Комната под лестницей рассказ

Комната под лестницей

Сегодня 14 мая, 5 часов вечера. Я стою, опираясь на лестничный парапет, и с тоской смотрю на входную дверь. Скоро придет моя мать. Я с ужасом думаю об этом. Что меня ждет?!! От представления того, что она сделает со мной, сердце мое падает, в животе все сжимается, руки и ноги трясутся мелкой дрожью, а мягкое место покалывает тысячами, нет миллиардами острейших иголок! Причина моего животного страха — предстоящее наказание. Безусловно, я его заслужила, плохо написала годовую контрольную по алгебре, хотя и занималась с репетитором. Не понимаю, почему так вышло?

Слышу скрежет ключа в замочной скважине, ну вот и все. Уже совсем скоро я буду визжать от боли в «комнате под лестницей». Я так подозреваю, что раньше там была спальня моих родителей. Это просторная квадратная комната с прекрасным видом из окна, отделана красным деревом, в ней очень тихо и звуки, раздающиеся в этой комнате, не слышны больше ни в одной точке нашего просторного дома. Здесь же есть своя туалетная комната.

Отец мой умер много лет назад, и я его почти не помню — мне было всего 5 лет, когда это случилось. Мы с мамой живем на втором этаже, слуги занимают левое крыло первого этажа. А с этой комнатой я познакомилась, когда пошла в школу, хотя, впрочем, не совсем сразу.

Дело было так: я получила запись в дневнике — не выучила стихотворение, я даже и предположить не могла, чем это мне грозит! Мама, конечно, предупреждала меня, что учиться я должна только на «Отлично», что у меня есть для этого все данные и все условия, что она одна занимается бизнесом, тяжело работает, не устраивает свою личную жизнь — и все это ради меня. От меня же требуется — только отличная учеба и послушание. Присматривала за мной няня, она же и уроки заставляла делать, хотя мама говорила, что я должна быть самостоятельной и ругала няню за то, что она меня заставляет, считала, что я с детства должна надеяться только на себя, и учиться распределять свое время. Вот я и «распределила» — заигралась и забыла! Мать пришла с работы и проверила дневник (она это не забывала делать каждый день). Потом спокойным голосом сказала мне, что я буду сейчас наказана, велела спустить до колен джинсы и трусики и лечь на кровать попой кверху, а сама куда-то вышла. Я, наивное дитя! Так и сделала! Я думала, что это и есть наказание — лежать кверху попой!

Но каково же было мое удивление, когда через несколько минут, мать пришла, а в руках у нее был коричневый ремешок! Она сказала, что на первый раз я получу 20 ударов! В общем, ударить она успела только 1 раз. От страшной, не знакомой боли я взвыла, и быстренько перекатилась на другую сторону и заползла под кровать. Это произошло мгновенно, я сама от себя этого не ожидала! И как она не кричала, не грозила — я до утра не вылазила от туда. Там и спала. От страха не хотела ни есть, ни пить, ни в туалет.

По утрам мать рано уезжала, а мной занималась няня. Няня покормила меня и проводила в школу. Целый день я была мрачнее тучи, очень боялась идти домой, но рассказать подружкам о случившемся — было стыдно. Уроки закончились, и о ужас! За мной приехала мать.

Поговорив с учительницей, она крепко взяла меня за руку и повела к машине. Всю дорогу мы ехали молча. Приехав домой, я, как всегда, переоделась в любимые джинсики, умылась и пошла обедать, пообедала в компании мамы и няни и, думая, что все забылось, пошла делать уроки. Часа через два, когда с уроками было покончено, в мою комнату вошла мать, и спокойным голосом рассказала мне о системе моего воспитания, что за все провинности я буду наказана, а самое лучшее и правильное наказание для детей — это порка, так как «Битье определяет сознание», и, что моя попа, создана специально для этих целей. Если же я буду сопротивляться ей, то все равно буду наказана, но порция наказания будет удвоена или утроена! А если разозлю её, то будет еще и «промывание мозгов».

Потом она велела мне встать на четвереньки, сама встала надо мной, зажала мою голову между своих крепких коленей, расстегнула мои штанишки, стянула их вместе с трусами с моей попки и позвала няню. Няня вошла, и я увидела у неё в руках палку с вишневого дерева. Конечно, я сразу все поняла! Стала плакать и умолять маму не делать этого, но все тщетно. Через пару секунд — вишневый прут начал обжигать мою голую, беззащитную попу страшным огнем. Мать приговаривала — выбьем лень, выбьем лень. А я кричала и молила о пощаде! Меня никто не слышал. Но через некоторое время экзекуция прекратилась. Моя попа пылала, было очень-очень больно и обидно, я плакала и скулила, но отпускать меня никто не собирался. Мама передохнула, и сказала, что это я получила 20 ударов за лень, а теперь будет ещё 20 за вчерашнее сопротивление. Я просто похолодела от ужаса! А вишневый прут опять засвистел с громким хлопаньем опускаясь на мою уже и без того больную попу. Я уже не кричала, это нельзя было назвать криком — это был истошный визг, я визжала и визжала, мой рассудок помутился от этой страшной, жгучей, невыносимой боли. Казалось, что с меня живьем сдирают кожу. Что я больше не выдержу и сейчас умру!! Но я не умерла…

Порка закончилась, и меня плачущую, со спущенными штанами, держащуюся за попу обеими руками, повели в ванную комнату. Няня велела мне лечь на живот на кушетку, я легла, думала, что она сделает мне холодный компресс, думала, что она меня пожалеет, но не тут-то было.

Она стянула с меня болтающиеся джинсы и трусы и заставила встать на четвереньки, я взмолилась и взвыла одновременно! Думала, что меня снова будут пороть.

Но, как оказалось, мне решили «промыть мозги»! Мне стало еще страшнее! Я не могу передать словами свой ужас от неизвестности и боязни боли! В тот же момент в дырочку между половинками моей истерзанной попы вонзилась и плавно проскользнула внутрь короткая толстая палочка, я закричала, больше от страха, чем от боли, а мама с няней засмеялись. В меня потекла теплая вода, я почти не чувствовала её, только распирало в попе и внизу живота, а я плакала от стыда и обиды. Через некоторое время страшно захотелось в туалет. Но мне не разрешали вставать, а в попе все еще торчала эта противная палочка, а няня придерживала её рукой. Наконец мать разрешила мне встать и сходить в туалет.

Это наказание я помнила очень долго.

Я всегда во-время делала уроки, все вызубривала, выучивала. Часами сидела за уроками. Я всегда была в напряжении и страхе. Повторения наказания я не хотела. Так прошло три года. Начальную школу я закончила блестящей отличницей с отличным поведением. Мама была счастлива!

Вот я и в пятом классе. Новые учителя, новые предметы. Первая двойка по английскому языку…

Дома я все честно рассказала маме, и была готова к наказанию. Но в тот вечер наказывать меня она не стала. Я думала, что она изменила свою тактику моего воспитания. Сама я стала очень стараться и скоро получила по английскому четверку и две пятерки!

Неожиданно в нашем доме начался ремонт, как оказалось, в комнате, о существовании которой я не подозревала. Она располагалась под лестницей и дверь её была обита таким же материалом, как и стены, поэтому была не заметной. Через неделю ремонт закончился. Привезли какую-то странную кровать: узкую, выпуклую, с какими-то прорезями и широкими кожаными манжетами. Тогда я думала, что это спортивный тренажер — мама всегда заботилась о своей фигуре.

Еще дня через три меня угораздило получить тройку по математике и знакомство с «комнатой под лестницей» состоялось!

Вечером, после того, как мать поужинала и отдохнула, она позвала меня в новую комнату. Комната была красивой, но мрачной. В середине комнаты стояла странная кровать. Мама объяснила мне, что теперь эта комната будет служить для моего воспитания, то есть наказания. Что кровать эта — для меня. На неё я буду ложиться, руки и ноги будут фиксироваться кожаными манжетами так, что я не смогу двигаться, а попа будет расположена выше остальных частей тела. В общем — очень удобная конструкция, да еще и предусмотрено то, что я буду расти. Вот какую вещь купила моя мама! Она определенно гордилась этим приобретением, как выяснилось, сделанным на заказ! Потом она показала мне деревянный стенд. На нем был целый арсенал орудий наказания! Черный узенький ремешок, рыжий плетеный ремень, солдатский ремень, коричневый ремень с металлическими клепками, красный широкий лакированный ремень с пряжкой в виде льва, желтый толстый плетеный ремень, тоненькие полоски кожи собранные на одном конце в ручку (как я потом узнала — плетка), ремень из грубой толстой ткани защитного цвета.

Потом мы пошли в ванную комнату. Здесь мама показала прозрачное красивое корытце, в котором мокли вишневые прутья из нашего сада — это розги, сказала она.

Затем я увидела кушетку и шкаф возле нее. Шкафчик был стеклянным и то, что я в нем увидела, страшно напугало меня — там на всех полках лежали огромные шприцы! Они были разными: полностью металлические, стеклянные, стеклянные с металлом, у всех у них были огромные наконечники, у некоторых ровные, у некоторых изогнутые. Я просто онемела и оцепенела от страха. Господи! Что меня ждет? Внизу в шкафчике лежали разных размеров и цветов наконечники и шланги «для промывания мозгов».

