Кто написал рассказ алый герб

Произведение, описываемое в дальнейшем, ассоциируется с очень красивой и счастливой сказкой о принце, о котором только и мечтает каждая девушка. Однако не каждый знает автора повести-феерии «Алые паруса». Кто написал ее, давайте и выясним. Прежде всего это нужно для того, чтобы понять, откуда могли родиться в его голове такие необыкновенные фантазии. Начнем с ознакомления с биографией автора.

Биография

Писателя и прозаика, известного под именем Грин, жившего в период с 1880 по 1932 год, чаще всего связывают с написанием морских приключенческих историй. В этом, в принципе, и заключается ответ на вопрос, кто написал «Алые паруса». Полное имя писателя — Александр Степанович Гриневский, а «Грин» стало сокращением и в дальнейшем его псевдонимом.

Он родился 11 августа (23 по старому стилю) в городке Слободском Вятской губернии. Его отца звали Стефан Гриневский, он был польским шляхтичем, которого за участие в Польском восстании 1863 года отправили в Сибирь. По истечении срока, в 1868 году, ему разрешили переехать в Вятскую губернию. Там он знакомится с 16-летней медсестрой Анной Степановной Лепковой, которая становится его женой. Семь лет у них не было детей. Александр стал первенцем, а за ним появились еще две сестры — Екатерина и Антонина. Мать Александра умерла, когда ему было 15 лет.

Очень часто возникают вопросы у читателей насчет произведения «Алые паруса» (кто написал его и какие биографические данные присутствуют в эпопее самого писателя как личности, страстно полюбившей море).

Возвращаясь к его биографии, стоит отметить, что тема моря Александра захватила после того, как он самостоятельно в 6 лет прочитал «Путешествия Гулливера» Джонатана Свифта. Окончив в 1896 году Вятское четырехклассное городское училище, он перебрался в Одессу и захотел стать моряком. Сначала ему пришлось бродяжничать и голодать, но потом с помощью друга отца он устраивается на пароход «Платон» матросом и начинает курсировать по маршруту Одесса-Батуми-Одесса.

Освещая дальше вопрос, кто написал «Алые паруса», автора этого произведения (Грина) можно назвать бунтарем, непоседой, ищущим приключений. Матросский труд был очень тяжелым и не приносил ему никакого морального удовлетворения, и тогда в 1897 году он вернулся в Вятку, а затем уехал в Баку, где был рыбаком и чернорабочим в железно-дорожных мастерских. Потом он опять вернулся к отцу, где работал золотоискателем на Урале, шахтером, лесорубом, театральным переписчиком.

Мятежная душа

О чем «Алые паруса», кто написал и насколько автор этого произведения был романтичным человеком, попробуем дальше разобраться. И здесь необходимо уделить внимание становлению личности молодого Грина, ведь в 1902 году он становится простым солдатом резервного пехотного батальона, расквартированного в Пензе. Потом он дважды дезертировал и скрывался в Симбирске.

Эсерам нравились его яркие выступления. У него была даже подпольная кличка — «Долговязый». Но в 1903 году его арестовали в Севастополе за пропаганду против существующего строя. После освобождения он едет в Петербург, где его опять арестовывают и высылают в Сибирь. Оттуда он снова сбежит в Вятку, где раздобудет чужой паспорт, с которым и переедет в Москву.

1906-1908 гг. стали для него переломными — он становится писателем и начинает много работать над романтическими новеллами, среди которых «Остров Рено», «Зурбаганский стрелок», «Капитан Дюк», сборник рассказов «Колония Ланфиер» и т. д.

Творческий период

Освещая тему «Кто написал «Алые паруса», надо сказать, что в 1917 году Грин переезжает в Петроград, надеясь на улучшения в обществе. Но потом, чуть позже, он разочаруется во всех происходящих в стране событиях.

В 1919 году будущий писатель пойдет служить связистом в Красной Армии. В эти годы он начинает печататься в журнале «Пламя» редактора А. Луначарского.

Грин считал, что все самое прекрасное на земле зависит от воли добрых, сильных и чистых сердцем и душою людей. Поэтому у него рождаются такие великолепные произведения, как «Алые паруса», «Бегущая по волнам», «Блистающий мир» и т. д.

В 1931 году он успеет написать свою автобиографическую повесть. А в 1932 году, 8 июля, на 52-м году жизни, он умрет от рака желудка в Старом Крыму. За два дня до смерти, как настоящий православный, он пригласит к себе священника, причастится и исповедается. Жена Нина выберет именно то место для могилки, откуда будет открыт вид на море. На могиле писателя установят памятник Татьяны Гагариной — «бегущей по волнам» девушки.

Как рождались «Алые паруса»

Итак, возвращаясь к произведению «Алые паруса» (кто написал эту повесть), уже приблизительно можно понять, каким человеком был автор этого литературного шедевра. Но необходимо отметить и печальную страницу его биографии. Когда Грин служил связистом в 1919 году, он заболел сыпным тифом и месяц лечился в больнице, куда ему, тяжелобольному, Максим Горький однажды прислал чай, хлеб и мед.

После выздоровления, опять же с помощью того же Горького, Грину удалось получить паек и комнату на Невском проспекте, 15, в «Доме искусства», где его соседями стали Н. С. Гумилев, В. Каверин, О. Э. Мандельштам, В. А. Рождественский.

Кто написал «Алые паруса»?

Рассказ наш был бы не совсем полным без следующих подробностей. Соседи вспоминали, что Грин жил как отшельник в своем мире, куда никого не хотел впускать. В это же время он начнет работу над своим трогательным и поэтическим произведением «Алые паруса».

Весной 1921 года Грин женится на вдове Нине Николаевне Мироновой. Она работала медсестрой, но познакомились они еще в 1918 году. Все последующие 11 лет совместной жизни они не расставались и считали подарком судьбы их встречу.

Отвечая на вопрос о том, кто написал «Алые паруса» и кому произведение было посвящено, можно сказать только одно: Грин этот свой литературный шедевр преподнес как подарок 23 ноября 1922 года именно Нине Николаевне Грин. Он будет впервые полностью издан в 1923 году.

Кто написал «Алые паруса». Краткое содержание

Один из главных героев, хмурый и нелюдимый Лонгрен, жил на то, что занимался изготовлением различных поделок, модельных парусников и пароходов. Местные настороженно относились к этому человеку. А все из-за того случая, когда однажды во время шторма трактирщика Меннерса потащило в открытое море, но Лонгрен и не думал спасать его, хотя слышал, как тот молил о помощи. Ворчливый старик только прокричал напоследок: «Моя жена Мери когда-то также просила тебя о помощи, но ты отказал ей!» Меннерса через несколько дней подобрало пассажирское судно, и тот перед самой смертью обвинил Лонгрена в своей гибели.

Ассоль

Однако лавочник даже не упомянул о том, что пять лет назад жена Лонгрена, когда ее муж был в плавании, обратилась к Меннерсу, чтобы тот занял ей немного денег. Она совсем недавно родила девочку Ассоль, роды были сложными, все деньги ушли на лечение. Но Меннерс равнодушно ответил ей, что если бы она не была такой недотрогой, то он смог бы ей помочь.

Тогда несчастная женщина решила заложить кольцо и отправилась в город, после чего она сильно простудилась и вскоре умерла от воспаления легких. Вернувшийся ее муж-рыбак Лонгрен остался с малюткой на руках и уже больше никогда не выходил в море.

В общем, как бы то ни было, но местные ненавидели отца Ассоль. Их ненависть перекинулась и на саму девочку, которая поэтому и погрузилась в мир своих фантазий и мечтаний, как будто бы и вовсе не нуждалась в общении со сверстниками и друзьями. Отец заменил ей всех.

Эгль

Как-то раз отец послал восьмилетнюю Ассоль в город продавать новые игрушки. Среди них был миниатюрный парусник с алыми шелковыми парусами. Ассоль спустила в ручей кораблик, и поток воды принес его к устью, где она увидела старого сказочника Эгля, который, держа ее кораблик, сказал, что скоро и за ней приплывет корабль с алыми парусами и с принцем, который заберет ее с собой в его далекую страну.

Вернувшись, Ассоль рассказала обо всем отцу, но оказавшийся рядом нищий случайно подслушал их разговор и разнес историю о корабле с принцем по всей Каперной, после чего девочку стали дразнить и считать сумасшедшей.

Артур Грей

И принц объявился. Артур Грэй – единственный наследник знатного семейства, живущий в родовом замке, очень решительный и бесстрашный молодой юноша с живой и отзывчивой душой. Он с самого детства любил море и хотел стать капитаном. В 20 лет он купил себе трехмачтовый корабль «Секрет» и стал ходить в плавание.

Однажды, будучи близ Каперной, рано утром он со своим матросом решил отплыть на лодке, чтобы подыскать места для ловли рыбы. И вдруг на побережье он находит спящую Ассоль. Девушка так поразила его красотой, что он решил надеть на ее мизинец свое старинное кольцо.

Потом в местном трактире Грей узнал историю, связанную с полоумной Ассоль. Но пьяный угольщик заверил, что все это вранье. А капитан и без посторонней помощи сумел понять душу этой необыкновенной девушки, так как и сам был немного не от мира сего. Он сразу отправился в город, где в одной из лавок нашел алый шелк. Утром его «Секрет» вышел в море с алыми парусами, а уже к середине дня его было видно из Каперны.

Ассоль, увидев корабль, была вне себя от счастья. Она тут же бросилась к морю, где уже собралось много народа. От корабля отошла лодка, а на ней стоял капитан. Спустя несколько минут Ассоль уже была на корабле с Греем. Вот так все и случилось, как предсказывал прозорливый старец.

В тот же день была открыта бочка столетнего вина, а на следующее утро корабль был уже очень далеко и навсегда уносил из Каперны экипаж «Секрета».

На этом можно и закрыть тему «Кто написал произведение «Алые паруса»?» Александр Степанович Грин (Гриневский) всем своим читателям подарил необыкновенную сказку о мечте.

Наиболее
широко известен его роман «Алая буква»,
в котором писатель воплотил свое
понимание особенностей романтического
романа: «известную свободу в подборе
материала и описании событий», правду
человеческих чувств. Сюжет, развернутый
в романе, давно интересовал писателя,
о чем свидетельствует рассказ «Эндикотт
и красный крест» (1837). В нем упомянута
молодая женщина, осужденная носить на
груди платья букву «А» (от англ. adultress —
прелюбодейка). В «Американских записных
книжках» Готорна есть записи,
свидетельствующие о неустанных поисках
и обдумывании темы. Им записано для
памяти: «Жизнь женщины, которая согласно
старинному колониальному закону была
обречена носить на своем платье букву
„А» в знак того, что она совершила
прелюбодеяние».

Роман
многопланов. Он объединяет черты
исторического, нравоописательного и
психологического романа. В романе, как
и во многих новеллах на историческую
тему, история служит лишь фоном. Действие
происходит с июня 1642 по конец мая или
начало июня 1649 г. Как исторические
личности выведены в романе Джон Уинтроп
(1587-1649), один из основателей и руководителей
пуританской колонии в Массачусетсе,
Ричард Белингем (1591 -1667), губернатор
колонии Массачусетс, описаны его
резиденция, Бостон XVII в., пуританские
нравы. Роман является одновременно
пуританским и антипуританским по своей
направленности.

Сам
Готорн назвал «Алую букву» психологическим
романтическим романом. Автора всегда
интересовали те [390] сложнейшие
взаимоотношения, в которые люди вступают
между собой, а также с окружающим их
миром. Поэтому моральная проблематика
преобладает в романе над новоанглййской
историей. В центре романа взаимоотношения
четырех главных действующих лиц: двух
молодых людей — пастора Димсдейла и
Эстер Принн; их дочери Перл (прототипом
была Уна — старшая дочь писателя),
родившейся во время двухлетнего
отсутствия мужа Эстер, и доктора
Чиллингуорта, не сообщавшего жене о
себе.

