Краткое содержание рассказ мастер шукшина

В селе Чебровка живет Семка Рысь, столяр с золотыми руками. С виду не богатырь, вся мощь – в руках. Человек семейный, не злой, но любитель покуражиться, разогнать тоску, а иногда и выпить. За большими деньгами Семка не гонится. Раз зазвал его писатель Николай Ефимыч в город ради необычного заказа: сделать кабинет под избу 16 века.

Вернулся столяр из города – и по-новому взглянул на с детства знакомую, закрытую белокаменную церковку 17 века в деревне из восьми дворов Талице. Неизвестный мастер, видно, жил по принципу: «Умеешь радоваться – радуйся, умеешь радовать – радуй». Жаль, не закончил шлифовку камней, чтоб солнечный свет играл на стенах. Но внутри маленького храма сумел создать простор, свободу. Семен по совету священника отца Герасима едет к митрополиту. Обещает за небольшую плату восстановить красоту, «гордость русского народа». Как музей. Старик разводит руками: все решает власть. Надо писать в инстанции.

Значит, надо подключить писателя. Дома он его не застал. Ну, или тот к нему не вышел. А в исполкоме некий Игорь Александрович объяснил: церковь – всего лишь копия храма Покрова во Владимире. Специалисты из Москвы не видят смысла ее возрождать. Вернулся Семка домой – и крепко напился. Вроде все понял, а все равно жаль «поруганную красавицу». Односельчане так и не узнали, зачем он ездил в город.

Читательский дневник по рассказу «Мастер» Шукшина

Сюжет

После заказа в городе от писателя сделать кабинет под старинную избу талантливый столяр и задира Семка Рысь хочет восстановить закрытую церковь 17 века в Талице. Как гордость народа, красоту, созданную неведомым мастером. Священник и митрополит отправляют его за разрешением к властям. В исполкоме от Игоря Александровича он слышит, что церковь – только поздняя копия Покровского храма во Владимире. Специалисты не видят в ней ничего особенного. Семка напивается и сдается, хотя в душе не согласен с такой оценкой.

Отзыв

У названия два смысла: имеется в виду и неизвестный мастер из прошлого, и современный мастер Семен Рысь, с тем же чувством прекрасного. Формальный подход властей губит душевный порыв героя. Столичных специалистов трудно удивить, а для жителей Чебровки и Талицы церковь – самое настоящее чудо, совершенство, созданное руками мастеров из народа. Рассказ учит любить родной край, знать историю своего народа, беречь преемственность, в том числе, в искусстве. Учит быть отзывчивым, неравнодушным человеком, дарить радость людям, жить с пользой.

• Краткие содержания
• Шукшин
• Мастер

Жил в деревне Чебровка прекрасный столяр, Семка Рысь. Он любил крепко выпить, но руки у него были золотыми. Люди очень уважали его труд и с удовольствием покупали то, что он делал. Однажды Семка делал для одного писателя, увлекающегося стариной, кабинет в стиле избы 16 века. Пока он занимался этим трудом, писатель многое рассказывал и показывал Семке из старинного, и настолько заинтересовал его, что Семка сам начал читать книги о старине, о том, как раньше строились дома и храмы.

Недалеко от Чебровки, в трех милях, стояла небольшая деревня, Талица, в этой небольшой деревушке Семка заметил закрытую, давно не использующуюся церквушку. Ее архитектура настолько поразила Семку, что тот захотел рассмотреть ее поближе. Присмотревшись внимательнее, столяр увидел, что церковь сделана таким образом, что во время восхода солнца она должна была сиять отшлифованным камнем. Пробравшись через заросший бурьяном подвал внутрь, Семка увидел, что нижние камни стен были темными, а кверху становились светлее, вплоть до полностью белых. Углы и границы были стерты таким образом, что небольшое помещение выглядело стройно и величественно. Мастерство архитектора поражало и Семке захотелось возродить это прекрасное древнее творение.

Сначала Семка поговорил с местным священником. Тот ответил, что решать это должно государство и посоветовал идти к митрополиту. Этот в свою очередь направил его в облисполком, посоветовав написать прошение. Семка попал к председателю облисполкома, тот отправил его к человеку с фамилией Завадский. Завадский, как человек, отвечающий за эти вопросы, сказал, что уже интересовался этой церковью, и что на самом деле она исторической ценности для народа не представляет, а посему и разрешения на ее восстановление не выдадут.

Расстроенный Семка вернулся к местному священнику, отдал ему сдачу с денег, что тот дал ему на дорогу до митрополита, купил себе вина и больше старался не думать о чудесной церкви и даже не смотреть в ее сторону.

Автор хочет показать недостатки государственного управления своего времени, а также недалекость людей, занимающих высокие должности, которые считали, что если где-то, во Владимире подобные строения уже есть, то в другом месте они не нужны.

Можете использовать этот текст для читательского дневника

Шукшин. Все произведения

• Алёша Бесконвойный
• Боря
• В профиль и анфас
• Ванька Тепляшин
• Верую
• Волки!
• Выбираю деревню на жительство
• Гринька Малюгин
• Даёшь сердце
• До третьих петухов
• Дядя Ермолай
• Жатва
• Жена мужа в Париж провожала
• Живёт такой парень
• Забуксовал
• Земляки
• Калина красная
• Космос, нервная система и шмат сала
• Крепкий мужик
• Критики
• Любавины
• Мастер
• Материнское сердце
• Микроскоп
• Миль пардон, мадам!
• Обида
• Одни
• Осенью
• Охота жить
• Постскриптум
• Правда
• Сапожки
• Светлые души
• Сельские жители
• Слово о малой Родине
• Солнце, старик и девушка
• Срезал
• Стенька Разин
• Стёпка
• Странные люди
• Чередниченко и цирк
• Чудик
• Экзамен
• Энергичные люди
• Я пришел дать вам волю

Мой взгляд на любимый рассказ Шукшина «Мастер»

МОУ Долганская средняя общеобразовательная школа

Мой взгляд на любимый рассказ Шукшина «Мастер»

Работу выполнила:

Горащенко Евгения – ученица 10 класса

Руководитель:

Ушакова Ольга Александровна – учитель русского языка и литературы

Мой взгляд на любимое произведение

В.М. Шукшина «Мастер»

Василий Макарович Шукшин – явление уникальное.

Актер, снявшийся в 24 кинокартинах, знаменитый режиссер, постановщик, сценарист, писатель

Он прожил только сорок пять лет, но то, что успел сделать, хватило бы на многие жизни, одних рассказов у него более ста двадцати.

Каждый рассказ Шукшина заставляет нас задуматься о серьезных проблемах современности, о жизни, о поведении человека, его поступках. Шукшин хотел разбудить нашу совесть, чтобы мы задумались, что с нами происходит?

Главное в поле зрения В.Шукшина – человек. В каждом рассказе писателя он возникает зримо, с массой точных бытовых и психологических деталей. Герои Шукшина, по словам писателя, — это «люди простые, но всегда неравнодушные…».

Шукшин не дает ответов в своих произведениях. Его рассказы – это только повод для размышлений. За внешней простотой его произведений почти неисчерпаемые глубины смысла.

Одним из самых любимых мною произведений В. Шукшина является рассказ «Мастер». Я не претендую на полноту исследования текста, но попытаюсь обобщить свои наблюдения и открытия.

Почему рассказ называется «Мастер»? Кто этот мастер, кого имеет ввиду Шукшин: Семку или неизвестного древнерусского зодчего? Такое название, во-первых, говорит о единстве, слиянии душ Семки и безымянного создателя церкви, общности их идеалов, нравственных и эстетических, которой не мешает разделенность во времени; во-вторых, подчеркивает обобщающий смысл слова «мастер» как созидательного начала в человеке.

Начинается рассказ сказочно: « Жил-был…

Уже первая фраза открывает нам судьбу героя.

Она настраивает нас на необычную историю Семки.

Почему его зовут Семка, а не Семен?

Полное имя Семен, в переводе с древнееврейского – услышанный.

Мужчины с этим именем очень талантливы.

Несомненно, такой прием является средством выделения героя из числа других действующих лиц. А выделение – это, как правило, обособление. Автор как будто хочет подчеркнуть “непохожесть” своих героев, их чудаковатость. Выбор имен в произведениях Шукшина и форма их подачи неслучайны.

По определению Ожегова имя – личное название человека,

даваемое при рождении.

Уже в первом предложении рассказа мы узнаем настоящее имя героя – Семка Рысь, а должно быть Семен. Так сразу происходит трансформация имени.

Портрет его довольно непригляден: длинный, худой, носатый – совсем не богатырь на вид. Но вот Семка снимает рубаху, остается в одной майке… и тогда-то, он, поигрывая топориком, весело лается с бригадиром, тогда-то видна вся устрашающая сила и мощь Семки. Она – в руках. Руки у Семки не комкастые, не бугристые, они – ровные от плеча до лапы, толстые, словно литые. Красивые руки.

Да и авторская характеристика героя построена на антитезе: забулдыга, но непревзойденный мастер. Она выявляет всю его суть человеческую.

