Кто написал блудный сын рассказ

The Parable of the Prodigal Son (also known as the parable of the Two Brothers, Lost Son, Loving Father, or of the Forgiving Father)^[1][2] is one of the parables of Jesus Christ in the Bible, appearing in Luke 15:11–32.^[i] Jesus shares the parable with his disciples, the Pharisees and others.

In the story, a father has two sons. The younger son asks for his portion of inheritance from his father, who grants his son’s request. This son, however, is prodigal (i.e., wasteful and extravagant), thus squandering his fortune and eventually becoming destitute. As consequence, he must now return home empty-handed and intends to beg his father to accept him back as a servant. To the son’s surprise, he is not scorned by his father but is welcomed back with celebration and a welcoming party. Envious, the older son refuses to participate in the festivities. The father tells the older son: «you are ever with me, and all that I have is yours, but thy younger brother was lost and now he is found.»

The Prodigal Son is the third and final parable of a cycle on redemption, following the parable of the Lost Sheep and the parable of the Lost Coin. In Revised Common Lectionary and Roman Rite Catholic Lectionary, this parable is read on the fourth Sunday of Lent (in Year C);^[3] in the latter it is also included in the long form of the Gospel on the 24th Sunday of Ordinary Time in Year C, along with the preceding two parables of the cycle.^[4] In the Eastern Orthodox Church it is read on the Sunday of the Prodigal Son.

Narrative[edit]

The parable begins with a man who had two sons, and the younger of them asks his father to give him his share of the estate. The implication is the son could not wait for his father’s death for his inheritance, he wanted it immediately. The father agrees and divides his estate between both sons.

Upon receiving his portion of the inheritance, the younger son travels to a distant country, where he indulges in extravagant living. It’s implied that he drinks, gambles, and sleeps with prostitutes, during this time. However, it isn’t long before he has exhausted all his money, and immediately thereafter, a famine strikes the land; leaving him desperately poor. He is forced to take work as a swineherd (which would have been abhorrent to Jesus’ Jewish audience, who considered swine unclean animals) where he reaches the point of envying the food of the pigs he is tending to. At this time, he finally comes to his senses:.^[ii]

And when he came to himself, he said, How many hired servants of my father’s have bread enough and to spare, and I perish with hunger! I will arise and go to my father, and will say unto him, Father, I have sinned against heaven, and before thee, and am no more worthy to be called thy son: make me as one of thy hired servants.
And he arose, and came to his father. But when he was yet a great way off, his father saw him, and had compassion, and ran, and fell on his neck, and kissed him.

— Luke 15:17–20, KJV

This implies the father was watching hopefully for the son’s return.

The son starts his rehearsed speech, admitting his sins, and declaring himself unworthy of being his father’s son, but in most versions of Luke, the son does not even finish, before his father accepts him back wholeheartedly without hesitation^[5] as the father calls for his servants to dress the son in the finest robe available, get a ring for his finger, and sandals for his feet, and to slaughter the «fatted calf» for a celebratory meal.

The older son, who was at work in the fields, hears the sound of celebration, and is told by a fellow servant about the return of his younger brother. He is not impressed, and becomes angry. He also has a speech for his father:^[iii]

And he answering said to his father, Lo, these many years do I serve thee, neither transgressed I at any time thy commandment: and yet thou never gavest me a kid, that I might make merry with my friends: but as soon as this thy son was come, which hath devoured thy living with harlots, thou hast killed for him the fatted calf.

— Luke 15:29–30, KJV

The parable concludes with the father explaining that while the older son has always been present, and everything the father owns also belongs to the older son, because the younger son had returned, in a sense, from the dead, celebration was necessary:^[iv]

It was meet that we should make merry, and be glad: for this thy brother was dead, and is alive again; and was lost, and is found.

— Luke 15:32, KJV

Context and interpretation[edit]

The opening, «A man had two sons» is a storyteller’s trope and would immediately bring to mind Cain and Abel, Ishmael and Isaac, and Jacob and Esau. Jesus then confounds the listeners’ expectations when the younger son is shown to be foolish.^[6]

While a number of commentators see the request of the younger son for his share of the inheritance as «brash, even insolent»^[7] and «tantamount to wishing that the father was dead,»^[7] Jewish legal scholar Bernard Jackson says «Jewish sources give no support to [the idea] that the prodigal, in seeking the advance, wishes his father dead.»^[6]

The young man’s actions do not lead to success; he squanders his inheritance and he eventually becomes an indentured servant, with the degrading job of looking after pigs, and even envying them for the carob pods they eat.^[7] This recalls Proverbs 29:3: «Whoever loves wisdom gives joy to his father, but whoever consorts with harlots squanders his wealth.»^[v]

Upon his return, his father treats the young man with a generosity far more than he has a right to expect.^[7] He is given the best robe, a ring for his finger, and sandals for his feet.^[vi] Jewish philosopher Philo observes:^[6]

Parents often do not lose thought for their wastrel (asoton) children.… In the same way, God too…takes thought also for those who live a misspent life, thereby giving them time for reformation, and also keeping within the bounds His own merciful nature.

The Pesikta Rabbati has a similar story:^[6]

A king had a son who had gone astray from his father on a journey of a hundred days. His friends said to him, ‘Return to your father.’ He said, ‘I cannot.’ Then his father sent word, ‘Return as far as you can, and I will come the rest of the way to you.’ So God says, ‘Return to me, and I will return to you.’

The older son, in contrast, seems to think in terms of «law, merit, and reward,»^[7] rather than «love and graciousness.»^[7] He may represent the Pharisees who were criticizing Jesus.^[7]

The last few verses of the parable summarize the tale in accordance with the Jewish teaching of the two ways of acting: the way of life (obedience) and the way of death (sin).^[8] God, according to Judaism, rejoices over and grants more graces to repentant sinners than righteous souls who don’t need repentance.^[9]

Following the Parable of the Lost Sheep and the Parable of the Lost Coin, this is the last of three parables about loss and redemption that Jesus tells after the Pharisees and religious leaders accuse him of welcoming and eating with «sinners.»^[10] The father’s joy described in the parable reflects divine love:^[10] the «boundless mercy of God,»^[11] and «God’s refusal to limit the measure of his grace.»^[10]

Catholic[edit]

Justus Knecht, like others, breaks this parable into three parts noting that, «The father in the parable signifies God; the elder son. the just; and the younger son, the sinner.» In the first part:

«Man begins to fall away from God by allowing unlawful desires to take possession of his heart. In consequence, he will soon come to regard God’s commandments as so many fetters, and to long for greater licence. He loses all taste for prayer and the word of God, and imagines that he would be a happier man if he could live according to his passions. Having thus separated himself inwardly from God, an outward separation speedily follows. He renounces the friendship of good men, neglects the services of the Church and the frequenting of the Sacraments, follows his own way, and shamelessly transgresses God’s commandments. He then goes into a strange and distant land, namely further and further from God: The «far country”, says St. Augustine, «signifies the forgetfulness of God”. Almighty God lets the sinner go his own way, for He has given to man free-will, and does not want a forced obedience, but an obedience springing from love.»^[12]

Roger Baxter in his Meditations describes the second part:

As soon as this young prodigal had left his father’s house he fell into misfortunes. » He began to be in want.» Thus sinners who estrange themselves from the sacraments, from exhortation, and the company of the virtuous, soon begin to be in want of spiritual subsistence. » He joined himself to one of the citizens of that country,» as a servant. Every sinner is a slave to the Devil; and as the citizen employed the prodigal youth in feeding swine, so the Devil employs his followers in gratifying their own sensual appetites, which brutalize human nature. The prodigal attempted to satisfy his hunger, by feeding on the husks of swine, but he did not succeed: neither can the sinner succeed in filling the capacity of his immortal soul by earthly gratifications.^[13]

Commemoration and use[edit]

Orthodox[edit]

The Eastern Orthodox Church traditionally reads this story on the Sunday of the Prodigal Son,^[14] which in their liturgical year is the Sunday before Meatfare Sunday and about two weeks before the beginning of Great Lent. One common kontakion hymn of the occasion reads:

I have recklessly forgotten Your glory, O Father;
And among sinners I have scattered the riches which You gave to me.
And now I cry to You as the Prodigal:
I have sinned before You, O merciful Father;
Receive me as a penitent and make me as one of Your hired servants.

Catholic[edit]

In his 1984 apostolic exhortation titled, in Latin, «Reconciliatio et paenitentia» (‘Reconciliation and Penance‘), Pope John Paul II used this parable to explain the process of conversion and reconciliation. Emphasizing that God the Father is «rich in mercy» and always ready to forgive, he stated that reconciliation is a gift on his part. He stated that for the Church her «mission of reconciliation is the initiative, full of compassionate love and mercy, of that God who is love.»^[15] He also explored the issues raised by this parable in his second encyclical, «Dives in misericordia» (‘Rich in Mercy‘), issued in 1980.^[16]

In the arts[edit]

Art[edit]

Of the thirty-or-so parables in the canonical Gospels, this parable was one of four that were shown in medieval art—along with that of the Wise and Foolish Virgins, the Dives and Lazarus, and the Good Samaritan—almost to the exclusion of the others, though not mixed in with the narrative scenes of the Life of Christ.^[17] (The Labourers in the Vineyard also appears in Early Medieval works.)

From the Renaissance, the numbers shown widened slightly, and the various scenes of the Prodigal Son—the high living, herding the pigs, and the return—became the clear favourite. Albrecht Dürer made a famous engraving, the Prodigal Son amongst the Pigs (1496), a popular subject in the Northern Renaissance. Rembrandt depicted several scenes from the parable, especially the final episode, which he etched, drew, or painted on several occasions during his career.^[18] At least one of his works—i.e., The Prodigal Son in the Tavern, a portrait of himself as the Son revelling with his wife—is, like many artists’ depictions, a way of dignifying a genre tavern scene (if the title was indeed the original intention of the artist). His late Return of the Prodigal Son (1662–1669) is one of his most popular works.