Пастора
Димсдейла, талантливого молодого
человека, отличает душевная мягкость,
доброе сердце. Он искренне любит Эстер,
но у него не хватает решимости изменить
свою жизнь. Полюбив замужнюю женщину,
он чувствует себя нераскаявшимся
грешником. Горе, пережитое им самим,
помогло ему глубже понять и горе других,
нуждавшихся в словах утешения.

Автор
прибегает к фантастике, символике,
позволяющей полнее выразить подавленное
состояние Димсдейла: на его груди словно
появляется тот же знак, что и у Эстер.
Чувствуя приближение смерти, он решился
наконец признать свой грех, обнажив
грудь перед людьми, стоявшими у эшафота.

Бывший
муж Эстер фанатик-ученый Чиллингуорт
все свои познания употребил во зло — он
мстил ради самой мести.

Димсдейл
во время свидания с Эстер в лесу признает:
«Мы с тобой, Эстер, не самые большие
грешники на земле. Есть человек еще
хуже, чем согрешивший священник! Месть
этого старика чернее, чем мой грех. Он
хладнокровно посягнул на святыню
человеческого сердца». Осуществив свою
месть, Чиллингуорт «сразу одряхлел,
съежился, стал каким-то незаметным — так
вянет и сохнет на солнце вырванная с
корнем трава».

Наиболее
привлекателен в романе образ Эстер
Принн. Осуждая ее, Готорн тем не менее
отдал ей свои симпатии, создал новую
романтическую героиню, наделив ее
страстью, красотой, женственностью и
удивительным обаянием. Наказание
отчуждением, презрение окружающих не
сломили ее духа. Она выбрала жизнь,
любовь и, уверенная в своей правоте,
борется за них.

Эстер
выходит за рамки героинь XVII столетия и
приближается к героиням XIX в., боровшимся
за свои права, за изменение социального
порядка. Смелая женщина пришла к выводу,
что «необходимо разрушить [391] и выстроить
заново всю общественную систему». Вернув
себе общественное уважение, она смогла
оказать воздействие на своих сограждан.
Свою вину Эстер искупила, помогая бедным
и больным советом, добрыми делами.

Всем
ходом повествования автор как бы хочет
сказать, что в XVII в. из соображений
высокой нравственности приносили много
мучений человеку, унижали его достоинство.
Но разве не происходило то же самое в
XIX столетии?

Много
сил и энергии, душевного тепла вложила
Эстер в воспитание дочери Перл (от англ.
pearl — жемчужина). «Перл, алая буква и
любовь сливаются для Эстер в единое
целое. Она наряжает дочь в красное
бархатное платье, так что та становится
похожей на ожившую букву»*.

Готорн
умело использовал в романе не только
символику, аллегорию, но и элементы
фольклора. Большую роль играют
пространственные символы (тюрьма,
эшафот, дорога, лес, ручей); умело применен
автором прием контраста: уродливое
здание тюрьмы и куст диких роз,
ярко-языческое платье Перл и темное
одеяние пастора Димсдейла, буйство
зелени в лесу и вышитая буква на груди
Эстер. Фольклорное начало представляют
в романе легенды о дьяволе — Черном
человеке, описание шабашей ведьм в лесу,
на которые летает почтенная леди — ведьма
Хиббинс, приглашая с собой Эстер и
Димсдейла.

«Алая
буква» напоминает новеллы о колонистах.
Тут открытая морализаторская тенденция,
поэтому роман можно назвать морализаторском.
Как и в новеллах-притчах, жизнь колонии
и второстепенные персонажи показаны
схематично. Присущие им черты скорее
названы, чем раскрыты в развитии сюжета.
Злодеяние и грехопадение выведены за
пределы повествования. Они существуют
в виде абстрактной информации, легенды,
намека. А вот нравственные последствия
злодеяния или грехопадения представляют
для Готорна всеподавляющий интерес.
Равным образом огромное значение для
него имел умысел, тайное намерение,
порой даже неосознанное. В этом он
решительно отличался от прагматиков-пуритан,
для которых важен был факт «преступления»
и факт «наказания». Мотивов преступления
никто не доискивался. Они были известны
— козни дьявола. Смысл наказания тоже
был известен — ущемить дьявола и
прославить господа. То, что при этом
приносилась в жертву человеческая
жизнь, их не беспокоило. Готорна, напротив,
влекли к себе мотив, умысел и последующее
чувство вины. В практике пуританизма
действовал простейший моральный принцип:
кто не согрешил, тот безгрешен и тем
отделяется от грешников. Этого-то
принципа Готорн и не мог принять. Человек
безгрешный в помыслах и деяниях, с его
точки зрения, — редчайшее исключение.
Все остальное человечество составляют
три категории грешников — изобличенные
в свершении безнравственных деяний;
свершившие такие деяния, но неизобличенные;
умыслившие, но не свершившие зла. Вспомним
всеобъемлющую аллегорию «Алой буквы»:
Гестер носит на груди вышитый алый знак
— она свершила и изобличена; у Димсдейла
алый знак горит на коже, скрытый от
посторонних глаз — он свершил, но не
изобличен; богобоязненные и добродетельные
прихожане ощущают покалывание в груди
при встрече с Гестер — они умыслили, но
еще не свершили.

Человечество
представлялось Готорну великим братством
во грехе. Он не предлагал «запятнанную
совесть» в качестве основы объединения
людей, но оспаривал взгляд, согласно
которому зло, чинимое человеком, —
явное, тайное или вообще несвершенное
— может служить препятствием к единению,
разрушая свойственное пуританству
ригористическое деление на «чистых» и
«нечистых», «спасенных» и «осужденных»,
«слуг господа» и «слуг дьявола»: «Человек
не должен отрекаться от братьев своих,
даже совершивших тягчайшие злодеяния,
ибо если руки его чисты, то сердце
непременно осквернено мимолетной тенью
преступных помыслов».

Установление
всеобъемлющего равенства грешников не
решало, однако, задачи «очищения сердец».
Да и разрешима ли была эта задача? На
сей счет Готорном владели серьезные
сомнения. Не случайно в его рассказах
и романах возникает мотив фатальности
человеческой судьбы, необъяснимого
упорства, с которым человек движется
по ложному пути, даже если знает, что
впереди его ожидает прискорбный конец.

В подтексте романов
и рассказов писателя нередко возникает
мысль о наличии некой высшей силы,
направляющей деятельность человека,
об универсальном законе, о «всесильном
провидении», над которым человек не
властен. Ему не дано ощутить «неслышную
поступь событий, вот-вот готовых
совершиться»: на каждом шагу его
подстерегают «неожиданные неведомые
случайности», но бытие человечества не
скатывается к хаосу, ибо в жизни смертных
«все-таки царит какой-то распорядок».
Что это за распорядок? Кем он установлен?
Благотворен он или порочен? Возможно
ли в рамках этого распорядка «очищение
сердец», усовершенствование человека
и общества? Ответа на эти вопросы Готорн
не знает и почти не ищет. Для этого ему
не хватает философской глубины и
мужества, какими обладал в зрелые годы
Герман Мелвилл.

Выходы готорновской
мысли из сферы нравственных идей и
понятий к проблемам чисто социального
порядка сравнительно редки. Если
человеческий идеал (лежащий в основе
общественного идеала) ему более или
менее ясен, то путь к его достижению
остается задачей со многими неизвестными.
Способы ее решения не выходят за рамки
традиционного романтического мышления.
Подобно Эдгару По, Готорн уповает на
преобразующую и очищающую силу Красоты
и Творчества («Мастер красоты», «Деревянная
статуя Драуна», «Снегурочка»); подобно
Торо, он проповедует опрощение и
самоограничение в сочетании с
философической мудростью — «простую
жизнь и высокие мысли»; вместе с Купером
и Эмерсоном он ратует за сближение
человека с Природой — этим источником
мудрости и высшей нравственности («Дом
о семи фронтонах»). Главные надежды он
возлагает на внутренние возможности
человека — на способность к любви,
преобразующей действительность, на
силу духа и свободную мысль.

КРАТКОЕ
(кому не нужно — удаляйте):

Во
вступительном очерке к роману
повествуется о родном городе автора —
Сейлеме, о его предках —
пуританах-фанатиках, о его работе
в сейлемской таможне и о людях,
с которыми ему пришлось там столкнуться.
«Ни парадный, ни черный ход таможни
не ведет в рай», и служба в этом
учреждении не способствует расцвету
хороших задатков в людях. Однажды,
роясь в бумагах, сваленных в кучу
в огромной комнате на третьем
этаже таможни, автор нашел рукопись
некоего Джонатана Пью, скончавшегося
восемьдесят лет назад. Это было
жизнеописание Эстер Прин, жившей в конце
XVII  в. Вместе с бумагами хранился
красный лоскут, при ближайшем рассмотрении
оказавшийся изумительно расшитой буквой
«А»; когда автор приложил её к груди,
ему показалось, что он почувствовал
ожог. Уволенный после победы вигов,
автор вернулся к литературным
занятиям, для которых ему весьма
пригодились плоды трудов мистера Пью.

Из
бостонской тюрьмы выходит Эстер Прин
с грудным ребенком на руках. На ней
красивое платье, которое она сшила себе
в тюрьме, на груди его алая вышивка
в виде буквы «А» — первая буква
слова Adulteress (прелюбодейка). Все осуждают
поведение Эстер и её вызывающий
наряд. Ее ведут на рыночную площадь
к помосту, где ей предстоит стоять
до часу дня под враждебными взглядами
толпы — такое наказание вынес ей суд
за её грех и за отказ назвать
имя отца новорожденной дочери. Стоя
у позорного столба, Эстер вспоминает
свою прошлую жизнь, детство в старой
Англии, немолодого сгорбленного ученого,
с которым она связала свою судьбу.
Обведя взглядом толпу, она замечает
в задних рядах человека, который
тотчас овладевает её мыслями. Человек
этот немолод, у него проницательный
взгляд исследователя и сгорбленная
спина неутомимого труженика.
Он расспрашивает окружающих о том,
кто она такая. Они удивляются, что
он ничего о ней не слышал.
Но он объясняет, что он не здешний,
долго был в рабстве у язычников,
и вот теперь индеец привел его
в Бостон, чтобы получить выкуп. Ему
рассказывают, что Эстер Прин — жена
одного английского ученого, который
надумал перебраться в Новую Англию.
Он послал жену вперед, а сам
задержался в Европе. За два года
жизни в Бостоне Эстер не получила
от него ни одной весточки: вероятно,
он погиб. Снисходительный суд принял
во внимание все смягчающие обстоятельства
и не осудил падшую женщину на смерть,
а приговорил всего лишь простоять
три часа на помосте у позорного
столба, а затем до конца жизни
носить на груди знак бесчестья.
Но всех возмущает, что она не назвала
имя соучастника греха. Старейший
бостонский священник Джон Уилсон
убеждает Эстер открыть имя соблазнителя,
вслед за ним прерывающимся от волнения
голосом к ней обращается молодой
пастор Димсдейл, чьей прихожанкой она
была. Но молодая женщина упорно
молчит, крепко прижимая к груди
ребенка.

Когда
Эстер возвращается в тюрьму, к ней
приходит тот самый незнакомец, которого
она видела на площади. Он врач
и называет себя Роджером Чиллингуортом.
Первым делом он успокаивает ребенка,
затем дает лекарство Эстер. Она боится,
что он её отравит, но врач обещает
не мстить ни молодой женщине,
ни младенцу. Было слишком самонадеянно
с его стороны жениться на юной
красивой девушке и ждать от нее
ответного чувства. Эстер всегда была
с ним честна и не притворялась,
что любит его. Так что они оба причинили
друг другу зло и квиты. Но Чиллингуорт
хочет узнать имя возлюбленного Эстер,
имя человека, причинившего зло им обоим.
Эстер отказывается назвать его.
Чиллингуорт заставляет её поклясться,
что она никому не откроет его настоящего
имени и своего с ним родства. Пусть
все считают, что её муж умер. Он решает
во что бы то ни стало узнать,
с кем согрешила Эстер, и отомстить
её возлюбленному.

