Почему мы не всегда понимаем, как важны наша забота и внимание близким людям? Почему мы стыдимся проявления чувств? Над этими вопросами размышляет автор текста С.А.Воронин.
В своем тексте С.А.Воронин поднимает нравственно-этическую проблему невнимательного отношения к близким.
Проблема, затронутая автором, актуальна во все времена. Не зря ее относят к разряду «вечных». Трудны взаимоотношения между близкими людьми, когда одни не понимают или не хотят понять и принять близких такими, какие они есть.
Автор отмечает, что люди часто проявляют равнодушие по отношению к самым родным и любящим людям. Герой текста из-за равнодушия к своей пожилой жене «не сразу, а как-то время от времени» стал замечать «странности», появившиеся в ее поведении. И только случай с паутиной позволил ему осознать старческую беспомощность своей жены. Только тогда он понял, что она стала плохо видеть.
Об этом написано немало книг. Хочу привести такой пример. В рассказе К.Паустовского «Телеграмма» также поднимается проблема невнимательного отношения к близкому человеку. Героиня рассказа Настя живет и работает в городе, вдалеке от матери, которая осталась в деревне. Забота Насти о своей матери — самом родном и близком человеке на свете — заключалась лишь в денежных переводах и коротких записках. Лишь после смерти матери Настя понимает, как она виновата перед ней, что не заботилась так, как следовало,что позволила умереть в одиночестве.
В жизни таких случаем немало, когда пожилые родители доживают свой век в домах престарелых. Я дума, что они были бы счастливы со своими детьми и внуками. У нашего народа принято жить большой семьей и заботить друг о друге.
Примером взаимопонимания, заботы друг о друге и трогательной чуткости для меня были мои бабушка и дедушка. Вместе они прожили полвека и всегда заботились друг о друге.
Как важно вовремя сказать доброе слово близкому человеку, как важно задержаться на миг, чтобы подарить улыбку маме, теплые слова папе… Мы должны заботиться о близких людях так, чтобы не жалеть и не раскаиваться, когда будет уже поздно.
А. С. Пушкин. Стихотворения
“Туча”
Стихотворение было написано в 1835 году.
Поздний Пушкин достигает удивительной духовной просветленности в прозе и в лирическом творчестве. Исчезает восторг перед мятежной красотой чувственных страстей, уходят темные тучи и метели суетных земных тревог, появляется умиленное созерцание духовной красоты в природе и в человеке.
Как природа очищается и обновляется в грозовом ненастье, так и душа (в стихотворении ее символизирует образ тучи), проходя через бурные чувственные искушения, обновляется и возрождается, приобщается к гармонии и красоте окружающего мира. В стихотворении “Туча” Пушкин радостно приветствует эту гармонию, это душевное просветление:
Довольно, сокройся! Пора миновалась,
Земля освежилась, и буря промчалась,
И ветер, лаская листочки древес,
Тебя с успокоенных гонит небес.
“Туча”
В тексте, предложенном для анализа, поднимается проблема героизма. Что придает силы и мужества простым солдатам в годы войны?
Чтобы привлечь внимание читателей к этому вопросу Валентин Петрович Катаев показывает, как «горсточка храбрецов» защищает осажденный флот. Зная, что умрут, потерпят поражение, моряки для сохранения своей жизни не поднимают белый флаг, а, наоборот, хотят уничтожить больше врагов. Самоотверженность простых солдат привело к героической смерти флота и нравственной победы над врагами.
Авторская позиция становится ясной после прочтения текста. Именно проявленное мужество, верность долгу и Отчизне придавало солдатам силы, чтобы продержаться в трудные минуты жизни, идти на героические подвиги.
В доказательство своей точки зрения приведу литературный пример. Так, вспомним произведение Бориса Васильева « А зори здесь тихие…»У войны не женское лицо – это лейтмотив повести. Женщина, чье природное предназначение давать жизнь, быть хранительницей семейного очага, олицетворять нежность и любовь, — надевает сапоги, форму, берет оружие и идет убивать. Героизм пяти девушек, которые погибли на войне, защищая родину от фашистов невозможно забыть. Они шли на фронт добровольно, зная, что могут умереть, что у них впереди вся жизнь, ведь они были молоды: «так глупо, так несуразно и неправдоподобно было умирать в девятнадцать лет».
Нравственный дух, патриотизм, непоколебимая вера в победу оказались для них выше цены собственной жизни.
В произведение Быкова «Сотников» говориться о двух партизанах, которые попали в плен. Один из них, Сотников, мужественно выдерживает все пытки, но ничего не рассказывает врагам. Знает, что утром его казнят, он готовиться, с достоинством встретить смерть. Он легко и просто принял решение взять всю вину на себя. Партизан не думает перед смертью о себе, а о спасении других. И хотя его попытка не привела к успеху, он исполнил свой долг до конца. Герой мужественно встречает смерть, ни на одну минуты к нему не приходит мысль умолять врага о пощаде, стать предателем.
Таким образом, простым солдатам в годы войны силу и мужество придавало любовь, чувство ответственности и долга за родину.
Обновлено: 2017-03-08
Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter
.
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.
Спасибо за внимание.
Как часто на войне люди совершают подвиги? Что толкает их на это? О чём думают они в последние минуты своей жизни? Эти и другие вопросы возникают у меня после прочтения текста В.Катаева.
В своём тексте автор ставит проблему героизма. Он рассказывает о «горстке храбрецов», которые больше месяца защищали осаждённый форт от беспрерывных атак. Закончились снаряды, на исходе продовольствие. Немецкий контр-адмирал предложил им сдаться, выдвинув ряд условий. Писатель обращает наше внимание, что целую ночь гарнизон форта шил флаг. Моряки пошли к кирхе.
Но не для того, чтобы сдаться. А чтобы выполнить последнюю боевую задачу: уничтожить как можно больше врагов и умереть. «Тридцать советских моряков падали один за другим, продолжая стрелять до последнего вздоха». Над ними развевался громадный красный флаг. Проблема, которую поднимает автор, заставила меня ещё раз задуматься о героизме и его истоках.
Позиция автора мне понятна: героизм – это проявление высшей степени мужества, это способность расстаться с жизнью, выполняя боевое задание. На героический поступок способен человек по-настоящему любящий свою родину, готовый пожертвовать жизнью ради её спасения. Автор восхищён мужеством моряков.
Мы, читатели, восхищаемся героизмом советских моряков. Как шли они на последнее боевое задание – на смерть. Как мужественно и храбро умирали. В художественной литературе о войне писатели часто описывают солдатский подвиг, как высшую степень мужества, попробую это доказать.
В повести Б.Л.Васильева «В списках не значился» подвиг совершает молодой лейтенант Николай Плужников. Накануне войны он прибыл в Брестскую крепость, у него были большие планы на будущее. Но война перечеркнула всё. Почти девять месяцев лейтенант оборонял крепость, отдавая себе приказы и выполняя их. Его боевое задание – уничтожать врага. С этим заданием, пока были силы, он успешно справлялся. Когда он вышел наверх, перед нами почти слепой седой человек с отмороженными пальцами. Немецкий генерал отдаёт честь русскому солдату, его мужеству и героизму.
В рассказе М.А.Шолохова «Судьба человека» мы встречаем Андрея Соколова, водителя, отца и мужа. Война перечеркнула и его планы. Плен, неудачный побег, когда догнали с собаками, которые чуть не загрызли насмерть, удачный побег, удалось даже прихватить с собой языка, важного немецкого офицера. Андрей узнаёт о гибели семьи, он теряет сына в последний день войны. Всё перечеркнула и отняла война. Не просто всё это было вынести. Но он нашёл в себе силы, чтобы усыновить Ванюшку, такого же одинокого, как и он. Перед нами герой, человек с большой буквы.
Таким образом, чаще всего с героизмом мы встречаемся в экстремальных ситуациях, например, на войне. Человек поставлен в условия выбора: честь и смерть или жизнь и бесчестие. Не каждый способен на подвиг. Поэтому во все времена каждая страна гордится своими героями и бережно хранит память о них. Они это заслужили.
Что делает человека мужественным и самоотверженным? Какие силы помогают ему преодолеть главный инстинкт живого существа — инстинкт жизни — и совершить подвиг?
В рассказе Валентина Катаева «Флаг» горсточка храбрецов защищает осажденный форт во время Великой Отечественной войны. В самый страшный последний час русские моряки не думают о своей жизни. Они пытаются продать ее подороже: умирая, уничтожить как можно больше врагов.
«Фон Эвершарп забыл, с кем он воюет, — пишет В. Катаев. — Не солнце обмануло фон Эвершарпа — он обманул сам себя.» Вот так необычно, от имени врага, автор выражает свое отношение к подвигу моряков. И мы понимаем, что они, сражаясь за правое дело, за свое Отечество, не могли поступить иначе. Именно правое дело и великая цель сделали их сильными духом, непобедимыми.
Эту мысль Валентина Катаева подтверждают стихотворения и песни о войне, книги и фильмы, письма, дневники и воспоминания ветеранов.
Горит и кружится планета,
Над нашей Родиною дым.
И значит, нам нужна одна победа,
Одна на всех, мы за ценой не постоим.
В повести Бориса Васильева «А зори здесь тихие…» пять молоденьких девушек, не обученных ратному делу, снабженных лишь мелкокалиберными винтовками, во главе со старшиной Васковым, раненным еще в финскую войну, совершили невозможное. Они остановили шестнадцать вооруженных до зубов немецких десантников, здоровых, сильных, натренированных. Но читатель понимает, что это — правда. Потому что зенитчицы защищали не просто безмолвные карельские земли. Они знали, что должны остановить врага любой ценой, потому что за их спиной — Родина. Вот как говорит об этом Б.Васильев устами Федота Васкова: «И не было во всем мире больше никого: лишь он, враг да Россия.»
В поэме Роберта Рождественского «Реквием» канвой проходит та же тема:
Есть
великое право:
забывать
о себе!
Есть
высокое право:
пожелать
и посметь!..
Поэт рисует образ сильного духом, мужественного и глубоко человечного воина, который идет на войну ради мира, на смерть — ради жизни. На первый взгляд обычные, почти прозаические, слова «Реквиема» отдаются болью в сердце: «Просто был выбор у каждого: я или Родина.» И именно в этом заключена главная правда о войне, о Победе, о подвиге.
Вот почему бессилен «огонь смертельный». «Мы за ценой не постоим», — эти слова Булата Окуджавы были в сердцах многих и многих защитников Родины. Каждый из них чувствовал, что именно от него зависит, посмеет ли враг топтать «поля ее просторные». Поэтому они забывали о своей жизни. Поэтому их маленькие, но очень важные победы слились в одну общую Победу, которую мы должны помнить всегда.
По тексту Катаева. Больше месяца горсточка храбрецов защищала осаждённый форт от беспрерывных атак с моря и воздуха…
Как часто на войне люди совершают подвиги? Что толкает их на это? О чём думают они в последние минуты своей жизни? Эти и другие вопросы возникают у меня после прочтения текста В.Катаева.
В своём тексте автор ставит проблему героизма. Он рассказывает о «горстке храбрецов», которые больше месяца защищали осаждённый форт от беспрерывных атак. Закончились снаряды, на исходе продовольствие. Немецкий контр-адмирал предложил им сдаться, выдвинув ряд условий. Писатель обращает наше внимание, что целую ночь гарнизон форта шил флаг. Моряки пошли к кирхе. Но не для того, чтобы сдаться. А чтобы выполнить последнюю боевую задачу: уничтожить как можно больше врагов и умереть. «Тридцать советских моряков падали один за другим, продолжая стрелять до последнего вздоха». Над ними развевался громадный красный флаг. Проблема, которую поднимает автор, заставила меня ещё раз задуматься о героизме и его истоках.
Позиция автора мне понятна: героизм – это проявление высшей степени мужества, это способность расстаться с жизнью, выполняя боевое задание. На героический поступок способен человек по-настоящему любящий свою родину, готовый пожертвовать жизнью ради её спасения. Автор восхищён мужеством моряков.
Я разделяю точку зрения автора. Героизм – это отвага, благородство, умение жертвовать собой. На героические поступки способны люди, для которых такие понятия, как любовь к родине, долг, – не пустые слова. Мы, читатели, восхищаемся героизмом советских моряков. Как шли они на последнее боевое задание – на смерть. Как мужественно и храбро умирали. В художественной литературе о войне писатели часто описывают солдатский подвиг, как высшую степень мужества, попробую это доказать.
В повести Б.Л.Васильева «В списках не значился» подвиг совершает молодой лейтенант Николай Плужников. Накануне войны он прибыл в Брестскую крепость, у него были большие планы на будущее. Но война перечеркнула всё. Почти девять месяцев лейтенант оборонял крепость, отдавая себе приказы и выполняя их. Его боевое задание – уничтожать врага. С этим заданием, пока были силы, он успешно справлялся. Когда он вышел наверх, перед нами почти слепой седой человек с отмороженными пальцами. Немецкий генерал отдаёт честь русскому солдату, его мужеству и героизму.
