Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Да, господин, – прошептала девушка, побледнев от ужаса.
Аскари рывком подняли ее на ноги и поволокли к выходу.
– Господин! – взмолилась она. – Могу ли я к тебе обратиться?
– Говори, – снисходительно кивнул Мсалити.
– Скажи, есть ли у меня имя?
– Нет. Его даст тебе Пембе. Если захочет.
– Господин?
– Что еще?
– Скажи, сколько ты за меня получил?
– Просыпается тщеславие рабыни? – усмехнулся он. – Что ж, может быть, из тебя и выйдет толк. Она жалобно смотрела на него.
– Я получил за тебя четыре медных тарска, – произнес Мсалити.
– Так мало? – вырвалось у девушки.
– С моей точки зрения, это гораздо больше, чем ты стоишь. – Он махнул аскари, и они рывком вывели девушку из комнаты. В прихожей один из них подобрал кусочек желтого невольничьего шелка, в котором девушка прислуживала в таверне, и привязал его к ее ошейнику. В дверях она на мгновение задержалась, пытаясь поймать мой взгляд, но один из аскари толкнул ее в спину, и она вылетела на улицу.
Я поднялся из-за стола.
– Увидимся завтра вечером, как и договаривались, – сказал я.
– Принеси фальшивое кольцо и бумаги, – напомнил Шаба.
– А ты не забудь принести настоящее, – сказал я.
– Кольцо будет при мне, – пообещал Шаба. В последнем я нисколько не сомневался.
Мсалити тоже готовился к уходу. Он на моих глазах превращался в нищего по имени Кунгуни – уже успел засунуть под одежду тряпичный горб и теперь прилаживал перед зеркалом на щеку шрам.
– Что вы будете делать с этой рабыней? – спросил я, показывая на стоящую на коленях блондинку.
– Теперь она нам не нужна, – ответил он.
– Сколько ты отдал за нее Учафу? – спросил я.
– Пять серебряных тарсков, – вздохнул Мсалити.
– Я дам тебе шесть.
– Она очень горячая, – прищелкнул языком Мсалити.
– Ты уже подвергал ее испытанию изнасилованием?
– Нет, только прикосновением рук господина.
– Это надежный тест, – сказал я.
– Я согласен взять за нее шесть серебряных тарсков, если ты, конечно, не шутишь, – произнес Мсалити.
Я дал ему шесть серебряных тарсков, и девушка стала моей. Вообще-то они могли отдать ее мне и даром. Видно, Мсалити очень хотелось вернуть свои деньги. Я его понимаю. Это слишком суровый и деловой человек, чтобы разбрасываться такими суммами. Мое предложение его явно обрадовало. Он понимал, что так дорого он ее все равно не продаст.
В очередной раз превратившись в нищего, Мсалити снял с девушки кандалы, ошейник и веревку, которой она была привязана к кольцу в стене. Потом толкнул ее в мою сторону.
Глаза девушки были по-прежнему завязаны, и она растерянно вытянула перед собой руки.
– Теперь я твой хозяин, – сказал я.
– Хорошо, господин, – ответила девушка и попыталась снять повязку.
– Не надо! – строго сказал я.
– Хорошо, господин. – Она опустила голову, но я видел, что губы ее дрожали.
– Повязку можешь оставить себе, – улыбнулся Мсалити. – Сними ее, когда уйдете подальше отсюда.
– Запомни, – сказал я, обращаясь к рабыне, – ты не имеешь права прикасаться к повязке без моего разрешения.
– Да, господин, – ответила она уже спокойнее.
– До завтра, – кивнул мне Мсалити.
– До завтра, – ответил я. Он ушел.
– Вот мы и остались одни, – сказал я Шабе. Девушка в счет не шла. Она была обыкновенной рабыней.
– Да, – сказал Шаба, поднимаясь из-за стола. Я оценил дистанцию.
– Кто ты на самом деле? – спросил он.
– Полагаю, – сказал я, – кольцо и сейчас при тебе. Ты бы не стал оставлять его без присмотра.
– Ты проницательный человек, – усмехнулся Шаба и поднял левую руку. На указательном пальце красовалось кольцо из клыка. Ногтем большого пальца он нажал на потайную пружинку, и крышка сдвинулась в сторону.
– Канда? – спросил я.
– Да.
– Чтобы от нее была польза, ты должен меня ударить этим кольцом, – заметил я.
– Достаточно будет одной царапины.
– Время от времени люди идут на риск, – сказал я.
– Мне приходится делать это слишком часто, – откликнулся он, сунул руку в карман и в следующее мгновение замерцал и исчез из виду.
– Завтра, – сказал я, – я принесу фальшивое кольцо и бумаги.
– Отлично. Думаю, теперь мы хорошо понимаем друг друга.
– Да.
– Приятно иметь дело с честными людьми, – произнес он.
– Я испытываю по отношению к тебе такие же чувства, – сказал я.
Затем взял рабыню за руку и вышел из дома.
13. Я ВОЗВРАЩАЮСЬ В «ЗОЛОТОЙ КАЙЛУАК»
– Да ты не бойся, – сказал я Пембе. – Это было временное расстройство здоровья. Руки его тряслись.
– Ну, посмотри на меня. Видишь, никакой чумы нет.
– Кожа у тебя действительно чистая, – удивленно произнес хозяин таверны. – И глаза тоже.
– Ну конечно!
– И чувствуешь ты себя хорошо? – неуверенно спросил он.
– Отлично себя чувствую, – рассмеялся я.
– Добро пожаловать в «Золотой кайлуак», – облегченно проговорил Пембе.
– Я отлучусь на мгновение, – произнес я и отошел от стойки. Я вернулся к стене, возле которой оставил свою рабыню, и приказал ей опуститься на колени, взяться руками за щиколотки и лечь на спину.
– Не смей менять позу, пока не разрешу.
– Господин? – обратилась ко мне рабыня.
– Говори.
– Скажи, кто ты? Кто мой хозяин?
– Прикуси язык, – велел я.
– Хорошо, господин.
Я вернулся к стойке.
– У тебя есть белая рабыня? Варварка? – спросил я хозяина.
– Да, – ответил он. – Приобрел ее сегодня за четыре тарска. Еще ни разу не выпускал. Я швырнул ему медный тарск.
– Паги и рабыню.
– Ты знаешь аскари Мсалити?
– Успел познакомиться, – ответил я. Пембе обернулся к своему помощнику.
– Приведи новую рабыню! Отлично! – добавил он, потирая руки. – На девчонку уже поступил заказ.
Помощник хозяина вытолкал из-за занавески обнаженную девушку. Теперь на ней не было даже клочка невольничьего шелка.
– Думаю, ты скоро вернешь свои четыре тарска.
– Не забывай, что пага тоже чего-то стоит, – проворчал хозяин.
– Это верно, – согласился я.
– Она у нас новенькая. Если что не так, ты мне скажи. Я прикажу ее выпороть. Деньги тебе сразу же вернут.
– Отлично, – произнес я. – Я буду вон за тем столом. – Я показал на столик в дальнем конце таверны, недалеко от задрапированного красным шелком алькова.
– Хорошо, господин, – поклонился Пембе.
Я решил не возвращаться сразу домой. Если за мной установили слежку, пусть помучаются. К Пембе я пришел, естественно, только ради его новой рабыни. Прислуживая мне, Шабе и Мсалити, девчонка меня возбудила. Тогда она думала, что изображает из себя рабыню в таверне. Я ее захотел. Теперь я ее получу. Кстати, и для нее лучше, если я буду у нее первым. Как-никак я лучше других на Горе разбираюсь в проблемах девушек с Земли.
Обычно первые две-три ночи самые трудные для выживания в паговых тавернах. За это время девушка должна усвоить, что она – рабыня из таверны. Если же она этого не понимает, вряд ли из нее вообще что-то получится. Чаще всего дело кончается тем, что какой-нибудь посетитель перерезает ей горло, доведенный до белого каления бестолковостью и неловкостью невольницы. Потом, конечно, ему придется выплатить хозяину полную стоимость рабыни, плюс медный тарск, а то и два, в качестве моральной компенсации.
Помощник хозяина вытолкнул девушку на середину таверны. Пембе покачал головой и вручил ей кувшин с пагой. Затем показал на меня.
Когда наши взгляды встретились, девушка вздрогнула и едва не разлила всю пагу. Хорошо, что она этого не сделала. Медленно и осторожно рабыня из таверны приблизилась к моему столику и опустилась на колени.
– Прижми кружку к животу, – приказал я. Она послушно исполнила команду.
– Паги, господин? – прошептала она.
– Да.
Девушка зарыдала.
– Поцелуй кружку.
Она прижалась губами к металлической кружке, широко развела колени, опустила голову и произнесла:
– Ваша пага, господин.
– Твой хозяин уже подобрал тебе имя? – спросил я.
– Еще нет, господин.
– Для удобства я буду называть тебя сегодня Эвелина, – сказал я.
– Хорошо, господин.
– Теперь припомни две последние фразы, которые ты говорила, когда по глупости считала себя свободной женщиной.
– Эвелина принесла напиток своему господину. Эвелина надеется, что после него господин не отвергнет ее ласк.
– Еще, – сказал я.
– Меня зовут Эвелина, – произнесла она. – Я стою обнаженная на коленях перед моим господином. Я мечтаю доставить ему наслаждение. Позови меня на свое ложе, господин! Эвелина умоляет, чтобы ей показали, как надо обращаться с рабыней!
– Хорошо, – похвалил я рабыню.
Не поднимаясь с колен, она отползла на ярд от стола и застыла в покорной позе. Я не торопясь потягивал пагу.
– А ты красивая рабыня.
– Спасибо, господин.
– Говорят, ты – белый шелк?
– Я девственница, господин.
– Это и называется белым шелком.
– Да, господин.
– Тебе хотелось когда-нибудь узнать, что такое быть рабыней? – спросил я. Она подняла голову.
– Смотри, – предупредил я. – Ты стоишь передо мной на коленях. Голая. На тебе рабский ошейник. Тебе будет нелегко солгать.
– Да, – тихо произнесла девушка. – Мне интересно узнать, что значит быть рабыней.
– Скоро узнаешь, – обнадежил ее я.
– Да, господин.