Выйдя
из тюрьмы, Эстер поселяется в заброшенном
домике на окраине Бостона и зарабатывает
на жизнь рукодельем. Она столь искусная
вышивальщица, что у нее нет отбоя
от заказчиков. Она покупает себе
только самое необходимое, а остальные
деньги раздает бедным, часто слыша
в ответ оскорбления вместо благодарности.
Ее дочь Перл красавица, но обладает
пылким и переменчивым нравом, так
что Эстер с ней нелегко. Перл не хочет
подчиняться никаким правилам. Первым
её сознательным впечатлением стала
алая буква на груди у Эстер.

Печать
отверженности лежит и на девочке:
она не похожа на других детей,
не играет с ними. Видя странности
девочки и отчаявшись дознаться, кто
её отец, некоторые горожане считают её
дьявольским отродьем. Эстер никогда
не расстается с дочерью и всюду
берет её с собой. Однажды они приходят
к губернатору, чтобы отдать заказанную
им пару парадных расшитых перчаток.
Губернатора нет дома, и они ждут его
в саду. Губернатор возвращается
вместе со священниками Уилсоном
и Димсдейлом. По дороге они говорили
о том, что Перл — дитя греха
и следует забрать её у матери
и передать в другие руки. Когда
они сообщают об этом Эстер, она
не соглашается отдать дочь. Пастор
Уилсон решает выяснить, воспитывает
ли её Эстер в христианском духе.
Перл, которая знает даже больше, чем
полагается в её возрасте, упрямится
и на вопрос о том, кто её сотворил,
отвечает, что её никто не сотворил,
просто мать нашла её в розовом кусте
у дверей тюрьмы. Благочестивые
джентльмены приходят в ужас: девочке
уже три года, а она не знает, кто
её сотворил. Они решают забрать Перл
у матери, и ей удается оставить
дочь у себя только благодаря
заступничеству пастора Димсдейла.

Познания
в медицине и набожность снискали
Чиллингуорту уважение жителей Бостона.
Вскоре по прибытии он избрал своим
духовным отцом преподобного Димсдейла.
Все прихожане весьма почитали молодого
богослова и были обеспокоены его
здоровьем, резко ухудшившимся в последние
годы. Люди видели в приезде в их город
искусного врача перст Провидения
и настаивали, чтобы мистер Димсдейл
обратился к нему за помощью. В
результате молодой священник и старый
врач подружились, а потом даже
и поселились вместе. Чиллингуорт,
который взялся за расследование
тайны Эстер с суровым беспристрастием
судьи, все больше подпадает под власть
одного-единственного чувства —
мести, которая подчиняет себе всю его
жизнь. Почувствовав пылкую натуру
молодого священника, он хочет
проникнуть в потаенные глубины его
души и для этого не останавливается
ни перед чем. Чиллингуорт все время
провоцирует Димсдейла, рассказывая ему
о нераскаявшихся грешниках.
Он утверждает, что в основе телесного
недуга Димсдейла лежит душевная рана
и уговаривает священника открыть
ему, врачу, причину его душевных Страданий.
Димсдейл восклицает: «Кто ты такой,
чтобы <…> становиться между страдальцем
и его Господом?» Но однажды молодой
священник крепко засыпает днем в кресле
и не просыпается даже тогда, когда
Чиллингуорт входит в комнату. Старик
подходит к нему, кладет руку ему
на грудь и расстегивает одежду,
которую Димсдейл никогда не снимал
в присутствии врача. Чиллингуорт
торжествует — «так ведет себя сатана,
когда убеждается, что драгоценная
человеческая душа потеряна для небес
и выиграна для преисподней». Димсдейл
чувствует к Чиллингуорту неприязнь
и корит себя за нее, не находя
для нее причины, а Чиллингуорт —
«жалкое, одинокое существо, еще более
несчастное, чем его жертва» — всеми
силами старается усугубить душевные
муки Димсдейла.

Однажды
ночью Димсдейл идет на рыночную
площадь и становится у позорного
столба. На заре мимо проходят Эстер
Прин и Перл. Священник окликает
их, они всходят на помост и встают
рядом с ним. Перл спрашивает Димсдейла,
постоит ли он здесь с ними завтра
днем, но он отвечает, что в день
Страшного суда они будут стоять все
втроем перед престолом великого судии,
но сейчас еще не время и дневной
свет не должен видеть их втроем.
Темное небо вдруг озаряется —
вероятно, это свет метеора. Они видят
недалеко от помоста Чиллингуорта,
который неотрывно смотрит на них.
Димсдейл говорит Эстер, что испытывает
невыразимый ужас перед этим человеком,
но Эстер, связанная клятвой, не открывает
ему тайны Чиллингуорта.

Годы
идут. Перл исполняется семь лет.
Безупречное поведение Эстер и её
бескорыстная помощь страждущим приводят
к тому, что жители городка начинают
относиться к ней со своеобразным
уважением. Даже алая буква кажется
им символом не греха, а внутренней
силы. Как-то раз, гуляя с Перл, Эстер
встречает Чиллингуорта и поражается
перемене, произошедшей в нем
за последние годы. Спокойное мудрое
лицо ученого приобрело хищное, жестокое
выражение, улыбка выглядит на нем
гримасой. Эстер заговаривает с ним,
это первый их разговор с того раза,
когда он взял с нее клятву
не раскрывать его настоящего имени.
Эстер просит его не мучить Димсдейла:
страдания, которым подвергает его
Чиллингуорт, хуже смерти. Вдобавок
он терзается на глазах своего
заклятого врага, даже не зная, кто
он такой. Эстер спрашивает, почему
Чиллингуорт не мстит ей; тот
отвечает, что за него отомстила алая
буква. Эстер умоляет Чиллингуорта
одуматься, он еще может спастись,
ведь это ненависть превратила его
из мудрого справедливого человека
в дьявола. В его власти простить,
прощение людей, нанесших ему обиду,
станет его спасением. Но Чиллингуорт
не умеет прощать, его удел —
ненависть и месть.

Эстер
решает открыть Димсдейлу, что Чиллингуорт
её муж. Она ищет встречи со священником.
Наконец она встречает его в лесу.
Димсдейл говорит ей, как он страдает
оттого, что все считают его чистым
и непорочным, меж тем как он запятнал
себя грехом. Его окружают ложь, пустота,
смерть. Эстер открывает ему, кто прячется
под именем Чиллингуорта. Димсдейл
приходит в ярость: по вине Эстер
он «обнажал свою немощную преступную
душу перед взором того, кто тайно глумился
над ней». Но он прощает Эстер. Оба
они считают, что грех Чиллингуорта еще
страшнее, чем их грех: он посягнул
на святыню человеческого сердца. Они
понимают — Чиллингуорт, зная, что
Эстер собирается раскрыть Димсдейлу
его тайну, измышляет новые козни. Эстер
предлагает Димсдейлу бежать и начать
новую жизнь. Она договаривается
со шкипером судна, плывущего в Бристоль,
что он возьмет на борт двух взрослых
людей и ребенка.

Судно
должно отплыть через три дня, а накануне
Димсдейл собирается прочесть проповедь
в честь дня выборов. Но он чувствует,
как у него мутится разум. Чиллингуорт
предлагает ему свою помощь, но Димсдейл
отказывается. Народ собирается на рыночной
площади, чтобы услышать проповедь
Димсдейла. Эстер встречает в толпе
шкипера бристольского судна, и он сообщает
ей, что Чиллингуорт также поплывет
с ними. Она видит на другом конце
площади Чиллингуорта, который зловеще
улыбается ей. Димсдейл произносит
блестящую проповедь. Начинается
праздничное шествие, Димсдейл решает
покаяться перед народом. Чиллингуорт,
понимая, что это облегчит муки страдальца,
и чувствуя, что жертва ускользает
от него, бросается к нему, умоляя
не навлекать позор на свой священный
сан. Димсдейл просит Эстер помочь ему
взойти на помост. Он встает
у позорного столба и кается в своем
грехе перед народом. В заключение
он срывает священнический шарф,
обнажая грудь. Взор его угасает,
он умирает, последние его слова —
хвала Всевышнему. По городу ползут
разные слухи: одни говорят, что на груди
священника была алая буква — точное
подобие той, которую носила Эстер Прин.
Другие, наоборот, утверждают, что грудь
священника была чиста, но, чувствуя
приближение смерти, он пожелал
испустить дух на руках падшей женщины,
дабы показать миру, сколь сомнительна
праведность самого непорочного из людей.

После
смерти Димсдейла Чиллингуорт, потерявший
смысл жизни, сразу одряхлел, духовная
и физическая сила разом покинули
его. Не прошло и года, как он умер.
Все свое огромное состояние он завещал
маленькой Перл. После смерти старого
врача Эстер и её дочь исчезли, а история
Эстер стала легендой. Через много лет
Эстер вернулась и снова добровольно
надела эмблему позора. Она одиноко живет
в своем старом домике на окраине
Бостона. Перл, судя по всему, счастливо
вышла замуж, помнила о матери, писала
ей, посылала подарки и была бы рада,
если бы Эстер жила с ней. Но Эстер
хотела жить там, где свершился её грех, —
она считала, что там же должно
свершиться и искупление. Когда она
умерла, её похоронили рядом с пастором
Димсдейлом, но между двумя могилами
был оставлен промежуток, словно даже
после смерти прах этих двоих не имел
права смешаться.

Scarlet Letter

Title page, first edition, 1850
Author	Nathaniel Hawthorne
Country	United States
Language	English
Genre	Romantic, Historical
Publisher	Ticknor, Reed & Fields
Publication date	1850
Dewey Decimal	813.3
Text	Scarlet Letter at Wikisource

The Scarlet Letter: A Romance is a work of historical fiction by American author Nathaniel Hawthorne, published in 1850.^[1] Set in the Puritan Massachusetts Bay Colony during the years 1642 to 1649, the novel tells the story of Hester Prynne, who conceives a daughter with a man to whom she is not married and then struggles to create a new life of repentance and dignity. Containing a number of religious and historic allusions, the book explores themes of legalism, sin and guilt.

The Scarlet Letter was one of the first mass-produced books in the United States. It was popular when first published^[2] and is considered a classic work of American literature.^[1] The novel has inspired numerous film, television, and stage adaptations. Critics have described The Scarlet Letter as a masterwork,^[3] and novelist D. H. Lawrence called it a «perfect work of the American imagination».^[4]

Plot[edit]

In Puritan Boston, Massachusetts, a crowd gathers to witness the punishment of Hester Prynne, a young woman who has given birth to a baby of unknown paternity. Her sentence requires her to stand on the scaffold for three hours, exposed to public humiliation, and to wear a scarlet «A» for the rest of her life. As Hester approaches the scaffold, many of the women in the crowd are angered by her beauty and quiet dignity. When commanded and cajoled to name the father of her child, Hester refuses.

As Hester looks out over the crowd, she notices a small, misshapen man and recognizes him as her long-lost husband, who had been presumed lost at sea. When the husband sees Hester’s shame, he asks a man in the crowd about her and is told the story of his wife’s pregnancy. He angrily exclaims that the child’s father should also be punished for his immoral act and vows to find the man. He chooses a new name, Roger Chillingworth, to aid him in his plan.

The Reverend John Wilson and the minister of Hester’s church, Arthur Dimmesdale, question her, but she refuses to name her lover. After she returns to her prison cell, the jailer brings in Chillingworth, now a physician, to calm Hester and her child with his roots and herbs. He and Hester have an open conversation regarding their marriage and the fact that they were both in the wrong. Chillingworth demands to know who fathered Hester’s child, but Hester refuses to divulge that information. He accepts Hester’s refusal, stating that he will find out the man’s identity anyway. Chillingworth threatens to destroy the father of Hester’s child if Hester ever reveals the fact that Chillingworth is her husband. Hester agrees to Chillingworth’s terms, although she suspects she will regret it.

