Кем был коршун в сказке о царе салтане

Меня интересуют, конечно ТОТЕМЫ и племена, которые ассоциируют себя с этими тотемами.
Тотемные птицы и инициация воздуха
Птицы являются главными символами Инициации Воздуха.
Инициация Воздуха представляет собой умение раскрыть свое сознания для восприятия божественных образов, которые связывают человеческое сознание с вселенским разумом.
Речь идет о возможности развития и проявления высших форм интуиции.
Если они останутся неразвитыми, то со временем эта нерастраченная энергия может угрожать психическому здоровью человека. Инициация Воздуха является вступлением в миры за пределами физического времени и пространства.

Тэд Эндрюс

Определи свой тотем. Полное описание магических

свойств животных, птиц и рептилий

Интересует, кого показал Пушкин в «Сказке о царе Салтане» под видом КОРШУНА.

Половцы =  ГУСИ-ЛЕБЕДИ
Русены, Русь  =    СОКОЛЫ
кто ???        =    КОРШУНЫ  «Согласно Библейской энциклопедии Брокгауза и Ефрона, словом  «коршун» в русских текстах Библии передавались еврейские термины.

Зачастую господствовало представление, что коршуны плодятся без акта зачатия, а самочку оплодотворяет ветер Востока. Отсюда значение птицы как символа Девы Марии. Раннехристианский текст «Физиологус» сообщает, что коршун, «будучи в тягостях», летит в Индию, откуда приносит камень рождения. Он полый и имеет внутри тарахтящее каменное ядрышко (это же рассказывается и о «драгоценном камне» аэиге). «Когда коршуниха почувствует родовые позывы, она берет камень, усаживается на нем и рожает (!) без мук». Толкование символа гласит: «Так и ты, человече, беременный Духом Святым, возьми духовный камень рождения, который отвергнут строителями, а ему краеугольным камнем пристало быть. — и воссев на оном породишь… дух Спасения… Ибо на самом деле сей камень рождения Духа Святого Господа Иисуса Христа не от рук человеческих сработан, что значит — не от человеческого семени из Девы предстал. И как камень рождения несет в себе иной, тарахтящий, так и плоть Господня несет в себе звонкую Божественность».

Чем отличается сокол и коршун друг от друга?

В отряд соколообразные входят 4 семейства, но 2 из них представлены только одним видом, так что пропустим их.
Оставшиеся 2 — семейства — это соколиные и ястребиные.

К соколиным относятся соколы и каракары,
к ястребиным — ястребы, коршуны, канюки, орлы, луни, грифы Старого Света, осоеды, змееяды.

В египетском пантеоне есть еще одна богиня, чьей священной птицей также был коршун, — это Нехбет, чей образ восходит к древнейшим представлениям о небе как о крыльях коршуна.

Внешний вид коршунов (клюв, когти и т. д.) в целом соответствует описанию, характерному для всего отряда дневных хищных птиц (falconiformes), однако есть отличительная примета, по которой коршунов легко узнать,— это длинный хвост с вырезом в виде латинской буквы «V». Такая форма хвоста чем-то напоминает рыцарский стяг, а это «V» так и хочется продолжить — victoria. Уж не является ли его обладатель вестником победы?
Понтийский историк Геродот сообщает, что величайший герой древности — непобедимый Геракл — «был доволен, когда, думая что-либо сделать, замечал коршуна».

Особое место занимает коршун в истории римского народа. И вот с чего это началось. Легендарные братья, потомки Энея — Ромул и Рем, задумав основать город, стали спорить о месте его возведения, о его названии и царской власти в нем. Испросив волю богов, они стали ждать знамений: Ромул — на Палатинском холме, Рем — на Авентинском. Рем первым увидел шесть коршунов, медленно круживших в ясном небе. Однако спустя мгновение мимо Ромула с шумом, сопровождаемым грозовыми раскатами, пролетело двенадцать коршунов. В этом споре победил Ромул, и будущий город, которому суждено было стать столицей величайшей из империй, получил его имя.
А коршуну с тех пор римские жрецы-авгуры стали уделять главное внимание при изучении знамений.
Если орел был символом самого верховного божества римлян Юпитера, то коршун — как бы послом по особо важным поручениям, всегда неся особую весть.
(«Нет никого для гаданий лучше», — читаем у Стация.)
Римляне никогда не забывали его роль в истории основания Вечного города, поэтому в Италии запрещалось причинять коршунам вред.

*Царевич убивает КОРШУНА, посланника особых вестей Юпитера и «чародея»??

Плутарх называет коршуна «самым безвредным живым существом в мире» и сообщает, что «он не приносит вреда ни посевам, ни деревьям, ни скоту, питается падалью, не убивая, не умерщвляя ни одно живое существо. Птиц он не трогает даже мертвых, видя в них своих, так сказать, соплеменников, в отличие от сов, орлов и ястребов. Кроме того, другие птицы поминутно попадаются нам на глаза, мы постоянно видим их, но коршун — редкий гость. Гнездо коршуна трудно найти, вследствие чего некоторые думают, будто он прилетает к нам из других стран, потому что появляется нечасто, изредка. Так гадатели считают посланным свыше все то, что нарушает законы природы и появляется не само по себе».

