Кого высмеивал в своих рассказах м зощенко

Анализ произведений М.Зощенко

Творчество Михаила Зощенко — самобытное явление в
русской советской литературе. Писатель по-своему увидел некоторые характерные
процессы современной ему действительности, вывел под слепящий свет сатиры
галерею персонажей, породивших нарицательное понятие «зощенковский
герой». Все герои были показаны с юмором. Эти произведения были доступны и
понятны простому читателю. «Зощенковские герои» показывали современных по тем временам
людей… так сказать просто человека, например в рассказе «Баня» видно как автор
показывает человека явно не богатого который рассеян и неуклюж, а его фраза
насчет одежды когда он теряет номерок «давайте поищем его по приметам» и дает
от номерка веревку .После чего дает такие приметы старого, потрепанного
пальтишка на котором только и есть что 1 пуговица с верху и оторванный карман.
Но между тем он уверен в том, что если он подождет, когда все уйдут из бани, то
ему дадут какое ни будь рваньё несмотря даже на то, что его пальто тоже плохое.
Автор показывает всю комичность этой ситуации…

Вот такие ситуации обычно показаны в его рассказах. И главное
автор пишет все это для простого народа на простом и понятном ему языке.

Михаил Зощенко

(Зощенко М. Избранное. Т. 1 — М., 1978)

Творчество Михаила Зощенко — самобытное явление в
русской советской литературе. Писатель по-своему увидел некоторые характерные
процессы современной ему действительности, вывел под слепящий свет сатиры
галерею персонажей, породивших нарицательное понятие «зощенковский
герой». Находясь у истоков советской сатирико-юмористической прозы, он
выступил создателем оригинальной комической новеллы, продолжившей в новых
исторических условиях традиции Гоголя, Лескова, раннего Чехова. Наконец, Зощенко
создал свой, совершенно неповторимый художественный стиль.

Около четырех десятилетий посвятил Зощенко
отечественной литературе. Писатель прошел сложный и трудный путь исканий. В его
творчестве можно выделить три основных этапа.

Первый приходится на 20-е годы — период расцвета
таланта писателя, оттачивавшего перо обличителя общественных пороков в таких
популярных сатирических журналах той поры, как «Бегемот»,
«Бузотер», «Красный ворон», «Ревизор»,
«Чудак», «Смехач». В это время происходит становление и
кристаллизация зощенковской новеллы и повести.

В 30-е годы Зощенко работает преимущественно в области
крупных прозаических и драматических жанров, ищет пути к «оптимистической
сатире» («Возвращенная молодость» — 1933, «История одной
жизни» — 1934 и «Голубая книга» — 1935). Искусство
Зощенко-новеллиста также претерпевает в эти годы значительные перемены (цикл
детских рассказов и рассказов для детей о Ленине).

Заключительный период приходится на военные и
послевоенные годы.

Михаил Михайлович Зощенко родился в 1895 году. После
окончания гимназии учился на юридическом факультете Петербургского
университета. Не завершив учебы, ушел в 1915 году добровольцем в действующую
армию, чтобы, как вспоминал он впоследствии, «с достоинством умереть за
свою страну, за свою родину». После Февральской революции демобилизованный
по болезни командир батальона Зощенко («Я участвовал во многих боях, был
ранен, отравлен газами. Испортил сердце…») служил комендантом Главного
почтамта в Петрограде. В тревожные дни наступления Юденича на Петроград Зощенко
— адъютант полка деревенской бедноты.

Годы двух войн и революций (1914-1921) — период
интенсивного духовного роста будущего писателя, становления его
литературно-эстетических убеждений. Гражданское и нравственное формирование
Зощенко как юмориста и сатирика, художника значительной общественной темы
приходится на пооктябрьский период.

В литературном наследии, которое предстояло освоить и
критически переработать советской сатире, в 20-е годы выделяются три основные
линии. Во-первых, фольклорно-сказовая, идущая от раешника, анекдота, народной
легенды, сатирической сказки; во-вторых, классическая (от Гоголя до Чехова); и,
наконец, сатирическая. В творчестве большинства крупных писателей-сатириков той
поры каждая из этих тенденций может быть прослежена довольно отчетливо. Что
касается М. Зощенко, то он, разрабатывая оригинальную форму собственного
рассказа, черпал из всех этих источников, хотя наиболее близкой была для него
гоголевско-чеховская традиция.

На 20-е годы приходится расцвет основных жанровых
разновидностей в творчестве писателя: сатирического рассказа, комической
новеллы и сатирико-юмористической повести. Уже в самом начале 20-х годов
писатель создает ряд произведений, получивших высокую оценку М. Горького.

Опубликованные в 1922 году «Рассказы Назара
Ильича господина Синебрюхова» привлекли всеобщее внимание. На фоне
новеллистики тех лет резко выделилась фигура героя-сказчика, тертого, бывалого
человека Назара Ильича Синебрюхова, прошедшего фронт и немало повидавшего на свете.
М. Зощенко ищет и находит своеобразную интонацию, в которой сплавились воедино
лирико-ироническое начало и интимно-доверительная нотка, устраняющая всякую
преграду между рассказчиком и слушателем.

В «Рассказах Синебрюхова» многое говорит о
большой культуре комического сказа, которой достиг писатель уже на ранней
стадии своего творчества:

«Был у меня задушевный приятель. Ужасно
образованный человек, прямо скажу — одаренный качествами. Ездил он по разным
иностранным державам в чине камендинера, понимал он даже, может,
по-французскому и виски иностранные пил, а был такой же, как и не я, все равно
— рядовой гвардеец пехотного полка».

Порой повествование довольно искусно строится по типу
известной нелепицы, начинающейся со слов «шел высокий человек низенького
роста». Такого рода нескладицы создают определенный комический эффект.
Правда, пока он не имеет той отчетливой сатирической направленности, какую
приобретет позже. В «Рассказах Синебрюхова» возникают такие надолго
остававшиеся в памяти читателя специфически зощенковские обороты комической
речи, как «будто вдруг атмосферой на меня пахнуло», «оберут как
липку и бросят за свои любезные, даром что свои родные родственники»,
«подпоручик ничего себе, но сволочь», «нарушает беспорядки»
и т.п. Впоследствии сходного типа стилистическая игра, но уже с несравненно
более острым социальным смыслом, проявится в речах других героев — Семена
Семеновича Курочкина и Гаврилыча, от имени которых велось повествование в ряде
наиболее популярных комических новелл Зощенко первой половины 20-х годов.

Произведения, созданные писателем в 20-е годы, были
основаны на конкретных и весьма злободневных фактах, почерпнутых либо из
непосредственных наблюдений, либо из многочисленных читательских писем.
Тематика их пестра и разнообразна: беспорядки на транспорте и в общежитиях,
гримасы нэпа и гримасы быта, плесень мещанства и обывательщины, спесивое
помпадурство и стелющееся лакейство и многое, многое другое. Часто рассказ
строится в форме непринужденной беседы с читателем, а порою, когда недостатки приобретали
особенно вопиющий характер, в голосе автора звучали откровенно публицистические
ноты.

В цикле сатирических новелл М. Зощенко зло высмеивал
цинично-расчетливых или сентиментально-задумчивых добытчиков индивидуального
счастья, интеллигентных подлецов и хамов, показывал в истинном свете пошлых и
никчемных людей, готовых на пути к устроению личного благополучия растоптать
все подлинно человеческое («Матренища», «Гримаса нэпа»,
«Дама с цветами», «Няня», «Брак по расчету»).

В сатирических рассказах Зощенко отсутствуют эффектные
приемы заострения авторской мысли. Они, как правило, лишены и острокомедийной
интриги. М. Зощенко выступал здесь обличителем духовной окуровщины, сатириком
нравов. Он избрал объектом анализа мещанина-собственника — накопителя и
стяжателя, который из прямого политического противника стал противником в сфере
морали, рассадником пошлости.

Круг действующих в сатирических произведениях Зощенко
лиц предельно сужен, нет образа толпы, массы, зримо или незримо присутствующего
в юмористических новеллах. Темп развития сюжета замедлен, персонажи лишены того
динамизма, который отличает героев других произведений писателя.

Герои этих рассказов менее грубы и неотесаны, чем в
юмористических новеллах. Автора интересует прежде всего духовный мир, система
мышления внешне культурного, но тем более отвратительного по существу мещанина.
Как ни странно, но в сатирических рассказах Зощенко почти отсутствуют
шаржированные, гротескные ситуации, меньше комического и совсем нет веселого.

Однако основную стихию зощенковского творчества 20-х
годов составляет все же юмористическое бытописание. Зощенко пишет о пьянстве, о
жилищных делах, о неудачниках, обиженных судьбой. Словом, выбирает объект,
который сам достаточно полно И точно охарактеризовал в повести «Люди»:
«Но, конечно, автор все-таки предпочтет совершенно мелкий фон, совершенно
мелкого и ничтожного героя с его пустяковыми страстями и переживаниями»
[1]. Движение сюжета в таком рассказе основано на постоянно ставящихся и
комически разрешаемых противоречиях между «да» и «нет».
Простодушно-наивный рассказчик уверяет всем тоном своего повествования, что
именно так, как он делает, и следует оценивать изображаемое, а читатель либо
догадывается, либо точно знает, что подобные оценки-характеристики неверны. Это
вечное борение между утверждением сказчика и читательским негативным
восприятием описываемых событий сообщает особый динамизм зощенковскому
рассказу, наполняет его тонкой и грустной иронией.

Есть у Зощенко небольшой рассказ «Нищий» — о
здоровенном и нагловатом субъекте, который повадился регулярно ходить к
герою-рассказчику, вымогая у него полтинники. Когда тому надоело все это, он
посоветовал предприимчивому добытчику пореже заглядывать с непрошеными
визитами. «Больше он ко мне не приходил — наверное, обиделся», —
меланхолически отметил в финале рассказчик. Нелегко Косте Печенкину скрывать
двоедушие, маскировать трусость и подлость выспренними словами («Три
документа»), и рассказ завершается иронически сочувственной сентенцией:
«Эх, товарищи, трудно жить человеку на свете!»

Вот это грустно-ироническое «наверное,
обиделся» и «трудно жить человеку на свете» и составляет нерв
большинства комических произведений Зощенко 20-х годов. В таких маленьких
шедеврах, как «На живца», «Аристократка», «Баня»,
«Нервные люди», «Научное явление» и других, автор как бы
срезает различные социально-культурные пласты, добираясь до тех слоев, где
гнездятся истоки равнодушия, бескультурья, пошлости.

Герой «Аристократки» увлекся одной особой в
фильдекосовых чулках и шляпке. Пока он «как лицо официальное»
наведывался в квартиру, а затем гулял по улице, испытывая неудобство оттого,
что приходилось принимать даму под руку и «волочиться, что щука», все
было относительно благополучно. Но стоило герою пригласить аристократку в
театр, «она и развернула свою идеологию во всем объеме». Увидев в
антракте пирожные, аристократка «подходит развратной походкой к блюду и
цоп с кремом и жрет». Дама съела три пирожных и тянется за четвертым.

«Тут ударила мне кровь в голову.

— Ложи, — говорю, — взад!»

После этой кульминации события развертываются
лавинообразно, вовлекая в свою орбиту все большее число действующих лиц. Как
правило, в первой половине зощенковской новеллы представлены один-два, много —
три персонажа. И только тогда, когда развитие сюжета проходит высшую точку,
когда возникает потребность и необходимость типизировать описываемое явление,
сатирически его заострить, появляется более или менее выписанная группа людей,
порою толпа.

Так и в «Аристократке». Чем ближе к финалу,
тем большее число лиц выводит автор на сцену. Сперва возникает фигура
буфетчика, который на все уверения героя, жарко доказывающего, что съедено
только три штуки, поскольку четвертое пирожное находится на блюде,
«держится индифферентно».

— Нету, — отвечает, — хотя оно и в блюде находится, но
надкус на ем сделан и пальцем смято». Тут и любители-эксперты, одни из
которых «говорят — надкус сделан, другие — нету». И наконец,
привлеченная скандалом толпа, которая смеется при виде незадачливого театрала,
судорожно выворачивающего на ее глазах карманы со всевозможным барахлом.

В финале опять остаются только два действующих лица,
окончательно выясняющих свои отношения. Диалогом между оскорбленной дамой и
недовольным ее поведением героем завершается рассказ.

«А у дома она мне и говорит своим буржуйским
тоном:

— Довольно свинство с вашей стороны. Которые без денег
— не ездют с дамами.

А я говорю:

— Не в деньгах, гражданка, счастье. Извините за
выражение».

Как видим, обе стороны обижены. Причем и та, и другая
сторона верит только в свою правду, будучи твердо убеждена, что не права именно
противная сторона. Герой зощенковского рассказа неизменно почитает себя
непогрешимым, «уважаемым гражданином», хотя на самом деле выступает
чванным обывателем.

Суть эстетики Зощенко в том и состоит, что писатель
совмещает два плана (этический и культурно-исторический), показывая их
деформацию, искажение в сознании и поведении сатирико-юмористических
персонажей. На стыке истинного и ложного, реального и выдуманного и
проскакивает комическая искра, возникает улыбка или раздается смех читателя.

Разрыв связи между причиной и следствием —
традиционный источник комического. Важно уловить характерный для данной среды и
эпохи тип конфликтов и передать их средствами сатирического искусства. У
Зощенко главенствует мотив разлада, житейской нелепицы, какой-то
трагикомической несогласованности героя с темпом, ритмом и духом времени.

Порой зощенковскому герою очень хочется идти в ногу с
прогрессом. Поспешно усвоенное современное веяние кажется такому уважаемому
гражданину верхом не просто лояльности, но образцом органичного вживания в
революционную действительность. Отсюда пристрастие к модным именам и
политической терминологии, отсюда же стремление утвердить свое
«пролетарское» нутро посредством бравады грубостью, невежеством,
хамством.

Не случайно герой-рассказчик видит мещанский уклон в
том, что Васю Растопыркина — «этого чистого пролетария, беспартийного черт
знает с какого года, — выкинули давеча с трамвайной площадки» нечуткие
пассажиры за грязную одежду («Мещане»). Когда конторщику Сереже
Колпакову поставили наконец личный телефон, о котором он так много хлопотал,
герой почувствовал себя «истинным европейцем с культурными навыками и
замашками». Но вот беда — разговаривать-то этому «европейцу» не
с кем. С тоски он позвонил в пожарное депо, соврал, что случился пожар.
«Вечером Сережу Колпакова арестовали за хулиганство».

Писателя волнует проблема жизненной и житейской
аномалии. Отыскивая причины ее, осуществляя разведку социальнонравственных
истоков отрицательных явлений, Зощенко порою создает гротескно-утрированные
ситуации, которые порождают атмосферу безысходности, повсеместного разлива
житейской пошлости. Такое ощущение создается после знакомства с рассказами
«Диктофон», «Собачий нюх», «Через сто лет».

