Кому горшок мыть русская народная сказка читать

Русская народная сказка «Горшок» о споре ленивых мужа и жены, которые перепугали всех жителей села. Эта веселая небылица высмеивает лень, глупость и упрямство. Жили в одном селении ленивые супруги. И однажды поспорили они — кому горшочек мыть. Каждый находил причины, почему не он должен мыть горшочек из-под каши. И тогда поспорили лентяи — кто первым слово скажет, тот и проиграл. Лежат утром и молчат, затаив дыхание…

Горшок

Читать сказку на весь экран

Жили-были мужик да баба. Оба были такие ленивые… Так и норовят дело на чужие плечи столкнуть, самим бы только не делать… И дверь-то в избу никогда на крюк не закладывали: утром-де вставай да руки протягивай, да опять крюк скидывай… И так проживем.
Вот раз баба и свари каши. А уж и каша сварилась! Румяна да рассыпчата, крупина от крупины так и отваливается. Вынула баба кашу из печи, на стол поставила, маслицем сдобрила. Съели кашу и ложки облизали… Глядь, а в горшке-то сбоку да на донышке приварилась каша, мыть горшок надобно. Вот баба и говорит:
— Ну, мужик, я свое дело сделала — кашу сварила, а горшок тебе мыть!
— Да полно тебе! Мужиково ли дело горшки мыть! И сама вымоешь.
— А и не подумаю!мужик с бабой и Горшок— И я не стану.
— А не станешь — пусть так стоит!
Сказала баба, сунула горшок на шесток, а сама на лавку. Стоит горшок немытый.
— Баба, а баба! Надобно горшок-то вымыть!
— Сказано — твое дело, ты и мой!
— Ну вот что, баба! Уговор дороже денег: кто завтра первый встанет да перво слово скажет, тому и горшок мыть.
— Ладно, лезь на печь, там видно будет.
Улеглись. Мужик на печи, баба на лавке. Пришла темна ноченька, потом утро настало.
Утром-то никто и не встает. Ни тот, ни другой и не шелохнутся — не хотят горшка мыть.
Бабе надо коровушку поить, доить да в стадо гнать, а она с лавки-то и не подымается.
Соседки уже коровушек прогнали.
— Что это Маланьи-то не видать? Уж все ли поздорову?
— Да, бывает, позапозднилась. Обратно пойдем — не встретим ли…
И обратно идут — нет Маланьи.
— Да нет уж! Видно, что приключилося!
Соседка и сунься в избу. Хвать! — и дверь не заложена. Неладно что-то. Вошла, огляделась.
— Маланья, матушка!
А баба-то лежит на лавке, во все глаза глядит, сама не шелохнется.
— Почто коровушку-то не прогоняла? Ай нездоровилось? Молчит баба.
— Да что с тобой приключилось-то? Почто молчишь? Молчит баба, ни слова не говорит.
— Господи помилуй! Да где у тебя мужик-то?.. Василий, а Василий!
Глянула на печь, а Василий там лежит, глаза открыты — и не ворохнется.
— Что у тебя с женой-то? Ай попритчилось?
Молчит мужик, что воды в рот набрал. Всполошилась соседка:
— Пойти сказать бабам!
Побежала по деревне:
— Ой, бабоньки! Неладно ведь у Маланьи с Василием: лежат — пластом — одна на лавке, другой на печи. Глазоньками глядят, а словечушка не молвят. Уж не порча ли напущена?
Прибежали бабы, причитают около них:
— Матушки! Да что это с вами подеялось-то?.. Маланьюшка! Васильюшка! Да почто молчите-то?
Молчат оба что убитые.
— Да бегите, бабы, за попом! Дело-то совсем неладно выходит.
Сбегали. Пришел поп.
— Вот, батюшка, лежат оба — не шелохнутся; глазоньки открыты, а словечушка не молвят. Уж не попорчены ли?
Поп бороду расправил — да к печке:
— Василий, раб божий! Что приключилось-то?
Молчит мужик.
Поп — к лавке:
— Раба божия! Что с мужем-то?
Молчит баба.
Соседки поговорили, поговорили — да и вон из избы. Дело не стоит: кому печку топить, кому ребят кормить, у кого цыплята, у кого поросята.
Поп и говорит:
— Ну, православные, уж так-то оставить их боязно, посидите кто-нибудь.
Той некогда, другой некогда.
— Да вот,- говорит,- бабка-то Степанида пусть посидит, у нее не ребята плачут — одна живет.
А бабка Степанида поклонилась и говорит:
— Да нет, батюшка, даром никто работать не станет! А положи жалованье, так посижу.
— Да какое же тебе жалованье положить? — спрашивает поп да повел глазами-то по избе. А у двери висит на стенке рваная Маланьина кацавейка, вата клоками болтается. — Да вот,- говорит поп,- возьми кацавейку-то. Плоха, плоха, а все годится хоть ноги прикрыть.
Только это он проговорил, а баба-то, как ошпарена, скок с лавки, середь избы стала, руки в боки.
— Это что же такое? — говорит. — Мое-то добро отдавать? Сама еще поношу да из своих рученек кому хочу, тому отдам!
Ошалели все. А мужик-то этак тихонько ноги с печи спустил, склонился да и говорит:
— Ну вот, баба, ты перво слово молвила — тебе и горшок мыть.

