Кто автор рассказа бежин луг

«Запи́ски охо́тника» — цикл рассказов Ивана Сергеевича Тургенева, печатавшихся в 1847—1851 годах в журнале «Современник» и выпущенных отдельным изданием в 1852 году. Три рассказа написаны и присоединены автором к сборнику в 1870-е года .

Записки охотника
Титульный лист первого издания. 1852
Титульный лист первого издания. 1852
Жанр цикл рассказов
Автор Иван Тургенев
Язык оригинала русский
Дата первой публикации 1852 (отдельное издание)
Логотип Викитеки Текст произведения в Викитеке
Логотип Викисклада Медиафайлы на Викискладе

У исследователей нет единого мнения по поводу жанровой принадлежности произведений, включённых в книгу: их называют и очерками, и рассказами[1].

История создания и публикацииПравить

Лето и часть осени 1846 года Тургенев провёл в Спасском-Лутовинове. Писатель почти не прикасался к перу, зато много охотился; его постоянным спутником был егерь Чернского уезда Афанасий Алифанов. Выехав в середине октября в Петербург, писатель узнал, что в «Современнике» произошли изменения: журнал приобретён Некрасовым и Иваном Панаевым. Новая редакция попросила Тургенева «наполнить отдел смеси в первом номере»[2].

Рассказ «Хорь и Калиныч», написанный для первого номера, вышел в январском выпуске «Современника» (1847). Подзаголовок «Из записок охотника», давший название всему циклу, был предложен Панаевым[3]. Поначалу Тургенев не слишком отчётливо видел ракурс будущего произведения: «кристаллизация замысла» шла постепенно[4]:

Наблюдения, вынесенные писателем за время пребывания в деревне, были так обильны, что материала этого ему хватило потом на несколько лет работы, в результате которой сложилась книга, открывшая новую эпоху в русской литературе.

Летом 1847 года Тургенев и Белинский уехали в Зальцбрунн. Там работа над «Записками охотника» была продолжена. Когда Тургенев прочитал друзьям рассказ «Бурмистр», Белинский, по воспоминаниям присутствовавшего в помещении Анненкова, отреагировал на один из эпизодов эмоциональной фразой: «Что за мерзавец с тонкими вкусами!» Этот рассказ стал единственным, под которым автор указал место и время написания: «Зальцбрунн, в Силезии, июль, 1847»[5].

В 1852 году «Записки охотника» вышли отдельной книгой.[6] Её выход имел последствия для чиновника цензурного ведомства Владимира Львова, давшего разрешение на выпуск сборника. Львова сняли с должности, а для его коллег было издано специальное распоряжение с указанием: «Так как статьи, которые первоначально не представляли ничего противного цензурным правилам, могут иногда получить в соединении и сближении направление предосудительное, то необходимо, чтобы цензура не иначе позволяла к печатанию подобные полные издания, как при рассмотрении их в целости»[7].

Список рассказов и первые публикации

  • Хорь и Калиныч (Современник. — 1847. — № 1, отд. «Смесь». — С. 55—64)
  • Ермолай и мельничиха (Современник. — 1847. — № 5, отд. I. — С. 130—141)
  • Малиновая вода (Современник. — 1848. — № 2, отд. I. — С. 148—157)
  • Уездный лекарь (Современник. — 1848. — № 2, отд. I. — С. 157—165)
  • Мой сосед Радилов (Современник. — 1847. — № 5, отд. I. — С. 141—148)
  • Однодворец Овсянников (Современник. — 1847. — № 5, отд. I. — С. 148—165)
  • Льгов (Современник. — 1847. — № 5, отд. Г. — С. 165—176)
  • Бежин луг (Современник. — 1851. — № 2, отд. I. — С. 319—338)
  • Касьян с Красивой мечи (Современник. — 1851. — № 3, отд. I. — С. 121—140)
  • Бурмистр (Современник. — 1847. — № 10, отд. I. — С. 197—209)
  • Контора (Современник. — 1847. — № 10, отд. I. — С. 210—226)
  • Бирюк (Современник. — 1848. — № 2, отд. I. — С. 166—173)
  • Два помещика (Записки охотника. Сочинение Ивана Тургенева. — М., 1852. Ч. I—II. — С. 21—40)
  • Лебедянь (Современник. — 1848. — № 2, отд. I. — С. 173—185)
  • Татьяна Борисовна и её племянник (Современник. — 1848. — № 2, отд. I. — С. 186—197)
  • Смерть (Современник. — 1848. — № 2. отд. I. — С. 197—298)
  • Певцы (Современник. — 1850. — № 11, отд. I. — С. 97—114)
  • Петр Петрович Каратаев (Современник. — 1847. — № 2, отд. I. — С. 197—212)
  • Свидание (Современник. — 1850. — № 11, отд. I. — С. 114—122)
  • Гамлет Щигровского уезда (Современник. — 1849. — № 2, отд. I. — С. 275—292)
  • Чертопханов и Недопюскин (Современник. — 1849. — № 2, отд. I. — С. 292—309)
  • Конец Чертопханова (Bестник Eвропы. — 1872. — № 11. — С. 5—46)
  • Живые мощи (Складчина. Литературный сборник… — СПб., 1874. — С. 65—79)
  • Стучит! (Сочинения И. С. Тургенева (1844—1874). — М.: изд. братьев Салаевых, 1874. Ч. I. — С. 509—531)
  • Лес и степь (Современник. — 1849. — № 2, отд. I. — С. 309—314)

СодержаниеПравить

Книгу открывает очерк «Хорь и Калиныч», в котором автор рассказывает о двух мужиках, встретившихся ему в Жиздринском уезде Орловской губернии. Один из них — Хорь — после пожара поселился со своим семейством далеко в лесу, промышлял торговлей, исправно платил барину оброк и слыл «административной головой» и «рационалистом». Идеалист Калиныч, напротив, витал в облаках, побаивался даже собственной жены, перед барином благоговел, нрав имел кроткий; в то же время он мог заговаривать кровь, избавлял от страхов, имел власть над пчёлами. Новые знакомые очень заинтересовали рассказчика; он с удовольствием слушал разговоры столь непохожих друг на друга людей.

Безалаберному охотнику («Ермолай и мельничиха») барин разрешил жить где угодно при условии, что тот будет ежемесячно приносить ему на кухню две пары тетеревов и куропаток. Рассказчику довелось заночевать вместе с Ермолаем в доме мельника. В его жене Арине Тимофеевне можно было угадать дворовую женщину; выяснилось, что она долго жила в Петербурге, служила горничной в богатом доме и была у барыни на хорошем счету. Когда же Арина попросила у хозяев разрешения выйти замуж за лакея Петрушку, барыня приказала остричь девушку и отправить в деревню, лакей был отправлен в солдаты. Местный мельник, выкупив красавицу, взял её в жёны.

Встреча с доктором («Уездный лекарь») позволила автору записать историю безнадёжной любви. Приехав однажды по вызову в дом небогатой помещицы, медик увидел пребывающую в лихорадке девушку. Попытки спасти больную успехом не увенчались; проведя с Александрой Андреевной все её последние дни, доктор и спустя годы не смог забыть того отчаянного бессилия, которое возникает, когда не можешь удержать в руках чужую жизнь.

Помещик Радилов («Мой сосед Радилов») производил впечатление человека, вся душа которого «ушла на время внутрь». В течение трёх лет он был счастлив в браке. Когда жена умерла от родов, сердце его «словно окаменело». Теперь он жил с матушкой и Ольгой — сестрой покойной жены. Взгляд Ольги, когда помещик делился с охотником своими воспоминаниями, показался странным: на лице девушки были написаны и сострадание, и ревность. Через неделю рассказчик узнал, что Радилов вместе с золовкой уехал в неизвестном направлении.

Судьба орловского помещика по фамилии Лёжень («Однодворец Овсяников») сделала крутой вираж во время Отечественной войны. Вместе с наполеоновской армией он вошёл в Россию, но на обратном пути попал в руки смоленских мужиков, которые решили утопить «францюзя» в проруби. Лёженя спас проезжавший мимо помещик: он как раз искал для своих дочерей учителя музыки и французского языка. Передохнув и отогревшись, пленный переехал к другому господину; в его доме он влюбился в молоденькую воспитанницу, женился, поступил на службу и вышел в дворяне.

Ребятишки, отправившиеся ночью стеречь табун («Бежин луг»), до рассвета рассказывали истории про домового, который водится на фабрике; про слободского плотника Гаврилу, ставшего невесёлым после встречи с русалкой; про безумную Акулину, «испорченную водяным». Один из подростков, Павел, отправился за водой, а по возвращении сообщил, что слышал голос Васи — мальчика, утонувшего в речке. Ребята решили, что это плохая примета. Вскоре Павел погиб, упав с лошади.

Мелкопоместному дворянину («Пётр Петрович Каратаев») приглянулась крепостная девушка Матрёна, принадлежавшая богатой помещице Марье Ильиничне. Попытки выкупить симпатичную певунью ни к чему не привели: старая барыня, напротив, отправила «холопку» в степную деревню. Отыскав девушку, Каратаев устроил для неё побег. Несколько месяцев возлюбленные были счастливы. Идиллия закончилась после того, как помещица узнала, где прячется беглянка. Пошли жалобы исправнику, Пётр Петрович начал нервничать. В один из дней Матрёна, поняв, что спокойной жизни больше не будет, отправилась к барыне и «выдала себя».

ОтзывыПравить

«Бурмистр». Иллюстрация Елизаветы Бём. 1883

По словам Белинского, подготовившего обзорную статью «Взгляд на русскую литературу 1847 года», рассказы из цикла «Записки охотника» неравноценны по художественным достоинствам; среди них есть более сильные, есть — менее. В то же время критик признал, что «между ними нет ни одного, который бы чем-нибудь не был интересен, занимателен и поучителен». Лучшим из рассказов Белинский считал «Хоря и Калиныча»; за ним следовали «Бурмистр», «Однодворец Овсяников» и «Контора»[8].

Салтыков-Щедрин отмечал, что «Записки охотника» положили начало «целой литературе, имеющей своим объектом народ и его нужды»[9]. Гончаров увидел на страницах книги «истинного трубадура, странствующего с ружьём и лирой по сёлам, по полям»[10].

Собственноручный рисунок Тургенева к рассказу «Гамлет Щигровского уезда»

Некрасов в одном из писем указал на сходство «Записок охотника» с толстовским рассказом «Рубка леса», который готовился к печати на страницах «Современника» и был посвящён Тургеневу[11]:

Форма <…> совершенно твоя, даже есть выражения, сравнения, напоминающие «Записки охотника», а один офицер так просто Гамлет Щигровского уезда.

В ряду откликов особняком стояло мнение очеркиста Василия Боткина, который обнаружил в «Хоре и Калиныче» некую «придуманность»: «Это — идиллия, а не характеристика двух русских мужиков»[10].

Художественные особенностиПравить

Образы героевПравить

По мнению исследователей, крестьяне Хорь и Калиныч являются носителями «наиболее типичных особенностей русского национального характера». Прототипом Хоря был крепостной крестьянин, отличавшийся мощью, проницательностью и «необыкновенным радушием». Он знал грамоту, и когда Тургенев прислал ему рассказ, «старик с гордостью его перечитывал». Об этом крестьянине упоминал и Афанасий Фет; в 1862 году во время тетеревиной охоты он остановился в домике Хоря и заночевал там[12][13]:

Заинтересованный мастерским очерком поэта, я с большим вниманием всматривался в личность и домашний быт моего хозяина. Хорю теперь за восемьдесят, но его колоссальной фигуре и геркулесовскому сложению лета нипочём.

Если Хорь — «человек положительный, практический», то Калиныч относится к числу романтиков, «людей восторженных и мечтательных». Это проявляется в его бережном отношении к природе и задушевным песням; когда Калиныч запевал, даже «прагматик» Хорь не мог удержаться и после недолгой паузы подхватывал песню[14].

Арина, героиня рассказа «Ермолай и мельничиха», не пытается вызвать жалость у гостей, засидевшихся вечером в её доме. Однако рассказчик понимает, что и помещица, не разрешившая девушке выйти замуж за Петрушу, и «постылый мельник», выкупивший её, стали для женщины причиной горьких переживаний[14].

Для Матрёны, крепостной девушки, любовь помещика становится серьёзным испытанием («Пётр Петрович Каратаев»). Любя и жалея Каратаева, она сначала решилась на побег от барыни, а затем к ней же и вернулась. В этом поступке Матрёны, стремящейся избавить Петра Петровича от затеянных её хозяйкой судебных преследований, исследователи видят «подвиг самоотвержения и бескорыстия»[15].

В очерке «Бежин луг» зафиксировались народные поэтические вымыслы о домовых, русалках, леших; автор не скрывает удивления от одарённости крестьянских детей, в устных историях которых услышанные от взрослых легенды и сказки гармонично переплетаются с впечатлениями от природы. Столь же сильный душевный отклик вызвал в рассказчике голос Якова («Певцы»): в нём слышны были «и страсть, и молодость, и сила, и какая-то увлекательно-беспечная, грустная скорбь»[16].

Язык и стильПравить

Стремление Тургенева включить в «Записки охотника» местные наречия вызвало разноречивую реакцию; так, Белинский в письме Анненкову отмечал, что писатель «пересаливает в употреблении слов орловского языка»; по мнению критика, используемое в рассказе «Контора» слово «зеленя» «столь же бессмысленно», как и «лесеня» и «хлебеня»[17][18].

«Kасьян с Красивой Мечи». Ранее 1880

Точно так же протестовал против употребления диалектизмов публицист Иван Аксаков; его претензии касались не только Тургенева, но и других авторов[18]:

Григорович, желая вывести на сцену русского мужика, заставляет его говорить рязанским наречием, вы — орловским, Даль — винегретом из всех наречий. Думая уловить русскую речь, вы улавливаете местное наречие.

Исследователи отмечают, что местный говор необходим был Тургеневу в тех рассказах, где даётся описание крестьян и дворовых («Хорь и Калиныч», «Малиновая вода», «Льгов», «Бирюк», «Бежин луг»). Слова, которые писатель называл «своебытными», отражали орловский колорит и были нужны для демонстрации житейской наблюдательности персонажей. Отсюда — местная лексика: «живалый», «лядащий», «притулился», «лотошил», «гляделки»[19].

Столь же важной Тургенев считал и «народную географию»: в «Записках охотника» есть родник Малиновая вода, овраг Кобылий верх; в рассказах упоминается множество сёл с «социально-бытовыми названиями»: Худобубново, Голоплеки, Колотовка, Бессоново, Колобродово[20].

Тургеневские сравнения идут от непосредственного наблюдения за животными и птицами, поэтому поведение людей в «Записках охотника» порой напоминает повадки животных: «Ловили Ермолая, как зайца в поле», «Он просидел три дня в уголку, как раненая птица»[21].

Отмечено также тяготение писателя к поэтическим метафорам («Начинал сеяться и шептать по лесу мельчайший дождь») и гиперболам («Бурмистр из мужиков, с бородой во весь тулуп»)[22].

Образ рассказчикаПравить

Рассказчик в «Записках охотника» является не только полноправным участником событий, но и своеобразным проводником, прокладывающим дорогу от персонажей к читателям. Иногда он просто слушает (вариант: подслушивает) беседы своих героев («Контора», «Свидание»); порой задаёт наводящие вопросы «для поддержания разговора» («Хорь и Калиныч», «Касьян с Красивой Мечи»); реже — сам участвует в той или иной истории. (Так, в рассказе «Бирюк» он предлагает леснику деньги за дерево, срубленное незнакомым мужиком.) Этот художественный приём необходим Тургеневу для «активности творческого воображения читателя»[23]:

Вводя образ рассказчика и тем самым связывая между собой отдельные эпизоды, Тургенев усиливает правдоподобие повествования, вызывает у читателя иллюзию предельного соответствия художественного вымысла реальной действительности.

В некоторых очерках замечен приём «живой беседы»: рассказчик обращается к читателю, приглашает его «принять участие в поездке» («Со скрипом отворяется воротище… Трогай! перед нами деревня»). Дорожные впечатления, которыми он делится с читателями, полны деталей: «Вот вы сели», «Вы едете мимо церкви, с горы направо, через плотину». Задушевная интонация присутствует постоянно; ею завершается и заключительный рассказ («Лес и степь»): «Однако — пора кончать. <…> Прощайте, читатель; желаю вам постоянного благополучия»[1].

ПейзажПравить

Литературовед Кирилл Пигарёв, исследуя пейзажное творчество Тургенева, пришёл к выводу, что наиболее точным примером, демонстрирующим внимание писателя к мельчайшим деталям, является эпизод, в котором повествуется о вырубке леса («Касьян с Красивой Мечи»)[24]:

От внимания автора не ускользают ни семейства грибов, расположившихся возле старых пней, ни свежие щепки от недавно поваленных деревьев.

Пейзаж, создающий картину ясного летнего дня, включён в рассказ «Бежин луг»; утреннее пробуждение земли — в «Живые мощи»[25]. В обоих случаях описание природы предваряет основную тему и создаёт необходимое настроение[26]. По мнению Пигарёва, «трепетная гамма», присущая пейзажным зарисовкам Тургенева, близка работам Коро, которого искусствовед Михаил Алпатов назвал «певцом предрассветной мглы и гаснущих туманов»; в то же время «колористическая палитра» автора «Записок охотника» насыщеннее, чем у французского художника[27].

В «Записках охотника» мы следуем за Тургеневым в его прогулке и на близком расстоянии проникаемся очарованием каждой неприхотливой, но по-своему пленительной особенности картины. <…> Каждый цвет воспринимается в своей обособленности, как на картинах старых мастеров[24].

Кирилл Пигарёв

ЭкранизацииПравить

  • 1973 — «Записки охотника» — Телеспектакль Лев Елагин
  • 1971 — «Жизнь и смерть дворянина Чертопханова» (по мотивам рассказов «Чертопханов и Недопюскин», «Конец Чертопханова» и «Певцы»)
  • 1977 — «Бирюк», режиссёр Роман Балаян.

