Кто написал цикл рассказов записки юного врача

У этого термина существуют и другие значения, см. Записки врача.

«Записки юного врача» — цикл рассказов М. А. Булгакова, опубликованных в 1925—1926 годах в журналах «Медицинский работник» и «Красная панорама» В цикл входят рассказы «Полотенце с петухом», «Крещение поворотом», «Стальное горло», «Вьюга», «Тьма египетская», «Пропавший глаз» и «Звёздная сыпь».

Состав цикла

Всего в цикл входит семь рассказов.

Четыре из них имели подзаголовок, либо подстрочное примечание «Записки юного врача». В сноске к «Тьме египетской» написано: «Из готовящейся к изданию книги „Записки юного врача“». В «Стальном горле» подзаголовок другой: «Рассказ юного врача». «Звездная сыпь» не содержит никаких указаний на принадлежность рассказа к какому-либо циклу или книге.

В виде цикла все рассказы впервые были опубликованы в 1963 году (Библиотека «Огонька», № 23). «Звездная сыпь» в издание не вошла. Заглавие «Стальное горло» было заменено на «Серебряное горло». Датировка событий также была изменена: вместо булгаковского 1917 года везде стоял 1916. Сделано это было, может быть, отчасти из-за цензуры. Основной причиной таких искажений явилось желание издателей сблизить время действия рассказов со временем работы самого Булгакова в селе Никольском (Сычёвский уезд Смоленской губернии), где он занимал должность земского врача.

В 1927 году Булгаков опубликовал рассказ «Морфий». По тематике он отчасти примыкает к «Запискам юного врача», но большинство исследователей отрицает его принадлежность к циклу из-за множества отличий (как в содержании, так и просто в форме) и отсутствия каких-либо указаний на принадлежность его к «Запискам».

Источники повествования

В цикле в несколько изменённом виде изображены реальные случаи, происходившие с Булгаковым во время его работы в Никольском (29 сентября 1916 — 18 сентября 1917). Он был направлен туда по мобилизации ввиду негодности к военной службе. Свою работу он продолжил в земской городской больнице Вязьмы (18 сентября 1917 — февраль 1918). Последний период отражён лишь в рассказе доктора Бомгарда в «Морфии». В «Записках» главный герой моложе Булгакова: в «Стальном горле» упоминается, что ему 24 года, а Булгакову к моменту приезда в Никольское было уже 25. Действие сдвинуто на год позже: герой приезжает в село осенью 1917, а не 1916.

«Записки» были ориентированы на «Записки врача» (1901) В. В. Вересаева. Позднее Булгаков был дружен с ним, и Вересаев был соавтором «Александра Пушкина». Герои книг Булгакова и Вересаева очень различны. В момент создания своей книги Вересаев был близок к марксистам. Он писал: «пришли новые люди, бодрые, верящие, находившие счастье не в жертве, а в борьбе». Герой Вересаева видел успех лишь в том, чтобы быть частью целого и помогать этому целому. Герой Булгакова, напротив, борется за человеческую жизнь не совместно с каким-то целым, но совместно с конкретными коллегами-врачами.

История создания

Первая редакция «Записок» была создана почти сразу после реальных событий. По свидетельству А. П. Гдешинского^[1], в 1918 году в Киеве Булгаков уже зачитывал «Звёздную сыпь». Возможно, что первый вариант цикла — «Записки земского врача» — был написан ещё в Смоленской губернии.

В письме К. П. Булгакову из Владикавказа в Москву 16 февраля 1921 года в числе оставленных в Киеве рукописей Булгаков называет «Наброски Земского врача» и «Недуг» (очевидно, первая версия «Морфия»). В письме В. М. Булгаковой от 17 ноября 1921 года (уже из Москвы) Булгаков признаётся: «По ночам пишу „Записки земского врача“. Может выйти солидная вещь. Обрабатываю „Недуг“». Известно, что после публикации произведений ранние редакции были уничтожены самим писателем.

Сюжет

«Полотенце с петухом». Молодой неопытный врач приезжает на свой участок в деревню. После знакомства с персоналом больницы ему предстоит первое серьёзное испытание — ампутация ноги у деревенской девушки. Несмотря на неуверенность и отсутствие опыта у молодого доктора, ампутация удается блестяще, девушка остается жива и впоследствии дарит врачу полотенце с вышитым на нём петухом (отсюда и название рассказа).

«Крещение поворотом». Герою предстоит сделать операцию поворота на ножку плода при трудных родах у деревенской женщины. Благодаря советам опытной акушерки и эта операция отлично удаётся врачу.

«Стальное горло». Врач делает трахеотомию маленькой девочке, больной дифтерией. В рассказе отражены малограмотность и суеверность деревенских людей того времени, долго не разрешавших делать операцию девочке. После успешной операции и выздоровления девочки Лиды по деревням пошли слухи о том, что молодой доктор вместо настоящего горла вставил ей стальное.