Все полученные за счет своего мастерства «левые» деньги Семка пропивает, и, возможно, в этом причина того, что «непревзойденного столяра» в деревне называют уменьшительным словом Семка, не оказывая мастеру должного уважения. Семка непонятен людям: ведь он не пользуется своим мастерством для того, чтобы обогатиться, достигнуть прочного положения в жизни.

— «У тебя же золотые руки! Ты бы мог знаешь как жить! Ты бы как сыр в масле катался, кабы не пил – то.

— А я не хочу как сыр в масле. Склиско.»

А почему Семка пьет?

Сам он объясняет это тем, что, выпив, он лучше думает про людей.

«Я вот нарежусь, так? И неделю хожу – вроде виноватый перед вами. Меня не тянет как-нибудь насолить вам, я тогда лучше про вас про всех думаю. Думаю, что вы лучше меня. А вот не пил полтора года, так насмотрелся на вас…Тьфу!»

Душа героя ищет добра и красоты, но неумело.

И вдруг жизнь Семки переменилась, обрела смысл, он даже пить перестал. Почему?

Его внимание привлекла к себе талицкая церковь. Она показалась Семке необыкновенно красивой — той подлинной красоты, бесполезной и неброской, над которой не властно время.

«Небольшая она открылась взору вдруг, сразу за откосом, который огибала дорогу в Талицу. По каким-то соображениям те давние люди не поставили ее на возвышении, как принято, а поставили внизу, под откосом. Еще с детства помнил Семка, что если идешь в Талицу и задумаешься, то на повороте, у косогора вздрогнешь,- внезапно увидишь церковь, белую, изящную, легкую, среди тяжелой зелени тополей.»

Сравним описание двух церквей. В Чебровке тоже была церковь, но явно позднего времени, большая, с высокой колокольней. Она тоже была давно закрыта и дала в стене трещину. Чебровскую видно было за пять километров – на то и рассчитывали строители… Казалось бы, — две церкви, одна большая, на возвышении, другая спряталась где-то под косогором, — какая должна выиграть, если сравнить? Выигрывала маленькая, под косогором. Она всем брала: и что легкая, и что открывалась глазам внезапно…

Чебровскую видно за пять километров – на то и рассчитывали строители. Талицкую как-будто нарочно спрятали от праздного взора, и только тому, кто шел к ней, она являлась вся, сразу.»

Поэтому кажется она Семке особенно человечной, задушевной. О чем же думал Семка, глядя на церковь?

Она, словно Божья посланница, появлялась совсем внезапно: «Талицкую как будто нарочно спрятали от праздного взора, и только тому, кто шел к ней, она являлась вся, сразу…» Здесь звучит удивительный, тонкий мотив: есть вера напоказ, формальная, а есть та, которая «изнутри», чистая, светлая, которая и рождает истинную красоту человеческой души. Образ церкви настолько светел, чист и красив, что просто невозможно не проникнуться глубокой любовью к нему. Он как раз и символизирует истинную красоту.

Автор любит эту церковь, называя ее «белая красавица», «каменная сказка». И здесь она «живая»: радует глаз своей красотой, ясностью. И снова появляется образ-олицетворение: «много раз видела она, как восходит и заходит солнце» — церковь видит, слышит, чувствует — живет. Маленькая церковь — приют для успокоения души, для покаяния и веры; после встречи с ней хочется жить! Очень интересно описание церкви внутри: «…между стенами и полом не прямой угол, а строгое, правильное закругление желобом внутрь. …камни прикладка, хорошо отесанные и пригнанные друг к другу, внизу — темные, потом — выше — светлеют и вовсе сливаются с белой стеной. В самом верху купол выложен из какого-то особенного камня, и он еще, наверное, шлифован — так светло, празднично там, под куполом. А всего-то — четыре узких оконца».

Детально, подробно описывает работу давнего зодчего Шукшин, словно глядит на нее глазами мастера из дня сегодняшнего, пытающегося разгадать секрет церковки. И все же в описаниях звучат не только «технические подробности»: зачем камень шлифовал, на какой высоте пристенок клал и пр. Есть в этом описании и другое, не менее важное — то впечатление одухотворенной красоты, которое производит церковка. Неведомый автор сделал все, что бы в маленьком пространстве создать ощущение свободы, ведь «ничто так не угнетает, не теснит душу, как клетка-квадрат».

Мастер не может ничего сделать, и чувствует обиду, досаду, вину и боль за эту «красавицу»: «С тех пот он про Талицкую церковь не заикался, никогда не ходил к ней, а если случалось ехать талицкой дорогой, он у косогора поворачивался спиной к церкви, смотрел на речку, на луга за речкой, курил и молчал». Боль от бессилия, разочарования, от невозможности спасти ее оказалась очень сильной, она останется в душе Семки на всю жизнь. Черствость, равнодушие. Безверие и бездуховность несут в человеческую жизнь опустошение и страдание

В рассказе Шукшина создатель Талицкой церкви нигде не назван архитектором. Он строитель, мастер, зодчий. Этот нюанс помогает понять и самого Семку, который наверняка, работает «по вдохновению», как дано от Бога.

А о чем же думал Семка, глядя на церковь?

Сам Шукшин очень любит ее и ее создателя; громадная благодарность звучит в строках: «О чем же думал тот неведомый мастер, оставляя после себя эту светлую каменную сказку? Бога ли он величал или себя хотел показать? Но кто хочет себя показать, тот не забирается далеко, тот норовит поближе к другим дорогам или вовсе — на людную городскую площадь — там заметят. Этого заботило что-то другое — красота, что ли? Как песню спел человек, и спел хорошо. И ушел. Зачем надо было? Он сам не знал. Так просила душа. Милый, дорогой человек!.. Не знаешь, что и сказать тебе — туда, в твою черную жуткую тьму небытия — не услышишь». В этих строках звучит громадная благодарность за церковь, за веру, за любовь к миру и людям, за удивительную доброту — источник красоты.

Близко к этому ощущению – ощущение праздника, этого всплеска души, необходимость которого в жизни человека остро осознавалась Шукшиным.

Душе нужны моменты взлета, радости. Чистый звук души – как колокол. Колокол – голос собора, звучащий в праздник и в годину бедствий, созывающий на молитву и соединяющий людей.)

Колокольный звон – музыкальное произведение. У него есть автор, исполнители и название.

А каково же влияние колокольного звона на человека?

Ученые утверждают, что живут дольше те люди, которые слушают звон колокола. Он положительно влияет на эмоциональную сферу человека, нормализуется кровяное давление, способствует поддержанию веры в свои духовные потенциальные возможности.

А что же мы видим у Шукшина?

Чем же вызвано решение Семки отреставрировать церковь? Почему его так поразил блестящий отшлифованный камень на восточной стене?

Семке показалось, что он проник в замысел мастера, оставшийся неосуществленным. И захотел доделать задуманное им. И он представил, как это может быть красиво. Эти два мотива подчеркивает Шукшин, когда пишет о Семке: «обеспокоенный красотой и тайной».

К кому обращается Семка за помощью? Результат каков?

Как борется Семка за свое?

К судьбе церкви остаются равнодушны и «попы», и «родная Советская власть». Их довод продиктован здравым смыслом: исторической и архитектурной ценности церковь не представляет. Вот и получается, что никому церковка не нужна, кроме простого человека, испытывающего острую потребность в вере, красоте и радостном спокойствии души, которые давала церковь. И эту потребность дают не священнический сан, не образование, не полномочия власти. Она просто есть в душе или ее нет.

В рассказе «Мастер» Шукшин произносит удивительную фразу, в которой выражена мысль о том, что не в каждом человеке есть душа, что это своего рода избранничество: «Умеешь радоваться — радуйся, умеешь радовать — радуй…»

Для Шукшина принципиально важно, что герой обращается именно к этим людям – священнику, писателю, представителю власти – и не получает от них поддержки. Ведь все они – своего рода пастыри народа. И они оказываются не в силах спасти разрушающиеся духовные ценности, доверенные им. Ибо в небрежении находится храм – это душа народа, опера его нравственности.

Почему же рассказ называется «Мастер»? Кто этот мастер?

В рассказе их двое: Семка и неизвестный создатель Талицкой церкви.

Возникает вопрос: А почему же слово стоит в единственном числе? К кому оно относится?

Такое название, во-первых, говорит о единстве, слиянии душ, Семки и безымянным зодчим, общности их идеалов, нравственных и этических;

Во-вторых, подчеркивает обобщающий смысл слова «мастер», как сознательного начала в человеке.

Что же произошло с человеком потом? Почему?

— Шукшин не делает выводов, не поучает. Он говорил: «Меня поучения в искусстве очень настораживают, я их боюсь и никогда не верю». Он просто поведал нам историю Семки, но какая трагедия души открывается за этим! Талицкая церковь, ее гибнущая красота, тайна потрясла душу Семки. Ведь он мастер, «непревзойденный мастер-столяр». Идея возрождения красоты его «выпрямила», а что же «сломало»? Почему душа его кровоточит и болит, почему он не может больше смотреть на церковь, почему отворачивается, молчит и курит? В чем причина Семкиной боли?

Л.Н. Толстой однажды заметил, что утрата смысла жизни иногда равносильна смерти.

А для Семки? Можем ли мы вообразить, какова будет его дальнейшая судьба?

