Кто написал куликовскую битву рассказ

Подготовка текста, перевод и комментарии М. А. Салминой

Куликовская битва 1380 г. нашла отражение в летописях и литературных памятниках.

Самый ранний известный нам краткий летописный рассказ ο битве 1380 г. («О побоище иже на Дону») содержался в летописном своде 1408 г. (отразившемся в сгоревшей в 1812 г. Троицкой летописи, в Симеоновской летописи и Рогожском летописце). Более пространное описание событий 1380 г. мы видим в так называемой Летописной повести ο Куликовской битве, старшие списки которой находятся в Софийской первой, Новгородской четвертой, Новгородской пятой, Новгородской Карамзинской летописях.

Летописная повесть – не сухая хроника событий, а развернутое сюжетное повествование. Β повести подчеркивается роль великого князя Дмитрия Ивановича как защитника Русской земли, благочестивого христианина и мужественного воина. С публицистическим пафосом автор изображает коварство Мамая и его союзников – литовского князя Ягайла и рязанского князя Олега.

Автор Летописной повести опирался как на собственно исторические источники (в частности – на рассказ «О побоище иже на Дону» и на Синодик – перечень убитых), так и на источники литературные – «Житие Александра Невского» и краткую (паремийную) версию «Чтения ο Борисе и Глебе»: оба этих произведения ο князьях-воинах давали автору Летописной повести материал для исторических аналогий. Кроме того, в тексте постоянно встречаются библейские цитаты; в описании скорби русских женщин использован фрагмент из апокрифического «Слова на Рождество Христово ο пришествии волхвов».

Текстологический и идейный анализ Летописной повести позволяет считать, что повесть была создана не ранее середины XV в. как произведение публицистическое, направленное в защиту объединения русских сил против врагов Русского государства.

Текст Летописной повести ο Куликовской битве издается по списку Новгородской Карамзинской летописи XVI в. (РНБ, F. IV, 603). Исправления внесены по Голицынскому списку первой редакции Новгородской четвертой летописи (РНБ, Q. XVII, 62).

* * *

О СРАЖЕНИИ НА ДОНУ И О ТОМ, КАК ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ БИЛСЯ С ОРДОЙ

Пришел ордынский князь Мамай с единомышленниками своими, и со всеми прочими князьями ордынскими, и со всеми силами татарскими и половецкими, наняв еще к тому же войска бесермен, армен, фрягов, Черкасов, и ясов, и буртасов! Также собрался с Мамаем, единомыслен с ним и единодушен, и литовский князь Ягайло Ольгердович со всеми силами литовскими и польскими, и с ними же заодно Олег Иванович, князь рязанский. Со всеми этими сообщниками пошел Мамай на великого князя Дмитрия Ивановича и на брата его князя Владимира Андреевича. Но человеколюбивый Бог хотел спасти и освободить род христианский молитвами пречистой его Матери от порабощения измаилтянского, от поганого Мамая, и от сборища нечестивого Ягайла, и от велеречивого и ничтожного Олега Рязанского, не соблюдшего своей веры христианской. И будет ему, исчадию ада и ехидне, суд в великий Господень день!

Окаянный же Мамай возгордился, возомнив себя царем, начал злой заговор плести, созывать своих поганых темников-князей и сказал им: «Пойдем на русского князя и на всю землю Русскую, как было при Батые. Христианство погубим, а церкви Божий сожжем, и кровь христианскую прольем, а законы их изничтожим». И это потому, что нечестивый люто гневался из-за своих друзей и любимцев, из-за князей, убитых на реке Воже. И начал неистово и поспешно силы свои собирать, в ярости двинувшись и в силе великой, желая пленить христиан. И тогда двинулись все племена татарские.

И начал Мамай посылать в Литву, к нечестивому Ягайлу, и к хитрому сотонщику, сообщнику дьявола, отлученному от Сына Божия, помраченному тьмою греховной и не хотящему уразуметь – Олегу Рязанскому, помощнику бесерменскому, лживому сыну, как сказал Христос: «От нас вышли и на нас поднялись». И заключил старый злодей Мамай бесчестное соглашение с поганой Литвой и душегубцем Олегом: собраться им у Оки-реки в Семенов день на благоверного князя.

А душегубец Олег начал зло к злу прилагать: послал к Мамаю и к Ягайлу своего боярина-единомышленника, антихристова предтечю, именем Епифана Кореева, веля им прийти в указанный день, и тот же уговор подтвердил – собраться у Оки с трехголовыми зверьми-сыроядцами и кровь пролить. О, враг и изменник Олег, лихоимства являешь примеры, а не ведаешь, что меч Божий угрожает тебе, ибо пророк сказал: «Оружие обнажили грешники и натянули лук, чтоб убивать во мраке праведников. И оружие их вонзится в сердца их, и луки их сокрушатся».

И когда наступил август, пришли из Орды вести к христолюбивому князю, что поднимается на христиан измаилтянский род. Олег же, отступивший уже от Бога, так как злой сговор учинил с погаными, послал к князю Дмитрию с лживой вестью: «Мамай идет со всем своим царством в мою землю Рязанскую на меня и на тебя, а знай и то, что идет на тебя и литовский Ягайло со всеми силами своими».

Князь же Дмитрий, услышав, что настало недоброе время, что идут на него все царства, творящие беззаконие, и, промолвив: «Еще в наших руках сила», – пошел к соборной церкви матери Божьей Богородицы и, обливаясь слезами, произнес: «Господи, ты всемогущий, всесильный и твердый в бранях, поистине ты царь славы, сотворивший небо и землю, – помилуй нас молитвами пресвятой Матери, не оставь нас, когда отчаиваемся! Ты ведь Бог наш, и мы – люди твои, протяни руку свою свыше и помилуй нас, посрами врагов наших и оружие их притупи! Могуч ты, Господи, и кто воспротивится тебе! Вспомни, Господи, о милости своей, которую искони оказываешь роду христианскому! О, многоименитая Дева, госпожа, царица чинов небесных, вечная владычица всей вселенной и всей жизни человеческой кормительница! Вознеси, госпожа, руки свои пречистые, в которых носила Бога воплощенного! Не презри нас, христиан, избавь от сыроядцев и помилуй меня!»

И, встав с молитвы, вышел из церкви и послал за братом своим Владимиром, и за всеми князьями русскими, и за великими воеводами. И обратился к брату своему Владимиру и ко всем князьям и воеводам: «Пойдем против окаянного, и безбожного, и нечестивого, и темного сыроядца Мамая за правоверную веру христианскую, за святые церкви, и за всех младенцев и старцев, и за всех христиан, живых и усопших. И возьмем с собою скипетр царя небесного – неодолимую победу, и восприимем Авраамову доблесть». И воззвав к Богу, сказал: «Господь, прислушайся к мольбе моей, Боже, на помощь мне поспеши! Пусть устыдятся враги, и посрамлены будут, и узнают, что имя твое – Господь, что ты – один всевышний во всей земле!»

И, соединившись со всеми князьями русскими и со всеми силами, вскоре выступил против них из Москвы, чтобы защитить свою отчину. И пришел в Коломну, собрал воинов своих сто тысяч и сто, помимо князей и воевод местных. От начала мира не бывало такой силы русской – князей русских, как при этом князе. А всех сил и всех ратей числом в полтораста тысяч или двести. К тому же еще подоспели в тот ратный час издалека великие князья Ольгердовичи поклониться и послужить: князь Андрей Полоцкий с псковичами и брат его – князь Дмитрий Брянский со всеми своими мужами.

В то время Мамай встал за Доном, со всем своим царством, бушуя, и кичась, и гневаясь, и стоял три недели. Пришла к князю Дмитрию еще одна весть: сказали ему, что Мамаево войско за Доном собралось и в поле стоит, поджидая на помощь Ягайла с литовцами, чтобы, когда соединятся, одержать сообща победу. И послал Мамай к князю Дмитрию дани просить не по своему договору, а как было при царе Джанибеке. Христолюбивый же князь, не желая кровопролития, хотел ему выплатить дань посильную для христиан и по своему договору, как было установлено с ним. Тот же не захотел и высокомерничал, ожидая своего нечестивого сообщника литовского.

Олег же, отступник наш, присоединившись к зловерному и поганому Мамаю и к нечестивому Ягайлу, стал дань ему платить и войско свое к нему посылать на князя Дмитрия. Князь же Дмитрий узнал о хитрости коварного Олега, кровопийцы христианского, нового Иуды-предателя, неистовствующего на своего повелителя. И, тяжко вздохнув, князь Дмитрий произнес из глубины сердца своего: «Господи, заговор неправедных сокруши и развязавших войну погуби, не я начал кровь христианскую проливать, но он, Святополк новый! Воздай же ему, Господи, семьюжды семь раз, ибо во тьме ходит и забыл благодать твою! Поострю, как молнию, меч мой, и прииму суд в руки свои, воздам месть врагам и ненавидящим меня воздам, и напою стрелы мои кровью их, чтобы не говорили неверные: “Кто бог их?” Отврати, Господи, лицо свое от них и покажи им, Господи, все зло их напоследок, ибо род их развращен и нет веры у них в тебя, Господи! И излей на них гнев твой, Господи, на народы, не ведающие тебя, Господи, и имени твоего святого не призывающие! Какой бог более велик, чем Бог наш! Ты один Бог, творящий чудеса!»

И, помолившись, пошел к Пречистой и к епископу Герасиму и сказал ему: «Благослови меня, отче, пойти на этого окаянного сыроядца Мамая, и нечестивого Ягайла, и изменника нашего Олега, отступившего от света в тьму». И епископ Герасим благословил князя и воинов его всех пойти на нечестивых агарян.

И вышел из Коломны в великом множестве против безбожных татар месяца августа двадцатого дня, уповая на милосердие Божие и на пречистую его матерь Богородицу, на приснодеву Марию, призывая на помощь святой крест. И, пройдя свою отчину и великое свое княжение, встал у Оки в устье Лопасни, перехватывая вести от поганых. Сюда же приехал Владимир, брат его, и великий его воевода Тимофей Васильевич, и все остальное войско, которое оставалось в Москве. И начали переправляться через Оку за неделю до Семенова дня, в день воскресный. И, переехав за реку, вступили в землю Рязанскую. А сам князь в понедельник переехал реку вброд со своим двором. В Москве же оставил он воевод своих, у великой княгини Евдокии и у своих сыновей, у Василия, у Юрия и у Ивана – Федора Андреевича.

И когда услышали в городе Москве, и в Переяславле, и в Костроме, и во Владимире, и во всех городах великого князя и всех князей русских, что пошел князь великий за Оку, то настала в Москве и во всех его пределах печаль великая, и поднялся плач горький, и разнеслись звуки рыданий. И слышно было рыдание безысходное, – словно Рахиль, которая, оплакивая детей своих с великими слезами и с воздыханием, не могла утешиться, – ибо пошли с великим князем на острые копья за всю землю Русскую! Да и кто не заплачет, видя, как рыдают и горько плачут жены эти, каждая ведь из них причитала: «Горе мне! Бедные наши чада, лучше для нас было бы, если бы вы не родились, тогда бы эту злострастную и горькую печаль о вашем убиении не испытали бы! Отчего же повинны мы в гибели вашей!»

Князь же великий подошел к реке Дону за два дня до Рождества святой Богородицы. И тогда пришла грамота с благословением от преподобного игумена Сергия, от святого старца; в ней же писано благословение его – чтоб бился с татарами: «Чтобы ты, господин, так и пошел, а поможет тебе Бог и святая Богородица». Князь же сказал: «Эти на колесницах, а эти на конях. Мы же к Господу Богу обратимся с молитвой: “Победу даруй мне, Господи, над супостатами, и помоги нам оружием крестным, низложи врагов наших; на тебя уповая, побеждаем, молясь прилежно пречистой твоей Матери”». И, сказав так, начал полки строить, и облек их в одежды местные. Подобно великим ратникам и воеводы вооружили свои полки, и пришли к Дону, и стали тут, и долго совещались. Одни говорили: «Пойди, князь, за Дон». А другие возражали: «Не ходи, так как слишком умножились враги наши, не только татары, но и литовцы, и рязанцы».

Мамай же, услышав о приходе князя к Дону и убитых своих воинов увидев, рассвирепел, и помутился ум его, и распалился он лютой яростью, и раздулся, словно аспид некий, гневом дышащий, и сказал: «Подвигнемся, силы мои темные, и властители, и князья! Пойдем, встанем у Дона против князя Дмитрия, пока не прибудет к нам союзник наш Ягайло со своими силами».

Князь же, слышав похвальбу Мамая, сказал: «Господи, не велел ты в чужой предел вступать, я же, Господи, не вступил. Этот же, Господи, окаянный Мамай, пришедший, как змей к гнезду, нечистый сыроядец, на христианство дерзнул, и кровь мою хочет пролить, и всю землю осквернить, и святые церкви Божий разорить». И сказал: «Что есть великая ярость Мамаева? Словно некая ехидна, прыская, явилась из некой пустыни и пожрать нас хочет! Не предай же меня, Господи, сыроядцу этому Мамаю, покажи мне величие своего божества, Владыка! Где же сонм агельский, где херувимское предстояние, где серафимов шестокрылых служение? Перед тобой трепещет вся тварь, тебе поклоняются небесные силы! Ты солнце и луну сотворил и землю украсил всеми красотами! Яви, Боже, величие свое и ныне; Господи, перемени печаль мою на радость! Помилуй меня, как помиловал слугу своего Моисея, в горести душевной возопившего к тебе, и огненному столпу повелел ты идти перед ним, и морские глубины в сушу превратил, как владыка и Господь, ты страшное возмущение на тишину обратил».

И, все это сказав, обратился к брату своему и ко всем князьям и воеводам великим: «Пришло, братья, время брани нашей и настал праздник царицы Марии, матери Божьей Богородицы и всех небесных чинов, госпожи всей вселенной, и святого ее Рождества. Если останемся живы – для Господа, если умрем за мир сей – для Господа!» И приказал мосты мостить на Дону и броды разыскивать в ту ночь, в канун праздника пречистой Божьей матери.

Наутро же в субботу рано, месяца сентября в восьмой день, в самый праздник Богородицы, во время восхода солнца, была тьма великая по всей земле, и туманно было то утро до третьего часа. И велел Господь тьме отступить, а свету пришествие даровал. Князь великий собрал полки свои великие, и все его князья русские свои полки приготовили, и великие его воеводы облачились в одежды местные. И врата смертные растворились, страх великий и ужас охватил собранных издалека, с востока и запада, людей. Пошли за Дон, в дальние края земли, и скоро перешли Дон в гневе и ярости, и так стремительно, что основание земное содрогнулось от великой силы. Князя, пришедшего за Дон в поле чисто, в Мамаеву землю, на устье Непрядвы, вел один Господь Бог, и не отвернулся Бог от него. О, крепкое и твердое дерзновение мужества! О, как не устрашился, не смутился духом, увидя такое множество воинов! Ведь на него поднялись три земли, три рати: первая – татарская, вторая – литовская, третья – рязанская. Однако же он всех их не убоялся, не устрашился, но, верою в Бога вооружившись, силою святого креста укрепившись и молитвами святой Богородицы оградившись, Богу помолился, говоря: «Помоги мне, Господи Боже мой, спаси меня милостью своею, видишь, как умножилось число врагов моих. Господи, за что умножились досаждающие мне? Многие поднялись на меня, многие борются со мной, многие преследуют меня, мучают меня, все народы обступили меня, но именем Господним я противился им».