Время чтения: 5 мин.

Жили-были старик со старухой. Ленивые-преленивые. Один на другого всякую работу перекидывали. Надо избу к ночи на крюк запереть – у них спор.

— Тебе запирать.

— Нет, тебе.

Отпирать поутру – опять спор.

— Тебе отпирать.

— Нет, тебе. Я вчера запирала.

Вот раз надумали они кашу сварить. После споров да раздоров сварила старуха горшок каши. Сели они, съели кашу, надо бы горшок мыть. Принялись старик со старухой опять спорить. Старуха говорит.

— Я кашу варила, а тебе горшок мыть.

— Нет, — говорит старик. Раз ты варила – тебе и мыть. А я никогда в жизни горшки не мыл и мыть не буду.

— А я сто раз мыло, больше не хочу.

— Экая ты упрямая да ленивая.

— Сам таков.

Спорили-спорили, ни один не желает горшок мыть. Остался горшок не мытый. Глянул на него старик и говорит.

— Старуха, а старуха.

— Чего тебе?

— А ведь горшок-то не мытый.

— Возьми да вымой.

— Сказал я тебе, не моё это дело.

— И я тебе сказала — не моё.

И давай опять спорить да браниться. Устал старик спорить и говорит.

— Вот что я надумал. Кто завтра утром первый заговорит – тому и горшок мыть.

Согласилась старуха. Улеглись они спать, старуха на печки, старик на лавке. Горшок на столе не мытый остался. Проспали они ночь, взошло солнышко, утро настало. Старуха на печке лежит, не встаёт. Старик на лавке лежит, помалкивают оба. Кто кого перемолчит. В хлеву корова мычит, доить её надо, в стадо гнать. Петух да куры кричат, на двор выйти хотят. Поросёнок визжит, есть просит. Старуха лежит, глазами водит, с печки не встаёт. Старик на неё посматривает, с лавки не поднимается. Горшок на столе не мытый стоит. Люди наработались, обедать сели. А старик да старуха всё лежат. Дивятся ближние соседи. Что такое? Ни беда ли какая случилась? Почему старуха корову в стадо не вывела, почему у неё печка не топится? Пришли, дёрнули дверь. Заперта дверь изнутри на крюк. Стали стучать – никто не отзывается. Тут уж и дальние соседи собрались. Стали совет держать. Что делать? Надо, говорят, дверь выломать, да посмотреть, не угорели ли они, не померли ли оба. Выломали дверь, вошли в избу, смотрят – старуха на печке лежит, старик на лавке. Оба дышат, у обоих глаза открыты, оба живы. Соседи спрашивают, что у вас случилось? Почему целый день лежите? Или не здоровы? Старуха молчит и старик молчит, соседи ничего понять не могут. Народу полная изба набилась, все говорят, шумят. Водой на старика со старухой брызгают, за рукава их дёргают. А старуха и старик молчат как убитые. Побежали за попом, может он знает, может он понимает. Пришёл поп, подошёл к печке, спрашивает старуху.

