красных?

Шолохов в третьей книге романа рассказывает нам о таком событии в жизни Григория Мелехова…

– С Ермаковым такого случая не было и быть не могло, – сказал Лосев. – Он скорее всего расстрелял бы их!

Рядом с Григорием Мелеховым действует и реальный Харлампий Ермаков – «бесшабашный рубака, любящий выпить и не особенно задумывающийся над жизнью». Таким запомнили Харлампия Ермакова знавшие его, таким он и предстал на страницах книги К. Приймы «С веком наравне» (Ростов-на-Дону, 1981. С. 60 – 69).

Таким предстает Харлампий Ермаков и на страницах «Тихого Дона». Шолохов глазами Григория Мелехова восхищается отвагой и мужеством бесстрашного казачьего командира, «базковского хорунжего Ермакова Харлампия», подчеркивает, что Харлампий Ермаков – «тоже рубака не из последних»; «Ермаков как-то особенно ловко, почти не касаясь лужи и гривы, вскинул в седло свое сухощавое железное тело»; «Григорий провожал глазами бесстрашно скакавшего под выстрелами Ермакова, с тревогой думая: «И чего его черт понес напрямки? Скосят пулеметом! Спустился бы в лощину!» И облегченно вздохнул, когда увидел, что Ермаков догадался «нырнуть в лощину».

И одновременно с этим Шолохов показывает Ермакова человеком простоватым по своему характеру и образу жизни. Он человек своей, казачьей среды, мало задумывается о последствиях своих поступков. Так, помните, Ермаков выдавил «локтем оконный глазок, с силой распахнул окно», как только услышал просьбу Григория Мелехова открыть «хучь одно окошко, что вы запечатались».

«Вот это по-хозяйски! На что же ты стекло выдавил? – с неудовольствием сказал Копылов…» Или вот эпизод: «Гулять хочу!» – рычал Ермаков и все норовил попробовать шашкой крепость оконных рам.

Григорий, любивший Ермакова за исключительную храбрость и казачью лихость, удерживал его, постукивая по столу медной кружкой:

– Харлампий, не дури!»

И тот же Григорий Мелехов гневно осуждает Ермакова за то, что он разрешил казакам раздеть пленных красноармейцев.

« – Твоя работа? – Григорий плетью указал на красноармейцев.

Ермаков сделал вид, будто впервые увидел пленных, и разыграл неописуемое удивление:

– Вот, сукины сыны! Ах, проклятые! Раздели! Да когда же это они успели? Скажи на милость! Только что отъехал, строго-настрого приказал не трогать, и вот тебе, растелешили бедных дочиста!..» Эпизод заканчивается миром: «Григорий невольно улыбнулся, – перегнувшись на седле, схватил Ермакова за ремень портупеи. Он любил этого лихого, отчаянно храброго командира».

По своему моральному кодексу Харлампий Ермаков не выделяется из казачьей массы, а отчаянно храбрых среди казаков было много.

Характерен в этом отношении разговор Приймы с ординарцем Ермакова Яковом Федоровичем Пятаковым, рассказавшим о том, как сотня Ермакова прискакала в хутор Пономарев, где учинили суд и расправу над Подтелковым и его отрядом:

– Когда мы верхи мчались в Пономарев, мой командир Ермаков и подумать не мог, что там будет такое смертоубийство… Он более всего опасался, что в хуторе по случаю Пасхи и в знак примирения подтелковцы и спиридоновцы-беляки разопьют весь самогон и нам ничего не останется…

«Как видишь, дистанция между Григорием Мелеховым и Харлампием Ермаковым колоссальна» – таков вывод краеведа Лосева. И анализ эпизодов «Тихого Дона», в которых действует Харлампий Ермаков, только подтверждает эту неумолимую характеристику одного из прототипов Григория Мелехова.