Возможно, это описание коршуна Плутархом, с точки зрения натуралиста, может вызвать некоторые возражения, но в любом случае наблюдения человека, занимавшего пожизненно должность жреца Аполлона в Дельфах, представляет немалый интерес.
На сегодня же известно, что коршун вовсе не склонен ограничиваться ролью «самого безвредного существа в мире», ибо с удовольствием охотится не только за такими живыми существами, как суслики, лягушки и летучие мыши, но и за своими крылатыми собратьями — птенцами дроздов, цыплятами и др.

Подмечено, что он никогда не атакует свою жертву в лицо. Нападая, проявляет жестокость и кровожадность.
«Он представляет тигра в мире птиц» (Larousse — milan).
Отсюда и латинская поговорка: «Milvo volenti ungues resecare posse», что значит — быть способным на лету коршуну срезать когти или, иными словами, быть хищнее всех хищников. Такие особенности поведения коршуна, как чрезмерная жестокость и жадность, сделали его героем одной поучительной древнеегипетской сказки (одной из сказок Тота). Вот она вкратце.

СКАЗКА ТОТА

На вершине дерева жил коршун, свивший себе гнездо и выведший птенцов (у египтян было распространено поверье о том, что коршуны размножаются зачав от ветра). Неподалеку у горы жила кошка с котятами. Она, конечно, могла влезть на дерево и съесть коршунят, но боялась, что коршун в это время унесет ее котят. Коршун предложил кошке заключить договор о непричинении зла детям каждого из них в отсутствие дома родителя скрепив его клятвой перед великим Ра. Кошка согласилась, и они принесли клятву. Но как-то раз коршун отобрал мясо у котенка и отдал одному из коршунят. Узнав об этом, разгневанная кошка в отсутствие коршуна поднялась на дерево. Вонзив когти в коршуненка, она прошипела: «Откуда у тебя это мясо?!» — «Я ни в чем не виноват!» — воскликнул несчастный коршуненок и стал напоминать ей о клятве Ра. Вспомнив о клятве, кошка устыдилась и разжата когти, но птенец в страхе выпрыгнул из гнезда и упал на землю. Вернувшись и увидев птенца на земле, коршун рассвирепел и воскликнул «Я отомщу!»

Он долго следил за каждым шагом кошки и все думал о мести. Шли дни. И вот однажды, когда кошка покинула ненадолго свое логово, коршун похитил котят, убил их и скормил птенцам. Вне себя от горя кошка воззвала к солнечному богу Ра. Владыка всего сущего услышал ее молитву и обрушил возмездие на клятвопреступника. И возмездие сделало так, что коршун увидел одного сирийца, жарившего на углях дичь. Подлетев к костру, он схватил кусок мяса и унес в гнездо, не заметив, что к мясу прилипли раскаленные угольки. Гнездо с птенцами запылало и сгорело вместе с деревом. Мораль этой сказки ясна, но в рамках темы данного разговора хотелось бы обратить большее внимание на то упорство и целеустремленность, с какими коршун ждал часа своей мести.

ИНДЕЙСКИЙ МИФ

Точно такой же мотив — упорство коршуна в достижении своей мести — в одном из южноамериканских мифов, правда, уже в ином контексте. Миф этот так и называется — «Коршун». Говорится в нем о двух братьях, старший из которых был женат. Все трое жили в одной хижине, и младший влюбился в жену старшего брата, найдя взаимность. Старший, узнав об их отношениях, пригрозил жене жестоким и постыдным наказанием, сказав, что превратится в птицу и унесет ее в своих когтях. Предупреждения хватило ненадолго, и парочка принялась за старое. Муж не делал больше внушений, а приступил к тренировкам, изучая жизнь птиц и подражая им. Младший брат издевался над его затеей, но старший упорно продолжал свое дело. «Придет время, — думал он, — час, когда эти двое убедятся, что я не шучу, наступит час мести!»

Прошло много времени. Насмешки младшего брата и жены стали еще обиднее, но старший брат лишь удваивал упорство. И вот однажды младший брат с женщиной пришли в лес и не узнали его среди других птиц; его рот стал клювом, руки — настоящими крыльями, на ногах выросли длинные когти, а тело покрылось перьями. Парочка решила, что он больше не вернется, и тут же занялась развратом. А огромный коршун, глядя на них, дрожал от гнева. Затем он ринулся вниз и, вонзив когти в сплетенные тела, поднял добычу в воздух. Затем он разжал когти. Множество мелких птиц, слетевшихся со всех сторон, стали жадно клевать человечину. И вскоре от женщины и мужчины остались только вагина и пенис, сохранившие соединенное положение в коитусе. Подняв их, коршун полетел к индейскому стойбищу, где множество людей играли в мяч на большой поляне. Тут он и выпустил из когтей то, что в них было. Явление это было необыкновенным, и люди стали гадать, в чем его смысл. Вскоре до кого-то дошло. «Помните человека, решившего превратиться в птицу? Он и есть коршун, а вагина и пенис его жены и младшего брата!