В рассказе М.А.Шолохова «Судьба человека» мы встречаем Андрея Соколова, водителя, отца и мужа. Война перечеркнула и его планы. Плен, неудачный побег, когда догнали с собаками, которые чуть не загрызли насмерть, удачный побег, удалось даже прихватить с собой языка, важного немецкого офицера. Андрей узнаёт о гибели семьи, он теряет сына в последний день войны. Всё перечеркнула и отняла война. Не просто всё это было вынести. Но он нашёл в себе силы, чтобы усыновить Ванюшку, такого же одинокого, как и он. Перед нами герой, человек с большой буквы.
Таким образом, чаще всего с героизмом мы встречаемся в экстремальных ситуациях, например, на войне. Человек поставлен в условия выбора: честь и смерть или жизнь и бесчестие. Не каждый способен на подвиг. Поэтому во все времена каждая страна гордится своими героями и бережно хранит память о них. Они это заслужили.
Несколько шиферных крыш виднелось в глубине острова. Над ними подымался узкий треугольник кирхи [лютеранская церковь]. с черным прямым крестом, врезанным в пасмурное небо.
Безлюдным казался каменистый берег. Море на сотни миль вокруг казалось пустынным. Но это было не так.
Иногда далеко в море показывался слабый силуэт военного корабля или транспорта. И в ту же минуту бесшумно и легко, как во сне, как в сказке, отходила в сторону одна из гранитных глыб, открывая пещеру. Снизу в пещере плавно поднимались три дальнобойных орудия. Они поднимались выше уровня моря, выдвигались вперед и останавливались. Три ствола чудовищной длины сами собой поворачивались, следуя за неприятельским кораблем, как за магнитом. На толстых стальных срезах, в концентрических желобах блестело тугое зеленое масло.
В казематах, выдолбленных глубоко в скале, помещались небольшой гарнизон форта и все его хозяйство. В тесной нише, отделенной от кубрика фанерной перегородкой, жили начальник гарнизона форта и его комиссар.
Они сидели на койках, вделанных в стену. Их разделял столик. На столике горела электрическая лампочка. Она отражалась беглыми молниями в диске вентилятора. Сухой ветер шевелил ведомости. Карандашик катался по карте, разбитой на квадраты. Это была карта моря. Только что командиру доложили, что в квадрате номер восемь замечен вражеский эсминец. Командир кивнул головой.
Простыни слепящего оранжевого огня вылетели из орудий. Три залпа подряд потрясли воду и камень. Воздух туго ударил в уши. С шумом чугунного шара, пущенного по мрамору, снаряды уходили один за другим вдаль. А через несколько мгновений эхо принесло по воде весть о том, что они разорвались.
Командир и комиссар молча смотрели друг на друга. Все было понятно без слов: остров со всех сторон обложен; коммуникации порваны; больше месяца горсточка храбрецов защищает осажденный форт от беспрерывных атак с моря и воздуха; бомбы с яростным постоянством бьют в скалы; торпедные катера и десантные шлюпки шныряют вокруг; враг хочет взять остров штурмом. Но гранитные скалы стоят непоколебимо; тогда враг отступает далеко в море; собравшись с силами и перестроившись, он снова бросается на штурм; он ищет слабое место и не находит его.
Но время шло.
Боеприпасов и продовольствия становилось все меньше. Погреба пустели. Часами командир и комиссар просиживали над ведомостями. Они комбинировали, сокращали. Они пытались оттянуть страшную минуту. Но разрядка приближалась. И вот она наступила.
– Ну? – сказал наконец комиссар.
– Вот тебе и «ну», – сказал командир. – Всё.
– Тогда пиши.
Командир не торопясь открыл вахтенный журнал, посмотрел на часы и записал аккуратным почерком: «20 октября. Сегодня с утра вели огонь из всех орудий. В 17 часов 45 минут произведен последний залп. Снарядов больше нет. Запас продовольствия на одни сутки».
Он закрыл журнал – эту толстую бухгалтерскую книгу, прошнурованную и скрепленную сургучной печатью, – подержал его некоторое время на ладони, как бы определяя его вес, и положил на полку.
– Такие-то дела, комиссар, – сказал он без улыбки.
В дверь постучали.
– Войдите.
Дежурный в глянцевитом плаще, с которого текла вода, вошел в комнату. Он положил на стол небольшой алюминиевый цилиндрик.
– Вымпел?
– Кем сброшен?
– Немецким истребителем.
Командир отвинтил крышку, засунул в цилиндр два пальца и вытащил бумагу, свернутую трубкой. Он прочитал ее и нахмурился. На пергаментном листке крупным, очень разборчивым почерком, зелеными ализариновыми [красящее вещество, добываемое из корней марены или приготовленное искусственно.] чернилами было написано следующее:
«Господин коммандантий советски флот и батареи. Вы есть окружени зовсех старон. Вы не имеете больше боевых припаси и продукты. Во избегания напрасни кревопролити предлагаю Вам капитулирование. Условия: весь гарнизон форта зовместно коммандантий и комадиры оставляют батареи форта полный сохранность и порядок и без оружия идут на площадь возле кирха – там сдаваться. Ровно 6.00 часов по среднеевропейски время на вершина кирхе должен есть быть иметь выставить бели флаг. За это я обещаю вам подарить жизнь. Противни случай смерть. Здавайтесь.
Командир немецки десант контр-адмирал фон Эвершарп»
Командир протянул условия капитуляции комиссару. Комиссар прочел и сказал дежурному:
– Хорошо. Идите.
Дежурный вышел.
– Они хотят видеть флаг на кирхе, – сказал командир задумчиво.
– Да, – сказал комиссар.
– Они его увидят, – сказал командир, надевая шинель. – Большой флаг на кирхе. Как ты думаешь, комиссар, они заметят его? Надо, чтоб они его непременно заметили. Надо, чтоб он был как можно больше. Мы успеем?
– У нас есть время, – сказал комиссар, отыскивая фуражку. – Впереди ночь. Мы не опоздаем. Мы успеем его сшить. Ребята поработают. Он будет громадный. За это я тебе ручаюсь.
Они обнялись и поцеловались, командир и комиссар. Они поцеловались крепко, по-мужски, чувствуя на губах грубый вкус обветренной горькой кожи. Они поцеловались первый раз в жизни. Они торопились. Они знали, что времени для этого больше никогда не будет.
Комиссар вошел в кубрик и приподнял с тумбочки бюст Ленина. Он вытащил из-под него плюшевую малиновую салфетку. Затем он встал на табурет и снял со стены кумачовую полосу с лозунгом.
Всю ночь гарнизон форта шил флаг, громадный флаг, который едва помещался на полу кубрика. Его шили большими матросскими иголками и суровыми матросскими нитками из кусков самой разнообразной материи, из всего, что нашлось подходящего в матросских сундучках.
Незадолго до рассвета флаг размером по крайней мере в шесть простынь был готов.
Тогда моряки в последний раз побрились, надели чистые рубахи и один за другим, с автоматами на шее и карманами, набитыми патронами, стали выходить по трапу наверх.
На рассвете в каюту фон Эвершарпа постучался вахтенный начальник. Фон Эвершарп не спал. Он лежал одетый на койке. Он подошел к туалетному столу, посмотрел на себя в зеркало, вытер мешки под глазами одеколоном. Лишь после этого он разрешил вахтенному начальнику войти. Вахтенный начальник был взволнован. Он с трудом сдерживал дыхание, поднимая для приветствия руку.
– Флаг на кирхе? – отрывисто спросил фон Эвершарп, играя витой слоновой кости рукояткой кинжала.
– Так точно. Они сдаются.
– Хорошо, – сказал фон Эвершарп. – Вы принесли мне превосходную весть. Я вас не забуду. Отлично. Свистать всех наверх!
Через минуту он стоял, расставив ноги, в боевой рубке. Только что рассвело. Это был темный ветреный рассвет поздней осени. В бинокль фон Эвершарп увидел на горизонте маленький гранитный остров. Он лежал среди серого, некрасивого моря. Угловатые волны с диким однообразием повторяли форму прибрежных скал. Море казалось высеченным из гранита.
Над силуэтом рыбачьего поселка подымался узкий треугольник кирхи с черным прямым крестом, врезанным в пасмурное небо. Большой флаг развевался на шпиле. В утренних сумерках он был совсем темный, почти черный.
– Бедняги, – сказал фон Эвершарп, – им, вероятно, пришлось отдать все свои простыни, чтобы сшить такой большой белый флаг. Ничего не поделаешь. Капитуляция имеет свои неудобства.
Он отдал приказ.
Флотилия десантных шлюпок и торпедных катеров направилась к острову. Остров вырастал, приближался. Теперь уже простым глазом можно было рассмотреть кучку моряков, стоявших на площади возле кирхи.
В этот миг показалось малиновое солнце. Оно повисло между небом и водой, верхним краем уйдя в длинную дымчатую тучу, а нижним касаясь зубчатого моря. Угрюмый свет озарил остров. Флаг на кирхе стал красным, как раскаленное железо.
– Черт возьми, это красиво, – сказал фон Эвершарп. – Солнце хорошо подшутило над большевиками. Оно выкрасило белый флаг в красный цвет. Но сейчас мы опять заставим его побледнеть.
Ветер гнал крупную зыбь. Волны били в скалы. Отражая удары, скалы звенели, как бронза. Тонкий звон дрожал в воздухе, насыщенном водяной пылью. Волны отступали в море, обнажая мокрые валуны. Собравшись с силами и перестроившись, они снова бросались на приступ. Они искали слабое место. Они врывались в узкие, извилистые промоины. Они просачивались в глубокие трещины. Вода булькала, стеклянно журчала, шипела. И вдруг, со всего маху ударившись в незримую преграду, с пушечным выстрелом вылетала обратно, взрываясь целым гейзером кипящей розовой пыли.
Десантные шлюпки выбросились на берег. По грудь в пенистой воде, держа над головой автоматы, прыгая по валунам, скользя, падая и снова подымаясь, бежали немцы к форту. Вот они уже на скале. Вот они уже спускаются в открытые люки батарей.
Фон Эвершарп стоял, вцепившись пальцами в поручни боевой рубки. Он не отрывал глаз от берега. Он был восхищен. Его лицо подергивали судороги.
– Вперед, мальчики, вперед!
И вдруг подземный взрыв чудовищной силы потряс остров. Из люков полетели вверх окровавленные клочья одежды и человеческих тел. Скалы наползали одна на другую, раскалывались. Их корежило, поднимало на поверхность из глубины, из недр острова, и с поверхности спихивало в открывшиеся провалы, где грудами обожженного металла лежали механизмы взорванных орудий.
Морщина землетрясения прошла по острову.
– Они взрывают батареи! – крикнул фон Эвершарп. – Они нарушили условия капитуляции! Мерзавцы!
В эту минуту солнце медленно вошло в тучу. Туча поглотила его. Красный свет, мрачно озарявший остров и море, померк. Все вокруг стало монотонного гранитного цвета. Все, кроме флага на кирхе. Фон Эвершарп подумал, что он сходит с ума. Вопреки всем законам физики громадный флаг на кирхе продолжал оставаться красным. На сером фоне пейзажа его цвет стал еще интенсивней. Он резал глаза. Тогда фон Эвершарп понял все. Флаг никогда не был белым. Он всегда был красным. Он не мог быть иным. Фон Эвершарп забыл, с кем он воюет. Это не был оптический обман. Не солнце обмануло фон Эвершарпа. Он обманул сам себя.
Фон Эвершарп отдал новое приказание.
Эскадрильи бомбардировщиков, штурмовиков, истребителей поднялись в воздух. Торпедные катеры, эсминцы и десантные шлюпки со всех сторон ринулись на остров. По мокрым скалам карабкались новые цепи десантников. Парашютисты падали на крыши рыбачьего поселка, как тюльпаны. Взрывы рвали воздух в клочья.
И посреди этого ада, окопавшись под контрфорсами [вертикальный выступ стены, укрепляющий ее, придающий ей устойчивость.] кирхи, тридцать советских моряков выставили свои автоматы и пулеметы на все четыре стороны света – на юг, на восток, на север и на запад. Никто из них в этот страшный последний час не думал о жизни. Вопрос о жизни был решен. Они знали, что умрут. Но, умирая, они хотели уничтожить как можно больше врагов. В этом состояла боевая задача. И они выполнили ее до конца. Они стреляли точно и аккуратно. Ни один выстрел не пропал даром. Ни одна граната не была брошена зря. Сотни немецких трупов лежали на подступах к кирхе.
Но силы были слишком неравны.
Осыпаемые осколками кирпича и штукатурки, выбитыми разрывными пулями из стен кирхи, с лицами, черными от копоти, залитыми потом и кровью, затыкая раны ватой, вырванной из подкладки бушлатов, тридцать советских моряков падали один за другим, продолжая стрелять до последнего вздоха.
Над ними развевался громадный красный флаг, сшитый большими матросскими иголками и суровыми матросскими нитками из кусков самой разнообразной красной материи, из всего, что нашлось подходящего в матросских сундучках. Он был сшит из заветных шелковых платочков, из красных косынок, шерстяных малиновых шарфов, розовых кисетов, из пунцовых одеял, маек, даже трусов. Алый коленкоровый переплет первого тома «Истории Гражданской войны» был также вшит в эту огненную мозаику.