ПримечанияПравить

  1. 1 2 Творчество Тургенева, 1959, с. 26.
  2. Богословский, 1961, с. 136.
  3. Богословский, 1961, с. 138.
  4. Богословский, 1961, с. 137.
  5. Богословский, 1961, с. 148.
  6. Тургенев И. С. Записки охотника / под ред. В. В. Львов, В. П. Боткин, Н. Х. Кетчер — 1-е изд. — М.: Университетская типография, 1852. — 628 с.
  7. Ю. В. Лебедев. Иван Сергеевич Тургенев. — М.: Просвещение, 1989. — С. 112. — 207 с. — ISBN 5-09-001167-2.
  8. В. Г. Белинский. Собрание сочинений в трёх томах / Ф. М. Головченко. — М.: Гослитиздат, 1948. — Т. 3. — С. 832—833.
  9. М. Е. Салтыков-Щедрин. Полное собрание сочинений. — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1940. — Т. 15. — С. 612—613.
  10. 1 2 Чалмаев, 1986, с. 135.
  11. Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем. — М.: Гослитиздат, 1952. — Т. 10. — С. 236.
  12. Творчество Тургенева, 1959, с. 10.
  13. А. Фет. Заметки о вольнонаёмном труде // Русский вестник. — 1862. — № 5. — С. 246.
  14. 1 2 Творчество Тургенева, 1959, с. 11.
  15. Творчество Тургенева, 1959.
  16. Творчество Тургенева, 1959, с. 12.
  17. Белинский В. Г. Письма. Редакция и примечания Е. А. Ляцкого. — СПб., 1914. — Т. 3. — С. 337.
  18. 1 2 Творчество Тургенева, 1959, с. 39.
  19. Творчество Тургенева, 1959, с. 42.
  20. Творчество Тургенева, 1959, с. 43.
  21. Творчество Тургенева, 1959, с. 50.
  22. Творчество Тургенева, 1959, с. 53.
  23. Творчество Тургенева, 1959, с. 24.
  24. 1 2 Пигарёв, 1972, с. 84.
  25. Пигарёв, 1972, с. 85.
  26. Творчество Тургенева, 1959, с. 17.
  27. Пигарёв, 1972, с. 99.

ЛитератураПравить

  • Творчество И. С. Тургенева: Сборник статей : Пособие для учителя / Под общ. ред. С. М. Петрова; Ред.-сост. И. Т. Трофимов. — М.: Учпедгиз, 1959. — 576 с.
  • Богословский Н. Тургенев. — (2-е изд.). — М.: Молодая гвардия, 1961. — 416, [16] с. — (Жизнь замечательных людей. Сер. биогр.).
  • Лебедев Ю. В. «Записки охотника» И. С. Тургенева. — М.: Просвещение, 1977. — 80 с. — (Пособие для учителя).
  • Ковалёв В. А. «Записки охотника» И. С. Тургенева: вопросы генезиса / Отв. ред. В. Г. Базанов. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1980. — 136 с.
  • Чалмаев В. А. Иван Тургенев / Рец. С. Е. Шаталов. — М.: Современник, 1986. — 400, [16] с. — (Б-ка «Любителям российской словесности»). — 50 000 экз.
  • Пигарёв К. В. Русская литература и изобразительное искусство: Очерки о русском национальном пейзаже середины XIX в. / АН СССР. Ин-т мировой литературы им. А. М. Горького. — М.: Наука, 1972. — 124, [32] с.
  • Недзвецкий В. А., Пустовойт П. Г., Полтавец Е. Ю. И. С. Тургенев. «Записки охотника», «Ася» и другие повести 50-х годов, «Отцы и дети» : В помощь преподавателям, старшеклассникам и абитуриентам. — 2-е изд. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 2000. — 112 с. — (Перечитывая классику). — ISBN 5-211-04299-9.
  • Филюшкина О. В. К вопросу о происхождении «Записок охотника» // Спасский вестник. 2002. № 9. С. 13.
  • Филюшкина О. В. В отъезжих полях // Жизнь в усадьбе. 2005. № 4-5 (10-11). С. 46-55.
  • Ляпина А. В. Традиции И. С. Тургенева в специализированной прессе о природе и охоте конца XIX века (на материале журналов «Природа и охота» и «Русский охотник») // Ученые записки Орловского государственного университета. Сер.: Гуманитарные и социальные науки. — 2019.
  • Саррина М. Я. Цикл «Записки охотника» в «органической критике» Ап. Г ригорьева // Пушкинские чтения. — 2014.
  • Скокова Лидия. Человек и природа в «Записках охотника» Тургенева // Вопросы литературы. — 2003. — № 6. — С. 339—347.
  • Макарова Е. В. Художественное пространство в книге рассказов «Записки охотника» И. С. Тургенева // Вестник Костромского государственного университета. — 2011.

СсылкиПравить

  • Елена Наумова, Никита Шевцов (Калужская область). Встречи на полях «Записок охотника»: По тургеневским местам надо пройти хотя бы для того, чтобы перечитать гениальные рассказы писателя // Родина. — 2015. — № 9(915). — С. 83-85.
  • Тургеневские истории. История возникновения названия «Бежин луг» // Тургеневские истории. 21 апреля 2020.
  • Михаил Булгаков. По следу Хоря и Калиныча // Культура. 29.12.2014.
  • Василий Песков. Тургеневские места // Комсомольская правда. 10 ноября 2005.
  • Сборник рассказов «Записки охотника» Ивана Тургенева — новая страница русской литературы // Пятый элемент.
  • История создания сборника «Записки охотника» И. С. Тургенева
  • Лекция о «Записках охотника» И. С. Тургенева // Музей истории российской литературы имени В. И. Даля. 23 июня 2018.

Рассказ о том, как автор прекрасным июльским днем охотился на тетеревов и заблудился. К ночи он вышел на костер, у которого сидело пятеро мальчишек, стерегущих лошадей. Он попросился переночевать около костра и долго слушал их мистические истории.

Бежин луг - Тургенев И.С.

«Бежин луг» читать

Был прекрасный июльский день, один из тех дней, которые случаются только тогда, когда погода установилась надолго. С самого раннего утра небо ясно; утренняя заря не пылает пожаром: она разливается кротким румянцем. Солнце — не огнистое, не раскаленное, как во время знойной засухи, не тускло-багровое, как перед бурей, но светлое и приветно лучезарное — мирно всплывает под узкой и длинной тучкой, свежо просияет и погрузится а лиловый ее туман. Верхний, тонкий край растянутого облачка засверкает змейками; блеск их подобен блеску кованого серебра… Но вот опять хлынули играющие лучи, — и весело и величава, словно взлетая, поднимается могучее светило. Около полудня обыкновенно появляется множество круглых высоких облаков, золотисто-серых, с нежными белыми краями. Подобно островам, разбросанным по бесконечно разлившейся реке, обтекающей их глубоко прозрачными рукавами ровной синевы, они почти не трогаются с места; далее, к небосклону, они сдвигаются, теснятся, синевы между ними уже не видать; но сами они так же лазурны, как небо: они все насквозь проникнуты светом и теплотой. Цвет небосклона, легкий, бледно-лиловый, не изменяется во весь день и кругом одинаков; нигде не темнеет, не густеет гроза; разве кое-где протянутся сверху вниз голубоватые полосы: то сеется едва заметный дождь. К вечеру эти облака исчезают; последние из них, черноватые и неопределенные, как дым, ложатся розовыми клубами напротив заходящего солнца; на месте, где оно закатилось так же спокойно, как спокойно взошло на небо, алое сиянье стоит недолгое время над потемневшей землей, и, тихо мигая, как бережно несомая свечка, затеплится на нем вечерняя звезда. В такие дни краски все смягчены; светлы, но не ярки; на всем лежит печать какой-то трогательной кротости. В такие дни жар бывает иногда весьма силен, иногда даже «парит» по скатам полей; но ветер разгоняет, раздвигает накопившийся зной, и вихри-круговороты — несомненный признак постоянной погоды — высокими белыми столбами гуляют по дорогам через пашню. В сухом и чистом воздухе пахнет полынью, сжатой рожью, гречихой; даже за час до ночи вы не чувствуете сырости. Подобной погоды желает земледелец для уборки хлеба…

Бежин луг - Тургенев И.С.

В такой точно день охотился я однажды за тетеревами в Чернском уезде, Тульской губернии. Я нашел и настрелял довольно много дичи; наполненный ягдташ немилосердно резал мне плечо; но уже вечерняя заря погасала, и в воздухе, еще светлом, хотя не озаренном более лучами закатившегося солнца, начинали густеть и разливаться холодные тени, когда я решился наконец вернуться к себе домой. Быстрыми шагами прошел я длинную «площадь» кустов, взобрался на холм и, вместо ожиданной знакомой равнины с дубовым леском направо и низенькой белой церковью в отдалении, увидал совершенно другие, мне не известные места. У ног моих тянулась узкая долина; прямо, напротив, крутой стеной возвышался частый осинник. Я остановился в недоумении, оглянулся… «Эге! — подумал я, — да это я совсем не туда попал: я слишком забрал вправо», — и, сам дивясь своей ошибке, проворно спустился с холма. Меня тотчас охватила неприятная, неподвижная сырость, точно я вошел в погреб; густая высокая трава на дне долины, вся мокрая, белела ровной скатертью; ходить по ней было как-то жутко. Я поскорей выкарабкался на другую сторону и пошел, забирая влево, вдоль осинника. Летучие мыши уже носились над его заснувшими верхушками, таинственно кружась и дрожа на смутно-ясном небе; резво и прямо пролетел в вышине запоздалый ястребок, спеша в свое гнездо. «Вот как только я выйду на тог угол, — думал я про себя, — тут сейчас и будет дорога, а с версту крюку я дал!»

Я добрался наконец до угла леса, но там не было никакой дороги: какие-то некошеные, низкие кусты широко расстилались передо мною, а за ними, далеко-далеко, виднелось пустынное поле. Я опять остановился. «Что за притча?.. Да где же я?» Я стал припоминать, как и куда ходил в течение дня… «Э! да это Парахинские кусты! — воскликнул я наконец, — точно! вон это, должно быть, Синдеевская роща… Да как же это я сюда зашел? Так далеко?.. Странно»! Теперь опять нужно вправо взять».

Я пошел вправо, через кусты. Между тем ночь приближалась и росла, как грозовая туча; казалось, вместе с вечерними парами отовсюду поднималась и даже с вышины лилась темнота. Мне попалась какая-то неторная, заросшая дорожка; я отправился по ней, внимательно поглядывая вперед. Все кругом быстро чернело и утихало, — одни перепела изредка кричали. Небольшая ночная птица, неслышно и низко мчавшаяся на своих мягких крыльях, почти наткнулась на меня и пугливо нырнула в сторону. Я вышел на опушку кустов и побрел по полю межой. Уже я с трудом различал отдаленные предметы; поле неясно белело вокруг; за ним, с каждым мгновением надвигаясь, громадными клубами вздымался угрюмый мрак. Глухо отдавались мои шаги в застывающем воздухе. Побледневшее небо стало опять синеть — но то уже была синева ночи. Звездочки замелькали, зашевелились на нем.

Что я было принял за рощу, оказалось темным и круглым бугром. «Да где же это я?» — повторил я опять вслух, остановился в третий раз и вопросительно посмотрел на свою английскую желто-пегую собаку Дианку, решительно умнейшую изо всех четвероногих тварей. Но умнейшая из четвероногих тварей только повиляла хвостиком, уныло моргнула усталыми глазками и не подала мне никакого дельного совета. Мне стало совестно перед ней, и я отчаянно устремился вперед, словно вдруг догадался, куда следовало идти, обогнул бугор и очутился в неглубокой, кругом распаханной лощине. Странное чувство тотчас овладело мной. Лощина эта имела вид почти правильного котла с пологими боками; на дне ее торчало стоймя несколько больших, белых камней, — казалось, они сползлись туда для тайного совещания, — и до того в ней было немо и глухо, так плоско, так уныло висело над нею небо, что сердце у меня сжалось. Какой-то зверок слабо и жалобно пискнул между камней. Я поспешил выбраться назад на бугор. До сих пор я все еще не терял надежды сыскать дорогу домой; но тут я окончательно удостоверился в том, что заблудился совершенно, и, уже нисколько не стараясь узнавать окрестные места, почти совсем потонувшие во мгле, пошел себе прямо, по звездам — наудалую… Около получаса шел я так, с трудом переставляя ноги. Казалось, отроду не бывал я в таких пустых местах: нигде не мерцал огонек, не слышалось никакого звука. Один пологий холм сменялся другим, поля бесконечно тянулись за полями, кусты словно вставали вдруг из земли перед самым моим носом. Я все шел и уже собирался было прилечь где-нибудь до утра, как вдруг очутился над страшной бездной.

Я быстро отдернул занесенную ногу и, сквозь едва прозрачный сумрак ночи, увидел далеко под собою огромную равнину. Широкая река огибала ее уходящим от меня полукругом; стальные отблески воды, изредка и смутно мерцая, обозначали ее теченье. Холм, на котором я находился, спускался вдруг почти отвесным обрывом; его громадные очертания отделялись, чернея, от синеватой воздушной пустоты, и прямо подо мною, в углу, образованном тем обрывом и равниной, возле реки, которая в этом месте стояла неподвижным, темным зеркалом, под самой кручью холма, красным пламенем горели и дымились друг подле дружки два огонька. Вокруг них копошились люди, колебались тени, иногда ярко освещалась передняя половина маленькой кудрявой головы…

Я узнал наконец, куда я зашел. Этот луг славится в наших околотках под названием Бежина луга… Но вернуться домой не было никакой возможности, особенно в ночную пору; ноги подкашивались подо мной от усталости. Я решился подойти к огонькам и в обществе тех людей, которых принял за гуртовщиков, дождаться зари. Я благополучно спустился вниз, но не успел выпустить из рук последнюю ухваченную мною ветку, как вдруг две большие, белые, лохматые собаки со злобным лаем бросились на меня. Детские звонкие голоса раздались вокруг огней; два-три мальчика быстро поднялись с земли. Я откликнулся на их вопросительные крики. Они подбежали ко мне, отозвали тотчас собак, которых особенно поразило появление моей Дианки, и я подошел к ним.

Бежин луг - Тургенев И.С.

Я ошибся, приняв людей, сидевших вокруг тех огней, за гуртовщиков. Это просто были крестьянские ребятишки из соседних деревень, которые стерегли табун. В жаркую летнюю пору лошадей выгоняют у нас на ночь кормиться в поле: днем мухи и оводы не дали бы им покоя. Выгонять перед вечером и пригонять на утренней заре табун — большой праздник для крестьянских мальчиков. Сидя без шапок и в старых полушубках на самых бойких клячонках, мчатся они с веселым гиканьем и криком, болтая руками и ногами, высоко подпрыгивают, звонко хохочут. Легкая пыль желтым столбом поднимается и несется по дороге; далеко разносится дружный топот, лошади бегут, навострив уши; впереди всех, задравши хвост и беспрестанно меняя ноги, скачет какой-нибудь рыжий космач, с репейником в спутанной гриве.

Я сказал мальчикам, что заблудился, и подсел к ним. Они спросили меня, откуда я, помолчали, посторонились. Мы немного поговорили. Я прилег под обглоданный кустик и стал глядеть кругом. Картина была чудесная: около огней дрожало и как будто замирало, упираясь в темноту, круглое красноватое отражение; пламя, вспыхивая, изредка забрасывало за черту того круга быстрые отблески; тонкий язык света лизнет голые сучья лозника и разом исчезнет; острые, длинные тени, врываясь на мгновенье, в свою очередь, добегали до самых огоньков: мрак боролся со светом. Иногда, когда пламя горело слабее и кружок света суживался, из надвинувшейся тьмы внезапно выставлялась лошадиная голова, гнедая, с извилистой проточиной, или вся белая, внимательно и тупо смотрела на нас, проворно жуя длинную траву, и, снова опускаясь, тотчас скрывалась. Только слышно было, как она продолжала жевать и отфыркивалась. Из освещенного места трудно разглядеть, что делается в потемках, и потому вблизи все казалось задернутым почти черной завесой; но далее к небосклону длинными пятнами смутно виднелись холмы и леса. Темное чистое небо торжественно и необъятно высоко стояло над нами со всем своим таинственным великолепием. Сладко стеснялась грудь, вдыхая тот особенный, томительный и свежий запах — запах русской летней ночи. Кругом не слышалось почти никакого шума… Лишь изредка в близкой реке с внезапной звучностью плеснет большая рыба и прибрежный тростник слабо зашумит, едва поколебленный набежавшей волной… Одни огоньки тихонько потрескивали.

Мальчики сидели вокруг них; тут же сидели и те две собаки, которым так было захотелось меня съесть. Они еще долго не могли примириться с моим присутствием и, сонливо щурясь и косясь на огонь, изредка рычали с необыкновенным чувством собственного достоинства; сперва рычали, а потом слегка визжали, как бы сожалея о невозможности исполнить свое желание. Всех мальчиков был пять: Федя, Павлуша, Илюша, Костя и Ваня. (Из их разговоров я узнал их имена и намерен теперь же познакомить с ними читателя.)

Бежин луг - Тургенев И.С.

Первому, старшему изо всех, Феде, вы бы дали лет четырнадцать. Это был стройный мальчик, с красивыми и тонкими, немного мелкими чертами лица, кудрявыми белокурыми волосами, светлыми глазами и постоянной полувеселой, полурассеянной улыбкой.

Он принадлежал, по всем приметам, к богатой семье и выехал-то в поле не по нужде, а так, для забавы. На нем была пестрая ситцевая рубаха с желтой каемкой; небольшой новый армячок, надетый внакидку, чуть держался на его узеньких плечиках; на голубеньком поясе висел гребешок. Сапоги его с низкими голенищами были точно его сапоги — не отцовские. У второго мальчика, Павлуши, волосы были всклоченные, черные, глаза серые, скулы широкие, лицо бледное, рябое, рот большой, но правильный, вся голова огромная, как говорится, с пивной котел, тело приземистое, неуклюжее. Малый был неказистый, — что и говорить! — а все-таки он мне понравился: глядел он очень умно и прямо, да и в голосе у него звучала сила.