Старший брат наказал тех, кто нарушил закон и обычай! По заслугам воздал им обоим!» В сказке Тота коршун — мстительный злодей и клятвопреступник. В индейском мифе — защитник законов и обычаев, по заслугам воздающий тем, кто их попирает. Примечательно, что две совершенно разные роли, сыгранные на разных континентах и в разных сюжетах, высвечивают определенный характерный архетип, лейтмотивом которого можно назвать жестокость и упорство в достижении мести. Однако послушаем, как преобразится этот лейтмотив на страницах индийского эпического произведения «Рамаяна».

ДЖАТАЮ

Эта маленькая история является настоящей жемчужиной в мифологической биографии коршуна. В ней рассказывается о царе коршунов, друге царевича Рамы — Джатаю. Джатаю, верный в своей дружбе, сразился с могучим демоном Раваной, похитившим жену Рамы — Ситу. Царь коршунов пытался отбить Ситу у Раваны, но в бою с ним был смертельно ранен. Перед смертью Джатаю успел указать Раме и Лакшмане направление, в котором Равана увез Ситу. Этот мотив на страницах «Рамаяны» (конечно, если забыть о времени) приобретает поистине вагнеровское звучание. А между тем это все те же качества коршуна, но преображенные соприкосновением с духовным миром (ведь другом Джатаю является сам Рама — Аватара Вишну). Поэтому жестокость и жадность переплавляются здесь в героизм и бесстрашие, упорство становится верностью, и по-прежнему он вестник — вестник особо важный, несущий весть о том, где искать Ситу.

Однако «исполнить» лейтмотив своего архетипа, возвысив его до подвига Джатаю, под силу не каждому коршуну, поэтому Джатаю в «Рамаяне» — царь коршунов. Но отвлечемся от описания характерного архетипа и перенесемся в систему координат, где роль коршуна оценивается человеком исключительно по характеру существ, на которых этот хищник охотится.

КРЫЛАТЫЙ СОЮЗНИК

Начнем с упоминания римского писателя Плиния Старшего. В своей «Естественной истории» он говорит, что коршун из всех пернатых — первейший союзник против змей. Сообщает он также и о магических свойствах этой птицы, используемых в медицинских целях. Как союзник в борьбе с вредными животными, коршун ценился не только римлянами. Египтяне полагали, что коршуны уничтожали яйца крокодилов, которые были посвящены Сету — врагу Осириса и Гора. В Сирии и Юго-Восточной Азии коршуны прославились как истребители летучих мышей (широкоротый коршун). Летучие мыши, как известно, издавна увязывались с образами всевозможных упырей, вампиров и прочей нечисти.

Змеи, летучие мыши, крокодилы традиционно рассматривались индоевропейцами как существа враждебные. Поэтому, видимо, следуя логике: «враг моих врагов — мой друг»,— коршун в индоевропейском мире — существо, упоминаемое все же чаще в положительном контексте.

Мы рассмотрели образ коршуна в разных, так сказать, ипостасях: птица-союзник, уничтожающая враждебных существ; символ-вестник, наделенный особо важным значением; характерный архетип, в чистом виде представленный в царстве птиц, но способный проявляться, проецируясь на мир человека. Мне, как составителю этой подборки, последняя грань наиболее интересна. Мысль о том, что каждый человек несет в себе образ птицы, не нова. Ее высказывали древние, многие разделяют ее и сейчас. Среди них — Карлос Кастанеда. В одной из своих книг («Путь знания индейцев яки») этот автор повествует о волшебных взаимодействиях между мирами людей и птиц.

Писатель и ученый-орнитолог Геннадий Воробьев, считает, что зная функцию птицы в природе, нетрудно предсказать модель поведения человека, несущего в себе образ этой птицы. В частности, Иосиф Сталин, по Воробьеву, — красный коршун. В небольшом очерке невозможно рассказать все интересные легенды, предания и просто случаи на эту тему, но все же надеюсь, образ-символ у вас сложился.

Тот, кого Плутарх называл «редким гостем», а авгуры — «посланником свыше», наиболее подходящий образ для того, чтобы открыть хоровод символико-мифологических портретов обитателей неба.

Автор: С. Коршунов.