На головокружительной высоте, среди движущихся туч, он развевался, струился, горел, как будто незримый великан знаменосец стремительно нес его сквозь дым сражения вперед, к победе.
Проблема проявления героизма. По В. А. Каверину
В чём состоял подвиг советских солдат в годы Великой Отечественной войны? Именно этот вопрос возникает при чтении текста русского советского писателя Вениамина Александровича Каверина, автора романа «два капитана».
Раскрывая проблему героизма советских солдат в годы войны, автор знакомит нас со своим героем. Это кандидат филологических наук младший лейтенант Лев Никольский. Человек, который неделю назад защитил диссертацию на тему «Древнейшие сказания европейских народов», теперь находится на мёртвом, изрытом снарядами поле. Этот факт говорит о том, что на войну шли и те, кто мог бы продолжать изучать свои науки, далёкие от современности, но они не могли этого сделать, так как считали своим долгом сражаться за Родину с теми, кто пришёл на их землю по приказу своего фюрера, уничтожая и сжигая всё на своём пути.
Никольский был окружён немцами со всех сторон и по правилам войны мог бы сдаться на милость победителю, но он не считал себя побеждённым и решил продолжать стрелять из пулемёта. Двенадцать его товарищей погибло, с ним был только разведчик Петя Данилов, раненный в грудь навылет. Мужество и героизм этого героя проявился в том, что он, раненный, нашёл в себе силы подползти к пулемёту и начать стрелять, читая при этом стихи, которые, очевидно, придавали ему нравственные силы и укрепляя дух. Этот пример – яркое свидетельство героизма и стойкости советских солдат.
Авторская позиция заключается в следующем: подвиг советских солдат состоял в том, что они героически, самоотверженно противостояли врагу, не сдавались, даже несмотря на ранение, на отсутствие подкрепления.
Невозможно не согласиться с мнением автора. Действительно, советские солдаты на войне проявляли чудеса героизма, не щадили себя, именно поэтому они совершали невозможное – остановили сильного врага, отстояли свою землю и освободили Европу от фашизма.
В русской литературе есть немало произведений, где раскрывается подвиг русского народа в годы Великой Отечественной войны. Например, в рассказе М. А. Шолохова «Судьба человека» показан подвиг простого русского солдата Андрея Соколова, который вёз снаряды, и в его машину попал немецкий снаряд. Взрывной волной солдата выбросило из грузовика, он потерял сознание, затем попал в плен. Многое он вынес: голод, невыносимый труд, издевательства немцев, но сумел бежать и даже взял в плен важного немецкого генерала и доставил ценного свидетеля в советскую часть.
В заключение подчеркнём, что только благодаря героизму советских солдат мир был спасён от фашизма.
Текст В. А. Каверина:
(1)Почти невозможно было представить себе, что лишь неделю назад он защищал диссертацию на тему «Древнейшие сказания европейских народов». (2)А теперь?.. (З)Мёртвое, взрытое снарядами поле лежало перед ним, земля, на которой был посеян и взошёл хлеб, а потом сгорел и был развеян по ветру вместе с пороховым дымом, земля, на которой было сделано всё, чтобы человек не мог на ней существовать.
(4)По одну сторону этого куска земли лежали, спрятавшись за глинистыми буграми, гитлеровцы, пришедшие в чужую, далёкую страну по приказу своего фюрера, уничтожающие, сжигающие всё на своем пути. (5)Неподалёку от них, по эту сторону мёртвого ржаного поля, лежал только один — кандидат филологических наук, младший лейтенант Лев Никольский.
(6)Он был окружён и по всем правилам войны должен был положить оружие и сдаться в плен победителям. (7)Но он не считал себя побеждённым: пулемёт ещё работал, а если бы он замолчал, в ход пошли бы винтовка и гранаты. (8)Впрочем, он был не один. (9)Двенадцать мёртвых товарищей, которые ещё вчера вместе с ним защищали этот голый кусок земли с одинокой берёзой, лежали вдоль траншеи.
(10)Тринадцатый оказался живым. (11)Это был разведчик Петя Данилов, любимец всего полка, талантливый и умный парень, писавший стихи и читавший их вслух в самые горячие минуты боя. (12)Теперь он лежал, раненный в грудь навылет, и смотрел в небо, осеннее, но ясное, с редкими, освещёнными снизу облаками. (13)Берёза вздрагивала от выстрелов, и жёлтые листья время от времени падали на раненого. (14)Один лист упал Пете на лицо, но Петя не смахнул его, не пошевелился.
(15)В одну из редких пауз тишины Никольский подполз к Пете и, смахнув лист,
взял его за руку.
— (16)Ну как ты, а?
— (17)Ничего, — чуть слышно ответил Петя, — дышать трудно. (18)Послушай… — он помолчал, потом стал с трудом вынимать из кармана гимнастёрки бумаги.
— (19)Тут мои стихи остались, пошли их вместе с письмом, ладно?
(20)Должно быть, не больше пяти минут он провёл с Петей, а уж немцы,воспользовавшись тем, что пулемёт замолчал, намного продвинулись к траншее.
(21)Никольский дал очередь, другую — они залегли. (22)Потом снова стали приближаться, прячась между редкими пучками ржи, торчавшей в поле. (23)Плохо было то, что слева, метрах в двухстах от берёзы, стояло орудие. (24)Правда, оно стреляло не по траншее, а в глубину, туда, где на горизонте были видны тёмные, ещё дымящиеся развалины сгоревшей деревни. (25)Но в любую минуту оно могло ударить и по траншее, которую защищало подразделение, состоящее из двенадцати убитых, одного серьёзно раненного и одного живого. (26)Эх, подобраться бы к этому орудию! (27)И тропка была — вот там, где за выходами взрытой бурой земли начиналось болотце с высокой травой. (28)Но нечего было и думать! (29)Он понимал, что немцы захватят траншею, едва только замолчит пулемёт…
(30)Никольский прислушался, и в первый раз его сердце дрогнуло, и он крепко сжал зубы, глаза, всё лицо, чтобы справиться с невольным волнением. (31)Петя читал стихи, он бредил, но голос был ясный, звонкий:
Есть улица в нашей столице,
Есть домик, и в домике том
Ты пятую ночь в огневице
Лежишь на одре роковом..
(32)Петя читал, закрыв глаза, и каждое слово доносилось отчетливо и плавно. (33)У него было потемневшее страшное лицо, когда, сунув в кружку с водой руку, он начал водить ею по лицу, по глазам. (34)Потом вылил воду на голову и, тяжело опершись на Никольского, пополз к пулемёту.
—(35)Есть! (З6)Иди, — сказал он, схватившись за ручки пулемёта…
(37)Пробираясь по тропке к болотцу, Никольский услышал звонкий Петин голос,
читавший стихи между пулемётными очередями:
Не снятся ль тебе наши встречи
На улице, в жуткий мороз.
Иль наши любовные речи
И ласки, и ласки до слёз?
(38)Втянув голову в плечи, он мягко опустился в траву и бесшумно пополз, скорее угадывая, чем видя чуть примятую, пересекавшую болото тропинку. (39)Он подобрался к орудию сзади и некоторое время лежал, слушая, как немцы разговаривали резкими уверенными голосами. (40)Он ждал, когда весь расчёт соберётся возле орудия…
(41)Немцы, занявшие траншею, были захвачены врасплох, и первым снарядом из уже заряженного орудия Никольский убил сразу же человек двадцать. (42)3а стихи, которые Петя читал между пулемётными очередями!(43)3а дымящиеся развалины сожжённой деревни! (44)3а ограбленных женщин и детей, бродящих по лесам без крова и пищи. (45)3а горе каждой семьи, за разлуку с близкими, за Аню с маленьким сыном, которых он, может быть, больше никогда не увидит…(По В. А. Каверину)
Помогите написать сочинение
в формате ЕГЭ:(вот текст)
Больше месяца горсточка храбрецов защищала осаждённый форт от беспрерывных атак с моря и воздуха. Боеприпасов и продовольствия становилось всё меньше. И вот наступила страшная минута. Снарядов больше нет. Запас продовольствия на одни сутки.
В тот день немецкий истребитель сбросил вымпел с ультиматумом. Командир отвинтил крышку с алюминиевого цилиндра, вытащил бумагу, свёрнутую трубкой, и прочитал: «Вы окружены со всех сторон. Пред- лагаю вам капитулировать. Условия капитуляции: весь гарнизон форта без оружия идёт на площадь возле кирхи. Ровно в шесть часов по среднеевропейскому времени на вершине кирхи должен быть выставлен белый флаг. За это я обещаю вам подарить жизнь. В противном случае – смерть. Командир немецкого десанта контр-адмирал фон Эвер- шарп». Всю ночь гарнизон форта шил флаг. Незадолго до рассвета
флаг размером по крайней мере в шесть простынь был готов. Моряки в последний раз побрились, надели чистые рубахи и один за автоматами на шее и карманами, набитыми патронами, стали выходить по трапу наверх.
Фон Эвершарп стоял на боевой рубке. Над силуэтом рыбачьего посёлка подымался узкий треугольник кирхи с чёрным прямым крестом, врезанным в пасмурное небо. Большой флаг развевался на шпиле. В утренних сумерках он был совсем тёмный, почти чёрный.
Фон Эвершарп отдал приказ, и флотилия десантных шлюпок и торпедных катеров направилась к острову. Остров вырастал, прибли- жался. Теперь уже простым глазом можно было рассмотреть кучку моряков, стоявших на площади возле кирхи. В этот миг показалось малиновое солнце. Оно повисло между небом и водой, верхним краем уйдя в длинную дымчатую тучу, а нижним касаясь зубчатого моря. Угрюмый свет озарил остров. Флаг на кирхе стал красным, как раскалённое железо. –Чёрт возьми, это красиво, – сказал фон Эвершарп, – солнце хорошо подшутило над русскими. Оно выкрасило белый флаг в красный цвет, но сейчас мы опять заставим его побледнеть. Десантные шлюпки выбросились на берег. Немцы бежали к форту. И вдруг подземный взрыв чудовищной силы потряс остров. Скалы наползали одна на другую, раскалывались Их корёжило, поднимало на поверхность из глубины, из недр острова, и с поверхности спихивало в открывшиеся провалы. –Они взрывают батареи! – крикнул фон Эвершарп. Они на- рушили условия капитуляции! (38) Мерзавцы! В эту минуту солнце медленно вошло в тучу. Красный свет, мрачно озарявший остров и море, померк. Всё вокруг стало монотонного гранитного цвета. Всё, кроме флага на кирхе. Фон Эвершарп подумал, что он сходит с ума: вопреки всем законам физики, громадный флаг на кирхе продолжал оставаться красным. На сером фоне пейзажа его цвет стал ещё интенсивней. Тогда фон Эвершарп понял всё: флаг никогда не был белым, он всегда был красным. Он не мог быть иным.
Фон Эвершарп забыл, с кем он воюет. Это не был оптический обман. Не солнце обмануло фон Эвершарпа – он обманул сам себя.
Фон Эвершарп отдал новое приказание – эскадрильи бомбар- дировщиков, штурмовиков, истребителей поднялись в воздух. Торпед- ные катера, эсминцы и десантные шлюпки со всех сторон ринулись на остров. И посреди этого бушующего ада, окопавшись под контрфорсами кирхи, тридцать советских моряков выставили свои автоматы и пулемёты на все четыре стороны света. Никто из них в этот страшный последний час не думал о жизни. Вопрос о жизни был решён. Они знали, что умрут, но, умирая, они хотели уничтожить как можно больше врагов. В этом состояла боевая задача, и они выполнили её до конца
Что делает человека мужественным и самоотверженным? Какие силы помогают ему преодолеть главный инстинкт живого существа — инстинкт жизни — и совершить подвиг?
В рассказе Валентина Катаева «Флаг» горсточка храбрецов защищает осажденный форт во время Великой Отечественной войны. В самый страшный последний час русские моряки не думают о своей жизни. Они пытаются продать ее подороже: умирая, уничтожить как можно больше врагов.
«Фон Эвершарп забыл, с кем он воюет, — пишет В. Катаев. — Не солнце обмануло фон Эвершарпа — он обманул сам себя.» Вот так необычно, от имени врага, автор выражает свое отношение к подвигу моряков. И мы понимаем, что они, сражаясь за правое дело, за свое Отечество, не могли поступить иначе. Именно правое дело и великая цель сделали их сильными духом, непобедимыми.
Эту мысль Валентина Катаева подтверждают стихотворения и песни о войне, книги и фильмы, письма, дневники и воспоминания ветеранов.
Горит и кружится планета,
Над нашей Родиною дым.
И значит, нам нужна одна победа,
Одна на всех, мы за ценой не постоим.