Following her release from prison, Hester settles in a cottage at the edge of town and earns a meager living with her needlework, of extraordinary quality. She lives a quiet, sombre life with her daughter, Pearl, and performs acts of charity for the poor. She is troubled by her daughter’s unusual fascination with the scarlet «A». The shunning of Hester also extends to Pearl, who has no playmates or friends except her mother. As she grows older, Pearl becomes capricious and unruly. Her conduct starts rumours, and the church members suggest Pearl be taken away from Hester. Hester, hearing rumours that she may lose Pearl, goes to speak to Governor Bellingham and ministers Wilson and Dimmesdale. Hester appeals to Dimmesdale in desperation, and the minister persuades the governor to let Pearl remain in Hester’s care.

Because Dimmesdale’s health has begun to fail, the townspeople are happy to have Chillingworth, the newly arrived physician, take up lodgings with their beloved minister. In close contact with Dimmesdale, Chillingworth begins to suspect that the minister’s illness is the result of unconfessed guilt. He applies psychological pressure to the minister because he suspects Dimmesdale is Pearl’s father. One evening, pulling the sleeping Dimmesdale’s vestment aside, Chillingworth sees a symbol that represents his shame on the minister’s pale chest.

Tormented by his guilty conscience, Dimmesdale goes to the square where Hester was punished years earlier. Climbing the scaffold in the dead of night, he admits his guilt but cannot find the courage to do so publicly in the light of day. Hester, shocked by Dimmesdale’s deterioration, decides to obtain a release from her vow of silence to her husband.

Hester meets Dimmesdale in the forest and tells him of her husband and his desire for revenge. She convinces Dimmesdale to leave Boston in secret on a ship to Europe where they can start life anew. Inspired by this plan, the minister seems to gain energy.

On Election Day, Dimmesdale gives one of his most inspired sermons. As the procession leaves the church, however, Dimmesdale climbs upon the scaffold, confesses his sin, and dies in Hester’s arms. Later, most witnesses swear that they saw a stigma in the form of a scarlet «A» upon his chest, although some deny this statement. Chillingworth loses his vengeance and dies as well, leaving Pearl a substantial inheritance.

After several years, Hester returns to her cottage and resumes wearing the scarlet letter. When she dies, she is buried near the grave of Dimmesdale, and they share a simple slate tombstone engraved with an escutcheon described as: «On a field, sable, the letter A, gules» (“On a black background, the letter A in red»).

Major theme[edit]

The major theme of The Scarlet Letter is shaming and social stigma, as seen both in Prynne’s public humiliation and in Dimmesdale’s private shame and fear of exposure. Notably, their liaison is never spoken of, so the circumstances that led to Prynne’s pregnancy never become part of the plot.

Elmer Kennedy-Andrews remarks that Hawthorne in «The Custom-house» sets the context for his story and «tells us about ‘romance’, which is his preferred generic term to describe The Scarlet Letter, as his subtitle for the book – ‘A Romance’ – would indicate.» In this introduction, Hawthorne describes a space between materialism and «dreaminess» that he calls «a neutral territory, somewhere between the real world and fairy-land, where the Actual and the Imaginary may meet, and each imbues itself with nature of the other». This combination of «dreaminess» and realism gave the author space to explore major themes.^[5]

Other themes[edit]

The experience of Prynne and Dimmesdale recalls the story of Adam and Eve because, in both cases, sin results in expulsion and suffering. But it also results in knowledge – specifically, in knowledge of what it means to be immoral. For Prynne, the Scarlet Letter is a physical manifestation of her sin and reminder of her painful solitude. She contemplates casting it off to obtain her freedom from an oppressive society and a checkered past as well as the absence of God. Because the society excludes her, she considers the possibility that many of the traditions upheld by the Puritan culture are untrue and are not designed to bring her happiness.^{[citation needed]}

As for Dimmesdale, the «cheating minister», his sin gives him «sympathies so intimate with the sinful brotherhood of mankind» «that his chest vibrate[s] in unison with theirs.» His eloquent and powerful sermons derive from this sense of empathy.^[6] The Dimmesdale narrative is quite in keeping with the oldest and most fully authorized principles in Christian thought.^{[citation needed]} His «fall» is a descent from apparent grace to his own damnation; he appears to begin in purity but he ends in corruption. The subtlety is that the minister’s belief is his own cheating, convincing himself at every stage of his spiritual pilgrimage that he is saved.^{[7][clarification needed]}

Throughout the work, the nature images contrast with the stark darkness of the Puritans and their systems. A rose bush’s beauty forms a striking contrast to all that surrounds it. Later, the beautifully embroidered scarlet «A» is held out in part as an invitation to find «some sweet moral blossom» in the ensuing, tragic tale and in part as an image that «the deep heart of nature» (perhaps God) may look more kindly on the errant Prynne and her child than her Puritan neighbors do.^[8]

Chillingworth’s misshapen body reflects (or symbolizes) the anger in his soul, just as Dimmesdale’s illness reveals his inner turmoil. The outward man reflects the condition of the heart. This observation is thought to have been inspired by the deterioration of Edgar Allan Poe, whom Hawthorne «much admired».^[8]

Another theme is the extreme legalism of the Puritans and how Prynne chose not to conform to their rules and beliefs. Prynne was rejected by the villagers even though she spent her life doing what she could to help the sick and the poor. Because she was shunned, she spent her life mostly in solitude and did not attend church. Instead, she retreated into her own mind and her own thinking. Her thoughts began to stretch and go beyond what would be considered by the Puritans as safe. She still saw her sin, but she began to look on it differently than the villagers did. Prynne began to believe that a person’s earthly sins do not necessarily condemn them. She even went so far as to tell Dimmesdale that their sin had been paid for by their daily penance and that their sin would not prevent them from reaching heaven.^{[citation needed]}

Prynne was alienated from Puritan society, both in her physical life and spiritual life. When Dimmesdale died, she knew she had to move on because she could no longer conform to the Puritans’ strictness. Her thinking was free from Puritan religious bounds and she had established her own moral standards and beliefs.^[6]

Publication history[edit]

It was long held that Hawthorne originally planned The Scarlet Letter to be a shorter novelette, part of a collection named Old Time Legends, and that his publisher, James T. Fields, convinced him to expand the work to a full-length novel.^[9] This is not true: Fields persuaded Hawthorne to publish The Scarlet Letter alone (along with the earlier-completed «Custom House» essay) but he had nothing to do with the length of the story.^[10] Hawthorne’s wife Sophia later challenged Fields’ claims a little inexactly: «he has made the absurd boast that he was the sole cause of the Scarlet Letter being published!» She noted that her husband’s friend Edwin Percy Whipple, a critic, approached Fields to consider its publication.^[11] The manuscript was written at the Peter Edgerley House in Salem, Massachusetts, still standing as a private residence at 14 Mall Street. It was the last Salem home where the Hawthorne family lived.^[12]

The Scarlet Letter was first published in the spring of 1850 by Ticknor and Fields, beginning Hawthorne’s most lucrative period.^[2] When he delivered the final pages to Fields in February 1850, Hawthorne said that «some portions of the book are powerfully written» but doubted it would be popular.^[13] In fact, the book was an instant best-seller, though, over fourteen years, it brought its author only $1,500.^[2] Its initial publication brought wide protest from natives of Salem, who did not approve of how Hawthorne had depicted them in his introduction «The Custom-House». A 2,500-copy second edition included a preface by Hawthorne dated March 30, 1850, that stated he had decided to reprint his Introduction «without the change of a word… The only remarkable features of the sketch are its frank and genuine good-humor … As to enmity, or ill-feeling of any kind, personal or political, he utterly disclaims such motives».^[14]

The Scarlet Letter was also one of the first mass-produced books in America. In the mid-nineteenth century, bookbinders of home-grown literature typically hand-made their books and sold them in small quantities. The first mechanized printing of The Scarlet Letter, 2,500 volumes, sold out within ten days,^[2] and was widely read and discussed to an extent not much experienced in the young country up until that time.^{[citation needed]}

A signed first edition, first printing of Scarlet Letter from March 1850 published by Ticknor, Reed and Fields sells for $22,500. Unsigned, the retail price is $12,500.^[15]

Critical response[edit]

On its publication, critic Evert Augustus Duyckinck, a friend of Hawthorne’s, said he preferred the author’s Washington Irving-like tales. Another friend, critic Edwin Percy Whipple, objected to the novel’s «morbid intensity» with dense psychological details, writing that the book «is therefore apt to become, like Hawthorne, too painfully anatomical in his exhibition of them».^[16] English writer Mary Anne Evans writing as «George Eliot», called The Scarlet Letter, along with Henry Wadsworth Longfellow’s 1855 book-length poem The Song of Hiawatha, the «two most indigenous and masterly productions in American literature».^[17] Most literary critics praised the book but religious leaders took issue with the novel’s subject matter.^[18] Orestes Brownson alleged that Hawthorne did not understand Christianity, confession, and remorse.^[19] A review in The Church Review and Ecclesiastical Register concluded the author «perpetrates bad morals.»^[20]

On the other hand, 20th-century writer D. H. Lawrence said that there could not be a more perfect work of the American imagination than The Scarlet Letter.^[21] Henry James once said of the novel, «It is beautiful, admirable, extraordinary; it has in the highest degree that merit which I have spoken of as the mark of Hawthorne’s best things—an indefinable purity and lightness of conception…One can often return to it; it supports familiarity and has the inexhaustible charm and mystery of great works of art.»^[22][23]

Allusions[edit]

The following are historical and Biblical references that appear in The Scarlet Letter.

• Anne Hutchinson, mentioned in Chapter 1, «The Prison Door», was a religious dissenter (1591–1643). In the 1630s she was excommunicated by the Puritans and exiled from Boston, and moved to Rhode Island.^[8]
• Ann Hibbins, who historically was executed for witchcraft in Boston in 1656, is depicted in The Scarlet Letter as a witch who tries to tempt Prynne to the practice of witchcraft.^[24][25]
• Richard Bellingham (c. 1592–1672), who historically was the governor of Massachusetts and deputy governor at the time of Hibbins’s execution, was depicted in The Scarlet Letter as the brother of Ann Hibbins.
• Martin Luther (1483–1545) was a leader of the Protestant Reformation in Germany.
• Increase Mather (1639–1723), a powerful leader of the early Massachusetts Bay Colony. He was a Puritan minister involved with the government of the colony, and also the Salem Witch Trials.
• Sir Thomas Overbury and Dr. Forman were the subjects of an adultery scandal in 1615 in England. Dr. Forman was charged with trying to poison his adulterous wife and her lover. Overbury was a friend of the lover and was perhaps poisoned.
• John Winthrop (1588–1649), second governor of the Massachusetts Bay Colony.
• King’s Chapel Burying Ground, mentioned in the final paragraph, exists; the Elizabeth Pain gravestone is traditionally considered an inspiration for the protagonists’ grave.
• The story of King David and Bathsheba is depicted in the tapestry in Mr. Dimmesdale’s room (chapter 9). (See II Samuel 11–12 for the Biblical story.)
• John Eliot (c. 1604–1690) was a Puritan missionary to the American Indians whom some called «the apostle to the Indians». He is referred to as «the Apostle Eliot» whom Dimmesdale has gone to visit at the beginning of Chapter 16, «A Forest Walk».