Бежин луг - Тургенев И.С.

Одеждой своей он щеголять не мог: вся она состояла из простой замашной рубахи да из заплатанных портов. Лицо третьего, Ильюши, было довольно незначительно: горбоносое, вытянутое, подслеповатое, оно выражало какую-то тупую, болезненную заботливость; сжатые губы его не шевелились, сдвинутые брови не расходились — он словно все щурился от огня. Его желтые, почти белые волосы торчали острыми косицами из-под низенькой войлочной шапочки, которую он обеими руками то и дело надвигал себе на уши. На нем были новые лапти и онучи; толстая веревка, три раза перевитая вокруг стана, тщательно стягивала его опрятную черную свитку. И ему и Павлуше на вид было не более двенадцати лет. Четвертый, Костя, мальчик лет десяти, возбуждал мое любопытство своим задумчивым и печальным взором. Все лицо его было невелико, худо, в веснушках, книзу заострено, как у белки; губы едва было можно различить; но странное впечатление производили его большие, черные, жидким блеском блестевшие глаза: они, казалось, хотели что-то высказать, для чего на языке, — на его языке по крайней мере, — не было слов. Он был маленького роста, сложения тщедушного и одет довольно бедно. Последнего, Ваню, я сперва было и не заметил: он лежал на земле, смирнехонько прикорнув под угловатую рогожу, и только изредка выставлял из-под нее свою русую кудрявую голову. Этому мальчику было всего лет семь.

Бежин луг - Тургенев И.С.

Итак, я лежал под кустиком в стороне и поглядывал на мальчиков. Небольшой котельчик висел над одним из огней; в нем варились «картошки», Павлуша наблюдал за ним и, стоя на коленях, тыкал щепкой в закипавшую воду. Федя лежал, опершись на локоть и раскинув полы своего армяка. Ильюша сидел рядом с Костей и все так же напряженно щурился. Костя понурил немного голову и глядел куда-то вдаль. Ваня не шевелился под своей рогожей. Я притворился спящим. Понемногу мальчики опять разговорились.

Сперва они покалякали о том и сем, о завтрашних работах, о лошадях; но вдруг Федя обратился к Ильюше и, как бы возобновляя прерванный разговор, спросил его:

— Ну, и что ж ты, так и видел домового?

— Нет, я его не видал, да его и видеть нельзя, — отвечал Ильюша сиплым и слабым голосом, звук которого как нельзя более соответствовал выражению его лица, — а слышал… Да и не я один.

— А он у вас где водится? — спросил Павлуша.

— В старой рольне.

— А разве вы на фабрику ходите?

— Как же, ходим. Мы с братом, с Авдюшкой, в лисовщиках состоим.

— Вишь ты — фабричные!..

— Ну, так как же ты его слышал? — спросил Федя.

Бежин луг - Тургенев И.С.

— А вот как. Пришлось нам с братом Авдюшкой, да с Федором Михеевским, да с Ивашкой Косым, да с другим Ивашкой, что с Красных Холмов, да еще с Ивашкой Сухоруковым, да еще были там другие ребятишки; всех было нас ребяток человек десять — как есть вся смена; но а пришлось нам в рольне заночевать, то есть не то чтобы этак пришлось, а Назаров, надсмотрщик, запретил; говорит: «Что, мол, вам, ребяткам, домой таскаться; завтра работы много, так вы, ребятки, домой не ходите». Вот мы остались и лежим все вместе, и зачал Авдюшка говорить, что, мол, ребята, ну, как домовой придет?.. И не успел он, Авдей-то, проговорить, как вдруг кто-то над головами у нас и заходил; но а лежали-то мы внизу, а заходил он наверху, у колеса. Слышим мы: ходит, доски под ним так и гнутся, так и трещат; вот прошел он через наши головы; вода вдруг по колесу как зашумит, зашумит; застучит, застучит колесо, завертится; но а заставки у дворца-то спущены. Дивимся мы: кто ж это их поднял, что вода пошла; однако колесо повертелось, повертелось, да и стало. Пошел тот опять к двери наверху да по лестнице спущаться стал, и этак слушается, словно не торопится; ступеньки под ним так даже и стонут… Ну, подошел тот к нашей двери, подождал, подождал — дверь вдруг вся так и распахнулась. Всполохнулись мы, смотрим — ничего…

Бежин луг - Тургенев И.С.

Вдруг, глядь, у одного чана форма зашевелилась, поднялась, окунулась, походила, походила этак по воздуху, словно кто ею полоскал, да и опять на место. Потом у другого чана крюк снялся с гвоздя да опять на гвоздь; потом будто кто-то к двери пошел да вдруг как закашляет, как заперхает, словно овца какая, да зычно так… Мы все так ворохом и свалились, друг под дружку полезли… Уж как же мы напужались о ту пору!

— Вишь как! — промолвил Павел. — Чего ж он раскашлялся?

— Не знаю; может, от сырости.

Все помолчали.

— А что, — спросил Федя, — картошки сварились?

Павлуша пощупал их.

— Нет, еще сыры… Вишь, плеснула, — прибавил он, повернув лицо в направлении реки, — должно быть, щука… А вон звездочка покатилась.

— Нет, я вам что, братцы, расскажу, — заговорил Костя тонким голоском, — послушайте-ка, намеднись что тятя при мне рассказывал.

— Ну, слушаем, — с покровительствующим видом сказал Федя.

— Вы ведь знаете Гаврилу, слободского плотника?

— Ну да; знаем.

— А знаете ли, отчего он такой все невеселый, все молчит, знаете? Вот отчего он такой невеселый. Пошел он раз, тятенька говорил, — пошел он, братцы мои, в лес по орехи. Вот пошел он в лес по орехи, да и заблудился; зашел — Бог знает куды зашел. Уж он ходил, ходил, братцы мои, — нет! не может найти дороги; а уж ночь на дворе. Вот и присел он под дерево; давай, мол, дождусь утра, — присел и задремал. Вот задремал и слышит вдруг, кто-то его зовет. Смотрит — никого. Он опять задремал — опять зовут. Он опять глядит, глядит: а перед ним на ветке русалка сидит, качается и его к себе зовет, а сама помирает со смеху, смеется… А месяц-то светит сильно, так сильно, явственно светит месяц — все, братцы мои, видно. Вот зовет она его, и такая вся сама светленькая, беленькая сидит на ветке, словно плотичка какая или пескарь, — а то вот еще карась бывает такой белесоватый, серебряный… Гаврила-то плотник так и обмер, братцы мои, а она знай хохочет да его все к себе этак рукой зовет. Уж Гаврила было и встал, послушался было русалки, братцы мои, да, знать, Господь его надоумил: положил-таки на себя крест… А уж как ему было трудно крест-то класть, братцы мои; говорит, рука просто как каменная, не ворочается… Ах ты этакой, а!.. Вот как положил он крест, братцы мои, русалочка-то и смеяться перестала, да вдруг как заплачет… Плачет она, братцы мои, глаза волосами утирает, а волоса у нее зеленые, что твоя конопля. Вот поглядел, поглядел на нее Гаврила, да и стал ее спрашивать: «Чего ты, лесное зелье, плачешь?» А русалка-то как взговорит ему: «Не креститься бы тебе, говорит, человече, жить бы тебе со мной на веселии до конца дней; а плачу я, убиваюсь оттого, что ты крестился; да не я одна убиваться буду: убивайся же и ты до конца дней». Тут она, братцы мои, пропала, а Гавриле тотчас и понятственно стало, как ему из лесу, то есть, выйти… А только с тех пор он все невеселый ходит.

— Эка! — проговорил Федя после недолгого молчанья, — да как же это может этакая лесная нечисть хрестиянскую душу спортить, — он же ее не послушался?

— Да вот поди ты! — сказал Костя. — И Гаврила баил, что голосок, мол, у ней такой тоненький, жалобный, как у жабы.

— Твой батька сам это рассказывал? — продолжал Федя.

— Сам. Я лежал на полатях, все слышал.

— Чудное дело! Чего ему быть невеселым?.. А, знать, он ей понравился, что позвала его.

— Да, понравился! — подхватил Ильюша. — Как же! Защекотать она его хотела, вот что она хотела. Это ихнее дело, этих русалок-то.

— А ведь вот и здесь должны быть русалки, — заметил Федя.

— Нет, — отвечал Костя, — здесь место чистое, вольное. Одно — река близко.

Все смолкли. Вдруг, где-то в отдалении, раздался протяжный, звенящий, почти стенящий звук, один из тех непонятных ночных звуков, которые возникают иногда среди глубокой тишины, поднимаются, стоят в воздухе и медленно разносятся наконец, как бы замирая. Прислушаешься — и как будто нет ничего, а звенит. Казалось, кто-то долго, долго прокричал под самым небосклоном, кто-то другой как будто отозвался ему в лесу тонким, острым хохотом, и слабый, шипящий свист промчался по реке. Мальчики переглянулись, вздрогнули…

— С нами крестная сила! — шепнул Илья.

— Эх вы, вороны! — крикнул Павел. — Чего всполохнулись? Посмотрите-ка, картошки сварились. (Все пододвинулись к котельчику и начали есть дымящийся картофель; один Ваня не шевельнулся.) Что же ты? — сказал Павел.

Но он не вылез из-под своей рогожи. Котельчик скоро весь опорожнился.

— А слыхали вы, ребятки, — начал Ильюша, — что намеднись у нас на Варнавицах приключилось?

— На плотине-то? — спросил Федя.

— Да, да, на плотине, на прорванной. Вот уж нечистое место, так нечистое, и глухое такое. Кругом все такие буераки, овраги, а в оврагах все казюли водятся.

— Ну, что такое случилось? сказывай…

— А вот что случилось. Ты, может быть, Федя, не знаешь а только там у нас утопленник похоронен; а утопился он давным-давно, как пруд еще был глубок; только могилка его еще видна, да и та чуть видна: так — бугорочек… Вот, на днях, зовет приказчик псаря Ермила; говорит: «Ступай, мол, Ермил, на пошту». Ермил у нас завсегда на пошту ездит; собак-то он всех своих поморил: не живут они у него отчего-то, так-таки никогда и не жили, а псарь он хороший, всем взял. Вот поехал Ермил за поштой, да и замешкался в городе, но а едет назад уж он хмелен. А ночь, и светлая ночь: месяц светит… Вот и едет Ермил через плотину: такая уж его дорога вышла. Едет он этак, псарь Ермил, и видит: у утопленника на могиле барашек, белый такой, кудрявый, хорошенький, похаживает. Вот и думает Ермил: «Сем возьму его, — что ему так пропадать», да и слез, и взял его на руки… Но а барашек — ничего. Вот идет Ермил к лошади, а лошадь от него таращится, храпит, головой трясет; однако он ее отпрукал, сел на нее с барашком и поехал опять: барашка перед собой держит. Смотрит он на него, и барашек ему прямо в глаза так и глядит. Жутко ему стало, Ермилу-то псарю: что мол, не помню я, чтобы этак бараны кому в глаза смотрели; однако ничего; стал он его этак по шерсти гладить, — говорит: «Бяша, бяша!» А баран-то вдруг как оскалит зубы, да ему тоже: «Бяша, бяша…»

Не успел рассказчик произнести это последнее слово, как вдруг обе собаки разом поднялись, с судорожным лаем ринулись прочь от огня и исчезли во мраке. Все мальчики перепугались. Ваня выскочил из-под своей рогожи. Павлуша с криком бросился вслед за собаками. Лай их быстро удалялся… Послышалась беспокойная беготня встревоженного табуна. Павлуша громко кричал: «Серый! Жучка!..» Через несколько мгновений лай замолк; голос Павла принесся уже издалека… Прошло еще немного времени; мальчики с недоумением переглядывались, как бы выжидая, что-то будет… Внезапно раздался топот скачущей лошади; круто остановилась она у самого костра, и, уцепившись за гриву, проворно спрыгнул с нее Павлуша. Обе собаки также вскочили в кружок света и тотчас сели, высунув красные языки.

— Что там? что такое? — спросили мальчики.

— Ничего, — отвечал Павел, махнув рукой на лошадь, — так, что-то собаки зачуяли. Я думал, волк, — прибавил он равнодушным голосом, проворно дыша всей грудью.

Я невольно полюбовался Павлушей. Он был очень хорош в это мгновение. Его некрасивое лицо, оживленное быстрой ездой, горело смелой удалью и твердой решимостью. Без хворостинки в руке, ночью, он, нимало не колеблясь, поскакал один на волка… «Что за славный мальчик!» — думал я, глядя на него.

— А видали их, что ли, волков-то? — спросил трусишка Костя.

— Их всегда здесь много, — отвечал Павел, — да они беспокойны только зимой.

Он опять прикорнул перед огнем. Садясь на землю, уродил он руку на мохнатый затылок одной из собак, и долго не поворачивало головы обрадованное животное, с признательной гордостью посматривая сбоку на Павлушу.

Бежин луг - Тургенев И.С.

Ваня опять забился под рогожку.

— А какие ты нам, Илюшка, страхи рассказывал, — заговорил Федя, которому, как сыну богатого крестьянина, приходилось быть запевалой (сам же он говорил мало, как бы боясь уронить свое достоинство). — Да и собак тут нелегкая дернула залаять… А точно, я слышал, это место у вас нечистое.

— Варнавицы?.. Еще бы! еще какое нечистое! Там не раз, говорят, старого барина видали — покойного барина. Ходит, говорят, в кафтане долгополом и все это этак охает, чего-то на земле ищет. Его раз дедушка Трофимыч повстречал: «Что, мол, батюшка, Иван Иваныч, изволишь искать на земле?»

— Он его спросил? — перебил изумленный Федя.

— Да, спросил.

— Ну, молодец же после этого Трофимыч… Ну, и что ж тот?

— Разрыв-травы, говорит, ищу. — Да так глухо говорит, глухо: — Разрыв-травы. — А на что тебе, батюшка Иван Иваныч, разрыв-травы? — Давит, говорит, могила давит, Трофимыч: вон Хочется, вон…

— Вишь какой! — заметил Федя, — мало, знать, пожил.

— Экое диво! — промолвил Костя. — Я думал, покойников можно только в родительскую субботу видеть.

— Покойников во всяк час видеть можно, — с уверенностью подхватил Ильюша, который, сколько я мог заметить, лучше других знал все сельские поверья… — Но а в родительскую субботу ты можешь и живого увидать, за кем, то есть, в том году очередь помирать. Стоит только ночью сесть на паперть на церковную да все на дорогу глядеть. Те и пойдут мимо тебя по дороге, кому, то есть, умирать в том году. Вот у нас в прошлом году баба Ульяна на паперть ходила.

— Ну, и видела она кого-нибудь? — с любопытством спросил Костя.

— Как же. Перво-наперво она сидела долго, долго, никого не видала и не слыхала… только все как будто собачка этак залает, залает где-то… Вдруг, смотрит: идет по дорожке мальчик в одной рубашонке. Она приглянулась — Ивашка Федосеев идет…

— Тот, что умер весной? — перебил Федя.

— Тот самый. Идет и головушки не подымает… А узнала его Ульяна… Но а потом смотрит: баба идет. Она вглядываться, вглядываться, — ах ты, Господи! — сама идет по дороге, сама Ульяна.

— Неужто сама? — спросил Федя.

— Ей-Богу, сама.

— Ну что ж, ведь она еще не умерла?

— Да году-то еще не прошло. А ты посмотри на нее: в чем душа держится.

Все опять притихли. Павел бросил горсть сухих сучьев на огонь. Резко зачернелись они на внезапно вспыхнувшем пламени, затрещали, задымились и пошли коробиться, приподнимая обожженные концы. Отражение света ударило, порывисто дрожа, во все стороны, особенно кверху. Вдруг откуда ни возьмись белый голубок, — налетел прямо в это отражение, пугливо повертелся на одном месте, весь обливаясь горячим блеском, и исчез, звеня крылами.

— Знать, от дому отбился, — заметил Павел. — Теперь будет лететь, покуда на что наткнется, и где ткнет, там и ночует до зари.

— А что, Павлуша, — промолвил Костя, — не праведная ли эта душа летела на небо, ась?

Павел бросил другую горсть сучьев на огонь.

— Может быть, — проговорил он наконец.

— А скажи, пожалуй, Павлуша, — начал Федя, — что, у вас тоже в Шаламове было видать предвиденье-то небесное?

— Как солнца-то не стало видно? Как же.

— Чай, напугались и вы?

— Да не мы одни. Барин-то наш, хоша и толковал нам напредки, что, дескать, будет вам предвиденье, а как затемнело, сам, говорят, так перетрусился, что на-поди. А на дворовой избе баба-стряпуха, так та, как только затемнело, слышь, взяла да ухватом все горшки перебила в печи: «Кому теперь есть, говорит, наступило светопрестановление». Так шти и потекли. А у нас на деревне такие, брат, слухи ходили, что, мол, белые волки по земле побегут, людей есть будут, хищная птица полетит, а то и самого Тришку увидят.

— Какого это Тришку? — спросил Костя.

— А ты не знаешь? — с жаром подхватил Ильюша. — Ну, брат, откентелева же ты, что Тришки не знаешь? Сидни же у вас в деревне сидят, вот уж точно сидни! Тришка — эвто будет такой человек удивительный, который придет; а придет он, когда наступят последние времена. И будет он такой удивительный человек, что его и взять нельзя будет, и ничего ему сделать нельзя будет: такой уж будет удивительный человек. Захотят его, например, взять хрестьяне; выйдут на него с дубьем, оцепят его, но а он им глаза отведет — так отведет им глаза, что они же сами друг друга побьют. В острог его посадят, например, — он попросит водицы испить в ковшике: ему принесут ковшик, а он нырнет туда, да и поминай как звали. Цепи на него наденут, а он в ладошки затрепещется — они с него так и попадают. Ну, и будет ходить этот Тришка по селам да по городам; и будет этот Тришка, лукавый человек, соблазнять народ хрестиянский… ну, а сделать ему нельзя будет ничего… Уж такой он будет удивительный, лукавый человек.