Критики 20-30-х годов, отмечая новаторство творца
«Бани» и «Аристократки», охотно писали на тему «лицо и
маска» Михаила Зощенко, нередко верно постигая смысл произведений
писателя, но смущаясь непривычностью взаимоотношений между автором и его
комическим «двойником». Рецензентов не устраивала приверженность
писателя к одной и той же раз и навсегда избранной маске. Между тем Зощенко
делал это сознательно.

С.В. Образцов в книге «Актер с куклой»
рассказал о том, как он искал свой путь в искусстве. Оказалось, что только
кукла помогла ему обрести свою «манеру и голос» [2]. «Войти в
образ» того или иного героя актер раскованнее и свободнее сумел именно
«через куклу».

Новаторство Зощенко началось с открытия комического
героя, который, по словам писателя, «почти что не фигурировал раньше в
русской литературе»[3], а также с приемов маски, посредством которой он
раскрывал такие стороны жизни, которые нередко оставались в тени, не попадали в
поле зрения сатириков.

Все комические герои от древнейшего Петрушки до Швейка
действовали в условиях антинародного общества, зощенковския же герой
«развернул свою идеологию» в иной обстановке. Писатель показал
конфликт между человеком, отягощенным предрассудками дореволюционной жизни, и
моралью, нравственными принципами нового общества.

Разрабатывая нарочито обыденные сюжеты, рассказывая
частные истории, приключившиеся с ничем не примечательным героем, писатель
возвышал эти отдельные случаи до уровня значительного обобщения. Он проникает в
святая святых мещанин, который невольно саморазоблачается в своих монологах.
Эта умелая мистификация достигалась посредством мастерского владения манерой
повествования от имени рассказчика, мещанина, который не только опасался
открыто декларировать свои воззрения, но и старался нечаянно не дать повода для
возбуждения о себе каких-либо предосудительных мнений.

Комического эффекта Зощенко часто достигал
обыгрыванием слов и выражений, почерпнутых из речи малограмотного мещанина, с
характерными для нее вульгаризмами, неправильными грамматическими формами и
синтаксическими конструкциями («плитуар», «окромя»,
«хресь», «етот», «в ем», «брунеточка»,
«вкапалась», «для скусу», «хучь плачь», «эта
пудель», «животная бессловесная», «у плите» и т.д.).

Использовались и традиционные юмористические схемы, вошедшие
в широкий обиход со времен «Сатирикона»: враг взяток, произносящий
речь, в которой дает рецепты, как брать взятки («Речь, произнесенная на
банкете»); противник многословия, сам на поверку оказывающийся любителем
праздных и пустых разговоров («Американцы»); доктор, зашивающий часы
«кастрюльного золота» в живот больному («Часы»).

Зощенко — писатель не только комического слога, но и
комических положений. Стиль его рассказов — это не просто смешные словечки,
неправильные грамматические обороты и речения. В том-то и состояла печальная
судьба авторов, стремившихся писать «под Зощенко», что они, по
меткому выражению К. Федина, выступали просто как плагиаторы, снимая с него то,
что удобно снять, — одежду. Однако они были далеки от постижения существа
зощенковского новаторства в области сказа. Зощенко сумел сделать сказ очень
емким и художественно выразительным. Герой-рассказчик только говорит, и автор
не усложняет структуру произведения дополнительными описаниями тембра его
голоса, его манеры держаться, деталей его поведения. Однако посредством
сказовой манеры отчетливо передаются и жест героя, и оттенок голоса, и его
психологическое состояние, и отношение автора к рассказываемому. То, чего
другие писатели добивались введением дополнительных художественных деталей,
Зощенко достиг манерой сказа, краткой, предельно сжатой фразой и в то же время
полным отсутствием «сухости».

Сначала Зощенко придумывал различные имена своим
сказовым маскам (Синебрюхов, Курочкин, Гаврилыч), но позднее от этого
отказался. Например, «Веселые рассказы», изданные от имени огородника
Семена Семеновича Курочкина, впоследствии стали публиковаться вне
прикрепленности к личности этого персонажа. Сказ стал сложнее, художественно
многозначнее.

Форму сказа использовали Н. Гоголь, И. Горбунов, Н.
Лесков, советские писатели 20-х годов. Вместо картинок жизни, в которых
отсутствует интрига, а порою и всякое сюжетное действие, как было в мастерски
отточенных миниатюрах-диалогах И. Горбунова, вместо подчеркнуто изощренной
стилизации языка городского мещанства, которой Н. Лесков добивался посредством
лексической ассимиляции различных речевых стихий и народной этимологии,
Зощенко, не чураясь и этих приемов, ищет и находит средства, наиболее точно
отвечающие складу и духу его героя.

Зощенко зрелой поры шел по пути, проложенному Гоголем
и Чеховым, не копируя, однако, в отличие от многочисленных обличителей 20-х
годов, их манеры.

К. Федин отметил умение писателя «сочетать в
тонко построенном рассказе иронию с правдой чувства» [4]. Достигалось это
неповторимыми зощенковскими приемами, среди которых важное место принадлежало
особо интонированному юмору.

Юмор Зощенко насквозь ироничен. Писатель называл свои
рассказы: «Счастье», «Любовь», «Легкая жизнь»,
«Приятные встречи», «Честный гражданин», «Богатая
жизнь», «Счастливое детство» и т.п. А речь в них шла о прямо
противоположном тому, что было заявлено в заголовке. Это же можно сказать и о
цикле «Сентиментальных повестей», в которых доминирующим началом;
стал трагикомизм обыденной жизни мещанина и обывателя. Одна из повестей носила
романтическое заглавие «Сирень цветет». Однако поэтическая дымка
названия рассеивалась уже на первых страницах. Здесь густо текла обычная для
зощенковских произведений жизнь затхлого мещанского мирка с его пресной любовью,
изменами, отвратительными сценами ревности, мордобоем.

Господство пустяка, рабство мелочей, комизм вздорного
и нелепого — вот на что обращает внимание писатель в серии сентиментальных
повестей. Однако много тут и нового, даже неожиданного для читателя, который
знал Зощенко-новеллиста. В этом отношении особенно показательна повесть «О
чем пел соловей».

Здесь, в отличие от «Козы»,
«Мудрости» и «Людей», где были нарисованы характеры
всевозможных «бывших» людей, надломленных революцией, выбитых из
привычной житейской колеи, воссоздан вполне «огнестойкий тип»,
которого не пошатнули никакие бури и грозы минувшего социального переворота.
Василий Васильевич Былинкин широко и твердо ступает по земле. «Каблуки же
Былинкин снашивал внутрь до самых задников». Если что и сокрушает этого
«философски настроенного человека, прожженного жизнью и обстрелянного
тяжелой артиллерией», так это внезапно нахлынувшее на него чувство к
Лизочке Рундуковой.

В сущности, повесть «О чем пел соловей» и
представляет тонко пародийно стилизованное произведение, излагающее историю
объяснений и томлений двух жарко влюбленных героев. Не изменяя канонам любовной
повести, автор посылает испытание влюбленным, хотя и в виде детской болезни
(свинка), которой неожиданно тяжело заболевает Былинкин. Герои стоически
переносят это грозное вторжение рока, их любовь становится еще прочнее и чище.
Они много гуляют, взявшись за руки, часто сидят над классическим обрывом реки,
правда, с несколько несолидным названием — Козявка.

Любовь достигает кульминации, за которой возможна
только гибель любяих сердец, если стихийное влечение не будет увенчано брачным
союзом. Но тут вторгается сила таких обстоятельств, которые под корень
сокрушают тщательно взлелеянное чувство.

Красиво и пленительно пел Былинкин, нежные рулады
выводил его прерывающийся голос. А результаты?

Вспомним, почему в прежней сатирической литературе
терпели крах матримониальные домогательства столь же незадачливых женихов.

Смешно, очень смешно, что Подколесин выпрыгивает в
окно, хотя тут и нет того предельного снижения героя, как у Зощенко.

Сватовство Хлестакова срывается оттого, что где-то в
глубине сцены суровым возмездием нависает фигура истинного ревизора.

Свадьба Кречинского не может состояться потому, что
этот ловкий мошенник метит получить миллион приданого, но в последний момент
делает слишком неуклюжий шаг.

А чем объясняется печально-фарсовый итог в повести
«О чем пел соловей»? У Лизочки не оказалось мамашиного комода, на
который так рассчитывал герой. Вот тут-то и вылезает наружу мурло мещанина, которое
до этого — правда, не очень искусно — прикрывалось жиденькими лепестками
«галантерейного» обхождения.

Зощенко пишет великолепный финал, где выясняется
истинная стоимость того, что вначале выглядело трепетно-великодушным чувством.
Эпилогу, выдержанному в умиротворенно-элегических тонах, предшествует сцена
бурного скандала.

В структуре стилизованно-сентиментальной повести
Зощенко, подобно прожилкам кварца в граните, проступают едко саркастические
вкрапления. Они придают произведению сатирический колорит, причем, в отличие от
рассказов, где Зощенко открыто смеется, здесь писатель, пользуясь формулой
Маяковского, улыбается и издевается. При этом его улыбка чаще всего
грустно-печальная, а издевка — сардоническая.

Именно так строится эпилог повести «О чем пел
соловей», где автор наконец-то отвечает на вопрос, поставленный в
заглавии. Как бы возвращая читателя к счастливым дням Былинкина, писатель
воссоздает атмосферу любовного экстаза, когда разомлевшая «от стрекота
букашек или пения соловья» Лизочка простодушно допытывается у своего
поклонника:

— Вася, как вы думаете, о чем поет этот соловей?

На что Вася Былинкин обычно отвечал сдержанно:

— Жрать хочет, оттого и поет».

Своеобразие «Сентиментальных повестей» не
только в более скудном введении элементов собственно комического, но и в том,
что от произведения к произведению нарастает ощущение чего-то недоброго,
заложенного, кажется, в самом механизме жизни, мешающего оптимистическому ее
восприятию.

Ущербность большинства героев «Сентиментальных
повестей» в том, что они проспали целую историческую полосу в жизни России
и потому, подобно Аполлону Перепенчуку («Аполлон и Тамара»), — Ивану
Ивановичу Белокопытову («Люди») или Мишелю Синягину («М.П.
Синягин»), не имеют будущего. Они мечутся в страхе по жизни, и каждый даже
самый малый случай готов сыграть роковую роль в их неприкаянной судьбе. Случай
приобретает форму неизбежности и закономерности, определяя многое в сокрушенном
душевном настрое этих героев.

Фатальное рабство мелочей корежит и вытравляет человеческие
начала у героев повестей «Коза», «О чем пел соловей»,
«Веселое приключение». Нет козы — и рушатся устои забежкинского
мироздания, а вслед за этим гибнет и сам Забежкин. Не дают мамашиного комода
невесте — и не нужна сама невеста, которой так сладко пел Былинкин. Герой
«Веселого приключения» Сергей Петухов, вознамерившийся сводить в
кинематограф знакомую девицу, не обнаруживает нужных семи гривен и из-за этого
готов прикончить умирающую тетку.

Художник живописует мелкие, обывательские натуры,
занятые бессмысленным коловращением вокруг тусклых, линялых радостей и
привычных печалей. Социальные потрясения обошли стороной этих людей, называющих
свое существование «червяковым и бессмысленным». Однако и автору
казалось порою, что основы жизни остались непоколебленными, что ветер революции
лишь взволновал море житейской пошлости и улетел, не изменив существа
человеческих отношений.

Такое мировосприятие Зощенко обусловило и характер его
юмора. Рядом с веселым у писателя часто проглядывает печальное. Но, в отличие
от Гоголя, с которым сравнивала иногда Зощенко современная ему критика, герои
его повестей настолько измельчали и заглушили в себе все человеческое, что для
них в жизни трагическое просто перестало существовать.

У Гоголя сквозь судьбу Акакия Акакиевича Башмачкина
проглядывала трагедия целого слоя таких же, как этот мелкий чиновник,
обездоленных людей. Духовное их убожество было обусловлено господствующими
социальными отношениями. Революция ликвидировала эксплуататорский строй,
открыла перед каждым человеком широкие возможности содержательной и интересной
жизни. Однако оставалось еще немало людей, либо недовольных новыми порядками,
либо просто скептически настроенных и равнодушных. Зощенко в то время также еще
не был уверен, что мещанское болото отступит, исчезнет под воздействием
социальных преобразований.

Писатель жалеет своих маленьких героев, но ведь
сущностьто этих людей не трагическая, а фарсовая. Порою и на их улицу забредет
счастье, как случилось, например, с героем рассказа «Счастье»
стекольщиком Иваном Фомичом Тестовым, схватившим однажды яркого павлина удачи.
Но какое это тоскливое счастье! Как надрывная пьяная песня со слезой и тяжелым
угарным забытьем.

Срывая с плеч гоголевского героя новую шинель,
похитители уносили вместе с нею все самое заветное, что вообще мог иметь Акакий
Акакиевич. Перед героем же Зощенко открывался мир необъятных возможностей.
Однако этот герой не увидел их, и они остались для него сокровищами за семью
печатями.

Изредка может, конечно, и у такого героя ворохнуться
тревожное чувство, как у персонажа «Страшной ночи». Но оно быстро
исчезает, потому что система былых житейских представлений цепко держится в
сознании мещанина. Прошла революция, всколыхнувшая Россию, а обыватель в массе
своей остался почти не затронутым ее преобразованиями. Показывая силу инерции
прошлого, Зощенко делал большое, полезное дело.

«Сентиментальные повести» отличались не
только своеобразием объекта (по словам Зощенко, он берет в них «человека
исключительно интеллигентного», в мелких же рассказах пишет «о
человеке более простом»), но и были написаны в иной манере, чем рассказы.

Повествование ведется не от имени мещанина, обывателя,
а от имени писателя Коленкорова, и этим как бы воскрешаются традиции русской
классической литературы. На самом деле у Коленкорова вместо следования
гуманистическим идеалам XIX века получается подражательство и эпигонство.
Зощенко пародирует, иронически преодолевает эту внешне сентиментальную манеру.

Сатира, как вся советская художественная проза,
значительно изменилась в 30-е годы. Творческая судьба автора
«Аристократки» и «Сентиментальных повестей» не составляла
исключения. Писатель, который разоблачал мещанство, высмеивал обывательщину,
иронично и пародийно писал о ядовитой накипи прошлого, обращает свои взоры
совсем в иную сторону. Зощенко захватывают и увлекают задачи социалистического
преобразования. Он работает в многотиражках ленинградских предприятий, посещает
строительство Беломорско-Балтийского канала, вслушиваясь в ритмы грандиозного
процесса социального обновления. Происходит перелом во всем его творчестве: от
мировосприятия до тональности повествования и стиля.