The Prodigal Son is a sculpture in Harrisburg, Pennsylvania, by George Grey Barnard that depicts the loving reunion of the father and son from the «Parable of the Prodigal Son.»^[19]

Stage[edit]

In the 15th and 16th centuries, the theme was a sufficiently popular subject that the ‘Prodigal Son play’ can be seen as a subgenre of the English morality play. Examples include The Rare Triumphs of Love and Fortune, The Disobedient Child, and Acolastus.^[20]

Notable adaptations for performance include[edit]

Many of these adaptations added to the original Biblical material to lengthen the story. For example, The Prodigal (1955) film took considerable liberties, such as adding a temptress priestess of Astarte to the tale.^[21]

Music[edit]

• an 1680 Filius prodigus, H.399 & H.399 a, oratorio by Marc-Antoine Charpentier
• an 1869 oratorio by Arthur Sullivan;
• an 1880 opera by Amilcare Ponchielli;
• a 1884 cantata by Claude Debussy;
• a 1929 ballet choreographed by George Balanchine to music by Sergei Prokofiev;
• a 1957 ballet by Hugo Alfvén;^[22] and
• a 1968 opera by Benjamin Britten.

Popular music[edit]

The parable is referenced in the last verse of the traditional Irish folk tune «The Wild Rover»:

I’ll go home to me parents, confess what I’ve done
and I’ll ask them to pardon their prodigal son

«Jump Around» by the Los Angeles rap group House of Pain (1992) includes a verse by member Everlast, who references the parable as well as the Bible itself:

Word to your moms, I came to drop bombs
I got more rhymes than the Bible’s got Psalms
And just like the Prodigal Son I’ve returned
Anyone stepping to me you’ll get burned

Other references and semi-adaptations include[edit]

• «Prodigal Son» by Reverend Robert Wilkins, which tells the story of the parable, is probably better known by the Rolling Stones cover version, which is featured on Beggars Banquet (1968).
• «Prodigal Man», written by Ted Nugent, was performed by The Amboy Dukes as the second track of their third album Migration (1969)
• «Let Me In» by The Osmonds presents a version of the parable as part of their Mormon concept album The Plan (1973), and was a hit song in its time.
• «Prodigal Son» by Steel Pulse, featured on the British Reggae band’s debut album Handsworth Revolution (1979), recreates the Biblical story as a Rastafarian parable.
• «Prodigal Son» by British heavy-metal band Iron Maiden appears on their second album Killers (1981).
• «The First Time» by U2, featured on Zooropa (1993), is based on the parable but suggests an alternate ending to the story.
• «Make Me A Servant» by Kelly Willard (1982) could be argued as being based on what the son says to his father when he returns home.
• «The Prodigal Son Suite» by Keith Green is featured on his The Prodigal Son (1983) album and is one of the first posthumous releases by the late piano player and gospel singer.
• «When God Ran» by Benny Hester (1985), which is based on the parable, is another such song from the ’80s Christian music scene.
• «Who Cares?» by Extreme was influenced by the parable and appears on the album III Sides to Every Story (1992).
• «Prodigal Son» by Kid Rock appears on his second album The Polyfuze Method (1993). The Detroit musician later re-recorded the track for his History of Rock (2000) compilation album.
• «She Walked Away» by BarlowGirl was influenced by the parable^[23] and is featured on the Christian rock trio’s 2004 self-titled album.
• «One» a progressive rock concept album released by Neal Morse in 2004 is based on the prodigal son story.
• «The Prodigal Son» by the «Indie» rock band, Two Gallants, as part of their What the Toll Tells (2006) album.
• «The Prodigal Son’s Prayer» by country artist Dierks Bentley, featured on the album Long Trip Alone (2006), is based on the son’s perspective of coming home after he’s ruined himself in the world.
• «Please Come Home» by Dustin Kensrue is the titular song of the album of the same name released in 2007.^[24]
• «Prodigal Son» by Bad Religion is featured on New Maps of Hell (2007).
• «Prodigal Son» by rock band Sevendust is featured on Chapter VII: Hope and Sorrow (2008).
• «Modern Day Prodigal Son» by Brantley Gilbert is featured on the album of the same name from 2009.
• «Prodigal Son» by Gideon appears on the post-hardcore band’s second album Milestone (2012).
• The parable is used as inspiration for several songs in The Oh Hellos’ album ‘Through the Deep Dark Valley’.
• «Prodigal Son» by Jamie’s Elsewhere, a post-hardcore band.
• «Left Hand Free» by English indie rock band alt-J (2014) references the parable in the first verse.
• «Prodigal» by Sidewalk Prophets is included in the Christian band’s Something Different (2015) album. The song is uplifting, with lyrics that are directed towards the titular Son from the parable, or any person who is or has felt like they are in a similar situation.
• «When the Prodigal Comes Home» by gospel artists Tribute Quartet (2016).
• «Fire in Bone» is a retelling of the parable by the rock band the Killers, featured on their album Imploding the Mirage (2020).
• «Prodigal» by Texas southern rock band Blacktop Mojo on their album «Burn The Ships» (2017).

Literature[edit]

Another literary tribute to this parable is Dutch theologian Henri Nouwen’s 1992 book, The Return of the Prodigal Son: A Story of Homecoming, in which he describes his own spiritual journey infused with understanding, based on an encounter with Rembrandt’s painting that depicts the son’s return. The book deals with three personages: the younger, prodigal son; the self-righteous, resentful older son; and the compassionate father—all of whom the author identifies with personally.^[25] An earlier work with similarities to the parable is «Le retour de l’enfant prodigue» (‘The Return of the Prodigal Son’), a short story by André Gide.^[26]

Rudyard Kipling wrote a poem giving an interpretation of the younger brother’s perspective. The poem appears as the heading to the fifth chapter, titled «The Prodigal Son», of his 1901 novel Kim.^[27][28]

The Parable is a recurring theme in the works of Rainer Maria Rilke, who interpreted it in a different way to the conventional reading. Rilke’s version is not so concerned with redemption and the forgiveness of family: the love of the family, and human love in general, was seen as less worthy than unreciprocated love, which is the purest form of love. In loving the family less, the Son can love God more, even if this love is not returned.^[29][30]

The theme of the Prodigal Son plays a major role in Anne Tyler’s novel A Spool of Blue Thread.^[31]

The parable is also referred to in two comedies by William Shakespeare, specifically The Merchant Of Venice and As You Like It, as well as in Shakespeare’s romance, The Winter’s Tale.^[vii]

In one of his clemency petitions to the British government in 1913, the Indian independence activist Vinayak Damodar Savarkar described himself as a «prodigal son» longing to return to the «parental doors of the government».

Similar parable in Mahayana Buddhism[edit]

A parable of a lost son can also be found in the Mahayana Buddhist Lotus Sutra.^[32][33] The two parables are so similar in their outline and many details that several scholars have assumed that one version has influenced the other or that both texts share a common origin.^[34] However, an influence of the biblical story on the Lotus sutra is regarded as unlikely given the early dating of the stratum of the sutra containing the Buddhist parable.^[34]

Despite their similarities, both parables continue differently after the two meet for the first time at the son’s return. In the biblical story, there is an immediate reunion of the two. In contrast, in the Lotus sutra, the poor son does not recognize the rich man as his father. When the father sends out some attendants to welcome the son, the son panics, fearing some kind of retribution. The father then lets the son leave without telling him of their kinship. However, he gradually draws the son closer to him by employing him in successively higher positions, only to tell him of their kinship in the end.^[32] In the Buddhist parable, the father symbolises the Buddha, and the son symbolises any human being. Their kinship symbolises that any being has Buddha nature. The concealment of the kinship of the father to his son is regarded as a skillful means (Sanskrit: upāya).^[35]

See also[edit]

• Ministry of Jesus
• Parable of the Workers in the Vineyard regarding the theme of God’s unmerited grace, as distinguished from the idea of «earning» God’s favour.

References[edit]

Verses[edit]

Citations[edit]

Further reading[edit]

• Brooks, David. 17 February 2014. «The Prodigal Sons.» The New York Times.
• Cantalamessa, Raniero. 17 March 2007. «Comments on Fourth Sunday of Lent Readings.» Zenit News Agency.
• Dimopoulos, George. 24 February 2008. «The Prodigal Son.» Orthodoxy and the World.
• Holgate, David A. 1999. Prodigality, liberality and meanness in the parable of the prodigal son: a Greco-Roman perspective on Luke 15.11-32. Continuum. ISBN 1-84127-025-3.
• Horbury, Ezra. 2019. Prodigality in Early Modern Drama. Boydell & Brewer. ISBN 978 1 78744 606 9
• Morgan, G. Campbell. The Parable of the Father’s Heart.
• Keller, Timothy. 2011. The Prodigal God: Recovering the Heart of the Christian Faith. ISBN 978-1594484025.
• Knecht, Friedrich Justus (1910). «The Parable of the Prodigal Son» . A Practical Commentary on Holy Scripture. B. Herder.

• Di Rocco, E., ed. 2013. «Il romanzo della misericordia. La parabola del figliol prodigo nella letteratura.» Studium 4(109).
• — 2013. «Leggere le Scritture con le Scritture: Ugo di Santo Caro e Nicola di Lira lettori di Luca (15, 11-32).» Studium 4(109).
• — 2014. «Il romanzo della misericordia. La parabola di Luca nella letteratura moderna e contemporanea.» Studium 2(110).
• — 2014. «Heimkehr: wohin?, Auszug: wohin?: la parabola esistenziale del figliol prodigo nella letteratura del Novecento.» Studium 2(110).

External links[edit]

• Media related to Prodigal son at Wikimedia Commons

The Parable of the Prodigal Son (also known as the parable of the Two Brothers, Lost Son, Loving Father, or of the Forgiving Father)^[1][2] is one of the parables of Jesus Christ in the Bible, appearing in Luke 15:11–32.^[i] Jesus shares the parable with his disciples, the Pharisees and others.

In the story, a father has two sons. The younger son asks for his portion of inheritance from his father, who grants his son’s request. This son, however, is prodigal (i.e., wasteful and extravagant), thus squandering his fortune and eventually becoming destitute. As consequence, he must now return home empty-handed and intends to beg his father to accept him back as a servant. To the son’s surprise, he is not scorned by his father but is welcomed back with celebration and a welcoming party. Envious, the older son refuses to participate in the festivities. The father tells the older son: «you are ever with me, and all that I have is yours, but thy younger brother was lost and now he is found.»

The Prodigal Son is the third and final parable of a cycle on redemption, following the parable of the Lost Sheep and the parable of the Lost Coin. In Revised Common Lectionary and Roman Rite Catholic Lectionary, this parable is read on the fourth Sunday of Lent (in Year C);^[3] in the latter it is also included in the long form of the Gospel on the 24th Sunday of Ordinary Time in Year C, along with the preceding two parables of the cycle.^[4] In the Eastern Orthodox Church it is read on the Sunday of the Prodigal Son.

Narrative[edit]

The parable begins with a man who had two sons, and the younger of them asks his father to give him his share of the estate. The implication is the son could not wait for his father’s death for his inheritance, he wanted it immediately. The father agrees and divides his estate between both sons.

