I вариант.
1. В каком году было написано произведение “Бедная Лиза”:
а) 1793
б) 1792 +
в) 1786
2. К какому литературному направлению относится это произведение:
а) Сентиментализм +
б) Классицизм
в) Романтизм
3. Какие признаки сентиментализма присущи произведению “Бедная Лиза”:
а) противопоставление героя и общества, поиск идеалов
б) однозначность образов, единство времени, действия и места
в) неоднозначность образов, чувство как высшая ценность +
4. Кто из героев произведения любил “те предметы, которые трогают сердце и заставляют проливать слезы нежной скорби”:
а) рассказчик +
б) Эраст
в) Лиза
5. Кем был отец Лизы:
а) учителем при местной семинарии
б) сельским врачом
в) зажиточным крестьянином +
6. Какие цветы продавала Лиза в день знакомства с Эрастом:
а) подснежники
б) ландыши +
в) ромашки
7. О ком из героев эти слова: “с изрядным разумом и добрым сердцем, добрым от природы, но слабым и ветреным”:
а) о Лизе
б) об отце Лизы
в) об Эрасте +
8. Как Эраст называл Лизу:
а) “Пастушка” +
б) “Нимфа”
в) “Рукодельница”
9. Почему Эрасту пришлось покинуть Лизу:
а) Эраст переехал с родителями в Петербург
б) мать Лизы запретила им видеться
в) Эраст ушел на войну +
10. Что решил сделать Эраст, чтобы поправить материальное положение после того как проиграл в карты свое состояние:
а) попросить нужную сумму у друзей
б) жениться на богатой вдове +
в) уехать воевать в Европу
11. Что сделала Лиза, узнав об измене Эраста:
а) покончила жизнь самоубийством +
б) ушла в монастырь
в) вышла замуж за нелюбимого
12. К какому сословию принадлежит Эраст:
а) крестьяне
б) дворяне +
в) мещане
13. Сколько лет Лизе, когда она встречает Эраста:
а) 17 +
б) 16
в) 18
14. В каком городе Лиза встречает Эраста:
а) Петербург
б) Киев
в) Москва +
15. Какого цвет глаза у Лизы:
а) голубые +
б) карие
в) зелёные
16. Какие книги читает Эраст:
а) медицинский словарь
б) романы +
в) книги по истории
17. Где живет Лиза:
а) в подвале
б) в каменном доме
в) в хижине +
18. С кем живет Лиза:
а) с отцом и матерью
б) с матерью +
в) с отцом
19. Какие изделия умеет вязать Лиза:
а) сумки
б) ковры
в) чулки +
20. Что происходит с Эрастом на войне? Он:
а) пьянствует
б) играет в карты +
в) служит в штабе
II вариант.
1. Художественное своеобразие сентиментализма, основоположником которого в России был Карамзин, состоит в:
а) изображении внутреннего мира и чувств человека +
б) воспитании внешней красоты человека
в) изучении личностных качеств человека
2. Жанр “Бедной Лизы”:
а) рассказ
б) повесть +
в) очерк
3. “До сего времени, просыпаясь вместе с птичками, ты вместе с ними веселилась утром, и чистая, радостная душа светилась в глазах твоих, подобно как солнце светится в каплях росы небесной…” – пишет Карамзин о Лизе:
а) как о легкомысленной девушке
б) с иронией
в) как о человеке чистом душой +
4. Эраст был:
а) умный
б) ветреный и слабый +
в) добрый от природы
5. Эраста привлекла в Лизе:
а) бедность
б) чистота и аккуратность
в) естественная красота +
6. Что сделал Эраст:
а) ничего не говорил о будущем
б) сказал, что по смерти матери возьмет ее к себе и будет жить с ней неразлучно в деревне, в дремучих лесах +
в) сразу предложил Лизе выйти за него замуж
7. Слова признания в любви к Лизе прозвучали из уст Эраста как:
а) гром небесный +
б) шелест листьев
в) восхитительная музыка
8. “Когда там, в новой жизни, увидимся, я узнаю тебя, нежная Лиза” — это слова:
а) слова Эраста
б) матери
в) повествователя +
9. Картины природы в этом произведении:
а) являются фоном повествования
б) передают настроение Лизы +
в) показывают смену времен года
10. Фраза из произведения, которая стала крылатой:
а) “И крестьянки любить умеют” +
б) “Однако ж, Лиза, лучше кормиться трудами своими и ничего не брать даром”
в) “Смерть за отечество не страшна…”
11.Автор начинает произведение «Бедная Лиза»:
а) С упоминания о бедной девушке и ее матери
б) С рассказа о полевых цветах
в) С описания вида Москвы+
12. Цветы, которые продавала Лиза, когда увидела Эраста?
а) Тюльпаны
б) Ромашки
в) Ландыши+
13. Какие слова произнес молодой человек, покупая цветы у Лизы?
а) «Я думаю, что прекрасные ландыши, сорванные руками прекрасной девушки, стоят рубля.»+
б) «Я думаю, что прекрасней? Девушка или цветы, которые она продает.»
в) «Я думаю, что и рубля мало за цветы из рук такой прекрасной девушки.»
14. Куда, как думала Лиза, уехал Эраст?
а) В другую страну
б) В армию+
в) На курорт
15. В конце повести Лиза:
а) рожает ребёнка и выходит замуж за своего возлюбленного
б) убивает своего возлюбленного
в) кончает жизнь самоубийством+
г) умирает от болезни
16. Выберите, какое изобразительно-выразительное средство использует Н. М. Карамзин, описывая чувства Лизы: «щёки её пылали, как заря в ясный летний вечер»?
а) метафора
б) эпитет
в) олицетворение
г) сравнение+
17. Причина, по которой Лиза не могла выйти замуж за этого молодого человека?
а) Он уезжал в другую страну
б) Он не хотел проводить свадьбу
в) Они были из разных сословий+
18. Определите отношение Н.М. Карамзина к Эрасту?
а) презирает его
б) осуждает предательство по отношению к Лизе
в) понимает его, сочувствует ему+
г) авторское отношение к герою не прослеживается в произведении
19. История любви Лизы и Эраста заканчивается так:
а) Герои поженились.
б) Эраст предложил руку и сердце Лизе, но она отказала в силу неравного социального положения.
в) Эраст женился на богатой невесте, а Лиза вышла замуж за пастуха.
г) Эраст предал любимую, которая не вынесла этого и покончила жизнь самоубийством.+
20. Какова роль природы в произведении:
а) природа является фоном повествования
б) по картинам природы можно судить о времени года
в) природа передаёт настроение Лизы+
г) автор считал, что без пейзажных зарисовок его произведение будет неполным
«Бедная Лиза» — знаковое произведение, положившее начало русской оригинальной прозе. Повесть является первым и наиболее удачным воплощением традиций сентиментализма, который пришел на смену классицизму и стал основанием для расцвета реализма во второй половине века.
Повесть стала блестящим дебютом для молодого Николая Карамзина, которому на момент ее публикации ее в «Московском журнале» исполнилось 26 лет. В считанные месяцы после издания «бедной Лизы» начинающий писатель стал знаменитым на всю страну. Повесть – передовое произведение для своего времени. Ее отличительные черты:
- Демократичность: герои – крестьяне, которых в конце 18 века в России считали предметом собственности;
- образы приближены к реалистичным характерам, которые имеют положительные и отрицательные черты;
- субъективное описание, наличие образа автора;
- трагический сюжет – популярный в литературе сюжет автор приблизил к действительности, однако главной причиной трагедии становятся особенности характеров персонажей, а не социальное неравенство, о котором заговорят позднее;
- использование русского материала: Карамзин привязывает сюжет к действительности, описывая реальные места Подмосковья.
- смешение трех штилей языка, которые разделяли классицисты, введение новых слов-калек, отказ от старославянизмов, стиль речи более приближен к разговорному.
Цитаты главных героев
«Бог дал мне руки, чтобы работать, — говорила Лиза, ты кормила меня своею грудью и ходила за мною, когда я была ребенком; теперь пришла моя очередь ходить за тобою» Лиза.
—Героиня утешает старушку-мать, которая переживает, что дочери приходится много работать. Автор впервые в официальной культуре обратился к изображению крестьян, которых не считали полноценными людьми. Лиза обладает высокими человеческими качествами и чувством долга.
«Никто не владей вами!» — сказала Лиза, чувствуя какую-то грусть в сердце своем» Лиза.
— Героиня бросила в реку цветы, которые принесла в город для продажи Эрасту после их первой встречи и не дождалась его. Уже с первых строк автор предостерегает Лизу, невольно напрашивается параллель между гибелью девушки и этой сценой.
«Матушка! Матушка! Как этому статься? Он барин, а между крестьянами…». Лиза.
— героиня отвечает материна на ее замечание о том, что Эраст – хороший жених. Подчеркивается социальное неравенство героев, которое делает невозможным их законный союз. В душе героини возникает конфликт между чувством и разумом, который характерен для сентиментальной прозы.
«Натура призывает меня в свои объятия, к чистым своим радостям», — думал он и решился — по крайней мере на время — оставить большой свет» Эраст.
— Слова выражают впечатление героя после первых встреч с Лизой. Для него героиня – это часть незнакомого ему крестьянского мира, близкого к природе. Он желает новых ощущений и радостей. У героя не возникает страха за судьбу Лизы.
«Ах нет, Лиза! Ей не надобно ничего сказывать» Эраст.
— Уже после первого свидания герой предупреждает Лизу, чтобы она ничего не говорила матери.
«Ах! Я скорее забуду душу свою, нежели милого моего друга!» Лиза.
— Мысли счастливой героини после первых признаний в любви. Автор показывает, что героиню ведет сильное чувство любви, ради которой отрекается от доводов разума, забывает о долге.
«Ты обижаешь меня. Для твоего друга важнее всего душа, чувствительная, невинная душа, — и Лиза будет всегда ближайшая к моему сердцу» Эраст.
— так отвечает герой, на замечание Лизы о том, что их брак невозможен. Уже с первых свиданий он ищет только наслаждение, забывая об ответственности перед девушкой.
«Мне казалось, что я умираю, что душа моя… Нет, не умею сказать этого!.. Ты молчишь, Эраст? Вздыхаешь?.. Боже мой! Что такое?» Лиза.
— Смятение героини после рокового свидания. Для автора, как и для его современников, незаконная любовь в полном ее проявлении – порок. Грех разрушает гармонию души, губит героиню.
«Смерть за отечество не страшна, любезная Лиза» Эраст.
— Слова героя о военной службе. Как показывает повествование, Эраст лицемерно относится не только к любви, но и к гражданскому долгу. Он не готов рисковать собой, его служба кончилась разорением после проигрышей в карточных играх.
«Мне нельзя жить, — думала Лиза, — нельзя!.. О, если бы упало на меня небо! Если бы земля поглотила бедную!.. Нет! небо не падает; земля не колеблется! Горе мне» Лиза.
— Слова героини после последней встречи с Эрастом. Лиза понимает, что сгубила себя, отдав честь и забыв о долге ради чувства.
Цитаты второстепенных персонажей
«Однако ж, Лиза, лучше кормиться трудами своими и ничего не брать даром» Мать Элизы.
— Наставление старушки, после того, как Лиза рассказа о продаже цветов. Автор в очередной раз подчеркивает положительные качества крестьян, жизнь которых основана на понятии долга, нравственности, честности и труда. на этом фоне невыгодно выглядит существование Эраста, наполненное скукой, картежными играми, любовными увлечениями.
«Шестой десяток доживаю на свете, а все еще не могу наглядеться на дела господни, не могу наглядеться на чистое небо, похожее на высокий шатер, и на землю, которая всякий год новою травою и новыми цветами покрывается» Мать Элизы.
— Впечатления героини, порожденные красотой природы. Высказывание раскрывает смысл жизни крестьянина, близкого к природе, умеющего наслаждаться ее красотой и находить в этом удовлетворение.
Цитаты автора
«Стоя на сей горе, видишь на правой стороне почти всю Москву, сию ужасную громаду домов и церквей, которая представляется глазам в образе величественного амфитеатра: великолепная картина, особливо, когда светит на нее солнце, когда вечерние лучи его пылают на бесчисленных златых куполах, на бесчисленных крестах, к небу возносящихся!»