В этот период Зощенко охвачен идеей слить воедино
сатиру и героику. Теоретически тезис этот был провозглашен им еще в самом
начале 30-х годов, а практически реализован в «Возвращенной
молодости» (1933), «Истории одной жизни» (1934), повести
«Голубая книга» (1935) и ряде рассказов второй половины: 30-х годов.

Наши недруги за рубежом нередко объясняют тяготение
Зощенко к героической теме, яркому положительному характеру диктатом внешних
сил. На самом деле это было органично для писателя и свидетельствовало о его
внутренней эволюции, столь нередкой для русской национальной традиции еще со
времен Гоголя. Достаточно вспомнить вырвавшееся из наболевшей груди признание
Некрасова: «Злобою сердце питаться устало…», сжигавшую Щедрина
жажду высокого и героического, неутоленную тоску Чехова по человеку, у которого
все прекрасно.

Уже в 1927 году Зощенко в свойственной ему тогда
манере сделал в одном из рассказов такое признание:

«Хочется сегодня размахнуться на что-нибудь
героическое. На какой-нибудь этакий грандиозный, обширный характер со многими
передовыми взглядами и настроениями. А то все мелочь да мелкота — прямо
противно…

А скучаю я, братцы, по настоящему герою! Вот бы мне
встретить такого!»

Двумя годами позже, в книге «Письма к
писателю», М. Зощенко снова возвращается к волновавшей его проблеме. Он
утверждает, что «пролетарская революция подняла целый и громадный пласт
новых, «неописуемых» людей».

Встреча писателя с такими героями произошла в 30-е
годы, и это способствовало существенному изменению всего облика ею новеллы.

Зощенко 30-х годов совершенно отказывается не только
от привычной социальной маски, но и от выработанной годами сказовой манеры. Автор
и его герои говорят теперь вполне правильным литературным языком. При этом,
естественно, несколько тускнеет речевая гамма, но стало очевидным, что прежним
зощенковским стилем уже нельзя было бы воплотить новый круг идей и образов.

Еще за несколько лет до того, как в творчестве Зощенко
произошла эта эволюция, писатель предугадывал возможность для него новых
творческих решений, диктуемых условиями развивающейся действительности.

«Обычно думают, — писал он в 1929 году, — что я
искажаю «прекрасный русский язык», что я ради смеха беру слова не в
том значении, какое им отпущено жизнью, что я нарочно пишу ломаным языком для
того, чтобы посмешить почтеннейшую публику.

Это неверно. Я почти ничего не искажаю. Я пишу на том
языке, на котором сейчас говорит и думает улица. Я сделал это (в маленьких
рассказах) не ради курьезов и не для того, чтобы точнее копировать нашу жизнь.
Я сделал это для того, чтобы заполнить хотя бы временно тот колоссальный
разрыв, который произошел между литературой и улицей.

Я говорю — временно, так как я и в самом деле пишу так
временно и пародийно» [5].

В середине 30-х годов писатель заявлял: «С каждым
годом я все больше снимал и снимаю утрировку с моих рассказов. И когда у нас (в
общей массе) будут говорить совершенно изысканно, я, поверьте, не отстану от
века» [6].

Отход от сказа не был простым формальным актом, он
повлек за собой полную структурную перестройку зощенковской новеллы. Меняется
не только стилистика, но и сюжетно-композиционные принципы, широко вводится
психологический анализ. Даже внешне рассказ выглядит иначе, превышая по
размерам прежний в два-три раза. Зощенко нередко как бы возвращается к своим
ранним опытам начала 20-х годов, но уже на более зрелом этапе, по-новому
используя наследие беллетризованной комической новеллы.

Уже сами названия рассказов и фельетонов середины и
второй половины 30-х годов («Нетактично поступили», «Плохая
жена», «Неравный брак», «Об уважении к людям»,
«Еще о борьбе с шумом») достаточно точно указывают на волнующие
теперь сатирика вопросы. Это не курьезы быта или коммунальные неполадки, а
проблемы этики, формирования новых нравственных отношений.

Фельетон «Благие порывы» (1937) написан,
казалось бы, на очень частную тему: о крошечных окошках у кассиров зрелищных
предприятий и в справочных киосках. «Там только руки торчат кассирши,
книжка с билетами лежит и ножницы. Вот вам и вся панорама». Но чем дальше,
тем больше развертывается тема уважительного отношения к посетителю, клиенту,
каждому советскому человеку. Против суконно-дремотного вицмундирного
благополучия и непременного трепета перед казенной «точкой» восстает
сатирик.

«Не то чтобы мне охота видеть выражение лица
того, который мне дает справку, но мне, может, охота его переспросить,
посоветоваться. Но окошечко меня отгораживает и, как говорится, душу холодит.
Тем более, чуть что — оно с треском захлопывается и ты, понимая свое
незначительное место в этом мире, Снова уходишь со стесненным сердцем».

Основу сюжета составляет простой факт: старухе нужно
получить справку.

«Губы у нее шепчут, и видать, что ей охота с
кем-нибудь поговорить, узнать, расспросить и выяснить.

Вот она подходит к окошечку. Окошечко раскрывается. И
там показывается голова молодого вельможи.

Старуха начинает свои речи, но молодой кавалер
отрывисто говорит:

— Абра са се кно…

И захлопывается окошечко.

Старуха было снова сунулась к окну, но снова, получив
тот же ответ, отошла в некотором даже испуге.

Прикинув в своей голове эту фразу «Абра са се
кно», я решаюсь сделать перевод с языка поэзии бюрократизма на повседневный
будничный язык прозы. И у меня получается: «Обратитесь в соседнее
окно».

Переведенную фразу я сообщаю старухе, и она
неуверенной походкой идет к соседнему окну.

Нет, ее там тоже долго не задержали, и она вскоре ушла
вместе с приготовленными речами».

Фельетон заострен против того, как деликатно
выражается Зощенко, «малосимпатичного стиля» жизни и работы
учреждений, согласно которому установилась не очень внешне различимая, но
вполне реальная система деления людей на две явно неравных категории. С одной
стороны, «дескать, — мы, а вот, дескать, — вы». Но на самом-то деле,
утверждает автор, «вы-то и есть мы, а мы отчасти — вы». Финал звучит
грустно-предостерегающе: «Тут есть, мы бы сказали, какая-то
несообразность».

Несообразность эта, достигшая уже гротесковой степени,
с едким сарказмом изобличена в рассказе «История болезни» (1936).
Здесь описаны быт и нравы некоей особенной больницы, в которой посетителей
встречает на стене жизнерадостный плакат: «Выдача трупов от 3-х до
4-х», а фельдшер вразумляет больного, которому не нравится это объявление,
словами: «Если, говорит, вы поправитесь, что вряд ли, тогда и
критикуйте».

В 20-е годы многим казалось, что с проклятым наследием
прошлого можно покончить довольно быстро. М. Зощенко ни тогда, ни десятилетием позже
не разделял этих благодушных иллюзий. Сатирик видел поразительную жизненную
цепкость всевозможных общественных сорняков и отнюдь не преуменьшал спо-
собностей мещанина и обывателя к мимикрии и приспособленчеству.

Однако в 30-е годы для решения вечного вопроса о
человеческом счастье возникают новые предпосылки, обусловленные гигантскими
социалистическими преобразованиями, культурной революцией. Это оказывает
существенное воздействие на характер и направление творчества писателя.

У Зощенко появляются учительные интонации, которых
раньше не было вовсе. Сатирик не только и даже не столько высмеивает, бичует,
сколько терпеливо учит, разъясняет, растолковывает, обращаясь к уму и совести
читателя. Высокая и чистая дидактика с особым совершенством воплотилась в цикле
трогательных и ласковых рассказов для детей, написанных в 1937 — 1938 годах.

В комической новелле и фельетоне второй половины 30-х
годов грустный юмор все чаще уступает место поучительности, а ирония —
лирико-философской интонации («Вынужденная посадка»,
«Поминки», «Пьяный человек», «Баня и люди»,
«Встреча», «В трамвае» и др.). Взять, например, рассказ
«В трамвае» (1937). Это даже не новелла, а просто уличная сценка,
жанровая зарисовка, которая в прошлые годы легко могла бы стать ареной
курьезно-веселых ситуаций, густо приправленных комической солью острот.
Достаточно вспомнить «На живца», «Галоши» и т.п.

Теперь у писателя и гнев, и веселье редко вырываются
наружу. Больше, чем прежде, он декларирует высокую нравственную позицию
художника, отчетливо выявленную в узловых местах сюжета — там, где
затрагиваются особо важные и дорогие сердцу писателя вопросы чести,
достоинства, долга.

Отстаивая концепцию деятельного добра, М. Зощенко все
больше внимания уделяет положительным характерам, смелее и чаще вводит в
сатирико-юмористический рассказ образы положительных героев. И не просто в роли
статистов, застывших в своей добродетели эталонов, а персонажей, активно
действующих и борющихся («Веселая игра», «Новые времена»,
«Огни большого города», «Долг чести»).

Прежде развитие комической фабулы у Зощенко состояло
из беспрестанных противоречий, возникавших между ироническим «да» и
реальным «нет». Контраст между высоким и низким, плохим и хорошим,
комическим и трагическим выявлялся самим читателем по мере его углубления в
сатирический текст повествования. Автор порою затушевывал эти контрасты,
недостаточно четко дифференцируя речь и функцию сказчика и свою собственную
позицию.

Рассказ и фельетон 30-х годов строятся Зощенко на иных
композиционных началах не потому, что исчезает такой важный компонент новеллы
прежних лет, как герой-сказчик. Теперь персонажам сатирических произведений
начинает противостоять не только более высокая авторская позиция, но и сама
среда, в условиях которой пребывают герои. Это социальное противостояние и
двигает в конечном счете внутренние пружины сюжета. Наблюдая, как попираются
всевозможными чинушами, волокитчиками, бюрократами честь и достоинство
человека, писатель возвышает свой голос в его защиту. Нет, гневной отповеди он,
как правило, не дает, но в предпочитаемой им грустно-иронической манере
повествования возникают мажорные интонации, проявляется твердая убежденность
оптимиста.

Поездка Зощенко на Беломорско-Балтийский канал (1933)
стала для него памятной вехой не только потому, что там он воочию увидел, как
перерождаются в условиях гигантской стройки люди, гораздо более худшие, чем те,
которые были основными персонажами его произведений 20-х годов. Перед писателем
поновому раскрылись перспективы дальнейшего пути, ибо непосредственное изучение
социалистической нови многое дало для решения таких принципиальных для сатирика
вопросов, как человек и общество, историческая обреченность прошлого,
неотвратимость и неизбежность торжества высокого и прекрасного. Социальное
обновление родной земли обещало и нравственное возрождение личности, возвращая
не только отдельному индивиду, но как бы и всей планете ее давно утраченную
молодость.

В результате поездки возникает повесть «История
одной жизни» (1934), рассказывающая о том, как вор, «прошедший
суровую школу перевоспитания», стал человеком. Повесть эта была
благожелательно встречена М. Горьким.

Новое время врывается не только в очерки, новеллы и
маленькие фельетоны Зощенко, но и на страницы его большой прозы. Былое
представление о живучести и неистребимости мещанства вытесняется крепнущей
уверенностью в победе новых человеческих отношений. Писатель шел от всеобщего
скепсиса при виде кажущейся непобедимой пошлости к критике старого в новом и к
поискам положительного героя. Так постепенно выстраивается цепь повестей 30-х
годов от «Возвращенной молодости» (1933) через «Голубую
книгу» (1935) к «Возмездию» (1936). В этих произведениях в
причудливом сплаве слились отрицание и утверждение, пафос и ирония, лирика и
сатира, героическое и комическое.

В «Возвращенной молодости» автора особенно
интересует взаимосвязь социологических и биологических, классово-политических и
общечеловеческих аспектов. Если раньше учительный тон появлялся лишь в финале
маленьких фельетонов, то теперь черты дидактики и проповедничества пронизывают
всю ткань произведения. Убеждение и внушение постепенно начинают теснить
средства сатирического осмеяния, незаметно выходят на передний план, определяя
само движение сюжета.

Композиционно «Возвращенная молодость»
распадается на три неравные части. Первая часть — это ряд небольших рассказов,
предпосланных основному содержанию повести и излагающих в непритязательно
забавной форме взгляды автора на возможность возвращения молодости. Две
последние новеллы, как отметил сам Зощенко, даже «заставляют подумать о
необходимости научиться управлять собой и своим на редкость сложным
телом».

Затем следует собственно беллетристическая часть,
посвященная истории о том, как пожилой профессор астрономии Волосатов обрел
утраченную молодость. И, наконец, заключает все предыдущее наиболее обширная
часть — научные комментарии к сюжетно-повествовательному разделу произведения.

Жанровое своеобразие больших прозаических полотен
Зощенко бесспорно. Если «Возвращенную молодость» еще можно было с
некоторой долей условности назвать повестью, то к остальным произведениям
лирико-сатирической трилогии («Голубая книга», «Перед восходом
солнца», 1943) испытанные жанровые определения — «роман»,
«повесть», «мемуары» и т.п. — уже не подходили. Реализуя
свои теоретические установки, которые сводились к синтезу документальных и
художественных жанров, Зощенко создавал в 30-40-е годы крупные произведения на
стыке беллетристики и публицистики.

Хотя в «Голубой книге» общие принципы
совмещения сатирического и дидактического, пафоса и иронии, трогательного и
смешного оставались прежними, многое по сравнению с предшествующей книгой
изменилось. Так, например, прием активного авторского вмешательства в ход
повествования остался, но уже не в виде научных комментариев, а в иной форме: каждый
основной раздел «Голубой книги» предваряется введением, а завершается
послесловием. Переделывая свои старые новеллы для этой книги, Зощенко не только
освобождает их от сказовой манеры и полублатного жаргона, но и щедро вводит
элемент поучения. Ко многим рассказам дописываются вступительные или
заключительные строки явно дидактического свойства.

Общая тональность «Голубой книги» тоже
меняется по сравнению с «Возвращенной молодостью» в сторону
дальнейшего просветления фона. Здесь автор по-прежнему выступает
преимущественно сатириком и юмористом, но в книге «больше радости и
надежды, чем насмешки, и меньше иронии, чем настоящей, сердечной и нежной
привязанности к людям».

Сюжетной близости между этими произведениями нет.
Вместе с тем «Голубая книга» не случайно названа писателем второй
частью трилогии. Здесь получила дальнейшее развитие тема гуманизма, проблема
подлинного и мнимого человеческого счастья. Это придает цельность разнородному
историческому и современному материалу, сообщает повествованию внутреннюю
грацию и единство.

