Кто написал кентерберийские рассказы

The Canterbury Tales

A woodcut from William Caxton’s second edition of The Canterbury Tales printed in 1483
Author	Geoffrey Chaucer
Original title	Tales of Caunterbury
Country	England
Language	Middle English
Set in	Kingdom of England, 14th century
Publication date	c. 1400 (unfinished at Chaucer’s death)
Dewey Decimal	821.1
LC Class	PR1870 .A1
Text	The Canterbury Tales at Wikisource

The Canterbury Tales (Middle English: Tales of Caunterbury)^[2] is a collection of twenty-four stories that runs to over 17,000 lines written in Middle English by Geoffrey Chaucer between 1387 and 1400.^[3] It is widely regarded as Chaucer’s magnum opus. The tales (mostly written in verse, although some are in prose) are presented as part of a story-telling contest by a group of pilgrims as they travel together from London to Canterbury to visit the shrine of Saint Thomas Becket at Canterbury Cathedral. The prize for this contest is a free meal at the Tabard Inn at Southwark on their return.

It has been suggested that the greatest contribution of The Canterbury Tales to English literature was the popularisation of the English vernacular in mainstream literature, as opposed to French, Italian or Latin. English had, however, been used as a literary language centuries before Chaucer’s time, and several of Chaucer’s contemporaries—John Gower, William Langland, the Pearl Poet, and Julian of Norwich—also wrote major literary works in English. It is unclear to what extent Chaucer was seminal in this evolution of literary preference.

The Canterbury Tales is generally thought to have been incomplete at the end of Chaucer’s life. In the General Prologue, some 30 pilgrims are introduced. According to the Prologue, Chaucer’s intention was to write four stories from the perspective of each pilgrim, two each on the way to and from their ultimate destination, St. Thomas Becket’s shrine (making for a total of about 120 stories). Although perhaps incomplete, The Canterbury Tales is revered as one of the most important works in English literature.

Text

The question of whether The Canterbury Tales is a finished work has not been answered to date. There are 84 manuscripts and four incunabula (printed before 1500) editions^[4] of the work, which is more than for any other vernacular English literary text with the exception of The Prick of Conscience. This comparison should not be taken as evidence of the Tales’ popularity in the century after Chaucer’s death, because according to Derek Pearsal, it is unfair considering that The Prick of Conscience had all the benefit of the «preservation of a dogmatic religious subject-matter».^[5] Fifty-five of these manuscripts are thought to have been originally complete, while 28 are so fragmentary that it is difficult to ascertain whether they were copied individually or as part of a set.^[6] The Tales vary in both minor and major ways from manuscript to manuscript; many of the minor variations are due to copyists’ errors, while it is suggested that in other cases Chaucer both added to his work and revised it as it was being copied and possibly as it was being distributed.

Even the oldest surviving manuscripts of the Tales are not Chaucer’s originals. The very oldest is probably MS Peniarth 392 D (called «Hengwrt»), written by a scribe shortly after Chaucer’s death. Another famous example is the Ellesmere Manuscript, a manuscript handwritten by one person with illustrations by several illustrators; the tales are put in an order that many later editors have followed for centuries.^[7][8] The first version of The Canterbury Tales to be published in print was William Caxton’s 1476 edition. Only 10 copies of this edition are known to exist, including one held by the British Library and one held by the Folger Shakespeare Library.

In 2004, Linne Mooney claimed that she was able to identify the scrivener who worked for Chaucer as an Adam Pinkhurst. Mooney, then a professor at the University of Maine and a visiting fellow at Corpus Christi College, Cambridge, said she could match Pinkhurst’s oath in the Scriveners’ Common Paper to the handwriting in the Hengwrt manuscript, which she theorized might have been transcribed from Chaucer’s working copy.^[9][10] Although this identification has been generally accepted, some scholars have expressed doubts.^[11]

Order

There is no consensus as to whether or not a complete version of the Tales exists, and also no consensus regarding Chaucer’s intended order of the stories.^[12][13]

Textual and manuscript clues have been adduced to support the two most popular modern methods of ordering the tales. Some scholarly editions divide the Tales into ten «Fragments». The tales that make up a Fragment are closely related and contain internal indications of their order of presentation, usually with one character speaking to and then stepping aside for another character. However, between Fragments, the connection is less obvious. Consequently, there are several possible orders; the one most frequently seen in modern editions follows the numbering of the Fragments (ultimately based on the Ellesmere order).^[12] Victorians frequently used the nine «Groups», which was the order used by Walter William Skeat whose edition Chaucer: Complete Works was used by Oxford University Press for most of the twentieth century, but this order is currently seldom followed.^[12]

Fragment	Group	Tales
Fragment I	A	General Prologue The Knight’s Tale The Miller’s Tale The Reeve’s Tale The Cook’s Tale
Fragment II	B1	The Man of Law’s Tale
Fragment III	D	The Wife of Bath’s Tale The Friar’s Tale The Summoner’s Tale
Fragment IV	E	The Clerk’s Tale The Merchant’s Tale
Fragment V	F	The Squire’s Tale The Franklin’s Tale
Fragment VI	C	The Physician’s Tale The Pardoner’s Tale
Fragment VII	B2	The Shipman’s Tale The Prioress’s Tale Sir Thopas’ Tale The Tale of Melibee The Monk’s Tale The Nun’s Priest’s Tale
Fragment VIII	G	The Second Nun’s Tale The Canon’s Yeoman’s Tale
Fragment IX	H	The Manciple’s Tale
Fragment X	I	The Parson’s Tale

An alternative ordering (seen in the early 15th-century manuscript Harley MS. 7334) places Fragment VIII before VI. Fragments I and II almost always follow each other, just as VI and VII, IX and X do in the oldest manuscripts. Fragments IV and V, by contrast, vary in location from manuscript to manuscript.

Language

Chaucer mainly wrote in a London dialect of late Middle English, which has clear differences from Modern English. From philological research, some facts are known about the pronunciation of English during the time of Chaucer. Chaucer pronounced -e at the end of many words, so that care (except when followed by a vowel sound) was [ˈkaːrə], not as in Modern English. Other nowadays silent letters were also pronounced, so that the word knight was [kniçt], with both the k and the gh pronounced, not . In some cases, vowel letters in Middle English were pronounced very differently from Modern English, because the Great Vowel Shift had not yet happened. For instance, the long e in wepyng «weeping» was pronounced as [eː], as in modern German or Italian, not as . Below is an IPA transcription of the opening lines of The Merchant’s Prologue:

No manuscript exists in Chaucer’s own hand; all extant copies were made by scribes. Because the final -e sound was lost soon after Chaucer’s time, scribes did not accurately copy it, and this gave scholars the impression that Chaucer himself was inconsistent in using it.^[16] It has now been established, however, that -e was an important part of Chaucer’s grammar, and helped to distinguish singular adjectives from plural and subjunctive verbs from indicative.^[17]

Sources

No other work prior to Chaucer’s is known to have set a collection of tales within the framework of pilgrims on a pilgrimage. It is obvious, however, that Chaucer borrowed portions, sometimes very large portions, of his stories from earlier stories, and that his work was influenced by the general state of the literary world in which he lived. Storytelling was the main entertainment in England at the time, and storytelling contests had been around for hundreds of years. In 14th-century England, the English Pui was a group with an appointed leader who would judge the songs of the group. The winner received a crown and, as with the winner of The Canterbury Tales, a free dinner. It was common for pilgrims on a pilgrimage to have a chosen «master of ceremonies» to guide them and organise the journey.^[18] Harold Bloom suggests that the structure is mostly original, but inspired by the «pilgrim» figures of Dante and Virgil in The Divine Comedy.^[19] New research suggests that the General Prologue, in which the innkeeper and host Harry Bailey introduces each pilgrim, is a pastiche of the historical Harry Bailey’s surviving 1381 poll-tax account of Southwark’s inhabitants.^[20]

The Canterbury Tales contains more parallels to the Decameron, by Giovanni Boccaccio, than any other work. Like the Tales, the Decameron features a frame tale in which several different narrators tell a series of stories. In the Decameron, the characters have fled to the countryside to escape the Black Death. It ends with an apology by Boccaccio, much like Chaucer’s Retraction to the Tales. A quarter of the tales in The Canterbury Tales parallel a tale in the Decameron, although most of them have closer parallels in other stories. Some scholars thus find it unlikely that Chaucer had a copy of the work on hand, surmising instead that he may have merely read the Decameron at some point.^[21] Chaucer may have read the Decameron during his first diplomatic mission to Italy in 1372.^{[citation needed]} Chaucer used a wide variety of sources, but some, in particular, were used frequently over several tales, among them the Bible, Classical poetry by Ovid, and the works of contemporary Italian writers Petrarch and Dante. Chaucer was the first author to use the work of these last two.^{[citation needed]} Boethius’ Consolation of Philosophy appears in several tales, as do the works of John Gower, a friend of Chaucer’s. Chaucer also seems to have borrowed from numerous religious encyclopaedias and liturgical writings, such as John Bromyard’s Summa praedicantium, a preacher’s handbook, and Jerome’s Adversus Jovinianum.^[22] Many scholars say there is a good possibility Chaucer met Petrarch or Boccaccio.^{[23][24][25][26][27]}

Genre and structure

The Canterbury Tales is a collection of stories built around a frame tale, a common and already long established genre in this period. Chaucer’s Tales differs from most other story «collections» in this genre chiefly in its intense variation. Most story collections focused on a theme, usually a religious one. Even in the Decameron, storytellers are encouraged to stick to the theme decided on for the day. The idea of a pilgrimage to get such a diverse collection of people together for literary purposes was also unprecedented, though «the association of pilgrims and storytelling was a familiar one».^[28] Introducing a competition among the tales encourages the reader to compare the tales in all their variety, and allows Chaucer to showcase the breadth of his skill in different genres and literary forms.^[29]

While the structure of the Tales is largely linear, with one story following another, it is also much more than that. In the General Prologue, Chaucer describes not the tales to be told, but the people who will tell them, making it clear that structure will depend on the characters rather than a general theme or moral. This idea is reinforced when the Miller interrupts to tell his tale after the Knight has finished his. Having the Knight go first gives one the idea that all will tell their stories by class, with the Monk following the Knight. However, the Miller’s interruption makes it clear that this structure will be abandoned in favour of a free and open exchange of stories among all classes present. General themes and points of view arise as the characters tell their tales, which are responded to by other characters in their own tales, sometimes after a long lapse in which the theme has not been addressed.^[30]

Lastly, Chaucer does not pay much attention to the progress of the trip, to the time passing as the pilgrims travel, or to specific locations along the way to Canterbury. His writing of the story seems focused primarily on the stories being told, and not on the pilgrimage itself.^[31]

Style

The variety of Chaucer’s tales shows the breadth of his skill and his familiarity with many literary forms, linguistic styles, and rhetorical devices. Medieval schools of rhetoric at the time encouraged such diversity, dividing literature (as Virgil suggests) into high, middle, and low styles as measured by the density of rhetorical forms and vocabulary. Another popular method of division came from St. Augustine, who focused more on audience response and less on subject matter (a Virgilian concern). Augustine divided literature into «majestic persuades», «temperate pleases», and «subdued teaches». Writers were encouraged to write in a way that kept in mind the speaker, subject, audience, purpose, manner, and occasion. Chaucer moves freely between all of these styles, showing favouritism to none.^[32] He not only considers the readers of his work as an audience, but the other pilgrims within the story as well, creating a multi-layered rhetoric.^[33]

With this, Chaucer avoids targeting any specific audience or social class of readers, focusing instead on the characters of the story and writing their tales with a skill proportional to their social status and learning. However, even the lowest characters, such as the Miller, show surprising rhetorical ability, although their subject matter is more lowbrow. Vocabulary also plays an important part, as those of the higher classes refer to a woman as a «lady», while the lower classes use the word «wenche», with no exceptions. At times the same word will mean entirely different things between classes. The word «pitee», for example, is a noble concept to the upper classes, while in the Merchant’s Tale it refers to sexual intercourse. Again, however, tales such as the Nun’s Priest’s Tale show surprising skill with words among the lower classes of the group, while the Knight’s Tale is at times extremely simple.^[34]

Chaucer uses the same meter throughout almost all of his tales, with the exception of Sir Thopas and his prose tales. This is a line characterised by five stressed syllables, usually alternating with unstressed syllables to produce lines usually of ten syllables, but often eleven and occasionally nine; occasionally a caesura can be identified around the middle of a line. This metre was probably inspired by French and Italian forms. Chaucer’s meter would later develop into the heroic meter of the 15th and 16th centuries sometimes known as riding rhyme, and is an ancestor of iambic pentameter. Chaucer’s verse is usually also characterised by couplet rhyme, but he avoided allowing couplets to become too prominent in The Canterbury Tales, and four of the tales (the Man of Law’s, Clerk’s, Prioress’, and Second Nun’s) use rhyme royal.^[35][36]

Historical context and themes

In 1386, Chaucer became Controller of Customs and Justice of the Peace and, in 1389, Clerk of the King’s Works.^[37] It was during these years that Chaucer began working on The Canterbury Tales.