—Карамзин – первый, кто в русской прозе изобразил реалии России.
«Ах! Я люблю те предметы, которые трогают мое сердце и заставляют меня проливать слезы нежной скорби!»
— В повести высока роль повествователя, который выражает авторскую позицию. Вся история передана через его субъективное восприятие.
«К тому же бедная вдова, почти беспрестанно проливая слезы о смерти мужа своего — ибо и крестьянки любить умеют!» — день ото дня становилась слабое и совсем не могла работать.
— Повествователь о старушке. Высказывание «и крестьянки любить умеют» стало крылатым выражением. Произведение всколыхнуло русское общество, впервые крестьяне- не уступают в душевной красоте и личным качествам представителей высшего света, а иногда и превосходят их.
«Молодой человек не хотел удерживать ее, может быть, для тот, что мимоходящие начали останавливаться и, смотря на них, коварно усмехались»
— Реакция окружающих людей во время первой встречи Эраста и Лизы. Автор с первого знакомства героев ожидает несчастливую концоку их романа. Если у девушки чувство любви ассоциируется с идеалом, самопожертвованием, то юноша, не смотря на искренние чувства, играет роль рокового соблазнителя.
«…нектар из рук Гебы не мог бы показаться ему вкуснее… уверяла незнакомца, что полотно, вытканное Лизой, и чулки, вывязанные Лизой, бывают отменно хороши и носятся долее всяких других»
— Эраст впервые пришел в хижину, девушка угостила его молоком, а старушка радовалась, то гость готов покупать всю Лизину работу. Повествователь сочетает черты высокого и низкого стилей в языковой канве повести. После сравнения античного происхождения, характерного для высокого слога, идет разговор на бытовую тему.
«Теперь читатель должен знать, что сей молодой человек, сей Эраст был довольно богатый дворянин, с изрядным разумом и добрым сердцем, добрым от природы, но слабым и ветреным»
— Повествователь создает живые персонажи с неоднозначными чертами характера. Герой близок современнику Карамзина.
«Ах, Лиза, Лиза! Что с тобою сделалось? До сего времени, просыпаясь вместе с птичками, ты вместе с ними веселилась утром, и чистая, радостная душа светилась в глазах твоих, подобно как солнце светится в каплях росы небесной; но теперь ты задумчива, и общая радость природы чужда твоему сердцу»
— Повествователь открыто выражает свою позицию, сопереживает герою. Важное значение играет образ природы, который способствует выражению эмоционального состояния героев. Разлад героев с натурой, как называет ее автор, приводит к дисгармонии.
«Эраст восхищался своей пастушкой — так называл Лизу — и, видя, сколь она любит его, казался сам себе любезнее»
— В отличие от многочисленных описаний чувств Лизы, которая испытывает большое светлое чувство, автор скромно упоминает об эмоциях молодого человека, не называя их любовью. Искреннее отношение девушки лишь питает эгоизм Эраста.
«Безрассудный молодой человек! Знаешь ли ты свое сердце? Всегда ли можешь отвечать за свои движения? Всегда ли рассудок есть царь чувств твоих?»
— Сентименталисты признавали преобладание чувств над разумом.
«Грозно шумела буря, дождь лился из черных облаков — казалось, что натура сетовала о потерянной Лизиной невинности»
— Пример выражения авторской позиции через описание стихии. Образ грозы, как символа гибели девушки, стал знаковым для русской литературы.
«Платоническая любовь уступила место таким чувствам, которыми он не мог гордиться и которые были для него уже не новы»
— Слова автора после греховного падения влюбленных. В повествовании возникает конфликт между платонической любовью и плотским наслаждением. Если первое возвышает и приносит счастье, созидает, то второе разрушает. Автор осуждает греховное падение молодых людей, которое стало началом гибели девушки и морального падения молодого человека.
«Сердце мое обливается кровью в сию минуту. Я забываю человека в Эрасте — готов проклинать его — но язык мой не движется — смотрю на небо, и слеза катится по лицу моему. Ах! Для чего пишу не роман, а печальную быль?»
—Выражена авторская эмоциональная оценка предательства Эраста. В отличие от идеальных переводных романов, господствующих в литературе второй половины 18 века, Карамзин впервые приблизил сюжет к реалиям жизни, чем поразил современников.
«Он решился на то и переехал жить к ней в дом, посвятив искренний вздох Лизе своей. Но все сие может ли оправдать его?»
— После разорения Эраст возвращает себе финансовое благополучие с помощью брака на богатой вдове. Автор не отказывает герою в искреннем чувстве к Лизе, однако слабый характер побеждает лучшие порывы героя, выраженные только его словами.
«Таким образом скончала жизнь свою прекрасная душою и телом. Когда мы там, в новой жизни, увидимся, я узнаю тебя, нежная Лиза!»
—Автор сочувствует погибшей героини. Одной из черт сентиментализма является двоемирие – вера в вечную жизнь, где человек может обрести счастье.
«Эраст был до конца жизни своей несчастлив. Узнав о судьбе Лизиной, он не мог утешиться и почитал себя убийцею. Я познакомился с ним за год до его смерти»
— Повествователь не делает из персонажа однозначно отрицательного героя. Он –жертва слабостей своего характера. Упоминание о лично знакомстве автора и персонажа способствует восприятию событий как реальных. К месту событий началось паломничество молодых людей. Пруд, в котором погибла девушка, назвали Лизиным.
«Теперь, может быть, они уже примирились!»
— Так повествователь заканчивает повесть, подчеркивая возможность истинного счастья после смерти, когда над душой не властны социальные и финансовые ограничения.
В один день Лиза должна была идти в Москву, затем чтобы купить розовой воды, которою мать ее лечила глаза свои. На одной из больших улиц встретилась ей великолепная карета, и в сей карете увидела она Эраста. «Ах!» — закричала Лиза и бросилась к нему, но карета проехала мимо и поворотила на двор. Эраст вышел и хотел уже идти на крыльцо огромного дома, как вдруг почувствовал себя в Лизиных объятиях. Он побледнел — потом, не отвечая ни слова на ее восклицания, взял ее за руку, привел в свой кабинет, запер дверь и сказал ей: «Лиза! Обстоятельства переменились; я помолвил жениться; ты должна оставить меня в покое и для собственного своего спокойствия забыть меня, Я любил тебя и теперь люблю, то есть желаю тебе всякого добра, Вот сто рублей — возьми их,- он положил ей деньги в карман,- позволь мне поцеловать тебя в последний раз — и поди домой». Прежде нежели Лиза могла опомниться, он вывел ее из кабинета и сказал слуге: «Проводи эту девушку со двора».
Сердце мое обливается кровью в сию минуту, Я забываю человека в Эрасте — готов проклинать его — но язык мой не движется — смотрю на него, и слеза катится по лицу моему. Ах! Для чего пишу не роман, а печальную быль?
Итак, Эраст обманул Лизу, сказав ей, что он едет в армию? Нет, он в самом деле был в армии, но, вместо того чтобы сражаться с неприятелем, играл в карты и проиграл почти все свое имение. Скоро заключили мир и Эраст возвратился в Москву, отягченный долгами. Ему оставался один способ поправить свои обстоятельства — жениться на пожилой богатой вдове, которая давно была влюблена в него. Он решился на то и переехал жить к ней в дом, посвятив искренний вздох Лизе своей. Но все сие может ли оправдать его?
Лиза очутилась па улице, и в таком положении, которого никакое перо описать не может. «Он, он выгнал меня? Он любит другую? Я погибла!» — вот ее мысли, ее чувства! Жестокий обморок перервал их на время. Одна добрая женщина, которая шла по улице» остановилась над Лизою, лежавшею на земле, и старалась привести ее в память. Несчастная открыла глаза — встала с помощью сей доброй женщины — благодарила ее и пошла, сама не зная куда. «Мне нельзя жить,- думала Лиза,- нельзя!.. О, если бы упало на меня небо! Если бы земля поглотила бедную!.. Нет! Небо не падает; земля не колеблется! Горе мне!» Она вышла из города и вдруг увидела себя на берегу глубокого пруда, под тению древних дубов, которые за несколько недель перед тем были безмолвными свидетелями ее восторгов. Сие воспоминание потрясло ее душу; страшнейшее сердечное мучение изобразилось на лице ее. Но через несколько минут погрузилась она в некоторую задумчивость — осмотрелась вокруг себя, увидела дочь своего соседа (пятнадцатилетнюю девушку), идущую по дороге — кликнула ее, вынула из кармана десять империалов и, подавая ей, сказала: «Любезная Анюта, любезная подружка! Отнеси эти деньги к матушке — они не краденые скажи ей, что Лиза против нее виновата, что я таила от нее любовь свою к одному жестокому человеку,-к Э… На что знать его имя? — Скажи, что он изменил мне,- попроси, чтобы она меня простила,- бог будет ее помощником, поцелуй у нее руку так, как я теперь твою целую, скажи, что бедная Лиза велела поцеловать ее,- скажи, что я…» Тут она бросилась в воду. Анюта закричала, заплакала, но не могла спасти ее, побежала в деревню — собрались люди и вытащили Лизу, но она была уже мертвая.
Таким образом скончала жизнь свою прекрасная душою и телом. Когда мы там, в новой жизни увидимся, я узнаю тебя, нежная Лиза!
Ее погребли близ пруда, под мрачным дубом, и поставили деревянный крест на ее могиле. Тут часто сижу в задумчивости, опершись на вместилище Лизина праха;в глазах моих струится пруд; надо мною шумят листья.
Лизина мать услышала о страшной смерти дочери своей, и кровь ее от ужаса охладела — глаза навек закрылись. Хижина опустела. В ней воет ветер, и суеверные поселяне, слыша по ночам сей шум, говорят; «Там стонет мертвец; там стонет бедная Лиза!»
Эраст был до конца жизни своей несчастлив. Узнав о судьбе Лизиной, он не мог утешиться и почитал себя убийцею. Я познакомился с ним за год до его смерти. Он сам рассказал мне сию историю и привел меня к Лизиной могиле. Теперь, может быть, они уже примирились!
1792
“Бедная Лиза” Н.М. Карамзин
Бедная Лиза
Имя Николая Михайловича Карамзина связано не только с «Историей государства Российского» -великим историческим трудом, но и со значительной литературной и лингвистической работой.
Прежде всего, всё творчество Карамзина привносит в русскую литературу идею о том, что произведения – это изящная словесность, а не идеологический или дидактический инструмент. Также новации и изобретения становятся главным принципом творчества автора, что в последствие приведет к популярности средних жанров (повестей, литературных отрывков, писем), усреднению языка литературы, создавая «средний стиль» Карамзин отказывается от классицистических фигур, беря за образец разговорный язык образованного общества, заимствует слова из европейских языков, придумывает неологизмы, но самое главное – отбирает лексику, отвечающую критериям чувствительности и поэтичности.
Но самое важное, что многие литературоведы считают именно Николая Михайловича Карамзина родоначальником отечественной классической литературы и, в частности, в повести «Бедна Лиза», о которой дальше пойдет речь, находят корни русского социально-психологического романа, получившего наибольшее развитие уже в XIX веке.
Сентиментальная повесть была написана в 1792 года, вначале была напечатала в «Московском журнале», а уже в 1796 году вышла в отдельной книге.
Краткое содержание.
После смерти отца Лиза старается прокормить себя и мать, продавая цветы в Москве, где и знакомится с Эрастом. Но совместные вечерние прогулки теряют свою привлекательность для героя после того, как девушка отдает ему свою невинность. Эраст сообщает ей, что уходит в военный поход, и им придется прекратить встречи. Влюбленные расстаются, но спустя несколько месяцев Лиза видит его в Москве, в богато отделанной карете и узнает, что Эраст на войне проиграл в карты всё свое состояние и теперь жениться на богатой вдове, чтобы поправить свои дела. От отчаяния героиня бросается в пруд, около которого влюбленные когда-то гуляли вместе.
Повесть начинается с развернутого описания места действия, в котором Карамзин смог продемонстрировать как душевную настроенность, так и стилистическое мастерство. «Может быть, никто из живущих в Москве не знает так хорошо окрестностей города сего, как я, потому что никто чаще моего не бывает в поле, никто более моего не бродит пешком, без плана, без цели – куда глаза глядят – по лугам и рощам, по холмам и равнинам».