В «Возвращенной молодости» впервые у Зощенко
с большой силой прозвучал мотив исторической обреченности наследия старого
мира, каким бы незыблемым и живучим вначале оно ни казалось. Под этим углом
зрения по-новому была определена первоочередная задача сатирика:
«выколачивать из людей всю дрянь, которая накопилась за тысячи лет».

Углубление социального историзма — вот завоевание
автора «Голубой книги». Перед читателем проходит как бы комический
парад вековых ценностей собственнического общества, показаны их нищета и
убожество на фоне тех идеалов и свершений, которые демонстрирует миру
социалистическая ре- волюция. Зощенко исторически обозревает далекое и
относительно близкое прошлое человечества, нравственные нормы, порожденные моралью
собственников. В соответствии с этим замыслом книга распадается на пять
основных разделов: «Деньги», «Любовь»,
«Коварство», «Неудачи» и «Удивительные события».

В каждом из первых четырех разделов Зощенко проводит
читателя по разным векам и странам. Так, например, в «Деньгах»
сатирик рассказывает, как в Древнем Риме преторианцы торговали троном
императора, как папы отпускали грехи за деньги, как окончательно проворовался
светлейший князь Меншиков, позарившись на червонцы, которые петербургское
купечество преподнесло на именины Петру I. Сатирик в комически сниженной манере
пересказывает события мировой истории, связанные с неизменным торжеством
золотого тельца, говорит о крови и грязи, за долгие годы прилипших к деньгам.

Зощенко использует материал исторического анекдота,
чтобы сделать из него не только убийственную сатирическую зарисовку рыцарей
наживы, но и притчу, то есть подвести современника к постижению генезиса тех
пороков прошлого, которые сохранились в мещанине и обывателе наших дней.

Исторические экскурсы Зощенко имеют точный и
выверенный адрес. Сатирик, поминая императоров и королей, князей и герцогов,
метит в доморощенных рвачей и выжиг, о коих и ведет речь в комических новеллах.

История и современность завязаны здесь в тугой узел.
События прошлого отражаются в комических новеллах сегодняшнего дня, как в серии
кривых зеркал. Используя их эффект, сатирик проецирует ложное величие былого на
экран новой эпохи, отчего и минувшее, и еще сохранившееся нелепое в жизни
приобретают особо глупый и неприглядный вид.

В ряде откликов на «Голубую книгу» верно
было отмечено принципиальное новшество этой работы писателя. «Зощенко
увидел в прошлом, — писал А. Дымшиц, — не только прообразы современных мещан,
но и разглядел в нем ростки нашей революции, о которых с большим лиризмом
рассказал в лучшем во всех отношениях разделе «Голубой книги» — ее
пятом разделе — «Удивительные события» [7]. Пафосно-лирический пятый
раздел, венчая книгу в целом, придавал ей возвышенный характер.

Героико-романтическое и просветительное начало все
смелее и решительнее утверждалось в прозе Зощенко второй половины 30-х годов.
Художественные принципы «Возвращенной молодости» и «Голубой
книги» писатель развивает в серии новых повестей и рассказов.

В 1936 году были завершены три повести: «Черный
принц», «Талисман (Шестая повесть И.П. Белкина)», представляющая
собой блестящую по форме и содержанию стилизацию пушкинской прозы, и
«Возмездие». В «Возмездии» писатель перешел от попыток
сжато рассказать о лучших людях революции к подробному показу их жизни и
деятельности.

Завершением героической и
просветительско-дидактической линии в творчестве Зощенко 30-х годов являются
два цикла рассказов — рассказы для детей и рассказы о Ленине (1939). Теперь мы
знаем, насколько естественно и органично было для художника появление этих
произведений. Но в свое время они произвели сенсацию среди читателей и критики,
увидевших популярного юмориста с неожиданной для многих стороны.

В 1940 году в Детиздате вышла книга рассказов для
детей «Самое главное». Здесь речь идет не о выборе профессии, не о
том, «кем быть», ибо для Зощенко главное — каким быть. Тема
формирования высокой нравственности — та же, что и в произведениях для
взрослых, но раскрывается она применительно к детскому уровню восприятия и
мышления. Писатель учит детей быть храбрыми и сильными, умными и добрыми. С
ласковой и веселой улыбкой повествует он о животных, вспоминает эпизоды из
своего детства («Елка», «Бабушкин подарок»), отовсюду умея
извлечь нравственный урок и донести его до юного читателя в предельно простой и
доходчивой форме.

К ленинской теме Зощенко подходил около двадцати лет.
Первой и, пожалуй, единственной пробой сил был написанный еще в первой половине
20-х годов «Рассказ о том, как Семен Семенович Курочкин встретил
Ленина», перепечатывавшийся затем под заглавием «Исторический
рассказ». Писатель вернулся к этой теме лишь в конце 30-х годов,
обогащенный опытом разработки историко-революционной проблематики, пережив
существенный перелом в мировосприятии и творчестве.

Перу Зощенко принадлежат шестнадцать рассказов о
Ленине (двенадцать из них были напечатаны в 1939 году). В них раскрываются
черты ленинского характера. А в целом книга новелл воссоздает земной и
обаятельный образ вождя, воплотившего все лучшее, что выдвинула революционная
Россия.

Рассказы о Ленине Зощенко предназначал тоже для детей.
Поэтому из множества слагаемых личности Ленина бережно отобрано главное, то,
что доступно юному сознанию и без чего немыслимо представление о Ленине. Этому
заданию подчинена и художественная форма рассказов.

Хотя основные положения этой книги были навеяны
воспоминаниями Горького и поэмой Маяковского о Ленине, конкретное их воплощение
было новаторским, и потому новеллы Зощенко критикой и читателем воспринимались
как открытие.

В годы Великой Отечественной войны Михаил Зощенко жил
в Алма-Ате. Трагедия блокированного Ленинграда, грозные удары под Москвой,
великая битва на Волге, сражение на Курской дуге — все это глубоко переживалось
и в незатемненном городе у склонов Ала-Тау. Стремясь внести свою лепту в общее
дело разгрома врага, Зощенко много пишет на фронтовые темы. Здесь следует
назвать киносценарии короткометражных фильмов, небольшие сатирические пьесы
(«Кукушка и вороны» и «Трубка фрица» — 1942), ряд новелл
«Из рассказов бойцов» и юморесок, печатавшихся в «Огоньке»,
«Крокодиле», «Красноармейце», киноповесть «Солдатское
счастье».

В этот же период писатель продолжал работу над
наиболее крупным своим произведением военных лет — завершающей частью трилогии,
замысел которой возник еще в 30-е годы. В статье «О моей трилогии» М.
Зощенко писал:

«Сейчас я думаю приняться за новую книгу, которая
будет последней в моей трилогии, начатой «Возвращенной молодостью» и
продолженной «Голубой книгой». Все эти три книги, хоть и не
объединены единым сюжетом, связаны внутренней идеей» [8]. Раскрывая
содержание нового произведения, писатель отмечал, что «последняя книга
трилогии задумана значительно более сложной; в ней будет несколько иной подход
ко всему материалу, чем в «Возвращенной молодости» и «Голубой
книге», а те вопросы, которые я затрагивал в предыдущих двух книгах,
получат завершение в специальной главе новой книги.

Эта книга будет мало похожа на обычную художественную
прозу. Это будет скорее трактат, философский и публицистический, нежели
беллетристика». Повесть «Перед восходом солнца» (1943)
действительно «мало похожа» на обычную художественную прозу. Элементы
философско-публицистического трактата и очерково мемуарной литературы
представлены здесь с большей полнотой, нежели в предшествующих книгах трилогии.
Но принципиальное отличие третьей части состоит в другом. Повесть «Перед
восходом солнца» не продолжает, а во многом пересматривает принципы,
выработанные писателем прежде. Разрыв между намерениями и творческим
результатом привел автора к идейно-художественной неудаче.

Просчет состоял в том, что писатель сосредоточил свое
внимание на мрачном, меланхолии, навязчивой идее страха и тем самым начал
движение вспять от мажора и оптимизма первых частей трилогии. Место светлой
лирики заняло угрюмое и порою просто скучное повествование, лишь изредка
озаряемое подобием слабой улыбки. В повести «Перед восходом солнца»
Зощенко допустил и другой просчет, начисто освободив свое повествование от
юмора, всерьез обратившись за помощью к медицине и физиологии в осмыслении
социальных проблем.

В военные и послевоенные годы М. Зощенко не создал
произведений, существенно углубивших его собственные достижения предшествующей
поры. Юмор его значительно поблек и ослабел. Еще же многое из написанного в
грозовые годы войны с благодарностью воспринималось читателем и имело
положительный отклик в критических статьях и рецензиях. Ю. Герман рассказывал о
трудном походе наших боевых кораблей в Северном Ледовитом океане в годы Великой
Отечественной войны. Кругом вражеские мины, навис густой рыжий туман.
Настроение у моряков далеко не мажорное. Но вот один из офицеров стал читать
только что опубликованную во фронтовой газете зощенковскую «Рогульку»
(1943).

«За столом начали смеяться. Сначала улыбались,
потом кто-то фыркнул, потом хохот сделался всеобщим, повальным. Люди, дотоле
ежеминутно поворачивавшиеся к иллюминаторам, буквально плакали от смеха:
грозная мина вдруг превратилась в смешную и глупую рогульку. Смех победил
усталость… смех оказался сильнее той психической атаки, которая тянулась уже
четвертые сутки» [9].

Рассказ этот был помещен на щите, где вывешивались
номера походного боевого листка, потом обошел все корабли Северного флота.

В созданных М. Зощенко в 1941-1945 годах фельетонах,
рассказах, драматических сценках, сценариях, с одной стороны, продолжена
тематика довоенного сатирико-юмористического творчества (рассказы и фельетоны
об отрицательных явлениях жизни в тылу), с другой (и таких произведений
большинство) — развита тема борющегося и побеждающего народа.

Особое место в творчестве Зощенко принадлежит книге
партизанских рассказов. В партизанской цикле писатель снова обратился к
крестьянской, деревенской теме — почти через четверть века после того, как
написал первые рассказы о мужиках. Эта встреча с прежней темой в новую
историческую эпоху доставила и творческое волнение, и трудности. Не все из них
автор сумел преодолеть (повествование порой приобретает несколько услов-
нолитературный характер, из уст героев раздается книжно-правильная речь), но
главное задание все же осуществил. Перед нами действительно не сборник новелл,
а именно книга с целостным сюжетом.

В 50-е годы М. Зощенко создал ряд рассказов и
фельетонов, цикл «Литературных анекдотов», много времени и энергии
посвятил переводам. Особенно выделяется высоким мастерством перевод книги
финского писателя М. Лассила «За спичками».

Умер М. М. Зощенко 22 июля 1958 года.

Когда думаешь о главном в творчестве Зощенко, на
память приходят слова его соратника по литературе. Выступая на обсуждении
«Голубой книги», В. Саянов отнес Зощенко к самым демократическим
писателям-языкотворцам:

«Рассказы Зощенки демократичны не только по
языку, но и по действующим лицам. Не случайно, что сюжет рассказов Зощенки не
удалось и не удастся взять другим писателям-юмористам. Им не хватает больших
внутренних идейных позиций Зощенки. Зощенко так же демократичен в прозе, как
был демократичен в поэзии Маяковский» [10].

Принципиальное значение для характеристики вклада М.
Зощенко в советскую сатирико-юмористическую литературу имеют горьковские
оценки. М. Горький внимательно следил за развитием таланта художника,
подсказывал темы некоторых произведений, неизменно поддерживал его поиски в
новых жанрах и направлениях. Так, например, М. Горький увидел «скрытую
значительность» [11] повести «Сирень цветет», энергично
поддержал новаторскую книгу «Писем к писателю», кратко
проанализировал «Голубую книгу», специально отметив:

«В этой работе своеобразный талант ваш обнаружен
еще более уверенно и светло, чем в прежних.

Оригинальность книги, вероятно, не сразу будет оценена
так высоко, как она заслуживает, но это не должно смущать вас» (с. 166).

Особенно высоко ценил М. Горький комичевское искусство
писателя: «Данные сатирика у вас — налицо, чувство иронии очень острое, и
лирика сопровождает его крайне оригинально. Такого соотношения иронии и лирики
я не знаю в литературе ни у кого» (с. 159).

Произведения Зощенко имели большое значение не только
для развития сатирико-юмористической литературы в 20-30-е годы. Его творчество
стало значительным общественным явлением, моральный авторитет сатиры и ее роль
в социальнонравственном воспитании благодаря Зощенко необычайно возросли.

Михаил Зощенко сумел передать своеобразие» натуры
человека переходного времени, необычайно ярко, то в грустно-ироническом, то в
лирико-юмористическом освещения, показал, как совершается историческая ломка
его характера. Прокладывая свою тропу, он показывал пример многим молодым
писателям, пробующим свои силы в сложном и трудном искусстве обличения смехом.

Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы
материалы с сайта http://www.bankreferatov.ru/

Дата добавления: 27.01.2006

Михаил Зощенко – великий юморист, рассказы которого поражают сочным, народным языком и своеобразным юмором. Еще в 1922 году Есенин написал о Зощенко, что “в нем есть что-то от Чехова и Гоголя”. Герои Зощенко смешны, но вместе с тем вызывают сочувствие и жалость. М. Зощенко родился в семье художника-передвижника.

После смерти отца мать вынуждена была одна содержать восьмерых детей. Будущий писатель рос с ощущением несправедливости устройства мира. Очень часто современники Зощенко называли его “человеком с больной, не знавшей покоя совестью”.

Он считал, что обязан служить “бедному” человеку. Своим творчеством Зощенко призывал не бороться с человеком – носителем отрицательных обывательских черт, а посредством смеха над самим собой помогать от них избавляться. Писатель верил в воспитывающее слово литературы.

Даже язык зощенковских произведений необыкновенный. Он странный, по литературным меркам очень скудный, грубый, неуклюжий, но, по словам Ю. Томашевского, “затыкай, не затыкай уши – он существовал”. Сам Зощенко писал о своем языке: “Я пишу очень сжато. Фраза у меня короткая.

Доступная бедным. Может быть, поэтому у меня много читателей”.

В своих произведениях Зощенко обращает внимание на самые обыденные вещи советского быта: бюрократизм, мещанство, взяточничество, волокитство. Зощенко подсмеивается над незадачливостью своих героев и сочувствует им. В рассказе “Галоша” трагедия человека, потерявшего в трамвае свою галошу. Ситуация самая обыкновенная, однако она приносит герою множество неприятностей. “В трамвай вошел – обе галоши стояли на месте.

А вышел из трамвая – гляжу, одна галоша здесь, на ноге, а другой нету… И подштанники на месте. А галоши нету”.