— Ну да, — продолжал Павел своим неторопливым голосом, — такой. Вот его-то и ждали у нас. Говорили старики, что вот, мол, как только предвиденье небесное зачнется, так Тришка и придет. Вот и зачалось предвиденье. Высыпал весь народ на улицу, в поле, ждет, что будет. А у нас, вы знаете, место видное, привольное. Смотрят — вдруг от слободки с горы идет какой-то человек, такой мудреный, голова такая удивительная… Все как крикнут: «Ой, Тришка идет! ой, Тришка идет!» — да кто куды! Староста наш в канаву залез; старостиха в подворотне застряла, благим матом кричит, свою же дверную собаку так запужала, что та с цепи долой, да через плетень, да в лес; а Кузькин отец, Дорофеич, вскочил в овес, присел, да и давай кричать перепелом: «Авось, мол, хоть птицу-то враг, душегубец, пожалеет». Таково-то все переполошились!.. А человек-то это шел наш бочар, Вавила: жбан себе новый купил да на голову пустой жбан и надел.

Все мальчики засмеялись и опять приумолкли на мгновенье, как это часто случается с людьми, разговаривающими на открытом воздухе. Я поглядел кругом: торжественно и царственно стояла ночь; сырую свежесть позднего вечера сменила полуночная сухая теплынь, и еще долго было ей лежать мягким пологом на заснувших полях; еще много времени оставалось до первого лепета, до первых шорохов и шелестов утра, до первых росинок зари. Луны не было на небе: она в ту пору поздно всходила. Бесчисленные золотые звезды, казалось, тихо текли все, наперерыв мерцая, по направлению Млечного Пути, и, право, глядя на них, вы как будто смутно чувствовали сами стремительный, безостановочный бег земли…

Бежин луг - Тургенев И.С.

Странный, резкий, болезненный крик раздался вдруг два раза сряду над рекой и, спустя несколько мгновений, повторился уже далее…

Костя вздрогнул. «Что это?»

— Это цапля кричит, — спокойно возразил Павел.

— Цапля, — повторил Костя… — А что такое, Павлуша, я вчера слышал вечером, — прибавил он, помолчав немного, — ты, может быть, знаешь…

— Что ты слышал?

— А вот что я слышал. Шел я из Каменной Гряды в Шашкино; а шел сперва все нашим орешником, а потом лужком пошел — знаешь, там, где он сугибелью выходит, — там ведь есть бучило; знаешь, оно еще все камышом заросло; вот пошел я мимо этого бучила, братцы мои, и вдруг из того-то бучила как застонет кто-то, да так жалостливо, жалостливо: у-у… у-у… у-у! Страх такой меня взял, братцы мои: время-то позднее, да и голос такой болезный. Так вот, кажется, сам бы и заплакал… Что бы это такое было? ась?

— В этом бучиле в запрошлом лете Акима-лесника утопили воры, — заметил Павлуша, — так, может быть, его душа жалобится.

— А ведь и то, братцы мои, — возразил Костя, расширив свои и без того огромные глаза… — Я и не знал, что Акима в том бучиле утопили: я бы еще не так напужался.

— А то, говорят, есть такие лягушки махонькие, — продолжал Павел, — которые так жалобно кричат.

— Лягушки? Ну, нет, это не лягушки… какие это… (Цапля опять прокричала над рекой.) Эк ее! — невольно произнес Костя, — словно леший кричит.

— Леший не кричит, он немой, — подхватил Ильюша, — он только в ладоши хлопает да трещит…

— А ты его видал, лешего-то, что ли? — насмешливо перебил его Федя.

— Нет, не видал, и сохрани Бог его видеть; но а другие видели. Вот на днях он у нас мужичка обошел: водил, водил его по лесу, и все вокруг одной поляны… Едва-те к свету домой добился.

— Ну, и видел он его?

— Видел. Говорит, такой стоит большой, большой, темный, окутанный, этак словно за деревом, хорошенько не разберешь, словно от месяца прячется, и глядит, глядит глазищами-то, моргает ими, моргает…

— Эх ты! — воскликнул Федя, слегка вздрогнув и передернув плечами, — пфу!..

— И зачем эта погань в свете развелась? — заметил Павел. — Не понимаю, право!

— Не бранись, смотри, услышит, — заметил Илья.

Настало опять молчание.

— Гляньте-ка, гляньте-ка, ребятки, — раздался вдруг детский голос Вани, — гляньте на Божьи звездочки, — что пчелки роятся!

Он выставил свое свежее личико из-под рогожи, оперся на кулачок и медленно поднял кверху свои большие тихие глаза. Глаза всех мальчиков поднялись к небу и не скоро опустились.

— А что, Ваня, — ласково заговорил Федя, — что, твоя сестра Анютка здорова?

— Здорова, — отвечал Ваня, слегка картавя.

— Ты ей скажи — что она к нам, отчего не ходит?..

— Не знаю.

— Ты ей скажи, чтобы она ходила.

— Скажу.

— Ты ей скажи, что я ей гостинца дам.

— А мне дашь?

— И тебе дам.

Ваня вздохнул.

— Ну, нет, мне не надо. Дай уж лучше ей: она такая у нас добренькая.

И Ваня опять положил свою голову на землю. Павел встал и взял в руку пустой котельчик.

— Куда ты? — спросил его Федя.

— К реке, водицы зачерпнуть: водицы захотелось испить.

Собаки поднялись и пошли за ним.

— Смотри не упади в реку! — крикнул ему вслед Ильюша.

— Отчего ему упасть? — сказал Федя, — он остережется.

— Да, остережется. Всяко бывает: он вот нагнется, станет черпать воду, а водяной его за руку схватит да потащит к себе. Станут потом говорить: упал, дескать, малый в воду… А какое упал?.. Во-вон, в камыши полез, — прибавил он, прислушиваясь.

Камыши точно, раздвигаясь, «шуршали», как говорится у нас.

— А правда ли, — спросил Костя, — что Акулина-дурочка с тех пор и рехнулась, как в воде побывала?

— С тех пор… Какова теперь! Но а говорят, прежде красавица была. Водяной ее испортил. Знать, не ожидал, что ее скоро вытащут. Вот он ее, там у себя на дне, и испортил.

(Я сам не раз встречал эту Акулину. Покрытая лохмотьями, страшно худая, с черным, как уголь, лицом, помутившимся взором и вечно оскаленными зубами, топчется она по целым часам на одном месте, где-нибудь на дороге, крепко прижав костлявые руки к груди и медленно переваливаясь с ноги на ногу, словно дикий зверь в клетке. Она ничего не понимает, что бы ей ни говорили, и только изредка судорожно хохочет.)

— А говорят, — продолжал Костя, — Акулина оттого в реку и кинулась, что ее полюбовник обманул.

— От того самого.

— А помнишь Васю? — печально прибавил Костя.

— Какого Васю? — спросил Федя.

— А вот того, что утонул, — отвечал Костя, — в этой вот в самой реке. Уж какой же мальчик был! и-их, какой мальчик был! Мать-то его, Феклиста, уж как же она его любила, Васю-то! И словно чуяла она, Феклиста-то, что ему от воды погибель произойдет. Бывало, пойдет-от Вася с нами, с ребятками, летом в речку купаться, — она так вся и встрепещется. Другие бабы ничего, идут себе мимо с корытами, переваливаются, а Феклиста поставит корыто наземь и станет его кликать: «Вернись, мол, вернись, мой светик! ох, вернись, соколик!» И как утонул. Господь знает. Играл на бережку, и мать тут же была, сено сгребала; вдруг слышит, словно кто пузыри по воде пускает, — глядь, а только уж одна Васина шапонька по воде плывет. Ведь вот с тех пор и Феклиста не в своем уме: придет да и ляжет на том месте, где он утоп; ляжет, братцы мои, да и затянет песенку, — помните, Вася-то все такую песенку певал, — вот ее-то она и затянет, а сама плачет, плачет, горько Богу жалится…

— А вот Павлуша идет, — молвил Федя.

Павел подошел к огню с полным котельчиком в руке.

— Что, ребята, — начал он, помолчав, — неладно дело.

— А что? — торопливо спросил Костя.

— Я Васин голос слышал.

Все так и вздрогнули.

— Что ты, что ты? — пролепетал Костя.

— Ей-Богу. Только стал я к воде нагибаться, слышу вдруг зовут меня этак Васиным голоском и словно из-под воды: «Павлуша, а Павлуша!» Я слушаю; а тот опять зовет: «Павлуша, подь сюда». Я отошел. Однако воды зачерпнул.

— Ах ты, Господи! ах ты, Господи! — проговорили мальчики, крестясь.

— Ведь это тебя водяной звал, Павел, — прибавил Федя… — А мы только что о нем, о Васе-то, говорили.

— Ах, это примета дурная, — с расстановкой проговорил Ильюша.

— Ну, ничего, пущай! — произнес Павел решительно и сел опять, — своей судьбы не минуешь.

Мальчики приутихли. Видно было, что слова Павла произвели на них глубокое впечатление. Они стали укладываться перед огнем, как бы собираясь спать.

— Что это? — спросил вдруг Костя, приподняв голову.

Павел прислушался.

— Это кулички летят, посвистывают.

— Куда ж они летят?

— А туда, где, говорят, зимы не бывает.

— А разве есть такая земля?

— Есть.

— Далеко?

— Далеко, далеко, за теплыми морями.

Костя вздохнул и закрыл глаза.

Уже более трех часов протекло с тех пор, как я присоседился к мальчикам. Месяц взошел наконец; я его склонились к темному краю земли многие звезды не тотчас заметил: так он был мал и узок. Эта безлунная ночь, казалось, была все так же великолепна, как и прежде… Но уже, еще недавно высоко стоявшие на небе; все совершенно затихло кругом, как обыкновенно затихает все только к утру: все спало крепким, неподвижным, передрассветным сном. В воздухе уже не так сильно пахло, — в нем снова как будто разливалась сырость… Недолги летние ночи!.. Разговор мальчиков угасал вместе с огнями… Собаки даже дремали; лошади, сколько я мог различить, при чуть брезжущем, слабо льющемся свете звезд, тоже лежали, понурив головы… Сладкое забытье напало на меня; оно перешло в дремоту.

Свежая струя пробежала по моему липу. Я открыл глаза: утро зачиналось. Еще нигде не румянилась заря, но уже забелелось на востоке. Все стало видно, хотя смутно видно, кругом. Бледно-серое небо светлело, холодело, синело; звезды то мигали слабым светом, то исчезали; отсырела земля, запотели листья, кое-где стали раздаваться живые звуки, голоса, и жидкий, ранний ветерок уже пошел бродить и порхать над землею. Тело мое ответило ему легкой, веселой дрожью. Я проворно встал и подошел к мальчикам. Они все спали как убитые вокруг тлеющего костра; один Павел приподнялся до половины и пристально поглядел на меня.

Я кивнул ему головой и пошел восвояси вдоль задымившейся реки. Не успел я отойти двух верст, как уже полились кругом меня по широкому мокрому лугу, и спереди, по зазеленевшимся холмам, от лесу до лесу, и сзади по длинной пыльной дороге, по сверкающим, обагренным кустам, и по реке, стыдливо синевшей из-под редеющего тумана, — полились сперва алые, потом красные, золотые потоки молодого, горячего света… Все зашевелилось, проснулось, запело, зашумело, заговорило. Всюду лучистыми алмазами зарделись крупные капли росы; мне навстречу, чистые и ясные, словно тоже обмытые утренней прохладой, принеслись звуки колокола, и вдруг мимо меня, погоняемый знакомыми мальчиками, промчался отдохнувший табун…

Я, к сожалению, должен прибавить, что в том же году Павла не стало. Он не утонул: он убился, упав с лошади. Жаль, славный был парень!

Бежин луг - Тургенев И.С.

Иллюстратор Пахомов А.Ф.

❤️ 66

🔥 48

😁 45

😢 64

👎 51

🥱 59

Добавлено на полку

Удалено с полки

Достигнут лимит

Был прекрасный июльский день, один из тех дней, которые случаются только тогда, когда погода установилась надолго. С самого раннего утра небо ясно; утренняя заря не пылает пожаром: она разливается кротким румянцем. Солнце — не огнистое, не раскаленное, как во время знойной засухи, не тускло-багровое, как перед бурей, но светлое и приветно лучезарное — мирно всплывает под узкой и длинной тучкой, свежо просияет и погрузится в лиловый ее туман. Верхний, тонкий край растянутого облачка засверкает змейками; блеск их подобен блеску кованого серебра… Но вот опять хлынули играющие лучи, — и весело и величава, словно взлетая, поднимается могучее светило. Около полудня обыкновенно появляется множество круглых высоких облаков, золотисто-серых, с нежными белыми краями. Подобно островам, разбросанным по бесконечно разлившейся реке, обтекающей их глубоко прозрачными рукавами ровной синевы, они почти не трогаются с места; далее, к небосклону, они сдвигаются, теснятся, синевы между ними уже не видать; но сами они так же лазурны, как небо: они все насквозь проникнуты светом и теплотой. Цвет небосклона, легкий, бледно-лиловый, не изменяется во весь день и кругом одинаков; нигде не темнеет, не густеет гроза; разве кое-где протянутся сверху вниз голубоватые полосы: то сеется едва заметный дождь. К вечеру эти облака исчезают; последние из них, черноватые и неопределенные, как дым, ложатся розовыми клубами напротив заходящего солнца; на месте, где оно закатилось так же спокойно, как спокойно взошло на небо, алое сиянье стоит недолгое время над потемневшей землей, и, тихо мигая, как бережно несомая свечка, затеплится на нем вечерняя звезда. В такие дни краски все смягчены; светлы, но не ярки; на всем лежит печать какой-то трогательной кротости. В такие дни жар бывает иногда весьма силен, иногда даже «парит» по скатам полей; но ветер разгоняет, раздвигает накопившийся зной, и вихри-круговороты — несомненный признак постоянной погоды — высокими белыми столбами гуляют по дорогам через пашню. В сухом и чистом воздухе пахнет полынью, сжатой рожью, гречихой; даже за час до ночи вы не чувствуете сырости. Подобной погоды желает земледелец для уборки хлеба…

В такой точно день охотился я однажды за тетеревами в Чернском уезде, Тульской губернии. Я нашел и настрелял довольно много дичи; наполненный ягдташ немилосердно резал мне плечо; но уже вечерняя заря погасала, и в воздухе, еще светлом, хотя не озаренном более лучами закатившегося солнца, начинали густеть и разливаться холодные тени, когда я решился наконец вернуться к себе домой. Быстрыми шагами прошел я длинную «площадь» кустов, взобрался на холм и, вместо ожиданной знакомой равнины с дубовым леском направо и низенькой белой церковью в отдалении, увидал совершенно другие, мне не известные места. У ног моих тянулась узкая долина; прямо, напротив, крутой стеной возвышался частый осинник. Я остановился в недоумении, оглянулся… «Эге! — подумал я, — да это я совсем не туда попал: я слишком забрал вправо», — и, сам дивясь своей ошибке, проворно спустился с холма. Меня тотчас охватила неприятная, неподвижная сырость, точно я вошел в погреб; густая высокая трава на дне долины, вся мокрая, белела ровной скатертью; ходить по ней было как-то жутко. Я поскорей выкарабкался на другую сторону и пошел, забирая влево, вдоль осинника. Летучие мыши уже носились над его заснувшими верхушками, таинственно кружась и дрожа на смутно-ясном небе; резво и прямо пролетел в вышине запоздалый ястребок, спеша в свое гнездо. «Вот как только я выйду на тог угол, — думал я про себя, — тут сейчас и будет дорога, а с версту крюку я дал!»

Я добрался наконец до угла леса, но там не было никакой дороги: какие-то некошеные, низкие кусты широко расстилались передо мною, а за ними, далеко-далеко, виднелось пустынное поле. Я опять остановился. «Что за притча?.. Да где же я?» Я стал припоминать, как и куда ходил в течение дня… «Э! да это Парахинские кусты! — воскликнул я наконец, — точно! вон это, должно быть, Синдеевская роща… Да как же это я сюда зашел? Так далеко?.. Странно»! Теперь опять нужно вправо взять».

Я пошел вправо, через кусты. Между тем ночь приближалась и росла, как грозовая туча; казалось, вместе с вечерними парами отовсюду поднималась и даже с вышины лилась темнота. Мне попалась какая-то неторная, заросшая дорожка; я отправился по ней, внимательно поглядывая вперед. Все кругом быстро чернело и утихало, — одни перепела изредка кричали. Небольшая ночная птица, неслышно и низко мчавшаяся на своих мягких крыльях, почти наткнулась на меня и пугливо нырнула в сторону. Я вышел на опушку кустов и побрел по полю межой. Уже я с трудом различал отдаленные предметы; поле неясно белело вокруг; за ним, с каждым мгновением надвигаясь, громадными клубами вздымался угрюмый мрак. Глухо отдавались мои шаги в застывающем воздухе. Побледневшее небо стало опять синеть — но то уже была синева ночи. Звездочки замелькали, зашевелились на нем.

Что я было принял за рощу, оказалось темным и круглым бугром. «Да где же это я?» — повторил я опять вслух, остановился в третий раз и вопросительно посмотрел на свою английскую желто-пегую собаку Дианку, решительно умнейшую изо всех четвероногих тварей. Но умнейшая из четвероногих тварей только повиляла хвостиком, уныло моргнула усталыми глазками и не подала мне никакого дельного совета. Мне стало совестно перед ней, и я отчаянно устремился вперед, словно вдруг догадался, куда следовало идти, обогнул бугор и очутился в неглубокой, кругом распаханной лощине. Странное чувство тотчас овладело мной. Лощина эта имела вид почти правильного котла с пологими боками; на дне ее торчало стоймя несколько больших, белых камней, — казалось, они сползлись туда для тайного совещания, — и до того в ней было немо и глухо, так плоско, так уныло висело над нею небо, что сердце у меня сжалось. Какой-то зверок слабо и жалобно пискнул между камней. Я поспешил выбраться назад на бугор. До сих пор я все еще не терял надежды сыскать дорогу домой; но тут я окончательно удостоверился в том, что заблудился совершенно, и, уже нисколько не стараясь узнавать окрестные места, почти совсем потонувшие во мгле, пошел себе прямо, по звездам — наудалую… Около получаса шел я так, с трудом переставляя ноги. Казалось, отроду не бывал я в таких пустых местах: нигде не мерцал огонек, не слышалось никакого звука. Один пологий холм сменялся другим, поля бесконечно тянулись за полями, кусты словно вставали вдруг из земли перед самым моим носом. Я все шел и уже собирался было прилечь где-нибудь до утра, как вдруг очутился над страшной бездной.

