Житие преподобного Сергия Часть 4: Чудеса и поступки: особенности описания личности преподобного Епифанием Премудрым и Б. Зайцевым
Иерей Иона Скрипник
11.10.2017
12502
Трудно сказать, что важнее в житии святого для современного читателя: чудеса и символы или его поступки и участие в исторических событиях. Эти два подхода к личности святого отражены у Епифания Премудрого и Б. Зайцева соответственно. Их рассмотрению и посвящена последняя часть цикла статей о Сергии Радонежском.
-
Епифаний Премудрый: описание личности преподобного через чудеса
- Б. Зайцев: описание личности преподобного через поступки
Епифаний Премудрый: описание личности преподобного через чудеса
Епифаний наполняет житие преподобного Сергия Радонежского описаниями чудес, коих в жизни преподобного было достаточно. Всеми силами ученик пытается рассказать о праведности Сергия и прославить его как избранника Божия, как преданного служителя Божественной Троицы, постигшего ее тайну.
В этом заключалась основная задача Епифания. И повествуя о жизни и поступках великого подвижника, он обязательно проповедует осуществившиеся на нем «дела Божии», причем проповедует с помощью самого Бога, Богоматери и лично преподобного Сергия. Отсюда следует весь мистико-символический подтекст жития, организуемый как в композиционно-стилистическом плане, так и в содержательном.
Заметно, что Епифаний не только обращается к библейским числам, но и мастерски оперирует ими. Так, в частности, наиболее используемым числом в произведении является три.
Следует подчеркнуть, что семантический фон символики Троицы не слишком равномерен, более всего он отмечается в первых трех главах текста, что, по-видимому, должно соответствовать мистическому значению описываемых сцен чудес. Так, уже рождение Сергия ознаменовалось различными чудесами, свидетельствующими о необычной судьбе младенца. В главе «Начало житию Сергиеву» Епифаний подробно рассказывает о четырех из них.
В епифаниевской редакции жития Сергия Радонежского число три выступает в виде разнообразно оформленного повествовательного компонента.
Самое первое и значительное чудо произошло, когда ребенок три раза возвестил о себе из недр матери, когда она посещала Божественную Литургию, и своим криком словно ознаменовал себе судьбу учителя богословия.
При этом интересно, что число три в описании этого чуда присутствует не только в троичном крике младенца, но и в других моментах. Например, его мать трижды спрашивают о происшедшем, и она трижды отвечает: «Прочая же… жены… начаша въпрошати ю, глаголюще: /1/ Имаше в пазусе младенца… его же глас… слышахом…? — Она же… отвеща им: /1*/ Пытайте, — рече, — инде аз бо не имам, — Они же… поискавше и не обретоша. Пакы обратишася к ней, глаголюще: /2/ Мы в всей церкви поискавше и не обретохом младенца. Да кый тъй есть младенец, иже гласом проверещавый? — Мати же его… отвеща к ним: /2*/ Аз младенца в пазусе не имам, яко же мните вы, имею же во утробе, еще до времени не рожена. Сий провъзгласил есть. — Жены же реша к ней: /3/ До како дасться глас прежде рожения младенцу во утробе сущу? — Она же рече: /3*/ Аз о семь и сама удивляюся… не ведущи бываемаго».
Диалог героев, включающий в себя триаду чередования взаимонаправленных речей или вопросов и ответов, применяется автором жития довольно часто как наиболее выразительное средство
Троическому значению и триадной структуре рассказа о чудесном крике нерожденного будущего подвижника соответствуют другие три чуда, которые отмечены уже после рождения младенца и которые своим фактом служили прообразом будущей жизни известного аскета.
Одно из чудес Епифаний видит в том, что новорожденный, едва лишь появившись на свет, когда его даже не успели окрестить, отказывался от молока матери в случае, когда ей доводилось «пищу некую вкусити еже от мяс и тою насыщене быти». И так, постепенно, младенец исподволь приучает свою мать к посту и воздержанию.
Другое же знамение «о младенци» по его крещении состояло в том, что он каждую среду и пятницу «алчен» пребывал, вовсе не принимая «млека», но при этом оставался совершенно здоровым, так что «тогда вси видящи, и познаша, и разумеша», «яко благодать Божия бе на нем» и «яко некогда в грядущиаа времена и лета в постном житии просияти ему».
Наконец, как третье чудесное предзнаменование агиограф рассматривает нежелание младенца питаться молоком каких бы то ни было других кормилиц, но «пребысть своею токмо питаем материю, дондеже и отдоен бысть».
Итак, в епифаниевской редакции жития Сергия Радонежского число три выступает в виде разнообразно оформленного повествовательного компонента: «Как биографическая подробность, художественная деталь, идейно-художественный образ, равно и как абстрактно-конструктивная модель либо для построения риторических фигур (на уровне словосочетания, фразы, предложения, периода), либо для построения эпизода или сцены»[1]. Иными словами, число три характеризует «и содержательную сторону произведения, и его композиционно-стилистическую структуру, так что по своему значению и функции всецело отображает стремление агиографа прославить своего героя как учителя Святой Троицы»[2].
Таким образом, несомненно, что Епифаний Премудрый главнейшее в содержании своего сочинения — тринитарную концепцию — стремился выразить и через форму, подчиняя общей идее стилистический и композиционный планы изложения. Сказанное предполагает и следующий вывод: «Епифаний Премудрый в “Житии Сергия Радонежского” явил себя вдохновеннейшим, изощреннейшим и тончайшим богословом; создавая данную агиобиографию, он попутно размышлял в литературно-художественных образах о Святой Троице — самом трудном догмате христианства, иначе говоря, выражал свое знание об этом предмете не схоластически, а эстетически, причем, несомненно, следовал в этом отношении издревле известной на Руси традиции символического богословия»[4].
Поскольку дивность троекратного провозглашения является важным моментом в биографии подвижника, предрешившим всю последующую его жизнь, преподобный Епифаний придает этим чудесам предопределяющее значение, соотнося с ними не только разрозненные факты из жизни Сергия Радонежского, но и соразмеряя в целом все повествование, его смысл и форму.
Личность преподобного Сергия раскрывается через его поступки, а не через изображение внутреннего мира.
Кроме того, заметно, что диалог героев, включающий в себя триаду чередования взаимонаправленных речей или вопросов и ответов, применяется автором жития довольно часто как наиболее выразительное средство. Например: при описании встречи отрока Варфоломея со «старцем святым» — глава «Яко от Бога дасться ему книжный разум, а не от человек»; при воспроизведении прощальной беседы новопостриженного инока Сергия с посвятившим его в монашество игуменом Митрофаном — глава «О пострижении его, еже есть начало чернечеству святого»; в рассказе о том, как к пустыннику Сергию стали приходить, желая остаться с ним, другие монахи и как он не сразу соглашался принять их — глава «О прогнании бесов молитвами святого»; в рассказе о видении Сергия, когда ему в образе «птиц зело красных» представлена была будущая судьба основанной им обители и его учеников, где: Сергий показан как тайнозритель, безмолвно внимающий трижды прозвучавшему чудесному «гласу» — глава «О беснующемся вельможе».
Стоит подчеркнуть, что описанные эпизоды посвящены центральным личным переживаниям героя агиографического текста в епифаниевском изложении: вступление на путь сознательного богослужения, уподобление в иноческом образе Христу, появление братской общины, откровение о благих результатах подвижничества во имя Святой Троицы.
Создавая житие Сергия Радонежского, преподобный Епифаний применяет не только потаенные изобразительные средства для выражения концепции троичества. Он также наполняет свой текст отсылками к декларации данной концепции-идеи. Начинается это с эпизода троекратного проглашения, поскольку писатель интерпретировал его как Божественное знамение и знак особого благоволения к нерожденному еще младенцу. В ходе рассказа писатель не раз возвращается к этому эпизоду и трактует его то в своих же отступлениях, то устами своих персонажей второстепенного плана. Таким образом, тема вышеописанного чуда сквозит в произведении неким рефреном, доминирующим мотивом.
Сказанное можно проиллюстрировать, например, рассказом о крещении новорожденного младенца Варфоломея, который читается в первой главе агиобиографии — почти сразу за рассказом о чуде троекратного провозглашения. Когда по завершении крещального обряда обеспокоенные судьбой своего сына родители попросили священника Михаила разъяснить им значение этого чуда, последний успокоил их символическим предсказанием, что сын их «будет /1/ съсуд избран Богу, /2/ обитель и /3/ служитель святыя Троица».
Также стоит отметить, что наряду с триадой в диалоге автором используется и триада предсказаний. К примеру, этим способом выстроен рассказ о разговоре со старцем, гостившем у родителей Варфоломея: «По моем отшествии, — сказал он, — узрите отрока добре умеюща всю грамоту и вся прочаа разумевюща святыя книгы. И второе же знамение вам и извещение, — яко отроча се будет велик пред Богом и человекы, жития ради добродетнлнаго». После этих слов старец ушел, напоследок «назнаменав темне глагол к ним, яко: Сын ваю имать быти обитель святыя Троица и многы приведет въслед себе на разум божественных заповедей». Последнее (третье) предсказание, несмотря на некоторую неясность, все же целиком обнажает идею троичности в ответе старца. И как обычно для поэтики Епифания, эта идея мистически выражена через форму.
Конечно же, рассуждения преподобного Епифания вполне соответствуют концепции агиографического описания. В троекратном провозглашении автор усматривает Божественное предзнаменование и своего рода предсказание Богоизбраннической сущности младенца. И, обращаясь к историческим аналогиям и символике, Епифаний трактует данное событие многократно.
Все вышесказанное вполне объясняет и количество глав в житии, хотя они не пронумерованы автором, но в числе своем составляют цифру тридцать, что вряд ли можно назвать случайностью. И этот факт является своего рода намеком писателя на основную, троическую концепцию агиографии. А стало быть, количество глав в произведении служит для художественного выражения сакральной информации.
Таким образом, епифаниевский текст жития зиждется на троичной структуре произведения, и число три выступает в различных компонентах: художественная подробность, биографическая детальнь, конструктивная модель для построения сцены, идейно-художественный образ, риторическая фигура и т.п. Число три обусловило и содержательную и формально-структурную сторону произведения. А значит, повторим, агиограф стремился преподнести своего героя как носителя образа Святой Троицы.
Б. Зайцев: описание личности преподобного через поступки
В предисловии к своему очерку о преподобном Сергии Б. Зайцев, так же как и Епифаний, указывает на цель своего произведения: «Вновь, в меру сил, восстановить в памяти знающих и рассказать незнающим дела и жизнь великого святителя».
Писатель тоже использует прием авторского умаления и противопоставляет свою недостойность и величие святого. Но прием этот не развернут, как у Епифания, в целый ряд синонимичных эпитетов, а дан кратко, одним штрихом: свой труд писатель называет «очень скромным». Эта почтительная дистанция между нами и преподобным Сергием сохраняется на протяжении всего произведения.
Согласно агиографической традиции, у Б. Зайцева образ автора выражает коллективное отношение к изображаемому. Писатель стремится уйти от навязывания читателю собственного взгляда; он только раскрывает отношение народа к преподобному Сергию. В этом ярко проявляется авторская скромность.
Повествуя о событиях жизни великого святого, писатель выступает в роли постороннего наблюдателя, которому не дано проникнуть в душу героя, понять его мысли и чувства. Личность преподобного Сергия раскрывается через его поступки, а не через изображение внутреннего мира. Когда же автор говорит о мотивации поступков или о подробностях жизни святого, о которых нельзя знать точно, всегда использует такие слова и выражения, как «видимо», «очевидно», «можно думать», «может быть» и т.п.
Данные слова «используются автором как специальный прием, функция которого оправдать применение глаголов внутреннего состояния по отношению к лицу, которого описывается с какой-то посторонней Их можно назвать соответственно словами отстранения[5]. В использовании подобных выражений как нельзя лучше проявляется скромность и такт писателя, его почтительность по отношению к святому: «Вероятно, как игумен, он внушал не страх, а то чувство поклонения, внутреннего уважения, при котором тяжело сознавать себя неправым рядом с праведником».
На протяжении всего произведения писатель проводит исторические параллели с другими святыми. Например, сравнивает преподобного Сергия с Францисском Ассизским, вернее, противопоставляет их: «Он требовал от иноков труда и запрещал им выходить за подаянием. В этом резкое отличие от св. Франциска». Проводятся также соответствия с жизнью преподобных Антония, Феодосия Печерских и других святых.
Цитаты из Библии, названия святых мест, исторических личностей, числовая символика и, конечно, житийные ситуации позволяют и преподобному Епифанию Премудрому, и Б. Зайцеву расширить пространственно-временные границы событий.
Однако если Епифаний подчеркивает сходство между какими-либо обстоятельствами жизни Сергия или его поступками и аналогичными примерами из житий иных угодников, Б. Зайцев указывает на различия; он ставит перед собой цель раскрыть особенности облика преподобного Сергия, подчеркнуть его характерные черты: «Путь Савла, вдруг почувствовавшего себя Павлом, — не его путь»; «Трудно представить на его месте, например, Феодосия Печерского».
Чтобы помочь читателю яснее представить себе облик святого, Б. Зайцев вводит небольшие фрагменты, где раскрывает черты, присущие преподобному Сергию. Но выводятся эти черты не с помощью проникновения в переживания и мысли святого, а через поступок, действие. Особенно много говорят о преподобном такие важные поступки, как уход на Маковицу, затем ночной уход из монастыря, благословение Димитрия Донского. Описывая эти действия святого, Б. Зайцев указывает на те стороны личности преподобного Сергия, которые раскрываются в том или ином поступке.
Так, об оставлении святым дома автор пишет: «В самой истории ухода ярко проявился ровный и спокойный дух Варфоломея». Об уходе из монастыря на Киржач размышляет: «Мы знаем ясность и спокойствие Сергия. Поступок «нервный», вызванный внезапным, острым впечатлением, совсем не идет Сергию». Автор приходит к выводу , что в этом поступке святым руководила «ясная, святая вера, что так будет лучше». Может быть, вопреки малому разуму, но — лучше. Чище».
Для Б. Зайцева было важно показать Сергия именно русским святым. Но от принципа абстрагирования автор и здесь не отступает. Черты, присущие преподобному, складываются не в характер, свойственный одному человеку, но в тип, объединяющий в себе особенности, присущие русскому национальному характеру: «Как святой, Сергий велик для всякого. Подвиг его всечеловечен. Но для русского в нем есть как раз и нас волнующее: глубокое созвучие народу, великая типичность — сочетание в одном рассеянных черт русских. Отсюда та особая любовь и поклонение ему в России, безмолвная канонизация в народного святого, что навряд ли выпала другому».
Б. Зайцев не случайно подчеркивает национальные черты Сергия. Писателю было важно опровергнуть мнение о русском народе как о народе-богоборце, распространившееся в мире после событий 1917 г. Всей своей жизнью преподобный Сергий доказывает несостоятельность такого представления: «В народе, якобы лишь призванном к «ниспровержениям» и разинской разнузданности, к моральному кликушеству и эпилепсии, Сергий как раз пример, любимейший самим народом, ясности, света прозрачного и ровного. Он, разумеется, заступник наш. Через пятьсот лет, всматриваясь в его образ, чувствуешь: да, велика Россия. Да, святая сила ей дана. Да, рядом с силой, истиной, мы можем жить».
Как видно из приведенного сопоставления, в очерке Б. Зайцева «Преподобный Сергий Радонежский» присутствует немало черт, сближающих произведение писателя с образцами агиографической литературы. Можно сказать, что повесть о великом подвижнике является опытом реконструкции жанра жития, явившимся первым шагом Б. Зайцева на пути к созданию новой — духовной —литературы.
Вместе с тем писатель, несомненно, использовал в работе над своим произведением существующие исторические труды об основателе Троице-Сергиевой Лавры, что также не могло не повлиять на поэтику произведения.
Таким образом, цитаты из Библии, названия святых мест, исторических личностей, числовая символика и, конечно, житийные ситуации позволяют и преподобному Епифанию Премудрому, и Б. Зайцеву расширить пространственно-временные границы событий, возвести реальность к сакральному: «Художественная картина мира Б. Зайцева моделируется на пересечении множества различных кодов: солярного, лунарного, астрального, мифологического, фольклорного, библейского, литературного, живописно-архитектурного, музыкального, кода танца. Кодовые структуры путем преломления в авторском сознании способствуют созданию неповторимой модели художественного мира писателя, которая соответствует мировоззренческой установке Б. К. Зайцева. Исследование его творчества в аспекте кодовых взаимодействий является ключом к пониманию художественного мастерства писателя, выразившего в произведениях индивидуальное, национальное и общечеловеческое начала»[7].
Таким образом, все вышесказанное подтверждает: преподобный Епифаний Премудрый был великолепным богословом. Ему удалось наравне с созданием агиографии представить в литературно-художественном образе Святую Троицу, которая является одним из самых сложных догматов христианства. Своим произведением автор доказал свои знания о Троице, и знания не сколько схоластического характера, сколько эстетического, через символическое богословие.
Кроме того, нужно еще раз подчеркнуть взаимодействие лирическогои эпического начал у Б. Зайцева, приоритет в котором принадлежитлирическому: «Преобладание последнего влияет на характер воспроизведения действительности и на структуруповествованияв целом. Основу лирической прозы составляет концепция личности, в которой особое значение приобретает богатство и неповторимость внутреннего мира человека. Изменения, характерные длялирическойпрозы, просматриваются в системе субъектных ивнесубъектныхформ выражения авторского сознания. Внутренний мир автора является вместилищем духовных ценностей, которые не подвергаются распаду под воздействием губительных веяний времени. Воспроизведение действительности через призму цельной личности, преодолевающей распад и хаос обстоятельств, составляет суть концепции мира и человека Б. Зайцева»[8].
иерей Иона Скрипник
Ключевые слова: преподобный Сергий Радонежский, житие, агиография, Зайцев, повесть, жанр, язык, чудеса, поступки.
[1] Кириллин В. М. Епифаний Премудрый: Житие Сергия Радонежского // URL:www.portal-slovo.ru/philology/37338.php (дата обращения: 13.02.2017 года).
[2] Там же.
[3] Там же.
[4] Там же.
[5] Успенский Б. А. Семиотика искусства. — М.: Школа «Языки русской культуры», 1995. — С. 113.
[6] См. подробнее: Кириллин В. М. Преподобный Сергий Радонежский как покровитель воинских сил России // Сретенский сборник. Вып. 5. — М.: Издательство Сретенского монастыря, 2014. — С. 201-247; Кириллин В. М. Образ преподобного Сергия Радонежского в Сказании Авраамия Палицына об осаде Троице-Сергиева монастыря // URL:http://www.bogoslov.ru/text/2921016.htm
(дата обращения: 13.02.2017 года); Кириллин В. М. Истинные воины Царя Небесного: Преподобный Сергий Радонежский и Иосиф Волоцкий в древнерусской литературе и предании Церкви. — М.: Издательство Сретенского монастыря, 2016.
[7] Иванова Н. А.
Художественный мир произведений Б. К. Зайцева 1900–1922-х годов в аспекте кодовых взаимодействий: Автореф. дис. … канд. филол. наук. — М., 2014. — С. 21.
[8]Курочкина А. В.Поэтика лирической прозы Б. Зайцева: Автореф. дис. .канд. филол. наук. — Уфа, 2003. — С. 10, 12.
Новости по теме
Исцеление скорбями, увещеваниями и обличением: о преодолении страсти гордости
Для того чтобы понять, что представляет собой преодоление страсти гордости, необходимо уяснить, какое именно препятствие нужно преодолеть в первую очередь: им будет духовная слепота страсти. Вести с ней борьбу можно по-разному. В этом, прежде всего, помогает Бог — испытаниями, скорбями и болезнями, а могут помочь и люди — как увещевая, так и обличая.
Житие апостола Филиппа
Святитель Димитрий Ростовский
Апостол Филипп из Вифсаиды, один из 12 ближайших учеников Христа. После Вознесения Господа апостол Филипп проповедовал Слово Божие в Галилее, сопровождая проповедь чудесами.
«ЦЕРКОВНОЕ СЛУЖЕНИЕ ИМЕЕТ ВЕЧНОЕ СОТЕРИОЛОГИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ»
Андрей Тихонов
Немаловажно для нас, для будущих священников, то, что семинария показывает все стороны церковной жизни. Недаром один из наших преподавателей сказал, что наша жизнь в стенах духовной школы – это жизнь Церкви в миниатюре. Но самым важным уроком, который преподносит духовная школа людям, решившим связать свою жизнь с пастырским служением, стало приобретенное умение жить и общаться с любым человеком, в котором нужно непременно разглядеть образ Божий.
СКАЧАТЬ
Жизнь и чудеса Преподобного Сергия Радонежского
По разному называют люди тех, кто посвятил жизнь Высшему. Учителями, Богами, Мучениками, Святыми — но все они, в разное время, служили самоотверженно человечеству. Эти люди представляют, как бы, живые вулканы, извергающие напряженную энергию. То, что должны сделать миллионы людей — делают отдельные личности, которые всегда приходят к человечеству на поворотных этапах его истории. Таким был и Сергий Радонежский.
Сергий Радонежский родился в 1314г. в семье бояр Ростовских Марии и Кирилла и был наречен именем Варфоломей. Дом его находился в 4-х верстах от Ростова Великого. Воспоминание Марии: «Ещё в чреве матери Бог избрал его на служение Себе. Незадолго до его рождения мать будущего святого пришла к литургии в церковь. Перед самым началом чтения Евангелия младенец в её чреве так громко вскрикнул, что голос его слышали все, стоящие в храме. Во время херувимской песни младенец вскрикнул во второй раз, а когда священник произнес «Святая-Святых» — в третий раз послышался из утробы матери его голос. И все сделали вывод: «Придет на свет великий светильник миру и служитель Пресвятой Троицы».
И родился этот мальчик. Он отличался от других детей. Мать его вспоминает: «С первых дней младенец показал себя строгим постником». В те дни, когда мать ела мясо, младенец не пил молоко, отказывался. Заметив это, мать вовсе отказалась от мяса. Когда ему исполнилось 7 лет, он со старшим и младшим братом был отдан в церковную школу в учение грамоте. Грамота ему плохо давалась, и он от этого очень страдал. Он не любил шумных компаний, а любил уединение и общение с природой. Однажды отец послал сына привести лошадей с поля. На поляне он увидел старца, который молился. Он подошел к нему и поделился горем, что грамота ему тяжело дается, и попросил старца помолиться, чтобы бог дал ему разум в учении, и стал рядом, и начал молится. Закончив молитву, старец вынул из-за пазухи просфору (маленький хлебец) и дал мальчику и сказал следующие слова: «Сие дается тебе в знамение благодати Божьей и уразумения Святого писания. Отныне дает тебе Господь разум в учении».
Сергий очень попросил его посетить его родителей. Родители встретили старца гостеприимно. И поведал он им, что их сын — избранник Божий и что он пришел на землю с определенной миссией — давать людям Знание и учить их выполнять Божьи заповеди. «Велик, будет Ваш сын перед Богом и людьми».
В одном из набегов татар семья была разорена, и родители переехали в Радонеж. И остаток дней доживали в монастыре. Святой Сергий с того времени без всякого затруднения изучал священные книги, легко давалась ему грамота, и все восхищались его разумом и добротой его сердца. Рано почувствовал он любовь к молитве и стал посещать церковь. Когда не стало родителей, он вместе со старшим братом Стефаном в 40 верстах от Радонежа нашел пустынное возвышенное место в лесу, недалеко речка и стали строить церковь и жильё для себя. Построив церковь, освятили во имя Святой и живоначальной Троицы. Но брат не смог долго выдержать одиночества и тяготу и уехал в Москву, а Сергий остался один. И пошли дни и месяцы одиночества. Но они прошли недаром. Он полностью посвятил себя духовному миру. Читал священные книги, занимался богомыслием, произнося молитвы и работая над собой, чтобы победить в себе страсти, он наложил на себя строгий пост; по средам и пятницам — вообще отказывался от пищи, а в другие дни питался только хлебом и водой. Он возненавидел свою плоть, чтобы спасти свою душу и выработать сильную волю. Благодаря этому установилось внутреннее равновесие в нем, и огонь сердца нашел постоянную меру горения, не будучи еще в монастыре он вел монашескую жизнь.
После смерти родителей, все, что родители оставили ему, раздал, даже на пропитание ничего не оставил. Благодаря сильной воле и сильной любви к Богу и строгой дисциплине он решил принять пострижение в монахи. Ему было 23 года и Варфоломею было дано имя Сергия. Это был человек необыкновенной доброты, отзывчивости к людскому горю, в нем горела ничем не сломимая вера, ясная радостная бодрость, помогающие ему в трудные минуты и привлекающие всех. Никому не было отказа в его любвеобильном сердце.
Наконец пришли к нему желающие подражать ему. И сказал он: «Приемлю Вас, но да будет известно каждому, что если пришли работать Богу и хотите здесь со мной безмолвствовать, то уготовайте себе претерпеть беды и печали, нужды и недостаток, ибо многими скорбями подобает нам войти в царство небесное». Сергий говорил спокойно, не любил он длинных речей, говорил кратко, часто притчами.
Он говорил своим ученикам: «Кто хочет быть меж нами первым, да будет всем слугой». Он обладал даром внушать к себе уважение. Великая справедливость покоряла сердца, Его любимым словом, было слово «Дерзайте», а любимой заповедью: «Глазами сердца смотри». О нем пишут, что он был, как раб купленный, ни минуты не сидел без дела. Он был и пекарем, и поваром, и плотником, и выполнял самую тяжелую работу. Своим воздержанием, смирением и благочестивой жизнью Сергий подавал пример для других. Они пребывали в посте, молитве и постоянных трудах, то шили одежду, то переписывали книги, то возделывали огороды. Равенство было и взаимозаменяемость друг с другом. Очень поощрял Сергий творчество. Ежедневно совершал Пресвятой Сергий Божественную литургию. Всегда сам приготовлял просфоры. Собственноручно молол для них пшеницу и любя, с молитвой выпекал этот маленький хлеб, и к этому делу никого не подпускал.
Было у него 12 учеников. Но пришел к нему из Смоленска архимандрит по имени Семеон. Отказавшись от своего положения, с чувством глубокого смирения, он попросил принять его как простого монаха, и Сергий принял его. Симеон принес ему своё наследство и благодаря этому, монастырь стали расширять. 12 учеников трудились в поте лица, они расчищали лес под монастырские кельи. Сергий умел в себе соединить черты кротости и строгости. Введена была строгая дисциплина, каждый должен был контролировать свои мысли, чувства, поступки, при этом вырабатывая внутренне равновесие. В каждом ученике он находил прекрасные зерна, развивал их незаметно, помогая очищать его душу и тело, и всегда каждый ученик находил своё место в общем деле служения людям. Не разрешалось вечером приходить друг к другу. Каждый должен был заниматься своим любимым делом, богомыслием и развивать какое-нибудь творчество. Запрещалось ни при каких обстоятельствах не ходить по селам и просить подаяние. Сергий создал практическую школу нравственности. Он привел в движение и оживил Дух народа. Он был всегда примером для всех.
Вспоминают случай, когда он 3 дня ничего не ел. Тогда он пошел к ученику и сказал «Я слышал, что тебе нужно построить сени, а у меня руки праздны. Давай-ка я тебе построю?» — » Но ты ведь дорого возьмешь?» — «Дорого не возьму, разве угостишь хлебом, я знаю, что у тебя есть хлеб». Ученик вынес решето с гнилым хлебом, который сам не ел. Но Сергий сказал, когда работу сделаю, тогда и возьму. Построив сени, он с достоинством взял это решето с хлебом, несмотря на то, что его обидели и оскорбили, но он ни единым словом не попрекнул ученика. Это был человек, который жил только для других. Не жалеть себя, отказывать себе — это было частью его природы. Когда ему было чуть более 30 лет, он получил чин игумена, но он долго отказывался от этого чина. Он не любил властвовать.
Однажды, когда пролетело недовольство, что каждый был единомышленником, а теперь всё общее, и это необходимо было изменить, т.к. появилась зависть друг к другу. Его старший брат говорил людям: «Какой Сергий игумен, я ведь старше и строил с ним монастырь. Я должен быть игуменом». Тогда Сергий все оставил и ушел к своему другy в Кержечь. Нашел другое пустынное место и стал строить другой монастырь. Изо дня в день стал пустеть старый монастырь. Одни ушли, другие перешли в другие монастыри, а самые преданные стали искать своего учителя, и, найдя его, присоединились строить монастырь. Те, кто остались в старом монастыре, поняли, как нужен им был Сергий, и стали просить его вернуться, прося у него прощение, и он вернулся. Описывается, как его встречали. «Умилительно было видеть, как одни со слезами радости, другие со слезами раскаяния, ученики бросились к его ногам, одни целовали его руки, другие ноги, третьи — саму одежду его, другие крестились от радости. Хвала тебе, Господи, что сподобил ты нас, осиротевших, было увидеть нашего отца. И Преподобный, радовался Духом, видя любовь и раскаяние чад своих, утвердившихся в преданности и послушании. Так Преподобный еще раз доказал, что не насилие, а любовь и свобода всё побеждают.
Много различных чудес происходило благодаря молитвам подвижника. Слепые — прозревали, хромые — шли, прокаженные — очищались, глухие — слышали, словом все с верой приходящие к Святому, какими бы ни страдали недугами, получали телесное здоровье и нравственное очищение. Господь даровал своему угоднику чудодейственную силу. Он мог даже воскрешать умершего. Очень многие видели необычайный пламень, исходящий из руки Преподобного и окружающий eгo огонь. При литургии ученики все видели видение.
Сергий сказал: «Если сам Господь открыл вам, то могу ли я утаить сие? Тот кого вы видели, был Ангел Господень. Не только ныне, но и всегда, когда мне, недостойному приходиться совершать литургию, он Божьим изволением, служит вместе со мной. Вы же строго храните в тайне, пока я жив». Сергий поднял Дух народа, и когда напал на русскую землю Хан Мамай, Дух народа был уже поднят. Хан грозился, что уничтожит русскую землю, разорит церкви, уничтожит русский народ. Дмитрий Донской пытался дарами укротить ярость татар, но Хан был неумолим и двинулся к пределам земли Русской.
Сергий был один из первых, кто укрепил Дух народа и поднял воинство на Великую Куликовскую битву. Он сказал князю Донскому: «Врага ожидает конечная гибель, а тебе князь милость, помощь и слава от Бога. Уповайте на Господа и на Пречистую Богородицу». Затем, осенив князя честным крестом, Сергий пророчески изрек: «Иди, господин небоязненно, Господь поможет тебе против безбожных победить врагов своих, и победа будет выиграна». Он нес полную чашу ответственности за народ. Его слово было, слово сердца. Сергий один из первых, кто положил почин благотворительности. Сергий веровал, что рука дающего да не оскудеет. Сергий очень дружил с Московским Митрополитом, и когда Митрополит Алексей чувствовал свою кончину, он позвал Сергия и попросил принять от него этот пост, но Сергий отказался. Но на этот пост положил глаз архимандрит Михаил Митяй. Он плел всякие интриги на монастырь, и Сергий сказал своим ученикам: «Возносящийся над сею обителью и над нашей худостью Михаил не получит желаемого и даже не увидит Царьград, ибо он побежден гордостью». Пророчество исполнилось, когда тот плыл на корабле в Царьград для посвящения, он заболел и скончался.
Сергий очень был требователен к людям, которые нарушали закон. Он говорил: «Как же мы не страшимся отбирать чужое, обижать ближнего и творить всякое зло. Разве мы не видим, что творящие неправду становятся неимущими, дома их пустеют, и память о них исчезает навсегда. И в будущем души их ждет мучение. Никогда не притесняйте сирот.
Рассказывают случай, когда в монастыре кончилась вода, тогда Сергий в молитве нашел место и окрестил его крестом и стал читать молитву, и просить Бога чтобы появилась вода. И пробился родник, и этот родник называется Сергиевым. Кто с верой пил с этого родника, исцелялся. Сохранилось и предание, связанное с Богоматерью.
Так, однажды Сергий хотел прочесть о житии Богородицы, но порыв ветра потушил лампаду. Тогда Сергий настолько воспылал Духом, что книга просияла светом небесным, и он смог прочесть без лампады. Вновь прибывшие в монастырь, подвергались испытанию по послушанию, и тех, кто выдерживал, знакомили с уставом.
Бог и Родина — вот что двигало жизнью Сергия. В конце жизни Сергия посетило благодатное видение. Это было в 1387г. в одну из пятниц Рождественского поста. Описывают так: «В эту незабвенную ночь для Троицкой обители, когда вся братия спала мирным сном, Святой же Сергий горячо молился перед иконой Божьей Матери. Сергия ослепил ослепительный свет, ярче солнечного и он увидел Царицу Небесную и апостолов Петра и Иоанна, блиставшими светом несказочным. Преподобный, не будучи в силах вынести объявшего его трепета, пал на землю. Пречистая прикоснулась к нему рукой и сказала: «Не ужасайся, избранник мой, услышана твоя молитва. Не скорби более об учениках твоих и об обители своей, не скорби более, ибо отныне она всем будет изобиловать и при жизни твоей и по смерти твоей, неотступна, буду я от обители твоей», — сказав это, Пречистая стала невидима.
Через полгода до кончины, Преподобный получил откровение о своей кончине. Он передал дела своему ученику Никону и сказал: «Отхожу к Богу, меня призывающему, Вас же передаю Господу и его Матери. Она, да будет Вам прибежищем и стеною крепкою от сетей вражеских». После чего мирно отошел. В момент представления, Лик Преподобного озарился Светом, и необыкновенное благоухание наполнило келью. Это было 25 сентября 1392 года на 78 году жизни.