The end of the fourteenth century was a turbulent time in English history. The Catholic Church was in the midst of the Western Schism and, although it was still the only Christian authority in Western Europe, it was the subject of heavy controversy. Lollardy, an early English religious movement led by John Wycliffe, is mentioned in the Tales, which also mention a specific incident involving pardoners (sellers of indulgences, which were believed to relieve the temporal punishment due for sins that were already forgiven in the Sacrament of Confession) who nefariously claimed to be collecting for St. Mary Rouncesval hospital in England. The Canterbury Tales is among the first English literary works to mention paper, a relatively new invention that allowed dissemination of the written word never before seen in England. Political clashes, such as the 1381 Peasants’ Revolt and clashes ending in the deposing of King Richard II, further reveal the complex turmoil surrounding Chaucer in the time of the Tales’ writing. Many of his close friends were executed and he himself moved to Kent to get away from events in London.^[38]

While some readers look to interpret the characters of The Canterbury Tales as historical figures, other readers choose to interpret its significance in less literal terms. After analysis of Chaucer’s diction and historical context, his work appears to develop a critique of society during his lifetime. Within a number of his descriptions, his comments can appear complimentary in nature, but through clever language, the statements are ultimately critical of the pilgrim’s actions. It is unclear whether Chaucer would intend for the reader to link his characters with actual persons. Instead, it appears that Chaucer creates fictional characters to be general representations of people in such fields of work. With an understanding of medieval society, one can detect subtle satire at work.^[39]

Religion

The Tales reflect diverse views of the Church in Chaucer’s England. After the Black Death, many Europeans began to question the authority of the established Church. Some turned to lollardy, while others chose less extreme paths, starting new monastic orders or smaller movements exposing church corruption in the behaviour of the clergy, false church relics or abuse of indulgences.^[40] Several characters in the Tales are religious figures, and the very setting of the pilgrimage to Canterbury is religious (although the prologue comments ironically on its merely seasonal attractions), making religion a significant theme of the work.^[41]

Two characters, the Pardoner and the Summoner, whose roles apply the Church’s secular power, are both portrayed as deeply corrupt, greedy, and abusive. Pardoners in Chaucer’s day were those people from whom one bought Church «indulgences» for forgiveness of sins, who were guilty of abusing their office for their own gain. Chaucer’s Pardoner openly admits the corruption of his practice while hawking his wares.^[42] Summoners were Church officers who brought sinners to the Church court for possible excommunication and other penalties. Corrupt summoners would write false citations and frighten people into bribing them to protect their interests. Chaucer’s Summoner is portrayed as guilty of the very kinds of sins for which he is threatening to bring others to court, and is hinted as having a corrupt relationship with the Pardoner.^[43] In The Friar’s Tale, one of the characters is a summoner who is shown to be working on the side of the devil, not God.^[44]

Churchmen of various kinds are represented by the Monk, the Prioress, the Nun’s Priest, and the Second Nun. Monastic orders, which originated from a desire to follow an ascetic lifestyle separated from the world, had by Chaucer’s time become increasingly entangled in worldly matters. Monasteries frequently controlled huge tracts of land on which they made significant sums of money, while peasants worked in their employ.^[45] The Second Nun is an example of what a Nun was expected to be: her tale is about a woman whose chaste example brings people into the church. The Monk and the Prioress, on the other hand, while not as corrupt as the Summoner or Pardoner, fall far short of the ideal for their orders. Both are expensively dressed, show signs of lives of luxury and flirtatiousness and show a lack of spiritual depth.^[46] The Prioress’s Tale is an account of Jews murdering a deeply pious and innocent Christian boy, a blood libel against Jews that became a part of English literary tradition.^[47] The story did not originate in the works of Chaucer and was well known in the 14th century.^[48]

Pilgrimage was a very prominent feature of medieval society. The ultimate pilgrimage destination was Jerusalem,^[49] but within England Canterbury was a popular destination. Pilgrims would journey to cathedrals that preserved relics of saints, believing that such relics held miraculous powers. Saint Thomas Becket, Archbishop of Canterbury, had been murdered in Canterbury Cathedral by knights of Henry II during a disagreement between Church and Crown. Miracle stories connected to his remains sprang up soon after his death, and the cathedral became a popular pilgrimage destination.^[50] The pilgrimage in the work ties all of the stories together and may be considered a representation of Christians’ striving for heaven, despite weaknesses, disagreement, and diversity of opinion.^[51]

Social class and convention

The upper class or nobility, represented chiefly by the Knight and his Squire, was in Chaucer’s time steeped in a culture of chivalry and courtliness. Nobles were expected to be powerful warriors who could be ruthless on the battlefield yet mannerly in the King’s Court and Christian in their actions.^[52] Knights were expected to form a strong social bond with the men who fought alongside them, but an even stronger bond with a woman whom they idealised to strengthen their fighting ability.^[53] Though the aim of chivalry was to noble action, its conflicting values often degenerated into violence. Church leaders frequently tried to place restrictions on jousts and tournaments, which at times ended in the death of the loser. The Knight’s Tale shows how the brotherly love of two fellow knights turns into a deadly feud at the sight of a woman whom both idealise. To win her, both are willing to fight to the death. Chivalry was on the decline in Chaucer’s day, and it is possible that The Knight’s Tale was intended to show its flaws, although this is disputed.^[54] Chaucer himself had fought in the Hundred Years’ War under Edward III, who heavily emphasised chivalry during his reign.^[55] Two tales, Sir Topas and The Tale of Melibee, are told by Chaucer himself, who is travelling with the pilgrims in his own story. Both tales seem to focus on the ill-effects of chivalry—the first making fun of chivalric rules and the second warning against violence.^[56]

The Tales constantly reflect the conflict between classes. For example, the division of the three estates: the characters are all divided into three distinct classes, the classes being «those who pray» (the clergy), «those who fight» (the nobility), and «those who work» (the commoners and peasantry).^[57] Most of the tales are interlinked by common themes, and some «quit» (reply to or retaliate against) other tales. Convention is followed when the Knight begins the game with a tale, as he represents the highest social class in the group. But when he is followed by the Miller, who represents a lower class, it sets the stage for the Tales to reflect both a respect for and a disregard for upper class rules. Helen Cooper, as well as Mikhail Bakhtin and Derek Brewer, call this opposition «the ordered and the grotesque, Lent and Carnival, officially approved culture and its riotous, and high-spirited underside.»^[58] Several works of the time contained the same opposition.^[58]

Relativism versus realism

Chaucer’s characters each express different—sometimes vastly different—views of reality, creating an atmosphere of testing, empathy, and relativism.^[32] As Helen Cooper says, «Different genres give different readings of the world: the fabliau scarcely notices the operations of God, the saint’s life focuses on those at the expense of physical reality, tracts and sermons insist on prudential or orthodox morality, romances privilege human emotion.» The sheer number of varying persons and stories renders the Tales as a set unable to arrive at any definite truth or reality.^[59]

Liminality

The concept of liminality figures prominently within The Canterbury Tales.^[32] A liminal space, which can be both geographical as well as metaphorical or spiritual, is the transitional or transformational space between a «real» (secure, known, limited) world and an unknown or imaginary space of both risk and possibility.^[60] The notion of a pilgrimage is itself a liminal experience, because it centres on travel between destinations and because pilgrims undertake it hoping to become more holy in the process. Thus, the structure of The Canterbury Tales itself is liminal; it not only covers the distance between London and Canterbury, but the majority of the tales refer to places entirely outside the geography of the pilgrimage. Jean Jost summarises the function of liminality in The Canterbury Tales,

Both appropriately and ironically in this raucous and subversive liminal space, a ragtag assembly gather together and tell their equally unconventional tales. In this unruly place, the rules of tale telling are established, themselves to be both disordered and broken; here the tales of game and earnest, solas and sentence, will be set and interrupted. Here the sacred and profane adventure begins, but does not end. Here, the condition of peril is as prominent as that of protection. The act of pilgrimaging itself consists of moving from one urban space, through liminal rural space, to the next urban space with an ever fluctuating series of events and narratives punctuating those spaces. The goal of pilgrimage may well be a religious or spiritual space at its conclusion, and reflect a psychological progression of the spirit, in yet another kind of emotional space.^[61]

Liminality is also evident in the individual tales. An obvious instance of this is The Friar’s Tale in which the yeoman devil is a liminal figure because of his transitory nature and function; it is his purpose to issue souls from their current existence to hell, an entirely different one.^[62] The Franklin’s Tale is a Breton Lai tale, which takes the tale into a liminal space by invoking not only the interaction of the supernatural and the mortal, but also the relation between the present and the imagined past.^[63]

Reception

While Chaucer clearly states the addressees of many of his poems (the Book of the Duchess is believed to have been written for John of Gaunt on the occasion of his wife’s death in 1368), the intended audience of The Canterbury Tales is more difficult to determine. Chaucer was a courtier, leading some to believe that he was mainly a court poet who wrote exclusively for the nobility. He is referred to as a noble translator and poet by Eustache Deschamps and by his contemporary John Gower. It has been suggested that the poem was intended to be read aloud, which is probable as this was a common activity at the time. However, it also seems to have been intended for private reading, since Chaucer frequently refers to himself as the writer, rather than the speaker, of the work. Determining the intended audience directly from the text is even more difficult, since the audience is part of the story. This makes it difficult to tell when Chaucer is writing to the fictional pilgrim audience or the actual reader.^[64]

Chaucer’s works may have been distributed in some form during his lifetime in part or in whole. Scholars speculate that manuscripts were circulated among his friends, but likely remained unknown to most people until after his death. However, the speed with which copyists strove to write complete versions of his tale in manuscript form shows that Chaucer was a famous and respected poet in his own day. The Hengwrt and Ellesmere manuscripts are examples of the care taken to distribute the work. More manuscript copies of the poem exist than for any other poem of its day except The Prick of Conscience, causing some scholars to give it the medieval equivalent of bestseller status. Even the most elegant of the illustrated manuscripts, however, is not nearly as highly decorated as the work of authors of more respectable works such as John Lydgate’s religious and historical literature.^[65]

15th century

John Lydgate and Thomas Occleve were among the first critics of Chaucer’s Tales, praising the poet as the greatest English poet of all time and the first to show what the language was truly capable of poetically. This sentiment was universally agreed upon by later critics into the mid-15th century. Glosses included in The Canterbury Tales manuscripts of the time praised him highly for his skill with «sentence» and rhetoric, the two pillars by which medieval critics judged poetry. The most respected of the tales was at this time the Knight’s, as it was full of both.^[66]

Literary additions and supplements

The incompleteness of the Tales led several medieval authors to write additions and supplements to the tales to make them more complete. Some of the oldest existing manuscripts of the tales include new or modified tales, showing that even early on, such additions were being created. These emendations included various expansions of the Cook’s Tale, which Chaucer never finished, The Plowman’s Tale, The Tale of Gamelyn, the Siege of Thebes, and the Tale of Beryn.^[67]

The Tale of Beryn, written by an anonymous author in the 15th century, is preceded by a lengthy prologue in which the pilgrims arrive at Canterbury and their activities there are described. While the rest of the pilgrims disperse throughout the town, the Pardoner seeks the affections of Kate the barmaid, but faces problems dealing with the man in her life and the innkeeper Harry Bailey. As the pilgrims turn back home, the Merchant restarts the storytelling with Tale of Beryn. In this tale, a young man named Beryn travels from Rome to Egypt to seek his fortune only to be cheated by other businessmen there. He is then aided by a local man in getting his revenge. The tale comes from the French tale Bérinus and exists in a single early manuscript of the tales, although it was printed along with the tales in a 1721 edition by John Urry.^[68]

John Lydgate wrote The Siege of Thebes in about 1420. Like the Tale of Beryn, it is preceded by a prologue in which the pilgrims arrive in Canterbury. Lydgate places himself among the pilgrims as one of them and describes how he was a part of Chaucer’s trip and heard the stories. He characterises himself as a monk and tells a long story about the history of Thebes before the events of the Knight’s Tale. John Lydgate’s tale was popular early on and exists in old manuscripts both on its own and as part of the Tales. It was first printed as early as 1561 by John Stow, and several editions for centuries after followed suit.^[69]

There are actually two versions of The Plowman’s Tale, both of which are influenced by the story Piers Plowman, a work written during Chaucer’s lifetime. Chaucer describes a Plowman in the General Prologue of his tales, but never gives him his own tale. One tale, written by Thomas Occleve, describes the miracle of the Virgin and the Sleeveless Garment. Another tale features a pelican and a griffin debating church corruption, with the pelican taking a position of protest akin to John Wycliffe’s ideas.^[70]

The Tale of Gamelyn was included in an early manuscript version of the tales, Harley 7334, which is notorious for being one of the lower-quality early manuscripts in terms of editor error and alteration. It is now widely rejected by scholars as an authentic Chaucerian tale, although some scholars think he may have intended to rewrite the story as a tale for the Yeoman. Dates for its authorship vary from 1340 to 1370.^[71]

Later adaptations and homages

Books

• The most well-known work of the 18th century writer Harriet Lee was called The Canterbury Tales, and consists of twelve stories, related by travellers thrown together by untoward accident. In turn, Lee’s version had a profound influence on Lord Byron.
• Henry Dudeney’s 1907 book The Canterbury Puzzles contains a part reputedly lost from what modern readers know as Chaucer’s tales.
• Historical-mystery novelist P.C. Doherty wrote a series of novels based on The Canterbury Tales, making use of both the story frame and Chaucer’s characters.
• Science-fiction writer Dan Simmons wrote his Hugo Award winning 1989 novel Hyperion based on an extra-planetary group of pilgrims.
• Evolutionary biologist Richard Dawkins used The Canterbury Tales as a structure for his 2004 non-fiction book about evolution titled The Ancestor’s Tale: A Pilgrimage to the Dawn of Evolution. His animal pilgrims are on their way to find the common ancestor, each telling a tale about evolution.
• Canadian author Angie Abdou translates The Canterbury Tales to a cross section of people, all snow-sports enthusiasts but from different social backgrounds, converging on a remote back-country ski cabin in British Columbia in the 2011 novel The Canterbury Trail.
• British poet and performer Patience Agbabi is one of fourteen authors who worked together to tell the stories and experiences of refugees, detainees, and asylum seekers in a book titled Refugee Tales. The collaborative efforts of the writers and displaced people create stories modeled after Chaucer’s tale of journey in The Canterbury Tales. This project is rooted in the efforts of the Gatwick Detainees Welfare Group, a non-partisan advocacy group for detained people.

Stage adaptations

• The Two Noble Kinsmen, by William Shakespeare and John Fletcher, a retelling of «The Knight’s Tale», was first performed in 1613 or 1614 and published in 1634.
• In 1961, Erik Chisholm completed his opera, The Canterbury Tales. The opera is in three acts: The Wyf of Bath’s Tale, The Pardoner’s Tale and The Nun’s Priest’s Tale.
• Nevill Coghill’s modern English version formed the basis of a musical version that was first staged in 1964.