Предки А.С. Пушкина по мужской линии особенно громко заявили о себе в русской истории в XVIIв. Как пишет сам поэт в своих автобиографических материалах и воспоминаниях, «в числе знатных родов историограф именует и Пушкиных. Гаврило Гаврилович Пушкин принадлежит к числу самых замечательных лиц в эпоху самозванцев. Четверо Пушкиных подписались под грамотою об избрании на царство Романовых,  а один из них, окольничий Матвей Степанович, — под соборным уложением об уничтожении местничества. При Петре Первом сын его, стольник Федор Матвеевич, уличен был в заговоре против государя и казнен» (Пушкин, т.VII, с.134-135). По материнской линии прадед Пушкина Ибрагим Петрович Ганнибал — знаменитый «арап Петра Первого». 

Столь яркая родословная не могла не вызвать в А.С.Пушкине обостренное сознание причастности к жизни страны на самом решающем изломе ее истории. Общность судьбы собственных предков с судьбой русской самодержавной власти настраивала на образное восприятие самой этой власти в зримой художественной форме.  Это ощущение и получило свое законченное выражение в сюжетной интриге «Сказки о царе Салтане».

Образ бочки — царь Петр открыл окно в Европу

Взять, к примеру, произносимые Гвидоном перед выходом из бочки слова: 

Как бы здесь на двор окошко
Нам проделать?

Сразу же вспоминается, что той же «оконной» метафорой отмечены у Пушкина и слова Петра I во вступлении к поэме «Медный всадник»:

Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно.

Символика выхода из тесной и темной бочки на вольный простор острова Буяна тоже могла бы стать предметом самостоятельного разговора, особенно в контексте известного высказывания Петра I: «Мы от тьмы к свету вышли..».

Образ острова Буяна — город Санкт-Петербург

Смысловой центр  «Сказки о царе Салтане»  после выхода Гвидона из бочки — это остров Буян. Петербург тоже был заложен на острове: «14-го царское величество изволил осматривать на взморье устья Невы острова, и усмотрел удобный остров к строению города <…> 24 мая на острову, которой ныне именуется Санкт-петербургской, царское величество повелел рубить лес и изволил обложить дворец» (из документа  «О зачатии и здании Царствующего града Санкт-Петербурга»). 

Значение имени «Буян» включает в себя, по словарю В.И.Даля, не только понятия «отваги», «удали», «дерзости», но и понятия «торговой площади», «базара», «рынка», «пристани как места погрузки и выгрузки товаров». В этом смысле новоявленный Петербург был, по сути своей, не чем иным как огромным единым Буяном.

Самое же интересное: понимание Санкт-Петербурга как Буяна, оказывается, реально отразилось в первоначальной островной топономике города: «буянами», как известно, назывались многие мелкие острова в дельте Невы, и именно на них располагались первоначальные пристани складские помещения для хранения товаров. Сейчас эти острова отошли частью к территории Петровского острова, а частью — к территории Петроградской стороны, Васильевского и некоторых других островов; но еще в первой половине XX века память о них бытовала в живом употреблении  названий «Тучков буян», «Сельдяной буян» и т.д. В предпушкинские же времена понятие «остров Буян» существовало как повседневная санкт-петербургская реалия.

Так, в труде самого первого историка города А.Богданова читаем: «Остров Буян, новопрозванной, лежит на Малой Невке…. А какой ради причины назван Буян, того знать нельзя..»; «На Буяне острове построены были пеньковые амбары; оные ныне, в в 1761 году июня 27 дня, сгорели, и на место оных начинаются в 1762 году новые амбары строится каменные». (Титов А.А. Дополнения к историческому, географическому и топографическому описанию Санкт-Петербурга с 1751 по 1762 год, сочиненному А.Богдановым. М.. 1903, с.21-22).

Образ дуба — на островах Санкт-Петербурга росло множество дубов, нетипичных для этой полосы

Гвидон с матерью вышли из бочки и видят:

Море синее кругом,
Дуб зеленый над холмом.

Описание острова Буяна корабельщиками: 

В море остров был крутой,
Не привальный, не жилой;
Он лежал пустой равниной,
Рос на нем дубок единый.

Спрашивается: откуда здесь, в краю березы, ели и сосны, не характерный для данного климатического пояса дуб? Но оказывается, что «все острова, составляемые протоками Невы при ее устьях, у новгородцев носили название Фомени, от испорченного финского слова Tamminen — дубовый. В старину в здешних лесах дуб составлял редкость; на петербургских же островах он встречался во множестве, о чем свидетельствуют еще  до сего времени растущие на Елагином и Каменном  островах пятисотлетние огромные дубы» (Пыляев М.И. Старый Петербург: рассказы из былой жизни столицы. Спб., 1889, с.4)

Гвидон убивает коршуна — реальный исторический факт

Тот уж когти распустил,
Клёв кровавый навострил…
Но как раз стрела запела,
В шею коршуна задела —
Коршун в море кровь пролил,
Лук царевич опустил;