Symbols[edit]

The following are symbols that are embedded in The Scarlet Letter:

• The Scarlet Letter «A»: In the beginning of the novel, Hester’s letter «A» is a representation of her sin and adultery. However, as time progresses, the meaning of the letter changed. To some, it now meant «able». The novel states, «The letter was the symbol of her calling. Such helpfulness was found in her—so much power to do, and power to sympathize—that many people refused to interpret the scarlet A by its original signification. They said that it meant Able, so strong was Hester Prynne, with a woman’s strength».^[26]
• Meteor: The meteor shaped as an A serves as another symbol in the book. To Reverend Dimmesdale, the meteor is a sign from God. God is revealing Dimmesdale’s sin to everyone, and Dimmesdale is be ridden with guilt. However, others perceived the letter to be the symbol of an angel.^[27]
• Dimmesdale’s name: Dimmesdale’s name itself also holds symbolism. His name contains the root word «dim», which evokes faintness, weakness, and gloom and represents Dimmesdale’s constant state since the commission of his sin.^[27]
• Pearl: Pearl is the embodiment of her parents’ sin and passion. She is a constant reminder of the sin from which her mother cannot escape. It is mentioned she «was the scarlet letter in another form; the scarlet letter endowed in life».^[28]
• Rosebush: The rosebush is mentioned twice within the course of the story. It is first viewed as nature’s way of offering beauty to those who leave and enter the prison, as well as providing a glimmer of hope to those who inhabit it. The rosebush is perceived as a symbol of brightness in a story filled with human sorrow.^[27]
• The Scaffold: The scaffold is mentioned three times throughout the novel. It can be viewed as separating the book into its beginning, middle, and end. It symbolizes shame, revelation of sin, and guilt, for it is the location where Hester received her scarlet letter as punishment and where Dimmesdale experienced his revelation through the meteor.^[27]

Adaptations and influence[edit]

This section needs expansion. You can help by adding to it. (May 2022)

The Scarlet Letter has inspired numerous film, television, and stage adaptations, and plot elements have influenced several novels, musical works, and screen productions.

Stage[edit]

The Scarlet Letter was appeared as a stage play as early as February 24, 1858, when an adaptation by George L. Aiken opened at Barnum’s American Museum. George C. Howard and his wife starred as Dimmesdale and Hester.^[29]

Film[edit]

The story has been adapted to film multiple times, typically using the same title as the novel. The first film adaptation was a 1908 short film. This lost silent film was directed by Sidney Olcott from a screenplay by Gene Gauntier, who also starred as Hester. The oldest surviving film adaptation is a 1911 short film directed by Joseph W. Smiley and George Loane Tucker, with Lucille Young as Hester and King Baggot as Dimmesdale.^[30]

See also[edit]

• Badge of shame
• Boston in fiction
• Colonial history of the United States
• Illegitimacy in fiction
• Whore of Babylon
• Angel and Apostle, a 2005 novel about the same characters

References[edit]

Notes[edit]

Bibliography[edit]

External links[edit]

• The Scarlet Letter at Standard Ebooks
• The Scarlet Letter at Project Gutenberg
• The Scarlet Letter public domain audiobook at LibriVox
• «Critical Commentary Related to Female Characters in The Scarlet Letter«—Hawthorne in Salem Website
• Excerpts from the opera The Scarlet Letter by Fredric Kroll at YouTube
• Seabrook, Andrea (2 March 2008). «Hester Prynne: Sinner, Victim, Object, Winner». NPR. Retrieved 12 March 2019.

Scarlet Letter

Title page, first edition, 1850
Author	Nathaniel Hawthorne
Country	United States
Language	English
Genre	Romantic, Historical
Publisher	Ticknor, Reed & Fields
Publication date	1850
Dewey Decimal	813.3
Text	Scarlet Letter at Wikisource

The Scarlet Letter: A Romance is a work of historical fiction by American author Nathaniel Hawthorne, published in 1850.^[1] Set in the Puritan Massachusetts Bay Colony during the years 1642 to 1649, the novel tells the story of Hester Prynne, who conceives a daughter with a man to whom she is not married and then struggles to create a new life of repentance and dignity. Containing a number of religious and historic allusions, the book explores themes of legalism, sin and guilt.

The Scarlet Letter was one of the first mass-produced books in the United States. It was popular when first published^[2] and is considered a classic work of American literature.^[1] The novel has inspired numerous film, television, and stage adaptations. Critics have described The Scarlet Letter as a masterwork,^[3] and novelist D. H. Lawrence called it a «perfect work of the American imagination».^[4]

Plot[edit]

In Puritan Boston, Massachusetts, a crowd gathers to witness the punishment of Hester Prynne, a young woman who has given birth to a baby of unknown paternity. Her sentence requires her to stand on the scaffold for three hours, exposed to public humiliation, and to wear a scarlet «A» for the rest of her life. As Hester approaches the scaffold, many of the women in the crowd are angered by her beauty and quiet dignity. When commanded and cajoled to name the father of her child, Hester refuses.

As Hester looks out over the crowd, she notices a small, misshapen man and recognizes him as her long-lost husband, who had been presumed lost at sea. When the husband sees Hester’s shame, he asks a man in the crowd about her and is told the story of his wife’s pregnancy. He angrily exclaims that the child’s father should also be punished for his immoral act and vows to find the man. He chooses a new name, Roger Chillingworth, to aid him in his plan.

The Reverend John Wilson and the minister of Hester’s church, Arthur Dimmesdale, question her, but she refuses to name her lover. After she returns to her prison cell, the jailer brings in Chillingworth, now a physician, to calm Hester and her child with his roots and herbs. He and Hester have an open conversation regarding their marriage and the fact that they were both in the wrong. Chillingworth demands to know who fathered Hester’s child, but Hester refuses to divulge that information. He accepts Hester’s refusal, stating that he will find out the man’s identity anyway. Chillingworth threatens to destroy the father of Hester’s child if Hester ever reveals the fact that Chillingworth is her husband. Hester agrees to Chillingworth’s terms, although she suspects she will regret it.

Following her release from prison, Hester settles in a cottage at the edge of town and earns a meager living with her needlework, of extraordinary quality. She lives a quiet, sombre life with her daughter, Pearl, and performs acts of charity for the poor. She is troubled by her daughter’s unusual fascination with the scarlet «A». The shunning of Hester also extends to Pearl, who has no playmates or friends except her mother. As she grows older, Pearl becomes capricious and unruly. Her conduct starts rumours, and the church members suggest Pearl be taken away from Hester. Hester, hearing rumours that she may lose Pearl, goes to speak to Governor Bellingham and ministers Wilson and Dimmesdale. Hester appeals to Dimmesdale in desperation, and the minister persuades the governor to let Pearl remain in Hester’s care.

Because Dimmesdale’s health has begun to fail, the townspeople are happy to have Chillingworth, the newly arrived physician, take up lodgings with their beloved minister. In close contact with Dimmesdale, Chillingworth begins to suspect that the minister’s illness is the result of unconfessed guilt. He applies psychological pressure to the minister because he suspects Dimmesdale is Pearl’s father. One evening, pulling the sleeping Dimmesdale’s vestment aside, Chillingworth sees a symbol that represents his shame on the minister’s pale chest.

Tormented by his guilty conscience, Dimmesdale goes to the square where Hester was punished years earlier. Climbing the scaffold in the dead of night, he admits his guilt but cannot find the courage to do so publicly in the light of day. Hester, shocked by Dimmesdale’s deterioration, decides to obtain a release from her vow of silence to her husband.

Hester meets Dimmesdale in the forest and tells him of her husband and his desire for revenge. She convinces Dimmesdale to leave Boston in secret on a ship to Europe where they can start life anew. Inspired by this plan, the minister seems to gain energy.

On Election Day, Dimmesdale gives one of his most inspired sermons. As the procession leaves the church, however, Dimmesdale climbs upon the scaffold, confesses his sin, and dies in Hester’s arms. Later, most witnesses swear that they saw a stigma in the form of a scarlet «A» upon his chest, although some deny this statement. Chillingworth loses his vengeance and dies as well, leaving Pearl a substantial inheritance.

After several years, Hester returns to her cottage and resumes wearing the scarlet letter. When she dies, she is buried near the grave of Dimmesdale, and they share a simple slate tombstone engraved with an escutcheon described as: «On a field, sable, the letter A, gules» (“On a black background, the letter A in red»).

Major theme[edit]

The major theme of The Scarlet Letter is shaming and social stigma, as seen both in Prynne’s public humiliation and in Dimmesdale’s private shame and fear of exposure. Notably, their liaison is never spoken of, so the circumstances that led to Prynne’s pregnancy never become part of the plot.

Elmer Kennedy-Andrews remarks that Hawthorne in «The Custom-house» sets the context for his story and «tells us about ‘romance’, which is his preferred generic term to describe The Scarlet Letter, as his subtitle for the book – ‘A Romance’ – would indicate.» In this introduction, Hawthorne describes a space between materialism and «dreaminess» that he calls «a neutral territory, somewhere between the real world and fairy-land, where the Actual and the Imaginary may meet, and each imbues itself with nature of the other». This combination of «dreaminess» and realism gave the author space to explore major themes.^[5]

Other themes[edit]

The experience of Prynne and Dimmesdale recalls the story of Adam and Eve because, in both cases, sin results in expulsion and suffering. But it also results in knowledge – specifically, in knowledge of what it means to be immoral. For Prynne, the Scarlet Letter is a physical manifestation of her sin and reminder of her painful solitude. She contemplates casting it off to obtain her freedom from an oppressive society and a checkered past as well as the absence of God. Because the society excludes her, she considers the possibility that many of the traditions upheld by the Puritan culture are untrue and are not designed to bring her happiness.^{[citation needed]}

As for Dimmesdale, the «cheating minister», his sin gives him «sympathies so intimate with the sinful brotherhood of mankind» «that his chest vibrate[s] in unison with theirs.» His eloquent and powerful sermons derive from this sense of empathy.^[6] The Dimmesdale narrative is quite in keeping with the oldest and most fully authorized principles in Christian thought.^{[citation needed]} His «fall» is a descent from apparent grace to his own damnation; he appears to begin in purity but he ends in corruption. The subtlety is that the minister’s belief is his own cheating, convincing himself at every stage of his spiritual pilgrimage that he is saved.^{[7][clarification needed]}

Throughout the work, the nature images contrast with the stark darkness of the Puritans and their systems. A rose bush’s beauty forms a striking contrast to all that surrounds it. Later, the beautifully embroidered scarlet «A» is held out in part as an invitation to find «some sweet moral blossom» in the ensuing, tragic tale and in part as an image that «the deep heart of nature» (perhaps God) may look more kindly on the errant Prynne and her child than her Puritan neighbors do.^[8]

Chillingworth’s misshapen body reflects (or symbolizes) the anger in his soul, just as Dimmesdale’s illness reveals his inner turmoil. The outward man reflects the condition of the heart. This observation is thought to have been inspired by the deterioration of Edgar Allan Poe, whom Hawthorne «much admired».^[8]

Another theme is the extreme legalism of the Puritans and how Prynne chose not to conform to their rules and beliefs. Prynne was rejected by the villagers even though she spent her life doing what she could to help the sick and the poor. Because she was shunned, she spent her life mostly in solitude and did not attend church. Instead, she retreated into her own mind and her own thinking. Her thoughts began to stretch and go beyond what would be considered by the Puritans as safe. She still saw her sin, but she began to look on it differently than the villagers did. Prynne began to believe that a person’s earthly sins do not necessarily condemn them. She even went so far as to tell Dimmesdale that their sin had been paid for by their daily penance and that their sin would not prevent them from reaching heaven.^{[citation needed]}

Prynne was alienated from Puritan society, both in her physical life and spiritual life. When Dimmesdale died, she knew she had to move on because she could no longer conform to the Puritans’ strictness. Her thinking was free from Puritan religious bounds and she had established her own moral standards and beliefs.^[6]

Publication history[edit]

It was long held that Hawthorne originally planned The Scarlet Letter to be a shorter novelette, part of a collection named Old Time Legends, and that his publisher, James T. Fields, convinced him to expand the work to a full-length novel.^[9] This is not true: Fields persuaded Hawthorne to publish The Scarlet Letter alone (along with the earlier-completed «Custom House» essay) but he had nothing to do with the length of the story.^[10] Hawthorne’s wife Sophia later challenged Fields’ claims a little inexactly: «he has made the absurd boast that he was the sole cause of the Scarlet Letter being published!» She noted that her husband’s friend Edwin Percy Whipple, a critic, approached Fields to consider its publication.^[11] The manuscript was written at the Peter Edgerley House in Salem, Massachusetts, still standing as a private residence at 14 Mall Street. It was the last Salem home where the Hawthorne family lived.^[12]