На какое-то время я задумался, потягивая пагу. Потом послал рабыню за второй кружкой. В таверне Пембе вторая кружка стоила всего долю тарска. Деньги я отдал помощнику. В таверне Пембе, как, кстати, во многих подобных заведениях, девушкам запрещено прикасаться к монетам. Разумеется, Эвелина, которую я заказал вместе с первой кружкой, принадлежала мне до тех пор, пока я не уйду из таверны или сам не отпущу ее.
– Позволь мне сказать, господин, – робко произнесла рабыня.
– Да?
– Господин собирается меня использовать?
– Не знаю. Еще не решил. Сделаю так, как мне заблагорассудится.
Я с наслаждением допил вторую кружку. Посидев еще немного, я оттолкнул кружку на край стола.
– Господин собирается уходить? – спросила рабыня.
– Иди в альков, – приказал я.
Она в ужасе посмотрела на меня, потом медленно поднялась и на негнущихся ногах направилась к алькову. Возле самого входа она остановилась, не в силах переступить через порог. Я взял ее под руку и швырнул внутрь. Девчонка упала на разбросанные на полу меховые шкуры. Я развернулся и задернул за собой красные шторы.
Она растерянно сидела на шкурах, подняв колени. Я взял цепь с кандалами для лодыжки, что лежала сразу у входа и была длиной около ярда. Такая же цепь лежала слева, две другие цепи заканчивались наручниками. Еще одна цепь цеплялась за ошейник. Все замки открывались одним ключом, который в паговых тавернах всегда кладут на полочку слева у входа. Имелись и приспособления для укорачивания цепей. Само собой разумеется, пленник не мог дотянуться до полочки с ключом, если на нем была защелкнута хотя бы одна из цепей. Рядом с полочкой для ключа был крючок, на котором висел невольничий кнут.
Я нагнулся, схватил рабыню за правую ногу и защелкнул на ней кандалы. Потом толчком повалил ее на спину и поочередно заковал в наручники правую и левую руки. После этого я приковал ошейник девушки к центральному кольцу, надел кандалы на левую ногу и укоротил все цепи таким образом, что она едва могла пошевелиться.
– Ты посадил меня на цепь, господин, – растерянно произнесла рабыня.
– Сейчас ты поймешь, что значат невольничьи цепи, – усмехнулся я. – Ну-ка, посмотри сюда! – Я показал на крючок рядом с полкой. – Что ты здесь видишь?
– Невольничий кнут, – побелевшими губами пролепетала она.
– Вообще-то мы с тобой находимся в алькове. Но ты скоро поймешь, что это весьма необычное место.
– Да, господин.
– Это камера подчинения.
– Да, да, господин.
– Хорошенько об этом подумай. Сосредоточься на этой мысли, прочувствуй ее всеми клеточками своего прелестного тела. Здесь тебе, рабыне, придется полностью подчиниться воле мужчины.
– Да, господин.
– Сейчас я к тебе прикоснусь.
– Я фригидна, господин. Не сердись и не убивай меня.
– Подумай, о чем я тебе сказал. Ты находишься в камере подчинения.
– Да, господин. – Девушка тихонько заплакала. Потом я к ней прикоснулся. Очень нежно. Бедра ее дернулись, цепь задрожала. Она испуганно посмотрела на меня.
– Ты готова подчиниться мне полностью?
– Да, господин, – прошептала рабыня и попыталась приподнять ноги. – Коснись меня еще раз.
Я немного подождал и прикоснулся к ней еще раз. Очень нежно.
– Ай! – взвизгнула девчонка.
Я продолжал ее гладить. Она застонала и принялась извиваться.
Тогда я остановился.
– Какое странное ощущение, – сказала она. – Что это было?
– Теперь тебя надо выпороть.
– Почему, господин?
– Потому что ты мне солгала. Когда сказала, что фригидна.
Она растерянно посмотрела на меня.
– Ты вовсе не фригидна, девочка, – усмехнулся я. – Ты очень горячая рабыня.
– Нет, нет! Я не горячая рабыня! – замотала она головой.
– Сейчас посмотрим.
– Как ты можешь после этого меня уважать? – неожиданно произнесла она.
– Тебя никто не уважает, – пожал я плечами. – Ты всего лишь рабыня.
– Да, господин.
– У тебя больше нет гордости. Рабыням не позволяется иметь гордость.
– Но я хочу хотя бы уважать сама себя, – сказала она, отвернув голову в сторону.
– Ты должна не уважать себя, а быть собой, – поправил ее я.
Девушка посмотрела на меня. В ее глазах застыли слезы.
– Я не могу осмелиться быть сама собой.
– Разве женщина не может быть женщиной? – спросил я.
– Не может! – вдруг крикнула она. – Это унизительно!
– Вот это да! Кем же, по-твоему, должна быть женщина?
– Она должна быть такой, как мужчина.
– Но ты же не мужчина, – возразил я.
– Я не могу стать женщиной, – заплакала она.
– Почему?
– Потому что женщина в глубине души – рабыня.
– Разве плохо, если рабыня станет рабыней? – спросил я.
– Плохо! – крикнула она.
– Почему? – настаивал я.
– Не знаю! – зарыдала девушка. – Я не знаю.
– Разве может быть плохим то, что естественно? Разве плохо, если камень – это камень, а дерево – это дерево?
– Нет.
– Почему же тогда плохо, если рабыня становится рабыней? – спросил я.
– Не знаю, – покачала она головой.
– Может быть, в этом нет ничего плохого?
– Я даже боюсь об этом подумать, – призналась девушка и вдруг добавила: – Пожалуйста, не переставай меня трогать, господин.
– Рабыня просит?
– Да, господин. Эвелина умоляет тебя. Не переставай к ней прикасаться.
Я нежно поцеловал ее груди, при этом снова начал ее трогать.
– Спасибо тебе, господин, – застонала она. Потом, совершенно неожиданно, она попыталась вырваться. Цепи, разумеется, не позволили ей этого сделать.
– Что случилось? – спросил я.
– Я должна сопротивляться. Я не должна поддаваться этому ощущению!
– Почему?
– Я ощущаю в себе что-то новое. Никогда раньше я не испытывала ничего подобного. Это как волны… Они поднимаются из глубины, завладевают всем моим существом. В это трудно поверить. Невероятное, фантастическое ощущение! Нет! Нет! Ты должен остановиться!
– Почему?
– Потому что я пошла тебе навстречу.
– Как это?
– Как рабыня, которая идет навстречу своему господину.
– Ты и есть рабыня.
– Да, господин, – вздохнула она.
– Ты находишься в камере подчинения, – напомнил я.
– Ты не оставляешь мне никакого выбора.
Я улыбнулся.
– Сейчас я дам тебе возможность выбрать. Первый и последний раз.
– Выбрать? – растерялась рабыня.
– Я предоставляю тебе выбор невольницы. Ты можешь либо уступить, либо умереть.
– Я предпочитаю уступить, господин, – испуганно проговорила она.
– Естественно, – усмехнулся я. – Ты же рабыня.
– Спасибо, господин, – тихо произнесла девушка.
– В следующий раз, – строго сказал я, – выбора у тебя не будет.
Я начал снова к ней прикасаться, вознося ее на высоты, которые она выбрала.
– Аййи! – вопила она. – Я отдаюсь тебе, господин!
Между тем сегодня я не собирался ею овладевать.
– Пожалуйста, погладь меня еще! – просила она. Как трогательно выглядели ее маленькие ладошки, время от временя сжимающиеся в кулачки!
– Я даже не подозревала, что бывают такие ощущения, – призналась девушка.
– Это пустяки, – ответил я.
– Пустяки! – возмущенно воскликнула она. – Никогда раньше я не испытывала ничего подобного!
– Маленький оргазм невольницы, – сказал я.
– Я почувствовала, что готова подчиниться тебе безоговорочно. Мне так понравилось это ощущение!
Спустя некоторое время я снова начал ее гладить.
– Что собирается сделать господин со своей рабыней? – спросила она.
– Немного ее поучить, – ответил я.
– Да, господин.
На этот раз она начала кричать и извиваться уже через десять ен. Неожиданно она посмотрела на меня широко открытыми, испуганными глазами.
– Опять! Это наступает опять! Только на этот раз гораздо сильнее! Я не вынесу! Оно убьет меня! Я умираю!
– Не умрешь, – сказал я.
– Айии! – завизжала рабыня, мотая головой. Потом крики ее перешли в рыдания. – Я скована цепью. Держи меня. Не отпускай. Пожалуйста, господин! Не отпускай меня!
Я поцеловал ее. Овладевать ею я пока не хотел.
Она смотрела на меня, запрокинув голову.
– Пожалуйста, господин, войди в меня! Я хочу принадлежать тебе безвозвратно. Сжалься надо мной! Умоляю!
– Позже, – сказал я. – Ты еще не разогрелась.
– Хорошо, господин, – испуганно пролепетала она.
На рассвете я проснулся от прикосновения нежных губ Эвелины.
Ночью я ее расковал, за исключением кандалов на левой лодыжке.
Она разбудила меня так, как я ее научил. Приятно просыпаться подобным образом. Я гладил ее волосы, в то время как она доставляла мне наслаждение.
Ночью я показал ей кое-какие маленькие хитрости, элементарную технику рта, рук, грудей, волос, губ, стоп и языка. Это поможет девчонке выжить в таверне Пембе. Самое же главное – я объяснил ей чрезвычайную важность подчинения, основу основ поведения рабыни. Отсюда вытекает все остальное.
Я застонал, и она радостно посмотрела на меня, довольная, что ей удалось исторгнуть из меня сладостный звук.
– Доведи дело до конца, рабыня, – сказал я.
– Конечно, господин!
Мои руки непроизвольно вцепились в ее волосы. Я прижал девушку к себе. Потом я ее отпустил.
Подтянув девушку поближе, я посмотрел на ее лицо в тусклом свете нового дня, пробивающегося в альков сквозь щель между шторами на дверях. Потом я вытер рот невольницы ее волосами.
– Уже утро, господин, – прошептала она.
– Да, – сказал я.
Она преданно смотрела мне в глаза.
– Говори, – приказал я.
Прижавшись губами к моему уху, она зашептала. Прошлой ночью я научил ее этим словам.
Он – Господин, а я – Рабыня
Он – хозяин, а я – собственность
Он командует, а я подчиняюсь
Он получает удовольствие, а я его доставляю
Почему это так?
Потому, что он – Господин, а я – Рабыня.
Я положил ee на спину спину и улыбнулся:
– Доброе утро, рабыня!