Начало настраивает нас на особое поэтическое восприятие мира. Дело здесь не в конкретных деталях, а в точке зрения рассказывающего историю. Он не описывает луга и рощи, а скорее окидывает их взглядом. Окружающий мир представляется экраном, на который проецируются его эмоции.
Повествователь (рассказ ведется от первого лица) предстает в начале повести лицом, близким автору: человеком, с богатым воображением, знающим историю (он воображает и прошлое этих мест), умеющим наслаждаться природой, но главное – тонко чувствующим и старающимся заразить этими чувствами читателя. Почти каждый попадающий в его поле зрения предмет или явление удостаивается оценочного восклицания, эмоционального эпитета: новые приятные места, ужасную громаду домов, великолепная картина, горевать вместе с природою, сердце мое содрогается и трепещет, печальные картины.
Только после рамочной, но важной пейзажно-исторической заставки Карамзин переходит к фабуле, однако уже намекая на печальную ее развязку и еще раз заостряя внимание на чувствительности повествователя: «Но всего чаще привлекает меня к стенам Си…нова монастыря воспоминание о плачевной судьбе Лизы, бедной Лизы. Ах! Я люблю те предметы, которые трогают мое сердце и заставляют меня проливать слезы нежной скорби».
История Лизы, рассказанная в экспозиции, отличается поэтической условностью. В прологе уже упоминались «молодые пастухи», которые, «сидя под тению дерев, поют простые, унылые песни и сокращают тем летние дни». Эти пастухи, конечно, не имеют ничего общего с реальными крепостными крестьянами, занимавшимися сельскохозяйственным трудом в окрестностях Москвы. Они скорее похожи на пастухов из древнегреческих эклог и идиллий.
Лиза – столь же русская крестьянка, сколь греческая пастушка или французская пейзанка. Социальные мотивировки и исторический контекст в ее характеристике отсутствуют. Экспозиция, рассказывающая о ее жизни, строится таким образом, чтобы читатель не узнал героиню в окружающем мире, а проникся сочувствием к ее жизни, не ставя вопрос о достоверности образа. Поэтому автор выбирает безотказно действующие, вечные чувствительные детали: смерть отца, безутешную скорбь и болезнь матери, бедность семьи, тяжелый труд Лизы (хотя она ткет холсты, вяжет чулки и продает цветы, а не, скажем, становится кухаркой или работает в огороде).
Мать и дочь похожи на представленного в прологе автора. Они очень чувствительны и набожны, часто проливают слезы, общаясь, не забывают об инверсии и повторах. «Перестань только крушиться, перестань плакать; слезы наши не оживят батюшки» (Лиза). – «Тогда, благословя вас, милых детей моих, перекрещусь и спокойно лягу в сырую землю» (Мать).
Появление Эраста, наконец, продолжает фабулу. Завязкой повести становится первая встреча с Лизой в Москве; двумя кульминационными сценами – «падение» Лизы и ее последняя встреча с женившимся на богатой вдове возлюбленным; развязкой – гибель героини; эпилогом – краткое сообщение о знакомстве Эраста с повествователем и предсказание его печальной судьбы.
Точно так же, как Лиза – не обычная крестьянка, Эраст, второй главный герой повести, – тоже не обычный злодей. Он искренне любит Лизу, он слаб, он страдает, он тоже несчастлив и в конце концов губит свою жизнь.
Так что Карамзин рассказывает не социальную историю о богатом барине, погубившем бедную крестьянку, а жалостливую повесть о человеке, попавшем в трудные обстоятельства, не выдержавшем испытаний, ненароком погубившем любимую девушку и мучимым угрызениями совести. Он – не пастушок, о котором мечтает Лиза после первого свидания. Он оказывается причиной трагических событий, но чувствительностью, слезливостью он похож на других персонажей, и поэтому его образ не нарушает общей сентиментальной атмосферы повести.
Снисхождение к герою присутствует уже в первой его характеристике: «Теперь читатель должен знать, что сей молодой человек, сей Эраст был довольно богатый дворянин, с изрядным разумом и добрым сердцем, добрым от природы, но слабым и ветреным».
Во второй кульминационной сцене – выводе Лизы из дома Эраста – повествователь снова вмешивается в действие со своим комментарием: «Сердце мое обливается кровью в сию минуту. Я забываю человека в Эрасте – готов проклинать его, – но язык мой не движется – смотрю на него, и слеза катится по лицу моему». (Читатель здесь не должен замечать условность: повествователь ведь не мог быть свидетелем этого свидания и, вообще, позднее утверждает, что познакомился с Эрастом уже после смерти Лизы.) Сочувствие к герою очевидно и в коротком эпилоге, где автор, в сущности, оправдывает Эраста и дает надежду на воссоединение и примирение с Лизой в посмертной жизни: «Эраст был до конца жизни своей несчастлив. Узнав о судьбе Лизиной, он не мог утешиться и почитал себя убийцею. Я познакомился с ним за год до его смерти. Он сам рассказал мне сию историю и привел меня к Лизиной могиле. Теперь, может быть, они уже примирились!»
Таким образом, не конфликт, не индивидуальные характеристики героев, а общая доминирующая эмоция грусти, чувствительности, уныния является главной в повести Карамзина. «Бедная Лиза» – поэтическая история о превратностях человеческой судьбы, которая должна эмоционально воздействовать на читательское сердце.
Первое из таких сердец – самого повествователя. Его роль не ограничивается прологом и объективным изложением фабулы. Он все время сопровождает героев, не дает забыть о своем присутствии: предостерегает, сочувствует, ужасается. «Но я бросаю кисть». – «Безрассудный молодой человек! Знаешь ли ты свое сердце?» – «Ах, Лиза, Лиза! Где ангел-хранитель твой?» – «Какая трогательная картина!» – «Когда мы там, в новой жизни, увидимся, я узнаю тебя, нежная Лиза!» Повествователю принадлежит и одно из самых важных психологических наблюдений: «…A кто знает сердце свое, кто размышлял о свойстве нежнейших его удовольствий, тот, конечно, согласится со мною, что исполнение всех желаний есть самое опасное искушение любви». При всей разнице времен и масштабов произведений повествователь «Бедной Лизы» по своей роли в сюжете похож на будущих активных Авторов-комментаторов «Евгения Онегина» и «Мертвых душ».
Однако в целом психологизм повести еще очень простой и наивный. Автор практически не использует предметные детали, портретные и речевые характеристики персонажей, не говоря уже о внутренних монологах. Всем прочим приемам он предпочитает, как мы уже видели, прямую характеристику или апелляцию к воображению читателя. «Лиза стояла подле матери и не смела взглянуть на нее. Читатель легко может вообразить себе, что она чувствовала в сию минуту». – «Но я не могу описать всего, что они при сем случае говорили. На другой день надлежало быть последнему свиданию». – «Лиза очутилась на улице, и в таком положении, которого никакое перо описать не может».
Но в повести уже неоднократно используется пейзаж как способ психологической и даже символической характеристики. Объяснение героев в любви и их последующие свидания происходят ночью, при ясной луне, стыдливой Цинтии, которая не скрывается за облака. В сцене падения Лизы «блеснула молния, и грянул гром <…> дождь лился из черных облаков». Хоронят героиню на берегу того же озера, где она жила «под мрачным дубом».
Так, можно смело говорить о том, что в повести есть основа для дальнейшего развития социально-психологического русского романа.
Таким образом, суммируя всё сказанное выше можно составить список черт, позволяющих отнести повесть «Бедная Лиза» к такому литературному направлению как сентиментализм:
-
Сюжет произведения – классический сентименталистский, т. к. герои принадлежат к разным сословиям (образцами для Карамзина были тексты французских авторов- сентименталистов)
-
Главным критерием достоинства человека выступает чувствительность.
-
В произведение велика роль пейзажа, т. к. в сентиментализме существовал культ природы, она выступала идеалом красоты, кстати, именно поэтому действие происходит за городом.
-
Внимание как автора, так и читателей обращено к «внутреннему» человеку, а разум и философские идеи отходят на второй план, уступая место эмоциям и переживания.
Н.М. Карамзин
Повесть «Бедная Лиза» (отрывок)
…
Итак, Эраст обманул Лизу, сказав ей, что он едет в армию? Нет, он в самом деле был в армии, но, вместо того чтобы сражаться с неприятелем, играл в карты и проиграл почти всё свое имение. Скоро заключили мир, и Эраст возвратился в Москву, отягчённый долгами. Ему оставался один способ поправить свои обстоятельства – жениться на пожилой богатой вдове, которая давно была влюблена в него. Он решился на то и переехал жить к ней в дом, посвятив искренний вздох Лизе своей. Но всё сие может ли оправдать его?
Лиза очутилась на улице, и в таком положении, которого никакое перо описать не может. «Он, он выгнал меня? Он любит другую? Я погибла!» – вот её мысли, её чувства! Жестокий обморок перервал их на время. Одна добрая женщина, которая шла по улице, остановилась над Лизою, лежавшею на земле, и старалась привести её в память. Несчастная открыла глаза – встала с помощию сей доброй женщины – благодарила её и пошла, сама не зная куда. «Мне нельзя жить, – думала Лиза, – нельзя!.. О, если бы упало на меня небо! Если бы земля поглотила бедную!.. Нет! Небо не падает; земля не колеблется! Горе мне!» Она вышла из города и вдруг увидела себя на берегу глубокого пруда, под тению древних дубов, которые за несколько недель перед тем были безмолвными свидетелями её восторгов. Сие воспоминание потрясло её душу; страшнейшее сердечное мучение изобразилось на лице её. Но через несколько минут погрузилась она в некоторую задумчивость – осмотрелась вокруг себя, увидела дочь своего соседа (пятнадцатилетнюю девушку), идущую по дороге, кликнула её, вынула из кармана десять империалов и, подавая ей, сказала: «Любезная Анюта, любезная подружка! Отнеси эти деньги к матушке – они не краденые – скажи ей, что Лиза против неё виновата, что я таила от неё любовь свою к одному жестокому человеку, – к Э… На что знать его имя? – Скажи, что он изменил мне, – попроси, чтобы она меня простила, – бог будет её помощником, поцелуй у неё руку так, как я теперь твою целую, скажи, что бедная Лиза велела поцеловать её, – скажи, что я…» Тут она бросилась в воду. Анюта закричала, заплакала, но не могла спасти её, побежала в деревню – собрались люди и вытащили Лизу, но она была уже мёртвая.
Таким образом скончала жизнь свою прекрасная душою и телом. Когда мы там, в новой жизни увидимся, я узнаю тебя, нежная Лиза!
…
1792
Н.М. Карамзин «Бедная Лиза»
Контрольный тест включает в себя 20 вопросов, причем часть вопросов требует выбора одного варианта ответа, часть — свободного ответа. Каждый ответ оценивается в 1 балл. Критерии: 100-90% — оценка «5», 85-70% — оценка «4», 65 — 45% — оценка «3», менее 45%
Литература 8 класс | Автор: Путилова Ольга Павловна | ID: 3088 | Дата: 5.11.2014
Помещать страницу в закладки могут только зарегистрированные пользователи
Зарегистрироваться
Вопрос №
1
Николай Михайлович Карамзин — писатель
ХХ века
XIX века
XVIII века
Вопрос №
2
События «Бедной Лизы» происходят
в Москве
в окрестностях Москвы
в Петербурге
Вопрос №
3
Пейзаж в начале произведения — это
пейзаж-контраст
пейзаж-созвучие, настраивающий на определенное состояние
просто экспозиция
Вопрос №
4
Отец Лизы —
военный
дворянин
поселянин (крестьянин)
Вопрос №
5
Слова «ибо и крестьянки любить умеют» принадлежат
матери Лизы
поселянину (крестьянину)
автору
Вопрос №
6
Главной героине
25 лет
15 лет
18 лет
Вопрос №
7
Назовите цветы, которые продавала Лиза
Введите ответ:
Вопрос №
8
Главный герой — Эраст — это
герой с противоречивым характером
положительный герой
отрицательный герой
Вопрос №
9
Эраст —
богатый дворянин
разорившийся дворянин
богатый купец
Вопрос №
10
Отметьте качества, присущие главному герою
легкомысленность
расчетливость
слабость характера
Вопрос №
11
Что Эраста привлекло в Лизе?