Бросаясь на поиски галоши, герой сразу же сталкивается с различными трудностями, которые создают чиновники. На просьбу вернуть галошу в камере для потерянных вещей ему говорят: “Нету, уважаемый товарищ, не можем дать. Принеси удостоверение, что ты действительно потерял галошу.

Пущай домоуправление заверит этот факт, и тогда без излишней волокиты мы тебе выдадим то, что законно потерял”.

Но и на этом мытарства бедняги не заканчиваются. Абсурдность требований чиновников доходит даже до того, что с человека берут справку о невыезде. Жизнь героя полностью подчинена проблеме поиска злосчастной галоши. В течение определенного времени все усилия его направлены на пробивание бюрократической стены.

Он поглощен поисками, это стало целью жизни.

В конце концов, злополучная галоша находит своего владельца только через неделю, но за это время он теряет другую. Однако главный герой вовсе не расстроен, наоборот, он почти счастлив, потому что привык безропотно и безвольно подчиняться. “Вот, думаю, славно канцелярия работает. Сохраню эту галошу на память.

Пущай потомки любуются”.

В рассказе “Встреча” Зощенко высмеивает мнимое человеколюбие, мелочность и скупость. Главный герой заявляет в самом начале: “Скажу вам откровенно: я очень люблю людей”. Далее описывается его путешествие из Ялты в Алупку, причем путешествует наш человеколюбец пешком, хотя “невозможно жарко” и “пыль на зубах скрипит”.

Это говорит о его ужасной скупости, ведь можно было доехать и на автобусе.

Так вот, встретился ему в пути “небогато одетый человек”. Даже не встретился, а догнал. Догнал для того, чтобы указать более короткий путь да спросить сигаретку. Но наш герой, вместо того чтобы отблагодарить случайного попутчика, ищет в его действиях какой-нибудь подвох. “А теперь, вернувшись в Ленинград, я думаю: кто его знает – а может, ему курить сильно захотелось?..

Или, может, идти ему было скучно – попутчика искал. Так и не знаю в точности”.

Недоверие, животный страх, раболепство, бюрократизм и волокита – вот что беспощадно высмеивает Зощенко в своих небольших по размеру, но очень емких по сути рассказах. По очень меткому определению В. Шкловского, Зощенко писал о человеке, который ” живет в великое время, больше всего озабочен водопроводом, канализацией и копейками. Человек за мусором не видит леса”.

Русские
писатели-сатирики в 20-е годы отличались
особенной смелостью и откровенностью
своих высказываний. Все они являлись
наследниками русского реализма XIX века.

Популярности
М. Зощенко в 20-е годы мог позавидовать
любой маститый писатель в России. Но
его судьба сложилась в дальнейшем
сурово: ждановская критика, а далее —
долгое забвение, после которого вновь
последовало «открытие» этого замечательного
писателя для российского читателя. О
Зощенко начали упоминать как о писателе,
пишущем для развлечения публики.
Известно, что многие недоумевали, когда
«Похождения обезьяны» навлекли на себя
гнев чиновников от советской культуры.
Но у большевиков было уже выработано
чутье на своих антиподов. А. А. Жданов,
критикуя и уничтожая Зощенко, который
высмеивал глупость и тупость советской
жизни, против собственной воли угадал
в нем большого художника, представляющего
опасность для существующего строя.
Зощенко не прямо, не в лоб высмеивалкульт большевистских идей, а с
грустной усмешкой протестовал противлюбого насилия над личностью.Известно также, что в своих предисловиях
к из­даниям «Сентиментальных повестей»,
с предлагаемым непониманием и извращением
своего творчества, он писал: «На общем
фоне громадных масштабов и идей эти
повести о мелких, слабых людях и
обывателях, эта книга о жалкой уходящей
жизни действительно, надо полагать,
зазвучит для некоторых критиков какой-то
визгливой флейтой, какой-то сентиментальной
оскорбительной требухой».

Одна из
наиболее значительных повестей этой
книги «О чем пел соловей». Сам автор об
этой повести сказал, что она «… пожалуй,
наименее сентиментальная из сентиментальных
повестей». Или еще: «А что в этом сочинении
бодрости, может быть, кому-нибудь
покажется маловато, то это не верно.
Бодрость тут есть. Не через край, конечно,
но есть».

«А ведь»
посмеются над нами лет через триста!
Странно, скажут, людишки жили. Какие-то,
скажут, у них были деньги, паспорта.
Какие-то акты гражданского состояния
и квадратные метры жилой площади…»

Его нравственные
идеалы были устремлены в будущее. Зощенко
остро ощущал заскорузлость человеческих
отношений, пошлость окружающей его
жизни. Это видно из того, как он раскрывает
тему человеческой личности в маленькой
повести об «истинной любви и подлинном
трепете чувств», о «совершенно
необык­новенной любви». Мучаясь
мыслями о будущей лучшей жизни, писатель
часто сомневается и задается вопросом:
«Да будет ли она прекрасна?» И тут же
рисует простейший, расхожий вариант
такого будущего: «Может быть, все будет
бесплатно, даром. Скажем, даром будут
навязывать какие-нибудь шубы или кашне
в Гостином дворе». Далее писатель
приступает к созданию образа героя.
Герой его — самый простой человек, и
имя у него заурядное — Василий Былинкин.
Читатель ждет, что автор сейчас начнет
высмеивать своего героя, но нет, автор
серьезно повествует о любви Былинкина
к Лизе Рундуковой. Все действия, которые
ускоряют разрыв между влюбленными,
несмотря на их смехотворность (виновник
— недоданный невестиной мамашей комод)—
семейная серьезная драма. У русских
писателей-сатириков вообще драма и
комедия существуют рядом. Зощенко как
бы говорит нам, что, пока такие люди, как
Василий Былинкин, на вопрос: «О чем поет
соловей?» — будут отвечать: «Жрать
хочет, от того и поет», — достойного
будущего нам не видать. Не идеализирует
Зощенко и наше прошлое. Чтобы в этом
убедиться, достаточно прочесть «Голубую
книгу». Писатель знает, сколько пошлого
и жестокого за плечами человечества,
чтобы можно было враз от этого наследия
освободиться. Подлинную славу ему
принесли маленькие юмористические
рассказы, которые он публиковал в
различных журналах и газетах — в
«Литературной неделе», «Известиях»,
«Огоньке», «Крокодиле» и многих других.

Юмористические
рассказы Зощенко входили в различные
его книги. В новых сочетаниях они каждый
раз заставляли по-новому взглянуть на
себя: иногда они представали как цикл
рассказов о темноте и невежестве,
а порой — как рассказы о мелких
приобретателях. Зачастую речь в них шла
о тех, кто остался за бортом истории. Но
всегда они воспринимались как рассказы
резко сатирические.

Прошли годы,
изменились бытовые условиянашей
жизни, но даже отсутствие тех многочисленных
деталей быта, в которых существовали
персонажи рассказов, не ослабило силы
сатиры Зощенко. Просто раньше страшные
и отвратительные детали быта воспринимались
лишь как шарж, а сегодня они приобрели
черты гротеска, фантасмагории.

То же произошло
и с героями рассказов Зощенко: современному
читателю они могут показаться нереальными,
насквозь придуманными. Однако Зощенко,
с его острым чувством справедливости
и ненависти к воинствующему мещанству,
никогда не отходил от реального видения
мира.

Даже на
примере нескольких рассказов можно
определить объекты сатиры писателя. В
«Тяжелых временах» главным «героем
является темный, невежественный человек,
с диким, первобытным представлением о
свободе и правах. Когда ему не позволяют
завести в магазин лошадь, которой нужно
непременно примерить хомут, он сетует:
«Ну и времечко. Лошадь в лавку не
допущают… А давеча мы с ней в пивной
сиде-ли — и хоть бы хны. Слова никто не
сказал. Заведывающий даже лично смеялся
искренно… Ну и времечко».

Родственный
ему персонаж встречается в рассказе
«Точка зрения». Это — Егорка, который
на вопрос о том, много ли |«баб-то
сознательных», заявляет, что таковых
«маловато вообще». Вернее, он вспомнил
одну: «Да и та неизвестно как… (Может,
кончится». Самой сознательной оказывается
женщина, которая по совету какого-то
знахаря приняла шесть неведомых пилюль
и теперь находится при смерти.

В рассказе
«Столичная штучка» главный персонаж,
Лешка Коновалов, — вор, выдающий себя
за бывалого человека. [На собрании в
деревне его посчитали достойной
кандидатурой на должность председателя:
ведь он только что приехал из города
(«…два года в городе терся»). Все его
принимают за [этакую «столичную штучку»
— никто не знает, что он там делал. Однако
монолог Лешки выдает его с головой:
«Говорить можно… Отчего это не говорить,
когда я все знаю… Декрет знаю или какое
там распоряжение и примечание. Или,
например, кодекс… Все ето знаю. Два
года, может, терся… Бывало, сижу в камере,
а к тебе бегут. Разъясни, дескать, Леша,
какое ето примечание и декрет».

Интересно,
что не только Леша, два года отсидевший
в Крестах, но и многие другие герои
рассказов Зощенко пребывают в полной
уверенности, что они знают абсолютно
все и обо всем могут судить. Дикость,
мракобесие, примитивность, какое-то
воинствующее невежество— таковы их
основные черты.

Однако
основным объектом сатиры Зощенко стало
явление, которое, с его точки зрения,
представляло наибольшую опасность для
общества. Это вопиющее, торжествующее
мещанство. Оно предстает в творчестве
Зощенко в таком неприглядном виде, что
читатель ясно ощущает необходимость
немедленной борьбы с этим явлением.
Зощенко показывает его всесторонне: и
с экономической стороны, и с точки зрения
морали, и даже с позиции нехитрой
мещанской философии.

Истинный
герой Зощенко во всей красе предстает
перед нами в рассказе «Жених». Это Егорка
Басов, которого настигла большая беда:
у него умерла жена. Да как не вовремя!
«Время было, конечно, горячее — тут и
косить, тут и носить, и хлеб собирать».
Какие же слова слышит от него жена перед
смертью? «Ну… спасибо, Катерина
Васильевна, без ножа вы меня режете.
Невовремя помирать решили. Потерпите…
до осени, а осенью помирайте». Только
жена умерла, Егорка отправился свататься
к другой женщине. И что же, опять осечка!
Выясняется, что женщина эта хромая, а
значит, хозяйка неполноценная. И он
везет ее обратно, но не довозит до дома,
а скидывает ее имущество где-то на
полпути. Главный герой рассказа — не
просто задавленный нищетой и нуждой
человек. Это человек с психологией
откровенного негодяя. Он начисто лишен
элементарных человеческих качеств и
примитивен до последней степени. Черты
мещанина в этом образе возведены до
вселенского масштаба.

А вот рассказ
на философскую тему «Счастье». Героя
спрашивают, было ли в его жизни счастье.
Не каждому удастся ответить на этот
вопрос. Но Иван Фомич Тестов точно знает,
что в его жизни «обязательно счастье
было». В чем же оно заключалось? А в том,
что Ивану Фомичу удалось за большую
цену вставить зеркальное стекло в
трактире и пропить полученные деньги.
И не только! Он даже «покупки, кроме
того, сделал: купил серебряное кольцо
и теплые стельки». Серебряное кольцо
— это явно дань эстетике.Видимо, от
пресыщенности — невозможно же все
пропить и проесть. Герой не знает, большое
это счастье или маленькое но уверен,
что именно — счастье, и оно ему «на всю
жизнь запомнилось».

В рассказе
«Богатая жизнь» кустарь-переплетчик
выигрывает по золотому займу пять тысяч.
По идее, на него неожиданно свалилось
«счастье», как на Ивана Фомича Тестова.
Но если тот сполна «насладился» подарком
судьбы, то в данном случае деньги вносят
разлад в семью главного героя. Происходит
ссора с родственниками, сам хозяин
боится выйти со двора — дрова сторожит,
а его жена пристрастилась играть в лото.
И тем не менее кустарь мечтает: «А чего
это самое… Розыгрыш-то новый скоро ли
будет? Тысчонку бы мне, этово, неплохо
выиграть для ровного счета…» Такова
участь ограниченного и мелочного
человека— мечтать о том, что все
равно не принесет радости, и даже не
догадываться — почему.

Среди его
героев легко встретить и невежественных
болтунов-демагогов, считающих себя
хранителями какой-то идеологии, и
«ценителей искусства», требующих, как
правило, вернуть им деньги за билет, а
главное, бесконечных, неистребимых и
всепобеждающих «махровых» мещан.
Меткость и острота каждой фразы поражают.
«Я пишу о мещанстве. Да, у нас нет мещанства
как класса, но я по большей части делаю
собирательный тип. В каждом из нас
имеются те или иные черты и мещанина, и
собственника, и стяжателя. Я соединяю
эти характерные, часто затушеванные
черты в одном герое, и тогда этот герой
становится нам знакомым и где-то
виденным.».

Среди
литературных героев прозы 20-х годов
особое место занимают персонажи рассказов
М. Зощенко. Бесконечно множество мелких
людей, часто малообразованных, не
отягощенных грузом культуры, но осознавших
себя «гегемонами» в новом обществе.
М. Зощенко настаивал на праве писать об
«отдельном незначительном человеке».
Именно «маленькие люди» нового времени,
составляющие большинство населения
страны, с энтузиазмом отнеслись к задаче
разрушения «плохого» старого и построения
«хорошего» нового. Критики не хотели
«узнавать» в героях М. Зощенко нового
человека. По поводу этих персонажей то
говорили об анекдотическом преломлении
«старого», то о сознательном акценте
писателя на всем, что мешает советскому
человеку стать «новым». Порой упрекали,
что он вывел не столько «социальный
тип, сколько примитивно мыслящего и
чувствующего человека вообще». Были
среди критиков и такие, кто обвинял
Зощенко в презрении в «рожденному
революцией новому человеку». Надуманность
героев не вызывала сомнения. Очень уж
не хотелось связывать их с новой жизнью.
Герои Зощенко погружены в быт.

Военное
прошлое Зощенко (ушёл добровольцем на
фронт в самом начале войны, командовал
ротой, затем батальоном, четырежды
награждён за храбрость, был ранен,
отравлен ядовитыми газами, следствием
чего стал порок сердца) отчасти отразилось
в рассказах Назара Ильича господина
Синебрюхова (Великосветская история).