Upon receiving his portion of the inheritance, the younger son travels to a distant country, where he indulges in extravagant living. It’s implied that he drinks, gambles, and sleeps with prostitutes, during this time. However, it isn’t long before he has exhausted all his money, and immediately thereafter, a famine strikes the land; leaving him desperately poor. He is forced to take work as a swineherd (which would have been abhorrent to Jesus’ Jewish audience, who considered swine unclean animals) where he reaches the point of envying the food of the pigs he is tending to. At this time, he finally comes to his senses:.^[ii]

And when he came to himself, he said, How many hired servants of my father’s have bread enough and to spare, and I perish with hunger! I will arise and go to my father, and will say unto him, Father, I have sinned against heaven, and before thee, and am no more worthy to be called thy son: make me as one of thy hired servants.
And he arose, and came to his father. But when he was yet a great way off, his father saw him, and had compassion, and ran, and fell on his neck, and kissed him.

— Luke 15:17–20, KJV

This implies the father was watching hopefully for the son’s return.

The son starts his rehearsed speech, admitting his sins, and declaring himself unworthy of being his father’s son, but in most versions of Luke, the son does not even finish, before his father accepts him back wholeheartedly without hesitation^[5] as the father calls for his servants to dress the son in the finest robe available, get a ring for his finger, and sandals for his feet, and to slaughter the «fatted calf» for a celebratory meal.

The older son, who was at work in the fields, hears the sound of celebration, and is told by a fellow servant about the return of his younger brother. He is not impressed, and becomes angry. He also has a speech for his father:^[iii]

And he answering said to his father, Lo, these many years do I serve thee, neither transgressed I at any time thy commandment: and yet thou never gavest me a kid, that I might make merry with my friends: but as soon as this thy son was come, which hath devoured thy living with harlots, thou hast killed for him the fatted calf.

— Luke 15:29–30, KJV

The parable concludes with the father explaining that while the older son has always been present, and everything the father owns also belongs to the older son, because the younger son had returned, in a sense, from the dead, celebration was necessary:^[iv]

It was meet that we should make merry, and be glad: for this thy brother was dead, and is alive again; and was lost, and is found.

— Luke 15:32, KJV

Context and interpretation[edit]

The opening, «A man had two sons» is a storyteller’s trope and would immediately bring to mind Cain and Abel, Ishmael and Isaac, and Jacob and Esau. Jesus then confounds the listeners’ expectations when the younger son is shown to be foolish.^[6]

While a number of commentators see the request of the younger son for his share of the inheritance as «brash, even insolent»^[7] and «tantamount to wishing that the father was dead,»^[7] Jewish legal scholar Bernard Jackson says «Jewish sources give no support to [the idea] that the prodigal, in seeking the advance, wishes his father dead.»^[6]

The young man’s actions do not lead to success; he squanders his inheritance and he eventually becomes an indentured servant, with the degrading job of looking after pigs, and even envying them for the carob pods they eat.^[7] This recalls Proverbs 29:3: «Whoever loves wisdom gives joy to his father, but whoever consorts with harlots squanders his wealth.»^[v]

Upon his return, his father treats the young man with a generosity far more than he has a right to expect.^[7] He is given the best robe, a ring for his finger, and sandals for his feet.^[vi] Jewish philosopher Philo observes:^[6]

Parents often do not lose thought for their wastrel (asoton) children.… In the same way, God too…takes thought also for those who live a misspent life, thereby giving them time for reformation, and also keeping within the bounds His own merciful nature.

The Pesikta Rabbati has a similar story:^[6]

A king had a son who had gone astray from his father on a journey of a hundred days. His friends said to him, ‘Return to your father.’ He said, ‘I cannot.’ Then his father sent word, ‘Return as far as you can, and I will come the rest of the way to you.’ So God says, ‘Return to me, and I will return to you.’

The older son, in contrast, seems to think in terms of «law, merit, and reward,»^[7] rather than «love and graciousness.»^[7] He may represent the Pharisees who were criticizing Jesus.^[7]

The last few verses of the parable summarize the tale in accordance with the Jewish teaching of the two ways of acting: the way of life (obedience) and the way of death (sin).^[8] God, according to Judaism, rejoices over and grants more graces to repentant sinners than righteous souls who don’t need repentance.^[9]

Following the Parable of the Lost Sheep and the Parable of the Lost Coin, this is the last of three parables about loss and redemption that Jesus tells after the Pharisees and religious leaders accuse him of welcoming and eating with «sinners.»^[10] The father’s joy described in the parable reflects divine love:^[10] the «boundless mercy of God,»^[11] and «God’s refusal to limit the measure of his grace.»^[10]

Catholic[edit]

Justus Knecht, like others, breaks this parable into three parts noting that, «The father in the parable signifies God; the elder son. the just; and the younger son, the sinner.» In the first part:

«Man begins to fall away from God by allowing unlawful desires to take possession of his heart. In consequence, he will soon come to regard God’s commandments as so many fetters, and to long for greater licence. He loses all taste for prayer and the word of God, and imagines that he would be a happier man if he could live according to his passions. Having thus separated himself inwardly from God, an outward separation speedily follows. He renounces the friendship of good men, neglects the services of the Church and the frequenting of the Sacraments, follows his own way, and shamelessly transgresses God’s commandments. He then goes into a strange and distant land, namely further and further from God: The «far country”, says St. Augustine, «signifies the forgetfulness of God”. Almighty God lets the sinner go his own way, for He has given to man free-will, and does not want a forced obedience, but an obedience springing from love.»^[12]

Roger Baxter in his Meditations describes the second part:

As soon as this young prodigal had left his father’s house he fell into misfortunes. » He began to be in want.» Thus sinners who estrange themselves from the sacraments, from exhortation, and the company of the virtuous, soon begin to be in want of spiritual subsistence. » He joined himself to one of the citizens of that country,» as a servant. Every sinner is a slave to the Devil; and as the citizen employed the prodigal youth in feeding swine, so the Devil employs his followers in gratifying their own sensual appetites, which brutalize human nature. The prodigal attempted to satisfy his hunger, by feeding on the husks of swine, but he did not succeed: neither can the sinner succeed in filling the capacity of his immortal soul by earthly gratifications.^[13]

Commemoration and use[edit]

Orthodox[edit]

The Eastern Orthodox Church traditionally reads this story on the Sunday of the Prodigal Son,^[14] which in their liturgical year is the Sunday before Meatfare Sunday and about two weeks before the beginning of Great Lent. One common kontakion hymn of the occasion reads:

I have recklessly forgotten Your glory, O Father;
And among sinners I have scattered the riches which You gave to me.
And now I cry to You as the Prodigal:
I have sinned before You, O merciful Father;
Receive me as a penitent and make me as one of Your hired servants.

Catholic[edit]

In his 1984 apostolic exhortation titled, in Latin, «Reconciliatio et paenitentia» (‘Reconciliation and Penance‘), Pope John Paul II used this parable to explain the process of conversion and reconciliation. Emphasizing that God the Father is «rich in mercy» and always ready to forgive, he stated that reconciliation is a gift on his part. He stated that for the Church her «mission of reconciliation is the initiative, full of compassionate love and mercy, of that God who is love.»^[15] He also explored the issues raised by this parable in his second encyclical, «Dives in misericordia» (‘Rich in Mercy‘), issued in 1980.^[16]

In the arts[edit]

Art[edit]

Of the thirty-or-so parables in the canonical Gospels, this parable was one of four that were shown in medieval art—along with that of the Wise and Foolish Virgins, the Dives and Lazarus, and the Good Samaritan—almost to the exclusion of the others, though not mixed in with the narrative scenes of the Life of Christ.^[17] (The Labourers in the Vineyard also appears in Early Medieval works.)

From the Renaissance, the numbers shown widened slightly, and the various scenes of the Prodigal Son—the high living, herding the pigs, and the return—became the clear favourite. Albrecht Dürer made a famous engraving, the Prodigal Son amongst the Pigs (1496), a popular subject in the Northern Renaissance. Rembrandt depicted several scenes from the parable, especially the final episode, which he etched, drew, or painted on several occasions during his career.^[18] At least one of his works—i.e., The Prodigal Son in the Tavern, a portrait of himself as the Son revelling with his wife—is, like many artists’ depictions, a way of dignifying a genre tavern scene (if the title was indeed the original intention of the artist). His late Return of the Prodigal Son (1662–1669) is one of his most popular works.

The Prodigal Son is a sculpture in Harrisburg, Pennsylvania, by George Grey Barnard that depicts the loving reunion of the father and son from the «Parable of the Prodigal Son.»^[19]

Stage[edit]

In the 15th and 16th centuries, the theme was a sufficiently popular subject that the ‘Prodigal Son play’ can be seen as a subgenre of the English morality play. Examples include The Rare Triumphs of Love and Fortune, The Disobedient Child, and Acolastus.^[20]

Notable adaptations for performance include[edit]

Many of these adaptations added to the original Biblical material to lengthen the story. For example, The Prodigal (1955) film took considerable liberties, such as adding a temptress priestess of Astarte to the tale.^[21]

Music[edit]

• an 1680 Filius prodigus, H.399 & H.399 a, oratorio by Marc-Antoine Charpentier
• an 1869 oratorio by Arthur Sullivan;
• an 1880 opera by Amilcare Ponchielli;
• a 1884 cantata by Claude Debussy;
• a 1929 ballet choreographed by George Balanchine to music by Sergei Prokofiev;
• a 1957 ballet by Hugo Alfvén;^[22] and
• a 1968 opera by Benjamin Britten.