богаство и перспективы
чистота и непорочность
общительность и красота
Вопрос №
12
Влюбившись в Эраста, Лиза
сразу призналась в этом матери
постеснялась ей об этом сказать
скрыла это от матери, боясь наказания
Вопрос №
13
Эраст
сразу предложил Лизе выйти за него замуж
ничего не говорил о будущем
сказал, что по смерти матери возьмет ее к себе и будет жить с ней неразлучно
Вопрос №
14
Гроза в произведении — это
знак беды
явление природы
сетование природы о потерянной невинности
Вопрос №
15
Влюбленные растались, потому что
Эраст ушел в поход
Лиза ему надоела
Эраст вынужден был всерьез заняться делами отца
Вопрос №
16
Эраст, женившись на другой,
и не вспоминал о Лизе
очень скучал по Лизе
посвятил ей искренний вздох и перееход в дом жены
Вопрос №
17
Эрнест дал откуп Лизе:
10 империалов
просто велел прогнать ее со двора
5 копеек
Вопрос №
18
Кому принадлежат слова «там, в новой жизни, я узнаю тебя,Лиза»?
Введите ответ:
Вопрос №
19
После предательства Эраста Лиза
утопилась в реке
вышла замуж за другого
всю оставшуюся жизнь прожила затворницей в доме матери
Вопрос №
20
«Бедная Лиза» — это
пьеса
повесть
роман
Говоря о «Бедной Лизе», труднее всего убедить себя в том, что эта повесть Карамзина действительно нуждается в разъяснениях. С детства она знакома каждому как произведение, быть может, не лишённое своёобразного наивного обаяния, но во всяком случае чуждое какой бы то ни было сложности.
Между тем за плечами двадцатипятилетнего автора этой незамысловатой повести был уже немалый опыт исканий, сомнений и раздумий. В юности интерес к духовному миру человека и связанное с ним участие в кружке московских масонов, напряжённое, хотя и несколько бессистемное, поглощение философской литературы, поездка в Европу, переживающую потрясения французской революции, личное общение с властителями дум тогдашнего цивилизованного мира — всё это сформировало из него зрелого и самостоятельного мыслителя.
Одним из важнейших свойств Карамзина-литератора было умение чутко откликаться на запросы аудитории. Как издатель, заботившийся об успехе «Московского журнала», в шестой части которого за 1792 год появилась «Бедная Лиза», а главное, как писатель, ставивший своёй целью воспитание вкусов и чувств публики, Карамзин заведомо не мог обратиться к ней с произведением, недоступным для большинства читателей. Тем не менее прозрачность повести отнюдь не противоречит её глубине. Но, чтобы увидеть эту глубину, надо очень внимательно вглядеться и в саму повесть, и в эпоху, её породившую.
Одним из самых выдающихся событий духовной жизни Европы второй половины XVIII века стало открытие в человеке чувствительности ? способности наслаждаться созерцанием собственных эмоций. Выяснилось, что, сострадая ближнему, разделяя его горести, наконец, помогая ему, можно получить самые изысканные радости. Эта идея сулила целую революцию в этике. Из неё вытекало, что для душевно богатого человека совершать добродетельные поступки — значит следовать не внешнему долгу, но собственной природе, что развитая чувствительность сама по себе способна отличить добро от зла и потому в нормативной морали попросту нет необходимости.
Казалось, что стоит пробудить в людях чувствительность, и из человеческих, да и социальных отношений будет устранена всякая несправедливость, ибо только тот, в ком этот божественный дар ещё дремлет или уже задавлен обстоятельствами, может не понимать, в чём состоит его истинное счастье, и совершать дурные поступки. Соответственно, произведение искусства ценилось по тому, насколько оно могло растрогать, растопить, умилить сердце. На основе этих взглядов и выросла та художественная система, которая сегодня обычно называется сентиментализмом.
«Делая добро другим, мы составляем собственное своё счастье», — утверждал М. Муравьёв, один из создателей русской сентиментальной литературы, и он же так описывал страдания человека, утратившего чувствительность:
Приди, чувствительность, и воскреси несчастна,
Ты оживления даятельница властна.
Воспламени в нем жизнь, биенья возврати,
Отверзи чувствия заросшие пути.
Пусть бедный отдохнет, ещё узнав природу,
И плачет с радости, причтен ко смертных роду.
Он будет сын, отец, любовник и супруг, ?
Расскажет чадам он минувший свой недуг,
Свое отторженье, чувствительности трату,
И будет их просить любви своей в уплату,
Чтоб юные сердца не отлучались ввек
От чувствий, чем одним и счастлив человек.
Только чувствительность приносит счастье, давая возможность быть сыном, отцом, супругом и даже просто называться человеком, быть «причтенным ко смертных роду».
В начале 90-х годов, когда Карамзин создавал свою повесть, сентиментальные представления о человеке на Западе уже исчерпывали себя. Но в России они ещё находились в самом зените, и писатель, великолепно ориентировавшийся в европейской культурной ситуации и в то же время работавший для русской публики, тонко чувствовал остроту и неоднозначность проблемы.
Понять карамзинский взгляд на чувствительность проще, если мы сравним «Бедную Лизу» с другими произведениями, в которых возникают ситуации, до известной степени аналогичные.
В романе П. Львова «Российская Памела», написанном в 1789 году — за три года до «Бедной Лизы», дворянин Виктор, женившись на дочери крестьянина-однодворца Марии, под воздействием злых и бессердечных друзей на время забывает о ней. Когда же в герое вновь пробуждается совесть, писатель комментирует это преображение следующим образом: «Он сделался кротким, рассудительным, благонравным… и чувствительность его паки взошла на высшую ступень». Идея книги сводится к тому, чтобы показать, что «чувствительность полезна для человека».
Повесть того же Львова «Софья» была опубликована на два года позже «Бедной Лизы», но датирована в журнале «Приятное и полезное препровождение времени» тем же 1789 годом. Соблазненная героиня этой повести оканчивает, подобно Лизе, свою жизнь в пруду. Но в отличие от Лизы Софья становится жертвой сластолюбивого, негодяя, князя Ветролёта, которого она предпочитает благородному и чувствительному Менандру, а судьба, постигшая её, преподносится автором как жестокое, но в известном смысле справедливое возмездие. Да и сам Ветролёт, женившийся, как и Эраст, на богатой невесте, оказывается наказан отнюдь не муками раскаяния, но неверностью жены и тяжелыми болезнями, последствиями порочного образа жизни. Таким образом, виновата в дурных поступках, ошибках и несчастьях героев всегда оказывается не чувствительность, но её утрата.
Десятилетием позже, в 1804 году, подражатель Карамзина В. Измайлов в повести «Прекрасная Татьяна, живущая у подошвы Воробьевых гор» писал, что пересилить преступную страсть к поселянке, просватанной за другого, его герою помогли «благородный характер, честные правила и, наконец, истинная, глубокая чувствительность». Несколько неожиданно для современного читателя, но совершенно естественно для автора все эти качества стоят в одном ряду.
Еще позднее Жуковский не допустил и мысли, что чувствительность могла привести героиню его повести «Марьина Роща» к измене жениху: «Никогда сердце её не могло бы поколебаться. Но, увы, ослепленный рассудок ослепил и нежное сердце Марии».
Совершенно иначе обстоит дело в «Бедной Лизе». Уже очень давно замечено, что Эраст совсем не коварный соблазнитель. Он, по существу, становится жертвой своих чувств. Именно встреча с Лизой пробуждает в нём дремавшую прежде чувствительность. «Он вёл рассеянную жизнь, думал только о своём удовольствии, искал его в светских забавах, но часто не находил, скучал и жаловался на судьбу свою. Красота Лизы при первой встрече сделала впечатление в его сердце… Ему казалось, что он нашёл в Лизе то, чего сердце его давно искало. «Натура призывает меня в свои объятия к чистым своим радостям», — думал он».
Отметим, что подобное воздействие женской красоты на мужскую душу — постоянный мотив сентиментальной литературы. Уже цитированный нами Львов, восхищаясь своей «российской Памелой», восклицал: «Когда же все сии внутренние сокровища соединились с наружной красотой, то не есть ли она совершенный гений, открывающий чувствительность нежных сердец человеческих». Однако у Карамзина именно это долгожданное возрождение чувствительности в «добром от природы, но слабом и ветреном сердце» Эраста и приводит к роковым последствиям.
Не лишено интереса, что сентиментальные идеалы Эраста оказываются образованы книгами: «Он читывал романы, идиллии, имел довольно живое воображение и часто переселялся мысленно в те времена (бывшие или не бывшие), в которые, если верить стихотворцам, все люди беспечно гуляли по лугам, купались в чистых источниках, целовались, как горлицы, отдыхали под розами и миртами и в счастливой праздности все дни свои провождали».
При всей иронии Карамзина в адрес источников, питавших воображение Эраста, было бы неверно заключить, что автор хочет противопоставить эту ложную, книжную чувствительность Лизиной истинной и естественной. Его героиня тоже оказывается отчасти виновна в трагической развязке. После первой встречи с Эрастом она, несмотря на предостережения матери, ищет нового свидания с ним, её пылкость и горячность во многом предопределяют исход их отношений. Но ещё много существеннее другое обстоятельство.
После объяснения с Эрастом, слушая слова матери: «Может быть, мы забыли бы душу свою, если бы из глаз наших никогда слезы не капали», Лиза думала: «Ах! Я скорее забуду душу свою, нежели милого моего друга». И она действительно «забывает душу свою» ? кончает с собой.
Характерна одна деталь, на которую обычно не обращают внимания исследователи. Эраст, и это самый дурной его поступок, пытается откупиться от Лизы и дает ей сто рублей. Но, по существу, то же делает Лиза по отношению к своей матери, посылая ей вместе с вестью о своей гибели деньги Эраста. Естественно, эти десять империалов так же не нужны матери Лизы, как и самой героине: «Лизина мать услышала о страшной смерти дочери своей, и кровь её от ужаса охладела — глаза навек закрылись».
И всё же Карамзин не осуждает чувствительность, хотя и сознаёт, к каким катастрофическим последствиям она может привести. Его позиция начисто лишена прямолинейного морализаторства. Она прежде всего много сложней.
Важнейшая особенность поэтики «Бедной Лизы» заключается в том, что повествование в ней ведётся от лица рассказчика, душевно вовлечённого в отношения героев. События поданы здесь не объективированно, но через эмоциональную реакцию повествователя. Это подчеркнуто, как тонко отметил Ю. Лотман, уже заглавием повести: «Оно построено на соединении собственного имени героини с эпитетом, характеризующим отношение к ней повествователя. Таким образом, в заглавие оказывается введён не только мир объекта повествования, но и мир повествователя, между которыми установлено отношение сочувствия»[1]. Для рассказчика речь идёт не о факте, требующем нравоучительных выводов, но о судьбах людей, один из которых был ему знаком, а могила другой становится излюбленным местом его прогулок и сентиментальных медитаций.
Сам повествователь, безусловно, принадлежит к числу людей чувствительных, и потому он, не колеблясь, оправдывает Лизу и сострадает Эрасту. «Таким образом скончала жизнь свою прекрасная душою и телом», — пишет он о Лизе и даже берёт на себя смелость решать вопрос о спасении души героев . «Когда мы там, в новой жизни увидимся, я узнаю тебя, нежная Лиза». «Теперь, может быть, они (Лиза и Эраст. — А.З.) уже примирились» — такие суждения выглядели весьма неортодоксально. Напомним, что по церковным канонам самоубийство считалось тягчайшим грехом.
В описании событий повествователь постоянно стремится переложить ответственность с героев на провидение. «В сей час надлежало (выделено нами. ? А.З.) погибнуть непорочности», — говорит он о «падении» Лизы, а отказываясь судить Эраста, горестно вздыхает: «Я забываю человека в Эрасте — готов проклинать его, — но язык мой не движется — смотрю на небо (выделено нами. — А.З.), и слеза катится по лицу моему. Ах! Для чего пишу не роман, а печальную быль».
(Интересно, что рассказчик «готов проклинать» Эраста в тот момент, когда он даёт Лизе деньги, ибо это оказывается проявлением бесчувственности, охватившей его душу. У Лизы же сходный поступок служит выражением чувствительности и потому получает диаметрально противоположную эмоциональную оценку.)