Film and television

• A Canterbury Tale, a 1944 film, jointly written and directed by Michael Powell and Emeric Pressburger, is loosely based on the narrative frame of Chaucer’s tales. The movie opens with a group of medieval pilgrims journeying through the Kentish countryside as a narrator speaks the opening lines of the General Prologue. The scene then makes a now-famous transition to the time of World War II. From that point on, the film follows a group of strangers, each with their own story and in need of some kind of redemption, who are making their way to Canterbury together. The film’s main story takes place in an imaginary town in Kent and ends with the main characters arriving at Canterbury Cathedral, bells pealing and Chaucer’s words again resounding. A Canterbury Tale is recognised as one of the Powell-Pressburger team’s most poetic and artful films. It was produced as wartime propaganda, using Chaucer’s poetry, referring to the famous pilgrimage, and offering photography of Kent to remind the public of what made Britain worth fighting for. In one scene, a local historian lectures an audience of British soldiers about the pilgrims of Chaucer’s time and the vibrant history of England.^[72]
• Pier Paolo Pasolini’s 1972 film The Canterbury Tales features several of the tales, some of which cohere to the original tale and others which are embellished. «The Cook’s Tale», for instance, which is incomplete in the original version, is expanded into a full story, and «The Friar’s Tale» extends the scene in which the Summoner is dragged down to hell. The film includes these two tales as well as «The Miller’s Tale», «The Summoner’s Tale», «The Wife of Bath’s Tale», and «The Merchant’s Tale».^[73] «The Tale of Sir Topas» was also filmed and dubbed; however, it was later removed by Pasolini, and is now considered lost.
• Alan Plater retold the stories in a series of plays for BBC2 in 1975: Trinity Tales.
• On 26 April 1986, American radio personality Garrison Keillor opened «The News from Lake Wobegon» portion of the first live TV broadcast of his A Prairie Home Companion radio show with a reading of the original Middle English text of the General Prologue. He commented, «Although those words were written more than 600 years ago, they still describe spring.»
• The 2001 film A Knight’s Tale, starring Heath Ledger, takes its title from Chaucer’s «The Knight’s Tale» and features Chaucer as a character.
• In 2003, the BBC again featured modern re-tellings of selected tales in their six-episode series Canterbury Tales.^[74]

Music

• British Psychedelic rock band Procol Harum’s 1967 hit «A Whiter Shade of Pale» is often assumed to be referencing the Canterbury Tales through the line, «as the miller told his tale.» However, lyricist Keith Reid has denied this, saying he had never read Chaucer when he wrote the line.^[75]
• The title of Sting’s 1993 album Ten Summoner’s Tales alludes to «The Summoner’s Tale» and to Sting’s birth name, Gordon Sumner.^[76]

• 

  The Knight

• 

  The Squire

• 

  Oswald The Reeve

• 

  Robin The Miller

• 

  Roger The Cook

• 

  Alison The Wife of Bath

• 

  The Franklin

• 

  The Shipman

• 

  The Manciple

• 

  The Merchant

• 

  The Clerk of Oxford

• 

  The Sergeant of Law

• 

  The Physician

• 

  The Parson

• 

  The Monk

• 

  Madame Eglantine The Prioress

• 

  The Second Nun

• 

  The Nun’s Priest

• 

  Hubert The Friar

• 

  The Summoner

• 

  The Pardoner

• 

  The Canon Yeoman

• 

  Geoffrey Chaucer

See also

•  Novels portal

References

Bibliography

• Bisson, Lillian M. (1998). Chaucer and the late medieval world. New York: St. Martin’s Press. ISBN 978-0-312-10667-6.
• Cooper, Helen (1996). The Canterbury tales. Oxford guides to Chaucer (2 ed.). Oxford: Oxford University Press. ISBN 978-0-19-871155-1.
• Pearsall, Derek Albert (1985). The Canterbury tales. Unwin critical library. London: G. Allen & Unwin. ISBN 978-0-04-800021-7.
• Scattered among the nations: documents affecting Jewish history, 49 to 1975. Alexis P. Rubin (ed.). Toronto, ON: Wall & Emerson. 1993. ISBN 978-1-895131-10-9.{{cite book}}: CS1 maint: others (link)

Further reading

• Collette, Carolyn P. (2001). Species, phantasms, and images: vision and medieval psychology in The Canterbury tales. Ann Arbor: University of Michigan Press. doi:10.3998/mpub.16499. ISBN 978-0-472-11161-9.
• Kolve, V.A.; Olson, Glending (2005). The Canterbury tales: fifteen tales and the general prologue: authoritative text, sources and backgrounds, criticism. A Norton critical edition (2 ed.). New York: W.W. Norton. ISBN 978-0-393-92587-6.
• Sobecki, Sebastian (2017). «A Southwark Tale: Gower, the 1381 Poll Tax, and Chaucer’s The Canterbury Tales» (PDF). Speculum. 92 (3): 630–60. doi:10.1086/692620. S2CID 159994357.
• Thompson, N.S. (1996). Chaucer, Boccaccio, and the debate of love: a comparative study of the Decameron and the Canterbury tales. Oxford: Clarendon Press. ISBN 978-0-19-812378-1.
• Spark Notes: The Canterbury Tales. New York: Spark Publishing. 2014.
• No Fair: The Canterbury Tales. New York: Spark Publishing. 2009.
• Dogan, Sandeur (2013). «The Three Estates Model: Represented and Satirised in Chaucer’s General Prologue to The Canterbury Tales». Journal of History, Culture & Art Research / Tarih Kültür ve Sanat Arastirmalari Dergisi. June 2013, Vol. 2 Issue 2, pp. 49–56.
• Nicholls, Jonathan. «Review: Chaucer’s Narrators by David Lawton,» The Modern Language Review,2017.
• Pugh, Tison. «Gender, Vulgarity, and the Phantom Debates of Chaucer’s Merchant’s Tale,» Studies in Philology, Vol. 114 Issue 3, 473–96, 2017.

External links

General

• Texts and translations at Harvard University
• The Canterbury Tales Project: publishing transcripts, images, collations and analysis of all surviving 15th-century copies
• The Canterbury Tales at the Bibliotheca Augustana
• The Canterbury Tales public domain audiobook at LibriVox

Online texts

• The Canterbury Tales and Other Poems at Project Gutenberg
• Ecker, Ronald L.; Crook, Eugene Joseph (1993). The Canterbury Tales: A Complete Translation into Modern English. Palatka, FL: Hodge & Braddock. ISBN 978-0-9636512-3-5.

Facsimiles

• The Hengwrt Manuscript: the oldest manuscript copy
• MS 1084/2 Canterbury tales at OPenn
• Ellesmere Chaucer
• British Library, Harley MS 7334
• British Library, Harley MS 1758
• Caxton’s Chaucer: scans of William Caxton’s two editions of Chaucer’s Canterbury Tales

The Canterbury Tales

A woodcut from William Caxton’s second edition of The Canterbury Tales printed in 1483
Author	Geoffrey Chaucer
Original title	Tales of Caunterbury
Country	England
Language	Middle English
Set in	Kingdom of England, 14th century
Publication date	c. 1400 (unfinished at Chaucer’s death)
Dewey Decimal	821.1
LC Class	PR1870 .A1
Text	The Canterbury Tales at Wikisource

The Canterbury Tales (Middle English: Tales of Caunterbury)^[2] is a collection of twenty-four stories that runs to over 17,000 lines written in Middle English by Geoffrey Chaucer between 1387 and 1400.^[3] It is widely regarded as Chaucer’s magnum opus. The tales (mostly written in verse, although some are in prose) are presented as part of a story-telling contest by a group of pilgrims as they travel together from London to Canterbury to visit the shrine of Saint Thomas Becket at Canterbury Cathedral. The prize for this contest is a free meal at the Tabard Inn at Southwark on their return.

It has been suggested that the greatest contribution of The Canterbury Tales to English literature was the popularisation of the English vernacular in mainstream literature, as opposed to French, Italian or Latin. English had, however, been used as a literary language centuries before Chaucer’s time, and several of Chaucer’s contemporaries—John Gower, William Langland, the Pearl Poet, and Julian of Norwich—also wrote major literary works in English. It is unclear to what extent Chaucer was seminal in this evolution of literary preference.

The Canterbury Tales is generally thought to have been incomplete at the end of Chaucer’s life. In the General Prologue, some 30 pilgrims are introduced. According to the Prologue, Chaucer’s intention was to write four stories from the perspective of each pilgrim, two each on the way to and from their ultimate destination, St. Thomas Becket’s shrine (making for a total of about 120 stories). Although perhaps incomplete, The Canterbury Tales is revered as one of the most important works in English literature.

Text

The question of whether The Canterbury Tales is a finished work has not been answered to date. There are 84 manuscripts and four incunabula (printed before 1500) editions^[4] of the work, which is more than for any other vernacular English literary text with the exception of The Prick of Conscience. This comparison should not be taken as evidence of the Tales’ popularity in the century after Chaucer’s death, because according to Derek Pearsal, it is unfair considering that The Prick of Conscience had all the benefit of the «preservation of a dogmatic religious subject-matter».^[5] Fifty-five of these manuscripts are thought to have been originally complete, while 28 are so fragmentary that it is difficult to ascertain whether they were copied individually or as part of a set.^[6] The Tales vary in both minor and major ways from manuscript to manuscript; many of the minor variations are due to copyists’ errors, while it is suggested that in other cases Chaucer both added to his work and revised it as it was being copied and possibly as it was being distributed.

Even the oldest surviving manuscripts of the Tales are not Chaucer’s originals. The very oldest is probably MS Peniarth 392 D (called «Hengwrt»), written by a scribe shortly after Chaucer’s death. Another famous example is the Ellesmere Manuscript, a manuscript handwritten by one person with illustrations by several illustrators; the tales are put in an order that many later editors have followed for centuries.^[7][8] The first version of The Canterbury Tales to be published in print was William Caxton’s 1476 edition. Only 10 copies of this edition are known to exist, including one held by the British Library and one held by the Folger Shakespeare Library.

In 2004, Linne Mooney claimed that she was able to identify the scrivener who worked for Chaucer as an Adam Pinkhurst. Mooney, then a professor at the University of Maine and a visiting fellow at Corpus Christi College, Cambridge, said she could match Pinkhurst’s oath in the Scriveners’ Common Paper to the handwriting in the Hengwrt manuscript, which she theorized might have been transcribed from Chaucer’s working copy.^[9][10] Although this identification has been generally accepted, some scholars have expressed doubts.^[11]

Order

There is no consensus as to whether or not a complete version of the Tales exists, and also no consensus regarding Chaucer’s intended order of the stories.^[12][13]

Textual and manuscript clues have been adduced to support the two most popular modern methods of ordering the tales. Some scholarly editions divide the Tales into ten «Fragments». The tales that make up a Fragment are closely related and contain internal indications of their order of presentation, usually with one character speaking to and then stepping aside for another character. However, between Fragments, the connection is less obvious. Consequently, there are several possible orders; the one most frequently seen in modern editions follows the numbering of the Fragments (ultimately based on the Ellesmere order).^[12] Victorians frequently used the nine «Groups», which was the order used by Walter William Skeat whose edition Chaucer: Complete Works was used by Oxford University Press for most of the twentieth century, but this order is currently seldom followed.^[12]

Fragment	Group	Tales
Fragment I	A	General Prologue The Knight’s Tale The Miller’s Tale The Reeve’s Tale The Cook’s Tale
Fragment II	B1	The Man of Law’s Tale
Fragment III	D	The Wife of Bath’s Tale The Friar’s Tale The Summoner’s Tale
Fragment IV	E	The Clerk’s Tale The Merchant’s Tale
Fragment V	F	The Squire’s Tale The Franklin’s Tale
Fragment VI	C	The Physician’s Tale The Pardoner’s Tale
Fragment VII	B2	The Shipman’s Tale The Prioress’s Tale Sir Thopas’ Tale The Tale of Melibee The Monk’s Tale The Nun’s Priest’s Tale
Fragment VIII	G	The Second Nun’s Tale The Canon’s Yeoman’s Tale
Fragment IX	H	The Manciple’s Tale
Fragment X	I	The Parson’s Tale

An alternative ordering (seen in the early 15th-century manuscript Harley MS. 7334) places Fragment VIII before VI. Fragments I and II almost always follow each other, just as VI and VII, IX and X do in the oldest manuscripts. Fragments IV and V, by contrast, vary in location from manuscript to manuscript.