Затем мама вручила мне красивую папку и велела ознакомиться с её содержимым. Я стала читать:

«4» — 20 ударов ремнем на твой выбор

«3» — 50 ударов черным узеньким ремешком

«2» — 70 ударов желтым толстым плетеным ремнем

«1» — 70 ударов коричневым ремнем с металлическими клепками

«замечание по поведению» — 30 ударов ремнем защитного цвета, «промывание мозгов» из шприца

«замечание по учебе» — 20 ударов розгами, «промывание мозгов» из шприца

«сопротивление наказанию» — двойная порция наказания, большая клизма

«ложь» -60 ударов черным узеньким ремешком, большая клизма, 100 ударов розгами

Контрольные работы и тематические оценивания:

«4» — 60 ударов розгами

«3» — 100 ударов розгами

«2» — 100 ударов розгами

«1» — 100 ударов розгами

Оценки за семестр

«4» — 60 ударов розгами, за каждую

«3» — 100 ударов розгами, за каждую

«2» — 100 ударов розгами, за каждую

«1» — 100 ударов розгами, за каждую

Я поняла, что выбора у меня нет — я должна быть круглой отличницей с идеальным поведением! И твердо решила, что буду очень стараться, что комнату эту, мама сделала для моего устрашения! И я ни в коем случае не буду частой посетительницей этой ужасной комнаты, а может, и вообще не буду! Наивная! Как я заблуждалась! В последующие годы, я испытала на себе все «орудия наказания». Конечно, это было не часто, но все, имеющиеся на стенде ремни и плётка «погуляли» по моей попе. Несколько раз были розги. Должна сказать, что порка любым ремнем — больно, но гораздо милосерднее, чем порка розгой. Розги — это страшно больно!

«Промывание мозгов» из шприца — страшно, унизительно! Но не больно!

В тот день я, естественно, была наказана за все свои «прегрешения». Мне было очень страшно, я хотела по-сопротивляться, и по уговаривать мать, но я испугалась «двойной порции наказания и большой клизмы.

Итак, мать напомнила мне о моих «успехах»: 2 по английскому, 4 по английскому, 3 по математике. Если посчитать в сумме, то получалось, что я должна получить:

20 ударов ремнем на свой выбор

50 ударов черным узеньким ремешком

70 ударов желтым толстым плетеным ремнем, всего получается 140 ударов! Я была просто ошеломлена! Как я это выдержу! Неужели моя мама сможет так поступить со мной?!

Из оцепенения меня вывел голос матери. Она сказала, что я должна пройти в комнату и лечь на скамью наказаний.

Я молча повиновалась. К этому времени, я уже много слышала от подруг по школе о системах наказаний в их семьях. Пороли почти всех! Ведь наша школа очень престижная, обучение в ней стоит дорого, и все родители бизнесмены, времени на уговоры детей «учится хорошо» нет. Некоторые девочки даже показывали страшные кровоподтеки! Многих пороли даже няни! Но такой комнаты для наказаний, наверняка, не было ни у кого!

Я легла на эту ужасную кровать. Мать велела мне вытянуть руки вперед и закрепила каждую кожаным манжетом. Потом она закрепила мне ноги под коленями и внизу. Затем подняла мою юбку, стянула трусы, спустила их до колен и пошла за ремнем.

Я чувствовала себя ужасно! Я была настолько беззащитной и не подвижной! Попа моя торчала кверху так, что даже половинки нельзя было сжать (девочки говорили, что если сжимать ягодицы во-время порки, то не так больно).

Мать спросила меня о выборе ремня за «4». Я сказала, что мне все равно. Она выбрала красный широкий лакированный ремень с пряжкой в виде льва. Пощелкала им. Я оцепенела от страха, сердце мое учащенно забилось, я напряглась в ожидании страшной боли, и тихонько заскулила. Ну-ну, рано еще — сказала мать. Потом подошла ко мне, намазала чем-то попу (как потом оказалось — кремом для тела, чтоб не было синяков) и взмахнула красным ремнем, который тут же опустился на мою попу. Шлёп, шлёп, шлёп — сыпались удары. Несмотря на громкий звук, появляющийся при ударе ремня по моей голой попе, было не больно! Я воспряла духом и мужественно выдержала 20 ударов! Даже ни разу не ойкнула.

Мама присела передохнуть. Потом встала, взяла черный узенький ремешок. Пощелкала им над моей попой, но мне уже не было так страшно. Думала, раз ремень узкий, то вообще не будет больно. Но я заблуждалась! Мать взмахнула черным ремнем. Хлоп! Он опустился на мою попу с меньшим шумом, чем красный, но больно «обжег». Хлоп, хлоп, хлоп. Больно! Больно! Мамочка! А-а-а! Ой! Уй! О-о-й! Больно! Больно! Я кричу. Внезапно удары прекратились. 25 — сказала мама. Сейчас передохну, и пойдем дальше. А я заскулила и стала умолять её простить меня и прекратить наказание! Но она и не думала прощать меня, и сказала, что я получу все, причитающееся мне, сполна! И снова взялась за ремень! Хлоп! Хлоп! Хлоп! Больно! Очень больно! Я уже не кричу, а взвизгиваю. Ну наконец-то всё! Никогда в жизни не получу больше «3»! Моей попе о-о-чень больно! Я плачу.

Мать отвязала меня. Я встала. Она спросила меня — не хочу ли я сходить в туалет, так как впереди еще 70 ударов за «2»! Я чуть сознание не потеряла, бросилась перед ней на колени и стала молить о пощаде, говорить о том, что исправила «2» и так далее. Но мать холодно сказала мне — не зли меня, сходи в туалет и возвращайся на прежнее место! А не то пожалеешь!

Долго не хотела я выходить из уборной! Но, увидев там корытце с розгами, на ватных ногах поспешила в комнату. Скуля и плача, легла на эту скамью. Мать снова привязала меня. Снова намазала мне попу и взяла ремень, да, да — желтый плетеный. Я не переставала выть и скулить. И вот, взмах материнской руки с плетеным ремнем — хлоп! Ремень просвистел и шумно хлопнул меня по-попе. Господи! Совсем другая боль! А-а-а! Больно! У-у-у-у-уу-у! И-и-ы-ы-ы-ы! Ой-ой-ой-о-о-о-о!!!!!! Я страшно вою, ору, визжу. Ужасно больно! Как будто живьем отрываются куски кожи с моей несчастной попы! Мне кажется, что на моей попе уже раны. Больно! Больно! Больно! Мамочка, прости! Ненадо!

Вот порка прекращается, но я знаю, что это «перерыв». 50 — сказала мать. Я уже не молю её о пощаде. Знаю что бесполезно! Но она отвязывает меня и велит идти в уборную.

Я плетусь туда. Она входит следом и велит лечь на кушетку, поджав под живот колени. Объясняя мне, что 20 оставшихся ударов решила заменить «промыванием мозгов»! Я плача благодарю её! Но что я вижу! Мать берет огромный, страшный стеклянный шприц из шкафчика! Я опять визжу! Умоляю её не делать мне больно. Она злорадно смеётся! Она набирает в шприц какую-то розовую жидкость из банки. Я вижу ужасный наконечник шприца — конусообразный, длинный и толстый. Я трепещу от страха! Наконец, она подходит ко мне, велит расслабиться. Но пока ничего не происходит, я вся в ожидании чего-то ужасного! Мать намазывает чем-то наконечник. И вот в мою попу вонзается что-то холодное и скользкое! Я кричу — на всякий случай. Мама шлепает меня рукой по попе. Замолчи! Так орать причины нет! Я затихаю. Струя воды быстро наливается в меня. Всё! Я хочу в туалет! Но мама не сразу отпускает меня. Некоторое время она еще держит этот ужасный шприц, не давая наконечнику выскользнуть из моей попки. Я постанываю. Ну вот она вынимает «орудие для промывки мозгов». Слава богу! Я свободна!

С тех пор, как я ни старалась, но «комнату под лестницей» посещать всё же иногда приходилось. Могу сказать, что привыкнуть к этому нельзя! Это было всегда очень больно и очень страшно. Не считая, конечно, наказаний за просто «4». Двойки у меня были всего 2 раза. А так — тройки и замечания, но не часто. Должна сказать, что за 6 лет я посещала эту комнату 25 раз. 15 раз — за четверки. Конечно, система воспитания действовала почти безотказно! В нашем классе большинство были отличницами. Среди всех я была самой блестящей!

Но в 10 классе началась очень трудная алгебра. Справиться было очень сложно. И посыпались тройки, а потом и двойки, я даже единицу умудрилась получить! Можете себе представить! Я, уже взрослая девушка, почти каждый день визжала, лежа голой задницей кверху, под маминым ремнем, а иногда и розгой в «комнате под лестницей»! Моя попа была багрово-синей в черный «горошек» от коричневого ремня с круглыми металлическими заклепками! А когда я получила даже не «4», а «3» за тематическое оценивание, я не сказала маме! За что потом поплатилась: «ложь» — 60 ударов черным узеньким ремешком, большая клизма, 100 ударов розгами. После этого наказания сидеть я могла с большим трудом! Каждое движение причиняло мне боль! Да и «большая клизма» — не то, что не большое «промывание»! Очень не приятная процедура!

Но все тщетно. Оценки по алгебре не улучшались. По остальным предметам у меня все было отлично.

Мама задумалась. Пороть меня перестала. Наняла дорогущего репетитора, и дело постепенно пошло на лад. Мы решали с ним домашние задания, вперед учили темы, зубрили правила. Я очень много занималась. Успех не заставил себя ждать. После месяца занятий я получила «4». Наказания за «4» я не боялась. Это было не больно. Но мама не стала меня пороть, а даже похвалила. В конце концов, я выровнялась, и стала получать только «5»!

И вот сегодня такой конфуз! Я очень боюсь, но все рассказываю маме. Она молчит. Идет принять душ, потом ужинает. Предлагает поесть и мне. Но я не хочу. Моя душа, вернее моя попа трепещет! Сердце замирает!

Я вся в ожидании наказания!