Вероятнее всего, он скоро сопьется, потеряет мастерство… А он ведь мастер творец…

И здесь мне хотелось бы провести параллель с «Левшой» Лескова.

Перекликаются судьбы этих героев талантливых мастеров из народа, которых течение жизни неизбежно несет к гибельной бутылке: перекликаются их характеры; перекликаются и жанровые особенности произведений, их сказовый характер.

Но умерло ли в Семке чувство красоты?

Нет. Уже по тому, как зло реагирует Семка, как обходит он стороной Талицкую церковь, можно понять, что прежнее чувство живет в нем, только теперь он попытается спрятать его от людей…

А как же складываются взаимоотношения Семки с людьми?

Он одинок. У Семки есть чувство красоты…

Можно его назвать «Чудик», «Чудак»?

Наверное, да ведь он всегда добрый, ищущий.

Казалось бы, только посочувствовать Семке, пожалеть его жизнь. Но возникает другая мысль. Почему только Семке хотелось возродить красоту? Намерение героя отремонтировать церковь, хотя об этом его никто не просит, его способность ради большого интересного дела забыть и “зеленого змия”, и другие “удовольствия” уже само по себе очень дорога и обнаруживает в Семке высокие нравственные качества. Приоткрывая душу и сердце героя, автор показывает нерастраченное добро и теплоту, которые мастер готов вылить в работу, только никому это не нужно. Вот и бунтует, дебоширит он, протестуя против людского равнодушия и черствости. “Ну и что же, что талицкая церковь — копия. Красоты-то от этого не убавилось”. И мы совершенно соглашаемся с Семкой. Ведь творение древнего мастера радовало многие поколения людей! Почему на нас все должно закончиться?

Рассказы Шукшина, «населенные» очень разными героями, — не просто сборники рассказов.

Это книги о людях думающих, страдающих и равнодушных, добрых и жестоких воспитывают в нас человека, предлагают подумать о самом себе, о жизни.

Использованная литература:

1. И. Толченова “Слово о Шукшине”; “Современник” М. 1982 г.
2. В. Коробов “Василий Шукшин. Творчество. Личность”; “Советская литература” М. 1977г.
3. Л. Емельянов “Василий Шукшин. Очерки творчества” “Художественная литература” С.-П. 1983г.
4. В.А. Апухтина “Проза Шукшина”; “Высшая школа” М. 1986г.
5. В.Ф. Горн “Василий Шукшин. Штрихи к портрету”; “Слово” М. 1993г.
6. И. Дедков “Последние штрихи”.

• Краткие содержания
• Шукшин
• Мастер

Жил в деревне Чебровка прекрасный столяр, Семка Рысь. Он любил крепко выпить, но руки у него были золотыми. Люди очень уважали его труд и с удовольствием покупали то, что он делал. Однажды Семка делал для одного писателя, увлекающегося стариной, кабинет в стиле избы 16 века. Пока он занимался этим трудом, писатель многое рассказывал и показывал Семке из старинного, и настолько заинтересовал его, что Семка сам начал читать книги о старине, о том, как раньше строились дома и храмы.

Недалеко от Чебровки, в трех милях, стояла небольшая деревня, Талица, в этой небольшой деревушке Семка заметил закрытую, давно не использующуюся церквушку. Ее архитектура настолько поразила Семку, что тот захотел рассмотреть ее поближе. Присмотревшись внимательнее, столяр увидел, что церковь сделана таким образом, что во время восхода солнца она должна была сиять отшлифованным камнем. Пробравшись через заросший бурьяном подвал внутрь, Семка увидел, что нижние камни стен были темными, а кверху становились светлее, вплоть до полностью белых. Углы и границы были стерты таким образом, что небольшое помещение выглядело стройно и величественно. Мастерство архитектора поражало и Семке захотелось возродить это прекрасное древнее творение.

Сначала Семка поговорил с местным священником. Тот ответил, что решать это должно государство и посоветовал идти к митрополиту. Этот в свою очередь направил его в облисполком, посоветовав написать прошение. Семка попал к председателю облисполкома, тот отправил его к человеку с фамилией Завадский. Завадский, как человек, отвечающий за эти вопросы, сказал, что уже интересовался этой церковью, и что на самом деле она исторической ценности для народа не представляет, а посему и разрешения на ее восстановление не выдадут.

Расстроенный Семка вернулся к местному священнику, отдал ему сдачу с денег, что тот дал ему на дорогу до митрополита, купил себе вина и больше старался не думать о чудесной церкви и даже не смотреть в ее сторону.

Автор хочет показать недостатки государственного управления своего времени, а также недалекость людей, занимающих высокие должности, которые считали, что если где-то, во Владимире подобные строения уже есть, то в другом месте они не нужны.

Можете использовать этот текст для читательского дневника

Шукшин. Все произведения

• Алёша Бесконвойный
• Боря
• В профиль и анфас
• Ванька Тепляшин
• Верую
• Волки!
• Выбираю деревню на жительство
• Гринька Малюгин
• Даёшь сердце
• До третьих петухов
• Дядя Ермолай
• Жатва
• Жена мужа в Париж провожала
• Живёт такой парень
• Забуксовал
• Земляки
• Калина красная
• Космос, нервная система и шмат сала
• Крепкий мужик
• Критики
• Любавины
• Мастер
• Материнское сердце
• Микроскоп
• Миль пардон, мадам!
• Обида
• Одни
• Осенью
• Охота жить
• Постскриптум
• Правда
• Сапожки
• Светлые души
• Сельские жители
• Слово о малой Родине
• Солнце, старик и девушка
• Срезал
• Стенька Разин
• Стёпка
• Странные люди
• Чередниченко и цирк
• Чудик
• Экзамен
• Энергичные люди
• Я пришел дать вам волю

Текст книги «Мастер»

Василий Макарович Шукшин Мастер

Жил-был в селе Чебровка некто Семка Рысь, забулдыга, непревзойденный столяр. Длинный, худой, носатый – совсем не богатырь на вид. Но вот Семка снимает рубаху, остается в одной майке, выгоревшей на солнце… И тогда-то, когда он, поигрывая топориком, весело лается с бригадиром, тогда-то видна вся устрашающая сила и мощь Семки. Она – в руках. Руки у Семки не комкастые, не бугристые, они – ровные от плеча до лапы, словно литые. Красивые руки. Топорик в них – игрушечный. Кажется, не знать таким рукам усталости, и Семка так, для куража, орет:
– Что мы тебе – машины? Тогда иди заведи меня – я заглох. Но сзади подходи осторожней – лягаюсь!

Семка не злой человек. Но ему, как он говорит, «остолбенело все на свете», и он транжирит свои «лошадиные силы» на что угодно – поорать, позубоскалить, нашкодить где-нибудь – милое дело. Временами он крепко пьет. Правда, полтора года в рот не брал, потом заскучал и снова стал поддавать.

– Зачем же, Семка? – спрашивали.

– Затем, что так – хоть какой-то смысл есть. Я вот нарежусь, так? И неделю хожу – вроде виноватый перед вами. Меня не тянет как-нибудь насолить вам, я тогда лучше про вас про всех думаю. Думаю, что вы лучше меня. А вот не пил полтора года, так насмотрелся на вас… Тьфу! И потом: я же не валяюсь каждый день под бочкой.

Пьяным он безобразен не бывал, не оскорблял жену – просто не замечал ее.

– Погоди, Семка, на запой наладишься, – стращали его. – Они все так, запойники-то: месяц не пьет, два, три, а потом все до нитки с себя спускают. Дождешься.

– Ну, так, ладно, – рассуждал Семка, – я пью, вы – нет. Что вы такого особенного сделали, что вам честь и хвала? Работаю я наравне с вами, дети у меня обуты-одеты, я не ворую, как некоторые…

– У тебя же золотые руки! Ты бы мог знаешь как жить!.. Ты бы как сыр в масле катался, если бы не пил-то.

– А я не хочу как сыр в масле. Склизко.

Он всю зарплату отдавал семье. Выпивал только на то, что зарабатывал слева. Он мог такой шкаф изладить, что у людей глаза разбегались. Приезжали издалека, просили сделать, платили большие деньги. Его даже писатель один, который отдыхал летом в Чебровке, возил с собой в областной центр, и он ему там оборудовал кабинет… Кабинет они оба додумались подогнать под деревенскую избу (писатель был из деревни, тосковал по родному).

– Во, дурные деньги-то! – изумлялись односельчане, когда Семка рассказывал, какую они избу уделали в современном городском доме – шестнадцатый век!

– На паркет настелили плах, обстругали их – и все, даже не покрасили. Стол – тоже из досок сколотили, вдоль стен – лавки, в углу – лежак. На лежаке никаких матрасов, никаких одеял… Лежат кошма и тулуп – и все. Потолок паяльной лампой закоптили – вроде по-черному топится. Стены горбылем обшили…

Сельские люди только головами качали:

– Делать нечего дуракам.

– Шестнадцатый век, – задумчиво говорил Семка. – Он мне рисунки показывал, я все по рисункам делал.

Между прочим, когда Семка жил у писателя в городе, он не пил, читал разные книги про старину, рассматривал старые иконы, прялки… Этого добра у писателя было навалом.