Popular music[edit]

The parable is referenced in the last verse of the traditional Irish folk tune «The Wild Rover»:

I’ll go home to me parents, confess what I’ve done
and I’ll ask them to pardon their prodigal son

«Jump Around» by the Los Angeles rap group House of Pain (1992) includes a verse by member Everlast, who references the parable as well as the Bible itself:

Word to your moms, I came to drop bombs
I got more rhymes than the Bible’s got Psalms
And just like the Prodigal Son I’ve returned
Anyone stepping to me you’ll get burned

Other references and semi-adaptations include[edit]

• «Prodigal Son» by Reverend Robert Wilkins, which tells the story of the parable, is probably better known by the Rolling Stones cover version, which is featured on Beggars Banquet (1968).
• «Prodigal Man», written by Ted Nugent, was performed by The Amboy Dukes as the second track of their third album Migration (1969)
• «Let Me In» by The Osmonds presents a version of the parable as part of their Mormon concept album The Plan (1973), and was a hit song in its time.
• «Prodigal Son» by Steel Pulse, featured on the British Reggae band’s debut album Handsworth Revolution (1979), recreates the Biblical story as a Rastafarian parable.
• «Prodigal Son» by British heavy-metal band Iron Maiden appears on their second album Killers (1981).
• «The First Time» by U2, featured on Zooropa (1993), is based on the parable but suggests an alternate ending to the story.
• «Make Me A Servant» by Kelly Willard (1982) could be argued as being based on what the son says to his father when he returns home.
• «The Prodigal Son Suite» by Keith Green is featured on his The Prodigal Son (1983) album and is one of the first posthumous releases by the late piano player and gospel singer.
• «When God Ran» by Benny Hester (1985), which is based on the parable, is another such song from the ’80s Christian music scene.
• «Who Cares?» by Extreme was influenced by the parable and appears on the album III Sides to Every Story (1992).
• «Prodigal Son» by Kid Rock appears on his second album The Polyfuze Method (1993). The Detroit musician later re-recorded the track for his History of Rock (2000) compilation album.
• «She Walked Away» by BarlowGirl was influenced by the parable^[23] and is featured on the Christian rock trio’s 2004 self-titled album.
• «One» a progressive rock concept album released by Neal Morse in 2004 is based on the prodigal son story.
• «The Prodigal Son» by the «Indie» rock band, Two Gallants, as part of their What the Toll Tells (2006) album.
• «The Prodigal Son’s Prayer» by country artist Dierks Bentley, featured on the album Long Trip Alone (2006), is based on the son’s perspective of coming home after he’s ruined himself in the world.
• «Please Come Home» by Dustin Kensrue is the titular song of the album of the same name released in 2007.^[24]
• «Prodigal Son» by Bad Religion is featured on New Maps of Hell (2007).
• «Prodigal Son» by rock band Sevendust is featured on Chapter VII: Hope and Sorrow (2008).
• «Modern Day Prodigal Son» by Brantley Gilbert is featured on the album of the same name from 2009.
• «Prodigal Son» by Gideon appears on the post-hardcore band’s second album Milestone (2012).
• The parable is used as inspiration for several songs in The Oh Hellos’ album ‘Through the Deep Dark Valley’.
• «Prodigal Son» by Jamie’s Elsewhere, a post-hardcore band.
• «Left Hand Free» by English indie rock band alt-J (2014) references the parable in the first verse.
• «Prodigal» by Sidewalk Prophets is included in the Christian band’s Something Different (2015) album. The song is uplifting, with lyrics that are directed towards the titular Son from the parable, or any person who is or has felt like they are in a similar situation.
• «When the Prodigal Comes Home» by gospel artists Tribute Quartet (2016).
• «Fire in Bone» is a retelling of the parable by the rock band the Killers, featured on their album Imploding the Mirage (2020).
• «Prodigal» by Texas southern rock band Blacktop Mojo on their album «Burn The Ships» (2017).

Literature[edit]

Another literary tribute to this parable is Dutch theologian Henri Nouwen’s 1992 book, The Return of the Prodigal Son: A Story of Homecoming, in which he describes his own spiritual journey infused with understanding, based on an encounter with Rembrandt’s painting that depicts the son’s return. The book deals with three personages: the younger, prodigal son; the self-righteous, resentful older son; and the compassionate father—all of whom the author identifies with personally.^[25] An earlier work with similarities to the parable is «Le retour de l’enfant prodigue» (‘The Return of the Prodigal Son’), a short story by André Gide.^[26]

Rudyard Kipling wrote a poem giving an interpretation of the younger brother’s perspective. The poem appears as the heading to the fifth chapter, titled «The Prodigal Son», of his 1901 novel Kim.^[27][28]

The Parable is a recurring theme in the works of Rainer Maria Rilke, who interpreted it in a different way to the conventional reading. Rilke’s version is not so concerned with redemption and the forgiveness of family: the love of the family, and human love in general, was seen as less worthy than unreciprocated love, which is the purest form of love. In loving the family less, the Son can love God more, even if this love is not returned.^[29][30]

The theme of the Prodigal Son plays a major role in Anne Tyler’s novel A Spool of Blue Thread.^[31]

The parable is also referred to in two comedies by William Shakespeare, specifically The Merchant Of Venice and As You Like It, as well as in Shakespeare’s romance, The Winter’s Tale.^[vii]

In one of his clemency petitions to the British government in 1913, the Indian independence activist Vinayak Damodar Savarkar described himself as a «prodigal son» longing to return to the «parental doors of the government».

Similar parable in Mahayana Buddhism[edit]

A parable of a lost son can also be found in the Mahayana Buddhist Lotus Sutra.^[32][33] The two parables are so similar in their outline and many details that several scholars have assumed that one version has influenced the other or that both texts share a common origin.^[34] However, an influence of the biblical story on the Lotus sutra is regarded as unlikely given the early dating of the stratum of the sutra containing the Buddhist parable.^[34]

Despite their similarities, both parables continue differently after the two meet for the first time at the son’s return. In the biblical story, there is an immediate reunion of the two. In contrast, in the Lotus sutra, the poor son does not recognize the rich man as his father. When the father sends out some attendants to welcome the son, the son panics, fearing some kind of retribution. The father then lets the son leave without telling him of their kinship. However, he gradually draws the son closer to him by employing him in successively higher positions, only to tell him of their kinship in the end.^[32] In the Buddhist parable, the father symbolises the Buddha, and the son symbolises any human being. Their kinship symbolises that any being has Buddha nature. The concealment of the kinship of the father to his son is regarded as a skillful means (Sanskrit: upāya).^[35]

See also[edit]

• Ministry of Jesus
• Parable of the Workers in the Vineyard regarding the theme of God’s unmerited grace, as distinguished from the idea of «earning» God’s favour.

References[edit]

Verses[edit]

Citations[edit]

Further reading[edit]

• Brooks, David. 17 February 2014. «The Prodigal Sons.» The New York Times.
• Cantalamessa, Raniero. 17 March 2007. «Comments on Fourth Sunday of Lent Readings.» Zenit News Agency.
• Dimopoulos, George. 24 February 2008. «The Prodigal Son.» Orthodoxy and the World.
• Holgate, David A. 1999. Prodigality, liberality and meanness in the parable of the prodigal son: a Greco-Roman perspective on Luke 15.11-32. Continuum. ISBN 1-84127-025-3.
• Horbury, Ezra. 2019. Prodigality in Early Modern Drama. Boydell & Brewer. ISBN 978 1 78744 606 9
• Morgan, G. Campbell. The Parable of the Father’s Heart.
• Keller, Timothy. 2011. The Prodigal God: Recovering the Heart of the Christian Faith. ISBN 978-1594484025.
• Knecht, Friedrich Justus (1910). «The Parable of the Prodigal Son» . A Practical Commentary on Holy Scripture. B. Herder.

• Di Rocco, E., ed. 2013. «Il romanzo della misericordia. La parabola del figliol prodigo nella letteratura.» Studium 4(109).
• — 2013. «Leggere le Scritture con le Scritture: Ugo di Santo Caro e Nicola di Lira lettori di Luca (15, 11-32).» Studium 4(109).
• — 2014. «Il romanzo della misericordia. La parabola di Luca nella letteratura moderna e contemporanea.» Studium 2(110).
• — 2014. «Heimkehr: wohin?, Auszug: wohin?: la parabola esistenziale del figliol prodigo nella letteratura del Novecento.» Studium 2(110).

External links[edit]

• Media related to Prodigal son at Wikimedia Commons

Евгений Чириков «Блудный сын»

I.

Петр Трофимович спустил с кровати ноги в одних чулках и стал ощупью искать на полу валенки… В соседней комнате, столовой, топилась галанка; красный отблеск раскаленных углей бросал дрожащие световые пятна на пол, а чрез приотворенную дверь проникал и в комнату Петра Трофимовича, слабо вспыхивая на голом темени старика… Должно быть, уж поздно: Васильевна топит печи два раза в день, на рассвете и еще на ночь, потому что стоят морозы, и в барском старом доме плохо держится тепло.

— Это ты, Васильевна? — спросил старик, заслыша возню около печки.

— Я, батюшка…

Васильевна начала бить железной кочергою головешки, угли затрещали, и свет яркой полосой запрыгал на полу и дверном косяке. Часы медленно пробили девять. Значит, теперь пришел уже на ближайший к ним полустанок поезд, с которым должен приехать и второй сын старика, Григорий.

— Уехал Никанор на станцию? — спросил Петр Трофимович хриплым спросонья голосом.

— Уехал; поди скоро будут…

— А Сергей Петрович?

— Уехали братца встречать.

— Надо им поесть чего-нибудь приготовить… Спроворь самовар… яичницу, что ли! Озябнут… Слышишь?

Старик говорил хрипло и отрывисто, и казалось, что он сердится. Но он только волновался, ожидая блудного сына. Сердце улеглось. Бог с ним! Несчастный человек. Не видались около двенадцати лет. Теперь намыкался по свету и едет к отцу отдыхать, пишет, что устал наконец… Да, неудача им в детях: старшего, Сергея, выгнали из пятого класса гимназии, лет пять он щеголял в форме вольноопределяющегося, года три томился подпрапорщиком и кое-как вылез в подпоручики; другого, Григория, тоже выгнали, из университета уж, потом отправили куда-то, потом отпустили и скоро опять куда-то отослали; потом он сам уже стал мыкаться, как бродяга, по свету; мать так и умерла, не видавши Григория с тех пор, как его выгнали из университета…

Петр Трофимович надел валенки, зажег в столовой лампу и, плотно запахнувшись в пальто, которое носил вместо халата, сел в кресло и начал думать о своей покойной жене, о Григории, о том, что Сергей любит водочку и сильно поигрывает в карты… Если бы Григорий кончил курс, — теперь не было бы нужды унижаться пред всякими там Виноградовыми… Стал бы Григорий у них земским начальником, жил бы в своем имении… Дурак. Теперь, верно, кается, да поздно, близок локоть, да не укусишь!..