Икона «Явление Богоматери» сопутствовала русским войскам во всех походах и подвигах, принося им ободрение и надежду на помощь, и заступничество небесных сил. О Сергии писали: «Свыше целебных даров от Бога, благодать дана ему, всю Российскую землю заступать от находящих врагов христианских, яко Богом данный помощник всему Государству». Не только в Москве, но и во многих других городах были основаны 35 монастырей, которые были связаны с Сергиево-Троицким монастырем.
1408г. напали татары на пределы Московские. Очень грустил ученик Никон и молился, призывая Сергия Радонежского. И увидел он видение. Появился Сергий вместе с Алексеем и Святым Петром. И сказал Сергий, чтобы он не печалился, отстроят монастырь, и будет он лучше прежнего, но он может спасти людей. Ворота лавры Преподобного затворятся и лампады погаснут над его гробницей только тогда, когда мы растратим этот запас без остатка, не пополняя его.
Когда прошло более тридцати лет одному из учеников Никона, который был учеником у Святого Сергия, было видение. «Зачем оставляют меня так долго под покровом земли во гробе, где вода окружает мое тело?» И поведал ученик Никону, и вся братия решила перехоронить гроб. Открыли гроб Преподобного, и дивное благоухание распространилось кругом, и увидели люди чудо. Не только чистое тело сохранилось целым и невредимым, но тление даже не коснулось его одеяния. По обе стороны гроба стояла вода, но она не касалась ни мощей Святого, ни его одежды. С ликованием были положены святые мощи Преподобного в новую гробницу 5 июля 1422г. в ознаменование чего было установлено празднование.
В 1608 г. враги польско-литовские атаковали Успенский собор, построенный Дмитрием Донским, но он был под защитой Сергия. Во снах, видениях, он предупреждал о каждой опасности. И враг не выдержал, отступил. Он был всем небесным ангелом и земным человеком.
В 1877г. Александр II брал благословение, когда шел на врага за освобождение славян. В самом конце ХVII века Сергиева обитель ещё раз спасла Россию, сохранив жизнь Петру Великому, давала ему деньги на строительство кораблей и других государственных нужд. Обитель всегда была забитой в тяжелое время. 1892г. — 500 лет со дня смерти, через 25 лет Обитель Троицкая была закрыта. 1919г. — перенесены мощи в музей по распоряжению властей. Спустя 600 лет мощи Преподобного еще и сегодня обладают мощным биополем.
Е.И. Рерих в письмах писала: «Осиянный Светом несказуемым стоит он невидимо видимый на ступеньках великой Лестницы Иерархии Света, готовый в указанный час устремить легионы светлых сил, готовый благословить народ свой и вождя его земного на новый подвиг».
Она пишет: «Нам, русским, уготовано спасение под Знаменем нашего Великого Покровителя и Заступника Святого Сергия Радонежского. Заповедано еще Сергию Радонежскому, третий раз спасти Россию, потому поможем ему нашим стремлением, терпением и действиями».
Знамя Преподобного — Знамя Учения Живой Этики поднято над нашей Родиной во имя её прекрасного будущего и процветания всего мира. Личность Сергия Радонежского является одним из воплощений Высочайшего Учителя Света, Владыки Шамбалы. И давайте продолжим миссию Сергия Радонежского, и будем нести в мир Свет, Любовь и Красоту.
Вы у нас (1302)
8 октября (25 сентября по старому стилю) 1392 года преставился великий подвижник земли Русской, основатель Троице-Сергиева монастыря преподобный Сергий игумен Радонежский. Сама жизнь праведного Сергия Радонежского была необычайным чудом. По своему великому дерзновению к Богу и любви к ближним преподобный Сергий имел дар творить чудеса.
В день кончины преподобного Сергия портал “Веро и дело” предлагает читателям подборку из пяти чудес, которые совершил Сергий Радонежский при жизни. Здесь приведены лишь некоторые из чудес преподобного, ставшие известными и дошедшие до нас.
Исцеления
Благодаря необычайной вере в Бога, любви к ближним и усердным молитвам святой Сергий получил дар исцелять больных людей, которые приходили к нему за помощью. При этом святой, наделенный высшей скромностью, просил исцеленных никому не рассказывать о своем даре. По преданию, святой Сергий умел одним касанием руки исцелять слепоту и дарить зрение незрячим, исцелял немощных, хромых и немых. Также известен случай, когда он излечил больного, который не мог есть, окропив его святой водой и совершив молитву Господу. Точное число таких исцелений, совершенных преподобным, не известно. Как утверждает житие, однажды святой воскресил мальчика, который умер на руках отца, когда тот нес ребенка к святому для исцеления.
Чудесное обретение святого источника
Из жития святого Сергия Радонежского известен случай, подтверждающий силу веры, любви и молитвы, обращенных от него к Богу. Однажды в монастыре, где пребывал Сергий, кончилась вода. Именно тогда Сергий начал молиться Богу, нашел место, окрестил его крестом и стал читать молитву и горячо просить Бога, чтобы появилась вода. Тогда произошло настоящее чудо — на этом месте пробился родник, который теперь называется Сергиевым. Известно, что родник этот источал чудеса — тот, кто с верой пил воду из этого родника, тот исцелялся.
Явление Пресвятой Богородицы
Однажды ночью святой Сергий читал правило перед иконой Пресвятой Богородицы. Окончив чтение канона Божией Матери, он присел отдохнуть, но вдруг сказал своему ученику, преподобному Михею, что их ожидает чудесное посещение. Через мгновение явилась Божия Матерь в сопровождении святых апостолов Петра и Иоанна Богослова. От необыкновенно яркого света Преподобный Сергий пал ниц, но Пресвятая Богородица прикоснулась к нему руками и, благословляя, обещала всегда покровительствовать святой обители его.
Предсказание великой победы Руси
подобный Сергий Радонежский был одарен от Бога даром провидения. Он благословлял князя Дмитрия Донского на битву с татарским ханом Мамаем на Куликовым поле. Тогда Сергий предсказал великую победу русскому войску. Во время сражения Преподобный Сергий вместе с братией стоял на молитве и просил Бога о даровании победы русскому воинству. Так и случилось — русское войско победило, а эта победа положила начало возмужанию Московской Руси, а вдохновителем ее стал великий святой Сергий Радонежский. Также, достигнув глубокой старости, преподобный за полгода предсказал свою кончину.
Изгнание бесов
В начале своего уединенного подвижничества преподобный Сергий подвергался страшным искушениям и нападениям бесов, но при этом совершал чудеса, каждый раз отгоняя бесов, усердно молясь и осеняя себя крестным знамением. Так, молитвой, верой и смирением преподобный Сергий Радонежский боролся с искушениями лукавого.
4.1
29
голоса
Рейтинг статьи
ЗНАМЕНИЯ
ЗНАМЕНИЯ
Не выходите в поле и не ходите по дороге,
ибо меч неприятелей, ужас со всех сторон.
Иеремия, 6, 25
Будущий подвижник родился в 1314 году в семье ростовского боярина Кирилла и его жены Марии.{1}
Согласно Житию младенец был окрещен на 40-й день после рождения и наречен Варфоломеем. Если предположить, что он по традиции получил имя того святого, память которого праздновалась Церковью в день крещения, то можно назвать не только день совершения обряда — 11 июня, день памяти апостола Варфоломея — но и день рождения. По данной системе подсчета этот день — 3 мая 1314 года. Эту дату можно встретить в некоторых жизнеописаниях Сергия Радонежского.{2}
Приняв предложенную дату, мы обнаружим знаменательное совпадение: Сергий родился в день, когда праздновалась память одного из первых русских святых, преподобного Феодосия, игумена Киево-Печерского монастыря. Знаменитый подвижник умер 3 мая 1074 года, за 240 лет до рождения того, кому суждено было стать прямым продолжателем его дела.
Если такое совпадение действительно произошло, то, конечно, оно сыграло определенную роль в жизни Сергия. Символизм христианского мировоззрения заставлял видеть во всем таинственный смысл. Огромное значение придавалось и «календарным» совпадениям. Их рассматривали как знак, данный свыше. И кто знает, не был ли ранний интерес Варфоломея к иноческому житию, кроме всего прочего, еще и результатом его размышлений над датой своего рождения?
В Древней Руси особый, тайный смысл видели и в имени человека. Оно было верным признаком социального положения его носителя. Князья, бояре, духовенство, горожане и крестьяне — все они отличались друг от друга не только по образу жизни, манере поведения, одежде, но даже по именам. Каждому общественному слою был присущ свой круг имен. Представители знати очень внимательно относились к выбору имени для своих детей. Имя должно было напоминать о славных предках, обеспечивать покровительство одноименного святого. Именно поэтому среди знати далеко не всегда соблюдался обычай наречения младенца по имени святого, память которого приходилась на день крещения. Часто за день отсчета принимался день рождения. В поисках «подходящего» святого допускалось отклонение от исходной даты до двух недель вперед и назад по церковному календарю — «месяцеслову».
Имя «Варфоломей» было довольно редким среди боярства той эпохи и вообще не встречалось среди княжеских имен. Это имя носил один из двенадцати ближайших учеников Христа — апостолов. По преданию, Варфоломей был распят язычниками в Армении. В средневековой Руси с его именем связывали «отреченный», неканонический трактат — «Вопросы апостола Варфоломея». В нем, отвечая своему любознательному ученику, Иисус открывал тайны Божественного Промысла.
Как и другие сложные имена греческого происхождения, имя «Варфоломей» на Руси обычно произносили по-своему — «Валфромей». При таком произношении в нем звучало нечто необычное, чужеземное. «Ромеями», то есть «римлянами», называли себя византийцы.
Родиной Варфоломея было Ростовское княжество. Житие не указывает точного места рождения преподобного, ограничиваясь лишь кратким замечанием: «Жил Кирил не в коей веси (то есть в некоем селении. — Н. Б.) области оноя, иже бе в пределех Ростовьскаго княжениа, не зело близ града Ростова» (9, 288).{3}
Старинное ростовское предание утверждает, что усадьба отца Варфоломея находилась в селе Варницы, в трех верстах к северо-западу от Ростова Великого. Село расположено на ровном, открытом месте, на левом берегу речки Ишни, впадающей в ростовское озеро Неро. Весной Ишня широко разливалась, затопляя окрестные луга.
Название «Варницы» происходило от соляных варниц, издавна существовавших в этих местах. Подземные ключи обогащали воду в Ишне целебными солями. Купание в ней излечивало детей от золотухи, а стариков от ломоты в костях.
Здесь, среди неоглядных просторов земли и воды, прошли детские годы Варфоломея. И как знать, не эти ли немые, величавые равнины воспитали в нем склонность к молчаливой созерцательности, которую он сохранил до конца своих дней?
Как и любой человек, Варфоломей всю жизнь хранил в душе образы матери и отца. О родителях его известно очень мало. Судя по рассказу Жития Сергия, мать будущего подвижника была тихой, доброй и набожной женщиной. Ее образ выписан в Житии в соответствии с традиционными представлениями о матери святого. И все же, несмотря на условность образа Марии в Житии, можно думать, что именно мать заронила в душу Варфоломея искру горячего религиозного чувства, которая со временем воспламенила все его сознание.
Несколько больше, чем о матери, можно сказать об отце Варфоломея. Уже одно то, что Кирилл был ростовским боярином, позволяет увидеть некоторые истоки личности и мировоззрения его сына.
Ростов по праву называли «дедом» всех других городов Северо-Восточной Руси. В древнейшей русской летописи «Повести временных лет» он упоминается уже под 862 годом, в рассказе о призвании на Русь братьев-варягов. Для Залесья Ростов был тем же, чем для Северо-Западной Руси Новгород, а для Южной — Киев.
Через Ростов проходило несколько водных и сухопутных торговых путей. Из озера Неро брала свое начало река Которосль — правый приток Волги. Устье Которосли стерегла основанная в 1010 году крепость Ярославль. Великий волжский путь издавна связывал Русь с кочевыми и оседлыми народами Азии. По притоку Волги реке Тверце и далее по Мете шел торный путь из Верхневолжья в новгородские земли. Два Других притока — Шексна и Кострома — служили дорогами на север, в Белозерье и Подвинье. В освоении этих областей ростовцы постоянно соперничали с новгородцами.
Ростовское боярство некогда вершило судьбами всей Северо-Восточной Руси. Не раз по своей воле оно сменяло князей. Владельцы богатых вотчин и обширных промысловых угодий, ростовские бояре и «породой» не уступали киевским да новгородским. Благодаря своим древним корням они были связаны узами родства с аристократией многих других русских городов. Их поддержка решала судьбу того или иного наследника ростовского престола.
В те времена, когда положение человека в обществе прямо зависело от того, кем были его предки, история имела сугубо практическую ценность. Ростовские бояре, в том числе и отец Варфоломея, прекрасно знали не только прошлое своего собственного рода, но и всю сложную историю отношений между князьями в XI–XIII веках. Их предки вместе со своим князем праздновали победы и переживали тяжелые времена неудач, переезжали из города в город, а порой из одного конца Руси в другой. История Руси была частью их семейной истории.
Согласно Житию Варфоломей уже с детства был отмечен особой «благодатью». Многочисленные чудесные знамения убеждали Кирилла и Марию в «богоизбранности» их среднего сына. Незадолго до рождения Варфоломея его мать стояла в церкви на воскресном богослужении. В самые важные моменты литургии младенец трижды прокричал во чреве матери. В первый год жизни он отказывался от материнского молока в постные дни недели — среду и пятницу. Достигнув семи лет, Варфоломей чудесным образом — с помощью ангела, явившегося ему в поле под дубом в виде старца-монаха, — овладел грамотой.
Как отнестись к этим известиям Жития? Давно замечено, что все они имеют аналогии в житиях различных византийских святых. Вероятно, автор Жития Сергия, не имея достоверных сведений о детстве своего героя, воссоздал его по образцу жизнеописаний великих подвижников древности. Тем самым Епифаний Премудрый утверждал величие Сергия, сопоставимость его образа с образами святых отцов. Впрочем, нет ничего проще и вместе с тем бесплоднее, чем опровергать «чудесную» часть жития святого. Такое опровержение не нужно ни тому, кто верит в возможность чудес, ни тому, кто их отвергает. Да и много ли мы приобретаем, разрушая возвысившие нас мифы? Оставим же рассказы о знамениях, сопровождавших детство и отрочество Варфоломея, во всей их нездешней достоверности и попытаемся понять то, что подлежит осмыслению: какие впечатления ранних лет повлияли на формирование личности Сергия?
Отцу Варфоломея, боярину Кириллу, выпало жить в переломное, драматическое время. На глазах у двух-трех поколений целый мир погрузился в небытие. Рухнула вся политическая система домонгольской Руси. Изменились до неузнаваемости ее составные части.
Но, пожалуй, нигде на Руси крушение прежнего порядка вещей, тревога и страх перед будущим не ощущались в этот период так остро, как в Ростове. И на то были свои исторические причины.
Первые полстолетия ига оказались для Ростова не столь губительными, как для большинства других русских городов. Летописи не сообщают о его разгроме во время нашествия Батыя на Северо-Восточную Русь в 1237–1238 годах. После гибели от рук татар князя Василька Константиновича (март 1238 года) власть в Ростове перешла к его вдове, княгине Марье, которая воспитывала двух малолетних сыновей — Бориса и Глеба. Повзрослев, они разделили княжество. Борису достался Ростов с округой, Глеб получил обширный Белозерский край. Оба Васильковича отличались миролюбием и рассудительностью. Они поддерживали осторожную и гибкую ордынскую дипломатию Александра Невского, налаживали связи с ханскими вельможами.
При Васильковичах в Ростове поселяются откупщики дани «бесермены», ордынские купцы и даже принявший православие племянник хана Берке — «царевич Петр». Один из братьев, Глеб Василькович, женился в Орде.
Ростовчане возмущались пребыванием в городе «бесерменов» и дважды, в 1262 и 1289 годах, выступали против них с оружием в руках. Однако дружба ростовских князей с «погаными» приносила и добрые плоды. Историки подсчитали, что за вторую половину XIII века ордынские отряды 14 раз нападали на русские земли. От этих набегов сильно пострадали Владимир, Суздаль, Переяславль-Залесский и другие города. И лишь Ростов за всю вторую половину XIII века ни разу не был разорен татарами. Здесь сберегались культурные ценности Владимиро-Суздальской Руси, продолжалось летописание, велось даже небольшое каменное строительство. Последнего не позволял себе в эти тревожные времена и сам «Господин Великий Новгород».
Благополучию Ростовской земли пришел конец уже в 80-е годы XIII века. После кончины Бориса (1277) и Глеба (1278) их сыновья не смогли сохранить мудрого единодушия отцов. В Ростовской земле начинаются усобицы. Яблоком раздора стал выморочный угличский удел. Растратив силы на внутренние распри, ростовские князья не сумели удержать Ярославль, который в начале XIV века окончательно перешел под власть князей из смоленского дома.
Следующее поколение ростовских князей, правившее в первой четверти XIV века, оказалось не в состоянии обезопасить город и волости от татарских набегов. Постоянные просрочки и недоимки при сборе ордынской дани в ростовских землях вызывали гнев хана, влекли за собой карательные санкции.
Тяжесть положения усугублялась тем, что ростовские князья, а вслед за ними и бояре не могли остаться в стороне от ожесточенной борьбы за великое княжение Владимирское между московскими и тверскими князьями. Вплоть до 1327 года борьба эта шла с переменным успехом. И каждый раз победитель спешил свести счеты со своими недругами в Ростове. Город жил в постоянном тревожном ожидании очередного нападения княжеского войска или ордынского «лютого посла».
Бессилие правителей побуждало народ к возмущению. В 1320 году в городе появились очередные «злые татары». Возмущенные их бесчинствами ростовчане выгнали чужеземцев из города. Ответом на эту дерзость стала направленная в ростовские и ярославские земли карательная «Ахмылова рать». Лишь случайность спасла город от страшного погрома.
Невзгоды ростовской жизни не миновали и семейство боярина Кирилла. Сообщая о его разорении, автор Жития Сергия замечает: «Како же и что ради обнища, да скажем и се: яко частыми хоженми еже с князем в Орду, частыми ратми татарскыми еже на Русь, чястыми послы татарскыми, чястыми тяжкыми данми и выходы еже в Орду, частыми глады хлебными» (9, 288).
* * *
Одним из самых сильных впечатлений детства и отрочества Варфоломея, несомненно, был всеобщий страх перед «злыми татарами». Это чувство было знакомо в ту пору едва ли не каждому русскому человеку. Именно страх был основой всей системы чужеземного владычества над Русью. Неизвестный книжник конца XIII века, описывая зверства татарского баскака в Липецком и Воргольском княжествах, не удержался от восклицания: «И бяше видети дело стыдко велми страшно, и хлеб в уста не идет от страха» (20, 80). Те же чувства испытывали и ростовцы. Случалось, что, заслышав о приближении татарской «рати», горожане в панике разбегались кто куда, бросая на произвол судьбы дома, имущество, скот. Так было, например, в 1322 году, когда к Ростову направилась «рать» ордынского «посла» Ахмыла. «И прииде Ахмыл на Рускую землю, и пожже град Ярославль и поиде к Ростову с всею силою своею, и устрашися его вся земля, и бежаша князи ростовьстии, и владыка побеже Прохор», — рассказывает старинное ростовское сказание (11, 34).
Этот слепой, непреодолимый страх перед татарином еще долго оставался в сознании русских людей. Его внезапные приступы случались даже в начале XV века. Во время нашествия на Русь ордынского правителя Едигея в 1408 году, по свидетельству летописца, «да еще явится где един татарин, то мнози наши не смеяхуть противитися ему; аще ли два или три, то мнози руси жены и дети мечуще, на бег обращахуся» (9, 252).
Страх смерти был унизителен, ибо превращал человека в подобие бессловесного скота. Пытаясь превозмочь его, человек собирал в кулак не только всю свою волю, все мужество, но и всю веру. Тому, кто искренне верил в то, что Бог следит за всем происходящим, кто видел в собственных страданиях отсвет Страстей Господних, — тому легче было сохранить мужество и достоинство.
«Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геене» (Матфей, 10, 28). Скольким людям слова эти послужили последней опорой…
Страх отступал перед верой. Идущие на смерть ощущали себя страстотерпцами. И можно ли удивляться тому, что почти все погибшие от рук татар князья причислены к лику святых? Они и вправду умирали так, как положено святым: с молитвой на устах и крестом в руке. Свою смерть они стремились возвести до мученичества за веру. Это давало им надежду на вечное блаженство, загробную жизнь в райских кущах.
Помогая преодолеть слепой страх смерти, вера могла исцелить и другие нравственные болезни. Евангелие звало к единомыслию, учило бескорыстию и любви к ближнему. В эпоху «злой татарщины» эти призывы звучали особенно актуально. Безысходность, постоянное унижение порождали слепую злобу на того, кто находился рядом. «Ненависть на другы вселися в сердца наша», — сетовал знаменитый проповедник той эпохи епископ Серапион Владимирский (8, 448). И слова его отнюдь не были пустой риторикой.
Людьми овладела безграничная алчность. На то были свои причины. Если раньше власть денег умерялась силой традиции, правом рождения и престолонаследования, то теперь она оказалась неограниченной. Всем распоряжалась Орда, а там получить что-либо можно было только за деньги. «Серебром» добывали ярлык, дававший право на княжение. За деньги можно было получить в управление чужое княжество, а при их недостатке — потерять свое. С помощью «серебра» князья и бояре возвращали попавших «в полон» подданных, а порой даже родных и близких. Щедрые «дары» влиятельным вельможам могли спасти провинившегося князя от сабли ханского палача.
В стране, не имевшей в ту эпоху собственных серебряных и золотых приисков, единственным источником этих металлов была внешняя торговля. Однако в условиях иноземного ига она переживала тяжелые времена. Доходы, приносимые ею, были невелики по сравнению с расходами в Орде.
Постоянные поиски «серебра» и его ближайшего эквивалента — пушнины, «мягкого золота», превратились в своего рода навязчивую идею каждого правителя. Гордые Рюриковичи волею обстоятельств превратились в «скупых рыцарей», вынужденных беречь каждую гривну. Прозорливые наблюдатели предсказывали: победителем в конечном счете станет тот, кто лучше других умеет собирать деньги и умнее других — тратить.
Стремление выжать деньги из тех, кто находился ниже, кто не имел средств для защиты, подобно эпидемии, охватило все слои общества. Именно эту нравственную «болезнь века» яростно обличал Серапион Владимирский: «…Несытовьство имения поработи ны, не дасть миловати ны сирот, не дасть знати человечьскаго естьства — но, акы зверье жадают насытится плоть, тако и мы жадаем и не престанем, абы всех погубити, а горкое то именье и кровавое к собе пограбити; зверье едше насыщаються, мы же насытитися не можем: того добывше, другаго желаем!» (8, 448).
Но даже огненные глаголы Серапиона не в силах были изменить поведение людей, оказавшихся пленниками обстоятельств. И через три-четыре десятилетия после смерти знаменитого проповедника (1275) положение не изменилось, и слова об алчности звучали так, словно были сказаны вчера. «Несытовьство имения» порождало ненависть и вражду. Пользуясь рознью князей, татары безбоязненно хозяйничали на Руси.
Вера — это надежное прибежище пасынков судьбы — несомненно, была опорой и для ростовского боярина Кирилла. Она давала надежду, ибо сам Спаситель сказал: «Все, чего ни будете просить в молитве, верьте, что получите, — и будет вам» (Марк, 11, 24).
Набожность отца, разумеется, действовала и на сыновей. Горячая вера Варфоломея, без которой он никогда не стал бы тем, кем стал, была своего рода инстинктивной защитой его тонкой, впечатлительной натуры от ужасов ростовской действительности.
Со временем детская вера Варфоломея под влиянием знакомства отрока с христианской книжностью, которой богат был древний Ростов, развилась в целостное и стройное «Сергиевское» мировоззрение.
Впрочем, религиозные чувства Варфоломея были взращены не только книгами. Благодатной почвой для них служил и весь уклад тогдашней русской жизни, проникнутый церковной обрядностью и христианской символикой.
В Древней Руси приобщение человека к христианству совершалось просто и естественно, в потоке самой жизни. С детства он посещал свой приходский храм. Здесь учение Иисуса входило в его душу прежде всего через само богослужение. В ходе литургии перед верующими как бы заново проходила земная жизнь Иисуса, разворачивалась мировая драма искупительной голгофской жертвы. В причастии они вкушали Тело и Кровь Христову, знаменуя этим свою верность заветам Спасителя, единение всех людей во Христе.
Важнейшим средством утверждения в сердцах людей нравственного закона было публичное чтение Евангелия. Это великое творение человеческого духа, привлекало своей неисчерпаемостью. В его противоречивых сентенциях, многозначительных притчах, молитвенных призывах каждый находил то, что искал. Через Евангелие Иисус возгласил Царство Небесное, где восторжествует справедливость, где последние станут первыми, а богатые и алчные будут осуждены на вечную муку. Но оно учило и тому, как жить на земле, как создать здесь новую жизнь — прообраз небесной. Вслед за требованием всей душой возлюбить Бога шла вторая главнейшая заповедь — «возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Матфей, 22, 39). Идеалы самоотречения и подвижничества были воплощены в «девяти заповедях блаженства».
Именно Евангелие стало любимым предметом размышлений Варфоломея. В отличие от большинства людей он рассматривал нравственные заповеди Иисуса не столько как прекрасный, но недостижимый в земной жизни идеал, сколько как руководство к действию. Этот взгляд на Евангелие стал основной особенностью его христианского мировоззрения. Вся жизнь Варфоломея-Сергия может быть понята только через Евангелие. Оно было его компасом в плавании по «многомутному морю житейскому».
В Евангелии лежат истоки глубокого человеколюбия радонежского подвижника. Отсюда же — тот могучий дух обновления, который веет в его деятельности как реформатора всего уклада духовной жизни Руси.
Говоря об истоках религиозного энтузиазма Варфоломея, вспомним и то особое христианское настроение, которым была проникнута духовная жизнь Ростова. В древней столице Залесья христианство утвердилось очень рано. Не позднее середины XI века здесь была основана епископская кафедра. Это вызвало ожесточенное сопротивление населения, которым руководили языческие жрецы — волхвы. В 1071 году ростовский епископ Леонтий был убит восставшими горожанами. Сто лет спустя он был причислен к лику святых.
Резиденция ростовского епископа находилась в самом центре города, южнее Успенского собора. С ней связана была не только чисто религиозная, но и культурная традиция. Библиотека ростовской епископии была одной из лучших на Руси. При кафедре велось летописание, работали ученые клирики, переводившие с греческого на русский язык труды отцов церкви. В Успенском соборе во время богослужения на одном клиросе хор пел по-русски, а на другом — по-гречески.
Как и подобает религиозной столице края, Ростов имел несколько монастырей. При дворе «владыки», как именовали в Древней Руси епископов, находились Иоанновский и Григорьевский монастыри. На западной окраине города в середине XIII века возник женский Княгинин монастырь. В восточной части Ростова в XIV веке существовали два монастыря — Богоявленский и Петровский.
Незримыми нитями духовного родства ростовские обители были связаны с колыбелью русского монашества — Киево-Печерским монастырем. Его воспитанниками были первые ростовские епископы Леонтий и Исайя. Описания подвигов киевских «отцов» были любимым чтением их ростовских собратьев.
Каждый из ростовских монастырей имел и свои легенды и чудеса. Одно из таких чудес произошло неподалеку от усадьбы Кирилла, на берегу речки Ишни. Известный своим благочестием ростовский монах Авраамий тщетно пытался сокрушить идола языческого бога Белеса, стоявшего на Чудском конце города. Однажды монах повстречал старца-странника и рассказал ему о своей печали. Старец открыл Авраамию, что он сумеет сокрушить идола лишь в том случае, если посетит Царьград и помолится там в храме Иоанна Богослова. Не раздумывая, монах отправился в далекий путь.
Решимость Авраамия была вознаграждена немедленно. Отойдя от Ростова всего лишь на четыре версты, монах на берегу речки Ишни повстречал «человека страшна, благоговейна образом, плешива, възлыса», с «брадою круглою великою». То был сам Иоанн Богослов. Он вручил Авраамию чудесный жезл с изображением Христа и сказал, что этой «тростию» монах сможет наконец сокрушить идола. Так оно вскоре и случилось. Белее был повержен, а на месте языческого капища Авраамий основал монастырь с храмом во имя Богоявления.
Сердцем Ростова, средоточием его религиозной и общественной жизни был Успенский собор. Старинное предание гласило, что знаменитый киевский князь Владимир Мономах, исцелившись от болезни с помощью печерских святынь, решил по-своему отблагодарить обитель. Он выстроил в Ростове собор, «всем подобием» повторивший главную церковь монастыря. Даже росписи на стенах храма князь приказал разместить в таком же порядке, как и в «божественной церкви Печерской» (7, 428).
Если бы бронзовые львиные маски на железных дверях собора могли заговорить, они рассказали бы о всех важных событиях в истории города. В соборе крестили, венчали и отпевали князей. Собираясь в дальний путь или возвратившись домой, князья с боярами и дружиной первым делом шли в собор. Здесь, у гробницы святого Леонтия, искали спасения те, кому угрожала народная расправа.
Конечно, Варфоломей не был единственным искренне верующим человеком в тогдашнем Ростове. В XIV столетии этот город дал русской церкви Епифания Премудрого и Стефана Пермского, Афанасия Высоцкого и Андроника Спасского. А сколько знаменитых в свое время имен не попало в анналы!
Но в отличие от многих других энтузиастов веры Варфоломей не только горячо молился, но и размышлял. Он всматривался в окружавший его мир, хотел понять происходящее, найти свое место среди людей. А между тем мир вокруг него, казалось, катится в какую-то бездонную яму. Люди готовы были захлебнуться от переполнявшей их ненависти друг к другу. Летописи позволяют нам увидеть лишь один из ракурсов тогдашней жизни — междукняжеские отношения. Но то, что мы видим здесь, едва ли сильно отличалось от общей картины. Это грустное предположение подтверждается одним суждением летописца. Оно датировано 1367 годом. Но нравы, как известно, очень медленно изменяются в лучшую сторону…
Сообщая об очередной княжеской усобице, летописец с горечью замечает: «Вси бо сии един род и племя Адамово, цари, и князи, и бояре, и велможи, и гости, и купцы, и ремественицы, и работнии людие… И забывшеся, друг на друга враждуют и ненавидят и грызут и кусают, отстояще от заповедей божиих, еже любити искренняго (то есть «ближнего». — Н. Б.) своего яко сам себе» (17, 8–9).
Кажется, никогда прежде усобицы русских князей не достигали такого ожесточения, как в первой четверти XIV века. Получив великое княжение Владимирское в 1304 году, племянник Александра Невского тверской князь Михаил Ярославич начал проводить крайне жесткую, «силовую» политику по отношению к соседним княжествам и землям. Причиной тому был не только излишне самонадеянный характер князя, но и постоянная нехватка средств для исполнения всех взятых на себя обязательств. В итоге Михаил пролил реки крови, безнадежно испортил отношения с Новгородом, нажил много врагов среди сородичей-князей и даже восстановил против себя главу Русской Церкви митрополита Петра. Всем этим не преминул воспользоваться главный соперник Михаила — московский князь Юрий Данилович. В 1317 году он женился в Орде на сестре хана Узбека и вернулся на Русь с отрядом татар. Михаил не захотел добровольно уступить Юрию великое княжение Владимирское и внезапной атакой разгромил его отряд. После этого оба князя отправились доказывать свою правоту в Орде. Хан Узбек признал Михаила виновным. 22 ноября 1318 года опальный князь был казнен ханскими палачами.
Получив после казни Михаила заветный ярлык на великое княжение Владимирское — а вместе с ним обширные территории, титульное старшинство среди князей, право Учета и доставки в Орду ханского серебра, собранного со всей Руси, — Юрий Московский также не сумел исполнить все то, что ожидал от него Узбек. В 1322 году хан лишил его великого княжения и передал ярлык Дмитрию Тверскому, старшему сыну казненного в Орде Михаила. Новый глава Северо-Восточной Руси носил красноречивое прозвище: по одним источникам — «Грозные Очи», по другим — «Звериные Очи».
Торжество тверского князя было не долгим. Юрий Московский при помощи новгородцев собрал необходимые средства и осенью 1324 года явился в Орду. Несомненно, он надеялся оправдаться перед ханом и вновь получить заветный владимирский стол. Узнав об этом, в Орду примчался и Дмитрий Тверской. Надеясь на милость хана, он убил Юрия. Обстоятельства убийства остаются неясными. Однако из летописей можно понять, что Дмитрий сделал это собственноручно.
Совершенный Дмитрием самосуд был как бы покушением на верховную власть хана судить и казнить русских князей. Поэтому Узбек после долгих раздумий решил примерно наказать виновного. Через несколько месяцев Дмитрий был казнен ханскими палачами. И, словно в утешение его тени, хан принял решение передать великое княжение Владимирское другому представителю тверского княжеского дома — Александру Михайловичу, брату Дмитрия.
Однако правление Александра оборвала вспышка праведного гнева тверичей, вызванная произволом ордынских послов. 15 августа 1327 года восставшие горожане истребили всех находившихся в городе татар. А уже через три-четыре месяца на тверскую землю обрушилась посланная ханом 50-тысячная «рать», которую русские летописцы назвали по имени ее предводителя — «Федорчуковой». Вместе с татарами шли на Тверь московский князь Иван Данилович и суздальский князь Александр Тверской Васильевич. Перед лицом грозной опасности князь Александр Тверской бежал из города.