— Что у вас приключилось тут? Почему онемели?

Молчит старуха, только недобро на попа поглядывает. Поп к старику. Или язык отсох? Поп и говорит.

— Надо с ними оставить кого-нибудь, пока они в себя не придут. Одних их бросать нельзя. Кто с ними останется? Кто за ними присматривать будет?

Одна баба говорит.

— Мне не досуг. Мне бельё стирать да полоскать.

Другая говорит.

— Мне ребят кормить.

И той некогда, и другой некогда, и у третьей времечка нет. Тут одна старуха и выискалась.

— Я бы, — говорит, стала бы за ними присматривать. Да мне плату за это положить надо. Так-то я не согласна время проводить.

— Верно, — говорит поп. Надо тебе за труды плату получить. Только что же тебе дать?

Повёл он глазами по избе и усмотрел у двери на гвозде старухину шубу тёплую.

— Вот, — говорит. И возьмёшь эту шубу за свои услуги.

Только он проговорил это, как старуха скок с печки да к шубе. Ухватилась за неё и давай кричать.

— Да где это видано, да где это слыхано, чужим добром распоряжаться? Да я эту шубу только прошлым летом сшила. Да я за неё всякому глаза выцарапаю и волосья вырву.

Тут и старик с лавки вскочил, к старухе бросился, руками размахивает, кричит во весь голос.

— Ага, старая! Тебе горшок мыть. Тебе горшок мыть. Тебе. Ты первая заговорила. Ты.

Плюнул поп и все соседи плюнули.

– А ну их к бесу. Коли они живы и здоровы – пускай сами разбираются, кому горшок мыть.

Кому горшок мыть

Кому горшок мыть

Муж с женой были такие ленивые, что и сказать нельзя: дверь с вечера в сенях не запирали на засов.

– Вечером запирай, а утром открывай – одна морока! – говаривали они.

Как-то раз сварила жена кашу, сдобрила маслом. Кашу съели, и говорит хозяйка:

– Я кашу варила, а тебе, мужик, горшок мыть!

– Полно глупости болтать, – отвечает муж, – мужское ли дело горшки мыть. Вымоешь сама.

– И не подумаю, – сказала жена.

– И я не стану, – супротивится мужик.

– А не станешь – так пусть горшок хоть век немытый стоит!

Простоял горшок немытый до вечера. Снова говорит мужик:

– Баба, а баба! Надо бы горшок-то вымыть.

Взвилась жена вихрем:

– Сказала – твоё дело, вот ты и мой!

– Ну вот что! Пусть будет не по-твоему, не по-моему. Уговоримся так: кто завтра первое слово скажет – тому и горшок мыть.

– Ладно, ложись спать – утро вечера мудренее.

Легли спать. Баба на лавке, мужик на печи.

Поутру ни тот, ни другой не встают, лежат каждый на своём месте, не шевелятся, молчат.

Соседи давно коров подоили, и пастух угнал стадо. Соседки толкуют меж собой:

– Чего это Маланья нынче припозднилась? Корову не выгоняла. Уж не приключилось ли чего у них? Надо бы проведать!

Покуда так судили-рядили, одна соседка шасть к ним. Стукнула в окошко раз, другой, никто не отзывается. Она на двор да в избу, благо дверь не заперта на засов.

Вошла и видит: хозяйка лежит на лавке.

– Чего лежишь-то?

А Маланья лежит, глазами по избе шарит, а не шевелится и ответу не подаёт…

Глянула соседка на печь, а там хозяин лежит, глаза открыты, а ни рукой, ни ногой не шевелит и молчит.