И в шестой час дня появились поганые измаилтяне в поле, – а было поле открытое и обширное. И тут выстроились татарские полки против христиан, и встретились полки. И, увидев друг друга, двинулись великие силы, и земля гудела, горы и холмы сотрясались от бесчисленного множества воинов. И обнажили оружие – обоюдоострое в руках их. И орлы слетались, как и писано, – «где будут трупы, там соберутся и орлы». В урочный час сперва начали съезжаться сторожевые полки русские с татарскими. Сам же князь великий напал первым в сторожевых полках на поганого царя Теляка, называемого воплощенным дьяволом Мамая. Однако вскоре после того отъехал князь в великий полк. И вот двинулась великая рать Мамаева, все силы татарские. А с нашей стороны – князь великий Дмитрий Иванович со всеми князьями русскими, изготовив полки, пошел против поганых половцев со всею ратью своею. И, воззрев на небо с мольбою и преисполнившись скорби, сказал словами псалма: «Братья, Бог нам прибежище и сила». И тотчас сошлись на многие часы обе силы великие, и покрыли полки поле верст на десять – такое было множество воинов. И была сеча лютая и великая, и битва жестокая, и грохот страшный; от сотворения мира не было такой битвы у русских великих князей, как при этом великом князе всея Руси. Когда бились они, от шестого часа до девятого, словно дождь из тучи, лилась кровь и русских сынов, и поганых, и бесчисленное множество пало мертвыми с обеих сторон. И много руси было побито татарами, и татар – русью. И падал труп на труп, падало тело татарское на тело христианское; то там, то здесь можно было видеть, как русин за татарином гнался, а татарин преследовал русина. Сошлись вместе и перемешались, ибо каждый хотел своего противника победить. И сказал сам себе Мамай: «Волосы наши повыдраны, очи наши не успевают горячих слез источить, языки наши коснеют, и моя гортань пересыхает, и сердце останавливается, чресла меня не держат, колени слабеют, а руки мои цепенеют».

Что нам сказать или о чем говорить, видя злострастную смерть! Одни мечами перерублены, другие сулицами проколоты, иные же на копья подняты! И отчаяние охватило тех москвичей, которые не бывали на ратях. Видя все это, испугались они; и, простившись с жизнью, обратились в бегство и побежали, а не вспомнили, как говорили мученики друг другу: «Братья, потерпим немного, зима люта, но рай сладок; и страшен меч, но славен венец». А некоторые сыны агарянские обратились в бегство от кликов громких, видя жестокую смерть.

И после этого в девять часов дня воззрел Господь милостивыми очами на всех князей русских и на мужественных воевод, и на всех христиан, дерзнувших встать за христианство и не устрашившихся, как и подобает славным воинам. Видели благочестивые в девятом часу, как ангелы, сражаясь, помогали христианам, и святых мучеников полк, и воина Георгия, и славного Дмитрия, и великих князей тезоименитых – Бориса и Глеба. Среди них был и воевода совершенного полка небесных воинов – архистратиг Михаил. Двое воевод видели полки поганых, и трисолнечный полк, и огненные стрелы, летящие на них; безбожные же татары падали, объятые страхом Божьим, и от оружия христианского. И воздвиг Бог десницу нашего князя на одоление иноплеменников. А Мамай, в страхе затрепетав и громко восстенав, воскликнул: «Велик Бог христианский и велика сила его! Братья измаилтяне, беззаконные агаряне, бегите не дорогами готов!» И сам, повернув назад, быстро побежал к себе в Орду. И, услышав об этом, темные его князья и властители тоже побежали. Видя это, и прочие иноплеменики, гонимые гневом Божьим и одержимые страхом, от мала до велика обратились в бегство. Христиане же, увидев, что татары с Мамаем побежали, погнались за ними, избивая и рубя поганых без милости, ибо Бог невидимою силою устрашил полки татарские, и, побежденные, обратились они в бегство. И в погоне этой одни татары пали под оружием христиан, а другие в реке утонули. И гнали их до реки до Мечи, и там бесчисленное множество бегущих побили. Князья же гнали полки содомлян, избивая, до стана их, и захватили большое богатство, и все имущество их, и все стада содомские.

Тогда же на том побоище были убиты в схватке: князь Федор Романович Белозерский и сын его Иван, князь Федор Тарусский, брат его Мстислав, князь Дмитрий Монастырев, Семен Михайлович, Микула Васильев, сын тысяцкого, Михаиле Иванов Акинфович, Иван Александрович, Андрей Серкизов, Тимофей Васильевич Акатьевич, именуемый Волуй, Михаиле Бренков, Лев Морозов, Семен Меликов, Дмитрий Мининич, Александр Пересвет, бывший прежде боярином брянским, и иные многие, имена которых не записаны в книгах сих. Здесь же названы только князья и воеводы, и знатных и старейших бояр имена, а прочих бояр и слуг опустил я имена и не написал из-за множества имен, так как число их слишком велико для меня, ибо многие в той битве убиты были.

У самого же великого князя все доспехи были помяты, пробиты, но на теле его не было ран, а сражался он с татарами лицом к лицу, находясь впереди всех в первой схватке. Многие князья и воеводы не раз говорили ему: «Князь господин, не стремись впереди сражаться, но позади будь или на крыле, или где-либо в стороннем месте». Он же отвечал им: «Да как же я скажу: “Братья мои, подвигнемся все вместе до единого”, а сам свое лицо скрою и стану прятаться позади? Не могу так поступить, но хочу как словом, так и делом первым быть и на виду у всех главу свою сложить за свою братию и за всех христиан. Пусть и другие, это видя, будут отчаянны в своей дерзости». И как сказал, так и сделал, сражаясь тогда с татарами впереди всех. И сколько раз справа и слева от него его воинов избивали, а самого обступали, подобно воде, со всех сторон! И много ударов нанесли ему по голове, и по плечам его, и по утробе его, но Бог защитил его в день брани щитом истины и оружием благоволения осенил главу его, десницею своей защитил его и рукою крепкою и мышцею высокою спас его Бог, давший крепость ему. И так, оказавшись среди многих врагов, он остался невредимым. «Не на лук мой уповаю, и оружие мое не спасет меня», – как сказал пророк Давид. – «Вышнего сделал прибежищем твоим, и не придет к тебе зло, и раны не будет на теле твоем, ибо заповедует своим ангелам хранить тебя на всем пути твоем, и не устрашишься стрелы, летящей во дне».

Это из-за наших грехов приходят войной на нас иноплеменники, чтобы мы отступились от своих прегрешений: от братоненавистничества, и от сребролюбия, и от неправедного суда, и от насилия. Но милосерден Бог-человеколюбец, не до конца гневается на нас, не вечно памятует зло.

А отсюда, от страны Литовской, Ягайло, князь литовский, пришел со всеми силами литовскими Мамаю в подмогу, татарам поганым на помощь, а христианам на горе. Но и от тех Бог избавил, ибо не поспели немного к сроку, на один день или меньше. Но едва услышал Ягайло Ольгердович и все воины его, что у князя великого с Мамаем бой был и князь великий одолел, а Мамай побежал, – и тогда без всякого промедления литовцы с Ягайлом поспешно повернули назад, не будучи никем гонимы. Не видели они тогда ни князя великого, ни рати его, ни оружия его, одного имени его литовцы боялись и трепетали; а не то что в нынешнее время – литовцы над нами издеваются и надругательства творят. Но мы этот разговор отложим и к прежнему рассказу возвратимся.

Князь же Дмитрий с братом своим Владимиром, и с князьями русскими, и с воеводами, и с прочими боярами, и со всеми оставшимися воинами, став в ту ночь на обедищах поганых, на костях татарских, утер пот свой и, отдохнув от трудов своих, великое благодарение вознес Богу, даровавшему такую победу над погаными, избавляющему раба своего от оружия лютого: «Вспомнил ты, Господи, о милости своей, избавил нас, Господи, от сыроядцев этих, от поганого Мамая и от нечестивых измаилтян, и от беззаконных агарян, воздавая честь, как сын, своей матери. Придал нам стремление страстное, как придал слуге своему Моисею, и древнему Давиду, и новому Константину, и Ярославу, сроднику великих князей, на окаянного и на проклятого братоубийцу, безглавого зверя Святополка. И ты, Богородица, помиловала милостью своею нас, грешных рабов своих, и весь род христианский, умолила вечного Сына своего». И многие князья русские и воеводы достохвальными похвалами прославили пречистую матерь Божию Богородицу. И еще христолюбивый князь похвалил дружину свою, которая крепко билась с иноплеменниками, и стойко оборонялась, и доблестно мужествовала, и дерзнула по воле Божьей встать за веру христианскую.

И возвратился князь великий оттуда в богохранимый град Москву, в свою отчину с победой великой, одолев противников, победив врагов своих. И многие воины его возрадовались, захватив добычу большую: пригнали с собой стада коней, и верблюдов, и волов, которым нет числа, и доспехи захватили, и одежды, и все добро их.

Поведали князю великому, что князь Олег Рязанский посылал Мамаю на помощь свои силы, а сам на реках мосты разломал. А кто с Донского побоища поехал восвояси через его отчину, Рязанскую землю, бояре или слуги, то тех приказал он хватать и грабить и обобранными отпускать. Князь же Дмитрий за это хотел на Олега послать рать. И вот неожиданно приехали к нему бояре рязанские и поведали, что князь Олег оставил свою землю и сам побежал и с княгиней, и с детьми, и с боярами. И упрашивали великого князя о том, чтобы на них рати не посылал, и сами били ему челом, и соглашались быть у него в подчинении. Князь же внял им и принял их челобитье, рати на них не послал, а на Рязанском княжении посадил своих наместников.

Тогда же Мамай с немногими убежал и пришел в свою землю с небольшой дружиной. И, видя, что он разбит, и обращен в бегство, и посрамлен, и поруган, снова распалился гневом и собрал оставшиеся свои силы, чтобы опять напасть на Русь. Когда он так порешил, пришла к нему весть, что идет на него с востока некий царь Тохтамыш из Синей Орды. Мамай же, подготовивший войско против нас, с тем войском готовым и пошел на него. И встретились на Калках, и была у них битва. И царь Тохтамыш одолел Мамая и прогнал его. Мамаевы же князья, сойдя с коней своих, били челом царю Тохтамышу, и принесли присягу ему по своей вере, и стали на его сторону, а Мамая оставили посрамленным; Мамай же, увидев это, поспешно бежал со своими единомышленниками. Царь же Тохтамыш послал за ним в погоню воинов своих. А Мамай, гонимый ими и спасаясь от Тохтамышевых преследователей, прибежал в окрестности города Кафы. И вступил он в переговоры с кафинцами, уговариваясь с ними о своей безопасности, чтобы приняли его под защиту, пока он не избавится от всех преследователей своих. И разрешили ему. И пришел Мамай в Кафу со множеством имения, золота и серебра. Кафинцы же, посовещавшись, решили обмануть Мамая, и тут он был ими убит. И так настал конец Мамаю.

А сам царь Тохтамыш пошел и завладел Ордой Мамаевой, и захватил жен его, и казну его, и улус весь, и богатство Мамаево раздал дружине своей. И оттуда послов своих отправил к князю Дмитрию и ко всем князьям русским, извещая о своем приходе и о том, как воцарился он и как противника своего и их врага Мамая победил, а сам сел на царстве Волжском. Князья же русские посла его отпустили с честью и с дарами, а сами той зимой и той весной отпустили с ними в Орду к царю каждый своих киличиев с большими дарами.

* * *

О ПОБОИЩИ ИЖЕ НА ДОНУ И О ТОМЬ, ЧТО КНЯЗЬ ВЕЛИКИЙ БИЛСЯ СЪ ОРДОЮ

Прииде ордынский князь Мамай²⁵⁸ съ единомысленики своими, и съ всѣми прочими князьми ордынскими, и съ всею силою татарскою и половецкою, еще же к тому рати понаимовав бесермены, армени, фрязи, черкасы, и ясы, и буртасы.²⁵⁹ Такоже с Мамаемь вкупѣ, въ единой мысли и въ единой думѣ, и литовский князь Ягайло Олгердович²⁶⁰ съ всею силою литовскою, с ляцкою, и с ними же въ единачествѣ Олегъ Иванович, князь рязанский.²⁶¹ Съ всѣми сими съвѣтникы поиде на великого князя Дмитриа Ивановича²⁶² и на брата его князя Володимера Андреевича.²⁶³ Но хотя человеколюбивый Богъ спасти и свободити род христианский молитвами пречистыа его Матере от работы измалтьскиа,²⁶⁴ от поганаго Мамая, и от сонма нечестиваго Ягайла, и от велерѣчиваго и худаго Олга Рязанскаго, не снабдѣвшему своего христианства. И приидет ему день великий Господень в суд, аду и ехидну!

Окаанный же Мамай разгордѣвся, мнѣвъ себе аки царя, нача злый съвѣтъ творити, темныа своа князи²⁶⁵ поганыя звати, и рече имъ: «Пойдемь на рускаго князя и на всю землю Рускую, якоже при Батыи²⁶⁶ было. Христианство потеряем, а церкви Божиа попалимь и кровь христианскую прольемь, а законы их погубимь». И сего ради нечестивый лютѣ гнѣвашеся о своих друзех и любовницѣхь, о князех, избиеных на рѣцѣ на Вожи.²⁶⁷ И нача сверѣпо и напрасно силы своя сбирати, съ яростию подвижася и силою многою, хотя пленити христианъ. И тогда двигнушася вся колѣна татарскаа.

И нача посылати к Литвѣ, к поганому Ягайлу, и лстивому сътонщику,²⁶⁸ диаволю съвѣтнику, отлученому Сына Божиа, помраченому тмою грѣховною и не въсхотѣ разумѣти – Олгу Рязанскому, поборнику бесерменскому, лукавому сыну, якоже рече Христос: «От нас изыдоша и на ны Быша». И учини собѣ старый злодѣй Мамай съвѣтъ нечестивый с поганою Литвою и съ душегубивымъ Олгомъ: стати имъ у Оки у рѣки на Семень день²⁶⁹ на благовѣрнаго князя.

Душегубивый же Олегъ начал зло к злу прикладати: посылаше к Мамаю и къ Ягайлу своего боярина единомысленаго, антихристова предтечю, именемь Епифана Корѣева, веля им быти на тотъ же срок, и тъже съвѣтъ свѣща – стати ему у Оки с треглавными звѣрми сыроядци,²⁷⁰ а кровь прольати. Враже измѣнниче Олже, лихоимъства открываеши образы, а не вѣси, яко меч Божий острится на тя, якоже пророкъ рече: «Оружие извлекоша грѣшници и напрягоша лукъ стрѣляти въ мракъ правыа сердцемь. И оружиа их внидут въ сердца их, и луци их съкрушатся».²⁷¹

И бысть месяца августа, приидоша от Орды таковыа вѣсти къ христолюбивому князю, оже въздвизается на христианы измаилтьский род. Олгу же, уже отпадшему сана своего от Бога, иже злый съвѣтъ створи с погаными, и посла къ князю Дмитрию вѣсть лестную, что: «Мамай идет съ всѣмь своимъ царствомъ в мою землю Рязанскую на мене и на тебе, а и то ти свѣдомо буди – и литовский идет на тебе Ягайло съ всею силою своею».

Князь же Дмитрей се слышав, невеселую ту годину, что идуть на него вся царства, творящеи безаконие, а ркуще «еще наша рука высока есть», иде къ соборной церкви матери Божии Богородици,²⁷² и пролья слезы, и рече: «Господи, ты всемогий, всесилный и крѣпкий въ бранех, въистину еси царь славы, сътворивый небо и землю, помилуй ны пресвятыа Матере молитвами, не остави нас, егда унываемь! Ты бо еси Богъ нашь и мы – людие твои, посли руку твою свыше и помилуй ны, посрами враги нашя и оружиа их притупи! Силен еси, Господи, и кто противится тебѣ! Помяни, Господи, милость свою, иже от вѣка имаши на родѣ христианскомь! О, многоименитаа Дево, госпоже, царице небесных чинов, госпоже присно всеа вселенныа и всего живота человечьскаго кормителнице! И въздвигни, госпоже, руцѣ свои пречистаа, има же носила еси Бога въплощена! Не презри и христианъ сих, избави нас от сыроядець сих и помилуй мя!»