Эта деталь  прямо соотносится с легендой об основании Петербурга. 16 мая 1703г. при закладке памятного камня на острове, Петр I вырезал из земли  два курска дерна, сложил их крестообразно и сказал: «Здесь быть городу». В это время в воздухе появился орел и стал парить над царем, сооружавшим из двух тонких длинных берез, связанных верхушками, нечто вроде арки. Парящий в небе орел опустился с высоты и сел на эту арку, а один из солдат снял его выстрелом из ружья. «Петр был очень рад этому, видя в нем доброе презнаменование, перевязал у орла ноги платком, посадил себе на руку и, сев на яхту с орлом в руке, отплыл к Канцам; в этот день все чины были пожалованы столом, веселье продолжалось до двух часов ночи, при пушечной пальбе». (Пыляев М.И. Старый Петербург: рассказы из былой жизни столицы. Спб.. 1889. с.10). Н.Анциферов так комментирует легенду: «Перед нами основатель города в понимании античной религии. Невольно вспоминается Ромул в момент основания Рима на Палатинском холме, когда 12 коршунов парило над его головою» (Анциферов Н.П. Быль и миф Петербурга. С.28).

Город за одну ночь — метафора о стремительном строительстве Санкт-Петербурга

Вот открыл царевич очи;
Отрясая грезы ночи
И дивясь, перед собой
Видит город он большой,
Стены с частыми зубцами,
И за белыми стенами
Блещут маковки церквей
И святых монастырей.

И эта деталь целиком соотносима с историей Петербурга, строившегося «с такой быстротою, что скоро все совершенно кишело людьми, местность необычайно быстро заселялась, и по числу домов и людей теперь едва ли уступит какому-нибудь германскому городу» (Беспятых Ю.Н. Петербург Петра I в иностранных описаниях. Л., 1991, с.104).

Еще деталь. Корабельщики описывают остров Буян:

Все в том острове богаты,
Изоб нет, везде палаты;

Как же тут не вспомнить о строжайших указах Петра I, направленных на усиленное снабжение новой российской столицы строительным камнем. В анонимной брошюре, изданной в Германии в самом начале VIIIв. под названием «Краткое описание большого императорского города Санкт-Петербурга», говорится, что «дома в городе прежде были деревянными, а теперь в большинстве своем каменные» (Беспятых Ю.Н. Петербург Петра I в иностранных описаниях. Л., 1991, с.264).

20 октября 1714 года царь Петр I издал Указ о запрещении каменного строительства по всей России, кроме Санкт-Петербурга. В городе же на Неве строго предписывалось возведение исключительно каменных «образцовых домов». Отныне во всех городах, кроме Санкт-Петербурга, строительство каменных домов стало строго караться. Легким росчерком пера царь оставил без работы тысячи каменщиков по всей России.

Расчет был прост: каменщики в поисках способа прокормить семью будут вынуждены отправиться на поиски лучшей доли в новую столицу, где и продолжат заниматься любимым делом. А их опыт и мастерство позволит новой российской столице как можно быстрее стать вровень со столицами других европейских городов.

Гвидона венчают на царство — Петра I провозглашают императором

Лишь ступили за ограду,
Оглушительный трезвон
Поднялся со всех сторон:
К ним народ навстречу валит,
Хор церковный бога хвалит;
В колымагах золотых
Пышный двор встречает их;
Все их громко величают
И царевича венчают
Княжей шапкой, и главой
Возглашают над собой;
И среди своей столицы,
С разрешения царицы,
В тот же день стал княжить он
И нарекся: князь Гвидон.

Здесь просто неизбежна аналогия с заметками Пушкина к «Истории Петра Великого»: «Сенат и Синод подносят ему титул отца отечества, всероссийского императора и Петра Великого. Петр недолго церемонился и принял его» (Пушкин, т.IX, с.287).

Образ Ткачихи — это Англия «ткацкая мастерская всего мира». Повариха — Франция. Бабариха — Австрия

Три девицы под окном
Пряли поздно вечерком.
«Кабы я была царица, —
Говорит одна девица, —
То на весь крещеный мир
Приготовила б я пир».
«Кабы я была царица, —
Говорит ее сестрица, —
То на весь бы мир одна
Наткала я полотна».

Ткачиха, Повариха и сватья баба Бабариха — в этих образах легко узнаются «визитки» главных европейских держав предпушкинской и пушкинской поры. В самом деле: Ткачиха — это, вне всякого сомнения, Англия, «ткацкая мастерская всего мира», каковой она обычно изображается во всех изданиях всемирной истории. Достаточно напомнить, что первый прибывший в Санкт-Петербург английский торговый корабль был нагружен исключительно полотном. 

Повариха — это  Франция, слывшая в Европе XVII-XIXвв. законодательницей кулинарной моды и заполнившая французскими поварами (образ, известный и по русской классической литературе) весь цивилизованный мир того времени. 