Посты на ту же тему

— Толстомясая, посторонись! — раздался зычный мужской голос, я подпрыгнула, и в тот же миг почтовый дилижанс, запряжённый тройкой резвых рысаков, пронёсся мимо меня, обдавая жижей из подтаявшей лужи.

— С наступающим, — заржал рыжий мальчишка и бросился улепётывать, как только понял по моему взгляду, на ком я сейчас сорву злость.

— Козёл рогатый! — крикнула я вслед уносившемуся с грохотом дилижансу.

— А неча рот разевать, — прошамкала проходившая мимо старуха, — это те не деревня. Понаехали тут, не пропихнёшься, — и, двинув меня локтем, потащила дальше своё тощее тело.

— Здравствуй, столица, — горестно вздохнула я и пошла дальше, волоча за собой огромный кожаный чемодан на колёсиках, спасибо тёте, и стараясь прижиматься как можно ближе к стенам понатыканных друг к другу домов, чтобы опять не попасть под раздачу.

Предновогодняя столица то ещё, скажу вам, развлечение для таких, как я, волей судьбы закинутых на её просторы. А ведь три дня назад я и подумать не могла, что буду идти по мощёным улицам Зориславска вся заляпанная грязью и думать, где же мне тут найти жениха.

ГЛАВА 1

Незадолго до моих злоключений.

— Мирослава, — услышала я резкий голос тётушки Павлины, от неожиданности вздрогнула и просыпала только что просеянную муку, которую аккуратно пересыпала в короб. — Ты где?

«Действительно, где я могу быть в двенадцать ночи?» — пожала плечами.

— Я на кухне, — ответила милым голосом. Тётушку Павлину нельзя было расстраивать. Больное сердце требовало бережного к себе отношения. Хотя иногда мне казалось, что она переживёт нас всех вместе взятых.

— Мирослава, — в кухню ввалились сто двадцать килограмм возмущённого веса, укутанного в ярко-бордовый шёлк и украшенного многочисленными оборочками, — ты видела, что придумал Гоцек?

Кудряшки на её голове весело подпрыгнули и снова мирно улеглись на пухлые плечи. Гоцек держал кулинарию на соседней улице нашего небольшого городка, и мы всегда конкурировали друг с другом, стараясь придумать что-нибудь такое, что привлечёт избалованных вниманием пукловчан.

— Представляешь, этот лысый тапок надумал смазывать булочки сверху клубничной глазурью, — обиженно заявила она, — и хвастал весь вечер, что их расхватали в два счёта. Мне об этом только что доложила соседка Магда, а она сама знаешь какой тонкий ценитель пукловчанских булочек.

— Тётушка, — попыталась успокоить её я, думая про себя, что лучше бы они отправились на пару с Магдой пораньше спать, — это разве великое изобретение? Мы давно покрываем наши булочки разнообразной глазурью, у нас и начинки на самый изысканный вкус.

— Ох, да всё я понимаю, девочка, — она достала веер и обмахнула раскрасневшееся лицо, — но ты же знаешь, что у меня больное сердце и мне вредно волноваться, тем более по поводу тощих Гоцеков? — выщипанная бровь поползла наверх.

Здесь надо бы рассказать, что в молодости наш сосед-кондитер обхаживал мою тётушку, но что-то у них там не сложилось, и теперь они терпеть не могли друг друга. Во всяком случае, заверяли об этом при первой же возможности.

— Конечно, — улыбнулась я, стараясь успокоить её, а то стенания про болячки мягко перетекут в средства лечения оных, — а потому давайте-ка лучше мы выпьем чаю и съедим по только что испечённой булочке. Тем более, что я как раз только недавно вытащила экспериментальную партию и заправила нежнейшим творожным сыром и взбитыми сливками, хотела опробовать новый рецепт к Новому году.

— Давай, а то с этими нервами, чувствую, что не усну сегодня.

Вообще-то, тётушка любила проворачивать это каждый вечер, потом я ещё час выслушивала стенания, как тяжело жить с больным главным органом, и какой это для неё стресс, и что нам надо ещё сделать, чтобы наша небольшая кондитерская процветала. Иногда, чтобы не заснуть с булочкой во рту, приходится подпирать щёку кулаком. А то ещё воткнусь носом в кружку, и тётя обидится, что никто её не слушает, а у неё больное сердце.

Я со своей многочисленной роднёй живу в небольшом городке Пуклово, что расположился в живописнейшем месте в предгорье Сарпат. Что дало название нашему городку неизвестно, то ли горох, повсеместно выращиваемый на наших землях, то ли первый гном Пукл, основавший здесь своё хозяйство.

Природа здесь уникальна. Мягкие зимы перетекают в тёплое комфортное лето. Невысокие горы окружают Пуклово со всех сторон, а между ними раскинулась зелёная долина, где предприимчивые гномы, спустившиеся столетия назад с горных склонов основали первое поселение и занялись земледелием. Основной культурой избрали горох. Оказалось, что в этих местах эти бобовые растут необыкновенно вкусные, с крупными ровными горошинами. Объяснение этому нашли в воде, что была кристально чистой, словно слеза новорождённого младенца и обладала слабым магическим воздействием. Как бы то ни было, но предприимчивые поселенцы тут же просчитали свою выгоду. С тех пор наш небольшой городок процветал, а чтобы не занимать посевные площади стал разрастаться по ближайшим склонам. Со временем предприимчивые торговцы, рассмотрев наш ландшафт, стали строить здесь туристические отели, и бизнес пошёл в гору.

Когда-то давно наша родня, в основном все гномы, основала здесь небольшую таверну, но потом они что-то не поделили между собой, и семья моей матушки осталась с небольшим домиком. Однако предприимчивая тётушка Катарина не захотела расставаться со своей мечтой и основала свою кондитерскую. Всю жизнь она с сестрой Павлиной трудились, стараясь, чтобы их детище развивалось.

А моя матушка вышла замуж за местного трубочиста. Отец мой, я думаю, был хороший человек, но, увы, не гном, и моя дотошная родня всё же достала его. Бросив всё, он сбежал. Но любовь, как выяснилось, страшная штука, и матушка, оставив меня на попечение сестёр, отправилась на его поиски и больше домой не вернулась. Вот так я и попала в возрасте шести лет к своим тётушкам.

К огромной радости, две незамужние тёти заполучили себе на воспитание готового ребёнка. А так как всё своё время они проводили в кондитерской, то заразили и меня своим увлечением. Теперь с утра до вечера я пекла, придумывала, и сама опробовала свои изобретения. Только после того, как новый рецепт получал одобрение, рассказывала о нём работникам на кухне.

От отца в наследство я получила огромный для гномихи рост. Целый метр и шестьдесят семь сантиметров. Взять в жёны бесприданницу, да ещё и дылду, для гномов нашего городка было моветоном. А выходить замуж за кого другого, я не хотела, хорошо помня историю своей семьи. Получался такой замкнутый круг, вот и сидела я в своей кондитерской, посвящая ей всё своё время.

День нанизывался на день, осень сменялась зимой, зима весной, а весна летом. А я всё изобретала новые десерты. Неожиданно серьёзно заболела тётушка Катарина, и теперь кондитерская осталась на нас с тётей Павлиной. Приближался Новый год. В это время продажи увеличивались, и мы старались порадовать чем-то новым наших покупателей, а потому я спала всего по несколько часов.

Беда пришла, откуда не ждали, ночью не стало тёти Катарины. После похорон пришёл нотариус и нудным голосом зачитал нам её предсмертное желание. Она завещала кондитерскую и дом мне, но только в том случае, если я выйду замуж до Нового года, и с условием, что я до конца своей жизни буду заботиться о тётушке Павлине. В противном случае вся недвижимость должна была отойти нашей дальней родне, которая даже и не живёт в Пуклово.

— Кошмар, — тонким голосом пропищала тётя Павлина, услышав, что придумала её дражайшая сестра. — Новый год уже практически на носу, — она тяжело присела в кресло, но тут же подскочила. Новые идеи всегда вспыхивали в ней кипучей энергией, бившей через край. — Мирослава! — воскликнула она. — Ты должна срочно выйти замуж! — кудряшки в такт словам весело подпрыгнули у неё на голове. — Нельзя допустить, чтобы наша кондитерская и дом досталась непонятно кому. Где мы тогда будем жить и на какие средства?

— За кого? — задала я риторический вопрос. — Если здесь ни один гном не считает меня достойной кандидатурой, а за не гнома я не хочу. Но даже если и решусь на это, где найти такого счастливца, который бы за это время согласился жениться на мне, да ещё и переехать в богом забытое Пуклово?

— Да… — протянула тётушка Павлина, осматривая меня критическим взглядом, словно только что увидела, — ты сейчас явно не в лучшей форме, — задумчиво покачала головой, — Я как-то тебе не говорила, но у тебя последнее время фигура стала стремиться к правильной геометрической форме в виде шара, — изображая меня, она надула свои пухлые щёки. — А переезжать сразу вовсе не обязательно, ты можешь для начала пожить немного у мужа, ну а потом вернёшься. Зато мы ничего с тобой не потеряем. Только вот жаль, что последнее время ты совсем, моя дорогуша, не следила за собой.

«Вот интересно, — думала я, слушая её стенания, — а что же она хотела, если каждую ночь перед тем, как лечь спать я спасаю её от депрессии, поедая с ней на пару свежие булочки».

— Но ты не переживай, — радостно встрепенулась она, — это всё ерунда. Я знаю, что делать. Во-первых, я дам тебе эликсир похудения. Будешь пить по пять капель утром натощак. Я не знаю, как он работает, но эффект говорят сногсшибательный. Во-вторых, тебе сейчас надо ехать в столицу, причём срочно. Я созвонюсь со своей знакомой, и она даст нам адрес Зориславской свахи. Уж там женихов пруд пруди. Это тебе не Пуклово, где все друг друга знают. Кого-нибудь да подберём. Кстати, гномы там сплошь банкиры. Возможно, какой-нибудь вдовец почтенного возраста и не посмотрит на твой рост.