П. Берков и Г. Макогоненко хорошо назвали эту особенность мировоззрения Карамзина «трагическим фатализмом»[2]. Если в несчастиях, постигших Лизу и Эраста, провидение виновато больше, чем они сами, то осуждать их бессмысленно. О них можно только сожалеть. Значение судеб героев не в наставлениях, которые можно из них извлечь, но в том, что они становятся пищей для переживаний рассказчика и читателей, принося им утонченную радость сострадания: «Ах! Я люблю те предметы, которые трогают мое сердце и заставляют меня проливать слезы нежной скорби».
Прелесть Лизы состоит в её чувствительности. То же качество, приводящее Эраста к искреннему раскаянию, помогает примириться и с ним. И в то же время именно чувствительность — источник заблуждений и гибели героев. В повести оказываются заложены противоречащие друг другу идейные тенденции. Если события, о которых идёт речь, подводят к мысли о том, что чувствительность — основная ценность сентиментального мировосприятия — несовместима с добродетелью и гибельна для человека, то организация и стилистика повествования, само мышление рассказчика подсказывают совершенно другое истолкование. Такое построение выражает определённую позицию автора.
Прежде всего существенно, что сами события как таковые ничего о себе не говорят. Для того чтобы правильно оценить происходящее, знать их недостаточно. Истина, в данном случае речь идет о моральной истине, оказывается зависима от субъекта познания и оценки. Нехитрая история соблазнённой девушки отразила напряжённые философские искания Карамзина.
В литературе о «Бедной Лизе» нередко можно столкнуться с указанием на условность характера героини и большую психологическую разработанность героя. Думается всё же, что главным художественным достижением Карамзина стала фигура повествователя. Писателю удалось изнутри высветить и привлекательность и ограниченность чувствительного мышления. Нравственные, проблемы, затронутые в повести, — ответственность человека, невольно, по заблуждению погубившего чужую жизнь, искупление вины раскаянием, оценка готовности в порыве чувства «забыть душу свою» — оказались слишком сложны. Сложны, пожалуй, не только для повествователя, но и для самого автора на том периоде его духовной эволюции. Карамзин тактично уходит от разрешения поставленных им вопросов, лишь намёком — резким столкновением между сутью рассказываемого и манерой рассказа — указывая на возможность иных подходов.
Русская читающая публика сняла лишь верхний слой содержания повести. «Бедная Лиза» трогала, воздействовала на чувствительность, и этого было достаточно. Как хорошо известно, сотни людей хлынули к Симонову монастырю «проливать слёзы нежной скорби». «По приезде отправился осматривать места, очарованные пером Карамзина, — писал в письме один из них. — …Опять севши я продолжал читать… твоя тетрадь (отметим, что в руках у автора переписанный экземпляр повести. — А.З.) чуть не вырвалась у меня из рук и не скатилась в самый пруд к великой чести Карамзина, что копия его во всём сходствует с оригиналом»[3]. Существенно, что «Бедная Лиза» воспринимается как рассказ о подлинных событиях. В том же письме сообщается, что находятся люди, которые ругают Карамзина, говоря, «что он наврал, будто здесь Лиза утонула, никогда не существовавшая на свете». Для хулителей писателя художественные достоинства повести были впрямую связаны с истинностью описанного в ней. Так же обстояло дело и для его поклонников. «Я посетил прах твой, нежная Лиза», — писал в очерке «К праху Бедной Лизы» ещё один паломник, известный в своё время литератор и фанатический карамзинист П. Шаликов. «Кому, имеющему чувствительное сердце, — делал он примечание к этим словам, — не известна бедная Лиза».
Такой, не различавший быль и вымысел, подход вёл к перестановке многих акцентов. Прежде всего стиралась тонкая грань между автором и рассказчиком, соответственно, суждения и оценки последнего воспринимались как единственно возможные. Шаликов, например, пошёл даже дальше карамзинского рассказчика, утверждая, что героиня повести пребывает на небесах «в венце невинности, в славе непорочных». Не лишённые известной двусмысленности, эпитеты эти свидетельствуют о том, что в его восприятии проблематика карамзинской повести, по существу, выветрилась. Всё дело сводится к прославлению прежде всего чувствительности, затем Лизы, чья судьба вызывает такие эмоции, а главное, писателя, сделавшего эту судьбу достоянием гласности.
«Может быть, прежде, когда бедная Лиза неизвестна была свету, на сию самую картину, на сии самые предметы смотрел бы я равнодушно и не ощущал бы того, что теперь ощущаю. Одно нежное, чувствительное сердце делает тысячу других таковыми, тысячу, которым нужно было только возбуждение (курсив автора. — А.З.), а без того остались бы они в вечном мраке. Сколько теперь, как и я, приходят сюда питать чувствительность свою и пролить слезу сострадания на прахе, который бы истлевал никем незнаем. Какая услуга нежности!»
Не удивительно, что Лизина история оказывается для Шаликова не трагичной, но приятной. «Я, в первый раз в жизни наслаждался таким удовольствием», — подводит он итог визита к Симонову монастырю и вообще карамзинской повести.
Подражатели Карамзина подхватили и распространили открытый им приём. В десятках сентиментальных произведений повествование ведётся от лица рассказчика, не принимавшего участие в описываемом происшествии, но узнавшего о нём от кого-либо из героев или очевидцев. Но приём этот практически никогда не несёт той функциональной нагрузки, которая возложена на него в «Бедной Лизе» — между позицией рассказчика и очевидным смыслом излагаемых событий нет никакого несовпадения. Подобная композиция обретает совсем иное значение. Для повествователя какое-либо деятельное участие в описываемом происшествии уже исключено. Он может лишь посочувствовать героям, а его реакция становится образцом для читателя, показывает, какое впечатление должна произвести изложенная история на чувствительное сердце.
«Я поспешил видеть памятник чувствительности. Увидев его, почтил горячей слезою и сердечным вздохом прах Лизы, срисовал картину, описал все надписи и в то же время, написав следующие стихи, оставил их на могиле:
К праху несчастной Лизы…
Любовник нежности у гроба собирает / И взор чувствительных любовью привлекает / И я свою слезу на прах твой уронил / И вздохом истинным несчастную почтил».
На этот раз речь идёт не о героине Карамзина. Так кончается повесть князя Долгорукого «Несчастная Лиза», само заглавие которой указывает на образцы, вдохновлявшие её автора. Сладостные переживания карамзинского рассказчика у Лизиной могилы приобрели здесь характер какого-то гротескного самолюбования.
Приведённые цитаты могут показаться курьёзными, но воплощённый в них взгляд на «Бедную Лизу» дожил до наших дней. «Прекрасная, любезная, чувствительная и невероятно добродетельная (выделено нами. — A.3.) Лиза»[4], — эти слова заимствованы не у Шаликова или Долгорукого, но из вузовского учебника по литературе XVIII века. И, безусловно, они отражают «общественное мнение». Как это часто бывает, репутация шедевра была создана и закреплена эпигонами.
Впрочем, видеть в сегодняшнем восприятии «Бедной Лизы» только отрицательные моменты было бы, конечно, неверно. В том, что большинство помнит из неё только сакраментальную фразу «И крестьянки любить умеют», есть своя справедливость: Карамзин придавал огромное значение тому, чтобы донести до своих читателей эту, далеко не столь очевидную для многих из них, истину. И всё-таки трудно не посетовать, что это нехитрое наставление, давно уже перестав быть откровением, продолжает заслонять всё богатство повести, тем более что великие русские писатели умели видеть в Карамзине и другое.
Исследователи уже сравнивали с «Бедной Лизой» то место в «Воскресении», где Нехлюдов дает деньги соблазнённой и оставленной им Катюше. Представляется, что перекличку между толстовским романом и карамзинской повестью нельзя объяснить только тривиальностью житейской ситуации, легшей в основу обоих произведений. Ещё менее походит на случайность тоже уже отмеченное пристрастие всегда восхищавшегося Карамзиным Достоевского к имени Лиза и Лизавета. Причем, как правило, его носят самые жертвенные и безответные героини.
В своё время Владимир Соловьев назвал «Сельское кладбище» Жуковского «началом истинно-человеческой поэзии в России». Его собственное стихотворение о деревенском кладбище озаглавлено «Родина русской поэзии». Думается, что с не меньшим правом можно указать на место, где родилась новая русская проза. Это ? берег маленького пруда подле Симонова монастыря в Москве.
[1] Лотман Ю. М. 0б одном читательском восприятии «Бедной Лизы» Н.М. Карамзина. (К структуре массового сознания XVIII века.) — В кн.: Роль и значение XVIII века в истории русской культуры. Л., 1966, с.284. .
[2] Берков П.Н., Макогоненко Г.П. Жизнь и творчество Н.М. Карамзина. — и кн.: Карамзин Н.М. Избранные сочинения, т.1. М.-Л., 1964, с.28.
[3] Востоков А.Х. Переписка в повременном порядке. — СПб., 1873, c. VIII—lX. Цитируется письмо к Востокову художника Ивана Алексеевича Иванова.
[4] Благой Д.Д. История русской литературы XVIII века. М., 1960, с.542.
Сентиментальная повесть легендарного русского писателя Николая Михайловича Карамзина под названием «Бедная Лиза» оставила существенный след во всей российской литературе. Трагический сюжет и использование особенной речи возвели это произведение на совершенно иной уровень. И сегодня, чтобы предварительно ознакомиться с ним далеко не обязательно читать всю повесть. Можно просто просмотреть те или иные знаменитые фразы из книги. В данном разделе представлены цитаты из книги Бедная Лиза.
Исполнение всех желаний есть самое опасное искушение любви.
И крестьянки любить умеют!
Они сидели на траве, и так, что между ими оставалось не много места, – смотрели друг другу в глаза, говорили друг другу: «Люби меня!», и два часа показались им мигом.
Кто сам себя не уважает, того, без сомнения, и другие уважать не будут.
Может быть, мы забыли бы душу свою, если бы из глаз наших никогда слезы не капали.
Безрассудный молодой человек! Знаешь ли ты свое сердце? Всегда ли можешь отвечать за свои движения? Всегда ли рассудок есть царь чувств твоих?
Лучше кормиться трудами своими и ничего не брать даром
Чудно, мой друг, что я, не знав тебя, могла жить спокойно и весело!
Ах! Я люблю те предметы, которые трогают моё сердце и заставляют меня проливать слёзы нежной скорби!
Шестой десяток доживаю на свете, а всё ещё не могу наглядеться на дела Господни, не могу наглядеться на чистое небо, похожее на высокий шатёр, и на землю, которая всякий год новою травою и новыми цветами покрывается. Надобно, чтобы Царь Небесный очень любил человека, когда Он так хорошо убрал для него здешний свет.
Сердце мое обливается кровью в сию минуту. Я забываю человека в Эрасте – готов проклинать его – но язык мой не движется – смотрю на небо, и слеза катится по лицу моему. Ах! Для чего пишу не роман, а печальную быль?
Прощаясь с ним, прощалась с душою своею.
Жены славянские издревле славились нежностью.
Любовники никогда не могут насмотреться друг на друга, подобно как алчный корыстолюбец не может никогда насытиться золотом.
Бог дал мне руки, чтобы работать, ты кормила меня своею грудью и ходила за мною, когда я была ребенком; теперь пришла моя очередь ходить за тобою.
Способ наскучить людьми есть быть с ними беспрестанно; способ живо наслаждаться их обществом есть видеться с ними изредка.
Ах! Он поцеловал ее, поцеловал с таким жаром, что вся вселенная показалась ей в огне горящею!
Он взглянул бы на меня с видом ласковым — взял бы, может быть, руку мою… Мечта!
«Однако ж тебе нельзя быть моим мужем!» – сказала Лиза с тихим вздохом. – «Почему же» – «Я крестьянка».
Мрак вечера питал желания.
Я думаю, что прекрасные ландыши, сорванные руками прекрасной девушки, стоят рубля. Когда же ты не берешь его, вот тебе пять копеек. Я хотел бы всегда покупать у тебя цветы; хотел бы, чтоб ты рвала их только для меня.
Итак, Эраст обманул Лизу, сказав ей, что он едет в армию? Нет, он в самом деле был в армии, но, вместо того чтобы сражаться с неприятелем, играл в карты и проиграл почти все свое имение.