А сватья баба Бабариха — это третья главная держава Европы XVII-XIXвв. — Священная Римская империя германской нации. Почему «сватья»? Потому что ядро империи — Австрийское владение Габсбургов — «соединилось в одно целое посредством ряда наследств и брачных договоров» (Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991, с.335), а его история — это история «сцепления разных выморочных имений, отдаваемых в приданое» (там же с.330). Известен был даже посвященный этому «ядру» латинский стих, так звучавший в переводе на русский: «Пускай другие воюют; ты же, блаженная Австрия, заключай браки» (там же). Да и выбор имени Бабариха был несомненно продиктован его очевидным звуковым сходством с названием Боварии — страны, положившей историческое начало всей данной политической кристаллизации (выделением из Боварии в 1156г. была впервые образована как самостоятельное герцогство и сама Австрия). Хотя само по себе имя «Бабариха» восходит к русской фольклорной традиции — оно заимствовано Пушкиным из опубликованного в 1818г сборника Кирши Данилова.

Если все эти аналогии верны, то в избраннице царя Салтана придется признать Россию.

Чудеса в сказке: Белочка, 33 богатыря, Царевна-Лебедь — это болевые точки главных европейских держав

Интересно, что тетки Гвидона реагируют на новость о чудном острове в полном соответствии с со своей специфической ролью в политическом раскладе Европы начала XVIIIв. Как говориться, «у кого что болит, тот о том и говорит». 

Повариха — Франция — Финансы — Белочка

Что «болит» у Поварихи-Франции? Известно, что самым актуальным вопросом для этого королевства в начале XVIIIв. был финансовый: экономика страны, ожившая после недавнего глубокого кризиса под воздействием только что проведенной денежной реформы, переживала так называемое «экономическое чудо». Правда, оно длилось недолго: уже в 1720г. страна, злоупотребившая эмиссией бумажных денег, снова вошла в полосу жестокого кризиса. Поэтому Повариха говорит, что настоящим чудом  следует считать не новый город, а лишь волшебную белку, способную приносить ее владельцу сказочный доход.

«Уж диковинка, ну право, —
Подмигнув другим лукаво,
Повариха говорит, —
Город у моря стоит!
Знайте, вот что не безделка:
Ель в лесу, под елью белка,
Белка песенки поет
И орешки всё грызет,
А орешки не простые,
Всё скорлупки золотые,
Ядра — чистый изумруд;
Вот что чудом-то зовут».

Ткачиха — Англия — Морской флот — 33 богатыря

По аналогии можно интерпретировать образ Ткачихи.  У Англии начала XVIIIв имелось только одно больное место — опасение, что кто-то может оспорить ее статус «владычицы морей». Соответственно, «идея фикс» Ткачихи — это морской флот, с которым мы ассоциируем образ тридцати трех богатырей. Поэтому Ткачиха говорит, что чудом следует считать не Белочку с золотыми орехами, а только лишь военную стражу, обитающую в море и охраняющую сушу.

Усмехнувшись исподтиха,
Говорит царю ткачиха:
«Что тут дивного? ну, вот!
Белка камушки грызет,
Мечет золото и в груды
Загребает изумруды;
Этим нас не удивишь,
Правду ль, нет ли говоришь.
В свете есть иное диво:
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Разольется в шумном беге,
И очутятся на бреге,
В чешуе, как жар горя,
Тридцать три богатыря,
Все красавцы удалые,
Великаны молодые,
Все равны, как на подбор,
С ними дядька Черномор.
Это диво, так уж диво,
Можно молвить справедливо!» 

Под дядькой Черномором скрывается, конечно, Федор Матвеевич Апраксин (1671-1728), генерал-адмирал русского флота, знаменитый сподвижник Петра. «Черномором» он назван потому, что был главным распорядителем работ по созданию первого русского, так называемого черноморского флота в Воронеже и Азове. А «дядькой» — потому, что этот термин официально означал в допетровской и петровской Руси должность «опекуна».

Бабариха — Австрия — Народ — Царевна-Лебедь

Повариха и ткачиха
Ни гугу — но Бабариха
Усмехнувшись говорит:
«Кто нас этим удивит?
Люди из моря выходят
И себе дозором бродят!
Правду ль бают, или лгут,
Дива я не вижу тут.
В свете есть такие ль дива?
Вот идет молва правдива:
За морем царевна есть,
Что не можно глаз отвесть:
Днем свет божий затмевает,
Ночью землю освещает,
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит.
А сама-то величава,
Выплывает, будто пава;
А как речь-то говорит,
Словно реченька журчит.
Молвить можно справедливо,
Это диво, так уж диво»

Решающий тест на тождество Бабарихи и Австрии — это утверждение Бабарихи, что настоящим чудом следует считать не морскую стражу, а заморскую царевну неслыханной красоты. 