За лаконичным сообщением летописца скрывается трагедия тысяч и тысяч русских людей. «Toe же зимы… бысть тогда великая рать татарская, Федорчюк, Туралык, Сюга, 5 темников воевод, а с ними князь Иван Данилович Московский, по повелению цареву, и шед ратью, плениша Тверь и Кашин и прочия городы и волости, и села, и все княжение тверское взяша и пусто сътвориша, и бысть тогда земли великая тягость и много томлениа, множества ради грех наших, кровь хрестианская проливаема бываше от поганых татар, овых в полон поведоша, а другиа мечи изсекоша, а иныа стрелами истреляше и всяким оружием погубиша и смерти предаша, а князь Александр побежал с Твери во Псков» (20, 90).
Вновь зло торжествовало над добром, право людей на свободу попиралось насилием. Кто не повторял тогда в разоренной татарами тверской земле и иных пострадавших от «федорчуковой рати» землях: «Боже отмщений, Господи, Боже отмщений, яви Себя! Восстань, Судия земли, воздай возмездие гордым. Доколе, Господи, нечестивые, доколе нечестивые торжествовать будут?» (Псалтирь, 93, 1–3).
Многолетняя борьба Москвы с Тверью оставила глубокий след в истории Ростова. Обе враждующие стороны искали поддержки ростовской знати. Не случайно именно здесь, в Ростове, нашли себе жен оба тогдашних великих князя — Михаил Тверской и Юрий Московский. Первый в 1294 году взял себе в жены княжну Анну, дочь ростовского князя Дмитрия Борисовича. Второй был с 1297 года женат на неизвестной по имени дочери ростовского князя Константина Борисовича (114, 13). (Понятно, что оба брака устраивали не сами женихи, а их дальновидные родители — отец Юрия московский князь Даниил и рано овдовевшая мать Михаила тверская княгиня Ксения.) В условиях, когда и оба тестя, и оба зятя были лютыми врагами, среди ростовской аристократии неизбежно должна была возникнуть как «московская», так и «тверская» партия. И все же москвичам лучше удалось подружиться с ростовцами. Юрий Московский часто бывал в Ростове и имел здесь полученные в приданое вотчины (114, 15). Великий князь Михаил Тверской, по-видимому, умышленно наводил татар на ростовские владения Юрия. Тот, получив владимирский стол в 1318 году, не замедлил ответить тем же. В 1322 году брат и верный союзник Юрия князь Иван Данилович Калита с отрядом татарского «посла» Ахмыла приходил к Ростову. Однако до очередного погрома дело по каким-то причинам не дошло. Много лет спустя, когда подлинные обстоятельства события уже давно забылись, среди живших в Ростове татар возникла легенда о том, что меч Ахмыла отвели именно их предки (11, 34).
Сыновья Михаила Тверского Дмитрий и Александр, несомненно, потеснили москвичей в Ростове. Падение могущества Твери в результате событий 1327–1328 годов радикально изменило расклад сил. Иван Калита получил возможность «восстановить справедливость». Летом 1328 года хан дал ему в управление половину великого княжения Владимирского — Новгород и Кострому. В его «зоне ответственности» оказался и Ростов. Как великий князь, Иван должен был востребовать с ростовцев недоимки по ордынской дани; как старший представитель московского княжеского дома, он мог претендовать в Ростовской земле на некоторые села — приданое своей уже умершей к этому времени племянницы Софьи (дочери Юрия Даниловича) (114, 16); как душеприказчик митрополита Петра (ум. 21.X1I.1326), доброхот ростовского владыки Прохора (ум. 7.IX.1328) и ревностный христианин Калита должен был позаботиться о сохранности имущества ростовской кафедры в условиях временного отсутствия духовного начальства.
Не упуская из виду ростовских проблем, Калита, однако, не имел времени заняться ими лично. Летом и осенью 1328 года он был в Орде, а зимой 1328/29 года по приказу хана Узбека занимался подготовкой и проведением карательного похода на Псков. В этих условиях князь решил поручить ростовские дела своим боярам Василию Кочева и Мине. Во главе сильного отряда они явились в Ростов. Одну из своих задач — сбор денег — московские воеводы решали просто. Должников били и всячески мучили до тех пор, пока не получали платежей. Среди прочих и «епарха градскаго, старей-шаго болярина ростовьскаго, именем Аверкиа, стремглав обесиша (подвесили. — Н. Б.), и възложиша на ня руце свои, и оставиша поругана» (126, 304).{4}
Желая укрепить династические (а значит, и политические) связи с Ростовом, Иван Калита в 1328 году выдал дочь Марию замуж за одного из двух правивших тогда в Ростовской земле князей — Константина Васильевича. На случай измены Константина Иван несколькими годами позже вывез в Москву и держал при себе его племянника, малолетнего Андрея.
Не довольствуясь этим, московский князь добился того, что и так уже небольшое Ростовское княжество было разделено на Сретенскую и Борисоглебскую «половины». В каждой из «половин» был свой князь. Впрочем, уже в 1331 году Иван Данилович, воспользовавшись кончиной правителя Сретенской «половины» князя Федора Васильевича, включил его владения в состав великого княжения Владимирского.
После экзекуции, устроенной в Ростове московскими воеводами, некоторые ростовские жители, в том числе и боярин Кирилл, были переселены в глухие, необжитые уголки Московского княжества. По-видимому, это не был акт чистого произвола, результат военного разгрома Ростова. Иван Калита уплатил в Орде долги ростовчан и теперь мог поступать с ними по своему усмотрению. Ведь по законам того времени неисправный должник попадал в полную личную зависимость от своего кредитора.
В те времена основной ценностью было не золото, серебро и иная «движимость», а прежде всего земля и люди, способные заставить ее приносить плоды. Главная причина успехов московских князей, их конечного торжества над всеми соперниками заключалась в том, что они, как никто другой, умели «собирать людей», пользуясь для этого самыми различными методами.
Переселенцам поневоле поначалу приходилось очень тяжело. Но расчет московских князей был прост и безошибочен. Каждый должен заботиться о хлебе насущном для себя и детей. Жизнь всегда возьмет свое. На новом месте, начав с шалашей и землянок, переселенцы постепенно отстраивались, обзаводились хозяйством. Их потомки забывали о том, как попали сюда их отцы и деды. Они верой и правдой служили Москве, готовы были положить жизни за ее дело.
Отец Варфоломея боярин Кирилл вместе с несколькими другими именитыми земляками был отправлен в небольшое село Радонежское, затерянное среди лесов северо-восточной окраины Московского княжества.{5} Жизнь в Радонежском, или попросту — Радонеже, была не та, что в Ростове. Иной была уже сама природа. Вместо раздольных ростовских равнин перед глазами повсюду вставала стена темного леса.
В этой части Подмосковья ландшафт отличается каким-то тревожным, порывистым характером. Глубокие овраги чередуются здесь с крутыми, поросшими ельником холмами. По дну оврагов вьются торопливые речки с загадочными мерянскими именами — Воря, Пажа, Кончура, Молокша, Шерна.
Радонеж располагался на высоком обрывистом берегу Пажи, в ее крутой излучине. Через село проходила торная дорога из Москвы в Переяславль-Залесский. (До XVI столетия этот город называли Переяславлъ, а не Переславль, как сейчас.) Для размещения на ночлег проходивших по дороге обозов и войск на окраине села был устроен острог. За его приземистыми стенами виднелись стройные очертания деревянной церкви Рождества Христова.
Древний Радонеж существует и доныне. Большая дорога (Ярославское шоссе) давно изменила свой маршрут и теперь проходит в двух километрах южнее. В селе царят тишина и покой. В конце единственной улицы белеет каменная церковь — скромный образец провинциального классицизма. Кольцо валов старинной крепости хранит в себе лишь заросшее бузиной сельское кладбище…
Повседневная жизнь ростовских переселенцев в Радонеже была полна труда и забот. С рук их не сходили мозоли от топора и лопаты. Сами распахивали пашню, сеяли и жали, выходили на сенокос. Каждый клочок земли приходилось отвоевывать у леса, обильно поливать потом.
Дополнительным источником существования для переселенцев было бортничество — сбор меда диких пчел. «Радонежские бортники» упоминаются в документах той эпохи. Занятие это требовало ловкости, смекалки и отваги. Бортник должен был свободно чувствовать себя в лесу, понимать жизнь его обитателей. Не в этом ли древнем промысле у Варфоломея выработалось умение жить в лесу — навык, без которого он никогда не смог бы стать пустынником?
По-разному складывались судьбы ростовских переселенцев в московской земле. Одни, недолго думая, ехали искать счастья в Москву, другие норовили уйти в иные края, третьи оставались там, куда забросила их судьба.
Перед мучительным вопросом, что делать дальше, оказался и Кирилл. О себе он беспокоился меньше всего. Жизнь клонилась к закату. Годы тревог, невзгод и унижений тяжким бременем лежали на ссутулившихся плечах. Кирилл уже присмотрел для себя и жены место вечного успокоения в стенах небольшого монастыря в соседнем селе Хотькове.
Но что ждет его сыновей? Как помочь им встать на ноги, занять достойное место под солнцем? Кирилл мог поехать в Москву, похлопотать за них у своих влиятельных земляков, еще несколько десятилетий назад добровольно перебравшихся на сытые московские хлеба. Что говорить, ведь даже сам московский тысяцкий Протасий Вельяминов, второй человек в городе после князя, был выходцем из Ростова. Тысяцкий не оставил бы без внимания попавших в беду земляков.
Однако едва ли Кирилл ходил в Москву, к Протасию. Мог ли старый ростовский боярин поступиться своими представлениями о добре и зле, о чести и бесчестии? Мог ли послать сыновей служить тому, кто принес им столько горя и унижений?
Должно быть, приходила Кириллу и иная мысль: а не сняться ли тайком из Радонежа и отъехать всей семьей в тверские или новгородские земли? Но кому они нужны там, обнищавшие, растерявшие в тяжелые годы всю свою дворню, все добро?
Так шли дни, месяцы, годы… Сыновья Кирилла из отроков превратились в статных юношей. Все трое были разными, непохожими один на другого. Старший, Стефан, рос вспыльчивым, горячим, готовым очертя голову броситься в любую крайность. Средний, Варфоломей, напротив, был всегда спокоен, сдержан, приветлив. В нем уже явно ощущалась какая-то особая внутренняя сила. Младший, Петр, был прост, деловит и домовит.
Каждый из братьев по-своему переживал разлуку с родным Ростовом, унижение радонежской ссылки. Но пока был жив отец, ни один из них ни словом, ни вздохом не упрекнул его за гордость, лишавшую их надежды на лучшую долю.
В Радонеже Стефан и Петр обзавелись семьями, зажили своим домом. Старость Кирилла и Марии скрашивала возня с внучатами.
Впрочем, семейное счастье Стефану было не суждено: после смерти жены он впал в отчаяние и затворился в стенах монастыря. Два малолетних сына, Климент и Иван, остались на попечении сородичей.
Событие это, конечно, произвело сильное впечатление на Варфоломея. И так же как бедствия и разорение отца убеждали его в призрачности земного благополучия, так и преждевременная смерть жены Стефана наглядно показала мимолетность земного счастья.
Давно пришла пора женитьбы и для Варфоломея. По обычаям того времени брачный возраст у юношей наступал после 16, а у девушек после 14 лет. Однако, несмотря на уговоры родителей, Варфоломей не думал о женитьбе. Однажды он объявил родителям, что собирается уйти в монастырь. Узнав об этом, отец наотрез отказался благословить его. После ухода в монастырь старшего сына, Стефана, Кирилл возлагал на Варфоломея свои надежды о продолжении их рода, возрождении его былой славы. Он видел среднего сына победоносным воином, главой и опорой всего племени Кирилловичей.
Церковные кановы запрещали родителям удерживать детей, пожелавших посвятить себя служению Богу. Жития святых были полны рассказами о том, как будущий подвижник бежал из дома вопреки воле родителей. Именно так поступил некогда и один из основателей русского монашества Феодосии Печерский, чей образ неизменно служил Варфоломею примером для подражания. Однако сам он слишком любил своих родителей, чтобы нанести им такой удар. Оставшись в отчем доме, он терпеливо сносил насмешки соседей и ждал, когда сам Всевышний укажет ему путь.
Согласно Житию Сергия Кирилл и Мария за несколько лет до кончины приняли монашеский постриг. Возможно, это известие Жития не более чем дань агиографическому канону. Родители святых обычно оканчивали жизнь в монастыре.
Как бы там ни было, ясно одно: до самой кончины Кирилл не благословил сына на пострижение. Но и тот не оставлял ни на минуту своей заветной мысли.
Родители Варфоломея скончались почти одновременно. Их похоронили рядом, у стен Покровской церкви Хотьковского монастыря. По обычаям того времени сыновья почтили память умерших панихидами, раздачей милостыни и обедами для нищих.
По окончании сорокадневного траура Варфоломей приступил к исполнению своего давнего желания. Доставшуюся ему долю отцовского наследства он отдал младшему брату, Петру, и «радуяся душею… яко некое сокровище многоценное приобрете», вступил на избранный им путь (9, 292).
Итак, 23-летний Варфоломей из Радонежа решил уйти из общества людей. Это не был жест отчаяния, безысходности. Перед ним открыты были и другие жизненные пути, привычные, проторенные и далеко не столь тернистые, как тот, на который вступил он. Но Варфоломей не захотел «жить как все» или, иначе говоря, плыть по течению. Он сделал свой выбор.
Насколько мы знаем Варфоломея, это был первый в его жизни самостоятельный поступок. И поступок этот был основан на свободном выборе — свободном от поисков личного благополучия, от корысти и страха, словом, от всех тех прозаических и довольно низменных мотивов, которые обычно и определяют выбор поступка.
Здесь, в этом решении, Варфоломей предстает перед нами как человек, сделавший первый шаг по пути самоотречения, а значит, и по пути к внутренней свободе.
Способность к свободному выбору стала как бы ключом, с помощью которого он отворил дверь в страну, куда давно стремилась его душа, — в царство духовной свободы.
Людям во все времена было свойственно стремление к свободе. Оно является одной из основ человеческого сознания. Лишившись «внешней» свободы и ощутив на своей гордой вые двойной — московский и ханский — произвол, ростовские аристократы должны были либо смириться с ним, внутренне «сломаться», либо отправиться на поиски утраченной свободы туда, где степень свободы не зависит от степени давления внешней силы, — в область духа. Именно этот, второй путь избрал Варфоломей.
И постепенно в его переполненном евангельскими образами сознании укрепилась мысль, ставшая со временем одной из основ «сергиевского» взгляда на жизнь. «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное», — говорил Иисус (Матфей, 5,3). Но «нищета духом» — это не только смирение, сознание своей греховности. «Нищие духом» — и те, кто обнищал, стал бедняком «не по какой другой причине, но по учению Господа, сказавшего: «Пойди, продай имение твое и раздай нищим» (Матфей, 19, 21) (38, 312). Только добровольная бедность может спасти человека от произвола и унижения. Именно богатство, имущество делают его рабом силы, ибо все это можно отнять силой. Расставшись с богатством, человек обретет свободу и покой. Источник слез — бедность — станет для него источником радости, ибо, избавившись от постоянной заботы о сохранении и приумножении имущества, человек сможет все время посвятить Богу.
Став слугою Всевышнего, «нищий духом» перестает быть слугой «человеков». Никакая земная сила уже не имеет власти над ним. Он становится истинно великим и свободным. Сам Спаситель в земной жизни превыше всего ценил «нищету духом». Она — труднейший из его заветов. Добровольной бедностью человек открывает себе дорогу ко Христу. «Всякий из вас, кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником» (Лука, 14, 33).
Люди боятся впасть в бедность, так как она несет с собой тяготы и лишения. Но такова бедность лишь для того, кто имеет или жаждет иметь богатство. Если же взглянуть на нее иначе, через Евангелие, она явится совсем в ином свете. Иисус не только требовал «нищеты духом» от учеников, но и сам не имел никакого имущества. А что может принести христианину большую радость и наслаждение, чем следование Христу, духовное соединение с ним?
Так или примерно так рассуждал юный Варфоломей, не зная о том, что за сто лет перед тем такие же идеи положил в основу своей жизни и проповеди великий реформатор западноевропейского монашества Франциск Ассизский. Подлинный поэт бедности, он называл ее «евангельской жемчужиной», связывал с ней свои надежды на спасение человечества. Бедность, — говорил Франциск, — «это та добродетель небесная, которая все земное и преходящее повергает во прах и которая освобождает душу от всякого препятствия и дает ей свободно соединиться с Богом Вечным» (27, 43).
И может быть, подобно Франциску, однажды, в минуту озарения, он услышал слова Иисуса так, словно они были обращены лично к нему, Варфоломею из Радонежа: «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною» (Матфей, 19, 21).
С тех пор эти слова не давали ему покоя. Они звучали в его сознании словно колокол. Слышать этот призыв и не иметь возможности тотчас отозваться на него было поистине мучительно для Варфоломея.
В тот день, когда мысль о «незримом сокровище святейшей бедности» впервые посетила Варфоломея, он незаметно для себя сделал шаг по пути, который со временем привел его на Маковец.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Настоящий рассказ о жизни и чудесах преподобного Сергия составлен на основании, главным образом, следующих сочинений: Филарета, архиепископа Черниговского «Жития святых, чтимых Православною Церковью, сентябрь», изд. Тузова, 1885; проф. Е.Е. Голубинского «Преподобный Сергий Радонежский и созданная им Троицкая Лавра», 1892, и архим. Никона «Житие и подвиги прп. Сергия», изд. 1898 г.
I
Верстах в четырех от великого Ростова, в низменной, безлесной местности, стоит небольшой Варницкий монастырь [2], с малым числом братии, с небольшою соборною церковью во имя Пресвятой Троицы. Не славится эта обитель ни прославленными мощами угодников Божиих, ни иными достопримечательностями; дорога она русскому сердцу тем, что стоит на месте родины преподобного и богоносного отца нашего Сергия.
Преподобный Сергий Радонежский
По древнему преданию, на том месте, где теперь стоит Варницкий монастырь, почти шестьсот лет тому назад было поместье знатных ростовских бояр Кирилла и Марии.
Кирилл состоял на службе у ростовских удельных князей и не раз ездил с ними в татарскую орду. Он владел достаточным состоянием, но любил простоту и часто сам занимался сельскими работами; в такой же простоте он воспитывал и детей своих.
Кирилл и Mapия были люди благочестивые и богобоязненные. Они постоянно посещали церковь Божию, с любовью исполняли заповеди Христовы: принимали странников, помогали бедным, не отпускали от себя нищего, не накормив и не наградив его. Таким образом, в лице родителей прп. Сергия Господь возрастил доброе дерево, чтобы и плод, происшедший от него, был добрый.
Еще до рождения младенца перст Божий указал на него как на великого угодника Божия и истинного служителя Пресвятой Троицы. Однажды в воскресный день мать его Mapия, будучи беременна им, по обычаю отправилась в церковь к Литургии. Перед чтением Евангелия младенец вскрикнул во чреве ее. Во время пения Херувимской младенец вскрикнул во второй раз и при том так громко, что было слышно на всю церковь; а когда священник произнес: «Святая Святым», крик раздался в третий раз. Mapия, которая, по обычаю того времени, стояла в притворе вместе с другими женщинами, от смятения и страха заплакала и едва не упала, а окружавшие ее женщины стали спрашивать, где находится у нее младенец. Mapия поведала им, что у нее на руках нет младенца, что он вскричал во чреве ее. Удивились женщины и рассказали о происшедшем находившимся в церкви. Народ, бывший в церкви, слышавший крик и узнавший причину его, был немало удивлен таким необыкновенным происшествием и, рассуждая о нем, был расположен видеть в этом предуказание Божие на нечто особенное в жизни и судьбах ожидаемого младенца и в недоумении повторял вопрос, какой предлагали себе современники Иоанна Предтечи при его рождении: Что убо отроча сиe будет? (Лук. 1, 66); a Mapия все остальное время беременности проводила в строгом посте и сердечной молитве.
3 мая 1314 г. у Кирилла и Марш родился ожидаемый младенец-сын. В сороковой день по рождении родители принесли младенца в храм для совершения над ним Святого Крещения. Служащий при церкви иepeй нарек младенцу имя Варфоломей, конечно, потому, что в день Крещения праздновалась память апостола Варфоломея: этого требовал тогдашний церковный обычай. Но это имя, означающее в переводе на русский язык «сын радости», вполне соответствовало той радости, которая наполняла сердца благочестивых родителей при мысли о светлых надеждах, возбужденных у них особенными событиями пред рождением его. С первых дней своей жизни младенец показал себя великим постником. Родители его стали замечать, что он по средам и пятницам совсем отказывался от пищи; не прикасался к груди матери и в другие дни, когда ей приходилось употреблять в пищу мясо. Заметив это, Mapия совсем отказалась от мясной пищи.
Когда Варфоломею исполнилось семь лет, родители отдали его для обучения грамоте учителю, у которого вместе с ним учились старший брат его Стефан и младший – Петр. Оба брата делали большие успехи, хотя младшему, Петру, не было еще и шести лет. Варфоломею же грамота не давалась. Несмотря на строгость учителя, насмешки товарищей, упреки родителей, его собственное прилежание, он мало успевал в ученье и сильно огорчался этим; часто уединялся и проливал горькие слезы о своей неспособности. По ночам он вставал с постели и в горячей молитве испрашивал себе у Бога дар понимания науки.
И Бог услышал молитвы святого отрока. Однажды отец послал его за лошадьми в поле; привыкший беспрекословно повиноваться родителям, отрок с готовностью отправился исполнять это приказание, тем более что оно было ему по душе: отрок любил уединение и природу. Любуясь окружающими его полями с роскошной зеленью и разнообразными цветами, он озирался кругом и вдруг, невдалеке от себя, рядом дубом, увидал незнакомого ему благолепного старца-инока, который творил усердную молитву. Отрок приблизился к старцу и, поклонившись ему, стал вблизи, ожидая окончания его молитвы. Окончив молитву, старец ласково подозвал отрока к себе; благословив и поцеловав, спросил его, что ему нужно. Варфоломей отвечал:
«Я отдан в книжное учение, но мало разумею его, что очень огорчает меня, и я не знаю, что мне делать. Помолись за меня, святый отче, попроси у Господа, чтобы Он открыл мне книжное учение».
Инок исполнил просьбу Варфоломея; воздев руки, он возвел очи на небо и стал со слезами молиться Бory. Стоя около него, и отрок горячо молился вместе с ним. По окончании молитвы старец благословил отрока и сказал ему:
«Отныне Бог даст тебе разумение грамоты, так что ты и других будешь поучать».
Произнеся эти слова, инок достал сосудец, вынул из него как бы некоторую малую часть просфоры и велел отроку вкусить, говоря:
«Возьми, чадо, и съешь: cиe дается тебе в знамение благодати Божией и для разумения Святого Писания. Не смотри на то, что частица cия так мала, велика будет радость твоя, когда вкусишь от нее». После этого старец хотел было продолжать свой путь, но обрадованный отрок упросил его посетить дом его родителей и благословить их.
Отрок Варфоломей (преподобный Сергий) принимает часть просфоры от старца
Родители Варфоломея, всегда с радостью принимавшие странников, особенно иноков, с честью встретили приведенного их сыном гостя. Они предложили ему радушное угощение, но он отвечал, что прежде следует вкусить пищи духовной, и, взяв с собою Варфоломея, пошел в бывшую у Кирилла моленную, чтобы отпеть здесь часы. Когда все начали молиться, старец велел Варфоломею читать псалмы. «Я не умею, отче», – отвечал отрок. Но инок пророчески произнес: «Отныне Господь дарует тебе понимание грамоты». И, действительно, отрок тотчас же стал стройно читать псалмы. Родители, братья и сам он дивились, как хорошо и стройно читает он.
Вкусивши трапезы, предложенной Кириллом и Mapиeй, старец благословил всех и на прощание сказал родителям Варфоломея:
«Велик будет сын ваш пред Богом и людьми, он станет некогда избранной обителью Святого Духа и служителем Святыя Троицы».
Гостеприимные хозяева проводили до ворот своего гостя; но тут он вдруг стал невидим. Кирилл и Mapия подумали: не ангел ли Божий был послан к ним, чтобы даровать мудрость их сыну?
С этого времени святой отрок без затруднения стал читать книги и понимать все написанное в них. Ему легко давалась грамота, ибо Бог отверз ему ум разуметь писание. Отрок возрастал годами и исполнялся разумом и добродетелью. Сердце его горело любовью к Богу, и он находил высшее наслаждение в молитвенной беседе с Богом, поэтому он постоянно посещал храм Божий, не пропуская ни одной церковной службы. И дома он каждую ночь вставал с постели и по нескольку часов в горячей слезной молитве изливал пред Богом благоговейные чувства, переполнявшие его юную душу. Не любил он детских игр, не по сердцу ему приходились смех и веселье товарищей, но, уединившись, предавался он чтению священных книг. Сверх всего этого юный отрок соблюдал строгий пост. Как и в первые дни своей жизни, по средам и пятницам он не вкушал никакой пищи, а в остальные дни питался только хлебом и водой. Не будучи монахом, он вел строгую монашескую жизнь. Видя такие подвиги своего юного сына, мать сильно опасалась, что такой суровый образ жизни может повредить его здоровью, и убеждала сына смягчить строгость поста и подвигов своих. Но юный подвижник со смирением просил ее не отклонять его от воздержания, которое так сладко и полезно для души его. Удивилась мать разумному ответу отрока и более уже не мешала его доброму намерению, тем более что и здоровье его нисколько не страдало от воздержания и поста.
Когда Варфоломею было около 15-ти лет, родители его должны были оставить Ростов и переселиться в другое место. Это переселение их находилось в связи с тяжелыми временами и для всей Руси, и, в частности, для города Ростова.
В это время вся Русь православная стонала под тяжелым игом монгольским. Все русское государство состояло тогда из множества отдельных княжеств; каждое из них управлялось своим особым князем, который был самостоятельным, независимым от других правителем. Но за то все они находились в полной зависимости от произвола монгольских ханов, обязаны были по первому их требованию являться к ним в Орду на поклон для засвидетельствования своей покорности, для уплаты дани и поднесения им подарков. Страдания русского народа, происходившие от его тяжкого рабства, увеличивались еще от вражды и междоусобиц самих русских князей. Они постоянно ссорились и спорили между собою из-за первенства и обладания большим количеством областей. Свои споры и ссоры между собою они нередко переносили на суд ханов и, чтобы выиграть дело и получить перевес над своими соперниками, нередко сами отправлялись в Орду, льстили и делали подарки ханам, даже клеветали друг на друга. Кто из них лучше умел угодить хану, тот и получал перевес над противниками, которые иногда и погибали в Орде.
Незадолго до времени выселения родителей Варфоломея из Ростова совершилось важное событие в истории нашего отечества. Зимой 1327–1328 гг. удельный московский князь Иоанн Данилович Калита, стремившийся к объединению русской земли, получил в Орде титул великого князя русского. Новый великий князь npиo6pел столь великое расположение в Орде, что хан подчинил ему соседнее с Москвой Ростовское княжество. В Ростов назначен был наместником великого князя один из московских бояр – Василий Кочева. Наместник повел дело так, что весь Ростов скоро наполнился слезами и плачем. Самовластные действия наместника сопровождались притеснениями и обидами для жителей; а обнаруживавшие недовольство наместником и сопротивление ему подвергались телесным пыткам, и истязаниям, и грабительскому отниманию имущества. Дерзость московских воевод дошла до того, что они подвергли позорному телесному истязанию ростовского градоначальника боярина Аверкия. Ужас объял ростовцев, и многие стали покидать родной город. В числе последних был и Кирилл, отец Варфоломея. Кроме притеснений со стороны московских бояр, его заставила удалиться из Ростова крайне неблагоприятная перемена в его материальном положении: вследствие несчастных обстоятельств того времени из человека богатого и знатного он сделался жалким бедняком, которому неудобно было оставаться там, где он жил богато и пользовался большим почетом. Местом своего нового жительства Кирилл избрал маленький городок Радонеж, находящейся в 14 верстах от нынешней Троицкой Лавры по направленно к Москве. С ним переселились сюда и некоторые другие ростовцы.
Когда Варфоломею исполнилось двадцать лет, братья его Стефан и Петр уже были женаты; но Варфоломей и в Радонеже продолжал свою подвижническую жизнь. Ничто мирское не привлекало его к себе, и он только и думал о том, чтобы удалиться от мира и его соблазнов и принять монашество. Поэтому он просил у своих родителей разрешения и благословения на этот шаг. Благочестивые родители не противились его давнишнему намерению, но только просили его отложить исполнение его до времени недалекой их кончины.
«Чадо, – говорили они ему, – ты знаешь, что мы стары; уже недалек конец жизни нашей. Братья твои озабочены семьями, и у нас, кроме тебя, нет никого, кто бы послужил нам на старости; потерпи еще немного, предай нас погребению, и тогда уже никто не возбранит тебе исполнить твое заветное желание». С готовностью и лю6овью Варфоломей подчинился желанию своих родителей. Продолжая приготовлять себя к предстоящим ему монашеским подвигам, он всячески старался успокоить старость своих родителей. Незадолго до своей кончины Кирилл и Mapия переселились из Радонежа в ближайший к нему Покровский Хотьков монастырь и здесь оба приняли пострижение в монашество. Здесь же в скором времени последовала и блаженная их кончина, при которой, кроме Варфоломея, присутствовал и старший их сын Стефан, незадолго до пострижения своих родителей овдовевший и принявший монашество в том же Хотьковском монастыре.
II
Теперь для благочестивого Варфоломея наступило время, благоприятное для удаления из миpa и для исполнения его давнишнего горячего стремления к иноческой жизни. Он пошел в Радонеж, чтобы здесь покончить со всеми морскими делами; оставшееся после родителей незначительное имущество он частью роздал людям бедным, частью передал своему меньшому брату Петру, и, таким образом порвав все пристрастия, обыкновенно привязывающие людей к жизни мирской, юноша Варфоломей без всякой помехи и с твердой решимостью устремился на тот путь, который был избран им еще с самого детства, – на путь поста, трудов и подвигов духовных, необходимых для очищения души и тела от всяких нечистых греховных стремлений. Но путь, которым решился Варфоломей идти к достижению своей высокой цели, к нравственному усовершенствованно и очищению и к достижению святой и блаженной жизни в Боге, значительно отличался от того пути, по которому шли многие из подвижников русской земли. Они по мере сил своих подвизались и совершенствовались духовно, живя в благоустроенных монастырях, находившихся или среди городов, или не вдали от них. Но благочестивый и богоизбранный юноша Варфоломей горел желанием последовать примеру древних египетских учредителей монашества – преподобных Антония, Пахомия, Макария, которые подвизались в пустынях, удаленных от жилищ человеческих. Поэтому Варфоломей не захотел поселиться в Хотькове, где монашествовали и теперь блаженно почивали его родители, и где смиренно подвизался теперь старший его брат Стефан, не пошел и ни в какой другой из существовавших тогда монастырей; но, избрав для себя вид монашества наиболее строгого и наиболее совершенного, он решился удалиться в пустыню.
Приняв такое решение, Варфоломей отправился в Хотьков к жившему там его брату Стефану в надежде склонить и его к пустынножительству. Но Стефан не вдруг решился на такой необычный подвиг, соединенный с великими лишениями и трудами. Он считает его выше сил своих и потому страшится принять его на себя, и медлит согласиться на призыв брата, и только после продолжительных и неотступных просьб его решается последовать за ним.
Братья оставляют Хотьковскую обитель и идут в самую глушь соседних лесов, чтобы здесь найти себе место для пустынного житья.
После долгого хождения по соседним дремучим лесам братья нашли одно возвышенное место, покрытое со всех сторон густым девственным лесом, окруженное с трех сторон глубокой дебрью, в которой струилась незначительная лесная речка, называвшаяся в записях 15 века Консерой, или Конисурой, и теперь известная под именем Кончуры. Место это с его окрестностью называлось Маков день, Маковской горой. Оно находилось только в десяти верстах от Хотькова, но тем не менее оно было совершенно удалено от жилья человеческого; вся окружавшая его местность покрыта была дремучим лесом, которого еще не касалась рука человеческая, среди которого не было проложено никаких дорог, ни одной тропинки; только дикие звери и птицы обитали здесь. Но братьям, а особенно Варфоломею, сильно понравилась эта пустынная местность; она вполне соответствовала его заветным мыслям о пустынножительстве и потому избрана была благочестивыми отшельниками местом для своего обитания.