Вставъ от молитвы, изыде из церкви и посла по брата своего Володимера, и по всѣх князей руских, и по великиа воеводы. И рече к брату своему Володимеру и всѣмь княземь и воеводамъ: «Пойдемь противу сего окааннаго, и безбожнаго, и нечестиваго, и темнаго сыроядца Мамаа за правовѣрную вѣру христианскую, за святыа церкви, и за вся младенца и старца, и за вся христианы, сущая и не сущаа. И възмемъ с собою скипетръ царя небеснаго – непобѣдимую побѣду, и въсприимемь Аврамлю доблесть».²⁷³ И нарек Бога, и рече: «Господи, в помощь мою вънми, Боже, на помощъ мою потщися! И да постыдяться и посрамляются, и познають, яко имя тебѣ – Господь, яко ты еси единъ вышний по всей земли!»²⁷⁴

И съвокупився съ всѣми князьми рускими и съ всею силою, и поиде противу их вборзѣ с Москвы, хотя боронити своея отчины. И прииде на Коломну, събра вой своих 100 тысящ и 100, опроче князей и воевод мѣстных. И от начала миру не бывала такова сила рускаа князей руских, якоже при семь князи бѣаше. А всее силы и всех рати числомъ с полтораста тысящ или с двѣстѣ. Еще же к тому приспѣша въ тъй чинъ рагозный издалечя великие князи Олгердовичи поклонитися и послужити: князь Андрей Полоцкий съ пльсковичи, брат его – князь Дмитрий Брянский²⁷⁵ съ всѣми своими мужи.

В то же время Мамай ста за Доном, възбуявся, и гордяся, и гнѣваася, съ всѣм своимъ царствомъ, и стоя 3 недели. И прииде князю Дмитрию паки другаа вѣсть: повѣдаша ему Мамаа за Дономъ събравшася и в полѣ стоаща, ждуще к собѣ на помощъ Ягайла с литвою, да егда сберутся вкупѣ, и хотят побѣду створити съ одиного. И нача Мамай слати къ князю Дмитрию выхода просити, како было при Чанибѣ-цари,²⁷⁶ а не по своему докончаниу. Христолюбивый же князь, не хотя кровопролитьа, и хотѣ ему выход дати по христианской силѣ и по своему докончанию, како с ним докончалъ. Он же не въсхотѣ, высокомысляше, ожидаа своего нечьстиваго съвѣта литовскаго.

Олегъ же, отступникь нашь, приединився къ зловѣрному и поганому Мамаю и нечьстивому Ягайлу, нача выход ему давати и силу свою к нему слати на князя Дмитриа. Князь же Дмитрий увѣдавь лесть лукаваго Олга, кровопивца христьянского, новаго Иуду-предателя, на своего владыку бѣсится. И князь же Дмитрий въздохнув из глубины сердца своего и рече: «Господи, съвѣты неправедных разори, а зачинающих рать ты погуби, не азъ почалъ кровъ христианскую проливати, но онъ,²⁷⁷ Святополъкъ новый!²⁷⁸ Въздай же ему, Господи, седмь седмерицею, яко въ тмѣ ходит и забы благодать твою! Поострю, яко млънию, мечь мой, и приимеет суд рука моа, въздамь месть врагомъ и ненавидящим мя въздамь, и упою стрѣлы моа от крови их, да не ркут невѣрнии “кто есть богъ их?” Отврати, Господи, лице свое от них и покажи им, Господи, вся злаа напослѣдокъ, яко род развращаемь есть, и нѣсть вѣры в них твоеа, Господи! И пролии на них гнѣвъ твой, Господи, на языки, незнающаа тебе, Господи, и имени твоего святаго не призвашя! Кто богъ велей яко Богъ нашь! Ты еси Богъ, творяй чюдеса единъ».²⁷⁹

И кончав молитву, иде к Пречистѣй²⁸⁰ и къ епископу Герасиму²⁸¹ и рече ему: «Благослови мя, отче, поити противу окааннаго сего сыроядца Мамаа, и нечьстиваго Ягайла, и отступника нашего Олга, отступившаго от свѣта въ тму». И святитель Герасим благословилъ князя и воя его вся поити противу нечьстивых агарянъ.

И поиде с Коломны с великою силою противу безбожных татаръ месяца августа 20, а уповая на милосердие Божие и на пречистую его матерь Богородицю, на приснодевицю Марию, призываа на помощь честный крестъ. И, прошед свою отчину и великое свое княжение, и ста у Оки на усть Лопастны,²⁸² переимаа вѣсти от поганыхъ. Ту бо наеха Володимеръ, братъ его, и великий его воевода Тимофей Васильевич, и вси вои останочныи, что были оставлены на Москвѣ. И начашя възитися за Оку за неделю до Семеня дни в день неделный. И, переехавше за рѣку, внидошя в землю Рязаньскую. А самь в понеделник перебреде своимь двором. А на Москве остави воевод своих, у великой княгини Евдокеи²⁸³ и у сынов своих – у Васильа, у Юрья и у Ивана²⁸⁴ – Федора Андреевича.²⁸⁵

И слышав в градѣ на Москвѣ, и в Переаславлѣ, и на Костромѣ, и в Володимерѣ, и въ всѣх градѣх великого князя и всѣх князей руских, что пошол князь великый за Оку, и бысть в градѣ Москвѣ туга велика, и по всѣмь его предѣломъ, и плач горекъ, и глас рыданиа. И слышано бысть, сиирѣчь высокых, Рахиль же есть, рыдание крѣпко, плачющеся чяд своих²⁸⁶ и с великимь рыданием и въздыханиемь не хотяше ся утѣшити, зане пошли с великымь княземь за всю землю Рускую на остраа копья! Да кто уже не плачется женъ онѣх рыданиа и горкаго их плачя, зряще, убо ихъ каяждо к себѣ глаголаше: «Увы мнѣ! Убогаа нашя чада, уне бы намъ было, аще бы ся есте не родили, да сиа злострастные и горкыа печали²⁸⁷ вашего убийства не подъяли быхом! Почто быхомъ повинни пагубѣ вашей!»

Князь же великый прииде к рѣцѣ к Дону за два дни до Рожества святыа Богородица.²⁸⁸ И тогда приспѣ грамота от преподобнаго игумена Сергиа,²⁸⁹ от святаго старца, благословенаа; в ней же писано благословение его таково, веля ему битися с татары: «Что бы еси, господине, тако и пошолъ, а поможет ти Богъ и святаа Богородица». Князь же рече: «Сии на колесницах, а си на коних. Мы же въ имя Господа Бога нашего призовемъ:²⁹⁰ “Побѣды дай ми, Господи, на супостаты и пособи ны оружиемь крестнымь, низложи врагы нашя; на тя уповающи, побѣжаемь, молящеся прилѣжно къ пречистой ти Матери”». И сиа изрек, начя полци ставити, и устрояше въ одежу их местную.²⁹¹ Яко великии ратници, и воеводы оплъчишя своя полки, и приидошя к Дону, и сташа ту, и много думавше. Овии глаголаше: «Поиди, княже, за Донъ». А друзии рѣша: «Не ходи, понеже зѣло умножишася врази наши, не токмо татарове, но и литва, и рязанци».

Мамай же, слышав приход княж к Дону и сѣченыа своя видѣв, възьярися зракомъ и смутися умомъ, и распалися лютою яростию, и наплънися аки аспида нѣкаа,²⁹² гнѣвомъ дышуще, и рече: «Двигнетеся, силы моя темныа, и власти, и князи! И пойдемь, станемъ у Дону противу князя Дмитриа, доколѣ прислѣеть к намь съвѣтникь нашь Ягайло съ своею силою».

Князю же, слышавшу хвалу Мамаеву, и рече: «Господи, не повелѣлъ еси в чюжь предѣлъ преступати, аз же, Господи, не преступих. Сий же, Господи, приходяще, аки змий к гнѣзду окаанный Мамай, нечистый сыроядець, на христианство дръзнулъ и кровь мою хотя прольяти, и всю землю осквернити, и святыа церкви Божиа разорити». И рече: «Что есть великое сверѣпство Мамаево? Аки нѣкаа ехидна, прыскающи, пришел от нѣкиа пустыня, пожрети ны хощет! Не предай же мене, Господи, сыроядцу сему Мамаю, покажи ми славу своего божества, Владыко! И где ти аггелстии лици, и где херувимское предстоание, где серафимское шестокрилное служение? Тебе трепещет вся тварь, тебѣ покланяються небесныа силы! Ты солнце и луну створи и землю украси всѣми лѣпотами! Яви, Боже, славу свою и нынѣ, Господи, преложи печаль мою на радость! Помилуй мя, якоже помиловалъ еси слугу своего Моисеа, в горести душя възпивша к тебѣ, и столпу огньну повелѣлъ еси ити пред нимь, и морскыа глубины на сушу преложи, яко владыка сый и Господь, страшное възмущение на тишину преложилъ еси».

И си вся изрекши, брату своему и всѣмъ княземь и воеводамъ великимъ, и рече: «Приспѣ, братие, время брани нашея, и прииде праздникъ царици Марии, матере Божии Богородици, и всѣх небесных чинов, и госпожи всея вселеныа и честнаго еа Рожества. Аще оживемь – Господеви есмы, аще умремь за миръ сей – Господеви есмы!»²⁹³ И повелѣ мосты мостити на Дону и бродов пытати тое нощи, в канон пречистыа Божиа матере.

Заутра же в суботу порану, месяца сентября 8 день, в самый празник Госпожинъ,²⁹⁴ всходящу солнцу, и бысть тма велика по всей земли, и мгляно было бяше того утра до третиаго часа.²⁹⁵ И повелѣ Господь тмѣ уступити, а свѣту пришествие дарова. Князь же великый исполчи полки своа велиции, и вся его князи рустии свои полкы устроивше, и великыа его воеводы облачишася въ одежда местныа. И ключя смертные растерзахуся, трусъ же бѣ страшенъ и ужасъ събраннымь чядомъ издалече от встока и до запада. Поидоша за Дон, в далняа чясти земля, и преидоша Донъ вскорѣ люто и сверѣпо и напрасно, яко основанию земному подвизатися от великых силъ. Князю же перешедшу за Донъ в поле чисто, в Мамаеву землю, на усть Непрядвы, Господь Богъ единъ вожаше его, и не бѣ с ним Богъ чюждь. О, крѣпкыа и твердыа дръзости мужъство! О, како не убояся, ни усумнѣся толика множества народа ратных! Се бо всташя на нь три земли, три рати: первое – татарскаа, второе – литовскаа, третие – рязанскаа. Но обаче всѣх сих никакоже убояся, ни устрашися, но еже к Богу вѣрою въоруживься и креста честнаго силою укрѣпився, молитвами святыа Богородица оградився, и Богу помолися, глаголя: «Помози ми, Господи Боже мой, спаси мя ради милости твоеа, вижь – врагы моа яко умножишася на мя. Господи, что ся умножишя стужающеи мнѣ? Мнози въсташя на мя, мнози борющеся со мною, мнози гонящеи мя, стужающеи ми, вси язы́цы обыдоша мя, именем Господнимь противляхся имъ».²⁹⁶

И бысть в шестую годину дни,²⁹⁷ начашя появливатися погании измаилтяне в полѣ, бѣ бо поле чисто и велико зѣло. И ту исполчишася татарстии полци противу хрестьан, и ту срѣтошася полци. И великыа силы, узрѣвше, поидошя, и земля тутняше, горы и холми трясахуся от множества вой безчисленыхъ. И извлекоша оружия – обоюдуостри в рукахъ их. И орли сбирахуся, якоже есть писано, – «где будет трупие, ту сберутся и орли».²⁹⁸ Пришедшимъ рокомъ преже бо начашася съеждати сторожевыи плъки рускии с татарскыми. Сам же князь великий наеха наперед в сторожевых полцех на поганаго царя Теляка,²⁹⁹ нареченаго плотнаго диавола Мамаа. Таче потом недолго попустя отъеха князь в великий полкъ.³⁰⁰ И се поиде великаа рать Мамаева, вся сила татарская. А отселѣ – князь великий Дмитрий Иванович съ всѣми князьми рускими, изрядивь полкы, поиде противу поганых половець и съ всѣми ратьми своими. И възрѣв на небо умилныма очима и въздохнув из глубины сердца, рече слово псаломское: «Братие, Богъ намъ прибѣжище и сила».³⁰¹ И абие сступишася обоя силы велиции вмѣсто на длъгъ час, и покрыша полкы поле яко на десяти верстъ от множества вой. И бысть сеча зла и велика, и брань крѣпка, и трусъ великь зѣло; яко от начала миру сѣча такова не бывала великимь княземь рускимь, якоже сему великому князю всея Руси. Бьющим же ся им от шестаго часа до 9-го,³⁰² прольяся кровь аки дождева тучя, обоих, рускых сынов и поганых, и множество безчислено падоша трупиа мертвых от обоих. И много руси побиени Быша от татаръ, и от руси – татаре. И паде труп на трупѣ, паде тѣло татарское на телеси христианскомъ; индеже видѣти бяше русинъ за татарином ганяшеся, а татаринъ русина стигаше. Смятоша бо ся и размѣсиша, кииждо бо своего супротивника искаше побѣдити. И рече к собѣ Мамай: «Власи наши растръзаются, очи наши не могут огненых слез истачати, языци наши связаются, и гортан ми пресыхает, и сердце раставает, чресла ми протязаются, колѣни изнемогают, а руцѣ ми оципают».

Что намь рещи или глаголати, видящи злострастьную смерть! Инии бо мечемь пресѣкаеми бываху, а инии сулицами прободаеми, инии же на копиа взимаеми! Да тѣм же рыданиа исполънишася москвичи мнози, небывалци. То видѣвше, устрашишася и живота отчаявшеся, и на бѣги обратившеся, и побѣгоша, а не помянушя, яко мученици глаголаху друг къ другу: «Братие, потерпим мало, зима яра, но рай сладокъ; и страстенъ меч, но славно вѣнчание». А инии сыны агаряны на бѣгъ възвратишася от клича велика, зряще злаго убийства.

И по сих же въ 9 час дне³⁰³ призрѣ Господь милостивыма очима на вси князи руские и на крѣпкыа воеводы, и на вся христианы, дръзнувше за христианство и не устрашишася, яко велиции ратници. Видѣшя бо вѣрнии, яко въ 9 час бьющеся аггели помогают христианомъ, и святыхъ мученикъ полкъ, и воина Георгиа, и славнаго Дмитриа,³⁰⁴ и великых князей тезоименитых Бориса и Глѣба. В них же бѣ воевода съвръшенаго плъка небесных вой – архистратигъ Михаил.³⁰⁵ Двоя воеводы видѣша погании полци треслънечный плъкъ и пламенныа их стрѣлы, яже идут на них; безбожнии же татарове от страха Божиа и от оружия христианскаго падаху. И възнесе Богъ десницу нашего князя на побѣду иноплеменникь. А Мамай, съ страхомъ въстрепетав и велми въстенавъ, и рече: «Великъ Богъ христианескъ и велика сила его! Братие измайловичи, безаконнии агаряне, побѣжите не гóтовыми³⁰⁶ дорогами!» И сам вдав плещи свои и побѣже скоро паки къ Ордѣ. И то слышавше темныа его князи и власти, и побѣгоша. И то видѣвше и прочии иноплеменницы, гоними гнѣвомъ Божиимь и страхомь одержими суще от мала до велика, на бѣгъ устремишася. Видѣвше же христиане, яко татарове с Мамаемь побѣгошя, и погнаша за ними послѣ, бьюще и сѣкуще поганых без милости, Богъ бо невидимою силою устраши плъкы татарскые, и побѣжени обратиша плещи своя на язвы. И в погонѣ той овии же татарове от христианъ язвени оружиемь падоша, а друзии в рѣцѣ истопошя. И гониши их до рѣки до Мечи,³⁰⁷ и тамо бѣжащих бесчисленое множество побишя. Князи же полци гнаша съдомлян,³⁰⁸ бьюще, до стана их, и полониша богатства много, и вся имѣниа их, и вся стада содомскаа.