The Scarlet Letter was first published in the spring of 1850 by Ticknor and Fields, beginning Hawthorne’s most lucrative period.^[2] When he delivered the final pages to Fields in February 1850, Hawthorne said that «some portions of the book are powerfully written» but doubted it would be popular.^[13] In fact, the book was an instant best-seller, though, over fourteen years, it brought its author only $1,500.^[2] Its initial publication brought wide protest from natives of Salem, who did not approve of how Hawthorne had depicted them in his introduction «The Custom-House». A 2,500-copy second edition included a preface by Hawthorne dated March 30, 1850, that stated he had decided to reprint his Introduction «without the change of a word… The only remarkable features of the sketch are its frank and genuine good-humor … As to enmity, or ill-feeling of any kind, personal or political, he utterly disclaims such motives».^[14]

The Scarlet Letter was also one of the first mass-produced books in America. In the mid-nineteenth century, bookbinders of home-grown literature typically hand-made their books and sold them in small quantities. The first mechanized printing of The Scarlet Letter, 2,500 volumes, sold out within ten days,^[2] and was widely read and discussed to an extent not much experienced in the young country up until that time.^{[citation needed]}

A signed first edition, first printing of Scarlet Letter from March 1850 published by Ticknor, Reed and Fields sells for $22,500. Unsigned, the retail price is $12,500.^[15]

Critical response[edit]

On its publication, critic Evert Augustus Duyckinck, a friend of Hawthorne’s, said he preferred the author’s Washington Irving-like tales. Another friend, critic Edwin Percy Whipple, objected to the novel’s «morbid intensity» with dense psychological details, writing that the book «is therefore apt to become, like Hawthorne, too painfully anatomical in his exhibition of them».^[16] English writer Mary Anne Evans writing as «George Eliot», called The Scarlet Letter, along with Henry Wadsworth Longfellow’s 1855 book-length poem The Song of Hiawatha, the «two most indigenous and masterly productions in American literature».^[17] Most literary critics praised the book but religious leaders took issue with the novel’s subject matter.^[18] Orestes Brownson alleged that Hawthorne did not understand Christianity, confession, and remorse.^[19] A review in The Church Review and Ecclesiastical Register concluded the author «perpetrates bad morals.»^[20]

On the other hand, 20th-century writer D. H. Lawrence said that there could not be a more perfect work of the American imagination than The Scarlet Letter.^[21] Henry James once said of the novel, «It is beautiful, admirable, extraordinary; it has in the highest degree that merit which I have spoken of as the mark of Hawthorne’s best things—an indefinable purity and lightness of conception…One can often return to it; it supports familiarity and has the inexhaustible charm and mystery of great works of art.»^[22][23]

Allusions[edit]

The following are historical and Biblical references that appear in The Scarlet Letter.

• Anne Hutchinson, mentioned in Chapter 1, «The Prison Door», was a religious dissenter (1591–1643). In the 1630s she was excommunicated by the Puritans and exiled from Boston, and moved to Rhode Island.^[8]
• Ann Hibbins, who historically was executed for witchcraft in Boston in 1656, is depicted in The Scarlet Letter as a witch who tries to tempt Prynne to the practice of witchcraft.^[24][25]
• Richard Bellingham (c. 1592–1672), who historically was the governor of Massachusetts and deputy governor at the time of Hibbins’s execution, was depicted in The Scarlet Letter as the brother of Ann Hibbins.
• Martin Luther (1483–1545) was a leader of the Protestant Reformation in Germany.
• Increase Mather (1639–1723), a powerful leader of the early Massachusetts Bay Colony. He was a Puritan minister involved with the government of the colony, and also the Salem Witch Trials.
• Sir Thomas Overbury and Dr. Forman were the subjects of an adultery scandal in 1615 in England. Dr. Forman was charged with trying to poison his adulterous wife and her lover. Overbury was a friend of the lover and was perhaps poisoned.
• John Winthrop (1588–1649), second governor of the Massachusetts Bay Colony.
• King’s Chapel Burying Ground, mentioned in the final paragraph, exists; the Elizabeth Pain gravestone is traditionally considered an inspiration for the protagonists’ grave.
• The story of King David and Bathsheba is depicted in the tapestry in Mr. Dimmesdale’s room (chapter 9). (See II Samuel 11–12 for the Biblical story.)
• John Eliot (c. 1604–1690) was a Puritan missionary to the American Indians whom some called «the apostle to the Indians». He is referred to as «the Apostle Eliot» whom Dimmesdale has gone to visit at the beginning of Chapter 16, «A Forest Walk».

Symbols[edit]

The following are symbols that are embedded in The Scarlet Letter:

• The Scarlet Letter «A»: In the beginning of the novel, Hester’s letter «A» is a representation of her sin and adultery. However, as time progresses, the meaning of the letter changed. To some, it now meant «able». The novel states, «The letter was the symbol of her calling. Such helpfulness was found in her—so much power to do, and power to sympathize—that many people refused to interpret the scarlet A by its original signification. They said that it meant Able, so strong was Hester Prynne, with a woman’s strength».^[26]
• Meteor: The meteor shaped as an A serves as another symbol in the book. To Reverend Dimmesdale, the meteor is a sign from God. God is revealing Dimmesdale’s sin to everyone, and Dimmesdale is be ridden with guilt. However, others perceived the letter to be the symbol of an angel.^[27]
• Dimmesdale’s name: Dimmesdale’s name itself also holds symbolism. His name contains the root word «dim», which evokes faintness, weakness, and gloom and represents Dimmesdale’s constant state since the commission of his sin.^[27]
• Pearl: Pearl is the embodiment of her parents’ sin and passion. She is a constant reminder of the sin from which her mother cannot escape. It is mentioned she «was the scarlet letter in another form; the scarlet letter endowed in life».^[28]
• Rosebush: The rosebush is mentioned twice within the course of the story. It is first viewed as nature’s way of offering beauty to those who leave and enter the prison, as well as providing a glimmer of hope to those who inhabit it. The rosebush is perceived as a symbol of brightness in a story filled with human sorrow.^[27]
• The Scaffold: The scaffold is mentioned three times throughout the novel. It can be viewed as separating the book into its beginning, middle, and end. It symbolizes shame, revelation of sin, and guilt, for it is the location where Hester received her scarlet letter as punishment and where Dimmesdale experienced his revelation through the meteor.^[27]

Adaptations and influence[edit]

This section needs expansion. You can help by adding to it. (May 2022)

The Scarlet Letter has inspired numerous film, television, and stage adaptations, and plot elements have influenced several novels, musical works, and screen productions.

Stage[edit]

The Scarlet Letter was appeared as a stage play as early as February 24, 1858, when an adaptation by George L. Aiken opened at Barnum’s American Museum. George C. Howard and his wife starred as Dimmesdale and Hester.^[29]

Film[edit]

The story has been adapted to film multiple times, typically using the same title as the novel. The first film adaptation was a 1908 short film. This lost silent film was directed by Sidney Olcott from a screenplay by Gene Gauntier, who also starred as Hester. The oldest surviving film adaptation is a 1911 short film directed by Joseph W. Smiley and George Loane Tucker, with Lucille Young as Hester and King Baggot as Dimmesdale.^[30]

See also[edit]

• Badge of shame
• Boston in fiction
• Colonial history of the United States
• Illegitimacy in fiction
• Whore of Babylon
• Angel and Apostle, a 2005 novel about the same characters

References[edit]

Notes[edit]

Bibliography[edit]

External links[edit]

• The Scarlet Letter at Standard Ebooks
• The Scarlet Letter at Project Gutenberg
• The Scarlet Letter public domain audiobook at LibriVox
• «Critical Commentary Related to Female Characters in The Scarlet Letter«—Hawthorne in Salem Website
• Excerpts from the opera The Scarlet Letter by Fredric Kroll at YouTube
• Seabrook, Andrea (2 March 2008). «Hester Prynne: Sinner, Victim, Object, Winner». NPR. Retrieved 12 March 2019.

Рассказ про дружбу и совместную службу на границе бойца Кошкина и пса Алого. Кошкину его дали щенком и он обучил его служебным навыкам. Много пришлось пережить им вместе.

Алый читать

Приехал на границу молодой боец по фамилии Кошкин. Был он парень румяный и веселый.

Командир спросил:

– Как фамилия?

– Елки-палки, фамилия-то моя Кошкин, – сказал Кошкин.

– А при чем здесь елки-палки? – спросил командир и потом добавил: – Отвечай ясно и толково, и никаких елок-палок. Вот что, Кошкин, – продолжал командир, – собак любишь?

– Товарищ капитан! – отвечал Кошкин. – Скажу ясно и толково: я собак люблю не очень. Они меня кусают.

– Любишь не любишь, а поедешь ты, Кошкин, учиться в школу собачьих инструкторов.

…Приехал Кошкин в школу собачьих инструкторов. По-настоящему она называется так: школа инструкторов службы собак.

Старший инструктор сказал Кошкину:

– Вот тебе щенок. Из этого щенка нужно сделать настоящую собаку.

– Чтоб кусалась? – спросил Кошкин.

Старший инструктор строго посмотрел на Кошкина и сказал:

– Да.

Кошкин осмотрел щенка. Щенок был небольшой, уши его пока еще не торчали. Они висели, переломившись пополам. Видно, щенок только еще начал прислушиваться к тому, что происходит на белом свете.

– Придумай ему имя, – сказал старший инструктор. – В этом году мы всех собак называем на букву «А» – Абрек, Акбар, Артур, Аршин и так далее. Понял?

– Понял, – ответил Кошкин.

Но по правде говоря, он ничего не понял. Тогда ему объяснили, что пограничники каждый год называют собак с какой-то одной буквы. Поэтому стоит сказать, как зовут собаку, и ты узнаешь, сколько ей лет и в каком году она родилась.

«Ну и ну! – подумал Кошкин. – Здорово придумано!»

Кошкин взял щенка под мышку и понес его в казарму. Там он опустил его на пол, и первым делом щенок устроил большую лужу.

– Ну и щенок на букву «А»! – сказал Кошкин. – С тобой не соскучишься.

Щенок, понятное дело, ничего на это не ответил. Но после того, как Кошкин потыкал его носом в лужу, кое-что намотал на ус.

Вытерев нос щенку специальной тряпкой, Кошкин стал думать: «Как же назвать этого лоботряса? На букву „А“, значит… Арбуз?.. Не годится. Агурец? Нет, постой, огурец – на букву „О“…»

– Ну и задал ты мне задачу! – сказал Кошкин щенку.

Кошкин долго перебирал в уме все слова, какие знал на букву «А».

Наконец он придумал ему имя и даже засмеялся от удовольствия. Имя получилось такое – Алый.

– Почему Алый? – удивлялись пограничники. – Он серый весь, даже черный.

– Погодите, погодите, – отвечал Кошкин. – Вот он высунет язык – сразу поймете, почему он Алый.

Стал Кошкин учить Алого. А старший инструктор учил Кошкина, как учить Алого. Только ничего у них не выходило.

Бросит Кошкин палку и кричит:

– Апорт!

Это значит: принеси.

А Алый лежит и не думает бегать за палкой. Алый так рассуждает: «Стану я бегать за какой-то палкой! Если б ты мне бросил кость или хотя бы кусок колбасы – понятно, я бы побежал. А так, елки-палки, я лучше полежу».

Словом, Алый был лентяй.

Старший инструктор говорил Кошкину:

– Будьте упорней в достижении своих целей.

И Кошкин был упорен.

– Что ж ты лежишь, голубчик? – говорил он Алому. – Принеси палочку.

Алый ничего не отвечал, а про себя хитро думал: «Что я, балбес, что ли? За палочкой бегать! Ты мне кость брось».

Но кости у Кошкина не было. Он снова кидал палку и уговаривал Алого:

– Цветочек ты мой аленький, лоботрясик ты мой! Принесешь, елки-палки, палку или нет?!

Но Алый тогда поднимался и бежал в другую сторону, а Кошкин бежал за ним.