— Тётушка! — возмутилась я. — Зачем это мне муж почтенного возраста?

— Знаешь, что моя дорогая, — не согласилась со мной родственница, — не в нашем с тобой случае привередничать. Соглашайся на любого. Главное, спасти кондитерскую. А потом чем тебя не устраивает старый муж? — округлила она глаза. — Храпит себе потихоньку целыми днями в кресле — качалке, а ты его только по ночам вместо грелки греть будешь. На большее ты ему и не нужна. Ну подумаешь, может, ещё за грудь пару раз подержится, так от тебя же не убудет. Ты у нас вон какая пышка стала.

Вот тут я с тётушкой совершенно не была согласна. Что это за муж, который у жены только за одно место держится, и то только за то, что выше талии? Как-то я супружескую жизнь немного по-другому представляла.

Через день мы выходили с ней из дома, чтобы проследовать к дилижансу, который должен был отправить меня в столицу на поиски суженного. Я обречённо катила огромный чемодан, который заботливая тётушка всучила мне на входе.

— Так и знала, — уперев руки в бока, заявила она, — что попрёшься с маленькой сумкой. Ну никакого житейского опыта, — горестно покачала головой, поджав полные губы, — кто же на поиски мужа едет с такой маленькой сумкой? А наряды? А нижнее бельё?

— Какое бельё, тётя Павлина? — попробовала отнекаться от её огромного баула. — Я же всего на две недели, зачем мне столько тряпья?

— Знаешь моя дорогая, я вот не была такой пессимисткой в твоём возрасте. А вдруг, кто из женихов захочет посмотреть, так сказать, в натуральном виде, что ты из себя представляешь? И что ты ему покажешь? А? Молчишь?

— Да не собираюсь я никому ничего показывать до свадьбы, — возмутилась я.

— А вдруг это будет его условие, а? Так, ничего не знаю, бери давай, я что, зря по магазинам бегала? — и она, выдернув из рук мою сумку, вручила мне чемодан.

— Нет, нет, — не согласилась я, что меня собираются оставить без моих записей, которые я взяла с собой. Идеи новых рецептов порой появлялись в голове в самые неподходящие моменты. А потом надо же будет занять чем-то одинокие вечера в столице, не в первый же день найду жениха? — Тётушка, — решила пойти на компромисс, — а давай я возьму и сумку, и твой чемодан, а?

— Договорились, надеюсь, хоть деньги ты взяла? — не отставала она.

— Конечно, взяла, — кивнула, — не переживай, я же знаю, что еду в чужой город.

На том и остановились, и теперь я тащила тяжеленный жизненный опыт тётушки за собой. Колёсики на нём жалобно скрипели, и я молилась высшим силам, чтобы они выдержали прыжки по мостовой, иначе начнут издавать подобные звуки мои ноги.

ГЛАВА 2

Народ радостно сновал туда-сюда, периодически с громкими криками: «Посторонись!» — по улице катили дилижансы, кареты, телеги, а иногда и неслись одинокие всадники. Привычный люд шарахался дружно в сторону, а потом снова спешил по своим делам. Витрины магазинов и лавок уже радостно сверкали новогодней мишурой.

Агентство «Счастливый случай» по сдаче в наём жилья должно было находиться на соседней улице, если мне правильно подсказали.

К моему великому облегчению, оно действительно оказалось на Бабушкиной улице. Весёлое здание, покрашенное в невероятно розовый цвет, выделялось среди одинаковых бело-серых построек. Посмотрев с печалью на высокое крыльцо, я вздохнула и устремилась на взятие высоты.

— Долезет или нет? — услышала за спиной и удивлённо обернулась.

Два мужика стояли и наблюдали за моими усилиями.

— Лучше бы помогли, — почти обиделась я.

— Пять франтишек, — тут же оживился тощий в вылезшем тулупе.

— Десять грошей и не санта больше, — гордо заявила я.

— Ну тогда тащишь сама, а мы любуемся, — сплюнул сквозь отсутствующий зуб второй.

— Козлы, — пробормотала я.

— Корова, — услышала в ответ, но решила сделать вид, что я глухая. От злости на такой несправедливый мир, на тётушку с её жизненным опытом в виде неподъёмного чемодана, я даже не заметила, как забралась наверх. Послав торжествующий взгляд двум жлобам, что стояли внизу, я с гордым видом открыла дверь и зашла в агентство.

За столом сидела барышня лет тридцати и пила маленькими глоточками что-то из изящной чашки. Осмотрела меня с ног до головы и удивлённо выгнула бровь.

— Здрасьте, — поздоровалась я, — мне бы комнату на пару недель, желательно с удобствами, — решила сразу изложить суть проблемы.

— Милочка, вы что, с дуба рухнули? — она снова смерила меня с головы до ног. — Какая может быть комната в предновогодний сезон?

— С удобствами, — повторила я, не желая расставаться с надеждой, что я скоро поставлю где-нибудь этот гадский чемодан.

— Милочка, — повторила она, умудряясь из неплохого слова сделать ругательное. — Вы меня, наверно, плохо слышите? В это время всё занято, мало того, люди за полгода бронируют номера и комнаты со всеми удобствами на это время. Так что мы вам не можем ничего предложить.

— Совсем? — всё же решила уточнить, надеясь, а вдруг есть хоть что-то. Я уже была согласна на комнату без удобств.

— Совсем, — покачала она головой, — вы же видите, что у нас даже народа нет, — немного подумав, решила сжалиться. — Сходите ещё в «Светлячок», возможно, у них вам повезёт больше, чем у нас.

Она рассказала мне, где это, и я отправилась в путь. Радовало только то, что два мужика не стали дожидаться моего появления, и куда-то смылись. В «Светлячке» моему появлению тоже не особо обрадовались и отправили в «Синие зори», а потом и «Райские дали». Они оказались последней каплей моего терпения.

Вечер уже наползал на столицу, а я до сих пор так и не нашла себе даже обычный ночлег. Я еле брела, с трудом переставляя уставшие ноги. Заметно холодало. С неба стал падать редкий снежок. Неожиданно взгляд наткнулся за вывеску таверны, и я поняла, что жутко хочу есть. Плюнув на всё, решила хотя бы поужинать нормально и согреться. Зашла в чистое, уютное помещение, почти все столики были заняты, только в самом дальнем углу стоял один свободный. Я радостно устремилась к нему и, практически упав на стул, вытянула ноги. Посидев немного, подтащила опостылевший чемодан и закатила за свой стул. Подошла молоденькая девушка, я сделала заказ, и принялась ждать. Неожиданно взгляд зацепился за кусочек белой бумаги, косо прилепленный на одной из шести деревянных подпор зала.

На нём достаточно корявым почерком была нацарапана следующая надпись: «Сдаётся каморка под лестницей по адресу: улица Бодлякова, дом 3. Оплата по договорённости. Спросить Винка. Озабоченных вредными привычками прошу не беспокоить».

От неожиданности я подскочила, быстро осмотрелась, не видел ли кто-нибудь ещё это объявление. Не дожидаясь, когда принесут заказ, подбежала, сорвала клочок, вернулась за своими вещами, и бросилась из таверны вон. Вылетев словно ошпаренная, спросила у первых встречных, где эта улица. Оказалось, что соседний перекрёсток как раз и есть она. Никогда в своей жизни, по-моему, я так быстро не бегала, очень боялась, что объявлений было несколько, и какой-нибудь счастливчик уже опередил меня. Через несколько минут я стояла на крыльце небольшого дома и молилась про себя, чтобы каморку не заняли. Сделав глубокий вдох, задержала дыхание и нажала на дверной звонок.

А дальше мне показалось, что время замерло, настолько долгими для меня стали минуты ожидания, пока, наконец, не раздались шаркающие шаги, и дверь не открыла бабуля лет ста. Вот мне прямо сразу так и показалось, что ей как минимум век.

— Чавой надо? — грозно спросила у меня, сведя реденькие бровки к носу.

— Здравствуйте. Я по объявлению, — громко произнесла я, понимая, что она может плохо слышать, — позовите, пожалуйста, пана Винка.

— Ась? — переспросила она, поворачиваясь другим ухом.

— Здравствуйте, — повторила, выдохнув, — я пришла по объявлению, могу я видеть пана Винка.

— Какого пана Винка? — уставилась на меня старуха. — Не знаю никого пана, — и захлопнула у меня перед носом дверь.

Если честно, то я чуть не разревелась. Закрыла глаза, досчитала до десяти, медленно развернулась и, смаргивая набегающие слёзы, потащилась вниз с крыльца в тёмную ночь.

Я даже не сразу услышала, как за спиной щёлкнул замок, и распахнулась дверь.

— Подождите, — раздался сиплый простуженный голос, прозвучавший, как райская мелодия. Я развернулась и уставилась на худого, высокого, как каланча, мужчину в халате и с колпаком на голове. — Я пан Винк, что вы хотели?

— Простите, — пролепетала я, боясь поверить в удачу, — я по объявлению.

— Вас устраивает то, что там написано? — уточнил он.

— Конечно, — с готовностью закивала, уже мечтая о маленькой каморке, куда смогу, наконец, засунуть опостылевший чемодан, который я уже была готова зашвырнуть в ближайшую канаву.

— Пять франтишек в день, — сообщил он мне, не показывая помещение, — устраивает?

— Да, — киваю, именно столько я рассчитывала тратить на комнату со всеми удобствами.