Десятки, сотни полновесных страниц о творческой истории «Тихого Дона» есть в книгах В.В. Гуры «Как создавался «Тихий Дон». Творческая история романа М. Шолохова», изданной в «Советском писателе» в 1980 и 1989 годах; С.Н. Семанова «Тихий Дон» – литература и история» (М.: Современник, 1982); Г.Я. Сивоволова «Тихий Дон»: рассказы о прототипах» (Ростов-на-Дону, 1991); «Михаил Шолохов. Страницы биографии (Ростов-на-Дону, 1995); Ф.Г. Бирюкова «Художественные открытия Михаила Шолохова» (М.: Современник, 1976), наконец, в книгах последних лет Льва Колодного, Валентина Осипова, Николая Федя, Владимира Васильева, в десятках статей и других материалов в сборниках «Шолоховские чтения», выходивших в свет в Москве, Ростове-на-Дону и др.

Что же нового по сравнению со своими предшественниками предлагает нам автор научного доклада и статьи на тему «Творческая история «Тихого Дона»?

Феликс Кузнецов пытается доказать, что обстоятельства Вешенского восстания «и его главные действующие лица не выдуманы автором», что «Тихий Дон» являет собой по сути дела документальную историческую хронику». Более того, получив «дело» Ермакова из Ростовского ФСБ, Феликс Кузнецов утверждает, что Харлампий Ермаков был не только главным прототипом Мелехова, «но и своего рода его «соавтором». Именно Харлампий Ермаков был главным источником информации о Вешенском восстании, и не только о нем, для автора «Тихого Дона». И уж совсем поразительный вывод делает критик после изучения «дела» Ермакова: «Харлампий Ермаков обладал уникальной памятью, был прекрасным рассказчиком, крупным, масштабным человеком».

«Становится понятным, почему в рукописи, в первой редакции «Тихого Дона», относящейся к осени 1925 года, главный герой романа поначалу не Григорий Мелехов, а Абрам Ермаков, наделенный тем же обликом, позже Григорий Мелехов; а точнее – обликом Харлампия Ермакова, у которого, как и у Григория Мелехова, была бабка-турчанка».

Вот читаю это рассуждение и не перестаю удивляться простодушию члена-корреспондента РАН.

Потому и оставил незаконченным Шолохов начатый роман в 1925 году, что за год изменился первоначальный замысел романа (о чем тысячу раз говорилось в статьях и монографиях о Шолохове, как не раз говорилось и о том, что Шолоховых по-уличному называли «татарчуки», значит, в их жилах тоже текла восточная кровь). Так что Григория Мелехова не так уж обязательно было наделять «обликом Харлампия Ермакова»: в родственниках Шолохова было немало красавцев с восточной кровью. Надо только разыскать еще одного из прототипов.

Интересны в связи с этим воспоминания В. Светозарова, одного из товарищей Шолохова того времени: «Увидали Шолохова около дверей подъезда при входе в дом, где живет Василий Кудашев. А рядом с ним, выше его на полголовы горбоносый парень в черной суконной тужурке.

Спрашиваю Шолохова потихоньку.

– Кто это? Не с него ли ты писал Григория Мелехова?

– Нет, – отвечает Шолохов. – Просто родственник. Я взял его с собой, он ни разу Москву не видел!» (Светозаров Б. Встречи с Шолоховым. Призыв. Владимир. 1965. 6 июня).

Отсюда и вытекает очередная задача: кто из родственников так был похож на Григория Мелехова?

И еще об одном родственнике хочется здесь сказать как о возможном источнике, откуда Шолохов мог почерпнуть сведения о Гражданской войне, о Первой мировой войне, о судьбе таких, как Григорий Мелехов, других персонажах «Тихого Дона». В письме жене Марии Петровне Шолохов рассказывает о счастливой встрече с двоюродным братом Александром Ивановичем Сергиным: «К моему счастью, из Феодосии (Крым) в Михайловку приехал гостить мой двоюродный брат (родной брат Ванюшки Сергина) Александр, с которым я связан целой сетью воспоминаний с самого раннего детства. Ведь он был моим «дядькой» не в смысле родства, а в воспитании. Так что эти дни мы с ним провели не скучно. Его я не видел 9 лет, он служил в Добровольческой армии, одно время мы считали его пропавшим без вести, и вдруг, представь мое изумление, когда я увидел его с женой-гречанкой и девчушкой 2 лет…» Это из письма от 13 августа 1926 года. Не трудно догадаться, о чем расспрашивал Шолохов Александра Сергина, разведчика Первой мировой войны, получившего полный бант Георгиевских крестов и медалей, а в Гражданскую воевавшего в составе Добровольческой армии…

27 января 1946 года в газете «Большевистский Дон» была опубликована биографическая заметка Александра Сергина «Шолохова с детства люблю». Оказывается, Александр Сергин жил в Вешенской, но почему-то никому и в голову не пришло, что и он, его судьба, его рассказы могли послужить Шолохову одним из источников романа. Может быть, что-то еще и приоткроется в творческой истории «Тихого Дона». Во всяком случае личность Александра Сергина примечательная: в то время кресты просто так не давали.