Я быстро отдернул занесенную ногу и, сквозь едва прозрачный сумрак ночи, увидел далеко под собою огромную равнину. Широкая река огибала ее уходящим от меня полукругом; стальные отблески воды, изредка и смутно мерцая, обозначали ее теченье. Холм, на котором я находился, спускался вдруг почти отвесным обрывом; его громадные очертания отделялись, чернея, от синеватой воздушной пустоты, и прямо подо мною, в углу, образованном тем обрывом и равниной, возле реки, которая в этом месте стояла неподвижным, темным зеркалом, под самой кручью холма, красным пламенем горели и дымились друг подле дружки два огонька. Вокруг них копошились люди, колебались тени, иногда ярко освещалась передняя половина маленькой кудрявой головы…

Я узнал наконец, куда я зашел. Этот луг славится в наших околотках под названием Бежина луга… Но вернуться домой не было никакой возможности, особенно в ночную пору; ноги подкашивались подо мной от усталости. Я решился подойти к огонькам и в обществе тех людей, которых принял за гуртовщиков, дождаться зари. Я благополучно спустился вниз, но не успел выпустить из рук последнюю ухваченную мною ветку, как вдруг две большие, белые, лохматые собаки со злобным лаем бросились на меня. Детские звонкие голоса раздались вокруг огней; два-три мальчика быстро поднялись с земли. Я откликнулся на их вопросительные крики. Они подбежали ко мне, отозвали тотчас собак, которых особенно поразило появление моей Дианки, и я подошел к ним.

Я ошибся, приняв людей, сидевших вокруг тех огней, за гуртовщиков. Это просто были крестьянские ребятишки из соседних деревень, которые стерегли табун. В жаркую летнюю пору лошадей выгоняют у нас на ночь кормиться в поле: днем мухи и оводы не дали бы им покоя. Выгонять перед вечером и пригонять на утренней заре табун — большой праздник для крестьянских мальчиков. Сидя без шапок и в старых полушубках на самых бойких клячонках, мчатся они с веселым гиканьем и криком, болтая руками и ногами, высоко подпрыгивают, звонко хохочут. Легкая пыль желтым столбом поднимается и несется по дороге; далеко разносится дружный топот, лошади бегут, навострив уши; впереди всех, задравши хвост и беспрестанно меняя ноги, скачет какой-нибудь рыжий космач, с репейником в спутанной гриве.

Я сказал мальчикам, что заблудился, и подсел к ним. Они спросили меня, откуда я, помолчали, посторонились. Мы немного поговорили. Я прилег под обглоданный кустик и стал глядеть кругом. Картина была чудесная: около огней дрожало и как будто замирало, упираясь в темноту, круглое красноватое отражение; пламя, вспыхивая, изредка забрасывало за черту того круга быстрые отблески; тонкий язык света лизнет голые сучья лозника и разом исчезнет; острые, длинные тени, врываясь на мгновенье, в свою очередь, добегали до самых огоньков: мрак боролся со светом. Иногда, когда пламя горело слабее и кружок света суживался, из надвинувшейся тьмы внезапно выставлялась лошадиная голова, гнедая, с извилистой проточиной, или вся белая, внимательно и тупо смотрела на нас, проворно жуя длинную траву, и, снова опускаясь, тотчас скрывалась. Только слышно было, как она продолжала жевать и отфыркивалась. Из освещенного места трудно разглядеть, что делается в потемках, и потому вблизи все казалось задернутым почти черной завесой; но далее к небосклону длинными пятнами смутно виднелись холмы и леса. Темное чистое небо торжественно и необъятно высоко стояло над нами со всем своим таинственным великолепием. Сладко стеснялась грудь, вдыхая тот особенный, томительный и свежий запах — запах русской летней ночи. Кругом не слышалось почти никакого шума… Лишь изредка в близкой реке с внезапной звучностью плеснет большая рыба и прибрежный тростник слабо зашумит, едва поколебленный набежавшей волной… Одни огоньки тихонько потрескивали.

Мальчики сидели вокруг них; тут же сидели и те две собаки, которым так было захотелось меня съесть. Они еще долго не могли примириться с моим присутствием и, сонливо щурясь и косясь на огонь, изредка рычали с необыкновенным чувством собственного достоинства; сперва рычали, а потом слегка визжали, как бы сожалея о невозможности исполнить свое желание. Всех мальчиков был пять: Федя, Павлуша, Илюша, Костя и Ваня. (Из их разговоров я узнал их имена и намерен теперь же познакомить с ними читателя.)

Первому, старшему изо всех, Феде, вы бы дали лет четырнадцать. Это был стройный мальчик, с красивыми и тонкими, немного мелкими чертами лица, кудрявыми белокурыми волосами, светлыми глазами и постоянной полувеселой, полурассеянной улыбкой. Он принадлежал, по всем приметам, к богатой семье и выехал-то в поле не по нужде, а так, для забавы. На нем была пестрая ситцевая рубаха с желтой каемкой; небольшой новый армячок, надетый внакидку, чуть держался на его узеньких плечиках; на голубеньком поясе висел гребешок. Сапоги его с низкими голенищами были точно его сапоги — не отцовские. У второго мальчика, Павлуши, волосы были всклоченные, черные, глаза серые, скулы широкие, лицо бледное, рябое, рот большой, но правильный, вся голова огромная, как говорится, с пивной котел, тело приземистое, неуклюжее. Малый был неказистый, — что и говорить! — а все-таки он мне понравился: глядел он очень умно и прямо, да и в голосе у него звучала сила. Одеждой своей он щеголять не мог: вся она состояла из простой замашной рубахи да из заплатанных портов. Лицо третьего, Ильюши, было довольно незначительно: горбоносое, вытянутое, подслеповатое, оно выражало какую-то тупую, болезненную заботливость; сжатые губы его не шевелились, сдвинутые брови не расходились — он словно все щурился от огня. Его желтые, почти белые волосы торчали острыми косицами из-под низенькой войлочной шапочки, которую он обеими руками то и дело надвигал себе на уши. На нем были новые лапти и онучи; толстая веревка, три раза перевитая вокруг стана, тщательно стягивала его опрятную черную свитку. И ему и Павлуше на вид было не более двенадцати лет. Четвертый, Костя, мальчик лет десяти, возбуждал мое любопытство своим задумчивым и печальным взором. Все лицо его было невелико, худо, в веснушках, книзу заострено, как у белки; губы едва было можно различить; но странное впечатление производили его большие, черные, жидким блеском блестевшие глаза: они, казалось, хотели что-то высказать, для чего на языке, — на его языке по крайней мере, — не было слов. Он был маленького роста, сложения тщедушного и одет довольно бедно. Последнего, Ваню, я сперва было и не заметил: он лежал на земле, смирнехонько прикорнув под угловатую рогожу, и только изредка выставлял из-под нее свою русую кудрявую голову. Этому мальчику было всего лет семь.

Итак, я лежал под кустиком в стороне и поглядывал на мальчиков. Небольшой котельчик висел над одним из огней; в нем варились «картошки», Павлуша наблюдал за ним и, стоя на коленях, тыкал щепкой в закипавшую воду. Федя лежал, опершись на локоть и раскинув полы своего армяка. Ильюша сидел рядом с Костей и все так же напряженно щурился. Костя понурил немного голову и глядел куда-то вдаль. Ваня не шевелился под своей рогожей. Я притворился спящим. Понемногу мальчики опять разговорились.

Сперва они покалякали о том и сем, о завтрашних работах, о лошадях; но вдруг Федя обратился к Ильюше и, как бы возобновляя прерванный разговор, спросил его:

— Ну, и что ж ты, так и видел домового?

— Нет, я его не видал, да его и видеть нельзя, — отвечал Ильюша сиплым и слабым голосом, звук которого как нельзя более соответствовал выражению его лица, — а слышал… Да и не я один.

— А он у вас где водится? — спросил Павлуша.

— В старой рольне[2].

— А разве вы на фабрику ходите?

— Как же, ходим. Мы с братом, с Авдюшкой, в лисовщиках состоим[3].

— Вишь ты — фабричные!..

— Ну, так как же ты его слышал? — спросил Федя.

— А вот как. Пришлось нам с братом Авдюшкой, да с Федором Михеевским, да с Ивашкой Косым, да с другим Ивашкой, что с Красных Холмов, да еще с Ивашкой Сухоруковым, да еще были там другие ребятишки; всех было нас ребяток человек десять — как есть вся смена; но а пришлось нам в рольне заночевать, то есть не то чтобы этак пришлось, а Назаров, надсмотрщик, запретил; говорит: «Что, мол, вам, ребяткам, домой таскаться; завтра работы много, так вы, ребятки, домой не ходите». Вот мы остались и лежим все вместе, и зачал Авдюшка говорить, что, мол, ребята, ну, как домовой придет?.. И не успел он, Авдей-то, проговорить, как вдруг кто-то над головами у нас и заходил; но а лежали-то мы внизу, а заходил он наверху, у колеса. Слышим мы: ходит, доски под ним так и гнутся, так и трещат; вот прошел он через наши головы; вода вдруг по колесу как зашумит, зашумит; застучит, застучит колесо, завертится; но а заставки у дворца-то[4] спущены. Дивимся мы: кто ж это их поднял, что вода пошла; однако колесо повертелось, повертелось, да и стало. Пошел тот опять к двери наверху да по лестнице спущаться стал, и этак слушается, словно не торопится; ступеньки под ним так даже и стонут… Ну, подошел тот к нашей двери, подождал, подождал — дверь вдруг вся так и распахнулась. Всполохнулись мы, смотрим — ничего… Вдруг, глядь, у одного чана форма[5] зашевелилась, поднялась, окунулась, походила, походила этак по воздуху, словно кто ею полоскал, да и опять на место. Потом у другого чана крюк снялся с гвоздя да опять на гвоздь; потом будто кто-то к двери пошел да вдруг как закашляет, как заперхает, словно овца какая, да зычно так… Мы все так ворохом и свалились, друг под дружку полезли… Уж как же мы напужались о ту пору!

— Вишь как! — промолвил Павел. — Чего ж он раскашлялся?

— Не знаю; может, от сырости.

Все помолчали.

— А что, — спросил Федя, — картошки сварились?

Павлуша пощупал их.

— Нет, еще сыры… Вишь, плеснула, — прибавил он, повернув лицо в направлении реки, — должно быть, щука… А вон звездочка покатилась.

— Нет, я вам что, братцы, расскажу, — заговорил Костя тонким голоском, — послушайте-ка, намеднись что тятя при мне рассказывал.

— Ну, слушаем, — с покровительствующим видом сказал Федя.

— Вы ведь знаете Гаврилу, слободского плотника?

— Ну да; знаем.

— А знаете ли, отчего он такой все невеселый, все молчит, знаете? Вот отчего он такой невеселый. Пошел он раз, тятенька говорил, — пошел он, братцы мои, в лес по орехи. Вот пошел он в лес по орехи, да и заблудился; зашел — Бог знает куды зашел. Уж он ходил, ходил, братцы мои, — нет! не может найти дороги; а уж ночь на дворе. Вот и присел он под дерево; давай, мол, дождусь утра, — присел и задремал. Вот задремал и слышит вдруг, кто-то его зовет. Смотрит — никого. Он опять задремал — опять зовут. Он опять глядит, глядит: а перед ним на ветке русалка сидит, качается и его к себе зовет, а сама помирает со смеху, смеется… А месяц-то светит сильно, так сильно, явственно светит месяц — все, братцы мои, видно. Вот зовет она его, и такая вся сама светленькая, беленькая сидит на ветке, словно плотичка какая или пескарь, — а то вот еще карась бывает такой белесоватый, серебряный… Гаврила-то плотник так и обмер, братцы мои, а она знай хохочет да его все к себе этак рукой зовет. Уж Гаврила было и встал, послушался было русалки, братцы мои, да, знать, Господь его надоумил: положил-таки на себя крест… А уж как ему было трудно крест-то класть, братцы мои; говорит, рука просто как каменная, не ворочается… Ах ты этакой, а!.. Вот как положил он крест, братцы мои, русалочка-то и смеяться перестала, да вдруг как заплачет… Плачет она, братцы мои, глаза волосами утирает, а волоса у нее зеленые, что твоя конопля. Вот поглядел, поглядел на нее Гаврила, да и стал ее спрашивать: «Чего ты, лесное зелье, плачешь?» А русалка-то как взговорит ему: «Не креститься бы тебе, говорит, человече, жить бы тебе со мной на веселии до конца дней; а плачу я, убиваюсь оттого, что ты крестился; да не я одна убиваться буду: убивайся же и ты до конца дней». Тут она, братцы мои, пропала, а Гавриле тотчас и понятственно стало, как ему из лесу, то есть, выйти… А только с тех пор он все невеселый ходит.

— Эка! — проговорил Федя после недолгого молчанья, — да как же это может этакая лесная нечисть хрестиянскую душу спортить, — он же ее не послушался?

— Да вот поди ты! — сказал Костя. — И Гаврила баил, что голосок, мол, у ней такой тоненький, жалобный, как у жабы.

— Твой батька сам это рассказывал? — продолжал Федя.

— Сам. Я лежал на полатях, все слышал.

— Чудное дело! Чего ему быть невеселым?.. А, знать, он ей понравился, что позвала его.

— Да, понравился! — подхватил Ильюша. — Как же! Защекотать она его хотела, вот что она хотела. Это ихнее дело, этих русалок-то.

— А ведь вот и здесь должны быть русалки, — заметил Федя.

— Нет, — отвечал Костя, — здесь место чистое, вольное. Одно — река близко.

Все смолкли. Вдруг, где-то в отдалении, раздался протяжный, звенящий, почти стенящий звук, один из тех непонятных ночных звуков, которые возникают иногда среди глубокой тишины, поднимаются, стоят в воздухе и медленно разносятся наконец, как бы замирая. Прислушаешься — и как будто нет ничего, а звенит. Казалось, кто-то долго, долго прокричал под самым небосклоном, кто-то другой как будто отозвался ему в лесу тонким, острым хохотом, и слабый, шипящий свист промчался по реке. Мальчики переглянулись, вздрогнули…

— С нами крестная сила! — шепнул Илья.

— Эх вы, вороны! — крикнул Павел. — Чего всполохнулись? Посмотрите-ка, картошки сварились. (Все пододвинулись к котельчику и начали есть дымящийся картофель; один Ваня не шевельнулся.) Что же ты? — сказал Павел.

Но он не вылез из-под своей рогожи. Котельчик скоро весь опорожнился.

— А слыхали вы, ребятки, — начал Ильюша, — что намеднись у нас на Варнавицах приключилось?

— На плотине-то? — спросил Федя.

— Да, да, на плотине, на прорванной. Вот уж нечистое место, так нечистое, и глухое такое. Кругом все такие буераки, овраги, а в оврагах все казюли[6] водятся.

— Ну, что такое случилось? сказывай…

— А вот что случилось. Ты, может быть, Федя, не знаешь а только там у нас утопленник похоронен; а утопился он давным-давно, как пруд еще был глубок; только могилка его еще видна, да и та чуть видна: так — бугорочек… Вот, на днях, зовет приказчик псаря Ермила; говорит: «Ступай, мол, Ермил, на пошту». Ермил у нас завсегда на пошту ездит; собак-то он всех своих поморил: не живут они у него отчего-то, так-таки никогда и не жили, а псарь он хороший, всем взял. Вот поехал Ермил за поштой, да и замешкался в городе, но а едет назад уж он хмелен. А ночь, и светлая ночь: месяц светит… Вот и едет Ермил через плотину: такая уж его дорога вышла. Едет он этак, псарь Ермил, и видит: у утопленника на могиле барашек, белый такой, кудрявый, хорошенький, похаживает. Вот и думает Ермил: «Сем возьму его, — что ему так пропадать», да и слез, и взял его на руки… Но а барашек — ничего. Вот идет Ермил к лошади, а лошадь от него таращится, храпит, головой трясет; однако он ее отпрукал, сел на нее с барашком и поехал опять: барашка перед собой держит. Смотрит он на него, и барашек ему прямо в глаза так и глядит. Жутко ему стало, Ермилу-то псарю: что мол, не помню я, чтобы этак бараны кому в глаза смотрели; однако ничего; стал он его этак по шерсти гладить, — говорит: «Бяша, бяша!» А баран-то вдруг как оскалит зубы, да ему тоже: «Бяша, бяша…»

Не успел рассказчик произнести это последнее слово, как вдруг обе собаки разом поднялись, с судорожным лаем ринулись прочь от огня и исчезли во мраке. Все мальчики перепугались. Ваня выскочил из-под своей рогожи. Павлуша с криком бросился вслед за собаками. Лай их быстро удалялся… Послышалась беспокойная беготня встревоженного табуна. Павлуша громко кричал: «Серый! Жучка!..» Через несколько мгновений лай замолк; голос Павла принесся уже издалека… Прошло еще немного времени; мальчики с недоумением переглядывались, как бы выжидая, что-то будет… Внезапно раздался топот скачущей лошади; круто остановилась она у самого костра, и, уцепившись за гриву, проворно спрыгнул с нее Павлуша. Обе собаки также вскочили в кружок света и тотчас сели, высунув красные языки.

— Что там? что такое? — спросили мальчики.