— Тогда деньги вперёд, и она ваша, — развернулся и скрылся в доме. Однако дверь оставил открытой. Я бросилась следом за ним. Зашла в небольшую прихожую, обитую деревом, с потёртым ковриком под ногами и наткнулась на острый взгляд старухи.

— Винк, — осмотрев меня с ног до головы, крикнула она в проём дверей, — ты видел её? — он что-то ответил, но я не разобралась, зато хорошо услышала, что говорит эта милая дама. — Она туда не поместится, — радостно сообщила она ему, — если только её чемодан. Ты же не собираешься складывать её пополам?

Из-за дверей показалась голова хозяина, и теперь я смогла хорошо рассмотреть его. Он, был похож на эльфа. Во всяком случае, уши точно такие, ну ещё, может, высокий рост. Остальное не сильно соответствовало внешним признакам его народа. Ни тебе красоты, ни развитого тела, ни белокурых волос. Носатый, впалые щёки, светло-русые волосы. А вот глаза красивые, серые, словно грозовые облака. Он поманил меня пальцем, и я прошла в дом, таща за собой тяжёлый тётушкин жизненный опыт, который отмотал мне уже все руки. Широкий коридор, по всей видимости, давно не ремонтировался, но это мало заботило хозяина.

— Вот ваша комната, — кивнул мне на лестницу на второй этаж. Под ней я рассмотрела небольшую дверь и вопросительно уставилась на него.

— Вы сказали, что вас всё устраивает, — пожал эльф плечами.

— А можно я посмотрю? — поинтересовалась у него, и он согласно кивнул. Подошла, открыла и уставилась в полную темноту. Вопросительно повернулась к нему, он тяжело вздохнул, словно я ему уже страшно надоела и, отодвинув меня в сторону не очень вежливым способом, прошёл внутрь, где-то там нашёл свечу, зажёг и повернулся ко мне.

— Устраивает?

Я попыталась посмотреть, что там, но из-за него ничего не увидела, так как он закрыл собой обзор, но хорошо понимала, что у меня есть выбор — или эта каморка или улица. Тёплый закуток перевесил любые доводы, и я отдала деньги за неделю вперёд и договорилась, что возможно задержусь и до Нового года, потому вторую половину, отдам дня через четыре, когда точно буду знать останусь или нет. Он пожал плечами, смачно чихнул в сторону и ушёл, а я под пристальным взглядом бабули осмотрела своё место жительства на ближайшее время. В каморку, где должна храниться хозяйственная утварь по уборке помещения, поместилась только узенькая кровать и тумбочка. «Ну что ж, — вздохнула, — во всяком случае, у меня хоть какая-то кровать есть, и на голову не сыпется снег, а это уже многого стоит». Теперь вопрос, куда девать тётушкин опыт. На моей новой жилплощади места ему явно не было. Я потопталась и так, и этак.

— Что, решаешь, кто будет там жить, ты или чемодан? — не выдержала старуха, наблюдающая за мной.

— Хотелось бы мне, — пробурчала я.

— А у тебя там что? — поинтересовалась пожилая женщина.

— Если честно, то я сама не знаю, — почему-то захотелось поделиться наболевшим. — Это моя тётя Павлина собирала. Сказала, что тут весь её жизненный опыт.

— Да? — оживилась старушка. — А давай посмотрим, может, решим, куда это деть.

Мне, конечно, не сильно хотелось этим заниматься, я мечтала уже раздеться и лечь в кровать, но мысль, что старуха может пристроить чемодан, воодушевила меня, и я кивнула, соглашаясь.

— Пошли, — пошаркала она вперёд по длинному коридору, а я радостно отправилась за ней. Раздеться времени у меня не было, а потому я только скинула с головы беретик, одёрнула утеплённый жакет и, подхватив опостылевший чемодан, бросилась следом. Пришли мы на небольшую, чистенькую и уютную кухню, где помимо нас, было ещё трое, как я поняла, постояльцев.

— Добрый вечер, — кивнула я, рассматривая своих временных соседей — двух мужчин и молоденькую, как мне показалось, лет семнадцати девчушку с независимым взглядом голубых глаз, которыми она постреливала в сторону молодого парня.

— Добрый? — крякнул один из мужчин, грузный, солидный, с окладистой бородой и пышными усами. «С Нижних Пезинок, что ли? — подумала я, рассматривая его. — Там все любители растительность и живность разводить». — Что может быть доброго в такие дни, — продолжал бурчать пезинец, — сплошная толчея на улице и заоблачные цены.

— Вы бы, пан Милош, приезжали, когда нет праздников, — ответил ему второй, стройный молодой человек в белоснежной рубашке, заправленной в чёрные отутюженные брюки со стрелочками, в серой жилетке и гладко зачёсанными светлыми волосами, — тогда бы вам понравилось.

— Как же? — недовольство переливало через край, грозя затопить нас всех. — А индейку в такие дни кто брать будет?

— Ну, не знаю, — не сдавался его сосед, — вам не угодишь. То то не так, то это.

— А я и не прошу мне угождать, — насупился тот, — и вообще, я пошёл уже отдыхать.

— Пана, — повернулся ко мне молодой, — вы к нам надолго?

— Нет, — помотала я головой, не сводя с него взгляда и думая, а вдруг мне сейчас повезёт, и он решит, что я его судьба.

— А вы умеете пользоваться утюгом? — огорошил он меня вопросом.

— Пан Джозеф, не борзей, — прыткая старушка моментально сориентировалась, — а ты не стой истуканом, — набросилась на меня, — а то этот быстро свои рубахи тебе приволочёт. У неё каморка, так что облом тебе, — выдала старушка бравым жаргоном.

— Так можно на кухне расположиться, — не унимался пан Джозеф.

— Я тебе расположусь на моей кухне, — погрозила она ему. — Женись, окоянец, уже, чтобы тебе жена их наглаживала.

— Да где её взять, жену-то? — не унимался молодой человек. — Можно подумать приличные девушки просто так валяются.

— Я приличная, — не выдержала я. Они все повернулись и уставились на меня. А что я сказала?

— Ты? — Джозеф посмотрел на меня, словно первый раз увидел. Похоже, увиденное сильно его впечатлило. Один глаз задёргался.

— А что? — не поняла я. — Я воспитанная, образованная, готовить умею, и если выйду замуж… — и замолчала, подумав, что про кондитерскую говорить не надо.

— То, что? — решила уточнить ушлая бабуля.

— Ничего, — стушевалась я, — выйду и выйду.

— Ну и ладно, ничего, да и ничего, так давай смотреть, что у тебя в чемодане, — разом предложила та.

— Прям здесь?

— Конечно, а у тебя там что, что-то запрещённое? — прищурилась тут же та. — Ты же сказала, что тёткин опыт там.

— Ну, да, — промямлила я.

— Ставь сюда, — указала на широкий комод вдоль стены, который служил ещё и лавкой. — Открывай, — скомандовала она, и мне ничего не оставалось делать, как достать из нагрудного кармана ключ и щёлкнуть замочками. Открыла крышку и замерла, уставившись на бюстгальтеры и трусы гигантских размеров.

— Вот это да! — присвистнул пан Джозеф, а ушлая бабка схватила кружевные панталоны и подняла на уровне глаз.

— Если разрезать пополам получатся шторки, — задумчиво выдала она, а я покраснела до ушей, до меня только тут дошёл вопль тётушки про нижнее бельё. Она мне что, свои на радостях пожертвовала, что ли? Я быстро захлопнула чемодан.

— Ну всё, — зло сказала я, — полюбовались и хватит.

— Эти-то возьмёшь? — спросила старуха, протягивая панталоны.

— Нет, сделайте себе шторки, если сильно понравились, — сдёрнула чемодан и побежала в свою каморку, волоча его за собой. «Чтоб ты провалился! — поддала ему коленом, мечтая выкинуть его в мусорку. Останавливало только то, что тётю нельзя волновать. — Ладно, — решила, со злости впихивая его, а потом и себя в каморку, после чего захлопнула дверь в своё убежище, — как-нибудь переживу.»

Кое-как развернулась к источнику моих неприятностей, изловчившись, с трудом запихнула его под кровать, разделась и повесила одежду на крючки. За благо хоть об этом побеспокоились. «Вероятно, здесь просто висели тряпки, — вдруг мелькнула мысль. — Ну и леший с ними, — подумала и завалилась на кровать, вытягивая ноги. — Какое блаженство. Ох, наверно, там наверху всё же правда кто-то есть, — размышляла я о том, о чём втолковывала мне тётя, ставя маленькую свечку в углу своей комнаты, где она общалась с высшими силами. — А то сидела бы я на улице. Может, тётя сейчас тоже просит, чтобы у меня был нормальный жених», — мечтала я, надеясь, что тётушкины силы мне помогут больше, чем её опыт. Села. Достала из сумки свою любимую ночную сорочку. Она была мягкая тоненькая, белая в густо набитый мелкий горошек. Горошек слегка светился в темноте. Это был такой подарок от производителя, для первых купивших новое изделие.

Потом вспомнился новый сосед в белой рубашке, обтягивающей ладные плечи, и я вздохнула. Неожиданно в памяти всплыл его ошарашенный взгляд, которым он уставился на меня, когда услышал, что я — невеста. И тут мне стало не совсем хорошо. Я что, правда, сильно толстая? Вообще-то, мне всегда было фиолетово, как я выгляжу. Я занималась своим делом, которое приносило мне радость. Обращали ли внимания на меня мужики? Обращали. Особенно когда напьются, и чтобы загладить вину, вваливаются к нам в кондитерскую за чем-нибудь сладеньким для жены, чтобы не прибила его пьяного насмерть.