– Смотри, Алый, – грозился Кошкин, – хвост отвинчу!

Но Алый бежал все быстрее и быстрее, а Кошкин никак не мог его догнать. Он бежал сзади и грозил Алому кулаком. Но ни разу он не ударил Алого. Кошкин знал, что собак бить – дело последнее.

Прошло несколько месяцев, и Алый подрос. Он стал кое-что понимать. Он понимал, например, что Кошкин – это Кошкин, мужик хороший, который кулаком только грозится. Теперь уж, когда Кошкин бросал палку, Алый так рассуждал: «Хоть это и не кость, а просто палка, ладно уж – принесу».

Он бежал за палкой и приносил ее Кошкину. И Кошкин радовался.

– Алый, – говорил он, – ты молодец. Вот получу из дому посылку – дам тебе кусок колбаски: пожуешь.

А Алый ничего не говорил, но так думал: «Что-то твои посылки, товарищ Кошкин, долго идут. Пока они дойдут, можно с голодухи ноги протянуть».

Но все же протягивать ноги Алый не собирался. Всех собак кормили хорошо, а Кошкин даже ходил на кухню клянчить кости. И будьте спокойны, Алый эти кости обгладывал моментально.

Вскоре Алый вырос и стал совсем хорошо слушаться Кошкина, потому что он полюбил Кошкина. И Кошкин Алого очень полюбил.

Когда Кошкин получал из дому посылку, он, конечно, делился, давал чего-нибудь и Алому пожевать.

Алый посылок ниоткуда не получал, но думал так: «Если б я получил посылку, я бы тебе, Кошкин, тоже отвалил бы чего-нибудь повкуснее».

В общем, жили они душа в душу и любили друг друга все сильнее и сильнее. А это, что ни говорите, редко бывает.

Старший инструктор частенько говорил Кошкину:

«Кошкин! Ты должен воспитать такую собаку, чтоб и под воду и под воеводу!»

Кошкин плохо представлял себе, как Алый будет подлезать под воеводу, но у старшего инструктора была такая пословица, и с ней приходилось считаться.

Целыми днями, с утра и до вечера, Кошкин учил Алого. Конечно, Алый быстро понял, что значит «сидеть», «лежать», «к ноге» и «вперед».

Как-то Кошкин дал ему понюхать драную тряпку. Тряпка как тряпка. Ничего особенного.

Но Кошкин настойчиво совал ее Алому под нос. Делать было вроде особенно нечего, поэтому Алый нюхал тряпку и нанюхался до одурения. Потом Кошкин тряпку убрал, а сам куда-то ушел и вернулся только часа через два.

– Пошли, – сказал он Алому, и они вышли во двор.

Там, во дворе, стояли какие-то люди, закутанные в толстые балахоны. Они стояли спокойно, руками не махали и только смотрели на Алого во все глаза. И вдруг волной хлестнул запах от одного из них – Алый зарычал и бросился к этому человеку, потому что так точно пахла тряпка, какую давал ему Кошкин.

– Ну что ж, – сказал старший инструктор, который стоял неподалеку, – с чутьем у Алого все в порядке, но это еще не самое главное.

…Однажды Кошкин посадил Алого в пограничную машину «ГАЗ-69». В машине их уже ожидал старший инструктор. Алый сразу же хотел укусить старшего инструктора, но Кошкин сказал ему:

– Сидеть!

«Я, конечно, могу укусить и сидя, – подумал Алый, – но вижу, елки-палки, что этого делать не следует».

Машина немного потряслась на проселочной дороге и остановилась у леса.

Кошкин и Алый выпрыгнули из кабины, а следом – старший инструктор. Он сказал:

– Товарищ Кошкин! Нарушена государственная граница СССР. Ваша задача: задержать нарушителя!

– Есть задержать нарушителя! – ответил Кошкин как полагается. Потом он погладил Алого и сказал: – Ищи!

Кого искать, Алый сразу не понял. Он просто побежал по опушке леса, а Кошкин – за ним, а старший инструктор – за Кошкиным. Одной рукой Кошкин держал Алого на поводке, другой – придерживал автомат.

Алый пробежал немного вправо, потом немного влево и тут почувствовал запах – чужой и неприятный. Ого! Здесь прошел человек! Трава, примятая его ногами, успела распрямиться. Но запах-то остался, и Алый рванулся вперед. Он взял след.

Теперь они бежали по лесу, и ветки сильно хлестали Кошкина по лицу. Так всегда бывает, когда бежишь по лесу, не разбирая дороги.

Тот, кто прошел здесь несколько часов назад, хитрил, запутывал след, посыпал его табаком, чтобы отбить у собаки охоту бежать за ним. Но Алый след не бросал.

Наконец они прибежали к небольшому ручью, и здесь Алый забеспокоился. Тот человек прошел давно, и вода, которая имела его запах, утекла куда-то далеко вниз.

Теперь она пахла водорослями, камешками, проплывающим пескарем. И Алому захотелось поймать этого пескаря. Но пескарь спрятался под камень. Алый тронул камень, но оттуда выскочили сразу три пескаря.

Тут Кошкин увидел, что Алый ловит пескаря, и сказал:

– Фу!

Они перебрались на другой берег, и снова Алый почувствовал чужой запах.

Скоро они выскочили на открытую поляну и увидели того, за кем гнались.

Тот бежал, и оглядывался, и махал от страха руками, и рукава его одежды были ужасно длинными.

Кошкин бросил поводок, и Алый огромными прыжками стал нагонять нарушителя. Потом он прыгнул последний раз, пролетел по воздуху, ударил бегущего в спину и сшиб его с ног. Тот упал ничком и даже пошевелиться не мог, потому что Алый придавил его к земле.

Кошкин еле оттащил Алого за ошейник.

Тогда лежащий приподнялся и сказал:

– Ну и собачка у вас, товарищ Кошкин! Обалдеть можно!

Человек, за которым они гнались, был не кто иной, как Володька Есаулов, приятель Кошкина и тоже пограничник. И все это была пока учеба.

Старший инструктор сказал:

– Собака работала хорошо. За такую работу ставлю ей отметку четыре.

– За что же четыре? – спросил Кошкин. – Надо бы пять.

– За пескаря, – ответил старший инструктор.

«Проклятый пескарь!» – подумал Кошкин. Он хорошо знал, что пограничная собака не должна отвлекаться, когда идет по следу.

Все сели в машину, чтобы ехать назад, а Кошкин достал из кармана отличный сухарик и сунул его Алому в пасть.

И Алый, хрустя сухарем, подумал про старшего инструктора и про Володьку Есаулова: «Вам небось после такой беготни тоже хочется погрызть сухарика, да товарищ Кошкин не дает».

Наконец настал день, когда Кошкин и собака Алый попрощались со школой собачьих инструкторов. Они поехали служить на границу.

Начальник заставы сказал:

– А, елки-палки, Кошкин!

– Так точно! – гаркнул Кошкин, да так громко, что у начальника заставы чуть револьвер не выстрелил.

– Вижу, вижу, – сказал начальник, – вижу, что ты научился отвечать как следует. Только попрошу так сильно не орать, а то у меня чуть револьвер не выстрелил.

Потом командир спросил:

– Как же зовут собаку?

– Алый, товарищ капитан.

– Алый? – удивился начальник заставы. – Почему Алый?

– А вы погодите, товарищ капитан, – ответил Кошкин, – вот он высунет язык, и вы сразу поймете, почему он Алый.

А застава, куда приехали Кошкин и Алый, была в горах. Кругом-кругом, куда ни погляди, все горы, горы… Все они лесом заросли: елками, дикими яблонями. Взбираются деревья вверх, налезают на скалы. А из-под корней вываливаются круглые камни да острые камешки.

– Видишь, Алый, – говорил Кошкин, – вот они, горы. Это тебе не школа собачьих инструкторов.

Алый глядел на горы и думал: «Просто странно, отчего это земля так вздыбилась, к небу колесом пошла?.. Быть бы ей ровной…»

Трудное дело – охранять границу. Днем и ночью ходили Кошкин и Алый по инструкторской тропе. Тропа эта – особая. Никому по ней нельзя ходить, кроме инструктора с собакой, чтобы не было постороннего запаха.

Рядом с инструкторской тропой идет широкая вспаханная полоса. Кто бы ни пошел через границу, обязательно оставит след на вспаханной полосе.

Вот Кошкин и Алый ходили по инструкторской тропе и смотрели на вспаханную полосу – нет ли каких следов?

Дни шли за днями, и ничего особенного не происходило. А на вспаханной полосе были только шакальи да заячьи следы.

– Дни идут за днями, – говорил Кошкин, – а ничего особенного не происходит.

«Беда невелика, – думал Алый, – не происходит, не происходит, да вдруг и произойдет».

И действительно.

Как-то вернулся Кошкин с ночного дежурства и только хотел лечь спать – тревога!

Тревога!

Кто-то перешел границу!

Тревога!

В ружье!

Через две минуты на заставе остались только дежурные. Словно ветер сдул пограничников, да так ловко сдул, что они оказались там, где надо…

Кошкин и Алый очутились у горного озера. Там, в озере, плавали форели – темные рыбы с коричневыми звездами на боках.

На берегу Кошкин увидел знакомого старика, который вообще-то жил неподалеку, а сейчас удил форель. Этот старик нередко помогал пограничникам.

– Здравствуй, Александр, – сказал Кошкин.

Старик кивнул.

– Никого не видел? – спросил Кошкин.

– Видел.

– Кого?

– Босого мужика.

– Тю! – сказал Кошкин. – Какого босого мужика?

– Тю, – сказал теперь старик Александр. – Косолапого.

Кошкин плюнул с досады: он вспомнил, что босым называют медведя.

– А больше никого не видел?

– Видел.

– Кого?

– Обутого мужика.

– Ох, – рассердился Кошкин, – дело говори!

Но старик Александр дело говорить не стал. Он любил говорить странно и шутливо, поэтому сейчас он просто ткнул пальцем в сторону лысой горы. Но Кошкину и этого было достаточно. Он сделал Алому знак, и они побежали в ту сторону.

Было тихо, тихо, тихо. Но вдруг откуда-то сорвался ветер, закрутился колесом и донес до Алого запах, странный, недобрый. Тронул ветер верхушки елок и тревожно затих и так притаился, как будто ветра и не было на свете…

Алый взял след. И теперь Кошкин продирался за ним через густые терновники, скатывался в овраги, поросшие ежевикой. Алый шел по следу возбужденно – острый, чужой запах бил прямо в нос.

Алый зло залаял, и сразу Кошкин увидел человека – на дереве.

Он сидел на дереве, на дикой яблоне: словно пантера, прижался к черному корявому суку.

– Вниз!

И человек спрыгнул с ветки и, отряхиваясь, заговорил:

– Вниз!

И человек спрыгнул с ветки и, отряхиваясь, заговорил:

– Да я так просто, яблочков хотел пожевать, яблочков.

– Оружие – на землю!

– Да нет у меня никакого оружия, – сказал человек. – А я так просто, яблочков хотел было пожевать, кисленьких.

И вдруг он прыгнул на Кошкина и в ту же секунду оказался на земле, потому что Алый сшиб его с ног и прокусил руку, сжимавшую нож.

– О-о-о! – закричал человек, а потом замолчал – так страшно было увидеть над собой раскрытую собачью пасть…

Когда Кошкин вел его на заставу, он все бубнил:

– А я-то яблочков хотел было пожевать… – А потом оглядывался на Алого и говорил: – У-у-у! Дьявол проклятый!

Алый бежал сбоку, и что он думал в этот момент, сказать трудно.

Так и служили Кошкин и Алый на границе.

Командир заставы часто посылал их в секрет. Они прятались в кустах и следили, чтоб никто не перешел границу.

Они так прятались, что их нельзя было увидеть, а они видели все. Словом, секрет.

Пробегал мимо заяц – они даже и не шевелились. Если пробегал шакал, тогда Алый думал: «Беги, шакал, беги. Жаль, что я пограничная собака, а то бы я тебе уши-то пооборвал».