Тогда же на томь побоищи убьени Быша на сступѣ: князь Феодоръ Романовичь Бѣлоозерский и сынъ его Иван, князь Феодоръ Торуский, братъ его Мстислав, князь Дмитрий Манастырев, Семенъ Михайлович, Микула Васильев, сынъ тысяцкого, Михайла Иванов Акинфович, Иван Александрович, Андрей Серкизов, Тимофей Васильевич Акатьевич, нарицаемый Волуй, Михайло Бренков, Левъ Морозов, Семен Меликов, Дмитрий Мининичь, Александръ Пересвѣтъ, бывый преже болярин брянскый,³⁰⁹ и инии мнози, их же имена не суть писана в книгах сих. Сии же писаны Быша князи токмо и воеводы, и нарочитых и старѣйших бояръ имена, а прочих бояръ и слуг оставих имена и не писах множества ради именъ, яко число превъсходит ми, мнози бо на той брани побиени Быша.

Самому же князю великому бяше видѣти всь доспѣх его битъ, язвенъ, но на телеси его не бяше раны никоеа же, а бился с татары в лице, став напреди на первомъ суймѣ. О семь убо мнози князи и воеводы многажды глаголаша ему: «Княже господине, не ставися напреди битися, но назади или на крилѣ, или нѣгде въ опришнемь мѣсте». Он же отвѣщаваше имъ: «Да како азъ възглаголю – братия моа, потягнем вси вкупѣ съ одиного, а самъ лице свое почну крыти и хоронитися назади? Не могу в томъ быти, но хощу якоже словомъ, такоже и дѣлом напереди всѣх и пред всѣми главу свою положити за свою братию и за вся христианы. Да и прочии то видѣвше приимут съ усръдием дръзновение». Да якоже рече, тако и створи, бьяшеся с татары тогда, став напереди всѣх. А елико одесную и ошую его дружину его бишя, самого же вкругъ оступиша около аки вода многа обаполы! И многа ударениа ударишася по главѣ его, и по плещима его, и по утробѣ его, но от всѣх сих Богъ заступилъ его в день брани щитомъ истины и оружиемь благоволениа осѣнил есть над главою его, десницею своею защитилъ его и рукою крѣпкою и мышцею высокою Богъ избавилъ есть, укрѣпивый го. И тако промежи многими ратными цѣлъ схраненъ бысть. «Не на лукъ бо мой уповаю, и оружие мое не спасеть мене»,³¹⁰ – якоже рече Давидъ пророкъ. – «Вышняго положилъ еси прибѣжище твое, не приидет к тебѣ зло, и рана не приступит к телеси твоему, яко аггеломь своимъ заповѣсть о тебѣ съхранити тя въ всѣх путех твоих, и не убоишися от стрѣлы, летящаа в день».³¹¹

Се же бысть грѣх ради наших въоружаются на ны иноплеменници, да быхом ся отступили от своих неправдъ: от братоненавидѣниа, и от сребролюбиа, и в неправды судящих, и от насилья. Но милосердъ бо есть Богъ человеколюбець, не до конца прогнѣвается на ны, ни въ вѣки враждуеть.

А отселѣ, от страны Литовскиа, Ягайло, князь литовский, прииде съ всею силою литовскою Мамаю помагати, и татаромь поганымь на помощъ, а христианом на пакость. Но и от тѣх Богъ избавилъ, не поспѣша бо на срок за малым, за едино днище или менши. Но точию слышав Ягайло Олгердович и вся сила его, яко князю великому с Мамаем бой былъ, и князь великий одолѣ, а Мамай побѣже – и без всякого пожданиа литва съ Ягайлом побѣгошя назад съ многою скоростию, никим же гоними. Не видѣша тогда князя великаго, ни ратии его, ни оружиа его, токмо имени его литва бояхутся и трепетаху; а не яко при нынешних временех литва над нами издеваются и поругаются. Но мы сию бесѣду оставльше и на предлежащее възвратимся.

Князь же Дмитрий з братомь своимъ Володимеромъ, и съ князми рускими, и воеводами, и прочими бояры, и съ всѣми вои оставшимися, став тое нощи на поганых обѣдищех, на костех татарскых,³¹² утеръ поту своего, и, отдохнув от труда своего, велико благодарение принесе Богу, таковую побѣду давшему на поганыа, избавляющему раба своего от оружиа люта: «Помянулъ еси, Господи, милость свою, избавил ны еси, Господи, от сыроядець сих, от поганаго Мамая, и от нечьстивых измайлович, и от безаконных агарянъ, подаваа чьсть, яко сынъ, своей матери. Уставилъ еси стремление страстное, якоже еси уставилъ слузѣ своему Моисею и древнему Давиду, и новому Констянтину, и Ярославу, сроднику великих князей³¹³ на окааннаго и на проклятаго братоубийцю безглавнаго звѣря Святоплъка. И ты, Богородице, помиловала еси милостию своею нас, грѣшных рабъ своих, и всь род христианскый, умолила еси безлѣтнаго Сына своего». И мнози князи рустии и воеводы прехвалными похвалами прославиша пречистую матерь Божию Богородицю. И пакы христолюбивый князь похвали дружину свою, иже крѣпко бишася съ иноплеменники, и твердо забрашася, и мужьскы храбровашя, и дрънуша по Бозѣ за вѣру христианскую.

И възвратися оттуду в богохранимый град Москву, въ свою отчину, с побѣдою великою, одолѣв ратнымъ, побѣдивъ врагы своя. И мнози вои его възрадовашяся, яко обрѣтающе користь многу: пригнашя с собою многа стада кони, и велбуди, и волы, им же нѣсть числа, и доспѣх, и порты, и товаръ.

Повѣдаша князю великому, что князь Олег Рязанский посылалъ Мамаю на помощь свою силу, а самъ на рѣках мосты переметалъ. А кто поехалъ с Доновского побоища всвояси сквозѣ его отчину, Рязанскую землю, бояре или слуги, а тѣх велѣлъ имати, и грабити, и нагых пущати. Князь же Дмитрий про то въсхотѣ на Олга послати рать. И се внезапу приехашя к нему бояре рязанстии и повѣдашя, что князь Олегъ повръгъ свою землю, да самь побѣжалъ, и съ княгинею, и с дѣтми, и з бояры. И молиша его много о семь, дабы на них рати не послалъ, а сами биша ему челом и рядишася у него в ряд. Князь же послуша их и приимъ челобитье их, рати на них не посла, а на Рязанскомь княжении посади своя намѣстники.

Тогда же Мамай не въ мнозѣ убѣжа и прибѣжа въ свою землю в малѣ дружинѣ. Видя себе бита, и бѣжавша, и посрамлена, и поругана, пакы гнѣвашеся и събра остаточную свою силу, хотя ити изгономъ пакы на Русь. Сице же ему умыслившу, и се прииде ему вѣсть, что идет на него нѣкий царь съ встока Тохтамышь из Синие Орды.³¹⁴ Мамай же, юже уготовалъ рать на ны, с тою ратию готовою и поиде противу его. И срѣтошася на Калках, и бысть имъ бой. И царь Тахтамышь побѣди Мамая и прогна его. Мамаевы же князи сшедше с конь своих и биша челомь царю Тахтамышу, и даша ему правду по своей вѣре, и яшася за него, а Мамаа оставиша поругана. Мамай же то видѣвь, и скоро побѣжа съ своими единомысленики. Царь же Тахтамыш посла за ними в погону воя своя. Мамай же гоним сыи, и бѣгаа пред Тахтамышевыми гонители, и прибѣжа близ града Кафы. И съслася с кафинци по докончанию и по опасу, дабы его приали на избавление, дóндеже избудеть от всѣх гонящих его. И повелѣша ему. И прибѣже Мамай в Кафу³¹⁵ съ множествомъ имѣниа, злата и сребра. Кафинци же свѣщавшеся, створиша над нимь облесть, и ту от них убьен бысть. И тако бысть конець Мамаю.

А самъ царь Тахтамышь, шед, взя Орду Мамаеву и царици его, и казны его, и улусъ³¹⁶ всь поима, и богатство Мамаево раздѣли дружинѣ своей. И оттуду послы своя отпусти къ князю Дмитрию и къ всѣм княземь рускимъ, повѣдая имъ свой приход, и како въцарися, и како супротивника своего и их врага Мамая побѣди, а самь, шед, сѣде на царствѣ Волжъскомъ. Князи же рустии посла его отпустиша съ честию и с дары, а сами на зиму ту и на ту весну за ними отпустиша в Орду къ царю коиже своих килициев³¹⁷ съ многыми дары.

ПОВЕСТЬ О КУЛИКОВСКОЙ БИТВЕ

О ПОБОИЩИ ИЖЕ НА ДОНУ И О ТОМЬ, ЧТО КНЯЗЬ ВЕЛИКИЙ БИЛСЯ СЪ ОРДОЮ

О СРАЖЕНИИ НА ДОНУ И О ТОМ, КАК ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ БИЛСЯ С ОРДОЙ

Прииде ордынский князь Мамай[1] съ единомысленики своими, и съ всѣми прочими князьми ордынскими, и съ всею силою татарскою и половецкою, еще же к тому рати понаимовав бесермены, армени, фрязи, черкасы, и ясы, и буртасы.[2] Такоже с Мамаемь вкупѣ, въ единой мысли и въ единой думѣ, и литовский князь Ягайло Олгердович[3] съ всею силою литовскою, с ляцкою, и с ними же въ единачествѣ Олегъ Иванович, князь рязанский.[4] Съ всѣми сими съвѣтникы поиде на великого князя Дмитриа Ивановича[5] и на брата его князя Володимера Андреевича.[6] Но хотя человеколюбивый Богъ спасти и свободити род христианский молитвами пречистыа его Матере от работы измалтьскиа,[7] от поганаго Мамая, и от сонма нечестиваго Ягайла, и от велерѣчиваго и худаго Олга Рязанскаго, не снабдѣвшему своего христианства. И приидет ему день великий Господень в суд, аду и ехидну!

Пришел ордынский князь Мамай с единомышленниками своими, и со всеми прочими князьями ордынскими, и со всеми силами татарскими и половецкими, наняв еще к тому же войска бесермен, армен, фрягов, Черкасов, и ясов, и буртасов! Также собрался с Мамаем, единомыслен с ним и единодушен, и литовский князь Ягайло Ольгердович со всеми силами литовскими и польскими, и с ними же заодно Олег Иванович, князь рязанский. Со всеми этими сообщниками пошел Мамай на великого князя Дмитрия Ивановича и на брата его князя Владимира Андреевича. Но человеколюбивый Бог хотел спасти и освободить род христианский молитвами пречистой его Матери от порабощения измаилтянского, от поганого Мамая, и от сборища нечестивого Ягайла, и от велеречивого и ничтожного Олега Рязанского, не соблюдшего своей веры христианской. И будет ему, исчадию ада и ехидне, суд в великий Господень день!

Окаанный же Мамай разгордѣвся, мнѣвъ себе аки царя, нача злый съвѣтъ творити, темныа своа князи[8] поганыя звати, и рече имъ: «Пойдемь на рускаго князя и на всю землю Рускую, якоже при Батыи[9] было. Христианство потеряем, а церкви Божиа попалимь и кровь христианскую прольемь, а законы их погубимь». И сего ради нечестивый лютѣ гнѣвашеся о своих друзех и любовницѣхь, о князех, избиеных на рѣцѣ на Вожи.[10] И нача сверѣпо и напрасно силы своя сбирати, съ яростию подвижася и силою многою, хотя пленити христианъ. И тогда двигнушася вся колѣна татарскаа.

Окаянный же Мамай возгордился, возомнив себя царем, начал злой заговор плести, созывать своих поганых темников-князей и сказал им: «Пойдем на русского князя и на всю землю Русскую, как было при Батые. Христианство погубим, а церкви Божий сожжем, и кровь христианскую прольем, а законы их изничтожим». И это потому, что нечестивый люто гневался из-за своих друзей и любимцев, из-за князей, убитых на реке Воже. И начал неистово и поспешно силы свои собирать, в ярости двинувшись и в силе великой, желая пленить христиан. И тогда двинулись все племена татарские.

И нача посылати к Литвѣ, к поганому Ягайлу, и лстивому сътонщику,[11] диаволю съвѣтнику, отлученому Сына Божиа, помраченому тмою грѣховною и не въсхотѣ разумѣти — Олгу Рязанскому, поборнику бесерменскому, лукавому сыну, якоже рече Христос: «От нас изыдоша и на ны быша». И учини собѣ старый злодѣй Мамай съвѣтъ нечестивый с поганою Литвою и съ душегубивымъ Олгомъ: стати имъ у Оки у рѣки на Семень день[12] на благовѣрнаго князя.

И начал Мамай посылать в Литву, к нечестивому Ягайлу, и к хитрому сотонщику, сообщнику дьявола, отлученному от Сына Божия, помраченному тьмою греховной и не хотящему уразуметь — Олегу Рязанскому, помощнику бесерменскому, лживому сыну, как сказал Христос: «От нас вышли и на нас поднялись». И заключил старый злодей Мамай бесчестное соглашение с поганой Литвой и душегубцем Олегом: собраться им у Оки-реки в Семенов день на благоверного князя.

Душегубивый же Олегъ начал зло к злу прикладати: посылаше к Мамаю и къ Ягайлу своего боярина единомысленаго, антихристова предтечю, именемь Епифана Корѣева, веля им быти на тотъ же срок, и тъже съвѣтъ свѣща — стати ему у Оки с треглавными звѣрми сыроядци,[13] а кровь прольати. Враже измѣнниче Олже, лихоимъства открываеши образы, а не вѣси, яко меч Божий острится на тя, якоже пророкъ рече: «Оружие извлекоша грѣшници и напрягоша лукъ стрѣляти въ мракъ правыа сердцемь. И оружиа их внидут въ сердца их, и луци их съкрушатся».[14]

А душегубец Олег начал зло к злу прилагать: послал к Мамаю и к Ягайлу своего боярина-единомышленника, антихристова предтечю, именем Епифана Кореева, веля им прийти в указанный день, и тот же уговор подтвердил — собраться у Оки с трехголовыми зверьми-сыроядцами и кровь пролить. О, враг и изменник Олег, лихоимства являешь примеры, а не ведаешь, что меч Божий угрожает тебе, ибо пророк сказал: «Оружие обнажили грешники и натянули лук, чтоб убивать во мраке праведников. И оружие их вонзится в сердца их, и луки их сокрушатся».

И бысть месяца августа, приидоша от Орды таковыа вѣсти къ христолюбивому князю, оже въздвизается на христианы измаилтьский род. Олгу же, уже отпадшему сана своего от Бога, иже злый съвѣтъ створи с погаными, и посла къ князю Дмитрию вѣсть лестную, что: «Мамай идет съ всѣмь своимъ царствомъ в мою землю Рязанскую на мене и на тебе, а и то ти свѣдомо буди — и литовский идет на тебе Ягайло съ всею силою своею».