Наконец пять дней сряду она не видела его и была в величайшем беспокойстве; в шестой пришел он с печальным лицом и сказал ей: «Любезная Лиза! Мне должно на несколько времени с тобою проститься. Ты знаешь, что у нас война, я в службе, полк мой идет в поход». – Лиза побледнела и едва не упала в обморок.
Я познакомился с ним за год до его смерти. Он сам рассказал мне сию историю и привел меня к Лизиной могиле.
Мне нельзя жить, – думала Лиза, – нельзя!.. О, если бы упало на меня небо! Если бы земля поглотила бедную!..
Кто из нас не любит тех времен, когда русские были русскими, когда они в собственное свое платье наряжались, ходили своею походкою, жили по своему обычаю, говорили своим языком и по своему сердцу, то есть говорили, как думали?
Так, красавицы! ваша жизнь с некоторых лет не может быть счастлива, если течет она, как уединенная река в пустыне, а без милого пастушка целый свет для вас пустыня, и веселые голоса подруг, веселые голоса птичек кажутся вам печальным и отзывами уединенной скуки.
Старые люди бывают подозрительны
Отец Лизин был довольно зажиточный поселянин, потому что он любил работу, пахал хорошо землю и вел всегда трезвую жизнь.
Одна Лиза, – которая осталась после отца пятнадцати лет, – одна Лиза, не щадя своей нежной молодости, не щадя редкой красоты своей, трудилась день и ночь – ткала холсты, вязала чулки, весною рвала цветы, а летом брала ягоды – и продавала их в Москве.
Что принадлежит до Лизы, то она, совершенно ему отдавшись, им только жила и дышала, во всем, как агнец, повиновалась его воле и в удовольствии его полагала свое счастье.
Тут она бросилась в воду. Анюта закричала, заплакала, но не могла спасти ее, побежала в деревню – собрались люди и вытащили Лизу, но она была уже мертвая.
Смерть за отечество не страшна.
«Никто не владей вами!» — сказала Лиза, чувствуя какую-то грусть в сердце своем.
Может быть, никто из живущих в Москве не знает так хорошо окрестностей города сего, как я, потому что никто чаще моего не бывает в поле, никто более моего не бродит пешком, без плана, без цели – куда глаза глядят – по лугам и рощам, по холмам и равнинам. Всякое лето нахожу новые приятные места или в старых новые красоты.
«Он, он выгнал меня? Он любит другую? Я погибла!» — вот ее мысли, ее чувства!
Часто прихожу на сие место и почти всегда встречаю там весну; туда же прихожу и в мрачные дни осени горевать вместе с природою.
Но не так скоро молния блестит и в облаке исчезает, как быстро голубые глаза ее обращались к земле, встречаясь с его взором.
«Матушка! Матушка! Как этому статься? Он барин, а между крестьянами.
Лиза не была уже для Эраста сим ангелом непорочности, который прежде воспалял его воображение и восхищал душу. Платоническая любовь уступила место таким чувствам, которыми он не мог гордиться и которые были для него уже не новы.
У него такое доброе лицо; такой голос.
Старушка с охотою приняла сие предложение, не подозревая в нем никакого худого намерения, и уверяла незнакомца, что полотно, вытканное Лизой, и чулки, вывязанные Лизой, бывают отменно хороши и носятся долее всяких других.
Но человек в страсти худой логик: один кажется ему всеми, а все одним.
Натура призывает меня в свои объятия, к чистым своим радостям», — думал он и решился — по крайней мере на время — оставить большой свет.
Лизина мать услышала о страшной смерти дочери своей, и кровь ее от ужаса охладела – глаза навек закрылись. – Хижина опустела. В ней воет ветер, и суеверные поселяне, слыша по ночам сей шум, говорят: «Там стонет мертвец; там стонет бедная Лиза!»
Всегда ли рассудок есть царь чувств твоих?
Тут в глазах Лизиных блеснула радость, которую она тщетно сокрыть хотела; щеки ее пылали, как заря в ясный летний вечер; она смотрела на левый рукав свой и щипала его.
Ах нет, Лиза! Ей не надобно ничего сказывать.
Эраст узнал, что он любим, любим страстно новым, чистым, открытым сердцем.
Для чего пишу не роман, а печальную быль?
Ах, матушка! – сказала Лиза матери своей, которая лишь только проснулась. – Ах, матушка! Какое прекрасное утро! Как все весело в поле! Никогда жаворонки так хорошо не певали, никогда солнце так светло не сияло, никогда цветы так приятно не пахли!
Мне казалось, что я умираю, что душа моя… Нет, не умею сказать этого!.. Ты молчишь, Эраст? Вздыхаешь?.. Боже мой! Что такое?
Когда мы там, в новой жизни, увидимся, я узнаю тебя, нежная Лиза!
С ним жить, с ним умереть хочу или смертью своею спасти его драгоценную жизнь.
Тут образ богоматери обращает неприятелей в бегство. Все сие обновляет в моей памяти историю нашего отечества – печальную.
Стоя на сей горе, видишь на правой стороне почти всю Москву, сию ужасную громаду домов и церквей, которая представляется глазам в образе величественного амфитеатра: великолепная картина, особливо, когда светит на нее солнце, когда вечерние лучи его пылают на бесчисленных златых куполах, на бесчисленных крестах, к небу возносящихся!
Молодой человек не хотел удерживать ее, может быть, для тот, что мимо проходящие начали останавливаться и, смотря на них, коварно усмехались.
Ах, Лиза, Лиза! Где ангел-хранитель твой? Где – твоя невинность?
Ах, Лиза! Кто бы захотел умереть, если бы иногда не было нам горя? Видно, так надобно.
Ласковый, пригожий барин ее должен ехать на войну. Он принудил ее взять у него несколько денег, сказав: «Я не хочу, чтобы Лиза в мое отсутствие продавала работу свою.
Война не страшна для меня; страшно там, где нет моего друга.
Нектар из рук Гебы не мог бы показаться ему вкуснее… уверяла незнакомца, что полотно, вытканное Лизой, и чулки, вывязанные Лизой, бывают отменно хороши и носятся долее всяких других.
Но скоро по смерти его жена и дочь обедняли.
Богатый дворянин, с изрядным разумом и добрым сердцем, добрым от природы, но слабым и ветреным. Он вел рассеянную жизнь, думал только о своем удовольствии, искал его в светских забавах, но часто не находил: скучал и жаловался на судьбу свою.
Добродушная старушка успела рассказать ему о своем горе и утешении – о смерти мужа и о милых свойствах дочери своей, об ее трудолюбии и нежности, и проч., и проч. Он слушал ее со вниманием, но глаза его были – нужно ли сказывать где? И Лиза, робкая Лиза посматривала изредка на молодого человека; но не так скоро молния блестит и в облаке исчезает, как быстро голубые глаза ее обращались к земле, встречаясь с его взором.
Ах, Лиза, Лиза! Что с тобою сделалось? До сего времени, просыпаясь вместе с птичками, ты вместе с ними веселилась утром, и чистая, радостная душа светилась в глазах твоих, подобно как солнце светится в каплях росы небесной; но теперь ты задумчива, и общая радость природы чужда твоему сердцу
Лиза рыдала – Эраст плакал – оставил ее – она упала – стала на колени, подняла руки к небу и смотрела на Эраста, который удалялся – далее – далее – и наконец скрылся – воссияло солнце, и Лиза, оставленная, бедная, лишилась чувств и памяти.
Молодой, хорошо одетый человек, приятного вида, встретился ей на улице. Она показала ему цветы – и закраснелась.
Эраст восхищался своей пастушкой — так называл Лизу — и, видя, сколь она любит его, казался сам себе любезнее.
Вдруг Лиза услышала шум весел – взглянула на реку и увидела лодку, а в лодке – Эраста.
Везде царствовала тишина. Но скоро восходящее светило дня пробудило все творение: рощи, кусточки оживились, птички вспорхнули и запели, цветы подняли свои головки, чтобы напиться животворными лучами света.
Меня всегда сердце бывает не на своем месте, когда ты ходишь в город; я всегда ставлю свечу перед образ и молю господа бога, чтобы он сохранил тебя от всякой беды и напасти.
Сердце мое обливается кровью в сию минуту. Я забываю человека в Эрасте — готов проклинать его — но язык мой не движется — смотрю на небо, и слеза катится по лицу моему.
Глаз твоих темен светлый месяц; без твоего голоса скучен соловей поющий; без твоего дыхания ветерок мне неприятен.
Расставшись с тобою, разве тогда перестану плакать, когда высохнет сердце мое.
Преклонившего колена перед распятием и молящегося о скором разрешении земных оков своих, ибо все удовольствия исчезли для него в жизни, все чувства его умерли, кроме чувства болезни и слабости. Там юный монах – с бледным лицом, с томным взором – смотрит.
Он решился на то и переехал жить к ней в дом, посвятив искренний вздох Лизе своей. Но все сие может ли оправдать его?
Ему казалось, что он нашел в Лизе то, чего сердце его давно искало.
Что такое?» Между тем блеснула молния и грянул гром. Лиза вся задрожала. «Эраст, Эраст! — сказала она. — Мне страшно! Я боюсь, чтобы гром не убил меня, как преступницу!»
«Ах, Эраст! – сказала она. – Всегда ли ты будешь любить меня?» – «Всегда, милая Лиза, всегда!» – отвечал он. – «И ты можешь мне дать в этом клятву?» – «Могу, любезная Лиза, могу!» – «Нет! мне не надобно клятвы. Я верю тебе, Эраст, верю.
Туда же прихожу и в мрачные дни осени горевать вместе с природою.
«Милая Лиза! — сказал Эраст. — Милая Лиза! Я люблю тебя!», и сии слова отозвались во глубине души ее, как небесная, восхитительная музыка; она едва смела верить ушам своим.
Мне хотелось бы, – сказал он матери, – чтобы дочь твоя никому, кроме меня, не продавала своей работы. Таким образом, ей незачем будет часто ходить в город, и ты не принуждена будешь с нею расставаться. Я сам по временам могу заходить к вам.
Новый гость души ее, образ Эрастов, столь живо ей представлялся, что она почти всякую минуту просыпалась, просыпалась и вздыхала.
Ее погребли близ пруда, под мрачным дубом, и поставили деревянный крест на ее могиле.
Подумать о нем ничего, кроме хорошего. «Здравствуй, добрая старушка!».
Ему оставался один способ поправить свои обстоятельства — жениться на пожилой богатой вдове, которая давно была влюблена в него.
Но что же чувствовала она тогда, когда Эраст, обняв ее в последний раз, в последний раз прижав к своему сердцу, сказал: «Прости, Лиза!» Какая трогательная картина! Утренняя заря, как алое море, разливалась по восточному небу. Эраст стоял под ветвями высокого дуба, держа в объятиях свою бледную, томную, горестную подругу, которая, прощаясь с ним, прощалась с душою своею. Вся натура пребывала в молчании.
Все люди беспечно гуляли по лугам, купались в чистых источниках, целовались, как горлицы, отдыхали под розами и миртами и в счастливой праздности все дни свои провождали.
Помни, помни свою бедную Лизу, которая любит тебя более, чем самоё себя!
Молодой человек поклонился ей так учтиво, с таким приятным видом, что она не могла подумать об нем ничего, кроме хорошего.
Я любил тебя и теперь люблю, то есть желаю тебе всякого добра. Вот сто рублей — возьми их, — он положил ей деньги в карман, — позволь мне поцеловать тебя в последний раз — и поди домой.
Красота Лизы при первой встрече сделала впечатление в его сердце.
Он вел рассеянную жизнь, думал только о своем удовольствии, искал его в светских забавах, но часто не находил: скучал и жаловался на судьбу свою.
Ни одной звездочки не сияло на небе — никакой луч не мог осветить заблуждения.
Одна Лиза, – которая осталась после отца пятнадцати лет, – одна Лиза, не щадя своей нежной молодости, не щадя редкой красоты своей, трудилась день и ночь – ткала холсты, вязала чулки, весною рвала цветы, а летом брала ягоды – и продавала их в Москве.
Ах, Эраст! Я плакала!» — «О чем? Что такое?» — «Я должна сказать тебе все. За меня сватается жених, сын богатого крестьянина из соседней деревни; матушка хочет, чтобы я за него вышла.