Кошкин, конечно, не знал, о чем думает Алый, но сам глядел на шакала я думал: «Жалко, что Алый – пограничная собака, а то бы он от этого шакала камня на камне не оставил».

Вот так и служили Кошкин и Алый на границе. Время шло и медленно и быстро.

«Медленно-то как идет время», – думал Кошкин иной раз.

«Быстро-то как время бежит», – думал он в другой раз.

Уже наступила весна. С гор текли ручьи из растаявшего снега и льда. На некоторых теплых местах даже пошевеливались змеи и ящерицы. Было полно подснежников и горных фиалок.

Кошкин и Алый шли по инструкторской тропе.

От ручьев и тающего снега, мокрых камней и свежей земли, от цветов и от ящериц стоял такой могучий и нежный запах, что у Кошкина кружилась голова и он был ужасно чему-то рад.

Алый фыркал, водил по сторонам мокрым носом и тоже был странно возбужден.

«Плкины палки, – думал Алый. – Что это со мной творится?» Он как-то не понимал, что просто его охватило весеннее собачье веселье.

Чоп-чоп-чоп-чоп! – Алый бежал по оттаявшей вязкой земле.

Фру-фру-фру-фру! – теперь он ломал ледяную корку.

Они спустились в ущелье, и Алый зло ощетинился. И Кошкин сразу увидел следы.

Огромные, черные, они ясно отпечатались на вспаханной полосе. Это были совсем свежие следы медведя.

«Может быть, человек?» – подумал Кошкин. Он знал, что есть люди, которые надевают на ноги подобия медвежьих лап, чтобы перейти границу.

Кошкин внимательно оглядел след. Сомнений не было – медведь. Но надо было проверить.

Алый чуть дрожал, скалил зубы, чувствовал зверя. Ясно было – медведь. Только надо было проверить.

– Вперед! – шепнул Кошкин.

Алый туго потянул поводок и пошел по следу.

Солнце поднялось выше, и ручьи заурчали погромче. Послышались новые, самые разнообразные звуки: какие-то потрескиванья, позвякиванья, потряхиванья.

«Оррк! Оррк!» – орал в небе огромный ворон, утомленный солнечной весной.

След привел к большим камням, которые громоздились в устье ущелья. Камни были покрыты ледяной коркой, а на ней мелкой россыпью бродили ручейки, разрезали узорными желобками лед. От камней поднимался пар.

Они вбежали в облако пара, и тотчас закружились белые струйки, как будто все бесчисленные весенние ручейки вдруг рванулись вверх, к небу.

«Ах! Ах! – залаял Алый, и залаял он не так, как обычно, а странно: – Ах! Ах!»

Огромный зверь встал перед ними. И так близко, что видны были весенние капли в блестящей шерсти.

Медведь!

Кошкин изо всей силы рванул поводок и отбросил Алого назад.

Но медведь был по-весеннему зол. Он вздыбил шерсть и замигал глазками, красными и разъяренными. Прыгнул вперед, подцепил Алого лапой.

Алый увернулся бы, да камень помешал – камень, окутанный паром. От страшного удара Алый взлетел в воздух, разбрызгивая капли крови.

«Алый!» – хотел крикнуть Кошкин, но крикнул только:

– А-а-а… – и поднял автомат, и выстрелил несколько раз.

Мертвый медведь лежал, вцепившись зубами в камень. Он крепко обнял его мохнатыми лапами, и светлый ручей из расселины хлестал через его голову.

Кошкин перевязал Алого и понес его на заставу. Все мысли Кошкина запутались, сбились в клубок. Он прижимался ухом к спине Алого и слышал, как невероятно быстро, не по-человечески колотится его сердце.

На заставе фельдшер промыл рану Алого и долго-долго зашивал ее. Было ужасно больно. Алому все время хотелось зря укусить фельдшера, но Кошкин стоял рядом, гладил Алого и нарочно грубо говорил:

– Подумаешь, медведь! Барахло какое!

«Зашивайте, зашивайте поскорее, – думал Алый. – Больно же…»

Когда фельдшер зашил рану, Алый сразу хотел вскочить, но сил-то не было. И Кошкин понес его в сарайчик, где жили собаки. На руках у Кошкина Алый уснул…

Потом побежали день за днем. Солнце перекатывалось над горами, облака сталкивались в небе с тучами, падал на землю дождь, и навстречу ему выползали из земли толстые стебли, налитые зеленым соком.

Алый все время чувствовал, как заживает, затягивается его рана, и торопился ее лизать. Ему казалось, что он может слизнуть языком тупую, тягучую боль.

Когда рана поджила, Кошкин стал выводить его во двор заставы. Кошкин садился на лавочку и играл на гитаре, а Алый лежал у его ног, мигая на солнце.

Алому было странно слушать, как тянутся звуки со струн, плывут над его головой и закруживают ее. Он поднимал голову – и утомительный вой вылетал из его горла. И Алый закрывал глаза и хватал зубами воздух, будто хотел укусить собственную песню.

Подходили пограничники, слушали Алого и смеялись, расспрашивали про медведя.

– Вообще-то я медведей побаиваюсь, – говорил Кошкин, отставив гитару. – Кусаются.

Алый, конечно, ничего не говорил, но думал: «С медведями держи ухо востро».

Весна прошла, а потом прошло и лето, а потом и осень кончилась. Выпал снег. От него выровнялись кривые горы, и даже в ущельях, под нависшими камнями, сделалось ясно.

Хоть и неглубок был первый снег, на нем хорошо был виден след нарушителя. Снег был пробит, продавлен подкованным сапогом до самой земли, до осеннего листа.

– Тяжелый человек прошел, – сказал рядовой Снегирев про того, кто натоптал след.

– Да, – отозвался Кошкин, – тяжеловат.

Алый нервничал, тянул Кошкина по следу, но Кошкин сдерживал его, раздумывал.

– Ну? – спросил Снегирев.

– Будем преследовать, – отозвался Кошкин и кивнул Алому.

Быстро пошел Алый по следу. Бежит за ним Кошкин, старается так поспевать, чтобы ошейником не резало ему шею. Снегирев бежит чуть сзади.

След – в крутую гору. Видно, что «тяжелому» трудновато подниматься. Вот он споткнулся… Стоп! Разглядел Кошкин след, и стало ему понятно, что впереди двое, что «тяжелый» тащит на себе «легкого».

Поднялись в гору – след под гору пошел. Трудно бежать под гору – пороша все камни покрыла. Оступишься – и выскользнет камешек из-под ноги, да так выскользнет, что тебя перекувырнет в воздухе да об этот камешек затылком трахнет.

След привел к дороге, и там Кошкин понял вот какую штуку: «тяжелый» отпустил «легкого». Тот вперед побежал, а «тяжелый» его следы затаптывал.

Ух, горные дороги! Справа – скала, слева – обрыв, а на дне его – бешеный зеленый ручей. Крутит, вертит дорога вокруг горы – за скалу, за корявую кручу.

Выбежали Кошкин и Алый за поворот – выстрел навстречу. Пуля взвизгнула об камень, ударилась о другой, забилась яростно между камнями, пока не утонула в мягком стволе дерева.

Кошкин и Алый за валуном схоронились, за другим – Снегирев. Выстрел – заныли каменные осколки, пуля дугой улетела в небо.

Кошкин выглянул осторожно и увидел, как темнеет за камнем рука с пистолетом, покачивается в воздухе… Ударил Кошкин из автомата и разбил ее.

Прыжок – Алый взмахнул на спину «тяжелого», режет когтями его одежду, страшными зубами шею сдавил.

Подбежали Кошкин и Снегирев, обезоружили нарушителя, связали. Скорчившись, сидел нарушитель на земле, дрожал, и вокруг него таял снег. Он плевал себе под ноги, и Кошкин Алого в сторону отвел, будто боялся, что плевки злого человека ядовитые.

Кошкин и Алый побежали дальше по следу, а Снегирев остался пойманного сторожить.

Дорога здесь была уже нахожена-наезжена, и следы «легкого» поэтому часто терялись, затаивались среди следов других людей.

Впереди у дороги стоял дом. Тут жил старик Александр. Кошкин оглядел дом, укрывшись за скалой. В узких окошках ничего не было видно, а на диких яблонях, растущих вокруг, сидели куры.

Алый тянул по следу мимо дома, но Кошкин решил зайти, расспросить Александра.

Старик сидел в комнате, завешанной вязками красного перца и косицами, наплетенными из лука. Он курил трубку.

– Здравствуй, Александр, – сказал Кошкин, придерживая Алого.

Александр выпустил колесо дыма.

– Здравствуй, Кошкин.

– Никого не видел?

– Видел, – сказал Александр и, косясь на Алого, снова выпустил колесо дыма. Оно неторопливо догнало первое, еще висящее в воздухе.

– Скорее! – сказал Кошкин. – Скорее говори: где он?

Александр подмигнул Кошкину и выпустил третье колесо.

– Не спеши, не спеши, Кошкин, – сказал Александр и, выпустив четвертое колесо дыма, встал.

Он подошел к окну и поглядел в него, а потом поманил Кошкина пальцем.

Кошкин выглянул в окно и увидел врага. С крутого откоса тот спускался вниз, к ручью.

Вода раскалывается о камни, грохочет, разлетается пеной, брызгами.

Прозрачные космы закручиваются, свистят, и медленно-медленно под напором воды сползают камни, подталкивают друг друга скользкими плечами и с внезапным ревом поворачиваются лениво и грозно набок.

Осторожно спускается Кошкин, прячется за кустами с красными ягодами, за валунами, припорошенными снегом.

За звоном воды, за каменным гулом не слышно шага, треска колючего сучка под ногой. И не слышно, как орет в небе ворон, а только разевает рот, пролетая за гору.

Алый медленно ведет, извивается напряженно, как живая пружина. Он весь наполнен запахом врага, он видит его.

Тот уже у самого ручья. Остановился, думает, где ручей перейти.

Алый сжался в комок.

Вот Кошкин отпустит его.

Вот отпустил…

Алый расстелился по земле – и прыгнул, будто взмахнул всем телом. Остановился, застыл в воздухе на секунду – и рухнул на врага. Ударил его в спину. Рванул.

Тот упал, но вывернул назад руку и выстрелил в Алого – раз, другой, третий.

Алый вырвал пистолет, и металл будто треснул в его зубах, как черная кость.

Кошкин ударил врага, скрутил ему руки…

Зеленые дуги сшибаются в ручье, захлестывают друг друга, звон выбивают и пену.

Кошкин глянул на Алого и схватился за голову. Без движения лежал Алый на снегу.

Кошкин поднял его, и тепло-тепло стало его рукам, будто он опустил их внутрь абрикоса, нагретого солнцем.

Тепло струилось между пальцев, утекало, лилось в снег. Руки его стали алыми.

…Алый был жив, когда Кошкин принес его на заставу. Пули не задержались в его теле – вылетели вон.

Алый тяжело дышал, и глаза его то просветлялись, то становились мутными. Кошкин глядел в них и не знал, видит ли его Алый.

Но Алый видел Кошкина и понимал, что это Кошкин – мужик хороший.

– Умрет он, – сказал фельдшер.

Но Кошкин не поверил. Он сидел рядом с Алым и гладил его по голове. Он рассказывал Алому, что скоро получит из дому посылку. А там, в этой посылке, чего только не будет: и колбаса, и сало, и коржики.

– То-то пожуем, – говорил Кошкин.

Алому было приятно слушать голос Кошкина. Но только над головой его поплыли длинные мягкие птицы, закружили ее, заворожили. Голова его стала такая тяжелая, что он не смог ее больше держать и уронил на передние лапы.

«Жалко мне тебя, Кошкин…» – подумал было Алый, но не сумел додумать, почему он жалеет Кошкина. Алый вздрогнул два раза и умер.

А Кошкин никак не мог понять, что Алый умер. Он гладил его и говорил:

– И колбаса там будет, и сало, и коржики…

(Илл. Лосин В.)