Всполошилась соседка:

– Да что это у вас тут деется?!

Кинулась прочь из избы, а на улице заголосила:

– Ой, тoшненько! Ой, люди добрые! Да что это творится-то тут!

И принялась рассказывать соседкам:

– Одна на лавке, а другой на печи лежат, зенками[1] ворочают, а сами не шевелятся и голосу не подают!

Сбежались бабы в Маланьину избу. Глядят то на Маланью, то на хозяина:

– Что с вами? Может, за фершалом аль за попом послать?

Молчат хозяева, будто воды в рот набрали, глядят во все глаза, а не шевелятся и голосу не подают.

Поговорили, посудачили между собой соседки, да не век толочься в чужой избе, у каждой свои дела. Стали расходиться. А одна и промолвила:

– Бабоньки! Негоже их одних-то оставлять. Надо кому-нибудь побыть с ними, покараулить, пока десятский да фершал не придут. Видно, уж не жильцы они, бедные, на этом свете!

Проговорила так, а бабы все к двери да прочь из избы.

– Ой, у меня тесто из квашни уйдёт! – кричит одна.

– А у меня дети малые ещё не кормлены! – спохватилась другая.

– А меня хоть озолотите, не останусь одна с ними – боязно одной-то, бабоньки!

– Ну ладно: уж коли так, делать нечего, посижу с ними я, – проговорила кривая бобылка. – Люди они были хорошие, хоть и ленивые. Ступайте да поторопите десятского. А мне за то хоть вот Маланьин кафтанишко не пожалейте, бабы, отдать. Ей всё одно уже не нашивать…

– А ты не зарься на чужое добро! – вскричала Маланья и вскочила с лавки. – Не тобой справлено, не тебе и носить мой кафтан!

В ту же минуту муж тихонько ноги с печи спустил и говорит:

– Ну, Маланья, ты первая заговорила, тебе и горшок мыть!

Соседки остолбенели, а опомнившись, плюнули да и вон из избы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Читайте также

«Кому сказатеньки…»

«Кому сказатеньки…»
№ 14.

Кому сказатеньки,
Как важно жила барынька?
Нет, не важная барыня,
А, так сказать, лягушечка:
Толста, низка и в сарафане,
И дружбу вела большевитую
С сосновыми князьями.
И зеркальные топила
Обозначили следы,
Где она весной ступила,
Дева ветреной

КОМУ ЗА МАХОРКОЙ ИДТИ* (СОЛДАТСКИЕ ПОБРЕХУШКИ)

КОМУ ЗА МАХОРКОЙ ИДТИ*
(СОЛДАТСКИЕ ПОБРЕХУШКИ)
Послал в летнее время фельдфебель трех солдатиков учебную команду белить. «Захватите, ребята, хлебца да сала. До вечера, поди, не управитесь, так чтобы в лагерь зря не трепаться, там и заночуете. А к завтрему в обед и

«Кому нужны твои сомненья…»

«Кому нужны твои сомненья…»

Кому нужны твои сомненья,
Твоя Мария, твой рассвет?
– О, совершенно никому…

Ты не герой, конечно, и не гений.
Ты любишь, ты поэт.
Тоскуешь. По чему?

О, эта боль плебейских вдохновений,
И слезы тихие взволнованных мещан.
– И эти лица так

Кому на Руси жить плохо?

Кому на Руси жить плохо?

В: Кому на Руси жить плохо?
О: Говорливому меньшинству.
Появились удивительные люди. Их появление было вполне предсказуемо, но когда исполняются прогнозы, сделанные по исторической аналогии, это как раз самое обидное: значит, все действительно

Кому повезло с президентом?

Кому повезло с президентом?

В: Кому повезло с президентом?
О: Как всегда, Америке.
Вот они стоят передо мной, как живые, их так часто показывают по телевизору, что реальность, кажется, ничего уже не добавила бы к сложившемуся представлению. С одним из них я пил чай, другого

Сюжет третий «КОМУ ВЫ ПОРУЧИЛИ!..»