Кто бы захотел умереть, если бы иногда не было нам горя?
Я буду жить с Лизою, как брат с сестрою, — думал он, — не употреблю во зло любви ее и буду всегда счастлив.
Таким образом скончала жизнь свою прекрасная душою и телом. Когда мы там, в новой жизни, увидимся, я узнаю тебя, нежная Лиза!
Ее погребли близ пруда, под мрачным дубом, и поставили деревянный крест на ее могиле. Тут часто сижу в задумчивости, опершись на вместилище Лизина праха; в глазах моих струится пруд; надо мною шумят листья.
Лизина мать услышала о страшной смерти дочери своей, и кровь ее от ужаса охладела – глаза навек закрылись. – Хижина опустела. В ней воет ветер, и суеверные поселяне, слыша по ночам сей шум, говорят: «Там стонет мертвец; там стонет бедная Лиза!»
Эраст был до конца жизни своей несчастлив. Узнав о судьбе Лизиной, он не мог утешиться и почитал себя убийцею. Я познакомился с ним за год до его смерти. Он сам рассказал мне сию историю и привел меня к Лизиной могилке. – Теперь, может быть, они уже примирились!
1792
Остров Борнгольм
Друзья! прошло красное лето, златая осень побледнела, зелень увяла, дерева стоят без плодов и без листьев, туманное небо волнуется, как мрачное море, зимний пух сыплется на хладную землю – простимся с природою до радостного весеннего свидания, укроемся от вьюг и метелей – укроемся в тихом кабинете своем! Время не должно тяготить нас: мы знаем лекарство от скуки. Друзья! Дуб и береза пылают в камине нашем – пусть свирепствует ветер и засыпает окна белым снегом! Сядем вокруг алого огня и будем рассказывать друг другу сказки и повести, и всякие были.
Вы знаете, что я странствовал в чужих землях, далеко, далеко от моего отечества, далеко от вас, любезных моему сердцу, видел много чудного, слышал много удивительного, многое вам рассказывал, но не мог рассказать всего, что случилось со мною. Слушайте – я повествую – повествую истину, не выдумку.
Англия была крайним пределом моего путешествия. Там сказал я самому себе: «Отечество и друзья ожидают тебя; время успокоиться в их объятиях, время посвятить страннический жезл твой сыну Ману[1], время повесить его на густейшую ветвь того дерева, под которым играл ты в юных летах своих», – сказал и сел в Лондоне на корабль «Британию», чтобы плыть к любезным странам России.
Быстро катились мы на белых парусах вдоль цветущих берегов величественной Темзы. Уже беспредельное море засинелось перед нами, уже слышали мы шум его волнения – но вдруг переменился ветер, и корабль наш, в ожидании благоприятнейшего времени, должен был остановиться против местечка Гревзенда.
Вместе с капитаном вышел я на берег, гулял с покойным сердцем по зеленым лугам, украшенным природою и трудолюбием, – местам редким и живописным; наконец, утомленный жаром солнечным, лег на траву, под столетним вязом, близ морского берега, и смотрел на влажное пространство, на пенистые валы, которые в бесчисленных рядах из мрачной отдаленности неслися к острову с глухим ревом. Сей унылый шум и вид необозримых вод начинали склонять меня к той дремоте, к тому сладостному бездействию души, в котором все идеи и все чувства останавливаются и цепенеют, подобно вдруг замерзающим ключевым струям, и которое есть самый разительнейший и самый пиитический образ смерти; но вдруг ветви потряслись над моею головою… Я взглянул и увидел – молодого человека, худого, бледного, томного, – более привидение, нежели человека. В одной руке держал он гитару, другою срывал листочки с дерева и смотрел на синее море неподвижными черными глазами своими, в которых сиял последний луч угасающей жизни. Взор мой не мог встретиться с его взором: чувства его были мертвы для внешних предметов; он стоял в двух шагах от меня, но не видал ничего, не слыхал ничего. – «Несчастный молодой человек! – думал я. – Ты убит роком. Не знаю ни имени, ни рода твоего; но знаю, что ты несчастлив!»
Он вздохнул, поднял глаза к небу, опустил их опять на волны морские – отошел от дерева, сел на траву, заиграл на своей гитаре печальную прелюдию, смотря беспрестанно на море, и запел тихим голосом следующую песню (на датском языке, которому учил меня в Женеве приятель мой доктор NN):
Законы осуждают
Предмет моей любви;
Но кто, о сердце! может
Противиться тебе?
Какой закон святее
Твоих врожденных чувств?
Какая власть сильнее
Любви и красоты?
Люблю – любить ввек буду.
Кляните страсть мою,
Безжалостные души,
Жестокие сердца!
Священная природа!
Твой нежный друг и сын
Невинен пред тобою.
Ты сердце мне дала;
Твои дары благие
Украсили ее –
Природа! Ты хотела,
Чтоб Лилу я любил!
Твой гром гремел над нами,
Но нас не поражал,
Когда мы наслаждались
В объятиях любви. –
О Борнгольм, милый Борнгольм!
К тебе душа моя
Стремится беспрестанно;
Но тщетно слезы лью,
Томлюся и вздыхаю!
Навек я удален
Родительскою клятвой
От берегов твоих!
Еще ли ты, о Лила!
Живешь в тоске своей?
Или в волнах шумящих
Скончала злую жизнь?
Явися мне, явися,
Любезнейшая тень!
Я сам в волнах шумящих
С тобою погребусь.
Тут, по невольному внутреннему движению, хотел я броситься к незнакомцу и прижать его к сердцу своему, но капитан мой в самую сию минуту взял меня за руку и сказал, что благоприятный ветер развевает наши парусы и что нам не должно терять времени. – Мы поплыли. Молодой человек, бросив гитару и сложив руки, смотрел вслед за нами – смотрел на синее море.
Волны пенились под рулем корабля нашего, берег гревзендский скрылся в отдалении, северные провинции Англии чернелись на другом краю горизонта – наконец все исчезло, и птицы, которые долго вились над нами, полетели назад к берегу, как будто бы устрашенные необозримостию моря. Волнение шумных вод и туманное небо остались единственным предметом глаз наших, предметом величественным и страшным. – Друзья мои! Чтобы живо чувствовать всю дерзость человеческого духа, надобно быть на открытом море, где одна тонкая дощечка, как говорит Виланд, отделяет нас от влажной смерти, но где искусный пловец, распуская парусы, летит и в мыслях своих видит уже блеск золота, которым в другой части мира наградится смелая его предприимчивость. «Nil mortalibus arduum est» – «Нет для смертных невозможного», – думал я с Горацием, теряясь взором в бесконечности Нептунова царства.
Но скоро жестокий припадок морской болезни лишил меня чувства. Шесть дней глаза мои не открывались, и томное сердце, орошаемое пеною бурных волн[2], едва билось в груди моей. В седьмой день я ожил и хотя с бледным, но радостным лицом вышел на палубу. Солнце по чистому лазоревому своду катилось уже к западу, море, освещаемое златыми его лучами, шумело, корабль летел на всех парусах по грудам рассекаемых валов, которые тщетно силились опередить его. Вокруг нас, в разном отдалении, развевались белые, голубые и розовые флаги, а на правой стороне чернелось нечто подобное земле.
«Где мы?» – спросил я у капитана. – «Плавание наше благополучно, – сказал он, – мы прошли Зунд; берега Швеции скрылись от глаз наших. На правой стороне видите вы датский остров Борнгольм, место опасное для кораблей; там мели и камни таятся на дне морском. Когда наступит ночь, мы бросим якорь».
«Остров Борнгольм, остров Борнгольм!» – повторил я в мыслях, и образ молодого гревзендского незнакомца оживился в душе моей. Печальные звуки и слова песни его отозвались в моем слухе. «Они заключают в себе тайну сердца его, – думал я, – но кто он? Какие законы осуждают любовь несчастного? Какая клятва удалила его от берегов Борнгольма, столь ему милого? Узнаю ли когда-нибудь его историю?»
Между тем сильный ветер нес нас прямо к острову. Уже открылись грозные скалы его, откуда с шумом и пеною свергались кипящие ручьи во глубину морскую. Он казался со всех сторон неприступным, со всех сторон огражденным рукою величественной натуры; ничего, кроме страшного, не представлялось на седых утесах. С ужасом видел я там образ хладной, безмолвной вечности, образ неумолимой смерти и того неописанного творческого могущества, перед которым все смертное трепетать должно.
Солнце погрузилось в волны – и мы бросили якорь. Ветер утих, и море едва-едва колебалось. Я смотрел на остров, который неизъяснимою силою влек меня к берегам своим; темное предчувствие говорило мне: «Там можешь удовлетворить своему любопытству, и Борнгольм останется навеки в твоей памяти!» – Наконец, узнав, что недалеко от берега есть рыбачьи хижины, решился я просить у капитана шлюпки и ехать на остров с двумя или тремя матрозами. Он говорил об опасности, о подводных камнях, но, видя непреклонность своего пассажира, согласился исполнить мое требование с тем условием, чтобы я на другой день рано поутру на корабль возвратился.
Мы поплыли и благополучно пристали к берегу в небольшом тихом заливе. Тут встретили нас рыбаки, люди грубые и дикие, выросшие на хладной стихии, под шум валов морских и незнакомые с улыбкою дружелюбного приветствия; впрочем, не хитрые и не злые люди. Услышав, что мы желаем посмотреть острова и ночевать в их хижинах, они привязали нашу лодку и повели нас, сквозь распавшуюся кремнистую гору, к своим жилищам. Через полчаса вышли мы на пространную зеленую равнину, где, подобно как на долинах альпийских, рассеяны были низенькие деревянные домики, рощицы и громады камней. Тут оставил я своих матрозов, а сам пошел далее, чтобы наслаждаться еще несколько времени приятностями вечера; мальчик лет тринадцати был проводником моим.
Алая заря не угасла еще на светлом небе, розовый свет ее сыпался на белые граниты и вдали, за высоким холмом, освещал острые башни древнего замка. Мальчик не мог сказать мне, кому принадлежал сей замок. «Мы туда не ходим, – говорил он, – и бог знает, что там делается!» – Я удвоил шаги свои и скоро приближился к большому готическому зданию, окруженному глубоким рвом и высокою стеною. Везде царствовала тишина, вдали шумело море, последний луч вечернего света угасал на медных шпицах башен.
Я обошел вокруг замка – ворота были заперты, мосты подняты. Проводник мой боялся, сам не зная чего, и просил меня идти назад к хижинам, но мог ли любопытный человек уважить такую просьбу?
Наступила ночь, и вдруг раздался голос – эхо повторило его, и опять все умолкло. Мальчик от страха схватил меня обеими руками и дрожал, как преступник в час казни. Через минуту снова раздался голос – спрашивали: «Кто там?» – «Чужеземец, – сказал я, – приведенный любопытством на сей остров, и если гостеприимство почитается добродетелию в стенах вашего замка, то вы укроете странника на темное время ночи». – Ответа не было, но через несколько минут загремел и опустился с верху башни подъемный мост, с шумом отворились ворота – высокий человек, в длинном, черном платье, встретил меня, взял за руку и повел в замок. Я оборотился назад, но мальчик, провожатый мой, скрылся.
Ворота хлопнули за нами, мост загремел и поднялся. Через обширный двор, заросший кустарником, крапивою и полынью, пришли мы к огромному дому, в котором светился огонь. Высокий перистиль в древнем вкусе вел к железному крыльцу, которого ступени звучали под ногами нашими. Везде было мрачно и пусто. В первой зале, окруженной внутри готическою колоннадою, висела лампада и едва-едва изливала бледный свет на ряды позлащенных столпов, которые от древности начинали разрушаться; в одном месте лежали части карниза, в другом отломки пиластров, в третьем целые упавшие колонны. Путеводитель мой несколько раз взглядывал на меня проницательными глазами, но не говорил ни слова.
Все сие сделало в сердце моем странное впечатление, смешанное отчасти с ужасом, отчасти с тайным неизъяснимым удовольствием или, лучше сказать, с приятным ожиданием чего-то чрезвычайного.