Соседние файлы в предмете [НЕСОРТИРОВАННОЕ]

• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #

«Над кем смеется М. Зощенко (по рассказам „Галоша“, „Встреча“)

Михаил Зощенко – великий юморист, рассказы которого поражают сочным, народным языком и своеобразным юмором. Еще в 1922 году Есенин написал о Зощенко, что « в нем есть что-то от Чехова и Гоголя». Герои Зощенко смешны, но вместе с тем вызывают сочувствие и жалость. М. Зощенко родился в семье художника-передвижника. После смерти отца мать вынуждена была одна содержать восьмерых детей. Будущий писатель рос с ощущением несправедливости устройства мира. Очень часто современники Зощенко называли его «человеком с больной, не знавшей покоя совестью». Он считал, что обязан служить «бедному» человеку. Своим творчеством Зощенко призывал не бороться с человеком – носителем отрицательных обывательских черт, а посредством смеха над самим собой помогать от них избавляться. Писатель верил в воспитывающее слово литературы. Даже язык зощенковских произведений необыкновенный. Он странный, по литературным меркам очень скудный, грубый, неуклюжий, но, по словам Ю. Томашевского, «затыкай, не затыкай уши – он существовал». Сам Зощенко писал о своем языке: «Я пишу очень сжато. Фраза у меня короткая. Доступная бедным. Может быть, поэтому у меня много читателей».

В своих произведениях Зощенко обращает внимание на самые обыденные вещи советского быта: бюрократизм, мещанство, взяточничество, волокитство. Зощенко подсмеивается над незадачливостью своих героев и сочувствует им. В рассказе «Галоша» трагедия человека, потерявшего в трамвае свою галошу. Ситуация самая обыкновенная, однако она приносит герою множество неприятностей. «В трамвай вошел – обе галоши стояли на месте. А вышел из трамвая – гляжу, одна галоша здесь, на ноге, а другой нету… И подштанники на месте. А галоши нету».

Бросаясь на поиски галоши, герой сразу же сталкивается с различными трудностями, которые создают чиновники. На просьбу вернуть галошу в камере для потерянных вещей ему говорят: «Нету, уважаемый товарищ, не можем дать. Принеси удостоверение, что ты действительно потерял галошу. Пущай домоуправление заверит этот факт, и тогда без излишней волокиты мы тебе выдадим то, что законно потерял».

Но и на этом мытарства бедняги не заканчиваются. Абсурдность требований чиновников доходит даже до того, что с человека берут справку о невыезде. Жизнь героя полностью подчинена проблеме поиска злосчастной галоши. В течение определенного времени все усилия его направлены на пробивание бюрократической стены. Он поглощен поисками, это стало целью жизни.

В конце концов, злополучная галоша находит своего владельца только через неделю, но за это время он теряет другую. Однако главный герой вовсе не расстроен, наоборот, он почти счастлив, потому что привык безропотно и безвольно подчиняться. «Вот, думаю, славно канцелярия работает. Сохраню эту галошу на память. Пущай потомки любуются».

В рассказе «Встреча» Зощенко высмеивает мнимое человеколюбие, мелочность и скупость. Главный герой заявляет в самом начале: «Скажу вам откровенно: я очень люблю людей». Далее описывается его путешествие из Ялты в Алупку, причем путешествует наш человеколюбец пешком, хотя «невозможно жарко» и «пыль на зубах скрипит». Это говорит о его ужасной скупости, ведь можно было доехать и на автобусе.

Так вот, встретился ему в пути «небогато одетый человек». Даже не встретился, а догнал. Догнал для того, чтобы указать более короткий путь да спросить сигаретку. Но наш герой, вместо того чтобы отблагодарить случайного попутчика, ищет в его действиях какой-нибудь подвох. «А теперь, вернувшись в Ленинград, я думаю: кто его знает – а может, ему курить сильно захотелось?.. Или, может, идти ему было скучно – попутчика искал. Так и не знаю в точности».

Недоверие, животный страх, раболепство, бюрократизм и волокита – вот что беспощадно высмеивает Зощенко в своих небольших по размеру, но очень емких по сути рассказах. По очень меткому определению В. Шкловского, Зощенко писал о человеке, который « живет в великое время, больше всего озабочен водопроводом, канализацией и копейками. Человек за мусором не видит леса».

Особенности отображения действительности 20х-30х г.г. в сатирических рассказах Михаила Зощенко.

Министерство образования РФ

Муниципальное образовательное
учреждение

Средняя общеобразовательная
школа «Дневной пансион-84»

с углубленным изучением
отдельных предметов

Реферат по литературе

Особенности отображения действительности 20х-30х г.г.

в сатирических рассказах Михаила Зощенко.

Выполнила: Кабайкина Мария,

ученица 11а класса

Руководитель: Корягина Т.М.,

Самара, 2005
Содержание.

Введение…………………………………………………………………………………………3

Глава 1. Художественный мир Михаила
Зощенко.

1.1.Образ рассказчика и позиция
автора……………………………………………………4

1.2. Тематика и проблематика
рассказов …………………………..………………………7

1.3. Двадцатые
годы глазами героев Михаила Зощенко …………………………………10

Глава 2.
Художественное
своеобразие рассказов Михаила Зощенко.

2.1. Особенности
механизма смешного в творчестве писателя…………………..….13 

2.2. Роль
предметной детали в показе ущербности отношений между мужчиной и        
женщиной………………………………………………………………………………. 15

2.3. Языковые
особенности рассказов ……..…………………..………………………19

Заключение   .………………………………………………………………………………….20

Библиография . ………………………………………………………………………………..21

Приложение  За что осудили М.
Зощенко. …………………………………………………22
Введение

Актуальность.

Произведения Михаила Зощенко
современны своей проблематикой и системой образов. Писатель беззаветно любил
свою страну и поэтому болел душой за всё, что происходило в ней в
послереволюционные годы. Сатира Зощенко направлена против пороков общества:
мещанства, обывательщины, социального чванства, бескультурья, воинствующей
безграмотности, примитивности мышления.

Некоторые сюжеты рассказов в какой-то
мере повторяются в современной жизни. Именно это делает рассказы актуальными в
настоящее время.

Проблема исследования.

Автор данной работы рассмотрел
следующие проблемы: образ рассказчика и позицию автора в сатирических рассказах
М. Зощенко 20-30-х гг., видение героем окружающей действительности, тематику и
проблематику рассказов, способ отображения характера героя с помощью
разнообразных художественных средств.

Объект исследования.

Сборники рассказов Михаила Зощенко,
критические статьи, посвящённые творчеству писателя, суть поднятых проблем.

Цель.

Цель данной работы – выявить наиболее
характерные для писателя способы отображения действительности
послереволюционного времени в России.

Задачи.

 Проследить, как и с помощью каких
приемов автор изображал типичного советского человека, его характер мыслей,
поступки, идеологию, видение «нового времени».

Глава 1. Основные
черты, характерные для творчества М. Зощенко.

1.1. Образ рассказчика и
позиция автора.

Зощенко — один из
первых писателей советского времени, который в качестве рассказчика выбрал
самого себя, практически во всех его произведениях присутствует он сам, как мне
кажется, это происходит потому, что автор всегда был человеком «от народа», его
волновало всё, что происходит с его героями и с обществом в целом, поэтому он
не мог, не хотел оставаться «за кадром». Писатель ищет и находит своеобразную
интонацию, в которой слились воедино лирико-ироническое начало (оно является
неотъемлемой частью творчества Михаила Михайловича) и интимно-доверительная
нотка, устраняющая всякую преграду между рассказчиком и читателем-слушателем.
Важно отметить, что время делало своё: образ героя-рассказчика, как и
творчество писателя, тоже менялся, сначала это был герой-рассказчик,
непосредственный участник действия, в рассказах более позднего времени
повествование вовсе «обезличено», менялись герои-повествователи, стирались
различия между ними, характерные личностные черты исчезали напрочь, но не
утрачивалась сама форма сказового повествования, благодаря которой создаётся 
«домашняя» атмосфера, хотя присутствуют массовые обращения к народу и автор
настолько приближен к читателю-слушателю, что хочется слушать его бесконечно.

В зощеновских
рассказах, построенных в форме сказа, можно выделить две главные разновидности.
В одних персонаж совпадает с рассказчиком, в том числе фабульно: герой
рассказывает о себе, сообщает подробности о своей среде и биографии,
комментирует свои поступки и слова («Кризис», «Баня» и др.). В других – сюжет
отделён от рассказчика, рассказчик — не главный герой, а лишь наблюдатель
описываемых событий и поступков.

Повествователь
связан с лицом, о котором идёт речь (с персонажем), биографически (товарищ или
родственник) или идейно (собрат по классу, по убеждениям и психологии), явно
сочувствует своему персонажу и «переживает» за него. По существу, рассказчик в
большинстве произведений Зощенко – это одно и то же лицо, предельно близкое
своим персонажам,  человек, обладающий достаточно низким уровнем культуры,
примитивным сознанием, стремящимся осмыслить всё происходящее с точки зрения
пролетария, представителя основного социального класса, а также заодно и жителя
густонаселённой коммунальной квартиры, с её мелкими дрязгами и уродливым, на
нынешний читательский взгляд, бытом.

Постепенно в
творчестве Зощенко индивидуальные черты рассказчика становятся всё более
расплывчатыми, условными, исчезает мотивировка знакомства рассказчика с
событиями, о которых он повествует, так, например, в рассказе «Нервные люди»
вся предыстория ограничивается фразой «Недавно в нашей коммунальной
квартире драка произошла». Вместо биографически-определенного рассказчика
(своего рода персонажа) у Зощенко появляется безликий, с сюжетной точки зрения,
повествователь, близкий к традиционному образу автора, изначально знающему всё
о своих героях. Однако при этом повествование сохраняет форму сказа, хотя
первое лицо может появляться в нём редко; не утрачивается и общее впечатление
причастности повествователя к быту героев, к их жизненному и
идейно-психологическому миру, ощущение его единства с ними.

Писателем
достигается поразительный эффект: ему удаётся до предела сократить смысловую
дистанцию, отделяющую автора от героя и близкого ему читателя, как бы
раствориться в мире своих героев и читателей-слушателей. Отсюда и
фантастическая любовь к Зощенко читателей, являющихся прототипами, а может, уже
отдалённо напоминающих героев его произведений, и осуждение критиков, желающих
видеть дистанцию между автором и его персонажами (прямую оценку негативных
явлений, противопоставление отрицательным типажам положительных примеров,
обличительный и гневный пафос). Автор как бы сливался со своими героями,
отождествлялся с ними, что имело для самого Зощенко далеко идущие последствия.
На первый взгляд легкомысленные и даже иногда фривольные рассказы и новеллы
Михаила Зощенко не оставили равнодушными множество критиков-современников,
которые наперебой принялись осуждать творчество писателя, его видение проблем,
стиль и характер произведений. Так, например, в Литературной энциклопедии
1920-1930-х годов автор статьи Н. Светлов  прямо писал: «Основной комический
приём Зощенко — пёстрый и ломаный язык, которым говорят и герои его новелл, и
сам автор-рассказчик. <…> Высмеивая своих героев, Зощенко как автор
никогда не противопоставляет им себя и не подымается выше их кругозора. Один и
тот же шутовской сказ окрашивает не только все без исключения новеллы Зощенко,
но и его авторские предисловия, и его автобиографию. Анекдотическая
легковесность комизма, отсутствие социальной перспективы отмечают творчество
Зощенко мелкобуржуазной и обывательской печатью»^{[4, 342]}. В том же
духе писали и другие критики, и следует отметить, что каждая последующая
публикация критиков приобретала всё более жёсткий характер и явно выражала
крайнюю неприязнь к писателю-обывателю, оскверняющему не только «счастливый»
быт простого человека, но и сеющему сомнение в уме пролетария.

Опасный смысл
этой тенденции понимал и сам Зощенко, писавший: «Критика стала смешивать
художника с его персонажами. Настроения персонажей <…> отождествлялись с
настроениями писателя. Это была вопиющая ошибка »^{[2, 10]}.

И, тем не менее,
единство персонажей и повествователя – принципиальная установка в творчестве
писателя. Автор хочет продемонстрировать такого повествователя, который не
только никак не отделяет себя от героя, но и гордится своим родством с ним,
своей идейной, биографической, психологической, а также бытовой близостью к нему.

1.2. Тематика и проблематика
рассказов.

На что же
направлена сатира М. Зощенко? По меткому определению В. Шкловского, Зощенко
писал о человеке, который «живёт в великое время, а больше всего озабочен
водопроводом, канализацией и копейками. Человек за мусором не видит леса»^[1,
67]. Зощенко увидел своё назначение в том, чтоб решить задачу – открыть
пролетарию глаза. Это и стало впоследствии великим литературным достижением
этого писателя. В своей статье «О себе, о критиках и о своей работе» Михаил
Зощенко говорит о том, что он – пролетарский писатель, вернее, он пародирует
своими вещами того воображаемого, но подлинного пролетарского писателя, который
существовал бы в теперешних условиях жизни и в теперешней среде. Зощенко пишет:
«Темы моих рассказов проникнуты примитивной философией, которая как раз по
плечу моим читателям»^{[2, 42]}. Этот писатель недалеко ушёл от
родившей и  выдвинувшей его среды. Всё, чем вооружены его герои, – это та самая
«наивная философия»,  представляющая «адскую смесь» политической демагогии и
примитивного стяжательства, узость обывательского кругозора и претензии
всемирного «гегемона», мелочность и склочность интересов, воспитанных на
коммунальной кухне.

Зощеновский
«пролетарский писатель» разоблачает себя, он открыто даёт понять, что его
творчество — это пародия на писателей-пролеткультовцев, которые стремились
преподнести народу перфектную идеологию мысли и трафарет поведения «истинного
пролетария», «настоящего гражданина великой страны». Именно эта  пародийность,
а, заметьте, не подражание, делают творчество автора крайне комичным,
парадоксальным и провокационным, выявляет полнейшую несостоятельность претензий
идеологов мысли и рапповцев на первое место в литературе, а их героев из
рабочего класса – на руководящую роль в обществе. Этот необычайный и уникальный
литературно-психологический приём, разработанный и обоснованный самим
писателем, Зощенко называл «перестройкой читателей».

«…Я стою за
перестройку читателей, а не литературных персонажей, — отвечал Зощенко своим
корреспондентам в печати. – И в этом моя задача. Перестроить литературный
персонаж – это дёшево стоит. А вот при помощи смеха перестроить читателя,
заставить отказаться от тех или иных мещанских и пошлых навыков – вот это будет
правильное дело писателя » ^{[2, 45]}.

Темы его
рассказов – неустроенный быт, кухонные разборки, жизнь бюрократов, обывателей,
чиновников, комичные жизненные ситуации не только в доме героя, но и в
присутственных местах, где персонаж показывает себя «во всей красе», причём, он
убеждён в своей правоте, т.к. является простым честным человеком, на котором
«держится вся страна». Зощенко ничем не уступает маститым писателям русской
литературы. Он мастерски описывает среду жизни людей 20-30-х годов, мы видим
коммуналки, тесные общие кухни с чадящими примусами. Ругань и драки – нередкое
явление зощеновских произведений. В рассказе «Нервные люди» ругаются соседи на
кухне коммуналки; один из жителей  самовольно воспользовался  личной тёркой
другого жильца, тот готов разорвать своего соседа и возмущённо кричит: «Я на
предприятии вкалываю ну ровно слон за свои 65 рублей и нипочём не позволю
пользовать моё имущество!»