И когда наступил август, пришли из Орды вести к христолюбивому князю, что поднимается на христиан измаилтянский род. Олег же, отступивший уже от Бога, так как злой сговор учинил с погаными, послал к князю Дмитрию с лживой вестью: «Мамай идет со всем своим царством в мою землю Рязанскую на меня и на тебя, а знай и то, что идет на тебя и литовский Ягайло со всеми силами своими».

Князь же Дмитрей се слышав, невеселую ту годину, что идуть на него вся царства, творящеи безаконие, а ркуще «еще наша рука высока есть», иде къ соборной церкви матери Божии Богородици,[15] и пролья слезы, и рече: «Господи, ты всемогий, всесилный и крѣпкий въ бранех, въистину еси царь славы, сътворивый небо и землю, помилуй ны пресвятыа Матере молитвами, не остави нас, егда унываемь! Ты бо еси Богъ нашь и мы — людие твои, посли руку твою свыше и помилуй ны, посрами враги нашя и оружиа их притупи! Силен еси, Господи, и кто противится тебѣ! Помяни, Господи, милость свою, иже от вѣка имаши на родѣ христианскомь! О, многоименитаа Дево, госпоже, царице небесных чинов, госпоже присно всеа вселенныа и всего живота человечьскаго кормителнице! И въздвигни, госпоже, руцѣ свои пречистаа, има же носила еси Бога въплощена! Не презри и христианъ сих, избави нас от сыроядець сих и помилуй мя!»

Князь же Дмитрий, услышав, что настало недоброе время, что идут на него все царства, творящие беззаконие, и, промолвив: «Еще в наших руках сила», — пошел к соборной церкви матери Божьей Богородицы и, обливаясь слезами, произнес: «Господи, ты всемогущий, всесильный и твердый в бранях, поистине ты царь славы, сотворивший небо и землю, — помилуй нас молитвами пресвятой Матери, не оставь нас, когда отчаиваемся! Ты ведь Бог наш, и мы — люди твои, протяни руку свою свыше и помилуй нас, посрами врагов наших и оружие их притупи! Могуч ты, Господи, и кто воспротивится тебе! Вспомни, Господи, о милости своей, которую искони оказываешь роду христианскому! О, многоименитая Дева, госпожа, царица чинов небесных, вечная владычица всей вселенной и всей жизни человеческой кормительница! Вознеси, госпожа, руки свои пречистые, в которых носила Бога воплощенного! Не презри нас, христиан, избавь от сыроядцев и помилуй меня!»

Вставъ от молитвы, изыде из церкви и посла по брата своего Володимера, и по всѣх князей руских, и по великиа воеводы. И рече к брату своему Володимеру и всѣмь княземь и воеводамъ: «Пойдемь противу сего окааннаго, и безбожнаго, и нечестиваго, и темнаго сыроядца Мамаа за правовѣрную вѣру христианскую, за святыа церкви, и за вся младенца и старца, и за вся христианы, сущая и не сущаа. И възмемъ с собою скипетръ царя небеснаго — непобѣдимую побѣду, и въсприимемь Аврамлю доблесть».[16] И нарек Бога, и рече: «Господи, в помощь мою вънми, Боже, на помощъ мою потщися! И да постыдяться и посрамляются, и познають, яко имя тебѣ — Господь, яко ты еси единъ вышний по всей земли!»[17]

И, встав с молитвы, вышел из церкви и послал за братом своим Владимиром, и за всеми князьями русскими, и за великими воеводами. И обратился к брату своему Владимиру и ко всем князьям и воеводам: «Пойдем против окаянного, и безбожного, и нечестивого, и темного сыроядца Мамая за правоверную веру христианскую, за святые церкви, и за всех младенцев и старцев, и за всех христиан, живых и усопших. И возьмем с собою скипетр царя небесного — неодолимую победу, и восприимем Авраамову доблесть». И воззвав к Богу, сказал: «Господь, прислушайся к мольбе моей, Боже, на помощь мне поспеши! Пусть устыдятся враги, и посрамлены будут, и узнают, что имя твое — Господь, что ты — один всевышний во всей земле!»

И съвокупився съ всѣми князьми рускими и съ всею силою, и поиде противу их вборзѣ с Москвы, хотя боронити своея отчины. И прииде на Коломну, събра вой своих 100 тысящ и 100, опроче князей и воевод мѣстных. И от начала миру не бывала такова сила рускаа князей руских, якоже при семь князи бѣаше. А всее силы и всех рати числомъ с полтораста тысящ или с двѣстѣ. Еще же к тому приспѣша въ тъй чинъ рагозный издалечя великие князи Олгердовичи поклонитися и послужити: князь Андрей Полоцкий съ пльсковичи, брат его — князь Дмитрий Брянский[18] съ всѣми своими мужи.

И, соединившись со всеми князьями русскими и со всеми силами, вскоре выступил против них из Москвы, чтобы защитить свою отчину. И пришел в Коломну, собрал воинов своих сто тысяч и сто, помимо князей и воевод местных. От начала мира не бывало такой силы русской — князей русских, как при этом князе. А всех сил и всех ратей числом в полтораста тысяч или двести. К тому же еще подоспели в тот ратный час издалека великие князья Ольгердовичи поклониться и послужить: князь Андрей Полоцкий с псковичами и брат его — князь Дмитрий Брянский со всеми своими мужами.

В то же время Мамай ста за Доном, възбуявся, и гордяся, и гнѣваася, съ всѣм своимъ царствомъ, и стоя 3 недели. И прииде князю Дмитрию паки другаа вѣсть: повѣдаша ему Мамаа за Дономъ събравшася и в полѣ стоаща, ждуще к собѣ на помощъ Ягайла с литвою, да егда сберутся вкупѣ, и хотят побѣду створити съ одиного. И нача Мамай слати къ князю Дмитрию выхода просити, како было при Чанибѣ-цари,[19] а не по своему докончаниу. Христолюбивый же князь, не хотя кровопролитьа, и хотѣ ему выход дати по христианской силѣ и по своему докончанию, како с ним докончалъ. Он же не въсхотѣ, высокомысляше, ожидаа своего нечьстиваго съвѣта литовскаго.

В то время Мамай встал за Доном, со всем своим царством, бушуя, и кичась, и гневаясь, и стоял три недели. Пришла к князю Дмитрию еще одна весть: сказали ему, что Мамаево войско за Доном собралось и в поле стоит, поджидая на помощь Ягайла с литовцами, чтобы, когда соединятся, одержать сообща победу. И послал Мамай к князю Дмитрию дани просить не по своему договору, а как было при царе Джанибеке. Христолюбивый же князь, не желая кровопролития, хотел ему выплатить дань посильную для христиан и по своему договору, как было установлено с ним. Тот же не захотел и высокомерничал, ожидая своего нечестивого сообщника литовского.

Олегъ же, отступникь нашь, приединився къ зловѣрному и поганому Мамаю и нечьстивому Ягайлу, нача выход ему давати и силу свою к нему слати на князя Дмитриа. Князь же Дмитрий увѣдавь лесть лукаваго Олга, кровопивца христьянского, новаго Иуду-предателя, на своего владыку бѣсится. И князь же Дмитрий въздохнув из глубины сердца своего и рече: «Господи, съвѣты неправедных разори, а зачинающих рать ты погуби, не азъ почалъ кровъ христианскую проливати, но онъ,[20] Святополъкъ новый![21] Въздай же ему, Господи, седмь седмерицею, яко въ тмѣ ходит и забы благодать твою! Поострю, яко млънию, мечь мой, и приимеет суд рука моа, въздамь месть врагомъ и ненавидящим мя въздамь, и упою стрѣлы моа от крови их, да не ркут невѣрнии “кто есть богъ их?” Отврати, Господи, лице свое от них и покажи им, Господи, вся злаа напослѣдокъ, яко род развращаемь есть, и нѣсть вѣры в них твоеа, Господи! И пролии на них гнѣвъ твой, Господи, на языки, незнающаа тебе, Господи, и имени твоего святаго не призвашя! Кто богъ велей яко Богъ нашь! Ты еси Богъ, творяй чюдеса единъ».[22]

Олег же, отступник наш, присоединившись к зловерному и поганому Мамаю и к нечестивому Ягайлу, стал дань ему платить и войско свое к нему посылать на князя Дмитрия. Князь же Дмитрий узнал о хитрости коварного Олега, кровопийцы христианского, нового Иуды-предателя, неистовствующего на своего повелителя. И, тяжко вздохнув, князь Дмитрий произнес из глубины сердца своего: «Господи, заговор неправедных сокруши и развязавших войну погуби, не я начал кровь христианскую проливать, но он, Святополк новый! Воздай же ему, Господи, семьюжды семь раз, ибо во тьме ходит и забыл благодать твою! Поострю, как молнию, меч мой, и прииму суд в руки свои, воздам месть врагам и ненавидящим меня воздам, и напою стрелы мои кровью их, чтобы не говорили неверные: “Кто бог их?” Отврати, Господи, лицо свое от них и покажи им, Господи, все зло их напоследок, ибо род их развращен и нет веры у них в тебя, Господи! И излей на них гнев твой, Господи, на народы, не ведающие тебя, Господи, и имени твоего святого не призывающие! Какой бог более велик, чем Бог наш! Ты один Бог, творящий чудеса!»

И кончав молитву, иде к Пречистѣй[23] и къ епископу Герасиму[24] и рече ему: «Благослови мя, отче, поити противу окааннаго сего сыроядца Мамаа, и нечьстиваго Ягайла, и отступника нашего Олга, отступившаго от свѣта въ тму». И святитель Герасим благословилъ князя и воя его вся поити противу нечьстивых агарянъ.

И, помолившись, пошел к Пречистой и к епископу Герасиму и сказал ему: «Благослови меня, отче, пойти на этого окаянного сыроядца Мамая, и нечестивого Ягайла, и изменника нашего Олега, отступившего от света в тьму». И епископ Герасим благословил князя и воинов его всех пойти на нечестивых агарян.

И поиде с Коломны с великою силою противу безбожных татаръ месяца августа 20, а уповая на милосердие Божие и на пречистую его матерь Богородицю, на приснодевицю Марию, призываа на помощь честный крестъ. И, прошед свою отчину и великое свое княжение, и ста у Оки на усть Лопастны,[25] переимаа вѣсти от поганыхъ. Ту бо наеха Володимеръ, братъ его, и великий его воевода Тимофей Васильевич, и вси вои останочныи, что были оставлены на Москвѣ. И начашя възитися за Оку за неделю до Семеня дни в день неделный. И, переехавше за рѣку, внидошя в землю Рязаньскую. А самь в понеделник перебреде своимь двором. А на Москве остави воевод своих, у великой княгини Евдокеи[26] и у сынов своих — у Васильа, у Юрья и у Ивана[27] — Федора Андреевича.[28]

И вышел из Коломны в великом множестве против безбожных татар месяца августа двадцатого дня, уповая на милосердие Божие и на пречистую его матерь Богородицу, на приснодеву Марию, призывая на помощь святой крест. И, пройдя свою отчину и великое свое княжение, встал у Оки в устье Лопасни, перехватывая вести от поганых. Сюда же приехал Владимир, брат его, и великий его воевода Тимофей Васильевич, и все остальное войско, которое оставалось в Москве. И начали переправляться через Оку за неделю до Семенова дня, в день воскресный. И, переехав за реку, вступили в землю Рязанскую. А сам князь в понедельник переехал реку вброд со своим двором. В Москве же оставил он воевод своих, у великой княгини Евдокии и у своих сыновей, у Василия, у Юрия и у Ивана — Федора Андреевича.

И слышав в градѣ на Москвѣ, и в Переаславлѣ, и на Костромѣ, и в Володимерѣ, и въ всѣх градѣх великого князя и всѣх князей руских, что пошол князь великый за Оку, и бысть в градѣ Москвѣ туга велика, и по всѣмь его предѣломъ, и плач горекъ, и глас рыданиа. И слышано бысть, сиирѣчь высокых, Рахиль же есть, рыдание крѣпко, плачющеся чяд своих[29] и с великимь рыданием и въздыханиемь не хотяше ся утѣшити, зане пошли с великымь княземь за всю землю Рускую на остраа копья! Да кто уже не плачется женъ онѣх рыданиа и горкаго их плачя, зряще, убо ихъ каяждо к себѣ глаголаше: «Увы мнѣ! Убогаа нашя чада, уне бы намъ было, аще бы ся есте не родили, да сиа злострастные и горкыа печали[30] вашего убийства не подъяли быхом! Почто быхомъ повинни пагубѣ вашей!»

И когда услышали в городе Москве, и в Переяславле, и в Костроме, и во Владимире, и во всех городах великого князя и всех князей русских, что пошел князь великий за Оку, то настала в Москве и во всех его пределах печаль великая, и поднялся плач горький, и разнеслись звуки рыданий. И слышно было рыдание безысходное, — словно Рахиль, которая, оплакивая детей своих с великими слезами и с воздыханием, не могла утешиться, — ибо пошли с великим князем на острые копья за всю землю Русскую! Да и кто не заплачет, видя, как рыдают и горько плачут жены эти, каждая ведь из них причитала: «Горе мне! Бедные наши чада, лучше для нас было бы, если бы вы не родились, тогда бы эту злострастную и горькую печаль о вашем убиении не испытали бы! Отчего же повинны мы в гибели вашей!»

Князь же великый прииде к рѣцѣ к Дону за два дни до Рожества святыа Богородица.[31] И тогда приспѣ грамота от преподобнаго игумена Сергиа,[32] от святаго старца, благословенаа; в ней же писано благословение его таково, веля ему битися с татары: «Что бы еси, господине, тако и пошолъ, а поможет ти Богъ и святаа Богородица». Князь же рече: «Сии на колесницах, а си на коних. Мы же въ имя Господа Бога нашего призовемъ:[33] “Побѣды дай ми, Господи, на супостаты и пособи ны оружиемь крестнымь, низложи врагы нашя; на тя уповающи, побѣжаемь, молящеся прилѣжно къ пречистой ти Матери”». И сиа изрек, начя полци ставити, и устрояше въ одежу их местную.[34] Яко великии ратници, и воеводы оплъчишя своя полки, и приидошя к Дону, и сташа ту, и много думавше. Овии глаголаше: «Поиди, княже, за Донъ». А друзии рѣша: «Не ходи, понеже зѣло умножишася врази наши, не токмо татарове, но и литва, и рязанци».

Князь же великий подошел к реке Дону за два дня до Рождества святой Богородицы. И тогда пришла грамота с благословением от преподобного игумена Сергия, от святого старца; в ней же писано благословение его — чтоб бился с татарами: «Чтобы ты, господин, так и пошел, а поможет тебе Бог и святая Богородица». Князь же сказал: «Эти на колесницах, а эти на конях. Мы же к Господу Богу обратимся с молитвой: “Победу даруй мне, Господи, над супостатами, и помоги нам оружием крестным, низложи врагов наших; на тебя уповая, побеждаем, молясь прилежно пречистой твоей Матери”». И, сказав так, начал полки строить, и облек их в одежды местные. Подобно великим ратникам и воеводы вооружили свои полки, и пришли к Дону, и стали тут, и долго совещались. Одни говорили: «Пойди, князь, за Дон». А другие возражали: «Не ходи, так как слишком умножились враги наши, не только татары, но и литовцы, и рязанцы».

Мамай же, слышав приход княж к Дону и сѣченыа своя видѣв, възьярися зракомъ и смутися умомъ, и распалися лютою яростию, и наплънися аки аспида нѣкаа,[35] гнѣвомъ дышуще, и рече: «Двигнетеся, силы моя темныа, и власти, и князи! И пойдемь, станемъ у Дону противу князя Дмитриа, доколѣ прислѣеть к намь съвѣтникь нашь Ягайло съ своею силою».