Но чтобы понять скрытый смысл  этого утверждения, нужно знать, в чем заключалась основная «головная боль» Австрии как государственно-управленческой системы. А заключалась она в том, что собственно австрийская часть империи Габсбургов была не органически возникшей и естественно развивающейся формой государственного самовыражения немецкого народа, а рыхлым эклектическим соединением германских, славянских, венгерских и других земель разного политического статуса и веса. Самое же главное противоречие заключалось не просто в разнородном национальном составе населения страны, но и в чисто искусственной организации отношений между ее господствующим немецким меньшинством и бесправным многонациональным большинством. Особенно напряженные отношения сложились у Австрийского правительства со своими славянскими подданными (с народами Богемии, Моравии, Галиции, Ладомирии, Буковины, Каринтии, Крайны, Далмации, Истрии, Хорватии, Словении), которые хотя и образовывали подавляющее большинство населения империи (почти 50%), но были разобщены и потому бесправны.

При таких заведомо антагонистических отношениях со своими «варварскими» подданными австрийское правительство могло лелеять одну-единственную политическую «идею фикс» — мечту об «идеальном» для своей власти народе, то есть мечту о таких «цивилизованных» подданных, с которыми у правительства не возникало бы никаких проблем. И Бабариха говорит о Царевне-лебеди.

Нужно иметь в виду, что олицетворение «идеального (для власти) народа» в образе «царевны» вовсе не является личным художественным изобретением Пушкина. Поэт воспользовался здесь очень древним фольклорно-мифологическим архетипом, трактующим «народ» как «царскую половину» или «супругу» (в русском языке такая трактовка «народа» до сих пор живет в выражении «венчаться на царство», то есть в представлении о «венце» как о символе обладания не только «супругой», но и «царством» — совокупностью царских подданных.

Ответ на вызов «сватьи» известен: импульс, приданный петровскими реформами России, если и не навсегда покончил с западным представлением о ней как о стране «варваров», то существенно умерил пренебрежительное отношение Европы к России.  А то, что образ царевны Лебеди служит в сказке символическим олицетворением русского народа, доказывается словами царевны: «Ты найдешь меня повсюду».

Действительно, и строительством города в устье Невы, и средствами на войну, и флотом, и победами — всем этим Петр I был обязан русскому народу. «Никогда ни один народ не совершал такого подвига, который был совершен русским народом под руководством Петра; история ни одного народа не представляет такого великого, многостороннего, даже всенародного преобразования, сопровождавшегося столь великими последствиями как для внутренней жизни народа, так и для его значения в общей жизни народов. во всемирной истории» (Ключевский, т.IV, с.187).

Можно, конечно, оспаривать превосходные степени данного утверждения («никогда», «ни один») как извинительное на почве национальной гордости преувеличение. Можно также оспаривать ценность петровских преобразований или качество их последствий для русского народа. Но невозможно оспорить тот главный факт, что все совершенное русским народом при Петре I и под его руководством — действительно похоже на чудо.

Образы Комара, Мухи и Шмеля — это заграничные путешествия Петра I

Чрезвычайно многообещающе выглядит сюжетная аналогия «Сказки о царе Салтане», где Гвидон, принимая облик комара, мухи и шмеля, посещает заморские страны с их обитателями — Ткачихой, Поварихой и сватьей бабой Бабарихой.

Будь же, князь, ты комаром».
И крылами замахала,
Воду с шумом расплескала
И обрызгала его
С головы до ног всего.
Тут он в точку уменьшился,
Комаром оборотился

Совершенно очевидно,  что здесь напрашивается аналогия с неоднократными заграничными путешествиями Петра I: в Германию, Голландию, Англию и Австрию — во время Великого посольства 1697-1698гг., и в Голландию и Францию — в 1717г. Оправдывается аналогия прежде всего манерой поведения Петра во время этих путешествий — его постоянным стремлением умалиться (в первом путешествии он вообще присутствовал в посольстве инкогнито — под именем урядника Петра Михайлова, а во втором, хотя уже и не скрывал своего имени и достоинства, но тоже поражал европейцев равнодушием к роскоши и церемониалу). 

И опять она его
Вмиг обрызгала всего.
Тут он очень уменьшился,
Шмелем князь оборотился

Образ белочки — это финансовая и налоговая реформы Петра I

В «Сказке о Царе Салтане» образ белки, грызущей чудесные орешки и тем самым приносящей князю прибыль, обнаруживает явное отношение к финансово-экономической проблематике.

Князь Гвидон ей отвечает:
«Грусть-тоска меня съедает;
Чудо чудное завесть
Мне б хотелось. Где-то есть
Ель в лесу, под елью белка;
Диво, право, не безделка —
Белка песенки поет,
Да орешки всё грызет,
А орешки не простые,
Всё скорлупки золотые,
Ядра — чистый изумруд;
Но, быть может, люди врут».