Сюжет третий
«КОМУ ВЫ ПОРУЧИЛИ!..»
Эта фраза из письма Шолохова Твардовскому.Дело было вскоре после того, как Василий Семенович Гроссман сдал в редакцию «Нового мира» рукопись своего романа «Сталинград». (Точная дата этого события известна: это было 2 августа 1949 года).

КАК КОМУ УГОДНО[7] Рассказы, сцены, размышления и афоризмы

КАК КОМУ УГОДНО[7]
Рассказы, сцены, размышления и афоризмы

I
СЛОВО К ЧИТАТЕЛЮ
Всегда меня удивляло, как это люди не исполняют своего долга. Как известно всем и каждому, вся жизнь человеческая есть не что иное, как непрерывное служение всякого рода обязанностям, которые для

Кому она нужна, эта критика?

Кому она нужна, эта критика?
Предупреждаю злоехидного читателя: критические стрелы, выпущенные в данных заметках по разным адресам, выпущены и по собственному адресу тоже. Как было верно указано тов. Сталиным, «критика и самокритика – движущие силы нашего

«Тот кому дано возмущать воду»

«Тот кому дано возмущать воду»
Во всяком акте художественного воздействия есть исцеление, и после Фехнера нельзя к понятии катарсиса не мыслить, помимо стороны психологической, и физиологическую. Озону жизни, которым дышат души в трагедии, параллелен, должно быть,

VI Голос рассказчика и кому он принадлежит

VI
Голос рассказчика и кому он принадлежит

Почему этот кто-то не вы
Не сомневаюсь, что тот, кто читает эту книгу, находится под впечатлением от ее автора. Надеюсь, вы понимаете, что эту книгу написал не робот. Произведение всегда несет отпечаток личности автора. Думаю, вы

«Кому на Руси жить хорошо» (Поэма) Пересказ

«Кому на Руси жить хорошо»
(Поэма)
Пересказ
ПрологВ сказочной форме автор изображает спор семерых крестьян о том, «кому живется весело, вольготно на Руси». Спор перерастает в драку, затем мужички мирятся и решают между собой спросить царя, купца и попа, кто счастливее, не

Русская народная сказка Горшок

Жили-были мужик да баба. Оба были такие ленивые… Так и норовят дело на чужие плечи столкнуть, самим бы только не делать… И дверь-то в избу никогда на крюк не закладывали: утром-де вставай да руки протягивай, да опять крюк скидывай… И так проживем.

Вот раз баба и свари каши. А уж и каша сварилась! Румяна да рассыпчата, крупина от крупины так и отваливается. Вынула баба кашу из печи, на стол поставила, маслицем сдобрила. Съели кашу и ложки облизали… Глядь, а в горшке-то сбоку да на донышке приварилась каша, мыть горшок надобно. Вот баба и говорит:

— Ну, мужик, я свое дело сделала — кашу сварила, а горшок тебе мыть!

— Да полно тебе! Мужиково ли дело горшки мыть! И сама вымоешь.

— А и не подумаю!

— И я не стану.

— А не станешь — пусть так стоит! Сказала баба, сунула горшок на шесток, а сама на лавку.

Стоит горшок немытый.

— Баба, а баба! Надобно горшок-то вымыть!

— Сказано — твое дело, ты и мой!

— Ну вот что, баба! Уговор дороже денег: кто завтра первый встанет да перво слово скажет, тому и горшок мыть.

— Ладно, лезь на печь, там видно будет.

Улеглись. Мужик на печи, баба на лавке. Пришла темна ноченька, потом утро настало.

Утром-то никто и не встает. Ни тот, ни другой и не шелохнутся — не хотят горшка мыть.

Бабе надо коровушку поить, доить да в стадо гнать, а она с лавки-то и не подымается.