Вот они особенно любили привязываться ко мне, если я стояла вместо ушедшего продавца. Или алкоголь уменьшал мой размер, или у них в глазах так всё мельтешило, что они не видели мои истинные габариты. Похоже, дело плохо, и тут я вспомнила про чудодейственные капли, соскочив, я кое-как вытащила чемодан назад, открыла и стала искать пузырёк. Он нашёлся в дальнем углу под каким-то нарядом из убийственно алого шёлка. Вот интересно, куда отправляла меня тётя? Где, по её мнению, я должна была прогуливаться в нём и панталонах в кружевную сеточку?

К пузырьку прилагалась инструкция, как правильно использовать средство. Так и было написано, что для результата надо принимать по десять капель каждый день на ночь. Результат можно ожидать через месяц. Месяц?! У меня не было столько времени, а потому я решила ускорить процесс и принимать по тридцать капель. Через десять дней должно было стать заметно. Сказано — сделано. Я выпила тридцать капель и легла спать.

Ночью поняла, что со мной что-то не так. В животе происходили какие-то процессы, понятные только ему. Через час они стали понятны и мне, а значит, надо было срочно искать, где здесь туалет. Вот почему я не поинтересовалась заранее? А ведь на нервах я совсем забыла про это.

Лежать сил уже не было, я соскочила и выбежала в тёмный коридор искать нужное мне помещение. Естественно, все уже спали. На улице ярко светила луна, её лучи заливали дом мягким синеватым светом, и в коридоре от этого было почти светло. Я почему-то была уверена, что туалет должен быть рядом с моей каморкой, осмотрелась, но ни одной двери поблизости не было. Осторожно стала красться по коридору дальше к кухне, возможно, там найду то, что мне надо.

Неожиданно снизу донёсся какой-то шум, я испуганно замерла на месте, прислушиваясь, что это там? И это стало моей роковой ошибкой, потому что пол под моими ногами пришёл в движение, мгновение, и я полетела в темноту, налетела на кого-то и кубарем покатилась вместе с ним вниз. Упала на каменный пол и что-то ещё, сильно отбив себе правую ногу и бок. Что-то ещё завозилось и вдруг заорало мужским голосом.

— А-а-а… Ты кто?

От страха у меня скрутило живот так, что искры из глаз посыпались. Не думая больше ни о чём, я схватилась за него руками, молясь, только бы успеть до нужного места.

— Где тут туалет? — просипела в темноту, которая только что орала, я теперь ничего не боялась, мне стало всё равно, так как у меня появилась цель. И если я до неё сейчас не дойду, боюсь, что мало никому не покажется.

— Тьфу, — плюнули и попали на меня, — это вы, что ли, а я-то думаю, что меня снесло? Какого лешего вы обрядились в это?

— Блин! — взвыла я. — Где тут туалет? — что за садист, я ему одно, а он мне другое. — Вы, пан, можете пожалеть, — припугнула я того, кто сидел напротив. Он, по всей видимости, впечатлился, темнота задвигалась, я не стала ждать и попробовала тоже встать. Мгновение спустя, вспыхнул свет, и я уставилась на хозяина, но рассматривать где мы, сил уже не было. Мне немедленно требовалось уединиться, а потому мой взгляд в ужасе шарил по помещению. Неожиданно я увидела какой-то металлический горшок на столе за спиной пана Винка. Недолго думая, я рванула вперёд и, невежливо отпихнув его, схватила вожделенный предмет и понеслась за ширму, которую тут приметила.

— Эй, — заорал он, — поставь немедленно ёмкость Казгуарда на место!

— Фиг! — рявкнула я, залетая за загородку.

— Стой, — он заскочил за мной, увидев решимость в моих глазах, схватил меня за руку и потащил за собой. Мы взлетели наверх за три секунды, в два шага преодолели расстояние до заветной двери, мужчина резко распахнул её и запихал меня туда.

В общем, весь следующий день я просидела за любимой моим кишечником дверью. Насколько я похудела, не знаю, но если учесть, что едой запастись я не успела и перед этим почти целый день не ела, к вечеру меня стало покачивать. Отойти от милого моему сердцу в этот день помещения я не решилась, а потому валялась в своей каморке на кровати, пока старушка не сжалилась надо мной.

— Ещё живая? — спрашивала она меня всякий раз, когда мы встречались в коридоре.

— Пока да, — улыбалась через силу ей.

К вечеру она не выдержала.

— Ты что ешь? — грозно спросила у меня.

— Ничего, — буркнула я, — я ничего не успела себе купить, — решила уточнить, боясь испепеляющего взгляда злобной, как мне казалось, старушенции.

— А что ела? — продолжила та допрос.

— Ничего, потому что не успела поесть.

— А что тогда вот от этой двери не отходишь? — прищурилась женщина. — Больная?

— Здоровая, — буркнула я, — вам что, туалет жалко?

— Мне тебя, дурёху, жалко, пошли со мной, — приказала она, и мы пошли на кухню. — Много еды не дам, — категорично заявила она, — нельзя, вот тебе пара сухарей и кружка травяного настоя. Тебя как зовут-то?

— Мирослава, — откусила сухарик и глотнула сбор. Вкуснота.

— Славка, стало быть, — тут же сократила она.

— Тётушки называли меня Мирой, — попыталась улыбнуться я.

— Ну а я буду Славкой, — не согласилась та. — Ты чего в столицу припёрлась, за женихами, поди? — попала не в бровь, а в глаз.

— Да не, — не решилась на правду я, — по делам. Надо в тётушкину кондитерскую кое-какой товар закупить к Новому году.

— А-а-а… — протянула бабуля, — а я-то думаю, что это ты на шар похожа? Никак по кухне помогаешь?

Пришлось согласиться. В это время к нам заглянул пан Винк, увидев меня, мужчина вздрогнул, развернулся и быстро выскочил, словно за ним погнался отряд анчуток — маленьких злых духов. Я сама с ними не встречалась, но люди бывалые пугали ими, будь здоров.

— Во, как ты его, — развеселилась бабуля, — проняла. Теперь ты его больше не увидишь. Будет прятаться, как тюлень.

— Я тоже, знаете ли, испугалась, — попробовала восстановить попранное достоинство, — просто решила пойти по своей нужде, а улетела неизвестно куда, ещё и в темноте.

— Ага, — кивнула старушенция, — и чуть его дорогущий инструмент не уделала.

— А на нём что, написано было, что он дорогущий, — возмутилась я. — Горшок да горшок. А что он там, в темноте сидит?

— Кто? — не поняла бабуля. — Горшок?

— Да, нет, пан Винк, — уточнила я. — Это же почитай посреди ночи было.

— Да для него это нормально, — махнула рукой женщина, — мастерская у него там, может всю ночь просидеть, как упырь. Сколько говорю ему, жениться тебе голубчик надобно. Да разве под землёй девку-то себе найдёшь, — горько покачала она головой. А я поняла, что сегодня ночью отпугнула потенциального жениха. И после моего экстренного похудения вряд ли мне что тут светит. Хотя он мне тоже не особо нравился, уж больно тощий, но как сказала тётя, нам не до выбора.

— Не переживайте, вдруг сдадите комнату какой-нибудь славной девушке, — попробовала поддержать пригорюнившуюся женщину, — и он в неё влюбится, всякое же в жизни бывает.

— Кто влюбится? — вытаращила глаза бабуля. — Она? Если только слепая будет, — вздохнула она. — Ты его видела? Ходит на смерть похожий, худой и бледный. Ест раз в день. Тьфу, совсем мужик со своими изобретениями пропал. Осталось только надеяться, что мышь какая-нибудь подвальная сжалится над ним, а так не видать ему жинки от слова совсем.

— А что он изобретает? — решила поинтересоваться я. Вдруг что полезное, может печь конвекционную? Про такие в обществе ходили разговоры, говорят, для выпечки это была бы идеальная вещь.

— Да леший его знает, что он химичит, — отмахнулась старушка, — только выгоды пока никакой, одни расходы.

Мы посидели ещё немного, я выяснила, что мою собеседницу зовут пана Любомира, Винку она приходится двоюродной бабкой, приехала с ним сюда, когда помер её муж, чтобы мужик совсем без женской руки не сгинул, да так и осталась тут жить. Постояльцев они начали пускать, когда стало совсем тяжело с деньгами. Винк тратил всё, что зарабатывал и ему не хватало.

— Хотя мог жить припеваючи, если бы согласился работать на правительство, — шёпотом сообщила она, увидев мои вытаращенные глаза, важно кивнула, подтверждая только что выданную информацию.

Вот теперь я лежала в каморке и думала, чем же там под полом занимается этот таинственный Винк. За этим занятием сон и сморил меня. Наутро я, несмотря на свои похождения, была бодра и полна сил. Мой кишечник, наконец, пришёл в гармонию с окружающим миром. После всего жутко хотелось есть, и я вспомнила про небольшую таверну недалеко от дома. Поэтому быстренько оделась, умылась и бодрым шагом направилась туда.

ГЛАВА 3

Сегодня с утра небо было голубым до прозрачности, туч нигде не наблюдалось, день обещал быть солнечным. Я быстро добежала до нужного мне места и остановилась перед закрытой дверью.

— Так они в такую рань не работают, — радостно сообщил мне проходящий мимо мужик, — к обеду приходи.

— А где можно перекусить? — решила уточнить я, раз попался словоохотливый господин.

— Э… — почесал он затылок, — пожалуй, в это время нигде. Новый год же на носу, вот потому почитай все всю ночь до утра работают. А спать-то когда-нибудь надо?

— Так можно было бы две смены организовать, — поумничала я.

— Из-за тебя одной? — хмыкнул мужик.

— Ну почему одной, если бы люди знали, что они работают, они бы и приходили, — решила объяснить ему.

