Ковер самолет русская народная сказка читать

Сказка о ковре-самолёте

Основано на издании 1913 г

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь Назар с женой своей – царевной Василисой. И было у них трое сыновей: старший Пётр, средний Фёдор да младший Иван. Правил царь справедливо, никого не обижал, за что все подданные его любили и уважали. А сыновья царские росли умными да смелыми, никогда друг с другом не ссорились, родителей почитали, во всём им помогали. Царевич Пётр больше всего любил охотиться, царевич Фёдор верховой ездой увлекался, а Иван-царевич каждую свободную минутку за чтением проводил.

Как пришёл срок, собрал царь Назар своих детей, стал речь держать:

— Милые мои сыновья, вы уже выросли и окрепли, пора вам белый свет посмотреть да себя добрым людям показать. После моей смерти предстоит вам государством нашим управлять, а для этого надо много чему научиться. Поезжайте-ка вы по дальним странам путешествовать, посмотрите, как другие цари правят, всё лучшее у них переймите. Выберите себе в царской конюшне лучших скакунов, наденьте доспехи ратные, возьмите по мечу булатному да по луку тугому и в путь отправляйтесь. А как наберётесь уму-разуму, так домой возвращайтесь.

Сделали царевичи так, как батюшка велел, попрощались с родителями и поехали в дорогу дальнюю. Ближе к вечеру устроили братья привал: коней своих пастись на лужок отпустили, а сами развели костёр да стали ужинать. Потом нашли братья место для ночлега и проспали до самой зари. Как только солнышко взошло, говори Пётр-царевич:

— Хорошо нам втроём, но если мы в разные стороны разъедемся, то в три раза больше государств посетим.

— И то правда! – отвечает Фёдор-царевич.

— Вы старше, чем я, вам виднее, – согласился Иван-царевич.

На том и порешили. Обнялись братья, договорились в родном царстве встретиться и разошлись их пути-дорожки: старший поехал направо, средний налево, а младший прямо.

Едет себе Иван-царевич, песенки напевает, широкими просторами любуется. Вот остались позади луга да поля, дальше дорога через лесные дебри лежит. И чем дальше добрый молодец едет, тем лес гуще да темнее становится. Как стало вечереть, расположился Иван на ночлег, а утром снова в путь-дорогу отправился. Ехал он так день, другой, третий, пока не кончились у него съестные запасы, что матушка с собой дала. Голодно царевичу, а еды взять негде. Вдруг из лесной чащи олень на полянку вышел: стройный, красивый, с ветвистыми рогами. Поднял добрый молодец тугой луг, натянул тетиву, приложил к ней стрелу калёную, только собрался выстрелить, как заговорил олень человеческим голосом:

— Не убивай меня, Иван-царевич! Как придёт время, я тебе пригожусь, сослужу службу верную, из беды выручу!

Смотрит царский сын, а у оленя золотая корона меж рогами блестит. Понял Иван, что перед ним олений царь, не стал в него стрелять:

— Иди, – говорит, – олешек, пасись себе спокойно. Не трону я тебя!

Кивнул олень в благодарность и снова в лесной чаще скрылся. Поехал царевич дальше. А голод-то ещё пуще одолевает, одними ягодами сыт не будешь. Вдруг на тропинку медведь бурый из бурелома вылез. Снова поднял добрый молодец тугой луг, натянул тетиву, приложил к ней стрелу калёную, только собрался выстрелить, как заговорил медведь человеческим голосом:

— Не убивай меня, Иван-царевич! Как придёт время, я тебе пригожусь, сослужу службу верную, из беды выручу!

— Ладно, – отвечает царский сын, – не трону я тебя. Беги в свою берлогу.

Помахал медведь царевичу лохматой лапой и в буреломе скрылся. А добрый молодец дальше поехал. Вот добрался он до лесной полянки, отпустил коня своего попастись, а сам лёг на травку да стал думать, где бы ему еды какой-нибудь добыть? Вдруг прямо перед ним ворон на полянку сел, пёрышки свои чёрные чистить начал. А Ивану уж так есть хочется, что аж желудок сводит! Решил он хотя бы вороньим мясом подкрепиться. Опять поднял добрый молодец тугой луг, натянул тетиву, приложил к ней стрелу калёную, только собрался выстрелить, как заговорил ворон человеческим голосом:

— Не убивай меня, Иван-царевич! Как придёт время, я тебе пригожусь, сослужу службу верную, из беды выручу!

Вздохнул царский сын и отвечает:

— Ну что ж, не трону я тебя, летай себе на просторе, а я ягод лесных поем.

Отдохнул добрый молодец, оседлал коня своего верного и дальше в путь отправился. Долго ли он ехал, коротко ли, пока не добрался до огромного дворца. Удивился Иван: дремучий лес кругом, ни жилья, ни дорог, а посреди чащи такие хоромы выстроены! Подъехал царевич поближе, видит: двери настежь распахнуты. Спешился добрый молодец и зашёл во дворец. Ходит по палатам, осматривается да диву даётся: всё вокруг прибрано, в одной из комнат стол разными яствами уставлен, а нигде ни души. И уж так царскому сыну есть хочется, что словами даже не описать, а разрешения спросить не у кого.

— Эх, была не была! – думает Иван. – Угощусь без спроса!

Сел царевич за стол и начал еду за обе щеки уминать. Только он насытился, как зазвенели трубы, забили барабаны, загремели литавры, а за окном такая гроза разразилась, что аж уши заложило! Тут же распахнулась дверь настежь, и влетел в хоромы злой колдун Турон на ковре-самолёте, а за ним десяток слуг. Увидел волшебник гостя незваного да как закричит громовым голосом:

— Как ты посмел в мой дом войти да за мой стол без разрешения усесться?

Не успел добрый молодец и слова в ответ молвить, как выхватил колдун острый меч и зарубил его. А потом приказал тело царевича из дворца вынести и в дремучем лесу оставить. Только слуги приказ выполнили да назад вернулись, как оказался перед убитым олений царь. Подошёл он к Ивану, лизнул в щёку, потом в другую – не оживает царский сын. Бросился тогда олень в лесную чащу, отыскал волшебный ручей, набрал полный рот живой воды да к царевичу воротился. Брызнул водицей той доброму молодцу на лицо, тот и ожил. Открыл он очи свои ясные и молвил:

— Ох, какой же сон скверный я видел! Будто убил меня злой волшебник и приказал тело моё в дремучем лесу оставить.

— То не сон был, – отвечает олений царь, – это взаправду с тобой произошло. Если бы не принёс я живой воды, остался бы ты тут навеки лежать.

Поблагодарил Иван оленя и стал расспрашивать спасителя своего о колдуне Туроне.

— Силён да могуч этот злой волшебник, – говорит олений царь. – Много богатства он имеет, но больше всего своим ковром-самолётом дорожит. Стоит только на него встать и приказать отвести в любое место, как сразу же желание будет исполнено.

Как услышал царевич про такое чудо, загорелись его глаза, захотел он во что бы то ни стало этим чудесным ковром завладеть.

— А не знаешь ли ты, олень, как мне этот ковёр-самолёт раздобыть? – спрашивает царский сын.

— Трудно это сделать, – отвечает олений царь, – злой волшебник никогда со своим сокровищем не расстаётся, не только на нём летает, но и сидит, и спит. Чтобы ковром-самолётом завладеть, Турона надо убить, а сделать это можно, только шапкой-невидимкой обладая.

— Где же достать эту волшебную шапку?

— Шапка-невидимка хранится у старой колдуньи Сенамиры, что на берегу большого озера живёт.

— А как туда добраться?

— Нужно сквозь густую чащу проехать, потом через три оврага да три горы перебраться. Только без коня тебе этот путь не преодолеть.

— Что же делать? Конь-то мой у волшебника Турона остался!

— Дам я тебе молодого да сильного оленя Быстронога. Домчит он тебя до колдуньи Сенамиры быстрее ветра.

Протрубил олений царь на весь лес, и тут же перед ним Быстроног с крепкими ногами и ветвистыми рогами оказался. Вскочил Иван ему на спину да помчался к большому озеру. Отыскал царевич, где колдунья живёт, вошёл в избушку и говорит:

— Здравствуй, бабушка! С миром я к тебе приехал! Хочу шапку-невидимку у тебя попросить.

— А зачем она тебе понадобилась? – спрашивает старуха.

— Должен я колдуну Турону отомстить за то, что он у меня убил! Если бы не олений царь, лежал бы я сейчас мёртвый в дремучем лесу.

— На Турона я и сама зуб точу, много он мне зла причинил! Так и быть, дам я тебе шапку-невидимку, только за это ты должен три ночи мне служить, задания мои выполнять. Коли справишься, шапка твоя, а коли нет, я тебя съем!

Подумал царский сын и говорит:

— Так и быть! Двум смертям не бывать, а одной не миновать! Рассказывай, что за задания?

— Очень уж мне охота медком сладким полакомиться. Только больно я стара стала, еле хожу. Вот если ты мне к утру десять бочек мёда добудешь, то считай, что первое задание выполнено, – сказала Сенамира, забралась на печку и захрапела.

Пошёл Иван в лес, сел на пенёк и задумался: где же ему столько мёда взять? Вдруг откуда ни возьмись перед ним медведь бурый, которого он когда-то пожалел, появился.

— Здравствуй, добрый молодец! – говорит косолапый. – Почему ты не весел? Отчего буйную голову повесил?

Вздохнул царски сын и отвечает:

— Как тут веселиться, когда завтра смерть меня лютая ждёт? Приказала колдунья Сенамира к утру десять бочек мёда добыть. А коли не справлюсь, она меня съест. Только как же мне одному такое задание выполнить?

— Не тужи, Иван-царевич! Ты меня пожалел, не стал убивать, теперь я тебе службу сослужу. Ложись вон под тем деревом на травку мягкую да спи себе, ни о чём не думай. Утро вечера мудренее.

Послушался добрый молодец косолапого, лёг под деревом да заснул крепким сном. А медведь зашёл в чащу, зарычал громко, и тут же на его зов сородичи со всего леса сбежались. Попросил их косолапый царскому сыну помочь задание выполнить. Разбежались медведи по пасекам, стали соты таскать да в бочки около старухиной избы складывать. Вышла колдунья утром во двор, глядь: мёда столько, сколько она велела принести. А Иван рядом стоит да улыбается. Заскрипела Сенамира зубами от злости, да ничего не поделаешь: уговор дороже денег.

— Ладно, – говорит, – справился ты с первой задачей. Теперь изволь вторе задание исполнить: засыпь-ка мне к утру два овина зерном.

Взял царевич косу, пошёл в поле, стал рожь косить. Уж дело к вечеру, а он и десятка мешков не накосил. Сел добрый молодец и задумался: как же ему два овина к утру зерном заполнить? Вдруг откуда ни возьмись перед ним ворон чёрный, которого он когда-то пожалел, появился.

— Здравствуй, Иван-царевич! – говорит птица. – Почему ты не весел? Отчего буйную голову повесил?

Вздохнул царски сын и отвечает:

— Как тут веселиться, когда завтра смерть меня лютая ждёт? Приказала колдунья Сенамира к утру два овина зерном засыпать. А коли не справлюсь, она меня съест. Только как же мне одному такое задание выполнить?

— Не тужи, добрый молодец! Ты меня пожалел, не стал убивать, теперь я тебе службу сослужу. Ложись вон в тот стог да спи себе, ни о чём не думай. Утро вечера мудренее.