Мамай же, услышав о приходе князя к Дону и убитых своих воинов увидев, рассвирепел, и помутился ум его, и распалился он лютой яростью, и раздулся, словно аспид некий, гневом дышащий, и сказал: «Подвигнемся, силы мои темные, и властители, и князья! Пойдем, встанем у Дона против князя Дмитрия, пока не прибудет к нам союзник наш Ягайло со своими силами».

Князю же, слышавшу хвалу Мамаеву, и рече: «Господи, не повелѣлъ еси в чюжь предѣлъ преступати, аз же, Господи, не преступих. Сий же, Господи, приходяще, аки змий к гнѣзду окаанный Мамай, нечистый сыроядець, на христианство дръзнулъ и кровь мою хотя прольяти, и всю землю осквернити, и святыа церкви Божиа разорити». И рече: «Что есть великое сверѣпство Мамаево? Аки нѣкаа ехидна, прыскающи, пришел от нѣкиа пустыня, пожрети ны хощет! Не предай же мене, Господи, сыроядцу сему Мамаю, покажи ми славу своего божества, Владыко! И где ти аггелстии лици, и где херувимское предстоание, где серафимское шестокрилное служение? Тебе трепещет вся тварь, тебѣ покланяються небесныа силы! Ты солнце и луну створи и землю украси всѣми лѣпотами! Яви, Боже, славу свою и нынѣ, Господи, преложи печаль мою на радость! Помилуй мя, якоже помиловалъ еси слугу своего Моисеа, в горести душя възпивша к тебѣ, и столпу огньну повелѣлъ еси ити пред нимь, и морскыа глубины на сушу преложи, яко владыка сый и Господь, страшное възмущение на тишину преложилъ еси».

Князь же, слышав похвальбу Мамая, сказал: «Господи, не велел ты в чужой предел вступать, я же, Господи, не вступил. Этот же, Господи, окаянный Мамай, пришедший, как змей к гнезду, нечистый сыроядец, на христианство дерзнул, и кровь мою хочет пролить, и всю землю осквернить, и святые церкви Божий разорить». И сказал: «Что есть великая ярость Мамаева? Словно некая ехидна, прыская, явилась из некой пустыни и пожрать нас хочет! Не предай же меня, Господи, сыроядцу этому Мамаю, покажи мне величие своего божества, Владыка! Где же сонм агельский, где херувимское предстояние, где серафимов шестокрылых служение? Перед тобой трепещет вся тварь, тебе поклоняются небесные силы! Ты солнце и луну сотворил и землю украсил всеми красотами! Яви, Боже, величие свое и ныне; Господи, перемени печаль мою на радость! Помилуй меня, как помиловал слугу своего Моисея, в горести душевной возопившего к тебе, и огненному столпу повелел ты идти перед ним, и морские глубины в сушу превратил, как владыка и Господь, ты страшное возмущение на тишину обратил».

И си вся изрекши, брату своему и всѣмъ княземь и воеводамъ великимъ, и рече: «Приспѣ, братие, время брани нашея, и прииде праздникъ царици Марии, матере Божии Богородици, и всѣх небесных чинов, и госпожи всея вселеныа и честнаго еа Рожества. Аще оживемь — Господеви есмы, аще умремь за миръ сей — Господеви есмы!»[36] И повелѣ мосты мостити на Дону и бродов пытати тое нощи, в канон пречистыа Божиа матере.

И, все это сказав, обратился к брату своему и ко всем князьям и воеводам великим: «Пришло, братья, время брани нашей и настал праздник царицы Марии, матери Божьей Богородицы и всех небесных чинов, госпожи всей вселенной, и святого ее Рождества. Если останемся живы — для Господа, если умрем за мир сей — для Господа!» И приказал мосты мостить на Дону и броды разыскивать в ту ночь, в канун праздника пречистой Божьей матери.

Заутра же в суботу порану, месяца сентября 8 день, в самый празник Госпожинъ,[37] всходящу солнцу, и бысть тма велика по всей земли, и мгляно было бяше того утра до третиаго часа.[38] И повелѣ Господь тмѣ уступити, а свѣту пришествие дарова. Князь же великый исполчи полки своа велиции, и вся его князи рустии свои полкы устроивше, и великыа его воеводы облачишася въ одежда местныа. И ключя смертные растерзахуся, трусъ же бѣ страшенъ и ужасъ събраннымь чядомъ издалече от встока и до запада. Поидоша за Дон, в далняа чясти земля, и преидоша Донъ вскорѣ люто и сверѣпо и напрасно, яко основанию земному подвизатися от великых силъ. Князю же перешедшу за Донъ в поле чисто, в Мамаеву землю, на усть Непрядвы, Господь Богъ единъ вожаше его, и не бѣ с ним Богъ чюждь. О, крѣпкыа и твердыа дръзости мужъство! О, како не убояся, ни усумнѣся толика множества народа ратных! Се бо всташя на нь три земли, три рати: первое — татарскаа, второе — литовскаа, третие — рязанскаа. Но обаче всѣх сих никакоже убояся, ни устрашися, но еже к Богу вѣрою въоруживься и креста честнаго силою укрѣпився, молитвами святыа Богородица оградився, и Богу помолися, глаголя: «Помози ми, Господи Боже мой, спаси мя ради милости твоеа, вижь — врагы моа яко умножишася на мя. Господи, что ся умножишя стужающеи мнѣ? Мнози въсташя на мя, мнози борющеся со мною, мнози гонящеи мя, стужающеи ми, вси языцы обыдоша мя, именем Господнимь противляхся имъ».[39]

Наутро же в субботу рано, месяца сентября в восьмой день, в самый праздник Богородицы, во время восхода солнца, была тьма великая по всей земле, и туманно было то утро до третьего часа. И велел Господь тьме отступить, а свету пришествие даровал. Князь великий собрал полки свои великие, и все его князья русские свои полки приготовили, и великие его воеводы облачились в одежды местные. И врата смертные растворились, страх великий и ужас охватил собранных издалека, с востока и запада, людей. Пошли за Дон, в дальние края земли, и скоро перешли Дон в гневе и ярости, и так стремительно, что основание земное содрогнулось от великой силы. Князя, пришедшего за Дон в поле чисто, в Мамаеву землю, на устье Непрядвы, вел один Господь Бог, и не отвернулся Бог от него. О, крепкое и твердое дерзновение мужества! О, как не устрашился, не смутился духом, увидя такое множество воинов! Ведь на него поднялись три земли, три рати: первая — татарская, вторая — литовская, третья — рязанская. Однако же он всех их не убоялся, не устрашился, но, верою в Бога вооружившись, силою святого креста укрепившись и молитвами святой Богородицы оградившись, Богу помолился, говоря: «Помоги мне, Господи Боже мой, спаси меня милостью своею, видишь, как умножилось число врагов моих. Господи, за что умножились досаждающие мне? Многие поднялись на меня, многие борются со мной, многие преследуют меня, мучают меня, все народы обступили меня, но именем Господним я противился им».

И бысть в шестую годину дни,[40] начашя появливатися погании измаилтяне в полѣ, бѣ бо поле чисто и велико зѣло. И ту исполчишася татарстии полци противу хрестьан, и ту срѣтошася полци. И великыа силы, узрѣвше, поидошя, и земля тутняше, горы и холми трясахуся от множества вой безчисленыхъ. И извлекоша оружия — обоюдуостри в рукахъ их. И орли сбирахуся, якоже есть писано, — «где будет трупие, ту сберутся и орли».[41] Пришедшимъ рокомъ преже бо начашася съеждати сторожевыи плъки рускии с татарскыми. Сам же князь великий наеха наперед в сторожевых полцех на поганаго царя Теляка,[42] нареченаго плотнаго диавола Мамаа. Таче потом недолго попустя отъеха князь в великий полкъ.[43] И се поиде великаа рать Мамаева, вся сила татарская. А отселѣ — князь великий Дмитрий Иванович съ всѣми князьми рускими, изрядивь полкы, поиде противу поганых половець и съ всѣми ратьми своими. И възрѣв на небо умилныма очима и въздохнув из глубины сердца, рече слово псаломское: «Братие, Богъ намъ прибѣжище и сила».[44] И абие сступишася обоя силы велиции вмѣсто на длъгъ час, и покрыша полкы поле яко на десяти верстъ от множества вой. И бысть сеча зла и велика, и брань крѣпка, и трусъ великь зѣло; яко от начала миру сѣча такова не бывала великимь княземь рускимь, якоже сему великому князю всея Руси. Бьющим же ся им от шестаго часа до 9-го,[45] прольяся кровь аки дождева тучя, обоих, рускых сынов и поганых, и множество безчислено падоша трупиа мертвых от обоих. И много руси побиени быша от татаръ, и от руси — татаре. И паде труп на трупѣ, паде тѣло татарское на телеси христианскомъ; индеже видѣти бяше русинъ за татарином ганяшеся, а татаринъ русина стигаше. Смятоша бо ся и размѣсиша, кииждо бо своего супротивника искаше побѣдити. И рече к собѣ Мамай: «Власи наши растръзаются, очи наши не могут огненых слез истачати, языци наши связаются, и гортан ми пресыхает, и сердце раставает, чресла ми протязаются, колѣни изнемогают, а руцѣ ми оципают».

И в шестой час дня появились поганые измаилтяне в поле, — а было поле открытое и обширное. И тут выстроились татарские полки против христиан, и встретились полки. И, увидев друг друга, двинулись великие силы, и земля гудела, горы и холмы сотрясались от бесчисленного множества воинов. И обнажили оружие — обоюдоострое в руках их. И орлы слетались, как и писано, — «где будут трупы, там соберутся и орлы». В урочный час сперва начали съезжаться сторожевые полки русские с татарскими. Сам же князь великий напал первым в сторожевых полках на поганого царя Теляка, называемого воплощенным дьяволом Мамая. Однако вскоре после того отъехал князь в великий полк. И вот двинулась великая рать Мамаева, все силы татарские. А с нашей стороны — князь великий Дмитрий Иванович со всеми князьями русскими, изготовив полки, пошел против поганых половцев со всею ратью своею. И, воззрев на небо с мольбою и преисполнившись скорби, сказал словами псалма: «Братья, Бог нам прибежище и сила». И тотчас сошлись на многие часы обе силы великие, и покрыли полки поле верст на десять — такое было множество воинов. И была сеча лютая и великая, и битва жестокая, и грохот страшный; от сотворения мира не было такой битвы у русских великих князей, как при этом великом князе всея Руси. Когда бились они, от шестого часа до девятого, словно дождь из тучи, лилась кровь и русских сынов, и поганых, и бесчисленное множество пало мертвыми с обеих сторон. И много руси было побито татарами, и татар — русью. И падал труп на труп, падало тело татарское на тело христианское; то там, то здесь можно было видеть, как русин за татарином гнался, а татарин преследовал русина. Сошлись вместе и перемешались, ибо каждый хотел своего противника победить. И сказал сам себе Мамай: «Волосы наши повыдраны, очи наши не успевают горячих слез источить, языки наши коснеют, и моя гортань пересыхает, и сердце останавливается, чресла меня не держат, колени слабеют, а руки мои цепенеют».

Что намь рещи или глаголати, видящи злострастьную смерть! Инии бо мечемь пресѣкаеми бываху, а инии сулицами прободаеми, инии же на копиа взимаеми! Да тѣм же рыданиа исполънишася москвичи мнози, небывалци. То видѣвше, устрашишася и живота отчаявшеся, и на бѣги обратившеся, и побѣгоша, а не помянушя, яко мученици глаголаху друг къ другу: «Братие, потерпим мало, зима яра, но рай сладокъ; и страстенъ меч, но славно вѣнчание». А инии сыны агаряны на бѣгъ възвратишася от клича велика, зряще злаго убийства.

Что нам сказать или о чем говорить, видя злострастную смерть! Одни мечами перерублены, другие сулицами проколоты, иные же на копья подняты! И отчаяние охватило тех москвичей, которые не бывали на ратях. Видя все это, испугались они; и, простившись с жизнью, обратились в бегство и побежали, а не вспомнили, как говорили мученики друг другу: «Братья, потерпим немного, зима люта, но рай сладок; и страшен меч, но славен венец». А некоторые сыны агарянские обратились в бегство от кликов громких, видя жестокую смерть.

И по сих же въ 9 час дне[46] призрѣ Господь милостивыма очима на вси князи руские и на крѣпкыа воеводы, и на вся христианы, дръзнувше за христианство и не устрашишася, яко велиции ратници. Видѣшя бо вѣрнии, яко въ 9 час бьющеся аггели помогают христианомъ, и святыхъ мученикъ полкъ, и воина Георгиа, и славнаго Дмитриа,[47] и великых князей тезоименитых Бориса и Глѣба. В них же бѣ воевода съвръшенаго плъка небесных вой — архистратигъ Михаил.[48] Двоя воеводы видѣша погании полци треслънечный плъкъ и пламенныа их стрѣлы, яже идут на них; безбожнии же татарове от страха Божиа и от оружия христианскаго падаху. И възнесе Богъ десницу нашего князя на побѣду иноплеменникь. А Мамай, съ страхомъ въстрепетав и велми въстенавъ, и рече: «Великъ Богъ христианескъ и велика сила его! Братие измайловичи, безаконнии агаряне, побѣжите не гóтовыми[49] дорогами!» И сам вдав плещи свои и побѣже скоро паки къ Ордѣ. И то слышавше темныа его князи и власти, и побѣгоша. И то видѣвше и прочии иноплеменницы, гоними гнѣвомъ Божиимь и страхомь одержими суще от мала до велика, на бѣгъ устремишася. Видѣвше же христиане, яко татарове с Мамаемь побѣгошя, и погнаша за ними послѣ, бьюще и сѣкуще поганых без милости, Богъ бо невидимою силою устраши плъкы татарскые, и побѣжени обратиша плещи своя на язвы. И в погонѣ той овии же татарове от христианъ язвени оружиемь падоша, а друзии в рѣцѣ истопошя. И гониши их до рѣки до Мечи,[50] и тамо бѣжащих бесчисленое множество побишя. Князи же полци гнаша съдомлян,[51] бьюще, до стана их, и полониша богатства много, и вся имѣниа их, и вся стада содомскаа.

И после этого в девять часов дня воззрел Господь милостивыми очами на всех князей русских и на мужественных воевод, и на всех христиан, дерзнувших встать за христианство и не устрашившихся, как и подобает славным воинам. Видели благочестивые в девятом часу, как ангелы, сражаясь, помогали христианам, и святых мучеников полк, и воина Георгия, и славного Дмитрия, и великих князей тезоименитых — Бориса и Глеба. Среди них был и воевода совершенного полка небесных воинов — архистратиг Михаил. Двое воевод видели полки поганых, и трисолнечный полк, и огненные стрелы, летящие на них; безбожные же татары падали, объятые страхом Божьим, и от оружия христианского. И воздвиг Бог десницу нашего князя на одоление иноплеменников. А Мамай, в страхе затрепетав и громко восстенав, воскликнул: «Велик Бог христианский и велика сила его! Братья измаилтяне, беззаконные агаряне, бегите не дорогами готов!» И сам, повернув назад, быстро побежал к себе в Орду. И, услышав об этом, темные его князья и властители тоже побежали. Видя это, и прочие иноплеменики, гонимые гневом Божьим и одержимые страхом, от мала до велика обратились в бегство. Христиане же, увидев, что татары с Мамаем побежали, погнались за ними, избивая и рубя поганых без милости, ибо Бог невидимою силою устрашил полки татарские, и, побежденные, обратились они в бегство. И в погоне этой одни татары пали под оружием христиан, а другие в реке утонули. И гнали их до реки до Мечи, и там бесчисленное множество бегущих побили. Князья же гнали полки содомлян, избивая, до стана их, и захватили большое богатство, и все имущество их, и все стада содомские.