Старик пыхтел, покашливал и что-то шептал, и казалось, ему жизнь в тягость, и в тягость самая радость встречи с Григорием. За окном или в трубе гудел ветер, ставень стучал где-то железным болтом, — и дряхлый дом вздрагивал под порывами зимней вьюги… Глухо донесся собачий лай, такой злобный, с подвыванием. Кажется, звенят колокольчики? Да, едут… Старик дрожащими руками зажег свечу и торопливо направился к передней — встречать. Темнота расступалась перед ним, и под светом раздувающегося пламени свечи вставали угрюмые стены, серые, с пятнами на облупившейся штукатурке, занесенные снегом окна, с ледяным бордюром по стеклам, старомодная, тяжелая и некрасивая мебель… Половицы иногда жалобно поскрипывали под обутыми в валенки ногами Петра Трофимовича, и весь он был похож на какого-то сказочного старика в этом большом и молчаливом доме…

— Сейчас! Сейчас!

Дверь распахнулась, и в белых облаках ворвавшегося пара зашевелились три несуразные фигуры, чем-то обвязанные, обмотанные, занесенные с ног до головы снегом. Который из них Григорий — не разберешь.

— Ни пути, ни дороги! — произнес Никанор, опуская на пол чемодан приезжего. Это вот Сергей: пуговицы светятся, а это, стало быть, Григорий… Борода в снегу, усы в снегу, на голове торчит башлык пикой.

— Здравствуй, отец!

— Здравствуй, здравствуй! Здоров ли?.. Снимай башлык-то! Один нос видно… Ах ты, этакий… Ну, теперь подойди ближе!..

Они поцеловались несколько раз. Потом Григорий стал снимать пальто, а Петр Трофимович все смотрел ему в лицо, особенно в глаза, и думал: «совсем мать, вылитая мать!» и сердце старика заполнялось нежностью к этому «беспутному субъекту» — как называл отец Григория, — и ему хотелось смеяться от радости и плакать о том, что вот Гриша наконец приехал, а Марьи Федоровны нет, и она не знает об этом и не может посмотреть, какая большая борода выросла у Гриши… Старик похлопал Григория по плечу и сказал:

— А меня, чай, не узнал? Совсем я стариком стал, в могилу гляжу… Идите в столовую, там тепло… четырнадцать градусов… Ну, ну! Все теперь… Только матери нет…

Петр Трофимович засуетился, сбегал в кухню и поругал Васильевну за промедление с яичницей. Потом он подсел к Григорию и снова стал похлопывать его по плечу и заглядывать ему в глаза.

— Все теперь в сборе… Да!.. Только матери нет… да! Ушла она, наша мать, не дождалась тебя, Григорий!.. Да!

— Будет уж, папаша! — недовольно заметил густым басом подпоручик: — что толковать уж!

А Григорий вдруг заморгал глазами… Ему, такому большому и серьезному, отвыкшему за двенадцать лет не только от родительской ласки и опеки, но даже от мысли о родителях, давно уже ставшему чужим человеком для семьи и всех своих родственников, вдруг сделалось страшно жаль мать и мучительно больно сознавать, что он никогда уже более не увидит своей «мамаши»… Теперь только смерть матери сделалась для него каким-то чудовищным, невероятным фактом!.. Ему захотелось узнать про мать: когда она умерла, от чего, где она похоронена, не спрашивала ли она на смертном одре про него, Григория.

— От чего умерла мать?

— Да будет уж! Ну, умерла, значит умерла… Не все ли равно? Что тут говорить! — опять пробасил Сергей и недовольно и сердито выпустил «хм!», словно приказал прекратить неприятные разговоры и тяжелые воспоминания.

Васильевна принесла сковородку с яичницей и не уходила. Она встала в дверях и внимательно и печально рассматривала своего молочного сына с бородой и усами, такого обдерганного и лохматого, с остановившимися в глазах слезами…

— Ненаглядный ты мой, касатик, сокол мой ясный, Григорий Петрович! Ведь выкормила я тебя!.. Не привел Бог родной матери, так хоть я на тебя погляжу!.. — жалобно начала она. Но Сергей вышел из терпения:

— Замолчи! Еще ты начнешь каркать? Марш! Черт знает… Приехал отдохнуть, а вместо этого всю душу измотают… Точно на кладбище себя чувствуешь… Право!.. Есть у вас водка?

— Посмотри в буфете… Кажется, осталось там, в графине…

— Ничего не осталось! — с сердцем захлопнув дверцу буфета, пробасил подпоручик и сел.

Тихо стало за столом. Старик сердился на Сергея, но сдерживал свое негодование. Он опустил глаза на пол и только покрякивал и пыхтел. Григорий курил папироску и искоса посматривал на брата. Грубая, неинтеллигентная физиономия; что-то фельдфебельское отпечаталось на этом лице, и было трудно примириться с фактом, что это и есть Сережа, тот самый гимназист, старший брат, друг и товарищ, с которым в далеком детстве они имели столько общих радостей и печалей… Совсем чужой человек, далекий, внушающий антипатию…

— А ты, Григорий, худой какой! Кашляешь… — заметил отец.

— Да. Ничего, это пройдет, — ответил Григорий.

— Продуло, — хмуро бросил Сергей и, встав со стула, начал прохаживаться взад и вперед по комнате и насвистывать «Я — цыганский барон».

— Сергей! Если хочешь свистать, уйди в залу… Я тебя просил, — тихо, но раздраженно сказал отец.

— Вот еще, какие нежности при нашей бедности… Скажите, пожалуйста!.. Могим уйти-с…

Он ушел и продолжал свистать. А за окном тоскливо вторил ему ветер, и иногда трудно было разобрать: буран это или подпоручик выводит тоскливые нотки.

— Ты, Гриша, устал ведь с дороги?.. Ты ложись здесь на софе, здесь тепло, четырнадцать градусов… Дверь в залу затвори, чтобы тепло не уходило… А я сплю все на старом месте… И все там осталось по-старому, как было при матери… И зеркало ее осталось на столике. Пусть стоит! Эхе-хе. Худой ты какой! Сергей вон плотный, как стальной, а ты — плохой… Тебе надо отдохнуть, бросить все эти глупости, успокоиться… Что толку? Пора и к пристани, Гриша! Мать перед смертью сказала: если вернется Гриша, скажи, что я ему прощаю… Да! Ну спи! Завтра поговорим, ты устал…

В спальне у Петра Трофимовича горела лампадка. Лежа в постели с закрытыми глазами, старик был полон тихой грусти и радости, и сознание, что теперь Григорий вернулся и спит тут, рядом, как-то успокаивало, баюкало его, и он отдувался, и улыбка время от времени скользила по старому лицу. Но Григорий кашлял, и это портило настроение тихой радости и успокоения. Этот кашель, такой сиплый и бессильный, отдавался прямо в сердце старика, тревога прокрадывалась в его душу, и не было сил заснуть… «Вылитая мать!» — мысленно повторял Петр Трофимович, вспоминая выражение глаз Григория, и в мозгу его снова всплывали воспоминания об умершей два года тому назад жене, о ее привычках, о последних минутах жизни — и тогда старик ворочался в большой и широкой постели и все ему казалось, что он лежит неудобно…

И Григорию тоже не спалось. Он испытывал такое ощущение, словно долго-долго все куда-то шел, и путь был такой утомительный, а когда он, усталый и измученный, прилег отдохнуть, то, оглянувшись кругом, к своему удивлению, увидел, что он лежит на том самом месте, откуда вышел в дорогу…

В той комнате, где лежал теперь Григорий, когда-то была детская, я на месте софы, на которой он теперь спал, — кроватка Гриши… Все это было очень давно, но теперь прошлое как-то сократилось, прожитые годы казались такими маленькими и мелькали в памяти, как дни, и Григорию казалось, что он только уезжал куда-то по делу и опять приехал… Так мягко, тепло и удобно было лежать на софе; казалось, что вся усталость, скопившаяся за время всей прожитой жизни, теперь уходила куда-то назад, и на душе прояснялся покой и мир… Прислушиваясь к тиканью часов и к песням зимней метели за окном, Григорий тоже улыбался, как выздоравливающий больной, в котором пробуждается трепет бессознательной радости жизни… Похоже на то, что Григорий действительно причалил к пристани, бросил якорь… Он устал, невыносимо устал жить этой нервной, полной бесчисленных превратностей и терзаний жизнью интеллигентного пролетария, устал от бесполезных, никому ненужных страданий, от лжи и фарисейства, в которых тонет культурный человек, устал от надоевших бесполезных споров, больных самолюбий, взаимных непониманий и оскорблений… А может быть, он ушел теперь и от сознания, страшного сознания своей ненужности, этого итога прожитой жизни… Теперь он никуда не принадлежит, не задается никакими принципиальными планами и задачами жизни… Теперь он просто больной и усталый человек, который хочет покоя и отдыха. Здесь он возьмет клочок земли и будет работать и жить просто, без всяких планов, как живут миллионы людей… Чем гордиться? Как считать себя предназначенным к какой-то особой высокой миссии, если в результате получилась одна усталость и сознание своего бессилия и ненужности? Он будет теперь жить на своем клочке земли, и пусть его оставят в покое… Он останется с глазу на глаз с природой, с ее ясными и непреложными законами, с ее собственной справедливостью, красотой и правдивостью, отдыхая от всяких мук, сомнений, ссор и всей этой бессмысленной сутолоки… У него болит грудь, истрепаны нервы, нет веры в необходимость страданий… Он будет отдыхать… Уф!

Приступ кашля, сиплого и настойчивого, оборвал тихие думы Григория. Он долго не мог остановить этот кашель и устал, когда он прекратился.

— Ты все кашляешь…

Григорий раскрыл глаза и увидел отца: он стоял в дверях, завернувшись в пестрое одеяло, со свечой в руках.

— Надо выпить воды с вареньем, тогда стихнет.

— Не беспокойся… Теперь прошло…

Старик, гремя посудой, порылся в буфете, принес из своей комнаты графин с водой и, сделав питье, подал сыну.

— Вот… выпей! Помогает… У меня был кашель, ужасный кашель, так я только этим и спасался…

И пока Григорий пил, старик смотрел ему в лицо и думал: «вылитая мать!» Потом он подсел на софу, в ногах у Григория, и сказал:

— Не спится что-то… Все думаю о том, о сем… Как это все устроится… Я думаю тебе здесь сделать кабинет, — ты любить почитать и пописать, — а столовую можно перенести рядом… Здесь тепло, а ты все кашляешь. Теперь уж отдыхай, береги здоровье, может быть, еще все устроится. Дела у меня пошатнулись, а все-таки, если жить экономно и осмотрительно, то прожить можно, проживем… да! Вот только бы Бог помог нам развязаться с мерзавцем Виноградовым… Я взял у него под вторую закладную… Беда нынче нашему брату, хозяину… да! Одних процентов я выплачиваю этому подлецу до пятисот рублей ежегодно… А имение всего-то в хороший год дает полторы тысячи… Горки мы ведь давно уж продали этому мерзавцу за бесценок…

Потом старик стал подробно рассказывать, как они разорились и, упоминая о Виноградове, всегда прибавлял к нему «подлец» или «мерзавец».