Language

Chaucer mainly wrote in a London dialect of late Middle English, which has clear differences from Modern English. From philological research, some facts are known about the pronunciation of English during the time of Chaucer. Chaucer pronounced -e at the end of many words, so that care (except when followed by a vowel sound) was [ˈkaːrə], not as in Modern English. Other nowadays silent letters were also pronounced, so that the word knight was [kniçt], with both the k and the gh pronounced, not . In some cases, vowel letters in Middle English were pronounced very differently from Modern English, because the Great Vowel Shift had not yet happened. For instance, the long e in wepyng «weeping» was pronounced as [eː], as in modern German or Italian, not as . Below is an IPA transcription of the opening lines of The Merchant’s Prologue:

No manuscript exists in Chaucer’s own hand; all extant copies were made by scribes. Because the final -e sound was lost soon after Chaucer’s time, scribes did not accurately copy it, and this gave scholars the impression that Chaucer himself was inconsistent in using it.^[16] It has now been established, however, that -e was an important part of Chaucer’s grammar, and helped to distinguish singular adjectives from plural and subjunctive verbs from indicative.^[17]

Sources

No other work prior to Chaucer’s is known to have set a collection of tales within the framework of pilgrims on a pilgrimage. It is obvious, however, that Chaucer borrowed portions, sometimes very large portions, of his stories from earlier stories, and that his work was influenced by the general state of the literary world in which he lived. Storytelling was the main entertainment in England at the time, and storytelling contests had been around for hundreds of years. In 14th-century England, the English Pui was a group with an appointed leader who would judge the songs of the group. The winner received a crown and, as with the winner of The Canterbury Tales, a free dinner. It was common for pilgrims on a pilgrimage to have a chosen «master of ceremonies» to guide them and organise the journey.^[18] Harold Bloom suggests that the structure is mostly original, but inspired by the «pilgrim» figures of Dante and Virgil in The Divine Comedy.^[19] New research suggests that the General Prologue, in which the innkeeper and host Harry Bailey introduces each pilgrim, is a pastiche of the historical Harry Bailey’s surviving 1381 poll-tax account of Southwark’s inhabitants.^[20]

The Canterbury Tales contains more parallels to the Decameron, by Giovanni Boccaccio, than any other work. Like the Tales, the Decameron features a frame tale in which several different narrators tell a series of stories. In the Decameron, the characters have fled to the countryside to escape the Black Death. It ends with an apology by Boccaccio, much like Chaucer’s Retraction to the Tales. A quarter of the tales in The Canterbury Tales parallel a tale in the Decameron, although most of them have closer parallels in other stories. Some scholars thus find it unlikely that Chaucer had a copy of the work on hand, surmising instead that he may have merely read the Decameron at some point.^[21] Chaucer may have read the Decameron during his first diplomatic mission to Italy in 1372.^{[citation needed]} Chaucer used a wide variety of sources, but some, in particular, were used frequently over several tales, among them the Bible, Classical poetry by Ovid, and the works of contemporary Italian writers Petrarch and Dante. Chaucer was the first author to use the work of these last two.^{[citation needed]} Boethius’ Consolation of Philosophy appears in several tales, as do the works of John Gower, a friend of Chaucer’s. Chaucer also seems to have borrowed from numerous religious encyclopaedias and liturgical writings, such as John Bromyard’s Summa praedicantium, a preacher’s handbook, and Jerome’s Adversus Jovinianum.^[22] Many scholars say there is a good possibility Chaucer met Petrarch or Boccaccio.^{[23][24][25][26][27]}

Genre and structure

The Canterbury Tales is a collection of stories built around a frame tale, a common and already long established genre in this period. Chaucer’s Tales differs from most other story «collections» in this genre chiefly in its intense variation. Most story collections focused on a theme, usually a religious one. Even in the Decameron, storytellers are encouraged to stick to the theme decided on for the day. The idea of a pilgrimage to get such a diverse collection of people together for literary purposes was also unprecedented, though «the association of pilgrims and storytelling was a familiar one».^[28] Introducing a competition among the tales encourages the reader to compare the tales in all their variety, and allows Chaucer to showcase the breadth of his skill in different genres and literary forms.^[29]

While the structure of the Tales is largely linear, with one story following another, it is also much more than that. In the General Prologue, Chaucer describes not the tales to be told, but the people who will tell them, making it clear that structure will depend on the characters rather than a general theme or moral. This idea is reinforced when the Miller interrupts to tell his tale after the Knight has finished his. Having the Knight go first gives one the idea that all will tell their stories by class, with the Monk following the Knight. However, the Miller’s interruption makes it clear that this structure will be abandoned in favour of a free and open exchange of stories among all classes present. General themes and points of view arise as the characters tell their tales, which are responded to by other characters in their own tales, sometimes after a long lapse in which the theme has not been addressed.^[30]

Lastly, Chaucer does not pay much attention to the progress of the trip, to the time passing as the pilgrims travel, or to specific locations along the way to Canterbury. His writing of the story seems focused primarily on the stories being told, and not on the pilgrimage itself.^[31]

Style

The variety of Chaucer’s tales shows the breadth of his skill and his familiarity with many literary forms, linguistic styles, and rhetorical devices. Medieval schools of rhetoric at the time encouraged such diversity, dividing literature (as Virgil suggests) into high, middle, and low styles as measured by the density of rhetorical forms and vocabulary. Another popular method of division came from St. Augustine, who focused more on audience response and less on subject matter (a Virgilian concern). Augustine divided literature into «majestic persuades», «temperate pleases», and «subdued teaches». Writers were encouraged to write in a way that kept in mind the speaker, subject, audience, purpose, manner, and occasion. Chaucer moves freely between all of these styles, showing favouritism to none.^[32] He not only considers the readers of his work as an audience, but the other pilgrims within the story as well, creating a multi-layered rhetoric.^[33]

With this, Chaucer avoids targeting any specific audience or social class of readers, focusing instead on the characters of the story and writing their tales with a skill proportional to their social status and learning. However, even the lowest characters, such as the Miller, show surprising rhetorical ability, although their subject matter is more lowbrow. Vocabulary also plays an important part, as those of the higher classes refer to a woman as a «lady», while the lower classes use the word «wenche», with no exceptions. At times the same word will mean entirely different things between classes. The word «pitee», for example, is a noble concept to the upper classes, while in the Merchant’s Tale it refers to sexual intercourse. Again, however, tales such as the Nun’s Priest’s Tale show surprising skill with words among the lower classes of the group, while the Knight’s Tale is at times extremely simple.^[34]

Chaucer uses the same meter throughout almost all of his tales, with the exception of Sir Thopas and his prose tales. This is a line characterised by five stressed syllables, usually alternating with unstressed syllables to produce lines usually of ten syllables, but often eleven and occasionally nine; occasionally a caesura can be identified around the middle of a line. This metre was probably inspired by French and Italian forms. Chaucer’s meter would later develop into the heroic meter of the 15th and 16th centuries sometimes known as riding rhyme, and is an ancestor of iambic pentameter. Chaucer’s verse is usually also characterised by couplet rhyme, but he avoided allowing couplets to become too prominent in The Canterbury Tales, and four of the tales (the Man of Law’s, Clerk’s, Prioress’, and Second Nun’s) use rhyme royal.^[35][36]

Historical context and themes

In 1386, Chaucer became Controller of Customs and Justice of the Peace and, in 1389, Clerk of the King’s Works.^[37] It was during these years that Chaucer began working on The Canterbury Tales.

The end of the fourteenth century was a turbulent time in English history. The Catholic Church was in the midst of the Western Schism and, although it was still the only Christian authority in Western Europe, it was the subject of heavy controversy. Lollardy, an early English religious movement led by John Wycliffe, is mentioned in the Tales, which also mention a specific incident involving pardoners (sellers of indulgences, which were believed to relieve the temporal punishment due for sins that were already forgiven in the Sacrament of Confession) who nefariously claimed to be collecting for St. Mary Rouncesval hospital in England. The Canterbury Tales is among the first English literary works to mention paper, a relatively new invention that allowed dissemination of the written word never before seen in England. Political clashes, such as the 1381 Peasants’ Revolt and clashes ending in the deposing of King Richard II, further reveal the complex turmoil surrounding Chaucer in the time of the Tales’ writing. Many of his close friends were executed and he himself moved to Kent to get away from events in London.^[38]

While some readers look to interpret the characters of The Canterbury Tales as historical figures, other readers choose to interpret its significance in less literal terms. After analysis of Chaucer’s diction and historical context, his work appears to develop a critique of society during his lifetime. Within a number of his descriptions, his comments can appear complimentary in nature, but through clever language, the statements are ultimately critical of the pilgrim’s actions. It is unclear whether Chaucer would intend for the reader to link his characters with actual persons. Instead, it appears that Chaucer creates fictional characters to be general representations of people in such fields of work. With an understanding of medieval society, one can detect subtle satire at work.^[39]

Religion

The Tales reflect diverse views of the Church in Chaucer’s England. After the Black Death, many Europeans began to question the authority of the established Church. Some turned to lollardy, while others chose less extreme paths, starting new monastic orders or smaller movements exposing church corruption in the behaviour of the clergy, false church relics or abuse of indulgences.^[40] Several characters in the Tales are religious figures, and the very setting of the pilgrimage to Canterbury is religious (although the prologue comments ironically on its merely seasonal attractions), making religion a significant theme of the work.^[41]

Two characters, the Pardoner and the Summoner, whose roles apply the Church’s secular power, are both portrayed as deeply corrupt, greedy, and abusive. Pardoners in Chaucer’s day were those people from whom one bought Church «indulgences» for forgiveness of sins, who were guilty of abusing their office for their own gain. Chaucer’s Pardoner openly admits the corruption of his practice while hawking his wares.^[42] Summoners were Church officers who brought sinners to the Church court for possible excommunication and other penalties. Corrupt summoners would write false citations and frighten people into bribing them to protect their interests. Chaucer’s Summoner is portrayed as guilty of the very kinds of sins for which he is threatening to bring others to court, and is hinted as having a corrupt relationship with the Pardoner.^[43] In The Friar’s Tale, one of the characters is a summoner who is shown to be working on the side of the devil, not God.^[44]

Churchmen of various kinds are represented by the Monk, the Prioress, the Nun’s Priest, and the Second Nun. Monastic orders, which originated from a desire to follow an ascetic lifestyle separated from the world, had by Chaucer’s time become increasingly entangled in worldly matters. Monasteries frequently controlled huge tracts of land on which they made significant sums of money, while peasants worked in their employ.^[45] The Second Nun is an example of what a Nun was expected to be: her tale is about a woman whose chaste example brings people into the church. The Monk and the Prioress, on the other hand, while not as corrupt as the Summoner or Pardoner, fall far short of the ideal for their orders. Both are expensively dressed, show signs of lives of luxury and flirtatiousness and show a lack of spiritual depth.^[46] The Prioress’s Tale is an account of Jews murdering a deeply pious and innocent Christian boy, a blood libel against Jews that became a part of English literary tradition.^[47] The story did not originate in the works of Chaucer and was well known in the 14th century.^[48]

Pilgrimage was a very prominent feature of medieval society. The ultimate pilgrimage destination was Jerusalem,^[49] but within England Canterbury was a popular destination. Pilgrims would journey to cathedrals that preserved relics of saints, believing that such relics held miraculous powers. Saint Thomas Becket, Archbishop of Canterbury, had been murdered in Canterbury Cathedral by knights of Henry II during a disagreement between Church and Crown. Miracle stories connected to his remains sprang up soon after his death, and the cathedral became a popular pilgrimage destination.^[50] The pilgrimage in the work ties all of the stories together and may be considered a representation of Christians’ striving for heaven, despite weaknesses, disagreement, and diversity of opinion.^[51]

Social class and convention

The upper class or nobility, represented chiefly by the Knight and his Squire, was in Chaucer’s time steeped in a culture of chivalry and courtliness. Nobles were expected to be powerful warriors who could be ruthless on the battlefield yet mannerly in the King’s Court and Christian in their actions.^[52] Knights were expected to form a strong social bond with the men who fought alongside them, but an even stronger bond with a woman whom they idealised to strengthen their fighting ability.^[53] Though the aim of chivalry was to noble action, its conflicting values often degenerated into violence. Church leaders frequently tried to place restrictions on jousts and tournaments, which at times ended in the death of the loser. The Knight’s Tale shows how the brotherly love of two fellow knights turns into a deadly feud at the sight of a woman whom both idealise. To win her, both are willing to fight to the death. Chivalry was on the decline in Chaucer’s day, and it is possible that The Knight’s Tale was intended to show its flaws, although this is disputed.^[54] Chaucer himself had fought in the Hundred Years’ War under Edward III, who heavily emphasised chivalry during his reign.^[55] Two tales, Sir Topas and The Tale of Melibee, are told by Chaucer himself, who is travelling with the pilgrims in his own story. Both tales seem to focus on the ill-effects of chivalry—the first making fun of chivalric rules and the second warning against violence.^[56]

The Tales constantly reflect the conflict between classes. For example, the division of the three estates: the characters are all divided into three distinct classes, the classes being «those who pray» (the clergy), «those who fight» (the nobility), and «those who work» (the commoners and peasantry).^[57] Most of the tales are interlinked by common themes, and some «quit» (reply to or retaliate against) other tales. Convention is followed when the Knight begins the game with a tale, as he represents the highest social class in the group. But when he is followed by the Miller, who represents a lower class, it sets the stage for the Tales to reflect both a respect for and a disregard for upper class rules. Helen Cooper, as well as Mikhail Bakhtin and Derek Brewer, call this opposition «the ordered and the grotesque, Lent and Carnival, officially approved culture and its riotous, and high-spirited underside.»^[58] Several works of the time contained the same opposition.^[58]

Relativism versus realism

Chaucer’s characters each express different—sometimes vastly different—views of reality, creating an atmosphere of testing, empathy, and relativism.^[32] As Helen Cooper says, «Different genres give different readings of the world: the fabliau scarcely notices the operations of God, the saint’s life focuses on those at the expense of physical reality, tracts and sermons insist on prudential or orthodox morality, romances privilege human emotion.» The sheer number of varying persons and stories renders the Tales as a set unable to arrive at any definite truth or reality.^[59]

Liminality

The concept of liminality figures prominently within The Canterbury Tales.^[32] A liminal space, which can be both geographical as well as metaphorical or spiritual, is the transitional or transformational space between a «real» (secure, known, limited) world and an unknown or imaginary space of both risk and possibility.^[60] The notion of a pilgrimage is itself a liminal experience, because it centres on travel between destinations and because pilgrims undertake it hoping to become more holy in the process. Thus, the structure of The Canterbury Tales itself is liminal; it not only covers the distance between London and Canterbury, but the majority of the tales refer to places entirely outside the geography of the pilgrimage. Jean Jost summarises the function of liminality in The Canterbury Tales,

Both appropriately and ironically in this raucous and subversive liminal space, a ragtag assembly gather together and tell their equally unconventional tales. In this unruly place, the rules of tale telling are established, themselves to be both disordered and broken; here the tales of game and earnest, solas and sentence, will be set and interrupted. Here the sacred and profane adventure begins, but does not end. Here, the condition of peril is as prominent as that of protection. The act of pilgrimaging itself consists of moving from one urban space, through liminal rural space, to the next urban space with an ever fluctuating series of events and narratives punctuating those spaces. The goal of pilgrimage may well be a religious or spiritual space at its conclusion, and reflect a psychological progression of the spirit, in yet another kind of emotional space.^[61]