Феликс Кузнецов пошел по ошибочному, неверному пути упрощения сложнейших творческих вопросов: нигде Шолохов не свидетельствует, как утверждает публицист, что «Харлампий Ермаков был главным прототипом Григория Мелехова», тем более «своего рода «соавтором».

По схеме критика-публициста получается очень просто: талантливый, крупный, масштабный человек, обладая уникальной памятью, прекрасно рассказывает, а Шолохов, тоже с гениальной памятью, талантливо описывает эту незаурядную личность. И получается великий художественный образ – образ Григория Мелехова. Нет! Более прав краевед Лосев, на которого я уже ссылался; дистанция между ними «колоссальная», а то, что многие события и люди, изображенные в «Тихом Доне», биографически связаны с Шолоховым, как утверждает Ф. Кузнецов, словно открывая нечто новое, давным-давно сказано замечательными учеными-шолоховедами, в том числе и краеведом Лосевым: «Я все говорю к тому, чтобы приоткрыть самое главное: «Тихий Дон» мог быть написан только в Вешках! Всмотрись и вдумайся, как глубоко он врос в землю вешенскую – в наши Базки и в хутор Плешаков, где жил и работал отец Михаила Александровича, где ставил на ноги Советскую власть коммунист, машинист мельницы Иван Сердинов – Шолохов в своем романе назвал его Котляровым (…). Чтобы написать «Тихий Дон», все это надо было знать из жизни, изучить по документам, досконально выверить, перелопатить горы материалов в архивах, выслушать сотни – а может, и тысячи! – человеческих исповедей, вдохнуть их в человеческие образы, каждый из коих стал самобытен, неповторим и незабываем. Чтобы все это сделать, – заключил старик Лосев, – надо было также родиться на вешенской земле и к тому же родиться Шолоховым!» Статья-очерк так и называется «У истоков «Тихого Дона» (см.: Прийма К. С веком наравне. С. 64).

Главным «прототипом» Григория Мелехова был сам Михаил Шолохов. И наиболее проницательные читатели «Тихого Дона» еще в самом начале появления романа отмечали, что Шолохов наделил Григория Мелехова чертами своего характера. «Невольно, смотря на М.А., думалось, нет ли некоторых автобиографических черточек в Григории и его сомнениях, исканиях и шатаниях» – это писала Е. Левицкая в августе 1930 года. А несколько лет спустя, в 1936 году, Александр Фадеев в письме Петру Павленко писал: «Шолохов всаживает в своих Григориев и Аксиний свой характер, и казаки признают его, характер Шолохова, своим характером» (Фадеев АЛ. Сочинения: В 7 т. С. 110).

И еще несколько удивительных новостей мы узнаем из статьи Феликса Кузнецова: оказывается, «шолоховедение долгое время считало Павла Кудинова вымышленным персонажем». Но стоит открыть все ту же книгу К. Приймы, как найдем в ней статью «Павел Кудинов – хорунжий из Вешек», судьбой которого исследователь заинтересовался еще в далекие 50-е годы прошлого века.

Увлекшись полемикой с «антишолоховедами», Ф. Кузнецов невольно сошел с большака литературоведения на какую-то мелкую обочину. А зря, это ложный путь, куда недруги Шолохова и пытаются нас всех заманить. Понятно, что Феликс Кузнецов недавно взялся за эту гигантскую тему, можно оказать, что он новобранец в полку шолоховедов, но радует, что этот полк пополняется талантливыми публицистами и выдающимися организаторами литературного дела» (Слово. 2003. 23 – 29 мая).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.