Послушался Иван птицу, лёг в стог да заснул крепким сном. А ворон взмыл в небо, закаркал во всё горло. Тут же на его зов сотни пернатых братьев прилетели. Попросил их ворон царскому сыну помочь задание выполнить. Разлетелись птицы по всем окрестным полям, стали колосья рвать да в овины складывать. Вышла колдунья утром во двор, глядь: зерна столько, сколько она велела принести. А Иван рядом стоит да улыбается. Заскрипела Сенамира зубами от злости, да ничего не поделаешь: уговор дороже денег.

— Ладно, – говорит, – справился ты со второй задачей. Теперь изволь третье задание исполнить: набери в лесу столько мха, чтобы овраг около моего дома можно было засыпать.

Пошёл Иван в лес, сел на пенёк и задумался: как же ему столько мха нарвать? Вдруг откуда ни возьмись перед ним олений царь появился.

— Здравствуй, добрый молодец! – говорит олень. – Почему ты не весел? Отчего буйную голову повесил?

Вздохнул царски сын и отвечает:

— Как тут веселиться, когда завтра смерть меня лютая ждёт? Приказала колдунья Сенамира к утру столько мха набрать, чтобы овраг около её дома можно было засыпать. А коли не справлюсь, она меня съест. Только как же мне одному такое задание выполнить?

— Не тужи, Иван-царевич! Я тебе за добро твоё уже отплатил, сослужу и ещё одну службу. Ложись вон под тем деревом на травку мягкую да спи себе, ни о чём не думай. Утро вечера мудренее.

Послушался добрый молодец оленя, лёг под деревом да заснул крепким сном. А олений царь созвал своих подданных и велел им помочь царскому сыну задание выполнить. Стали олени по лесам скакать, мох срывать да огромную яму около старухиного дома засыпать. Вышла колдунья утром во двор, глядь: оврага как не бывало. А Иван рядом стоит да улыбается. Заскрипела Сенамира зубами от злости, да ничего не поделаешь: уговор дороже денег. Пришлось ей царевичу шапку-невидимку отдать. Поблагодари добрый молодец колдунью, вскочил на своего Быстронога и помчался Турону мстить. Как добрался он до места, надел волшебную шапку на голову и пробрался невидимым во дворец. А колдун в это время со своими друзьями – злыми волшебниками – за столом сидит, мёд-пиво пьёт да разговоры ведёт.

— Нет на свете ничего лучше, чем мой ковёр-самолёт! – хвастается Турон. – Куда я пожелаю, туда он меня в пять минут и домчит!

— Ну, не скажи! – отвечает другой колдун. – Моя скатерть-самобранка лучше твоего ковра будет. Стоит только сказать: «Скатёрка-самобраночка, дай мне поесть-попить!», и тот час же на ней самые вкусные блюда да напитки появятся. А как только наешься да напьёшься, нужно сказать: «Скатёрка-самобраночка, уберись!», и тут же все блюда и напитки исчезнут.

— Нет! – спорит третий колдун. – Лучше всего на свете царевна Мелектриса Прекрасная, которую я пленил и в заточении держу. Нет краше девушки на всём белом свете! Во лбу у неё золотая звезда горит, а под косой серебряный месяц блестит!

Вдруг Турон забеспокоился, повёл носом, принюхался и говорит:

— Фу-фу-фу! Чую я: человеческим духом во дворце моём пахнет!

А Иван-царевич в это время незамеченным к злому волшебнику подкрался да как хватит его мечом по голове, тот даже опомниться не успел! Увидели другие колдуны, что их приятель без чувств лежит, сразу из-за стола вскочили и прочь убежали, только их и видели. Стал тогда царский сын по дворцу ходить да несметные богатства собирать. Много он золото, серебра да драгоценных камней нашёл. Положил всё на волшебный ковёр, сам на него встал и говорит:

— Неси меня, ковёр-самолёт, туда, где скатерть-самобранка находится!

Только он эти слова произнёс, как взвился ковёр в небо и помчал доброго молодца в замок второго колдуна. И пяти минут не прошло, как оказался Иван на месте. Зашёл он в палаты каменные, а там скатерть волшебная расстелена, вся яствами чудесными уставлена. Сел царевич, наелся, напился, а потом приказал:

— Скатёрка-самобраночка, уберись!

Тут же все блюда и напитки исчезли, сложил царский сын скатерть, встал на ковёр-самолёт и приказал туда его нести, где царевна Мелектриса Прекрасная в заточении томится. И пяти минут не прошло, как оказался Иван на месте. Влетел он в высокий терем, а там девица-красавица сидит у окна за железной решёткой, слёзы горькие льёт. Подошёл к ней царский сын и говорит:

— Закончились, царевна, твои мучения! Прилетел я, чтобы из плена тебя освободить и в родительский дом вернуть!

Взял он девушку за руку, поставил рядом с собой на ковёр-самолёт и приказал нести их в то царство, где Мелектриса Прекрасная жила. И пяти минут не прошло, как оказались добрый молодец с красной девицей на месте. Бросились родители дочь свою целовать-обнимать, о её житье-бытье в замке злого волшебника расспрашивать. А потом стали Ивана-царевича за освобождение царевны благодарить:

— За то, что ты дочку нашу единственную из плена спас, проси всё, что душа твоя пожелает!

— Ничего мне не надобно, – отвечает царский сын, – кроме Мелектрисы Прекрасной. Полюбил я её всем сердцем и прошу руки её и сердца!

— Коли доченька наша согласна, мы ничего против не имеем, – отвечают царь с царицей. – Дадим мы вам наше родительское благословение.

Обрадовалась Мелектриса Прекрасная – очень уж ей Иван-царевич понравился. Обвенчались они в церкви, а потом созвали гостей на весёлый пир. Расстелил жених скатерть-самобранку, сказал волшебные слова, и тут же на ней самые вкусные блюда да напитки появились. Три дня народ в том царстве пировал, а потом посадил добрый молодец жену свою и царя с царицей на ковёр-самолёт да повёз со своими родителями знакомиться.

А царевичи Пётр с Фёдором к тому времени уже из дальних стран воротились, рассказали батюшке с матушкой, чему в других государствах научились. Рады царь Назар с царицей Василисой сыновьям старшим, только одна беда – никак младшенького дождаться не могут. Много уж времени с тех пор прошло, стали они к мысли привыкать, что сынок их на чужбине погиб. И когда уж совсем надежду на его возвращение потеряли, смотрят: по небу чудо-ковёр летит, а на нём люди какие-то сидят, руками машут. Приземлился ковёр-самолёт перед царским дворцом, и сошли с него Иван-царевич с Мелектрисой Прекрасной да её родители. Кинулись царь Назар с царицей Василисой сыночка своего младшего обнимать-целовать, о долгом путешествии расспрашивать.

— О том, где побывал да чему научился, я вам потом расскажу. А пока познакомьтесь с женой моей любимой Мелектрисой Прекрасной и её уважаемыми родителями!

Приняли гостей царь Назар с царицей Василисой как родных. Расстелил Иван-царевич скатерть-самобранку, сказал волшебные слова, и тут же на ней самые вкусные блюда да напитки появились. Три дня люди в том царстве возвращение царского сына с женой отмечали, пили да гуляли. А потом объединили родители два государства и стали сообща править.

Русские

НАРОДНЫЕ СКАЗКИ Л. Н. Афанасьева

МОСКВА ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА» 1991

ББК823Р—6 А 94

Художник И. А. ПШЕНИЧНИКОВ

Ковер-самолет: Русские народные сказки

А. Н. Афанасьева/Худож. И. А. Пшеничников. — М. : Дет. лит. , 1991. — 32 с. : ил. — (Читаем сами).

ISBN 5—08—002344—9

В книге собраны сказки: «Петух и жерновки», «Вещий сон», «Шабарша», «Дурак и берёза», «Хитрая наука».

ISBN 5—08—002344-9

ББК 823 Р—6

i© Иван Пшеничников. Иллюстрации. 1991

Жил да был себе старик со старухою, бедные-бедные! Хлеба-то у них не было; вот они поехали в лес, набрали желудей, привезли домой и начали есть. Долго ли, коротко ли они ели, только старуха уронила один жёлудь в подполье. Пустил жёлудь росток и в небольшое время дорос до полу.

Старуха заприметила и говорит: «Старик! Надобно пол-то прорубить, пускай дуб растёт выше; как вырастет, не станем в лес за желудями ездить, станем в избе рвать. Старик прорубил пол; деревцо росло, росло и выросло до потолка. Старик разобрал и потолок, а после и крышу снял; дерево всё растёт да растёт и доросло до самого неба. Не стало у старика со старухой желудей, взял он мешок и полез на дуб.

Лез-лез и взобрался на небо. Ходил, ходил по небу, увидал: сидит кочеток золотой гребенёк, маслена головка и стоят жерновки. Вот старик-то долго не думал, захватил с собою и кочетка и жерновцы и спустился в избу. Спустился и говорит:

— Как нам, старуха, быть, что нам есть?

— Постой, — молвила старуха, — я попробую жерновцы.

Взяла жерновцы и стала молоть; ан блин да пирог, блин да пирог! Что ни повернёт — всё блин да пирог!. . И накормила старика.

Ехал мимо какой-то барин и заехал к старику со старушкой в хату.

— Нет ли, — спрашивает, — чего-нибудь поесть?

Старуха говорит:

— Чего тебе, родимый, дать поесть, разве блинков?

Взяла жерновцы и намолола: нападали блинки да пирожки.

Приезжий поел и говорит:

— Продай мне, бабушка, твои жерновцы.

— Нет, — говорит старушка, — продать нельзя.

Он взял да и украл у ней жерновцы.

Как уведали¹ старик со старушкою, что украдены жерновцы, стали горе горевать.

— Постой, — говорит кочеток золотой гребенёк, — я полечу, догоню!

Прилетел он к боярским хоромам, сел на ворота и кричит:

— Кукуреку! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые!

Как услыхал барин, сейчас приказывает:

— Эй, малый! Возьми брось его в воду.

Поймали кочетка, бросили в колодезь; он и стал приговаривать:

— Носик, носик, пей воду! — и выпил всю воду.

Выпил всю воду и полетел к боярским хоромам; уселся на балкон и опять кричит:

— Кукуреку! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые!

Барин велел повару бросить его в горячую печь. Поймали кочетка, бросили в горячую печь — прямо в огонь; он и стал приговаривать:

‘Уведал и — узнали.

— Носик, носик, лей воду! Ротик, ротик, лей воду! — и залил весь жар в печи.

Вспорхнул, влетел в боярскую горницу и опять кричит:

— Куку реку! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые!

Ковёр-Самолёт Королькова сказка

Рейтинг:   / 188

Ковёр-Самолёт — сказки Корольковой Анны Николаевны

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был один человек.

Вот однажды он и говорит своим детям:

— Ну, дети, ложитесь спать. Кто что во сне увидит — запоминайте. Завтра мне расскажете.

Прошла ночь. Дети встали, отец спрашивает:

— Что видели во сне? Старший сын говорит:

— Я во сне много соломы видел. Только солома была не наша, а соседская.

— Тебе всегда чужое снится! Дочь говорит:

—А я во сне видела большой узел. Развязала этот узел, а там и платья, и скатерть, и кольцо.

—Это ты всё о замужестве думаешь, — отвечает отец.

Спрашивает он у самого меньшего:

Ну, а ты, Ванюшка,что видел?

Я видел интересный сон, но никому его не расскажу.

Как так не расскажешь? Ты что, забыл его?

Нет, я его помню хорошо, — отвечает сын.

-Но не расскажу, и всё.

Уговаривал его отец сперва добром, обещал гостинцев, потом побил его. Всё равно не рассказывает мальчик сна.

Тогда отец взял его за руку и повёл в поле. Вывел на большую дорогу и говорит:

— Ступай на все четыре стороны. Не нужен мне такой сын.