В то же лето, как побывал Семка в городе, он стал приглядываться к церковке, которая стояла в деревне Талице, что в трех верстах от Чебровки. В Талице от двадцати дворов осталось восемь. Церковка была закрыта давно. Каменная, небольшая, она открывалась взору – вдруг, сразу за откосом, который огибала дорога в Талицу… По каким-то соображениям те давние люди не поставили ее на возвышение, как принято, а поставили внизу, под откосом. Еще с детства помнил Семка, что если идешь в Талицу и задумаешься, то на повороте, у косогора, вздрогнешь – внезапно увидишь церковь, белую, легкую среди тяжкой зелени тополей.

В Чебровке тоже была церковь, но явно позднего времени, большая, с высокой колокольней. Она тоже давно была закрыта и дала в стене трещину. Казалось бы – две церкви, одна большая, на возвышении, другая спряталась где-то под косогором – какая должна выиграть, если сравнить? Выигрывала маленькая, под косогором. Она всем брала: и что легкая, и что открывалась глазам внезапно… Чебровскую видно было за пять километров – на то и рассчитывали строители. Талицкую как будто нарочно спрятали от праздного взора, и только тому, кто шел к ней, она являлась вся, сразу…

Как-то в выходной день Семка пошел опять к талицкой церкви. Сел на косогор, стал внимательно смотреть на нее. Тишина и покой кругом. Тихо в деревне. И стоит в зелени белая красавица – столько лет стоит! – молчит. Много-много раз видела она, как восходит и заходит солнце, полоскали ее дожди, заносили снега… Но вот – стоит. Кому на радость? Давно уж истлели в земле строители ее, давно распалась в прах та умная голова, что задумала ее такой, и сердце, которое волновалось и радовалось, давно есть земля, горсть земли. О чем же думал тот неведомый мастер, оставляя после себя эту светлую каменную сказку? Бога ли он величил или себя хотел показать? Но кто хочет себя показать, тот не забирается далеко, тот норовит поближе к большим дорогам или вовсе на людную городскую площадь – там заметят. Этого заботило что-то другое – красота, что ли? Как песню спел человек, и спел хорошо. И ушел. Зачем надо было? Он сам не знал. Так просила душа. Милый, дорогой человек!.. Не знаешь, что и сказать тебе – туда, в твою черную жуткую тьму небытия – не услышишь. Да и что тут скажешь? Ну, хорошо, красиво, волнует, радует… Разве в этом дело? Он и сам радовался, и волновался, и понимал, что красиво. Что же?.. Ничего. Умеешь радоваться – радуйся, умеешь радовать – радуй… Не умеешь – воюй, командуй или что-нибудь такое делай – можно разрушить вот эту сказку: подложить пару килограммов динамита – дроболызнет, и все дела. Каждому свое.

Посмотрел Семка и заметил: четыре камня вверху, под карнизом, не такие, как все, – блестят. Подошел поближе, всмотрелся – да, тот мастер хотел, видно, отшлифовать всю стену. А стена – восточная, и если бы он довел работу до конца, то при восходе солнца (оно встает из-за косогора) церковка в ясные дни загоралась бы с верхней маковки и постепенно занималась светлым огнем вся, во всю стену – от креста до фундамента. И он начал эту работу, но почему-то бросил – может, тот, кто заказывал и давал деньги, сказал: «Ладно, и так сойдет». Семка больше того заволновался – захотел понять, как шлифовались камни. Наверно, так: сперва грубым песком, потом песочком помельче, потом – сукном или кожей. Большая работа.

В церковь можно было проникнуть через подвал – это Семка знал с детства, не раз лазил туда с ребятней. Ход в подвал, некогда закрываемый створчатой дверью (дверь давно унесли), полуобвалился, зарос бурьяном… Семка с трудом протиснулся в щель между плитой и подножными камнями и, где на четвереньках, где согнувшись в три погибели, вошел в притвор. Просторно, гулко в церкви… Легкий ветерок чуть шевелил отставший, вислый лист железа на маковке, и шорох тот, едва слышный на улице, здесь звучал громко, тревожно. Лучи света из окон рассекали затененную пустоту церкви золотыми широкими мечами.

Только теперь, обеспокоенный красотой и тайной, оглядевшись, обнаружил Семка, что между стенами и полом не прямой угол, а строгое, правильное закругление желобом внутрь. Попросту внизу вдоль стен идет каменный прикладок – примерно в метре от стены у основания и в рост человеческий высотой. Наверху он аккуратно сводится на нет со стеной. Для чего он, Семка сперва не сообразил. Отметил только, что камни прикладка, хорошо отесанные и пригнанные друг к другу, внизу – темные, потом – выше – светлеют и вовсе сливаются с белой стеной. В самом верху купол выложен из какого-то особенного камня, и он еще, наверно, шлифован – так светло, празднично там, под куполом. А всего-то – четыре узких оконца…

Семка сел на приступку алтаря, стал думать: зачем этот каменный прикладок? И объяснил себе так: мастер убрал прямые углы – разрушил квадрат. Так как церковка маленькая, то надо было создать ощущение свободы внутри, а ничто так не угнетает, не теснит душу, как клетка-квадрат.

Он поэтому снизу положил камни потемней, а по мере того как поднимал прикладок, выравнивал его со стеной, – стены, таким образом, как бы отодвинулись.

Семка сидел в церкви, пока пятно света на каменном полу не подкралось к его ногам. Он вылез из це

…

конец ознакомительного фрагмента

Сюжет рассказа «Мастер»

«Мастер» — рассказ о человеке с золотыми руками. Рассказ написан в 1969 – 1971 годах, и его действие разворачивается именно в это время. Особенность этого времени в том, что, хотя СССР и был атеистическим государством, к шестидесятым годам двадцатого века разрушенные во время революции церкви начали реставрировать, как памятники культуры и искусства. Именно о такой, несостоявшейся, правда, реставрации, и идет речь в рассказе.

Главным героем рассказа является Семка Рысь, которому автор дает характеристику как человеку с золотыми руками, но при этом забулдыге и пьянице. И сам короткий рассказ начинается с того, что Семка хочет восстановить церковь. Изучив приемы, которыми работал строивший церковь архитектор, Семка начинает пытаться получить разрешение на реставрацию. Он обращается и к священнослужителям, и к правительству. Для него попытки получить разрешение – примерно то же самое, что для его предков – хождение за правдой, и текст стилистически выдержан Шукшиным в схожем стиле.

Кульминацией рассказа и одновременно с этим наиболее напряженным и тяжелым моментом становится разговор Семки с Завадским, который разбирается в архитектуре и убеждает мастера в бессмысленности и бесполезности его затеи. Эта церковь, которую он хочет восстановить, не несет исторической ценности: она построена в семнадцатом веке, таких церквей по всей России – полным-полно, а значит, восстанавливать ее нет необходимости.

Герои рассказа

В рассказе два мастера – Сёмка Рысь и неизвестный архитектор 17 в., с которым Сёмка ведёт душевный и профессиональный диалог. Сквозь «тьму небытия» древний мастер отвечает Сёмке на только им двоим понятном языке народной архитектуры. «Я как все, а то и похуже — пью», – говорит Сёмка священнику в ответ на вопрос: «Ты веруешь ли?» Но в финале рассказа ясно показано, из-за чего Сёмка пьёт – из-за невостребованности, невозможности в жизни сделать то, к чему он предназначен.

Это тем более обидно, что люди вокруг Сёмки все хорошие, но тоже как бы недостойные своего призвания: и подкаблучник писатель, и зажатые большевистскими рамками священники, и областные чиновники, всецело зависимые от московского начальства.

Анализ произведения «Мастер» В.М. Шукшин

Некоторое время назад мое внимание привлек рассказ под названием «Мастер», написанный Василием Макаровичем Шукшиным в тысяча девятьсот семьдесят первом году. Повествуется в нем о советском времени, когда государство проводило атеистическую политику и не только не способствовало строительству храмов, но и разрушало существующие. А вера в сверхъестественное в те времена стала считаться незаконной.

Главным героем рассказа является человек по имени Семен Рысь.

Он талантлив в своем деле- столярном. Увлекается стариной и старинными предметами интерьера, умеет их самостоятельно изготавливать. Однажды Семен даже готовил в таком стиле предметы интерьера для кабинета одного высокопоставленного чиновника. Но есть и минусы в характере столяра. Любил он прикладываться к бутылке, частенько выпивал. Но позабылась эта его зависимость, когда Рысь нашел недалеко от деревни Талица заброшенный полуразваленный храм. Он так увлекся мыслями о его реставрации, что даже отправился к местному батюшке, чтобы договориться о восстановлении храма. Но тот лишь пожал плечами и сказал, что нужно спрашивать у того, кто чином повыше стоит.

Так дошел Семка до митрополита. Поступаете в 2021 году? Наша команда поможет с экономить Ваше время и нервы: подберем направления и вузы (по Вашим предпочтениям и рекомендациям экспертов);оформим заявления (Вам останется только подписать);подадим заявления в вузы России (онлайн, электронной почтой, курьером);мониторим конкурсные списки (автоматизируем отслеживание и анализ Ваших позиций);подскажем когда и куда подать оригинал (оценим шансы и определим оптимальный вариант).Доверьте рутину профессионалам – подробнее.