«Вьюга». Описывается поездка врача ночью в метель в другую деревню на помощь такому же молодому доктору, не знающему что делать с женщиной, разбившей себе голову при падении с лошади. Из-за позднего приезда спасти женщину не удаётся — это первый пациент, умерший у главного героя.

«Тьма египетская». Описываются быт и нравы деревенских жителей того времени — их малограмотность, суеверность, склонность доверять больше местным бабкам-знахаркам, нежели докторам. Главная сюжетная линия — рассказ про мельника Худова, больного малярией и решившего принять сразу все лекарства, прописанные врачом, дабы «не валандаться по одному порошочку в день. Сразу принял — и делу конец».

«Пропавший глаз». Доктор подводит итог своего годичного пребывания в деревне. Название рассказа происходит от истории с ребенком с огромной опухолью, закрывшей глаз. Как выясняется, неизвестная опухоль — всего лишь огромный гнойник, развившийся из нижнего века и лопнувший сам по себе.

«Звёздная сыпь». Герой начинает борьбу с сифилисом, повсеместно распространившимся среди населения. Рассказ заканчивается обращением к тому врачу, который, наверное, сейчас сидит на месте главного героя на деревенском участке: «Привет, мой товарищ!».

Экранизация

В декабре 2012 г. на британском телевидении прошла премьера телесериала «Записки юного врача» c Дэниэлом Рэдклиффом в главной роли^[2].

Примечания

Ссылки

• «Записки юного врача» в Булгаковской энциклопедии

Произведения Михаила Афанасьевича Булгакова
Романы	Белая гвардия · Жизнь господина де Мольера · Мастер и Маргарита · Театральный роман
Повести	Дьяволиада · Роковые яйца · Собачье сердце · Тайному другу · Записки на манжетах
Пьесы, киносценарии, либретто	Адам и Ева · Александр Пушкин · Багровый остров · Батум · Бег · Блаженство · Война и мир · Дни Турбиных · Дон Кихот · Зойкина квартира · Иван Васильевич · Кабала святош · Мёртвые души (пьеса · киносценарий) · Минин и Пожарский · Необычайное происшествие, или Ревизор · Пётр Великий · Полоумный Журден · Последние дни · Рашель · Сыновья муллы · Чёрное море
Рассказы	Записки юного врача: Полотенце с петухом · Крещение поворотом · Стальное горло · Вьюга · Тьма египетская · Пропавший глаз · Звёздная сыпь Богема · Был май… · В кафе · Воспоминание… · No 13. — Дом Эльпит-Рабкоммуна · Киев-Город · Красная корона · Морфий · Необыкновенные приключения доктора · Похождения Чичикова · Праздник с сифилисом · Псалом · Ревизор с вышибанием · Ханский огонь · Я убил · Самогонное озеро
Прочее	Очерки и фельетоны · Грядущие перспективы  · Письмо правительству СССР

Михаил Булгаков не просто так частенько «приглашал» в свои произведения персонажей в белых халатах. Автор «Собачьего сердца» и «Мастера и Маргариты» работал простым врачом в глухой провинции. Именно этот опыт вдохновил его впервые взяться за перо.

Безымянный герой-рассказчик из «записок» Булгакова – его альтер эго. Писателю было двадцать пять лет, когда тот начал работать земским врачом в больнице. Он, как и его персонаж, столкнулся лицом к лицу с простыми людьми, погрязшими во мраке суеверий и невежества. Даже закалённому фронтовой службой Михаилу Афанасьевичу было несладко, ведь одновременно приходилось набираться опыта в спасении жизней и противостоять тотальной необразованности крестьянства. 

Два с половиной года врачебной практики дали Булгакову множество случаев и впечатлений для написания рассказов будущего цикла «Записки юного врача», порядок чтения которого следующий:

1926 – «Полотенце с петухом»

Молодой, ещё совсем зелёный врач приезжает работать в деревню. И ему тут же предстоит первое серьёзное испытание – нужно срочно ампутировать ногу крестьянской девушке.

1925 – «Крещение поворотом»

Герою-рассказчику необходимо принять трудные роды у крестьянки. Помогает медику, неопытному в этой процедуре, местная акушерка.

1925 – «Стальное горло»

Врач спасает маленькую девочку Лиду, больную дифтерией. Малограмотные крестьяне удивлены, считают врачебные манипуляции чудом и пускают по деревне странный слух.

1926 – «Вьюга»

Сквозь метель доктор едет в другую деревню. Там в сложной ситуации оказался его коллега, тоже юный врач. 

1925 – «Тьма египетская»

Малограмотность, суеверность, походы по бабкам-знахаркам… С чем только не приходится бороться в русской глубинке. Но даже после обращения к знающему своё дело специалисту русский человек всё сделает так, как ему виднее…

1926 – «Пропавший глаз»

Главный герой уже год провёл в деревне. Произведение названо по описанному в нём случаю: у ребёнка развивается огромная опухоль, из-за которой не виден один глаз. 