День был жаркий, солнце печёт, мальчику хочется пить. Стоит он й громко плачет.

Вдруг пыль столбом. Едет запряжённая шестерней карета. Впереди и сзади верховые.

Подъехала карета и остановилась. Вышел оттуда молодой царевич. Спрашивает у мальчика:

— Что ты плачешь?

— Как же мне не плакать! Выгнал меня отец из дому. Мне жарко, я пить и есть хочу.

—За что же он тебя выгнал?

—Я сон видел, а ему не рассказал.

—Ух, какой дурень твой отец!

Взял царевич мальчика с собой. Повёз его в город.

— Пусть при дворце живёт.

Вот живёт Ванюшка при дворце, помогает кучерам.

Несколько лет прошло. Вспомнил царевич про мальчика. Призывает его к себе. Спрашивает:

—Как тебя зовут?

—Иван.

— Ну, Иван, расскажи, какой же ты сон видел? Почему отцу не рассказал?

— Я никому не расскажу, что во сне видел, — говорит Иван. —

Как? И мне не скажешь?

—Нет, и вам не расскажу.

Царевич рассердился. Велел посадить Ивана в темницу, давать ему в сутки ломоть хлеба и кружку воды.

Вот прошёл слух, что в тридевятом царстве, в тридесятом государстве живёт неописуемая красавица. За того замуж она пойдёт, кто две загадки её разгадает и желание её выполнит.

Царевич был молодой, неженатый. Решил он поехать посвататься за эту красавицу. Отца и матери у него не было — сестра одна. Поручил он сестре управлять государством, взял с собой телохранителей, провожатых, велел заложить в карету шестёрку лошадей и поехал.

Целый год сестра весточки от него не получала.

Пришла весна, снег растаял, реки вошли в берега, деревья оделись в зелёный бархат, расцвели цветы. А сестру ничто не радует. Скучает она и плачет. Нет от брата ни слуху ни духу.

Вот как-то раз шла она мимо темницы. Увидел её Иван из окна и спрашивает:

— Что ты, царевна, такая печальная? О брате скучаешь?

 —Да.

—Он загадки не отгадает, — говорит Иван.

—Откуда ты знаешь?

—Эти загадки могу только я отгадать. , Царевна спрашивает:

—Как же ему помочь?

—Нужно мне туда поехать. Отпусти меня. Снарядила его царевна в путь-дорогу. Ехал он сёлами, городами, зелёными лугами,

хлебородными полями. Въезжает в дремучий лес.

Видит поляну. А на той поляне — двух человек.

Слез Иван с коня и смотрит. Собрал один человек дров, сложил костёр, подул на него — костёр загорелся. Сварили они кашу. Тогда другой подул на костёр — сразу инеем всё покрылось.

Подошёл Иван, поздоровался. Спрашивает — кто такие?

Отвечает старший:

— Мы побратимы. Зовут меня Устином, а его Ефимом. Я на что подую — всё жаром обдам. А Ефим на что подует — всё заморозит. А ты кто?

Рассказал им Иван — кто он, куда и зачем едет.

— Поедемте со мной! — говорит. Они согласны.

Вот едут они вместе.

Слышат в чаще шум и крик. Бросился Иван туда. Подбегает — там трое стариков дерутся.

— Стойте!

Они оробели. Драться перестали.

—Кто вы такие? Старики говорят:

—Мы родные братья.

—А зачем же вы дерётесь?

— Отец наш помер, пожиток нам оставил. Никак мы его не поделим. Вот уже тридцать лет спорим.

— А что же он вам оставил?

— Ковёр-самолёт, сапоги-скороходы да шапку-невидимку.

Иван говорит:

—Давайте я вам поделю всё без обиды. Те просят: 

—Пожалуйста, подели!

— Кладите всё вместе. А я натяну тугой лук, пущу три стрелы калёные в разные стороны. Вы за ними идите. Старший пусть идёт направо, сред-нии — прямо, младший — налево. Кто первый стрелу принесёт — тому ковёр-самолёт, кто второй — тому сапоги-скороходы, кто третий — тому шапку-невидимку.

Братья на этот уговор согласились.

Натянул Иван тугой лук, пустил калёные стрелы. Побежали старики их искать.

А Иван взял в охапку ковёр-самолёт, шапку-невидимку и сапоги-скороходы. Приходит к Устину и Ефиму.

— А ну, ребята, садитесь. Сейчас полетим! Раскинул он ковёр-самолёт на поляне. Сели они все. Иван и говорит:

— Лети, ковёр, туда, куда я тебе велю, — в тридевятое царство, в тридесятое государство.

Взвился ковёр выше леса стоячего, выше облака ходячего, под самое поднебесье. Вся земля стала с рукавицу. Только реки поблескивают серебром, точно нитки, что крестьянки изо льна прядут.

С восходом солнца они на ковёр садились, а в полдень в тридевятом царстве очутились.

А царевич только приехал — полтора года добирался.

Оставил Иван своих товарищей отдыхать, а сам явился к царевичу и говорит:

— Я прибыл тебе на помощь. Прислала меня сестра твоя. Тебе загадки самому не отгадать, я их отгадывать буду. И во всём тебе помогать.

А царевич его не узнал и спрашивает:

—Кто ты?

—Тебе меня знать не надо, — отвечает Иван. Пришли они к царевне.

Предложила она им сесть, спросила — кто такие?

Царевич говорит:

—Я жених. Приехал за тебя посвататься.

—А уговор знаешь? 

—Знаю. Какая будет загадка?

— А вот угадай: что мне завтра будет нужно, когда вы придёте?

Распрощались они. Царевич вышел, а Иван шапку-невидимку надел и во дворце остался. Призывает царевна служанку.

— Сходи, — говорит, — к сапожнику, закажи мне к завтрашнему дню один красный бархатный башмачок — хрустальный каблучок.

Служанка пошла, а Иван — следом за ней.

Приходит служанка к сапожнику, заказывает красный бархатный башмачок — хрустальный каблучок. Стал сапожник шить. Служанка ушла, а Иван остался.

Сшил сапожник башмачок, поставил на окошко сушиться. А Иван взял башмачок да в карман.

Вдруг вбегает служанка и говорит:

— Царевна велела вышить бабочку бисером. Кинулись они, а башмачка нет. Стали думать,

на какую ногу сшили башмачок. Вспомнили — на левую. Давай шить на правую. Вот сшили башмачок и начали вышивать бабочку. Разложили бисер. Иван смотрит: какую они бисеринку берут, такую и он. Они себе вышили бабочку, а он — себе.

Взяла служанка башмачок и побежала к царевне. А Иван — к царевичу. Приходит и подаёт ему башмачок.

— Положи, — говорит, — в карман. Как придёшь завтра к царевне, у неё будет стоять один башмачок, ты достанешь свой, поставишь рядом и скажешь: «Хорош у тебя башмачок, да без пары никуда не годится».

Царевич так и сделал. Приходит, смотрит: стоит один башмачок — хрустальный каблучок. Он достаёт другой и говорит:

— Один хорош, а два лучше! Невеста отвечает:

— Первую задачу ты разгадал. Разгадай вторую. Узнай, что мне завтра будет нужно?

Приходит к Ивану царевич, рассказывает. Иван тут же шапку-невидимку надел и побежал во дворец.

А царевна служанке приказывает:

— Сходи к охотнику, купи кряковую утку. Придёт завтра жених, мы пойдём с ним гулять, а ты пустишь утку в пруд.

Служанка пошла к охотнику. Иван за ней еле- дом. Купила она утку, а он селезня. Приходит к царевичу и говорит:

— Завтра позовёт тебя невеста гулять. Ты возьми с собой селезня в корзиночке. Когда подойдёте к пруду, там будет плавать кряковая утка. Ты выпустишь селезня из корзиночки и скажешь: «Вот и пара!»

Так царевич и сделал.

Пришёл к невесте. Посидели, поговорили. Она зовёт:

— Пойдём в сад погуляем.

Подходят они к пруду, а там утка: кря-кря- кря!

Царевич открыл корзиночку, селезень вылетел и опустился около утки. Закружились они и поплыли рядом.

Царевна говорит:

— И вторую задачу ты разгадал. Ну, что же, я к венцу хоть сейчас готова. Только сослужи мне прежде службу. У меня тётка живёт в жаркой Африке. Съезди — возьми у неё обручальное кольцо. А на самом севере, у Ледовитого моря-океана дедушка мой живёт. У него в золотом сундучке скатерть самобраная хранится — материнское мне благословение. Без него я не могу замуж пойти. Как привезёшь всё это, так и свадьбу справим. Приходит царевич домой, спрашивает Ивана:

 — Как быть?

— Э, царевич! — говорит Иван. — Мы хоть люди молодые, да смекалистые. Ложись-ка спать. Утро мудренее вечера.

Царевич лёг спать, а Иван пошёл к своим товарищам.

— Ты, Устин, надевай сапоги-скороходы. Иди на север к Ледовитому морю-океану. Найди там старичка, у которого хранится сундучок золотой со скатертью самобраной. Возьмёшь у него этот сундучок, скажешь, что царевна замуж выходит. А ты, Ефим, садись на ковёр-самолёт. Полетишь в жаркую Африку. Отыщешь там царевнину тётку. Возьмёшь у неё для царевны обручальное кольцо.

Отправились Устин и Ефим в путь-дорогу.

Устин подул — все льды растопил, сундучок добыл. И трёх суток не прошло, назад вернулся. А Ефим подул — всю Африку остудил, тётку царевнину отыскал, привёз кольцо.

Царевне делать нечего — надо покориться.

Сыграли свадьбу. Сели все на ковёр-самолёт и полетели домой. 

Иван первым делом туда пошёл, где дрались трое стариков. Всё им вернул. Разделил между ними по уговору ковёр-самолёт, сапоги-скороходы, шапку-невидимку.

А царевич между тем сестру спрашивает:

— Где ты такого умного человека взяла?

Да это тот Иван, что в темнице сидел. Сон не хотел рассказать.

Призвал царевич Ивана, поблагодарил его говорит:

— Теперь живи на воле. Можешь свой сон никому не рассказывать.

А Иван смеётся:

— Теперь я могу рассказать. Снилось что я тебя, царевич, уму-разуму учил, а ты у меня на посылках был.

Нечего царевичу сказать в ответ — так оно и было. Наградил он Ивана и все четыре стороны.

К. А. Королькова

КОВЕР-САМОЛЕТ

Дело было на востоке, а стало быть –
дело тонкое. Как тот Ковер несчастный, что в лавке у торговца веками лежал. Был
он тонок оттого, что долго в углу валялся-пылился, ворс на нем совсем стёрся-сбился.
А уж как моль повеселилась, и говорить не приходится.
Ковер старый-престарый был, что твой дед на
завалинке. Переходил по наследству от деда к отцу, от отца к сыну. И сколько
так велось, он и не помнил. Считал, годов ему пятьсот, а то и все семьсот.
Поглядят на него, бывало,
покупатели, фу, какое старьё, проговорят, и нос отворотят. А Ковер все мечтал,
вот его купят, на пол или на стену повесят, любоваться узором станут.
Охо-хо! На Востоке сказок много,
всех не перескажешь, а эта только начинается.
Ковер-то наш ковром-самолетом был.
Только он этого не знал, а может, и знал, когда молодым был, да забыл. Знамо
дело, молодо-зелено, голова другим заселена. Один древний факир, кудесник, по-нашему,
его смастерил и в мир отпустил. А зачем,
— одному факиру знать, может, хотел сам полетать.
Соткал его из летучих нитей-мыслей.
Стоит кому-нибудь на Ковер встать, лечь или сесть и о полете помыслить, в тот
же миг он в сине небо поднимается и под облака устремляется.
Солнце на Востоке встаёт, никому
лениться не даёт.
Как-то раз приказали
девчонке-служанке лавку торговую прибрать. Мыла, чистила, скребла, ну и до
Ковра дошла. Вытащила его на улицу и давай по бокам бить-колотить. Больно
бедняге, но терпит. Потому как знает, — красота и чистота жертвы требует.
Жертва не заставила себя долго ждать, явилась в образе дыры.
Служанка испугалась, что хозяину
урон нанесла, и за это её могут наказать, а ещё хуже в пустыню
безводно-безлюдную сослать. Легла на Ковер, плачет и думает: «Эх! Улететь бы
птицей далеко-далеко от хозяйского
гнева». Заступиться за неё некому, по родству – сирота, по уму –
простота.
Вдруг Ковер под ней взбрыкнулся, как
живой и взвился над землёй. А уж как
Ковер испугался, что в небо поднялся!
Летит себе и думает, мол, это –
сонные прибаутки или ветра-проказника шутки. Когда понял Ковер, что сон и ветер
тут не причем, расправил плечи, раскинул кисти, ворс дыбом поставил, — и давай
планировать. Ни дать, ни взять – сокол! А то и весь орел!
Девчонка за него уцепилась,
визжит-орет, на помощь зовет, и думает как бы скорее на землю вернуться. Только
так подумала, Ковру словно кто крылья подрезал. Мигом вниз спустился, прямиком
у лавки торговца очутился.
Служанка ни мертва, ни жива и
кружится сильно голова. Ковер про себя хохочет, еще полетать хочет.
Тем временем сосватал хозяин свою
служанку-сиротку за дряхлого старика. Восток, он, конечно, сказочный… Но и
сказки тут разные бывают, грустные нередко попадаются.
Девчонка день-ночь рыдает, долю
горькую свою проклинает. Говорят, тот старик держит жен под семью замками,
гостей в дом не пускает и сам никуда не ходит.
А хозяин сидит и думает, чтобы ему в
придачу к невесте дать. Негоже с пустыми руками замуж выдавать. Сиротка
смекнула и просит, чтобы ей Ковер старый на свадьбу подарили. С быстротой
молнии хозяин-скряга согласился, от барахла надоевшего избавиться решился.
Поблагодарила за щедрый дар
девчонка, зашла к себе в комнатенку, расстелила Ковер и говорит: «Лети,
Ковер-самолет! Унеси меня от всех невзгод!»
И только слово молвила, поднялся тот
над полом и в открытое окно мотыльком выпорхнул. Взвился, что было прыти, под
самые облака. Летят оба, радуются, о прошлой жизни не печалятся.
И Восток не так далёк, и сказке
конец близок.
Вот летали они, летали, и над лесами
дремучими, и над морями вскипучими, и над горами вздыбучими, и над пустынями
пескучими. Вдруг видят, – лежит на земле человек. Спустились, глядят, а это —
гонец самого падишаха. Лошади в округе не видать, сам ни жив, ни мертв, а так
посерединке застрял. Устал, страсть как. Жажда его мучает, голод терзает,
вот-вот отойдет в неведомые края, где ждут и
тебя, и меня. У каждого свой срок, но об этом пока – молчок.
У падишахов-то местных закон каков?
Не поспел с вестью гонец, — тут ему и конец. Спасла сиротка того гонца. Там
всего-то до дворца на Ковре-самолете, пяток минут в полете. А пока едой
кормила, водой поила, каких-то девичьих чар на парня напустила. Влюбился в нее
молодец и повел под венец. Она о таком муже думать не могла, и мечтать не
смела.
Дружно и счастливо они зажили.
Падишаховы приказы-указы на Ковре-самолете по белу свету развозили.
Падишах как-то раз полетать
напросился, еле-еле взгромоздился, упал горемычный, да чуть не разбился.
Ковру залатали дыру. Золотыми
нитками узоры на нем обновили. На стенке висит, когда не летает. Слуги с него
пылинки-соринки сдувают.
А вы, чего глядите? Восточной
сказочке – конец. Пошла я кушать пахлаву и слушать вашу похвалу.

I.

Жил да был на земле царь Назар.

Царь Назар был храбрый и добрый, и его подданные очень любили его.

Он любил решать все дела по справедливости, был милостив и часто сам помогал бедным людям.

Была у царя и жена по имени Василиса.

А от Василисы у царя родилось три сына.

Старшего звали Петром, среднего Федором, а младшего Иваном.

Иван был моложе на год Федора, а Федор был годом моложе Петра.

Очень любил царь Назар своих сыновей.

Не чаяла в них души и царица Василиса.

А три царевича росли себе да росли, окруженные дядьками и няньками.

Все три царевича были красавцы из себя, но всех краше из них был младший царевич Иван.

Шли годы.

Подрастали, подрастали царевичи и превратились, наконец, в трех стройных, красивых юношей.

Характеры у них были разные.

Старший царевич, Петр, любил больше всего охоту, средний царевич любил больше верховую езду и военный упражнения, а Иван-царевич больше за книжками сидел и читал обо всем, что на свете делается.

Братья жили между собою в мире и согласии, часто беседовали друг с другом, часто друг с другом гуляли.

А родители смотрели на них и радовались.

Но вот однажды царь Назар призвал их всех трех к себе и сказал им:

— Милые мои сыновья. Вы уже выросли и окрепли пора вам и свет посмотреть, уму-разуму на просторе поучиться и себя людям показать. Будете вы после моей смерти царством управлять. А для того, чтобы лучше управлять, надо посмотреть, как в других царствах другие цари правят, и лучшее от них перенять.

— Что же, мы не прочь, батюшка, — ответили царевичи.

— Вот я и надумал вас отправить путешествовать, — продолжал царь Назар. — Возьмите себе в конюшне по хорошему коню, оденьте доспехи ратные, да и поезжайте. Попутешествуйте по свету белому, поучитесь, да и домой возвращайтесь. A мне что-нибудь в подарочек из дальнейших стран привезите.

Поклонились отцу царевичи и пошли в путь собираться.

Горько заплакала царица Василиса, узнав, что ее сыновья покидают родительский дом.

Побежала она к царю.

Стала его просить.

Но царь Назар и слушать не хотел.

Между тем царевичи собирались в путь-дорогу.

Они надели на себя доспехи ратные, выбрали себе по мечу и луку тугому, наполнили стрелами калеными, выбрали в конюшне царской по доброму коню и подошли к отцу и матери родительское благословение на дорогу получить.

Поплакала еще царица, да и благословила сыновей.

Благословил их и царь Назар, да и отпустил со двора.

Выехали трое царевичей за ворота и стали рассуждать друг с другом.

— Что же мы будем все вместе ездить? — сказал. царевич Петр. — Не лучше ли нам разделиться да каждому своего счастья поискать.

— И то правда, — сказал царевич Федор. — Врозь лучше будет.

И порешили они разъехаться в разные стороны.

Поцеловались братья друг с другом и поехали: Иван-царевич прямо, Петр-царевич направо, а Федор-царевич влево.

II.

Едет себе, едет Иван-царевич и песенки напевает, да по сторонам поглядывает.

Любил он широкий простор полей и густую сень лесов.

А денек на счастье светлый да радостный выдался.

Проехал Иван-царевич через луг, въехал в лес.

Сначала лес быль редкий, но чем дальше ехал Иван-царевич, тем гуще становился лес.

А к вечеру и дорога, по которой царевич ехал, вдруг исчезла.

Задумался Иван-царевич.

Не возвращаться же назад в родительский дом.

Махнул он рукой да и поехал, куда глаза глядят.

Ночь под деревом переночевал, а с рассветом снова в путь пустился.

Едет Иван-царевич лесом дремучим, сквозь заросли еле конь пробивается.

Едет себе да посвистывает, ни на что внимания не обращает.

Вдруг из чащи прямо на него олень выскочил.

Стройный такой, красивый, с ветвистыми рогами.

Видно, не заметил он из-за деревьев Ивана-царевича.

Схватил Иван-царевич свой тугой лук, положил на него каленую стрелу и совсем уже собрался пустить ее в оленя, да вдруг олень человеческим голосом заговорил:

— Не тронь меня, Иван-царевич, пригожусь я тебе еще со временем.

Подивился Иван такому чуду.

Посмотрел он на оленя, видит — у него золотая коронка между рогами блестит.

Понял Иван-царевич, что перед ним олений царь стоит, да и говорит:

— Не трону я тебя, олений царь. Иди, пасись спокойно. Может быть, и взаправду мне когда-нибудь пригодишься.

Кивнул олень Ивану-царевичу головой, прыгнул и скрылся в лесу.

А Иван-царевич дальше поехал.

Вдруг видит Иван-царевич, бурый медведь по лесу бежит.

Схватил Иван-царевич лук и стрелу и уж собрался совсем стрелою медведя убить, как вдруг медведь человеческим голосом взмолился:

— Не трогай меня, Иван-царевич. Пригожусь я тебе, сослужу когда-нибудь службу верную. Коли будет тебе опасность грозить, только свистни громко, и тотчас я к тебе на помощь приду.

— Ладно, — сказал Иван-царевич. — Беги себе и гуляй на просторе.

Поехал Иван-царевич дальше.

Долго ли, коротко ли ехал он, а только приехал, наконец, на большую поляну.

Расседлал он коня своего доброго и пустил на поляне пастись, а сам на траву сел и за обед принялся.

Вдруг видит Иван-царевич: два ворона на землю опустились.

Мясо-то у Ивана-царевича давно вышло и захотелось ему хоть вороньего мяса поесть.

Взял он в руки лук и хотел было в одного из воронов стрелу пустить, да ворон вдруг заметил это и стал просить Ивана-царевича человеческим голосом:

— Не тронь меня, Иван-царевич. Сослужу я тебе за это службу верную.

Послушал его Иван-царевич и сказал:

— Ну, что же, летай себе на просторе, а я и хлебцем закушу.

Отдохнул хорошо Иван-царевич, заседлал своего коня да и поехал дальше.

Ехал он день, ехал два, а на третий подъехал к чудному дворцу.

Подивился Иван-царевич: дремучий лес кругом, ни жилья, ни дорог, а посреди леса дворец стоит.

Подъехал Иван-царевич к дворцу, видит — ворота настежь открыты.

Слез Иван-царевич с коня, пустил его на луг пастись, а сам во дворец вошел.

Идет и диву дается.

Все во дворце прибрано, а души человеческой не видно.

Стукнул Иван-царевич в дверь — дверь отворилась.

Вошел Иван-царевич во дворец, видит — в зале стол покрыть и кушанья стоять, а кругом никого.

Иван-царевич порядочно-таки проголодался.

Сел он за стол и давай есть, не долго думая.

И не знал Иван-царевич того, что он в волшебный замок злого колдуна Турона попал.

Ест Иван-царевич, насыщается, не замечает, что гроза приближается.

Вдруг услышал Иван-царевич, как зазвенели трубы, забили барабаны и литавры.

Не успел Иван-царевич со стула вскочить, как вдруг двери распахнулись.

И увидел Иван-царевич злого колдуна Турона.

Не вошел тот колдун в зал ногами, а влетел в него на чудесном ковре.

Увидал злой колдун Ивана-царевича, да как крикнет громовым голосом:

— Как смел ты войти в мой дом, сесть за мой стол?!

Выхватил колдун свой острый меч и отсек Ивану-царевичу голову.

Потом велел он своим слугам взять тело и голову Ивана-царевича и забросить их за тридевять земель.

Подняли слуги убитого Ивана-царевича, полетели с ним за тридевять земель и положили его в дремучем лесу, а сами в свой волшебный дворец возвратились.