— Если я умру, будьте с ним осторожней, не доверяйте, Боже вас избави! Я ничего с собой не возьму, все останется вам с Сергеем. Сергей все-таки на ногах, а тебе надо будет крепче держаться за именье. Надо подняться. Может быть, со временем, ты зарекомендуешь себя пред начальством, поправишь свою репутацию и можно будет поступить на службу… Все это возможно. Бывали случаи. Хорошо бы — в земские начальники!..

Григорий слушал и молчал, но когда старик начал говорить о поправлении репутации и о поступлении в земские начальники, то нетерпеливо произнес:

— Ах оставь, отец! Все это — неисполнимые проекты…

— Что же, ты ведь ничего не украл, никого не ограбил… Ты только потерял в жизни маяк… да! А теперь ты его нашел. Не всякое лыко в строку. Бывали случаи. Не надо отчаиваться, Григорий… Вот ты кашляешь, — это нехорошо…

Григорию хотелось сказать, что он ни в чем не раскаивается и что никакого маяка не нашел еще в жизни, что он не желает поправлять свою репутацию и ни перед кем не хочет себя зарекомендовывать. Но зачем? Только обидишь старика, потому что он не поймет. Пусть думает и говорит, что хочет и что думает…

— Поживешь тут смирненько, без всяких таких идей… Поможешь мне вести хозяйство. Одному трудно. Народ теперь — вольница; кричат, что он голодает, а он пьянствует… Зверье дикое, грубое!.. Берут задатки и бегут, и ничего не поделаешь… Что там ни говори, а рано дали ему свободу. Покуда волк ручным не станет, его нельзя спускать с цепи… А за этих лентяев и пьяниц мечтатели себя губят. Вот поживешь — увидишь! А когда я умру, и ты самостоятельно будешь вести хозяйство, — ты не раз вспомнишь отца. Я тебе говорил это и раньше… И вот что из всего этого вышло: потеряна карьера, ты кашляешь… Я тебе всегда говорил. Мы с матерью не желали тебе худа… Ну, что ж… Теперь как-нибудь все это устроится… Не надо отчаиваться. Мать сказала: если вернется Гриша, скажи ему, что я прощаю… да! Ну, Бог с тобой. Спи! Я тебе все мешаю… Эхе-хе! Мечтатели!..

Старик покачал головой и пошел. Григорий смотрел ему вслед недоумевающими глазами и, когда старик исчез за дверью, вздохнул и закрыл глаза. Он вдруг страшно устал; что-то стало тяготить его душу, и исчезло прежнее настроение, будто он наконец пришел… За окном бесновалась вьюга, и это беспокоило Григория, словно ему предстояло идти куда-то дальше в эту вьюгу, по какому-то важному делу, и словно он прилег здесь только отдохнуть на перепутье и говорил сейчас не с отцом, а с хозяином постоялого двора, где остановился.

II.

Было морозное веселое утро. Иней сверкал на солнце, и снег скрипел под ногами и казался таким белым, что слепил глаза. Все печи в жилых постройках хутора топились, и дым поднимался над ним высокими фиолетовыми столбами. В Горках, которые Петр Трофимович продал мерзавцу Виноградову, был храмовой праздник, и старик поднялся очень рано и стал собираться в Горки к обедне Он ездил туда каждое воскресенье, а на этот раз хотел взять с собой Сергея и Григория, чтобы после обедни отслужить панихиду на могиле Марьи Федоровны. Сперва старик разбудил Сергея, а будить Григория медлил, жалел: «пусть поспит еще немножко!» Сергей встал злой; ему было лень подниматься с теплой постели; поэтому он громко кашлял, плевался и дико кричал на Васильевну, как он привык кричать на своего деньщика.

— Дурища, эка дурища! — гремел его бас на все комнаты. — Ну! Живо!

От этого крика проснулся и Григорий. И ему было лень вставать, и он не поехал бы в Горки, если бы не панихида по матери. Не поедешь, — обидишь старика, потому что он придаст этому особенный смысл и значение. Григорий стал одеваться.

— Ты уж встал? Добре, добре!.. — сказал отец, проходя мимо. — Ну, умывайся, да надевай сюртук, — добавил он, окинув Григория беглым взглядом.

— У меня сюртука нет. Я думаю, — можно и в этом…

Старик еще раз обозрел Григория и, верно, ему что-нибудь не понравилось, потому что он сморщил брови.

— Надо сюртук. Ехать так неудобно. После панихиды мы проедем к Виноградовым, тебе надо познакомиться, сделать визит, потому что этот прохвост может тебе пригодиться. Тебе надо как-нибудь подняться, поправить репутацию…

Григорий, которого старик раздражал проектами исправления репутации, закашлялся и, когда кашель утих, с досадой сказал:

— Мерзавцы и прохвосты мне не могут пригодиться. Можно обойтись без визита.

— Это все старая закваска! — ответил старик и недовольно прибавил:

— А впрочем, твоя воля… Я тебе, Григорий, худа не желаю… Как хочешь, только после не пеняй…

— Не буду пенять — поверь уж!..

Вошел Сергей. Он был в парадной форме, с эполетами на приподнятых плечах, с выпяченной колесом грудью, с перетянутой серебряным кушаком талией и с густо нафабренными и закрученными в струнку усами, которые издали были похожи на два сложенных шляпками гвоздя.

— Шашку! — закричал он громовым голосом и, когда перепуганная Васильевна впопыхах прибежала и подала ему шашку, — перекинул лакированный ремень ее через плечо и спросил Григория:

— А ты что, в этом обдергайчике разве поедешь?

— В обдергайчике.

— Мило! У Виноградовых тебя примут за нашего лакея!

— Я к Виноградовым не собираюсь.

— Да и в церковь — неудобно! Там бывают порядочные люди…

Григорий ухмыльнулся, но промолчал; он бросил на брата иронический взгляд и подумал: «настоящий фельдфебель».

У крыльца топталась малорослая вятская лошадка, такая кругленькая, сытая и сильная. Время от времени она кому-то кланялась, позванивая привязанными к узде бубенчиками, и тогда казалось, что где-то сыплется дождь из мелодичных колокольчиков. Никанор похаживал около кошевки и покуривал папироску, ожидая выхода господ. На нем был серый пиджак на вате и картуз мещанина на голове; только большие рукавицы, которыми Никанор похлопывал, чтобы согреть руки, да валеные сапоги с красным горошком изобличали мужика. Снег хрустел под этими громадными валенками, и гигантские следы отпечатывались около санок.

Сергей стоял у окна и смотрел на лошадку и Никанора. Он слегка барабанил по стеклу пальцами и пристукивал каблуком своего лакированного сапога. Ему хотелось еще поговорить с братом на ту же тему, но не подвертывалось подходящего повода.

— Удивительное дело, — сказал он наконец, как бы размышляя и ни к кому не обращаясь. — Удивительное дело: мужики стараются походить на господ, а господа — на мужиков. Все шиворот-навыворот!.. Что мужик старается вылезть из мужиков — мне это понятно, всякому хочется подняться, а что вот некоторые господа лезут в мужики и стараются сделаться мужиками, — этого, ей-Богу, никак в толк не возьму!..

«Выстрелил!» — подумал Григорий, но не ответил на вызов. Очевидно, этот выстрел был направлен в Григория: вчера он размечтался и вскользь поделился своим намерением взять клочок земли и жить, как живут миллионы людей. Не стоило говорить, потому что они не в состоянии понять внутренний смысл такого решения. Отец появился во фраке и в больших громыхающих по полу калошах.

— Готовы? А ты, Григорий, все-таки в этом…

— В обдергайчике, — ответил за брата Сергей.

— Я не поеду, — сказал Григорий.

— Твое дело, твое дело… — недовольно бросил на ходу старик и пошел, и было слышно, как он сердито хлопнул где-то дверью.

Они уехали. Григорий остался один. Вошла Васильевна и сказала:

— А ты, Григорий Петрович, не поехал на могилку к мамаше?

И в ее голосе послышался упрек и обида.

— Сколько слез за тебя мамаша-то пролила!.. Как она убивалась за тебя!.. Не грех бы тебе за нее помолиться… Охо-хо! Прости нам, окаянным, Господи! — вздохнувши, закончила Васильевна и вышла, печальная и задумчивая.

Григорий долго и упорно ходил по комнатам, и в мозгу его совершалась какая-то торопливая, но бессознательная тревожная работа.

Чего-то не доставало, словно он потерял что-то или с ним случилось что-то очень скверное, но что именно потерял или что случилось — было непонятно. И это его беспокоило, и беспокойство все росло, росло, и весь организм заполнялся какой-то тоской и отчаянием, и он не находил места в этом большом доме, где он родился… Присев на диван, в зале, Григорий взял со стола альбом с фотографическими портретами и отыскал мать: на карточке она была снята молодой, с двумя детьми: Сергей стоял, а Григорий, такой полненький с голыми ножками карапуз, сидел на руках у матери, с удивленно вытаращенными глазами… Долго Григорий смотрел на этот портрет, и какие-то смутные воспоминания начинали бродить в его памяти, а со дна души поднималось сожаление о чем-то потерянном н невозвратном… И чем больше Григорий смотрел, тем больше прояснялись эти воспоминания, и один момент показалось, что Григорий даже помнит, как их снимали… Но, конечно, то был обман воображения, потому что этому карапузу с голенькими ножками, перетянутыми у ступней ниточкой, было не больше трех лет… Григорий смотрел на молодую мать и ему не хотелось верить, чтобы мама, с такими добрыми и ласковыми глазами, с такой любящей, полной материнского счастья, улыбкой на лице, не могла попять, что он, Григорий, — был только честным человеком и что он не виноват ни в чем перед ними. Григорий думал, что только одна мать могла бы, может быть, понять теперь, как и почему все так случилось с ним, и если не понять, то поверить, что он всю жизнь отдал людям и что теперь он устал и обессилел, что у него болит грудь и больше нет сил скитаться… Вынув из кармана пиджака носовой платок, он приложил его к глазам и порывисто вскочил с места…

Приблизительное время чтения: 7 мин.