Ответом Гвидона на вызов Поварихе явилась, как мы знаем, кардинальная перестройка налоговой системы страны. «Новый оклад подушной (о оброчной)  подати с огромным излишком заменил все старые оклады прямых податей — табельных, погодных, запросных. Все они вместе составляли 1.8 млн руб., тогда как подушная (и оброчная) подать давала 4.6 миллиона; общий же итог государственных доходов по окладу поднялся с 6 до 8,5 миллионов. Почти теми же цифрами выражалось и увеличение текущих годичных поступлений. Такая прибавка к старым доходам развязала руки правительству для более правильного обеспечения главных государственных расходов» (Милюков П.Н. Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и Реформа Петра Великого. СПб, 1892, с.726).

Князь для белочки потом
Выстроил хрустальный дом,
Караул к нему приставил
И притом дьяка заставил
Строгий счет орехам весть.
Князю прибыль, белке честь.

Если принять во внимание, что «дьяк» — это древнерусское терминологическое обозначение государственного чиновника, то едва ли придется усомниться, о каком «доме» идет речь. Финансовая реформа, предполагавшая перестройку всего правительственного аппарата, вызвала к жизни, в частности, появление такого небывалого прежде на Руси государственного учреждения, как Сенат с 12ю коллегиями.

В указе Петра об учреждении Сената говорится: «Смотреть во всем государстве расходов, и ненужные, а особливо напрасные, отставить. Денег как можно собирать, понеже деньги суть артерии войны» (Якобсон Н. Русский Сенат (в первое время по учреждении). СПб. 1897. с.10). Сенат задуман Петром как учреждение, осуществляющее высший надзор за расходами, заботу об умножении доходов, об улучшении качества казенных товаров, о векселях, торговле и т.д.

У Пушкина не случайно сказано, что хрустальный дом для белочки был выстроен «потом». Самый первый размещался, как известно, в Москве, потом переехал в Санкт-Петербург, где тоже долго не имел постоянного адреса. И наконец, получил постоянную «Квартиру» во дворце Бестужева. Интересная деталь: открытая аркада вдоль фасада этого здания была остеклена (по одним данным, при Екатерине II, а по другим при Николае I). Не это ли, необычное для того времени, архитектурное решение дало Пушкину назвать дом для белки хрустальным? Хотя скорее всего речь идет об указе Петра от 1715 года, согласно которому в Петербурге были заведены хрустальная и стекольная фабрики (Пушкин, т.X, с.247). Как символ новых российских технологий, это заведение вполне могло вдохновить творческое воображение Пушкина на создание образа «хрустального дома».

Работа с художественным текстом на продвинутом этапе обучения РКИ.

Советский филолог Дмитрий Сергеевич Лихачев так вспоминал о своем обучении в университете: «Пропагандистом медленного чтения был академик Щерба. Мы с ним за год успевали прочесть только несколько строк из „Медного всадника“. Каждое слово представлялось нам как остров, который нам надо было открыть и описать со всех сторон».

Лихачев Д.С.: «Самое печальное, когда люди читают и незнакомые слова их не заинтересовывают, они пропускают их, следят только за движением интриги, за сюжетом, но не читают вглубь. Надо учиться не скоростному, а медленному чтению.  У Щербы я научился ценить наслаждение от медленного чтения»
 

Учебный центр русского языка готовит преподавателей русского языка как иностранного (РКИ). Посмотрите запись Лектория для преподавателей РКИ. В этой лекции мы поговорили об одном из самых востребованных, интересных, но при этом непростых видов работы на занятиях по РКИ — чтению художественного текста с иностранцами, владеющими русским языком на уровнях В2-С1. Лектор Ольга Эдуардовна Чубарова, доцент кафедры РКИ Московского государственного лингвистического университета.

Программа «Методика преподавания русского языка как иностранного»

В программе очного курса «Методика преподавания РКИ» 4 лекции отведены изучению художественного текста. Эти лекции читает Елена Вячеславовна Макеева – кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка как иностранного в профессиональном обучении института филологии МПГУ

Раздел «Художественный текст на занятиях по РКИ» включает темы:

1. Учебные пособия по работе с художественным текстом.
2. Методики работы с художественным текстом. Цель – контингент – среда.
3. Виды чтения. Типы заданий и упражнений.
4. Адаптация и комментирование художественного текста.
5. Технологии самостоятельной подготовки материалов по обучению чтению художественного текста в иностранной аудитории.
6. И уникальный блок. Художественный текст во внеаудиторных формах работы: технологии проведения экскурсий по литературным местам, викторины и квесты. Разработка внеаудиторного занятия. Слушатели очного курса приглашаются на живые экскурсии с иностранцами.

Интересно стать преподавателем русского языка как иностранного? Регистрируйтесь на очную программу.

Источники: 

1. Горюнков Сергей «Герменевтика пушкинских сказок». СПб, Алетейя, 2009
2. «Я живу с ощущением расставания…». Газета «Комсомольская правда». 1996. 5 марта.