Но тот тоже не смог, вернее, не захотел ничего сделать. Ведь советское государство новый приход для социалистических граждан строить точно не будет, а культурно- исторической ценности чиновники в это Талицком храме никакой не видят. Так и осталась та церквушка стоять полуразрушенной и заброшенной. Семку Рысь это все ранило настолько, что вернулся он обратно к бутылке. А к храму больше не ходил и даже голову в его сторону, когда проезжал мимо, не поворачивал.

Мне понравился данный рассказ Василия Макаровича Шукшина. Он показывает читателю советскую реальность, когда религия порицалась и презиралась, а бюрократический аппарат имел неоправданно большую силу, а также то, как может одна лишь неудавшаяся попытка сделать хорошее дело, лишь проявленное чиновничье невнимание могут разбить человека морально, сломать ему вот- вот начинающую свой размеренный ход жизнь. Это произведение, на мой взгляд, стоит прочесть. Оно довольно- таки увлекательное и в чем- то поучительное. Например, в том, что, имея определенную цель, не стоит тут же от нее отказываться и опускать руки, если вдруг что-то пошло не так. Всегда нужно продолжать действовать.

Полезный материал по теме:

1. «Волки» В.М.Шукшин
2. «Одни» В.М. Шукшин
3. «Осенью» В.М. Шукшин
4. «Чудик» В.М.Шукшин
5. «Срезал» В.М.Шукшин

Здесь выложена электронная книга Мастер

автора по имени
Шукшин Василий Макарович
. На этой вкладке сайта web-lit.net вы можете скачать бесплатно или прочитать онлайн электронную книгу Шукшин Василий Макарович — Мастер.

Размер архива с книгой Мастер равняется 11.1 KB

Василий Макарович Шукшин Мастер

Василий Шукшин Мастер

Жил-был в селе Чебровка Семка Рысь, забулдыга, но непревзойденный столяр. Длинный, худой, носатый – совсем не богатырь на вид. Но вот Семка снимает рубаху, остается в одной майке, выгоревшей на солнце… И тогда-то, когда он, поигрывая топориком, весело лается с бригадиром, тогда-то видна вся устрашающая сила и мощь Семки. Она – в руках… Руки у Семки не комкастые, не бугристые, они ровные от плеча до кисти, толстые, словно литые. Красивые руки. Топорик в них – игрушечный. Кажется, не знать таким рукам усталости, и Семка так, для куража, орет: – Что мы тебе, машины? Тогда иди заведи меня – я заглох. Но подходи осторожней – лягаюсь! Семка не злой человек. Но ему, как он говорит, «остолбенело все на свете», и он транжирит свои «лошадиные силы» на что угодно: поорать, позубоскалить, нашкодить где-нибудь,– милое дело. Временами он крепко пьет. Правда, полтора года в рот не брал, потом заскучал и снова стал поддавать. – Зачем же, Семка? – спрашивали. – Затем, что так – хоть какой-то смысл есть, Я вот нарежусь, так? И неделю хожу – вроде виноватый перед вами. Меня не тянет как-нибудь насолить вам, я тогда лучше про вас про всех думаю. Думаю, что вы лучше меня. А вот не пил полтора года, так насмотрелся на вас… Тьфу! И потом: я же не валяюсь каждый день под бочкой. Пьяным он безобразен не бывал, не оскорблял жену – просто не замечал ее. – Погоди, Семка, на запой наладишься,– стращали его.– Они все так, запойники-то: месяц не пьют, два, три, а потом все до нитки с себя спускают. Дождешься. – Ну так, ладно,– рассуждал Семка,– я пью, вы – нет. Что вы такого особенного сделали, что вам честь и хвала? Работаю я наравне с вами, дети у меня обуты-одеты, я не ворую, как некоторые… – У тебя же золотые руки! Ты бы мог знаешь как жить!.. Ты бы как сыр в масле катался, если бы не пил-то. – А я не хочу как сыр в масле. Склизко. Он, правда, из дома ничего не пропивал, всю зарплату отдавал семье. Пил на то, что зарабатывал слева. Он мог такой шкаф «изладить», что у людей глаза разбегались. Приезжали издалека, просили сделать, платили большие деньги. Его даже писатель один, который отдыхал летом в Чебровке, возил с собой в областной центр, и он ему там оборудовал кабинет… Кабинет они оба додумались «подогнать» под деревенскую избу (писатель был из деревни, тосковал по родному). – Во, дурные деньги-то! – изумлялись односельчане, когда Семка рассказывал, какую они избу уделали в современном городском доме.Шешнадцатый век! – На паркет настелили плах, обстругали их, и все – даже не покрасили. Стол – тоже из досок сколотили, вдоль стен – лавки, в углу – лежак. На лежаке никаких матрасов, никаких одеял… Лежит кошма и тулуп, и все. Потолок паяльной лампой закоптили – вроде по-черному топится. Стены горбылем обшили… Шешнадцатый век,– задумчиво говорил Семка.– Он мне рисунки показывал, я все по рисункам делал. Когда Семка жил у писателя в городе, он не пил, читал разные книги про старину, рассматривал старые иконы, прялки… Этого добра у писателя было навалом. В то же лето, как побывал Семка в городе, он стал приглядываться к церковке, которая стояла в деревне Талице, что в трех верстах от Чебровки. Церковка была эакрыта давно. Каменная, небольшая, она открывалась взору вдруг, сразу за откосом, который огибала дорога в Талицу… По каким-то соображениям те давние люди не поставили ее на возвышении, как принято, а поставили внизу, под откосом. Еще с детства помнил Семка, что если идешь в Талицу и задумаешься, то на повороте, у косогора, вздрогнешь – внезапно увидишь церковь, белую, изящную, легкую среди тяжкой зелени тополей. В Чебровке тоже была церковь, но явно позднего времени, большая, с высокой колокольней. Она тоже давно была закрыта и дала в стене трещину. Казалось бы – две церкви, одна большая, на возвышении, другая спряталась где-то под косогором,– какая должна выиграть, если сравнить? Выигрывала маленькая, под косогором. Она всем брала: и что легкая, и что открывалась глазам внезапно… Чебровскую видно было за пять километров кругом -на то и рассчитывали строители. Талицкую как будто нарочно спрятали от праздного взора, и только тому, кто шел к ней, она являлась вся, сразу. Как-то в выходной день Семка пошел опять к талицкой церкви. Сел на косогор, стал внимательно смотреть на нее. Тишина и покой кругом. Тихо в деревне. И стоит в зелени белая красавица – столько лет стоит! – молчит. Много-много раз видела она, как восходит и заходит солнце, полоскали ее дожди, заносили снега… Но вот – стоит. Кому на радость? Давно уж истлели в земле строители ее, давно стала прахом та умная голова, что задумала ее такой, и сердце, которое волновалось и радовалось, давно есть земля, горсть земли. О чем же думал тот неведомый мастер, оставляя после себя эту светлую каменную сказку? Бога ли он величил или себя хотел показать? Но кто хочет себя показать, тот не забирается далеко, тот норовит поближе к большим дорогам или вовсе на людную городскую площадь – там заметят. Этого заботило что-то другое – красота, что ли? Как песню спел человек, и спел хорошо. И ушел. Зачем надо было? Он сам не знал. Так просила душа. Милый, дорогой человек!.. Не знаешь, что и сказать тебе – туда, в твою черную жуткую тьму небытия,– не услышишь. Да и что тут скажешь? Ну – хорошо, красиво, волнует, радует… Разве в этом дело? Он и сам радовался, и волновался, и понимал, что – красиво. Что?.. Ничего. Умеешь радоваться – радуйся, умеешь радовать – радуй… Не умеешь – воюй, командуй или что-нибудь такое делай – можно разрушить вот эту сказку: подложить пару килограммов динамита – дроболызнет, и все дела. Каждому свое. Смотрел, смотрел Семка и заметил: четыре камня вверху, под карнизом, не такие, как все,– блестят. Подошел поближе, всмотрелся – да, тот мастер хотел, видно, отшлифовать всю стену. А стена – восточная, и если бы он довел работу до конца, то при восходе солнца (оно встает из-за косогора) церковка в ясные дни загоралась бы с верхней маковки и постепенно занималась бы светлым огнем вся, во всю стену – от креста до фундамента. И он начал эту работу, но почему-то бросил,– может, тот, кто заказывал и давал деньги, сказал: «Ладно, и так сойдет». Семка больше того заволновался – захотел понять, как шлифовались камни. Наверно, так: сперва грубым песком, потом песочком помельче, потом – сукном или кожей. Большая работа. В церковь можно было проникнуть через подвал – это Семка знал с детства, не раз лазил туда с ребятней. Ход в подвал, некогда закрываемый створчатой дверью (дверь давно унесли), полуобвалился, зарос бурьяном… Семка с трудом протиснулся в щель и – где на червереньках, где согнувшись в три погибели – вошел в придел. Просторно, гулко в церкви… Легкий ветерок чуть шевелил отставший, вислый лист железа на маковке, и шорох тот, едва слышный на улице, здесь звучал громко, тревожно. Лучи света из окон рассекали затененную пустоту церкви золотыми широкими мечами. Только теперь, обеспокоенный красотой и тайной, оглядевшись, обнаружил Семка, что между стенами и полом не прямой угол, а строгое, правильное закругление желобом внутрь. Попросту, внизу вдоль стен идет каменный прикладок – примерно в метре от стены у основания и в рост человеческий высотой. Наверху он аккуратно сводится на нет со стеной. Для чего – он, Семка, сперва не сообразил. Отметил только, что камни прикладка, хорошо отесанные и пригнанные друг к другу, внизу – темные, потом – выше – светлеют и вовсе сливаются с белой стеной. В самом верху купол, выложен из какого-то особенного камня, и он еще, наверно, шлифован – так светло, празднично там, под куполом. А всего-то четыре-узких-оконца… Семка сел на приступку, стал думать: зачем этот каменный прикладок? И объяснил себе так: мастер убрал прямые углы – разрушил квадрат. Так как церковка маленькая, то надо было создать ощущение свободы внутри, а ничто так не угнетает, не теснит душу, как клетка – квадрат. Он поэтому внизу положил камни потемней, а по мере того как поднимал прикладок и выравнивал его со стеной, высветлял: стены, таким образом, как бы отодвинулись. Семка сидел в церкви, пока пятно света на каменном полу не подкралось к его ногам. Он вылез из церкви и пошел домой. На другой день Семка, сказавшись больным, не пошел на работу, а поехал в райгородок, где была действующая церковь. Батюшку он нашел дома, неподалеку от церкви. Батюшка отослал сына, с которым учил географию, и сказал просто: – Слушаю. Темные, живые, даже с каким-то озорным блеском глаза нестарого еще попа смотрели на Семку прямо, твердо – он ждал. – Ты знаешь талицкую церкву? – Семка почему-то решил, что с писателями и попами надо говорить на «ты».– Талица, Чебровского района. – Талицкую?.. Чебровский район… Маленькая такая? – Ну. – Знаю. – Какого она века? Поп задумался. – Какого? Боюсь, не соврать бы… Думаю, при Алексее Михайловиче еще… Сынок-то его не очень баловал народ храмами. Семнадцатый век, вторая половина, А что? – Красота-то какая!.. – воскликнул Семка. – Как же вы так? Поп усмехнулся: – Слава богу, хоть стоит пока. Красивая, да. Давно не видел ее, но помню. Внизу, кажется? – А кто делал, неизвестно? – Это надо у митрополита узнать. Этого я не могу сказать. – Но ведь у вас же есть деньги! Есть ведь? – Ну, допустим. – Да не допустим, а есть. Вы же от государства отдельно теперь… – Ты это к чему? – Отремонтируйте ее – это же чудо! Я возьмусь отремонтировать. За лето сделаю. Двух-трех помощников мне-до холодов сделаем… – Я, дорогой мой, такие вопросы не решаю. У меня тоже есть начальство… Сходи к митрополиту! – Поп сам тоже заинтересовался.– Сходи, а чего! Ты веруешь ли? – Да не в этом дело. Я, как все. Мне жалко – такая красота пропадает. Ведь сейчас же восстанавливают… – Восстанавливает государство. – Но у вас же тоже есть деньги! – Ты сходи, сходи к митрополиту-то, – А где он? Здесь разве? – Нет, ехать надо. – В область? – В область. – У меня с собой денег нет. Я только до тебя ехал. – А я дам, ты откуда будешь-то? – Из Чебровки, столяр, Семен Рысь… – Вот, Семен, съезди-ка! Он у нас человек… умница… Расскажи ему все. Ты от себя только? – Как «от себя»? – не понял Семка, – Сам ко мне-то, или выбрали да послали? – Сам. – Ну все равно – съезди! А пока будешь ехать, я ему позвоню – он уже будет знать, что к нему, примет тебя. Семен подумал немного. – Давай! Я потом тебе вышлю. – Потом договоримся. От митрополита заехай снова ко мне, расскажешь.