Соседки уже коровушек прогнали.

— Что это Маланьи-то не видать? Уж все ли по-здорову?

— Да, бывает, позапозднилась. Обратно пойдем — не встретим ли…

И обратно идут — нет Маланьи.

— Да нет уж! Видно, что приключилося! Соседка и сунься в избу. Хвать! — и дверь не заложена. Неладно что-то. Вошла, огляделась.

— Маланья, матушка!

А баба-то лежит на лавке, во все глаза глядит, сама не шелохнется.

— Почто коровушку-то не прогоняла? Ай нездоровилось?

Молчит баба.

— Да что с тобой приключилось-то? Почто молчишь?

Молчит баба, ни слова не говорит.

— Господи помилуй! Да где у тебя мужик-то? Василий, а Василий!

Глянула на печь, а Василий там лежит, глаза открыты — и не ворохнется.

— Что у тебя с женой-то? Ай попритчилось? Молчит мужик, что воды в рот набрал. Всполошилась соседка:

— Пойти сказать бабам! Побежала по деревне:

— Ой, бабоньки! Неладно ведь у Маланьи с Василием: лежат пластом — одна на лавке, другой на печи. Глазоньками глядят, а словечушка не молвят. Уж не порча ли напущена?

Прибежали бабы, причитают около них: — Матушки! Да что это с вами подеялось-то? Маланьюшка! Васильюшка! Да почто молчите-то?

Молчат оба что убитые.

— Да бегите, бабы, за попом! Дело-то совсем неладно выходит.

Сбегали. Пришел поп.

— Вот, батюшка, лежат оба — не шелохнутся; глазоньки открыты, а словечушка не молвят. Уж не попорчены ли?

Поп бороду расправил — да к печке:

— Василий, раб божий! Что приключилось-то? Молчит мужик. Поп — к лавке:

— Раба божия! Что с мужем-то?

Молчит баба.

Соседки поговорили, поговорили — да и вон из избы. Дело не стоит: кому печку топить, кому ребят кормить, у кого цыплята, у кого поросята.

Поп и говорит:

— Ну, православные, уж так-то оставить их боязно, посидите кто-нибудь.

Той некогда, другой некогда.

— Да вот, — говорят, — бабка-то Степанида пусть посидит, у нее не ребята плачут — одна живет. А бабка Степанида поклонилась и говорит:

— Да нет, батюшка, даром никто работать не станет! А положи жалованье, так посижу.

— Да какое же тебе жалованье положить? — спрашивает поп да повел глазами-то по избе. А у двери висит на стенке рваная Маланьина кацавейка, вата клоками болтается. — Да вот, — говорит поп, — возьми кацавейку-то. Плоха, плоха, а все годится хоть ноги прикрыть.

Только это он проговорил, а баба-то, как ошпарена, скок с лавки, середь избы стала, руки в боки.

— Это что же такое? — говорит. — Мое-то добро отдавать? Сама еще поношу да из своих рученек кому хочу, тому отдам!

Ошалели все. А мужик-то этак тихонько ноги с печи спустил, склонился да и говорит:

— Ну вот, баба, ты перво слово молвила — тебе и горшок мыть.

Жили-были мужик да баба. Оба были такие ленивые… Так и норовят дело на чужие плечи столкнуть, самим бы только не делать… И дверь-то в избу никогда на крюк не закладывали: утром-де вставай да руки протягивай, да опять крюк скидывай… И так проживем.

Вот раз баба и свари каши. А уж и каша сварилась! Румяна рассыпчата, крупина от крупины так и отваливается. Вынула баба кашу из печи, на стол поставила, маслицем сдобрила. Съели кашу и ложки облизали… Глядь, а в горшке-то сбоку да на донышке приварилась каша, мыть горшок надобно. Вот баба и говорит:

— Ну, мужик, я свое дело сделала — кашу сварила, а горшок тебе мыть!
— Да полно тебе! Мужиково ли дело горшки мыть! И сама вымоешь.
— А и не подумаю!
— И я не стану.
— А не станешь — пусть так стоит

Сказала баба, сунула горшок на шесток, а сама на лавку.