Писатель-сатирик
описывает каждую «пошлую мелочь», которая может вывести из равновесия обычного
пролетария. Читатель и по сей день смеётся вместе с Зощенко над беспечными
женихами, готовыми жениться, даже не рассмотрев толком невесту, или же
принимающих во внимание абсурдные, на современный взгляд, условия.  Так,
например, в рассказе «Жених» несколько дней назад овдовевший Егорка Басов
выбирает себе невесту исключительно для работы в огороде, т.к. «время было
горячее — косить, носить и хлеб собирать», а жена героя удружила – померла не
вовремя.  Уже погрузив на телегу бабочкин скудный скарб, он вдруг замечает, что
невеста прихрамывает, и нерадивый жених тут же отказывается от женитьбы,
объясняя это тем, что время горячее, а она воду понесёт – расплескает всё.

Недолго думая, он
скидывает на землю перину «невесты», а пока та подбирала своё имущество, Егорка
Басов поскорей уехал прочь.

Вот так герои
Зощенко видят для себя препятствия в каждой мелочи, и эта мелочность всех
пролетариев удручает, заставляет задуматься: для чего же всё-таки пролилось
столько крови в революциях, ведь всё равно суть человека осталась прежней?

Сатира, словно прожектор, высвечивает
и показывает всем все недостатки, пороки общества. «Новые люди» Зощенко – это
обычные люди, каких много вокруг: в перенаселённой коммунальной квартире, в
магазинной очереди, в трамвае, в бане, театре, везде. «…Я взял если не типичного
обывателя, то, во всяком случае, человека, которого можно найти во множестве.
Эти люди обезличены долгой жизнью в унизительных условиях,  при этом они не
всегда осознают причину своей обезличенности».

Итак, в рассказах
М. Зощенко просматривается с одной стороны, низкий уровень культуры, сознания,
морали героев, хамоватость, нахрапистость завоевателя; с другой – вдалбливание
в сознание средствами коммунистической пропаганды и агитации чувства классового
превосходства над «аристократами» и «буржуями», интеллигенцией, убеждённость в
своей пролетарской «чистопородности», которая автоматически делает человека
выше, лучше.

В этом – одно из основных
противоречий времени, определяющих проблематику рассказов Зощенко.

«Новый человек»
до мозга костей проникся новой жизнью, он считает себя неотъемлемой частью
этого мира, но, по сути, оказывается новым лишь по форме, с чисто внешней
стороны, но изнутри он остаётся прежним, мало чем изменившимся, ничего не
понимающим в политике, зато активно включенным в общественные отношения – резко
политизированные, наполненные пафосом, агитационные. Произошло разрушение
прошлых устоявшихся в дореволюционное время ценностей и норм.

Герои таких
рассказов, как «Богатая жизнь», «Жертва революции», «Аристократка», «Нервные
люди», «Пациентка», «Хозрасчёт», «Рабочий костюм», «Прелести культуры»,
«Монтёр», — люди недалёкие, не очень грамотные, лишённые определённых
нравственных и политических устоев, идейных принципов. Люди эти – граждане
новой России, втянутые революцией в водоворот истории, ощутившие свою
причастность к ней, добровольно быстро усвоили все практические выгоды и
социальные последствия своего нового, классово-привилегированного положения
«трудящихся», «простых людей» из низов, «новых людей», представляющих советское
общество.

1.3. Двадцатые годы глазами героев Михаила Зощенко.

Жизнь общества
двадцатых годов прошлого века можно изучать по произведениям Михаила Зощенко,
пестрящим разнообразием характеров, образов, сюжетов. Автор считал, что его
книги должны быть понятны самому народу, поэтому писал простым языком, языком
улиц, коммунальных квартир, обывателей. «…Зощенко заставляет увидеть за автором
некое новое литературное право – говорить «от себя», но не своим голосом».
Автор, как художник, тщательно вырисовывает действительность 20-х годов. В
юмористических рассказах Зощенко читатель может ощутить «…подспудную печаль,
едва уловимый намёк на присутствие философствования о жизни, появившийся в
неожиданной и непривычной форме ».

Зощенко четко
подмечает пережитки старого строя. Сознание людей невозможно изменить сразу.
Зощенко иногда работал в совхозе, сталкивался с тем, что крестьяне принимали
его за барина, низко кланялись и даже целовали руки. И это случалось уже после
революции. Крестьянская масса до сих пор четко не представляла себе, что такое
революция, не была образованной и продолжала жить по-старому.
 Часто люди в революции видели вседозволенность, безнаказанность за совершённые
поступки. В рассказе «Тормоз Вестингауза»  «малость окосевший» герой хвалится,
что в силу его происхождения ему все с рук сойдет. Он срывает тормоз поезда, но
машина не останавливается. Герой приписывает такую безнаказанность
исключительности своего происхождения. «… Пущай публика знает, — происхождение
очень отличное». На самом деле герой остается безнаказанным, так как тормоз
неисправен.
Простому народу трудно увидеть всю историческую значимость революционных
событий. Например, Ефим Григорьевич в рассказе « Жертва революции» воспринимает
это масштабное событие через призму натертых полов. «Натер я им (графу – О.М.)
полы, скажем, в понедельник, а в субботу революция произошла…». Ефим
Григорьевич спрашивал у прохожих, что случилось. Те отвечали, что «Октябрьская
революция. Он бежит по военному городку с тем, чтобы сообщить графу, что часики
Ефим Григорьевич положил в кувшин с пудрой».

Зощенко отмечал,
что революция простыми людьми не осознавалась как эпохальное событие. Для Ефима
Григорьевича важнее его личные переживания, никак с событиями перемен в стране
не связанные. О революции он говорит мимоходом, вскользь. Она «…сужается до
размеров ничем не примечательного, едва нарушившего ритм жизни события». И
только потом герой горделиво причисляет себя к общей массе людей, принимавших
непосредственное участие в революции.

Зощенко пытался
проникнуть в жизнь и сознание простого человека. Инертность человеческой
природы стала главным объектом творчества писателя. Социальный круг был велик:
рабочие, крестьяне, служащие, интеллигенты, нэпманы и «бывшие». Зощенко
разоблачает особый тип сознания, мещанский, который не определяет сословие, а
становится нарицательным для всех. В сцене в вагоне («Гримаса НЭПА») отражен
отсвет широкого общественного движения 20-х годов за выполнение норм «Кодекса
труда». Видя грубую эксплуатацию старухи, люди в вагоне понимают, что нарушена
норма в отношении «старослужащего человека». Но когда оказывается, что
оскорбляемая старуха «всего-навсего преподобная мамаша», ситуация меняется.
Обидчик становится обвинителем, ссылаясь на «Кодекс труда». Этот документ служит
для прикрытия хамства и цинизма. Взятый вне официальных рамок мир утрачивает
свое значение.
Персонажам Зощенко свойственно самодовольное чувство причастности к событиям
века. «Даже вот когда в эпоху военного коммунизма НЭП вводили, я не
протестовал. НЭП так НЭП. Вам видней». («Прелести культуры»)^{[3, 302]}.
Зощеновский «маленький человек» в рамках новой культуры уже не считает себя
таковым, а говорит, что он средний. Ему свойственно горделивое отношение к
делу, причастность к эпохе. «Мало ли на свете делов у среднего человека!» —
заявляет он. Глубоко скрытый морализм писателя за его скрытыми сатирическими
сюжетами показывает стремление автора к реформации нравов в новых условиях. Он
затрагивает проблему гибели человеческого в человеке. Теперь человек новой
эпохи чувствует себя выше «буржуев», отпрысков старого мира. Но внутренне он
остается прежним, с его пороками, жизненными победами и
неудачами.                                                                                                
Идеология большевизма воспевала среднего рабочего, видела в нём опору мира, и
поэтому маленькие, казалось бы, люди, заявляют о себе гордо, не из-за личных
заслуг, а прикрываясь идеологией. «Если собрать все сатирические рассказы
писателя 20-х годов в одно повествование, перед взором читателя предстанет
картина общественного разложения, распада всех связей, извращение принципов и
ценностей, деградация человека под влиянием бесчеловечных условий и событий»^[6,161].

Зощенко подвергался нападкам со стороны властей и подчинённых им писателей.
Многие критики 20-х годов видели в зощеновском человеке героя старого времени,
необразованного, себялюбивого, скупого, наделенного всеми людскими пороками,
которые свойственны только людям старой культуры. Другие же считали, что
Зощенко воплощает то, как жить не следует, что человеку на пути построения
коммунизма мешает его мещанская природа.

Автор обращается к общечеловеческим
темам, разоблачает пошлость, низость поступков людей. Произведения Зощенко
отражают быт людей, их взаимоотношения, повседневные нужды, осознание новой
действительности. Так, зощеновский человек живет в недостойных для него
условиях, автор часто подчеркивает бедность быта обывателей. Неустроенность
быта людей наблюдается во всем. В рассказе  «Любовь» автор делает акцент на
неспособность маленького человека с его мещанским сознанием испытывать высокое
чувство.

Глава 2. Художественное своеобразие рассказов Михаила Зощенко.

2.1. Особенности механизма
смешного в творчестве писателя.

Главным открытием
прозы Зощенко были его герои, люди самые обыкновенные, неприметные, не
играющие, по грустно-ироническому замечанию писателя, «роли в сложном механизме
наших дней»^{[2, 38]}. Эти люди далеки от понимания причин и смысла
происходящих перемен, не могут в силу своих привычек, взглядов, интеллекта
приспособиться к складывающимся отношениям между обществом и человеком, между
отдельными людьми, не могут привыкнуть к новым государственным законам и
порядкам.  Поэтому попадают в нелепые, глупые, а порой тупиковые ситуации, из
которых самостоятельно выбраться не могут, а если им это всё-таки удаётся, то с
большими моральными и физическими потерями.

Древнегреческий философ Платон,
демонстрируя своим ученикам, как ведёт себя человек под влиянием тех или иных
жизненных обстоятельств, брал марионетку и дёргал за нити, и она принимала
неестественные позы, становилась уродливой, жалкой, смешной. Зощеновские
персонажи, подобны этой марионетке, а быстро изменяющиеся обстоятельства
(законы, порядки, общественные отношения и др.) к которым они не могут
приспособится и привыкнуть, суть нити, делающие беззащитными или глупыми,
жалкими или безобразными, ничтожными или спесивыми. Всё это вызывает комический
эффект, а в сочетании с просторечьями, жаргонизмами, словесными каламбурами и
ляпусами, специфическими зощеновскими словечками и выражениями («аристократка
мне и не баба вовсе, а гладкое место», «мы за дырками не приставлены», «что
пардон, то пардон», «извольте видеть» и др.)  вызывают в зависимости от их
концентрации улыбку или смех, которые должны, по замыслу писателя, помочь
человеку понять, что «хорошо, что плохо, а что посредственно».

Что же это за
обстоятельства (нити), которые так безжалостны к героям Зощенко? В рассказе
«Баня» — это порядки в городском коммунальном хозяйстве, основанные на
пренебрежительном отношении к простому человеку, который может позволить себе
ходить только в «обыкновенную» баню, где за вход берут «гривенник». В такой
бане «дают два номерка. Один за бельё, другой за пальто с шапкой. А голому
человеку куда номерки девать?» Вот и приходится посетителю привязывать «к ногам
по номерку, чтобы не враз потерять». И неудобно посетителю, «номерки по пяткам
хлопают – ходить скучно», выглядит он смешно и глупо, но что остаётся делать…
«не ехать же… в Америку».

В рассказах
«Медик» и «История болезни» — низкий уровень медицинского обслуживания. Что
остаётся делать больному, как не обращаться к знахарю, если ему угрожает
встреча с врачом, который «операцию погаными руками произвёл», «с носа очки
обронил в кишки и найти не может» («Медик»)? В «Истории болезни» больной
вынужден мыться в ванне со старухой, так как медсестра объясняет подобное тем,
что у этой старухи высокая температура, и она ни на что не реагирует.

В миниатюре
«Кошка и люди» жильцы вынуждены жить в квартире с печкой, от которой «семья
всегда угорает». Где искать управу на «чёртов жакт», который «починку
производить отказывается. Экономит.  Для очередной растраты»?

Персонажи М.
Зощенко, как послушные марионетки, безропотно подчиняются обстоятельствам. 
Будучи оптимистом, Зощенко надеялся, что его рассказы сделают людей лучше, а
те, в свою очередь, — общественные отношения. Оборвутся «нити», делающие
человека похожим на бесправную, жалкую, духовно убогую марионетку.

2.2. Роль предметной детали в показе ущербности отношений между
мужчиной и женщиной.

М. Зощенко писал много и о любви, в «Голубой книге» этой
теме посвящён целый раздел, но и в некоторых сатирических рассказах, не
вошедших в него, тоже можно проследить линию любовных отношений между мужчиной
и женщиной. Автор не забывает, что даже когда наступило «новое время», когда Россия
встала на «великий путь коммунизма», персонаж, как и прежде, нуждается в
возвышенных чувствах, таких, какие воспевались в сентиментальных любовных
романах. Но вдруг оказывается, что простой пролетарий не способен на подобные
чувства, хотя сам этого не осознаёт.

В начале рассказа обычно автор представляет читателю некую
идиллию: двое любящих или симпатизирующих друг другу людей пытаются завязать
романтические отношения, главный герой демонстрирует избраннице красивые
чувства, благие намерения, способность к самопожертвованию, но как только герои
встречают на своём пути какие-либо мелкие, по сути даже ничтожные помехи,
любовная дымка рассеивается, и  персонаж демонстрирует всем своё невежество и
убогость чувств. Причём вся трагедия заключается в том, что герой не осознаёт
этого, он уверен, что являет собой образец «нового человека», а на самом деле
он ущербный «субъект», с неискоренимыми никакой новой идеологией
мелкобуржуазными замашками. Так, в рассказе «Любовь» герой Вася Чесноков идёт
провожать после вечеринки молодую особу, влюблённый до безумия Вася желает
предоставить Машеньке доказательства своих нежных чувств к ней: «Вот скажите,
лягте, Вася Чесноков, на трамвайный путь и лежите там до первого трамвая, я, ей
Богу, лягу! Потому как испытываю к вам самые нежные чувства». Машенька смеётся,
а он продолжает: «Вот вы смеётесь и зубки скалите, а я всё равно вас очень, так
сказать, обожаю. Вот прикажите только, прыгни, Вася Чесноков, с моста, я ведь и
впрямь прыгну!». Вася подбежал к перилам и сделал вид, что лезет. Но тут
вдруг появляётся тёмная фигура, которая подходит к парочке и, угрожая,
заставляет Васю отдать пальто и ботинки. Деваться герою некуда, но при этом
некогда самоотверженный «рыцарь» начинает бормотать: «…у ей и шуба, и калоши, а
я раздевайся…». После того, как грабитель скрылся, Вася оставил девушку, при
этом гневно заявив: «Я же её и провожай, я же и имущества лишайся!…». Благодаря
этому диалогу автор достигает свойственного ему трагикомического эффекта.