В усердной молитве испросив Божие благословение и на свое решение, и на избранное место своего отшельничества, братья первоначально устроили себе убежище или шалаш из древесных ветвей, где бы они могли укрываться от зноя и непогоды и где бы они могли отдыхать и спать во время ночи; затем они приступили к устройству более надежного и прочного жилища, которое могло бы служить для них более надежной, чем шалаш, защитой и от осенней непогоды, и от зимней стужи, и, наконец, от диких зверей. Устроив себе необходимое и скромное жилище, или келию, братья немедленно приступили к построению небольшого храма, или церквицы. Дело постройки как келии, так в особенности церкви совершено было, может быть, под руководством опытного плотника, самими братьями отшельниками: они сами рубили лес, очищали его от сучьев и коры, приносили на своих плечах весь лесной материал, необходимый для здания, сами рубили сруб и ставили его на место и делали все остальные вещи, необходимые для внешней и внутренней отделки храма. Конечно, храм был очень невелик и отличался самой бедной
Когда церковь была устроена и готова к освящению, братья отправились в Москву, чтобы испросить у митрополита Феогноста благословение на освящение храма. Святитель милостиво принял просителей и послал с ними священнослужителей, которые взяли с собою все необходимое для освящения церкви. По желанию братьев и по благословению митрополита церковь освящена была во имя Пресвятой и Живоначальной Троицы. Первая церквица, построенная руками преподобного, имела вид убогой часовни, с голыми стенами да с мохом, служившим единственной защитой от бурь и холода, с тремя небольшими оконцами для дневного света. Здесь во всем заметна была большая бедность. Здесь не было ни дорогой утвари, ни блестящих риз, ни великолепного позлащенного иконостаса, ни дорогой парчи, ни живописных икон. Престол был одет чистым холстом простой домашней работы; ризы сшиты были из крашенины, священные сосуды не блестели золотом и серебром, а выточены были из дерева самим преподобным Сергием [3] . Не всегда здесь теплились воск и елей у святых икон; нередко здесь служба церковная совершалась при сухой дымящейся лучине и курился фимиам из дикой древесной смолы [4] . «Кто покажет мне малый деревянный храм, на котором в первый раз наречено здесь имя Пресвятыя Троицы? – говорит об этой церквице приснопамятный святитель Филарет, митрополит московский. – Вошел бы я в него на всенощное бдение, когда в нем с треском и дымом горящая лучина светит чтению и пению, но сердца молящихся горят тише и яснее свечи, и пламень их досягает до неба, и ангелы их восходят и нисходят в пламени их жертвы духовной. Отворите мне дверь тесной келии, чтобы я мог воздохнуть ее воздухом, который трепетал от гласа молитв и воздыханий преподобного Сергия, который орошен дождем слез его, в котором впечатлено столько глаголов духовных, пророчественных, чудодейственных. Дайте мне облобызать прах ее сеней, который истерт ногами святых и чрез который однажды переступали стопы Царицы Небесной» [5].
Несказанною радостью исполнилось сердце Варфоломея, когда он увидел свою церковь освященной. С тех пор пустыня Радонежская стала для него дороже всего на свете. Шумный мир с его суетой навсегда умер для него. С большею, чем прежде, ревностью стал он подвизаться в посте, молитве, трудах и терпении. Не то было со Стефаном [6]. Новый род монашеской жизни, избранный его младшим братом, был не под силу Стефану. Пустыня казалась ему страшною и суровою и производила на его душу удручающее и подавляющее впечатление. Кругом на большое расстояние во все стороны – дремучий лес; в лесу ни единого жилища человеческого и ни единой человеческой стези, так что подолгу нельзя было видеть лица человеческого и слышать голоса человеческого; а можно было видеть и слышать только зверей и птиц [7]. Не выдержал Стефан жизни среди глубокого лесного уединения; затосковала его душа; неудержимо потянуло его к жизни среди людского общества. Напрасно ободрял его Варфоломей, напрасно упрашивал его не поддаваться малодушию и искушению – Стефан не остался в пустыне, покинул юного подвижника и ушел в Москву, где стал подвизаться по мере сил своих в Богоявленском монастыре. После удаления Стефана из пустыни Варфоломей прежде всего позаботился о том, чтобы стать настоящим монахом, т.е. чтобы получить монашеское пострижение. Свое намерение он привел в исполнение таким o6paзом. В одной из ближайших обителей, или приходских церквей [8], был игуменом старец Митрофан. К нему-то блаженный Варфоломей и обратился с просьбою о пострижении его в монашество. Старец Митрофан прибыл к Варфоломею в пустыню и здесь постриг его в монашество 7 октября и нарек его Сергием в честь святого мученика Сергия, память которого празднуется Церковью 7 октября. После пострижения юного отшельника Митрофан совершил Божественную литургию в устроенной Варфоломеем церквице и сподобил новопостриженного Причастия Святых Таин, и в эту самую минуту, по замечанию жизнеописания, по всей церкви и вокруг нее разлилось необыкновенное благоухание. После этого преподобный Сергий в продолжение семи дней неисходно пребывал в своей церкви, воспевая псалмы Давидовы и другие песни духовные, каждый день причащаясь Святых Таин Христовых и питаясь единственно просфорой, которую дал ему игумен после Литурии. И великая радость наполняла сердце новопоставленного инока, радость о том, что Господь исполнил его заветное желание и удостоил его иноческого чина.
Пробыв несколько времени с преподобным Сергием и преподав ему наставления относительно монашеской жизни, Митрофан удалился от него, оставив его, как выражается жизнеописатель, «единаго в пустыни безмолствовати и единствовати». Действительно, теперь не осталось около преподобного ни одного человека, с которым он мог бы перемолвиться словом. Только таинственный шум дремучего леса да голоса зверей и птиц могли нарушить безмолвие и глубокую лесную тишину. Но это не устрашило и не смутило боголюбивого инока. Он не поколебался идти по избранному им пути и остался верен своему обету пустынножительства. Раз пришедши в пустыню, преподобный уже не хотел выходить из нее, несмотря на то, что первый сообщник его по пустынножитию малодушно оставил его. Возлагая упование на Бога, Сергий решился остаться в пустыне совершенно один, чтобы подвизаться подвигом, которого он не имел в виду брать на себя и который был дотоле невиданным у нас на Руси.
И он прожил в совершенном пустынном уединении около двух лет. Подвиг поистине великий и достойный всякого удивления! «Два года сами по себе, – рассуждает об этом ученый жизнеописатель преподобного Сергия, – очень непродолжительное время; но два года жизни в пустыне, в совершенном одиночестве – это совсем другое дело. Страшно одному без товарищей провести в лесу и одну ночь; покажется с год одна такая ночь; но целый двухгодичный ряд таких ночей – это встает пред воображением как нечто поистине весьма страшное, заставляющее нас невольно содрогаться при представлении всего, что надлежало вынести человеку в продолжение двух лет совершенного одиночества в лесной глуши» [9] . Живя среди людей, мы пользуемся многими удобствами и выгодами, которые значительно облегчают нам жизнь, к которым мы привыкаем и которых мы не замечаем и не ценим. Поселяясь в дикой лесной пустыне, оставаясь в ней совершенно одиноким, человек сразу лишается всех удобств жизни среди людского общества и встречается со множеством разнообразных нужд и затруднений. Прежде всего пред ним встают заботы о своем пропитании и, падая исключительно на него одного, в высшей степени осложняются и затрудняются в своем осуществлении. Человеку, находящемуся в таком положении, приходится самым напряженным и усиленным образом бороться и с голодом, и с холодом, и с нуждой разного рода. Ему самому нужно и достать жизненных припасов, и приготовить из них удобоваримую пищу; ему нужно и приготовить материал, необходимый для построения жилища, и произвести постройку из него, способную защитить его от холода, непогоды и других врагов его жизни и пр. Но предположим, что эти и другие трудности физического существования могут быть побеждены отчасти терпением, трудом, изобретательностью и находчивостью человека, живущего в пустыне, отчасти приучением себя к самой умеренной и скудной жизни; все же это не избавляет человека, обрекаемого себя на одинокое пустынножительство, от множества скорбей, мучений и страданий душевных. По свидетельству людей, прошедших многоскорбным путем подвига совершенного уединения, сначала этот подвиг не кажется трудным отшельнику. Увлеченный горячей ревностью к подвижничеству, он с радостью переносит скорби и лишения одиночества пустынного. Но дни горячей ревности и умиления, при которых бывают легки подвиги самоумерщвления, сменяются днями сухости душевной, тоски невыносимой; мысли не покоряются разуму и бродят повсюду; молитва не действует в сердце; душа рвется бежать из-под креста и становится холодна ко всему духовному… А тут еще голод и жажда, холод, опасение за жизнь со стороны диких животных или от скудости и беспомощности и общее расслабление души и тела… А мир между тем манит его к себе воспоминаниями о прошлом: там ему так тепло и уютно жилось, ни в чем он такой, как здесь, нужды не терпел; ведь и там можно спастись. Зачем же этот подвиг выше сил? Зачем эта страшная пустыня со всеми ее лишениями? Идти бы в обитель какую-нибудь, где добрые братия разделяли бы с ним скорби его, помогли бы ему в борьбе со врагами и добрым советом и братскою молитвою… Так мир и плоть пристают к отшельнику с своими требованиями – не говорим уже о грешных движениях сердца, когда, точно буря, поднимаются страстные порывы и гонят пустынника в мир, сожигая его внутренним пламенем… Но и это еще не все трудности пустынного жития. Уже и в то время, когда благодатные утешения изливаются в душу отшельника, в его сердце стремятся проникнуть помыслы услаждения подвигами, помыслы гордости, доводящей иногда неосторожных подвижников до грубого падения или до помрачения ума. Таким образом для ревнителя жизни духовной по мере преуспеяния в ней открывается борьба уже не к плоти и крови, а к духам злобы поднебесной. «Как скоро, – говорит святитель Филарет, – сии невидимые враги примечают, что человек, оставив миp и презрев плоть, все более и более усиливается проникнуть в область духовную, к общению с Небесными силами и самим Богом, то, чтобы воспрепятствовать ему, с неимоверною дерзостью устремляются на него, так что не только издалека пускают в него разжженные стрелы противных помыслов, но, так сказать, вторгаясь в пределы его воображения и чувств, представляют ему странные образы и нелепые мечтания» [10].
Преподобный Сергий прогоняет своими молитвами злых духов
Без сомнения, и преподобный Сергий, живя долго и совершенно одиноко в глухой лесной пустыне, перенес всю эту телесную и нравственную страду подвига пустынножительства. Недаром блаженный Епифаний, ученик преподобного Сергия, говорит о нем: «Кто может поведать все уединенные подвиги сей твердой души, неусыпно соблюдавшей все требования устава подвижнического? Кто изочтет его теплые слезы и воздыхания к Богу, его стенания молитвенные и плач сердечный, его бдения и ночи бессонные, продолжительные стояния и повержения себя пред Господом? Кто сочтет его коленопреклонения и земные поклоны, кто расскажет об его алкании и жажде, о скудости и недостатках во всем, об искушениях от врага и страхованиях пустынных?» Но, вооружившись терпением, святой подвижник мужественно боролся со всеми этими скорбями; дух свой поддерживал молитвою и богомыслием, а тело укреплял неустанными трудами и при помощи благодати Божией достиг, наконец, того, что среди нужды, голода и холода и других тяжелых испытаний, неразлучных с пустынножительством, не падал духом, не поддавался унынию, не жаловался, не роптал, но всегда был спокоен и всем доволен и тверд при всех искушениях и скорбях человеческих.
И привидения, и явления демонские не мало беспокоили и устрашали преподобного во время его уединенного пустынножительства. По сказанию жизнеописателя, их было множество, но подробно рассказывается у него только о двух. Раз преподобный ночью пел заутреню в своей церкви. Вдруг пред его взором расступилась стена церковная, и в это отверстие вошел целый полк бесовский в одежде литовцев, которые в то время много зла и ужаса причиняли русской земле. С шумом и дикими воплями бросились мнимые литовцы, как бы намереваясь совсем разорить церковь, а самому преподобному угрожая смертью. С страшным скрежетом зубов, с диким воплем и ревом они кричали ему: «Беги, удались отсюда, не смей больше жить здесь! Иначе мы растерзаем тебя!» Но мужественный и сильный духом подвижник не испугался бесовских угроз. Он вооружился против них псаломной молитвой и крестом, и бесовские полчища удалились от него.
В другой раз преподобный совершал свою всенощную молитву в убогой келии своей. Вдруг поднялся шум в лесной чаще, и вокруг его келии послышались бесчинные крики бесовских полчищ: «Уходи же отсюда! Зачем ты пришел в эту глушь лесную, чего хочешь найти тут! Не надейся больше жить здесь! Сам видишь, место cиe пустынное и непроходимое! Как же ты не боишься умереть тут с голоду или погибнуть от рук разбойников?.. Найдет тогда кто-нибудь труп твой и скажет: вот был бесполезный человек!.. Да и звери хищные бродят вокруг тебя в пустыне, готовые растерзать тебя. Итак, беги отсюда, беги теперь же, иначе смерть тебе и погибель от руки нашей».
Так вопияли лукавые бесы, стараясь и устрашить преподобного, и отвратить его от взятого им на себя трудного подвига пустынножительства. Желая достигнуть этой цели, лукавые демоны, очевидно, старались возбудить и усилить в душе его чувства страха и опасения, которые, без сомнения, не раз сами собой возникали в душе преподобного при размышлении его о предстоявших ему трудностях и опасностях одинокой жизни в пустыне. Но они обманулись в своих расчетах. Святой помолился Господу, и тотчас же исчезло бесовское полчище.
Но преподобному приходилось испытывать мучительное чувство страха не только от демонов, которые нередко являлись ему в виде диких зверей, готовых растерзать его, но и от действительных диких и хищных зверей, во множестве населявших непроходимые леса пустыни Сергиевой. Стаи голодных волков рыскали около его хижины. Целыми ночами слышался преподобному их страшный вой и видны были огоньки их зловещих хищных глаз. Нередко появлялись здесь и другие более страшные обитатели пустынных лесов – медведи. По немощи человеческой невольный страх овладевал сердцем пустынника при мысли о своем беспомощном одиночестве. Но как от демонов, так и от страха пред дикими зверями он избавлялся усердною молитвою; последних он даже укрощал и приручал к себе. Однажды преподобный Сергий заметил пред своей келией медведя. Видя, что медведь очень голоден, сжалился над зверем, вынес ему кусок хлеба и положил его на пень. Зверь полюбил доброго к нему пустынника, стал часто приходить к его келии и, ожидая обычного подаяния, с кротостью смотрел на святого. Преподобный делился с ним своей пищей, а иногда отдавал ему и последний свой кусок. Иногда же случалось, что преподобный совсем не имел хлеба и был лишен возможности предложить зверю обычное для него угощение; тогда лесной гость не уходил от келии, озирался по сторонам, «точно злой заимодавец, по замечанию жизнеописателя, желающий настойчиво получить свой долг». Ежедневные посещения медведя продолжались более года.
Преподобный Сергий разделяет пустынный обед свой с медведем
Не более двух лет прожил преподобный Сергий в своем пустынном уединении, как на нем стали исполняться слова писания: «Не может град укрытися, верху горы стоя» (Мф. 5, 14); не мог он долго оставаться безвестным в своей пустыни. Как не может скрыться благоухающий цветок, хотя бы он рос среди густой и дикой травы – его найдут по запаху, по благоуханно, – так не мог укрыться и прп. Сергий в дремучем лесу, в любезном ему одиночестве. Далеко разносилось благоухание его святой жизни, и его ощутили сердцем люди, имевшие, по выражению святителя Филарета, очищенное чувство духовное [11] . Слава об его святой и подвижнической жизни стала распространяться повсюду. Одни говорили о его строгом воздержании, трудолюбии и прочих подвигах, другие удивлялись его простоте и незлобно, иные рассказывали о его власти над злыми духами, и все поражались его смирением и душевной чистотой. Поэтому неудивительно, что к преподобному стали приходить многие из окрестных городов и селений ради душеполезной беседы и совета духовного; особенно слава о нем распространилась между монахами, и они стали посещать его, чтобы видеть необычного у них пустынника; между ними явились и такие, которые исполнялись желанием подвизаться вместе с преподобным в его пустыни и обращались к нему с просьбою о дозволении селиться им подле него. Преподобный с любовью принимал всех приходящих к нему за наставлением, советом и утешением, и все получали от него потребное, все уходили от него утешенными и успокоенными. С душевным удовольствием и радостью принимал преподобный и тех, которые выражали ему свое желание поселиться около него и подвизаться вместе с ним. Желание таких людей не противоречило стремлению самого преподобного; ведь он удалился в пустыню не для того, чтобы подвизаться здесь всю жизнь в совершенном одиночестве, а с тем, чтобы проводить строгую подвижническую жизнь вдали от миpa и соблазнов его в сообществе большего или меньшего числа людей, единомышленных и решившихся удалиться от всех развлечений и соблазнов, каким подвергаются монахи городских или пригородных монастырей. Но угодник Божий, сам испытавший тяжесть пустынножительства, представлял таким всю трудность избираемого ими пустынного жития; однако же тех, в ком он замечал благое произволение и твердую решимость на такой подвиг, он с готовностью и радостью принимал к себе и позволял им селиться около себя. И вот мало-помалу собралось к нему до 12 братий. Эту первоначальную Сергиеву пустыньку – родоначальницу знаменитой Троицкой Лавры – надобно представлять себе так: в глухом бору, на берегу речки, была расчищена поляна; значительнейшая часть росших на ней деревьев была вырублена и употреблена на монастырские постройки; но все же здесь оставались в незначительном числе вековые деревья и представляли из себя разреженную рощу. Здесь везде торчат пни и лежат колоды от срубленных деревьев. На поляне стоит маленькая убогая деревянная церковь, а кругом нее под деревьями и между ними расположились тринадцать маленьких деревянных келий. Позади каждой келии находился огород, где насаждаемы были разные овощи, необходимые для убогой трапезы отшельников. Вся эта поляна обнесена была высоким деревянным тыном для безопасности от зверей. Вот какой смиренный вид имела Cepгиeвa Лавра в первые годы своего существования [12] .
Преподобный Сергий строит келии
Тихо проходила жизнь пустынников в новоустроенной обители. Не было в ней ни начальника, ни даже пресвитера. Однако порядок повседневного богослужения был строго соблюдаем: в церкви совершаемы были ежедневно полунощница, утреня, часы, вечерня и повечерие. Непрестанная молитва была постоянным правилом братии в церкви и в келии. А для совершения Литургии в праздничные дни приглашали белого священника или иepомонаха (игумена-старца) из соседнего села. Спустя год, после того как возникла эта скромная пустынька, пришел и поселился здесь и упомянутый священно-инок Митрофан, совершивший обряд пострижения над преподобным Сергием. Преподобный и братия его с радостью встретили старца Митрофана и единодушно избрали его своим игуменом. Иноки радовались его прибытию в пустынь и потому, что теперь открывалась возможность совершать Литургию гораздо чаще, чем прежде. Но ветxий старец прожил недолго и скончался. Тогда братия стала просить преподобного, чтобы он принял на себя сан священника и был у них игуменом. Но по своему глубокому смирению преподобный отказался исполнить просьбу братии и управлял братиею только посредством своего примера. Своими руками он построил три или четыре келии, рубил дрова, разносил их по кeлиям, молол жито на жерновах, пек хлебы, варил пищу, кроил и шил одежду и обувь, носил на гору воду в двух водоносах и поставлял у келии каждого брата. Когда кто-нибудь из братии отходил ко Господу, угодник Божий своими руками омывал и приготовлял к погребению усопшего. Свободное от трудов время Сергий посвящал молитве и посту, питался одним только хлебом и водой и то в небольшом количестве. Каждую ночь проводил он в молитве и бдении, лишь на короткое время забывался сном. Столь суровая жизнь не только не ослабляла здоровья подвижника, но даже как будто укрепляла его тело и придавала ему силы для новых еще больших подвигов. С удивлением взирали на него братия и с любовью старались подражать ему. По его примеру они сами пребывали в посте, молитве и постоянных трудах: шили одежды, переписывали книги, возделывали свои небольшие огороды и исполняли другие подобные работы. Взирая на смиренного и кроткого Сергия, каждый из братии старался смирять себя пред смиреннейшим. Все считали друг друга братьями, и никто из них не хотел быть старшим [13] .
Прошло больше десяти лет со времени прибытия к преподобному Сергию первых его сподвижников, а игумена в новой обители все еще не было. Хотя пустынники жили в полном единодушии и любви, хотя Сергий, как основатель монастыря, на самом деле и был настоятелем его и по своей святой жизни истинным руководителем своих учеников, но все же нужда в игумене ясно ощущалась всеми. Удовлетворения ей настоятельно требовали разные большие затруднения и неудобства, возникавшие в монастырской жизни вследствие отсутствия власти законно поставленного игумена. Неудобно было каждый раз для совершения Божественной Литургии призывать священника из села. От этого происходило то, что иногда даже в праздничные дни обитель преподобного Сергия оставалась без Литургии. Неудобно было и то, что в обители не было духовного отца, который был бы облечен высшею властью вязать и решить грехи кающихся. Сознавая и чувствуя крайнюю нужду иметь своего игумена, братия, собравшись, просили преподобного Сергия, чтобы он принял сан игумена.
«Отче, – говорили они ему, – не можем мы жить без игумена, желаем, чтобы ты был нашим наставником и руководителем, мы хотим приходить к тебе с покаянием и, открывая пред тобой все наши помышления, всякий день получать от тебя разрешение наших грехов. Совершай у нас святую Литургию, дабы мы из чистых рук твоих приобщались Божественных Таин».
Но преподобный по своему глубокому смирению не только не стремился к игуменству, но боялся его, видя в нем начало и корень властолюбия. Потому он долго и настойчиво отказывался.
«Братия моя, – говорил он, – у меня и помина никогда не было об игуменстве; одного желает душа моя – окончить дни свои простым иноком. Не принуждайте же вы меня. Лучше предоставим все cиe Богу; пусть Он Сам откроет нам свою волю, и тогда увидим, что нам делать».
Но иноки продолжали неотступно просить преподобного и говорили:
«Почему ты не хочешь исполнить наше желание? Ты основатель этой обители, будь же ея и настоятелем. Твоя добродетель собрала нас сюда; она же пусть и управляет нами. Ты насадил этот виноград, ты и питай нас своим учением и плодами примера твоего… Мы пришли сюда, ища спасения своей души; мы надеялись, что ты будешь нашим руководителем на пути спасения. Но если ты не хочешь быть пастырем душ наших, то мы уйдем из этого места и будем блуждать, как овцы без пастыря, а ты дашь ответ Богу за погибель душ наших».
Тронутый и побежденный их мольбами, святой, наконец, отправился с двумя старцами в Москву [14] , к Афанасию, епископу Волынскому, который по случаю отъезда митрополита Феогноста в Новгород или Орду управлял тогда делами митрополии. Святитель ласково принял подвижника, о коем давно дошли до него слухи, долго беседовал с ним о спасении души. После беседы преподобный Сергий смиренно поклонился Афанасию и стал просить у него игумена для своей обители. «Тебя избрал Господь, – сказал на это святитель, – отныне ты и будешь игуменом в новой обители Живоначальной Троицы для братии, тобою же собранной». Смиренный Сергий и теперь стал отрицаться, указывая на свое недостоинство, но по своему же смирению должен был согласиться с волею святителя после того, как этот последний укорил его в недостатке послушания. Афанасий немедленно рукоположил Сергия в иеродиакона, а на другой день посвятил его в сан пресвитера и поставил его в игумены. После приличного наставления святитель Афанасий с миром отпустил нового игумена к ожидавшей его братии.
С великой радостью встретили своего первого игумена пустынножители. Они вышли на встречу своему наставнику и отцу и с сыновней любовью поклонились ему. Радовался и игумен, видя своих духовных чад. Придя в церковь, он обратился с усердной молитвой к Господу, чтобы Он послал ему всесильную помощь в новом и трудном служении; затем он обратился к братии с словом назидания, убеждал иноков не ослабевать в подвигах ради Царства Небесного, просил у них содействия себе и в первый раз преподал им свое игуменское благословение.
И, сделавшись игуменом, преподобный управлял своею обителью не столько словом своим, сколько самой своей жизнью, показывая всем и во всем добрый примерь. И теперь он не переменил своего поведения и остался тем же смиренным иноком, как и прежде. Строгость к себе и любовь к братии, неутомимость в трудах, ночи, проводимые в молитве, обличение праздных, тиxие кроткие речи, растворенные слезами отеческой любви, – вот те черты, которыми отличалось игуменство Сергия. Каждый день преподобный совершал Божественную литургию к великому утешению братии. Никакая усталость, никакие заботы и дела не могли помешать ему первым являться в церковь, а выходил он из церкви всегда последним. Постоянно помня слова Господа: «Иже аще хощет в вас быти старей, да будешь всем раб» (Мф. 10, 44), – он по-прежнему продолжал служить братии в домашних делах: делал свечи, пек хлебы, особенно же просфоры всегда приготовлял сам, не допуская никого из братии участвовать в этом, даже пшеницу молол сам, колол дрова, носил воду.
В первые годы игуменства Сергия число братии в его обители не превышало двенадцати. Но это малое число братии со святым игуменом во главе отличалось многими добродетелями и подвигами, о которых молва распространилась быстро и далеко и повела к увеличению числа братии и расширенно самого монастыря. Славою о преподобном Сергии и его пустыни привлечен был сюда из далекого Смоленска архимандрит Симон, старейший архимандрит в Смоленской области и пользовавшийся здесь большим уважением и почетом. Увлеченный рассказами о святой жизни и подвигах преподобного, Симон «разжегся желанием пустынного жития и, оставив славу и честь, пошел к преподобному Сергию, чтобы стать одним из его учеников» [15]. С глубоким смирением просил Симон преподобного Сергия принять его в число своих послушников, и преподобный с любовью принял смиренного архимандрита. Обладая значительным богатством, Симон вручил его Сергию на устроениe монастыря, к чему этот последний тотчас и приступил. Прежде всего он поставил в монастыре новую деревянную церковь, но гораздо более просторную, чем прежняя, а «затем перестроил и самый монастырь, прибавив его площади и поставив келии правильным четырехугольником вокруг церкви» [16] , которая таким образом стояла теперь среди монастыря и была видна из всех келий.
С поступлением Симона началось умножение братии в обители Сергиевой. Вслед за ним стали приходить сюда и многие другие, желающие проходить иноческое житие под руководством преподобного Сергия. С любовью принимал св. игумен всех приходящих к нему; но, зная на опыте трудность монашеской жизни, постригал в монашество только после предварительных тщательных испытаний. Обыкновенно приходившего к нему облекали в длинную одежду из черного сукна и приказывали ему вместе с прочими иноками исполнять какое-либо послушание. Таким путем вновь прибывший в обитель мало-помалу узнавал весь монастырский устав. Лишь только после долгого испытания преподобный Сергий постригал прибывшего в мантию и давал клобук.
Подвизаясь в молитве, посте, труде и терпении, преподобный Сергий желал видеть и в братии такие же добродетели. Для достижения этой цели он установил в своей обители особый порядок жизни и тщательно наблюдал за его исполнением. Одним из правил этого порядка требовалось, чтобы после повечерия братия не ходили из келии в келию и не проводили времени в разговорах, но оставались безвыходно в своих келиях и занимались здесь молитвою и рукоделием. Преподобный строго наблюдал за исполнением этого правила. Поздно вечером, особенно в темные и долгие ночи, ревностный игумен после келейной молитвы совершал обход келий и чрез оконце смотрел, кто чем занят. Если оказывалось, что инок молится, занимается рукоделием или чтением Священного Писания и др. душеспасительных книг, то святой игумен радовался и благодарил за него Бога. Если же игумен слышал в келии недозволенную беседу между иноками, то, стукнув в дверь или окно келии, отходил далее, а на другой день призывал к себе нарушителей устава, вступал с ними в разговор и, не обличая их прямо, склонял их к смиренному сознанию в прегрешении; чистосердечно сознававшегося в своем проступке Сергий с отеческою любовью прощал; на упорных же и нераскаянных налагал епитимию.
Другое правило, узаконенное преподобным в его обители, требовало, чтобы никто из братии не ходил по селам и деревням для сбора подаяний; братия могла принимать лишь ту милостыню, которая будет принесена в монастырь самими христолюбцами [17] . Исполнение этого правила было очень тяжело для братии такой глухой, бедной и уединенной обители, какою была обитель Сергия. Она была окружена непроходимыми лесами, изобиловавшими всякими дикими зверями, и потому редко посещаема людьми. Неудивительно поэтому, что здесь часто оскудевало приношение милостыни, и чуть не каждый день могла чувствоваться нужда в самом необходимом для жизни. Нередко случалось, что ни у кого из братии не было ни куска хлеба, ни горсти муки, даже недоставало соли. Недоставало иногда воска для свеч и елея для лампад; тогда пустынники зажигали березовую и сосновую лучину и при ее слабом мерцании совершали утреню; а иногда у них не было вина для совершения Литургии, пшеницы для просфор, фимиама для каждения, тогда братия терпели лишение Божественной литургии. По свидетельству прп. Иосифа, в обители Сергия бывала такая нищета, такое нестяжание, что и «самые книги писались не на хартиях, а на берестах» [18] .
Сам преподобный игумен всего менее заботился о насущном хлебе лично для себя. Поэтому, когда монастырь страдал от голода, то недостаток в пропитании постигал преподобного Сергия прежде всех. Однажды у него не было ни хлеба, ни соли, и во всем монастыре ощущалась крайняя скудость в пище. «Три дня переносил он голод, но на четвертый, будучи не в состоянии больше терпеть его, взял топор и пошел к одному старцу по имени Даниилу, который имел несколько лишнего хлеба и вместе с тем нуждался в работе плотника. «Я слышал, старче, – сказал он Даниилу, – что ты желаешь пристроить сени к своей келии. Чтобы не быть праздным, я пришел к тебе поставить сени». – «Действительно, я желаю пристроить сени к келии, – отвечал Даниил, – давно приготовлен у меня для этого и лес, и только жду из села плотника; а что касается тебя, –прибавил он Сергию, – то боюсь, что ты слишком дорого возьмешь с меня за работу». Сергий отвечал, что, напротив, он желает взять с него очень дешево. «Мне вот хочется гнилого хлеба, а у тебя он есть; больше этого я не потребую с тебя». Даниил вынес Сергию решето с гнилым хлебом и сказал: «Вот если хочешь, возьми все, что тут есть, а больше ничего не могу дать». «Этого с избытком достаточно для меня, – отвечал Сергий, – но побереги это до девятого часа: я не беру платы прежде работы» [19] . Он принялся долбить столбы, тесать доски и к вечеру построил сени. Даниил вынес ему куски гнилого хлеба. Сергий помолился, благословил предложенное и с одною водою, даже без соли, кончил свой обед» [20] .
Терпеливое перенесение игуменом разнообразной нужды и нищеты монастырской служило примером для братии и поддерживало и их терпение в нужде. Но бывали случаи, когда недостатки и лишения пустынной жизни колебали мужество братии и возбуждали в ней большой ропот против игумена. Раз оскудение обители дошло до того, что братия три дня оставалась без пищи. Возроптали иноки на своего игумена, и наконец один из них с укоризною сказал преподобному: «Вот мы умираем с голоду; а ты не дозволяешь выходить из монастыря и просить того, что для нас необходимо; завтра мы уйдем отсюда каждый в свою сторону, чтобы никогда не возвращаться сюда». Видя, что дух уныния овладевает братиею, преподобный созвал всех иноков и стал кротко увещевать их, чтобы они не изнемогали в искушении, а возложили упование на Господа, Который с любовью промышляет о всех Своих тварях, а в особенности о людях, как это видно из слов Спасителя: «Зрите на птицы небесныя, яко ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы, и Отец ваш небесный питает их; не вы ли паче лучше их есте?» (Мф. 6, 26) – и наконец пророчески сказал: «Верую, что Господь не оставит живущих в этом месте». И, действительно, в это самое время услышали, что кто-то стучится во врата обители. Вратарь в отверстие увидел, что привезено множество хлебов. В радости он прибежал к преподобному со словами: «Отче, привезли множество хлебов; благослови принять». Святой велел впустить привезжих хлебы. Отворились монастырские ворота, и в них въехало несколько возов, нагруженных печеным хлебом, рыбою и другими припасами для монашеской трапезы. Преподобный Сергий прежде всего созвал братию в церковь и отслужил здесь благодарственный молебен Господу Богу, милующему и питающему рабов Своих, и затем благословил садиться братии за трапезу. «Где же привезшие дар?» – спросил он. – «По приказанию твоему мы приглашали их в трапезу и спрашивали: кем посланы они? Они отвечали, что прислал их любящий Христа, а им еще надобно спешить исполнением другого поручения». – «Видите ли, братия, – сказал при этом Сергий, – Господь не оставляет сего места. Будем подвизаться, не ослабевая» [22] . После этого и на другой день, и на третий неведомые благотворители присылали в обитель обильную пищу для братии. Сильно подействовал этот урок на малодушную братию. Уразумев, что это произошло по особому устроению и милости Божией, они славили и благодарили Бога с горячим усердием.
Все до сих пор сказанное ясно показывает, как бедна, скудна и мало обеспечена была в материальном отношении обитель преподобного в первые годы ее существования. «В монастыре все было бедно и скудно, или, – как выразился разочарованно один крестьянин, пришедший издалека в обитель преподобного Сергия повидать ее прославленного игумена, – все худостно, все нищетно, все сиротинско; в самой ограде монастыря первобытный лес шумел над самыми келиями и осенью обсыпал их кровли палыми листьями и иглами; вокруг церкви торчали свежие пни и валялись неубранные стволы срубленных деревьев; в деревянной церковке за недостатком свеч пахло лучиной; в обиходе братии столько же недостатков, сколько заплат в сермяжной ряске игумена; чего ни хватись, всего нет, по выражению жизнеописателя; случалось, вся 6paтия по целым дням сидела чуть не без куска хлеба» [22] . Но за то эта жалкая и скудная по внешности обитель богата была своими внутренними, духовными сокровищами; она сияла и преукрашалась святостью и подвигами своего великого основателя-игумена и его учеников. Внутренняя жизнь обители проникнута была миром, порядком, любовью и молитвою. Здесь были все дружны между собою и приветливы к пришельцам, во всем следы порядка и размышления, каждый делает свое дело, каждый работает с молитвой, и все молятся после работы; во всех чуялся скрытый огонь, который без искр и вспышек обнаруживался живительной теплотой, обдававшей всякого, кто вступал в эту атмосферу труда, мысли и молитвы [23] .