– Доброе утро, господин! – радостно откликнулась она.
– Хорошо ли ты спала? – спросил я.
– Ты почти не позволил мне спать, но в те маленькие промежутки, которые у меня были, я спала самым крепким и счастливым сном в моей жизни!
– Снились ли тебе сны?
– Мне приснилось, что я рабыня. А потом я проснулась, и оказалось, что это так и есть. Я улыбнулся.
– Я – рабыня, – радостно произнесла она. – Представляешь, как это здорово! Сегодня утром я проснулась с ощущением огромного счастья. Ты подарил мне это чувство вчера ночью.
– Как по-твоему, способна свободная женщина пережить такое? – спросил я.
– Никогда, – решительно ответила Эвелина. – Потому что свободные – не рабыни. То, что я пережила, может чувствовать только рабыня, лежащая в объятиях господина. Свободной женщине эти чувства недоступны.
– Пока ее не закуют в кандалы, – заметил я.
– Конечно, господин, – согласилась она. – Если бы ты знал, как мне жаль свободных женщин! Какие они невежественные! Неудивительно, что они враждебно относятся к мужчинам. Впрочем, если мужчина недостаточно силен, чтобы надеть на женщину ошейник, он действительно достоин ненависти.
– Может быть, – задумчиво проговорил я, вспомнив женщину, которая некогда была моей свободной спутницей. Я вспомнил, какую жестокость она проявила по отношению ко мне в доме Самоса, когда ей показалось, что я слаб и беспомощен. Некогда она была дочерью Марленуса из Ара, но он от нее отказался после того, как она попала в рабство. Вместо того чтобы смириться с пятном на своей чести, славный убар Ара торжественно отрекся от дочери на мече и медальоне, который украшал его покои. Теперь эта девушка свободна, но лишена гражданства. А все потому, что на левом бедре у нее красовалось клеймо Трева, ибо однажды она стала рабыней Раска из Трева, капитана и тарнсмена. Интересно, успел ли он ее подчинить себе? В принципе я в этом не сомневался. Тогда мне казалось, что клеймо Порт-Кара будет хорошо смотреться поверх клейма Трева. Мне очень хотелось увидеть, как она будет танцевать, прикрытая крошечным отрезом алого невольничьего шелка.
– Ошейник – наша судьба, – сказала Эвелина. За шторами раздавались утренние звуки: двигали столы, – кто-то подметал пол. Подобную работу, как правило, проделывают помощники хозяина. Девушки в это время спят, закованные в цепи, в своих пеналах.
– Уже утро, – сказал я.
– Ты собираешься уходить? Хочешь оставить свою рабыню?
– Естественно, – ответил я. – Девочка из таверны.
– Подожди немного, – взмолилась она. – Побудь со мной еще чуть-чуть.
– Хорошо, – улыбнулся я.
– То, что ты сделал со мной ночью, что-то для тебя означает?
– Для меня это была обычная ночь с рабыней.
– О! – воскликнула она.
– Такое проделал бы с тобой любой горианский мужчина.
– Любой заставил бы меня так уступить? – недоверчиво переспросила она.
– Естественно, – ответил я. – Рабыня. Скажи-ка лучше, что ты теперь думаешь о своем ошейнике?
– Я его ненавижу. И люблю одновременно.
– Любишь?
– Да! – воскликнула она. – Мне так понравилось быть рабыней! Мне так понравилось уступать и подчиняться!
– Похоже, на тебя не зря надели ошейник, – заметил я.
– Конечно. Потому что я – настоящая рабыня.
– Правильно, – сказал я. – Рабыня.
– При этом, – добавила она, – я остаюсь женщиной Земли. – Она схватилась руками за ошейник. – Как это все-таки жестоко – надеть на женщину стальное кольцо! Неужели его никогда не снимут?
– И не надейся.
– Никогда?
– Если и снимут, то чтобы тут же надеть другой.
– О! – произнесла она и посмотрела на крюк, на котором висел невольничий кнут. – Ты меня так и не выпорол…
– Время еще есть, – сказал я.
– Нет! Нет, что ты! – Она уже познала кнут. – Мне кажется, что меня будут часто продавать и перепродавать.
– Я в этом не сомневаюсь.
– Как ты думаешь, кто-нибудь меня освободит? – спросила Эвелина.
– Нет.
– Почему?
– Ошейник тебе очень идет. Она погладила ошейник.
– Да, – произнесла она наконец. – Ты прав. А ведь ты сразу это понял, животное, – сказала она неожиданно резко. – Поэтому ты заставил меня подавать пагу обнаженной?
– Твоя рабская натура просто бросается в глаза, – заметил я.
– Конечно, – улыбнулась она. – Ты же горианский мужчина.
– Любой мужчина Гора, глядя на тебя, решит, что ты прирожденная рабыня. Независимо от того, есть на тебе ошейник или нет.
– И вот я стала рабыней.
– Да.
– Я против этого не возражаю, – улыбнулась девушка.
– Твое мнение никого не интересует.
– Я знаю. – Она умиротворенно кивнула. Снаружи двигали столы, стулья и мыли пол. Я сел.
– Мне пора.
– Ты оставишь меня здесь? – испуганно спросила рабыня.
– Да.
– Пожалуйста, побудь со мной еще немного.
– Пытаешься меня удержать?
– Да, – кокетливо произнесла она. – При помощи чар рабыни.
– Только не говори как земная девушка, – поморщился я.
– Я не земная девушка, – испуганно поправилась она. – Я – рабыня Гора.
– Другое дело.
Она скользнула вниз и принялась меня целовать.
– У меня нет времени, – сказал я.
– Задержись хотя бы ненадолго, – взмолилась она. Мне показалось, что она очень боится остаться одна. В глазах ее застыло отчаяние.
– Похоже, ты действительно начинаешь понимать значение ошейника, – сказал я.
– Да, господин.
– Ну что, выбрала бы ты сейчас свободу?
– Нет, господин. Я уже была свободной женщиной. И я была рабыней. Я знаю и то и другое.
– Разве свобода не представляет большой ценности?
– Конечно, господин, свободу надо ценить. Но еще больше я ценю свое рабство.
Я посмотрел на девушку.
– Я выбираю ошейник, – сказала она. – Цепи, кандалы и руки хозяина на моем теле.
Я подтянул ее поближе и уложил на спину.
– Возьми меня грубо, господин, – попросила она. – Грубо и безжалостно.
– Хорошо.
– Изнасилуй меня как последнюю рабыню, – взмолилась она.
– За этим дело не станет, – пообещал я. Через несколько мгновений она уже визжала и задыхалась от наслаждения.
– Никогда не думала, что быть изнасилованной так приятно, – прошептала Эвелина, когда все кончилось. – Все произошло так быстро и так жестоко… Побудь со мной еще немного, господин!
Я оттолкнул ее ногой на край алькова и задумался, закинув руки за голову.
– Пожалуйста, прикоснись ко мне, – прошептала она.
– Помолчи, – сказал я.
– Хорошо, господин. Я начал одеваться.
Она поднялась и встала на колени, ошеломленно качая головой.
– Что ты со мной сделал, господин! – Ее до сих пор била дрожь
– Сандалии, – приказал я.
Она подползла к моим ногам и надела на меня сандалии, после чего аккуратно и быстро завязала тесемки.
– Что ты со мной сделал! – С этими словами она прижалась лицом к моим ногам. Я не стал ее пинать.
– Я стала настоящей рабыней! Это такое счастье! Я стала рабыней!
– Все хорошо, – сказал я, поднимая ее за руки. – Рабыня должна быть рабыней. Все правильно.
– Я стала настоящей рабыней! – повторяла она.
– Да, – сказал я, толчком повалил ее на пол, развернулся и вышел из алькова.
– Господин! – закричала мне вслед Эвелина. – Последний раз поцелуй меня, господин! – Она побежала за мной на коленях, пока цепь, к которой была прикована ее нога, не натянулась до предела. Я нагнулся и поцеловал рабыню
– Вначале ты меня изнасиловал, – сказала она со слезами на глазах. – А потом оттолкнул ногой.
– Правильно, – кивнул я.
– Забери меня, господин! Возьми меня с собой! Не оставляй меня здесь!
Она была агентом кюров.
– Говори! – приказал я.
Он – Господин, а я – Рабыня
Он – хозяин, а я – собственность
Он приказывает, а я подчиняюсь
Он получает удовольствие, а я его доставляю
Почему это так?
Потому, что он – Господин, а я – Рабыня.
– Каждую ночь в течение месяца повторяй эти слова, – приказал я.
– Да, господин
– И днем тоже. По нескольку раз.
– Да, господин.
– Они помогут тебе выжить.
– Спасибо тебе, господин.
– Старайся во всем угождать мужчинам.
– Теперь у меня по-другому и не получится, – улыбнулась она.
– Не забывай о том, что ты – рабыня.
– Да, господин.
– Сейчас тебе в это трудно поверить, но придет время, когда от одного прикосновения к шторам алькова ты будешь горячей и мокрой.
– Мне совсем не трудно в это поверить, господин, – прошептала Эвелина. – Один вид этих штор действует на меня возбуждающе. – Она прикоснулась к ошейнику. – Даже ошейник меня возбуждает. Ползать по шкурам, стоять на коленях перед мужчиной – все действует на меня возбуждающе. Я просто умираю от желания, когда подумаю, что ты можешь прикоснуться к моему обнаженному телу.
– Полагаю, ты выживешь, рабыня, – сказал я.
– Можно я еще раз поцелую твои ноги?
Я не стал отказывать рабыне в этой радости. Я чувствовал на своих стопах ее губы и слезы.
– Пожалуйста, забери меня с собой, господин! – рыдала она.
Я последний раз посмотрел на валяющуюся в моих ногах рабыню. Раньше она была агентом кюров.
Потом я повернулся и вышел из алькова.
– Господин!
Я не удержался и обернулся, чтобы взглянуть на нее последний раз. Прикованная к левой ноге девушки цепь натянулась до предела.
– Купи меня! Пожалуйста! Не оставляй меня здесь!
– Ну, как рабыня? – поинтересовался помощник хозяина, оторвавшись на минуту от подметания пола.
– Я не стану настаивать на возврате денег, – сказал я.
– Думаешь, из нее выйдет толк? – Пембе волновался.
– Трудно сказать, – пожал я плечами. – Думаю, что толк все-таки будет.