Рембрандт Харменс ван Рейн умер в октябре 1669 году. Ему было 63 года. Он был стар, болен и нищ. Нотариусу не пришлось тратить много времени на составление описи имущества художника. Опись была краткой: «три поношенных фуфайки, восемь носовых платков, десять беретов, принадлежности для написания картин, одна Библия».

Жизнь крестьянина Рембрандта ван Рейна, которого возвысил над происхождением его гений, можно сравнить с переменчивой морской стихией. В ней были триумф и величие, слава и богатство, настоящая любовь и колоссальные долги, травля, банкротство, презрение, нищета.

Фантастическая техника, выразительный и острый язык полотен покоряли современников. Рембрандт — новатор. Не случайно у него было много учеников, поклонников, и еще больше завистников. Его авторитет был непререкаем в пору расцвета творчества и превращен в ничто дикой завистью коллег по цеху после разорения амстердамского живописца. Безусловно, переменчивая мода сыграла тут не последнюю роль. Многие из его подмастерьев, встав на ноги, отвернулись от Рембрандта и презрительно за глаза называли «старым колдуном».

Одинокий, пережившей смерть двух любимых женщин, дорогого сердцу сына, невестки, оставленный учениками, осмеянный обществом, не помнящий себя в последний год своей жизни, он погружён в работу так же, как в пору своей славы.

Живопись для Рембрандта всегда была другим, потусторонним мир, в котором только и может существовать мысль и слово. А его творчество — длинное и глубокое размышление. В том числе над Библией. Настольной книгой Рембрандта. Библейский сюжет всегда интересовал художника, как будто он находил для себя в этом не только тему для живописи, но и утешение для мятущейся души.

Поначалу это были небольшого формата офорты (гравюры на металле – ред.) на евангельские сюжеты, в которых художник экспериментировал со светом и тенью. Они могли быть как эскизами будущих картин, так и самостоятельными работами. Кстати, гравюры Рембрандта пользовались у заказчиков и ценителей искусства невероятной популярностью. Гравюры, выполненные в технике сухой кисти (рисунок процарапывается твердой иглой непосредственно на металлической доске, а не на слое кислотно-упорного лака, как в офорте) с удовольствием скупались (самые знаменитые «Христос, исцеливший больных», «Се Человек», «Христос в Эммаусе») и приносили Рембрандту серьезный доход. Это удивительно еще и потому, что в тогдашней протестантской Голландии, картины с религиозным сюжетом уже не были популярны. Рембрандт был чуть ли не единственный из голландских живописцев, кто обращался к ключевым сюжетам Священного писания. Конечно не только в офортах, в больших полотнах также.

«Возвращение блудного сына»

Знаменитая картина «Возвращение блудного сына», одна из последних работ Рембрандта. Она была написана в год его смерти, и стала вершиной проявления его таланта. И что же еще мог написать Рембрандт кроме темы, которая рефреном звучала всю его жизнь?

История блудного сына в творчестве Рембрандта

Притчу о блудном сыне мы встречаем в Евангелие от Луки. Она рассказывает о юноше, покинувшем отцовский дом и промотавшем наследство. В праздности, распутстве и пьянстве проводил он свои дни, пока не оказался на скотном дворе, где питался из одного корыта со свиньями. Находясь в отчаянном положении и полной нищете, юноша возвращается к отцу, готовый стать его последним рабом. Но вместо презрения он находит царский прием, вместо гнева — всепрощающую, глубокую и нежную отцовскую любовь.

Как минимум трижды за свою жизнь Рембрандт обращается к причте о блудном сыне.

Впервые, в 1633 году в полотне «Автопортрет с Саскией на коленях». Картина была написана Рембрандтом в счастливую для него пору. Он только женился на дочери бургомистра Саскии ван Эйленбюрх, которую очень любил. И это был их первый и последний (если не считать рисунков) совместный портрет. На картине изображена нарядно одетая девушка, юная, красивая. По тем временам она ведет себя скорее фривольно, ведь сидит на коленях у молодого человека, обнявшего ее гибкий стан. Юноша — франт, беспечный щеголь в бархатном камзоле, в шляпе с огромным страусиным пером. Он весел и доволен собой: ему принадлежит внимание дамы, в руках бокал с искрящимся вином, на богато уставленном столе накрыт сытный обед. В беспечном времяпрепровождении, в радости, в упоении жизнью и человеческим счастье Рембрандт изобразил себя и свою возлюбленную.

Правда, в верхнем левом углу полотна мы видим грифельную доску. Такие доски висели обычно в тавернах и на них записывалась цена выпитого и съеденного. Был ли это намек зрителю, что за все в жизни придется платить или просто композиция картины требовала пятна в углу. Перед современниками картина, в которой зрители узнали молодых супругов, предстала с названием «Блудный сын в таверне» («Пир блудного сына»). В этом название прозвучали как гордая самоирония, так и бунтарство молодого художника, сделавшего вызов чопорным голландским бюргерам. Однако его не поняли. Среди амстердамских богачей был популярен жанр портрета, и очередное полотно Рембрандта сделало его еще более знаменитым и расширило круг заказчиков.

В 1636 году Рембрандт создает офорт «Блудный сын». Рука мастера выстраивает пространство: намеком дает пейзаж, без лишних подробностей изображает второстепенных персонажей и все внимание сосредоточивает на двух главных героях — отце и сыне. В коленопреклоненной фигуре оборванца, прильнувшего щекой к отцовскому халату, в его лице, изможденном испытаниями и заросшем волосами, в его почти безвольных руках и судорожно скрюченных пальцах видно раскаяние. А в отце, спешащем к сыну так, что даже башмак слетает с его ноги и трость катится по ступеням, в его сдвинутых от горечи бровях, мы читаем только любовь. Настоящую и горячую любовь переданного сердца.

Трагедия художника – «Несколько раз умереть»

Гавань Амстердама кишмя кишела торговыми судами, над которыми реяли флаги самых разных государств. Рембрандт часто приходил сюда, ведь он был страстным коллекционером. Он скупал все: картины, рисунки, кружева, шелк, парчу, бархат, оружие, ракушки, вазы, музыкальные инструменты — все, что ему казалось красивым, невероятными, уникальным. Смотрел, вдыхал, запоминал и воплощал все это в своих картинах. Он не бывал никогда за границей, не видел мастеров Италии. Он считал, что все это ему ни к чему, ведь у него есть его собственные впечатления и коллекция. А коллекция Рембрандта была действительно великолепной. Чего стоит одна папка рисунков Леонардо да Винчи, которую он купил то ли в амстердамском порту, то ли на аукционе, то ли выменял за сто гульденов на собственный офорт у торговца картинами.

И вот он лишен того, что ценил. Коллекцию, как стервятники растащили кредиторы. Осталось только удерживать в памяти виденное. Смерть унесла его Хендрикье, верную служанку, ставшую ему женой и матерью сироте Титусу (сыну от первого брака с Саскией)…его Хендрикье, которая не отказалась от Рембрандта (он не мог жениться на ней, так как лишил бы сына наследства его родной матери) и за это была отлучена от церкви. Чахотка поразила любимого сына Титуса, единственного, кто духовно ему был по-настоящему близок. Маячившая слава увела последнего ученика Аарта де Гельдера, «оруженосца старого короля». Безумие и отчаяние убило молодую невестку, всего семь месяцев прожившую с мужем.

От всех этих утрат Рембрандт как будто онемел. Несчастья обескуражили, ошеломили и ранили старика. Болезнь не позволяла держать кисть, и он привязывал ее к руке, или брал мастихин. Глаза отказывались видеть, и он вооружался лупой. Продолжал творить, как будто живопись для него была живительным источником, из которого он никак не мог напиться.

1669 год. Рембрандт разыгрывает перед зрителем человеческую драму. Краски лежат на холсте густыми мазками. Они темные. Художнику неважны второстепенные персонажи, пусть их и не мало. Внимание вновь приковано к отцу и сыну. Старый, сгорбленный горем отец, обращен к зрителю лицом. В этом лице и боль, и усталые от выплаканных слез глаза, и счастье долгожданной встречи. Сын повёрнут к нам спиной. Он уткнулся по младенчески в царское одеяние отца. Мы не знаем, что выражает его лицо. Но растрескавшиеся пятки, голый череп бродяги, бедное одеяние говорят достаточно. Как и руки отца, сжимающие плечи юноши. Через спокойствие этих рук, прощающих и поддерживающих, Рембрандт уже в последний раз рассказывает миру вселенскую притчу о богатстве, страстях и пороках, раскаянии и прощении. «…встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих. Встал и пошел к отцу своему. И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его.» (Лк 15:18-21).

Много позже Ван Гог очень точно сказал о Рембрандте: «Надо умереть несколько раз, дабы так рисовать… Рембрандт проникает в тайну так глубоко, что вещает о предметах, для которых нет слов ни в каком языке. Вот почему Рембрандта и называют: волшебником. И это не простое ремесло.»

Источник иллюстраций — aria-art.ru

Запрос «Блудный сын» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Притча о блудном сыне — одна из притч Иисуса Христа, приводимая в Евангелии от Луки. Она учит добродетелям покаяния и прощения. По мнению митрополита Сурожского Антония, данная притча «лежит в самой сердцевине христианской духовности и нашей жизни во Христе»^[1]. Эта притча также «являет образ покаяния грешного человека и милосердия Божия к нему»^[2] и «призывает к покаянию изображением неизреченнаго милосердия Божия ко всем грешникам, кои с искренним раскаянием обращаются к Богу»^[3].

В православном церковном календаре Неделя о блудном сыне (наряду с Неделей о мытаре и фарисее, мясопустной и сыропустной неделями) является одной из четырех подготовительных к Великому посту^[2].

Содержание притчи о блудном сыне

Еврейская традиция

Помимо версии, существующей в Евангелии от Луки, она также является частью устной и письменной еврейской традиции.

Израильский учёный Галина Любан указывает ^[4], что «метафора встречи отца и раскаявшегося сына связана с литургией еврейского Нового года. Каждый год в праздник Рош Хашана в синагоге звучит шофар, поэтому другое название праздника — День трубных звуков. (…) В хасидской версии притчи рассказывается, что в чужих странах блудный сын забыл родной язык и, вернувшись в отчий дом, не смог даже попросить слуг позвать отца. Тогда он в отчаянии закричал, и старик отец узнал его голос». Звук шофара, звучавший в праздник, символизирует голос этого юноши, кроме того, шофар — это голос всего народа Израиля, взывающего к Небесному отцу в надежде на прощение (в Судный день).

Книга «Коль Бо», старинный сборник ритуалов и правил, раздел Тшува, говорящий о возвращении к вере, использует аллегорию встречи отца и сына, потерявшего веру в Бога^[5].