Все это благотворно действовало на людей и влекло их сюда. В особенности же привлекал их сюда светлый образ дивного подвижника Божия. К нему стремились они, желая испросить у него молитв, благословения, утешения и подкрепления в скорбях и услышать от него слово назидания. «Целые полвека приходившие к нему вместе с водой из его источника черпали в его пустыни утешение и ободрение и, воротясь в свой круг, по каплям делились им с другими. Никто тогда не считал гостей пустынника и тех, кого они делали причастниками приносимой ими благодатной росы. Но к концу жизни Сергия едва ли вырывался из какой-либо православной груди на Руси скорбный вздох, который бы не облегчался молитвенным призывом имени св. старца» [24] . В этих прекрасных словах с тонким изяществом и глубокомыслием изображено, как между соотечественниками преподобного постепенно распространялась слава его, незаметно и быстро возрастало его благотворное влияние на них, и становилось близко и дорого им его имя.
Эта слава о подвижнической и святой жизни преподобного и эта особенная его близость сердцу каждого православного на Руси были причиною и того, что в окрестностях его обители в разных местах стали селиться миряне и, спустя не более десяти лет со времени основания ее, около нее в разных местах, на более или менее далеком расстоянии от нее, возникли крестьянские поселки. Новыми поселенцами обыкновенно избиралось большее или меньшее лесное пространство, очищалось от леса, застраивалось необходимыми для них жилищами, распахивалось и засевалось теми или другими хлебными зернами. Если место было выбрано удачно, к первым поселенцам присоединялись новые, и таким образом мало-помалу возникала новая деревня. Заселение окружающей обитель Сергия местности шло так быстро, что в непродолжительное время она изменилась до неузнаваемости: где недавно был сплошной дремучий лес, виднелись села и деревни, окруженные большими полями и отделяемые одни от других лишь перелесками. И дорога из Москвы в северные города, шедшая дотоле вдали от монастыря, была приближена к самому монастырю, так что он очутился, так сказать, на полознице одной из наиболее проездных дорог [25] .
В особенности же привлекала к преподобному молва о чудодейственной силе, дарованной ему от Господа и проявленной им в разнообразных чудесах. Вот некоторые из них.
У одного из обитателей окрестных поселений сильно заболел единственный малолетний сын. Скорбящий отец понес своего ребенка к преподобному в полной уверенности, что по молитвам угодника Божия больной получит исцеление. Но в то время, как встревоженный отец вошел в келию преподобного и стал просить у него молитв о больном, мальчик испустил дух. Убитый горем отец впал в крайнее уныние и малодушие и, потеряв веру в силу молитвы преподобного, с горьким плачем и укоризною говорил св. Сергию: «Что же мне теперь делать? лучше было бы для меня, если бы мальчик мой умер дома; тогда, по крайней мере, я не оскудел бы верою, которую доселе питал к тебе, человече Божий!» С этими словами безутешный отец оставил мертвеца в келии подвижника и пошел домой, чтобы приготовить гроб для своего дорогого покойника. Видя глубокое горе несчастного отца, преподобный помолился, и по его молитве отрок ожил. Возвратившемуся с гробом для ребенка отцу преподобный возвестил, что сын его жив, что он вовсе не умирал, а только окоченел от холода и теперь пришел в себя и здоров. Будучи твердо уверен в том, что сын его был действительно мертв и если теперь жив, то ожил только по молитвам преподобного, обрадованный отец пал к ногам угодника Божия и горячо благодарил его за воскресение своего сына. Но преподобный строго запретил ему разглашать об этом чуде под опасением лишиться сына.
Не менее поразительно было чудо исцеления преподобным бесноватого вельможи, приведенного в обитель преподобного издалека, с берегов Волги. Припадки беснования у него были необыкновенно мучительны, сильны и наводили ужас на окружающих его. Он кусался, бился с такою нечеловеческою силою, что его едва могли удерживать десять человек. Услыхав о чудесах, бывающих по молитвам преподобного, родственники больного решились привезти его к преподобному. Многих трудов стоило им исполнение этого благого намерения. Когда они стали приближаться с больным к монастырю, бесноватый пришел в страшное неистовство и до того кричал: «Не хочу туда, не хочу туда», что опасались, как бы от крика не сделалось с ним удара. Дикие вопли его были слышны даже в стенах монастыря. Узнав об этом, преподобный Сергий созвал братию в церковь и начал молебствие о болящем. Совершив мoлeбcтвиe, преподобный вышел из церкви, приблизился к бесноватому и осенил его святым крестом; но больной отскочил в сторону, бросился в лужу воды, которая была поблизости, с ужасным криком: «Горю, горю страшным пламенем!» С этой минуты больной стал здоров; рассудок к нему возвратился, и на вопрос, зачем он бросился в воду, отвечал: «Когда меня привели к преподобному и он хотел осенить меня крестом, я увидел великий пламень, который исходил из креста и охватил меня со всех сторон; вот я и бросился в воду, чтобы не сгореть».
Один из окрестных жителей впал в тяжелую болезнь, вследствие которой в продолжение двадцати дней не мог ни есть, ни спать. Братья его скорбели о больном и решились с верою обратиться к чудодейственной силе преподобного. «Если Господь, – рассуждали они, – творил столько чудес чрез преподобного Сергия, то, может быть, умилосердится и над нами». И они принесли больного к преподобному и просили его помолиться за немощного. Преподобный сотворил молитву над больным и покропил его святой водою, и ему тотчас же стало легче. Вслед за тем он впал в продолжительный и крепкий сон, после которого он почувствовал себя совершенно здоровым.
Однажды пришел из Константинополя в Москву греческий епископ и здесь услышал много рассказов о подвижнической и святой жизни преподобного Сергия, о чудесах, совершенных чрез него Господом; но усомнился в справедливости зтих рассказов и не хотел верить, что в русских странах мог явиться такой святой муж. Но все же епископ решился отправиться в обитель преподобного, чтобы самому видеть его. В то время, как он стал приближаться к обители, на него напал страх, а когда он вошел в святую обитель и увидел преподобного, то на него напала слепота. Тогда епископ понял, что он наказан за грех неверия, и сознался в нем преподобному, и просил его о своем исцелении. Преподобный прикоснулся к его глазам, и с них спала как бы чешуя, и ослепший епископ опять прозрел и начал всем проповедовать, что преподобный истинно есть небесный человек и земной ангел.
Вместе с даром чудотворений преподобный получил от Господа дар прозорливости. Близкий друг преподобного Сергия святитель пермский Стефан однажды ехал из своей епархии в Москву. Спеша по своим делам в Москву, Стефан теперь не мог заехать к преподобному и потому совершал путь свой не по той дороге, которая шла около обители Сергия, а другою, кратчайшею, пролегавшею в некотором отдалении от монастыря. Но, проезжая вдали от монастыря, св. Стефан все-таки послал преподобному заочное приветствие. Для этого он остановился на пути, сотворил обычную молитву и поклонился в сторону монастыря с словами: «Мир тебе, духовный брат!» Это произошло в то время, когда прп. Сергий находился в трапезе за обедом. Увидев св. Стефана своими духовными очами, преподобный Сергий, в свою очередь, встал за столом, сотворил молитву и поклонился в ту сторону, где находился св. Стефан, говоря: «Радуйся и ты, пастырь Христова стада, и мир Божий да пребывает с тобою!» Видя и слыша все это, братия немало удивлялись словам и действиям преподобного, но некоторые уразумели, что это было недаром, а находилось в связи с каким-нибудь видением преподобному. Догадки братии подтвердились. На вопросы ее о причине и значении вставания и поклона во время трапезы, преподобный ответил: «В тот час проехал дорогой к Москве епископ Стефан и, находясь против нашего монастыря, поклонился Святой Троице и нас, смиренных, благословил», – причем указал и место на дороге, где останавливался Стефан. На месте, с которого св. Стефан Пермский благословлял Сергия, поставлен был на память об этом крест, и над ним впоследствии сооружена была часовня (место и часовня известны под именем места и часовни «у креста»), а в самом Троицком монастыре воспоминание об этом событии увековечено обычаем, по которому во время обедов пред последним блюдом ударяют в колокольчик, братия встают, и очередной иеромонах возглашает: «Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, помилуй нас!».
Вот и еще случай, обнаруживший прозорливость св. Сергия. Князь Серпуховской Владимир Андреевич относился к преподобному Сергию с великою любовью и глубоким почтением и потому нередко посещал его и доставлял ему в обилии необходимый для содержания монастыря средства. Вот однажды этот князь отправил с одним из своих слуг в обитель Сергия немало разнообразных жизненных припасов «в потешение, как говорит жизнеописатель, старцу с братиями». Во время пути слуга, сопровождавший этот обоз, соблазнился и попробовал как брашен, так и питей, посылаемых в обитель. По своей прозорливости преподобный узнал об его согрешении, и потому, когда слуга явился в монастырь, преподобный отказался принять посланное князем, обличил слугу его в том, что он, прельщенный врагом рода человеческого, вкусил от брашен и питей, от которых нельзя было вкушать прежде благословения. Слуга сознался и искренно раскаялся в своем согрешении и получил прощение от преподобного. Только после этого принят был дар князя.
Слава о преподобном Сергии, его святой и высокоподвижнической жизни, о многочисленных им совершенных чудесах распространялась все далее и далее, и с каждым годом увеличивалось число посещавших его обитель. Желая видеть святого подвижника, сюда к нему приходили многие не только из ближних, но и из самых дальних местностей и городов. К нему стремились и знатные и простолюдины, и богатые и бедные, и князья и вельможи. Одни искали у него спасительного совета, наставления и вразумления, другие просили у него благословения, молитв и исцеления болезней и недугов; были и такие, которые приходили с тем, чтобы здесь, в его обители, положить начало иноческой жизни, подвизаться под его руководством и жить вместе с ним.
Около этого времени к нему в обитель возвратился и старший брат его Стефан, некогда оставивший его в пустыни и удалившийся в московский Богоявленский монастырь. (Здесь он приобрел расположение великого князя Симеона Иоанновича, был игуменом монастыря и духовником великокняжеским). Несмотря на то, что здесь он пользовался расположением великого князя московского Симеона Иоанновича, сделался игуменом монастыря и великокняжеским духовником, он все-таки оставил Москву и переселился в обитель Сергия, побуждаемый, вероятно, искренним желанием проводить более строгую монашескую жизнь, чем какую он мог вести в Москве [26] . Вместе с собою Стефан привел в обитель Преподобного младшего сына своего Иоанна, 12-летнего мальчика, который, постриженный впоследствии преподобным Сергием с именем Феодора, стал известен как основатель московского Симонова монастыря и скончался в сане епископа Ростовского. Весьма вероятно, что Стефан имел немалые денежные средства и отдал их Сергию для благоустроения и украшения монастыря [27] .
Вместе с умножением числа посетителей увеличивалось и материальное благосостояние Сергиевой обители; она уже не терпела такой нужды, какую испытывала при своем возникновении; скромные потребности пустынножителей с избытком удовлетворялись приношениями благочестивых посетителей и окрестных жителей. Но эта слава преподобного и его обители, это постепенное увеличение ее благосостояния, довольства и даже богатства не произвели ни малейшей перемены в духовном строе и внешнем образе жизни преподобного. Он по-прежнему был чужд всякой привязанности к земным вещам; образ жизни его отличался совершенной простотой и отсутствием всяких житейских удобств; он жил так же, как и всякий рядовой инок его обители. Он работал так же, как и остальные иноки монастыря, а иногда он делал за двоих там, где требовалась большая физическая сила, которою Господь наделил его, не стыдился никакой работы: он бывал и плотником, и поваром, и портным, и сапожником для братии. И по одежде своей он нисколько не отличался от управляемых им иноков, а иногда одевался даже хуже, чем они. Раз в складе сермяжного сукна для одежды братии оказался кусок совершенно негодный, полинялый и неудобный для носки. Ни один монах не хотел носить одежду из такого сукна. Но преподобный взял его и сшил из него себе рясу, которую и носил до тех пор, пока она не свалилась с плеч. Обычная будничная одежда преподобного была до того скромна и бедна, или, по выражению его жизнеописателя, «худостна», что очень немногим отличалась от рубища [28] .
Оттого случалось, что богомольцы, стекавшиеся в обитель, чтобы посмотреть на прославившегося подвижника, видя его в бедном рубище, не хотели верить, что это действительно он. По этому поводу рассказывают случай, прекрасно характеризующий как крайнюю бедность одеяния прп. Сергия, так и глубокое его смирение и незлобие. Пришел издалека в обитель преподобного один крестьянин, которому захотелось видеть угодника и поклониться ему. Он обращается к братии с вопросом, где и как ему увидеть их благочестивого игумена. Братия указали ему на преподобного, который в это время в разодранной, покрытой заплатами одежде копал землю в огороде. Увидев здесь человека в такой убогой, нищенской одежде, крестьянин вообразил, что монахи потешаются над ним, и продолжал настойчиво просить их, чтобы они показали ему своего игумена. В это время преподобный вышел из огорода, и братия опять указали на него крестьянину, но этот отвернулся от него и сказал со скорбью: «Я издалека пришел сюда посмотреть на пророка, а вы мне показываете какого-то убогого нищего». Тогда преподобный, радуясь своему унижению, поблагодарил крестьянина за то, что он имеет надлежащее мнение об его убожестве, посадил его рядом с собою за трапезу и, утешая, говорил ему: «Не скорби; ты скоро увидишь того, кого ты ищешь». В это время в обитель прибыл князь, окруженный многочисленною свитою. Он еще издали смиренно поклонился до земли угоднику Божию, который поцеловал и благословил его. Затем оба они сели, а бояре и братия почтительно стояли вокруг них. Теперь только понял свое невежество крестьянин и стал упрекать себя за упрямое недоверие к словам братии. По удалении князя из обители крестьянин упал к ногам преподобного, умоляя его простить его невежество и неверие. Но преподобный успокоил и утешил его своими смиренными словами: «Не скорби, чадо! Один ты справедливо рассудил обо мне; ведь все они ошибаются, считая меня кем-то великим». Все это так подействовало на доброе сердце крестьянина, что он вскоре опять и навсегда пришел в обитель преподобного; здесь он принял пострижение и, потрудившись для Господа несколько лет, с миром преставился.
III
Преподобный Сергий имел чрезвычайно великое значение в истории нашего русского монашества. Имя его ставится наряду с именами преподобных Антония и Феодосия Печерских – и недаром. Преподобный Сергий отличался столь же высокою подвижническою жизнью, как и преподобные Антоний и Феодосий; а преподобному Феодоcию он уподобился еще и в том отношении, что был горячим ревнителем и восстановителем истинного и строгого монашества в северных русских монастырях.
По требованию канонических правил монашеские общины должны быть совершенным подобием той первоначальной христианской общины, о которой в книге Деяний Апостольских повествуется: У всего множества уверовавших было одно сердце и одна душа и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее (Деян. 4, 32). В соответствии с таким высоким взглядом на монашество каноническое правило требует: «Монахи не должны иметь ничего собственного» [29] , а толкователи этого правила [30] изъясняют смысл его так: восприемлющие на себя монашество почитаются умершими для миpa: как умершие ничего не имеют, так правило требует, чтобы и монашествующие ничего не приобретали» [31] . Отсюда само собою ясно, что истинное, строгое монашество состоит в полном отречении человека от миpa, следственно в полном отречении от всякого стяжания, от всякой собственности, и что осуществлениe такого монашества в жизни возможно только тогда, когда у братии монастырей, как у христиан Церкви апостольской бывает одно сердце и одна душа, и никто из них ничто не называет своим, но все бывает общим для всех. Очевидно, что истинное монашество неизбежно приводит ко введению в монастырях строгого общежития, при котором никто из монахов, по выражение преподобного Феодора Студита, не должен иметь ничего собственного, даже до иголки и до нитки [32] , но все должно быть у них общим; при котором келии их не должны иметь никаких запоров и в келиях их не должно быть никаких сундуков и шкатулок [33] .
И, действительно, монашество в первое время его существования было строгим общежитием. Св. Иоанн Златоуст о современных ему монастырях пишет: «Там не говорят: это мое, это твое; оттуда изгнаны слова сии, служащие причиною множества распрей» [34] . Такая же истинная монашеская жизнь, утверждавшаяся на началах строгого общежития, введена была у нас на Руси преподобным Феодосием вскоре после введения христианства.
Но как на Востоке, так и у нас, на Руси, истинное строгое монашество просуществовало недолго; оно стало постепенно забываться и, наконец, пришло в совершенный упадок. Это явление объясняется великой трудностью истинной монашеской жизни. При совершенном отсутствии частной собственности в общинах истинных монахов жизнь представляет одинаковую для всех «всякую скорбь и тесноту» – одинаковую для всех скудость в пище, одинаковую для всех худость в одежде, одинаковый для всех тяжелый труд, одинаковую для всех продолжительность церковных молитв и бдений. И люди, желавшие идти верным путем в Царство Небесное, но в то же время находившие этот путь слишком трудным для себя, решились, так сказать, угладить его для себя: они составили себе убеждение, что монашество все же останется верным путем спасения, если в большей или меньшей степени и облегчить его для себя, как после составилось убеждение, будто может спасти человека даже только возложение им на себя монашеской одежды. Облегченное, не совсем строгое монашество они и ввели. Дело было так, что человек богатый постригался в монахи и поступал в монастырь, но не вступал в общину монахов, чтобы не лишиться собственности, не подчиняться всем требованиям общежития относительно одежды и пищи, трудов и общественной молитвы, а ставил себе в монастыре свою особую келию и в своей особой келии, оставаясь полным хозяином всего, что имел прежде, питал и одевал себя, как хотел, совсем не участвовал в общих монастырских трудах, а в общественных монастырских молитвах участвовал по своему произволению. К этим людям, которые желали достигнуть Царства Небесного путем монашества углаженным, присоединились люди, которые хотели постригаться в монахи не для самого монашества, а лишь затем, чтобы, как говорят правила канонические, величаться одеждою монашескою и чтобы от чтимого одеяния воспринимать славу благочестия [35] . Понятно, что эти люди были за монашество, как можно более облегченное. К сейчас указанным двум классам людей богатых присоединились люди бедные, которые стали поступать в монахи затем, чтобы при помощи монашеской одежды приобретать себе содержание, т.е. в качестве монахов выпрашивать себе содержание у христолюбцев. Понятно, что и эти люди были за то же монашество, как можно более облегченное. И вот сначала появились только отдельные особножитные келии в монастырях общежитных, а потом мало-помалу целые монастыри общежительные превратились в особножитные. В таких монастырях каждый монах жил в своей собственной келии и имел свое особое от других хозяйство. У каждого монаха особножитного монастыря была своя собственная келия, или же самим поставленная, или купленная в готовом виде. Все доходы, которые получал монастырь, разделялись между братией в известной пропорции поручно, или полично, а затем каждый сам питал и одевал себя в своей келии и вообще был полным особым хозяином. В монастыре были иеромонахи (или же миpcкиe священники), которым шла за совершение служб особая плата или которые служили по найму, а вся остальная братия участвовала в общественных молитвах, сколько хотела, причем всякое уклонение от этих молитв могло быть извиняемо нуждами хозяйственными [36] .
Нет нужды говорить, что жизнь монахов таких монастырей никак не могла быть похожею на жизнь первенствующих христиан, у которых было одно сердце и одна душа. Напротив, здесь она находилась в крайне неблагоприятных условиях, которые могли служить постоянным поводом к нарушению мира, любви и единодушия между братьями. Бедные монахи проникались завистью к богатым и раболепно пресмыкались пред последними, а богатые монахи с презрением относились к бедным и обращались с ними как с холопами, так что вместо братства с единой душой и единым сердцем царствовали в них барская спесь и холопская приниженность. Что касается подвигов монашеских, то в монастырях подобного рода, по словам одного русского, довольно долго жившего на Афоне, «дело спасения предоставлено на волю спасающегося, и потому каждый живет, как ему совесть позволит; имеет деньги – ест и пьет, что хочет, одевается по желанию, и никто не имеет права вмешиваться в его дела». И у нас на Руси жизнь монахов особножитных монастырей была не лучше, чем была она в Греции. Свидетельство об этом мы имеем в поучении XVI–XVII веков, где говорится о видах или формах монашеской жизни. Здесь жизнь особножитных монастырей называется «самочинным, сваробоицким и худым иноческим житием». Называя особножитие сваробоицким житием, составитель поучения указывает на то, что отличительной чертой быта особножитных монахов служили свары или ссоры из-за приобретения и дележа доходов, из-за отбивания друг у друга благотворителей и благодетелей и т.д., следовательно, что в особножитных монастырях шла прискорбнейшая борьба за средства существования [37] .
Этот упадок монастырской жизни ясно видел прп. Сергий и глубоко был убежден, что для восстановления в монастырях истинной монашеской жизни необходимо подчинить жизнь монахов правилам строгого общежительного устава. Но, несмотря на свое искреннее и глубокое убеждение в необходимости общежития для наших монастырей, он вначале допустил в своей обители порядки особножития и только со временем решился ввести здесь общежитие. Действуя так, он руководился совершенно правильными соображениями. Он ясно понимал, что введение в наши монастыри общежития неизбежно должно вызвать вражду и противодействие огромного большинства тогдашних монахов; «ибо людям, привыкшим к монашеству весьма облегченному, никак не могла понравиться «затея» (стремление) ввести монашество строгое, причем жизнь монашеская из жизни прохладной и вольной превращалась бы для всех в жизнь, исполненную скорби и тесноты и подчиненную суровой дисциплине» [38] . Он хорошо видел, что в то время, как он начал устроять свою обитель, он не мог одержать победу над упомянутым противодействием как человек еще молодой (ему было около 26 л.) и не имевший еще большого значения. Он приступил к выполнение этого своего задушевного желания только тогда, когда он прославился святою подвижническою жизнью, даром чудотворений и прозорливости и приобрел себе расположениe и тесную дружбу святого Алексия, митрополита московского. Вполне сочувствуя желанию преподобного устроить монастырскую жизнь по правилам строгого общежительного устава, святитель московский Алексий исходатайствовал преподобному грамоту Патpиapxa Константинопольского Филофея, которою ободрялось и благословлялось его намерение ввести в его монастыре общежитие. В этой грамоте Патриарх писал: «Божиею милостию apxиeпиcкoп Константинограда господин Филофей о Св. Духе сыну и сослужебнику нашего смирения Сергию. Благодать и мир и Haшe благословение да будет с вами. Мы слышали о добродетельной жизни твоей и очень одобрили ее и славим Бога. Но одного недостает тебе – общежития. Ты знаешь, что и сам Богоотец пророк Давид, все обнявший своим разумом, изрек: Се что добро или что красно, но еже жити братии вкупе. Посему и мы преподаем вам добрый совет – устроить общежитие, и да будет с вами милость Божия и наше благословение». Вместе с этою грамотою посланные Патpиapxa принесли от него преподобному крест, параман [39] и схиму.
С этою грамотою преподобный отправился к святителю московскому Алексию и по прочтении ее ему спросил: «Что повелишь, святый Владыко?» На этот вопрос преподобного митрополит отвечал: «Мы очень благодарны Святейшему Патpиapxy за такой совет, и что он повелевает и благословляет, то благословляем и мы».
Только теперь, опираясь на благословение и одобрение тогдашнего верховного начальника Русской Церкви Патpиapxa Константинопольского, преподобный решился приступить к исполнению своего давнишнего и заветного намерения относительно общежития. Возвратившись из Москвы, он объявил братии своего монастыря о желаниии Патpиapxa и митрополита, чтобы в обители введено было общежитие. Большинство пустынников [40] согласилось на введение в обители общежития, и преподобный Сергий со всем усердием принялся за устройство этого дела. Немало новых трудов и тяжелых забот легло на него при введении новых порядков в обители. Теперь ему как игумену обители приходилось заботиться о пище, одежде и обо всем необходимом для братии, тогда как прежде каждый заботился о себе. Общежитие потребовало устройства особых зданий для трапезы, хлебопекарни, амбаров, кладовых и т.п. Соответственно общежительному уставу между монахами учреждены были разные хозяйственные и вообще общественные должности (келаря, казначея, трапезников, поваров и пр., экклесиapxa, или заведующего церковью и отправлением богослужения, больничных старцев). Соответственно общежительному уставу жизнь иноков подчинена была особым правилам. Так, устав общежительный требовал, чтобы все монахи обители, не исключая игумена, принимали совершенно одинаковое участие во всех монастырских работах, чтобы все они, не исключая и игумена, носили одинаковую по качеству одежду, ели и пили в общей трапезе, а не в келиях, без благословения и позволения настоятеля не выходили за стены монастыря, в свободное время находились в своих келиях, но не оставались праздными, а занимались каким-нибудь рукоделием на общую пользу и потребу братии и пр. За исполнением всех правил общежития строго наблюдал сам преподобный Сергий.
Хотя преподобный Сергий ввел общежитие только в своем собственном монастыре, и преобразование, совершенное им здесь, не коснулось других русских монастырей, в которых жизнь шла по-прежнему, подчиняясь требованиям и обычаям особножития, но тем не менее преподобный Сергий по справедливости должен быть признан восстановителем общежития и истинного монашества в наших русских монастырях. «Добро взяло верх над злом своею собственною силою», без всяких требований и предписаний со стороны церковной власти. «Прп. Сергий, введший в своем монастыре общежитие, и его монастырь, в котором введено было им общежитие, скоро прославились великою славою на всю Poccию и чрез свой пример стали немолчными проповедниками того, что истинною формою монашеской жизни должно быть общежитие. По примеру преподобного Сергия и его монастыря последующие лучшие основатели монастырей, из которых мнoгиe были личными учениками или собеседниками преподобного Сергия, начали основывать не иные монастыри, как общежительные. Последуя примеру лучших монастырей новых, начали принимать общежитие и лучшие монастыри прежние. А таким образом, благодаря преподобному Сергию, общежитие и было восстановлено в Московской Руси, как благодаря преподобному Феодосию Печерскому оно было первоначально водворено во всей Руси…» [41] .
«Когда довершилось таким образом благоустройство обители, то еще больше стало возрастать число ее братии и они стали всем изобиловать. Чтобы избыток в средствах к существованию не повлек за собою нерадения и распущенности среди братии и не послужил поводом к зависти и осуждению, преподобный ввел в обители странноприимство. Рука Сергиева, по выражению бл. Епифания, простерта была к нуждающимся как река многоводная, тихая струями. Если кому приходилось в зимнее время от сильного мороза и глубоких снегов или бурной метели умедлить в обители долее обыкновенного, то во все время пребывания своего в ней он получал все необходимое. А странники, нищие и болящие подолгу в ней отдыхали, пользуясь довольством и покоем по заповеди старца… В годы тяжелых скорбей для всей России много нуждающихся приходило в обитель Сергиеву, и она делилась с ними всем, что имела». Это учреждение принимания странников и всех нуждающихся в помощи преподобный считал столь важным для своей обители, что последующее ее процветание поставлял в зависимость от постоянного соблюдения его. «Если вы, дети, – говорил он братии, – сию мою заповедь сохраните без роптания, то и по отшествии моем от жития сего обитель процветет и на многие веки неразрушима постоит благодатию Христовою» [42] .
Но среди всех этих забот и трудов преподобного для благоустроения своей обители и для поддержания среди братии ее истинной монашеской жизни его постигли тяжелое искушение и великая скорбь. Ближайшею и видимою причиною ее был старший брат преподобного Стефан, а глубочайшим и скрытным источником этой скорби, по всей вероятности, служили недовольство и ропот некоторых из братии обители против Серия за введенное им общежитие.
Уже было упомянуто нами, что Стефан пришел в пустынную обитель своего брата, движимый, вероятно, желанием проводить здесь более строгую монашескую жизнь, чем какую он мог вести в Москве; но при таком добром желании он не успел еще победить в себе страсти властвовать над другими, развившейся в нем во время его игуменства в Богоявленском монастыре. Кроме того, он был старшим братом преподобного, вместе с ним полагал основание новой обители, хотя потом и бежал от него; может быть, он принес преподобному из Москвы денежные средства на благоустроение и благоукрашение монастыря. Все эти обстоятельства расположили Стефана думать, что он имеет больше прав на игуменство в монастыре, чем Сергий. Есть достаточные основания утверждать, что эти притязания находили поддержку и одобрение у некоторых из братии монастыря, по всей вероятности, недовольных общежитием и питавших надежду, что оно при игуменстве Стефана если и не будет уничтожено, то более или менее будет ослаблено.
И вот как обнаружились эти притязания Стефана и недовольство некоторых из братии на преподобного. В один субботний день преподобный Сергий служил вечерню и находился в алтаре, а Стефан, как любитель церковного пения, стоял на левом клиросе. Вдруг последний увидал в руках канонарха книгу, взятую им с благословения не его, a Сергия.
– Кто тебе дал эту книгу? – с раздражением спросил Стефан канонарха.
– Игумен! – был ответ канонарха.
– Кто здесь игумен? – с раздражением закричал Стефан на канонарха. – Не я ли первый сел на этом месте?
Сказаны были при этом и другие не мирные и жесткие слова, относившиеся к преподобному Сергию. Этот крик Стефана и грубые слова, сказанные им в раздражении, без сомнения, дошли до слуха Сергия; слышали и видели все это и братия, находившиеся в церкви. На этот взрыв раздражения и недовольства преподобный ответил полным молчанием. Но после вечерни преподобный не пошел ни в келию, ни в трапезу, куда пошла вся братия. Никем не замеченный, он вышел из обители и пешком отправился к своему другу преподобному Стефану Махрищскому, монастырь которого находился в 30 верстах на восток от его собственного монастыря [43] . Сообщив преподобному Стефану о своем намерении устроить себе новый монастырь, Сергий просил своего друга дать ему в провожатые такого монаха, который, хорошо зная окрестную местность, помог бы ему выбрать удобное для построения монастыря место. Осмотрев окрестности, преподобный выбрал для монастыря место на берегу реки Киржача, впадающей в Клязьму, верстах в 50 на юго-восток от оставленной им собственной обители.
Встревожились иноки, узнав об исчезновении игумена своего из обители, но сначала утешали себя надеждою, что он скоро возвратится. Но шли дни, недели, а надежда их не исполнялась. Начались поиски, разведки по окрестностям в предположении, не уединился ли преподобный в каком-нибудь из окрестных глухих мест для богомыслия и молитвы. Послали и в Махрищский монастырь узнать, не был ли здесь преподобный, и отсюда, наконец, получили верные известия, что преподобный Сергий был здесь, но давно уже ушел отсюда и выбрал место для построения себе нового монастыря. Узнав о местопребывании преподобного, некоторые горячо преданные своему игумену иноки один за другим стали оставлять свой прежний монастырь и переселяться к преподобному в новую избранную им пустыню. Вместе с ними преподобный поставил здесь несколько келий, обратился к митрополиту Алексию с просьбою о дозволении и благословении построить здесь церковь и, получив разрешение, немедленно приступил к построению ее и к устроению самого монастыря. При помощи окрестных жителей и при всяческом содействии многих почитателей своих из бояр и князей преподобный Cepгий был в состоянии скоро построить и церковь во имя Благовещения Богородицы, устроить и весь монастырь. Не подлежит сомнению, что в этом новом основанном монастыре с самого начала монашеская жизнь подчинена была правилам общежительного устава.
Между тем Троицкий монастырь остался без действительного игумена, бывшего и устроителем обители, и душой всей внутренней ее жизни. По всей вероятности, после удаления Cepгия в обители чувствовалась большая пустота, а в душах ее обитателей было большое смущениe. Сначала, вероятно, братья утешали себя надеждою на возвращение преподобного в свою прежнюю обитель; но проходили не только недели, месяцы, но и годы, а надежда эта не сбывалась. Тогда наступило здесь, надобно думать, время тревоги и опасений за самое существование монастыря, причем ясно обнаружилось, что большинство братии питает горячую любовь и сочувствие к преподобному и желает, чтобы он возвратился в оставленную им обитель. Поэтому братия Троицкого монастыря не раз обращались к преподобному с просьбою, чтобы он оставил Киржач и опять возвратился в прежнюю свою обитель; но преподобный не соглашался исполнить их желание. Тогда троицкие старцы отправились в Москву и со слезами умоляли святителя Алексия возвратить их обители настоятеля и пастыря. Понимая, как Сергий был нужен для Троицкой обители, митрополит Алексий отправил к нему двух архимандритов с увещанием исполнить просьбу братии, причем дал ему обещание удалить из монастыря всех, творивших ему досаду [44] . Преподобный не дерзнул ослушаться увещаний митрополита и выразил свою готовность исполнить его волю в следующих словах: «Так скажите господину моему митрополиту: все, что исходит от твоих уст, принимаю с радостью, как исходящее от уст Христовых, и ни в чем тебя не ослушаюсь».
Вскоре после этого преподобный Cepгий возвратился в первоначальную свою обитель, а в возникшем новом Киржачском Благовещенском монастыре [45] поставил строителем ученика своего Романа. Торжественна и трогательна была встреча, устроенная преподобному братией Троицкого монастыря. Как только узнали здесь, что преподобный приближается к обители, все иноки поспешили к нему навстречу; одни со слезами радости, другиe со слезами раскаяния бросались к ногам святого старца; одни целовали его руки, другие – ноги, третьи одежду его; иные, как малые дети, забегали вперед, чтобы поглядеть на своего возлюбленного игумена, и крестились от радости о возвращении в оставленную им обитель. И преподобный был глубоко утешен сыновнею любовью и преданностью своих учеников.