Стоит горшок немытый.

— Баба, а баба! Надобно горшок-то вымыть!
— Сказано — твое дело, ты и мой!
— Ну вот что, баба! Уговор дороже денег: кто завтра первый встанет да перво слово скажет, тому и горшок мыть.
— Ладно, лезь на печь, там видно будет.

Улеглись. Мужик на печи, баба на лавке. Пришла темна ноченька, потом утро настало.
Утром-то никто и не встает. Ни тот, ни другой и не шелохнутся — не хотят горшка мыть.
Бабе надо коровушку поить, доить да в стадо гнать, а она с лавки-то и не подымается.
Соседки уже коровушек прогнали.

— Что это Маланьи-то не видать? Уж все ли поздорову?
— Да, бывает, позапозднилась. Обратно пойдем — не встретим ли…
И обратно идут — нет Маланьи.
— Да нет уж! Видно, что приключилося!

Соседка и сунься в избу. Хвать! — и дверь не заложена. Неладно что-то. Вошла, огляделась.
— Маланья, матушка!
А баба-то лежит на лавке, во все глаза глядит, сама не шелохнется.
— Почто коровушку-то не прогоняла? Ай нездоровилось?

Молчит баба.
— Да что с тобой приключилось-то? Почто молчишь?

Молчит баба, ни слова не говорит.
— Господи помилуй! Да где у тебя мужик-то?.. Василий, а Василий!

Глянула на печь, а Василий там лежит, глаза открыты — и не ворохнется.
— Что у тебя с женой-то? Ай попритчилось?

Молчит мужик, что воды в рот набрал. Всполошилась соседка:
— Пойти сказать бабам!

Побежала по деревне:
— Ой, бабоньки! Неладно ведь у Маланьи с Василием: лежат — пластом — одна на лавке, другой на печи. Газоньками глядят, а словечушка не молвят. Уж не порча ли напущена?

Прибежали бабы, причитают около них:
— Матушки! Да что это с вами подеялось-то?.. Маланьюшка! Васильюшка! Да почто молчите-то?

Молчат оба что убитые.
— Да бегите, бабы, за попом! Дело-то совсем неладно выходит.

Сбегали. Пришел поп.
— Вот, батюшка, лежат оба — не шелохнутся; глазоньки открыты, а словечушка не молвят. Уж не попорчены ли?

Поп бороду расправил — да к печке:
— Василий, раб божий! Что приключилось-то?

Молчит мужик. Поп — к лавке:
— Раба божия! Что с мужем-то?
Молчит баба.

Соседки поговорили, поговорили — да и вон из избы. Дело не стоит: кому печку топить, кому ребят кормить, у кого цыплята, у кого поросята.

Поп и говорит:
— Ну, православные, уж так-то оставить их боязно, посидите кто-нибудь.
Той некогда, другой некогда.
— Да вот, — говорит, — бабка-то Степанида пусть посидит, у нее не ребята плачут — одна живет.

А бабка Степанида поклонилась и говорит:
— Да нет, батюшка, даром никто работать не станет! А положи жалованье, так посижу.
— Да какое же тебе жалованье положить? — спрашивает поп да повел глазами-то по избе. А у двери висит на стенке рваная Маланьина кацавейка, вата клоками болтается. — Да вот, — говорит поп, — возьми кацавейку-то. Плоха, плоха, а все годится хоть ноги прикрыть.

Только это он проговорил, а баба-то, как ошпарена, скок с лавки, середь избы стала, руки в боки.
— Это что же такое? — говорит. — Мое-то добро отдавать? Сама еще поношу да из своих рученек кому хочу, тому отдам!

Ошалели все. А мужик-то этак тихонько ноги с печи спустил, склонился да и говорит:
— Ну вот, баба, ты перво слово молвила — тебе и горшок мыть.