— Ничего, — отвечал Павел, махнув рукой на лошадь, — так, что-то собаки зачуяли. Я думал, волк, — прибавил он равнодушным голосом, проворно дыша всей грудью.

Я невольно полюбовался Павлушей. Он был очень хорош в это мгновение. Его некрасивое лицо, оживленное быстрой ездой, горело смелой удалью и твердой решимостью. Без хворостинки в руке, ночью, он, нимало не колеблясь, поскакал один на волка… «Что за славный мальчик!» — думал я, глядя на него.

— А видали их, что ли, волков-то? — спросил трусишка Костя.

— Их всегда здесь много, — отвечал Павел, — да они беспокойны только зимой.

Он опять прикорнул перед огнем. Садясь на землю, уродил он руку на мохнатый затылок одной из собак, и долго не поворачивало головы обрадованное животное, с признательной гордостью посматривая сбоку на Павлушу. Ваня опять забился под рогожку.

— А какие ты нам, Илюшка, страхи рассказывал, — заговорил Федя, которому, как сыну богатого крестьянина, приходилось быть запевалой (сам же он говорил мало, как бы боясь уронить свое достоинство). — Да и собак тут нелегкая дернула залаять… А точно, я слышал, это место у вас нечистое.

— Варнавицы?.. Еще бы! еще какое нечистое! Там не раз, говорят, старого барина видали — покойного барина. Ходит, говорят, в кафтане долгополом и все это этак охает, чего-то на земле ищет. Его раз дедушка Трофимыч повстречал: «Что, мол, батюшка, Иван Иваныч, изволишь искать на земле?»

— Он его спросил? — перебил изумленный Федя.

— Да, спросил.

— Ну, молодец же после этого Трофимыч… Ну, и что ж тот?

— Разрыв-травы, говорит, ищу. — Да так глухо говорит, глухо: — Разрыв-травы. — А на что тебе, батюшка Иван Иваныч, разрыв-травы? — Давит, говорит, могила давит, Трофимыч: вон Хочется, вон…

— Вишь какой! — заметил Федя, — мало, знать, пожил.

— Экое диво! — промолвил Костя. — Я думал, покойников можно только в родительскую субботу видеть.

— Покойников во всяк час видеть можно, — с уверенностью подхватил Ильюша, который, сколько я мог заметить, лучше других знал все сельские поверья… — Но а в родительскую субботу ты можешь и живого увидать, за кем, то есть, в том году очередь помирать. Стоит только ночью сесть на паперть на церковную да все на дорогу глядеть. Те и пойдут мимо тебя по дороге, кому, то есть, умирать в том году. Вот у нас в прошлом году баба Ульяна на паперть ходила.

— Ну, и видела она кого-нибудь? — с любопытством спросил Костя.

— Как же. Перво-наперво она сидела долго, долго, никого не видала и не слыхала… только все как будто собачка этак залает, залает где-то… Вдруг, смотрит: идет по дорожке мальчик в одной рубашонке. Она приглянулась — Ивашка Федосеев идет…

— Тот, что умер весной? — перебил Федя.

— Тот самый. Идет и головушки не подымает… А узнала его Ульяна… Но а потом смотрит: баба идет. Она вглядываться, вглядываться, — ах ты, Господи! — сама идет по дороге, сама Ульяна.

— Неужто сама? — спросил Федя.

— Ей-Богу, сама.

— Ну что ж, ведь она еще не умерла?

— Да году-то еще не прошло. А ты посмотри на нее: в чем душа держится.

Все опять притихли. Павел бросил горсть сухих сучьев на огонь. Резко зачернелись они на внезапно вспыхнувшем пламени, затрещали, задымились и пошли коробиться, приподнимая обожженные концы. Отражение света ударило, порывисто дрожа, во все стороны, особенно кверху. Вдруг откуда ни возьмись белый голубок, — налетел прямо в это отражение, пугливо повертелся на одном месте, весь обливаясь горячим блеском, и исчез, звеня крылами.

— Знать, от дому отбился, — заметил Павел. — Теперь будет лететь, покуда на что наткнется, и где ткнет, там и ночует до зари.

— А что, Павлуша, — промолвил Костя, — не праведная ли эта душа летела на небо, ась?

Павел бросил другую горсть сучьев на огонь.

— Может быть, — проговорил он наконец.

— А скажи, пожалуй, Павлуша, — начал Федя, — что, у вас тоже в Шаламове было видать предвиденье-то небесное?[7]

— Как солнца-то не стало видно? Как же.

— Чай, напугались и вы?

— Да не мы одни. Барин-то наш, хоша и толковал нам напредки, что, дескать, будет вам предвиденье, а как затемнело, сам, говорят, так перетрусился, что на-поди. А на дворовой избе баба-стряпуха, так та, как только затемнело, слышь, взяла да ухватом все горшки перебила в печи: «Кому теперь есть, говорит, наступило светопрестановление». Так шти и потекли. А у нас на деревне такие, брат, слухи ходили, что, мол, белые волки по земле побегут, людей есть будут, хищная птица полетит, а то и самого Тришку[8] увидят.

— Какого это Тришку? — спросил Костя.

— А ты не знаешь? — с жаром подхватил Ильюша. — Ну, брат, откентелева же ты, что Тришки не знаешь? Сидни же у вас в деревне сидят, вот уж точно сидни! Тришка — эвто будет такой человек удивительный, который придет; а придет он, когда наступят последние времена. И будет он такой удивительный человек, что его и взять нельзя будет, и ничего ему сделать нельзя будет: такой уж будет удивительный человек. Захотят его, например, взять хрестьяне; выйдут на него с дубьем, оцепят его, но а он им глаза отведет — так отведет им глаза, что они же сами друг друга побьют. В острог его посадят, например, — он попросит водицы испить в ковшике: ему принесут ковшик, а он нырнет туда, да и поминай как звали. Цепи на него наденут, а он в ладошки затрепещется — они с него так и попадают. Ну, и будет ходить этот Тришка по селам да по городам; и будет этот Тришка, лукавый человек, соблазнять народ хрестиянский… ну, а сделать ему нельзя будет ничего… Уж такой он будет удивительный, лукавый человек.

— Ну да, — продолжал Павел своим неторопливым голосом, — такой. Вот его-то и ждали у нас. Говорили старики, что вот, мол, как только предвиденье небесное зачнется, так Тришка и придет. Вот и зачалось предвиденье. Высыпал весь народ на улицу, в поле, ждет, что будет. А у нас, вы знаете, место видное, привольное. Смотрят — вдруг от слободки с горы идет какой-то человек, такой мудреный, голова такая удивительная… Все как крикнут: «Ой, Тришка идет! ой, Тришка идет!» — да кто куды! Староста наш в канаву залез; старостиха в подворотне застряла, благим матом кричит, свою же дверную собаку так запужала, что та с цепи долой, да через плетень, да в лес; а Кузькин отец, Дорофеич, вскочил в овес, присел, да и давай кричать перепелом: «Авось, мол, хоть птицу-то враг, душегубец, пожалеет». Таково-то все переполошились!.. А человек-то это шел наш бочар, Вавила: жбан себе новый купил да на голову пустой жбан и надел.

Все мальчики засмеялись и опять приумолкли на мгновенье, как это часто случается с людьми, разговаривающими на открытом воздухе. Я поглядел кругом: торжественно и царственно стояла ночь; сырую свежесть позднего вечера сменила полуночная сухая теплынь, и еще долго было ей лежать мягким пологом на заснувших полях; еще много времени оставалось до первого лепета, до первых шорохов и шелестов утра, до первых росинок зари. Луны не было на небе: она в ту пору поздно всходила. Бесчисленные золотые звезды, казалось, тихо текли все, наперерыв мерцая, по направлению Млечного Пути, и, право, глядя на них, вы как будто смутно чувствовали сами стремительный, безостановочный бег земли…

Странный, резкий, болезненный крик раздался вдруг два раза сряду над рекой и, спустя несколько мгновений, повторился уже далее…

Костя вздрогнул. «Что это?»

— Это цапля кричит, — спокойно возразил Павел.

— Цапля, — повторил Костя… — А что такое, Павлуша, я вчера слышал вечером, — прибавил он, помолчав немного, — ты, может быть, знаешь…

— Что ты слышал?

— А вот что я слышал. Шел я из Каменной Гряды в Шашкино; а шел сперва все нашим орешником, а потом лужком пошел — знаешь, там, где он сугибелью[9] выходит, — там ведь есть бучило[10]; знаешь, оно еще все камышом заросло; вот пошел я мимо этого бучила, братцы мои, и вдруг из того-то бучила как застонет кто-то, да так жалостливо, жалостливо: у-у… у-у… у-у! Страх такой меня взял, братцы мои: время-то позднее, да и голос такой болезный. Так вот, кажется, сам бы и заплакал… Что бы это такое было? ась?

— В этом бучиле в запрошлом лете Акима-лесника утопили воры, — заметил Павлуша, — так, может быть, его душа жалобится.

— А ведь и то, братцы мои, — возразил Костя, расширив свои и без того огромные глаза… — Я и не знал, что Акима в том бучиле утопили: я бы еще не так напужался.

— А то, говорят, есть такие лягушки махонькие, — продолжал Павел, — которые так жалобно кричат.

— Лягушки? Ну, нет, это не лягушки… какие это… (Цапля опять прокричала над рекой.) Эк ее! — невольно произнес Костя, — словно леший кричит.

— Леший не кричит, он немой, — подхватил Ильюша, — он только в ладоши хлопает да трещит…

— А ты его видал, лешего-то, что ли? — насмешливо перебил его Федя.

— Нет, не видал, и сохрани Бог его видеть; но а другие видели. Вот на днях он у нас мужичка обошел: водил, водил его по лесу, и все вокруг одной поляны… Едва-те к свету домой добился.

— Ну, и видел он его?

— Видел. Говорит, такой стоит большой, большой, темный, окутанный, этак словно за деревом, хорошенько не разберешь, словно от месяца прячется, и глядит, глядит глазищами-то, моргает ими, моргает…

— Эх ты! — воскликнул Федя, слегка вздрогнув и передернув плечами, — пфу!..

— И зачем эта погань в свете развелась? — заметил Павел. — Не понимаю, право!

— Не бранись, смотри, услышит, — заметил Илья. Настало опять молчание.

— Гляньте-ка, гляньте-ка, ребятки, — раздался вдруг детский голос Вани, — гляньте на Божьи звездочки, — что пчелки роятся!

Он выставил свое свежее личико из-под рогожи, оперся на кулачок и медленно поднял кверху свои большие тихие глаза. Глаза всех мальчиков поднялись к небу и не скоро опустились.

— А что, Ваня, — ласково заговорил Федя, — что, твоя сестра Анютка здорова?

— Здорова, — отвечал Ваня, слегка картавя.

— Ты ей скажи — что она к нам, отчего не ходит?..

— Не знаю.

— Ты ей скажи, чтобы она ходила.

— Скажу.

— Ты ей скажи, что я ей гостинца дам.

— А мне дашь?

— И тебе дам.

Ваня вздохнул.

— Ну, нет, мне не надо. Дай уж лучше ей: она такая у нас добренькая.

И Ваня опять положил свою голову на землю. Павел встал и взял в руку пустой котельчик.

— Куда ты? — спросил его Федя.

— К реке, водицы зачерпнуть: водицы захотелось испить.

Собаки поднялись и пошли за ним.

— Смотри не упади в реку! — крикнул ему вслед Ильюша.

— Отчего ему упасть? — сказал Федя, — он остережется.

— Да, остережется. Всяко бывает: он вот нагнется, станет черпать воду, а водяной его за руку схватит да потащит к себе. Станут потом говорить: упал, дескать, малый в воду… А какое упал?.. Во-вон, в камыши полез, — прибавил он, прислушиваясь.

Камыши точно, раздвигаясь, «шуршали», как говорится у нас.

— А правда ли, — спросил Костя, — что Акулина-дурочка с тех пор и рехнулась, как в воде побывала?

— С тех пор… Какова теперь! Но а говорят, прежде красавица была. Водяной ее испортил. Знать, не ожидал, что ее скоро вытащут. Вот он ее, там у себя на дне, и испортил.

(Я сам не раз встречал эту Акулину. Покрытая лохмотьями, страшно худая, с черным, как уголь, лицом, помутившимся взором и вечно оскаленными зубами, топчется она по целым часам на одном месте, где-нибудь на дороге, крепко прижав костлявые руки к груди и медленно переваливаясь с ноги на ногу, словно дикий зверь в клетке. Она ничего не понимает, что бы ей ни говорили, и только изредка судорожно хохочет.)

— А говорят, — продолжал Костя, — Акулина оттого в реку и кинулась, что ее полюбовник обманул.

— От того самого.

— А помнишь Васю? — печально прибавил Костя.

— Какого Васю? — спросил Федя.

— А вот того, что утонул, — отвечал Костя, — в этой вот в самой реке. Уж какой же мальчик был! и-их, какой мальчик был! Мать-то его, Феклиста, уж как же она его любила, Васю-то! И словно чуяла она, Феклиста-то, что ему от воды погибель произойдет. Бывало, пойдет-от Вася с нами, с ребятками, летом в речку купаться, — она так вся и встрепещется. Другие бабы ничего, идут себе мимо с корытами, переваливаются, а Феклиста поставит корыто наземь и станет его кликать: «Вернись, мол, вернись, мой светик! ох, вернись, соколик!» И как утонул. Господь знает. Играл на бережку, и мать тут же была, сено сгребала; вдруг слышит, словно кто пузыри по воде пускает, — глядь, а только уж одна Васина шапонька по воде плывет. Ведь вот с тех пор и Феклиста не в своем уме: придет да и ляжет на том месте, где он утоп; ляжет, братцы мои, да и затянет песенку, — помните, Вася-то все такую песенку певал, — вот ее-то она и затянет, а сама плачет, плачет, горько Богу жалится… — А вот Павлуша идет, — молвил Федя.

Павел подошел к огню с полным котельчиком в руке.

— Что, ребята, — начал он, помолчав, — неладно дело.

— А что? — торопливо спросил Костя.

— Я Васин голос слышал.

Все так и вздрогнули.

— Что ты, что ты? — пролепетал Костя.

— Ей-Богу. Только стал я к воде нагибаться, слышу вдруг зовут меня этак Васиным голоском и словно из-под воды: «Павлуша, а Павлуша!» Я слушаю; а тот опять зовет: «Павлуша, подь сюда». Я отошел. Однако воды зачерпнул.

— Ах ты, Господи! ах ты, Господи! — проговорили мальчики, крестясь.

— Ведь это тебя водяной звал, Павел, — прибавил Федя… — А мы только что о нем, о Васе-то, говорили.

— Ах, это примета дурная, — с расстановкой проговорил Ильюша.

— Ну, ничего, пущай! — произнес Павел решительно и сел опять, — своей судьбы не минуешь.

Мальчики приутихли. Видно было, что слова Павла произвели на них глубокое впечатление. Они стали укладываться перед огнем, как бы собираясь спать.

— Что это? — спросил вдруг Костя, приподняв голову. Павел прислушался.

— Это кулички летят, посвистывают.

— Куда ж они летят?

— А туда, где, говорят, зимы не бывает.

— А разве есть такая земля?

— Есть.

— Далеко?

— Далеко, далеко, за теплыми морями.

Костя вздохнул и закрыл глаза.

Уже более трех часов протекло с тех пор, как я присоседился к мальчикам. Месяц взошел наконец; я его не тотчас заметил: так он был мал и узок. Эта безлунная ночь, казалось, была все так же великолепна, как и прежде… Но уже склонились к темному краю земли многие звезды, еще недавно высоко стоявшие на небе; все совершенно затихло кругом, как обыкновенно затихает все только к утру: все спало крепким, неподвижным, передрассветным сном. В воздухе уже не так сильно пахло, — в нем снова как будто разливалась сырость… Недолги летние ночи!.. Разговор мальчиков угасал вместе с огнями… Собаки даже дремали; лошади, сколько я мог различить, при чуть брезжущем, слабо льющемся свете звезд, тоже лежали, понурив головы… Сладкое забытье напало на меня; оно перешло в дремоту.

Свежая струя пробежала по моему лицу. Я открыл глаза: утро зачиналось. Еще нигде не румянилась заря, но уже забелелось на востоке. Все стало видно, хотя смутно видно, кругом. Бледно-серое небо светлело, холодело, синело; звезды то мигали слабым светом, то исчезали; отсырела земля, запотели листья, кое-где стали раздаваться живые звуки, голоса, и жидкий, ранний ветерок уже пошел бродить и порхать над землею. Тело мое ответило ему легкой, веселой дрожью. Я проворно встал и подошел к мальчикам. Они все спали как убитые вокруг тлеющего костра; один Павел приподнялся до половины и пристально поглядел на меня.

Я кивнул ему головой и пошел восвояси вдоль задымившейся реки. Не успел я отойти двух верст, как уже полились кругом меня по широкому мокрому лугу, и спереди, по зазеленевшимся холмам, от лесу до лесу, и сзади по длинной пыльной дороге, по сверкающим, обагренным кустам, и по реке, стыдливо синевшей из-под редеющего тумана, — полились сперва алые, потом красные, золотые потоки молодого, горячего света… Все зашевелилось, проснулось, запело, зашумело, заговорило. Всюду лучистыми алмазами зарделись крупные капли росы; мне навстречу, чистые и ясные, словно тоже обмытые утренней прохладой, принеслись звуки колокола, и вдруг мимо меня, погоняемый знакомыми мальчиками, промчался отдохнувший табун…

Я, к сожалению, должен прибавить, что в том же году Павла не стало. Он не утонул: он убился, упав с лошади. Жаль, славный был парень!