Liminality is also evident in the individual tales. An obvious instance of this is The Friar’s Tale in which the yeoman devil is a liminal figure because of his transitory nature and function; it is his purpose to issue souls from their current existence to hell, an entirely different one.^[62] The Franklin’s Tale is a Breton Lai tale, which takes the tale into a liminal space by invoking not only the interaction of the supernatural and the mortal, but also the relation between the present and the imagined past.^[63]

Reception

While Chaucer clearly states the addressees of many of his poems (the Book of the Duchess is believed to have been written for John of Gaunt on the occasion of his wife’s death in 1368), the intended audience of The Canterbury Tales is more difficult to determine. Chaucer was a courtier, leading some to believe that he was mainly a court poet who wrote exclusively for the nobility. He is referred to as a noble translator and poet by Eustache Deschamps and by his contemporary John Gower. It has been suggested that the poem was intended to be read aloud, which is probable as this was a common activity at the time. However, it also seems to have been intended for private reading, since Chaucer frequently refers to himself as the writer, rather than the speaker, of the work. Determining the intended audience directly from the text is even more difficult, since the audience is part of the story. This makes it difficult to tell when Chaucer is writing to the fictional pilgrim audience or the actual reader.^[64]

Chaucer’s works may have been distributed in some form during his lifetime in part or in whole. Scholars speculate that manuscripts were circulated among his friends, but likely remained unknown to most people until after his death. However, the speed with which copyists strove to write complete versions of his tale in manuscript form shows that Chaucer was a famous and respected poet in his own day. The Hengwrt and Ellesmere manuscripts are examples of the care taken to distribute the work. More manuscript copies of the poem exist than for any other poem of its day except The Prick of Conscience, causing some scholars to give it the medieval equivalent of bestseller status. Even the most elegant of the illustrated manuscripts, however, is not nearly as highly decorated as the work of authors of more respectable works such as John Lydgate’s religious and historical literature.^[65]

15th century

John Lydgate and Thomas Occleve were among the first critics of Chaucer’s Tales, praising the poet as the greatest English poet of all time and the first to show what the language was truly capable of poetically. This sentiment was universally agreed upon by later critics into the mid-15th century. Glosses included in The Canterbury Tales manuscripts of the time praised him highly for his skill with «sentence» and rhetoric, the two pillars by which medieval critics judged poetry. The most respected of the tales was at this time the Knight’s, as it was full of both.^[66]

Literary additions and supplements

The incompleteness of the Tales led several medieval authors to write additions and supplements to the tales to make them more complete. Some of the oldest existing manuscripts of the tales include new or modified tales, showing that even early on, such additions were being created. These emendations included various expansions of the Cook’s Tale, which Chaucer never finished, The Plowman’s Tale, The Tale of Gamelyn, the Siege of Thebes, and the Tale of Beryn.^[67]

The Tale of Beryn, written by an anonymous author in the 15th century, is preceded by a lengthy prologue in which the pilgrims arrive at Canterbury and their activities there are described. While the rest of the pilgrims disperse throughout the town, the Pardoner seeks the affections of Kate the barmaid, but faces problems dealing with the man in her life and the innkeeper Harry Bailey. As the pilgrims turn back home, the Merchant restarts the storytelling with Tale of Beryn. In this tale, a young man named Beryn travels from Rome to Egypt to seek his fortune only to be cheated by other businessmen there. He is then aided by a local man in getting his revenge. The tale comes from the French tale Bérinus and exists in a single early manuscript of the tales, although it was printed along with the tales in a 1721 edition by John Urry.^[68]

John Lydgate wrote The Siege of Thebes in about 1420. Like the Tale of Beryn, it is preceded by a prologue in which the pilgrims arrive in Canterbury. Lydgate places himself among the pilgrims as one of them and describes how he was a part of Chaucer’s trip and heard the stories. He characterises himself as a monk and tells a long story about the history of Thebes before the events of the Knight’s Tale. John Lydgate’s tale was popular early on and exists in old manuscripts both on its own and as part of the Tales. It was first printed as early as 1561 by John Stow, and several editions for centuries after followed suit.^[69]

There are actually two versions of The Plowman’s Tale, both of which are influenced by the story Piers Plowman, a work written during Chaucer’s lifetime. Chaucer describes a Plowman in the General Prologue of his tales, but never gives him his own tale. One tale, written by Thomas Occleve, describes the miracle of the Virgin and the Sleeveless Garment. Another tale features a pelican and a griffin debating church corruption, with the pelican taking a position of protest akin to John Wycliffe’s ideas.^[70]

The Tale of Gamelyn was included in an early manuscript version of the tales, Harley 7334, which is notorious for being one of the lower-quality early manuscripts in terms of editor error and alteration. It is now widely rejected by scholars as an authentic Chaucerian tale, although some scholars think he may have intended to rewrite the story as a tale for the Yeoman. Dates for its authorship vary from 1340 to 1370.^[71]

Later adaptations and homages

Books

• The most well-known work of the 18th century writer Harriet Lee was called The Canterbury Tales, and consists of twelve stories, related by travellers thrown together by untoward accident. In turn, Lee’s version had a profound influence on Lord Byron.
• Henry Dudeney’s 1907 book The Canterbury Puzzles contains a part reputedly lost from what modern readers know as Chaucer’s tales.
• Historical-mystery novelist P.C. Doherty wrote a series of novels based on The Canterbury Tales, making use of both the story frame and Chaucer’s characters.
• Science-fiction writer Dan Simmons wrote his Hugo Award winning 1989 novel Hyperion based on an extra-planetary group of pilgrims.
• Evolutionary biologist Richard Dawkins used The Canterbury Tales as a structure for his 2004 non-fiction book about evolution titled The Ancestor’s Tale: A Pilgrimage to the Dawn of Evolution. His animal pilgrims are on their way to find the common ancestor, each telling a tale about evolution.
• Canadian author Angie Abdou translates The Canterbury Tales to a cross section of people, all snow-sports enthusiasts but from different social backgrounds, converging on a remote back-country ski cabin in British Columbia in the 2011 novel The Canterbury Trail.
• British poet and performer Patience Agbabi is one of fourteen authors who worked together to tell the stories and experiences of refugees, detainees, and asylum seekers in a book titled Refugee Tales. The collaborative efforts of the writers and displaced people create stories modeled after Chaucer’s tale of journey in The Canterbury Tales. This project is rooted in the efforts of the Gatwick Detainees Welfare Group, a non-partisan advocacy group for detained people.

Stage adaptations

• The Two Noble Kinsmen, by William Shakespeare and John Fletcher, a retelling of «The Knight’s Tale», was first performed in 1613 or 1614 and published in 1634.
• In 1961, Erik Chisholm completed his opera, The Canterbury Tales. The opera is in three acts: The Wyf of Bath’s Tale, The Pardoner’s Tale and The Nun’s Priest’s Tale.
• Nevill Coghill’s modern English version formed the basis of a musical version that was first staged in 1964.

Film and television

• A Canterbury Tale, a 1944 film, jointly written and directed by Michael Powell and Emeric Pressburger, is loosely based on the narrative frame of Chaucer’s tales. The movie opens with a group of medieval pilgrims journeying through the Kentish countryside as a narrator speaks the opening lines of the General Prologue. The scene then makes a now-famous transition to the time of World War II. From that point on, the film follows a group of strangers, each with their own story and in need of some kind of redemption, who are making their way to Canterbury together. The film’s main story takes place in an imaginary town in Kent and ends with the main characters arriving at Canterbury Cathedral, bells pealing and Chaucer’s words again resounding. A Canterbury Tale is recognised as one of the Powell-Pressburger team’s most poetic and artful films. It was produced as wartime propaganda, using Chaucer’s poetry, referring to the famous pilgrimage, and offering photography of Kent to remind the public of what made Britain worth fighting for. In one scene, a local historian lectures an audience of British soldiers about the pilgrims of Chaucer’s time and the vibrant history of England.^[72]
• Pier Paolo Pasolini’s 1972 film The Canterbury Tales features several of the tales, some of which cohere to the original tale and others which are embellished. «The Cook’s Tale», for instance, which is incomplete in the original version, is expanded into a full story, and «The Friar’s Tale» extends the scene in which the Summoner is dragged down to hell. The film includes these two tales as well as «The Miller’s Tale», «The Summoner’s Tale», «The Wife of Bath’s Tale», and «The Merchant’s Tale».^[73] «The Tale of Sir Topas» was also filmed and dubbed; however, it was later removed by Pasolini, and is now considered lost.
• Alan Plater retold the stories in a series of plays for BBC2 in 1975: Trinity Tales.
• On 26 April 1986, American radio personality Garrison Keillor opened «The News from Lake Wobegon» portion of the first live TV broadcast of his A Prairie Home Companion radio show with a reading of the original Middle English text of the General Prologue. He commented, «Although those words were written more than 600 years ago, they still describe spring.»
• The 2001 film A Knight’s Tale, starring Heath Ledger, takes its title from Chaucer’s «The Knight’s Tale» and features Chaucer as a character.
• In 2003, the BBC again featured modern re-tellings of selected tales in their six-episode series Canterbury Tales.^[74]

Music

• British Psychedelic rock band Procol Harum’s 1967 hit «A Whiter Shade of Pale» is often assumed to be referencing the Canterbury Tales through the line, «as the miller told his tale.» However, lyricist Keith Reid has denied this, saying he had never read Chaucer when he wrote the line.^[75]
• The title of Sting’s 1993 album Ten Summoner’s Tales alludes to «The Summoner’s Tale» and to Sting’s birth name, Gordon Sumner.^[76]

• 

  The Knight

• 

  The Squire

• 

  Oswald The Reeve

• 

  Robin The Miller

• 

  Roger The Cook

• 

  Alison The Wife of Bath

• 

  The Franklin

• 

  The Shipman

• 

  The Manciple

• 

  The Merchant

• 

  The Clerk of Oxford

• 

  The Sergeant of Law

• 

  The Physician

• 

  The Parson

• 

  The Monk

• 

  Madame Eglantine The Prioress

• 

  The Second Nun

• 

  The Nun’s Priest

• 

  Hubert The Friar

• 

  The Summoner

• 

  The Pardoner

• 

  The Canon Yeoman

• 

  Geoffrey Chaucer

See also

•  Novels portal

References

Bibliography

• Bisson, Lillian M. (1998). Chaucer and the late medieval world. New York: St. Martin’s Press. ISBN 978-0-312-10667-6.
• Cooper, Helen (1996). The Canterbury tales. Oxford guides to Chaucer (2 ed.). Oxford: Oxford University Press. ISBN 978-0-19-871155-1.
• Pearsall, Derek Albert (1985). The Canterbury tales. Unwin critical library. London: G. Allen & Unwin. ISBN 978-0-04-800021-7.
• Scattered among the nations: documents affecting Jewish history, 49 to 1975. Alexis P. Rubin (ed.). Toronto, ON: Wall & Emerson. 1993. ISBN 978-1-895131-10-9.{{cite book}}: CS1 maint: others (link)

Further reading

• Collette, Carolyn P. (2001). Species, phantasms, and images: vision and medieval psychology in The Canterbury tales. Ann Arbor: University of Michigan Press. doi:10.3998/mpub.16499. ISBN 978-0-472-11161-9.
• Kolve, V.A.; Olson, Glending (2005). The Canterbury tales: fifteen tales and the general prologue: authoritative text, sources and backgrounds, criticism. A Norton critical edition (2 ed.). New York: W.W. Norton. ISBN 978-0-393-92587-6.
• Sobecki, Sebastian (2017). «A Southwark Tale: Gower, the 1381 Poll Tax, and Chaucer’s The Canterbury Tales» (PDF). Speculum. 92 (3): 630–60. doi:10.1086/692620. S2CID 159994357.
• Thompson, N.S. (1996). Chaucer, Boccaccio, and the debate of love: a comparative study of the Decameron and the Canterbury tales. Oxford: Clarendon Press. ISBN 978-0-19-812378-1.
• Spark Notes: The Canterbury Tales. New York: Spark Publishing. 2014.
• No Fair: The Canterbury Tales. New York: Spark Publishing. 2009.
• Dogan, Sandeur (2013). «The Three Estates Model: Represented and Satirised in Chaucer’s General Prologue to The Canterbury Tales». Journal of History, Culture & Art Research / Tarih Kültür ve Sanat Arastirmalari Dergisi. June 2013, Vol. 2 Issue 2, pp. 49–56.
• Nicholls, Jonathan. «Review: Chaucer’s Narrators by David Lawton,» The Modern Language Review,2017.
• Pugh, Tison. «Gender, Vulgarity, and the Phantom Debates of Chaucer’s Merchant’s Tale,» Studies in Philology, Vol. 114 Issue 3, 473–96, 2017.

External links

General

• Texts and translations at Harvard University
• The Canterbury Tales Project: publishing transcripts, images, collations and analysis of all surviving 15th-century copies
• The Canterbury Tales at the Bibliotheca Augustana
• The Canterbury Tales public domain audiobook at LibriVox

Online texts

• The Canterbury Tales and Other Poems at Project Gutenberg
• Ecker, Ronald L.; Crook, Eugene Joseph (1993). The Canterbury Tales: A Complete Translation into Modern English. Palatka, FL: Hodge & Braddock. ISBN 978-0-9636512-3-5.