— Да ты я как посмотрю умная очень, — буркнул мой собеседник и, прищурившись, стал рассматривать меня, а мне прямо польстило, — только вот если почти все тут до ночи сидят, кто с утра придёт? Мужику что надо? — спросил у меня.

— Что? — решила уточнить я.

— Выпить, закусить и бабу на ночь найти, — пояснил непонятливой мне, — а поутру у него ни денег, ни бабы нет, приходится на работу идти. Вот ты много по тавернам по утрам ходишь? — спросил он, а потом, не дожидаясь ответа, махнул на меня рукой и пошёл дальше, а я осталась стоять.

Я призадумалась, действительно, я же не мужик, да и когда дома, зачем мне таверна? Но тут же столица, раскладывала по полочкам я, тут всё по-другому устроено. Вон приезжих воз и малая телега. Как можно деньги упускать? Моя гномья натура искренне недоумевала.

Неожиданно увидела идущего мне навстречу пана Джозефа. Он был в новеньком пальто с меховым отложным воротником, шёл, легко помахивая изящной тростью в руке. «Ох, — вздохнула про себя я, — повезёт же кому-то». Приосанившись, приготовилась поздороваться, но он как шёл, так и шёл вперёд, словно не видел меня, вот так и прошагал мимо меня, даже не поздоровавшись. Настроение стремительно скатывалось к нулю. Я развернулась и поплелась назад. «А плевать, — скомандовала сама себе, мне некогда сидеть сложа руки. — Пойду к свахе, пора брать судьбу в свои руки. Заодно найду какой-нибудь магазинчик или на худой конец лавочку и куплю поесть».

Поправив себе душевное равновесие, забежала в тесную каморку, вытащила из кармашка сумки записную книжку и ещё раз повторила адрес паны Магдалины — Зориславской свахи. Она жила на Амбровой улице в доме номер пять. Взяла свою сумочку, взглянула последний раз в маленькое зеркало наудачу и отправилась на поиски жениха.

Сразу уточнила у прохожих куда мне надо идти. Шла и думала, что буду писать в своей тетради, обо всём, что произойдёт в эти дни. День первый, было то-то и то-то, чтобы потом отчитаться перед тётей Павлиной о проделанной работе.

Амбровая улица оказалась на другом конце столицы. День разыгрался, солнце прямо припекало, даже с крыш закапало. Идти было радостно, я заглядывала во все витрины, где стояли наряженные ёлки, и блестела мишура. В дорогих магазинах встречались и магические разбрасыватели искр. Это когда из металлического сосуда с узким горлышком вылетают вверх золотистые и серебристые искры и рассыпаются красочным фонтаном в разные стороны, чтобы потом медленно гаснуть, не долетая до пола. И так снова раз за разом. Недавнее изобретение учащихся магической академии, про это писали все газеты. В нашем мире ещё сохранились индивидуумы, способные владеть магией. Их было немного, магия была дорогим развлечением и принадлежала в основном богатому сословию.

Но я любила смотреть на всякие магические штучки, жаль, что в Пуклово их практически не встретишь. Гномы считали это баловством и лишней тратой денег. Всё, что не приносило прибыли, считалось у них бесполезным и абсолютно ненужным. Иногда я не понимала свой народ. Возможно, во мне играла папина кровь. Жаль, что я его почти не помню. В памяти остались только большие руки и светлая борода. Родители так и пропали. Если бы я знала, где они, я бы обязательно съездила к ним сама. Но мама так больше и не вернулась, даже весточки о себе не подала. Тётушки пробовали искать, но безрезультатно.

Я шла по улицам, пропитываясь ожиданием праздника. Уже приноровилась вместе со всеми шарахаться в сторону от проносившихся дилижансов и карет, и даже стала находить для себя в этом особую прелесть столичной жизни, когда все суетятся, спешат, а тебе не надо. Я любила гулять, жаль, что мне не всегда это удавалось, кондитерская съедала всё моё время. Потому не стала нанимать извозчика, решилась пройтись, всё равно ещё рано. Солнце только выползло из-за горизонта. Через два часа я была уже недалеко от цели своего путешествия. Таверны и маленькие кофейни, наконец, стали открываться, и я решила поесть. Зашла в ближайшую, привлекла вывеска «Накормим вкусно и недорого». Зал был светлый, чистый, столики почти все заняты. Оголодавших, таких, как я, к этому времени было уже немало.

Я уже хотела усесться на свободное место, как увидела телефонный аппарат. Какая удача! Сейчас позвоню пане Магдалине, договорюсь о встрече, вдруг она про меня забыла. Хотя, если за дело бралась тётушка Павлина, вряд ли про это кто мог забыть.

Надо сказать, что у телефонных аппаратов был один минус. Разговор слышали, как правило, все, кто находился рядом. Ты кричишь в аппарат, а собеседник оттуда тебе отвечает. Но я подумала, что ничего страшного, если мы перебросимся парой слов.

Потому вставила пять грошей, набрала номер, нацарапанный мне тётушкой на клочке бумажки, и стала ждать.

— Алле, — через несколько мгновений раздался хриплый, прокуренный голос. Я от неожиданности забыла, что говорить. — Алле? Вы там что, немые?

Это вывело, наконец, меня из ступора.

— Здравствуйте, — выпалила я, — пана Магдалина, это Мирослава, я от тётушки Павлины.

— Какие павлины? — не поняла та.

— Нет, — попробовала внести ясность. — Это Мирослава, от тётушки Павлины из Пуклово.

— Кто пуклово? — возмутились на том конце.

— Да нет, — я, кажется, уже вспотела. — Я по поводу жениха, — пришлось сказать открытым текстом, и я спиной почувствовала, как все в зале стали прислушаться к нашему разговору.

— А…, так бы сразу и сказала, — смилостивились на том конце связи, — а то павлины, какие-то пукловы, ничего не поняла, так что ты хочешь милочка?

— К вам несколько дней назад должна была звонить женщина по моему поводу.

— Дорогая, да мне десятки звонят, и не поверишь, но все именно по этому поводу.

— Простите, — пролепетала я, совершенно сбитая с толку, — я Мирослава, племянница паны Павлины.

— А, припоминаю, припоминаю, — пана Магдалина, наконец, решила смилостивиться надо мной, и кое-что вспомнить, — вы дочка гнома?

— Не совсем, у меня мама гномиха.

— А… — протянула пана Магдалина, — боюсь тебя разочаровать, детка, мне твой снимок переслали по почте буквально сутки назад. Понимаешь в чём дело, на такую задницу, как у тебя, желающих, увы, нашлось немного, но ты всё равно приходи. Деньги они у меня не лишние. Новый год как-никак на носу. Мы что-нибудь придумаем. А пока я тебе передам то, что удалось наскрести. Тем более, как я поняла, у тебя там что-то горит. Беременная, что ли? — огорошила меня и отключилась.

Я стола, боясь повернуться, уши горели кумачом. От услышанного всё у меня опустилось. «Вот как можно быть такой бестактной?» — вопрошала сама у себя, пятясь спиной к двери.

— Эй, деваха, — услышала чей-то разбитной голос, — а я тебе не подойду? Мне как раз такая корма по вкусу.

Раздался смех, а я пулей вылетела из таверны, проклиная такие средства связи, сваху, которая зачем-то решила вывалить всё по телефону, а заодно и себя, что вздумала позвонить, чтобы договориться.

Разозлившись, пошла сразу к пане Магдалине. Раз она хочет деньги, то в этом наши интересы совпадают. «Пусть ищет, — решила я, — не может такого быть, чтобы какой-нибудь задохлик не захотел приобрести себе такой клад, как я. А чем я плоха? — размышляла, идя по дороге. — Поправилась только сильно, но кто не без изъянов? Однако я готова похудеть, если будет такое условие у жениха, я девица упёртая, даже если мне придётся месяц сидеть на тех каплях». Я вздрогнула, вспоминая, что было.

Улица Амбровая оказалась небольшой и очень извилистой. Здесь было тихо, словно я попала в Пуклово. Не носились, как будто угорелые экипажи, боялись, наверное, влететь ненароком в какой-нибудь угол дома. Постройки не так лепились друг к другу. Встречались даже небольшие деревца между ними. Мальчишки гоняли по дороге на раскатанных участках, которые ещё не успели подтаять. Дом номер пять неожиданно выплыл из-за поворота величественной трёхэтажной громадой из мрачного серого камня и яркой черепицы на крыше. Я поднялась на крыльцо и постучала. Дверь открыл седой мужчина в ливрее. От неожиданности сглотнула. Никак не ожидала, что сваха окажется представительницей местной знати.

— П-простите, — заикнулась я, — а пана Магдалина дома?

— Назначено? — зыркнул на меня из-под кустистых бровей тёмными глазами.

— Да, — закивала быстро ему, а то вдруг не поверит.

— Проходите, — посторонился он, пропуская меня в огромную прихожую. Я осмотрелась. Красота. Новый ковёр под ногами, мягкие кресла с тёмной обивкой, по всей видимости, для ожидающих посетителей. Столик с графином воды и вазочкой с конфетами. Огромный шкаф из полированного тёмного дерева, куда перекочевал мой утеплённый жакет. Люстра с большим абажуром, рассеивающая свет от магического светильника. Большое зеркало, рядом с комодом, на котором стояли всякие мелкие безделушки. Пара картин на стене с осенними пейзажами.

— Присаживайтесь, пана, — кивнули мне. — Пана Магдалина скоро освободится и пригласит вас. Может чай, кофе? — выгнул бровь.

— Если можно, — я постаралась мило улыбнуться, а гадкий желудок тут же выдал руладу, услышав о еде. И я его хорошо понимала. Меня снова окинули удивлённым взглядом и удалились. Я осторожно присела на край кресла и задумалась. Сердце заколотилось, как бешеное, что мне предложит пана Магдалина? Хотелось бы, чтобы мой муж был хоть немного симпатичным и желательно не сильно старым. Я уже придумывала, как мы могли бы с ним ладить, как вернулся дворецкий.