Тогда же на томь побоищи убьени быша на сступѣ: князь Феодоръ Романовичь Бѣлоозерский и сынъ его Иван, князь Феодоръ Торуский, братъ его Мстислав, князь Дмитрий Манастырев, Семенъ Михайлович, Микула Васильев, сынъ тысяцкого, Михайла Иванов Акинфович, Иван Александрович, Андрей Серкизов, Тимофей Васильевич Акатьевич, нарицаемый Волуй, Михайло Бренков, Левъ Морозов, Семен Меликов, Дмитрий Мининичь, Александръ Пересвѣтъ, бывый преже болярин брянскый,[52] и инии мнози, их же имена не суть писана в книгах сих. Сии же писаны быша князи токмо и воеводы, и нарочитых и старѣйших бояръ имена, а прочих бояръ и слуг оставих имена и не писах множества ради именъ, яко число превъсходит ми, мнози бо на той брани побиени быша.

Тогда же на том побоище были убиты в схватке: князь Федор Романович Белозерский и сын его Иван, князь Федор Тарусский, брат его Мстислав, князь Дмитрий Монастырев, Семен Михайлович, Микула Васильев, сын тысяцкого, Михаиле Иванов Акинфович, Иван Александрович, Андрей Серкизов, Тимофей Васильевич Акатьевич, именуемый Волуй, Михаиле Бренков, Лев Морозов, Семен Меликов, Дмитрий Мининич, Александр Пересвет, бывший прежде боярином брянским, и иные многие, имена которых не записаны в книгах сих. Здесь же названы только князья и воеводы, и знатных и старейших бояр имена, а прочих бояр и слуг опустил я имена и не написал из-за множества имен, так как число их слишком велико для меня, ибо многие в той битве убиты были.

Самому же князю великому бяше видѣти всь доспѣх его битъ, язвенъ, но на телеси его не бяше раны никоеа же, а бился с татары в лице, став напреди на первомъ суймѣ. О семь убо мнози князи и воеводы многажды глаголаша ему: «Княже господине, не ставися напреди битися, но назади или на крилѣ, или нѣгде въ опришнемь мѣсте». Он же отвѣщаваше имъ: «Да како азъ възглаголю — братия моа, потягнем вси вкупѣ съ одиного, а самъ лице свое почну крыти и хоронитися назади? Не могу в томъ быти, но хощу якоже словомъ, такоже и дѣлом напереди всѣх и пред всѣми главу свою положити за свою братию и за вся христианы. Да и прочии то видѣвше приимут съ усръдием дръзновение». Да якоже рече, тако и створи, бьяшеся с татары тогда, став напереди всѣх. А елико одесную и ошую его дружину его бишя, самого же вкругъ оступиша около аки вода многа обаполы! И многа ударениа ударишася по главѣ его, и по плещима его, и по утробѣ его, но от всѣх сих Богъ заступилъ его в день брани щитомъ истины и оружиемь благоволениа осѣнил есть над главою его, десницею своею защитилъ его и рукою крѣпкою и мышцею высокою Богъ избавилъ есть, укрѣпивый го. И тако промежи многими ратными цѣлъ схраненъ бысть. «Не на лукъ бо мой уповаю, и оружие мое не спасеть мене»,[53] — якоже рече Давидъ пророкъ. — «Вышняго положилъ еси прибѣжище твое, не приидет к тебѣ зло, и рана не приступит к телеси твоему, яко аггеломь своимъ заповѣсть о тебѣ съхранити тя въ всѣх путех твоих, и не убоишися от стрѣлы, летящаа в день».[54]

У самого же великого князя все доспехи были помяты, пробиты, но на теле его не было ран, а сражался он с татарами лицом к лицу, находясь впереди всех в первой схватке. Многие князья и воеводы не раз говорили ему: «Князь господин, не стремись впереди сражаться, но позади будь или на крыле, или где-либо в стороннем месте». Он же отвечал им: «Да как же я скажу: “Братья мои, подвигнемся все вместе до единого”, а сам свое лицо скрою и стану прятаться позади? Не могу так поступить, но хочу как словом, так и делом первым быть и на виду у всех главу свою сложить за свою братию и за всех христиан. Пусть и другие, это видя, будут отчаянны в своей дерзости». И как сказал, так и сделал, сражаясь тогда с татарами впереди всех. И сколько раз справа и слева от него его воинов избивали, а самого обступали, подобно воде, со всех сторон! И много ударов нанесли ему по голове, и по плечам его, и по утробе его, но Бог защитил его в день брани щитом истины и оружием благоволения осенил главу его, десницею своей защитил его и рукою крепкою и мышцею высокою спас его Бог, давший крепость ему. И так, оказавшись среди многих врагов, он остался невредимым. «Не на лук мой уповаю, и оружие мое не спасет меня», — как сказал пророк Давид. — «Вышнего сделал прибежищем твоим, и не придет к тебе зло, и раны не будет на теле твоем, ибо заповедует своим ангелам хранить тебя на всем пути твоем, и не устрашишься стрелы, летящей во дне».

Се же бысть грѣх ради наших въоружаются на ны иноплеменници, да быхом ся отступили от своих неправдъ: от братоненавидѣниа, и от сребролюбиа, и в неправды судящих, и от насилья. Но милосердъ бо есть Богъ человеколюбець, не до конца прогнѣвается на ны, ни въ вѣки враждуеть.

Это из-за наших грехов приходят войной на нас иноплеменники, чтобы мы отступились от своих прегрешений: от братоненавистничества, и от сребролюбия, и от неправедного суда, и от насилия. Но милосерден Бог-человеколюбец, не до конца гневается на нас, не вечно памятует зло.

А отселѣ, от страны Литовскиа, Ягайло, князь литовский, прииде съ всею силою литовскою Мамаю помагати, и татаромь поганымь на помощъ, а христианом на пакость. Но и от тѣх Богъ избавилъ, не поспѣша бо на срок за малым, за едино днище или менши. Но точию слышав Ягайло Олгердович и вся сила его, яко князю великому с Мамаем бой былъ, и князь великий одолѣ, а Мамай побѣже — и без всякого пожданиа литва съ Ягайлом побѣгошя назад съ многою скоростию, никим же гоними. Не видѣша тогда князя великаго, ни ратии его, ни оружиа его, токмо имени его литва бояхутся и трепетаху; а не яко при нынешних временех литва над нами издеваются и поругаются. Но мы сию бесѣду оставльше и на предлежащее възвратимся.

А отсюда, от страны Литовской, Ягайло, князь литовский, пришел со всеми силами литовскими Мамаю в подмогу, татарам поганым на помощь, а христианам на горе. Но и от тех Бог избавил, ибо не поспели немного к сроку, на один день или меньше. Но едва услышал Ягайло Ольгердович и все воины его, что у князя великого с Мамаем бой был и князь великий одолел, а Мамай побежал, — и тогда без всякого промедления литовцы с Ягайлом поспешно повернули назад, не будучи никем гонимы. Не видели они тогда ни князя великого, ни рати его, ни оружия его, одного имени его литовцы боялись и трепетали; а не то что в нынешнее время — литовцы над нами издеваются и надругательства творят. Но мы этот разговор отложим и к прежнему рассказу возвратимся.

Князь же Дмитрий з братомь своимъ Володимеромъ, и съ князми рускими, и воеводами, и прочими бояры, и съ всѣми вои оставшимися, став тое нощи на поганых обѣдищех, на костех татарскых,[55] утеръ поту своего, и, отдохнув от труда своего, велико благодарение принесе Богу, таковую побѣду давшему на поганыа, избавляющему раба своего от оружиа люта: «Помянулъ еси, Господи, милость свою, избавил ны еси, Господи, от сыроядець сих, от поганаго Мамая, и от нечьстивых измайлович, и от безаконных агарянъ, подаваа чьсть, яко сынъ, своей матери. Уставилъ еси стремление страстное, якоже еси уставилъ слузѣ своему Моисею и древнему Давиду, и новому Констянтину, и Ярославу, сроднику великих князей[56] на окааннаго и на проклятаго братоубийцю безглавнаго звѣря Святоплъка. И ты, Богородице, помиловала еси милостию своею нас, грѣшных рабъ своих, и всь род христианскый, умолила еси безлѣтнаго Сына своего». И мнози князи рустии и воеводы прехвалными похвалами прославиша пречистую матерь Божию Богородицю. И пакы христолюбивый князь похвали дружину свою, иже крѣпко бишася съ иноплеменники, и твердо забрашася, и мужьскы храбровашя, и дрънуша по Бозѣ за вѣру христианскую.

Князь же Дмитрий с братом своим Владимиром, и с князьями русскими, и с воеводами, и с прочими боярами, и со всеми оставшимися воинами, став в ту ночь на обедищах поганых, на костях татарских, утер пот свой и, отдохнув от трудов своих, великое благодарение вознес Богу, даровавшему такую победу над погаными, избавляющему раба своего от оружия лютого: «Вспомнил ты, Господи, о милости своей, избавил нас, Господи, от сыроядцев этих, от поганого Мамая и от нечестивых измаилтян, и от беззаконных агарян, воздавая честь, как сын, своей матери. Придал нам стремление страстное, как придал слуге своему Моисею, и древнему Давиду, и новому Константину, и Ярославу, сроднику великих князей, на окаянного и на проклятого братоубийцу, безглавого зверя Святополка. И ты, Богородица, помиловала милостью своею нас, грешных рабов своих, и весь род христианский, умолила вечного Сына своего». И многие князья русские и воеводы достохвальными похвалами прославили пречистую матерь Божию Богородицу. И еще христолюбивый князь похвалил дружину свою, которая крепко билась с иноплеменниками, и стойко оборонялась, и доблестно мужествовала, и дерзнула по воле Божьей встать за веру христианскую.

И възвратися оттуду в богохранимый град Москву, въ свою отчину, с побѣдою великою, одолѣв ратнымъ, побѣдивъ врагы своя. И мнози вои его възрадовашяся, яко обрѣтающе користь многу: пригнашя с собою многа стада кони, и велбуди, и волы, им же нѣсть числа, и доспѣх, и порты, и товаръ.

И возвратился князь великий оттуда в богохранимый град Москву, в свою отчину с победой великой, одолев противников, победив врагов своих. И многие воины его возрадовались, захватив добычу большую: пригнали с собой стада коней, и верблюдов, и волов, которым нет числа, и доспехи захватили, и одежды, и все добро их.

Повѣдаша князю великому, что князь Олег Рязанский посылалъ Мамаю на помощь свою силу, а самъ на рѣках мосты переметалъ. А кто поехалъ с Доновского побоища всвояси сквозѣ его отчину, Рязанскую землю, бояре или слуги, а тѣх велѣлъ имати, и грабити, и нагых пущати. Князь же Дмитрий про то въсхотѣ на Олга послати рать. И се внезапу приехашя к нему бояре рязанстии и повѣдашя, что князь Олегъ повръгъ свою землю, да самь побѣжалъ, и съ княгинею, и с дѣтми, и з бояры. И молиша его много о семь, дабы на них рати не послалъ, а сами биша ему челом и рядишася у него в ряд. Князь же послуша их и приимъ челобитье их, рати на них не посла, а на Рязанскомь княжении посади своя намѣстники.

Поведали князю великому, что князь Олег Рязанский посылал Мамаю на помощь свои силы, а сам на реках мосты разломал. А кто с Донского побоища поехал восвояси через его отчину, Рязанскую землю, бояре или слуги, то тех приказал он хватать и грабить и обобранными отпускать. Князь же Дмитрий за это хотел на Олега послать рать. И вот неожиданно приехали к нему бояре рязанские и поведали, что князь Олег оставил свою землю и сам побежал и с княгиней, и с детьми, и с боярами. И упрашивали великого князя о том, чтобы на них рати не посылал, и сами били ему челом, и соглашались быть у него в подчинении. Князь же внял им и принял их челобитье, рати на них не послал, а на Рязанском княжении посадил своих наместников.

Тогда же Мамай не въ мнозѣ убѣжа и прибѣжа въ свою землю в малѣ дружинѣ. Видя себе бита, и бѣжавша, и посрамлена, и поругана, пакы гнѣвашеся и събра остаточную свою силу, хотя ити изгономъ пакы на Русь. Сице же ему умыслившу, и се прииде ему вѣсть, что идет на него нѣкий царь съ встока Тохтамышь из Синие Орды.[57] Мамай же, юже уготовалъ рать на ны, с тою ратию готовою и поиде противу его. И срѣтошася на Калках, и бысть имъ бой. И царь Тахтамышь побѣди Мамая и прогна его. Мамаевы же князи сшедше с конь своих и биша челомь царю Тахтамышу, и даша ему правду по своей вѣре, и яшася за него, а Мамаа оставиша поругана. Мамай же то видѣвь, и скоро побѣжа съ своими единомысленики. Царь же Тахтамыш посла за ними в погону воя своя. Мамай же гоним сыи, и бѣгаа пред Тахтамышевыми гонители, и прибѣжа близ града Кафы. И съслася с кафинци по докончанию и по опасу, дабы его приали на избавление, дондеже избудеть от всѣх гонящих его. И повелѣша ему. И прибѣже Мамай в Кафу[58] съ множествомъ имѣниа, злата и сребра. Кафинци же свѣщавшеся, створиша над нимь облесть, и ту от них убьен бысть. И тако бысть конець Мамаю.

Тогда же Мамай с немногими убежал и пришел в свою землю с небольшой дружиной. И, видя, что он разбит, и обращен в бегство, и посрамлен, и поруган, снова распалился гневом и собрал оставшиеся свои силы, чтобы опять напасть на Русь. Когда он так порешил, пришла к нему весть, что идет на него с востока некий царь Тохтамыш из Синей Орды. Мамай же, подготовивший войско против нас, с тем войском готовым и пошел на него. И встретились на Калках, и была у них битва. И царь Тохтамыш одолел Мамая и прогнал его. Мамаевы же князья, сойдя с коней своих, били челом царю Тохтамышу, и принесли присягу ему по своей вере, и стали на его сторону, а Мамая оставили посрамленным; Мамай же, увидев это, поспешно бежал со своими единомышленниками. Царь же Тохтамыш послал за ним в погоню воинов своих. А Мамай, гонимый ими и спасаясь от Тохтамышевых преследователей, прибежал в окрестности города Кафы. И вступил он в переговоры с кафинцами, уговариваясь с ними о своей безопасности, чтобы приняли его под защиту, пока он не избавится от всех преследователей своих. И разрешили ему. И пришел Мамай в Кафу со множеством имения, золота и серебра. Кафинцы же, посовещавшись, решили обмануть Мамая, и тут он был ими убит. И так настал конец Мамаю.

А самъ царь Тахтамышь, шед, взя Орду Мамаеву и царици его, и казны его, и улусъ[59] всь поима, и богатство Мамаево раздѣли дружинѣ своей. И оттуду послы своя отпусти къ князю Дмитрию и къ всѣм княземь рускимъ, повѣдая имъ свой приход, и како въцарися, и како супротивника своего и их врага Мамая побѣди, а самь, шед, сѣде на царствѣ Волжъскомъ. Князи же рустии посла его отпустиша съ честию и с дары, а сами на зиму ту и на ту весну за ними отпустиша в Орду къ царю коиже своих килициев[60] съ многыми дары.