Facsimiles

• The Hengwrt Manuscript: the oldest manuscript copy
• MS 1084/2 Canterbury tales at OPenn
• Ellesmere Chaucer
• British Library, Harley MS 7334
• British Library, Harley MS 1758
• Caxton’s Chaucer: scans of William Caxton’s two editions of Chaucer’s Canterbury Tales

Коллекция из 24 рассказов, написанных на среднеанглийском языке Джеффри Чосером

Кентерберийские рассказы

A гравюра на дереве из Второе издание Кентерберийских рассказов Уильяма Кэкстона, напечатанное в 1483 году
Автор	Джеффри Чосер
Первоначальное название	Сказки Каунтербери
Страна	Англия
Язык	Среднеанглийский
Жанр	Сатира
Действие происходит в	Королевстве Англии, 14 век
Дата публикации	ок. 1400 (незаконченный на момент смерти Чосера)
Тип носителя	Рукопись
Десятичный формат Дьюи	821.1
Класс LC	PR1870.A1
Текст	Кентерберийские рассказы на Wikisource

The Canterbury Tales (Среднеанглийский : Tales of Caunterbury) представляет собой сборник из 24 рассказов, состоящий из более чем 17000 строк, написанных на среднеанглийском Джеффри Чосер между 1387 и 1400 годами. В 1386 году Чосер стал таможенным контролером и мировым судьей, а в 1389 году — клерком по делам короля. Именно в эти годы Чосер начал работу над своим самым известным текстом «Кентерберийские рассказы». Сказки (в основном написанные на стихе, хотя некоторые — на прозе ) представлены как часть конкурса рассказчиков, проводимого группой паломников во время путешествия. вместе из Лондона в Кентербери, чтобы посетить святыню святого Томаса Бекета в Кентерберийском соборе. Приз в этом конкурсе — бесплатная еда в Tabard Inn в Саутворке по их возвращении.

После длинного списка работ, написанных ранее в его карьере, включая Троил и Крисайд, Дом славы и Парламент кур, «Кентерберийские рассказы» почти единодушно рассматриваются как magnum opus Чосера. Он использует рассказы и описания его персонажей, чтобы нарисовать иронический и критический портрет английского общества того времени, и особенно церкви. Использование Чосером такого широкого диапазона классов и типов людей не имело прецедентов в английском языке. Хотя персонажи являются вымышленными, они по-прежнему дают представление о традициях и обычаях того времени. Часто такое понимание приводит к разнообразным дискуссиям и разногласиям между людьми 14 века. Например, хотя в этих историях представлены различные социальные классы и все паломники находятся в духовном поиске, очевидно, что они больше озабочены мирскими вещами, чем духовными. Структурно собрание напоминает книгу Боккаччо Декамерон, которую Чосер, возможно, читал во время своей первой дипломатической миссии в Италию в 1372 году.

Это было предположил, что наибольший вклад «Кентерберийских рассказов» в английскую литературу заключался в популяризации английского народного языка в основной литературе, в отличие от французского, итальянского или латыни. Однако английский язык использовался в качестве литературного языка за несколько столетий до времени Чосера, и некоторые его современники — Джон Гауэр, Уильям Ленгленд, Жемчужный поэт, и Джулиан Норвичский — также написал основные литературные произведения на английском языке. Неясно, в какой степени Чосер сыграл важную роль в этой эволюции литературных предпочтений.

В то время как Чосер четко указывает адресатов многих своих стихотворений, предполагаемую аудиторию Кентерберийских рассказов определить труднее. Чосер был придворным, что наводило некоторых на мысль, что он был главным образом придворным поэтом, писавшим исключительно для знати.

Считается, что «Кентерберийские рассказы» к концу жизни Чосера были неполными. В Общем прологе представлены около 30 паломников. Согласно Прологу, намерение Чосера состояло в том, чтобы написать четыре рассказа с точки зрения каждого паломника, по два на пути к конечному пункту назначения, святилище Святого Томаса Беккета и обратно (всего около 120 историй). «Кентерберийские рассказы», ​​возможно, неполные, они считаются одним из самых важных произведений в английской литературе. Он также открыт для широкого диапазона интерпретаций.

Содержание

• 1 Текст
  • 1.1 Порядок
• 2 Язык
• 3 Источники
• 4 Жанр и структура
• 5 Стиль
• 6 Исторический контекст и темы
  • 6.1 Религия
  • 6.2 Социальный класс и условности
  • 6.3 Релятивизм против реализма
  • 6.4 Лиминальность
• 7 Восприятие
  • 7.1 XV век
• 8 Литературные дополнения и дополнения
• 9 Литературные адаптации
• 10 Адаптации и почтение
• 11 См. Также
• 12 Примечания
• 13 Ссылки
• 14 Дополнительная литература
• 15 Внешние ссылки

Текст

На вопрос, являются ли «Кентерберийские рассказы» законченным произведением, до сих пор нет ответа. Имеется 84 рукописи и четыре инкунабулы (напечатано до 1500 г.) издания произведения, датируемых периодом позднего средневековья и раннего Возрождения, что больше, чем для любого другого народного литературного текста, за исключением The Prick совести. Это считается доказательством популярности Сказок в течение столетия после смерти Чосера. Считается, что пятьдесят пять из этих рукописей были изначально полными, а 28 настолько фрагментарны, что трудно установить, были ли они скопированы индивидуально или как часть набора. Сказки различаются от рукописи к рукописи как по незначительным, так и по основным признакам; многие из незначительных изменений произошли из-за ошибок переписчиков, в то время как в других случаях предполагается, что Чосер как дополнял свою работу, так и исправлял ее по мере ее копирования и, возможно, в процессе распространения. Определение текста произведения осложняется вопросом голоса рассказчика, который Чосер сделал частью своей литературной структуры.

Даже самые старые из сохранившихся манускриптов Сказок не являются оригиналами Чосера. Самым старым из них, вероятно, является MS Peniarth 392 D (названный «Hengwrt »), написанный писцом вскоре после смерти Чосера. Другой известный пример — Ellesmere Manuscript, рукопись, написанная от руки одним человеком с иллюстрациями нескольких иллюстраторов; сказки расположены в таком порядке, которому многие последующие редакторы следовали веками. Первой версией «Кентерберийских рассказов», опубликованной в печати, было издание Уильяма Кэкстона 1476 года. Известно, что существует только 10 копий этого издания, в том числе одна хранится в Британской библиотеке, а другая — в Библиотеке Фолджера Шекспира.

. В 2004 году Линн Муни заявила, что ей удалось идентифицировать писец, который работал на Чосера как Адам Пинкхерст. Муни, в то время профессор Университета штата Мэн и приглашенный научный сотрудник в Колледж Корпус-Кристи, Кембридж, сказала, что она могла сопоставить подпись Пинкхерст на клятве, которую он подписал, с его почерком на копию Кентерберийских рассказов, которая могла быть расшифрована с рабочей копии Чосера. Недавние исследования поставили под сомнение эту идентификацию.

Приказ

В связи с отсутствием консенсуса относительно того, существует ли полная версия Сказаний, также нет общего согласия относительно порядка в котором Чосер намеревался поместить рассказы.

Текстовые и рукописные подсказки были приведены в поддержку двух самых популярных современных методов упорядочивания рассказов. Некоторые научные издания делят сказки на десять «фрагментов». Сказки, составляющие Фрагмент, тесно связаны и содержат внутренние указания на порядок их изложения, обычно с одним персонажем, который разговаривает с другим персонажем, а затем отступает в сторону. Однако между фрагментами связь менее очевидна. Следовательно, возможны несколько порядков; тот, который наиболее часто встречается в современных изданиях, следует за нумерацией Фрагментов (в конечном счете, основанной на порядке Элсмира). Викторианцы часто использовали девять «групп», что было порядком, который использовал Уолтер Уильям Скит, чье издание «Чосер: Полное собрание сочинений» использовалось Oxford University Press на протяжении большей части двадцатого века, но сейчас этот порядок редко соблюдается..

Фрагмент	Группа	Сказки
01Фрагмент I	A	Общий пролог. Сказка рыцаря. Сказка Миллера. Сказка Рива. Поварская сказка
02Фрагмент II	B	Повесть человека закона
03Фрагмент III	D	Жена из сказки Бата. Сказка монаха. Сказка призывателя
04Фрагмент IV	E	Рассказ клерка. Рассказ торговца
05Фрагмент V	F	Рассказ оруженосца. Рассказ Франклина
06Фрагмент VI	C	Рассказ врача. Рассказ о помиловании
07Фрагмент VII	B	Рассказ корабельщика. Рассказ монахини. сэр Топас ‘Рассказ. Повесть о Мелиби. Рассказ монаха. Рассказ монахини-священника
08Фрагмент VIII	G	Повесть второй монахини. Рассказ каноника о йомене
09Frag мент IX	H	The Manciple’s Tale
10Fragment X	I	The Parson’s Tale

Альтернативный порядок (замечен в ранней рукописи, содержащей The Canterbury Tales, начало пятнадцатого века Harley MS. 7334 ) помещает Фрагмент VIII перед VI. Фрагменты I и II почти всегда следуют друг за другом, так же, как VI и VII, IX и X в самых старых рукописях. Фрагменты IV и V, напротив, различаются по местоположению от рукописи к рукописи.

Язык

	Пролог торговца Запись с восстановленным среднеанглийским произношением
Проблемы с воспроизведением этого файла? См. .

Чосер писал на лондонском диалекте позднего среднеанглийского, который явно отличается от современного английского. Из филологических исследований известны некоторые факты о произношении английского языка во времена Чосера. Чосер произносил -e в конце многих слов, так что забота была, а не, как в современном английском. Другие молчаливые буквы также произносились, так что слово рыцарь было [kniçt], причем произносились как k, так и gh, а не . В некоторых случаях гласные буквы в среднеанглийском языке произносились совсем иначе, чем в современном английском, потому что Великого сдвига гласных еще не произошло. Например, длинное e в слове wepyng «плачущий» произносилось как, как в современном немецком или итальянском языке, а не как . Ниже IPA транскрипция первых строк Пролога Торговца:

«Wepyng и waylyng, care and oother sorwe Я знаю, что ты, сегодня и завтра,» Quod the Marchant, ‘и так же другие mo Эта свадьба была.’

ˈweːpiŋɡ и ˈwailiŋɡ ‖ kaːr‿and oːðər ˈsɔrwə ‖ iː ˈknɔu iˈnoːx ‖ ɔn ˈɛːvən и aˈmɔrwə ‖ ˈkwɔd ðə ˈmartʃant ‖ и ˈsɔː ˈdoːn ˈoːðər ˈmɔː ‖ ðat ˈwɛddəd ​​ˈbeːn ‖ <1475>’Ieping and other weping and other wow знаю достаточно, вечером и утром », сказал Купец,« как и многие другие , состоявшие в браке ».

Хотя в рукописи Чосера нет рукописи две из них были скопированы примерно во время его смерти Адамом Пинкхерстом, писцом, с которым он, возможно, тесно сотрудничал раньше, что дает высокую степень уверенности в том, что Чосер сам написал Сказки. Поскольку последний звук -e был утерян вскоре после времен Чосера, переписчики не копировали его точно, и это создало у ученых впечатление, что сам Чосер непоследовательно использовал его. Однако теперь установлено, что -e был важной частью грамматики Чосера и помог отличить прилагательные единственного числа от множественного числа и глаголы сослагательного наклонения от изъявительного.

Источники

Рассказ из Декамерона Джон Уильям Уотерхаус

Известно, что ни одна другая работа до Чосера не содержала сборник рассказов о паломниках в паломничестве. Однако очевидно, что Чосер части, а иногда и очень большие части своих рассказов заимствовал из более ранних рассказов, и что на его творчество повлияло общее состояние литературного мира, в котором он жил. В то время повествование было главным развлечением в Англии, а конкурсы на рассказывание историй проводились уже сотни лет. В Англии XIV века английский Пуи был группой с назначенным лидером, который судил песни группы. Победитель получил корону и, как и победитель «Кентерберийских сказок», бесплатный ужин. Для паломников было обычным делом иметь избранного «церемониймейстера», который вел их и организовывал путешествие. Гарольд Блум предполагает, что структура в основном оригинальна, но вдохновлена ​​фигурами «паломников» Данте и Вергилий в Божественной комедии. Новое исследование предполагает, что Общий пролог, в котором трактирщик и хозяин гостиницы Гарри Бейли представляет каждого паломника, представляет собой стилизацию исторического отчета Гарри Бейли о подушном налоге 1381 года жителей Саутварка.

Декамерон автор Джованни Боккаччо содержит больше параллелей с «Кентерберийскими рассказами», чем любое другое произведение. Как и в «Сказках», в нем есть несколько рассказчиков, которые рассказывают истории о своем путешествии (чтобы спастись от Черной смерти ). Он заканчивается извинениями Боккаччо, очень похожими на Опровержение Чосера сказкам. Четверть рассказов в «Кентерберийских рассказах» параллельна рассказу из «Декамерона», хотя большинство из них имеют более близкие параллели в других рассказах. Таким образом, некоторые ученые считают маловероятным, что у Чосера была копия работы под рукой, предполагая вместо этого, что он мог просто читать Декамерон в какой-то момент. Каждая из сказок имеет свой собственный набор источников, которые были предложены учеными, но несколько источников часто используются в нескольких сказках. В их число входят стихи Овидия, Библия в одной из многих вульгатных версий, в которых она была доступна в то время (точную трудно определить), и произведения Петрарки и Данте. Чосер был первым автором, который использовал работы этих двух последних, итальянцев. Боэций ‘Утешение философии появляется в нескольких рассказах, как и работы Джона Гауэра. Гауэр был известным другом Чосера. Чосер также, кажется, заимствовал из многочисленных религиозных энциклопедий и литургических сочинений, таких как Джон Бромьярд, руководство проповедника и Джером Adversus Jovinianum. Многие ученые говорят, что существует большая вероятность Чосер встретил Петрарку или Боккаччо.

Жанр и структура

Кентерберийский собор с северо-запада ок. 1890–1900 (ретушировано с черного белая фотография)

Кентерберийские рассказы — это сборник рассказов, построенных вокруг рамочного повествования или рамочного рассказа, распространенного и уже давно устоявшегося жанра того периода. «Рассказы» Чосера отличаются от большинства других «сборников» рассказов в этом жанре главным образом своей интенсивной вариативностью. Большинство сборников рассказов сосредоточено на теме, обычно религиозной. Даже в «Декамероне» рассказчиков поощряют придерживаться темы, выбранной для дня. Идея паломничества, чтобы собрать такое разноплановое собрание людей для литературных целей, также была беспрецедентной, хотя «ассоциация паломников и рассказчиков историй была знакомой». Соревнование сказок побуждает читателя сравнивать сказки во всем их разнообразии и позволяет Чосеру продемонстрировать широту своего мастерства в разных жанрах и литературных формах.