Митрополит, крупный, седой старик, с неожиданно тоненьким голоском, принял Семку радушно. – Звонил мне отец Герасим… Ну, расскажи, расскажи, как тебя надоумило храм ремонтировать? Семка отхлебнул из красивой чашки горячего чая. – Да как?.. Никак. Смотрю – красота. А никому не нужна!.. Митрополит усмехнулся: – Красивая церковь, я ее знаю. При Алексее Михайловиче, да. Кто архитектор, пока не знаю… Можно узнать. А земли были бояр Борятинских… Тебе зачем мастера-то знать? – Да так, интересно. С большой выдумкой человек, – Мастер большой, потом выясним кто. Ясно, что он знал владимирские храмы, московские… – Ведь до чего додумался!.. – И Семка стал рассказывать, как ему удалось разгадать тайну старинного мастера. Митрополит слушал, кивал головой, иногда говорил: «Ишь ты!» А попутно Семка выкладывал и свои соображения: стену ту, восточную, отшлифовать, как и хотел мастер, маковки обшить и позолотить и в верхние окна вставить цветные стекла – тогда под куполом будет такое сияние, такое сияние!.. Мастер туда подобрал какой-то особенный камень, наверно с примесью слюды… И если еще оранжевые стекла всадить… – Все хорошо, все хорошо, сын мой,– перебил митрополит.– Вот скажи мне сейчас: разрешаем вам ремонтировать талицкую церковь. Назовите, кому вы поручаете это сделать. Я, не моргнув глазом, называю: Семен Рысь, столяр из Чебровки. Только… не разрешат мне ее ремонтировать, вот какое дело, сын мой. Грустное дело. – Почему? – Я тоже спрошу: «Почему?» А они меня спросят: «А зачем?» Сколько дворов в Талице? Это уже я спрашиваю… – Да в Талице-то мало… – Дело даже не в этом. Какая же это будет борьба с религией, если они начнут новые приходы открывать? Ты подумай-ка. – Да не надо в ней молиться! Есть же всякие музеи… – Вот музей-то – как раз дело государственное, не наше. – И как же теперь? – Я подскажу как. Напишите миром бумагу: так, мол, и так – есть в Талице церковь в запустении. Нам она представляется ценной не с точки зрения религии… – Не написать нам сроду такой бумаги. Ты сам напиши, – Я не могу. Найдите, кто сумеет написать. А то и-сами, своими словами… даже лучше. – Я знаю! У меня есть такой человек! – Семка вспомнил про писателя. – И с той бумагой – к властям. В облисполком. А уж они решат. Откажут – пишите в Москву… Но раньше в Москву не пишите, дождитесь, пока здесь откажут. Оттуда могут прислать комиссию… – Она бы людей радовала-стояла! – Таков мой совет. А что говорил с нами, про то не пишите. И не говори нигде. Это только испортит дело. Прощай, сын мой. Дай бог удачи. Семка, когда уходил от митрополита, отметил, что живет митрополит – дай бог! Домина – комнат, наверно, из восьми… Во дворе «Волга» стоит. Это неприятно удивило Семку. И он решил, что действительно лучше, пожалуй, иметь дело с властями. Эти попы темнят чего-то… И хочется им, и колется, и мамка не велит. Но сперва Семка решил сходить к писателю. Нашел его дом… Писателя дома не было. – Нет его,– резковато сказала Семке молодая полная женщина. И захлопнула дверь. Когда он отделывал здесь «избу XVI века», он что-то не видел этой женщины. Ему страсть как захотелось посмотреть «избу». Он позвонил еще раз. – Я сама! – услышал он за дверью голос женщины. И дверь опять открылась… – Ну? Что еще? – Знаете, я тут отделывал кабинет Николая Ефимыча… охота глянуть… – Боже мой! – негромко воскликнула женщина. И закрыла дверь. «По-моему, он дома,-догадался Семка.– И по-моему, у них идет крупный разговор». Он немного подождал в надежде, что женщина проговорится в сердцах: «Какой-то идиот, который отделывал твой кабинет», и писатель, может быть, выйдет сам. Писатель не вышел. Наверно, его правда не было. Семка пошел в облисполком. К председателю облисполкома он попал сразу и довольно странно. Вошел в приемную, секретарша накинулась на него: – Почему же опаздываете?! То обижаются – не принимают, а то самих не дождешься. Где остальные? – Там,– сказал Семка,– идут. – Идут.– Секретарша вошла в кабинет, побыла там короткое время, вышла и сказала сердито: – Проходите. Семка прошел в кабинет… Председатель пошел ему навстречу – здороваться. – А шуму-то наделали, шуму-то! – сказал он хоть с улыбкой, но и с укоризной тоже.– Шумим, братцы, шумим? Здравствуйте! – Я насчет церкви,– сказал Семка, пожимая руку председателя.– Она меня перепутала, ваша помощница. Я один… насчет церкви… – Какой церкви? – У нас, не у нас, в Талице есть церква семнадцатого века. Красавица необыкновенная! Если бы ее отремонтировать, она бы… Не молиться, нет! Она ценная не с религиозной точки. Если бы мне дали трех мужиков, я бы ее до холодов сделал.– Семка торопился, потому что не выносил, когда на него смотрят с недоумением. Он всегда нервничал при этом.– Я говорю, есть в деревне Талице церква,– стал он говорить медленно, но уже раздражаясь.– Ее необходимо отремонтировать, она в запустении. Это – гордость русского народа, а на нее все махнули рукой. А отремонтировать, она будет стоять еще триста лет и радовать глаз и душу. – Мгм,– сказал председатель.– Сейчас разберемся.– Он нажал кнопку на столе. В дверь заглянула секретарша.– Попросите сюда Завадского. Значит, есть у вас в деревне старая церковь, она показалась вам интересной как архитектурный памятник семнадцатого века. Так? – Совершенно точно! Главное, не так уж много там и делов-то: перебрать маковки, кое-где поддержать камни, может, растягу вмонтировать – повыше, крестом… – Сейчас, сейчас… у нас есть товарищ, который как раз этим делом занимается. Вот он. В кабинет вошел молодой еще мужчина, красивый, с волнистой черной шевелюрой на голове и с ямочкой на подбородке. – Игорь Александрович, займитесь, пожалуйста, с товарищем – по вашей части. – Пойдемте,– радушно предложил Игорь Александрович. Они пошли по длинному коридору, Игорь Александрович впереди, Семка сзади на полшага. – Я сам из Талицы, а точнее из Чебровки, Талица от нас… – Сейчас, сейчас,– покивал головой Игорь Александрович, не оборачиваясь.– Сейчас во всем разберемся. «Здесь, вообще-то, время зря не теряют»,– подумал Семка. Вошли в кабинет… Кабинет победней, чем у председателя,– просто комната, стол, стул, чертежи на стенах, полка с книгами. – Ну? – сказал Игорь Александрович. И улыбнулся.– Садитесь и спокойно все расскажите. Семка начал все подробно рассказывать. Пока он рассказывал, Игорь Александрович, слушая его, нашел на книжной полке какую-то папку, полистал, отыскал нужное и, придерживая ладонью, чтобы папка не закрылась, стал заметно проявлять нетерпение. Семка заметил это. – Все? – спросил Игорь Александрович. – Пока все. – Ну, слушайте. Талицкая церковь Н-ской области Чебровского района,– стал читать Игорь Александрович.– Так называемая – на крови. Предположительно семидесятые – девяностые годы семнадцатого века. Кто-то из князей Борятинских погиб в Талице от руки недруга…– Игорь Александрович поднял глаза от бумаги, высказал предположение: – Возможно, передрались пьяные братья или кумовья. Итак, значит… погиб от руки недруга, и на том месте поставлена церковь. Архитектор неизвестен. Как памятник архитектуры ценности не представляет, так как ничего нового для своего времени, каких-то неожиданных решений или поиска таковых автор здесь не выказал. Более или менее точная копия владимирских храмов. Останавливают внимание размеры церкви, но и они продиктованы соображениями не архитектурными, а, очевидно, материальными возможностями заказчика. Перестала действовать в тысяча девятьсот двадцать пятом году. – Вы ее видели? – спросил Семка. – Видел. Это,– Игорь Александрович показал страничку казенного письма в папке,-ответ на мой запрос. Я тоже, как вы, обманулся… – А внутри были? – Был, как же. Даже специалистов наших областных возил… – Спокойно! – зловеще сказал Семка.– Что сказали специалисты? Про прикладок… – Вдоль стен? Там, видите, какое дело: Борятинские увлекались захоронениями в своем храме и основательно раздолбали фундамент. Церковь, если вы заметили, слегка покосилась на один бок. Какой-то из поздних потомков их рода прекратил это. Сделали вот такой прикладок… Там, если обратили внимание, – надписи на прикладке – в тех местах, где внизу захоронения. Семка Рысь чувствовал себя полностью обескураженным. – Но красота-то какая! – попытался он упорствовать. – Красивая, да.– Игорь Александрович легко поднялся, взял с полки книгу, показал фотографию храма.– Похоже? – Похоже… – Это владимирский храм Покрова. Двенадцатый век. Не бывали во Владимире? – Я што-то не верю…– Семка кивнул на казенную бумагу.– По-моему, они вам втерли очки, эти ваши специалисты, Я буду писать в Москву. – Так это и есть ответ из Москвы. Я почему обманулся: думал, что она тоже двенадцатого века… Я думал, кто-то самостоятельно – сам по себе, может быть, понаслышке,– повторил владимирцев. Но чудес не бывает. Вас что, сельсовет послал? – Да нет, я сам… Надо же! Ну, допустим – копия. Ну и что? Красоты-то от этого не убавилось. – Ну, это уже не то… А главное, денег никто не даст на ремонт. – Не дадут? – Нет. Домой Семен выехал в тот же день. В райгородок прибыл еще засветло. И только здесь, на станции, вспомнил, что не пил дней пять уже. Пошел к ларьку… Обидно было и досадно. Как если бы случилось так: по деревне вели невиданной красоты девку… Все на нее показывали пальцем и кричали несуразное. А он, Семка, вступился за нее, и обиженная красавица посмотрела на него с благодарностью. Но тут некие мудрые люди отвели его в сторону и разобъяснили, что девка та – такая-то растакая, что жалеть ее нельзя, что… И Семка сник головой. Все вроде понял, а в глаза поруганной красавице взглянуть нет сил – совестно. И Семка, все эти последние дни сильно загребавший против течения, махнул рукой… И его вынесло к ларьку. Он взял на поповские деньги «полкилограмма» водки, тут же осаденил, закусил буженинкой и пошел к отцу Герасиму. Отец Герасим был в церкви на службе. Семка отдал его домашним деньги, какие еще оставались, оставил себе на билет и на бутылку красного, сказал, что долг вышлет по почте… И поехал домой. С тех пор он про талицкую церковь не заикался, никогда не ходил к ней, а если случалось ехать талицкой дорогой, он у косогора поворачивался спиной к церкви, смотрел на речку, на луга за речкой, зло курил и молчал. Люди заметили это, и никто не решался заговорить с ним в это время. И зачем он ездил в область, и куда там ходил, тоже не спрашивали. Раз молчит, значит, не хочет говорить об этом, значит, зачем же бередить душу расспросами.