Да не успел Иван-царевич и минуты пролежать, как перед ним олений царь очутился.

Посмотрел он на Ивана-царевича и проговорил:

— Ах бедный, Иван-царевич, ну разве можно быть таким неосторожным.

С этими словами олений царь повернулся и как стрела поскакал по лесу.

Побежал олений царь в самую чащу леса, где светленький ручеек протекал.

Не простая вода в том ручейке была.

Был тот ручеек из живой воды.

А вода та обладала чудесным свойством: стоило ею только на мертвого брызнуть, как мертвый тотчас оживал.

Набрал олений царь в рот живой воды и помчался обратно к Ивану-царевичу.

Нагнулся олений царь над мертвым царевичем и брызнул в него водой.

И тотчас же голова Ивана-царевича снова приросла к туловищу и он ожил.

Поднялся Иван-царевич, удивленно оглянулся и провел рукой по волосам.

— Фу, какой я скверный сон видел, — проговорил он.

— Не сон ты видел, а это взаправду с тобою было, — заговорил олений царь. — И если бы мои олени не донесли мне, что ты убитый лежишь в лесу, тебе бы никогда не видать света Божьего.

Вспомнил тут Иван-царевич все, что произошло с ним, и сталь расспрашивать оленьего царя о злом колдуне Туроне.

— Силен и могуч этот колдун, — ответил олений царь. — Много богатств имеет он, но больше всего дорожить он своим чудесным ковром самолетом. Обладает этот ковер чудесным свойством. Стоит на него только сесть и приказать ему отнести себя куда-нибудь, как ковер самолет тотчас же доставит того человека куда нужно. И еще другим свойством чудесным обладает ковер самолет. На нем может уместиться сколько угодно людей и какие угодно тяжести.

Услышал Иван-царевич этот рассказ и захотелось ему ужасно достать ковер самолет.

— А не знаешь ли ты, олений царь, как достать мне этот ковер? — спросил он.

— Трудно это сделать, — ответил олений царь. — Злой колдун никогда не расстается с ним. Он не только летает на нем, но и сидит и спит на нем. А когда он ходить на земле, ковер самолет сам передвигается под его ногами.

И для того, чтобы взять этот ковер, надо убить колдуна, а для того, чтобы убить его, надо иметь шапку невидимку, чтобы при помощи ее незаметно подойти к нему.

— А что это за шапка невидимка? — спросил Иван-царевич.

— Это чудесная шапка, — ответил олений царь. — Лишь только человек наденет ее себе на голову, как тотчас же сделается невидимыми.

— А не знаешь ли ты, олений царь, как можно достать эту шапочку? — спросил Иван-царевич.

— Трудно достать ее, потому что шапочка эта хранится у старой колдуньи. А живет та колдунья на берегу большого озера.

— Как же проехать к ней? — снова спросил Иван-царевич.

— Поезжай ты все прямо и прямо и в конце-концов ты приедешь прямо к ее жилищу. Погубил злой колдун твоего доброго коня, да ты не тужи о нем. Дам я тебе сейчас молодого сильного оленя Быстронога, и этот олень будет скакать быстрее твоего коня.

Тут олений царь громко крикнул.

В ту же секунду из лесной чащи выскочил рослый красивый олень с чудными ветвистыми рогами.

Поблагодарил Иван-царевич оленьего царя за спасение, вскочил на Быстронога и помчались они по тому направлению, которое указал им олений царь.

III.

Долго скакали они дремучим лесом, но, наконец, прискакали к огромному озеру.

Оглянулся Иван-царевич и увидел маленькую хижину, стоявшую на берегу озера.

Соскочил он с оленя Быстронога, потрепал его по шее.

А колдунья в это время на печи сидела.

Посмотрел на нее Иван-царевич и даже вздрогнул.

Такая страшная колдунья была, что и описать невозможно.

Горбатая, нос крючком, глаза злобные, а зубы так и щелкают.

Увидала она Ивана-царевича и говорит:

— Добро пожаловать, молодчик. Давно у меня русским духом не пахивало, давно я русским молодцом, не лакомилась.

— Не думал я, что ты такая злобная, — ответил. Иван-царевич. — Ехал я к тебе не за тем, чтобы ты меня так принимала. Хотел я у тебя кое что попросить в подарочек.

— Что же ты хотел попросить у меня в подарочек? — спросила старуха.

— Да вот слышал я, тетенька, что у тебя шапка-невидимка есть, — заговорил Иван-царевич. — И хотел я эту шапку у тебя попросить.

— Добро, — ответила колдунья, — подарю я тебя, добрый молодец, шапочку-невидимочку. Только с одним. условием.

— С каким же, тетенька? — спросил Иван-царевич.

— Да уговор у меня такой будет, — заговорила колдунья. — Задам я тебе три задачи. И если ты каждую-задачу в одну ночь выполнишь, так и быть, подарю тебе шапку-невидимку. А если не выполнишь, так не прогневайся. Ко мне на жаркое попадешь.

Задумался Иван-царевич.

И так метнул умом и эдак, — все ничего не выходит.

Если не взяться задачи решать — все равно колдунья сожрет. Если взяться и не решать — тоже голова пропадет.

Думал, думал Иван-царевич, да и решил, что двум смертям не бывать, а одной не миновать.

Посмотрел он на колдунью да и согласился.

Видно, злая колдунья твердо была уверена в том, что Иван-царевич не отгадает ее задач.

Приказала она служанке ему баню затопить, а когда Иван-царевич помылся, велела хорошенько его накормить.

Пришел вечер. Подошла колдунья к Ивану-царевичу и говорит:

— Ну, Иван-царевич, слушай мою первую задачу. Пришла мне охота медом сладким полакомиться. Да больно я уж стара сама. В лес с трудом хожу. Вот ежели ты мне к утру тысячу бочек меду добудешь, так молодцом будешь. Вот тебе и первая задача. Только смотри, если ты хоть на одну бочку меньше добудешь, так я съем тебя. Только смотри, не вздумай удирать, от меня никуда не уйдешь.

Сказала это злая колдунья и выпустила Ивана-царевича во двор, а сама на печку залезла и захрапела.

Приуныл Иван-царевич.

Вошел он в лес, сел на пень и задумался.

Сидит он да к смерти готовится.

Вдруг видит — идет тот самый медведь, которому он когда-то жизнь пощадил.

Подошел к нему медведь, сел против него и спрашивает:

— Здравствуй, Иван-царевич. Что это ты буйную голову повесил?

Вздохнул Иван-царевич.

— Как тут не повесить, когда утром меня смерть лютая ждет, — ответил он медведю. — Приказала мне злая колдунья к утру тысячу бочек меду набрать, а мне и одной не собрать.

— Пожалел ты меня, помогу и я тебе, — заговорил медведь. — Не тужи, Иван-царевич. Ступай домой да ложись себе спать на берегу озера. Утро вечера мудренее.

Поблагодарил Иван царевич медведя и пошел назад.

Лег на берегу озера, недалеко от колдуньиной хижины, и заснул себе.

A медвежий царь тем временем в лес помчался и стал всех медведей к себе созывать.

И собралось скоро около него великое множество медведей.

Собрал их вокруг себя медвежий царь и приказал и им собрать до утра тысячу бочек меду.

Разбежались по лесу медведи и стали собирать из дупл мед диких пчел.

Разбежались они и по пасекам, стали таскать сочные соты и оттуда и сносить их к хижине, около которой злая колдунья приготовила тысячу бочек.

Всю ночь проработали медведи, и когда, наконец, наступили рассвет, вся тысяча бочек наполнилась медом.

Проснулся Иван-царевич, взглянул и глазами не верит.

А косолапый медведь тут же сидит и улыбается.

— Ну, Иван-царевич, иди к колдунье и скажи, чтобы она пришла посмотреть на твою работу. А пока прощай.

Сказали это медведь и убежал в лес.

А Иван-царевич в хижину вошел и к колдунье подошел.

— Ну, — говорит, — тетенька, пожалуйте посмотреть на мою работу.

Вышла злая колдунья во двор да как увидела, что вся тысяча бочек до краев медом наполнена, так даже зубом от злости заскрипела.

Да только уговор дороже денег.

— Нечего делать, — сказала колдунья. — Сумел ты решить первую задачу, может быть, поймаешься на второй. Теперь слушай мою вторую задачу. Как придет вечер, выходи из дому и чтобы к утру у меня вот эти два овина полны хлеба были. А теперь иди, поешь, да сосни.

Поел Иван-царевич, поспал, а к вечеру в поле пошел.

Вышел в поле и заплакал.

Где уж там столько ржи накосить да в овины перетащить, чтобы оба полны были!

Вдруг видит Иван-царевич черный ворон к нему подлетает.

— Kapp, карр! Не узнал, видно, ты меня, Иван-царевич. Что призадумался так?

Рассказал ему о своем горе Иван-царевич.

Выслушал его черный ворон и говорит:

— Не тужи, Иван-царевич. Пожалел ты мою жизнь, а теперь и я тебе службу сослужу. Иди и спи спокойно. К утру все будет сделано.

Поблагодарил ворона Иван-царевич и пошел домой. Лег на берегу и заснул.

А черный ворон взлетел высоко над землей и сталь воронов к себе сзывать.

Собралась их туча огромная и принялись вороны за работу.

Стали они колосья рвать да в овины их складывать.

Вышла из дому утром колдунья, да только ахнула.

Подошла к Ивану-царевичу и говорит:

— Ну, молодец, две задачи ты решил. Может быть, на третьей споткнешься. Вот придет вечерь, пойди ты в лес и набери к утру столько мху, чтобы им овраг около моего дома засыпать можно было.

Загрустил Иван-царевич.

Как с такой задачей справиться?

Пошел он вечером в лес, а у самого руки опускаются.

Только вошел в лес, видит — олений царь к нему бежит.

Узнал олений царь о горе Ивана-царевича да и говорит:

— Иди и спи спокойно. К утру, дело будет сделано.

Поблагодарил его Иван-царевич, пошел назад да и заснул на берегу оврага.

A олений царь тем временем несметные стада оленей собрал и приказал им мхом овраг засыпать.

Разбежались олени по всем лесам и начали мох к оврагу таскать и в него бросать.

Проснулся на утро Иван-царевич, — глядит, а весь овраг мхом засыпан да еще с надбавкой.

Вышла из хаты злая колдунья да так и затряслась от злости.

Да только ничего поделать не могла. Уговор ведь сама-то она придумала.

Пошла она в свою хату, вынесла оттуда шапку-невидимку и отдала ее Ивану-царевичу.

Надел ее на себя Иван-царевич и вдруг сделался невидимкой.

Подкрался он сзади к колдунье, вынул меч да и отрубил ей голову, чтобы она больше зла людям не делала.

Потом снял свою волшебную шапочку, сунул ее за пазуху, вскочил на оленя Быстронога и приказал везти себя к замку колдуна Турона.

IV.

Долго ли, коротко ли скакал Иван-царевич, но в конце-концов, доскакал и до замка страшного колдуна.

Спрятал он в чаще лесной своего оленя, одел шапку-невидимку и пошел во дворец.

А злой колдун в это время за столом с двумя, другими колдунами сидел, разные вкусные блюда ел, меды распивал и разговоры вел.

Незаметный ни для кого Иван-царевич вошел в зал и уже хотел было вынуть свои меч, как вдруг услышал разговор колдунов.

— Нет на свете ничего драгоценнее моего ковра-самолета, — говорит колдун Турон.