Чувствуя ослабление своих сил и приближение своей кончины, святой митрополит Алексий захотел избрать себе преемника еще при своей жизни, и преемником своим он желал иметь преподобного Сергия. С этою целью митрополит призвал преподобного Сергия из его монастыря в Москву. Когда преподобный явился к митрополиту, этот приказал принести митрополичий параман [46] с золотым крестом и сказал, что хочет подарить его преподобному. Не понимая значения такого подарка, преподобный со смирением отказался принять его, говоря: «Прости меня, Владыко, от юности моей не был златоносцем, тем более хочу пребывать в нищении в лета старости». Тогда святитель Алексий уже прямо объявил, что он передает ему этот параман как некоторое обручение святительству и что он желает иметь его своим преемником. Это предложение святителя Алексия было совершенною неожиданностью для смиренного Сергия, никогда не помышлявшего об apxиepeйстве, и потому привело его в величайшее смущение [47] . Пришедши в себя после такого неожиданного предложения, преподобный не только с великим смирением и скорбью, но и с решительной настойчивостью отказался исполнить эту волю митрополита. «Прости мне, Владыко святый, – говорил он митрополиту, – ты хочешь возложить на меня бремя свыше меры моей, ибо кто я, грешный и худший паче всех человек? Нет, ты не найдешь во мне того, чего ищешь!» А когда святитель Алексий продолжал настоятельно убеждать Сергия принять на себя святительский сан, то смиренный старец откровенно сознался митрополиту, что он скорее убежит куда-либо в пустыню, чем исполнит это желание митрополита. Это показало непреклонность решения угодника Божия и положило конец настоятельным убеждениям святителя. Смиренным мыслям о своем недостоинстве носить высокий сан епископа преподобный Сергий остался неизменно верен и после кончины святителя Алексия, последовавшей в непродолжительном времени после только что описанных нами происшествий И теперь смиренный Сергий на просьбу и предложение великого князя и других знатных людей занять кафедру Московскую, принять святительский жезл после митрополита Алексия опять отвечал отказом.
IV
Хотя преподобный Сергий по смиренно своему отказался служить Русской Церкви в сане епископа, но тем не менее он и в скромном сане и положении игумена Троицкой обители оказывал могучее и благотворное влияние на дела Русской Церкви и государства. Особенно это надобно сказать о том времени, когда он своей святою и подвижническою жизнью, даром прозорливости и чудотворений приобрел себе великую славу среди русских людей всех званий и состояний, стяжал себе великий нравственный авторитет во всей Русской земле, или, говоря словами его жизнеописателя, когда «слава и слышание пронесеся о нем повсюду, и вси имеяху его, яко единаго от пророкъ»; когда имя его все произносили с благоговением, прибегали к его святым молитвам, обращались к нему за советом и вразумлением, прислушивались к его словам и наставлениям и проникнуты были готовностью исполнять его волю и советы. И как нужен был для всего русского народа такой светильник, такой мудрый советник и руководитель и такой усердный молитвенник в то тяжелое и мрачное время! То время поистине было скорбной и мрачной годиной для русского народа. Русская страна была опустошена и покорена дикими татарами, около полутораста лет платила им тяжкую дань и находилась в зависимости от их жестокого и хищнического произвола. Весь русский народ был разорен, унижен и поник духом под тяжелым ярмом татарского ига. «Это было одно из тех народных бедствий, – скажем словами нашего глубокомысленного, тонкого и изящного истолкователя жизни русского народа, – которые приносят не только материальное, но и нравственное разорение, надолго повергая народ в мертвенное оцепенение. Люди беспомощно опускали руки, умы теряли всякую бодрость и упругость и безнадежно отдавались своему прискорбному положению, не находя и не ища никакого выхода. Что еще хуже, ужасом отцов, переживших бурю, заразились дети, родившиеся после нее… Внешняя случайная буря грозила превратиться во внутренний хронический недуг; панический ужас одного поколения мог развиться в народную робость, в черту национального характера, и в истории человечества могла бы прибавиться лишняя темная страница, повествующая о том, как нападение азиатского монгола повело к падению великого европейского народа» [48] . В такое ужасное время преподобный Сергий был для всего русского народа великой нравственной силой, крепкой опорой, поддержкой и вдохновителем для него. «Примером своей святой жизни, высотой своего духа он поднял упавший дух родного народа, пробудил в нем довepиe к себе, к своим силам, вдохнул веру в свое будущее… Своею жизнью, самой возможностью такой жизни преподобный дал почувствовать заскорбевшему народу, что в нем еще не все доброе погасло и замерло; своим появлением среди соотечественников, сидевших во тьме и сени смертней, помог им заглянуть в свой собственный внутренний мрак и разглядеть там еще тлевшие искры того же огня, которым горел сам он… Оживить и привести в движение нравственное чувство народа, поднять его дух выше привычного его уровня – такое проявление духовного влияния всегда признавалось чудесным творческим действием… Человек, давший обществу живо ощутить в себе присутствие нравственных сил, которых оно в себе не чаяло, становится для него носителем чудодейственной искры, способной зажечь и вызвать к действию эти силы всегда, когда они понадобятся» [49] . «Таким носителем чудодейственной искры, зажегшей и приведшей в действие силы русского народа, и явился преподобный Сергий. И вот народ, сто лет привыкший дрожать при одном имени татарина, собрался, наконец, с духом, встал на поработителей и не только нашел в себе мужество встать, но и пошел искать татарских полчищ в открытой степи и там повалился на врагов несокрушимой стеной, похоронив их под своими многотысячными костями. Как могло это случиться? Откуда взялись, как воспитались люди, отважившиеся на такое дело, о котором боялись и подумать их деды?.. Мы знаем одно, что преподобный Сергий благословил на этот подвиг главного вождя русского ополчения, сказав: «Иди на безбожников смело, без колебания, и победишь», – и этот молодой вождь был человек поколения, возмужавшего на глазах преподобного Cepгия и вместе с князем Димитрием Донским бившегося на Куликовом поле» [50] . Поэтому неудивительно, что имя преподобного Сергия неразрывно связано с воспоминанием о знаменитой, решившей судьбу России Куликовской победе князя Димитрия Ивановича над Мамаем. Этому гордому и грозному повелителю татарской орды не нравилось, что русская страна стала благоустроиться и крепнуть и перестала оказывать ханам татарским прежнюю беспрекословную покорность и трепетное повиновение их повелениям; и он решился привести ее в то же отношение к себе, в каком она была к первому своему покорителю – Батыю. Для этого он собрал и двинул на русскую землю не только свои, но и наемные полчища; как грозная туча надвигались они на нашу родину и наводили страх и трепет на всех. Сильно беспокоился и тревожился за судьбу Русской земли и великий князь московский Димитрий Иванович, главный предводитель русского войска. Поэтому, отправляясь на битву с Мамаем, великий князь в сопровождении князей, бояр и воевод приехал к преподобному Сергию в его обитель просить его совета, молитв и благословения. На вопрос великого князя, идти ли ему против сильного и грозного врага, преподобный после молитвы сказал: «Так как гордый Мамай отвергает предложения любви, то иди, государь, против нечестивых: они унижены будут, а за тебя Бог правды». Вследствие тревожных известий о движении Мамаева полчища великий князь беспокоился и торопился к своим полкам. Но преподобный, обнадежив великого князя помощью Господа Бога и Пресвятой Богородицы, успокоил и упросил его есть хлеба в монастырской трапезе. После трапезы угодник Божий благословил великого князя крестом, окропил святою водою и снова обнадежил помощью и милостью от Господа, Пречистой Богородицы и всех святых. При этом великий князь стал просить у преподобного двух его монахов – Пересвета и Ослябю, – которые до принятия монашества «были ведомые всем ратники великие и богатыри крепкие, и люди весьма смысленные по воинскому делу и наряду». Преподобный исполнил просьбу великого князя и приказал монахам тотчас же изготовиться в путь, а они с радостью исполнили его повеление. Вместо лат и шлемов он возложил на их головы схимы с нашитыми на них крестами. «Вот вам, дети мои, – говорил при этом преподобный, – оружие нетленное: да будет оно вам вместо шлемов и щитов бранных!» Благословив крестом и окропив еще раз святою водою великого князя, своих иноков-витязей и всю княжескую дружину, Преподобный сказал великому князю: «Господь Бог будет тебе помощником и заступником. Он победит супостатов твоих и прославить тебя!» После этого князь с дружиною, почти не заходя в Москву, отправился в поход и прибыл на Куликово поле (в нынешней Тульской губ., Епифанском уезде), где уже находились русские войска. С раннего утра 8 сентября 1380 года они стали в боевой порядок между реками Доном и Непрядвою, готовясь встретиться с врагом. Страшно было войско, приведенное Мамаем для битвы: оно простиралось до четырехсот тысяч человек. При виде несметных полчищ татарских многие из русских невольно затрепетали от страха. Предвидя нужду в новом подкреплении мужества русских, преподобный Сергий прислал туда пред самой битвою своего борзоходца с просфорою и своею благословенною грамотою, в которой писал великому князю: «Без всякого сомнения, государь, иди против них и, не предаваясь страху, твердо надейся, что поможет тебе Господь». Весть об этой грамоте быстро разнеслась по всем полкам и воодушевила воииов. Теперь каждый из них, ободренный надеждою на молитвы великого старца, бесстрашно шел на битву с готовностью положить душу свою за веру православную, за своего любимого князя и за свое дорогое Отечество. Началась страшная, продолжительная и кровавая битва, «заблестели мечи острые, как молнии, затрещали копья, полилась кровь богатырская под седлами, покатились шлемы золоченые под ноги конския, а за шлемами и головы богатырския» [51] . Много погибло тогда доблестных русских воинов [52] ; тогда же погиб в единоборстве с татарским богатырем и бесстрашный инок Пересвет. Долгое время трудно было решить, на чью сторону склонится победа. Но наконец по молитвам преподобного Сергия pyccкиe одолели татар. Битва кончилась совершенным поражением полчищ Мамая и бегством его самого с поля битвы, усеянного на много верст трупами ордынскими. Куликовская победа послужила началом освобождения России от тяжелого татарского ига. А в то время, как происходила эта битва, преподобный Сергий в своей обители собрал всю братию и возносил Богу горячие молитвы за успех великого дела. Телом стоял он в храме на молитве, а духом был на Куликовом поле и созерцал все совершавшееся там. Как бы очевидец, возвещал он братии о постепенных успехах русского войска, называл по именам падших за веру и Отечество, сам приносил заупокойные молитвы и наконец возвестил о совершенном поражении врагов и принес благодарение Богу за дарованную победу. Возвратясь с победою, великий князь поспешил в обитель преподобного, благодарил его за советы и молитвы и с восторгом прославлял милость Божию к России.
Кроме татарского ига, от которого так тяжело и долго страдала Русская страна, у ней был еще один давнишний и злой недуг, который давно истощал и ослаблял ее силы и был одною из главных причин, почему русский народ подпал под иго монгольское. Это – вражда и междоусобные войны между удельными князьями. И теперь, когда московские князья приобрели значительный перевес над остальными князьями и многих из них подчинили себе, все еще существовало несколько удельных князей, которые нередко враждовали и с московским князем, и между собою. И для уврачевания этого недуга родной страны не мало послужил угодник Божий преподобный Сергий. Он не раз являлся к враждующим князьям в качестве миротворца.
Так, в 1365 году поссорились между собою князья суздальские Дмитрий и Борис Константиновичи из-за того, что младший брат захватил Нижний Новгород, оставшийся после третьего умершего брата, и не хотел уступать его старшему. Дмитрий обратился с жалобой на Бориса к великому князю московскому Дмитрию Ивановичу и к митрополиту Алексию, который в малолетство великого князя (родившегося в 1350 г.) был правителем государства. Великий князь и митрополит хотели заставить младшего брата удовлетворить требованию старшего брата без вмешательства оружия и для сей цели отправили в Нижний Новгород к Борису преподобного Сергия, причем митрополит поручил Сергию в случае упорства Бориса затворить в Нижнем все церкви или наложить на город церковное отлучение. Однако надежда великого князя и митрополита обойтись без вмешательства opyжия оказалась тщетной: Борис не внял увещаниям Сергия и даже не хотел покориться и после того, как этот согласно поручению митрополита затворил в Нижнем церкви. Только высланное против Бориса войско московское заставило его покориться требованию великого князя [53] .
Другой случай. Против великаго князя Дмитрия Ивановича упорно враждовал рязанский князь Олег Иванович, оставшийся единственным из русских удельных князей, которого великий князь не привел под свою руку. То поражаемый Дмитрием Ивановичем, то сам нанося ему поражения, Олег Иванович в 1385 году своей победой над московским войском поставил великого князя в такое положение, что этот нашел за благое искать с ним примирения. Посылали к рязанскому князю несколько послов с предложением мира, и все напрасно. Наконец, великий князь решил послать к нему самого, как выражается летописец, преподобного игумена Сергия Радонежского. Путешествие Cepгиeво к Олегу было совершено благоуспешно. Летописец говорит о нем: «Преподобный игумен Сергий, старец чудный, тихими и кроткими словами и речьми и благоуветливыми глаголы, благодатию, данною ему от Святого Духа, беседовал с ним (князем Олегомъ) о пользе душевной и о мире и о любви; князь же великий Олег преложи свирепство свое на кротость и утешись и укротись и умились вельми душею, устыдебось толь свята мужа, и взял с великим князем Дмитрием Ивановичем вечный мир и любовь в род и родъ» [54] .
V
Обитель преподобного Сергия стала великим монастырем и знаменитой Лаврой, более богатой монахами, чем какой-либо другой из северно-русских монастырей, еще при жизни самого преподобного. Это было уже началом исполнения того, что ему открыто было в ночном видении относительно будущей судьбы его обители. Однажды, глубоким вечером, он совершал свое обычное правило и горячо молился о братьях своего монастыря, «да поспешит им Господь, – по выражению жизнеописателя, – в обхождениях дневных и преспеяниях». Вдруг он слышит голос, который зовет его по имени: «Сергий!» Удивившись столь необычному в ночное время зову, он сотворил молитву и открыл оконце келии, чтобы видеть, кто его зовет, и видит чудное видение: на монастыре пред ним необычайный свет, сходящий с неба и блистающий ярче солнечного света, а таинственный голос в другой раз зовет его и говорит: «Сергий! ты молишься о своих чадах, и Господь принял твою молитву. Смотри, какое множество иноков сошлось во имя святой и живоначальной Троицы в твою паству и под твое руководство». Преподобный посмотрел и видит множество птиц «зело красных» (прекрасных), которые не только наполнили весь монастырь, но летали и кругом его, а голос продолжал: «Сколько видишь ты этих птиц, так умножится и число учеников твоих, и после тебя не оскудеют они, если восхотят последовать стопам твоим». Небесная радость наполнила сердце смиренного Сергия, и он захотел разделить ее с кем-нибудь из присных учеников его. Поэтому он немедленно же позвал к себе жившего в соседней с ним келии экклесиарха Симона; но этот, хотя и поспешил на зов преподобного, не сподобился быть зрителем всего видения, а увидел только некоторую часть чудного света. Преподобный рассказал ему все, что он видел и слышал, и они вместе провели ночь, радуясь и трепеща душою от неизреченного видения.
Видение птиц преподобным Сергием
Небесное обетование преподобному Сергию о том, что число его учеников и последователей будет столь же велико, сколь велико было число прекрасных птиц, показанных ему в видении, сбылось на самом деле. Пример святой подвижнической жизни преподобного Сергия оказал столь сильное и могучее влияние на его современников, что истинно монашеская, строго подвижническая жизнь стала быстро распространяться во всей северной Руси. Кроме монастырей, основанных самим преподобным Сергием, по образцу их устроено множество монастырей и обителей в лесах и пустынях, находившихся в пределах нынешних губерний Московской, Владимирской, Нижегородской, Костромской, Ярославской и Тверской. Все эти монастыри и обители были устроены учениками и собеседниками преподобного Сергия и строго держались требований и правил общежительного устава [55] . Благотворное влияние преподобного Сергия отсюда проникло и в Поморье, и в Прионежье, и на Соловецкие острова. И здесь появилось много строгих подвижников, и возникло немало обителей и монастырей. Конечно, некоторые из этих монастырей, после более или менее продолжительного времени, прекратили свое существование, но многие из них продолжают существовать и процветать и до настоящего времени. Все эти монастыри были, по крайней мере, в лучшую пору своего существования школами строго-подвижнической святой жизни, школами, из которых выходило много людей, способных с непоколебимою твердостью бороться со всяким злом в своей человеческой природе, со всеми злыми и нечистыми стремлениями и страстями своей души, с неодолимым мужеством и непреодолимою настойчивостью развивать в себе все доброе, святое и бестрепетно жертвовать всем чувственным, земным и тленным для достижения благ духовных, небесных и нетленных; отсюда, без сомнения, выходило много нищих духом, плачущих, кротких, милостивых, чистых сердцем, миротворцев, которых ублажает сам Спаситель и которым обещает великую награду на небесах. Если мы примем во внимание очень большое количество этих подвижнических школ, возникших на Руси по благословению и под влиянием примера Радонежского чудотворца, школ, в которых в продолжение веков получили воспитание многиe сонмы учеников, то мы поймем смысл видения Сергием множества прекрасных птиц и убедимся в исполнении данного ему обетования.
Видения чудных действий Божественной благодати, действовавшей в угоднике и чрез угодника Божия, удостоивались и некоторые другие из учеников его. Так, один из них, преподобный Исаакий, любитель безмолвия, просил святого старца благословить его на подвиг совершенного молчания. Исполняя его желание, преподобный Сергий после причащения Святых Таин за Литургиею осенил Исаакия крестным знамением и сказал: «Господь да исполнит желание твое!» В это самое время Исаакий увидел, что чудный пламень исходит от руки преподобного Сергия и объемлет его, Исаакия.
Раз преподобный Сергий совершал Литургию. Тот же молчальник Исаакий стоял в церкви и видел в алтаре мужа весьма чудного, несказанно светлого видом, сослужащего Сергию в ризах необычно светлых. На входе с Евангелием этот чудный муж шел вслед за Сергием, и лицо его блистало таким сильным светом, что Исаакий не мог смотреть на него. Чудо разрешило ему уста, и он спросил благоговейного Макария: «Кто это?» «Не знаю, – отвечал Макарий, – и меня проникает ужас. Я думал сперва, что это пресвитер, пришедший с князем Владимиром (Серпуховским); но бояре сказали, что с ним нет никакого священника». Тогда Исаакий и Макарий поняли, что они видели Ангела Божия, сослужившего преподобному Сергию. По окончании Литургии оба ученика умоляли учителя сказать им, кто служил с ним, и Сергий открыл им, что это был действительно Ангел Божий, который сослужит ему постоянно каждую Литургию, но при этом преподобный обязал их хранить тайну об этом до его кончины.
Не менее чудного видения удостоился третий ученик преподобного экклесиарх Симон, равный по строгости жизни Исаакию. Во время совершения Литурии преподобным он видел огонь, ходящий по жертвеннику и окружающий алтарь и Сергия. Когда же пришло время причащения, этот божественный огонь, свившись, как плат, вошел в Святую Чашу, из которой причащался преподобный Сергий. «Чего устрашился дух твой, чадо мое?» – спросил преподобный Симона, причастившись и заметив его трепет. «Я видел благодать Св. Духа, действующую с тобою, отче», – отвечал тот. Тогда преподобный запретил Симону говорить об этом до его кончины.
Преподобный Сергий священнодействующий
Преподобный Сергий дожил до глубокой старости, и приближалось время отшествия его из сей жизни. Но прежде переселения его в иную блаженную жизнь он удостоился посещения Божией Матери, которая своими собственными устами подтвердила ему то, что говорил ему во время видения птиц неведомый небесный голос.
Однажды в глубокую ночь преподобный горячо молился пред иконою Богоматери и, взирая на святой лик Ее, говорил: «О пречистая Мати Христа моего, заступница, ходатаица и крепкая помощница роду человеческому! буди нам недостойным ходатаица; присно моли Сына Твоего и Бога нашего, да призрит на святую обитель cию, воздвигнутую в похвалу и честь святого имени Его во веки! Тебя, Матерь сладчайшего моего Христа Иисуса, призываем на помощь рабы Твои, ибо Ты имеешь великое дерзновение у Сына Твоего и Бога! Буди же всем спасительное упокоение и пристанище!» Окончив молитву, преподобный сел для отдохновения; но вдруг, ощутив приближение небеснаго явления, он говорит своему ученику Михею: «Чадо, трезвися и бодрствуй, потому что сейчас имеет быть нам чудное и ужасное посещение». Едва он успел сказать это, как услышан был голос: «Пречистая грядет!»
Посещение Божией Матерью отца Сергия
Святой встал и поспешно вышел в сени, где осиял его свет сильнее солнечного, и увидел Пречистую с двумя апостолами Петром и Иоанном, блистающую в неизреченной славе. Не будучи в силах вынести блистание неизреченной славы Небесной Посетительницы, преподобный пал ниц. Но Пречистая прикоснулась к нему и ободрила его словами благодати: «Не ужасайся, избранник Мой, Я пришла посетить тебя. Услышана молитва твоя об учениках твоих и об обители твоей. Не скорби более, ибо отныне она всем будет изобиловать и не только до тех пор, пока ты будешь жив, но и по твоем ко Господу отшествии неотступна буду от твоей обители, подавая неоскудно потребное и снабдевая ее и покрывая». Сказав это, Пречистая стала невидима. Преподобный же трепетал от страха и радости и был как бы в исступленном состоянии. Пришед в себя, он увидел, что ученик его от страха лежит как мертвый, и поднял его. «Скажи мне, отче, – спрашивал Михей, – что это за чудное видение было? душа моя едва не отделилась от тела». Но святой ничего не мог сказать от сильного волнения душевного; только лицо сияло неизреченной радостью. Наконец, промолвил он: «Потерпи, чадо, потому что и во мне трепещет дух мой от чудного видения». И так они стояли в безмолвном удивлении друг против друга. Потом, успокоившись, преподобный повелел позвать двух благоговейных учеников своих Исаака и Симона и рассказал им по порядку, как видел Пречистую с апостолами и какие чудные обещания изрекла Она ему. Услышав об этом, они исполнились несказанной радости и все вместе отпели молебен Богоматери, а преподобный всю ночь провел без сна, созерцая умом неизреченное видение.
За шесть месяцев до своей блаженной кончины преподобный получил откровение об этом событии. Призвав к себе братию, он передал игуменство над нею ученику своему Никону, а сам предался совершенному безмолвию. В начала сентября 1392 г. он тяжко заболел и, чувствуя приближение своей кончины, опять призвал к себе братию. Когда она собралась, преподобный в последний раз обратился к ней с поучением и наставлением. Он увещевал иноков пребывать в вере и единомыслии, умолял их сохранять чистоту душевную и телесную, завещал питать ко всем нелицемерную любовь, советовал им удаляться от злых похотей и страстей, наблюдать умеренность в пище и питье, убеждал не забывать страннолюбия, быть смиренными и бежать от земной славы. Наконец, он сказал им: «Я отхожу к Богу, меня призывающему, и поручаю вас Всемогущему Господу и Пречистой Его Матери; да будет Она вам прибежищем и стеною от стрел лукавого».
Предсмертное причащение преподобного Сергия
В самые последние минуты жизни своей преподобный пожелал приобщиться Святых Таин Христовых. Руки учеников поддерживали его ослабевшие члены; с помощью их он приподнялся с своей убогой постели, с глубоким благоговением вкусил от Святой Чаши и в изнеможении опустился на смертное ложе. «В руце Твои предаю дух мой, Господи!» – тихо произнес он и с этою молитвою предал Господу чистую свою душу. В минуту его кончины благоухание разлилось от тела его, а лицо его просияло небесным блаженством. Кончина его последовала 25 сентября 1392 года, после 78 лет его жизни и 55 лет монашества. Преподобный завещал положить свое тело не в церкви, а на общем монастырском кладбище; но братию очень опечалило такое его приказание; она очень желала положить его в церкви Св. Троицы, им самим устроенной. В этом затруднении братия обратилась за советом к митрополиту Киприану, который по обсуждении вопроса о месте погребения преподобного признал более приличным погребсти его в церкви на правой стороне.
Погребение преподобного Сергия
Весть о кончине преподобного привлекла ко дню погребения его множество народа не только из окрестных селений, но и из ближайших городов. С глубокою скорбью и слезами братия погребли честное тело своего учителя и наставника. С неменьшим благоговением и почтением относились к почившему и миряне, присутствовавшие при его погребении: каждому хотелось приблизиться ко гробу богоносного старца и взять себе на память и на благословение что-нибудь из его одежды и келейных вещей.
Тело преподобного почивало в земле в продолжение тридцати лет и было изнесено из нее по особому откровению.
Один благочестивый человек, проникнутый глубоким почтением к преподобному и имевший великую веру в него как праведного мужа, часто приходил молиться у гроба его. Однажды ночью после молитвы он заснул тонким сном; вдруг ему является преподобный и говорит: «Скажи игумену монастыря моего, что напрасно столько времени он оставляет меня под землею, где вода утесняет мое тело». Пробудившись от сна, тот исполнился страха и вместе с тем почувствовал в сердце своем радость и поспешил возвестить о своем видении ученику преподобного Никону, бывшему тогда игуменом обители. Выслушав этот рассказ, Никон возвестил о нем всему монастырскому братству и тем обрадовал всех несказанно. Постановлено было изнести тело преподобного из земли. Быстро разнеслась весть о скором открытая мощей преподобного и привлекла сюда множество народа – в этом торжестве принимали участие многие духовные лица и князья, между которыми первенствовал князь Юрий Димитриевич, сын Донского и крестный сын преподобного Сергия. «И вот, – говорится в повествовании об открытии мощей, – когда священный Собор открыл чудотворный гроб, из него распространилось на всех благоухание и всем открылось чудное и умилительное зрелище: не только тело святого сохранилось целым и светлым, но и одежда его, в которой он был погребен, оказалась невредимою и совершенно непричастною тлению; вода же, оказавшаяся по ту и другую сторону гроба, нисколько не прикасалась к телу и ризам святого» [56] . Это торжество открытия мощей совершилось 5 июля 1422 года. Тогда же мощи преподобного Сергия положены были в новую раку и временно поставлены в деревянном храме, из которого потом были перенесены во вновь устроенный пр. Никоном Троицкий каменный собор [57] , куда и до настоящего времени стекаются громадные толпы богомольцев для поклонения честным и многоцелебным мощам угодника Божия.
VI
Еще при жизни своей на земле преподобный Сергий явился дивным чудотворцем и сподобился необычайных видений. Уже и в это время на нем исполнилось слово Писания: Дивен Бог во святых Своих (Псал. 67, 36). Но несравненно больше прославился Господь чрез угодника своего преподобного Серия после блаженной его кончины и после обретения его нетленных мощей. Чудеса, совершенные Господом по молитвам угодника Своего, так многочисленны, что подробно рассказать о них нет возможности. Благодать Божия проявляла чрез него свою чудодейственную силу самыми разнообразными способами. По молитвам преподобного и по вере обращающихся к нему слепые получали зрение, немые – дар слова, хромые – способность ходить, бесноватые – освобождение от нечистых духов, больные выздоравливали, находящееся в бедах, скорбях и страданиях получали помощь, защиту, утешение и успокоение и пр. Здесь мы расскажем кратко только о самых важных чудотворениях, совершенных Господом чрез угодника Своего преподобного Cepгия.
После своей блаженной кончины преподобный Сергий не переставал невидимым образом оказывать свое попечение и покровительство своей обители. Чтобы укрепить в братии веру в это, преподобный не раз являлся тому или другому из иноков. Таково было явление преподобного иноку Игнатию. Однажды, во время всенощного бдения, этот инок увидел, что преподобный стоит на своем обычном месте и участвует в церковном пении вместе с остальными иноками.
Еще более замечательно в этом отношении было другое явление преподобного тоже одному из братии монастыря. Этот инок рубил лес для построения келии и сильно поранил себе лицо топором. От сильной боли и потери крови он принужден был прекратить работу и возвратиться в свою келию. Наступил вечер, и пострадавший инок вдруг слышит, что кто-то постучался к нему в дверь келии и назвал себя игуменом, хотя игумена в то время не было в монастыре. Инок хотел отворить дверь, но от сильной боли и потери крови не мог сделать этого. Вдруг дверь отворилась сама, и чрез нее вошел светоносный старец, а вслед за ним другой в архиерейском одеянии. Свет осиял келию, а болящий инок мысленно просил у пришедших благословения. Обошедши келию, они стали невидимы, а болящий инок почувствовал в своем положении быструю перемену к лучшему; рана закрылась, и он почувствовал себя бодрым и сильным. В одном из чудесно явившихся ему старцев он узнал преподобного Сергия, а относительно другого заключил, что это был святитель Алексий.
Московский купец по имени Симеон заболел столь сильно, что лишился движения, сна и пищи и лежал, как мертвый, на своей постели. Во время тяжелых страданий своих он вспомнил о преподобном Сергии и о многих исцелениях, совершенных Господом чрез него, и обратился к угоднику с горячею слезною молитвою об уврачевании недуга своего. Вскоре за усердною молитвою болящего последовала и чудесная помощь ему. Поздно ночью, когда домашние Симеона были объяты сном, пред ним предстали два старца, окруженные необыкновенными светом. Один из них был преподобный Никон, которого больной знал еще при его жизни, а о другом у него не было сомнения, что эта был преподобный Cepгий. Осенив больного крестом, преподобный Сергий велел своему ученику осенить его иконою, стоявшею у постели. После этого больному показалось, что они взяли его за волосы и содрали у него кожу от головы до ног. Вслед за этим преподобные стали невидимы. В ту же минуту Симеон почувствовал себя совершенно здоровым, так что он немедленно встал с своей постели и земными поклонами пред иконами преподобных стал усердно благодарить их за свое исцеление.
Однажды в обитель преподобного, к празднику в честь Св. Троицы, пришел бедный слепец, с семилетнего возраста потерявший зрение. Проводник, с которым он пришел сюда, на некоторое время оставил его одного, среди толпы, вне церкви, где совершалось торжественное богослужение. Слушая издали церковное пение, слепец скорбел, что он лишен возможности войти в церковь и поклониться мощам преподобного, подающего столь много исцелений. Взволнованный скорбным чувством при сознании своей беспомощности, он стал горько рыдать. В это время подходит к слепому некто, берет его за руку, вводит его в церковь и подводит его к раке преподобного; слепец поклонился мощам угодника, и тотчас исчезла слепота его. Многие были свидетелями этого чуда и прославляли Бога и угодника Его за такое великое чудо; а человек, получивший исцеление, навсегда остался в обители преподобного и в благодарность за свое исцеление помогал братии в их работах.
Вид Свято-Троицкой Сергиевой Лавры
А вот несколько чудесных исцелений, совершенных Господом по молитвам угодника Божия во времена сравнительно недавние, недалекие от нынешнего столетия. В 1741 г. в селе Рождествене Переяславскаго уезда Владим. губ. у дьячка Феодора Фаддеева двенадцатилетний сын Герасим внезапно был поражен параличом обеих ног до колен и обеих рук до кистей; пальцы на руках сжались в кулаки, а на ногах пригнулись к подошвам и не могли разгибаться. Вследствие этого Герасим стал жалким калекой: не мог ни заниматься каким-либо делом, ни ходить, как следует, а принужден был ползать на коленах, опираясь о землю своими изуродованными руками. Такое несчастное положение продолжалось восемь лет. От ползанья у больного образовался на правом колене нарост. Находясь в таком безнадежном положении, больной решился принять пострижение в монашество в Троицкой Лавре. Для этого родные привезли его в Лавру в 1747 году, когда Герасиму было 18 лет; но он не был пострижен за неимением положенных для того лет. С тою же целью больного Герасима родные привезли в Лавру в феврале 1749 года и остановились с ним в приходе пророка Илии, в доме умершего священника Иродионова. Здесь видели Герасима в его болезненном состоянии священник Ильинской церкви Михаил Леонтьев да сын умершего священника ученик Троицкой семинарии Иван Иродионов. Была вторая неделя Великого поста. Когда заблаговестили в монастыре к часам, Герасима повезли в монастырь на лошади родственные ему дерюзинский дьячок Семен Савельев и мать его Евдокия Дорофеева. У паперти Троицкого собора Герасима вынули из саней, и он на коленях и локтях вполз в церковь, прослушал часы и вечерню и по окончании службы подполз к раке мощей преподобного Сергия. Лишь только он приложился к мощам, как почувствовал некоторую свободу в ручных и ножных жилах, пальцы рук его разогнулись, но владение ногами еще не возвратилось. Полуисцеленный Герасим выполз из церкви и отвезен не на прежнюю свою квартиру, а к своему двоюродному брату Федору Иванову, жившему в лаврской келии близ больничной церкви. Здесь в келии он пробыл 13 и 14 февраля, а на службу приползал в больничную церковь. 14 числа Герасим получил полное исцеление: пальцы ног отогнулись от подошв и выпрямились, ноги его укрепились, и он по-прежнему стал ходить как здоровый. Когда распространился слух об этом чудесном происшествии, учрежденный Собор Лавры назначил следствиe, которое подтвердило, что Герасим, действительно, в продолжение восьми лет не владел руками и ногами и что на второй неделе Великого поста в 1749 г. получил чудесное исцеление у мощей преподобного Сергия. Герасим затем принят был в число лаврской братии [58] .