Мы прошли еще через две или три залы, подобные первой и освещенные такими же лампадами. Потом отворилась дверь направо – в углу небольшой комнаты сидел почтенный седовласый старец, облокотившись на стол, где горели две белые восковые свечи. Он поднял голову, взглянул на меня с какою-то печальною ласкою, подал мне слабую свою руку и сказал тихим, приятным голосом:
«Хотя вечная горесть обитает в стенах здешнего замка, но странник, требующий гостеприимства, всегда найдет в нем мирное пристанище. Чужеземец! Я не знаю тебя, но ты человек – в умирающем сердце моем жива еще любовь к людям – мой дом, мои объятия тебе отверсты». – Он обнял, посадил меня и, стараясь развеселить мрачный вид свой, уподоблялся хотя ясному, но хладному осеннему дню, который напоминает более горестную зиму, нежели радостное лето. Ему хотелось быть приветливым – хотелось улыбкою вселить в меня доверенность; печали, углубившиеся на лице его, не могли исчезнуть в одну минуту.
«Ты должен, молодой человек, – сказал он, – ты должен известить меня о происшествиях света, мною оставленного, но еще не совсем забытого. Давно живу я в уединении, давно не слышу ничего о судьбе людей. Скажи мне, царствует ли любовь на земном шаре? Курится ли фимиам на олтарях добродетели? Благоденствуют ли народы в странах, тобою виденных?» – «Свет наук, – отвечал я, – распространяется более и более, но еще струится на земле кровь человеческая – льются слезы несчастных – хвалят имя добродетели и спорят о существе ее». – Старец вздохнул и пожал плечами.
Узнав, что я россиянин, сказал он: «Мы происходим от одного народа с вашим. Древние жители островов Рюгена и Борнгольма были славяне. Но вы прежде нас озарились светом христианства. Уже великолепные храмы, единому богу посвященные, возносились к облакам в странах ваших, но мы, во мраке идолопоклонства, приносили кровавые жертвы бесчувственным истуканам. Уже в торжественных гимнах славили вы великого творца вселенной, но мы, ослепленные заблуждением, хвалили в нестройных песнях идолов баснословия». – Старец говорил со мною об истории северных народов, о происшествиях древности и новых времен, говорил так, что я должен был удивляться уму его, знаниям и даже красноречию.
Через полчаса он встал и пожелал мне доброй ночи. Слуга в черном платье, взяв со стола одну свечу, повел меня через длинные узкие переходы – и мы вошли в большую комнату, обвешанную древним оружием, мечами, копьями, латами и шишаками. В углу, под золотым балдахином, стояла высокая кровать, украшенная резьбою и древними барельефами.
Мне хотелось предложить множество вопросов сему человеку, но он, не дожидаясь их, поклонился и ушел; железная дверь хлопнула – звук страшно раздался в пустых стенах – и все утихло. Я лег на постелю – смотрел на древнее оружие, освещаемое сквозь маленькое окно слабым лучом месяца, – думал о своем хозяине, о первых словах его: «Здесь обитает вечная горесть», – мечтал о временах прошедших, о тех приключениях, которым сей древний замок бывал свидетелем, – мечтал, подобно такому человеку, который между гробов и могил взирает на прах умерших и оживляет его в своем воображении. – Наконец образ печального гревзендского незнакомца представился душе моей, и я заснул.
Но сон мой не был покоен. Мне казалось, что все латы, висевшие на стене, превратились в рыцарей, что сии рыцари приближались ко мне с обнаженными мечами и с гневным лицом говорили: «Несчастный! Как дерзнул ты пристать к нашему острову? Разве не бледнеют плаватели при виде гранитных берегов его? Как дерзнул ты войти в страшное святилище замка? Разве ужас его не гремит во всех окрестностях? Разве странник не удаляется от грозных его башен? Дерзкий! Умри за сие пагубное любопытство!» – Мечи застучали надо мною, удары сыпались на грудь мою, – но вдруг все скрылось, – я пробудился и через минуту опять заснул. Тут новая мечта возмутила дух мой. Мне казалось, что страшный гром раздавался в замке, железные двери стучали, окна тряслися, пол колебался, и ужасное крылатое чудовище, которое описать не умею, с ревом и свистом летело к моей постели. Сновидение исчезло, но я не мог уже спать, чувствовал нужду в свежем воздухе, приближился к окну, увидел подле него маленькую дверь, отворил ее и по крутой лестнице сошел в сад.
Ночь была ясная, свет полной луны осребрял темную зелень на древних дубах и вязах, которые составляли густую, длинную аллею. Шум морских волн соединялся с шумом листьев, потрясаемых ветром. Вдали белелись каменные горы, которые, подобно зубчатой стене, окружают остров Борнгольм; между ими и стенами замка виден был с одной стороны большой лес, а с другой – открытая равнина и маленькие рощицы.
Сердце все еще билось у меня от страшных сновидений, и кровь моя не переставала волноваться. Я вступил в темную аллею, под кров шумящих дубов и с некоторым благоговением углублялся во мрак ее. Мысль о друидах возбудилась в душе моей – и мне казалось, что я приближаюсь к тому святилищу, где хранятся все таинства и все ужасы их богослужения. Наконец сия длинная аллея привела меня к розмаринным кустам, за коими возвышался песчаный холм. Мне хотелось взойти на вершину его, чтобы оттуда при свете ясной луны взглянуть на картину моря и острова, но тут представилось глазам моим отверстие во внутренность холма; человек с трудом мог войти в него. Непреодолимое любопытство влекло меня в сию пещеру, которая походила более на дело рук человеческих, нежели на произведение дикой натуры. Я вошел – почувствовал сырость и холод, но решился идти далее и, сделав шагов десять вперед, рассмотрел несколько ступеней вниз и широкую железную дверь; она, к моему удивлению, была не заперта. Как будто бы невольным образом рука моя отворила ее – тут, за железною решеткою, на которой висел большой замок, горела лампада, привязанная ко своду, а в углу, на соломенной постеле, лежала молодая бледная женщина в черном платье. Она спала; русые волосы, с которыми переплелись желтые соломинки, закрывали высокую грудь ее, едва-едва дышащую; одна рука, белая, но иссохшая, лежала на земле, а на другой покоилась голова спящей. Если бы живописец хотел изобразить томную, бесконечную, всегдашнюю скорбь, осыпанную маковыми цветами Морфея, то сия женщина могла бы служить прекрасным образцом для кисти его.
Друзья мои! Кого не трогает вид несчастного! Но вид молодой женщины, страдающей в подземной темнице, – вид слабейшего и любезнейшего из всех существ, угнетенного судьбою, – мог бы влить чувство в самый камень. Я смотрел на нее с горестию и думал сам в себе: «Какая варварская рука лишила тебя дневного света? Неужели за какое-нибудь тяжкое преступление? Но миловидное лицо твое, но тихое движение груди твоей, но собственное сердце мое уверяют меня в твоей невинности!»
В самую сию минуту она проснулась – взглянула на решетку – увидела меня – изумилась – подняла голову – встала – приближилась, – потупила глаза в землю, как будто бы собираясь с мыслями, – снова устремила их на меня, хотела говорить и – не начинала.
«Если чувствительность странника, – сказал я через несколько минут молчания, – рукою судьбы приведенного в здешний замок и в эту пещеру, может облегчить твою участь, если искреннее его сострадание заслуживает твою доверенность, требуй его помощи!» – Она смотрела на меня неподвижными глазами, в которых видно было удивление, некоторое любопытство, нерешимость и сомнение. Наконец, после сильного внутреннего движения, которое как будто бы электрическим ударом потрясло грудь ее, отвечала твердым голосом: «Кто бы ты ни был, каким бы случаем ни зашел сюда, – чужеземец, я не могу требовать от тебя ничего, кроме сожаления. Не в твоих силах переменить долю мою. Я лобызаю руку, которая меня наказывает». – «Но сердце твое невинно? – сказал я, – оно, конечно, не заслуживает такого жестокого наказания?» – «Сердце мое, – отвечала она, – могло быть в заблуждении. Бог простит слабую. Надеюсь, что жизнь моя скоро кончится. Оставь меня, незнакомец!» – Тут приближилась она к решетке, взглянула на меня с ласкою и тихим голосом повторила: «Ради бога, оставь меня!.. Если он сам послал тебя – тот, которого страшное проклятие гремит всегда в моем слухе, – скажи ему, что я страдаю, страдаю день и ночь, что сердце мое высохло от горести, что слезы не облегчают уже тоски моей. Скажи, что я без ропота, без жалоб сношу заключение, что я умру его нежною, несчастною…» – Она вдруг замолчала, задумалась, удалилась от решетки, стала на колени и закрыла руками лицо свое, через минуту посмотрела на меня, снова потупила глаза в землю и сказала с нежною робостию: «Ты, может быть, знаешь мою историю, но если не знаешь, то не спрашивай меня – ради бога, не спрашивай!.. Чужеземец, прости!» – Я хотел идти, сказав ей несколько слов, излившихся прямо из души моей, но взор мой еще встретился с ее взором – и мне показалось, что она хочет узнать от меня нечто важное для своего сердца. Я остановился – ждал вопроса, но он, после глубокого вздоха, умер на бледных устах ее. Мы расстались.
Вышедши из пещеры, не хотел я затворить железной двери, чтобы свежий, чистый воздух сквозь решетку проник в темницу и облегчил дыхание несчастной. Заря алела на небе, птички пробудились, ветерок свевал росу с кустов и цветочков, которые росли вокруг песчаного холма. – «Боже мой! – думал я. – Боже мой! Как горестно быть исключенным из общества живых, вольных, радостных тварей, которыми везде населены необозримые пространства натуры! В самом севере, среди высоких мшистых скал, ужасных для взора, творение руки твоей прекрасно – творение руки твоей восхищает дух и сердце. И здесь, где пенистые волны от начала мира сражаются с гранитными утесами, – и здесь десница твоя напечатлела живые знаки творческой любви и благости, и здесь в час утра розы цветут на лазоревом небе, и здесь нежные зефиры дышат ароматами, и здесь зеленые ковры расстилаются, как мягкий бархат, под ногами человека, и здесь поют птички – поют весело для веселого, печально для печального, приятно для всякого, и здесь скорбящее сердце в объятиях чувствительной природы может облегчиться от бремени своих горестей! Но – бедная, заключенная в темнице, не имеет сего утешения: роса утренняя не окропляет ее томного сердца, ветерок не освежает истлевшей груди, лучи солнечные не озаряют помраченных глаз ее, тихие бальзамические излияния луны не питают души ее кроткими сновидениями и приятными мечтами. Творец! Почто даровал ты людям гибельную власть делать несчастными друг друга и самих себя?» – Силы мои ослабели, и глаза закрылись, под ветвями высокого дуба, на мягкой зелени.
Сон мой продолжался около двух часов.
«Дверь была отворена; чужестранец входил в пещеру» – вот что услышал я, проснувшись, – открыл глаза и увидел старца, хозяина своего; он сидел в задумчивости на дерновой лавке, шагах в пяти от меня; подле него стоял тот человек, который ввел меня в замок. Я подошел к ним. Старец взглянул на меня с некоторою суровостию, встал, пожал мою руку – и вид его сделался ласковее. Мы вошли вместе в густую аллею, не говоря ни слова. Казалось, что он в душе своей колебался и был в нерешимости, но вдруг остановился и, устремив на меня проницательный, огненный взор, спросил твердым голосом: «Ты видел ее?» – «Видел, – отвечал я, – видел, не узнав, кто она и за что она страдает в темнице». – «Узнаешь, – сказал он, – узнаешь, молодой человек, и сердце твое обольется кровию. Тогда спросишь у самого себя: за что небо излияло всю чашу гнева своего на сего слабого, седого старца, старца, который любил добродетель, который чтил святые законы его?» – Мы сели под деревом, и старец рассказал мне ужаснейшую историю – историю, которой вы теперь не услышите, друзья мои; она остается до другого времени. На сей раз скажу вам одно то, что я узнал тайну гревзендского незнакомца – тайну страшную!
Матрозы дожидались меня у ворот замка. Мы возвратились на корабль, подняли парусы, и Борнгольм скрылся от глаз наших.
Море шумело. В горестной задумчивости стоял я на палубе, взявшись рукою за мачту. Вздохи теснили грудь мою – наконец я взглянул на небо – и ветер свеял в море слезу мою.