В то время как структура сказок в основном линейна. Когда одна история следует за другой, это гораздо больше. В общем прологе Чосер описывает не сказки, которые нужно рассказывать, а людей, которые их расскажут, давая понять, что структура будет зависеть от персонажей, а не от общей темы или морали. Эта идея усиливается, когда Мельник прерывает свою историю после того, как Рыцарь заканчивает свою. Если рыцарь идет первым, это дает представление о том, что все будут рассказывать свои истории по классам, а монах следует за рыцарем. Однако прерывание Миллера дает понять, что от этой структуры будет отказано в пользу свободного и открытого обмена историями между всеми присутствующими классами. Общие темы и точки зрения возникают по мере того, как персонажи рассказывают свои сказки, на которые отвечают другие персонажи в их собственных рассказах, иногда после долгого перерыва, когда тема не была затронута.

Наконец, Чосер делает это. не обращайте особого внимания на ход путешествия, время, проходящее во время путешествия паломников, или на конкретные места по пути в Кентербери. Его написание истории, кажется, сосредоточено в первую очередь на рассказываемых историях, а не на самом паломничестве.

Стиль

Титульный лист «Кентерберийских рассказов» Джеффри Чосера в руке Адама Пинкхерста, ок. 1400

Разнообразие рассказов Чосера показывает широту его мастерства и его знакомство со многими литературными формами, лингвистическими стилями и риторическими приемами. Средневековые школы риторики в то время поощряли такое разнообразие, разделяя литературу (как предполагает Вергилий ) на высокие, средние и низкие стили, если судить по плотности риторических форм и лексики. Другой популярный метод деления пришел из Св. Августин, который больше сосредоточился на реакции аудитории, а не на предмете (вергилианский вопрос). Августин разделил литературу на «величественные убеждения», «умеренные угощения» и «покорные учит». Писателям предлагалось писать так, чтобы помнить о говорящем, предмете, аудитории, цели, манере и случае. Чосер свободно перемещается между всеми этими стилями, никому не проявляя фаворитизма. Он рассматривает не только читателей своей работы как аудиторию, но и других паломников в истории, создавая многослойную риторику.

Таким образом, Чосер избегает нацеливания на какую-либо конкретную аудиторию или социальный класс читателей. вместо этого сосредотачиваясь на персонажах рассказа и писать их рассказы с умением, пропорциональным их социальному статусу и обучению. Однако даже самые низшие персонажи, такие как Миллер, демонстрируют удивительные риторические способности, хотя их предмет более низменный. Словарь также играет важную роль, поскольку представители высших классов называют женщину «леди», в то время как низшие классы без исключений используют слово «wenche». Иногда одно и то же слово в разных классах означает совершенно разные вещи. Слово «pitee», например, является благородным понятием для высших слоев общества, тогда как в «Сказке купца» оно относится к половому акту. Опять же, сказки, такие как «Рассказ монахини-жреца», демонстрируют удивительное умение обращаться со словами среди низших классов группы, в то время как «Рассказ рыцаря» временами чрезвычайно прост.

Чосер использует один и тот же измеритель почти во всех своих выступлениях. сказки, за исключением сэра Топаса и его сказок в прозе. Это десятисложная строка, вероятно, заимствованная из французских и итальянских форм, с верховой рифмой и, иногда, цезурой в середине строки. Его метр позже превратился в героический метр 15-го и 16-го веков и является предком пентаметра ямба. Он избегает того, чтобы двустишия становились слишком заметными в стихотворении, а в четырех сказках («Человек закона», «Клерк», «Настоятель» и «Вторая монахиня») используется царская рифма.

Исторический контекст и темы

69>Крестьянское восстание 1381 года упоминается в сказках.

Кентерберийские рассказы были написаны в неспокойное время в английской истории. Католическая церковь находилась в эпицентре западного раскола, и, хотя она по-прежнему оставалась единственным христианским авторитетом в Западной Европе, она была предметом серьезных споров. Лолларди, раннее английское религиозное движение, возглавляемое Джоном Уиклиффом, упоминается в «Сказках», где также упоминается конкретный инцидент с помиловавшими (продавцами индульгенций, которые считалось, что они смягчают временное наказание за грехи, которые уже были прощены в Таинстве исповеди ), которые гнусно утверждали, что собирают деньги для больницы Святой Марии Рунссваль в Англии. «Кентерберийские рассказы» — одно из первых английских литературных произведений, в которых упоминается бумага, — относительно новое изобретение, позволившее распространять письменное слово, которого раньше не было в Англии. Политические столкновения, такие как Крестьянское восстание 1381 года и столкновения, закончившиеся свержением короля Ричарда II, дополнительно раскрывают сложную неразбериху, окружавшую Чосера во время написания Сказаний. Многие из его близких друзей были казнены, и он сам переехал в Кент, чтобы сбежать от событий в Лондоне.

В то время как некоторые читатели надеются интерпретировать персонажей Кентерберийских рассказов как исторические личности, другие читатели предпочитают интерпретировать его значение менее буквальным образом. После анализа дикции и исторического контекста Чосера его работа, кажется, развивает критику общества при его жизни. В ряде его описаний его комментарии могут казаться комплиментарными по своей природе, но, если использовать умный язык, утверждения в конечном итоге критикуют действия паломника. Неясно, хотел ли Чосер для читателя связать своих персонажей с реальными людьми. Вместо этого кажется, что Чосер создает вымышленных персонажей, чтобы в целом представлять людей в таких сферах деятельности. Понимая средневековое общество, можно обнаружить тонкую сатиру в действии.

Религия

Сказания отражают различные взгляды на Церковь в Англии Чосера. После Черной смерти многие европейцы начали сомневаться в авторитете установленной церкви. Некоторые обратились к лолларди, в то время как другие выбрали менее радикальный путь, создав новые монашеские ордена или меньшие движения, разоблачающие церковную коррупцию в поведении духовенства, ложные церковные реликвии или злоупотребление индульгенции. Некоторые персонажи «Сказок» — религиозные деятели, и сама обстановка паломничества в Кентербери является религиозной (хотя в прологе иронично комментируются его чисто сезонные достопримечательности), что делает религию важной темой произведения.

Два персонажа, Помилование и Призыватель, чьи роли применяют светскую власть Церкви, изображаются глубоко коррумпированными, жадными и жестокими. Во времена Чосера помилованными были те люди, у которых покупали церковные «индульгенции» для прощения грехов, которые были виновны в злоупотреблении своим служебным положением для собственной выгоды. Pardoner Чосера открыто признает коррумпированность его практики при продаже товаров. Призыватели были церковными чиновниками, которые привлекали грешников к церковномусуду для возможного отлучения от церкви и других наказаний. Коррумпированные призыватели писали фальшивые цитаты и запугивали людей, заставляя их подкупать их для защиты своих интересов. Призыватель Чосера изображается виновным в тех самых грехах, которые он имеет привлечь других к суду, что он имеет коррумпированные отношения с Помилователем. В The Friar’s Tale один из персонажей — призыватель, который, как показано, работает на стороне дьявола, а не Бога.

Убийство Томаса Бекета

церковников различные виды представленных Монахом, Настицей, Священником Монахини и Второй Монахиней. Монашеские ордена, возникшие из желания вести аскетический образ жизни, отделенный от мира, ко времени Чосера все больше запутывались в мирских делах. Монастыри часто управляют огромные участки земли, которые они зарабатывают большие суммы денег, в то время как крестьяне работают по найму. Вторая монахиня — это пример того, какой должна быть монахиня: ее рассказ о женщине, чей целомудренный пример приводит людей в церкви. С другой стороны, Монах и Настоятельница, хотя и не столь коррумпированы, как Призыватель или Помилование, далеки от идеала для своих приказов. Оба дорого одеты демонстрируют признаки роскошной и кокетливой жизни и демонстрируют недостаток духовной глубины. Повесть настоятеля — это рассказ о евреях, убитых набожного и невинного мальчика-христианина, кровавого навета. против евреев, что стало частью английской литературной традиции. История возникла не из произведений Чосера и была хорошо известна в 14 веке.

Паломничество было очень заметной чертой средневекового общества. Конечным паломничеством был Иерусалим, но в Англии Кентербери был популярным местом. Паломники отправлялись в соборы, которые хранились мощи святых, полагающихся, что такие реликвии обладают чудодейственной силой. Святой Томас Бекет, архиепископ Кентерберийский, был убит в Кентерберийском соборе рыцарями Генриха II во время разногласий между Церковью и короной. Истории о чудесах, связанные с егоками, возникли вскоре после его смерти, и собор популярным местом паломничества. Паломничество в произведении связывает наше представление о представлении своего стремления к небу, несмотря на слабости, разногласия и разнообразие мнений.

Социальный класс и условности

Борс ‘Дилемма — он предпочитает спасти девушку, а не своего брата Лайонел

Высший класс или дворянство, представленное главным образом Рыцарем и его оруженосцем, во времена Чосера были пропитаны культурой рыцарства и учтивости. От дворян ожидалось, что они могут быть сильными воинами, которые могут быть безжалостными на поле битвы, но при этом обходятся королевским двором и христианами в своих действиях. Ожидалось, что рыцари образуют прочную социальную связь с мужчинами, сражавшимися вместе с ними, но еще более сильную связь с женщиной, которые они идеализировали, чтобы усилить свои боевые способности. Хотя целью рыцарства были благородные поступки, его противоречивые ценности перерастали в насилие. Руководители церкви часто пытались ограничить наставление поединки и наступили, иногда заканчивая смертью проигравшего. «История рыцаря» показывает, как братская любовь двух собратьев-рыцарей превращается в смертельную вражду при виде женщины, которые оба идеализируют. Чтобы победить ее, оба готовы насмерть. Рыцарство было в упадке во времена Чосера, и вполне возможно, что «История рыцаря» была для того, чтобы показать его недостатки, хотя это оспаривается. Сам Чосер участвовал в Столетней войне при Эдуарде III, который во время своего правления делал упор на рыцарство. Две сказки, Сэр Топас и Повесть о Мелиби, рассказаны самим Чосером, который путешествует с паломниками своей собственной историей. Обе сказки, кажется, сосредоточены на пагубных последствиях рыцарства — первые высмеивает рыцарские правила, а вторая — предостережение от насилия.

Сказки постоянно отражают конфликт между классами. Например, разделение на три сословия : все разделены на три отдельных класса: «те, кто молятся» (духовенство), «те, кто сражается» (дворянство) и «работающие» (простолюдины и крестьянство). Большинство сказок связаны общими темами, а некоторые «бросают» (отвечают или мстят) другие сказки. Соглашение соблюдается, когда Рыцарь начинает игру со сказки, так как он представляет высший социальный класс в группе. Мельник, который представляет собой представляющий низший класс, представляющий, как создается представление, так и пренебрежение к правилам высшего класса. Хелен Купер, а также Михаил Бахтин и Дерек Брюэр называют это противостояние «упорядоченным и гротескным, Великим постом и Карнавалом, официально одобренной культурой и ее буйной и энергичной изнанкой.. «Несколько работ того времени содержит одно и то же противопоставление.

Релятивизм против реализма

Каждый из персонажей Чосера выражает разные, иногда совершенно разные, взгляды на реальность, создавая атмосферу испытаний, сочувствия и релятивизм. Как говорит Хелен Купер : «Различные жанры дают разное прочтение мира: фаблиу почти не замечает действий Бога, жизнь святой сосредотачивается на них за счет физической реальности, трактатов а проповеди настаивают на благоразумной или ортодоксальной морали, романы отдают предпочтение человеческим эмоциям ».

Лиминальность

Концепция лиминальности занимает видное место внутри Кентерберийские рассказы., Пороговое пространство, которое может быть географическим, так и метафорическим или духовным, является переходным или трансформирующим пр. остранством между «реальным» (безопасным, известным, ограниченным) миром и неизвестным или воображаемым пространством как риска, так и возможностей. Само понятие паломничества является пороговым опытом, потому что оно основано на путешествии между пунктами назначения и потому, что паломники предпринимают его в надежде стать более святым в процессе. Таким образом, структура «Кентерберийских рассказов» является пороговой; Он не только покрывает расстояние между Лондоном и Кентербери. Жан Йост резюмирует функцию лиминальности в «Кентерберийских рассказах»,

И уместно и по иронии судьбы в этом хриплом и подрывном лиминальном изображении собрались разношерстные собраны и рассказывают свои столь же нетрадиционные истории. В этом неуправляемом месте установлены правила рассказывания сказок, которые сами по себе являются беспорядочными и нарушенными; здесь рассказы об игре и серьезности, суждениях и приговоре будут установлены и прерваны. Здесь начинается, но не заканчивается священное и мирное приключение. Здесь состояние опасности так же важно, как и состояние защиты. Сам акт паломничества состоит из перемещения из одного городского пространства через пограничное сельское пространство в следующем городском пространстве с постоянно меняющейся серией событий и повествований, пронизывающих эти пространства. Целью паломничества может быть религиозное или духовное пространство по его завершению, и оно может отражать психологическое развитие духа в еще одном видеого пространства.

Ограниченность также очевидна в отдельных сказках. Очевидным примером этого является Рассказ монаха, в котором йомен-дьявол является лиминальной фигурой из-за его преходящей природы и функций; — вывести душу из их нынешнего существования в ад, совершенно другой. Повесть Франклина — это история Бретона Лая, которая переносит сказку в лиминальное пространство, вызывая не только взаимодействие сверхъестественного и смертного, но и отношения между настоящим и воображаемым прошлым.

Прием

Чосер как пилигрим из рукописи Элсмир. Вступительный пролог Жена из сказки Бата из манускрипта Элсмир.