Примечания[править]

  1. Впервые — в журнале «Современник», 1851, том XXV, № 2, с. 319—338.
  2. «Рольней» или «черпальней» на бумажных фабриках называется то строение, где в чанах вычерпывают бумагу. Оно находится у самой плотины, под колесом. (Прим. И. С. Тургенева).
  3. «Лисовщики» гладят, скоблят бумагу. (Прим. И. С. Тургенева).
  4. «Дворцом» называется у нас место, по которому вода бежит на колесо. (Прим. И. С. Тургенева).
  5. Сетка, которой бумагу черпают. (Прим. И. С. Тургенева).
  6. По-орловскому: змеи. (Прим. И.С.Тургенева.)
  7. Так мужики называют у нас солнечное затмение. (Прим. И. С. Тургенева).
  8. В поверье о «Тришке», вероятно, отозвалось сказание об антихристе. (Прим. И.С.Тургенева.)
  9. Сугибель — крутой поворот в овраге. (Прим. И. С. Тургенева).
  10. Бучило — глубокая яма с весенней водой, оставшейся после половодья, которая не пересыхает даже летом. (Прим. И.С.Тургенева.)

См. также[править]

  • Р. Ю. Данилевский. Реальности Бежина луга

­­­«Бежин луг» — анализ произведения — 1 вариант

Краткий анализ:

  • Год написания – 1851 год.
  • История создания – Рассказ «Бежин луг» стал частью цикла «Записки охотника», в котором Тургенев описал непередаваемое очарование русской природы и особенности крестьянской жизни.
  • Тема – Гармония человека и природы – центральная тема произведения. Также автор поднимает тему веры крестьян в сверхъестественное.
  • Композиция – Композиция рассказа достаточно сложная, многослойная. Она включает в себя речевые и портретные характеристики мальчиков, их рассказы, обрамлённые воспоминаниями рассказчика, а также лирические пейзажные зарисовки.
  • Жанр – Рассказ.
  • Направление – Реализм.           


История создания
                       
Рассказ Тургенева «Бежин луг», написанный в 1851 году, стал частью сборника «Записки охотника». Он был примечателен тем, что впервые в русской литературе главными героями стали крестьянские дети, описанные автором с большой любовью и теплотой.

Большое влияние на Ивана Сергеевича оказал известный литературный критик В.Г. Белинский, который и вдохновил его на создание «Записок охотника». Писатель много свободного времени уделял охоте, общался с крестьянами и их детьми, благодаря чему его произведения отличались большой реалистичностью.

К работе над рассказом «Бежин луг» Тургенев приступил осенью 1850 года, уже в начале 1851 года он был опубликован в популярном журнале «Современник».
Автор не придал особого смысла названию своего произведения – он просто подыскал звучное название рассказу, фоном которому послужили прекрасные пейзажи. Более того, этого названия нет ни на одной топографической карте, и, как позже выяснили исследователи творчества Тургенева, он заменил неблагозвучное наименование реально существовавшего луга «Рудинское болото» на более поэтичное – «Бежин луг».
   
Тема

Будучи мастером описания красоты русской природы, Иван Сергеевич в очередной раз затронул свою любимую тему – взаимосвязи человека и природы, их гармоничного дополнения друг другом.

В своем произведении автор поднял проблему жизни простых людей. Даже дети, которым по возрасту не пристало думать о бытовых тяготах, вынуждены работать почти наравне со взрослыми.

Крестьянские мальчишки всю ночь пасут табун лошадей, следя за тем, чтобы к нему не подобрались волки. Однако неустроенность и сложность их жизни не является поводом для уныния. Напротив, каждый день для этих ребят – счастье, возможность прожить яркие и интересные моменты.

Пойти в ночное для них радость, они находят способ себя развлечь, рассказывая друг другу всякие небылицы.

Таким образом, автор хотел выделить основную мысль своего произведения – необходимо ценить жизнь во всех её проявлениях, радоваться ей и быть благодарным тому, что имеешь. Счастье – чувствовать себя частью природы, ощущать на себе её милость и бесконечную щедрость. Нужно лишь прислушиваться к тому, чему учит природа, чтобы ощущать себя целостной личностью.

В рассказе Тургенев не зря поднял тему народных легенд и сказаний, которые с таким увлечением пересказывали друг другу мальчики. На их примере автор показал, насколько сильна в жизни простых, необразованных людей вера в сверхъестественное. В этом, однако, кроется и своё очарование: истории, рассказанные мальчиками, основаны на народных верованиях, фольклоре и интересе к непостижимому.

                       Разыгравшееся воображение плотника Гаврилы, «увидевшего» русалку, становится причиной его затянувшегося мрачного настроения и бесконечных тревожных дум о будущем. Баба Ульяна, случайно заметившая своего «двойника», не сомневается в своей скорой кончине. Её непрестанные мысли о неизбежной смерти действительно становятся причиной раннего ухода из жизни. Красавица-селянка Акулина, которой почудился водяной, не выдерживает этого и сходит с ума.
С грустью и сожалением Тургенев приходит к выводу, что причиной многих зол крестьянства является невежество. «Зовущие» голоса, таинственные существа, предчувствия, бесчисленное количество примет – всё это грузом лежит на необразованном человеке, делая его рабом собственных страхов. Ребята с детских лет воспринимают веру в судьбу, они не смеются над героями своих “страшилок”, а сочувствуют им.

Композиция

Анализируя рассказ «Бежин луг», следует отметить, что для него характерна сложная, многослойная композиция.

  • Экспозиция – описание дневного пейзажа.
  • Завязка – появление в рассказе образа охотника, его скитания в лесу, зловещие изменения природы.
  • Кульминация – встреча с крестьянскими детьми, сидящими у костра, и проникновение в их мир, полный суеверий.
  • Эпилог – рассказ о судьбе одного из мальчиков – Павлуши.

Повествование о мальчиках начинается с их развернутых портретов, которое уступает место монологу каждого. Их яркие и самобытные характеры накладывают отпечаток и на манеру повествования. В результате все истории приобретают уникальную интонацию, свойственную только мальчику-рассказчику.

Между монологами мальчиков охотник вставляет собственные суждения, оценки, наблюдения
.
К особенностям композиции следует отнести пейзажные зарисовки, которым автор уделил особое внимание. Всё происходящее в рассказе неразрывно связано с окружающей природой, с её изменениями в течение суток.

Таким образом, пейзаж, портрет, авторские замечания и монологи являются теми художественными средствами, которые были мастерски использованы автором и включены в строй произведения.

Жанр

«Бежин луг» – рассказ, поскольку обладает всеми характерными для этого жанра чертами: небольшим объёмом, малым количеством героев, одной сюжетной линией, повествовательным содержанием.

Произведение принадлежит литературному направлению реализм, однако в нём явственно проступают и черты романтизма: поэтические описания природы, всевозможные поверья и легенды, тесно переплетающиеся с реальной жизнью героев.


«Бежин луг» — анализ произведения — 2 вариант

Жанром является рассказ. Направление рассказа –  реализм с элементами романтизма. Эмоции главных героев автор выражает в описании природных явлений. Кроме того, в рассказах мальчиков можно заметить нотки сказочности, на основе народных мифов.

Композиция
рассказа классическая, но многослойная по структуре. Она включает в себя описание природы, окружающей охотника, подробные портреты мальчиков и их рассказы.

Герои рассказа –  деревенские мальчишки. У каждого из детей свой характер и свои особенности. Павлушу Тургенев описывает как не очень красивого, с неправильными чертами лица, бедно одетого мальчика.

Однако заметен его сильный характер, который сквозит во взгляде и голосе. Характер Павлуши раскрывается в эпизоде, где он немедля бежит за собаками, не боясь волка. Он не верит в суеверия даже после голоса водяного, но верит в судьбу, от которой не уйти. К концу рассказа автор сообщает о смерти мальчика.

Самый старший паренек – Федя, судя по всему из богатой семьи. Он хорошо одет, красив и ведет себя важно, как будто осознавая превосходство над другими. Скорее всего, он пошел охранять скот ради забавы. Федина речь отрывистая, потому, что он опасается сказать лишнее, недостойное по статусу.

Илюша, несмотря на юный возраст, уже работает на бумажной фабрике и знает много поверий. У него вытянутое лицо, нос с горбинкой, сжатые губы и сведенные брови. Илюша опрятно одетый, трудолюбивый паренек.

Маленького Костю автор сравнивает с белкой – у него заостренные черты лица и большие черные глаза. Он тоже одет в бедную одежду, худощав, а лицо его украшают веснушки. Костя кажется печальным и задумчивым, автор рисует его как боязливого паренька.

Самый маленький и тихий Ваня все время лежит под рогожей и любуется звездами на ночном небе. Ему не больше семи лет и у него кудрявые волосы. Присутствие Вани почти незаметно в рассказе.

Тема рассказа
– это гармония человека и природы. Не случайно автор включает в рассказ детей, если взаимодействие с природой — это основа жизни, то дети – это будущее.

Проблематика рассказа поднимает вопросы жизни простых людей и отношения человека к природе. Тургенев подчеркивает, насколько важно научить детей бережно относиться к природе, любить труд и быть в ладу с окружающими.

Главная мысль рассказа призывает ценить жизнь во всех проявлениях и быть благодарным за все, что имеешь, ощущать себя частью природы.



«Бежин луг» — анализ произведения — 3 вариант


Тематика и проблематика

1. Тема: Единство человека и природы.

Проблема: Единство человека и природы нарушать не стоит. Современному человеку, живущему в городах, не хватает контакта с природой и с людьми.

Читая рассказ о самом обыкновенном разговоре мальчишек, чувствуешь то естественное и настоящее, к чему стремится человек. Наша современная жизнь состоит из общения по телефону и сидения за компьютером. Конечно, хорошо, что есть компьютер с его огромными возможностями, и мобильный телефон, но здесь важна мера. Нельзя из жизни вычеркивать ту основу, без которой она теряет смысл – живое общение людей и контакт с природой.

Общение деревенских детей, их мистические страшные истории во многом связаны с силами природы – это, например, лешие и русалки. Представляешь темную ночь, деревья, тени, вой волков и понимаешь мальчиков, которые с таким интересом слушают эти страшные истории.

2. Тема: Ранняя трудовая жизнь деревенских детей той давней эпохи.

Проблема: Мальчишкам приходится работать в таком юном возрасте, и они уже самостоятельные. Сидеть ночью на поляне – это не так уж легко. Например, одному из мальчиков чудится голос утопленника, дети могут встретить реальную опасность, например, волков.

3. Тема: Крепостные дети предоставлены сами себе, в их жизни много страхов.

Проблема: Родителям некогда заниматься воспитанием детей. Они не имеют возможности дать ребенку образование, даже одеть его. Родителям некогда общаться с ними, читать им сказки, поэтому они рассказывают сказки друг другу, тренируют свое воображение, наполняют свою жизнь интересом. У крепостных крестьян бед немало, и много страхов, суеверий, примет, что чувствуется в историях детей.

Идея (идейно-эмоциональная оценка)

Тургенев описывает крестьянских мальчиков с большой теплотой. Он подчеркивает, что они добры, смелы, отзывчивы и уже умеют хорошо работать, зарабатывать деньги. В этом отношении автора проявлены большой интерес и сочувствие — сентиментальный пафос произведения.

С одной стороны истории мальчиков – это предрассудки и суеверия, но с другой стороны – это сказания, народные легенды, поэтому их интересно читать. У меня, при чтении этих историй, идут эмоции, захватывает дух. В этих суевериях, глупых и даже смешных, есть какая-то таинственность и глубина.

Основные герои

Образы автора рассказа, и мальчиков, мирно разговаривающих у костра, и природы – все это ощущается в единстве. Мистическая летняя ночь с ее тенями и ночными звуками, побуждает детей пересказывать истории, услышанные от взрослых. В этом рассказе сильно ощущается единство образов всех присутствующих с образом природы. И охотник, заблудившийся в лесу, и мальчики как будто переплетены с ней.

Конфликт образов я вижу между мальчиками и самой деревенской жизнью. Дети еще малы, но им приходится работать, сидеть ночью на лугу, выпасать лошадей. Им не хватает родительского внимания и детских сказок, которые они и рассказывают друг другу. Деревенская жизнь наполнена мистическими рассказами, которые дети слышат от взрослых. И жизнь детей с ранних лет наполнена страхами, су

Конечно, хорошо, что есть компьютер с его огромными возможностями, и мобильный телефон, но здесь важна мера. Нельзя из жизни вычеркивать ту основу, без которой она теряет смысл – живое общение людей и контакт с природой.

Общение деревенских детей, их мистические страшные истории во многом связаны с силами природы – это, например, лешие и русалки. Представляешь темную ночь, деревья, тени, вой волков и понимаешь мальчиков, которые с таким интересом слушают эти страшные истории.

2. Тема: Ранняя трудовая жизнь деревенских детей той давней эпохи.

Проблема: Мальчишкам приходится работать в таком юном возрасте, и они уже самостоятельные. Сидеть ночью на поляне – это не так уж легко. Например, одному из мальчиков чудится голос утопленника, дети могут встретить реальную опасность, например, волков.

3. Тема: Крепостные дети предоставлены сами себе, в их жизни много страхов.

Проблема: Родителям некогда заниматься воспитанием детей. Они не имеют возможности дать ребенку образование, даже одеть его. Родителям некогда общаться с ними, читать им сказки, поэтому они рассказывают сказки друг другу, тренируют свое воображение, наполняют свою жизнь интересом. У крепостных крестьян бед немало, и много страхов, суеверий, примет, что чувствуется в историях детей.

Идея (идейно-эмоциональная оценка)

Тургенев описывает крестьянских мальчиков с большой теплотой. Он подчеркивает, что они добры, смелы, отзывчивы и уже умеют хорошо работать, зарабатывать деньги. В этом отношении автора проявлены большой интерес и сочувствие — сентиментальный пафос произведения.

С одной стороны истории мальчиков – это предрассудки и суеверия, но с другой стороны – это сказания, народные легенды, поэтому их интересно читать. У меня, при чтении этих историй, идут эмоции, захватывает дух. В этих суевериях, глупых и даже смешных, есть какая-то таинственность и глубина.

Основные герои

Образы автора рассказа, и мальчиков, мирно разговаривающих у костра, и природы – все это ощущается в единстве. Мистическая летняя ночь с ее тенями и ночными звуками, побуждает детей пересказывать истории, услышанные от взрослых. В этом рассказе сильно ощущается единство образов всех присутствующих с образом природы. И охотник, заблудившийся в лесу, и мальчики как будто переплетены с ней.

Конфликт образов я вижу между мальчиками и самой деревенской жизнью. Дети еще малы, но им приходится работать, сидеть ночью на лугу, выпасать лошадей. Им не хватает родительского внимания и детских сказок, которые они и рассказывают друг другу. Деревенская жизнь наполнена мистическими рассказами, которые дети слышат от взрослых. И жизнь детей с ранних лет наполнена страхами, суевериями, приметами.

Литературные приёмы

В произведении описан великолепный июльский день, где писатель использует множество эпитетов. Бледно-лиловый цвет небосклона, солнце «не огнистое», которое «мирно всплывает». Вечерняя звезда на небе напоминает свечку, которую несут очень бережно. Охотник поймал много дичи, у него прекрасное настроение, что отражает собой природа, в которой «краски все смягчены». Тургенев передает состояние тишины, безмятежности, покоя, разлитого в наступлении чудесного июльского вечера. Он так описывает природу, что, как будто ощущаешь это состояние, запахи, звуки. Когда читаешь рассказ дальше, представляешь детей у костра, то состояние умиротворения и покоя только усиливается. Даже страшные истории ребят не меняют его.

Конфликт произведения

Все разговоры деревенских мальчишек крутятся вокруг мистических историй. Видно, что дети либо не обучались в школе, либо обучались, но очень мало, поскольку тем других нет. В самих историях мы видим людей с тяжелыми судьбами. Плотник Гаврила находится в мрачном настроении долгие годы, красивая Акулина сходит с ума, баба Ульяна ждет смерти, потому что увидела своего «двойника». И дети, и взрослые живут в невежестве и страхе, где процветают суеверие и приметы. Мальчики сидят у костра и радуются, но у них нелегкая жизнь, полная невежества и предрассудков.

Бежин луг, Чернский район
(На фото: Бежин луг, Чернский район. Автор: Dacha11)

Вводная часть

«Бежин луг» относится к небольшим рассказам из цикла, названного автором «Записками охотника». В нем писатель не только описал очарование и красоту окружающей природы Он с любовью нарисовал картину незамысловатой деревенской жизни, вернее крестьянских детей в ночном.

Главной темой рассказа является гармоничная связь природной среды с человеком. Здесь также подняты вопросы суеверий и рассмотрена их важная роль в жизни обычных крестьян.

Рассказ имеет достаточно сложную композиционную структуру. Здесь и портретные описания детей, и лирические описания природы, а также использованы в большом количестве речевые обороты, употребляемые в устной народной речи.

История создания

«Бежин луг» был написан Тургеневым после того, как он прожил несколько лет подряд летом и осенью в имении своей матери, ходил на охоту, знакомился с жизнью крестьян. Он в этот период не занимался писательским трудом. Но узнав, что в Петербурге журнал «Современник» выкуплен Некрасовым и его другом, он решил им помочь с материалами. И написал цикл рассказов, где использовал свои зарисовки о крестьянской жизни.

Но написано произведение позже всех рассказов сборника, и поднимает достаточно серьезную для такого рассказа тематику. Как признавался потом сам автор, «Бежин луг» был его любимым детищем из всех произведений цикла.

Этот рассказ отличался тем, что в литературе главными героями выступили обычные крестьянские дети, о которых он написал с любовью. Общение с крестьянами в имении, знакомство с их детьми помогло писателю создать самые натуральные и правдивые образы.

Этапы работы

Писать это произведение Иван Сергеевич начал осенней порой 1850 года в Германии, по окончании охотничьего сезона, а уже в конце зимы 1851 года работа была полностью завершена.

Название, по признанию автора, не несет никакого литературного и смыслового значения, что нетипично для литературных произведений того времени. Писатель просто выбрал среди местных названий одно из самых симпатичных ему.

Он кропотливо выписывал образы детей, включая самого маленького среди них, Вани, которому едва исполнилось семь лет. Дети, сидящие у костра, происходят из разных по достатку семей. Например, Федя — сын самых богатый крестьян. Он отправился в ночное не потому, что семья нуждалась. Мальчик мечтал о приключениях в ночном. Павлушины родители — самые бедные. Это видно из описания одежды мальчика. По слишком взрослому выражению лица можно судить, что ребенку приходится выполнять тяжелую работу постоянно, наравне со взрослыми.