Повесть «О
чем пел соловей»  представляет тонко пародийно стилизованное произведение,
излагающее историю объяснений и томления двух жарко влюбленных героев. Не
изменяя канонам любовной повести, автор посылает испытание влюбленным, хотя и в
виде детской болезни (свинки), которой неожиданно тяжело заболевает Былинкин.
Герои стоически переносят это грозное вторжение рока, их любовь становится еще
прочнее и чище. Они много гуляют, взявшись за руки, часто сидят над  обрывом
реки с несколько несолидным названием – Козявка.

А чем объясняется печальный итог в повести «О чем пел
соловей»? У Лизочки не оказалось мамашиного комода, на который так
рассчитывал герой. Вот тут-то и вылезает наружу «мурло мещанина», которое до
этого — правда, не очень искусно — прикрывалось  «галантерейным» обхождением.

Зощенко
пишет великолепный финал, где выясняется истинная стоимость того, что вначале
выглядело трепетно-великодушным чувством. Эпилогу, выдержанному в элегических
тонах, предшествует сцена бурного скандала.

В структуре стилизованно-сентиментальной повести Зощенко проступают
едко саркастические вкрапления. Они придают произведению сатирический колорит,
причем, в отличие от рассказов, где Зощенко открыто, смеется, здесь писатель,
пользуясь формулой Маяковского, улыбается и издевается. При этом его улыбка
чаще всего грустно-печальная.

Именно так строится эпилог повести «О чем пел соловей», где
автор наконец-то отвечает на вопрос, поставленный в заглавии. Как бы возвращая
читателя к счастливым дням Былинкина, писатель воссоздает атмосферу любовного
экстаза, когда разомлевшая «от стрекота букашек или пения соловья»
Лизочка простодушно допытывается у своего поклонника:

— Вася, как
вы думаете, о чем поет этот соловей?

На что Вася
Былинкин обычно отвечал сдержанно:

— Жрать
хочет, оттого и поет».

Своеобразие
«Сентиментальных повестей» не только в более скудном введении
элементов собственно комического, но и в том, что от произведения к
произведению нарастает ощущение чего-то недоброго, заложенного, кажется, в
самом механизме жизни, мешающего оптимистическому ее восприятию.

Ущербность
большинства героев «Сентиментальных повестей» в том, что они проспали
целую историческую полосу в жизни России и потому, подобно Аполлону Перепенчуку
(«Аполлон и Тамара»), — Ивану Ивановичу Белокопытову
(«Люди») или Мишелю Синягину («М.П. Синягин»), не имеют
будущего. Они мечутся в страхе по жизни, и каждый даже самый малый случай готов
сыграть роковую роль в их неприкаянной судьбе. Случай приобретает форму
неизбежности и закономерности, определяя многое в сокрушенном душевном настрое
этих героев.

Фатальное рабство
мелочей  вытравляет человеческие начала у героев повестей «Коза»,
«О чем пел соловей», «Веселое приключение». Нет козы — и
рушатся устои забежкинского мироздания, а вслед за этим гибнет и сам Забежкин.
Не дают мамашиного комода невесте — и не нужна сама невеста, которой так сладко
пел Былинкин. Герой «Веселого приключения» Сергей Петухов,
вознамерившийся сводить в кинематограф знакомую девицу, не обнаруживает нужных
семи гривен и из-за этого готов прикончить умирающую тетку. В рассказе 
«Любовь» автор делает акцент на неспособность маленького человека с его
мещанским сознанием испытывать высокое чувство. Отношения с родственниками и
друзьями также складываются на основе мещанской выгоды.

Художник рисует мелкие, обывательские натуры, занятые бессмысленным
коловращением вокруг тусклых, линялых радостей и привычных печалей. Социальные
потрясения обошли стороной этих людей, называющих свое существование
«червяковым и бессмысленным». Однако и автору казалось порою, что
основы жизни остались непоколебленными, что ветер революции лишь взволновал
море житейской пошлости и улетел, не изменив существа человеческих отношений.

2.3. Языковые особенности рассказов.  

Рассказы М. Зощенко 20-х годов разительно отличаются от
произведений других известных авторов как его современников и предшественников,
так и более поздних. И основное отличие состоит в том неповторимом, можно
сказать, уникальном языке, который писатель использует не для прихоти и не
потому, что так произведения приобретают наиболее нелепую, свойственную  сатире
окраску. Большинство критиков негативно отзывались о творчестве Зощенко, и во
многом причиной тому был ломаный язык.

«Обычно думают, — писал он в 1929
году, — что я искажаю «прекрасный русский язык», что я ради смеха
беру слова не в том значении, какое им отпущено жизнью, что я нарочно пишу
ломаным языком для того, чтобы посмешить почтеннейшую публику.

Это неверно. Я почти ничего не искажаю. Я пишу на том
языке, на котором сейчас говорит и думает улица. Я говорю — временно, так как я
и в самом деле пишу так временно и пародийно» ^{[2, 45]}. 

Писатель старается создать как
можно более комичный персонаж с помощью нелепых, на наш взгляд, оборотов,
неправильно произнесённых и употреблённых в совершенно не подходящем контексте
слов, ведь главной фигурой творчества Зощенко является мещанин,
малообразованный, тёмный, с мелкими, пошлыми желаниями и примитивной жизненной
философией.

Комического эффекта Зощенко
часто достигает обыгрыванием слов и выражений, почерпнутых из речи малограмотного
мещанина, с характерными для нее вульгаризмами, неправильными грамматическими
формами и синтаксическими конструкциями («плитуар»,
«окромя», «хресь», «етот», «в ем»,
«брунеточка», «пельсинные корки, с коих блюёшь сверх меры»,
«для скусу», «хучь плачь», «собачка системы
пудель», «животная бессловесная», «у плите» и т.д.).

Одной из характерных черт в
сатире Зощенко было использование его героями иностранных слов, о значении
которых, они, герои, конечно, только догадывались, в силу своего узкого
кругозора. Так, например, в рассказе «Жертва революции» бывшая графиня билась в
истерике из-за пропажи золотых часиков, часто употребляла французское выражение
comme ci comme ca, что в
переводе означает «так себе», причём было оно совершенно неуместно, что
придавало диалогу комический и нелепый смысл:

— Ах, — говорит, — Ефим, комси-комса,
не вы ли спёрли мои дамские часики, обсыпанные брильянтами?

— Что вы, — говорю, — что вы, бывшая
графиня! На что, — говорю, — мне дамские часики, если я мужчина! Смешно, —
говорю. — Извините за выражение.

А она рыдает.

— Нет, — говорит, — не иначе, как вы
спёрли, комси-комса. 

Причём, важно также отметить, что
герои произведений, даже несмотря на своё более или менее знатное
происхождение, сочетают жаргон с напускными манерами. Зощенко тем самым
указывает на невежество, которое уже нет надежды искоренить в этом поколении.

Некоторые писатели пытались писать
«под Зощенко», но они, по меткому выражению К. Федина, выступали просто как
плагиаторы, снимая с него то, что удобно снять, – одежду. Однако они были
далеки от постижения существа зощеновского новаторства в области сказа.

Зощенко
сумел сделать сказ очень емким и художественно выразительным. Герой-рассказчик
только говорит, и автор не усложняет структуру произведения дополнительными описаниями
тембра его голоса, его манеры держаться, деталей его поведения.

Многие фразы М. Зощенко стали
крылатыми, поклонники его творчества, а также те, которые просто видели
известнейшую экранизацию его рассказов «Не может быть», используют столь своеобразные
и ёмкие фразы и в обыденной жизни.

Тем не менее, такой непривычный и ломаный язык
является лишь вспомогательным средством, внешней косметической оболочкой его
произведений. Постепенно писатель уйдёт от выбранной им манеры описания
действия с помощью ярких речевых, неправильно построенных оборотов и
неграмотного искажённого языка. Зощенко понимал, что за острой сатирой, за
нагромождёнными пошлыми, мещанскими фразовыми оборотами не видно сути,
злободневности и угрозы той проблемы, которая действительно волнует автора

В середине 30-х
годов писатель заявлял: «С каждым годом я все больше снимал и снимаю
утрировку с моих рассказов. И когда у нас (в общей массе) будут говорить
совершенно изысканно, я, поверьте, не отстану от века»»^{[2, 34]}.

Заключение

Творчество Михаила Зощенко — самобытное явление
в русской советской литературе. Писатель по-своему увидел некоторые характерные
процессы современной ему действительности, вывел под слепящий свет сатиры
галерею персонажей, породивших нарицательное понятие «зощеновский
герой». Находясь у истоков советской сатирико-юмористической прозы, он
выступил создателем оригинальной комической новеллы, продолжившей в новых
исторических условиях традиции Гоголя, Лескова, раннего Чехова. Наконец,
Зощенко создал свой, совершенно неповторимый художественный стиль.

Основные черты, характерные для его творчества
20х-30х г.г., — это доверительная нотка, присутствующая в каждом его
произведении, читатель всегда ощущает близость автора, который в свою очередь,
уважает и любит своего читателя. Жизнь простых людей описана в его рассказах и
новеллах детально, по его героям можно судить не только о времени, в которое
они жили, но и об их мышлении. Быт – ограниченное пространство для
ограниченного пролетария, который ещё не понял всю значимость революций ХХ
века, не желает вырваться на свободу, стать лучше, взглянуть на свои поступки
со стороны вместо того, чтоб повсеместно пытаться кулаками и бранью доказать
свою значимость.

Зощенко знал, кто его читатель, поэтому он не
желал описывать чуждую народу обстановку, невероятные ситуации и неординарных
людей, всё его творчество насквозь пронизано желанием сблизится с читателем,
войти к нему в доверие, для этого он использует жаргонные выражения и
непосредственное общение с читателем в форме сказа. Одну из главных задач
своего творчества он видит в том, чтоб высветить как прожектором все недостатки
человека, всю  ущербность мировоззрения, неспособность на высокие чувства и
самопожертвование. Рабство мелочей не дает возможности героям почувствовать себя
счастливыми, несмотря на «неидеальную систему», она ставит их в тупик, не давая
развиваться и меняться в лучшую сторону. А обрамляет всё это мелкобуржуазное
мышление экспрессивная, с ярким негативным оттенком, порой бранная
характеристика героев, претендующих на звание основного избранного класса.

Автор старается донести до читателя всё, что он
видел вокруг, за что переживал и желал исправить, хотел повлиять на мир вокруг
него в отдельно взятой любимой стране, но понимал, что должно пройти гораздо
больше времени, чем  те десять  минут, которые требуются для прочтения его
сатирического рассказа.

Библиография

1. Белая Г. А.
Закономерности стилевого развития  советской прозы. М., Наука, 1977.

2. Зощенко М. О себе, о критиках и о своей работе. — В кн.: Михаил
Зощенко. Статьи и материалы. Л., Academia, 1928.

 3. Зощенко Михаил. 1935-1937. Рассказы. Повести.
Фельетоны. Театр. Критика. Л., ГИХЛ, 1940.

4. Каган Л. Зощенко. Литературная Энциклопедия. М.,1930, Т. 4.

5. Федин К. Писатель. Искусство. Время. М. Современный
писатель, 1973.

Приложение

За что осудили Зощенко.

Во время
единственной продолжительной встречи писателя Юрия Нагибина с Михаилом Зощенко
зашел разговор о том, почему для разгрома Михаила Михайловича выбирали самые
безобидные вещи вроде милого детского рассказа «Приключения
обезьяны». Далее произошел следующий диалог. Зощенко:
«А никаких «опасных» вещей не было. Сталин ненавидел меня и ждал
случая, чтобы разделаться. «Обезьяна» печаталась и раньше, никто на
нее внимания не обратил. Но тут пришел мой час. Могла быть и не
«Обезьяна», а «В лесу родилась елочка» — никакой роли не
играло. Топор навис надо мной с довоенной поры, когда я опубликовал рассказ
«Часовой и Ленин». Но Сталина отвлекла война, а когда он немного
освободился, за меня взялись».
Нагибин:
«А что там криминального?»
Зощенко:
«Вы же говорили, что помните наизусть мои рассказы».
Нагибин:
«Это не тот рассказ».
Зощенко:
«Возможно. Но вы помните хотя бы человека с усами»?
Нагибин:
«Который орет на часового, что тот не пропускает Ленина без пропуска в
Смольный?»
Зощенко кивнул:
«Я совершил непростительную для профессионала ошибку. У меня раньше был
человек с бородкой. Но по всему получалось, что это Дзержинский. Мне не нужен
был точный адрес, и я сделал человека с усами. Кто не носил усов в ту пору? Но
усы стали неотъемлемым признаком Сталина. «Усатый батька» и тому подобное.
Как вы помните, мой усач — бестактен, груб и нетерпелив. Ленин отчитывает его,
как мальчишку. Сталин узнал себя — или его надоумили — и не простил мне
этого».
Нагибин:
«Почему же с вами не разделались обычным способом?»
Зощенко:
«Это одна из сталинских загадок. Он ненавидел Платонова, а ведь не посадил
его. Всю жизнь Платонов расплачивался за «Усомнившегося Макара» и
«Впрок», но на свободе. Даже с Мандельштамом играли в кошки-мышки.
Посадили, выпустили, опять посадили. А ведь Мандельштам в отличие от всех
действительно сказал Сталину правду в лицо. Мучить жертву было куда интереснее,
чем расправиться с ней».
В заключение беседы Нагибин подал полезный, но несколько запоздалый совет:
«А вы написали бы просто «какой-то человек».
Зощенко:
«Это никуда не годится. Каждый человек чем-то отмечен, ну и отделите его
от толпы. Плохие литераторы непременно выбирают увечье, ущерб: хромой,
однорукий, кособокий, кривой, заика, карлик. Это дурно. Зачем оскорблять
человека, которого вовсе не знаешь? Может, он и кривой, а душевно лучше
вас».
В посмертном двухтомнике М. Зощенко усатый грубиян все-таки превратился в
«какого-то человека». Таким нехитрым образом редактор защитил Сталина
(уже покойного и осужденного за культ личности) от «клеветнических
инсинуаций».