***

Мастер — Шукшин Василий Макарович => читать онлайн электронную книгу дальше

Было бы хорошо, чтобы книга
Мастер
автора
Шукшин Василий Макарович
дала бы вам то, что вы хотите! Отзывы и коментарии к книге Мастер у нас на сайте не предусмотрены. Если так и окажется, тогда вы можете порекомендовать эту книгу
Мастер
своим друзьям, проставив гиперссылку на данную страницу с книгой: Шукшин Василий Макарович — Мастер. Если после завершения чтения книги Мастер вы захотите почитать и другие книги Шукшин Василий Макарович, тогда зайдите на страницу писателя Шукшин Василий Макарович — возможно там есть книги, которые вас заинтересуют. Если вы хотите узнать больше о книге Мастер, то воспользуйтесь поисковой системой или же зайдите в Википедию. Биографии автора Шукшин Василий Макарович, написавшего книгу Мастер, к сожалению, на данном сайте нет. Ключевые слова страницы:
Мастер; Шукшин Василий Макарович, скачать, бесплатно, читать, книга, электронная, онлайн

ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА ModernLib.Net

Жил-был в селе Чебровка Семка Рысь, забулдыга, но непревзойденный столяр. Длинный, худой, носатый — совсем не богатырь на вид. Но вот Семка снимает рубаху, остается в одной майке, выгоревшей на солнце… И тогда-то, когда он, поигрывая топориком, весело лается с бригадиром, тогда-то видна вся устрашающая сила и мощь Семки. Она — в руках… Руки у Семки не комкастые, не бугристые, они ровные от плеча до кисти, толстые, словно литые. Красивые руки. Топорик в них — игрушечный. Кажется, не знать таким рукам усталости, и Семка так, для куража, орет:

— Что мы тебе, машины? Тогда иди заведи меня — я заглох. Но подходи осторожней — лягаюсь!

Семка не злой человек. Но ему, как он говорит, «остолбенело все на свете», и он транжирит свои «лошадиные силы» на что угодно: поорать, позубоскалить, нашкодить где-нибудь, — милое дело. Временами он крепко пьет. Правда, полтора года в рот не брал, потом заскучал и снова стал поддавать.

— Зачем же, Семка? — спрашивали.

— Затем, что так — хоть какой-то смысл есть, Я вот нарежусь, так? И неделю хожу — вроде виноватый перед вами. Меня не тянет как-нибудь насолить вам, я тогда лучше про вас про всех думаю. Думаю, что вы лучше меня. А вот не пил полтора года, так насмотрелся на вас… Тьфу! И потом: я же не валяюсь каждый день под бочкой.

Пьяным он безобразен не бывал, не оскорблял жену — просто не замечал ее.

— Погоди, Семка, на запой наладишься, — стращали его. — Они все так, запойники-то: месяц не пьют, два, три, а потом все до нитки с себя спускают. Дождешься.

— Ну так, ладно, — рассуждал Семка, — я пью, вы — нет. Что вы такого особенного сделали, что вам честь и хвала? Работаю я наравне с вами, дети у меня обуты-одеты, я не ворую, как некоторые…

— У тебя же золотые руки! Ты бы мог знаешь как жить!.. Ты бы как сыр в масле катался, если бы не пил-то.

— А я не хочу как сыр в масле. Склизко.