— Вот, — мне протянули небольшой поднос, на котором стояла чашечка с умопомрачительно пахнущим кофе и лежала свежеиспечённая булочка с маком.

— Спасибо, — с чувством произнесла я, у меня даже затряслись руки. Булочка казалась необыкновенно вкусной, я даже стала пытаться определить, что добавили в состав её теста, но потом поняла, что всё дело, вероятно, во мне. Если я ещё немного не поем, то скоро буду жевать засохшие корки, и решать, откуда у них этот неземной вкус.

— Пана Магдалина освободиться минут через десять, — с лёгким поклоном сообщил мужчина и отошёл. Минут через десять послышались оживлённые женские голоса, и в прихожую вошли три женщины. Самой старшей было лет пятьдесят — это была статная дама с высокой причёской в длинном тёмно-бордовом бархатном платье. На её плечи была накинута тонкая ажурная шаль из шерсти горных коз. Такие шали стоили очень дорого. Я как-то хотела купить такие тётушкам, но, увидев ценник, отказалась от такой затеи. Вторая была невысокой миловидной блондинкой среднего возраста, затянутая в корсет. Это сразу бросалось в глаза, потому что она неестественно ровно держала спину. Ещё одна была немного постарше, темноволосая, высокая и худая. Обе одеты в новомодные платья с большими вырезами и пышными рукавами.

— Ну, девочки, — заговорщически подмигнула им пана Магдалина. Я сразу узнала её по голосу. — Считайте, что эти двое уже у вас в карманах. Осталось обсудить детали брачного договора и мои комиссионные. Мужчины вам достались надо сказать неплохие. Пан Осташ — при деньгах и положение в обществе, пан Бедризек — владелец крупной недвижимости в городе и двух мануфактур. Так что женихи самые завидные. Проявите всё своё очарование, милочки, чтобы завоевать их сердца окончательно.

— Да что там проявлять, пан Осташ готов хоть сейчас мчаться в городскую префектуру, регистрировать брак. Но мне хотелось бы кого немного помоложе, — внезапно произнесла брюнетка.

— Зачем? — искренне удивилась пана Магдалина. — Вот я похоронила мужа и живу, как мне хочется, даже дело своё открыла. Девочки, умейте мыслить масштабно.

В конце концов, они ушли, пана Магдалина повернулась ко мне, под её взглядом я медленно поднялась.

— Да уж, — вздохнув, произнесла она, рассматривая меня. — Но да ладно, всё не так плохо, как я ожидала, достаточно молода, личико смазливенькое, полнота не рыхлая пока, — осматривала она меня со всех сторон, словно я товар, выставленный на продажу, — не расползлась ещё, как тесто. Так что, думаю, кого-нибудь подберём. Твоя родственница сказала, что ты привередничать особо не будешь, первый кто согласится взять тебя в жёны, за того и пойдёшь. Я права?

— Да, — произнесла обречённо, понимая, что деваться некуда. — Только можно я всё-таки познакомлюсь со всеми кандидатами. Вдруг у меня будет выбор? Тем более время у меня только до Нового года, так что хлопот я вам много не доставлю.

— Да ну, — махнула рукой пана, — какие хлопоты? Мне нравится моё занятие. Я тебе сейчас дам пару адресов, позвони, договорись, куда подойти. Ничего не бойся, клиенты у нас все проверенные, маньяков нет. За эти дни, может, ещё что подберём. Пойдём в кабинет, — позвала она меня за собой.

В кабинете паны Магдалины витал слабый запах табака и дорогих ароматических масел. Вдоль одной из стен до самого потолка высились книжные шкафы, большой письменный дубовый стол стоял возле окна, мягкие стулья с выгнутыми спинками расположились по обе стороны от него. Под ногами, скрадывая шаги, лежал мягкий ковёр. Стены были обшиты деревянными панелями, тяжёлые светло-бежевые шторы с мягкой позолотой понизу были сдвинуты в одну сторону. У окна стояла большая пальма в кадке, раскинувшая свои ветки-лапки. Я с интересом рассматривала кабинет паны и думала, как, наверно, здорово работать в таком.

— Садись, — кивнула она на стул. — Итак, что мы имеем… — Она достала папку с моим именем. — Мирослава, правильно? — я кивнула. Внутри папки была моя фотография, где я фотографировалась, когда проводили в Пуклово конкурс кондитеров, и ещё чьи-то. Я вытянула шею, пытаясь рассмотреть, что там. Сердце тревожно стучало в груди, что там мне предложат? — Так, дорогуша, — пана внимательно смотрела на чьё-то фото. — Вот смотри, это на сегодня единственный гном, кто готов закрыть глаза на твой рост и размер.

И она протянула мне снимок. Оттуда на меня смотрел кто-то очень похожий на тощего Гоцека тёти Павлины, которого она любила называть старым тапком. Только с той разницей, что этот тапок был намного древнее, и сдаётся мне, что даже подошва у него отвалилась несколько лет назад.

— Знакомься, пан Бартоломедж, банкир, владелец банка «Золотой гоблин».

— Почему гоблин? — не поняла я.

— Очнулась? Вот и ладненько, — глухо произнес один. — Как-то неинтересно с бревном развлекаться.

Оля была ошеломлена, не понимала, что происходит, кто эти люди. Крупная дрожь сотрясала ее тело. Руки, связанные уже скотчем, болели. Она языком толкала тряпку, но не могла от нее избавиться. Глаза наполнились слезами. Они потекли к вискам, девушка сразу захлюпала носом, и дышать стало еще труднее.

— Начинай. Вдруг кто увидит, — произнес глухой голос.

Неизвестный с синими глазами деловито положил руки на колени девушки. Поняв, что он хочет сделать, Оля замычала, замотала головой, задергала ногами и руками, стараясь попасть по обидчику. Происходящее походило на кошмар. Насильник, пыхтя, преодолевая сопротивление, раздвинул девушке бедра, но Оля снова сжала ноги.

— Держи сучку! Какого хрена стоишь?

Тяжелое мужское тело навалилось ей на грудь, придавило к земле. Оля боролась изо всех сил, но задыхалась, поэтому была слабой. Она чувствовала, как второй рвет колготки, срывает с нее трусики. И вдруг он остановился, замер, прислушиваясь к лесным звукам. Оля задержала дыхание: небольшая пауза всколыхнула в душе надежду, что насильник одумается.

Но зря. Что-то твердое стало вонзаться ей в плоть. Оля дергалась, но насильник не отступал. Он резко схватил ее за бедра и прижал их к животу. Сложенная практически пополам, Оля не могла даже пошевелиться. В такой позе он наконец проник внутрь, и дикая боль пронзила ее тело. Оля изогнулась в немом крике, но жесткие ладони крепко сжимали ее ноги.

Сколько продолжалась эта пытка, Оля не знала. Ей казалось, что в нее вбивают бревно, с каждым ударом все глубже и яростнее. Иногда инструмент насильника выскакивал наружу, Оля с всхлипом вздыхала, а потом он снова вонзался с удвоенной силой. Тело вздрагивало от каждого толчка, вибрировало и тряслось. Насильник над девушкой сопел, обливался потом, полукружиями расплывавшимся по маске. Сильный запах горячего мужского тела, смешанный со знакомым парфюмом, бил в нос, и инстинкт самосохранения заставлял Олю отворачиваться, часто дышать, чтобы избежать приступа рвоты, от которого она могла захлебнуться.

Напавший с каким-то злобным наслаждением выполнил свою работу и наконец затрясся, застонал. Оля почувствовала, что давление внутри живота исчезло вместе с остатками острой боли. Мужчина еще секунду полежал, тяжело дыша и приходя в себя, потом откатился на бок и встал. Оля со стоном опустила затекшие ноги, надеясь, что экзекуция закончилась, а она осталась жива. Она оперлась на локти и стала отползать в сторону.

Но опять ошиблась. Насильник схватил ее за ногу и притянул к себе, расцарапав нежную кожу о еловые иголки, ковром устилавшие землю.

— Теперь ты, — приказал он напарнику, застегивая джинсы. Тот нерешительно засопел и сделал шаг в сторону. Тогда первый толкнул его к девушке.

— Не могу, — сдавленно произнес второй и подался назад. — Страшно.

— А на кулак нарваться не боишься? Давай!

— У меня и желания нет, — отказывался второй.

Оля слушала их перепалку с ужасом и молила Бога, чтобы кто-нибудь догадался, где она, и пошел ее искать.

— А так будет? — одним рывком насильник перевернул девушку на живот, поставил ее на колени. Он с силой провел по внутренней стороне ее бедер ладонями, потер пальцами больное место — Оля снова затряслась от ужаса и страха, потом похлопал по обнаженным ягодицам.

— Давай! По-собачьи. Можешь и вторую дырку расковырять. Разрешаю. Не бойся. Так она в глаза смотреть не будет.

Оля задергалась, замычала, но сильные руки прижали ее к земле, чуть не придушив от усердия. В полуобморочном состоянии она почувствовала, как что-то вяло прикасается к коже ее бедер, потом наливается и поднимается выше. Второй насильник скользнул в разорванную плоть легко, почти не причинив боли, но Оле уже было все равно: она потеряла сознание от недостатка воздуха.

Второй раз она очнулась от неприятного ощущения: ей казалось, будто сотни маленьких существ бегают по телу, оставляя жгучую боль. Она открыла глаза: летнее солнце уже поднялось над горизонтом и мгновенно ослепило. Дышать стало легче. Оля подняла по-прежнему связанные руки — кляп исчез.