В повести Бориса Васильева «А зори здесь тихие…» пять молоденьких девушек, не обученных ратному делу, снабженных лишь мелкокалиберными винтовками, во главе со старшиной Васковым, раненным еще в финскую войну, совершили невозможное. Они остановили шестнадцать вооруженных до зубов немецких десантников, здоровых, сильных, натренированных. Но читатель понимает, что это — правда. Потому что зенитчицы защищали не просто безмолвные карельские земли. Они знали, что должны остановить врага любой ценой, потому что за их спиной — Родина. Вот как говорит об этом Б.Васильев устами Федота Васкова: «И не было во всем мире больше никого: лишь он, враг да Россия.»
В поэме Роберта Рождественского «Реквием» канвой проходит та же тема:
Есть
великое право:
забывать
о себе!
Есть
высокое право:
пожелать
и посметь!..
Поэт рисует образ сильного духом, мужественного и глубоко человечного воина, который идет на войну ради мира, на смерть — ради жизни. На первый взгляд обычные, почти прозаические, слова «Реквиема» отдаются болью в сердце: «Просто был выбор у каждого: я или Родина.» И именно в этом заключена главная правда о войне, о Победе, о подвиге.
Вот почему бессилен «огонь смертельный». «Мы за ценой не постоим», — эти слова Булата Окуджавы были в сердцах многих и многих защитников Родины. Каждый из них чувствовал, что именно от него зависит, посмеет ли враг топтать «поля ее просторные». Поэтому они забывали о своей жизни. Поэтому их маленькие, но очень важные победы слились в одну общую Победу, которую мы должны помнить всегда.
Несколько шиферных крыш виднелось в глубине острова. Над ними подымался узкий треугольник кирхи [лютеранская церковь]. с черным прямым крестом, врезанным в пасмурное небо.
Безлюдным казался каменистый берег. Море на сотни миль вокруг казалось пустынным. Но это было не так.
Иногда далеко в море показывался слабый силуэт военного корабля или транспорта. И в ту же минуту бесшумно и легко, как во сне, как в сказке, отходила в сторону одна из гранитных глыб, открывая пещеру. Снизу в пещере плавно поднимались три дальнобойных орудия. Они поднимались выше уровня моря, выдвигались вперед и останавливались. Три ствола чудовищной длины сами собой поворачивались, следуя за неприятельским кораблем, как за магнитом. На толстых стальных срезах, в концентрических желобах блестело тугое зеленое масло.
В казематах, выдолбленных глубоко в скале, помещались небольшой гарнизон форта и все его хозяйство. В тесной нише, отделенной от кубрика фанерной перегородкой, жили начальник гарнизона форта и его комиссар.
Они сидели на койках, вделанных в стену. Их разделял столик. На столике горела электрическая лампочка. Она отражалась беглыми молниями в диске вентилятора. Сухой ветер шевелил ведомости. Карандашик катался по карте, разбитой на квадраты. Это была карта моря. Только что командиру доложили, что в квадрате номер восемь замечен вражеский эсминец. Командир кивнул головой.
Простыни слепящего оранжевого огня вылетели из орудий. Три залпа подряд потрясли воду и камень. Воздух туго ударил в уши. С шумом чугунного шара, пущенного по мрамору, снаряды уходили один за другим вдаль. А через несколько мгновений эхо принесло по воде весть о том, что они разорвались.
Командир и комиссар молча смотрели друг на друга. Все было понятно без слов: остров со всех сторон обложен; коммуникации порваны; больше месяца горсточка храбрецов защищает осажденный форт от беспрерывных атак с моря и воздуха; бомбы с яростным постоянством бьют в скалы; торпедные катера и десантные шлюпки шныряют вокруг; враг хочет взять остров штурмом. Но гранитные скалы стоят непоколебимо; тогда враг отступает далеко в море; собравшись с силами и перестроившись, он снова бросается на штурм; он ищет слабое место и не находит его.
Но время шло.
Боеприпасов и продовольствия становилось все меньше. Погреба пустели. Часами командир и комиссар просиживали над ведомостями. Они комбинировали, сокращали. Они пытались оттянуть страшную минуту. Но разрядка приближалась. И вот она наступила.
– Ну? – сказал наконец комиссар.
– Вот тебе и «ну», – сказал командир. – Всё.
– Тогда пиши.
Командир не торопясь открыл вахтенный журнал, посмотрел на часы и записал аккуратным почерком: «20 октября. Сегодня с утра вели огонь из всех орудий. В 17 часов 45 минут произведен последний залп. Снарядов больше нет. Запас продовольствия на одни сутки».
Он закрыл журнал – эту толстую бухгалтерскую книгу, прошнурованную и скрепленную сургучной печатью, – подержал его некоторое время на ладони, как бы определяя его вес, и положил на полку.
– Такие-то дела, комиссар, – сказал он без улыбки.
В дверь постучали.
– Войдите.
Дежурный в глянцевитом плаще, с которого текла вода, вошел в комнату. Он положил на стол небольшой алюминиевый цилиндрик.
– Вымпел?
– Кем сброшен?
– Немецким истребителем.
Командир отвинтил крышку, засунул в цилиндр два пальца и вытащил бумагу, свернутую трубкой. Он прочитал ее и нахмурился. На пергаментном листке крупным, очень разборчивым почерком, зелеными ализариновыми [красящее вещество, добываемое из корней марены или приготовленное искусственно.] чернилами было написано следующее:
«Господин коммандантий советски флот и батареи. Вы есть окружени зовсех старон. Вы не имеете больше боевых припаси и продукты. Во избегания напрасни кревопролити предлагаю Вам капитулирование. Условия: весь гарнизон форта зовместно коммандантий и комадиры оставляют батареи форта полный сохранность и порядок и без оружия идут на площадь возле кирха – там сдаваться. Ровно 6.00 часов по среднеевропейски время на вершина кирхе должен есть быть иметь выставить бели флаг. За это я обещаю вам подарить жизнь. Противни случай смерть. Здавайтесь.
Командир немецки десант контр-адмирал фон Эвершарп»
Командир протянул условия капитуляции комиссару. Комиссар прочел и сказал дежурному:
– Хорошо. Идите.
Дежурный вышел.
– Они хотят видеть флаг на кирхе, – сказал командир задумчиво.
– Да, – сказал комиссар.
– Они его увидят, – сказал командир, надевая шинель. – Большой флаг на кирхе. Как ты думаешь, комиссар, они заметят его? Надо, чтоб они его непременно заметили. Надо, чтоб он был как можно больше. Мы успеем?
– У нас есть время, – сказал комиссар, отыскивая фуражку. – Впереди ночь. Мы не опоздаем. Мы успеем его сшить. Ребята поработают. Он будет громадный. За это я тебе ручаюсь.
Они обнялись и поцеловались, командир и комиссар. Они поцеловались крепко, по-мужски, чувствуя на губах грубый вкус обветренной горькой кожи. Они поцеловались первый раз в жизни. Они торопились. Они знали, что времени для этого больше никогда не будет.
Комиссар вошел в кубрик и приподнял с тумбочки бюст Ленина. Он вытащил из-под него плюшевую малиновую салфетку. Затем он встал на табурет и снял со стены кумачовую полосу с лозунгом.
Всю ночь гарнизон форта шил флаг, громадный флаг, который едва помещался на полу кубрика. Его шили большими матросскими иголками и суровыми матросскими нитками из кусков самой разнообразной материи, из всего, что нашлось подходящего в матросских сундучках.
Незадолго до рассвета флаг размером по крайней мере в шесть простынь был готов.
Тогда моряки в последний раз побрились, надели чистые рубахи и один за другим, с автоматами на шее и карманами, набитыми патронами, стали выходить по трапу наверх.
На рассвете в каюту фон Эвершарпа постучался вахтенный начальник. Фон Эвершарп не спал. Он лежал одетый на койке. Он подошел к туалетному столу, посмотрел на себя в зеркало, вытер мешки под глазами одеколоном. Лишь после этого он разрешил вахтенному начальнику войти. Вахтенный начальник был взволнован. Он с трудом сдерживал дыхание, поднимая для приветствия руку.
– Флаг на кирхе? – отрывисто спросил фон Эвершарп, играя витой слоновой кости рукояткой кинжала.
– Так точно. Они сдаются.
– Хорошо, – сказал фон Эвершарп. – Вы принесли мне превосходную весть. Я вас не забуду. Отлично. Свистать всех наверх!
Через минуту он стоял, расставив ноги, в боевой рубке. Только что рассвело. Это был темный ветреный рассвет поздней осени. В бинокль фон Эвершарп увидел на горизонте маленький гранитный остров. Он лежал среди серого, некрасивого моря. Угловатые волны с диким однообразием повторяли форму прибрежных скал. Море казалось высеченным из гранита.
Над силуэтом рыбачьего поселка подымался узкий треугольник кирхи с черным прямым крестом, врезанным в пасмурное небо. Большой флаг развевался на шпиле. В утренних сумерках он был совсем темный, почти черный.
– Бедняги, – сказал фон Эвершарп, – им, вероятно, пришлось отдать все свои простыни, чтобы сшить такой большой белый флаг. Ничего не поделаешь. Капитуляция имеет свои неудобства.
Он отдал приказ.
Флотилия десантных шлюпок и торпедных катеров направилась к острову. Остров вырастал, приближался. Теперь уже простым глазом можно было рассмотреть кучку моряков, стоявших на площади возле кирхи.
В этот миг показалось малиновое солнце. Оно повисло между небом и водой, верхним краем уйдя в длинную дымчатую тучу, а нижним касаясь зубчатого моря. Угрюмый свет озарил остров. Флаг на кирхе стал красным, как раскаленное железо.
– Черт возьми, это красиво, – сказал фон Эвершарп. – Солнце хорошо подшутило над большевиками. Оно выкрасило белый флаг в красный цвет. Но сейчас мы опять заставим его побледнеть.
Ветер гнал крупную зыбь. Волны били в скалы. Отражая удары, скалы звенели, как бронза. Тонкий звон дрожал в воздухе, насыщенном водяной пылью. Волны отступали в море, обнажая мокрые валуны. Собравшись с силами и перестроившись, они снова бросались на приступ. Они искали слабое место. Они врывались в узкие, извилистые промоины. Они просачивались в глубокие трещины. Вода булькала, стеклянно журчала, шипела. И вдруг, со всего маху ударившись в незримую преграду, с пушечным выстрелом вылетала обратно, взрываясь целым гейзером кипящей розовой пыли.
Десантные шлюпки выбросились на берег. По грудь в пенистой воде, держа над головой автоматы, прыгая по валунам, скользя, падая и снова подымаясь, бежали немцы к форту. Вот они уже на скале. Вот они уже спускаются в открытые люки батарей.
Фон Эвершарп стоял, вцепившись пальцами в поручни боевой рубки. Он не отрывал глаз от берега. Он был восхищен. Его лицо подергивали судороги.
– Вперед, мальчики, вперед!
И вдруг подземный взрыв чудовищной силы потряс остров. Из люков полетели вверх окровавленные клочья одежды и человеческих тел. Скалы наползали одна на другую, раскалывались. Их корежило, поднимало на поверхность из глубины, из недр острова, и с поверхности спихивало в открывшиеся провалы, где грудами обожженного металла лежали механизмы взорванных орудий.
Морщина землетрясения прошла по острову.
– Они взрывают батареи! – крикнул фон Эвершарп. – Они нарушили условия капитуляции! Мерзавцы!
В эту минуту солнце медленно вошло в тучу. Туча поглотила его. Красный свет, мрачно озарявший остров и море, померк. Все вокруг стало монотонного гранитного цвета. Все, кроме флага на кирхе. Фон Эвершарп подумал, что он сходит с ума. Вопреки всем законам физики громадный флаг на кирхе продолжал оставаться красным. На сером фоне пейзажа его цвет стал еще интенсивней. Он резал глаза. Тогда фон Эвершарп понял все. Флаг никогда не был белым. Он всегда был красным. Он не мог быть иным. Фон Эвершарп забыл, с кем он воюет. Это не был оптический обман. Не солнце обмануло фон Эвершарпа. Он обманул сам себя.
Фон Эвершарп отдал новое приказание.
Эскадрильи бомбардировщиков, штурмовиков, истребителей поднялись в воздух. Торпедные катеры, эсминцы и десантные шлюпки со всех сторон ринулись на остров. По мокрым скалам карабкались новые цепи десантников. Парашютисты падали на крыши рыбачьего поселка, как тюльпаны. Взрывы рвали воздух в клочья.
И посреди этого ада, окопавшись под контрфорсами [вертикальный выступ стены, укрепляющий ее, придающий ей устойчивость.] кирхи, тридцать советских моряков выставили свои автоматы и пулеметы на все четыре стороны света – на юг, на восток, на север и на запад. Никто из них в этот страшный последний час не думал о жизни. Вопрос о жизни был решен. Они знали, что умрут. Но, умирая, они хотели уничтожить как можно больше врагов. В этом состояла боевая задача. И они выполнили ее до конца. Они стреляли точно и аккуратно. Ни один выстрел не пропал даром. Ни одна граната не была брошена зря. Сотни немецких трупов лежали на подступах к кирхе.
Но силы были слишком неравны.
Осыпаемые осколками кирпича и штукатурки, выбитыми разрывными пулями из стен кирхи, с лицами, черными от копоти, залитыми потом и кровью, затыкая раны ватой, вырванной из подкладки бушлатов, тридцать советских моряков падали один за другим, продолжая стрелять до последнего вздоха.
Над ними развевался громадный красный флаг, сшитый большими матросскими иголками и суровыми матросскими нитками из кусков самой разнообразной красной материи, из всего, что нашлось подходящего в матросских сундучках. Он был сшит из заветных шелковых платочков, из красных косынок, шерстяных малиновых шарфов, розовых кисетов, из пунцовых одеял, маек, даже трусов. Алый коленкоровый переплет первого тома «Истории Гражданской войны» был также вшит в эту огненную мозаику.
На головокружительной высоте, среди движущихся туч, он развевался, струился, горел, как будто незримый великан знаменосец стремительно нес его сквозь дым сражения вперед, к победе.
В тексте, предложенном для анализа, поднимается проблема героизма. Что придает силы и мужества простым солдатам в годы войны?
Чтобы привлечь внимание читателей к этому вопросу Валентин Петрович Катаев показывает, как «горсточка храбрецов» защищает осажденный флот. Зная, что умрут, потерпят поражение, моряки для сохранения своей жизни не поднимают белый флаг, а, наоборот, хотят уничтожить больше врагов. Самоотверженность простых солдат привело к героической смерти флота и нравственной победы над врагами.
Авторская позиция становится ясной после прочтения текста. Именно проявленное мужество, верность долгу и Отчизне придавало солдатам силы, чтобы продержаться в трудные минуты жизни, идти на героические подвиги.
В доказательство своей точки зрения приведу литературный пример. Так, вспомним произведение Бориса Васильева « А зори здесь тихие…»У войны не женское лицо – это лейтмотив повести. Женщина, чье природное предназначение давать жизнь, быть хранительницей семейного очага, олицетворять нежность и любовь, — надевает сапоги, форму, берет оружие и идет убивать. Героизм пяти девушек, которые погибли на войне, защищая родину от фашистов невозможно забыть. Они шли на фронт добровольно, зная, что могут умереть, что у них впереди вся жизнь, ведь они были молоды: «так глупо, так несуразно и неправдоподобно было умирать в девятнадцать лет».
Нравственный дух, патриотизм, непоколебимая вера в победу оказались для них выше цены собственной жизни.
В произведение Быкова «Сотников» говориться о двух партизанах, которые попали в плен. Один из них, Сотников, мужественно выдерживает все пытки, но ничего не рассказывает врагам. Знает, что утром его казнят, он готовиться, с достоинством встретить смерть. Он легко и просто принял решение взять всю вину на себя. Партизан не думает перед смертью о себе, а о спасении других. И хотя его попытка не привела к успеху, он исполнил свой долг до конца. Герой мужественно встречает смерть, ни на одну минуты к нему не приходит мысль умолять врага о пощаде, стать предателем.
Таким образом, простым солдатам в годы войны силу и мужество придавало любовь, чувство ответственности и долга за родину.
Обновлено: 2017-03-08
Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter
.
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.
Спасибо за внимание.
Как часто на войне люди совершают подвиги? Что толкает их на это? О чём думают они в последние минуты своей жизни? Эти и другие вопросы возникают у меня после прочтения текста В.Катаева.
В своём тексте автор ставит проблему героизма. Он рассказывает о «горстке храбрецов», которые больше месяца защищали осаждённый форт от беспрерывных атак. Закончились снаряды, на исходе продовольствие. Немецкий контр-адмирал предложил им сдаться, выдвинув ряд условий. Писатель обращает наше внимание, что целую ночь гарнизон форта шил флаг. Моряки пошли к кирхе.
Но не для того, чтобы сдаться. А чтобы выполнить последнюю боевую задачу: уничтожить как можно больше врагов и умереть. «Тридцать советских моряков падали один за другим, продолжая стрелять до последнего вздоха». Над ними развевался громадный красный флаг. Проблема, которую поднимает автор, заставила меня ещё раз задуматься о героизме и его истоках.
Позиция автора мне понятна: героизм – это проявление высшей степени мужества, это способность расстаться с жизнью, выполняя боевое задание. На героический поступок способен человек по-настоящему любящий свою родину, готовый пожертвовать жизнью ради её спасения. Автор восхищён мужеством моряков.
Мы, читатели, восхищаемся героизмом советских моряков. Как шли они на последнее боевое задание – на смерть. Как мужественно и храбро умирали. В художественной литературе о войне писатели часто описывают солдатский подвиг, как высшую степень мужества, попробую это доказать.
В повести Б.Л.Васильева «В списках не значился» подвиг совершает молодой лейтенант Николай Плужников. Накануне войны он прибыл в Брестскую крепость, у него были большие планы на будущее. Но война перечеркнула всё. Почти девять месяцев лейтенант оборонял крепость, отдавая себе приказы и выполняя их. Его боевое задание – уничтожать врага. С этим заданием, пока были силы, он успешно справлялся. Когда он вышел наверх, перед нами почти слепой седой человек с отмороженными пальцами. Немецкий генерал отдаёт честь русскому солдату, его мужеству и героизму.
В рассказе М.А.Шолохова «Судьба человека» мы встречаем Андрея Соколова, водителя, отца и мужа. Война перечеркнула и его планы. Плен, неудачный побег, когда догнали с собаками, которые чуть не загрызли насмерть, удачный побег, удалось даже прихватить с собой языка, важного немецкого офицера. Андрей узнаёт о гибели семьи, он теряет сына в последний день войны. Всё перечеркнула и отняла война. Не просто всё это было вынести. Но он нашёл в себе силы, чтобы усыновить Ванюшку, такого же одинокого, как и он. Перед нами герой, человек с большой буквы.
Таким образом, чаще всего с героизмом мы встречаемся в экстремальных ситуациях, например, на войне. Человек поставлен в условия выбора: честь и смерть или жизнь и бесчестие. Не каждый способен на подвиг. Поэтому во все времена каждая страна гордится своими героями и бережно хранит память о них. Они это заслужили.
Обновлено: 09.01.2023
КНИГИ 419186 АВТОРЫ 128103 СЕРИИ 43306 ЖАНРЫ 505 ГОРОДА 1139 ИЗДАТЕЛЬСТВА 16491 ТЕГИ 336272 СТАТЬИ 612
приклеенная. Давайте, давайте! Не верю, чтобы на вечерней зорьке не клевало. — И, не дожидаясь, когда встанут остальные, направился к лодке.
Елагин взглянул на Лилю, передернул плечом, как бы говоря: ну что тут поделаешь, и пошел за удочками. Коля стал наполнять бензином бачок.
— Все же, может, ты не поедешь? — сказала Лиля, входя в палатку. — Пусть едут одни.
— Да нет, мало ли что может случиться. Съезжу. А завтра они уедут. Так что ничего. Ладно.
На озере было тихо. Туча по-прежнему лежала у края воды. Ничто не предвещало перемены погоды. Только чайки сидели на отмелях, поджав под себя ноги, да изредка то одна, то другая переходили, меняя место.
— Наелись, вот и погуливают, — сказал про них Сангулов.
— Днем-то их не было.
Верно, днем их не было.
Через полчаса они уже стояли на утреннем месте и ловили. Клевало, и ничуть не хуже, чем утром.
— Ну, а я что говорил! — ликовал Сангулов. — Не может такого быть, чтобы на вечерней зорьке не брало. Верно, Коля?
Коля стеснительно повел плечом и посмотрел на небо. Туча, которая была так далеко, теперь неожиданно быстро приближалась, словно черными крыльями захватив полнеба.
— Туча идет, — сказал он.
Елагин взглянул на небо.
— Действительно, надо уходить.
— Да ну, ерунда, — ответил Сангулов, бросив косой взгляд на тучу. — Пройдет. — Теперь у него была такая же, как и у Елагина, короткая удочка, жилка не путалась, и он еле успевал вытаскивать окуней.
— Нет, надо уходить, — сказал Елагин. — Она идет к нам. Доставайте якорь.
Сангулов внимательнее посмотрел на небо.
— Еще минут пятнадцать можно смело ловить, а потом пойдем.
— Да хватит рыбы, куда нам больше, — глядя на загруженную до половины окуньем корзину, сказал Елагин. — Всю не переловишь.
— Тебе хорошо так говорить, а нам завтра ту-ту, — освобождая от крючка здоровенного окуня, с досадой ответил Сангулов.
Ветер налетел внезапно. Сорвал с головы Елагина соломенную шляпу и отшвырнул ее метров на десять.
— Вытаскивай якорь! — зло крикнул Елагин и стал быстро сматывать удочки.
— Ну-ну, без паники, — быстро выбирая жилку и выхватывая окуня, сказал Сангулов. — Не обстрелянные еще. — Но сам все же посмотрел на тучу и на озеро. Оно почернело, и от этого белые гребни крутых волн казались пенными вспышками. — Действительно, дьявольщина какая-то.
Елагин не стал дожидаться, пока Сангулов смотает удочку: перетянулся к носу, ухватил веревку и стал выбирать ее. Лодка, плюхая, тяжело шла против волны и ветра. А волна уже набирала силу. На Чудском она быстро растет. С каждой минутой все выше. А ветер все резче. И теперь она уже была побольше метра.
— Включай мотор! — крикнул Елагин, втаскивая якорь, жалея, что не он сидит у руля.
Коля дернул шнур. Мотор с первого же захода взревел, и тут же лодка понеслась по ветру, по волне, к южному берегу.
— К дому, к нашему берегу заворачивай! — закричал Елагин.
— Коля, влезай в лодку, будешь пригоршнями выбрасывать! — крикнул Сангулов.
— Слезай! — крикнул Елагин.
Коля сполз в лодку, но тут сработал якорь. Он вывалился, веревка размоталась, и теперь он держал лодку.
— Всё, ребята! — крикнул Сангулов. — Давайте прощаться, и к берегу!
И в самом деле, теперь у лодки делать было нечего. Еще какое-то время она продержится на поверхности, а потом ее зальет. Так что лучше уж теперь, пока есть силы.
— Прощайте, ребята! Если что, не очень сердитесь на меня, Елагин! Прощай, Коля! Может, и не доберусь, так что не поминайте лихом. Счастливо вам жить! — И Сангулов оттолкнулся от лодки.
Елагин помедлил, о чем-то думая, чертыхнулся и двинул за ним.
— Не бросайте меня! — вдруг донесся до них отчаянный Колин голос. — Я не умею плавать!
Это прозвучало так неожиданно, что они проплыли еще несколько метров, пока до их сознания дошла новая беда. Не сговариваясь, даже не взглянув друг на друга, и Елагин и Сангулов поплыли обратно.
— Возьмем его! — крикнул Сангулов, но, видимо, тут же понял, что из этого ничего не выйдет. До берега далеко, не хватит сил тащить его на себе, и тогда он принял другое решение: — Я с ним останусь! — Он ухватился за нос лодки. — А ты быстрей к берегу, чтоб помогли нам! Давай! — И стал перебираться по борту к Николаю.
— Да плыви же ты! — остервенело крикнул Сангулов. — Я не брошу его! Плыви!
И Елагин, еще не осознав того, что Сангулов, отпуская его, спасает ему жизнь, поплыл к берегу. Плавал он средне, но и волной и ветром помогало, и он стал быстро отдаляться от лодки.
Нравственный выбор — это основанный на моральных ценностях выбор человеком своих поступков. Это правила, которые каждый устанавливает для себя сам и применяет в различных жизненных ситуациях. Некоторые обладают настолько богатым внутренним миром, что готовы отдать свою жизнь во имя спасения других людей. В чём заключается сложность нравственного выбора? Ответ на этот проблемный вопрос можно найти во фрагменте текста С.
В центре повествования — история мальчишек, с которыми произошла беда во время шторма. Когда началась непогода и лодка перевернулась, нужно было немедленно принимать какое-то решение. Не подумав об окружающих, Сангулов захотел сам выдвигаться к берегу. Он не успел взвесить все за и против, положившись лишь на первые эмоции.
Развивая мысль о трудностях выбора, автор в тексте показывает, что после слов Коли о том, что тот не умеет плавать, в Сангулове что-то поменялось, он смог собраться с силами и решиться на отчаянный шаг. Он спас Елагину жизнь, отправив его к берегу. Совесть не позволила Сангулову оставить беспомощного Колю умирать в полном одиночестве. Им было решено спасти хотя бы кого-то одного, почти обрекая себя на верную смерть.
Проводи взаимосвязь между двумя аргументами, можно сказать, что Сангулов — человек с большой душой. Как бы жизнь своя не была ему дорога, у него хватило мужества и героизма, чтобы не бросить друга на произвол судьбы. Даже если сначала он сам хотел побыстрее спастись, то потом остался умирать.
Авторская позиция, я думаю, заключается в следующем: выбор — это серьезный шаг, у которого всегда есть свои последствия. В важный момент нужно суметь принять правильное решение, когда ты будешь уверен в том, что не навредишь окружающим, а поможешь. Главный герой был готов взять на свои плечи такую ответственность и рискнуть.
Позиция С. А. Воронина мне понятна и близка. Я солидарна с мастером слово, поскольку существует множество примеров, иллюстрирующих важность принятия правильного решения. Так, главный герой рассказа Н. С. Лескова “Дурачок” служил у местного богача Хан-Джангара. Когда он поручил своему слуге следить за известным вором Хабибуллой, Панька отпустил преступника, потому что поверил, что тот исправится, а если нет, то виноват будет не перед людьми, а Господом. Пенька понимал, что за такой поступок его с лёгкостью могут казнить, но считал свое решение правильным и ничего не боялся.
Подводя итог своим рассуждениям, можно сделать вывод, что основная сложность выбора заключается в том, что не существует однозначно правильного решения. Что приемлемо для одних, другие не допустят. Нужно быть честным самим собой и делать так, как велит сердце.
Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter.
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.
Елагин был доволен, и не столько тем, что хорошо ловилось, как тем, что не посрамил себя в глазах Сангулова, по всему судя, заядлого рыбака.
Так они ловили часов до десяти, потом клев резко оборвался.
— Все, — сказал Елагин, — конец.
— Ну да, просто у них производственное совещание, через полчаса снова возьмутся за работу. Посидим еще, — сказал Сангулов.
Но не клевало. Только изредка тормошил насадку ерш.
— Завтра еще половим, — сказал Елагин.
— Завтра есть завтра, последний день, — вытаскивая якорь, ответил Сангулов. — А может, еще посидим?
— А ты чего, Коля, молчишь? — с улыбкой взглянув на шофера, сказал Сангулов. — Молодой, а молчун. Чего не поддерживаешь?
— А мне все равно. Как хотите, — стеснительно улыбнулся Коля.
— О, видали? Ему все равно! Какой же ты рыбак?
— Так я и не рыбак.
— Рассказывай. А кто на Вуоксе лещей таскал, а? — Сангулов положил якорь в лодку. — Можно трогать.
— Хотите, я сяду на мотор? — сказал Коля.
— Садись, — ответил Елагин.
Они поменялись местами. Коля дернул шнур, и лодка понеслась к берегу.
И как только пристали, Сангулов сразу же принялся за уху.
— Настоящий рыбак никогда для ухи не счищает с окуня чешую. Выпотрошить, вырвать жабры — и в котел. Это уж верьте мне. Коля, тащи сюда перец. И лаврушку прихвати. Они там в банке.
Когда уха была готова и разлита по тарелкам, Елагин предложил выпить по рюмке.
— Ну, если только по рюмке. Отец не пил и мне не велел. К тому же она вкус отбивает, — сказал Сангулов, но все же выпил и стал с удовольствием хлебать уху, нахваливая и окуней, и Лилю, и себя за то, что такая славная получилась уха. — Да, вот ради такого дня стоит жить. Не так ли, Лидия Павловна?
— Возможно, — деликатно ответила Лиля. Она хорошо выспалась и не сердилась.
Сангулов, глядя на Лилю, ничего не думал, после ухи его тянуло спать, и он завалился. Да и в самом деле, чего еще надо! Встал рано, надышался отличным воздухом, наелся отменной ухи, почему бы и не прижать ухом подушку. Он уснул быстро, как младенец. Елагин тоже решил вздремнуть и забрался к себе в палатку. Лиля вытащила надувной матрасик, легла на спину и стала загорать. На лице у нее были защитные очки с белым наносником. Коля украдкой взглянул на ее длинные ноги и, еще раз решив жениться только на такой, пошел к воде, чтобы не подумали, что он подсматривает за Лилей. Больше всего, как ни странно, он боялся, чтобы не подумала сама Лиля. Он был очень стеснительный малый.
— Коля, иди! — закричал он шоферу. — Не вода, а бархат.
Коля все это время гулял по берегу. Он ушел далеко, пристально разглядывая всякий выброшенный волной мусор, и теперь возвращался, неся в кармане несколько мелких ракушек и кусок пенопласта, оторванный от рыбачьей сети. Увидя Сангулова, он быстро сбросил техасы и побежал к нему, стройный, еще младенчески чистый, в красивых плавках, туго охватывавших его узкий таз.
Вышел из палатки и Елагин, схватил Лилю за руку и тоже побежал купаться. Смеясь и крича, они влетели в воду, разбрызгивая ее во все стороны, и, когда достигли глубины, поплыли в открытый простор.
— Ничего живет, красиво, — сказал Сангулов и подумал о том, что сам он в молодости воевал, был дважды ранен, и потом, после войны, было трудно. — Так бы и тебе, Коля, жить, как он, а? Не возражаешь?
Но Коли уже не было рядом. Он шел к дюнам поваляться на песке. Через полчаса сидели, пили чай. И вдруг Сангулов вскочил:
— Какого дьявола время зря теряем! Поехали рыбалить! Не может быть, чтобы в такой вечер не брала рыба. Ну, а если не будет, мотанем обратно. Великое дело — бензин. Я отдам.
— Да разве в этом дело, — сказал Елагин. — Хватит, порыбалили. Мы же сюда приехали отдыхать.
— А рыбалка не отдых? Можешь сидеть в середке, Коля сядет на мотор. Так, Коля?
Коля застенчиво улыбнулся.
Елагин посмотрел на небо. Далеко на севере, у самого горизонта темнела растянутая туча.
— Вон туча идет, — сказал он.
— А, ерунда. Она там как приклеенная. Давайте, давайте! Не верю, чтобы на вечерней зорьке не клевало. — И, не дожидаясь, когда встанут остальные, направился к лодке.
Елагин взглянул на Лилю, передернул плечом, как бы говоря: ну что тут поделаешь, и пошел за удочками. Коля стал наполнять бензином бачок.
— Все же, может, ты не поедешь? — сказала Лиля, входя в палатку. — Пусть едут одни.
— Да нет, мало ли что может случиться. Съезжу. А завтра они уедут. Так что ничего. Ладно.
На озере было тихо. Туча по-прежнему лежала у края воды. Ничто не предвещало перемены погоды. Только чайки сидели на отмелях, поджав под себя ноги, да изредка то одна, то другая переходили, меняя место.
— Наелись, вот и погуливают, — сказал про них Сангулов.
— Днем-то их не было.
Верно, днем их не было.
Через полчаса они уже стояли на утреннем месте и ловили. Клевало, и ничуть не хуже, чем утром.
— Ну, а я что говорил! — ликовал Сангулов. — Не может такого быть, чтобы на вечерней зорьке не брало. Верно, Коля?
Коля стеснительно повел плечом и посмотрел на небо. Туча, которая была так далеко, теперь неожиданно быстро приближалась, словно черными крыльями захватив полнеба.
— Туча идет, — сказал он.
Елагин взглянул на небо.
— Действительно, надо уходить.
— Да ну, ерунда, — ответил Сангулов, бросив косой взгляд на тучу. — Пройдет. — Теперь у него была такая же, как и у Елагина, короткая удочка, жилка не путалась, и он еле успевал вытаскивать окуней.
— Нет, надо уходить, — сказал Елагин. — Она идет к нам. Доставайте якорь.
Сангулов внимательнее посмотрел на небо.
— Еще минут пятнадцать можно смело ловить, а потом пойдем.
— Да хватит рыбы, куда нам больше, — глядя на загруженную до половины окуньем корзину, сказал Елагин. — Всю не переловишь.
— Тебе хорошо так говорить, а нам завтра ту-ту, — освобождая от крючка здоровенного окуня, с досадой ответил Сангулов.
Ветер налетел внезапно. Сорвал с головы Елагина соломенную шляпу и отшвырнул ее метров на десять.
— Вытаскивай якорь! — зло крикнул Елагин и стал быстро сматывать удочки.
— Ну-ну, без паники, — быстро выбирая жилку и выхватывая окуня, сказал Сангулов. — Не обстрелянные еще. — Но сам все же посмотрел на тучу и на озеро. Оно почернело, и от этого белые гребни крутых волн казались пенными вспышками. — Действительно, дьявольщина какая-то.
Елагин не стал дожидаться, пока Сангулов смотает удочку: перетянулся к носу, ухватил веревку и стал выбирать ее. Лодка, плюхая, тяжело шла против волны и ветра. А волна уже набирала силу. На Чудском она быстро растет. С каждой минутой все выше. А ветер все резче. И теперь она уже была побольше метра.
— Включай мотор! — крикнул Елагин, втаскивая якорь, жалея, что не он сидит у руля.
Коля дернул шнур. Мотор с первого же захода взревел, и тут же лодка понеслась по ветру, по волне, к южному берегу.
— К дому, к нашему берегу заворачивай! — закричал Елагин.
Сергей Воронин — Встреча на деревенской улице краткое содержание
Встреча на деревенской улице — читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
— Ну, а я что говорил! — ликовал Сангулов. — Не может такого быть, чтобы на вечерней зорьке не брало. Верно, Коля?
Коля стеснительно повел плечом и посмотрел на небо. Туча, которая была так далеко, теперь неожиданно быстро приближалась, словно черными крыльями захватив полнеба.
— Туча идет, — сказал он.
Елагин взглянул на небо.
— Действительно, надо уходить.
— Да ну, ерунда, — ответил Сангулов, бросив косой взгляд на тучу. — Пройдет. — Теперь у него была такая же, как и у Елагина, короткая удочка, жилка не путалась, и он еле успевал вытаскивать окуней.
— Нет, надо уходить, — сказал Елагин. — Она идет к нам. Доставайте якорь.
Сангулов внимательнее посмотрел на небо.
— Еще минут пятнадцать можно смело ловить, а потом пойдем.
— Да хватит рыбы, куда нам больше, — глядя на загруженную до половины окуньем корзину, сказал Елагин. — Всю не переловишь.
— Тебе хорошо так говорить, а нам завтра ту-ту, — освобождая от крючка здоровенного окуня, с досадой ответил Сангулов.
Ветер налетел внезапно. Сорвал с головы Елагина соломенную шляпу и отшвырнул ее метров на десять.
— Вытаскивай якорь! — зло крикнул Елагин и стал быстро сматывать удочки.
— Ну-ну, без паники, — быстро выбирая жилку и выхватывая окуня, сказал Сангулов. — Не обстрелянные еще. — Но сам все же посмотрел на тучу и на озеро. Оно почернело, и от этого белые гребни крутых волн казались пенными вспышками. — Действительно, дьявольщина какая-то.
Елагин не стал дожидаться, пока Сангулов смотает удочку: перетянулся к носу, ухватил веревку и стал выбирать ее. Лодка, плюхая, тяжело шла против волны и ветра. А волна уже набирала силу. На Чудском она быстро растет. С каждой минутой все выше. А ветер все резче. И теперь она уже была побольше метра.
— Включай мотор! — крикнул Елагин, втаскивая якорь, жалея, что не он сидит у руля.
Коля дернул шнур. Мотор с первого же захода взревел, и тут же лодка понеслась по ветру, по волне, к южному берегу.
— К дому, к нашему берегу заворачивай! — закричал Елагин.
— Коля, влезай в лодку, будешь пригоршнями выбрасывать! — крикнул Сангулов.
— Слезай! — крикнул Елагин.
Коля сполз в лодку, но тут сработал якорь. Он вывалился, веревка размоталась, и теперь он держал лодку.
— Всё, ребята! — крикнул Сангулов. — Давайте прощаться, и к берегу!
И в самом деле, теперь у лодки делать было нечего. Еще какое-то время она продержится на поверхности, а потом ее зальет. Так что лучше уж теперь, пока есть силы.
— Прощайте, ребята! Если что, не очень сердитесь на меня, Елагин! Прощай, Коля! Может, и не доберусь, так что не поминайте лихом. Счастливо вам жить! — И Сангулов оттолкнулся от лодки.
Елагин помедлил, о чем-то думая, чертыхнулся и двинул за ним.
— Не бросайте меня! — вдруг донесся до них отчаянный Колин голос. — Я не умею плавать!
Это прозвучало так неожиданно, что они проплыли еще несколько метров, пока до их сознания дошла новая беда. Не сговариваясь, даже не взглянув друг на друга, и Елагин и Сангулов поплыли обратно.
— Возьмем его! — крикнул Сангулов, но, видимо, тут же понял, что из этого ничего не выйдет. До берега далеко, не хватит сил тащить его на себе, и тогда он принял другое решение: — Я с ним останусь! — Он ухватился за нос лодки. — А ты быстрей к берегу, чтоб помогли нам! Давай! — И стал перебираться по борту к Николаю.
— Да плыви же ты! — остервенело крикнул Сангулов. — Я не брошу его! Плыви!
И Елагин, еще не осознав того, что Сангулов, отпуская его, спасает ему жизнь, поплыл к берегу. Плавал он средне, но и волной и ветром помогало, и он стал быстро отдаляться от лодки.
Вначале ему было по пояс, но с каждым шагом становилось все мельче. Он миновал редкие тростники и увидал в стороне мелькнувший огонек. Огонек появлялся и пропадал — это оттого, что его закрывало кустами. Ветер не стихал, и кусты то пригибались к земле, то вырывались из-под ветра, закрывая чье-то освещенное окно.
Он дошел до него. Постучал. И тут же обессиленно опустился на лавку.
Дальше все было как во сне. Кто-то помог ему войти в дом, кто-то стал раздевать, а Елагин, то смеясь, то плача, все говорил, чтобы скорее плыли к Сангулову и Коле.
Читайте также:
- Русский фольклор сочинение 6 класс
- Истоки трагедии алеко сочинение
- Шопен и мендельсон сочинение
- Темы направления кому на руси жить хорошо итоговое сочинение
- Сочинение на тему нравственная свобода
Елагин был доволен, и не столько тем, что хорошо ловилось, как тем, что не посрамил себя в глазах Сангулова, по всему судя, заядлого рыбака.
Так они ловили часов до десяти, потом клев резко оборвался.
— Все, — сказал Елагин, — конец.
— Ну да, просто у них производственное совещание, через полчаса снова возьмутся за работу. Посидим еще, — сказал Сангулов.
Но не клевало. Только изредка тормошил насадку ерш.
— Да, когда приходит «комендант», значит, сматывай удочки, — снимая с крючка ерша, со вздохом сказал Сангулов. — Придется отчаливать. А жаль, хороша была рыбалка.
— Завтра еще половим, — сказал Елагин.
— Завтра есть завтра, последний день, — вытаскивая якорь, ответил Сангулов. — А может, еще посидим?
— Бесполезно.
— А ты чего, Коля, молчишь? — с улыбкой взглянув на шофера, сказал Сангулов. — Молодой, а молчун. Чего не поддерживаешь?
— А мне все равно. Как хотите, — стеснительно улыбнулся Коля.
— О, видали? Ему все равно! Какой же ты рыбак?
— Так я и не рыбак.
— Рассказывай. А кто на Вуоксе лещей таскал, а? — Сангулов положил якорь в лодку. — Можно трогать.
— Хотите, я сяду на мотор? — сказал Коля.
— Садись, — ответил Елагин.
Они поменялись местами. Коля дернул шнур, и лодка понеслась к берегу.
И как только пристали, Сангулов сразу же принялся за уху.
— Настоящий рыбак никогда для ухи не счищает с окуня чешую. Выпотрошить, вырвать жабры — и в котел. Это уж верьте мне. Коля, тащи сюда перец. И лаврушку прихвати. Они там в банке.
Когда уха была готова и разлита по тарелкам, Елагин предложил выпить по рюмке.
— Ну, если только по рюмке. Отец не пил и мне не велел. К тому же она вкус отбивает, — сказал Сангулов, но все же выпил и стал с удовольствием хлебать уху, нахваливая и окуней, и Лилю, и себя за то, что такая славная получилась уха. — Да, вот ради такого дня стоит жить. Не так ли, Лидия Павловна?
— Возможно, — деликатно ответила Лиля. Она хорошо выспалась и не сердилась.
Коля скосил на нее глаза. Была она в шортах, длинноногая, в безрукавной кофточке, большеглазая, с тонкой шеей. Он отвел взгляд и решил: «Если женюсь, то обязательно только на такой».
Сангулов, глядя на Лилю, ничего не думал, после ухи его тянуло спать, и он завалился. Да и в самом деле, чего еще надо! Встал рано, надышался отличным воздухом, наелся отменной ухи, почему бы и не прижать ухом подушку. Он уснул быстро, как младенец. Елагин тоже решил вздремнуть и забрался к себе в палатку. Лиля вытащила надувной матрасик, легла на спину и стала загорать. На лице у нее были защитные очки с белым наносником. Коля украдкой взглянул на ее длинные ноги и, еще раз решив жениться только на такой, пошел к воде, чтобы не подумали, что он подсматривает за Лилей. Больше всего, как ни странно, он боялся, чтобы не подумала сама Лиля. Он был очень стеснительный малый.
Было четыре пополудни, когда Сангулов, распаренный, словно после бани, вылез из палатки. Он тут же сбросил майку и в синих, до колен трусах, которые называют «семейными», побежал к озеру. И там с разлету плюхнулся в воду и стал ворочаться, как морж, крякая от. наслаждения.
— Коля, иди! — закричал он шоферу. — Не вода, а бархат.
Коля все это время гулял по берегу. Он ушел далеко, пристально разглядывая всякий выброшенный волной мусор, и теперь возвращался, неся в кармане несколько мелких ракушек и кусок пенопласта, оторванный от рыбачьей сети. Увидя Сангулова, он быстро сбросил техасы и побежал к нему, стройный, еще младенчески чистый, в красивых плавках, туго охватывавших его узкий таз.
Вышел из палатки и Елагин, схватил Лилю за руку и тоже побежал купаться. Смеясь и крича, они влетели в воду, разбрызгивая ее во все стороны, и, когда достигли глубины, поплыли в открытый простор.
— Ничего живет, красиво, — сказал Сангулов и подумал о том, что сам он в молодости воевал, был дважды ранен, и потом, после войны, было трудно. — Так бы и тебе, Коля, жить, как он, а? Не возражаешь?
Но Коли уже не было рядом. Он шел к дюнам поваляться на песке. Через полчаса сидели, пили чай. И вдруг Сангулов вскочил:
— Какого дьявола время зря теряем! Поехали рыбалить! Не может быть, чтобы в такой вечер не брала рыба. Ну, а если не будет, мотанем обратно. Великое дело — бензин. Я отдам.
— Да разве в этом дело, — сказал Елагин. — Хватит, порыбалили. Мы же сюда приехали отдыхать.
— А рыбалка не отдых? Можешь сидеть в середке, Коля сядет на мотор. Так, Коля?
Коля застенчиво улыбнулся.
Елагин посмотрел на небо. Далеко на севере, у самого горизонта темнела растянутая туча.
— Вон туча идет, — сказал он.
— А, ерунда. Она там как приклеенная. Давайте, давайте! Не верю, чтобы на вечерней зорьке не клевало. — И, не дожидаясь, когда встанут остальные, направился к лодке.
Елагин взглянул на Лилю, передернул плечом, как бы говоря: ну что тут поделаешь, и пошел за удочками. Коля стал наполнять бензином бачок.
— Все же, может, ты не поедешь? — сказала Лиля, входя в палатку. — Пусть едут одни.
— Да нет, мало ли что может случиться. Съезжу. А завтра они уедут. Так что ничего… Ладно…
На озере было тихо. Туча по-прежнему лежала у края воды. Ничто не предвещало перемены погоды. Только чайки сидели на отмелях, поджав под себя ноги, да изредка то одна, то другая переходили, меняя место.
— Наелись, вот и погуливают, — сказал про них Сангулов.
— Днем-то их не было.
Верно, днем их не было.
Через полчаса они уже стояли на утреннем месте и ловили. Клевало, и ничуть не хуже, чем утром.
— Ну, а я что говорил! — ликовал Сангулов. — Не может такого быть, чтобы на вечерней зорьке не брало. Верно, Коля?
Коля стеснительно повел плечом и посмотрел на небо. Туча, которая была так далеко, теперь неожиданно быстро приближалась, словно черными крыльями захватив полнеба.
— Туча идет, — сказал он.
Елагин взглянул на небо.
— Действительно, надо уходить.
— Да ну, ерунда, — ответил Сангулов, бросив косой взгляд на тучу. — Пройдет. — Теперь у него была такая же, как и у Елагина, короткая удочка, жилка не путалась, и он еле успевал вытаскивать окуней.
— Нет, надо уходить, — сказал Елагин. — Она идет к нам. Доставайте якорь.
Сангулов внимательнее посмотрел на небо.
— Еще минут пятнадцать можно смело ловить, а потом пойдем.
— Да хватит рыбы, куда нам больше, — глядя на загруженную до половины окуньем корзину, сказал Елагин. — Всю не переловишь.
— Тебе хорошо так говорить, а нам завтра ту-ту, — освобождая от крючка здоровенного окуня, с досадой ответил Сангулов.
Ветер налетел внезапно. Сорвал с головы Елагина соломенную шляпу и отшвырнул ее метров на десять.
— Вытаскивай якорь! — зло крикнул Елагин и стал быстро сматывать удочки.
— Ну-ну, без паники, — быстро выбирая жилку и выхватывая окуня, сказал Сангулов. — Не обстрелянные еще… — Но сам все же посмотрел на тучу и на озеро. Оно почернело, и от этого белые гребни крутых волн казались пенными вспышками. — Действительно, дьявольщина какая-то…
Елагин не стал дожидаться, пока Сангулов смотает удочку: перетянулся к носу, ухватил веревку и стал выбирать ее. Лодка, плюхая, тяжело шла против волны и ветра. А волна уже набирала силу. На Чудском она быстро растет. С каждой минутой все выше. А ветер все резче. И теперь она уже была побольше метра.
— Включай мотор! — крикнул Елагин, втаскивая якорь, жалея, что не он сидит у руля.
Коля дернул шнур. Мотор с первого же захода взревел, и тут же лодка понеслась по ветру, по волне, к южному берегу.
— К дому, к нашему берегу заворачивай! — закричал Елагин.
Коля резко, до полного развернул руль, так что лодка стала бортом к волне, и в ту же секунду ее подняло, опрокинуло, и все трое оказались в воде. Это случилось мгновенно, никто не успел даже вскрикнуть. Елагин вынырнул и увидел «казанку» метрах в трех от себя — она стояла в прежнем положении. Видимо, ее еще раз перевернуло, возможно, под тяжестью мотора. В два-три маха он достиг ее и увидал перепуганного Колю. Тот обеими руками держался за носовой штырь. Отфыркиваясь, подплыл к ним Сангулов. И тоже ухватился за лодку. Их несло, подымало, перекатывало с волны на волну. Ветер уже не казался таким свирепым. Он гнал их к берегу. Хотя до него было далеко, километра три.
(1)Толик посмотрел на небо.
(2)Низко над городом плавали чёрные тучи.
(З)Толик вгляделся получше.
(4)Это был дым, который поднимался всё выше и выше.
—(5)Что это? — спросил Толик, и сердце его дрогнуло.
—(б)Горит, — рассеянно ответил отец, думая о своём.
—(7)Что горит?
—(8)Как будто выселенная деревня за городом.
—(9)Что? — вскинулся Толик.
— (10)Тёмка!
(11)Там Тёмка!
(12)Толик ринулся вперёд, выскочил на мостовую и побежал изо всех сил.
(13)Он нёсся сломя голову так, как не бегал никогда в жизни.
(14)Он мчался как бешеный, не думая ни о чём, кроме Тёмки.
(15)Рядом показалась чья-то тень, которая вырвалась вперёд.
(16)Он узнал отца.
(17) Горело с той стороны, где ещё утром были дома.
(18)Там гудело бешеное пламя, вырывались огненные плащи с чёрной дымной каймой, гулкими залпами взлетали ввысь огненные угли.
(19)Пламя стремилось ввысь, и крутилось красными смерчами, и перебегало с крыши на крышу, а деревянные домишки, просохшие насквозь за много лет жизни, вспыхивали, как спичечные коробки, один за другим.
(20)Пожарные впустую метали в огонь острые водяные стрелы: вода испарялась, не долетая до крыш.
—(21)Там мальчик! — кричал отец.
— (22)Там мальчик!
(23)Толик разглядел, как в дыму, окутавшем окрестности, к дому ринулись, раскручивая на ходу шланги, двое пожарных в касках и подъехала ещё одна машина.
(24)Но пожарные бежали медленнее, потому что их задерживал тяжёлый шланг, и Толик с отцом обогнали их.
(25)Рядом с Тёмкиным домом стоял сухой тополь.
(26)Он уже горел вовсю, словно факел.
(27)Сгоревшие ветки красными червячками падали на крышу, и крыша вспыхнула на глазах у Толика, занялась в одно мгновенье.
—(28)Назад! — крикнул отец.
—(29)Немедленно назад!
(ЗО)Но Толик мотнул головой.
(31)Собрав силы, он кинулся вперёд и, обогнав отца, вскочил в дом.
(32)Дышать стало нечем, и горло разъедал едкий дым.
(ЗЗ)Толик на ощупь пробрался к кровати, потрогал матрас.
(34)Тёмки не было.
(35)Кашляя,мальчик выскочил из избушки и тут же увидел Тёмку.
(36) Накинув на голову куртку, тот ползал по земле, хватал что-то и прятал за пазуху: он ловил цыплят, спасая их от огня.
(37)В это время на нём вспыхнула куртка.
(38)Тёмка сбросил её, но тут же красный уголёк — сгоревшая тополиная ветка — упал ему на рубашку, и рубашка загорелась.
(39)Отец стремительно кинулся на Тёмку и придавил его к земле.
(40)Потом отец поднялся, схватил Тёмку на руки и побежал к машине скорой помощи.
(41)Толику стало страшно.
(42)Он увидел машину с красным крестом, согнутую, мокрую спину отца и носилки.
(43)На носилках лежал Тёмка.
(44)Он лежал как-то странно, будто хотел отжаться от носилок.
—(45)Ложись!
(46)Ложись! — говорил ему отец, но Тёмка непослушно тряс головой, и Толик понял его.