— Ну, не скажи, — ответил второй колдун. — Моя скатертка-самобраночка тоже не хуже будет. Ведь стоит ее только расстелить и сказать: «Скатертка-самобраночка, дай мне поесть и попить, как тотчас же на ней самые вкусные блюда и питья появятся. И столько блюд появится, что ими хоть тысячу человек накормить можно.

— А все-таки драгоценнее всего и краше всего на свете царская дочь Мелектриса Прекрасная, которую я в плен взял и в заточении держу. Нет краше ее девушки на свете. Во лбу у нее звезда горит, а под косой месяц блестит.

Только что хотел было снова заговорить злой колдун Турон да вдруг беспокойно носом поводить начал:

— Фу, фу, откуда это русским духом пахнет, — заговорил он, озираясь во все стороны.

А Иван-царевич в это время незаметно к нему сзади подошел да как хватит его своим мечом по голове. На смерть убил колдуна, пикнуть не дал ему.

Хотел было он тут же и с двумя другими колдунами покончить да они, как только увидали Турона с разрубленной головой, мигом сообразили, что тут что-то неладно, и так быстро выбежали из залы, что Иван-царевич так и не догнал их.

Сбросил Иван-царевич мертвого колдуна с ковра, взял его подмышку и пошел по волшебному дворцу, собирать несметные богатства колдуна.

Много золота, серебра и драгоценных камней нашел он во дворце.

Собрав все эти сокровища, он сложил их на ковре-самолете, сел на него сам и произнес:

— Неси меня, ковер-самолет, к тому колдуну, у которого находится скатертка-самобраночка.

Не успел он произнести этих слов, как ковер-самолет взвился вместе с ним и всеми драгоценностями на воздух и понесся к жилищу второго колдуна.

Еле-еле успел Иван-царевич проститься с оленем Быстроногом и крикнуть, чтобы он шел себе на свободу.

Словно вихрь летел ковер-самолет.

Но так как на Иване-царевиче была надета шапка-невидимка, то никто не мог видеть ни его, ни ковра-самолета .

И пяти минуть не прошло, как ковер-самолет к замку второго колдуна прилетел и прямо в ту комнату влетел, в которой колдун сидел.

Видно, не дообедал он у своего приятеля.

У себя дома он чувствовали себя в полной безопасности.

Вынул он из-за пазухи скатертку-самобраночку, расстелил ее на серебряном столе и только что успел произнести магические слова, как тотчас же вся скатерть покрылась золотыми тарелками, ендовами и ковшами, с самыми вкусными блюдами, медами и винами.

А Иван-царевич тут как тут.

Выхватили он из ножен свой острый меч, подскочили к колдуну и одними взмахом отсек ему голову.

Потом сбросили со стула мертвое тело, а сами сел за стол и стал с удовольствием утолять свой голод.

И лишь только он съедал одно блюдо, как тот час же на чудесной скатертке появлялось новое.

Накушавшись вволю, Иван-царевич сказал:

— Скатертка, уберись.

И тотчас же все блюда и сосуды исчезли со стола, а чудесная скатерть сама собою сложилась и перелетела на руки Ивану-царевичу.

Спрятал ее за пазуху Иван-царевич и стал расхаживать по дворцу да собирать колдуновы богатства.

Много золота, серебра и драгоценных камней, много чудных ваз и изделий из слоновой кости, много прекрасных и редких индейских ковров и золотых тканей нашел он тут.

Все это он сложил на свой чудесный ковер-самолет, сел на него сам и приказал везти себя к замку, в котором томилась в заключении Мелектриса Прекрасная.

V.

Горькими слезами заливалась Мелектриса Прекрасная, томясь в неволе у свирепого колдуна, который похитил ее из родительского дома.

Грустная сидела она у окна за железной решеткой, вспоминая прежние красные денечки.

Ей не позволялось даже выходить из ее терема и выйти из него было невозможно, так как колдун никогда не расставался с тем ключом, которым всегда отпиралась ее дверь и всегда носил его за поясом.

Не чаяла и не гадала прекрасная царевна, что кто-нибудь сможет ее выручить из тяжкой неволи.

Горько плакала царевна.

A тем временем Иван-царевич быстро несся к замку колдуна на своем волшебном ковре-самолете.

Только что проснулся колдун от послеобеденного сна, когда Иван-царевич невидимкой влетел в его замок.

Хотел было Иван-царевич тут же его убить да остановился во время.

Вспомнил он, что надо сначала узнать, где томится Мелектриса Прекрасная и как добраться до нее.

Притаился он и стал выжидать.

Сидел, сидел колдун и захотелось ему свою пленную красавицу посмотреть.

Снял он с пояса ключи золотые и пошел к терему. А Иван-царевич невидимкой следом за ним пошел.

Выждал он, пока колдун сам двери откроет.

А лишь только открылась дверь, как Иван-царевич к нему сзади подскочил да как хватит его наотмашь мечом, так у колдуна сразу голова с плеч и покатилась.

Снял он тут с головы шапочку-невидимочку, подошел к царевне прекрасной, взял ее за белые руки.

Стал он ей рассказывать, как он спас ее и как узнал о ней.

Как увидела Мелектриса Прекрасная Ивана-царевича, так сразу его и полюбила.

А как узнала о своем освобождении, так заплакала от радости и стала от души благодарить Ивана-царевича за свое освобождение.

А Иван-царевич и говорит:

— Повезу я теперь тебя, Мелектриса Прекрасная, к твоему родному батюшке и к твоей родной матушке. Испросим мы у них родительского благословения, а там честным пирком да и за свадебку.

Вывел Иван-царевич Мелектрису Прекрасную из ее темницы, посадил, ее на ковер-самолет и сначала потчевать стал.

Вынул он скатертку-самобраночку, расстелил ее на золотом столике и накрыться ей приказал.

Вмиг на столе разные блюда и сласти появились и царевна с царевичем за обед принялись.

A после обеда Иван-царевич скатертке-самобраночке убраться приказал и, усадив Мелектрису Прекрасную в кресло пуховое, приказал ковру-самолету нестись в царство отца Мелектрисина.

Все глаза выплакали отец и мать прекрасной царевны, пока их дочь томилась в заточении. Не думали и не гадали они, что увидят ее когда-нибудь.

Чуть с ума не сошли они от радости, когда привез к ним ее Иван-царевич.

Долго плакали они и царевна, а потом Мелектриса Прекрасная принялась им рассказывать о том, как похитил ее злой колдун, о том, как томилась она в заточении и как спас ее Иван-царевич.

А Иван-царевич стал просить у царя и царицы руки их дочери.

С радостью согласились царь и царица отдать свою дочь за такого молодца.

Расстелил тут на радости Иван-царевич скатертку-самобраночку, да задал такой пир, какого в этом царстве еще и не видывали.

А царь, царица и весь народ только диву давались, глядя на чудо чудесное, на скатертку-самобранную.

После пира Иван-царевич снова в дорогу собрался.

Уговорил он и царя с царицей на свадебном пиру побывать и у своего отца, царя Назара погостить.

Спрятал он свою скатертку-самобраночку, усадил на ковер-самолет свою невесту прекрасную и ее родителей и приказал ковру-самолету лететь во дворец своего отца.

VI.

Уже давным давно вернулись домой старшие братья Ивана-царевича, — царевичи Петр и Федор.

Мною путешествовали они по свету белому, много поучились уму-разуму, многое повидали и услыхали они.

Долго ждал царь Назар, его жена и старшие сыновья Ивана-царевича да так в конце и порешили, что Иван-царевич погиб.

Гулял раз царь Назар по саду, вдруг видит — что-то по небу летит.

Так и ахнул царь Назар, когда увидал, что по поднебесью сам собою ковер летит, а на ковре том какие-то люди сидят.

Но еще больше удивился он, когда ковер-самолет вдруг к его ногам спустился, а с него сам Иван-царевич сошел.

Закричал царь Назар от радости.

На тот крик сбежались и царица Василиса со старшими царевичами и все придворные.

Долго все не могли понять, что за чудо чудное у них на глазах совершилося.

Стали все обнимать Ивана-царевича, а он им стал рассказывать про все, что с ним случилось.

А Мелектриса стоит тут же, прекрасная, как райский цвет.

Как глянули на нее царь Назар, его жена и старшие царевичи, так в восторг пришли.

А Иван-царевич ее за белую руку взял, к отцу и к матери подвел, на колени перед ними опустился и благословения просить стал.

С радостью благословили царь Назар и царица Василиса Ивана-царевича и Мелектрису Прекрасную.

Потом царь приказал слугам поставить на площади столы дубовые и сзывать всех горожан на почетный пир.

Расстелил Иван-царевич скатертку-самобраночку и попросил ее накрыться.

Стали слуги со скатертки на столы дубовые и на царский стол кушанья и напитки переносить.

Но лишь только с чудесной скатертки уносили одно блюдо, как на ней тотчас же появлялось другое.

До тех пор таскали слуги разные блюда с чудесной скатертки, пока не уставили ими все столы на площади и весь царский стол.

И пошел тут такой пир и такое веселье, какого никто и запомнить не мог.

После пира свадьбу пышную справили.

Справили свадьбу да и зажили все вместе.

Мелектрисин отец свое царство с царством царя Назара соединил и старики стали править общим царством сообща, а молодежь стала жить да поживать да добра наживать.

П. Дудоров. Избранные русские сказки. Выпуск третий. Сказка о ковре-самолете. Волшебная свирель. Чудесная прялка. С рисунками художника П. Литвиненко. М.: Издание книжного склада М. В. Клюкина. Типо-Литография Товарищества Владимир Чичерин в Москве, 1913

• Полный текст
• Глава первая
• Глава вторая
• Глава третья
• Глава четвертая
• Глава пятая
• Глава шестая
• Глава седьмая
• Глава восьмая
• Глава девятая
• Глава десятая
• Глава одиннадцатая
• Глава двенадцатая
• Глава тринадцатая
• Глава четырнадцатая
• Глава пятнадцатая
• Глава шестнадцатая
• Глава семнадцатая

Моему малень­кому бара­бан­щику Павлику

Ино­гда среди ночи я про­сы­па­юсь от при­лива радо­сти. Я смотрю на тем­ный пото­лок и ста­ра­юсь вспом­нить: что же было?

Ну конечно! Только что рядом со мной сме­ялся Виталька. Не тот худой высо­кий дядька Вита­лий Андре­евич, кото­рый недавно при­ез­жал ко мне в гости, а насто­я­щий Виталька — бело­бры­сый, давно не стри­жен­ный маль­чишка в голу­бой майке, с облез­шей от загара кожей на пле­чах и рас­ца­ра­пан­ными ост­рыми локтями.

Мы только что, све­сив ноги с ковра, летели вдвоем над зна­ко­мыми ули­цами. Теп­лый ветер будто мох­на­тыми мяг­кими кры­льями бил нас по ногам, а в спину горячо све­тило утрен­нее солнце. Внизу про­плы­вали темно-зеле­ные груды топо­лей, корич­не­вые желез­ные крыши и сереб­ри­стый купол город­ского цирка. Навстречу нам, воз­вы­ша­ясь посреди ред­ких жел­тых обла­ков, дви­га­лась белая коло­кольня, похо­жая на кре­пост­ную башню. В сквоз­ных окон­ных про­емах верх­него яруса тем­нели уце­лев­шие с дав­них вре­мен коло­кола. Выпук­лую крышу усти­лали ржа­вые желез­ные квад­ра­тики. Кое-где они отстали и топор­щи­лись, будто крыша взъеро­ши­лась от ветра.