Изображение раки, в которой покоятся святые мощи преподобного Сергия
В 1855 г. одиннадцатилетняя дочь купца Василия Ивановича Р., жившего в Епифани и проходившего должность церковного старосты при местном соборе, по имени Раиса в ночь на Неделю жен-мироносиц от испуга подверглась сильным припадкам, которые сопровождались конвульсиями (корчами), криком и потерею памяти. Больная изрыгала хулы на Бога и на святых Его, в особенности на преподобного Сергия. Против внезапной болезни на другой же день употреблены были медицинские средства. Но недуг не уступал ни силе молитвы, ни врачебным пособиям, хотя припадки сравнительно стали немного легче. Прошло два месяца от начала болезни; 11 и 12 июня больная подверглась более сильным припадкам, чем как было в день жен-мироносиц. По временам, приходя в память в эти дни, она твердила: «Ко мне приходил преподобный Сергий, долго беседовал со мною, приносил просфору и приказывал есть». Семейные действительно замечали, что она во время припадков с кем-то тихо разговаривала и после что-то начинала есть с особенным благоговением, как будто стараясь не уронить ни одной крупинки, тогда как в руках у нее ничего не было видно. Но такие чудесные посещения сначала казались родным ее невероятными, особенно не верил им брат ее Николай, который думал, что это не более как одно из видоизменений болезненного припадка. Больная же с своей стороны старалась всех уверить в действительности явления преподобного Сергия и в особенности восставала против неверия брата Николая: «Ты напрасно, брат, – говорила она ему с упреком и негодованием, – не веришь тому, что преподобный Сергий приходил ко мне; напрасно сомневаешься; это – действительная правда». Из слов больной, произнесенных после разговора с невидимым собеседником, и потом из рассказов, слышанных от нее родственниками после ее исцеления, видно, что во время посещений преподобный Сергий учил ее молиться. По его наставлению Раиса просила всех, находившихся в доме, читать псалом «Да воскреснет Бог…», сопровождая чтение его крестным знамением, просила, чтобы мать сложила ее персты для крестного знамения и перекрестила ее. Когда мать с великим трудом сложила ее персты и осенила ее крестным знамением, больная сказала: «Вот я и маленькая, да прогнала вас старых». Под старыми разумела она, по ее собственному объяснению, нечистых духов, которые тотчас же, как возлагаемо было ею на себя крестное знамение, удалялись от нее. Другое внушение, сделанное больной преподобным Сергием, состояло в том, чтобы на больную возложен был его образ, который, по указанию самого преподобного, найден в углу за иконами. Наконец, из беседы с преподобным Раиса передавала отзыв его о состоянии двух умерших ее братьев: «Им там хорошо, – говорил он, – а ты с ними быть не можешь, они, как младенцы, безгрешны, а ты, несмотря на то, что мала, грехи уже имеешь, хотя и не великие. Напрасно мать твоя жалела об их смерти: оставшись в живых, они того не получили бы». Внешний вид преподобного Сергия Раиса описывала так: это был старичок небольшого роста, с седыми волосами на голове и в бороде, с посохом в руках.
Чтобы уничтожить тягостное для больной невepиe брата, она после вкушения невидимой ни для кого просфоры потребовала себе чистой воды, выполоскала рот, и, когда вылила изо рта воду в чистый стакан, домашние увидели, что в воде находились крошки белого хлеба, которого есть ей никто не давал. Чтобы еще более уверить родных в истине явления, она на основании слов преподобного Сергия объявила, что он придет к ней 13 числа. Домашние признали эти слова за бред ее в болезненном состоянии; но слова ее сбылись на самом деле. Явление ей преподобного Сергия повторилось, больную избавило от тяжелого недуга, а родных ее от болезни неверия. Вечером, в одиннадцатом часу, 13 дня с больною сделался припадок сильнее и продолжительнее всех прежних: она долго кричала и билась, Через полчаса припадки прекратились, и Раиса, сказав: «Вот идет преподобный Сергий», – быстро подбежала к окну. Когда семейные с тревогой в один голос сказали: «Зачем ты сюда идешь?» – она хладнокровно отвечала: «Не беспокойтесь! в окно не уйду», – и отворила окно, опустила за него руки и начала с кем-то разговаривать. Через несколько минут она обращается к брату Николаю и, подавая ему что-то завернутое в бумажке, говорит: «На! держи, да смотри, держи с благоговением: это – святыня! Ты все время не верил, что меня посещал преподобный Сергий! Не сомневайся, это не призрак – призрак осязать нельзя; прикоснись и осязай, но показывать всем погоди!» Брат поданное ему в бумажке сжал в своей руке. Между тем Раиса показала данный ей под окном крест из лент белого атласа, похожий на те кресты, какие нашиваются на епитрахилях, и сказала, что крест этот велено отдать назад. В то время, как Раиса держала в руках крест, лицо у нее сделалось до того светло, что родители и все домашние едва могли смотреть на нее, и все находились в каком-то неизъяснимом расположении духа: испытывали и радость, и благоговейный трепет и недоумевали, что делается с ними. Семейные стали просить, чтобы Раиса дала им в руки крест, но она сказала, что преподобный Сергий не велел никому давать креста в руки, и, несмотря на их настойчивые просьбы, опять подошла к окну, опустила за него руки, и крест пропал с ее ладони. Они выбежали на улицу, усердно начали искать крест под окнами своего дома (дом был одноэтажный), думая, что он обронен, но ничего там не нашли. Когда взошли опять в дом, Раиса, обращаясь к брату своему Николаю, сказала: «Ну, теперь показывай, что у тебя в руке». В руке у него оказалась завернутая в бумажку частица из просфоры и несколько росинок ладана. На бумажке было написано незнакомым никому из них почерком: «Ты eси Господи». Частица имела углообразную форму в какой вынимают частицы из большой просфоры и, по замечанию видевших ее, была из просфоры печенья лаврского. Когда была развернута бумажка, все бывшие при этом опять были проникнуты неизъяснимым чувством радости, соединенной с невольным страхом. Больная оказалась мгновенно исцелевшею, и это признали все свидетели чудесного явления. Когда они спросили, что с ней было, она отвечала: «Ко мне приходил преподобный Сергий и с ним прекрасный мальчик в белой одежде, препоясанный орарем по-диаконски. Преподобный Сергий вынул из-за пазухи синюю салфетку и из нее достал и дал мне крест, частицу из просфоры и ладан и, подавая мне все это, сказал: «Покажи это своим родным, только крест отдай назад, а частицу просфоры и ладан оставь у себя и уверь своих родных и особенно брата, чтобы они не сомневались», – и потом, указав на стоявшего подле него светоносного мальчика, прибавил: «А он будет хранить тебя»». С того времени Раиса не подвергалась никаким припадкам, и в июнe 1856 г. вместе с матерью и сестрою приезжала в Троицкую Лавру принести благодарение преподобному Cepгию за чудесное исцеление. И сама она, и мать в подробности поведали начальству и братиям обители все обстоятельства явлений преподобного. Исцелевшая имела при себе частицу просфоры и ладан, которые были рассматриваемы в Лавре. По известиям из Епифани от 4 июля 1861 года Раиса пользуется цветущим здоровьем, родители ее здравствуют. Частица просфоры и ладан, зашитые в ладанку, хранятся у них в киоте с иконами. Действительность описанного события утверждена собственными подписями отца, матери и брата исцеленной девицы, равно подписями протоиерея, священника и диакона епифанскаго Николаевского собора [59] .
Пребывающий в Астрахани В.Г. во второй половине 1857 г. писал о. наместнику Лавры архимандриту Антонию, что жена его О.П. давно уже страдает общим расслаблением тела и, видя безуспешность врачебных средств, просит ради теплой веры ее в действительность молитв преподобного Сергия прислать ей какую-либо вещь, освященную прикосновением к святым мощам угодника Божия. 8 ноября того же года в исполнение просьбы болящей из Троицкой Лавры посланы были в Астрахань покровец, возлежавший на главе преподобного Сергия, икона его, писанная на кипарисной доске, и часть хлопчатой бумаги, напитанной елеем из лампады, висящей пред гробом преподобного. От 24 декабря муж ее уведомлял о. наместника Лавры, что «бедная со слезами облобызала драгоценный дар, и ей стало легче». В течение 1858 года вера в благодатную помощь преподобного Сергия укреплялась и в конце года выразилась посланною в Лавру просьбою отслужить пред мощами преподобного Сергия молебен, принести просфору на проскомидию с молитвою за здравиe болевшей и просфору эту прислать к ней. От 7 февраля 1859 г. больная собственноручным письмом известила о. наместника Лавры, что она получила исцеление от болезни по молитвам преподобного Сергия. В письме своем писала она: «Посланное по вашему поручению чрез иepoмонаха о. Сергия просфору, благословенный хлеб и образочек чудотворца Сергия я получила, за что приношу вам душевную благодарность. Вместе с тем не могу не сообщить вам нашей общей радости, что великий угодник Божий и чудотворец Сергий Радонежский не оставляет нас в отдаленном крае Poccии в г. Астрахани, чудодействует чрез покровец, посланный из обители по вашему поручению иеромонахом о. Сергием. Не буду описывать собственное исцеление, но родная сестра моя была при смерти и исцеление ее совершилось скоро. Когда положили ей на голову покровец, то больная стала спрашивать, кто так приятно дует ей на голову и грудь и облегчает жар, палящий ее. Мы объяснили, что у нее на голове покровец от угодника Божия Сергия. Она стала молиться: через четверть часа получила облегчение. В настоящее же время спасен от смерти угодником инспектор врачебной управы доктор Б., который лежал в тифозной горячке и возложением покровца спасен от предназначенной ему смерти на диво всему медицинскому факультету» [60].
В «Душеполезном чтении» за 1866 г. напечатано письменное заявление крестьянина Корнева о своем чудесном исцелении при мощах преподобного Сергия. Вот это заявление: «1865 года, декабря 16 дня, я, нижеподписавшийся, Владимирской губернии села Палеха крестьянин Николай Иларионович Корнев, в Свято-Троицкой Лавре объявил наместнику Лавры о. архимандриту Антонию и некоторым из иеромонахов о своем посещении и исцелении угодником Божиим преподобным отцом Сергием таким образом: бывши по художеству иконописному в Вятской губернии в городе Елабуге я простудился от неосторожности и страдал недели три горячкою, и, наконец, открылась водяная болезнь. Находясь в безнадежном положении, прибегал я с теплою молитвою к Господу и угоднику Божию преподобному отцу Сергию. В одну ночь (в мае), явившись в монашеском облачении, старец благословил меня и сказал мне: «Поезжай в Свято-Троицкую Сергиеву Лавру к мощам преподобного отца Сергия и там получишь исцеление». Без замедления по явлении угодника Божия я отправился в болезненном положении в Лавру. На пути в город Казань я почувствовал большое облегчениe, a приехавши в Сергиеву Лавру, помолившись у святых мощей преподобного отца Сергия, я уже чувствую себя окончательно здоровым, прославляя Господа, подающего дивные чудеса святым Своим угодникам. О чем и объявляю собственноручно письменно. Николай Иларионов Корнев». Видение в это время Корнева в Лавре свидетельствуют, что на лице его, бледном и опалом после опухоли, видны следы тяжкой болезни; но болезненности он не чувствует.
Много и других чудотворений [61] совершено Господом по молитвам преподобного Сергия на благо и спасение тех или других частных людей, с верою и упованием прибегавших к нему за помощью; но в особенности много чудес совершено преподобным Сергием в тяжелые времена для нашего Отечества, когда страшные опасности, как тучи, надвигались на него со всех сторон и угрожали самому его существование; в это-то время он и является сильным помощником и теплым молитвенником за всю Русскую землю. Время общественных бедствий есть его время: когда кажется, что все уже погибло, что русские люди ничего уже не могут сделать для спасения своей Родины, тогда воздвигается Сергий и его молитвенное предстательство пред Богом спасает православную Русь. Чудодейственную свою помощь и заступление преподобный Сергий оказал нашему Отечеству особенно в начале семнадцатого столетия, когда у нас на Руси наступило тяжкое Смутное время.
Русскую землю разоряли поляки и литовцы, вместе с ними и pyccкиe изменники сражались против своих; храмы Божии разрушались и осквернялись; все святое предавалось поруганию; люди бежали в леса, но и там не находили спасения: на них охотились с собаками. К довершению всех бед, Москва с ее заветными святынями находилась в руках поляков; не стало тогда царя на русской земле, и ей грозила, по-видимому, неминуемая погибель.
В 1608 году усилился второй самозванец, известный под именем Тушинского вора. Поляки сильно поддерживали его и действовали в его пользу под Москвою и на севере. Из них выделился сильный отряд и под предводительством Спиеги и Лисовского осадил Троицкую Лавру. Поляки рассчитывали скоро овладеть монастырем и, по-видимому, имели вполне достаточные основания надеяться на это. Троицкая обитель имела тогда 300 человек братии и отряд войска под начальством двух воевод, присланных царем Василием Ивановичем Шуйским для защиты монастыря; были в монастыре и стрельцы из жителей окрестных селений и подмонастырской слободы. Но число всех этих защитников Лавры не превышало 2300 человек, тогда как неприятельское войско доходило до 30000. Стены и башни монастырские не отличались прочностью, а западная стена Лавры была худа от ветхости. Хотя в обители хлебных запасов было много, но мельницы находились за стенами монастыря; и молоть рожь во время осады было затруднительно; в обители не было достаточного запаса сена и дров. По-видимому, все располагало думать, что обитель не имеет в своем распоряжении достаточных средств для своей защиты и не может долго выдержать осаду поляков; но по молитвам преподобного Сергия Господь помог защитникам Лавры выдержать продолжительную осаду, отразить множество приступов врага и заставить его удалиться от стен монастыря без всякого успеха.
Когда многочисленные польские войска окружили Лавру и начали осаждать ее, то малочисленные защитники ее почувствовали немалую тревогу в душах своих. Но преподобный Сергий поспешил ободрить находившихся в скорби и унынии видением, бывшим иноку Пимену. Во время молитвы его в келии его вдруг стало светло как днем. Думая, что враги подожгли обитель, Пимен вышел из своей келии и увидел дивное явление: над главою храма Живоначальной Троицы возвышался огненный столп и поднимался до небес. Кроме Пимена, видели это чудное явление некоторые иноки и миряне и немало удивлялись сему. Спустя несколько времени, столп начал опускаться и, свившись огненным облаком, вошел в храм Троицы через окно над входом [62] .
Если защитники Троицкого монастыря были в большой тревоге за судьбу его, то враги, напротив, думали, что монастырь будет взят ими без правильной осады, одним приступом, который и произведен был ими 30 сентября, но был мужественно отбит осажденными. После этого поляки повели правильную осаду против Лавры. На южной и западной стороне от монастыря они устроили батареи, поставили на них 63 пушки и с 3 октября начали пальбу по монастырским стенам. Стены и башни монастыря тряслись от пальбы, но не разрушались, ядра падали в пустые места и вообще не причиняли существенного вреда осажденным. Ободренные видением и верою в помощь и защиту Бoжию, осажденные сами делали неоднократный вылазки и наносили большой вред неприятелю, не ожидавшему такого сильного отпора со стороны горсти чернецов. Раздраженные таким сопротивлением, поляки решились взять монастырь приступом и действительно произвели его 13 октября ночью, но неудачно. Осажденные мужественно встретили нападающих и отразили их, а на утро сожгли оставленные врагами осадные орудия (лестницы, щиты, тараны) и благодарили Бога за избавление от врагов. В скором времени поляки решили произвести другой приступ к монастырю. Но преподобный Сергий, явившись во сне пономарю Иринарху, предуведомил осажденных о готовящемся на них нападении и велел сказать воеводам, чтобы они не падали духом, но действовали против врага мужественно в надежде на помощь Божию. Для подкрепления этой надежды преподобный прошел по стене обители, кропя ее и здания монастыря святою водою. Ночью действительно последовало нападение поляков, но встретило сильный отпор со стороны защитников монастыря, причем поляки потерпели не малый урон в людях.
Вскоре после этого в монастыре получили известие, что поляки давно ведут подкоп под стены монастыря. Это сильно встревожило защитников Лавры, особенно потому, что им неизвестно было, с какой стороны ведется подкоп. В монастыре пришли в такое уныние, что с каждым часом ожидали взрыва и, готовясь к смерти, исповедывались и причащались Св. Таин. В это скорбное время преподобный Сергий опять оказал свою помощь и поддержку защитникам своей дорогой обители. Настоятель монастыря архимандрит Иоасаф увидел в церкви преподобного Сергия стоящим пред чудотворным образом Св. Троицы, воздевшим руки горе и со слезами молящимся. После молитвы преподобный, обратившись к архимандриту, сказал: «Идите и молитесь. Всесильный Господь по множеству щедрот Своих помилова вас и прочее время подаст вам, да в покаянии поживете» [63] . Были в это же время архимандриту Иоасафу и некоторым из братии и другие видения. Ободренные этими видениями, защитники Лавры воспрянули духом. Узнав от пленного поляка, что подкоп ведется под круглую башню и оттуда к Святым воротам, они насыпали против этого места вал, поставили на нем пушки и решились на большую вылазку, которая произведена была рано утром 9 ноября 1608 г. и удалась им вполне. Они смяли врагов и, погнав их от монастырских стен, нашли устье подкопа, веденного под монастырь. Подкоп был взорван двумя клементьевскими крестьянами, погибшими при этом. Разбитые поляки бежали в свой стан, оставив осажденным восемь пушек, много орудий и пороху и потеряв до 2000 убитыми и ранеными. Потери монастырских воинов были впятеро меньше [64] . Весть об этом славном бое быстро разнеслась по всей России и сильно подняла дух всех верных сынов Отечества.
И после этого долго еще продолжалась тяжелая осада монастыря. Сапега со всех сторон вокруг монастыря поставил заставы, которые стерегли все выходы из него, не давали ему возможности сноситься с Москвой и другими городами, ввозить в него какие-либо припасы, даже рубить дрова в ближних лесах. Положение осажденных было крайне затруднительно. Чтобы добывать необходимые для них запасы, они принуждены были делать частые вылазки. Но мужество их не ослабевало, и среди таких тяжелых условий они нередко одолевали врагов и наносили им значительный ущерб. Но все же с каждым днем ряды защитников Лавры редели: каждый воз сена, каждая связка дров покупались ценою крови; но больше всего погибло их от болезней; от необыкновенной тесноты и неразлучной с нею страшной неопрятности, весьма плохой пищи, от загрязненной воды и проч. В монастыре появилась цинготная болезнь, которая свирепствовала чуть не полгода и от которой умирало в сутки сначала по двадцати, потом по пятидесяти и наконец даже по сто человек. Мор был ужасный, и за больными не было никакого ухода. Монастырь наполнился смрадом от зараженных и умирающих и превратился в одну страшную заразную больницу; стоны страждущих раздавались в стенах монастыря и днем и ночью; в одну могилу клали по нескольку десятков покойников. К довершению бед между осажденными появились вражда, ссоры, подозрительность и нравственная распущенность. Явилось подозрение, что в монастыре есть люди, желающие предать его в руки поляков, – нашлись стрельцы и казаки, которые бесчинствовали и ссорились с иноками, после каждой вылазки пьянствовали и творили всякие беспутства [65].
Пришла ужасная зима, в продолжение которой свирепствовала цинга, убавившая количество защитников монастыря до двухсот человек, и наступила не менее ужасная весна, когда должны были возобновиться нападения поляков, которым, казалось, монастырь не мог уже дать надлежащего отпора. Вполне ясно понимая почти беззащитное положение монастыря, воеводы и архимандрит с соборными старцами в начале 1609 года обратились к царю с настоятельною просьбою о присылке вспомогательного войска. Но царь, крайне нуждаясь сам в войске для защиты Москвы, мог послать в монастырь только незначительный отряд казаков в количестве 60 человек и небольшое количество пороха и то после настойчивых просьб и убеждений келаря Авраамия Палицына и Патриарха Гермогена, говоривших царю: «Если взята будет обитель преподобного, то весь северный предел России будет в руках неприятеля». Таким образом, к весне 1609 года в осажденном монастыре было не более 250 человек воинов. «Если и теперь монастырь не был взят поляками, так это уже истинно и единственно потому, что он был ограждаем молитвами к Богу преподобного Сергия» [66] . В это время защитники монастыря, видя свою крайнюю малочисленность, потеряли веру в свои силы и возложили все свое упование на преподобного Сергия, и это упование не посрамило их. В продолжение весны и лета поляками произведены были три приступа к монастырю, а именно: 27 мая, 28 июня и в последний раз 31 июля. Но истомленная частыми тревогами ничтожная горсть осажденных напрягала все свои силы и при невидимой помощи преподобного Сергия успешно отражала нападающих и наносила им значительный урон.
При всем том положение монастыря было отчаянное. Хотя поляки уже не делали более нападений на монастырь, но держали его в строгом заключении; каждый выход из него сопряжен был для осажденных с опасностью потерять голову. Более слабые из защитников упали духом и готовы были сдаться врагам; более мужественные еще не доходили до такого малодушия, но и они сильно жаловались на то, что у врагов заставы слишком часты и бдительны и отнимают всякую возможность дать вести царю о несчастном положении осажденных. Тогда преподобный Сергий явился пономарю Иринарху и сказал: «Скажи братии монастыря и всем ратным людям: для чего скорбят, что нельзя послать весть в Москву? Сегодня в третьем часу ночи я послал от себя в Москву в дом Пречистой Богородицы и к московским чудотворцам трех моих учеников Михея, Варфоломея и Наума, чтобы они совершили там молебствие. Поляки и русские изменники видели посланных; спросите, почему они не схватили их?» Из расспросов у осаждающих, особенно же из показаний пленника, узнали, что осаждающие действительно видели в ту ночь и преследовали трех старцев, поспешно ехавших из монастыря в Москву на худых конях, но не могли догнать их: кони под ними неслись, как будто крылатые. Больной монах, находившийся в это время в монастырской больнице, с недоверием и сомнением отнесся к истине этого видения и про себя думал: «Что это за лошади, на которых поехали старцы?» В это время является ему преподобный Сергий и, исцелив его от болезни, говорит: «Я послал старцев на тех трех слепых меринах, которых конюший Афанасий Ощерин ради скудости корма выгнал из монастыря». Вместе с тем преподобный Сергий приказал монаху сказать всем от его лица: «Не столько гнусен мне смрад блуда согрешающих миpян, сколько монахов, не соблюдающих своего обета; всех врагов, пришедших под стены обители моей, истреблю, а в обители нечисто и двоемысленно (лукаво, лицемерно) живущих погублю и со осквернившимися управлюся». Стали искать меринов, выгнанных Афанасием Ощериным из монастыря, и, не нашедши их после долгих розысков, уверились в истинности явления преподобного Сергия монаху [67] .
Вскоре после этого Сапега и Лисовский отошли с своим войском от монастыря и двинулись навстречу князю Михаилу Скопину-Шуйскому, а под стенами монастыря оставили только несколько рот для наблюдения. Под Калязиным войска Сапеги были разбиты Шуйским и бежали опять к Троицкому монастырю. Но здесь оставались недолго; разбитые здесь еще раз при помощи отрядов, присланных в монастырь Скопиным, и, опасаясь нового нападения со стороны последнего, они с своим предводителем Сапегою 12 января 1610 г. обратились в бегство по дороге к Дмитрову. Так кончилась осада Лавры, продолжавшаяся более 16 месяцев и стоившая жизни 2125 человек. Свое освобождение от этой тяжкой осады Лавра каждогодно празднует 12 января, совершая в этот день крестный ход по стенам монастыря.
Защищая своими святыми молитвами обитель свою от угрожавшего ей вражеского опустошения и разорения, преподобный Сергий неоднократно являлся чудным помощником и для Москвы, и для всего нашего Отечества, находившегося в то время в крайней опасности.
В то время, как Сергиева Лавра находилась в тяжкой осаде, вокруг Москвы бродили шайки самозванца и крайне затрудняли подвоз в нее хлеба. Этими обстоятельствами не преминули воспользоваться корыстолюбивые торговцы и чрезвычайно подняли цены на хлеб. Ни приказания царя, ни увещания Патpиapxa Гермогена не могли принудить купцов к понижению цены на хлеб. Тогда царь и Патриарх убедили келаря Троицкого монастыря Авраамия продать по низкой цене часть хлеба из запасов подворья. Авраамий приказал вывезти на рынок до 200 четвертей ржи и продавать ее вместо семи по два рубля за четверть и тем принудил и остальных продавцов понизить цену на хлеб. Но чрез несколько времени цена хлеба опять повысилась. Царь и Патриарх хотели употребить то же средство против вздорожания хлеба, но у Aвраамия явилось опасение, что тогда нечем будет питать даже живущих на подворье. Но его сомнение уступило место вере и упованию на Бога. Призвав на помощь преподобного Сергия, Авраамий распорядился вторично вывезти хлеб на продажу по пониженной цене. Нагребая ржи на хлебы братии, служащий при житнице заметил, что рожь сыплется из щели в стене житницы. Ржи становилось все более и более по мере того, как он отгребал ее. Видя такое чудо, он рассказал об этом другому служителю, а потом и самому келарю. То же продолжалось и тогда, когда пришел келарь. Этим хлебом, который по мере надобности чудесно умножался, во все продолжение осады питались не только жившие на подворье, но и многие приходившие сюда.
При чудесном участии и содействии преподобного Сергия совершилось и освобождение Москвы и России от польского владычества. Когда Дума боярская избрала русским царем польского королевича Владислава, когда Москва была в руках поляков, когда опасность угрожала русскому государству и православной вере, тогда на защиту Отечества и веры православной выступили архимандрит Дионисий и келарь Авраамий Палицын. Они разослали по всем городам и полкам увещательные грамоты, в которых умоляли народ идти на помощь осажденной Москве, умоляли всех вооружиться за веру и Отечество. Одна из таких грамот получена была в Нижнем Новгороде в октябре 1611 года. Когда она была прочитана в соборной церкви пред всем народом, то земский староста (городской голова), мясной торговец Кузьма Минич Сухоруков начал говорить: «Если мы желаем помочь московскому государству, то нечего нам жалеть имения, не пожалеем ничего; дома свои продадим, жен и детей заложим и будем бить челом, кто бы вступился за православную веру и был у нас начальником». Известно, что следствием этих горячих речей Кузьмы Минина было то, что потекли щедрые пожертвования и собраны были большие деньги на снаряжение и содержание войска. Скоро составилось ополчение, которое под предводительством князя Пожарского двинулось к Москве. В октябре следующего года Москва была освобождена от поляков, взят был Китай-город, и 27 ноября ополчение и народ с торжеством вошли в очищенный от врагов Кремль.
Но Кузьма Минич Сухоруков – один из главных виновников этого патриотического движения, спасшего русский народ от владычества поляков и положившего начало возрождению государственной жизни нашего отечества, – был возбужден и воодушевлен к этому делу преподобным Сергием. Он явился Минину во время молитвы и повелел ему собирать казну для военных людей и идти с ними для очищения Москвы от врагов. Минин был в великом страх от видения, но ни на что не решался, думая, что устройство войска не его дело. Видение повторилось, но и после этого Минин остался в нерешительности. Тогда преподобный явился ему в третий раз и возобновил свое повеление с угрозою, причем сказал, что Господь помилует православных и водворит мир в Русской земле. Только после этого Кузьма Минин ревностно и мужественно принялся за исполнение дела, к которому призывал его преподобный и которое повело к таким благотворным последствиям для жизни нашего Отечества.
В 1812 году чудное предстательство преподобного Сергия спасло Лавру от нашествия французов. Москва была разорена, Дмитров и Богородск находились в руках неприятеля; отряду французских войск было дано повеление идти к Лавре; уже началось его движение, но густой туман и необъяснимый страх, обуявший закаленных в битвах воинов, заставил их вернуться в Москву. Признавая в этом явное милосердие Божие, митрополит Платон в своем донесении Св. Синоду писал: «Лавра и Вифания по судьбам Провидения не испытали на себе бедствий войны. Это суть места, идеже мир и тишина положили селение свое! Дивен Бог во святых своих! Дивен в преподобном Сергии! Аще не его ради, Аз погубил бых вас! Сему верю, на сем утверждаюсь, cиe исповедую» [68] .
VII
Kpoме преподобного Cepгия, в храмах основанной им Лавры почивают еще следующие угодники Божии:
1. Преподобный Никон. Он был родом из города Юрьева нынешней Владимирской губернии. В юных летах он услышал о святой жизни преподобного Сергия и возжелал видеть его и последовать ему в жизни. Явившись к преподобному Сергию, он просил принять его в число монашествующих Троицкой обители. Но Сергий послал его в Серпухов, на Высокое, к ученику своему Афанасию, которым он и был пострижен в монашество. Достигнув в монастыре Афанасия совершенного возраста и быв сподоблен священства, он возвратился к преподобному Сергию. Своим нравом и своею жизнию он приобрел такую любовь преподобного, что этот взял его в свою келию и решил оставить его своим преемником на игуменстве в монастыре. Быв предвозвещен о своей кончине за шесть месяцев до нее, Сергий тотчас же возложил на него игуменство, чтобы самому провести остаток дней жизни в безмолвии. Но вскоре после смерти преподобного Сергия Никон отказался от игуменства и удалился для упражнения в подвиге безмолвия, игуменом же на его место был избран Савва Дубенский, впоследствии Звенигородский. По прошествии шести лет и Савва оставил начальствование и удалился в удел князя Юpия Дмитриевича, чтоб там основать новую обитель на «Стороже». Тогда братия Лавры убедили преподобного Никона опять вступить в должность игумена. Пред нaшecтвиeм на Москву хана Едигея, которое случилось в конце 1408 года, преподобный Сергий явился св. Никону в видении вместе с святыми митрополитами Петром и Алексием, предвозвестил ему о сожжении монастыря и вместе утешил обещанием, что после того монастырь еще более распространится. Чтоб спасти братию от меча татарского, Никон уводил ее куда-то в безопасное место, а когда монастырь действительно был выжжен татарами, он возобновить его в более пространном виде. В 1422 году он открыл мощи преподобного Сергия, а вслед затем над мощами его вместо деревянной церкви построил прекрасную каменную. О великой славе его между современниками свидетельствует его жизнеописатель Пахомий Сербин, говоря в житии его, что «повсюду бе Никоново имя слышати, яко священие некое обносимо и всякими усты человеческими хвалимо». Пахомия подтверждают летописи, в которых под 1428 годом записано, что «преставись игумен Никон, чудный старецъ». Скончался он 17 ноября 1428 года. Преподобный Никон погребен вне Троицкого собора, у южной его стены, против того места, на котором в самом соборе погребен был подобный Сергий. Поэтому Никоновская церковь пристроена к Троицкому собору, имея одною из своих стен одну его стену [69] . В Лавре сохранились деревянные богослужебные сосуды преподобного Никона и богослужебные книги его: Евангелие, служебник, Октоих и другие, писанные при нем.
2. Св. Cepaпион, архиепископ Новгородский. Он был уроженец подмосковного села Пехорки; был некоторое время сельским священником. По смерти своей жены и родителей он принял монашество в Дубенском Успенском монастыре, был строителем в этой обители. Но, тяготясь этою заботливою должностью, он отказался от нее и перешел в Сергиеву Лавру. В 1493 г. по воле митрополита и великого князя он был определен на должность игумена Лавры. В 1506 г. он был посвящен в apxиeпископа Новгородского. Вследствие ссоры с Иосифом Волоколамским, причем оскорблен был им великий князь Василий Иванович в 1509 г., Серапион был лишен кафедры, подвергнут отлучению и тяжкому заключению в Москве в Андрониевом монстыре. В 1511 г. с дозволения великого князя Серапион опять возвратился в Лавру преподобного Сергия, где и жил до своей кончины, последовавшей 16 марта 1516 г. Мощи его, обретенные 7 апреля следующая года, покоятся под спудом в Серапионовской палатке, составляющей юго-западный притвор Троицкого собора Сергиевой Лавры. В той же палатке почивают преподобный Дионисий, архимандрит Троицкого монастыря, и св. Иосаф, митрополит.
3. Преподобный Дионисий был родом из города Ржева; в миpу носил имя Давид и фамилию Зобниновский. После непродолжительной семейной жизни он принял монашество с именем Дионисия в Старицком Богородицком монастыре, в котором потом был казначеем и архимандритом. В 1610 г. он переведен был на место настоятеля Троицкой Лавры, которая после осады поляков нуждалась в хорошем благоустроителе. Он принимал самое деятельное (прославившее и Лавру и его самого) участие в освобождении Отечества от поляков, усердно заботился о призрении разоренных и избитых поляками жителей Москвы. В 1616 году Дионисию поручено было исправление требника от грубых вкравшихся в него ошибок. Но это дело было для него источником многих тяжелых страданий: исправленный им требник на Соборе был признан еретическим, а сам Дионисий по наветам врагов как еретик невинно осужден на лишение сана и заточение. Он заключен был в Новоспасском монастыре, где подвергался от грубых невежд крайне унизительному обращению с ним, брани, насмешкам, издевательству. Страдания Дионисия продолжались целый год. Его невинность была удостоверена только в 1619 г. Иерусалимским Патриархом Феофаном; его исправление богослужебных книг одобрено всеми Восточными Патриархами. Вообще это был один из знаменитых мужей своего времени. Скончался он 10 мая 1633 года.