(47)Он подбежал к Тёмке и стал вытаскивать у него из-за пазухи жёлтых перепуганных цыплят. (48)Он прятал их к себе за рубашку, разглядывая рану на Тёмкиной спине, и плача ругался:
—(49)Что же ты наделал, юный натуралист!
(50)Толик вглядывался в Тёмкино осунувшееся лицо и всё думал: сумел бы он так, не на словах пожалеть, как это часто бывает, а на самом деле?
(51)Толик завидовал Тёме, своему геройскому товарищу, и глядел на него уважительно, будто на взрослого.
(52)В самом деле, этот пожар как бы разделил их. (53)Толик остался таким же мальчишкой, как был, а Тёмка сразу стал взрослым.
(По А. Лиханову)*
* Лиханов Альберт Анатольевич (род. в 1935 г.) — писатель, журналист. Особое внимание в своих произведениях писатель уделяет роли семьи и школы в воспитании ребёнка, в формировании его характера.
15.3 «Храбрый поступок». Бехоев Усман (группа 2 уровня)
В своем тексте автор рассказывает о храбром поступке мальчика, который спас цыплят от пожара.
Данную для анализа фразу «В самом деле, этот пожар как бы разделил их. Толик остался таким же мальчишкой, как был, а Тёмка сразу стал взрослым» я понимаю так: только добрый и храбрый человек может не отступить от своих принципов, и в опасный для себя момент прийти на помощь другим.
В подтверждение своей позиции хочу привести в пример предложение 38. В нем рассказывается о том, как Темка, несмотря на падающие угли и пожар вокруг, продолжал думать о жизни цыплят.
В качестве второго аргумента хочу привести в пример предложения 43-48. В них показывается, как обессиленный Темка не мог лечь прямо, пока не убедится в том, что всех цыплят вытащили у него из одежды.
Смелость, доброта, и неравнодушие по отношению к окружающим — это очень важные качества, которые помогают в любой ситуации поступить по совести.
15.1. » Язык не есть только говор, речь…» Максим Баталов, 2 уровень.
И.А. Гончаров утверждал:»Язык не есть только говор, речь: язык есть образ всего внутреннего человека, всех сил, умственных и нравственных». Я полностью согласен с данным утверждением. Действительно, язык — это средство общения между людьми. По речи человека можно узнать о его характере, эмоциях и воспитании.
В подтверждение слов автора и своей позиции приведу в пример предложение номер 21. Оно отражает тревогу и беспокойство отца.
В качестве еще одного аргумента приведу в пример предложение номер 49. Фраза Толика выражает его досаду по отношению к сложившейся ситуации.
Таким образом, язык передает не только информацию, но и эмоции, качества человека.
приклеенная. Давайте, давайте! Не верю, чтобы на вечерней зорьке не клевало. — И, не дожидаясь, когда встанут остальные, направился к лодке.
Елагин взглянул на Лилю, передернул плечом, как бы говоря: ну что тут поделаешь, и пошел за удочками. Коля стал наполнять бензином бачок.
— Все же, может, ты не поедешь? — сказала Лиля, входя в палатку. — Пусть едут одни.
— Да нет, мало ли что может случиться. Съезжу. А завтра они уедут. Так что ничего… Ладно…
На озере было тихо. Туча по-прежнему лежала у края воды. Ничто не предвещало перемены погоды. Только чайки сидели на отмелях, поджав под себя ноги, да изредка то одна, то другая переходили, меняя место.
— Наелись, вот и погуливают, — сказал про них Сангулов.
— Днем-то их не было.
Верно, днем их не было.
Через полчаса они уже стояли на утреннем месте и ловили. Клевало, и ничуть не хуже, чем утром.
— Ну, а я что говорил! — ликовал Сангулов. — Не может такого быть, чтобы на вечерней зорьке не брало. Верно, Коля?
Коля стеснительно повел плечом и посмотрел на небо. Туча, которая была так далеко, теперь неожиданно быстро приближалась, словно черными крыльями захватив полнеба.
— Туча идет, — сказал он.
Елагин взглянул на небо.
— Действительно, надо уходить.
— Да ну, ерунда, — ответил Сангулов, бросив косой взгляд на тучу. — Пройдет. — Теперь у него была такая же, как и у Елагина, короткая удочка, жилка не путалась, и он еле успевал вытаскивать окуней.
— Нет, надо уходить, — сказал Елагин. — Она идет к нам. Доставайте якорь.
Сангулов внимательнее посмотрел на небо.
— Еще минут пятнадцать можно смело ловить, а потом пойдем.
— Да хватит рыбы, куда нам больше, — глядя на загруженную до половины окуньем корзину, сказал Елагин. — Всю не переловишь.
— Тебе хорошо так говорить, а нам завтра ту-ту, — освобождая от крючка здоровенного окуня, с досадой ответил Сангулов.
Ветер налетел внезапно. Сорвал с головы Елагина соломенную шляпу и отшвырнул ее метров на десять.
— Вытаскивай якорь! — зло крикнул Елагин и стал быстро сматывать удочки.
— Ну-ну, без паники, — быстро выбирая жилку и выхватывая окуня, сказал Сангулов. — Не обстрелянные еще… — Но сам все же посмотрел на тучу и на озеро. Оно почернело, и от этого белые гребни крутых волн казались пенными вспышками. — Действительно, дьявольщина какая-то…
Елагин не стал дожидаться, пока Сангулов смотает удочку: перетянулся к носу, ухватил веревку и стал выбирать ее. Лодка, плюхая, тяжело шла против волны и ветра. А волна уже набирала силу. На Чудском она быстро растет. С каждой минутой все выше. А ветер все резче. И теперь она уже была побольше метра.
— Включай мотор! — крикнул Елагин, втаскивая якорь, жалея, что не он сидит у руля.
Коля дернул шнур. Мотор с первого же захода взревел, и тут же лодка понеслась по ветру, по волне, к южному берегу.
— К дому, к нашему берегу заворачивай! — закричал Елагин.
Коля резко, до полного развернул руль, так что лодка стала бортом к волне, и в ту же секунду ее подняло, опрокинуло, и все трое оказались в воде. Это случилось мгновенно, никто не успел даже вскрикнуть. Елагин вынырнул и увидел «казанку» метрах в трех от себя — она стояла в прежнем положении. Видимо, ее еще раз перевернуло, возможно, под тяжестью мотора. В два-три маха он достиг ее и увидал перепуганного Колю. Тот обеими руками держался за носовой штырь. Отфыркиваясь, подплыл к ним Сангулов. И тоже ухватился за лодку. Их несло, подымало, перекатывало с волны на волну. Ветер уже не казался таким свирепым. Он гнал их к берегу. Хотя до него было далеко, километра три.
— Коля, влезай в лодку, будешь пригоршнями выбрасывать! — крикнул Сангулов.
В «казанке» было до половины воды.
Коля тут же стал взбираться на борт. От этого вода в лодке хлынула в его сторону, борт накренился, и в лодку плюхнулась волна. «Казанка» еще больше осела.
— Слезай! — крикнул Елагин.
Коля сполз в лодку, но тут сработал якорь. Он вывалился, веревка размоталась, и теперь он держал лодку.
«Это еще хуже, — подумал Елагин, — так бы ее донесло до берега, а теперь она затонет. Ее зальет. И не найдешь». Он еще не осознал до конца, что произошло.
— Всё, ребята! — крикнул Сангулов. — Давайте прощаться, и к берегу!
И в самом деле, теперь у лодки делать было нечего. Еще какое-то время она продержится на поверхности, а потом ее зальет. Так что лучше уж теперь, пока есть силы.
— Прощайте, ребята! Если что, не очень сердитесь на меня, Елагин! Прощай, Коля! Может, и не доберусь, так что не поминайте лихом. Счастливо вам жить! — И Сангулов оттолкнулся от лодки.
Елагин помедлил, о чем-то думая, чертыхнулся и двинул за ним.
— Не бросайте меня! — вдруг донесся до них отчаянный Колин голос. — Я не умею плавать!
Это прозвучало так неожиданно, что они проплыли еще несколько метров, пока до их сознания дошла новая беда. Не сговариваясь, даже не взглянув друг на друга, и Елагин и Сангулов поплыли обратно.
— Возьмем его! — крикнул Сангулов, но, видимо, тут же понял, что из этого ничего не выйдет. До берега далеко, не хватит сил тащить его на себе, и тогда он принял другое решение: — Я с ним останусь! — Он ухватился за нос лодки. — А ты быстрей к берегу, чтоб помогли нам! Давай! — И стал перебираться по борту к Николаю.
Но Елагин не мог вот так сразу оставить их, что-то не позволяло их бросить, но и задерживаться у лодки не имело смысла. Вода, которая была в «казанке», на каждой волне тяжело перекатывалась то из носа в корму, то с кормы в нос, и тогда новая вода вливалась в лодку.
— Да плыви же ты! — остервенело крикнул Сангулов. — Я не брошу его! Плыви!
И Елагин, еще не осознав того, что Сангулов, отпуская его, спасает ему жизнь, поплыл к берегу. Плавал он средне, но и волной и ветром помогало, и он стал быстро отдаляться от лодки.
Стемнело, и южного берега уже не было видно. Даже лесного холма, который местные называли «городище». И от этого Елагину стало тревожно, и уже закрадывался страх, что он не доплывет. Но он внушал себе, что сил у него хватит, а волна и ветер не дадут ему сбиться с пути. И он плыл в темноте, и волны то поднимали его, то опускали. Как-то он захотел было посмотреть на оставшихся, но на него налетела волна, он чуть не захлебнулся. И больше не оборачивался.
Так плыл он долго и уже стал уставать. В
Делать по плану который приклеплён.
Текст для работы над сочинением.
Толик посмотрел на небо. Низко над городом плавали черные тучи. Толик вгляделся получше. Это был дым, который поднимался все выше и выше.
— Что это? – спросил Толик, и сердце его дрогнуло.
— Горит, — рассеянно ответил отец, думая о своем.
— Что горит?
— Как будто выселенная деревня за городом.
— Что? – вскрикнул Толик. – Тёмка! Там Тёмка!
Толик ринулся вперед, выскочил на мостовую и побежал изо всех сил. Он несся сломя голову так, как не бегал никогда в жизни. Он мчался как бешеный, не думая ни о чем, кроме Тёмки. Рядом показалась чья-то тень, которая вырвалась вперед. Он узнал отца.
Горело с той стороны, где еще утром были дома. Там гудело бешеное пламя, вырывались огненные плащи с черной дымной каймой, гулкими залпами взлетали ввысь огненные угли. Пламя стремилось ввысь и крутилось красными смерчами, и перебегало с крыши на крышу, а деревянные домишки, просохшие насквозь за много лет жизни, вспыхивали, как спичечные коробки, один за другим.
Пожарные впустую метали в огонь острые водяные стрелы: вода испарялась, не долетая до крыш.
— Там мальчик! – кричал отец. – Там мальчик!
Толик разглядел, как в дыму, окутавшем окрестности, к дому ринулись, раскручивая на ходу шланги, двое пожарных в касках и подъехала еще одна машина. Но пожарные бежали медленнее, потому что их задерживал тяжелый шланг, и Толик с отцом обогнали их.
Рядом с Темкиным домом стоял сухой тополь. Он уже горел вовсю, словно факел. Сгоревшие ветки, красными червячками падали на крышу, и крыша вспыхнула на глазах у Толика, занялась в одно мгновение.
— Назад! – крикнул отец. – Немедленно назад!
Но Толик мотнул головой. Собрав силы, он кинулся вперед и, обогнав отца, вскочил в дом. Дышать стало нечем, и горло разъедал едкий дым. Толик на ощупь пробрался к кровати, потрогал матрас. Темки не было.
Кашляя, мальчик выскочил из избушки и тут же увидел Темку.
Накинув на голову куртку, тот ползал по земле, хватал что-то и прятал за пазуху: он ловил цыплят, спасая их от огня.
В это время на нем вспыхнула куртка. Темка сбросил ее, но тут же красный уголек – сгоревшая тополиная ветка – упал ему на рубашку, и рубашка загорелась.
Отец стремительно бросился на Темку и придавил его к земле, потом отец поднялся, схватил Темку на руки и побежал к машине скорой помощи.
Толику стало страшно. Он увидел машину с красным крестом, согнутую мокрую спину отца и носилки. На носилках лежал Темка. Он лежал как-то странно, будто хотел отжаться от носилок.
— Ложись! Ложись! – говорил ему отец, но Темка непослушно тряс головой, и Толик понял его. Он подбежал к Темке и стал вытаскивать у него из-за пазухи желтых перепуганных цыплят. Он прятал их к себе за рубашку, разглядывая рану на Темкиной спине, и плача ругался:
— Что же ты наделал, юный натуралист!
Толик вглядывался в Темкино осунувшееся лицо и все думал: сумел бы он так, не на словах пожалеть, как это часто бывает, а на самом деле?
Толик завидовал Теме, своему геройскому товарищу, и глядел на него уважительно, будто на взрослого.
(по А. Лиханову)