1926 – «Звёздная сыпь»

Доктор объявляет войну коварной болезни, имя которой сифилис. Она с ужасной скоростью распространяется среди населения. 

Все 7 рассказов написаны, что называется, по свежим следам, примерно в 1919 году. Тогда прозаик уже вернулся из «ссылки» земского врача обратно в родной Киев. Потом на пару лет автора захватили другие литературные проекты. Работа над ними вывела его писательское мастерство на новый уровень. Поэтому спустя время писатель-перфекционист основательно отредактировал перед публикацией свои дебютные рассказы. Изначальные тексты были без сожаления уничтожены. 

«Записки» не задумывались как единый цикл. Шесть историй собрались под одним названием и в правильной хронологии лишь в 1963 году благодаря третьей жене писателя, Елене Булгаковой. Спустя почти 20 лет литературовед Лидия Яновская нашла потерянный седьмой рассказ, «Звёздная сыпь». Раньше литературоведы пытались прибавить к этой серии ещё два произведения автора на медицинскую тему: «Я убил» (1926) и «Морфий» (1927). Но оба и по форме, и по содержанию всё же не вписывались в «Записки». 

Врачебное прошлое связывает таких писателей, как Антон Чехов, Станислав Лем и Артур Конан Дойл. У последнего предлагаем разобраться, в каком порядке читать о приключениях Шерлока Холмса.

В цикл объединены истории, в которых рассказываются случаи из врачебной практики молодого сельского врача. События, описанные в «Записках», имеют под собой реальную основу. М.А. Булгаков около года (29 сентября 1916 — 18 сентября 1917) проработал земским врачом в деревне Никольское Сычёвского района Смоленской области, после чего был переведён в городскую больницу Вязьмы (также Смоленская область), где работал до февраля 1918 года. Воспоминания тех лет и заложили фундамент представленных на данной странице произведений.
© VuDu

«Полотенце с петухом». Молодой неопытный врач приезжает на свой участок в деревню. После знакомства с персоналом больницы ему предстоит первое серьёзное испытание — ампутация ноги у деревенской девушки. Несмотря на неуверенность и отсутствие опыта у молодого доктора, ампутация удается блестяще, девушка остается жива и впоследствии дарит врачу полотенце с вышитым на нём петухом (отсюда и название рассказа).

«Крещение поворотом». Герою предстоит сделать операцию поворота на ножку плода при трудных родах у деревенской женщины. Благодаря советам опытной акушерки и эта операция отлично удаётся врачу.

«Стальное горло». Врач делает трахеотомию маленькой девочке, больной дифтерией. В рассказе отражены малограмотность и суеверность деревенских людей того времени, долго не разрешавших делать операцию девочке. После успешной операции и выздоровления девочки Лиды по деревням пошли слухи о том, что молодой доктор вместо настоящего горла вставил ей стальное.

«Вьюга». Описывается поездка врача ночью в метель в другую деревню на помощь такому же молодому доктору, не знающему что делать с женщиной, разбившей себе голову при падении с лошади. Из-за позднего приезда спасти женщину не удаётся — это первый пациент, умерший у главного героя.

«Тьма египетская». Описываются быт и нравы деревенских жителей того времени — их малограмотность, суеверность, склонность доверять больше местным бабкам-знахаркам, нежели докторам. Главная сюжетная линия — рассказ про мельника Худова, больного малярией и решившего принять сразу все лекарства, прописанные врачом, дабы «не валандаться по одному порошочку в день. Сразу принял — и делу конец».

«Пропавший глаз». Доктор подводит итог своего годичного пребывания в деревне. Название рассказа происходит от истории с ребенком с огромной опухолью, закрывшей глаз. Как выясняется, неизвестная опухоль — всего лишь огромный гнойник, развившийся из нижнего века и лопнувший сам по себе.

«Звёздная сыпь». Герой начинает борьбу с сифилисом, повсеместно распространившемся среди населения. Рассказ заканчивается обращением к тому врачу, который, наверное, сейчас сидит на месте главного героя на деревенском участке: «Привет, мой товарищ!».

— «Записки юного врача» 1991, СССР, реж: Михаил Якжен

— «Морфий» 2008, Россия, реж: Алексей Балабанов

• Полный текст
• Полотенце с петухом
• Крещение поворотом
• Стальное горло
• Вьюга
• Тьма египетская
• Пропавший глаз
• Звездная сыпь

Полотенце с петухом

Если чело­век не ездил на лоша­дях по глу­хим про­се­лоч­ным доро­гам, то рас­ска­зы­вать мне ему об этом нечего: все равно он не пой­мет. А тому, кто ездил, и напо­ми­нать не хочу.