– Это хорошо, – отозвался помощник. – А то мне уже надоело оттаскивать трупы в гавань.
Я подошел к тому месту, где оставил белокурую рабыню. Она, конечно, уснула и во сне улеглась на пол, нарушив мое требование не менять позу. Лицо ее по-прежнему скрывала повязка.
Я тихонько к ней прикоснулся. Рабыня застонала, потом вздрогнула, осознав, что ее проступок замечен. Она тут же выпрямилась, обхватила лодыжки руками и поспешила принять нужную позу.
– Не надо, – мягко произнес я и поднял ее с пола. Она показалась мне очень легкой. Думаю, в ней было не больше ста десяти фунтов.
– Я выйду через черный ход, – сказал я помощнику хозяина.
– Как тебе угодно, – ответил он.
Снаружи я выждал несколько мгновений, следя за тем, не приоткроется ли дверь за моей спиной, не шелохнется ли пыль на аллее, не промелькнет ли силуэт на соседней крыше. Все было спокойно.
Я посмотрел на лежащую в моих руках девушку. Она снова уснула. На мгновение я едва не испытал к ней нежность. Последние несколько недель этой дикарке пришлось нелегко. Ей выпала роль пешки в большой игре. Кроме того, свободным и гордым женщинам Земли зачастую трудно смириться с тем, что они превращаются в рабынь, собственность других людей. Пусть поспит, и я нес девушку по пустынным улицам Шенди. Я не стал идти кратчайшим путем к своему жилью.
|
||||||
|
||||||
|
||||||
|
||||||
|
||||||
|
||||||
© John Silver, 2019
ISBN 978-5-4496-7755-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Дневник цепной рабыни
Подготовка к рабству
Я работала в офисе мелким клерком. Работа скучная нудная и мало оплачиваемая. Жизнь тянулась тоскливо, иногда кавалеры скрашивали моё однообразное течение. Последний кавалер познакомил меня с культурой БДСМ. Он заковывал меня в кандалы, надевал ошейник и сажал на цепь. Это его и меня возбуждало, и мне нравилась эта игра. Но вот он сгинул куда-то и я опять одна. Меня спасает подруга, с которой я иногда встречаюсь, когда невмоготу.
Роясь в интернете, я часто встречала рассказы о рабынях. Все они были жестоки и беспросветны. Незавидная судьба была у невольниц. Много в интернете извращений, унижений, пыток. Мне это противно.
Но однажды я наткнулась на контракт цепной рабыни, и он меня заинтересовал. Оказывается, если всё юридически правильно оформить, то рабыня остаётся под защитой закона и все эти ужасы ей уже не грозят. Чем больше я размышляла, тем больше мне хотелось попробовать, но я не знала, как это сделать. И я поехала к подруге Марте посоветоваться. Оказывается, она знала про такой контракт. Моё предложение она встретила сначала в штыки, а потом после моих доводов согласилась помочь, и мы начали его обсуждать. Полезли в интернет, ещё раз изучили контракт и решили, он достаточно защищает женщину от неприятностей. В конце концов, рабство по взаимному согласию это не то, когда женщин покупают на невольничьем рынке.
Я решила попробовать, что это такое, и мы наметили план действий. Первое, все рабыни носят кольца на сосках и в носу, поэтому я поехала в специальный салон, где специалист сделал отверстия в сосках и вставил туда колечки. Я выбрала самые большие из имеющихся. Потом он проделал под местным наркозом отверстие в носовой перегородке и вставил в него фитиль с лекарством. Теперь следовало ждать, пока заживёт. На работе меня спрашивали, что с носом, я отвечала, что болит, а это лекарство.
Через две недели интенсивного ухода, ранки затянулись. Я уволилась с работы, пошла в тот же салон и мастер вставил мне в нос кольцо, я выбрала опять самое большое и толстое, как видела на рисунках.
Потом мы съездили в специальный магазин и закупили полный комплект кандалов цепей и прочего.
После этого я переехала к моей подруге, Марте, жить. Подруга жила в маленьком доме на окраине городка. Там имелся крохотный садик отгороженный живой изгородью от соседей.
В контракте написано, что рабыня имеет достаточный опыт ношения ножных и ручных кандалов и сидения на цепи. Поскольку у меня такого опыта не было, то его необходимо приобретать. На фотках рабыни были на очень коротких цепях, это нас насторожило, потом мы поняли, что это для фотосессии.
Было начало лета и довольно тепло. Марта раздела меня полностью и надела ножные кандалы и стальной пояс, к которому была прикреплена поддерживающая цепь ножных кандалов. Далее Марта закрепила на мне ручные кандалы. Потом надела ошейник с цепью длиной 8м, конец которой она закрепила на железную трубу в прихожей так, что я могла заходить в кухню, в туалет, ванную и спальню. Все кандалы и ошейник были блестящими и имели встроенные замки, и я смотрелась в них восхитительно. Пока мне это нравилось.
Итак, хоть и условно, я начала жизнь цепной рабыни. Первое время было непривычно и странно. Я ходила на цепи, позванивая кандалами, спать тоже приходилось в них. Было жарко, поэтому днём я ходила голой (вживалась в образ), а вечером, когда становилось прохладнее, я надевала юбочку и на плечи набрасывала платок. Через неделю я немного привыкла к своему положению, пока это была игра и только.
Марта каждый день по часу меня дрессировала: как ходить, как обращаться к хозяину, не смотреть ему в глаза, проявлять почтительность. Я думаю, в ней пропадает талант надзирательницы. Потом за ужином мы обсуждали дальнейшие шаги. Идея нас увлекла, и мы всё время думали об этом. Спали мы вместе на одной кровати, и Марта понемногу ласкала меня. Мне было приятно, но моя плоть требовала мужика.
— Вы абсолютно правы, Хозяин. Рабыни не все время находятся запертыми в подвале. Как Вы заметили, это могло бы вызвать неоправданные задержки. Поэтому, когда в услугах рабыни, точно, нет надобности, например, хозяина нет дома, а для обычных работ по дому так много рабынь не нужно, так бывает, правда, очень редко, то рабыню оставляют в комнате, за запертой дверью конечно. Другое дело если в настоящий момент услуги рабыни не нужны, но она может понадобиться в любой момент. Например, хозяин обедает в одиночестве, но к нему могут прийти гости. В этом случае посылать за потребовавшейся рабыней в подвал и ждать пока она оденется слишком долго. Хозяева вообще не любят ждать. Лаура не раз видела, что происходит в этом случае. Причем, причины опоздания никого не волнуют. Поэтому рабынь, в которых может неожиданно возникнуть надобность, держат поблизости. Но так как рабынь оставлять без присмотра нельзя. О чем кто-то постоянно забывает. То при этом их приковывают цепью не длиннее метра за шею к железным кольцам, вделанным в стены дома на высоте около метра от пола. Подобная длинна цепи, позволяет рабыне сидеть, стоять или лежать около кольца, но надежно фиксирует ее местоположение. Для простоты фиксации на шею домашних рабынь надевают неразъемный стальной ошейник шириной от трех до пяти сантиметров с кольцом для прикрепления цепи. Вот бы убедить Хозяина купить такой! Но ведь ни за что не купит. С чего-то взял, что ошейник это очень плохо. И как его переубедить? По ошейнику всем было — бы ясно, что Лаура личная рабыня Хозяина, а все остальные, например, такие как Ан-Дакра, нет.
— Помимо основной роли ошейник также показывает, что рабыня относится к домашней прислуге и указывает на ее ранг в среде рабов. — Продолжила Лаура. — Так, например, ошейник надсмотрщицы отличается от ошейника обычной рабыни. Как правило, рабыни гордятся своим ошейником, который показывает их привилегированный статус по сравнению с рабами на плантациях, шахтах, племенными рабынями или еще какими. Может быть, хоть этот довод сработает?
— Не понимаю, чем тут можно гордиться? — Проворчал себе под нос Хозяин. И потом громче добавил. — Это я понял, продолжай.
— Кроме обычных работ по дому рабыни служанки, иногда, выполняют работу личных рабынь для гостей дома, если у них нет своих или они просто приглянулись гостю. С приказа хозяина конечно! — Поспешно добавила Лаура, увидев, как среагировал на ее слова Хозяин. — Роль рабыни служанки или даже надсмотрщицы над домашними рабынями, это высшая ступенька, на которую может подняться домашняя рабыня. В среде самцов есть свои ранги, но Лаура их не знает. В среде работорговцев принято держать разнополых рабов отдельно друг от друга. На фермах, говорят, все иначе, но точно рабыня не знает. На ферме Лаура никогда не была, и надеется, что никогда туда и не попадет.
— Единственное, что Лауре известно так это то, что домашняя рабыня должна выполнять приказы домашнего раба мужского пола. — Продолжила рассказывать Лаура. — Их в доме намного меньше, чем рабынь, и, как правило, они занимают более высокие ступени. Надсмотрщицы имеют больше прав, но Лаура никогда не была надсмотрщицей и по этому не знает, что им можно, а что нельзя. Однако она однажды видела, как надсмотрщица давала распоряжения самцу. Правда, потом за это Лауру сильно выпороли. Да, в тот раз влетело здорово. Наверное, все-таки не за то, что подглядывала, как подумала Лаура в начале, а за то, что увидела нечто запретное.
— Личные рабыни, такие как Лаура, так же могут выполнять работы по дому, но это не их основная задача. Цель жизни личной рабыни удовлетворять любые потребности своего Хозяина. — Сказала Лаура, пытаясь выделить эти слова как можно яснее, чтобы Хозяин запомнил, что Лаура должна обслуживать Хозяина, а вовсе не возиться с глупыми рабынями. — Они так же, как и домашние рабыни, носят стальной ошейник с кольцом для цепи, но, кроме того, на запястьях и щиколотках у них надеты неразъемные стальные кольца той же ширины, что и ошейник и с таким же кольцом для цепи. Другой отличительной чертой личной рабыни служит ее одежда. Если домашние рабыни одеты в стандартные короткие платья без рукавов, то личные рабыни могут быть одеты во что угодно. Правда, чаще всего, из одежды на личной рабыне одеты только рабский наручень, ошейник и кольца на руках и ногах, да и еще, иногда, цепи. Вот уж цепи Хозяин никогда не купит. С этим Лаура уже смирилась. Его бы на ошейник уговорить, какие тут цепи! А неплохо бы было, хоть и жутко неудобно. Зато, всем сразу бы было видно, что Лаура не такая, как все прочие.