  • Шабарша
  • Лиса исповедница
  • Глиняный парень
  • Ночные пляски
  • Петушок — золотой гребешок и жерновцы

Сказочная фея
↑ Вверх

Кому горшок мыть?

Автор.

За зелёными лесами,

За широкими полями,

Не на небе, на земле

Жил старик с женой в селе.

Целый день в делах старуха,

А старик не чешет уха.

На печи себе сидит,

Балалаечкой бренчит.

Старик.

Тренди- бренди,

Тренди- бренди…

Старуха.

Дед, бренчать тебе не лень?

Старик.

Тренди- бренди,

Тренди- бренди…

Старуха.

Так бренчит вот целый день…(Вздыхает, обращается к старику)

Хватит уж, садись обедать!

Старик.

Кашки мне не грех отведать.

(едят кашу)

Кашка славная была,

Прибирайся со стола!

Старуха.

Нынче очередь твоя,

Кашу –то варила я!

Так, что мой горшочек смело…

Старик.

Не мужское это дело.

Мыть горшок не стану я,

Значит, очередь твоя!

Старуха.

Слушай, дед, давай играть.

Будем с тобой молчать,

Кто вперёд заговорит,

Тот горшок и будет мыть.

Старик.

Ну, согласен, так и быть,

Прекращаем говорить,

Раз, два, три, четыре, пять,

Начинаем мы молчать!

(Старики садятся на лавку и молчат. Вбегают в комнату их внучки).

Валя.

Здравствуй, бабушка!

( Старуха молчит, девочка удивляется)

И дед!

Что у вас тут на обед?

Света.

Да у них обеда нет!

Печь не топлена, гляди,

И в кадушке нет воды,

А в хлеву кричит коза.

Что случилось тут такого?

(Девочки догадываются, в чём дело, подмигивают друг другу.)

Валя.

Видно, спят они тут сладко.

Света, глянь, какая шапка!

(Снимает с головы дед шапку, отдаёт Свете.)

Света.

А какая балалайка!

Ну- ка, Валя, поиграй- ка!

(Валя берёт балалайку)

Валя.

На очки, Светлана, глянь!

Вещь хорошая, нее дрянь!

(Снимает со старухи очки и надевает их на Свету)

Ты, Светлана, в них — красотка,

Хоть висят до подбородка!

(Старики молчат из последних сил)

Света.

Что б ещё тут, Валя, взять?

Погляди – ка на кровать…

Валя.

Это ж дедова дублёнка

С прошлогоднего телёнка.

Света.

Нам дублёночка сгодится.

Валя.

А не будет дед сердиться?

Света.

Пока спят они – мы в дверь…

Старик.

Нет уж, не смолчу теперь!

(Выхватывает из рук Вали свой тулуп)

Что б тулупчик свой отдать?-

Нет! Такому не бывать!

Валя.

Не возьмём уж, так и быть!

Старуха.

Старик, тебе горшочек мыть!!!

Старик.

Проиграл, придётся мыть…

(Старик моет горшок)

Старуха.

Значит, так тому и быть!

Валя.

Сказка- ложь, а в ней – намёк,

Света.

Всем, кто слушал нас, — урок!

Старик.

Лень нам с вами не дружок!

Старуха.

Что, старик, помыл горшок?

Понравилась статья? Поделить с друзьями:

Не пропустите также:

  • Кому в рассказе бежин луг принадлежит большая часть монологов
  • Кому в литературе удалось с вашей точки зрения наиболее ярко отразить эпоху перемен сочинение
  • Кому в детстве не читали сказок об огненных змеях летающих по небу
  • Кому был посвящен рассказ м а шолохова судьба человека
  • Кому бы то нибыло как пишется

  • 0 0 голоса
    Рейтинг статьи
    Подписаться
    Уведомить о
    guest

    0 комментариев
    Старые
    Новые Популярные
    Межтекстовые Отзывы
    Посмотреть все комментарии