Скажу коротко: сорок верст, отде­ля­ю­щих уезд­ный город Гра­чевку от Мурьев­ской боль­ницы, ехали мы с воз­ни­цей моим ровно сутки. И даже до курьез­ного ровно: в два часа дня 16 сен­тября 1917 года мы были у послед­него лабаза, поме­ща­ю­ще­гося на гра­нице этого заме­ча­тель­ного города Гра­чевки, а в два часа пять минут 17 сен­тября того же 17 го неза­бы­ва­е­мого года я стоял на битой, уми­ра­ю­щей и смяк­шей от сен­тябрь­ского дож­дика траве во дворе Мурьев­ской боль­ницы. Стоял я в таком виде: ноги око­сте­нели, и настолько, что я смутно тут же, во дворе, мыс­ленно пере­ли­сты­вал стра­ницы учеб­ни­ков, тупо ста­ра­ясь при­пом­нить, суще­ствует ли дей­стви­тельно, или мне это поме­ре­щи­лось во вче­раш­нем сне в деревне Гра­би­ловке, болезнь, при кото­рой у чело­века око­сте­не­вают мышцы? Как ее, про­кля­тую, зовут по-латыни? Каж­дая из мышц этих болела нестер­пи­мой болью, напо­ми­на­ю­щей зуб­ную боль. О паль­цах на ногах гово­рить не при­хо­дится — они уже не шеве­ли­лись в сапо­гах, лежали смирно, были похожи на дере­вян­ные куль­тяпки. Созна­юсь, что в порыве мало­ду­шия я про­кли­нал шепо­том меди­цину и свое заяв­ле­ние, подан­ное пять лет назад рек­тору уни­вер­си­тета. Сверху в это время сеяло, как сквозь сито. Пальто мое набухло, как губка. Паль­цами пра­вой руки я тщетно пытался ухва­титься за ручку чемо­дана и нако­нец плю­нул на мок­рую траву. Пальцы мои ничего не могли хва­тать, и опять мне, начи­нен­ному вся­кими зна­ни­ями из инте­рес­ных меди­цин­ских кни­жек, вспом­ни­лась болезнь — паралич.

«Пара­ли­зис», — отча­янно мыс­ленно и черт знает зачем ска­зал я себе.

— П…по вашим доро­гам, — заго­во­рил я дере­вян­ными, синень­кими губами, — нужно п…привыкнуть ездить…

И при этом злобно почему-то уста­вился на воз­ницу, хотя он, соб­ственно, и не был вино­ват в такой дороге.

— Эх… това­рищ док­тор, — ото­звался воз­ница, тоже еле шевеля губами под свет­лыми усиш­ками, — пят­на­дцать годов езжу, а все при­вык­нуть не могу.

Я содрог­нулся, огля­нулся тоск­ливо на белый облуп­лен­ный двух­этаж­ный кор­пус, на небе­ле­ные бре­вен­ча­тые стены фельд­шер­ского домика, на свою буду­щую рези­ден­цию — двух­этаж­ный, очень чистень­кий дом с гро­бо­выми зага­доч­ными окнами, про­тяжно вздох­нул. И тут же мутно мельк­нула в голове вме­сто латин­ских слов слад­кая фраза, кото­рую спел в оша­лев­ших от качки и холода моз­гах пол­ный тенор с голу­быми ляж­ками: «…При­вет тебе… приют священный…»

Про­щай, про­щай надолго, золото крас­ный Боль­шой театр, Москва, вит­рины… ах, прощай…

«Я тулуп буду в сле­ду­ю­щий раз наде­вать… — в злоб­ном отча­я­нии думал я и рвал чемо­дан за ремни негну­щи­мися руками, — я… хотя в сле­ду­ю­щий раз будет уже октябрь… хоть два тулупа наде­вай. А раньше чем через месяц я не поеду, не поеду в Гра­чевку… Поду­майте сами… ведь ноче­вать при­шлось! Два­дцать верст сде­лали и ока­за­лись в могиль­ной тьме… ночь… в Гра­би­ловке при­шлось ноче­вать… учи­тель пустил… А сего­дня утром выехали в семь утра… и вот едешь… батюшки светы… мед­лен­нее пеше­хода. Одно колесо ухает в яму, дру­гое на воз­дух поды­ма­ется, чемо­дан на ноги — бух… потом на бок, потом на дру­гой, потом носом впе­ред, потом затыл­ком. А сверху сеет и сеет, и сты­нут кости. Да разве я мог бы пове­рить, что в сере­дине серень­кого, кис­лого сен­тября чело­век может мерз­нуть в поле, как в лютую зиму?! Ан, ока­зы­ва­ется, может. И пока уми­ра­ешь мед­лен­ною смер­тью, видишь одно и то же, одно. Справа гор­ба­тое обгло­дан­ное поле, слева чах­лый пере­ле­сок, а возле него серые, дра­ные избы, штук пять или шесть. И кажется, что в них нет ни одной живой души. Мол­ча­ние, мол­ча­ние кругом…»

Чемо­дан нако­нец под­дался. Воз­ница налег на него живо­том и выпих­нул его прямо на меня. Я хотел удер­жать его за ремень, но рука отка­за­лась рабо­тать, и рас­пух­ший, осто­чер­тев­ший мой спут­ник с книж­ками и вся­ким барах­лом плюх­нулся прямо на траву, шарах­нув меня по ногам.

— Эх ты, госпо… — начал воз­ница испу­ганно, но я ника­ких пре­тен­зий не предъ­яв­лял: ноги у меня были все равно хоть выбрось их.

— Эй, кто тут? Эй! — закри­чал воз­ница и захло­пал руками, как петух кры­льями. — Эй, док­тора привез!

Тут в тем­ных стек­лах фельд­шер­ского домика пока­за­лись лица, при­липли к ним, хлоп­нула дверь, и вот я уви­дел, как зако­вы­лял по траве ко мне чело­век в рва­нень­ком паль­тишке и сапо­жиш­ках. Он почти­тельно и тороп­ливо снял кар­туз, под­бе­жав на два шага ко мне, почему то улыб­нулся стыд­ливо и хрип­лым голос­ком при­вет­ство­вал меня:

— Здрав­ствуйте, това­рищ доктор.

— Кто вы такой? — спро­сил я.

— Его­рыч я, — отре­ко­мен­до­вался чело­век, — сто­рож здеш­ний. Уж мы вас ждем, ждем…

И тут же он ухва­тился за чемо­дан, вски­нул его на плечо и понес. Я захро­мал за ним, без­успешно пыта­ясь всу­нуть руку в кар­ман брюк, чтобы вынуть портмоне.

Чело­веку, в сущ­но­сти, очень немного нужно. И прежде всего ему нужен огонь. Направ­ля­ясь в мурьев­скую глушь, я, пом­нится, еще в Москве давал себе слово — дер­жать себя солидно. Мой юный вид отрав­лял мне суще­ство­ва­ние на пер­вых шагах. Каж­дому при­хо­ди­лось представляться:

— Док­тор такой то.

И каж­дый обя­за­тельно под­ни­мал брови и спрашивал:

— Неужели? А я то думал, что вы еще студент.

— Нет, я закон­чил, — хмуро отве­чал я и думал: «Очки мне нужно заве­сти, вот что». Но очки было заво­дить не к чему, глаза у меня были здо­ро­вые, и ясность их еще не была омра­чена житей­ским опы­том. Не имея воз­мож­но­сти защи­щаться от все­гдаш­них снис­хо­ди­тель­ных и лас­ко­вых улы­бок при помощи очков, я ста­рался выра­бо­тать осо­бую, вну­ша­ю­щую ува­же­ние повадку. Гово­рить пытался раз­ме­ренно и веско, поры­ви­стые дви­же­ния по воз­мож­но­сти сдер­жи­вать, не бегать, как бегают люди в два­дцать три года, окон­чив­шие уни­вер­си­тет, а ходить. Выхо­дило все это, как теперь, по про­ше­ствии мно­гих лет, пони­маю, очень плохо.

В дан­ный момент я этот свой непи­са­ный кодекс пове­де­ния нару­шил. Сидел скор­чив­шись, сидел в одних нос­ках, и не где-нибудь в каби­нете, а сидел в кухне и, как огне­по­клон­ник, вдох­но­венно и страстно тянулся к пыла­ю­щим в плите бере­зо­вым поле­ньям. На левой руке у меня сто­яла пере­вер­ну­тая дном кверху кадушка, и на ней лежали мои ботинки, рядом с ними обо­дран­ный, голо­ко­жий петух с окро­вав­лен­ной шеей, рядом с пету­хом его раз­но­цвет­ные перья гру­дой. Дело в том, что еще в состо­я­нии око­че­не­ния я успел про­из­ве­сти целый ряд дей­ствий, кото­рых потре­бо­вала сама жизнь. Вост­ро­но­сая Акси­нья, жена Его­рыча, была утвер­ждена мною в долж­но­сти моей кухарки. Вслед­ствие этого и погиб под ее руками петух. Его я дол­жен был съесть. Я со всеми пере­зна­ко­мился. Фельд­шера звали Демьян Лукич, аку­ше­рок — Пела­гея Ива­новна и Анна Нико­ла­евна. Я успел обойти боль­ницу и с совер­шен­ней­шей ясно­стью убе­дился в том, что инстру­мен­та­рий в ней бога­тей­ший. При этом с тою же ясно­стью я вынуж­ден был при­знать (про себя, конечно), что очень мно­гих бле­стя­щих дев­ственно инстру­мен­тов назна­че­ние мне вовсе не известно. Я их не только не дер­жал в руках, но даже, откро­венно при­зна­юсь, и не видал.

— Гм, — очень мно­го­зна­чи­тельно про­мы­чал я, — однако у вас инстру­мен­та­рий пре­лест­ный. Гм…

— Как же с, — сладко заме­тил Демьян Лукич, — это все ста­ра­ни­ями вашего пред­ше­ствен­ника Лео­польда Лео­поль­до­вича. Он ведь с утра до вечера оперировал.

Тут я облился про­хлад­ным потом и тоск­ливо погля­дел на зер­каль­ные сия­ю­щие шкафики.

Засим мы обо­шли пустые палаты, и я убе­дился, что в них сво­бодно можно раз­ме­стить сорок человек.

— У Лео­польда Лео­поль­до­вича ино­гда и пять­де­сят лежало, — уте­шил меня Демьян Лукич, а Анна Нико­ла­евна, жен­щина в короне посе­дев­ших волос, к чему то сказала:

— Вы, док­тор, так моло­жавы, так моло­жавы… Прямо уди­ви­тельно. Вы на сту­дента похожи.

«Фу ты, черт, — поду­мал я, — как сго­во­ри­лись, чест­ное слово!»

И про­вор­чал сквозь зубы, сухо:

— Гм… нет, я… то есть я… да, моложав…

Затем мы спу­сти­лись в аптеку, и сразу я уви­дел, что в ней не было только пти­чьего молока. В тем­но­ва­тых двух ком­на­тах крепко пахло тра­вами, и на пол­ках сто­яло все, что угодно. Были даже патен­то­ван­ные загра­нич­ные сред­ства, и нужно ли добав­лять, что я нико­гда не слы­хал о них ничего.

— Лео­польд Лео­поль­до­вич выпи­сал, — с гор­до­стью доло­жила Пела­гея Ивановна.

«Прямо гени­аль­ный чело­век был этот Лео­польд», — поду­мал я и про­никся ува­же­нием к таин­ствен­ному, поки­нув­шему тихое Мурьево Леопольду.

Чело­веку, кроме огня, нужно еще осво­иться. Петух был давно мною съе­ден, сен­ник для меня набит Его­ры­чем, покрыт про­сты­ней, горела лампа в каби­нете в моей рези­ден­ции. Я сидел и, как зача­ро­ван­ный, гля­дел на тре­тье дости­же­ние леген­дар­ного Лео­польда: шкаф был бит­ком набит кни­гами. Одних руко­водств по хирур­гии на рус­ском и немец­ком язы­ках я насчи­тал бегло около трид­цати томов. А тера­пия! Накож­ные чуд­ные атласы!

Надви­гался вечер, и я осваивался.

«Я ни в чем не вино­ват, — думал я упорно и мучи­тельно, — у меня есть диплом, я имею пят­на­дцать пяте­рок. Я же пре­ду­пре­ждал еще в том боль­шом городе, что хочу идти вто­рым вра­чом. Нет. Они улы­ба­лись и гово­рили: «Осво­и­тесь». Вот тебе и осво­и­тесь. А если грыжу при­ве­зут? Объ­яс­ните, как я с нею осво­юсь? И в осо­бен­но­сти каково будет себя чув­ство­вать боль­ной с гры­жей у меня под руками? Осво­ится он на том свете (тут у меня холод по позвоночнику…).

А гной­ный аппен­ди­цит? Га! А диф­те­рий­ный круп у дере­вен­ских ребят? Когда тра­хео­то­мия пока­зана? Да и без тра­хео­то­мии будет мне не очень хорошо… А… а… роды! Роды-то забыл! Непра­виль­ные поло­же­ния. Что ж я буду делать? А? Какой я лег­ко­мыс­лен­ный чело­век! Нужно было отка­заться от этого участка. Нужно было. Достали бы себе какого-нибудь Леопольда».

В тоске и сумер­ках я про­шелся по каби­нету. Когда порав­нялся с лам­пой, уви­дал, как в без­гра­нич­ной тьме полей мельк­нул мой блед­ный лик рядом с огонь­ками лампы в окне.

«Я похож на Лже­д­мит­рия», — вдруг глупо поду­мал я и опять уселся за стол.

Часа два в оди­но­че­стве я мучил себя и дому­чил до тех пор, что уж больше мои нервы не выдер­жи­вали создан­ных мною стра­хов. Тут я начал успо­ка­и­ваться и даже созда­вать неко­то­рые планы.

Так с… Прием, они гово­рят, сей­час ничтож­ный. В дерев­нях мнут лен, без­до­ро­жье… «Тут то тебе грыжу и при­ве­зут, — бух­нул суро­вый голос в мозгу, — потому что по без­до­ро­жью чело­век с насмор­ком (нетруд­ная болезнь) не поедет, а грыжу при­та­щат, будь покоен, доро­гой кол­лега доктор».

Голос был неглуп, не правда ли? Я вздрогнул.

К сожалению, не сохранилось никаких свидетельств, хотя бы частично освещающих ход подготовки рассказов земского врача к публикации. Но можно предположить, что писатель намеревался сначала напечатать рассказы в журнале, а затем выпустить их в свет отдельным изданием. Первой такой попыткой стала публикация рассказа «Стальное горло» в журнале «Красная панорама» (15 августа 1925 г.). И с первых слов рассказа: «Итак, я остался один» — стало очевидным, что это продолжение какой-то эпопеи… Вероятно, у автора была договоренность с редакцией на публикацию не одного, а нескольких рассказов или всей серии, но продолжения не последовало… Вернее, оно последовало, но уже в специальном, «профильном» журнале «Медицинский работник». Там в октябре 1925 г. был напечатан рассказ «Крещение поворотом», а затем в течение года были опубликованы все рассказы этого цикла, а также «профильный» для журнала рассказ «Я убил», относящийся к теме Гражданской войны.

Мы уже отмечали, что при публикации рассказы снабжались подзаголовками и подстрочными примечаниями, из которых ясно было видно, что все это — часть одной «солидной вещи». Но в самом последнем рассказе («Пропавший глаз»), во второй его части (окончании) подстрочного примечания: «Из книги „Записки юного врача»» — не было. Не исключено: уже в это время стало известно о том, что рассказы отдельным изданием не выйдут.

Оставшийся нереализованным замысел писателя почти через сорок лет решила осуществить Елена Сергеевна Булгакова (1893—1970), третья жена писателя, владевшая основным массивом его рукописного наследия. В 1963 г. под ее наблюдением вышла в свет книга «Записки юного врача», куда вошли почти все (но не все!) рассказы земского цикла (Библиотека «Огонек». №23).

Издавая книгу, Елена Сергеевна стремилась максимально следовать воле автора. Прежде всего, это выразилось в названии книги: «Записки юного врача. Рассказы», а также в расположении рассказов внутри книги не по времени их выхода в свет, а в соответствии с логикой развития событий: приезд доктора в село, первые операции и так далее, что было правильно. Но при этом Елена Сергеевна, вольно или невольно, допустила некоторые ошибки. Издавая книгу по сохранившимся в архиве писателя журналам «Красная панорама» и «Медицинский работник», она не знала, что в этом комплекте отсутствуют, два номера «Медицинского работника» (№26, 30) за 1926 г., где был напечатан рассказ «Звездная сыпь». В результате этот рассказ не вошел в книгу. Кроме того, при издании была допущена правка авторского текста.

Н. А. Земская, будучи филологом по образованию, высказала ряд серьезных замечаний по изданию. Прежде всего, она не была согласна с названием книги, так как располагала машинописным текстом всего сборника с названием «Рассказы юного врача», который был подарен ей Булгаковым в 20-е гг. Удивление вызвала у нее и неполнота издания (отсутствовал рассказ «Звездная сыпь»), не говоря уже о редакционных «поправках» авторского текста (Н. А. Земская назвала их «порчей текста»). В письме Е. С. Булгаковой она писала: «Вообще надо напечатать второе издание „Рассказов врача», вернув весь текст подлинника. На выпуски и переделки толкнуло в значительной мере изменение общего заглавия сборника: слово „Рассказы» заменено словом „Записки». Но ведь по жанру это не записки, а именно рассказы. Подгонять текст одного рассказа к другому не было надобности. Кроме того, название „Записки» невольно заставляет пытаться отождествить автора с героем рассказов — юным врачом, 23-летним выпускником, только что окончившим медицинский факультет. А это не так. В этих рассказах Булгаков не воспроизводит себя, а создает своего героя — юного врача, на которого смотрит как старший, как бы со стороны, ставя его в разные положения на основе пережитого самим опыта» (Воспоминания о Михаиле Булгакове. С. 81-82).

Конечно, совершенно справедливыми были замечания Н. А. Земской, касающиеся неполноты сборника, произвольного изменения названии рассказов (рассказ «Стальное горло» был назван «Серебряным горлом») и «порчи» авторского текста. Но что касается названия сборника, расположения рассказов в соответствии с внутренней хронологией событий и некоторых изменений текста, осуществленных Е. С. Булгаковой, а не редакцией, то тут ее мнение выглядит весьма спорным.

Стремление Н. А. Земской насколько возможно «отделить» автора рассказов от главного героя проистекало, видимо, из того, что за «Записками юного врача» неизбежно следовала повесть «Морфий», «автобиографичность» которой смущала родственников писателя. Если Надежда Афанасьевна воочию все видела и пережила этот кошмарный для Булгаковых период, то Елена Сергеевна ничего о морфинизме супруга не знала (во всяком случае, в ее архиве нет и намека на это) и не связывала главного героя «Записок» и главного героя «Морфия» воедино. К тому же совершенно булгаковское слово «Записки» не могло вызвать у Елены Сергеевны ни малейших сомнений в том, что это предложенное автором, а не редактором название несостоявшейся книги.

И еще об одном важном вопросе, который весьма актуален и по сей день. Е. С. Булгакова внесла изменения в текст рассказа «Полотенце с петухом», с которого начинается повествование. У Булгакова приезд молодого врача в сельскую больницу датирован сентябрем 1917 г. (16 сентября герой рассказа прибыл в Грачевку, а ровно через день он подъехал к Мурьинской больнице). Елена Сергеевна исправила 1917 г. на 1916-й, а поскольку у Булгакова еще было добавлено словечко «незабываемый», то его она просто изъяла.

Логика ее действий понятна: во-первых, Булгаков прибыл в село Никольское в сентябре 1916 г., и во-вторых, если не исправить год приезда, то по тексту повествования возникали логические несуразицы (это понимала Н. А. Земская, поэтому она так упорно выступала против слова «Записки»). Но в данном случае Елена Сергеевна была права, и она это прекрасно сознавала.

Сколько бы ни говорилось о «самостоятельности» каждого рассказа, на самом деле почти все они представляют собой лишь важные части повести о начинающем молодом докторе. Так задумал автор, и расторжение рассказов по времени их публикации означает не что иное, как нарушение его воли. И совершенно очевидно, что сам автор, если бы ему пришлось выпускать «Записки», первое, что сделал бы, так это исправил год 1917-й на 1916-й. Иначе получается, что врач, прибывший в Мурьинскую больницу в сентябре 1917 г., делает операцию солдату (вырывает зуб), только что сбежавшему с фронта после свержения самодержавия (т. е. после Февральской революции). И свидетельство самого героя о том, что он «…врач, прямо с университетской скамеечки брошенный в деревенскую даль в начале революции…», — повисает в воздухе, ибо, кроме Февральской и Октябрьской революций, слава Богу, других революций в России не было. С исправлением же года приезда молодого доктора в глушь на сентябрь 1916 г. все становится на свои места, все логично и «хронологично».

И еще. Исследования показали, что Булгаков прибыл в Грачевку — Никольское 29—30 сентября 1916 г.! То есть, переводя на старый стиль, — 16—17 сентября 1916 г. Таким образом, Булгаков точнейше зафиксировал в рассказе дату своего прибытия в Никольское. Более того, он назвал и часы прибытия в село: два часа пять минут! И это не ирония (или не только ирония), но свидетельство того, что Булгаков уже вел свои «записки» или что-то в этом роде, как вел он их в Киеве, во время войны на Кавказе, во Владикавказе и в Москве… Так что слово «Записки» есть кровное булгаковское слово. И Елена Сергеевна не могла нарушить столь очевидную авторскую волю.

При повторном издании «Записок» были учтены многие справедливые замечания (правда, рассказ «Звездная сыпь», видимо, еще не был найден к тому времени). Но было сохранено главное — и название, и последовательность расположения рассказов по «внутренней хронологии».

В последующие годы «Записки» издавались многократно (с включением в состав цикла и «Звездной сыпи»), но, как правило, не отдельно, а в сборниках. При этом внутри рассказы располагались по самым разным схемам, зачастую по их первой публикации, т. е. вразнобой, и такой подход сразу показал себя порочным.

При подготовке настоящего издания был выбран вариант систематизации рассказов, ранее использованный Е. С. Булгаковой (1966), но измененный в связи с включением в состав цикла рассказа «Звездная сыпь». Этот вариант в основном соответствует авторскому замыслу и внутренней логике развития событий, хотя спорных моментов избежать не удалось.

Открывается цикл рассказом «Полотенце с петухом» (опубликован был автором предпоследним в серии!), в котором сообщается о прибытии Булгакова в село Никольское, рассказывается о самом докторе и о проведенной им первой сложной операции. По сути, это вступление ко всему повествованию и только оно может открывать весь цикл рассказов.

Вторым следует рассказ «Стальное горло», который начинается впечатляющей и определяющей фразой: «Итак, я остался один». И далее: «Вокруг меня — ноябрьская тьма… Мне очень хотелось убежать с моего пункта…»

В рассказе «Крещение поворотом» тоже вроде бы повествуется о ноябрьских событиях («…по-прежнему мяли лен, дороги оставались непроезжими… лил дождь… была слякоть, туман, черная мгла…»), но определяющей является первая фраза: «Побежали дни в М-ской больнице, и я стал понемногу привыкать к новой жизни».

Рассказы «Вьюга» и «Тьма египетская» отражают наступление зимы. «И в течение двух недель по санному пути меня ночью увозили…» — сообщает автор о своих приключениях. Рассказ же «Тьма египетская» датирован в тексте абсолютно точно: 16—17 декабря.

Некоторые трудности возникли при определении места рассказу «Звездная сыпь», ибо, несмотря на конкретные сведения («Знания у меня, врача, шесть месяцев тому назад окончившего университет…»), события в нем происходят в течение нескольких месяцев. Мы определили ему место между рассказами «Вьюга» и «Тьма египетская», хотя рассказ можно было бы поместить и после (он тематически тяготеет и к «Морфию»).

Что же касается рассказа «Пропавший глаз», то его завершающее место определяется первой фразой: «Итак, прошел год».