4. Святой Иосаф, митрополит, происходит из дворянского рода Скрипицыных, принял пострижение в Лавре Сергиевой и с 1529 г. был там игуменом. Во время малолетства Грозного при соперничестве и буйном управлении бояр митрополит Даниил принужден был сложить с себя сан первосвятительский, и на его место был избран игумен Лавры Иосаф. Но и он недолго занимал кафедру московского митрополита. Заботясь о прекращении беспорядков в государстве, новый первосвятитель испросил свободу заточенному князю Бельскому; но этим вооружил против себя враждебных Бельскому князей Шуйских. За свое сочувствие Бельскому он подвергся нападению неистовой толпы приверженцев Шуйского, едва не лишившей его жизни. Иосаф был низведен с митрополичьей кафедры и сослан на Белоозеро в Кириллов монастырь (с 1542 г.). Испросив себе милость провести последние годы жизни в Лавре Сергия, он переселился сюда и здесь мирно скончался, полагают, 27 поля 1555 года.
5. Преподобный Михей Радонежский был любимый келейник преподобного Сергия, возливавший, по выражению Епифания, «воду на руце его». Под руководством великого старца подвизаясь в простоте сердца, Михей достиг такой высокой степени духовной чистоты, что один из всех сподвижников Сергиевых удостоился видеть Матерь Божию, посетившую своего избранника Сергия. В благодарное воспоминание сего чудного посещения в обители преподобного Сергия установлено каждую пятницу с вечера совершать всенощное бдение с акафистом Богоматери в юго-западном притворе Троицкого собора, на том месте, где, по преданию, стояла келия преподобного Сергия и где красуется теперь величественная икона, изображающая это чудное пришествие Небесной Гостьи. Кроткий ученик кроткого старца преставился еще при жизни своего аввы в 1385 г. 6 мая. Мощи его почивают под спудом в небольшой церкви, устроенной по указу Святейшего Синода «в честь явления Богоматери преподобному Сергию», свидетелем чего удостоился быть Михей [70] .
6. Преподобный Максим Грек [71] родился в городе Арте, принадлежавшем к княжеству Эпирскому; рождение его можно относить к 1475 году. Родители его принадлежали к классу людей благородных и, может быть, богатых. Первоначальное образование Максим получил в своем родном городе. Наделенный блестящими способностями, он не мог довольствоваться обучением, полученным в родительском доме, и скоро почувствовал потребность в высшем образовании. Для удовлетворения своих научных стремлений он отправился не в Константинополь или другое какое место Греции, а в Италию, куда в то время переселились представители греческого образования, спасаясь из своего несчастного Отечества, покоренного турками. Можно думать, что в Италии Максим прожил около 10 лет (от 1495 до 1505 г.) и учился у знаменитых учителей того времени. Во время пребывания своего в Италии он жил в Венеции, Падуе, Флоренции, Ферраре и Милане и здесь под руководством лучших профессоров того времени изучал греческую классическую филологию и греческую классическую платоно-аристотелеву философию. Что касается богословия, то надобно думать, что он изучал его самостоятельно при помощи чтения Отцов Церкви; п.ч. греческое богословие в Итaлии нигде не преподавалось с кафедр. Принимая во внимание замечательные таланты и прилежание Максима, мы имеем достаточное основание предполагать, что он во время своего пребывания в Италии достиг высокой степени тогдашней учености и образования. Если бы он остался в Италии и занял там одну из кафедр, то с уверенностью можно сказать, что в числе прославившихся тогда в Италии греческих ученых и профессоров он занял бы одно из самых выдающихся мест. Но он почувствовал в себе преимущественное влечение к мудрости христианской, теоретически состоявшей в изучение творений Отцов Церкви и практически в монашеском аскетизме. Поэтому из Италии он отправился на Афон и там постригся в монахи в Благовещенской Ватопедской обители. На Афоне Максим, по его собственным словам, провел лет десять и во все это время занимался по преимуществу изучением святоотеческих богословских сочинений и чрез то сделался широко и основательно начитанным богословом.
С Афона в Москву Максим отправился в 1516 г., предполагая, что он едет сюда ненадолго для исполнения одного временного поручения по книжной части, и по окончании его скоро возвратится в свою обитель. Но, вопреки его собственному ожиданию и предположению, он вынужден был остаться в России навсегда. В библиотеке великого князя московского Василия Ивановича между другими греческими рукописями находилась большая толковая Псалтирь. У великого князя и митрополита пробудилось сильное желание, чтобы эта Псалтирь была переведена на славянский язык. Но так как тогда в Москве не оказалось людей, способных сделать этот перевод, то для этого дела и вызван был с Афона преподобный Максим. В Москве Максим был принят ласково, помещен в Чудовом монастыре и получал содержание от великого князя. Здесь Максим прежде всего принялся за то дело, ради которого он был вызван, – за перевод означенной Псалтыри – и после усиленных трудов над ним кончил его почти через полтора года. Затем ему поручено было перевести толкование на книгу Деяний Апостольских, а потом заняться пересмотром и исправлением богослужебных книг. Преподобный Максим нашел в них множество грубых, даже еретических погрешностей и резко высказывал свое неодобрительное мнение о них, чем вызвал большой ропот и сильное недовольство в людях невежественных, слепо привязанных к старине и воображавших, что древнее Православие сохраняется в своей чистоте только у нас на Руси.
Пока преподобный Максим пользовался расположением митрополита Варлаама и благоволением великого князя, вражда невежественных поклонников старины не имела вредных последствий для Максима. Но положение его сильно изменилось к худшему при митрополите Данииле, враждебно настроенном к Максиму и за исправление богослужебных книг, и за его письменно высказанное убеждение, что инокам не следует владеть недвижимым имуществом. А после того, как великому князю наговорено было, что Максим есть его, государя, дерзкий поноситель, и тем возбуждена была в великом князе нестерпимая ненависть к Максиму, вся остальная жизнь этого замечательного человека стала длинною и непрерывною цепью страданий. Разгневанный великий князь велел заключить Максима в Симонов монастырь и держать его в узах. Недоброжелатели его теперь стали действовать против него открыто и старались отмстить ему за его обличения и правдивые речи о них посредством разных наветов и клевет на него. Между прочим на него говорили, что он еретик и портит книги, что он виновен даже в политических и уголовных преступлениях. Как ни были нелепы эти клеветы на него, тем не менее над Максимом устроен был суд на Соборе 1525 г., и здесь он был провозглашен церковным еретиком и тяжким политическим и уголовным преступником и приговорен к отлучению от Церкви и пожизненному тюремному заключению. Для тюремного заключения его отправили в Волоколамский монастырь, где враждебно настроенные к нему монахи были суровыми его стражами. Ему запрещены были не только приобщение Св. Таин, но и самый вход в церковь. Здесь от холода и голода, от дыма и смрада он не раз приходил в бессознательное состояние. И в таком заключении Максим пробыл шесть лет. В 1531 году он снова был позван на Собор и снова осужденный был отправлен в тверской Отроч монастырь под надзор местного епископа. И только после 13-летнего заключения и несправедливого запрещения он получил разрешение приобщиться Св. Таин. Наконец, после 20-летнего заключения в Твери невинный старец, изможденный тяжестью оков и темницы, совсем расстроивший свое здоровье, был освобожден из заключения и переселился в обитель преподобного Cepгия, когда ему было уже около 70 лет.
Так тяжела и сурова была судьба преподобного Максима Грека, этого мужа «знаменитого своим великим умом и своею ученостью, а также своею необыкновенною ревностью о правде Божией» [72] в грубой и невежественной среде тогдашнего московского государства. «Чего-нибудь более трагического невозможно выдумать» [73] .
Преподобный Максим Грек скончался 21 января 1556 года и погребен у северо-западного угла церкви Сошествия Св. Духа. Палатка над гробницею его сооружена митрополитом Платоном. «Надгробие преподобного Максима находится в юго-западном углу палатки, а вся она составляет теперь монастырскую лавку для продажи икон, крестов и других священных предметов» [74] .
Достопримечательные окрестности Троицко-Сергиевой Лавры
Небольшой городок Радонеж, ставший второю родиною преподобного Сергия после Ростова, теперь уже не существует. На месте Радонежа в настоящее время стоит село Городок (Городец, Городище). Оно находится в 14 верстах от Лавры по направлению к Москве, в двух верстах вправо от московского шоссе и находящегося на нем села Воздвиженское, на берегу речки Пажи.
Радонеж при начале своего существования был селом Радонежским и принадлежал князю Ивану Д. Калите. По наследству село Радонежское поступило в удел младшему сыну Калиты Андрею Серпуховскому и было в это время сделано городом; потом Радонеж достался внуку Калиты Владимиру Андреевичу Серпуховскому, знаменитому соучастнику в Куликовской битве 1456 г. Радонеж вошел в состав московского княжества. Во время осады Лавры поляками он бы разорен ими. Царь Михаил Федорович отдал Радонеж во владение Троицкому монастырю, при чем Радонеж опять превратился в село. Нынешняя каменная церковь села построена прихожанами в 1840 году и имеет два престола: в холодном храме в честь Преображения Господня и в теплом храме во имя Преподобного Сергия. Нынешняя церковь никак не может служить к указанию места, на котором находился дом родителей преподобного Сергия [75] .
Хотьков Покровский монастырь находится в 10 верстах от Лавры по направлению к Москве и по московской железной дороге, которая идет мимо монастыря и имеет у него свою первую станцию от Троицы.
О времени основания этого монастыря нет точных известий. Вероятно, он возник в конце 13-го или в начале 14-го века. Предполагают, что вначале это был не монастырь в собственном смысле, а просто приходская церковь, у которой жили старцы и старицы, как это нередко бывало в древнее время. В первое время своего существования Хотьков был вместе и мужским, и женским монастырем; тут жили и иноки, и инокини; только келии одних были на правой стороне, а келии других – на левой. Вот почему в Хотькове приняли пострижение как отец, так и мать преподобного Сергия. Только в начале 16 века он стал исключительно женским монастырем. Сначала Хотьков находился в заведывании Троицкого монастыря и был очень скуден и мало благоустроен. В 1764 году Хотьков монастырь был отписан от Лавры и сделан самостоятельным третьеклассным монастырем. В настоящее время число сестер в Хотьковском монастыре простирается до 400. Монахини хотьковские с прошедшего столетия занимаются прядением тонких ниток и вязанием кружев. Кроме того, некоторые из сестер занимаются писанием икон по золотому фону с чеканкою, для чего в обители устроено иконописное заведение, украшают иконы фольгою и бисером, шьют митры, ризы и другие церковные одежды и т.д.
Преподобный Сергий и гробница родителей его схимонаха Кирилла и схимонахини Марии
Хотьков монастырь существует не менее шести столетий; но в нем не сохранилось никаких древностей. Все находящиеся в нем здания новейшего происхождения. Соборный монастырский храм в честь Покрова Божией Матери был построен в 1648 г., но в 1811 г. был разобран до основания, и на месте его был построен новый храм больших размеров, оконченный в 1816 г. Этот храм существует и до настоящего времени и имеет три престола: главный в честь Покрова Божией Матери, а придельные во имя Преподобного Сергия и Св. Алексия, митрополита. В трапезе церкви на правой стороне находятся гробы родителей преподобного Сергия Кирилла и Марии. На верхней стороне гробницы, осеняемой балдахином, почившие изображены во весь рост, и изображения их украшены серебряными ризами. При гробах Кирилла и Марии для богомольцев поются панихиды.
Кроме соборной Покровской церкви, в монастыре есть еще три каменные церкви: одна во имя Чудотворца Николая с двумя приделами; другая в честь Святителя Митрофана, находящаяся при богаделенном доме, и третья в честь Рождества Иоанна Крестителя, находящаяся на северных воротах монастыря и служащая к отправлению треб для прихожан монастыря, живущих в восьми близлежащих деревнях [76] .
При монастыре обширная каменная богадельня и больница, устроенная со всеми удобствами. Есть в монастыре заведение иконописное и заведение рукоделий. За оградой монастыря находится каменная трехэтажная гостиница, в нижнем этаже которой устроено удобное помещение для бедных богомольцев; здесь они бесплатно получают пищу и ночлег.
Крестовская часовня, о которой обыкновенно говорится «у креста, от креста, ко кресту», находится в 9-ти с половиной верстах от Троицы по направленно к Москве, подле самого московского шоссе, в полуверсте за деревней Рязанцево. Часовня поставлена на том месте, с которого св. Стефан Пермский, проезжая в Москву, заочно приветствовал преподобного Сергия, и в воспоминание того, что и преподобный Сергий, духовными очами видевший приветствие Стефаново, отвечал ему на него своим взаимным приветствием. Должно думать, что сначала здесь был поставлен один крест, по обычаю древнего времени ставить кресты на местах, ознаменованных чем-нибудь замечательным, а потом над крестом для защиты его от непогод поставлена была часовня. Нынешняя каменная часовня, вероятно, построена во второй половине 18 столетия. 14 сентября, в день Воздвижения Животворящего Креста, из часовни совершается крестный ход в близлежащее село Воздвиженское [77] .
Вифания, или Спасо-Вифанский монастырь, находится в трех с половиною верстах от Лавры, на берегу большого пруда, прежде называвшегося Ершовским, или Вяльковским, а теперь известного под названием Вифанского.
Основателем и устроителем этого монастыря был приснопамятный московский митрополит Платон. Почувствовав под старость расстройство здоровья и упадок сил вследствие постоянных забот и трудов, он стремился удалиться от городского шума и поселиться в каком-нибудь уединенном месте, где он мог бы отдохнуть душою и телом и восстановить свое здоровье. Приснопамятному святителю понравилось одно живописное, уединенное, окруженное лесом место, не в далеком расстоянии от Лавры. Это место он назвал Вифанией. «Как всегдашний любитель уединения», Платон «рассудил устроить это милое ему место для успокоения своей старости». В 1783 году началось устроение монастыря и кончено в 1787 г. В 1792 г. с Высочайшего дозволения митрополит Платон поручил управление епархией своему викарию, а сам сделался постоянным жителем Лавры и своего нового монастыря, живя по зимам в первой, а по летам во втором. В Вифанском монастыре Платон и скончался 11 ноября 1812 г. и в церкви его и погребен.
Здесь заслуживает внимания построенная митрополитом Платоном церковь в честь Преображения Господня. Она отличается затейливостью своего устройства. В этом храме устроена изображающая Фавор искусственная гора, на вершине которой находится Престол в честь Преображения Господня, а под горою находится пещера, в глубине которой устроен Престол в честь воскрешения Лазаря. Гора «убрана мохом, кустарником, цветками и даже зверьками, гнездящимися в ее ущельях». По обе стороны горы ведут вверх две лестницы. У северо-восточной стены церкви, по левую сторону нижнего храма, стоит деревянный гроб преподобного Сергия, находившийся до 1796 года в Успенском соборе Лавры и в этом году перенесенный Платоном из Лавры в Вифанию. Здесь же невдалеке, на северной стороне храма, находится гробница митрополита Платона.
Налево от выхода из Преображенской церкви стоят Платоновы apxиepeйcкиe покои, в которых находится его домовая оригинальной формы церковь и сохраняется некоторое количество принадлежавших ему редкостных вещей. Пред покоями стоит небольшая пирамида, поставленная Платоном в память посещения монастыря императором Павлом в 1797 году [78] .
Находящаяся впереди покоев большая двухэтажная церковь построена в 1866 г. В верхнем этаже Престол в честь Сошествия Святаго Духа с приделом во имя Святителя Николая. Внизу главный престол в честь Тихвинской Божией Матери и два придельные Престола: один в честь Архистратига Михаила, другой – в честь Мучеников Платона и Романа.
Подле Спасо-Вифанского монастыря находится Спасо-Вифанская Духовная семинария, основанная митрополитом Платоном и открытая 6 августа 1800 года.
Гефсиманский скит, обыкновенно называемый просто Скитом, находится в двух с половиною верстах от Лавры к востоку, в местности, которая называется Корбухою, и за прудом, который называется Корбухиным.
Гефсиманский скит основан в 1843 году по мысли наместника лавры архимандрита Антония и с одобрения митрополита Филарета, желавшего найти себе место для отдохновения от трудов своих в пустынном безмолвии. Таким образом, первоначально скит предназначен был для иноков, желающих подвизаться в совершенном безмолвии и удалении от миpa, и был общежительным отделением Лавры, а впоследствии отделен от нее и стал самостоятельным монастырем.
Под общим названием Скита теперь разумеются три обители: 1) скит в собственном смысле; 2) пещеры и припещерная церковь Черниговской Божией Матери и 3) Киновия Боголюбской Божией Матери.
1. В скиту, который составляет переднее с проезда от Лавры отделение тройного монастыря, находятся три церкви:
а) Деревянная двухэтажная в честь Успения Божией Матери (собственно в воспоминание вознесения Божией Матери). Эта церковь перенесена в Скит из села Подсосенья, находящегося в 7 верстах от Лавры, и была построена в 1671 г. В верхнем этаже Престол в честь Успения Божией Матери; в нижнем – в воспоминание Гефсиманского моления Спасителя. По перенесении в Скит эта древняя церковь освящена митрополитом Филаретом 28 сентября 1844 г. (в верхнем храме) и 8 июля 1846 года (в нижнем храме).
б) Трапезная церковь, каменная, двухэтажная с Престолом во имя Преподобных Сергия и Никона Радонежских в верхнем этаже и с Престолом во имя Филарета Милостивого – в нижнем этаже.
в) Кладбищенская церковь в честь Воскресения Христова.
Вход в Скит женщинам строго воспрещен за исключением одного дня в году – 17 августа, когда совершается воспоминание вознесения Божией Матери на небо. Колокольня в скиту построена в 1871 г. В первые годы текущего столетия площадь скита значительно увеличена и обнесена высокою, прекрасно устроенною каменною оградою.
2. Пещеры и припещерная церковь Черниговской Божией Матери находятся на севере от скита и отделяются от него только заливом пруда. Выкопаны пещеры при самом основании скита или вскоре после основания его, вероятно, с тою целью, чтобы дать жителям Москвы возможность составить себе некоторое понятие о знаменитых киевских пещерах. Двухэтажная церковь здесь устроена так, что нижний этаж ее в землe, в пещерах, а верхний – над пещерами. Нынешняя припещерная церковь, построенная в недавнее время по плану архитектора Султанова и по образцу московских церквей 17 века, есть одно из величественных зданий. В верхнем этаже три Престола: средний в честь Черниговской Божией Матери, боковые – во им. Бориса и Глеба и Пророка Илии. В нижней церкви два Престола: главный во имя Архангела Михаила, придельный во имя Святых Константина и Елены. В нижней церкви находится чудотворная икона Черниговской-Ильинской Божией Матери. Икона пожертвована в скит одно женщиной в 1852 г.; первое чудо совершилось от нее 1-го сентября 1869 года.
Колокольня при пещерах, построенная на иждивение купца Цурикова, в 1903 г. разобрана, потому что на восточной стороне от храма Черниговской Божией Матери выстроена новая величественная колокольня в стиле русской архитектуры 17 века.
3. Киновия Боголюбской Божией Матери находится на запад от пещер на берегу пруда. Она устроена для погребения лаврской братии. В ней двухэтажная церковь, построенная на иждивение купчихи Логиновой, с Престолом во имя Святых жен Матроны и Капитолины в нижнем этаже и с Престолом в честь Боголюбской Божией Матери – в верхнем этаже. В нижней церкви погребен схимонах Филипп, в манатийном монашестве называвшийся Филаретом (в просторечии Филиппушка и Филаретушка), устроивший киновию и много содействовавший устроению всего скита [79].
Пустыня Параклита, назначенная для любителей совершенного безмолвия из скитской братии и находящаяся в 5 верстах от скита к востоку, устроена в 1861 году. Церковь в пустыне, построенная на иждивение купца Королева, двухэтажная, каменная, имеет крестообразную форму. В ней два Престола: в верхнем этаже в честь Сошествия Святого Духа; в нижнем – в память обретения главы Иоанна Предтечи.
__________
(1) Настоящий рассказ о жизни и чудесах преподобного Сергия составлен на основании, главным образом, следующих сочинений: Филарета, архиепископа Черниговского«Жития святых, чтимых Православною Церковью, сентябрь», изд. Тузова, 1885; проф. Е.Е. Голубинского «Преподобный Сергий Радонежский и созданная им Троицкая Лавра», 1892 и архим. Никона «Житие и подвиги прп. Сергия», изд. 1898 г.
[2] Монастырь этот, по преданию, построен в 1422 г., в год открытия мощей угодника Божия прп. Сергия. Варницким он называется от бывших возле него соляных варниц.
[3] Эти сосуды и крашенинные ризы доныне хранятся, как святыня, в лаврской ризнице.
[4] Житие прп. Сергия Радонежского. – Издание Сытина, 1902, с. 18.
[5] Филарета Слова и речи.– Изд. 1848, отд. V, стр. 67.
[6] Никон, архим. Житие и подвиги прп. Сергия. – 1898, с. 44.
[7] Голубинский Е. Прп. Сергий Радонежский. – 1892, стр. 9.
[8] Голубинский Е. Прп. Сергий Радонежский. – 1892, стр. 9 и 10.
[9] Голубинский Е. Прп. Сергий Радонежский. – 1892, стр.11.
[10] Никон, архим. Житие и подвиги прп. Сергия. – 1898, с. 56.
[11] Филарета Черн. Жития святых. –Сент. 1885 г., стр. 232. Ср. Никон. Житие и подвиги преподобного Сергия. –1898, стр.61.
[12] Голубинский Е.Прп. Сергий Радонежский.–1892, стр. 15. Никон,архим. Житие и подвиги прп. Сергия.–1898, стр. 71.
[13] Никон, арх. Житие и подвиги прп. Сергия. – Стр. 72–74.
[14] Голубинский Е. Прп. Cepгий Радонежский. – Стр. 89.
[15] Голубинский, стр. 16.
[16] Там же.
[17] Там же, стр. 18.
[18] Филарет Черн. Жития святых. –1885, сент., стр. 236.
[19] Голубинский, стр. 17; ср. Никон, стр. 9.
[20] Филарет Черн. Жития святых. – 1885, сент., стр. 236.
[21] Голубинский, стр. 18; Филарет Черниговский, стр. 236; Никон, архим., стр. 101 и др.
[22] Ключевский В.О. Значение прп. Сергия Радонежского для русского народа и государства. –Богосл. Вестник, 1892 г., т. 4, стр. 198.
[23] Там же.
[24] Там же, стр. 199.
[25] Голубинский, стр. 19.
[26] Голубинский, стр. 20.
[27] Там же.
[28] Голубинский, стр. 26 и д.
[29] Собора двукратного прав. 6.
[30] Зонара и Вальсамон
[31] Бог. вести. 1892 г., т. 4, стр. 174.
[32] Там же, стр. 175.
[33] Голубинский, стр. 21.
[34] Богословские вести. 1892 г., т. 4, стр. 175.
[35] Халкидон. соб. прав. 4. Двукр. соб. прав. 2. См. Бог. в. 1892, т. 4, ст. Голубинского, стр. 177.
[36] Там же.
[37] Богословские вести. 1892 г., т. 4, стр. 178 и 179.
[38] Богословские вести. 1892 г., т. 4, стр. 186.
[39] Параман — четырехугольный плат с изображением Страстей Господних.
[40] «Но нашлись между ними и такие, которые решительно не желали общежития и тайно ушли из монастыря», Голубинский. «Преподобный Сергий Радонежский и созданная им Троицкая Лавра», стр. 22-23.
[41] Богословские вести. 1892 г., т. 4, стр. 188.
[42] Никон. Житие и подвиги прп. Сергия. — 1898, стр. 136.
[43] Махрищский монастырь существует и доныне и находится в 10-ти верстах на юг от г. Александрова Владимирской губернии.
[44] Голубинский Е. Прп. Cepгий Радонежский. – Стр. 36
[45] Киржачский монастырь упразднен в 1764 г.; оставшиеся после него церкви обращены в приходские заштатного города Киржача, который образовался из-под монастырских слобод. См.: Голубинский, стр. 36.
[46] Там же, стр. 43.
[47] Там же.
[48] Ключевский В.О. Значение преподобного Сергия Радонежского для русского народа и государства. См.: Богословские вести. 1892 г., т. 4, стр. 192.
[49] Там же, стр. 202 и 203.
[50] Там же, стр. 199.
[51] Слова свт. Димитрия Ростовского. См. у Никона, стр. 180.
[52] По сказанию русских летописей, из 150 тысяч воинов в Москву вернулось не более 40 тыс.
[53] Голубинский Е. Прп. Cepгий Радонежский. – Стр. 45.
[54] Там же, стр. 46.
[55] Kpoме Троицкой Лавры и Киржачского монастыря, преподобным Сергием основаны монастыри:
1. Дубенский Стромынский, находящийся в 50 верстах на северо-восток от Москвы, при селении Стромыни, на реке Дубенке, впадающей в Шерну.
2. Успенский Дубенский Шавыкинский, или на острову, находившийся в 40 верстах на северо-запад от Троицкого монастыря, на реке Дубенке, впадающей в Дубну.
Оба эти монастыря основаны преподобным по поручению великого князя Дмитрия Ивановича Донского: первый до, другой – после битвы с Мамаем. В первом настоятелем был ученик Сергия Леонтий, во втором его же ученик Савва, впоследствии звенигородский. Теперь оба эти монастыря не существуют.
3. Московский Симонов, на берегу Москвы-реки, в 5–6 верстах от тогдашнего города, сначала в честь Рождества Богородицы, а потом по перенесении монастыря на новое нынешнее место – в честь Успения Богородицы, около 1370 г. Строителем и игуменом этого монастыря был племянник преподобного Сергия Феодор, впоследствии скончавшийся в сане apxиeпископа Ростовского.
4. Голутвин Богоявленский, в 4 верстах от города Коломны, при впадении реки Москвы в Оку, около 1385 г. Строителем и настоятелем его был ученик преподобного Сергия Григорий. В конце 18 столетия монастырь переведен в самую Коломну и с того времени называется Ново-Голутвиным. Монастыри Симонов и Голутвин основаны были преподобным Сергием тоже по благочестивому желанию великого князя.
5. Серпуховской Высоцкий, в двух верстах от города Серпухова, на высоком берегу реки Норы, в 1374 г. Первым строителем и игуменом его был любимейший ученик Сергия Афанасий. Монастырь этот основан по благочестивому желанию Серпуховского князя Владимира Андреевича.
6. Андроников, или Андрониев, Спасский монастырь, около 2–3 верст от тогдашней Москвы, на берегу реки Яузы. Этот монастырь основан святым митрополитом Алексием в конце 1356 – начале 1357 г. во исполнение обета, данного им Богу во время молитвы об избавлении его от страшной бури на Черном море. Но преподобный Сергий много помог святителю устроить этот монастырь и своими советами, и тем, что дал в строители этого монастыря ученика своего Андроника, от которого монастырь и получил свое название.
7. Борисоглебский Устьинский монастырь, в 18 верстах к северо-западу от Ростова, на берегу реки Устье, впадающей в Ростовское озеро. Основан, вероятно, в 1360 г. пустынниками Феодором и Павлом с благословения преподобного Сергия, приходившего тогда в Ростов для поклонения святыням своего родного города.
8. Георгиевская пустынь в Гороховецком уезде Владимирской губернии. Основана с благословения преподобного в 1365 г., когда он возвращался из Нижнего Новгорода. Она давно прекратила свое существование.
9. Пешношский Николаевский монастырь в 65 верстах на запад от Троицкой Лавры, в 25 верстах от города Дмитрова, при впадении речки Пешноши в реку Яхрому. Построен Мефодием, учеником преподобного Сергия; год основания этого монастыря точно не известен.
10. Звенигородский Сторожевский монастырь в честь Рождества Божией Матери, на берегу реки Москвы, недалеко от города Звенигорода; устроен около 1400 г. по благочестивому желанию Звенигородского князя Юрия Дмитриевича учеником преподобного Сергия Саввою, тем самым который был и игуменом Дубенского Шавыкинского монастыря и игуменом Троицкой Лавры.
11 Троицкий Обнорский, или Комелъский, монастырь, в Комельском лесу, при речке Курме, в 15 верстах от города Грязовца; основан в 1389 году учеником преподобного Сергия преподобным Павлом, весьма суровым подвижником; монастырь существует до настоящего времени.
12. Спасо-Преображенский монастырь, в том же Комельском лесу и на той же речке Курме, недалеко от монастыря преподобного Павла Комельского; основан учеником преподобного Сергия Сергием Нуромским и упразднен еще в 1764 г.
13. Аврамиев Городецкий монастырь в честь Покрова Божией Матери, на берегу Чухломского озера, насупротив города Чухломы Костромской губернии; основан преподобным Аврамием, учеником преподобного Сергия, и существует до настоящего времени; в пределах Костромских тем же Аврамием основаны были еще три монастыря: Успенский на берегу Галичского озера, Ризположенский и Верхнепустынский, но они упразднены еще в 18 столетии.
14. Железноборовский Предтеченский монастырь основан вскоре после кончины преподобного Сергия учеником его преподобным Иаковом, подвизавшимся в глухом лесу, окружавшем гор. Галич, в местности с железными рудниками, называвшейся Железным борком, в 30 верстах от Галича.
15. Махрищский Троицкий монастырь; основан в княжение великого князя Ивана Ивановича (1353–1359) другом и собеседником преподобного Сергия преподобным Стефаном Махрищским при впадении речки Махры в реку Молокшу, в 10 верстах от города Александрова Владимирской губернии, в 30 верстах от Троицкой Лавры.
16. Спасо-Прилуцкий монастырь основан в 1371 г. преподобным Дмитрием, собеседником преподобного Сергия, в 5 верстах от города Вологды, на берегу реки того же имени, при луке или изгибе последней, отчего монастырь и получил название Прилуцкого.
17. Печерский Вознесенский монастырь основан святителем Дионисием, собеседником преподобного Сергия, близ Нижнего Новгорода.
18. Спасо-Евфимиевский монастырь основан в Суздале преподобным Евфимием, собеседником преподобного Сергия, на средства и по желанию князя Бориса Константиновича.
19. Кирилло-Белозерский Успенский монастырь основан в 1397 году в 35 верстах от города Белозерска преподобным Кириллом, пользовавшимся особенным уважением со стороны преподобного Сергия за его строгий подвижнический образ жизни. Около Кириллова монастыря скоро возникло много малых монастырей и пустынь.
20. Ферапонтов монастырь Рождества Богородицы основан спутником Кирилла преподобным Ферапонтом в 15 верстах от Кирилло-Белозерского монастыря и одновременно с ним; закрыт в 1798 г.
21. Тем же преподобным Ферапонтом основан в 1408 г. Можайский Лужецкий монастырь близ города Можайска по желанию князя Можайского и Белозерского Андрея Дмитриевича, существующий до настоящего времени.
22. Святителем Стефаном Пермским основаны в Зырянской области четыре монастыря, в течение 18 столетия все закрытые: Благовещенский и Архангельский при впадении реки Выми в реку Сысолу, Ульяновская Спасская пустынь на реке Вычегде и Стефановская пустынь на реке Вотчинке, впадающей в Сысолу. (См. проф. Е.Е. Голубинского Преподобный Сергий Радонежский и созданная им Троицкая Лавра. 1892, стр. 54–68).
[56] Голубинский Е.Е. Прп. Cepгий Радонежский. – Стр. 52.
[57] Постройка каменной церкви прп. Никоном начата или в 1422, или 1423 г. и окончена, вероятно, незадолго до кончины пр. Никона в 1427 г. См. Голубинского, стр. 164–166.
[58] Протокол Учрежд. Собора Тр. С. Лавры 1749 г., №№ 76 и 267. См. Душ. Чт., 1861 г., № 5, стр. 108. Воскр. день, 1867 г., стр. 136.
[59] Прибавл. к твор. св. Отцев, 1861 г., стр. 401 и д.
[60] Прибавл. к твор. св. Отцев, 1859 г., стр. 1–20 и д.
[61] См.: Христ. чтения, 1823 г. Здесь находится описание исцеления от мощей преподобного Сергия Екатерины Николаевны Грезенковой.
[62] Голубинский Е.Е. Прп. Cepгий Радонежский. – Стр. 298.
[63] Там же, стр. 312.
[64] Там же, стр. 315–317.
[65] Там же, стр. 320–322.
[66] Там же, стр. 324.
[67] Голубинский, стр. 327–329.
[68] Горского, Истор. описание Троиц.-Серг. Лавры, стр. 152.
[69] Голубинский Е.Е. Прп. Cepгий Радонежский. – Изд. 2-е, 1900 г. Стр. 91, 92 и 199.
[70] Троицкий патерик, книга 2-я, 1896 г. Стр. 250, 254, 255.
[71] Сообщаемые здесь сведения о Максиме Греке заимствованы, главным образом, из «Истории Русской Церкви» Е. Голубинского, т. 2, пол. 1-я, стр. 688–726.
[72] Голубинский Е.Е. Прп. Cepгий Радонежский. – Изд. 1900 г. Стр. 222.
[73] «Истории Русской Церкви» Е. Голубинского, т. 2, пол. 1-я, стр. 726.
[74] Голубинский Е.Е. Прп. Cepгий Радонежский. – Изд. 2-е, 1900 г. Стр. 222.
[75] Голубинский Е.Е. Прп. Cepгий Радонежский. Стр. 278 и д.
[76] Голубинский, стр. 280–284.
[77] Там же, стр. 285.
[78] Там же, стр. 285 и д.
[79] Там же, стр. 291.
8 октября 2020