— Так как личная рабыня должна обслуживать хозяина, то она постоянно должна находиться поблизости, поэтому держать ее в подвале вместе с другими рабынями не удобно. — Продолжила Лаура. — К примеру, рабыня понадобится хозяину ночью, так что ему идти в подвал и искать там свою рабыню? Нет, конечно! Поэтому личная рабыня живет в комнате хозяина. Для этого в одном из углов комнат хозяина, как правило, в спальне или около нее, устанавливается стальная клетка, в которой и находится рабыня, когда в ней отсутствует надобность. Ключ от этой клетки имеется только у хозяина, а пища и вода подаются рабыне через прутья клетки. Рабыня помещается в клетку, если у хозяина несколько личных рабынь и одновременные услуги нескольких рабынь ему не нужны, или рабыня просто надоела хозяину, и он хочет побыть один.
— Или с новой рабыней. — Похоже, эта мысль у Лауры вырвалась наружу. — Хорошо хоть шепотом. Хозяин, похоже, так и не услышал, а то вон она стоит. Эта своего шанса не упустит. — Уже мысленно добавляет Лаура, бросая взгляд на Ан-Дакру.
— Были случаи, — Продолжила Лаура полным голосом — когда личные рабыни содержались в клетке годами. Например, если рабыня должна обслуживать хозяина в загородном доме, а хозяин не появлялся уже несколько лет. Это самое страшное, что может произойти с такой рабыней. Домашнюю рабыню, от которой устал хозяин, просто продают другому, а личная рабыня слишком много знает. Поэтому ее убивают, если повезет, или забывают, если нет. В этом случае остаток своей жизни рабыне предстоит провести в крохотной клетке, питаясь подачками других рабов. Таким образом, личные рабыни всегда должны, наилучшим способом, заботиться о желаниях хозяина, ведь внимание хозяина это жизнь рабыни.
— Да безрадостная картина. — Согласился Хозяин. — Хорошо, что тебе ни о чем подобном волноваться не приходится.
— Лаура надеется на это, Хозяин. Рабыня возвращается к рассказу. Когда рабыня не нужна хозяину на короткое время, то ее, как и рабыню служанку, приковывают к одному из настенных колец. Однако, кроме ошейника у личный рабыни имеются и другие способы фиксации, для этого используются стальные кольца на руках и ногах рабыни. Так, очень часто, кольца на руках рабыни постоянно соединены перед собой цепью длинной не более полуметра. Такая длинна цепи, не мешает рабыне обслуживать хозяина, но подчеркивает каждое движение рабыни. Для этой же цели, иногда, цепью длинной от половины до метра соединяют и ножные кольца. Считается, что подобное обращение украшает рабыню и делает ее более покорной.
— А теперь, Лаура расскажет, как принято обращаться с рабыней, если она сопровождает хозяина в пути. Слышишь Сирус, берет с собой, а не бросает дома. Вот так вот! Ой! Лаура, разве можно так. Мало того, что называешь Хозяина по имени, так еще и… Хорошо хоть мысленно, а не вслух. В этом случае принято соединять ручные кольца накоротко за спиной рабыни. Из-за этого рабыня, конечно, теряет возможность пользоваться руками, но и убежать со скованными за спиной руками сложно, а если и убежишь то, как прожить, не пользуясь руками? Да и ловить скованную таким образом рабыню куда удобнее. Когда в услугах рабыни появляется надобность, то кольца разъединяют и вновь соединяют, но уже перед телом. А как только работа выполнена, руки вновь сковывают за спиной.
— Кроме того, — Продолжила Лаура. — когда личная рабыня находиться за пределами дома, иногда, соединяют ножные кольца легкой цепью длинной до полутора метров. Подобная длинна цепи, практически не мешает рабыне следовать за хозяином, но полностью исключает возможность бега. А на ночь, в дополнение к цепи, ножные кольца так же накоротко соединяются между собой замком, что практически полностью лишает рабыню возможности самостоятельного передвижения. И, наконец, рабыню ВСЕГДА приковывают за шею на ночь к дереву или любому другому крупному объекту. Причем если остальные цепи хозяин может снять, что бы они не мешали развлекаться с рабыней, цепь от ошейника остается на месте, так, что, даже в том случае, если хозяин уснет, забыв вновь сковать рабыне руки и ноги, то его собственность все равно никуда не денется. Вот так-то, а вовсе не забывают, как некоторые, о Лауре. Все-таки Лаура ходит на задания с Хозяином вовсе не из-за любви к пешим прогулкам.
© John Silver, 2019
ISBN 978-5-4496-7755-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Дневник цепной рабыни
Подготовка к рабству
Я работала в офисе мелким клерком. Работа скучная нудная и мало оплачиваемая. Жизнь тянулась тоскливо, иногда кавалеры скрашивали моё однообразное течение. Последний кавалер познакомил меня с культурой БДСМ. Он заковывал меня в кандалы, надевал ошейник и сажал на цепь. Это его и меня возбуждало, и мне нравилась эта игра. Но вот он сгинул куда-то и я опять одна. Меня спасает подруга, с которой я иногда встречаюсь, когда невмоготу.
Роясь в интернете, я часто встречала рассказы о рабынях. Все они были жестоки и беспросветны. Незавидная судьба была у невольниц. Много в интернете извращений, унижений, пыток. Мне это противно.
Но однажды я наткнулась на контракт цепной рабыни, и он меня заинтересовал. Оказывается, если всё юридически правильно оформить, то рабыня остаётся под защитой закона и все эти ужасы ей уже не грозят. Чем больше я размышляла, тем больше мне хотелось попробовать, но я не знала, как это сделать. И я поехала к подруге Марте посоветоваться. Оказывается, она знала про такой контракт. Моё предложение она встретила сначала в штыки, а потом после моих доводов согласилась помочь, и мы начали его обсуждать. Полезли в интернет, ещё раз изучили контракт и решили, он достаточно защищает женщину от неприятностей. В конце концов, рабство по взаимному согласию это не то, когда женщин покупают на невольничьем рынке.
Я решила попробовать, что это такое, и мы наметили план действий. Первое, все рабыни носят кольца на сосках и в носу, поэтому я поехала в специальный салон, где специалист сделал отверстия в сосках и вставил туда колечки. Я выбрала самые большие из имеющихся. Потом он проделал под местным наркозом отверстие в носовой перегородке и вставил в него фитиль с лекарством. Теперь следовало ждать, пока заживёт. На работе меня спрашивали, что с носом, я отвечала, что болит, а это лекарство.
Через две недели интенсивного ухода, ранки затянулись. Я уволилась с работы, пошла в тот же салон и мастер вставил мне в нос кольцо, я выбрала опять самое большое и толстое, как видела на рисунках.
Потом мы съездили в специальный магазин и закупили полный комплект кандалов цепей и прочего.
После этого я переехала к моей подруге, Марте, жить. Подруга жила в маленьком доме на окраине городка. Там имелся крохотный садик отгороженный живой изгородью от соседей.
В контракте написано, что рабыня имеет достаточный опыт ношения ножных и ручных кандалов и сидения на цепи. Поскольку у меня такого опыта не было, то его необходимо приобретать. На фотках рабыни были на очень коротких цепях, это нас насторожило, потом мы поняли, что это для фотосессии.
Было начало лета и довольно тепло. Марта раздела меня полностью и надела ножные кандалы и стальной пояс, к которому была прикреплена поддерживающая цепь ножных кандалов. Далее Марта закрепила на мне ручные кандалы. Потом надела ошейник с цепью длиной 8м, конец которой она закрепила на железную трубу в прихожей так, что я могла заходить в кухню, в туалет, ванную и спальню. Все кандалы и ошейник были блестящими и имели встроенные замки, и я смотрелась в них восхитительно. Пока мне это нравилось.
Итак, хоть и условно, я начала жизнь цепной рабыни. Первое время было непривычно и странно. Я ходила на цепи, позванивая кандалами, спать тоже приходилось в них. Было жарко, поэтому днём я ходила голой (вживалась в образ), а вечером, когда становилось прохладнее, я надевала юбочку и на плечи набрасывала платок. Через неделю я немного привыкла к своему положению, пока это была игра и только.
Марта каждый день по часу меня дрессировала: как ходить, как обращаться к хозяину, не смотреть ему в глаза, проявлять почтительность. Я думаю, в ней пропадает талант надзирательницы. Потом за ужином мы обсуждали дальнейшие шаги. Идея нас увлекла, и мы всё время думали об этом. Спали мы вместе на одной кровати, и Марта понемногу ласкала меня. Мне было приятно, но моя плоть требовала мужика.
Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?
Ни слова не говоря, БМ притянул связанные запястья женщины к её талии свободными концами всё той же верёвки. После этого он, потянув свисавшую сверху верёвку, пропущенную через блок на стропиле, привязал её к перемычке между локтями своей очередной жертвы. В глазах Маринки, видимо, не ожидавшей такого поворота, появился испуг, но она стоически молчала.
БМ потянул за верёвку, пропущенную через блок, и связанная Маринка стала отрываться от пола. Подъём продолжался до тех пор, пока громко сопевшая воспитательница восьмого отряда не встала на свои связанные ноги. Дальше разогнуться ей не давала верёвка, стянувшая вместе бёдра и торс. Верёвка, привязанная к локтям, не давала Маринке упасть, свисающие волосы прикрыли от Нинель Серафимовны лицо её пленённой коллеги, зад же Маринки теперь представлял прекрасную мишень для кнута БМ.
БМ закрепил конец верёвки, за которую поднимал связанную воспитательницу, за кольцо, ввинченное в столб над самой головой привязанной к этому столбу Нинель Серафимовны, отошёл на несколько шагов, снял с крючка один из кнутов, примерился и: Конец кнута, описав дугу, просвистел в воздухе и со щелчком достиг Маринкиной ягодицы, оставив на ней красную полосу. Маринка, стиснув зубы, застонала, но не закричала. Это разозлило начальника лагеря. Кнут свистел и щёлкал, Маринка орала и визжала. Но вдруг в этом крике и визге появились иные нотки, нотки страсти, которые бывают только при оргазме. ‘Как? Ей тоже это нравится?’ — удивилась Нинель Серафимовна.
А тем временем разгорячённый БМ подскочил к столбу с привязанной воспитательницей восемнадцатого отряда, развязал узел верёвки, удерживавшей Маринку, но не отпустил верёвку, а подтянул её ещё больше, и Маринка, поскуливающая и всхлипывающая, оказалась в воздухе, подвешенная за локти. Начальник подскочил к её торчащему исполосованному заду, расстегнул и приспустил джинсы с плавками, в мгновение ока натянул на свою восставшую плоть презерватив, и, благодаря смазке, обильно выступившей из Маринкиной ‘киски’, легко вошёл в неё. БМ натягивал и отпускал подвешенную за локти воспитательницу на свой ‘поршень’, а обладательница ‘цилиндра’ учащённо дышала и вскрикивала, как, впрочем, и её начальник. Кончали они вместе бурно и шумно.
Выйдя из Маринки, БМ тяжело отдышался, снял презерватив, и, подойдя с другой стороны к подвешенной за локти Маринке, собрал в пучок её свисавшие волосы, притянул за них её голову к своему дряблому члену и вставил его в с готовностью открытый рот воспитательницы восьмого отряда. Она стала сосать и облизывать плоть своего начальника, и эта плоть постепенно вновь восставала.
БМ вынул свой член из Маринкиного рта, подтянул плавки и застегнул джинсы. После этого он отвязал от кольца верёвку, поставил Маринку на ноги, развязал верёвку, удерживающую колени пленницы у её груди, и та с трудом, покачиваясь на связанных ногах, распрямилась. Начальник присел перед ней на корточки, развязал ей ноги и сковал их кандалами. После этого он отвязал от верёвки связанные локти Маринки, надел ей на шею стальной ошейник с цепным поводком и повёл её вниз. Был слышен только глухой стук о деревянные ступени лестницы каблуков Маринкиных босоножек и звяканье цепи кандалов.
Внизу Маринка и БМ о чём-то некоторое время говорили, о чём, Нинель Серафимовна не могла разобрать.
Через некоторое время шаги Маринки, сопровождаемые звяканьем кандалов, послышались вновь, и когда та появилась в лестничном проёме, Нинель Серафимовна увидела, что в скованных спереди наручниками с длинной, примерно около полутора метров, цепочкой, руках её коллеги находится видеокамера.
Поднеся видеокамеру к глазам, Маринка принялась снимать пленённую Нинель Серафимовну. Затем, положив видеокамеру на кровать, она подошла к Нинель Серафимовне, расстегнула и вынула кляп из её рта. Когда шар кляпа выскочил из-за зубов Нинель Серафимовны, она не сразу смогла произнести что-либо членораздельное. Наконец она спросила свою коллегу, развязывающую верёвку, которая опутывала Нинель Серафимовну от лодыжек до плеч: ‘Зачем ты снимала меня?’ ‘Я знаю, ты умница, у тебя хватит ума молчать о том, что здесь произошло, ну а если я ошибаюсь, то эта плёнка сделает тебе славу на весь город. Это ещё не всё, твой звёздный час на этой плёнке ещё впереди, ‘ — с этими словами Маринка снова привязала, но только торс и плечи Нинель Серафимовны к столбу. Затем она развязала пленнице ноги. Когда Нинель Серафимовна стала сгибать и разгибать затёкшие ноги, Маринка приказала её: ‘Скрести свои ноги!’ Нинель Серафимовна возмутилась: ‘Ты что, совсем с ума сошла, подруга?’ Воспитательница восьмого отряда подскочила к крючку на стене, сняла с него хлыст и принялась охаживать им плечи, грудь и бёдра Нинель Серафимовны. ‘Хорошо, хорошо!’ — взмолилась сквозь слёзы та и скрестила ноги на лодыжках. ‘То-то же!’ — довольно хмыкнула Маринка и, отбросив хлыст, связала ноги Нинель Серафимовны на скрещённых лодыжках, обернув их несколькими шлагами верёвки.
‘О-о! Нинель Серафимовна была непослушна!’ — воскликнул БМ, показавшись в лестничном проёме. Он медленно подошёл к Нинель Серафимовне и стал восхищённо оглядывать её фигуру, покрытую ещё не сошедшими рубцами от отвязанной верёвки, следов от плети и хлыста. Его сильные тёплые руки коснулись груди связанной воспитательницы, сосков и Нинель Серафимовна почувствовала, как её соски снова наливаются и твердеют, а внизу живота опять знакомо и приятно заныло. Руки начальника стали мять её грудь, гладить плечи, бёдра, живот, заходить на ягодицы и талию, а его губы стали касаться её губ, щёк, шеи, плеч, груди и сосков, поцелуи спускались всё ниже и ниже по пленённому телу воспитательницы восемнадцатого отряда.
‘Всё, кончай этот ‘Мосфильм’, иди лучше помоги, ‘ — сказал он глуховатым от волнения голосом Маринке, снимавшей всё это на видео, когда его рука оказалась в промежности Нинель Серафимовны и почувствовала сырость. Маринка положила видеокамеру на пол, подошла к Нинель Серафимовне, опустилась на корточки перед ней, взялась одной рукой за стягивающую лодыжки прекрасной пленницы верёвку и дёрнула её на себя. Нинель Серафимовна упала бы, если бы не путы, плотно притянувшие её торс и руки к столбу, и кольцо, удерживающее запястья её рук с обратной стороны столба и не дававшие ей съехать вниз. Другой рукой Маринка завела за ноги Нинель Серафимовны цепочку, соединявшую браслеты наручников на Маринкиных руках. Затем, взявшись за эту цепочку с обеих сторон от связанных ног Нинель Серафимовны, распрямилась, поднимая ноги Нинель Серафимовны до уровня своей талии. БМ, взявшись за колени Нинель Серафимовны, раздвинул их в стороны, образовав из ног воспитательницы кольцо, в которое шагнул вначале одной, а затем другой ногой. После этого он расстегнул джинсы и вынул из своих плавок свой возбуждённый член, натянул на него презерватив и вошёл, мощно, разом в свою подчинённую, ухватившись руками под её коленями и поддерживая её ноги на весу.
Нинель Серафимовна вскрикнула и застонала. Так мощно, животно, жестоко, и вместе с тем, великолепно ею ещё никто не обладал. Кончали они бурно, шумно. Нинель Серафимовна чувствовала, как в ней билась плоть её начальника, как он извергался в неё.
Маринка, отложив видеокамеру, подхватила цепочкой наручников ноги Нинель Серафимовны, БМ вышел из своей подчинённой и покинул кольцо её ног. Нинель Серафимовна без чувств обвисла в своих путах. Слишком много всего произошло за эту ночь, и её психика оказалась не в силах справиться со всем этим.
Когда она очнулась, то обнаружила, что лежит на холодном полу, покрытом кафелем, рядом со столбом, который её показался таким родным и милым. Неподалёку стояли её туфли, лежало её собственное бельё и аккуратно свёрнутое платье. Руки и ноги Нинель Серафимовны были свободны, а рядом с её одеждой лежали наручники, кандалы и ошейник с цепным поводком. Их раскрытые браслеты как бы приглашали лодыжки, запястья и шею воспитательницы в свои объятия. Она поднялась с пола, оделась, натянула туфли и в раздумье остановилась над оковами. Затем, встав сначала на одно, а затем на другое колено, замкнула браслеты кандалов на своих лодыжках, защёлкнув на них замки. Распрямившись, она защёлкнула на своей шее тонкий стальной ошейник. Подняв раскрытые наручники, она закрыла браслет на правом запястье, и, заведя руки за спину, на ощупь замкнула браслет на левом запястье. Оглядев себя в зеркало, она вошла в проём лестницы и, глухо постукивая ‘шпильками’ и, позвякивая цепью кандалов по дереву ступеней, спустилась вниз.
Навстречу ей из проёма лестницы, идущей куда-то вниз, поднимался БМ.
— А где Маринка? — смущённо потупив глаза и краснея, спросила Нинель Серафимовна своего начальника.
— Она внизу, в камере. Её выходной день впереди, — ответил БМ. Пойдёмте, Нинель Серафимовна.
Наутро под дулами автоматов мы вылезли на промплощадку. Как только глаза привыкли к яркому свету, я приблизился к Лейле, отстранено взиравшей на пенящуюся далеко внизу речку, и поцеловал ее в затылок. Она обернулась и, увидев мои испачканные кровью штаны, вжалась мне в грудь и беззвучно заплакала. Прильнув, мы молча стояли несколько минут. Потом мое внимание привлек ящик, стоявший невдалеке. В нем были цепи.
Эти цепи для бытовых нужд неизвестно зачем привез на Кумарх снабженец Фернер. Кладовщица Нина Суслановна сменяла их в кишлаке на несколько килограммов молодой баранины. И, вот, они дождались своего часа.
Рядом с ящиком лежали метровый кусок рельса, которому, видимо, предстояло служить наковальней, и браслеты, сделанные из мягкого железа – наверняка, весь вчерашний вечер и всю ночь, кишлачный кузнец гремел железом в своей допотопной кузне.
– Смотри, смотри! – закричал вдруг Бабек, указывая пальцем в сторону родника.
У родника, связанный по рукам и ногам, лежал Юрка. Мы подошли к нему и увидели, что собак хватило и на его долю.
– Что уставились? Если бы мы все вместе побежали, кто-нибудь и убежал бы… – сказал он нам, пряча покрасневшие глаза.
– Если бы, да кабы… Положили б нас в гробы, – буркнул Сергей, осматривая раны Житника.
– Засохло уже все… – пробурчал он. – Догнали они меня, покусали немного, но я вовремя успел на скалу залезть. До утра они меня сторожили, пока Нур не пришел… Давай, развязывай, что смотришь?
С Сергеем мы развязали Юру, затем уселись подле и принялись осматривать собственные раны.
– Ничево, ничево! – сказал Нур, подойдя. – Завтра все заживает. Пошли тепер, железо будем вас одевать…
Начали они с Сергея. Сковали на совесть – намертво заклепали браслеты, ручные и ножные цепи соединили перемычкой. Затем взялись за меня. Когда дело дошло до ножных цепей, я хотел сострить насчет целесообразности прикрепления к ним пушечных ядер, но сдержался, убоявшись гнева товарищей.
Через полчаса мы, за исключением Лейлы и Наташи, бренчали цепями. Доцент, страстный поборник правосудия, пощадил женщин, но через Нура, исполнявшего, видимо, обязанности начальника каторги, передал нам, что не закованы они условно, и что любое нарушение ими режима скажется на нашем самочувствии и рационе.
Еще Нур сообщил, что дневная норма руды на шесть человек определена в пятьсот килограммов. Кроме того, в кратчайший срок нам предписано наладить и ввести в действие процесс обогащения золота. При этом любые нарушения каторжного режима и падение производительности труда будет наказываться урезанием пищевого довольствия. Напоследок он сказал, что через час ждет от нас устного перечня материалов, необходимых для организации добычных и обогатительных работ.
– Предлагаю назвать нашу контору « Артель имени Крушения светлых надежд», – рассмеялся я, когда мы уселись в кружок. – Нет, слишком длинно. Кто предложит короче?
– Если “светлых” поменять на “чистых”, то в сокращении получится “Кручина”, – откликнулся Сергей. – Артель “Кручина”. Или, как сейчас модно, ЗАО “Кручина”. Закрытое акционерное общество, ха-ха… По-моему, неплохо.
– Ну вас! И чего только вы резвитесь? – занервничала осунувшаяся за ночь Наташа. – Как в лагере пионерском…
– Понимаешь, не могу все это всерьез принять, хоть убей, – ответил я, продолжая улыбаться. – Истерический невроз у меня, понимаешь…
– Я тоже не могу…
Наташа сидела, бездумно перебирая звенья Юркиной цепи.
– Как будто кинофильм смотрю… – продолжила она, посмотрев на меня. – Тарковского или Сокурова. Меня один хахаль, студент филфака, водил на них, чтобы груди полапать… Герои в них ходят, бродят, что-то делают, говорят… Омара варят в аквариуме. Или омар их варит за аквариумом… И все непонятно зачем. Так и я варюсь… И мыслей в голове нет…
– Потерпи, пройдет все! А груди под Сокурова лапать – это мне в голову не приходило… Даже в гениальном студенчестве.
– Шел бы ты… Лейлу успокаивать… – нехотя повернул ко мне голову Житник.
Я привлек к себе Лейлу:
– Смотри, как насупилась! Как туча… И дождик из глаз вот-вот хлынет. Ты что, не знаешь, что согласно твоей религии это волшебное утро снизошло на нас по божественному сценарию? И в Книге жизни описано? И потому не надо кукситься. Ты заметила, что постоянного персонала здесь всего трое? – продолжил я, делая вид, что говорю с ней одной. – Нур и два стражника? И стражники, похоже, штатные, не вчерашние чабаны-совместители. Один сидит на скале, там над штольней. Видит все, как на ладони. У всех автоматы. Но, судя по овечьим глазам, служили в стройбате, и командир настрого приказывал не допускать их к оружию даже в случае атомной войны…
Я не договорил. Заподозрив неладное (или телепатически почувствовав оскорбление), ко мне подбежал дюжий напарник Нура. Больно ткнув дулом автомата в плечо, он закричал:
– Работать нада! Давай, говори, что нада с Дехтколон привозить! У нас с Кумархский разведка много запас есть!
– Отвали, гад! – огрызнулся я и обратился Нуру: Иди сюда!
Нур подошел и, как обычно, услужливо улыбаясь, взглянул в глаза.
– Слушай, ты! Женевские соглашения знаешь? По военнопленным?
– Какой женский соглашения? Учитель ничего не говорила…
– Короче, если кто будет по-хамски к нам привязываться, я лично тебе голову оторву. Ты меня знаешь. Под пули пойду, но оторву! Понял?
Нур меня знал. Знал, что в молодые годы, если задевали хоть словом, я, не раздумывая, лез в драку, а потом уже разбирался, и мало было на разведке людей, желавших со мной столкнуться. Да и видел, наверное, как я однажды таскал по промплощадке упитанного блатного студента, таскал палец ему за щеку запустив, таскал, уча уважению к советской интеллигенции. Буром на меня пошел, сопляк, а потом сопли по лицу размазывал…
Видимо, вспомнив все это, Нур подошел к напарнику и сказал ему пару фраз по-таджикски. Тот затараторил что-то – муаллим, муаллим – но потом махнул рукой и отошел в сторону.
– Давайте, что ли и в правду работать? – предложил тут благоразумный Сергей. – Начнем, как говориться, вживаться в образ. Тем более за ударный труд кормить обещали. Предлагаю начать с промывочного агрегата. Вода тут есть и много. Надо досок для бутары им заказать, осьмушки куба хватит. Для нее же шкур овечьих пару. Ну, конечно, инструмент всякий, гвоздей. Но бутара – это просто. Вот как породу крошить будем? Пусть, что ли мельницу внизу, на реке, ставят? Вручную много не надробишь… Полтонны в день мало не покажется…
– Заставят долбить. Никуда не денешься – каторжники мы, не забывай, – покачал головой я.
– Ну, тогда пусть снимают топливную емкость с компрессора. Там, на Кумархе, наверняка есть. Сталь толстая, если ее разрезать надвое, две ступы получится. И пусть подберут что-нибудь тяжелое для пестов.
– А как будем порода ломать? Аммонит пол-ящик остался… – начал Бабек. – Вручной трудно будет.
– И ты забыл, где находишься? На каторге, дорогой, на каторге! – похлопал я его по плечу. – Помнишь фильмы о фашистских концлагерях? Представь, изможденные люди-скелеты в полосатой черно-белой униформе долбят крепчайший камень… Вот один из них, сгибаясь от тяжести и роняя каждый метр, тащит обломок мрамора размером с портсигар… Но силы оставляют его… И он падает в мокрый снег. К нему подходит брезгливый эсэсовец в черном мундире, и, презрительно затушив сигарету о бледный, вспотевший лоб узника, равнодушно стреляет в висок…
– Хорошо говоришь! Вот бы тебя… – начал говорить Житник, но его прервал Нур.
– Готово план? Скажи, что надо!
Мы ему обстоятельно рассказали, что нам потребуется для добычи и обогащения золотой руды. Когда он заверил нас, что все понял, я поинтересовался, почему нет учителя.
– Он кишлак сидит. У него очень много важный вопрос. Днем придет – важно ответил Нур, явно копируя манеры босса.
В это время снизу появился четвертый вольный член старательской артели. Он привел с собой трех наших ишаков с поклажей и одного нам незнакомого, тащившего два нетолстых бревна. Мы, спотыкаясь о непривычные еще цепи, быстро разгрузили их. Все наши пожитки были на месте, за исключением, конечно, Юркиных двустволок, канистры со спиртом и мешков с золотом. Ишакогон, попив чаю, погнал подопечных в кишлак за нашими заказами. Проводив его, я попросил девушек приготовить что-нибудь поесть, Бабека отправил в рассечку посмотреть, сколько осталось взрывчатки, и привести в порядок зубила и кувалду, а сам с Сергеем и Юркой позвенел к ручью делать водовод для бутары.
Девушки приготовили рисовую кашу со свежей бараниной. Поев, мы с Сергеем побрели в штольню выгребать остатки золотоносной руды. Юрка решил расчистить устье штольни – ему надоело ходить на четвереньках.
До обеда он значительно расширил лаз сквозь устьевой завал, а мы, не спеша, вынесли из рассечки полтонны рудной мелочи.
Когда я в очередной раз вылез из штольни с обломком, в котором весело сверкали чешуйки золота, передо мной предстал Доцент. Он был строг и непроницаем. Не внимая нашим вопросам, он без сопровождения сходил в штольню. Вернувшись, приказал переделать устье лаза в нечто подобное колодцу, так, чтобы по ночам можно было бы легко накрывать выход прочным деревянным щитом. По его задумчиво-брезгливому виду было ясно, что он побывал и в занавешенном забое штольни.
Приказ Юрке, конечно же, не понравился и он зло и просто сказал Доценту:
– Когда коту делать нечего, он яйца лижет.
Доцент и бровью не повел. Он отошел к Нуру и что-то тихо ему сказал. Тот засуетился. Через полчаса в центре промплощадки были вкопаны рядом два привезенных снизу бревна. Затем к Юрке подошли четверо. Взяв под руки, они повели его к лобному, как мы догадались, месту.
Почувствовав неладное, Житник забрыкался и замахал цепями. Удар прикладом автомата в голову привел его в кондиционное для стражников состояние, и они поволокли обмякшую жертву к столбу и подвесили головой вниз за ножные цепи.
Все это время девушки стояли безмолвно, но когда с повисших волос Юрки на камни закапала кровь, Наташа подбежала к Юре и приложила к ране отороченный кружевами платочек. Брезгливо рассмотрев эту сцену, Доцент подошел ко мне и с каменным лицом сказал:
– Вы также вели себя сегодня неадекватно ситуации и проявили неуважение к охране. Да и за попытку побега кто-то из вас должен ответить. Поэтому, для вашего же блага, вы будете подвергнуты наказанию. Идите к свободному столбу. Его врыли для вас.
“Во, ублюдок” – сказал я себе вполголоса и, подмигнув насторожившейся Лейле, побрел к лобному месту.
Меня подвесили так же, как и Юрку, за ножные цепи. Несмотря на непривычное положение в пространстве, все происходящее по-прежнему продолжало казаться мне фарсом, точнее, одним из рядовых действий бесконечного фарса, которое вот-вот закончится – максимум через час привезут доски для бутары, и нас снимут, ибо простоя практичный Доцент, без сомнения, не потерпит.
– Серый, дай закурить! – крикнул я Кивелиди, решив покуражится над сценаристом.
Глазами испросив разрешения у последнего, и, получив знак согласия в виде кивка, преисполненного глубоким презрением, Сергей подошел, хромая, опустился на корточки, прикурил сигарету, сунул ее мне в губы и участливо спросил, заглядывая в глаза.
– Дым из задницы не пойдет?
– Не должен… Я не затягиваюсь…
– Идите в штольню, если не хотите повиснуть рядом с ними, – сказал Доцент, обращаясь к Сергею и Бабеку.
Сергей пожал плечами, Бабек вздохнул. Они ушли.
Лейла, проводив их глазами, подбежала к Доценту, заговорила. Он, посмотрев, на часы, ответил ей короткой фразой и отвернулся. Девушка постояла со сжатыми кулачками за его спиной и направилась ко мне. Присев, поднесла к моим губам свою розовые пальчики, вынула и выбросила сигарету, утерла выступившие от дыма слезы.
– Ты не беспокойся за меня. Я люблю тебя. Не нервничай, пожалуйста. I am OK! Он сказал, что через час вас снимут. Я пойду готовить обед. Ты, наверное, есть хочешь…
– Конечно, хочу… Ты тоже… за меня не беспокойся. После Хушона здесь даже… несколько скучновато…
Пройдясь ладошкой по моему вспотевшему лбу, она поднялась, подошла к всхлипывающей Наташе, обняла ее за плечи, помогла встать. Вдвоем они направились к очагу, и скоро там загремела посуда.
Минут через десять Юрка пришел в себя и, напоказ зевая, сказал:
– А… ты… почему… не спишь? Солдат… спит, а служба идет…
Услышав его голос, или, скорее, почувствовав его желание видеть ее, Наташа бросилась к нему и, опустившись на колени, поцеловала в губы.
– Вот… это… другое дело. Так… жить можно. Ты приходи… ко мне почаще… И передачки… приноси. Булочки… послаще… Что… там… у нас на обед?
– Пока вот только это! – поцеловав, ответила Наташа.
– Слушай, Юр, хочешь… анекдот на злободневную тему? – завидуя Житнику, встрял я в идиллию. – Классный анекдот… Ухохочешься… Как-то поймал Заяц Лису на кладбище и к кресту потащил. “Ты что, косой, хочешь меня распять? – взволнованно спросила рыжая. “Нет, раз десять!” – ответил Заяц, деловито расстегивая ширинку…
Но Юрка не слышал, он опять “спал”.
Глазевшие на эту сцену подручные Доцента вдруг загалдели и побежали вниз. Через несколько минут они вернулись с караваном ишаков, груженных лесом и железом.
– Во, дают! – придя в себя, восхитился Житник. – За… три часа…туда – обратно. И ведь… все это… надо было собрать по дощечке… навьючить. Стахановцы, вашу мать!
– Торопятся… Непонятно.
– Надо делать… ноги, пока… непонятно. Как ты?
– Нормально…
– А я ног уже не чувствую. Ступни – как отрезало. И голова сейчас лопнет.
– Вряд ли… Она же чугунная.
– Довыпендриваешься…
– Уже похоже…
Я не договорил. По знаку Доцента к нам бросились люди, сняли со столбов, бросили на землю.
– Ну вот, “и как Христа, его сняли с креста”. Давай полежим, отдохнем; обедом, вроде, еще не пахнет, – проговорил я, повернув к Юрке гудящую голову. – Ты не злись на меня… Если бы я не уважал тебя, ну, некоторые твои качества, я бы в сторону твою и не посмотрел …
– А мне твое уважение на хрен не нужно. Ты меня по-своему переделать хочешь, а я собой доволен. Понял? – тихо ответил он, отчужденно глядя в небесную синеву.
– Понял… Что доволен… Только не знаю почему…
– Слушай, Чернов… Давно хотел тебя спросить, как там твоя Ксения поживает?
– Да никак… В 91-ом замуж, наконец, вышла и уехала с мужем на родину, на Алтай. В село. “В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов”. Дочку родила. Потом запила на всю катушку. Она ведь, ты знаешь, всегда с нами, мужиками, наравне употребляла. И ушла от мужа, мягко говоря. Сын к ней ездит каждый год и черный от горя приезжает…
– Радуешься, небось?
– А чего радоваться? Рядом с ней все горит… Она мне жизнь покурочила, теперь сын с ней мается. Сестренке его семь лет, в школу не ходит…
– Радуешься… Не любила она тебя. И вышла замуж за твою квартиру, факт. И всегда хотела сама по себе быть. Она ведь тебе… Я-то все знаю… С Мишкой, студентом кучерявым из Львова, на виду у всех крутила. Один ты не замечал… Карандаши грыз, над картами корпел, весь тушью цветной измазанный. А она ему у родника… из голубеньких незабудок веночки плела… А потом с ним в город уехала… Провожать… Ты сам ее отпустил. И три дня они из постели не вылезали. Я к тебе на квартиру тогда приходил. И идиллию ихнюю видел… А потом с дружком твоим закадычным и собутыльником любимым Игорьком Кормушиным… Прямо в маршруте в траве некошеной… Их Федька Муборакшоев видел… В бинокль с другого борта ущелья… Говорил потом… зенками блестя… слюну… сглатывая: “Высший класс! В кино такого трах-трах-тарарах не увидишь… Чуть окулярами себе глаза не выдавил! Жаль она памирских таджиков не любит!”
– Слушай, Юр! Мне, конечно, больно все это слушать. Не вспоминать, а слушать… Но чуть-чуть больно. И знаешь почему? Ты думаешь, что с нормальным человеком говоришь… А я перегорел. И с рогами своими хоть и сроднился, но давно их не ношу… Храню, как память. Их у меня от Ксении несколько пар осталось. И не все ты, наверное, видел. А ты что, собственно, так неравнодушен? В тюрьму хотел посадить… Развода нашего требовал… Не давала что ли?
– Давала, не давала… – огрызнулся Юрка. – Кончай болтать, вон Наташка идет.
– Опять бодаетесь? – улыбнулась Наташа, присев на корточки. Всем своим видом она пыталась показать, что взяла себя в руки.
– Да так… В меру сил… – ответил я. – Просто вспомнили, как в былые годы Юрик твой проказничал. Понимаешь, дурная привычка у меня была – я в задумчивости карандаши грыз, скрипя мозгами над картами… А он, паразит мелкий, издевался: для смеху обглоданные концы перцем красным натирал… Втихаря… Потом вся камералка ржала, гримасы мои наблюдая… – сказал я, ностальгически улыбаясь.
Из штольни вылезли Бабек с Сергеем.
– Как жизнь? Бьет ключом и все по голове? – похлопав меня по плечу, спросил Кивелиди.
– Ты и не представляешь, как жизнь прекрасна и удивительна, – сказал я, растирая появившиеся на голенях багрово-красные, сочащиеся кровью рубцы.
– Он еще сможет насладиться жизнью. Если захочет. И, может быть, не раз… Следующие нарушение режима и неуставные отношения будут караться строже. Повешенных за ноги будут сечь плетьми, – произнес Доцент, рассматривая ногти.
– Мы вам верим! – изрек я, преданно глядя ему в глаза. Глубина и стойкость ваших принципов, ваша неуемная последовательность нас восхищают. Вы настоящий учитель! С большой буквы. В знак благодарности за ваши поучительные уроки, я готов в свободное от каторги время сделать вам учебные пособия для ваших преданных учеников – гильотину и дыбу в натуральную величину! С их помощью куда легче сеять разумное, доброе, вечное…
– Вы много говорите, а работа стоит. А насчет дыбы я подумаю… Хорошая идея…
Через некоторое время мы с Юркой смогли встать на одеревеневшие ноги и приступить к приему пищи – супа “А ля Фатима”. Мы не привередничали. Хорошая кулинария требует полета мысли, а какой уж тут полет, особенно у объятых страхом женщин.
– Ты не говори с ним больше, – тревожно глядя мне в глаза, попросила Лейла, как только мы закончили трапезу. – Он злой на тебя. Он – начальник здесь, а ты хочешь быть умнее.
– Лейла правда говорит. Если ты его злой делаешь – всем плохо будет, – присоединился к ней Бабек.
– Ладушки! С этой минуты я его в упор не вижу… – погладил я Лейлу по головке и продолжил, обратившись к Сергею:
– А ты, может быть, сходишь к нему, поговоришь насчет мельницы? Пусть думает, что мы здесь всерьез и надолго расположились и бежать не собираемся. Да и проживем подольше, если захотят они мельницу строить…
После обеда по приказу Доцента мы занялись сооружением деревянной крышки для лаза в штольню. Сколотив ее из толстенного горбыля, взялись за бутару. Сделали грохот, лоток, настелили шкур овечьих, приладили планки. Уже в сумерках для пробы промыли рудную мелочь. Ее было килограмм пятьдесят, выход же золота составил грамм пятьсот-шестьсот. Получалось, что содержание золота в хвостах[71] нашей вчерашней и позавчерашней добычи было огромным. Оно составляло около 10 килограмм на тонну!
Вечером довольный Доцент осторожно ссыпал сданное ему золото в двойной полиэтиленовый мешочек и поинтересовался нашими дальнейшими планами на каторжное будущее.
– Водяную мельницу надо строить для мелкого помола руды, – сказал Сергей. – Внизу, на Уч-Кадо. Выход золота будет выше. Процентов на десять-пятнадцать.
– У нас есть специалист в мельничном деле. Завтра с утра я вам его пришлю.
– И еще нужны сигареты, – сказал я, закуривая последнюю памирину. – И надо подумать о принудительной вентиляции. Когда кончится аммонит, придется действовать по старинке – огнем и водой. У вас, в кишлаке, полно разрезанных на полотнища прорезиненных вентиляционных рукавов. Все крыши ими крыты. Надо сшить из них рукав длиной метров пятьдесят и диаметром сантиметров сорок. Чтобы легче было везти, шейте по десять метров, здесь соединим…
– К утру сделаем, – кивнул Доцент, что-то отмечая в записной книжке.
– Помимо труб нужны мехи для нагнетания воздуха и молодая баранина для нас, – продолжал перечислять я. – Пока все необходимое будет собираться или изготавливаться, мы опробуем бока жилы. В них тоже может быть хорошее золото.
– Прекрасно. Мы все сделаем быстро. А вместо сигарет пришлю вам сушеный табак, – задумчиво ответил он, видимо, уже обдумывая дальнейшие действия. – А вам пора спать. Даем вам десять минут на ужин и санитарно-гигиенические процедуры.
– А как там Фатима с Фаридой поживают? – спросил я, начисто забыв о своем обещании не общаться с Доцентом. – Страстные женщины, я вам скажу. Кишлак ваш на уши они еще не поставили? Если скажете “Нет”, я не поверю.
На фейсе Доцента возникла гримаса. Гримаса, очень похожая на ту, которая возникла у меня на лице как-то вечером в Захедане, когда я в полутьме, у своей кровати увидел обнаженную Фатиму. Он поднял руку, намереваясь махнуть ею в сердцах, но, видно, решив, что жест этот может подорвать устои субординации, передумал и ушел к своим людям.
Перед тем, как нырнуть в лаз, я несколько минут смотрел в грустные глаза Лейлы. Они постепенно потеплели, и руки ее привычно обвили мои плечи.