А сам царь Тохтамыш пошел и завладел Ордой Мамаевой, и захватил жен его, и казну его, и улус весь, и богатство Мамаево раздал дружине своей. И оттуда послов своих отправил к князю Дмитрию и ко всем князьям русским, извещая о своем приходе и о том, как воцарился он и как противника своего и их врага Мамая победил, а сам сел на царстве Волжском. Князья же русские посла его отпустили с честью и с дарами, а сами той зимой и той весной отпустили с ними в Орду к царю каждый своих киличиев с большими дарами.

В
1380 году московский князь Дмитрий Иванович
сплотил под своими знаменами почти всю
Северо-Восточную Русь и нанес сокрушительный
удар Золотой Орде. Победа показала, что
у русского народа есть силы для
решительной борьбы с врагом, но эти силы
способна объединить лишь централизованная
власть великого князя. После одержанной
победы на Куликовом поле вопрос об
окончательном свержении монголо-татарского
ига был лишь вопросом времени. Исторические
события 1380 года нашли сове отражение в
устном народном творчестве и произведениях
литературы: летописная повесть,
«Задонщина», «Слово о житии и о преставлении
великого князя Дмитрия Ивановича»,
«Сказание о Мамаевом побоище».

Летописная
повесть о Куликовской битве.
Летописная повесть о Куликовской битве
дошла до нас в двух вариантах: кратком
и пространном. В повести
не только излагаются основные факты:
сбор вражеских сил и русских войск,
битва на реке Непрядве, возвращение с
победой великого князя в Москву, гибель
Мамая,— но и дается эмоционально-экспрессивная
публицистическая оценка этим фактам.
Центральный герой летописной повести
— великий князь московский Дмитрий
Иванович. Он «Христолюбивый»
и «боголюбивый»
князь —
идеальный христианин, постоянно
обращающийся с молитвами к Богу, в то
же время отважный воин, который бьется
на поле Куликовом «напереди».
Сама битва изображается при помощи
характерных для воинской повести
приемов: «Быстъ
сеча велика и брань крепка и труск велик
зело… пролъяша кровь аки дождевна туча
обоих… паде труп на трупе, и паде тело
татарьское на телеси крестъянстем».

Основная цель
летописной повести — показать
превосходство храбрости русских войск
над высокоумием и лютостью «сыроядцев»
«безбожных татар» и
«поганой
Литвы», заклеймить
позором измену Олега Рязанского.

Краткая повесть
вошла в состав «Рогожского летописца»
и является произведением информативного
типа, с традиционной 3-х частной структурой.
Значительное место уделено 3-ей
части-последствиям битвы. Но появляются
и новые детали: перечень погибших в
конце повести; приемы нанизывания
однородных тропов («безбожный злочестивыи
ордынский князь, Мамай поганый») и
соединения тавтологических оборотов
(«мёртвых множьство бесчислено»).
Пространная повесть сохранилась в
составе Новгородской 4 летописи. Состав
фактических сведений тот же, что и в
краткой, но т.к. это повесть событийного
типа, автор увеличил число композиционных
элементов, характеризующих героев.
Увеличивается количество молитв главного
героя: перед боем-3, после боя-благодарственная
молитва. Также появляется другой
лирический фрагмент, ранее не
использовавпшйся,-плач русских жён.
Используются и разнообразные
изобразительно-выразительные средства,
особенно яркие по отношению к врагам:
«тёмный сыроядец Мамай», отступник Олег
Рязанский, «душегубливый», «кровопивец
крестьянский». Описания самой Куликовской
битвы во всех повестях отличаются
эмоциональностью, которая создаётся
восклицаниями автора и включением в
текст элементов пейзажа, ранее не
использовавшихся. Все эти особенности
делают повествование более сюжетно
мотивированным и эмоционально напряжённым.

Композиция «Сказания»
структурно следует традиции воинской
повести, но повествование состоит из
ряда отдельных эпизодов-микросюжетов,
соединённых между собой сюжетно
мотивированными или хронологическими
вставками, что является новаторством.
Также новое проявляется в стремлении
автора показать личность каждого героя
в отдельности и показать его роль на
протяжении всей повести. Персонажи
делятся на главные (Дмитрий Иванович,
Владимир Андреевич и Мамай), второстепенные
(Сергий Радонежский, Дмитрий Боброк,
Олег Рязанский и др.) и эпизодические
(митрополит Киприан, Фома Кацибей и
др.). Также композиционной особенностью
является множество лирических фрагментов
(молитвы, плач) и природных описаний. В
тексте появляется и видение. Появляется
новый описательный элемент-изображение
русского войска, как его увидели князья
с холма. Наряду с сохранением воинских
формул, используется множество эпитетов,
сравнений, усиливается роль метафор,
подчёркивающих переживания героев.
Автор «Задонщины» взял за образец «Слово
о полку Игореве». Во вступлении так же
упоминается Боян, а в конце устанавливается
время события («А от Калатъские рати до
Мамаева побоища 160 лет»). Дальнейший
текст в целом традиционен-3-х частная
структура. Но внутри каждой части
повествование строится на основе
отдельных эпизодов-картин, чередующихся
с авторскими отступлениями. В повести
есть документальные элементы, использование
цифровых данных, перечневые перечисления.
Есть незначительные отступления от
хронологии, что нетрадиционно для
воинской повести. Лирические фрагменты
немногочисленны, согласно канонам
воинской повести. Нет детальных описаний
персонажей (кроме Дмитрия Ивановича),
а враги описаны совсем схематично.
Фольклорное влияние видно в использовании
отрицательных сравнений («То ти было
не серые волцы, но придоша погании
татарове, пройти хотят воюючи всю Рускую
землю»). «Задонщина»-памятник, созданный
на скрещении традиций: фольклорной,
воинской повести и «Слова». Но ведущей
следует признать всё-таки традицию
воинской повести.

«Задонщина».
Задонщина» дошла до нас в шести
списках,
самый ранний из которых (список Ефросина)
датируется 1470-ми гг., а поздний— концом
XVII в. «Задонщиной» названо рассматриваемое
произведение в списке Ефросина. В других
списках оно называется «Словом о великом
князе Дмитрии Ивановиче и брате его
князе Владимире Андреевиче». Ефросиновский
список представляет собой сокращенную
переработку недошедшего первоначального
пространного текста, в остальных списках
текст пестрит ошибками и искажениями.

В «Задонщине»
выражено поэтическое отношение автора
к событиям Куликовской битвы. Его рассказ
(как и в «Слове о полку Игореве»)
переносится из одного места в другое:
из Москвы на Куликово поле, снова в
Москву, в Новгород, опять на Куликово
поле. Настоящее переплетается с
воспоминаниями о прошлом. Сам автор
охарактеризовал свое произведение как
«жалость и похвалу великому князю
Дмитрею Ивановичю и брату его, князю
Владимеру Ондреевичю», «Жалость» — это
плач по погибшим, «Похвала» — слава
мужеству и воинской доблести русских.

Первая часть
«Задонщины» — «жалость»
описывает
сбор русских войск, их выступление в
поход, первую битву и поражение. Природа
в «Задонщине» на стороне русских и
предвещает поражение «поганых»:
кричат птицы,
Дмитрию Донскому же светит солнце.
Павших воинов олакивают жены: княгини
и боярыни. Их плачи построены, подобно
плачу Ярославны, на обращении к ветру,
Дону, Москве-реке.

Вторая часть
«Задонщины» — «похвала»
прославляет
победу, одержанную русскими, когда из
засады выступил полк Дмитрия Боброк
Волынца. Враги обратились в бегство, а
русским досталась богатая добыча, и
теперь уже русские жены одевают на себя
наряды и украшения женщин из Орды.

Весь текст «Задонщины»
соотнесен со «Словом о полку Игореве»:
тут и повторение целых отрывков из
«Слова», и одинаковые характеристики,
и сходные поэтические приемы. Но обращение
автора «Задонщины» к «Слову о полку
Игореве» носит творческий, а не
механический характер. Победа великого
князя московского над Мамаем воспринимается
автором «З.» как реванш за поражение,
понесенное Игорем на Каяле. Значительно
усилен в «Задонщине» христианский
элемент и вовсе отсутствуют языческие
образы.

Принято считать,
что «Задонщина» была написана Софонием
Рязанцем: это имя, как имя ее автора,
названо в заглавии двух  произведения.
Однако Софоний Рязанец называется и
автором «Сказания о Мамаевом побоище»
в целом ряде списков основной редакции
«Сказания». Имя Софония Рязанца
упоминается и в самом тексте «Задонщины»,
и характер этого упоминания таков, что
в Софонии Рязанце следует скорее всего
видеть не автора «Задонщины», а автора
какого-то не дошедшего до нас поэтического
произведения о Куликовской битве,
которым, независимо друг от друга,
воспользовались и автор «Задоншины»,
и автор «Сказания о Мамаевом побоище»
. Никакими
сведениями о Софонии Рязанце, кроме
упоминания его имени в «Задонщине» и в
«Сказании о Мамаевом побоище», мы не
располагаем.

«Задонщина» —
интереснейший литературный памятник,
созданный как непосредственный отклик
на важнейшее событие в истории страны.
Замечательно это произведение и тем,
что оно отражало передовую политическую
идею своего времени: во главе всех
русских земель должна стоять Москва и
единение русских князей под властью
московского великого князя служит
залогом освобождения Русской земли от
монголо-татарского господства.

«Сказание о
Мамаевом побоище».
«Сказание о Мамаевом побоище» — наиболее
обширный памятник Куликовского цикла,
написанный в середине 15 века. Это не
только литературный памятник, но и
важнейший исторический источник. В нем
дошел до нас самый подробный рассказ о
событиях Куликовской битвы. В «Сказании»
дается описание приготовления к походу
и «уряжения» полков, распределения сил
и постановка перед отрядами их воинской
задачи. В «Сказании» подробно описывается
движение русского войска из Москвы
через Коломну на Куликово поле. Здесь
дается перечисление князей и воевод,
принявших участие в сражении, рассказывается
о переправе русских сил через Дон. Только
из «Сказания» мы знаем, что исход сражения
решил полк под руководством князя
Владимира Серпуховского: перед началом
битвы он был поставлен в засаду и
неожиданным нападением с флангов и тыла
на ворвавшегося в русское расположение
врага нанес ему сокрушительное поражение.
Из «Сказания» мы узнаем, что великий
князь был контужен и найден в бессознательном
состоянии после окончания сражения.
Эти подробности и ряд других, в том числе
и легендарно-эпических (рассказ о
поединке перед началом боя инока-богатыря
Пересвета с татарским богатырем, эпизоды,
повествующие о помощи русским святых,
и т. д.), донесло до нас только «Сказание
о Мамаевом побоище».

«Сказание»
многократно переписывалось и
перерабатывалось, вплоть до начала
XVIII в., и дошло до нас в восьми
редакциях и большом количестве вариантов.
О популярности
памятника у средневекового читателя
как «четьего» (предназначавшегося для
индивидуального чтения) произведения
свидетельствует большое число лицевых
(иллюстрированных миниатюрами) списков
его.

Главный герой
«Сказания»—Дмитрий Донской. «Сказание»
— это не только рассказ о Куликовской
битве, но и произведение, посвященное
восхвалению великого князя московского.
Автор изображает Дмитрия мудрым и
мужественным полководцем, подчеркивает
его воинскую доблесть и отвагу. Все
остальные персонажи произведения
группируются вокруг Дмитрия Донского.
Дмитрий — старший среди русских князей,
все они — его верные помощники, вассалы,
его младшие братья. Образ Дмитрия
Донского все еще в основном носит черты
идеализации, но и будущие тенденции
обращения к личностному началу видны
в нем – автор иногда говорит об особых
эмоциях ДД (грусть, ярость и пр.)

В «Сказании» поход
Дмитрия Ивановича благословляет
митрополит Киприан. На самом же деле
Киприана в 1380 г. в Москве не было. Это не
ошибка автора «Сказания», а
литературно-публицистический
прием. Из
публицистических соображений автор
«Сказания», поставивший своей задачей
нарисовать идеальный образ великого
князя московского, правителя и главы
всех русских сил, должен был проиллюстрировать
прочный союз московского князя с
митрополитом всея Руси. И в произведении
литературном он мог, вопреки исторической
правде, рассказать о благословении
Дмитрия и его воинства митрополитом
Киприаном, тем более что формально
Киприан действительно был в это время
митрополитом всея Руси.

Во время Куликовской
битвы в союз с Мамаем вступили рязанский
князь Олег и литовский князь Ягайло,
сын умершего в 1377 г. литовского князя
Ольгерда. В «Сказании» же, описывающем
событие 1380 г., литовским союзником Мамая
назван Ольгерд. Как и в случае с Киприаном,
перед нами не ошибка, а сознательный
литературно-публицистический
прием. Для
русского человека конца XIV — начала XV
в., а особенно для москвичей, имя Ольгерда
было связано с воспоминаниями о его
походах на Московское княжество. Это
был коварный и опасный враг Руси, о
воинской хитрости которого сообщалось
в летописной статье-некрологе о его
смерти. Поэтому назвать Ольгерда
союзником Мамая вместо Ягайла могли
только в то время, когда это имя было
еще хорошо памятно как имя опасного
врага Москвы. В более позднее время
такая перемена имен не имела смысла
.

Мамай, враг Русской
земли, изображается автором «Сказания»
в резко отрицательных тонах. Идет
противопоставление: если Дмитрий — это
светлое начало, глава благого дела,
деяниями которого руководит бог, то
Мамай — олицетворение тьмы и зла — за
ним стоит дьявол. Героический
характер
события, изображенного в «Сказании»,
обусловил обращение
автора к
устным преданиям
о Мамаевом побоище. К устным преданиям
скорее всего восходит эпизод единоборства
перед началом общего сражения инока
Троице-Сергиева монастыря Пересвета с
татарским богатырем. Эпическая основа
ощущается в рассказе об «испытании
примет» Дмитрием Волынцом; опытный
воевода Дмитрий Волынец с великим князем
в ночь накануне боя выезжают в поле
между русскими и татарскими войсками,
и Волынец слышит, как земля плачет
«надвое» — о татарских и русских воинах:
будет много убитых, но все же русские
одолеют. Устное предание, вероятно,
лежит и в основе сообщения «Сказания»
о том, что Дмитрий перед сражением надел
княжеские доспехи на любимого воеводу,
а сам в одежде простого воина с железной
палицей первым ринулся в бой. В плаче
Евдокии так же звучат нотки фольлорного
плача-причитания.

Описания русского
воинства представляют
собой яркие и образные картины. В
описаниях картин природы может быть
отмечена определенная лиричность и
стремление связать эти описания с
настроением событий. Глубоко эмоциональны
и не лишены жизненной правдивости
отдельные авторские замечания.
Рассказывая, например, о прощании с
женами уходящих из Москвы на битву
воинов, автор пишет, что жены «в слезах
и въсклицании сердечнем не могуще ни
слова изрещи», и добавляет, что «князь
же великий сам мало ся удръжа от слез,
не дався прослезити народа ради».

«Сказание о Мамаевом
побоище» представляло для читателей
интерес уже тем, что оно подробно
описывало все обстоятельства Куликовской
битвы. Однако не только в этом
привлекательность произведения. Несмотря
на значительный налет риторичности,
«Сказание о Мамаевом побоище» носит
ярко выраженный сюжетный
характер. Не
только само событие, но и судьба
отдельных лиц,
развитие перипетий сюжета заставляло
читателей волноваться и сопереживать
описываемому. И в целом ряде редакций
памятника сюжетные эпизоды усложняются,
увеличиваются в количестве. Все это
делало «Сказание о Мамаевом побоище»
не только историко-публицистическим
памятником, но и сюжетно-увлекательным
произведением.

Соседние файлы в предмете [НЕСОРТИРОВАННОЕ]

• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #