Кто написал девочка со спичками сказку

Морозило, шел снег, на улице становилось все темнее и темнее. Это было как раз в вечер под Новый год. В этот-то холод и тьму по улицам пробиралась бедная девочка с непокрытою головой и босая. Она, правда, вышла из дома в туфлях, но куда они годились! Огромные-преогромные! Последнею их носила мать девочки, и они слетели у малютки с ног, когда она перебегала через улицу, испугавшись двух мчавшихся мимо карет. Одной туфли она так и не нашла, другую же подхватил какой-то мальчишка и убежал с ней, говоря, что из нее выйдет отличная колыбель для его детей, когда они у него будут.

И вот девочка побрела дальше босая; ножонки ее совсем покраснели и посинели от холода. В стареньком передничке у нее лежало несколько пачек серных спичек; одну пачку она держала в руке. За целый день никто не купил у нее ни спички — она не выручила ни гроша. Голодная, иззябшая, шла она все дальше, дальше… Жалко было и взглянуть на бедняжку! Снежные хлопья падали на ее прекрасные, вьющиеся белокурые волосы, но она и не думала об этой красоте. Во всех окнах светились огоньки, по улицам пахло жареными гусями: был канун Нового года — вот об этом она думала.

Наконец она уселась в уголке, за выступом одного дома, съежилась и поджала под себя ножки, чтобы хоть немножко согреться. Но нет, стало еще холоднее, а домой она вернуться не смела, ведь она не продала ни одной спички, не выручила ни гроша — отец прибьет ее! Да и не теплее у них дома! Только что крыша над головой, а ветер так и гуляет по всему жилью, несмотря на то что все щели и дыры тщательно заткнуты соломой и тряпками. Ручонки ее совсем окоченели. Ах! Одна крошечная спичка могла бы согреть ее! Если бы только она смела взять из пачки хоть одну, чиркнуть ею о стену и погреть пальчики! Наконец она вытащила одну. Чирк! Как она зашипела и загорелась! Пламя было такое теплое, ясное, и, когда девочка прикрыла его от ветра горсточкой, ей показалось, что перед нею горит свечка. Странная это была свечка: девочке чудилось, будто она сидит перед большою железною печкой с блестящими медными ножками и дверцами. Как славно пылал в ней огонь, как тепло стало малютке! Она вытянула было и ножки, но… огонь погас. Печка исчезла, в руках девочки остался лишь обгорелый конец спички.

Вот она чиркнула другою; спичка загорелась, пламя ее упало прямо на стену, и стена стала вдруг прозрачною, как кисейная. Девочка увидела всю комнату, накрытый белоснежною скатертью и уставленный дорогим фарфором стол, а на нем жареного гуся, начиненного черносливом и яблоками. Что за запах шел от него! Лучше же всего было то, что гусь вдруг спрыгнул со стола и, как был с вилкою и ножом в спине, так и побежал вперевалку прямо к девочке. Тут спичка погасла, и перед девочкой опять стояла одна толстая холодная стена.

Она зажгла еще спичку и очутилась под великолепнейшею елкой, куда больше и наряднее, чем та, которую девочка видела в сочельник, заглянув в окошко дома одного богатого купца. Елка горела тысячами огоньков, а из зелени ветвей выглядывали на девочку пестрые картинки, какие она видывала раньше в окнах магазинов. Малютка протянула к елке обе ручонки, но спичка потухла, огоньки стали подниматься все выше и выше и превратились в ясные звездочки; одна из них вдруг покатилась по небу, оставляя за собою длинный огненный след.

— Вот кто-то умирает! — сказала малютка.

Покойная бабушка, единственное любившее ее существо в мире, говорила ей: «Падает звездочка — чья-нибудь душа идет к Богу».

Девочка чиркнула об стену новою спичкой; яркий свет озарил пространство, и перед малюткой стояла вся окруженная сиянием, такая ясная, блестящая и в то же время такая кроткая и ласковая, ее бабушка.

— Бабушка! — вскричала малютка. — Возьми меня с собой! Я знаю, что ты уйдешь, как только погаснет спичка, уйдешь, как теплая печка, чудесный жареный гусь и большая, славная елка!

И она поспешно чиркнула всем остатком спичек, которые были у нее в руках, — так ей хотелось удержать бабушку. И спички вспыхнули таким ярким пламенем, что стало светлее, чем днем. Никогда еще бабушка не была такою красивою, такою величественною! Она взяла девочку на руки, и они полетели вместе в сиянии и в блеске высоко-высоко, туда, где нет ни холода, ни голода, ни страха: к Богу!

В холодный утренний час в углу за домом по-прежнему сидела девочка с розовыми щечками и улыбкой на устах, но мертвая. Она замерзла в последний вечер старого года; новогоднее солнце осветило маленький труп. Девочка сидела со спичками; одна пачка почти совсем обгорела.

— Она хотела погреться, бедняжка! — говорили люди. Но никто и не знал, что она видела, в каком блеске вознеслась вместе с бабушкой к новогодним радостям на небо!

Морозило, шёл снег, на улице становилось всё темнее и темнее. Это было как раз в вечер под Новый Год. В этот-то холод и тьму по улицам пробиралась бедная девочка с непокрытою головой и босая. Она, правда, вышла из дома в туфлях, но куда они годились! Огромные-преогромные! Последней их носила мать девочки, и они слетели у малютки с ног, когда она перебегала через улицу, испугавшись двух мчавшихся мимо карет. Одной туфли она так и не нашла, другую же подхватил какой-то мальчишка и убежал с ней, говоря, что из неё выйдет отличная колыбель для его детей, когда они у него будут.

И вот, девочка побрела дальше босая; ножонки её совсем покраснели и посинели от холода. В стареньком передничке у неё лежало несколько пачек серных спичек; одну пачку она держала в руке. За целый день никто не купил у неё ни спички; она не выручила ни гроша. Голодная, иззябшая, шла она всё дальше, дальше… Жалко было и взглянуть на бедняжку! Снежные хлопья падали на её прекрасные, вьющиеся, белокурые волосы, но она и не думала об этой красоте. Во всех окнах светились огоньки, по улицам пахло жареными гусями; сегодня, ведь, был канун Нового года — вот об этом она думала.

Наконец, она уселась в уголке, за выступом одного дома, съёжилась и поджала под себя ножки, чтобы хоть немножко согреться. Но нет, стало ещё холоднее, а домой она вернуться не смела: она, ведь, не продала ни одной спички, не выручила ни гроша — отец прибьёт её! Да и не теплее у них дома! Только что крыша-то над головой, а то ветер так и гуляет по всему жилью, несмотря на то, что все щели и дыры тщательно заткнуты соломой и тряпками. Ручонки её совсем окоченели. Ах! одна крошечная спичка могла бы согреть её! Если бы только она смела взять из пачки хоть одну, чиркнуть ею о стену и погреть пальчики! Наконец, она вытащила одну. Чирк! Как она зашипела и загорелась! Пламя было такое тёплое, ясное, и когда девочка прикрыла его от ветра горсточкой, ей показалось, что перед нею горит свечка. Странная это была свечка: девочке чудилось, будто она сидит перед большою железною печкой с блестящими медными ножками и дверцами. Как славно пылал в ней огонь, как тепло стало малютке! Она вытянула было и ножки, но… огонь погас. Печка исчезла, в руках девочки остался лишь обгорелый конец спички.

Вот она чиркнула другою; спичка загорелась, пламя её упало прямо на стену, и стена стала вдруг прозрачною, как кисейная. Девочка увидела всю комнату, накрытый белоснежною скатертью и уставленный дорогим фарфором стол, а на нём жареного гуся, начинённого черносливом и яблоками. Что за запах шёл от него! Лучше же всего было то, что гусь вдруг спрыгнул со стола и, как был с вилкою и ножом в спине, так и побежал вперевалку прямо к девочке. Тут спичка погасла, и перед девочкой опять стояла одна толстая, холодная стена.

Она зажгла ещё спичку и очутилась под великолепнейшею ёлкой, куда больше и наряднее, чем та, которую девочка видела в сочельник, заглянув в окошко дома одного богатого купца. Ёлка горела тысячами огоньков, а из зелени ветвей выглядывали на девочку пёстрые картинки, какие она видывала раньше в окнах магазинов. Малютка протянула к ёлке обе ручонки, но спичка потухла, огоньки стали подыматься всё выше и выше, и превратились в ясные звёздочки; одна из них вдруг покатилась по небу, оставляя за собою длинный огненный след.

— Вот, кто-то умирает! — сказала малютка.

Покойная бабушка, единственное любившее её существо в мире, говорила ей: «Падает звёздочка — чья-нибудь душа идёт к Богу».

Девочка чиркнула об стену новою спичкой; яркий свет озарил пространство, и перед малюткой стояла вся окружённая сиянием, такая ясная, блестящая, и в то же время такая кроткая и ласковая, её бабушка.

— Бабушка! — вскричала малютка: — Возьми меня с собой! Я знаю, что ты уйдёшь, как только погаснет спичка, уйдёшь, как тёплая печка, чудесный жареный гусь и большая, славная ёлка!

И она поспешно чиркнула всем остатком спичек, которые были у неё в руках, — так ей хотелось удержать бабушку. И спички вспыхнули таким ярким пламенем, что стало светлее чем днём. Никогда ещё бабушка не была такою красивою, такою величественною! Она взяла девочку на руки, и они полетели вместе, в сиянии и в блеске, высоко-высоко, туда, где нет ни холода, ни голода, ни страха — к Богу!

В холодный утренний час, в углу за домом, по-прежнему сидела девочка с розовыми щёчками и улыбкой на устах, но мёртвая. Она замёрзла в последний вечер старого года; новогоднее солнце осветило маленький труп. Девочка сидела со спичками; одна пачка почти совсем обгорела.

— Она хотела погреться, бедняжка! — говорили люди.

Но никто и не знал, что́ она видела, в каком блеске вознеслась, вместе с бабушкой, к новогодним радостям на небо!

• Полный текст
• Дорожный товарищ
• Снежная королева
• Побратимы
• Бронзовый кабан (быль)
• Аисты
• Лён
• С крепостного вала
• Девочка со спичками
• Сон
• Ветер рассказывает о Вальдемаре До и его дочерях
• Истинная правда
• Колокол
• Примечания

Девочка со спичками

Как холодно было в этот вечер! Шел снег, и сумерки сгу­ща­лись. А вечер был послед­ний в году — канун Нового года. В эту холод­ную и тем­ную пору по ули­цам брела малень­кая нищая девочка с непо­кры­той голо­вой и босая. Правда, из дому она вышла обу­тая, но много ли было проку в огром­ных ста­рых туф­лях? Туфли эти прежде носила ее мать — вот какие они были боль­шие,- и девочка поте­ряла их сего­дня, когда бро­си­лась бежать через дорогу, испу­гав­шись двух карет, кото­рые мча­лись во весь опор. Одной туфли она так и не нашла, дру­гую ута­щил какой-то маль­чишка, заявив, что из нее вый­дет отлич­ная люлька для его буду­щих ребят.

Вот девочка и брела теперь боси­ком, и ножки ее покрас­нели и поси­нели от холода. В кар­мане ее ста­рень­кого перед­ника лежало несколько пачек сер­ных спи­чек, и одну пачку она дер­жала в руке. За весь этот день она не про­дала ни одной спички, и ей не подали ни гроша. Она брела голод­ная и про­дрог­шая и так изму­чи­лась, бедняжка!

Сне­жинки сади­лись на ее длин­ные бело­ку­рые локоны, кра­сиво рас­сы­пав­ши­еся по пле­чам, но она, право же, и не подо­зре­вала о том, что они кра­сивы. Изо всех окон лился свет, на улице вкусно пахло жаре­ным гусем — ведь был канун Нового года. Вот о чем она думала!

Нако­нец девочка нашла уго­лок за высту­пом дома. Тут она села и съе­жи­лась, под­жав под себя ножки. Но ей стало еще холод­нее, а вер­нуться домой она не смела: ей ведь не уда­лось про­дать ни одной спички, она не выру­чила ни гроша, а она знала, что за это отец при­бьет ее; к тому же, думала она, дома тоже холодно; они живут на чер­даке, где гуляет ветер, хотя самые боль­шие щели в сте­нах и заткнуты соло­мой и тряпками.

Ручонки ее совсем зако­че­нели. Ах, как бы их согрел ого­нек малень­кой спички! Если бы только она посмела выта­щить спичку, чирк­нуть ею о стену и погреть пальцы! Девочка робко вытя­нула одну спичку и… чирк! Как спичка вспых­нула, как ярко она заго­ре­лась! Девочка при­крыла ее рукой, и спичка стала гореть ров­ным свет­лым пла­ме­нем, точно кро­хот­ная свечечка.

Уди­ви­тель­ная свечка! Девочке почу­ди­лось, будто она сидит перед боль­шой желез­ной печью с бле­стя­щими мед­ными шари­ками и заслон­ками. Как славно пылает в ней огонь, каким теп­лом от него веет! Но что это? Девочка про­тя­нула ноги к огню, чтобы погреть их, — и вдруг… пламя погасло, печка исчезла, а в руке у девочки оста­лась обго­ре­лая спичка.

Она чирк­нула еще одной спич­кой, спичка заго­ре­лась, засве­ти­лась, и когда ее отблеск упал на стену, стена стала про­зрач­ной, как кисея. Девочка уви­дела перед собой ком­нату, а в пей стол, покры­тый бело­снеж­ной ска­тер­тью и устав­лен­ный доро­гим фар­фо­ром; на столе, рас­про­стра­няя чудес­ный аро­мат, сто­яло блюдо с жаре­ным гусем, начи­нен­ным чер­но­сли­вом и ябло­ками! И всего чудес­нее было то, что гусь вдруг спрыг­нул со стола и, как был, с вил­кой и ножом в спине, впе­ре­валку зако­вы­лял по полу. Он шел прямо к бед­ной девочке, но… спичка погасла, и перед бед­няж­кой снова встала непро­ни­ца­е­мая, холод­ная, сырая стена.

Девочка зажгла еще одну спичку. Теперь она сидела перед рос­кош­ной рож­де­ствен­ской елкой. Эта елка была гораздо выше и наряд­нее той, кото­рую девочка уви­дела в сочель­ник, подойдя к дому одного бога­того купца и загля­нув в окно. Тысячи све­чей горели на ее зеле­ных вет­ках, а раз­но­цвет­ные кар­тинки, какими укра­шают вит­рины мага­зи­нов, смот­рели на девочку. Малютка про­тя­нула к ним руки, но… спичка погасла. Огоньки стали ухо­дить все выше и выше и вскоре пре­вра­ти­лись в ясные звез­дочки. Одна из них пока­ти­лась по небу, оста­вив за собой длин­ный огнен­ный след.

“Кто-то умер”, — поду­мала девочка, потому что ее недавно умер­шая ста­рая бабушка, кото­рая одна во всем мире любила ее, не раз гово­рила ей: “Когда падет звез­дочка, чья-то душа отле­тает к Богу”.

Девочка снова чирк­нула о стену спич­кой и, когда все вокруг осве­ти­лось, уви­дела в этом сия­нии свою ста­рень­кую бабушку, такую тихую и про­свет­лен­ную, такую доб­рую и ласковую.

— Бабушка, — вос­клик­нула девочка, — возьми, возьми меня к себе! Я знаю, что ты уйдешь, когда погас­нет спичка, исчез­нешь, как теп­лая печка, как вкус­ный жаре­ный гусь и чудес­ная боль­шая елка!

И она тороп­ливо чирк­нула всеми спич­ками, остав­ши­мися в пачке, — вот как ей хоте­лось удер­жать бабушку! И спички вспых­нули так осле­пи­тельно, что стало свет­лее, чем днем. Бабушка при жизни нико­гда не была такой кра­си­вой, такой вели­ча­вой. Она взяла девочку на руки, и, оза­рен­ные све­том и радо­стью, обе они воз­нес­лись высоко-высоко — туда, где нет ни голода, ни холода, ни страха, — они воз­нес­лись к Богу.

Мороз­ным утром за высту­пом дома нашли девочку: на щеч­ках ее играл румя­нец, на губах — улыбка, но она была мертва; она замерзла в послед­ний вечер ста­рого года. Ново­год­нее солнце осве­тило мерт­вое тельце девочки со спич­ками; она сожгла почти целую пачку.

— Девочка хотела погреться, — гово­рили люди. И никто не знал, какие чудеса она видела, среди какой кра­соты они вме­сте с бабуш­кой встре­тили Ново­год­нее Счастье.

Ганс Христиан Андерсен

Девочка со спичками

Как холодно было в этот вечер! Шел снег, и сумерки сгущались. А вечер был последний в году — канун Нового года. В эту холодную и темную пору по улицам брела маленькая нищая девочка с непокрытой головой и босая. Правда, из дому она вышла обутая, но много ли было проку в огромных старых туфлях? Туфли эти прежде носила ее мать — вот какие они были большие,- и девочка потеряла их сегодня, когда бросилась бежать через дорогу, испугавшись двух карет, которые мчались во весь опор. Одной туфли она так и не нашла, другую утащил какой-то мальчишка, заявив, что из нее выйдет отличная люлька для его будущих ребят.

Вот девочка и брела теперь босиком, и ножки ее покраснели и посинели от холода. В кармане ее старенького передника лежало несколько пачек серных спичек, и одну пачку она держала в руке. За весь этот день она не продала ни одной спички, и ей не подали ни гроша. Она брела голодная и продрогшая и так измучилась, бедняжка!

Снежинки садились на ее длинные белокурые локоны, красиво рассыпавшиеся по плечам, но она, право же, и не подозревала о том, что они красивы. Изо всех окон лился свет, на улице вкусно пахло жареным гусем — ведь был канун Нового года. Вот о чем она думала!

Наконец девочка нашла уголок за выступом дома. Тут она села и съежилась, поджав под себя ножки. Но ей стало еще холоднее, а вернуться домой она не смела: ей ведь не удалось продать ни одной спички, она не выручила ни гроша, а она знала, что за это отец прибьет ее; к тому же, думала она, дома тоже холодно; они живут на чердаке, где гуляет ветер, хотя самые большие щели в стенах и заткнуты соломой и тряпками.

Ручонки ее совсем закоченели. Ах, как бы их согрел огонек маленькой спички! Если бы только она посмела вытащить спичку, чиркнуть ею о стену и погреть пальцы! Девочка робко вытянула одну спичку и… чирк! Как спичка вспыхнула, как ярко она загорелась! Девочка прикрыла ее рукой, и спичка стала гореть ровным светлым пламенем, точно крохотная свечечка.

Удивительная свечка! Девочке почудилось, будто она сидит перед большой железной печью с блестящими медными шариками и заслонками. Как славно пылает в ней огонь, каким теплом от него веет! Но что это? Девочка протянула ноги к огню, чтобы погреть их, — и вдруг… пламя погасло, печка исчезла, а в руке у девочки осталась обгорелая спичка.

Она чиркнула еще одной спичкой, спичка загорелась, засветилась, и когда ее отблеск упал на стену, стена стала прозрачной, как кисея. Девочка увидела перед собой комнату, а в пей стол, покрытый белоснежной скатертью и уставленный дорогим фарфором; на столе, распространяя чудесный аромат, стояло блюдо с жареным гусем, начиненным черносливом и яблоками! И всего чудеснее было то, что гусь вдруг спрыгнул со стола и, как был, с вилкой и ножом в спине, вперевалку заковылял по полу. Он шел прямо к бедной девочке, но… спичка погасла, и перед бедняжкой снова встала непроницаемая, холодная, сырая стена.

Девочка зажгла еще одну спичку. Теперь она сидела перед роскошной рождественской елкой. Эта елка была гораздо выше и наряднее той, которую девочка увидела в сочельник, подойдя к дому одного богатого купца и заглянув в окно. Тысячи свечей горели на ее зеленых ветках, а разноцветные картинки, какими украшают витрины магазинов, смотрели на девочку. Малютка протянула к ним руки, но… спичка погасла. Огоньки стали уходить все выше и выше и вскоре превратились в ясные звездочки. Одна из них покатилась по небу, оставив за собой длинный огненный след.

«Кто-то умер», — подумала девочка, потому что ее недавно умершая старая бабушка, которая одна во всем мире любила ее, не раз говорила ей: «Когда падет звездочка, чья-то душа отлетает к богу».

Девочка снова чиркнула о стену спичкой и, когда все вокруг осветилось, увидела в этом сиянии свою старенькую бабушку, такую тихую и просветленную, такую добрую и ласковую.

— Бабушка, — воскликнула девочка, — возьми, возьми меня к себе! Я знаю, что ты уйдешь, когда погаснет спичка, исчезнешь, как теплая печка, как вкусный жареный гусь и чудесная большая елка!

И она торопливо чиркнула всеми спичками, оставшимися в пачке, — вот как ей хотелось удержать бабушку! И спички вспыхнули так ослепительно, что стало светлее, чем днем. Бабушка при жизни никогда не была такой красивой, такой величавой. Она взяла девочку на руки, и, озаренные светом и радостью, обе они вознеслись высоко-высоко — туда, где нет ни голода, ни холода, ни страха, они вознеслись к богу.

Морозным утром за выступом дома нашли девочку: на щечках ее играл румянец, на губах — улыбка, но она была мертва; она замерзла в последний вечер старого года. Новогоднее солнце осветило мертвое тельце девочки со спичками; она сожгла почти целую пачку.

— Девочка хотела погреться, — говорили люди. И никто не знал, какие чудеса она видела, среди какой красоты они вместе с бабушкой встретили Новогоднее Счастье.

• Следующая сказка → Двенадцать месяцев (оригинальная версия)
• Предыдущая сказка → Ганс Христиан Андерсен — Аисты