В искусстве

Данная притча одна из наиболее часто изображаемых в искусстве евангельских притч. Эта тема, всегда популярная и в качестве повествовательного цикла, и в виде отдельных сюжетов, впервые встречается в витражах французских кафедральных соборов XIII века. Циклы на этот сюжет включают следующие сцены: блудный сын получает свою долю наследства; он уходит из дома; он пирует с куртизанками на постоялом дворе; они прогоняют его, когда у него кончаются деньги; он пасёт свиней; он возвращается домой и раскаивается перед своим Отцом.

• Блудный сын в таверне — автопортрет Рембрандта, пирующего с молодой женой
• Возвращение блудного сына (картина Рембрандта)
• «Блудный сын» — балет С. С. Прокофьева (1929)

В культуре

• Генри Нувен, 2-й самый читаемый христианский автор США после Клайва Льюиса, увидев однажды репродукцию этой картины, отправился в Россию, чтобы насладиться оригиналом. Картина заставила его по новому взглянуть на притчу, и позже он написал христианское сочинение, названное им «Возвращение блудного сына». В ней он рассматривает три ступени духовного странствования каждого человека через призму притчи^[6].

Примечания

	Притча о блудном сыне на Викискладе?

Ссылки

• Неделя о блудном сыне, Подборка материалов на сайте «Завет.ru»
• Иконография

Притчи Иисуса Христа
Канонические новозаветные притчи	О Царствии Божием О сеятеле  • О плевелах  • О посеве и всходах  • О горничном зерне  • О закваске  • О сокровище  • О жемчужине  • О неводе О закваске фарисейской, страхе человеческом и уповании на Бога О безумном богаче  • О бодрствующих рабах и домоправителе  • О рабах верных и неверных воле господина О покаянии О заблудившейся овце  • О потерянной драхме  • О блудном сыне Обличительные притчи О двух сыновьях  • О злых виноградарях  • О брачном пире Увещания к бодрствованию О верном и злом рабе  • О десяти девах  • О талантах (О десяти минах)  • О Страшном суде Другие О человеке, просящем хлеба в полночь  • О немилосердном заимодавце  • О первых и последних местах  • О званных на вечерю  • О добром самарянине  • О Добром Пастыре  • О бесплодной смоковнице  • О строителе башни  • О царе, идущем на войну  • О неверном управителе  • О богаче и Лазаре  • О неправедном судье  • О мытаре и фарисее  • О работниках и винограднике  • Притча о неплодной смоковнице в винограднике  • Притча о распускающейся смоковнице  • Притча о верном слуге  • Притча о семени, возрастающем в земле неприметным образом  • Притча о свече под сосудом  • Притча о работнике пришедшем с поля  • Новое вино в ветхие мехи  • Притча о купце, ищущем хорошего жемчуга  • Притча о сильном человеке  • Притча о дереве и плодах его  • Притча о двух должниках  • Притча о немилосердном должнике  • Притча о мудром и глупом строителях
Апокрифические притчи	Евангелие от Фомы: Притча об убийце  • Притча о пустом кувшине (одиннадцать прочих притч имеют новозаветные параллели)

Ч.Г.Сперджен

Блудный сын

У некоторого человека было два сына; и сказал младший из них отцу: отче! дай мне следующую мне часть имения. И отец разделил им имение. По прошествии немногих дней, младший сын, собрав все, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно. Когда же он прожил все, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться; и пошел, пристал к одному из жителей страны той, а тот послал его на поля свои пасти свиней; и он рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему. Пришед же в себя, сказал: сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода! Встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою, и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих. Встал и пошел к отцу своему. И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и побежав пал ему на шею и целовал его. Сын же сказал ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою, и уже недостоин называться сыном твоим. А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного теленка и заколите: станем есть и веселиться, ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся. И начали веселиться.

Лук.15,11-24

ИЗБЫТОК ХЛЕБА

ПРИШЕЛ В СЕБЯ

«Пришед в себя…» Эти слова можно применить к тому, кто очнулся после обморока, кто не сознавал своего положения и не мог выйти из него, но теперь пришел в себя, вернулся к сознанию и действию.

Голос, который пробуждает мертвецов, поднял блудного сына; видения духовной летаргии исчезли: его безумные, но увлекательные сны прошли, — он пришел в себя.

Эти слова могут быть применены еще к тому, кто излечился от безумия. Блудный сын был подобен безумцу, потому что грех есть величайшее безумие.

Он был помрачен в своем разуме, принимал горькое за сладкое и сладкое за горькое, свет за тьму и тьму за свет; он повредил своей душе так, как вредят своему телу одержимые злым духом, когда бьются о камни и ранят себя ножами. Сумасшедший человек не сознает себя таковым, но если он выздоровеет, то сокрушается, что был в таком состоянии. Итак, вернувшись к разуму истинному и светлому, блудный сын пришел в себя.

Существует легенда о волшебнице Цирце, которая превращала людей в свиней.

Несомненно, и этот молодой человек, о котором сказано в притче, опустился на ту же ступень. Он низвел свое человеческое достоинство до уровня животного, он ел со свиньями. Человеку свойственно любить своих родных, уважать право, заботиться о своих интересах. Этот же молодой человек уподобился животным.

Быть может, и сегодня среди читающих эту брошюру есть люди, находящиеся в подобном обморочном состоянии, — Господи, подними их!

Может, есть люди нравственно разложившиеся, — Господь да восстановит их, да положит небесный Врач Свою освежающую руку на их горячий лоб и скажет им: «Хочу, очистись».

Есть, может быть, такие, которые отдали ветхой человеческой природе первое место, — пусть Тот, Кто разрушает дела дьявола, освободит их от власти сатаны и даст им силу стать сынами Божьими. Ему да будет вся слава!

МИЛОСЕРДИЕ — ТОЛЬКО У БОГА

Когда блудный сын пришел в себя, он понял два факта: что у отца его избыток хлеба и что он, сын его умирает от голода. Пусть эти две мысли полностью овладеют и вашим сердцем, если вы все еще не спасены, ибо это весьма важные, непреложные истины. Это не фантазия, не сновидение или бред душевно больного человека, не плод расстроенного воображения, но несомненно верно то, что в доме нашего Отца Небесного — избыток благ, в которых нуждается грешник. Нигде больше не может он найти благословение и получить прощение. У Господа же — обильное милосердие, и никто не может оспаривать эту чудную истину.

Одинаково верно и то, что без Бога грешник погибнет. Он уже теперь погибает, и погибнет навеки. Все, что есть ценного в его существовании, будет разрушено, и он сам останется как мерзость запустения: хищные птицы будут гнездиться в развалинах его погибшего существа во веки веков.

Если бы эти истины стали вполне понятны сердцам многих необращенных людей! Увы, грешники забывают, что милосердие — только у Бога, и надеются найти его где-то в другом месте. Они стараются отвергнуть унизительный факт своего безнадежного состояния и ищут какой-нибудь потайной двери для выхода. Им кажется, что они не так уж плохи, как говорится о них в Библии. Во всяком случае, если они плохи теперь, то могут исправиться потом. Увы, друзья мои, что делать с теми, которые добровольно закрывают глаза, чтобы не видеть истину, которая слишком очевидна и подавляюща? Я убедительно прошу тех из вас, которые верой приближаются к престолу Божьему, вознести молитву о том, чтобы Он посетил теперь же необращенные сердца и открыл им значение этих двух истин: у Бога обилие милосердия, вне Бога — погибель. Если грешник с таким сознанием придет к Иисусу Христу, он скоро получит свободу детей Божьих.

БОГ ЛЮБИТ МИЛОВАТЬ

Сегодня мне хочется остановиться, главным образом, на первой и основной, по моему мнению, мысли блудного сына, которая заставила его сказать: «Встану, пойду к отцу моему». Не голод побудил его прийти к этому решению, а трезвая мысль: «Сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом!». Полнота, обилие и даже излишек в доме отца побудили его стремиться домой.

Многие-многие души стали искать Бога, увидев и поверив, что у Него — обилие милосердия. Мне хочется каждому грешнику ясно представить обилие милосердия и благодати Божьей во Христе Иисусе, надеясь, что Господь найдет Своих сынов, что они доверятся этим словам и, услышав об изобилии хлеба в доме Отца, скажут: «Встану, пойду к Отцу».

Итак, прежде всего остановимся на том изобилии благ, которое находится в доме Отца. Что тебе теперь нужно, пробудившийся грешник? Для всякой твоей нужды есть у Бога полное и обильное удовлетворение — «хлеб в избытке». Испытай это. Сначала воззри на Отца Самого. Кто станет Его изучать, сразу увидит, что нет границ Его милосердию, нет предела Его благодати.

«Каковы природа и характер Всевышнего? Суров Он или любящ?» — спрашивал некто.

Писание отвечает на этот вопрос и говорит о Нем больше, чем только как о любящем Отце, но что Он Сам есть любовь, что Его сущность — любовь. Не то чтобы любовь пребывала в Боге, но Сам Бог — любовь. Можно ли с большей очевидностью показать, что любовь Божья бесконечна? Вы не можете измерить Бога; ваше воображение не в силах охватить все Его свойства, определить размеры Его любви, постичь ее полноту.

Помните только, что, как небо выше земли, так пути Его выше наших путей и мысли Его выше наших мыслей. Милость Его пребывает вовеки. Он прощает беззаконие и не вменяет преступления остатку наследия Своего. Не вечно гневается Он, потому что любит миловать. «Ты, Господи, благ и милосерд и многомилостив ко всем, призывающим Тебя». «До небес велика милость Твоя». «Господь весьма милосерд и сострадателен».

БОГ СИЛЕН СПАСАТЬ

Если вам кажется, что одной Божественной любви мало для вашего спасения, то вспомните, что у Отца, к Которому обращается грешник, столько же мудрости, сколько и милости.

Может быть, твое положение особенно серьезно. Но Сотворивший тебя может и исцелить тебя. Сотворивший ухо разве не может избавить его от глухоты? Образовавший глаз, неужели не сумеет вернуть ему зрение, если он ослеп? Нет такого несчастья, от которого не мог бы избавить тебя Господь. Несравненная мудрость не может оказаться бессильной перед запутанностью твоей жизни.

Не может быть также недостатка могущества у Отца. Разве ты не знаешь, что сотворивший землю и простерший над ней небеса, как шатер, для обитания в нем, не имеет границ могущества Своего и предела Своей силе?