Публикация

Первые публикации «Записок охотника» вместе с «Бежиным лугом» встречены были сдержанно. Критики во весь голос твердили, что не удовлетворены произведением. Чтобы не ошибиться в оценках, они еще раз перечитали рассказ. По мнению публицистов и читателей в рассказе идеализированы образы крестьянских детей. Да и смешение описания природы с народным бытом было непривычно для читателей. Даже самые маститые критики не оценили по достоинству рассказ, хотя сам сборник был не просто принят, а принят «на ура!».

В общем хоре негативных суждений было и положительные оценки, хотя сторонники автора все же считали, что дети изображены слишком идеально.

Но автор не стал переделывать рассказ. Он считал, что это только ухудшит его. и показать красоту природы, народа, души. Чудесная история, где переплелись частички детской души, народных легенд, суеверий и природных пейзажей. И хотя сам автор не ставил перед собой политических целей, читатели увидели в рассказе олицетворение будущего русских крестьян, поддержку сторонников отмены крепостного права.

Опубликовано:

18 сентября 2020, 04:05

«Бежин луг»
У костра: YouTube / MyBook

На страницах журнала «Современник» в 1851 году появился рассказ «Бежин луг». Краткое содержание произведения в общих чертах раскроет его сюжетную линию и поможет понять основной смысл, который вложил в него Тургенев. «Бежин луг» изящно сочетает реализм и романтизм, в нем, создавая неповторимый литературный узор, сплетаются природа и легенды.

«Бежин луг»: краткое содержание

С крестьянской жизнью, тяжелой и поэтической одновременно, знакомит нас «Бежин луг». Краткий пересказ раскрывает богатство примет, поверий и сказок народа, знакомит с легендами и небылицами, которые гармонично дополняют картины живописной природы. Из всего этого Тургеневу удалось сплести таинственную мистическую историю.

Ищете краткое содержание? «Бежин луг» познакомит с такими событиями и персонажами:

  • Теплым июльским днем рассказчик приезжает в Чернской уезд в Тульскую губернию и отправляется на охоту. Возвращаясь поздним вечером, он теряет дорогу, идет наугад и внезапно оказывается на огромной равнине с широкой рекой. Это и есть Бежин луг.
  • С радостью замечает он впереди костры и людей и подходит к ним. Это оказывается группа крестьянских ребятишек, которые ночью должны следить за лошадьми.
  • Повествователь остается рядом с ними на ночлег, устраивается у костра и слушает мальчишек.

«Бежин луг»

«Бежин луг»: YouTube / MyBook

Здесь читатель встречается с пятеркой главных героев: Федором, Павлушей, Илюшей, Костей и Ваней. Все они очень разные, каждый интересен по-своему, а их беседа напоминает игру в страшилки. Мальчики думают, что непрошеный гость уснул, и начинают рассказывать свои истории:

  • По словам Илюши, во время одной из ночевок на фабрике он вместе с другими ребятами слышал домового. Всю ночь здание наполнялось стуком и звуками шагов, распахивались двери, но никого не было видно. Было страшно и тревожно.
  • Дальше Костя вспомнил историю слободского плотника Гаврилы. Тот собирал в лесу орехи, заблудился и задремал. Проснулся от зова русалки. Гаврила начал испуганно креститься, за что русалка его прокляла. С тех пор плотник стал печальным и невеселым. После этих слов Кости вдалеке раздалось стенание.
  • Илюша начал беседу о плотине, на которой похоронили утопленника. По словам мальчика, однажды приказчик увидел там барашка и забрал его с собой. Барашек долго странно смотрел на него, а затем заговорил человеческим голосом. В конце этой истории собаки вокруг костра начали лаять, а затем и вовсе бросились прочь. Мальчикам стало еще страшнее, но разговор продолжился.
  • Теперь Илюша поведал о том, где и когда люди видели покойника. А еще рассказал, что если в родительскую субботу посидеть на церковной паперти, то можно увидеть проходящим мимо того, кому суждена смерть. Тут над притихшими ребятишками пролетел белый голубь. Они вспомнили о виденном недавно затмении солнца и связанном с ним поверье о лукавом Тришке, который приходит в наш мир в такое время.
  • Услышав резкие крики цапли, ребята заговорили о лешем, который кричит подобным образом. Пока Павлуша бегал за водой, Илюша рассказал, что это опасно: водяной может утащить на дно. Поговорили об Акулине, которая попалась в лапы водяного, и о мальчике Васе, который недавно утонул. Когда Павлуша вернулся, то добавил, что слышал из-под воды Васин голосок.

«Бежин луг»

Случай с барашком: YouTube / MyBook

В таких разговорах и прошла ночь. Под утро рассказчик уснул, встал он еще до рассвета, попрощался с Павлушей и отправился восвояси. Заканчивается рассказ трагически — упоминанием о том, что в том же году Павлуша умер. Но не водяной забрал его: он упал с лошади и разбился насмерть.

«Бежин луг»: анализ произведения

Знаменитый цикл «Записки охотника» Иван Сергеевич Тургенев создал под влиянием литературного критика Виссариона Белинского. Отметим, что писатель любил охотиться, общаться с крестьянами, а потому воссоздать реалистичную картину задуманных рассказов не составляло для него труда.

Вошел в сборник «Записки охотника» «Бежин луг», в котором автор с любовью и теплотой описал обычных крестьян, сделав их главными героями произведения. Вот его краткий анализ:

«Бежин луг»: автор и название

Когда создан «Бежин луг»? Тургенев начал писать рассказ осенью 1850 года и к началу следующего года представил его для печати в популярный журнал «Современник».

Интересно, что особый смысл в название Иван Сергеевич не вкладывал. Он стремился найти нечто звучное, чтобы акцентировать внимание читателя на красоте описанной природы. Более того, ни на одну топографическую карту луг не нанесен. Оказалось, что реальным его прототипом было совсем не поэтичное Рудинское болото.

Рассказ «Бежин луг»: тема

«Бежин луг»

Страшные истории: YouTube / MyBook

Тургенев известен как непревзойденный мастер описания красот русской природы. В рассказе на великолепном пейзажном фоне он раскрыл взаимосвязь человека с природой, их гармонию. Также в произведении присутствуют такие темы:

  1. Проблема жизнеустройства крестьян. Дети, которые еще не должны быть озабочены жизненными тяготами, работают, как взрослые и так же рассуждают. Но при всей неустроенности и сложности ребятишки не унывают. Напротив, они живут счастливо, ярко и интересно. Вот и во время не по годам тяжелой работы они с удовольствием развлекаются небылицами и легендами.
  2. Отсюда логично следует тема ценности жизни, важности умения радоваться ей и ощущать благодарность за то, что имеешь. Тургенев подчеркивает, что, только став частью природы, прислушиваясь к ней, можно почувствовать ее милость и щедрость.
  3. Также глубоко раскрыта тема народных легенд и сказаний. Пример мальчишек и их историй показывает силу мистицизма обычных необразованных людей. Доказательств тому множество (Гаврила, Акулина). Все зло заключается в невежестве, страхах и верованиях.

Весь этот широкий круг вопросов автору удалось изложить на удивление кратко и емко, но после прочтения, согласитесь, есть о чем задуматься.

«Бежин луг»: кратко о композиции

Композиционно «Бежин луг» построен сложно и многослойно. Выделим такие основные части:

  1. В экспозиции описывается дневной пейзаж.
  2. Завязка связана со скитаниями охотника.
  3. Кульминация — его встреча с ребятишками у костра.
  4. В качестве эпилога приведена информация о судьбе одного из мальчиков — Павлуши.

Автор мастерски использовал и включил в рассказ множество художественных средств. Так, он дает развернутые портреты ярких и самобытных мальчиков, каждому выделяет монолог. Истории уникальны, и повторить их вряд ли кому-то под силу. Между монологами показаны суждения и оценки охотника, который слушает их, притворяясь спящим. Особенностью композиции стали зарисовки пейзажей, точные, емкие и прекрасные по своей сути.

«Бежин луг»: жанр

Произведение написано в жанре рассказа, о чем свидетельствуют такие характерные черты:

  1. Маленький объем.
  2. Одна сюжетная линия.
  3. Повествовательное содержание.

Литературное направление произведение — синтез реализма и романтизма. К последнему относятся поэтические описания природы, легенды и поверья, которые влились в жизнь главных героев.

Рассказ «Бежин луг», краткое содержание которого вызывает интерес и желание познакомиться с произведением детальнее, необычный по форме и содержанию. За видимой простотой и незамысловатостью сюжета скрываются глубокие мысли и поистине поэтическая душа автора, которая заслуживает высокой оценки.

Оригинал статьи: https://www.nur.kz/family/school/1874788-bezin-lug-kratkoe-soderzanie-i-analiz-proizvedenia/

Литература

6 класс

Урок 20

И. С. Тургенев. «Бежин луг». Образы автора и рассказчика

Перечень вопросов, рассматриваемых по теме:

  • биография И. С. Тургенева;
  • история создания рассказа «Бежин луг»;
  • анализ рассказа.

Тезаурус

Рассказ – Основной жанр малой повествовательной прозы.

Автор – это реальный человек, который придумывает своё произведение от начала до последней точки. Это он разрабатывает систему героев, их портреты и взаимоотношения, это он делит произведение на главы.

Рассказчик – это автор, рассказывающий устами персонажа.

Ягдташ – охотничья сумка.

Бучило – глубокая яма с весенней водой, оставшейся после половодья, которая не пересыхает даже летом.

Гиканье – резкие и отрывистые громкие звуки.

Онучи – предмет одежды.

Сугибель – крутой поворот в овраге.

Список литературы

Обязательная литература:

  1. Полухина В.П., Коровина В.Я., Журавлёв В.П. и др. Литература. 6 кл.: учебник: в 2 ч. – М.: Просвещение, 2018. – 288 с.
  2. Полухина В.П. Читаем, думаем, спорим…: дидактические материалы: 6 кл. – М.: Просвещение, 2018. – 255 с.
  3. Ахмадуллина Р.Г. Литература. 6 кл.: рабочая тетрадь: в 2 ч. – М.: Просвещение, 2018. – 64 с.

Дополнительная литература:

  1. Беломестных О.Б., Корнеева М.С., Золотарёва И.В. Поурочное планирование по литературе. 6 класс. – М.: ВАКО, 2002. – 400 с.
  2. Беляева Н.В. Уроки изучения лирики в школе: Теория и практика дифференцированного подхода к учащимся: Книга для учителя литературы / Н.В. Беляева. – М.: Вербум, 2004. – 238 с .
  3. Беляева Н.В. Уроки литературы в 6 классе. Поурочные разработки: учебное пособие для общеобразовательных организаций / Н.В. Беляева. – М.: Просвещение, 2016. – 239 с.
  4. Демиденко Е.Л. Новые контрольные и проверочные работы по литературе. 5–9 классы. – М.: Дрофа, 2007. – 79 с.
  5. Аркин И.И. Уроки литературы в 5-6 классах: Практическая методика: кн. для учителя. – М.: Просвещение, 1996. – 254 с.

Открытые электронные ресурсы:

  • Единая коллекция цифровых образовательных ресурсов. Литература. 6 класс. http://school-collection.edu.ru/catalog/pupil/?class=49 (дата обращения: 18.06.2019)
  • Словари, энциклопедии, справочники универсального содержания http://www.nlr.ru:8101/res/inv/ic/sprav.htm (дата обращения: 18.06.2019).
  • Каталог сетевых ресурсов по русской филологии и фольклору. http://feb-web.ru/feb/feb/sites.htm (дата обращения: 18.06.2019).
  • Поиск книг в электронных библиотеках Рунета http://www.eboogle.net/
  • (дата обращения: 18.06.2019).
  • Все книги России, библиографический каталог. http://www.biblus.ru/Default.aspx (дата обращения: 18.06.2019).

Материал для самостоятельного освоения темы

Что мы знаем об Иване Сергеевиче Тургеневе? Он родился 9 ноября 1818 года в Орловской губернии, в семье офицера Сергея Николаевича Тургенева и состоятельной помещицы Варвары Петровны Лутовиновой.

Благодаря матери, Иван и двое его братьев получили отличное домашнее воспитание и образование. Как и в большинстве состоятельных дворянских домов того времени, основной язык общения в семействе Тургеневых был французским, но это не мешало маленькому Ивану с восхищением относиться к родному краю и восторгаться его природой.

В пятнадцатилетнем возрасте Иван из родной Орловской губернии отправляется в Москву, где становится студентом словесного факультета университета.

Спустя год, после смерти отца и переезда матери в Петербург, Иван поступает в Петербургский университет, на философский факультет.

Но не надо думать, что молодежь в XIX веке только училась и никак не развлекалась.

Свободное время юноши и девушки тоже проводили очень разнообразно.

Тогда среди популярных развлечений была верховая езда на лошадях.

Стала набирать популярность и английская игра в мяч, нет, не футбол, а теннис.

А в провинции, в российской глубинке, главным увлечением помещиков была охота, как верховая с борзыми и гончими, так и пешая, с ружьём. Охоту обожал и Тургенев.

В 1847 году в журнале «Современник» был опубликован первый рассказ Тургенева, который назывался «Хорь и Калиныч».

Писатель Иван Панаев, он же один из издателей «Современника», дал рассказу подзаголовок «Из записок охотника».

Работу над следующими рассказами Тургенев продолжил уже за границей, где жил долгие годы. Об этом периоде он писал:

«…Записки охотника»… были записаны мною за границей; некоторые из них – в тяжёлые минуты раздумья о том, вернуться ли мне на родину, или нет?

Кроме восхищения родной природой, лугами и лесами, которые Тургенев, будучи заядлым охотником, исходил вдоль и поперёк, в рассказах красной лентой проходит тема крепостного права, которое писатель считал очень несправедливым по отношению к крестьянству.

Поэт Фёдор Тютчев в одной из своих статей написал:

«Записки охотника» отмечены такой мощью таланта, которая благотворно действует на меня; понимание природы часто представляется вам как откровение».

В 1850-м писатель возвращается на Родину. Рассказ «Бежин луг» был опубликован в 1851 году.

Повествование в рассказе ведётся от первого лица, охотника-рассказчика Петра Петровича, заблудившегося в лесу Тульской губернии.

Рассказчик — это автор, рассказывающий устами персонажа.

Под образом Петра Петровича автор рассказа Тургенев вывел в книге самого себя.

Автор – это реальный человек, который живёт в реальном мире. Именно он продумывает своё произведение от начала до последней точки или многоточия. Это он разрабатывает систему героев, их портреты и взаимоотношения, это он делит произведение на главы.

«Да где же это я?» — повторил я опять вслух, остановился в третий раз и вопросительно посмотрел на свою английскую жёлто-пегую собаку Дианку, решительно умнейшую изо всех четвероногих тварей. Но умнейшая из четвероногих тварей только повиляла хвостиком, уныло моргнула усталыми глазками и не подала мне никакого дельного совета».

Четвероногую героиню охотничьих рассказов Дианку Тургенев обожал.

Вдруг в наступивших сумерках охотник замечает огни. Выйдя из лесу, он увидел пятерых мальчишек, сидевших вокруг костра на краю огромного луга, который местные жители назвали Бежин.

С каждым прочитанным словом, для нас открывается картина происходящего, так как будто мы сами вместе с заблудившимся охотником, оказались на этом лугу. Глазами Петра Петровича мы видим юных пастухов, как живых, переживаем их эмоции, слышим их речь, когда они рассказывают у костра народные легенды и поверья.

Тургенев – признанный мастер литературного описания пейзажа.

Читая его произведения, мы ярко представляем себе жару июльского дня, который сменяет пусть и короткая, но тёмная летняя ночь, а затем, в финале рассказа, пронзительная картина рассвета.

Описание восходящего солнца передаёт не только утреннюю бодрость, но и радость настроения, и счастливое предвкушение нового дня.

Во время написания рассказа «Бежин луг» Иван Тургенев жил за рубежом. Находиться в России, во время расцвета крепостного права, ему было сложно. Сочувствовавшему простому люду писателю было невмоготу смотреть на рабскую жизнь крестьян, особенно детей. Многие годы Иван Сергеевич мечтал отпустить на волю всех крепостных, принадлежавших его семье, главой которой была его мать Варвара Петровна. Пока она была жива, Тургенев не мог распоряжаться крепостными – мешал властный характер родительницы. Ссориться же с ней он также не решался. И только после смерти Варвары Тургеневой барин Иван Сергеевич Тургенев немедленно отпустил своих дворовых крестьян на волю.

Разбор заданий тренировочного модуля:

Кем был рассказчик в произведении «Бежин луг»? Выделите цветом правильный ответ.

барином

крестьянином

купцом

пастухом

Это вопрос на знание текста. Мы помним, что повествование ведётся от первого лица: «В такой точно день охотился я однажды за тетеревами в Чернском уезде, Тульской губернии». Рассказчик – дворянин, который заблудился во время охоты и повстречал крестьянских мальчишек. Правильный ответ: от имени барина

Соотнесите факты из жизни Ивана Тургенева с датами.

1818 г.

1847 г.

1851 г.

Это вопрос на знание творческой биографии писателя.

Родился Иван Сергеевич Тургенев.

В журнале «Современник» опубликован рассказ Тургенева «Хорь и Калиныч».

Читатели познакомились с рассказом «Бежин луг».

Мы помним, что Иван Тургенев появился на свет в 1818 году. Впервые рассказ «Хорь и Калиныч» из цикла «Записки охотника» был опубликован в журнале «Современник» в 1847 г., а Бежин луг был издан в 1851 г. Это и есть правильный ответ.

  • Кто автор рассказа бедная лиза
  • Кто автор рассказа уроки французского
  • Кто автор рассказа барышня крестьянка
  • Кто автор рассказа тимур и его команда
  • Кто автор рассказа ашик кериб