Он, правда, из дома ничего не пропивал, всю зарплату отдавал семье. Пил на то, что зарабатывал слева. Он мог такой шкаф «изладить», что у людей глаза разбегались. Приезжали издалека, просили сделать, платили большие деньги. Его даже писатель один, который отдыхал летом в Чебровке, возил с собой в областной центр, и он ему там оборудовал кабинет… Кабинет они оба додумались «подогнать» под деревенскую избу (писатель был из деревни, тосковал по родному).

— Во, дурные деньги-то! — изумлялись односельчане, когда Семка рассказывал, какую они избу уделали в современном городском доме. — Шешнадцатый век!

— На паркет настелили плах, обстругали их, и все — даже не покрасили. Стол — тоже из досок сколотили, вдоль стен — лавки, в углу — лежак. На лежаке никаких матрасов, никаких одеял… Лежит кошма и тулуп, и все. Потолок паяльной лампой закоптили — вроде по-черному топится. Стены горбылем обшили… Шешнадцатый век, — задумчиво говорил Семка. — Он мне рисунки показывал, я все по рисункам делал.

Когда Семка жил у писателя в городе, он не пил, читал разные книги про старину, рассматривал старые иконы, прялки… Этого добра у писателя было навалом.

В то же лето, как побывал Семка в городе, он стал приглядываться к церковке, которая стояла в деревне Талице, что в трех верстах от Чебровки. Церковка была эакрыта давно. Каменная, небольшая, она открывалась взору вдруг, сразу за откосом, который огибала дорога в Талицу… По каким-то соображениям те давние люди не поставили ее на возвышении, как принято, а поставили внизу, под откосом. Еще с детства помнил Семка, что если идешь в Талицу и задумаешься, то на повороте, у косогора, вздрогнешь — внезапно увидишь церковь, белую, изящную, легкую среди тяжкой зелени тополей.

В Чебровке тоже была церковь, но явно позднего времени, большая, с высокой колокольней. Она тоже давно была закрыта и дала в стене трещину. Казалось бы — две церкви, одна большая, на возвышении, другая спряталась где-то под косогором, — какая должна выиграть, если сравнить? Выигрывала маленькая, под косогором. Она всем брала: и что легкая, и что открывалась глазам внезапно… Чебровскую видно было за пять километров кругом — на то и рассчитывали строители. Талицкую как будто нарочно спрятали от праздного взора, и только тому, кто шел к ней, она являлась вся, сразу.

Как-то в выходной день Семка пошел опять к талицкой церкви.

Мастер — Шукшин Василий Макарович — Страница 1

Жил-был в селе Чебровка Семка Рысь, забулдыга, но непревзойденный столяр. Длинный, худой, носатый — совсем не богатырь на вид. Но вот Семка снимает рубаху, остается в одной майке, выгоревшей на солнце… И тогда-то, когда он, поигрывая топориком, весело лается с бригадиром, тогда-то видна вся устрашающая сила и мощь Семки. Она — в руках… Руки у Семки не комкастые, не бугристые, они ровные от плеча до кисти, толстые, словно литые. Красивые руки. Топорик в них — игрушечный. Кажется, не знать таким рукам усталости, и Семка так, для куража, орет:

— Что мы тебе, машины? Тогда иди заведи меня — я заглох. Но подходи осторожней — лягаюсь!

Семка не злой человек. Но ему, как он говорит, «остолбенело все на свете», и он транжирит свои «лошадиные силы» на что угодно: поорать, позубоскалить, нашкодить где-нибудь, — милое дело. Временами он крепко пьет. Правда, полтора года в рот не брал, потом заскучал и снова стал поддавать.

— Зачем же, Семка? — спрашивали.

— Затем, что так — хоть какой-то смысл есть, Я вот нарежусь, так? И неделю хожу — вроде виноватый перед вами. Меня не тянет как-нибудь насолить вам, я тогда лучше про вас про всех думаю. Думаю, что вы лучше меня. А вот не пил полтора года, так насмотрелся на вас… Тьфу! И потом: я же не валяюсь каждый день под бочкой.

Пьяным он безобразен не бывал, не оскорблял жену — просто не замечал ее.

— Погоди, Семка, на запой наладишься, — стращали его. — Они все так, запойники-то: месяц не пьют, два, три, а потом все до нитки с себя спускают. Дождешься.

— Ну так, ладно, — рассуждал Семка, — я пью, вы — нет. Что вы такого особенного сделали, что вам честь и хвала? Работаю я наравне с вами, дети у меня обуты-одеты, я не ворую, как некоторые…

— У тебя же золотые руки! Ты бы мог знаешь как жить!.. Ты бы как сыр в масле катался, если бы не пил-то.

— А я не хочу как сыр в масле. Склизко.

Он, правда, из дома ничего не пропивал, всю зарплату отдавал семье. Пил на то, что зарабатывал слева. Он мог такой шкаф «изладить», что у людей глаза разбегались. Приезжали издалека, просили сделать, платили большие деньги. Его даже писатель один, который отдыхал летом в Чебровке, возил с собой в областной центр, и он ему там оборудовал кабинет… Кабинет они оба додумались «подогнать» под деревенскую избу (писатель был из деревни, тосковал по родному).

— Во, дурные деньги-то! — изумлялись односельчане, когда Семка рассказывал, какую они избу уделали в современном городском доме. — Шешнадцатый век!

— На паркет настелили плах, обстругали их, и все — даже не покрасили. Стол — тоже из досок сколотили, вдоль стен — лавки, в углу — лежак. На лежаке никаких матрасов, никаких одеял… Лежит кошма и тулуп, и все. Потолок паяльной лампой закоптили — вроде по-черному топится. Стены горбылем обшили… Шешнадцатый век, — задумчиво говорил Семка. — Он мне рисунки показывал, я все по рисункам делал.

Когда Семка жил у писателя в городе, он не пил, читал разные книги про старину, рассматривал старые иконы, прялки… Этого добра у писателя было навалом.

В то же лето, как побывал Семка в городе, он стал приглядываться к церковке, которая стояла в деревне Талице, что в трех верстах от Чебровки. Церковка была эакрыта давно. Каменная, небольшая, она открывалась взору вдруг, сразу за откосом, который огибала дорога в Талицу… По каким-то соображениям те давние люди не поставили ее на возвышении, как принято, а поставили внизу, под откосом. Еще с детства помнил Семка, что если идешь в Талицу и задумаешься, то на повороте, у косогора, вздрогнешь — внезапно увидишь церковь, белую, изящную, легкую среди тяжкой зелени тополей.

В Чебровке тоже была церковь, но явно позднего времени, большая, с высокой колокольней. Она тоже давно была закрыта и дала в стене трещину. Казалось бы — две церкви, одна большая, на возвышении, другая спряталась где-то под косогором, — какая должна выиграть, если сравнить? Выигрывала маленькая, под косогором. Она всем брала: и что легкая, и что открывалась глазам внезапно… Чебровскую видно было за пять километров кругом — на то и рассчитывали строители. Талицкую как будто нарочно спрятали от праздного взора, и только тому, кто шел к ней, она являлась вся, сразу.

Как-то в выходной день Семка пошел опять к талицкой церкви. Сел на косогор, стал внимательно смотреть на нее. Тишина и покой кругом. Тихо в деревне. И стоит в зелени белая красавица — столько лет стоит! — молчит. Много-много раз видела она, как восходит и заходит солнце, полоскали ее дожди, заносили снега… Но вот — стоит. Кому на радость? Давно уж истлели в земле строители ее, давно стала прахом та умная голова, что задумала ее такой, и сердце, которое волновалось и радовалось, давно есть земля, горсть земли. О чем же думал тот неведомый мастер, оставляя после себя эту светлую каменную сказку? Бога ли он величил или себя хотел показать? Но кто хочет себя показать, тот не забирается далеко, тот норовит поближе к большим дорогам или вовсе на людную городскую площадь — там заметят. Этого заботило что-то другое — красота, что ли? Как песню спел человек, и спел хорошо. И ушел. Зачем надо было? Он сам не знал. Так просила душа. Милый, дорогой человек!.. Не знаешь, что и сказать тебе — туда, в твою черную жуткую тьму небытия, — не услышишь. Да и что тут скажешь? Ну — хорошо, красиво, волнует, радует… Разве в этом дело? Он и сам радовался, и волновался, и понимал, что — красиво. Что?.. Ничего. Умеешь радоваться — радуйся, умеешь радовать — радуй… Не умеешь — воюй, командуй или что-нибудь такое делай — можно разрушить вот эту сказку: подложить пару килограммов динамита — дроболызнет, и все дела. Каждому свое.

Смотрел, смотрел Семка и заметил: четыре камня вверху, под карнизом, не такие, как все, — блестят. Подошел поближе, всмотрелся — да, тот мастер хотел, видно, отшлифовать всю стену. А стена — восточная, и если бы он довел работу до конца, то при восходе солнца (оно встает из-за косогора) церковка в ясные дни загоралась бы с верхней маковки и постепенно занималась бы светлым огнем вся, во всю стену — от креста до фундамента. И он начал эту работу, но почему-то бросил, — может, тот, кто заказывал и давал деньги, сказал: «Ладно, и так сойдет».