Мы с Виталь­кой сидели, обняв друг друга за плечи, и хохо­тали. Смешно было, как взъеро­ши­лась крыша. Смешно было, какие малень­кие, игру­шеч­ные внизу на реке баржи и катера. Смешно, как у Витальки с ноги сле­тел ста­рый бре­зен­то­вый полу­бо­ти­нок. Он был стоп­тан­ный, с про­тер­той на месте боль­шого пальца дыр­кой, и мы не стали его дого­нять. Баш­мак упал на цир­ко­вой купол и поехал с него, словно санки с горы. Потом прыг­нул с кар­низа, как с трам­плина, и ныр­нул в топо­ли­ную гущу.

— Бро­сай вто­рой! — крик­нул я, потому что зачем он, один башмак.

Но Виталька помо­тал голо­вой. Он достал из кар­мана катушку ниток и при­вя­зал к полуботинку.

— На буксир!

Мы круто сни­зи­лись к реке, будто с горы съе­хали, и поле­тели над самой водой. Так низко, что ноги оку­ну­лись и вокруг них взды­би­лись фон­таны с брыз­гами и пеной. Виталька отпу­стил полу­бо­ти­нок, и он запры­гал позади нас, как на бук­сире. Вот потеха!

— Как на под­вод­ных кры­льях! — закри­чал я и от хохота пова­лился на спину, махая мок­рыми ногами.

Нитка обо­рва­лась, и баш­мак поплыл сам по себе. Потом его выудит вме­сто пес­каря какой-нибудь неза­дач­ли­вый рыбак. Вот смешно будет!

Мы про­ле­тели под ста­рым дере­вян­ным мостом, кото­рый поскри­пы­вал от тяже­сти гру­зо­ви­ков, и стали под­ни­маться к зарос­шему откосу, где белели ста­рин­ные стены и башни.

Вос­по­ми­на­ние туск­неет, ухо­дит, но радость не кон­ча­ется. Я лежу и улы­ба­юсь в тем­ноте. Потому что все равно это было. Пусть не сей­час, но было!

Пони­ма­ете, было!

Глава первая

Дет­ство я про­вел в север­ном городке на берегу боль­шой реки. Горо­док был дере­вян­ный, с доща­тыми тро­туа­рами вдоль тесо­вых забо­ров, с хит­рыми узо­рами на древ­них, поко­сив­шихся воро­тах. За воро­тами скры­ва­лись про­стор­ные дворы. Они зарас­тали мяг­кой тра­вой и оду­ван­чи­ками, а по краям — непро­лаз­ным репей­ни­ком и кра­пи­вой. Во дво­рах сто­яли сараи и воз­вы­ша­лись длин­ные полен­ницы сос­но­вых и бере­зо­вых дров. От полен­ниц пахло лес­ной чащей и грибами.

Здесь было такое раз­до­лье для игр! Даже для фут­бола хва­тало места, если только никто не раз­ве­ши­вал на верев­ках белье.

Конечно, были в городе и новые квар­талы — круп­но­блоч­ные пяти­этаж­ные дома, будто сло­жен­ные из цвет­ных куби­ков. Встре­ча­лись ста­рин­ные кир­пич­ные зда­ния — с колон­нами и узор­ными бал­ко­нами. Но глав­ным обра­зом на ули­цах сто­яли одно­этаж­ные и двух­этаж­ные дере­вян­ные дома. Были они, впро­чем, совсем не дере­вен­ские — боль­шие, с окнами двух­мет­ро­вой высоты.

Улицы выхо­дили к реч­ному обрыву. На обрыве под­ни­мался камен­ный мона­стырь, постро­ен­ный по при­казу царя Петра. Это был не про­сто мона­стырь, а кре­пость — с высо­кими сте­нами, с баш­нями, у кото­рых тем­нели узкие про­рези бойниц.

Над сте­нами и баш­нями, над цер­ков­ными купо­лами воз­но­си­лась белая коло­кольня с чер­ными круг­лыми часами. Часы были гро­мад­ные — метра три в диа­метре. Жаль только, что они стояли.

Оста­но­ви­лись они дав­ным-давно, в девят­на­дца­том году, когда был бой между крас­ными и белыми. Гово­рят, что на верх­нем ярусе коло­кольни засел бело­гвар­дей­ский пуле­мет­чик и дер­жал под обстре­лом пол­го­рода. Никак его не могли выбить. Нако­нец из-за Камен­ного мыса выполз бук­сир­ный паро­ход, пере­де­лан­ный в кано­нер­скую лодку «Миро­вая рево­лю­ция». С «Миро­вой рево­лю­ции» по коло­кольне шарах­нула трехдюймовка.

Что там стало с пуле­мет­чи­ком, никто не знает. А часы оста­но­ви­лись, про­щально позве­нев коло­ко­лами. Их потом и не пыта­лись чинить. Дере­вян­ные пере­кры­тия и лест­ницы обго­рели и рух­нули. Попро­буй добе­рись до часов. А если и добе­решься, то как раз­га­дать хит­ро­сти меха­низма? Его вруч­ную точил и ковал из меди еще при Ека­те­рине Вто­рой какой-то мастер-само­учка. Чер­те­жей-то он не оставил.

Да и до часов ли было? В трид­ца­тых годах кто-то хотел вообще взо­рвать и разо­брать на кир­пи­чики весь мона­стырь, как взо­рвали несколько церк­вей. До этого, правда, не дошло, но и о ремонте никто не думал: были дела важ­нее — стро­или судо­верфь и новый порт. Потом нача­лась война, а после войны хва­тало дру­гих забот.

Вот так и полу­чи­лось, что целых сорок лет на боль­шу­щем цифер­блате, кото­рый висел над горо­дом, как чер­ная луна, стрелки пока­зы­вали без пяти минут час.

Но даже и с такими часами коло­кольня была кра­сива и зна­ме­нита. Осо­бенно любили ее капи­таны. Все теп­ло­ходы, кото­рые шли вниз по реке, дер­жали от Камен­ного мыса курс на коло­кольню. Она была на всех лоц­ман­ских картах.

Теп­ло­ходы про­хо­дили часто. Я и Виталька засы­пали и про­сы­па­лись под их про­тяж­ные, немного печаль­ные гудки.

Мы с Виталь­кой жили вме­сте. По край­ней мере летом. С тех пор как подру­жи­лись. А подру­жи­лись мы целую веч­ность назад — за два года до слу­чая с ков­ром. Мне тогда не было и восьми лет, а Виталь­кины годы едва под­тя­ги­вали к девяти. Он спас меня тогда. Это целая исто­рия, кото­рая нача­лась печально, а кон­чи­лась хорошо.

Когда меня еще не было на свете, мой отец вое­вал с фаши­стами. Он вер­нулся живой, но с про­би­тыми лег­кими. Сна­чала болезнь его не очень мучила. Он стал рабо­тать учи­те­лем физики, женился. Затем родился я. Годы шли спо­койно. А потом вдруг болезнь откры­лась, и врачи ничего не смогли делать.

Почти три года мы с мамой про­жили вдвоем. А когда я кон­чал пер­вый класс, у нас дома появился дядя Сева. Все­во­лод Сер­ге­е­вич. С пяти­лет­ней Лен­кой. Он рабо­тал в управ­ле­нии реч­ного порта и носил фуражку с якорем.

Но ни эта фуражка, ни сам он мне не понра­ви­лись. Все не понра­ви­лось. Даже то, что гово­рил он почти как папа — глу­хо­вато и с прикашливанием.

У него было худое лицо с бород­кой, две пря­мые мор­щины над густыми бро­вями и боль­шие корич­не­вые глаза. Если не при­ди­раться, то вполне нор­маль­ное лицо, даже сим­па­тич­ное. И глаза не сер­ди­тые, а наобо­рот. Он смот­рел этими гла­зами на маму, как Данила-мастер на Камен­ный цве­ток. А на меня смот­рел как-то виновато.

Ну и пусть! Мог бы и вообще не смотреть!

Не думайте, что я скан­да­лил или дулся открыто. По утрам я гово­рил ему «здрав­ствуйте», а вече­ром — «спо­кой­ной ночи». Я даже стал звать его не «Все­во­лод Сер­ге­е­вич», а «дядя Сева». По мами­ной просьбе. Но когда дядя Сева пытался тро­нуть меня за плечо или погла­дить по голове, я шара­хался, как от кра­пивы. Ничего не мог поде­лать с собой. Да по правде говоря, и не хотел.

А тут еще Ленка! Сразу при­ле­пи­лась к маме. Будто бы век была ее доче­рью! И гово­рить стала «мама». Я каж­дый раз вздра­ги­вал, будто мне за шиво­рот падал тара­кан. Мама одна­жды взяла меня за локти, поста­вила перед собой и тихо сказала:

— Олежка, Олежка… Она же малень­кая. А свою маму она и не пом­нит. Разве ты не пони­ма­ешь, как плохо без мамы?

Я пони­мал. Это я пре­красно пони­мал! Еще бы! В дет­ском саду, даже в стар­шей группе, если мама задер­жи­ва­лась и вовремя не при­хо­дила за мной, я готов был уда­риться в слезы. А если мама вече­ром ухо­дила в кино, я с голо­вой, как в холод­ную воду, погру­жался в печаль.

Поэтому я про­гло­тил комок и кив­нул. Но хоть сто раз кивни, а ничего не поде­ла­ешь, если не про­хо­дит обида.

Ленку я не оби­жал. Ино­гда при­хо­дил даже в дет­ский сад за ней. А один раз пока­зал, как делают из бумаги двух­труб­ные паро­хо­дики. Но когда Ленка взяла без спросу моего фар­фо­ро­вого котенка и неча­янно грох­нула о поло­вицы, я не выдер­жал. Молча давясь сле­зами, я собрал осколки в газету (может, потом склею) и достал из-под дивана забро­шен­ный школь­ный ранец.

Кроме оскол­ков котенка я уло­жил в ранец сви­тер, книжку «Снеж­ная коро­лева», бутылку с водой, пол­бу­ханки хлеба, наре­зан­ную лом­ти­ками кол­басу, спички и папину медаль «За победу» на черно-оран­же­вой лен­точке. Потом выта­щил из шкафа школь­ную форму: штаны с акку­рат­ной заплат­кой на левом колене, гим­на­стерку с пугов­ками, похо­жими на воен­ные, только без звез­до­чек, и ремень с латун­ной пряж­кой. На пряжке — веточки, книга и буква «Ш». Форма эта, неук­лю­жая и тяже­лая, как доспехи рыцаря, осто­чер­тела мне за дол­гие месяцы школь­ной жизни. Но что делать? Без теп­лой одежды в даль­ней дороге пропадешь.

— Ты в школу пой­дешь? — подав­ленно спро­сила Ленка.

— Дура, — мсти­тельно ска­зал я. — Кто это ходит в школу, когда каникулы?

Я вытер глаза, щелк­нул пряж­кой и сунул ноги в мамины рези­но­вые сапоги. Сапоги были велики. Я ото­гнул голе­нища, и полу­чи­лись отво­роты, как у охот­ни­ков или муш­ке­те­ров. В пра­вое голе­нище я сунул свой узкий тон­кий кин­жал, сде­лан­ный из ножовки для металла. У него была руко­ятка, обмо­тан­ная изо­лен­той, и пере­кла­динка из мед­ной про­во­локи. В левое голе­нище я опу­стил дет­скую лопатку.

А еще взял само­дель­ное ружье с тугой резин­кой. Оно стре­ляло скоб­ками из алю­ми­ни­е­вой про­во­локи. С десяти шагов такая скобка про­би­вала навы­лет плот­ный лист бумаги. Если попа­дешь зверю в глаз — тому сразу капут.

Не ска­зав больше Ленке ни слова, я ушел из род­ного дома. Ушел, гро­хоча сапо­гами и про­ща­ясь с детством.

Я решил пойти за реку, в даль­ние леса. Там среди кор­ней ста­рого дерева я вырою зем­лянку. Буду спать на под­стилке из паху­чей лес­ной травы, охо­титься на зай­цев, а по вече­рам сидеть у малень­кого уют­ного костра, бесе­до­вать с вер­ной соба­кой и читать ей сказку про Снеж­ную королеву.

Целый квар­тал я шагал довольно бодро. Потом реши­тель­ность моя пропала.

В глу­бине души я пре­красно пони­мал, что едва ли сумею выко­пать насто­я­щую зем­лянку, год­ную не только для лет­ней жизни, но и для зимовки. Чув­ство­вал, что одному у ноч­ного костра будет жутко. А кроме того, мне ужасно жаль было уби­вать сим­па­тич­ных доб­рых зай­цев, про кото­рых я знал целую кучу сказок.

Но больше всего (чего уж скры­вать-то!) мне жаль было поки­дать маму.

Вер­ная собака Джулька (не моя, а общая, улич­ная) пре­да­тель­ски бро­сила меня, как только я скор­мил ей послед­ний лом­тик кол­басы. Я рас­те­рянно оста­но­вился на пере­крестке. Как же быть, в самом деле?

Я был бы про­сто счаст­лив, если бы сей­час меня уви­дели мама и дядя Сева: они как раз должны были воз­вра­щаться из кино. Мама крепко взяла бы меня за руку, при­вела домой, отру­гала как сле­дует и, может быть, поста­вила бы даже в угол за умы­валь­ник. Ну и пусть! Я ока­зался бы схва­чен­ным, но не побеж­ден­ным. А прийти домой сам я не мог. Такой позор, такое поражение!

Но мамы и дяди Севы не было. Может быть, лечь в канаву рядом с тро­туа­ром и уме­реть от горя? Однако уми­рать здесь было неудобно. Во-пер­вых, меня уви­дели бы про­хо­жие, во-вто­рых, несмотря на вечер­нее время, сто­яла жара, и я совсем изму­чился в поход­ном сна­ря­же­нии. Попро­буйте лежать, дожи­да­ясь смерти, когда такая духота! Долго пролежите?

Ничего не оста­ва­лось, как про­дол­жать путь. И я побрел.

А когда я про­шел еще пол­квар­тала, судьба послала мне навстречу Витальку. Он нето­роп­ливо шел по кромке тро­туара и тол­кал перед собой обруч от бочки. Неда­леко от меня он оста­но­вился и крут­нул обруч вокруг оси. Тот завер­телся на месте, пре­вра­тив­шись в про­зрач­ный шар. Виталька засме­ялся, хлоп­нул «шар» по макушке и оста­но­вил вра­ще­ние. Под­нял глаза и уви­дел меня.

— Э, Олега! Ты куда?

Мы были зна­комы, но нико­гда не дру­жили. Про­сто ино­гда играли в одной ком­па­нии. Я даже не знал, где он живет.

Но слу­чи­лось так, что именно он встре­тился на моем горь­ком пути.

— В лагерь? — спро­сил он.

Я чув­ство­вал, что, если начну гово­рить, раз­ре­вусь. И пока­чал голо­вой. Виталька пере­стал сме­яться. Уже дру­гим голо­сом поинтересовался:

— В лес?

Я кив­нул. Виталька стал серьез­ным. Зачем-то надел через плечо обруч, осмот­рел меня от сапог до ранца, тор­чав­шего над пле­чами, и тихо спросил:

— Насо­всем?

Я даже не уди­вился, как он дога­дался. Глав­ное было удер­жать слезы. Я снова кивнул.

Виталька обо­шел меня вокруг, осто­рожно потро­гал ранец. Затем снова встал передо мной. Я впер­вые уви­дел близко его глаза. Виталькины.

Он был муд­рый чело­век, даже в те годы. Он сказал:

— Чего тебе в лесу делать одному? Айда ко мне.

Если бы я не боялся гово­рить, я заспо­рил бы. Ну чего я пойду к нему, к почти незна­ко­мому? Ему, наверно, вле­тит. Ска­жут: что за бро­дягу при­вел с улицы?

Но раз­го­ва­ри­вать я не мог, а молча сто­ять было глупо. И я, пону­рив­шись, заша­гал рядом с Виталькой.

Он при­вел меня в ста­рый дом. Из при­хо­жей по скри­пу­чей лесенке мы под­ня­лись в невы­со­кую ком­натку. Там была лежанка на чур­ба­нах, косо­но­гий стол и ста­рин­ное кресло с завит­ками и вылез­шей из сиде­нья пру­жи­ной. А на сте­нах какие-то кар­тинки — я тогда их не разглядел.

Виталька ста­щил с меня ранец и сказал:

— Гляди-ка, ты весь мок­рый. Выле­зай из своей шкуры и айда умываться.

Я с облег­че­нием выбрался из поход­ных доспе­хов. Виталька дал мне вме­сто сапог свои ста­рые тапочки и повел вниз, к умывальнику.

Умы­валь­ник ока­зался в точ­но­сти такой же, как у нас: голу­бой, эма­ли­ро­ван­ный, с длин­ным бол­ти­ком вме­сто крана. Нада­вишь бол­тик снизу — и в руки бьет струйка.

Такой зна­ко­мый, про­сто род­ной был умы­валь­ник, что я поспе­шил уткнуть лицо в ладо­шки с водой.

Когда умылся, стало легче.

«Может, все еще нала­дится в жизни?» — поду­мал я.

Виталька, видно, почуял, что я ожил. Он при­пе­ча­тал свою мок­рую ладонь к моей спине в круг­лом вырезе майки и бодро сказал:

— Топаем!

Мы «про­то­пали» в ком­нату с хру­сталь­ной люст­рой. Люстра горела, хотя вечер за окнами был совсем свет­лый. Только это стек­лян­ное свер­ка­ние я и заме­тил в пер­вый момент.

— Тетя Валя, это Олег. Ты нас покорми. Ладно? — ска­зал Виталька.

И я уви­дел тетю Валю.

— Здрасте… — испу­ганно писк­нул я.

Тетя Валя смот­рела на нас поверх очков. Она была высо­кая, гор­бо­но­сая, в синем пла­тье с ворот­нич­ком, сто­я­чим, как у офи­цер­ского кителя. Волосы у нее были глад­кие, собран­ные сзади в тугой валик. Таких дам, худых и стро­гих, я видел в англий­ском фильме про маль­чишку по имени Давид Коп­пер­филд, когда мы ходили с мамой в клуб реч­ни­ков. А в жизни мне такая тетенька ни разу не встречалась.

В ответ на мое «здрасте» она кив­нула, а Витальке сказала:

— Покор­мить? Гм… А руки мыли?

Виталька вытя­нул впе­ред рас­то­пы­рен­ные ладо­шки и повер­тел ими. А я не решился. Тогда он взял мои руки и тоже про­тя­нул тете Вале.

— Ничего не поде­ла­ешь, — ска­зала она. — Сту­пайте на кухню.

Потом мы ели сосиски с горя­чей кар­тош­кой и пили холод­ное молоко. Я пом­нил мамины уроки, как дер­жать себя в гостях, и сидел прямо, локти на стол не ста­вил, ста­рался акку­ратно ору­до­вать ножом и вилкой.

А Виталька бол­тал ногами и шумно втя­ги­вал в себя молоко.

— Ты поучился бы у маль­чика вести себя за сто­лом, — заме­тила тетя Валя.

— Он про­сто стес­ня­ется, потому что пер­вый раз, — бес­страшно воз­ра­зил Виталька. (Увы, буду­щее пока­зало, что он был прав.)

— Ты изда­лека? — обра­ти­лась ко мне тетя Валя.

— Да ты что! — тороп­ливо вме­шался Виталька. — Он с нашей улицы из дома номер четыр­на­дцать, где собака Джулька. Знаешь?

Я ожи­дал, что тетя Валя воз­му­тится: с чего это она должна пом­нить вся­ких Джу­лек? Но она кивнула.

— Он у нас пере­но­чует, — как-то очень уж обык­но­венно ска­зал Виталька.

Тетя Валя слегка под­няла брови.

«Сей­час нач­нется», — с зами­ра­нием поду­мал я и при­го­то­вился к рас­спро­сам. Тетя Валя гля­нула на Витальку, опу­стила брови и сказала:

— Унеси наверх вто­рую подушку.

…Мы улег­лись на Виталь­ки­ном топ­чане. Было тес­но­вато, но ничего…

— Рас­ска­зы­вай, — велел Виталька.

Я не стал при­тво­ряться и спра­ши­вать: «А чего рас­ска­зы­вать?» От раз­го­вора все равно не уйдешь. Только как объ­яс­нить про все, я не знал.

— Насо­всем ушел из дома? — про­шеп­тал Виталька.

Я вздох­нул.

— Отлу­пили? — пони­ма­юще спро­сил он.

— Да что ты! Меня никто нико­гда паль­чи­ком даже не тронул!

— Без битья обижают?

Я опять про­гло­тил комок.

— Да не оби­жают… Из-за Ленки. Ну, не из-за Ленки, а вообще. Из-за котенка…

Я все-таки начал рас­ска­зы­вать. Сперва про­сто так, а потом, конечно, раз­ре­велся. Виталька не успо­ка­и­вал, только пере­спра­ши­вал ино­гда, если я замол­кал. Выслу­шал все и мудро сказал:

— Ну ладно. Это бывает…

«Да, бывает! — поду­мал я. — А как же там, дома?» — и отбро­сил одеяло.

— Ты куда?

— Домой я. Мама ищет, наверно…

Виталька натя­нул на меня одеяло.

— Мама знает. Тетя Валя схо­дила и ска­зала. Зав­тра пойдешь.

Я почув­ство­вал, что изму­чился до полу­смерти. Бла­го­дарно уткнулся носом в острое Виталь­кино плечо и тут же уснул.

Рано-рано я проснулся, оста­вил спя­щего Витальку, осто­рожно спу­стился в при­хо­жую и ото­дви­нул на двери щеколду.

Ух как мчался я домой! Мама ждала меня у калитки. Она взяла меня за плечи. Ладо­шки у нее были сухие и горячие.

Я глупо улыб­нулся и стал смот­реть на свои ноги в Виталь­ки­ных тапочках.

— Олежка, — ска­зала мама, — давай дого­во­римся. Не отправ­ляйся больше в даль­ние экс­пе­ди­ции без пре­ду­пре­жде­ния. Ладно?

— Угу… — сипло ска­зал я. И ткнулся лицом в мамину кофточку.

В тот же день я побе­жал к Витальке. Наверно, он ждал меня. Сидел на крыльце под узор­ным наве­сом и нетер­пе­ливо смот­рел, как я подхожу.

— За вещами при­шел? — спро­сил он.

— Да нет. Я так… Можно?

Он заулы­бался и сразу стал не стар­шим, а таким же, как я.

— Полезли ко мне на вышку!

…Вече­ром мы уго­во­рили маму, чтобы я опять ноче­вал у Витальки.

— У него под­зор­ная труба есть, мы будем на луну смот­реть, — умо­ля­юще гово­рил я и даже пританцовывал.

— И сол­да­тики у нас недо­де­ланы, — вто­рил Виталька.

Мама почему-то вздох­нула и согласилась.

…Вещи мои так и оста­лись у Витальки. Даже мамины сапоги. Даже папина медаль. И ружье, и кин­жал. И коте­нок. Его склеил Андрей Нико­ла­е­вич, Виталь­кин отец, когда вер­нулся из рейса. А потом он ско­ло­тил вто­рой топ­чан — напро­тив Виталь­ки­ного. Натя­нул мне на уши фуражку (такую же, как у дяди Севы) и сказал:

— Живите, люди…