Хотя Чосер указывает адресатов многих своих стихов (Книга герцогини, как полагают, была написана для Джона Гонтского по случаю смерти его жены в 1368 году), Целевую аудиторию «Кентерберийских рассказов» »Определить труднее. Чосер был придворным, что наводило некоторых на мысль, что он в основном был придворным поэтом, писавшим исключительно для знати. Он упоминается как благородный переводчик и поэт Юсташ Дешам и его современник Джон Гауэр. Было высказано предположение, что стихотворение предназначалось для чтения вслух, что вероятно, поскольку в то время это было обычным делом. Однако, похоже, он также был предназначен для частного чтения, так как Чосер часто называет себя автором, а не оратором произведения. Определить целевую аудиторию прямо по тексту еще сложнее, поскольку аудитория является частью истории. Это затрудняет определение того, когда Чосер пишет вымышленной публике-паломникам или настоящему читателю.

Работы Чосера могли распространяться в той или иной форме при его жизни частично или полностью. Ученые предполагают, что рукописи были распространены среди его друзей, но, вероятно, оставались неизвестными большинству людей до его смерти. Однако скорость, с которой переписчики стремились написать полные версии его рассказа в рукописной форме, показывает, что Чосер был известным и уважаемым поэтом в свое время. Рукописи Hengwrt и Ellesmere являются примерами заботы о распространении работы. Существует больше рукописных копий этого стихотворения, чем любого другого стихотворения того времени, за исключением Укол совести, что побудило некоторых ученых придать ему средневековый эквивалент статуса бестселлера. Однако даже самые элегантные из иллюстрированных рукописей не так украшены, как работы авторов более респектабельных произведений, таких как религиозная и историческая литература Джона Лидгейта.

15-е. столетие

Джон Лидгейт и Томас Окклев были среди первых критиков «Рассказов Чосера», восхваляя поэта как величайшего английского поэта всех времен и первыми, кто показал, на что действительно способен язык поэтично. С этим мнением до середины 15 века все соглашались более поздние критики. Глоссы, включенные в рукописи «Кентерберийских рассказов» того времени, высоко оценили его мастерство «предложения» и риторики, двух столпов, по которым средневековые критики судили поэзию. Самым уважаемым из рассказов в это время был «Рыцарский», поскольку он был полон обоих.

Литературные дополнения и дополнения

Неполнота сказок побудила нескольких средневековых авторов написать дополнения и дополнения. к сказкам, чтобы сделать их более полными. Некоторые из старейших существующих рукописей сказок включают новые или измененные сказки, показывая, что даже на раннем этапе такие добавления создавались. Эти поправки включали в себя различные дополнения к Повести Кука, которую Чосер так и не закончил, Повесть Пахаря, Повесть о Гамелине, Осада Фив и Повесть о Берине.

Сказке о Берине, написанной анонимным автором в 15 веке, предшествует длинный пролог, в котором паломники прибывают в Кентербери и описываются их действия там. В то время как остальные паломники расходятся по городу, Помилователь ищет привязанности к официантке Кейт, но сталкивается с проблемами, связанными с мужчиной из ее жизни и трактирщиком Гарри Бейли. Когда паломники возвращаются домой, Купец возобновляет повествование рассказом о Берине. В этой сказке молодой человек по имени Берин едет из Рима в Египет в поисках счастья, но его обманывают другие бизнесмены. Затем местный житель помогает ему отомстить. Сказка происходит от французской сказки и существует в единственной ранней рукописи сказок, хотя она была напечатана вместе с рассказами в издании 1721 года.

Джон Лидгейт написал «Осаду Фив» примерно в 1420 году. Повесть о Берине, ей предшествует пролог, в котором паломники прибывают в Кентербери. Лидгейт помещает себя в число паломников как один из них и описывает, как он был частью поездки Чосера и слышал эти истории. Он характеризует себя как монаха и рассказывает длинную историю об истории Фив до событий «Рыцарской сказки». Рассказ Джона Лидгейта был популярен рано и существует в старых рукописях как сам по себе, так и как часть Сказаний. Впервые он был напечатан еще в 1561 году Джоном Стоу, и несколькими изданиями

На самом деле существуют две версии Повести Пахаря, на обе из повлияла история Пирса Пахаря, произведение, написанное во времена Чосера. продолжительность жизни. Чосер но рассказ пахаря в общем прологе своих сказок, никогда не говорит ему своего рассказа. Одна сказка, написанная Томасом Окклевом, это чудо Богородицы и Одежды без рукавов. В другой сказке пеликан и грифон обсуждают коррупцию в церкви, причем пеликан занимает позицию протеста, аналогичную идеям Джона Уиклиффа.

«Повесть о Гамелине» был включен в ранний манускрипт. версия сказок, Harley 7334, которая печально известна тем, что является одной из ранних рукописей более низкого качества с точки зрения ошибок и изменений редактора. В настоящее время ученые отвергают его как подлинную чосеровскую сказку, хотя некоторые ученые считают, что он, возможно, намеревался переписать эту историю как сказку для йомена. Даты его авторства рассматриваются от 1340 до 1370.

Литературные адаптации

Многие литературные произведения (как художественные, так и научно-популярные) использовали повествование, похожее на рамку «Кентерберийских рассказов», как дань уважения. Писатель-фантаст Дэн Симмонс написал свой Премию Хьюго, удостоенный награды 1989 года Гиперион, основанный на внепланетной группе паломников. Биолог-эволюционист Ричард Докинз использовал Кентерберийские рассказы в качестве структуры для своей научно-популярной книги 2004 года о эволюции под названием История предков: паломничество к заре эволюции. Его животные-паломники ищут общей предка, каждый из которых рассказывает историю эволюции.

Книга Генри Дудени 1907 года Кентерберийские головоломки содержит, которая, по общему мнению, утеряна из того, что современные читатели знают как сказки Чосера.

Историко-детективный романист П.К. Доэрти написал серию романов по мотивам «Кентерберийских рассказов», используя как сюжетную основу, так и персонажей Чосера.

Канадский писатель Энджи Абду переводит «Кентерберийские рассказы» разным людям, любителям зимних видов спорта, но из разного социального происхождения, которые собираются в отдаленной лыжной хижине на окраине Британской Колумбии. в романе 2011 года «Кентерберийская тропа».

Адаптации и дань уважения

Наиболее известное произведение писательницы 18 Харриет Ли называлось «Кентерберийские рассказы» и из двенадцати рассказов, рассказанных путешественников, сброшенных вместе по неприятной случайности. В свою очередь, версия Ли оказала глубокое влияние на Лорд Байрон.

Два благородных родственника Уильяма Шекспира и Джона Флетчера, пересказ «Рыцарской сказки», впервые исполненный в 1613 или 1614 годах и опубликована в 1634 году. В 1961 году Эрик Чисхолм завершил свою оперу «Кентерберийские рассказы». Операция в трех действиях: «Виф сказки Бата», «Рассказ о помиловании» и «Сказка монахини». Современная английская версия Невилла Когхилла легла в основу музыкальной версии которая впервые была поставлена ​​в 1964 году.

Кентерберийская сказка, фильм 1944 года, написанный и направленный совместно Авторы Майкл Пауэлл и Эмерик Прессбургер, в основном основан на повествовательной структуре сказок Чосера. Фильм начинается с средневековых паломников, путешествующих по сельской местности Кента, в то время как рассказчик произносит вступительные строки Общего пролога. Сценарий совершает теперь известный переход во время Второй мировой войны. С этого момента фильм следует за группой незнакомцев, каждый со своей историей и нуждающихся в каком-то искуплении, которые направляются в Кентербери. Основная история фильма происходит в воображаемом городе в Кенте и заканчивается тем, что главные герои прибывают в Кентерберийский собор, звонят колокола и снова звучат слова Чосера. Кентерберийский рассказан одним из самых поэтических и художественных фильмов команды Пауэлла-Прессбургера. Он был подготовлен в пропаганды военного времени с использованием стихов Чосера, отсылающих к знаменитому паломничеству и предлагающих фотографии Кента, чтобы напомнить публике о, за что стоит бороться за Британию. В одной из сцен краевед читает лекцию британским солдатам о паломниках времен Чосера и яркой истории Англии.

Фильм Пьера Паоло Пазолини 1972 года Кентерберийские рассказы включает несколько из них. сказки, некоторые из близки к оригиналу, а некоторые приукрашены. Например, «Поварская сказка», которая в оригинальной версии является неполной, расширена до полной истории, а «Монаховская сказка» расширяет сцену, в которой Призывателя затаскивают в ад. Фильм включает в себя эти две сказки, а также «Рассказ Миллера», «Рассказ призывателя», «Рассказ жены из Бата» и «Рассказ торговца».

26 апреля 1986 года американский радиоведущий Гаррисон Кейлор открыл часть «Новости с озера Вобегон» первой прямой телетрансляции своего радио-шоу A Prairie Home Companion с прочтения оригинального среднеанглийского текста Общего пролога. Он пишет: «Хотя эти слова были написаны более 600 лет назад, они все еще описывают весну».

Фильм 2001 года История рыцаря с Хитом Леджером в главной роли берет свое название из фильма Чосера «История рыцаря » и изображает Чосера в качестве персонажа.

Телевизионные адаптации включают в себя Алан Плейтер, пересказ 1975 года из серии пьес для BBC2: Trinity Tales. В 2003 году BBC снова представила современные пересказы избранных сказок.

Эзра Винтер, фреска «Кентерберийские сказки» (1939), Библиотека Конгресса Здание Джона Адамса, Вашингтон, округ Колумбия. Эта фреска находится на уровне зала Северного читального и изображает Миллера, Хозяина, Рыцаря, Сквайра, Йомена, Доктора, Чосера, Человека Закона, Клерка, Мансипла, Матроса, Настоятеля, Монахини и три священника; другие паломники на восточной стене фрески.

• 

  Рыцарь

• 

  Сквайр

• 

  Освальд Рив

• 

  Робин Миллер

• 

  Роджер Повар

• 

  Элисон, жена Бата

• 

  Франклин

• 

  Корабль

• 

  Манципл

• 

  Торговец

• 

  Клерк из Оксфорда

• 

  Сержант Закона

• 

  Врач

• 

  Парсон

• 

  Монах

• 

  Мадам Эглантин Настоятельница

• 

  Вторая монахиня

• 

  Священник монахини

• 

  Монах Юбер

• 

  Призыватель

• 

  Помилование

• 

  Канонический йомен

• 

  Джеффри Чосер

См. Также

• Романы портал

Примечания

Ссылки

• Биссон, Лиллиан М. (1998). Чосер и мир позднего средневековья. Нью-Йорк: Пресса Св. Мартина. ISBN 978-0-312-10667-6.
• Купер, Хелен (1996). Кентерберийские рассказы. Оксфорд ведет к Чосеру (2-е изд.). Оксфорд: Издательство Оксфордского университета. ISBN 978-0-19-871155-1.
• Пирсолл, Дерек Альберт (1985). Кентерберийские сказки. Критическая библиотека Unwin. Лондон: Дж. Аллен и Анвин. ISBN 978-0-04-800021-7.
• Разбросанные среди народов: документы, затрагивающие еврейскую историю, с 49 по 1975 год. Алексис П. Рубин (ред.). Торонто, Онтарио: Wall Emerson. 1993. ISBN 978-1-895131-10-9. CS1 maint: other (ссылка )

Дополнительная литература

• Collette, Carolyn P. (2001). Виды, фантазмы и образы: видение и средневековая психология в Кентерберийских сказках. Анн-Арбор: University of Michigan Press. doi : 10.3998 / mpub.16499. ISBN 978-0-472-11161-9.
• Kolve, VA; Olson, Glending (2005). Кентерберийские сказки: пятнадцать рассказов и общий пролог: авторитетный текст, источники и предыстория, критика. Критическое издание Norton (2-е изд.). Нью-Йорк: WW Norton. ISBN 978-0-393-92587-6.
• Sobecki, Sebastian (2017). » История Саутварка: Гауэр, избирательный налог 1381 г. и «Кентерберийские сказки» Чосера » (PDF). Speculum. 92 (3): 630–60. doi : 10.1086 / 692620.
• Томпсон, Н.С. (1996). Чосер, Боккаччо и дебаты о любви: сравнительное исследование сказок Декамерона и Кентербери. Oxford: Clarendon Press. ISBN 978-0-19-812378-1.
• Spark Notes: Th е Кентерберийские ск азки. Нью-Йорк: Издательство Спарк. 2014.
• Нечестно: Кентерберийские рассказы. Нью-Йорк: Издательство Спарк. 2009.
• Доган, Сандер (2013). «Модель трех сословий: представлены и сатиризированы в общем прологе Чосера к Кентерберийским рассказам». Журнал истории, культуры и исследований в области искусства / Тарих Кюльтюр ве Санат Арастирмалари Дергиси. Июнь 2013 г. 2, выпуск 2, стр. 49–56. Cite journal требует | journal =()
• Николлс, Джонатан ». Рецензия: Рассказчики Чосера, Дэвид Лоутон,« Современный язык » Review, 2017.
• Пью, Тисон. «Гендер, пошлость и фантомные дебаты в рассказе торговца Чосера», Исследования по филологии, том 114, выпуск 3, 473–96, 2017.

Внешние ссылки

Общие

• Тексты и переводы в Гарвардском университете
• Проект Кентерберийских рассказов : публикация стенограмм, изображений, сопоставлений и анализа всех сохранившихся копий 15-го века
• Кентерберийские рассказы общественное достояние аудиокнига на LibriVox

Онлайн-тексты

• Кентерберийские сказки и другие стихи на Project Gutenberg
• Эккер, Рональд Л.; Крук, Юджин Джозеф (1993). Кентерберийские рассказы: полный перевод на современный английский. Палатка, Флорида: Ходж и Брэддок. ISBN 978-0-9636512-3-5.

Факсимиле

• Рукопись Хенгурта : самая старая рукописная копия
• MS 1084/2 Кентерберийские сказки в OPenn
• Элсмир Чосер
• Британская библиотека, Harley MS 7334
• Британская библиотека, Harley MS 1758
• Чосер Кэкстона : сканы двух изданий Кентерберийских рассказов Уильяма Кэкстона